ПрозаК

Виктория Райхер. Неправильный глагол

Напротив почтового отделения росла бетонная стена — глухая, грязновато-белая и пустая. Лена не знала, что это за стена, и что за этой стеной, но стена располагалась как раз напротив Лениного окошка, и поэтому весь рабочий день она торчала перед Лениным носом. Обычно стена Лене не мешала, не всё ли равно, на что поднимать глаза, но иногда злила своей скучной неизменностью. Ну, белая, ну, грязная, ну, сплошная. Глаза вниз — бумаги, глаза перед собой — клиенты, глаза чуть выше — стена. И ничего.

Сегодня на стене появилась нецензурная надпись.

Раньше надписей на стене никогда не было. Лена заинтересовалась. Надпись она прочла сразу, еще до того, как решила, читать или нет, потому что надпись была сделана яркой бордовой краской и величина каждой буквы примерно равнялась Лениной годовой зарплате. Надпись трудно было не прочесть, особенно если целый сидеть к ней носом. Не такая уж содержательная надпись, чтобы целый день сидеть к ней носом, вообще-то.

Нецензурная надпись была по-русски, что само по себе неудивительно: в этом районе Тель-Авива русских в численности превосходили разве что филиппинцы. Правда, специфических русских, но все-таки грамотных, судя по всему. "По крайне мере, один из них, к сожалению, грамотный", вздохнула Лена и поморщилась. Сидеть целый день носом в надпись было почему-то неприятно. Вызывало какие-то странные чувства. Хотелось что-то сделать, что ли. Или сказать. Или не говорить.

"Я хочу тебя ебать", сообщала надпись.

Сильно, видимо, хочешь, с неожиданным сочувствием подумала Лена. К ней надпись явно не относилась: если с Леной кто бы то ни было и хотел заниматься упомянутым в надписи делом, вряд ли бы он стал выражать свои чувства подобным образом. Слово, использованное в надписи, Лена знала, конечно, но никогда в жизни… Ну то есть совсем никогда-никогда… Вслух никогда, да и про себя никогда, зачем, есть масса других хороших слов. Впрочем, есть, наверное, люди, которые других слов не знают.

Сама собой, как оно обычно и бывает, возникла очередь. Небольшая. Лена выдала бойкой старушке посылку, приняла у двух девочек заказное письмо, объяснила плохо говорящей по-английски азиатке, как заполнять анкету на получение денежного перевода, посмотрела, как та мучается и сама же эту анкету за неё заполнила. Потом позвонило начальство и запросило данные с прошлой недели. Потом Лена достала бутеброд и тихо сжевала его, пряча под стойкой. Потом подошла Люба и с хрустом потянулась.

Нет, ну ты видела? — возмущенно спросила Люба. Её окошко находилось рядом с Лениным, так что вид оттуда был тот же самый. Видела, кивнула Лена. Ну и что? А ничего! — грозно сказала Люба. Безобразие, вот чего.

Почему безобразие, удивилась Лена, ну хочет человек, что ему теперь, стреляться? Как это стреляться, растерялась Люба, мало ли кто чего хочет, я, может, тоже много чего хочу, так я же об этом не пишу на заборе матом! Так пиши, посоветовала Лена, глядя на спелые Любины щеки. Пиши, легче будет. Так я не умею матом, вздохнула Люба, а без мата оно как-то… Вот видишь, строго сказала Лена. Иди работай. Делай вид, что эта надпись тебя не касается.

Так она меня и так не касается! — взвилась Люба. Не подумала же ты, что это относится… Нет, нет, не подумала, успокоила её Лена, что ты, у меня и в мыслях-то. А жаль, почему-то шепотом сказала Люба и ушла к себе.

В обеденный перерыв Лена осталась на своём месте — было жарко и лень тащиться куда бы то ни было. Она вытащила массивный кусок пирога с капустой и пластиковый лоток с салатом из крабовых палочек. Салат готовила мама. Пирог тоже пекла мама. Часы над стойкой показали двенадцать, одновременно где-то на втором этаже запищало радио, а у Лены на столе зазвонил телефон. Здравствуй, мама, сказала Лена в белую трубку.

Лена, скажи мне, чего ты добиваешься? — мамин голос вибрировал и Лене казалось, что трубка ощутимо нагревается от этих вибраций. Скажи мне, чего ты добиваешься? Ты хочешь, чтобы у папы был инфаркт? Ты хочешь, чтобы мы с ним встретили следующий год в сумасшедшем?[25]

А что такое, невнимательно спросила Лена. Вступление было ей знакомым, знакомым ожидалось и продолжение: мама была бессюрпризным человеком. В какой-то мере это было приятно.

Ты каждый вечер заново вколачиваешь нас в гроб, скорбно сообщила мама. Ты снова вернулась в два часа ночи, и я до сих пор не знаю, откуда ты вернулась. Стелла опять видела тебя с этим местым юношей. Лена, ты совершенно не готовишься к психотесту. Изабелла Измайловна сообщила папе, что ты не была у неё на уроке. Лена, где ты была?

На уроке, машинально ответила Лена, кроша по столу пирог. Лена, ты не была на уроке, без выражения сказала трубка. Я была на другом уроке, сказала Лена. На каком уроке, удивилась трубка. На уроке жизни, вздохнула Лена и покосилась на часы. До конца обеденного перерыва оставалось пятнадцать минут.

По дороге к часам взгляд машинально попал по стене напротив почты. "Я хочу тебя ебать", сообщила стена. "Иди ты к черту", огрызнулась Лена. Чтоооо, задохнулась белая трубка в руке, ты это кому? Не волнуйся, это я не тебе, успокоила Лена трубку, это я тут по другому адресу.

Мама сказала, что она этого так не оставит и пообещала еще с Леной разобраться. Потом она помолчала и виновато спросила: пирог-то как? Пирог хорошо, мамочка, искренне ответила Лена, пирог просто замечательно. Я обожаю всё, что ты готовишь. Ты же знаешь. Так почему же ты меня никогда не слушаешься? — риторически спросила мама. Лена засмеялась и повесила трубку. Телефон тут же зазвонил снова. "Я хочу тебя ебать", флегматично напомнила надпись. Спасибо, я в курсе, кивнула Лена.

Разговор с Эялем был деловым и коротким. Да, могу. Да, буду. Да, как обычно. Да, пойду. Да, согласна. "Что-то я тебе редко отказываю, милый, подумала Лена неодобрительно, одновременно снимая со своего окошка табличку с надписью "временно не работает". К окошку сразу же прорвался молодой человек лет семидесяти, с водянистыми голубыми глазами. Ему нужен был ряд объяснений на целую библиотеку тем, ему нужно было сочувствие и поддержка, ему нужен был переводчик, словарь, друг, товарищ и брат в одном лице почтовой служащей, а еще — два конверта, одна международная марка и адрес нижегородского филиала Организации Объединённых Наций.

Лена обслужила молодого человека, за ним — нервную женщину с большой сумкой, потом — сильно стеснявшегося подростка, потом компанию филиппинцев, похожих друг на друга, как буквы «е» в словаре иностранных слов, потом морщинистую арабку в белом платке, потом негра с тростью, потом негра без трости. Кондиционер гудел, не справляясь. Было душно. Рабочий день подходил к концу.

И все-таки это неправильно, думала Лена, раскладывая по ящикам коллекционные почтовые марки серии "Археология Израиля". Неправильно так писать. Нецензурно. Лена точно знала, что нецензурно — всегда неправильно, но как тут правильно — она не знала. Надо бы "я хочу тебя любить", наверное. С другой стороны, это идиотизм — если хочешь, так люби, кто ж запрещает? Написал бы "я тебя люблю", и дело с концом. Но таких надписей по Тель-Авиву больше, чем бродячих кошек: "Орли, я тебя люблю", "Яэль, ты моя любовь", даже "Галит и Сигаль, я обожаю вас обеих". Надписей полно, и никому от них ни холодно ни жарко. А на самом деле, если разобраться, все эти пишущие — ну, которые обожают Яэль, Галит и Сигаль — они ведь тоже от упомянутых девушек чего хотят? Ага. То-то и оно. Если по-настоящему любишь, стены пачкать не пойдешь. Тут Лена запуталась: получалось, что если хочешь любить, то не пойдёшь, а если хочешь вот этого самого — то пойдешь, так, что ли? Но разве те, которые любят хотеть, хуже тех, которые хотят любить?

Неправильная надпись будоражила и сбивала с толку. Автобус подошел к остановке ровно в пять минут шестого. Лена залезла в кондиционированную прохладу, устроилась у окна и достала книгу. Рядом с ней тут же пристроилась немолодая женщина со стильным недовольным лицом. Видимо, женщина считала, что читающая русская девушка — максимально спокойный спутник на сорок минут дороги. Женщина была права.

Следующим номером к Лениным коленям присоседилась компания смуглых развязных подростков. Подростки идеально подходили под ставший за этот день уже немного родным Лене лозунг: они явно хотели чего-то конкретного, только еще не очень знали, чего. Какая хорошенькая, сказал один из них, указывая на Лену. Хорошенькая русская, посмотри на меня! — приказал второй. Она не может, она занята, вступился третий. Она читает книгу. Ей это интереснее, чем говорить с нами. А почему удивился первый, может быть, она просто нас не знает? Мы не русские, объяснил третий, поэтому мы ей неинтересны. Так давай выучим русский, предложил первый, вот она нас и поучит. Хорошенькая русская, поучи нас своему языку! — загалдели подростки, и один из них потянул на себя Ленину книгу. Это он сделал зря.

Хорошо, сказала Лена подростку, глядя прямо перед собой и резко выдергивая книгу из-под мускулистых восточных пальцев. Хорошо, я поучу тебя русскому. И тебя тоже? Хорошо, и тебя поучу.

Подростки сгрудились вокруг Лены, предвкушая развлекуху. Половина пассажиров автобуса напряженно прислушивалась к происходящему. Почти все они понимали по-русски. Лена царственным жестом поправила волосы и поманила подростков поближе. Слушайте, жертвы гормонального дисбаланса, скомандовала она. Расставьте пошире свои волосатые ушки и повторяйте за мной. Я. Хочу. Тебя. Ебать. Повторить.

Я.

Хачью.

Тэбья.

Эбать.

— нестройным хором на весь автобус повторили подростки. Пассажиров затрясло: кого от шока, кого от смеха. Женщина рядом с Леной была настолько удивлена, что через слой косметики у нее на миг проступило лицо. Подростки старательно и не в лад повторяли слова чужого языка. А что это значит? Кому мне это говорить? — спросил самый бойкий из них. Неважно, что значит, а говорить — только девушкам, отрезала Лена. Как увидишь красивую русскую девушку, подходи к ней и быстро говори то, чему я тебя научила. Ни одна не устоит, вот увидишь. А ты? — с любопытством спросил подросток. А ты — устоишь?

А я устою, вздохнула Лена. Почему — удивился подросток, ты что, не такая, как все? Такая же, ответила Лена, вставая на выход, такая же. Просто за сегодняшний день я успела здорово привыкнуть к этой фразе.

Выход из автобуса ознаменовался дружеским прощанием с подростками и волной удушливого бескондиционного жара. Асфальт плавился, приставая к ногам. Лена шла быстро, почти бежала, потому что незачем было долго ползти по горячей улице. Из окна ей доброжелательно махали руками подростки. Было весело.

Приду завтра на работу, решила Лена, возьму баллончик с краской и добавлю к этому неправильному глаголу на стене приставку "на".

©Виктория Райхер, 2004