Прозрачный Тамир - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Чадравалын Лодойдамба (ч. 2)

Вот Дулма вышла из палатки и оглянулась. Кто это ее поджидает? Как ни в чем не бывало, она, покачивая бедрами, пошла в сторону от стойбища. Подвыпивший Цамба - это он поджидал Дулму - пошел вслед за ней. Дулма остановилась. Цамба подошел к ней вплотную и кашлянул. Дулма резко повернулась и игриво посмотрела на молодого ламу. Он ей нравился, тем более что и Итгэлт и Галсан надоели ей до отвращения.

- Кто это? - будто не догадываясь, кто перед ней стоит, спросила Дулма.

- Это я. Не бойся, - сказал Цамба. Он хотел сказать что-то еще, но у него от волнения перехватило дыхание.

- А я и не боюсь.

- Ты куда, Дулма?

- Я? Никуда!

- Я хочу с тобой, - сказал Цамба и схватил Дулму за руку.

- Ламе такое нельзя. Отпусти! - сказала она.

Цамба молча обнял ее за плечи и повел в темноту.

- Отпусти же. Как тебе не стыдно! - сказала Дулма и нехотя стала упираться.

Но Цамба держал ее крепко и вел в овраг.

- Как тебе не стыдно! - опять сказала Дулма.

Они остановились.

- Мы будем с тобой встречаться, да? - прошептал Цамба. Он неуклюже облапил женщину и стал шарить у нее за пазухой. Руки у него дрожали. Дулме стало смешно, и она громко рассмеялась.

Цамба вздрогнул и вдруг, ничего не говоря, повернулся и пошел к палатке.

- Эх ты, горе-любовник! - презрительно сказала Дулма.

Когда Цамба подходил к палатке, возле нее кто-то стоял. Это был Эрдэнэ. "Наверно, вышел по нужде", - подумал Цамба и хотел пройти мимо. Но сильная рука схватила его за плечо, а удар в лицо сбил с ног. Цамба быстро вскочил.

- За что ты меня бьешь? - спросил он.

- Не приставай к замужним женщинам, асман-банди*, - сказал Эрдэнэ.

______________

* Асман-банди - презрительная кличка лам.

Еще один удар, от которого Цамба потерял сознание, снова свалил его на землю.

Надом продолжался уже второй день. В красном шатре, расположенном в центре, была резиденция хошунного князя. В желтом шатре, стоящем справа, находились высшие ламы, а синий шатер, что стоял слева, занимали знатные тайджи и ноёны.

Народу съехалось много, все были в праздничных одеждах. То тут, то там важно расхаживали борцы в дзодоках*, суетились конюхи, готовившие лошадей к скачкам.

______________

* Дзодок - специальный борцовский костюм с наплечниками и короткой спинкой.

Сегодня шла борьба борцов третьего круга. Борцы вызывали своих противников. Луу-гунские борцы издавна славились своей силой, и поэтому земляки не сомневались в их победе. Но чем злые духи не шутят - в спорте всякое бывает.

И вот остались непобежденными только два борца: Эрдэнэ и лама из Заяинского монастыря.

- Ну, Эрдэнэ, держись! Эти монастырские ламы очень жилисты, - сказал Няма.

- В прошлом году их борцы побороли двух наших чемпионов. Только Вандан устоял. Так что ты, Эрдэнэ, постарайся, - сказал Итгэлт, напутствуя своего батрака.

- Мой старший брат, вы должны его побороть, - шепнула Солонго на ухо Эрдэнэ. Эрдэнэ улыбнулся и вошел в круг.

Боролись они долго. Два раза схватывались и два раза отпускали друг друга, а потом долго кружились, выискивая подходящий момент для броска.

Но вот лама неудачно ухватил Эрдэнэ за предплечье. Эрдэнэ мгновенно воспользовался ошибкой противника и бросил его через бедро. Лама упал на спину.

- О, этот прием у него опасный!

- Из какого он хошуна?

- Это, кажется, новый батрак Итгэлта, - говорили в толпе про Эрдэнэ.

Когда Эрдэнэ, сняв дзодок, одевался, пришел подвыпивший Итгэлт.

- Поборол?

- С трудом.

- Я знаю, он, черт, сильный. Но мы сегодня должны одержать еще одну победу. Мой гнедой должен сегодня опередить коней Сурэга.

Вчера на скачках в предварительных заездах две лошади хошунного князя Сурэга заняли первые места, а итгэлтовский гнедой - лишь третье. Однако Итгэлт верил, что сегодня его конь придет первым.

- Коли не пустит своих коней с полпути, никогда им не обойти гнедого. Ловчит князь, - сказал Эрдэнэ.

Итгэлт покосился на главный шатер.

- Ничего, пусть ловчит. Сегодня гнедой все равно всех обскачет.

- Все-таки негоже князю на такое идти.

- А чем ему еще отличиться? Храм до сих пор не может построить в хошуне. Вот и жульничает...

Осторожный Итгэлт на этот раз чуть не выдал всех своих секретов. А дело в том, что он завидует знати, всем этим ноёнам и тайджи. Особенно злят его тайджи, которые не платят никаких налогов. А он, Итгэлт, столько дает казне! И все за них, за этих лентяев и обжор. Только и знают, что набивают свои животы да спят по двенадцати часов в сутки. Даже крепостных своих распустили. Вот бы ему быть хошунным князем! Он бы этих богачей из хошуна коленом под зад! Собрал бы всех крепостных, бездомных бродяг, да и нищих заодно, и заставил бы их ткать сукно. И слава бы о нем пошла по всей Монголии.

Правда, об этом Итгэлт пока не говорил никому. Но сегодня, хватив лишнего, он невольно высказал Эрдэнэ свое отношение к знати. Ведь верно говорят: что у трезвого на уме, то у пьяного на языке. Но Итгэлт вовремя спохватился, поняв, что говорит лишнее. Он прикинулся совсем пьяным и заплетающимся языком пробормотал:

- Ладно, Эрдэнэ, все это чепуха, так, спьяну сорвалось.

- Почему же чепуха, вы сказали правду, - серьезно ответил Эрдэнэ и пошел к лошадям.

Итгэлт, часто моргая, долго смотрел вслед уходящему Эрдэнэ. "Как это он сказал? "Почему же чепуха, вы сказали правду"? Ишь дьявол! Кажется, это не простой орешек", - подумал он.

В это время мимо него провели коней князя Сурэга. Итгэлт постоял еще немного в раздумье, потом быстро пошел вслед за Эрдэнэ. У коновязи он сказал ему:

- Дорогой Эрдэнэ, нашему гнедому нельзя быть первым. Отберет тогда князь нашего коня. Посади на гнедого Бато и хорошенько накажи ему, чтобы первым не приходил, пусть придет вторым. А если посадить глупого Хонгора, то он обязательно займет первое место и мне придется расстаться с конем.

Эрдэнэ так и сделал, и Бато пришел вторым. Гнедой отстал от первого коня на одну голову. Конь, занявший первое место, конечно, понравился князю, и хозяин коня с грустью смотрел, как его скакуна уводят княжеские конюхи.

"Вот так они присваивают лучших коней, на глазах грабят", - подумал Итгэлт и злорадно рассмеялся: кони Сурэга не заняли ни одного призового места.

В тот вечер Эрдэнэ рассказал Итгэлту, почему ему пришлось покинуть свое кочевье.

- Я так и знал. Ведь сразу было видно, что ты не простой арат. Эх, дорогой Эрдэнэ, если раскрыть все преступления ноёнов в нашем хошуне, волосы встанут дыбом... Однако кому раскрыть-то, нет такого смелого человека, сказал Итгэлт.

- Это верно, чтобы побороть сильного, нужна тоже сила. А ноён силен. Конечно, можно раскрыть все его подлые проделки, но для этого надо иметь состояние. Ведь сколько взяток одних нужно будет дать. Мне это не по карману, пробовал, да что толку, одни синяки получил. Но вот такому состоятельному человеку, как вы...

Последнюю фразу Эрдэнэ произнес медленно и не закончил. Он словно не знал, что сказать дальше.

- Расходовать богатство, которое накопил своим горбом, на взятки нет никакого смысла, - сказал Итгэлт, догадываясь, на что намекает Эрдэнэ.

Итгэлт хотя и ненавидит ноёнов и прочую знать, но открыто идти против них не собирается. Правда, он уверен, что все они слабее его, хотя и получают разные привилегии. Ведь это они, гордые тайджи, идут к нему на поклон за деньгами, к нему, простому мужику, который еще несколько лет назад сменных коней под седло не имел. Каждый стремится при случае заехать к нему, попировать на даровщинку. Вот он какой, Итгэлт! И черт с ними, с их титулами да званиями. Деньги дороже этих званий.

Эрдэнэ очень понравился бревенчатый дом Павлова с большими светлыми окнами, построенный в западной части Луу-гунского монастыря.

- Хороший дом, - сказал Эрдэнэ, осмотрев все комнаты.

- Наши еще не умеют строить такие дома, да и жить в них вряд ли смогут. Видно, время не настало еще для этого, - сказал Итгэлт.

Во дворе Петр колол дрова. Увидев Эрдэнэ, он пошел ему навстречу и крепко пожал руку.

- Видел, как ты боролся. Молодец! Наверняка за тобой первое место, приветливо улыбаясь, сказал Петр.

- За хорошие слова спасибо. Конечно, раз решил бороться, надо стремиться быть первым, - ответил Эрдэнэ.

Все вошли в дом. Тут, как говорится, и пеший удостоился внимания конного. Среди гостей были Бадарчи и Жамбал. Цамба и Дулма успели юркнуть в пеструю юрту Итгэлта.

Обед прошел шумно. После него Петр стал играть на баяне, плясать. Дощатый пол под ним ходил ходуном.

Эрдэнэ затянул было песню, но его перебил Бадарчи:

- Завтра вызову тебя на борьбу и побью.

Эрдэнэ от обиды даже покраснел, он чуть не вспылил, но вовремя сдержался.

- Ладно, - скромно ответил он. - Падать-то придется на землю, а не на колья.

- А ведь монголы говорят: у кого язык гордый, у того ляжки голые, ядовито заметил Петр.

Эти слова вызвали смех у всех присутствующих.

- Вот я тебе сейчас покажу ляжки, коли не струсишь, - сказал покрасневший Бадарчи и, поднявшись, стал кичливо поводить широкими плечами из стороны в сторону, как это делают борцы перед схваткой.

Петр принял вызов. Все вышли во двор. Ярко светила луна. Некоторое время противники ходили по кругу, выжидая удобного момента для броска. Но вот Петр, схватив Бадарчи за плечо, стал нажимать в одну сторону, пытаясь свалить на землю. Но Бадарчи устоял и, внезапно нагнувшись, перебросил Петра через бедро. Петр, выпустив на мгновение одежду Бадарчи из рук, упал.

- Ну, у кого ляжки голые? - сказал Бадарчи и злорадно засмеялся.

В эту ночь Эрдэнэ почти не спал. Он вспоминал все известные ему приемы борьбы. Ведь он должен во что бы то ни стало осилить Бадарчи.

Утром, напутствуя его, Итгэлт сказал:

- Сегодня Бадарчи будет злой, нелегко тебе придется, но ты постарайся победить его.

Да, Бадарчи не забыл своего обещания - в четвертом туре он вызвал Эрдэнэ. Эрдэнэ прошептал про себя несколько раз: "Помоги мне, мой Тайшир-хан!" - и вошел в круг. Он решил бросить Бадарчи через бедро и ждал удобного момента.

Долго ходили они по кругу, и каждый раз, когда Эрдэнэ хотел применить свой прием, Бадарчи умело парализовал его намерения контрприемами.

- И старый волк с ягненком справится, и старый лама справится с тестом, - подзадоривал Бадарчи Эрдэнэ. Но вот Бадарчи встал как вкопанный и только руки у него делали вращательные движения. Эрдэнэ рванулся вперед. Он ухватил противника за спинку дзодока, пытаясь бросить его через бедро. Но Бадарчи увернулся и, оказавшись сзади, поднял Эрдэнэ и, как Петра, бросил на землю.

Луу-гунские старожилы были довольны. Так и надо этому батраку, пусть знает, с кем бороться. А Итгэлт, дети и Петр даже отвернулись, чтобы не смотреть на побежденного.

Эрдэнэ, понурив голову, пошел к юртам.

- Хорошо, что голова цела осталась, это тебе не с послушниками возиться, - злорадно прошипел Цамба вслед Эрдэнэ.

- Ничего, с тобой-то я всегда справлюсь, - беззлобно ответил Эрдэнэ.

В тот вечер Эрдэнэ и Петр долго беседовали, попивая молочную водку.

- Когда я только что приехал сюда, - говорил Петр, - все мне здесь казалось диким - и природа и люди. Но потом я понял, что вы такие же люди, как и мы, так же страдаете, когда тяжело, и так же радуетесь, когда весело. За три года я многое узнал.

- Монголы - народ добрый, простой и дружелюбный.

- Разные есть, и хорошие и плохие, - сказал Петр и хитро прищурил глаза.

- Когда людей много, конечно, среди них есть и хорошие и плохие, согласился Эрдэнэ.

- Хорошо, что мы с тобой познакомились.

- Я тоже так думаю.

- А ты знаешь, как я попал сюда? Тебе что-нибудь известно о событиях в России в тысяча девятьсот пятом году?

- Хотели царя с трона сбросить, но не вышло, говорят.

- Верно, поэтому меня и сослали в Сибирь.

Эрдэнэ с удивлением посмотрел на Петра.

- Да, Эрдэнэ, с ноёнами да ханами шутки плохи. К ним только попадись в порошок сотрут. Но если всем миром взяться за них, и на нашу улицу может прийти праздник.

- Хорош праздник - скитаться на чужбине.

- А ты тоже ссыльный? - спросил Петр.

Эрдэнэ, кроме Итгэлта, никому не говорил о том, что из-за тяжбы с хошунным князем ему пришлось покинуть свое кочевье. Он считал, что, если об этом болтать, только хуже будет. Но сейчас ему захотелось рассказать обо всем Петру.

- Почти. Я затеял тяжбу с князем в своем хошуне и вот оказался здесь. У нас говорят: "Кто ссорится с собакой, остается без подола, кто ссорится с ноёном, у того зад болит", - сказал Эрдэнэ и горько улыбнулся.

Когда что-нибудь ищешь и находишь, невольно радость наполняет сердце. И чем дольше продолжаются поиски, и чем они труднее, тем больше бывает эта радость. Петру казалось, что он нашел человека, которого долго искал. Вот он, тот монгольский богатырь, каким он себе его представлял в спорах с Павловым. Только этот уже не в обмороке. Этот уже очнулся от полученного удара. Правда, он еще не знает, кто его так стукнул, но злоба в нем вспыхнула. Конечно, так бороться, как боролся Эрдэнэ, бесполезно, но Петр не осуждал его за это.

- Надо драться не с одним ноёном. Надо уничтожить самодержавие. Без этого ничего не добьешься. Мы у себя все равно уничтожим царизм. Но эта задача не под силу одному. Надо, чтобы на борьбу поднялись десятки и сотни тысяч людей, соединив свои силы в один кулак.

Их разговор прервала вошедшая в палатку Дулма.

- И о чем это вы так долго беседуете? - игриво спросила она и, вынув из маленького зеленого сундучка зеркальце, стала прихорашиваться. Одета она была в свое лучшее платье.

- Куда это ты, Дулма? - спросил Эрдэнэ, видя, что женщина собирается уходить.

- Далеко не уйду, - ответила Дулма, не оборачиваясь, и, весело напевая, вышла.

Эрдэнэ очень хотелось еще побеседовать с Петром. Ишь ты, куда загнул свергнуть царя. Коли Засагтхан так силен - а ведь над ним есть еще богдо-гэгэн, - каким же сильным должен быть русский царь, над которым нет больше никакого начальства. Однако этот русский так уверенно говорит.

- Как же ты победишь русского царя? - с сомнением спросил Эрдэнэ.

- Один я не сумею. А вот все вместе - победим.

- Ведь у царя столько войска! А богатство какое! А что есть у вас?

- У нас все есть. Все царское войско - наш союзник. А богатство, что ж, оно не царем заработано. Мы его создали, а он только ограбил нас. Поэтому у нас сил больше, чем у царя, - убежденно ответил Петр.

- Так тебя же арестовал и сослал в Иркутск твой же союзник.

Петр встал и, подойдя к Эрдэнэ, сел возле него на корточки.

- Да, сегодня арестовал меня, а завтра вместе со мной арестует царя, сказал Петр.

- Ты слышал поговорку: "Сколько бы верблюд ни прыгал, до неба не допрыгнет", - улыбаясь, возразил Эрдэнэ.

- Допрыгнет! Ты слышал, что маньчжурского императора уже скинули? спросил Петр.

- Слышал.

- А ведь у него и богатства и войска было не меньше. Верно?

Эрдэнэ некоторое время молча сидел в раздумье. Петр набил трубку и закурил.

- Ну хорошо, вот вы победили русского царя, а дальше что? - начал снова разговор Эрдэнэ.

Петр встал, налил в пиалу кумыса и не спеша выпил.

- Это уже другое дело, - сказал он. - Об этом тоже подумали.

В это время в палатку вошел Итгэлт, и раз говор прервался.

После праздника Итгэлт поручил Эрдэнэ сосчитать гурты скота, которые были на выпасе у аратов. Как-то Эрдэнэ приехал к матери Доржи - старухе Буян. У Буян своего скота нет. Когда Доржи был дома, он работал батраком, на его заработки они и жили. Но когда сына призвали в армию, она взяла на выпас у Итгэлта двести голов овец. Днем и ночью пасла она чужой скот, чтобы как-то просуществовать. Досыта она не ела, но жить было можно, голодной спать не ложилась.

Прошлой весной она попросила одного ламу погадать о сыне. Что-то долго не было от него вестей. Может, погиб уже где? Лама погадал и сказал, что за благополучие сына надо прочитать десять молитв. Она отдала ламе одну овцу.

При подсчете одной овцы не хватило. Старуха сперва только развела руками, но потом сказала, что овцу съела.

Закончив учет, Эрдэнэ составил список, где был указан возраст овец, их масть и порода. Он сказал Итгэлту о нехватке одной овцы, объяснив, как было дело.

- Старуха сказала, что осенью, когда получит плату за работу, рассчитается с вами. - закончил свой доклад Эрдэнэ.

- Вот всегда так получается, людям помогаешь, а они тебе платят черной неблагодарностью, - сказал Итгэлт и, взяв список, спрятал его в сундук.

Вечером Итгэлт похвалил Эрдэнэ и угостил его водкой. А на другой день Галсан по приказанию Итгэлта отобрал у Буян овец и передал их на пастьбу в другой айл.

Буян со слезами на глазах умоляла оставить ей овец. Ведь это у нее единственный источник существования, но Итгэлт был неумолим.

Как-то Эрдэнэ побывал в хошунном монастыре. Там он повстречался с Буян. Старуха просила подаяние. Узнав Эрдэнэ, она, потрясая клюкой, набросилась на него.

- Ну что, несчастный, стало ли тебе радостнее после того, как лишил старуху куска хлеба? А ведь тебя родила такая же женщина, как и я. Ничего, боги еще дадут мне возможность увидеть, как ты будешь питаться помоями Итгэлта.

Эрдэнэ не нашелся что ответить. Только сейчас он понял, что поступил необдуманно и причинил старушке большое горе. Он не мог забыть эту встречу и решил исправить свою ошибку. Он попросил Итгэлта снова дать овец на пастьбу старухе Буян.

- Перестань, дорогой мой, жалеть ее. Ты только раскинь умом, ведь я ей ничего плохого не делал. Она сама навлекла беду на себя. Нет, больше скота я ей не дам, - твердо заявил Итгэлт.

Осенью, когда Эрдэнэ готовился вместе с Петром перегонять купленный Итгэлтом и Павловым скот, к ним приехал Улдзи. Эрдэнэ мог быть спокоен брат был жив и слал ему свой привет.

- Если вы снова встретитесь с Тумэром, расскажите ему обо мне. Скажите, что приезжать ему сюда не следует. Здесь он может попасться. Как-нибудь встретимся в другом месте, - сказал Эрдэнэ.

- Я знаю. Тут надо быть настороже. Но ты не беспокойся, никто и не догадывается, что я приезжал к тебе от него, - ответил Улдзи.

Тумэр с Тугжилом приехали в Ургу. Тумэр прежде всего стал искать брата, но поиски ничего не дали. Лишь один монгол на базаре сказал ему, что в Луу-гунском хошуне, кажется, работает батраком какой-то Эрдэнэ из Засагтханского хошуна.

В Урге Тумэр случайно познакомился с Хоягом. Они разговорились. Хояг поведал ему о своих мытарствах, и Тумэр, пожалев солдата, дал ему одного коня, чтобы добраться домой. За это он попросил Хояга передать отцу его просьбу - узнать, где сейчас его брат.

На следующий день Тумэр с Тугжилом уже скакали на юго-восток. Трое суток они не сходили с коней. Тугжил совсем обессилел, от голода у него кружилась голова, начались рези в желудке. Кони тоже приустали, и лишь Тумэр как ни в чем не бывало продолжал путь, распевая песни.

Тугжил злился - черт его дернул связаться с этим идолом.

К исходу третьих суток они подъехали к роднику, напоили коней и сами напились ключевой воды. Тугжил без сил растянулся на земле.

- Ну вот, теперь скоро будем на месте, - сказал Тумэр.

- Сколько же еще уртонов осталось до цели? - спросил Тугжил, не поворачивая головы.

- Всего два дня езды.

- Слушай, Тумэр, я, видно, не выдержу. Живот очень болит. Давай как следует отдохнем.

- Я думал, ты настоящий мужчина. А ты на поверку трухлявым оказался, сказал Тумэр. Он стреножил лошадей, пустил их пастись и только тогда достал из переметной сумы вареное мясо. - На, ешь. Только знай, мы не пировать едем.

Тугжил набросился на мясо, как голодный зверь. А Тумэр достал из сумы высушенный рубец и бросил его в воду, чтобы размок. Потом и он принялся за еду.

Поужинав, оба уснули. В полночь Тумэр разбудил Тугжила. Кони были уже оседланы. Отмоченный рубец Тумэр наполнил водой и дал Тугжилу, чтобы тот прикрепил его к седлу.

- Для чего это?

- Когда будем пересекать Гоби, зароем его в землю, а на обратном пути достанем, это вроде как наш походный родник.

Темно, холодно. Небо затянуло свинцовыми тучами, дует пронизывающий холодный ветер. У Тугжила от холода зуб на зуб не попадает. А тут еще так хочется спать! И куда они едут?

На второй день езды они поднялись на вершину невысокого холма и спешились.

- Здесь отдохнем, тронемся только к вечеру. Гоби, которую мы пересечем, называют Черной. Вон та гора, на юге, зовется Зотол-хан, - говорил Тумэр. Но Тугжил не слушал, ему хотелось только есть.

Тумэр стреножил коней и лег.

- Тумэр, неужели мы не будем ужинать, так и ляжем спать на голодный желудок?

- Потерпи. Ты ведь не на праздник приехал. А что будешь есть на обратном пути? Вот возьмем табун, тогда и поедим! - ответил Тумэр, давая понять, что на эту тему больше не следует говорить. Через несколько минут он уже храпел. Тугжил хотел было взять кусок мяса, да побоялся своего грозного спутника.

Тумэр проснулся к вечеру.

Восточная сторона Зотол-хана была в тени, а западная так и сверкала в лучах заходящего солнца. А над полупустыней стоял мираж - безбрежный волнующийся океан. Тугжил еще спал. Ему снилось: стоят перед ним тарелки с вареным мясом, но есть он не может и потому злится и скрипит от ярости зубами.

Тумэр толкнул приятеля.

- Вставай, пора. Ехать надо!

Тугжил недовольно нахмурил брови, но промолчал, и через несколько минут они уже скакали по степи в вечерних сумерках.

- Видишь вон там табун? - спросил Тумэр. - Так вот, отобьем коней сорок - и назад. Понял? Да и своих коней пора сменить. Сменим их на ходу и поскачем на неоседланных, только не забудь перекинуть стремена. За нами будут гнаться, но ты не робей, - сказал Тумэр.

Тугжил только кивнул головой, говорить он был не в силах от страха. Тумэр из переметной сумы достал аркан и медленно поехал вперед, Тугжил безропотно последовал за ним. Вскоре они оказались в середине табуна.

- Кони здесь разные - и хорошие и плохие. Я буду выбирать, а ты отгоняй их в сторону, - негромко сказал Тумэр.

Они отбили от табуна около пятидесяти лошадей и погнали их в степь. Тумэр с гиком нахлестывал коней, наращивая бег. Кони уже стлались в галопе. Тугжил тоже принялся орудовать кнутом.

Охваченный радостным чувством скачки, Тугжил на время забыл и о голоде и об усталости. Ему казалось, что нет на свете ничего лучшего, как вот так мчаться за табуном по ночной степи.

Вскоре они заметили, что их преследуют. Четыре табунщика гнались за ними по пятам. Сменив своих коней, они считали себя уже в безопасности. Но вдруг конь Тугжила споткнулся, и Тугжил, ехавший без седла, не удержался и упал с коня.

Тумэр этого и не заметил, пока до него не донесся жалобный крик: "Тумэр, Тумэр, не оставляй меня!" Пришлось Тумэру повернуть обратно. Он посадил Тугжила на своего коня и стал догонять табун. Пока они ловили коня Тугжила, преследователи почти нагнали табун. Их крики слышались уже совсем отчетливо.

- Вот что, - крикнул Тумэр, - ты гони табун на Полярную звезду. А я их отвлеку. - Отделив от табуна несколько лошадей, Тумэр погнал их в другую сторону.

- Вот он! Держи его! - уже кричали табунщики. Тогда Тумэр, бросив лошадей, стал уходить. Двое табунщиков остановили лошадей, а двое других продолжали преследовать Тумэра. Но не зря Тумэр знал толк в лошадях. Под ним был прекрасный скакун, и вскоре он далеко оторвался от преследователей. Да и тем надоело гнаться за конокрадом. Ведь табун-то им удалось отбить. Они еще не знали, что им удалось поймать только часть похищенных коней.

К утру Тумэр догнал Тугжила. В табуне у них осталось тридцать лошадей, и среди них более двадцати быстроходных иноходцев. Тугжил был несказанно рад - подумать только, тридцать коней, да еще каких! Ведь раньше ему удавалось уводить самое большое двух неказистых монголок или тощего вола на мясо.

Но пустыня остается пустыней - не так-то легко ее пересечь, да еще с целым табуном. Тугжил начал уставать, да и голод все сильнее давал о себе знать. И он предложил Тумэру остановиться.

- Из-за тебя и так часть табуна пропала. Тоже ездок, не мог усидеть на коне, - сердито ответил Тумэр, нахмурив брови. И Тугжил не осмелился больше заговаривать об отдыхе.

Так они ехали еще весь день, и только вечером Тумэр остановил табун.

- Слезай с коня и отыщи рубец с водой, - сказал Тумэр.

Тугжил спешился и стал искать зарытый рубец. Походив по кругу и ничего не найдя, он в растерянности остановился.

- А знаешь, мы, кажется, проехали то место. Как же теперь быть?

Тумэр громко рассмеялся.

- Эх ты! Он у меня уже в седле. Иди неси!

Они поели мяса, запили водой, отдохнули и в полночь снова тронулись в путь. Они ехали уже четыре дня. По пути им стали попадаться юрты. Они безбоязненно заезжали в эти разбросанные по степи айлы попить кумыса и поесть простокваши.

Тугжил повеселел. Тайком от Тумэра он продал трех коней. Вначале он боялся, что Тумэр узнает об этом, тогда ему здорово достанется - от этого черта всего можно ждать. Но Тумэр молчал, и Тугжил решил, что он ничего не заметил. Однако по дороге к одному айлу Тумэр, указывая на красивого гнедого коня, шедшего впереди табуна, сказал:

- Смотри, этого не тронь. Он один стоит не только тех, что ты продал, но и еще трех таких же. - Пришпорив лошадь, он поскакал к юрте.

На следующий день Тумэр подарил одну кобылицу встретившемуся им на дороге бедному арату. "Вот это здорово, - подумал Тугжил, - я десять суток мучился, а он раздает коней бесплатно. Разве всех нищих Халхи накормишь?"

В этот день они пересекали Сайдванский хошун. Тумэр решил навестить Улдзи. Но того дома не оказалось, он уехал разыскивать Эрдэнэ.

Хояг и Цэнд очень обрадовались приезду Тумэра, они угостили его вареным мясом, сушеным творогом и простоквашей. За разговорами прошел день. Перед заходом солнца Тумэр стал собираться. Хозяева просили его заночевать, но Тумэр с улыбкой покачал головой.

- Нам в юртах нельзя ночевать часто, такая уж у нас профессия. Улдзи передайте, что мы скоро встретимся. А пока я оставлю ему одну кобылицу. Это мой подарок, и скажите, чтобы он не беспокоился.

Тумэр и Тугжил решили заночевать у подножия горы.

- Что с лошадьми будем делать? - спросил Тугжил, укладываясь спать.

- Раздадим их баторванским беднякам.

- Бесплатно?

- А что с них возьмешь?

Тугжил недовольно нахмурил брови. "Как же это? Опять бесплатно! Таких коней!" - думал Тугжил. Сколько ему пришлось перенести, чтобы отбить табун. А что, если ночью угнать лошадей, а на Тумэра донести? За Тумэра он наверняка награду получит. Но как это сделать? Разве от Тумэра уйдешь! Он везде найдет.

Тугжил так ничего и не придумал, да и сон вскоре взял свое.

Проснулся он, когда начало светать. Тумэр еще спал. Он спал на спине, широко раскинув ноги и руки. Дул холодный северо-западный ветер. Тугжил поднялся и осмотрелся. Никого! И вдруг он с силой ударил Тумэра своим тяжелым кнутом по голове. Тумэр вздрогнул и сделал попытку подняться. Тогда Тугжил вытащил нож и всадил стальное лезвие Тумэру в бок. Тумэр машинально прикрыл рану руками и присел на корточки. А Тугжил вскочил на своего коня и, гикнув, погнал табун на северо-запад. Проскакав несколько минут, он оглянулся. Тумэр стоял согнувшись и обеими руками держался за бок. "Скорей, скорей отсюда, он и с такой раной страшен". Эта мысль все время билась в голове Тугжила, и он погнал табун еще быстрее.

А Тумэр, теряя сознание, шептал: "Ну и зверь! Из-за нескольких лошадей на убийство человека пошел". Но вот силы покинули его, и он навзничь упал на землю.

Эрдэнэ и Петр клеймили купленный Итгэлтом и Павловым скот, сгоняли его в гурты и передавали нанятым скотопогонщикам для перегонки в Тункинский район. Эта работа сблизила их еще больше. Часто в часы отдыха они дружески беседовали, поверяя друг другу свои самые задушевные мысли.

Петр очень любил эти беседы. Эрдэнэ оказался не только внимательным слушателем, он часто вступал в спор, не соглашаясь с суждениями Петра и доказывая свою правоту.

Эти беседы на политические темы открывали перед Эрдэнэ новый мир, которого он не знал, и давали ему обильную пищу для размышлений.

Петр в свою очередь узнавал много нового о монголах, их истории, обычаях, нравах, о их думах и чаяниях. Скоро Эрдэнэ понял, что Петр не просто рубаха-парень, что это очень интересный человек, повидавший много на своем веку, бесстрашный борец с несправедливостью. Он сравнивал его с горным орлом, которого подбили, но который не сдался, а залечивает раны, готовясь к новой борьбе. А Петр видел в Эрдэнэ наивного, еще мало знающего, однако сильного человека, которого захлестнула бесправная жизнь, но который достаточно силен, чтобы не только удержаться на гребнях ее волн, но и поплыть при случае против течения. Вот только доверчив он чересчур.

Когда Эрдэнэ хвалил Итгэлта, Петр говорил:

- Итгэлт относится к тебе хорошо не потому, что он щедр, а потому, что он за дешевку покупает и пот твой, и душу твою.

Эрдэнэ не соглашался, и разговор в конце концов часто переходил к вопросу об отношениях между богатыми и бедными.

Эрдэнэ любил говорить: "Наше монгольское государство..." Петр перебивал его и доказывал, что Монголия пока еще не является независимым государством. Избавившись от маньчжурского ига, она попала в ярмо царской России, и русский царизм превратил ее в свою марионетку. Чтобы это доказать, он рассказывал о Павлове и других русских купцах, которые безданно-беспошлинно разъезжают по Монголии, скупают за полцены скот и разное сырье и вывозят эти богатства из страны. А ведь это и есть самый настоящий грабеж.

Эрдэнэ и тут не соглашался с Петром. Он был убежден: если бы не русский царь, Монголия никогда не избавилась бы от маньчжурского ига. А то, что русские купцы вывозят из Монголии скот и разное там сырье - так это же обычная торговля.

- Увидишь, Эрдэнэ, как этот твой благодетель когда-нибудь проглотит вашу страну вместе с потрохами. Вот если мы уничтожим царизм и установим свою рабочую власть, тогда мы поможем вам сделать Монголию свободной, сказал Петр.

- Выходит, и ты придешь, чтобы притеснять нас? - с иронией заметил Эрдэнэ.

- Нет, сами мы к вам не придем, если только не попросите.

- Я попрошу, ты поможешь, и рай в Монголии готов! Так, что ли? Собирала бабушка шерсть с караганы*, - рассмеялся Эрдэнэ.

______________

* Карагана - степной кустарник.

Говорили они и о религии. Петр считал, что религия совершенно не нужна монголам. Он и о богдо отзывался неуважительно.

- Не знаю, как в вашей России, но в Монголии нам нужны и религия и богдо-гэгэн, - отвечал Эрдэнэ.

Спорили они часто, но терпеливо слушали друг друга, и чем больше спорили, тем больше доверяли друг другу.

Тамирская долина надела осенний наряд. Все расцвечено в темно-зеленые и оранжевые тона, лишь вершины гор и утром и вечером подернуты голубоватым туманом. В небе то и дело проносятся птичьи косяки: это ставшие уже на крыло выводки мечутся в воздухе, готовясь к дальним перелетам. А внизу на тучных пастбищах нагуливают жир несметные стада коров и овец, табуны лошадей.

Клеймение скота подходило к концу. Как-то вечером после трудового дня Эрдэнэ и Петр отдыхали на берегу Тамира. Эрдэнэ рассказывал Петру о произволе хошунного князя Гомбо.

- Что хотел, то и делал этот князь в хошуне, и управы на него не было. Хотел я его вывести на чистую воду, да сам попал в беду. Видно, не по силам мне это дело.

- Почему же ты попал в беду? - хитро прищурившись, спросил Петр.

- Гомбо кому надо закрыл рот серебром, а я, нищий, разве мог с ним тягаться? Вот и дали мне по загривку.

- Эх, Эрдэнэ, ребенок ты еще. Ведь пойми, у власти-то все такие князья, как твой Гомбо. И пока власть принадлежит им, ты не осилишь князя.

- Но ведь я писал чистую правду.

- Какое это имеет значение? Жалобой ноёнов не одолеешь.

- А как же их одолеть?

- Хотя их власть и подгнила, но держится еще крепко. Чтобы ее свалить, надо таким, как ты, соединить свои силы.

- Кто же со мной соединится? Когда я попал в тюрьму, никто, кроме жены, мне не помог. В моем хошуне даже собаки и те против меня. Ты видел, как все хлопали Бадарчи, когда он поборол меня?

- У вас, монголов, есть пословица: "Собрался в путь, узнай дорогу". А ты пустился в путь по бездорожью и завяз, а теперь плачешься, вместо того чтобы выбраться на тракт. Разве так можно победить?

Сломав ветку ивы, Эрдэнэ ногтем стал счищать с нее кору. Но делал он это машинально, о чем-то, видно, думая.

- Конечно, - продолжал Петр, - объединиться, собрать силы в один кулак - дело нелегкое. Тут нужны и выдержка, и смелость, и терпение. Это тяжелая работа, и сразу она не удается, но работа эта благодарная.

Петр помолчал, достал гармонь и заиграл какую-то грустную мелодию. Но вот гармонь затихла.

- А как ты думаешь, Эрдэнэ? Когда я приеду домой, узнает меня мой младший? - неожиданно заговорил Петр.

Эрдэнэ отбросил ветку и ласково посмотрел на Петра.

- Узнает, сначала немного будет дичиться, а потом привыкнет.

Неожиданно приехали Павлов и Итгэлт. Оба пьяные, но довольные.

Павлов подошел к Петру, похлопал его по плечу и стал быстро говорить ему что-то по-русски.

- Знаешь, что он сказал? - обратился Итгэлт к Эрдэнэ. - Он говорит, что русский царь и германский царь начали между собой войну и что идут уже большие бои.

- Да. Идет большое сражение, - сказал Павлов по-монгольски, - русская армия наступает на Германию во славу нашего царя-батюшки и православной церкви.

- А кто может победить русского царя? Никто! Ошибся германский царь на сей раз. Великая русская армия раздавит Германию, - заплетающимся языком проговорил Итгэлт.

О начале войны Павлов узнал от приехавших из Таряаты русских торговцев. Это известие его обрадовало: ведь теперь цены на скот поднимутся, и он получит большие барыши. Павлов поделился этой новостью с Итгэлтом.

- Теперь мы с тобой заживем, - сказал он и похлопал себя по карманам.

- Барыши всегда веселят сердце, - ответил Итгэлт. Надо только действовать смелее. Итгэлт помнит, как сильно поднялись в годы русско-японской войны цены на масло и мясо. И, услышав о новой войне, он сразу смекнул, что дело тут запахло большими деньгами.

Вот почему Павлов и Итгэлт решили прикупить еще голов двести скота, вот почему они и приехали сюда.

Петра известие о войне не обрадовало. Он помрачнел, лицо его посуровело.

Вечером, когда они ставили новую коновязь, Петр сказал Эрдэнэ:

- Эта война принесет много страданий. Капиталисты начали ее ради прибылей, а платить будет горем и слезами простой народ. Но страдания разбудят ненависть, и не известно еще, кто получит по шее в этой войне.

Через несколько дней подготовка к перегону скота закончилась, и Эрдэнэ с Петром отправились домой. Петр дорогой больше молчал, а если говорил, то только о войне, на чем свет ругал царя и предсказывал ему гибель. Он возмущался тем, что Павлов и Итгэлт обрадовались войне.

- Ты знаешь, кто эту войну начал? Вот такие Павловы и Итгэлты, которые и горе народное превращают в деньги.

- Ну при чем же тут Итгэлт? - защищал своего благодетеля Эрдэнэ. Просто ваш царь и немецкий царь поссорились и дали приказ своим войскам воевать.

- Конечно, не они мобилизацию объявили. Но пойми, германские Павловы захотели захватить богатства русских Павловых. А эти не только не хотят отдать свои богатства, но не прочь присвоить и чужие. Вот как началась война. Ты видел, как Павлов обрадовался, что она началась? - попытался Петр объяснить Эрдэнэ причину возникновения войны.

Эрдэнэ понимал, что в войне таких великих держав погибнет много людей. Однако он не соглашался с тем, что война началась по желанию богачей.

Они приехали к Эрдэнэ. Петр заночевал. На другой день он должен был ехать в усадьбу Павлова. При прощании Петр сказал:

- Знаешь, Эрдэнэ, я решил вернуться на родину.

- Ты ведь беглый, разве можно тебе вернуться? - с удивлением спросил Эрдэнэ.

- Нельзя. Но я вернусь. Однако мне нужна помощь. Можешь ли ты мне помочь?

- Ведь ты знаешь, что твой друг - нищий. Что я могу для тебя сделать?

- Мне нужен конь. Если ты найдешь мне коня, тебе я буду век благодарен.

- Я постараюсь найти тебе коня. Правда, это трудно, но я постараюсь. Когда он тебе нужен?

- Чем скорее, тем лучше. Но об этом никому ни слова, - сказал Петр и крепко обнял на прощание своего монгольского друга.

Петр уехал, а Эрдэнэ стал ломать голову, как достать ему коня. Сколько он ни думал, все выходило, что помочь ему в этом деле мог только Итгэлт, другого выхода не было. Но ведь он еще не расплатился с хозяином за юрту! Как же быть?

- Что Петр такой невеселый уехал? Или какое несчастье случилось у него дома? - спросил на другой день Няма у Эрдэнэ.

- У него дома началась большая война.

- В России?

- Да.

- Эх, не знал я. Вчера вечером заходил он ко мне, увидел мою кремневку и спрашивает: "Сколько она сейчас стоит и далеко ли бьет?" Видимо, думал с этим ружьем воевать. Если ты встретишь его, скажи, что я отдам ружье даром. А коли разживется чем на войне, пусть что-нибудь пришлет. Я знаю, Петр не обманет, не такой он человек.

В тот вечер Эрдэнэ попросил Итгэлта дать ему одного хорошего коня. Итгэлт с удивлением посмотрел на своего батрака.

- Зачем тебе понадобился конь... хочешь уехать?

- Нужно мне. А уезжать я не собираюсь.

- В этом году для езды бери любого коня, но только для езды. А в будущем - дам тебе стригунка, из него и вырастет конь. В этом году дам тебе еще скотины на мясо. Вот и все! - твердо проговорил Итгэлт и вышел из юрты.

Эрдэнэ очень расстроился. Как помочь Петру? Где достать коня? Эта мысль не выходила из головы, но он ничего не мог придумать. Долгор даже забеспокоилась. Что с мужем, почему он такой печальный? Уж не заболел ли?

На другой день Эрдэнэ поехал искать двух отбившихся от табуна коней. К полудню он их нашел и уже возвращался домой. По дороге повстречал Дулму, которая пасла овец. Он остановился, закурил и хотел было снова тронуться в путь. Но в это время к ним на вороном иноходце подъехал Бадарчи. Ехал он по делу в дальние стойбища - вручать какие-то бумаги из хошунной канцелярии, но, приметив Дулму, свернул с дороги. Он давно присматривался к хорошенькой батрачке в надежде, что ее любвеобильное сердце не обойдет и его.

Бадарчи спешился, закурил и стал хвастаться своей новой покупкой вороным иноходцем. Потом он рассказал Дулме, как поборол на празднике всех, в том числе и Эрдэнэ, которого он и на следующем празднике легко бросит на землю.

Слова Бадарчи задели самолюбивого Эрдэнэ.

- Чего расхвастался! - резко оборвал надзирателя Эрдэнэ. - Зачем ждать праздника, давай поборемся сейчас.

- Эх ты, разве можно так шутить со старшими? Смотри, шею сломаешь, сощурив глаза в смехе, сказал Бадарчи.

- Не сломаю! Только давай бороться не просто. Если я тебя свалю, ты дашь мне иноходца...

- А если я тебя брошу, что ты мне дашь? - с издевкой спросил Бадарчи. Ведь ты же нищий!

Эрдэнэ не знал, что ответить, и в нерешительности огляделся по сторонам.

- Вот видишь, ничего и предложить не можешь, а берешься биться об заклад. Нет, братец, кто ничего не имеет, тот на спор не идет.

- Вот как! - Внезапно в разговор вступила Дулма. - Тогда я помогу Эрдэнэ. Если ты его поборешь, получишь это кольцо. - И Дулма, сняв с пальца тяжелое золотое кольцо, поднесла его к носу Бадарчи.

У Бадарчи в глазах загорелся жадный огонек. Кольцо было из червонного золота и весило не менее двух ценов.

- Правду говоришь? Смотри, этим не шутят.

- Правду! Если победишь Эрдэнэ, кольцо твое. Но если ты свалишься, прощайся с конем.

- Я его, милая Дулма, и без кольца брошу наземь. Вот об тот камень спиной, - сказал Бадарчи, показывая на каменный выступ недалеко от дороги.

Борьба началась.

Эрдэнэ действовал осторожно, он решил атаковать только тогда, когда прием наверняка удастся. Рисковать было нельзя, ведь такой случай вряд ли еще представится. И он отступал от наседавшего Бадарчи, который твердо решил получить золотое кольцо Дулмы.

- Ты что же, бродяга, все время будешь убегать? Но от меня все равно не уйдешь!

Эрдэнэ не отвечал. Глаза его горели, мышцы напряглись. Вот он рванулся к Бадарчи, но тот ловко увернулся и схватил Эрдэнэ за плечо. Но и Эрдэнэ вырвался.

- Кажется, харчи Итгэлта пошли тебе впрок. Но все равно твоя спина коснется камня!

И они снова стали кружить.

Наконец Эрдэнэ решился. Или сейчас, или никогда. И ухватил Бадарчи за шею.

Бадарчи попытался освободиться, но не смог и схватил Эрдэнэ за ногу. Некоторое время они потоптались на месте. Бадарчи удалось, напрягши все силы, поднять Эрдэнэ на воздух. Но он не бросил его на землю, а понес к каменистому месту.

- Ты же его убьешь! - крикнула Дулма. - Хватит!

Но Бадарчи будто ничего не слышал. Тяжело дыша, он медленно шел к своей цели.

И тут произошло неожиданное. Эрдэнэ рванулся, коленом ударил Бадарчи под руку между ребер и, когда тот пошатнулся, схватил его за шею и бросил через бедро.

Огромное тело Бадарчи мелькнуло в воздухе и шлепнулось на спину. Не удержавшись на ногах, Эрдэнэ упал на колено и лбом стукнулся о камень. На лбу показалась алая струйка крови.

Дулма, как ребенок, запрыгала от радости, хлопая в ладоши. Потом она подошла к Эрдэнэ, вытерла у него со лба кровь и головным платком перевязала рану.

- Конь - не слово, выпустишь - поймаешь! - с трудом переводя дыхание, сказал Эрдэнэ и снял седло с коня Бадарчи.

- Ничего не поделаешь, Бадарчи, уговор дороже денег. Коня придется отдать, - сказала Дулма и звонко рассмеялась.

Бадарчи нахмурился. Неужели ему придется расстаться с конем? И черт его дернул связаться с этим батраком! Будь все это без свидетелей, не отдал бы он своего иноходца, а теперь... Эта чертова баба завтра же растрезвонит на весь хошун про его поражение.

Попросив у Дулмы коня, на котором она пасла овец, он оседлал его и отозвал Эрдэнэ в сторону.

- Ничего не поделаешь, тебе посчастливилось, но прошу тебя, об этом никому не говори. Понял? - сказал Бадарчи.

- Не беспокойся. Никому не скажу ни слова, - ответил обрадованный Эрдэнэ.

Эрдэнэ подошел к Дулме.

- Спасибо тебе, Дулма, желаю тебе прожить сто лет.

- Что ты, Эрдэнэ, мне и сейчас уже тошно жить, а ты говоришь - сто!

- Ну ладно, живи, сколько хочешь, только никому не говори, что я у Бадарчи выиграл коня.

- Если не надо говорить, значит, не буду, - ответила Дулма и, взвалив седло на спину, затянула песню и как ни в чем не бывало пошла к своей отаре.

Улдзи был доволен. Он выполнил поручение Тумэра и хоть этим отблагодарил его. Ехал он домой не торопясь. Да и куда ему спешить? Все пока идет благополучно. Домой он приехал к вечеру, на закате солнца. Дома никого не было. Около тагана в миске было много вареного мяса и тут же стоял неполный кувшин чая. Графин с арзой, которая была припасена для Тумэра, был пуст.

Он выпил две чашки теплого чая и стал есть мясо. Кого же это они тут угощали? Ведь арза предназначалась только Тумэру. Может быть, это он и приезжал?

Хояг и Цэнд пришли, когда солнце уже село.

- Отец, Тумэр тут был, он совсем недавно уехал, - сказал Хояг, здороваясь с Улдзи.

Улдзи и обрадовался и огорчился. Как жаль, что он не застал Тумэра.

- Куда же он путь держал?

- На запад, - сказала Цэнд.

- Один был?

- Нет, вдвоем. Они гонят табун лошадей. Вам он подарил кобылицу, сказал Хояг.

- Когда они уехали?

- Примерно в обед.

- Немного, выходит, я опоздал. А я нашел его брата... Пожалуй, я их еще смогу догнать. Надо же ему сообщить о брате.

Не мешкая, Улдзи вскочил на коня.

- Я скоро вернусь, - бросил он на прощание и пустил коня с места в галоп.

Улдзи - охотник, не раз он преследовал дичь по следу. И теперь, пока не наступила ночь, он без труда скакал верным путем, отчетливо видя следы всадников, гнавших табун. Но вот пришла ночь, следы пропали, и Улдзи решил заночевать в степи, чтобы с рассветом снова пуститься в путь.

Цэнд и Хояг целый день провели на стойбище. Дел было много, и, утомившись, они пораньше легли спать. Ночью вдруг залаяла собака. Кто бы это? Неужели вернулся отец? Хояг прислушался. Да, к юрте кто-то подъезжал.

- Собака перестала брехать, видно, отец приехал, - сказал Хояг. Он встал, набросил дэл и вышел из юрты. - Отец?

- Я.

- Догнали?

- Догнать-то догнал, - сказал Улдзи, - только вот... Помоги-ка мне его снять.

Улдзи и Хояг с трудом сняли лежавшего поперек седла Тумэра и внесли его в юрту.

Лицо Тумэра было бледным, дышал он тяжело. Глядя на Тумэра, Цэнд не могла сдержать слез.

- Дети мои, зажигайте огонь, он очень плох, - сказал Улдзи.

Цэнд молча растопила очаг. По указанию Улдзи она вскипятила воду, бросила туда эфедры и этим отваром промыла Тумэру рану. Спать они так и не легли больше, а чуть занялся рассвет, Улдзи уже был в седле и скакал за ламой-лекарем.

Через несколько часов он вернулся.

Лекарь осмотрел рану, дал какое-то снадобье и прочитал три молитвы. Провожать ламу-лекаря поехал Хояг, а Улдзи и Цэнд остались с раненым. Тумэр в сознание еще не приходил, он все время бредил, часто упоминая имена Эрдэнэ и Улдзи.

При прощании Хояг пообещал ламе-лекарю трехлетнего хайнака и попросил его позаботиться о судьбе Тумэра - читать каждый день молитвы. Не успел Хояг уехать, к ламе явился его приятель, Пурэв. Лама рассказал Пурэву, что у Улдзи лежит в бессознательном состоянии какой-то Тумэр. Сердце Пурэва сжалось от радости. Вот когда он может отомстить Тумэру!

- Недолго этому Тумэру осталось жить, конь, на котором он должен отправиться к хозяину ада, уже оседлан, - сказал лама.

И все же Пурэв боялся страшного сайнэра.

- А может, выживет? - спросил Пурэв. - Ведь его и сырая шкура в Луу-гунской тюрьме не взяла, убежал он от Бадарчи. - И Пурэв подробно рассказал ламе все, что знал о Тумэре.

- И богатырь от одной пули умирает, и богач от одного дзута* становится бедняком. Его рана гноится, и он потерял много крови. Будь он хоть из железа, все равно не выживет, - ответил лама.

______________

* Дзут - бескормица от снежных заносов.

Пурэв решил не упускать этот случай. Он сейчас же поедет к Улдзи. Нет, он не будет доносить на Тумэра, просто он припугнет Улдзи и добьется любви Цэнд, этой упрямой бабы. А нет, они за этого Тумэра хорошо ему заплатят.

Улдзи уже издали узнал вероломного тайджи. "Чует ворон, где можно поживиться, - подумал Улдзи, - как бы он не причинил зла Тумэру". И когда Пурэв подъехал к юрте, Улдзи угодливо улыбнулся и низко поклонился незваному гостю.

- Ты что же, негодный раб, приютил разбойника? Вот походишь у меня с железной цепью на шее. Да ты знаешь, что за это я тебя заживо сгною? напустился Пурэв на Улдзи, не давая ему опомниться.

Улдзи стал на колени и воздел руки.

- Помилуй нас, высокочтимый Пурэв, - тихо сказал он. - Я, ничтожный твой раб, ничего не пожалею для тебя, только будь милостив.

- Как он там, жив еще? - спросил Пурэв, кивнув головой в сторону юрты.

- Без сознания, но еще жив.

- Ну, быдло, - сказал Пурэв, остановившись у двери, - если хочешь сохранить свою собачью жизнь, говори прямо: что дашь.

- Скота у меня мало, - смиренно ответил Улдзи, - но две коровы я дам. Лицо Пурэва недовольно сморщилось. Улдзи это заметил и добавил: - И кольцо золотое дам, больше лана весом.

Пурэв улыбнулся - это уже кое-что, но Цэнд, Цэнд...

- Пришли ко мне Цэнд, тогда все будет в порядке.

- Не пойдет она к тебе, руки на себя наложит, а не пойдет. Да и муж ее уже вернулся.

Последнее обстоятельство заставило Пурэва призадуматься.

- Ну черт с тобой, неси кольцо.

Улдзи вошел в юрту, заглянул туда и Пурэв через дверной проем. На кровати лежал Тумэр, возле него стояла Цэнд. Хояг, опустив голову, сидел в северной части юрты. Пурэв успокоился - такой Тумэр ему не страшен, и он безбоязненно перешагнул через порог. Цэнд обернулась и вздрогнула - опять этот ненавистный тайджи. Поймав ее взгляд, полный жгучей ненависти, Пурэв загорелся местью. А что, если он сейчас расправится с этим Тумэром? Ведь ему только спасибо скажут да еще награду дадут. И он сделал два шага по направлению к кровати. Цэнд сжалась, словно готовясь к прыжку, в руках у нее сверкнул большой нож. Хояг встал, тоже решив не давать Тумэра в обиду. Пурэв сразу оценил обстановку, он остановился и, обращаясь к Улдзи, сказал:

- Ладно, давай кольцо, а коров пригонишь завтра.

Улдзи достал фамильное кольцо - единственную драгоценность, передававшуюся по наследству из поколения в поколение, - и протянул его Пурэву. Пурэв подбросил несколько раз кольцо на ладони, одобрительно фыркнул и торопливо вышел из юрты.

Хояг встал и прислушался. Уехал! И, обращаясь к отцу, сказал:

- Я догоню и в овраге расправлюсь с ним.

Улдзи отрицательно покачал головой.

- Нельзя, сынок, потом беды не оберешься, - тихо сказал он.

- Отец, давайте сегодня же перекочуем в лес на Хангай. Иначе он все время будет к нам приставать, - сказала Цэнд.

Что делать? Кажется, Цэнд права, надо сниматься с насиженного места и уходить в лес. Так и решили. В ту же ночь, погрузив на одну телегу свои пожитки, а на другую положив Тумэра, Улдзи, Хояг и Цэнд тронулись в сторону гор.

Лишь на седьмые сутки Тумэр впервые открыл глаза и пристально посмотрел на Улдзи, как бы что-то припоминая. Потом он пошевелил высохшими губами и, ничего не сказав, снова закрыл глаза.

В полдень он опять очнулся и, оглядевшись, тихо проговорил:

- Из-за нескольких лошадей человека хотел убить! - Потом печально улыбнулся, попробовал приподняться, но не смог и только заскрипел зубами.

- Не шевелись, сынок, нельзя тебе еще, - сказал Улдзи. На глаза у него навернулись слезы, но это были уже слезы радости. Наконец-то дело пошло на поправку!

- Как я оказался у вас? - тихо спросил Тумэр.

- Я нашел тебя в степи и привез к себе.

С каждым днем Тумэр чувствовал себя лучше. Как-то вечером он рассказал Улдзи все, что с ним произошло.

А Улдзи поведал ему о своей встрече с Эрдэнэ, о том, как Эрдэнэ просил, чтобы он не рисковал собой. Потом он рассказал Тумэру про визит Пурэва. Однако скрыл, что ему пришлось дать тайджи за Тумэра взятку.

- Бросил бы ты, сынок, все эти дела, - сказал как-то Улдзи, - да занялся бы мирным делом.

- Знаешь, Улдзи, есть одна легенда. Захотел барс спуститься с гор и начать спокойную жизнь. А его там муравьи съели, - улыбаясь, ответил Тумэр. - Вот. А я еще пожить хочу.

Улдзи покачал головой, он никак не мог понять, почему такой смелый и сильный человек сам на смерть напрашивается.

Тумэр будто угадал мысли Улдзи.

- Говорят, птицы любят умирать на лету, - сказал он. - Так и я: пусть меня ждет смерть, но, пока я жив, я буду вольным жителем гор и степей. О, вы не знаете, что значит с гиком гнать табун по степи, который мчится словно ветер, да еще ночью! - Глаза Тумэра заблестели, он приподнялся, будто хотел тотчас же вскочить с постели в седло и умчаться в ночь. Но вдруг его глаза погасли и, отвернувшись к стене, он застонал.

Кончилось бабье лето, подули холодные ветры, оделись снегом вершины гор, ночью стали покрываться тоненьким льдом озера, над горой Булган летели на юг перелетные птицы. Скотоводы стали держаться ближе к зимникам, а жители городов и поселков стали утеплять свои жилища.

В один из таких дней на вершине небольшой сопки, недалеко от Заяинского монастыря сидела девушка в голубом ватном дэле. Это была Цэцэг. В этом году ей исполнилось восемнадцать лет. Ее родители умерли давно. Осиротевшую Цэцэг взяла к себе мать Чимиг, которая с молодых лет жила около Заяинского монастыря. В прошлом году мать Чимиг умерла, и девушки остались одни.

Мать Чимиг торговала собой, ее часто навещали ламы, китайские торговцы, и они жили безбедно. Свою родную дочь Чимиг и приемную дочь Цэцэг она тоже приобщила к своей профессии.

Но Цэцэг с отвращением смотрела на свое занятие, ее душа рвалась к другой жизни. Только она не знала, как можно жить иначе. Она верила, что когда-то в предыдущей жизни она согрешила и потому сейчас расплачивается за прежние грехи. Чтобы в следующей жизни родиться счастливой, иметь хорошего мужа и детей, она дважды в году посещала Заяинский монастырь и неистово молилась, чтобы добрые гении-хранители вняли ее желаниям.

А Чимиг, напротив, была довольна своей жизнью. Она считала, что для женщины на этом свете лучшей жизни нет. Ведь ее красота покоряет мужчин, и они стремятся к ней. А как забавно наблюдать, когда жены ревнуют к ней своих старикашек, а те часто ссорятся из-за нее, кичась друг перед другом своим богатством и знатностью. А ведь это ее красота и молодость будоражат сердца. Правда, она считала, что за красоту ей платят слишком мало, и какой бы подарок ей ни подносили, она недовольно кривила губы.

- Не могли потяжелее колечко принести? - говорила она, получая от очередного клиента золотое кольцо.

- А это что за дохлятина? - возмущалась она, когда другой расплачивался с ней воловьей тушей.

Чимиг не нуждалась ни в чем. Стоило ей захотеть новый дэл, и торговцы Буяндалай или Ундэр тотчас же приносили ей материал. А если ей нужно было на зиму мясо, она его получала от других поклонников.

По дороге домой Цэцэг встретила Буяндалая.

- Здравствуй, Цэцэг, как поживаешь?

- Хорошо, а вы?

- Сестра дома?

- Должна быть дома.

- Ты не зайдешь ко мне?

- Мне некогда.

- Тогда завтра я к вам зайду. В эти дни было много работы, ведь для вас тружусь, - сказал Буяндалай и, показывая почерневшие от опиума зубы, расплылся в улыбке.

Когда Цэцэг пришла домой, Чимиг шила дэл из узорного коричневого шелка. Бросив на кровать головной платок, Цэцэг жадно выпила чашку холодного чая.

- Надо уже сушить землю под полом и утеплять юрту, - сказала она сестре.

Чимиг отложила шитье и потянулась.

- Жамбал обещал это сделать, - ответила она и, достав маленькую трубку с каменным мундштуком, закурила.

Цэцэг сняла со стены шудрагу, настроила инструмент и тихонько запела:

Выцветает узор на ковре,

О, как нужен нам друг в декабре,

Сунжидма моя!

В декабре, когда щеки увянут,

В твою юрту никто не придет,

Кроме бурана, кроме бурана...

Выцветает узор на ковре,

О, как нужен нам друг в декабре,

Сунжидма моя!

В декабре, когда снег в волосах,

В твою юрту никто не придет.

Только страх, только страх...

Она кончила. Обняв сестру, Цэцэг некоторое время сидела молча, уставившись в одну точку.

- Цэцэг, почему ты все горюешь? И поешь грустное. Разве мы в чем-нибудь нуждаемся? Живем мы хорошо, весело, - с некоторым раздражением сказала Чимиг.

Цэцэг не ответила, только на глазах у нее показались слезы.

- А о чем же еще петь, когда служишь подстилкой для всех, кому не лень к тебе прийти! - произнесла Цэцэг и, утирая слезы, глубоко вздохнула.

- Глупости говоришь, - презрительно бросила Чимиг.

Между ними в последнее время часто происходили такие разговоры. Однако жизнь их не менялась. Чимиг считала, что Цэцэг просто глупа и поэтому не слушает ее. А Цэцэг уже давно убедилась, что говорить Чимиг о какой-то другой жизни все равно что кричать в нору сурка.

- Принеси дров, - попросила Чимиг.

Цэцэг повесила шудрагу и вышла. Во дворе к ней подбежал щенок. Она взяла его на руки, поласкала и опустила на землю. Затем выбрала из поленницы несколько сухих поленьев и вернулась в юрту. В это время во двор въехал всадник. Это был Тугжил. Одет он был в новый шелковый дэл с широким желтым поясом, на котором висел большой нож, отделанный серебром. Под ним был высокий гнедой конь. Это был тот самый конь из табуна, о котором Тумэр говорил, что он стоит целого десятка коней. Бросив раненого Тумэра умирать в степи, Тугжил погнал табун в Далайчойнхорванский хошун, где и продал его. Теперь он был при деньгах.

Тугжил соскочил с коня, привязал его и направился к юрте. Под ноги ему попался щенок, которого любила Цэцэг. Он отшвырнул его носком гутула и вошел в юрту.

- Здравствуйте! Хорошо ли живете?

- Мы хорошо, а как вы? Все-таки не забыли нашу дверь, приехали, дерзко сказала Цэцэг.

- Не надо сердиться. Я был далеко, и дел у меня было что волос на голове, - сказал Тугжил и уселся на ковер в северной части юрты. Он достал из-за пазухи десять серебряных янчанов и сложил их стопкой перед божницей, где стояло изображение богдо.

- Положил десять жалких янчанов, а смотрит, будто поставил десять юмбу*. Ишь какой богач нашелся, - насмешливо сказала Чимиг.

______________

* Юмбу - слиток серебра, стоимостью в 50 янчанов.

- А у тебя язычок до сих пор весь в колючках. - Тугжил добродушно рассмеялся.

Когда обед был готов и они втроем уселись за стол, в юрту вошел Бадарчи.

Бадарчи еще год назад познакомился с Цэцэг и с тех пор при каждом удобном случае заезжал сюда. Тугжила он тоже знал и иногда прибегал к его услугам.

Поздоровавшись, он уселся за стол.

- Бадарчи, когда же ты приведешь обещанного вола? - спросила Чимиг, ставя перед ним пиалу с супом.

- Приведу, не волнуйся, и самого крупного!

- Посмотрим, а то ведь не зря говорят, что лучше верить своему пальцу, чем мужчине, - сказала Чимиг и подала Бадарчи палочки для еды.

Обед проходил весело. Даже Цэцэг оживилась и выпила подогретой водки, а опьянев, позабыла о своей безотрадной жизни и, прильнув к плечу Бадарчи, тихо запела:

От запаха горячего вина

Кружиться начинает голова...

- Тугжил, продай мне своего гнедого, - неожиданно сказал Бадарчи.

- Что ж, продам, если цена подойдет.

- Неужели ты думаешь, что я не смогу купить одну клячу? Говори любую цену, - хвастливо заявил Бадарчи.

- Коли дашь шестнадцать коров, снимаю седло с коня, - сказал Тугжил и подмигнул Цэцэг.

- Ты, должно быть, кроме шестнадцати, никакой цифры не знаешь. Ладно, перед покупкой коня проверяют, вот завтра его испытаю, а там видно будет, сколько он коров стоит. Из какого кочевья конь-то?

Тугжил замялся. Он не знал, из какого места они с Тумэром угнали лошадей. Помнил только, что гнали табун издалека, кажется, из Дариганги.

- Этот конь из Дариганги, - наобум ответил Тугжил, - а ты ведь должен знать, что именно там выращивают самых быстрых коней.

Ночь прошла в любовных утехах, а утром Тугжил и Бадарчи распрощались с гостеприимной юртой и тронулись в путь. Утро было холодное, продрогшие за ночь кони рвались вскачь, и хозяева наконец пустили их галопом.

Конь Бадарчи сразу отстал, будто его кто держал за хвост.

И Бадарчи решил во что бы то ни стало заполучить коня Тугжила.

Высоко поднявшееся осеннее солнце еще дарило тепло, и всадники согрелись. Перед ними лежала во всей красе долина Тамира. Вдруг они заметили в стороне от дороги десятка три лошадей и толпу народа.

- Кажется, тут скачки затеяли. Айда туда, - сказал Тугжил. И пустил своего коня рысью. Бадарчи затрусил за ним.

- Какой заклад? Мы тоже пристанем, - крикнул Тугжил собравшимся.

- Пустим двух коней, какой придет первым, поведет за собой в поводу второго. А вы что поставите? - спросил высокий смуглый мужчина с толстой черной косой.

Два коня были уже готовы: серый и пегий. На них уже сидели мальчики-наездники и криками горячили коней.

- Я пущу своего. Если он первым не придет, возьмете его себе, а если он скачку выиграет, я беру двух ваших.

Хозяева коней согласились. Тугжил сразу нашел себе наездника небольшого мальчишку и усадил его в седло.

Коней поставили в ряд, и по команде толстокосого скачка началась. Скакать надо было верст двадцать по долине - туда и обратно. Пока лошади мчались в одну сторону, все сели в кружок. А о чем говорят мужчины во время скачек? Конечно же, о лошадях! Вот и сейчас старики стали вспоминать лучших коней Тамирской долины, бравших самые ценные призы. Все сходились на том, что все-таки лучшие кони - из восточных аймаков.

Но вот кто-то крикнул: "Идут!" Мгновенно все вскочили.

- Вон первым идет, кажется, гнедой.

- Нет, это какой-то другой! Он же один скачет! А где же остальные?

Начался спор. В это время показались два других коня.

- Когда конь вспотеет и его прибьет пылью, он и вороным может показаться! Первым скачет серый, - кричали те, кто ставил на серого коня.

- Смотри, как стелется. Это же у пегого такой галоп, - возражали те, кто ставил на пегого коня. Но никто не сказал, что это гнедой конь Тугжила. А сердце Тугжила билось, словно перепел в силке. Обняв стоящего рядом Бадарчи, он сказал:

- Посмотри-ка ты, а то что-то у меня глаза слезятся.

Конь, все больше отрываясь от других, скакал прямо к толпе. Это был конь Тугжила. Вот уже взволнованный мальчишка соскочил с него и подвел к хозяину. И только после этого подскакал серый конь, а за ним и пегий. Тугжил выиграл двух коней. Его обступили, кто-то предложил ему продать коня и назначил высокую цену.

Однако Бадарчи не хотел никому уступить лошадь. Еще вчера он насмешливо спрашивал Тугжила, знает ли тот цифру, больше шестнадцати, а сейчас предложил за коня двадцать коров с телятами и четыре стригунка.

Сделка состоялась. А ночью тюремный надзиратель Бадарчи и мелкий конокрад и бродяга Тугжил пьянствовали по знакомым айлам.

- Ну, смотри, коли правду сказал, что конь из далекого кочевья, значит, все сойдет. А коли объявится хозяин, от меня все равно не уйдешь! пригрозил на прощание Бадарчи.

- Не беспокойся. Здешних коней я не беру, - гордо ответил Тугжил.

Начался сезон стрижки овец. Это происходит осенью, когда овцы нагуляли жиру, а шерсть у них отросла. Тамирская долина уже покрылась желтовато-зеленым ковром, чистое небо сверкало голубизною, будто вымытое.

Тайджи Пурэв собрал своих крепостных. И десять дней они за один жидкий чай стригли овец своего скупого хозяина.

Работа шла медленно. Овец стригли плохо. Много животных было поранено, в ранах быстро завелись черви.

- Разве это работники? - кричал сердито Пурэв. - Их шахаем или бандзой надо подгонять, тогда толк будет.

Трех человек он избил кнутом, но это не помогло.

Другое дело у Итгэлта. Овец у него в несколько раз больше, чем у Пурэва, только со стрижкой он не спешит. Пусть шерсть подрастет, ведь овцы сытые, жиру нагуляли, шерсть должна еще подрасти. Но вот и в гуртах Итгэлта началась стрижка, и со всех сторон повалил к нему наниматься народ.

Утро в этот день выдалось ясное, на небе ни облачка. Овец согнали на берег Тамира, на большую поляну с мягкой луговой травой. Сделали несколько веревочных загонов и по ним рассортировали овец. В большом котле кипел густой ароматный чай, в бочках шипел кумыс, уже прирезали на мясо пять жирных коз, по тарелкам были разложены сыр и сушеный творог. Все это звало людей на работу.

- Пейте, ешьте. Быстренько закончим работу, а вечером устроим игры, весело говорил Итгэлт, посмеиваясь над незадачливым и скупым Пурэвом, которого он называл не иначе, как пень или дубина.

Поев досыта, люди принялись за стрижку.

- А хозяин умеет наладить работу, - сказала Долгор.

- Поэтому он и стал таким богатым, - согласился Эрдэнэ.

- Умный человек и добрый, - вторил им Няма.

Когда стали опускаться вечерние сумерки, стрижка была закончена, а шерсть упакована в мешки.

Уже при лунном свете начались игры. Кто-нибудь бросал березовую чурку, а все ее искали. Итгэлт тоже принял участие.

Когда Долгор в поисках чурки оказалась в стороне, к ней подошел Итгэлт.

- Ты, наверное, уже нашла, да виду не подаешь?

- Нет. Не нашла, право слово.

- А вот я сейчас проверю. - С этими словами Итгэлт грубо облапил Долгор.

Долгор оторопела - этого она никак не ожидала. А Итгэлт, видно, решил действовать напрямик. Ведь он давно уже присматривался к своей красивой батрачке.

- Итгэлт-гуай, я же говорю, не нашла. Пустите.

Но Итгэлт уже распалился.

- Ладно, сейчас везде проверю. - Его руки стали шарить по всему телу Долгор.

Долгор поняла, что дело принимает серьезный оборот.

- Пустите, Итгэлт-гуай. Нельзя так.

Но Итгэлт сильным рывком повалил женщину на землю.

- Пустите же, что скажут люди!

- Вот она! Нашли! Ловите его! - крикнул кто-то в темноте.

- Вот видите. Нашли чурку, - сказала Долгор. Она напрягла все силы, вырвалась из объятий Итгэлта и убежала.

Итгэлт с досадой посмотрел ей вслед. "Ничего, это упругое тело я еще буду ласкать", - прошептал он.

Игры закончились после полуночи. Все разошлись по своим юртам, приезжие устроились на ночлег в специально поставленной большой юрте.

На чистом ночном небе мерцали звезды, дул свежий осенний ветер. Крепко спали в эту ночь утомленные работой и игрой люди. А издалека доносился шум речной волны.

Галсан и Дулма, помыв посуду, пошли к себе в юрту. В юрте было душно.

- Давай спать во дворе, - сказала Дулма и вышла, взяв дэл и постель. Галсан последовал за нею.

- Наш хозяин, кажется, хочет породниться с Эрдэнэ, - насмешливо сказал Галсан.

- Он дождется, что Эрдэнэ свернет ему шею.

- Не беспокойся, он свое дело сделает.

- Эрдэнэ - это не ты! Пусть только попытается, Эрдэнэ его раздавит, как кузнечика.

- Ах, как ты неуважительно говоришь о нашем благодетеле! Ну да ладно, давай спать вместе.

- Чем спать с тобой, лучше спать с лягушкой.

- Чего болтаешь? Не признаешь меня мужем?

- Старая, Галсан, это история. Сил у меня нет, вот и терплю я...

- Дура, - сказал Галсан и, не обращая внимания на слова жены, лег рядом.

Полежав некоторое время молча, он сердито сказал:

- Повернись хоть лицом-то ко мне...

Но Дулма не повернулась - она уже спала.

Если хангайская осень славится своей красотой, то еще более прекрасна осень в Тамирской долине. Золотом отливают от легкого ветра высокие травы, с шуршанием падают на землю багряные листья осин, огромными стаями тянутся на юг перелетные птицы, несметные стада нагулявшего жиру скота пасутся на еще тучных пастбищах.

В эту пору топят на масло собранные за лето пенки, гонят молочную водку, заготовляют на зиму аргал.

В хотоне Итгэлта царило оживление. В Заяинский монастырь отправляли Хонгора и Бато, чтобы учить их на лам. Должин и Долгор уже несколько дней потихоньку проливали слезы. Плакала и Солонго - с кем она теперь будет играть?

Должин и Долгор каждый день твердят сыновьям, чтобы они вели себя там хорошо, слушались бы лам-учителей, занимались бы усердно, не рвали бы одежду, не водились с монастырскими драчунами...

Мальчикам все это надоело. Хоть бы поскорее наступил день отъезда, ведь в монастыре все будет по-другому, а значит, интересно. Правда, расставаться с насиженным местом, со своими родными и близкими грустно, но что поделаешь?

Оба мальчика, надев одинаковые ватные дэлы с ламскими воротниками, с раннего утра пошли бродить по ближайшим айлам. Вместе с ними пошли Солонго и Сурэн. Девочки были грустные. Вот и уезжают от них товарищи их детских игр, с которыми они делили все радости и печали. А они остаются... И девочки то смеялись, то плакали.

Итгэлт два дня пробыл у Павлова. Вернулся он только вечером. Утром пришел к нему Эрдэнэ, чтобы поздравить с благополучным возвращением.

- А ты знаешь, этот балагур Петр убежал от Павлова, - сказал Итгэлт и внимательно посмотрел на Эрдэнэ.

- Куда же он убежал? - как ни в чем не бывало спросил Эрдэнэ.

- Куда, спрашиваешь? Павлов сам не знает. Ведь он же был ссыльный, бунтовщик. - Рассказал Итгэлт и о том, что Бадарчи за большие деньги приобрел нового хорошего коня. И откуда у этого Бадарчи столько скота нашлось? Ведь все его состояние в одной руке уместится. А туда же, за скакунами тянется.

- Эрдэнэ, - вмешалась в разговор Должин, - ты скажи Бато, чтобы он присматривал за Хонгором, ведь наш-то совсем еще глупый.

- Ну вот, нашла наставника для Хонгора, ему самому наставник нужен, засмеялся Итгэлт.

- Долгор просила вашего заботиться о Бато, а Должин просит нашего заботиться о Хонгоре. Вот они и будут заботиться друг о друге. - Эрдэнэ рассмеялся.

- Бабы, что с них взять, ведь верно говорят, что волос у них длинен, а ум короток, - сказал Итгэлт.

До отъезда оставались считанные минуты. Долгор и Должин, обнимая и целуя ребят, в который уже раз говорили им, как надо себя вести в монастыре, чтобы из них получились хорошие ламы. А Солонго и Сурэн плакали. Солонго даже крикнула: "Не уезжай, Хонгор, оставайся дома", но мать цыкнула на нее.

- Ты, Эрдэнэ, поторапливайся, а то на обратном пути тебя застанет ночь, - сказал Итгэлт.

Наконец все уселись на коней и выехали со двора. Должин и Долгор стали брызгать им вслед молоком. Они желали счастливого пути.

Эрдэнэ повел коней крупной рысью, и уже к одиннадцати часам они были в монастыре.

- Смотри, "лепешки" приехали, - крикнул кто-то из монастырских лам, когда Эрдэнэ с ребятами соскочили с коней.

Жители сельских кочевий монастырских послушников обзывают "сурками из деревянных домов" или "пожирателями водянистых каш". А те, в свою очередь, ребят из худона* дразнят "лепешками в овчинных дэлах". Вообще и те и другие мастера давать клички друг другу.

______________

* Xудон - сельская местность.

Чимиг и Цэцэг, следуя поговорке: "Чем сидеть без дела, лучше пасти верблюдов", пошли бродить по монастырю. У молитвенного цилиндра они остановились и стали отпускать шуточки по адресу каждого, кто проходил мимо. Если шутка получалась удачной, они громко смеялись. Но вот они увидели Эрдэнэ и двух мальчиков. Эрдэнэ сразу привлек их внимание. Ого, настоящий батор! Ростом высок, плечи широкие, лицо будто из бронзы вылито. Этот любую женщину заставит на себя посмотреть. И хоть дэл у него поношенный, а белый платок, которым он повязал голову, грязноват и черная коса слишком толстая, все равно он выглядит красавцем. Когда Эрдэнэ поравнялся с ними, Чимиг тоже решила привлечь его внимание шуткой.

- Уважаемый, не видал ли ты в пути быка-производителя с двумя годовалыми телятами?

Эрдэнэ понял смысл шутки и в тон девушке ответил:

- Нет, не видел, а вот две кобылицы, которые лам обслуживают, повстречались.

Цэцэг готова была провалиться сквозь землю. От стыда у нее на глаза навернулись слезы. Вот так каждый может их обидеть. А Чимиг как ни в чем не бывало смотрела Эрдэнэ вслед.

- Красивый, дьявол.

Эрдэнэ с ребятами остановился у хашана, построенного из жердей и обмазанного глиной, и потянул за ремешок, висевший у калитки. Зазвенел звонок, и они вошли во двор. Привязав коней, они направились к юрте, стоявшей в северной части двора, под большим навесом.

Эрдэнэ постучал.

- Входите, - раздался за дверью хриплый голос.

У кровати сидел полный лама. Ноги у него были закутаны в меховой дэл. На кровати лежала раскрытая книга в желтом шелковом переплете.

В юрте был спертый воздух. Пахло можжевельником, курительными свечами, сыростью и грязным тряпьем. Стекло киота, поставленного на два сундука в северной части юрты, холодно отражало падавший через дымовое отверстие свет. Вся обстановка была какой-то гнетущей, и ребята сразу приуныли.

- Здравствуйте, уважаемый лама, - сказал Эрдэнэ.

Лама исподлобья посмотрел на вошедших.

- Здравствуйте! Это те два мальчика, о которых мне говорил Итгэлт? Садитесь, - сказал он, показывая на восточную часть юрты. Потом он встал, достал из-под кровати гутулы и, обращаясь к Бато, сказал: - А ну-ка, сбегай во двор, принеси из поленницы пять полен. Только не свали сложенные дрова! А из буфета возьмешь котелок и поставишь на плиту. Как твое имя?

Эрдэнэ сказал имя сына.

Бато вышел и принес дрова. Он хотел достать котелок, но лама проворчал:

- Э, да ты еще совсем сырой. Сначала надо затопить печь, а потом уже ставить котел на плиту.

Бато попытался растопить печь, но лама оттолкнул его и стал сам разводить огонь.

Эрдэнэ понял, что на Бато тут будет возложена вся хозяйственная работа. "Ничего не поделаешь, мужчина должен учиться всему", - подумал он.

Вскоре чай закипел. Хозяин перелил его в маленький латунный чайник, достал из шкафа, что стоял у кровати, три деревянные чашки и медную тарелку с круглыми лепешками и поставил на стол.

- Ну, пейте чай и кушайте, - сказал лама и, сняв гутулы, сел на кровать, поджав под себя ноги.

"Небогатое угощение", - подумал Эрдэнэ, хотя давно знал скаредность лам и за это всегда чувствовал к ним неприязнь.

А этот лама отличался особенной скупостью. Уже тридцать лет он живет в Заяинском монастыре и считается одним из самых ученых. Он в совершенстве овладел всеми тонкостями ламской службы и поэтому имеет большие доходы. Но чем больше становилось его состояние, тем скупее становился он сам. Когда в гости к нему приезжает его единственный брат, он жарит ему два мясных пирожка и потом вздыхает несколько дней, что пришлось истратить лишние продукты.

"Много есть вредно", - говорит он своим ученикам, но сам ест сытно, даже на ночь.

Он все время твердит им, чтобы, они неукоснительно выполняли ламский обет, но сам его не соблюдает. Говорят, что он имеет большую руку, когда надо взять, и маленькую - когда надо дать. С учениками из состоятельных семей он ласков, а вот с бедными очень жесток. Только к одному послушнику он благоволит и ничего не жалеет для него. Это Цамба. Ему он все разрешает и мирволит во всем.

Вытащив из-за пазухи два длинных хадака, Эрдэнэ преподнес их ламе.

- Итгэлту скажи, чтоб еду для детей привез в первый зимний месяц, сказал лама и, выглянув на улицу, добавил: - Э, уже поздно.

Эрдэнэ понял, что его выпроваживают, и встал. Мальчики поднялись было проводить его, но лама приказал им сидеть на месте. Эрдэнэ хотел на прощание поцеловать мальчиков, но лама и это запретил. Огорченный Эрдэнэ поклонился и вышел.

Взволнованные и радостные, мальчики с интересом ждали новой жизни, но лама сразу остудил их пыл. Они чуть не плакали. В этой темной и душной юрте, казалось, было трудно даже дышать. А тут еще колокол, он зазвенел уже второй раз. Какой у него печальный звон!

Лама, по-прежнему не двигаясь, сидел и читал книгу, мальчики стояли и, шмыгая носами, украдкой утирали рукавами дэлов катившиеся слезы.

- Сейчас идите во двор и, если там есть лошадиный помет, соберите его, будете готовить аргал, - сказал лама.

Мальчики мгновенно выбежали из юрты.

Двор со всех сторон был огорожен высоким забором, таким высоким, что казалось, будто находишься на дне большого колодца, сверху закрытого синим куполом неба. Бато и Хонгору стало еще тоскливее.

Пурэв приехал в Ургу, во-первых, потому, что хотел получить звание вана или бэйла*, во-вторых, он был намерен занять освободившееся место заместителя правителя хошуна, на что нужно было согласие богдо, и, в-третьих, хотел в столице найти красивую девушку, чтобы взять ее в жены.

______________

* Бэйл - третья степень княжеского достоинства.

Звание бэйса Пурэва не устраивало, бэйсов за годы автономии расплодилось, что муравьев в лесу.

Чтобы обделать свои дела, ему надо было прежде всего встретиться с сойвоном Данига - правой рукой богдо.

И вот как-то вечером Пурэв отправился к Данига. Он не сразу нашел богатую юрту сойвона на окраине Восточного хурэна*. Он изрядно побродил, пока оказался у высоких ворот обширной усадьбы влиятельного чиновника.

______________

* Восточный хурэн - один из монастырей в Урге.

Когда Пурэв вошел в юрту, толстый Данига сидел на кровати и ел мясо.

По шарику на головном уборе Пурэва Данига понял, что к нему пришел тайджи, но он даже не пошевелился, а только нахмурил брови.

- Приветствую вас, многоуважаемый сойвон, - сказал, кланяясь, Пурэв.

- Здравствуй, - пробормотал Данига, продолжая жевать. И, обращаясь к стоявшему рядом послушнику, сказал: - Дай полотенце.

- Простите, что я так бесстрашно явился к высокопоставленному сойвону. Я тайджи Пурэв из Сайдванского хошуна. Мне бы хотелось получить аудиенцию у богдо. - С этими словами Пурэв достал из-за пазухи хадак, в котором был завернут слиток серебра в пятьдесят ланов.

Хадак и тяжелый слиток сделали свое дело. Сойвон сразу подобрел. Он приказал послушнику угостить тайджи мясом и кумысом. Но что нужно этому седому тайджи с жидкой косой? Наверное, за званием явился. "Любопытно, что он попросит", - подумал Данига.

Пурэв намекнул, что он один из самых богатых людей в Сайдванском хошуне и намерен в ближайшие дни внести в казну всемилостивейшего богдо Жавзандамбы свою скромную лепту.

- Если такой богатый и знатный человек, как вы, сумеет проявить щедрость, он без труда будет удостоен звания бэйса, - сказал сойвон и уголком глаза стал наблюдать, какое впечатление произвели на Пурэва его слова.

"Этот дьявол, кажется, не намерен мне дать звание бэйла. Или хочет набить цену?" - подумал Пурэв.

- В Монголии уже так много достойных бэйсов, - сказал Пурэв и, прищурив глаза, улыбнулся.

- Когда возникает новое государство, появляются и люди, которые, не жалея средств, щедро поддерживают казну. Иначе и быть не может, - ответил Данига и подумал: "Этот пес метит выше бэйса. Ну что ж, были бы у тебя средства, а сила дать тебе звание повыше у меня найдется". - Вот Шагдар, помню, внес в казну, - продолжал Данига, - пятьсот ланов и, кажется, был удостоен звания бейса. А Дорлиг за двести ланов и девять белых верблюдов взял, с благословения богдо, жену по своему выбору.

"Сколько же стоит звание бэйла, если за бэйса надо давать пятьсот ланов? - подумал Пурэв. - Этот жадный черт живьем слопает. Но раз начал, отступать поздно". И он решил приступить к разговору без обиняков.

- Заместитель правителя нашего хошуна отдал душу богам, - заискивающе начал Пурэв. - Кроме того, я в прошлом году развелся со своей старухой и хочу об этом довести до сведения богдо, чтобы найти себе достойную молодую жену. Я надеюсь, что многоуважаемый сойвон поможет мне в решении этих вопросов. А я постараюсь отблагодарить за помощь, - сказал Пурэв и угодливо засмеялся.

- Не знаю, как все сразу получится, но постараюсь оказать вам помощь, ответил сойвон. "Эта старая лиса многого сразу захотела. Наверное, богат, дьявол. Ну что ж, попробуем согнать с тебя жир".

- Если все выйдет, - вкрадчиво продолжал Пурэв, - нужные средства я готов доставить в указанное вами место, мой мудрый сойвон.

Пурэва пока устраивало звание бэйла. Он считал, что звание вана он сможет получить уже за счет хошунной казны, когда станет заместителем правителя.

- Если внесешь в великую казну пять тысяч ланов, то всемогущий богдо-гэгэн оценит твою щедрость и, видимо, исполнит твое желание. А деньги можешь принести мне, я передам кому нужно, - сказал Данига.

В юрте на некоторое время воцарилась тишина. "Этот жирный волк хочет меня обглодать живьем. Сколько же из этих денег он возьмет себе?" - подумал Пурэв.

А Данига в это время мысленно сокрушался, что, по-видимому, продешевил, надо было бы накинуть еще ланов пятьсот.

Однако Пурэв думал иначе. Взяв со стола серебряную чашку и повертев ее в руках, он довольно твердо сказал:

- Чашка не из дешевых.

- А по низкой цене не получишь хорошего товара, - презрительно усмехнувшись, сказал Данига и, наклонившись к Пурэву, спросил: - У тебя есть на примете женщина, которую собираешься взять в жены?

Пурэв понял намек. Ничего не поделаешь, придется платить пять тысяч ланов.

От сойвона Пурэв вышел навеселе и в хорошем настроении, - кажется, все его желания исполнятся. Но где достать деньги? Утром он заехал к крупному торговцу Буянту и под большие проценты занял деньги у него, обещав расплатиться через три года. Проценты торговцу он обязался выплатить овцами. После этого он тотчас же отправился к Данига.

В полночь в прохладные покои богдо вошли два человека. Это были уже знакомый нам сойвон Данига и Туя - жена Шарава, видного чиновника министерства финансов.

Туе лишь недавно исполнилось двадцать лет. Это была красивая, стройная женщина с черными как смоль косами и синими глазами, так редко встречающимися у монголок.

Данига увидел ее несколько дней назад. Он искал для своего повелителя очередную любовницу, и его выбор остановился на этой женщине. С тех пор каждую ночь она проводит во дворце.

Туя глубоко верит в божественную силу полуслепого старца. Свою связь с богдо она рассматривает как благость, подаренную ей небом, и безропотно позволяет ему делать с собой все, что он хочет. Более того, после любовных утех она всегда с благодарностью возносит молитвы небу, которое ниспослало ей, простой смертной, такое счастье.

Вот и сегодня она с трепетом переступила порог огромной спальни богдо. Сейчас ее повелитель обнимет ее, снимет с нее одежду и начнет целовать ее тугие груди. Но сперва он скажет Данига:

"Верный мой слуга, иди спать, ты сегодня хорошо потрудился во славу Монголии. А завтра после обеда приходи". Так говорит он уже целую неделю.

На другой день Данига пришел во дворец в полдень. В приемной в парадной форме уже сидели министр иностранных дел Чин-ван Ханддоржи и русский консул Коростовец. Они должны были доложить богдо о переговорах, которые велись между Монголией и Россией. Рано утром явились они сюда и ждут вот уже несколько часов.

- Здравствуйте, сойвон, - приветствовал министр вошедшего Данига.

- Здравствуйте, министр, - равнодушно ответил тот.

- У нас важное сообщение для богдо. Может ли его светлость принять нас? - угодливо спросил министр.

- Пойду узнаю, - пообещал Данига. С этими словами он беспрепятственно вошел в покои богдо.

Богдо Жавзандамба сидел на постели в нижнем белье, свесив ноги, и громко икал. В комнату через окно, задернутое плотной занавеской, с трудом проникали солнечные лучи.

- Это ты, Данига?.. Что-то не спится мне... Ты почему так рано? Ну-ка, помоги одеться, - сказал богдо, растягивая слова.

Данига собрал беспорядочно валявшуюся одежду и облачил своего повелителя.

- Послушай, а как звать эту женщину, которую ты приводишь ко мне? тяжело дыша, спросил богдо.

- Туя, ваша светлость.

- Туя, говоришь? А она действительно молодая?

- И молодая и красивая, ваша светлость.

- В самом деле, тело у нее, кажется, молодое. Однако постарайся все же найти мне непорочную деву.

- Будет исполнено, ваша светлость, - сказал Данига. "Ишь, слепой черт, чего захотел!" - мысленно выругал он своего повелителя.

- Чтобы завтра же привел! Понял?

- Будет исполнено, но тогда, ваша светлость, придется Тую по вашему повелению выдать замуж за тайджи Пурэва, а то пойдут пересуды, ведь до них так охочи ургинские сплетницы, а его назначить заместителем управляющего хошуна и удостоить звания вана. Тогда все будет шито-крыто, - вкрадчиво проговорил сойвон и, вспомнив, что в приемной сидят министр и русский консул, добавил: - Там Чин-ван Ханддоржи пришел к вам с докладом.

Богдо поморщился и, глубоко вздохнув, сказал:

- Голова у меня трещит. Ты сам скажи что-нибудь им.

Данига вышел в приемную. Чин-ван вопросительно посмотрел на него.

- Сегодня его светлость занят и принять вас не может. Он повелел, чтобы вы пришли завтра, - сказал сойвон и важно прошел мимо.

Чин-ван догадался без труда, чем занят богдо, и, проводив завистливым взором невежественного фаворита, сокрушенно покачал головой. И это глава государства! О, небо! Что же будет!

Через несколько дней в столице прошел слух, что всемогущий богдо одарил сайдванского тайджи Пурэва тремя милостями: назначил его заместителем правителя хошуна, удостоил звания вана и повелел ему жениться на жене чиновника Шарава. Шарав попытался противиться последнему повелению богдо, но ему сказали, что если Туя останется с ним, то через месяц он погибнет ужасной смертью. Так начертано судьбой, которую великий богдо и желает предотвратить. "И повезло же этому провинциальному тайджи", - судачили ургинцы по поводу милостей, выпавших на долю Пурэва. А более знающие говорили: "Были бы деньги, а милости придут".

Наступила зима. Хотон Итгэлта перекочевал на новое место, где трава сохранилась лучше. До Заяинского монастыря стало теперь дальше, но Должин все равно решила навестить Хонгора и Бато. Итгэлт с радостью отпустил свою старую жену на несколько дней в монастырь. А на другой день после ее отъезда он услал и Эрдэнэ собирать долги в Жамьянванский хошун. Наступил вечер. Долгор в юрте Итгэлта приготовила ужин. За столом сидели хозяин и маленькая Солонго.

- Не скучаешь еще по мужу? - с улыбкой спросил Итгэлт и, прищурившись, пристально посмотрел на Долгор.

- Я не маленькая, несколько дней обойдусь и без него.

- Придется мне сегодня его заменить, - сказал Итгэлт и громко рассмеялся.

- Не надо так шутить, - серьезно сказала Долгор. Она молча убрала со стола остатки мяса, помыла посуду и, простившись с хозяином, хотела уже выйти из юрты.

- Подожди, не уходи! Уложи сперва Солонго, потом пойдешь, - твердо сказал Итгэлт.

Ничего не поделаешь, он хозяин, а она батрачка, придется остаться. Она раздела девочку, уложила ее в постель и стала рассказывать ей сказку. Но голова Долгор была занята другими мыслями. Вот она осталась, а вдруг Итгэлт начнет к ней приставать? Что делать? Ей не хотелось сердить Итгэлта, который в трудную минуту протянул им руку помощи, но и дарить ему свою любовь она тоже не хотела. Она любит только своего Эрдэнэ, хотя и Итгэлта считает очень достойным мужчиной.

Итгэлт следил за каждым движением Долгор. Он твердо решил, что этой ночью Долгор будет принадлежать ему. И так слишком долго канителился с ней. Но с чего начать? Эта баба не такая, как все, с ней надо как-то по-другому. И самое главное, чтобы никто об этом не пронюхал, чтобы не узнал Эрдэнэ. Иначе этот медведь со злости натворит немало бед. Правда, сколько бы верблюд ни прыгал, до неба не допрыгнет, но все-таки надо сделать так, чтобы Эрдэнэ ничего не узнал.

Итгэлт видел, что Долгор волнуется, - вон и сказку до конца рассказать не может. Что ж, это хорошо, холодное сердце труднее победить.

Вскоре Солонго заснула. Долгор встала, чтобы уйти, но Итгэлт загородил ей дорогу и взял за руку.

- Итгэлт-гуай, не надо, - сказала Долгор и выдернула руку.

Тогда Итгэлт пошел напролом. Он обнял женщину сзади, поднял ее и понес к кровати. Но Долгор удалось выскользнуть. Итгэлт снова схватил ее. Долгор уперлась ему руками в подбородок и опять освободилась от его объятий. И вдруг Итгэлт оставил женщину в покое.

- Ладно, хватит. Иди. До сих пор я думал о тебе хорошо, но теперь придется изменить мнение. Только не обижайся!

Долгор стрелой выскочила из юрты.

Вбежав к себе, она повалилась на кровать, закрыла лицо руками и заплакала. Что делать? Что делать? Как это он сказал? "До сих пор я думал о тебе хорошо, но теперь придется изменить мнение. Только не обижайся!" Что он хочет с ней сделать? Неужели он их выгонит? О, он все может сделать, даже засадить в тюрьму. И Долгор вся дрожала от страха, мысли у нее путались, и она ничего не могла придумать. Так, не раздеваясь, она и уснула тяжелым сном. Во сне ей привиделось страшное чудище, которое пыталось ее схватить. Она закричала и проснулась. Открыв глаза, она увидела у постели улыбающегося Итгэлта.

- Что, страшный сон приснился?

Долгор хотела подняться, но Итгэлт всем телом навалился на нее. Женщина, задыхаясь, рвалась из цепких мужских объятий, но Итгэлт решил на этот раз свою жертву не отпускать...

Уходя, он тихо сказал:

- Смотри, никому ни слова.

Когда он шел к своей юрте, ему повстречалась Дулма, ходившая проверять овец.

- Держи язык за зубами! Поняла? А то и тебе достанется! - пригрозил ей Итгэлт и прошел мимо.

Дулма вспыхнула и от ревности и от обиды. Кобель проклятый! Ей хотелось отомстить Итгэлту. Но как это сделать? Она боялась и Итгэлта и Эрдэнэ. Тому скажи, так тоже попадет. Будет он разбираться, кто прав, кто виноват, как же! Нет уж, лучше смолчать.

Молчать решила и Долгор. Ведь если все рассказать Эрдэнэ, еще не известно, чем это кончится. Одно только знала Долгор, что на ее голову свалится тогда непоправимая беда.

Эрдэнэ вернулся через неделю. С собой он привел шесть коней, взятых в погашение долгов. За эту неделю все как-то улеглось в душе Долгор, а приезд мужа вновь растревожил ее, вновь угрызения совести стали терзать ее сердце.

- Что случилось? - с беспокойством спросил Эрдэнэ, когда, увидев его, Долгор неожиданно расплакалась.

Долгор не ответила. Она никогда не лгала мужу и боялась, что, если он будет приставать с расспросами, она во всем чистосердечно признается, а этого она боялась еще пуще.

- Здоров ли Бато?

- Здоров, все хорошо...

- Тогда почему же ты плачешь? - Эрдэнэ ласково погладил жену по голове.

И первый раз за их долгую совместную жизнь Долгор сказала мужу неправду.

- Плохой сон про тебя видела.

Эрдэнэ рассмеялся.

- Голубка моя, что же ты из-за сна расстраиваешься? - И Эрдэнэ, успокоившись, сел к столу и налил себе чашку чаю.

В юрту вошел Итгэлт.

- Ну, как съездил, хорошо? - спросил он и сел рядом с Эрдэнэ.

- Хорошо. В одном айле вместо стригунка взял двухлетку. Ничего конь, если потренировать, к лету можно будет и на скачки пускать. Думаю, он понравится вам, - ответил Эрдэнэ.

Итгэлт сам налил себе чаю.

- Я видел. Особенно гнедой хорош, таких мало в нашем табуне.

- Я о нем и говорю.

- Конь хорош, но жена что-то у тебя приуныла. Что с тобой, Долгор? Муж приехал, а ты стоишь, будто в деревянных штанах. Разве так можно?

- Это она из-за сна расстроилась, про меня плохой сон видела, - сказал Эрдэнэ.

- Жизнь - это не сновиденье. Во сне одно, а в жизни другое, назидательно сказал Итгэлт и стал расспрашивать Эрдэнэ о новостях, которые ему удалось услышать в дороге.

Долгор вышла из юрты. Ей казалось, что весь свет окутала какая-то темная пелена.

- Сегодня день непогожий. Ты к вечеру приходи ко мне. У меня есть две бутылки русской водки, выпьем за удачную поездку, - сказал Итгэлт Эрдэнэ и, попрощавшись, вышел.

Через несколько дней Эрдэнэ поехал в монастырь проведать Бато. Возле большого молитвенного цилиндра на старых выделанных шкурах лежала старушка Буян. Эрдэнэ она узнала и, с трудом приподнявшись, проговорила:

- В этой жизни ты лишил меня куска хлеба. Но в следующей - я тебе отомщу. Пусть же провалится земля там, где ступаешь, и да низвергнешься ты на дно горящего ада.

А вечером она умерла. И никто не сокрушался об этом, но никто и не радовался, что одной нищенкой в хошуне стало меньше.

Дети быстро привыкают к новой обстановке. Привыкли и Бато с Хонгором к новой жизни, к новым порядкам, к новым обязанностям и поучениям своего наставника-ламы. Ходить за водой и выполнять другие тяжелые работы по дому приходилось Бато. Однажды, собираясь за водой, Бато попросил ламу разрешить Хонгору пойти с ним. Лама удивленными глазами посмотрел на мальчика.

- Хонгору за учение присылают еду, а ты должен ее заработать. Понял? сказал лама. Бато понял и выбежал из юрты.

Однако Хонгор сам помогал Бато. Он даже добился разрешения ламы вставать утром по очереди с Бато. Мальчики постоянно чувствовали голод. На завтрак и ужин им давали по два стакана чая без молока и по половине лепешки, а в обед - по две чашки жидкого супа. Как часто они теперь вспоминали привольное житье дома, сытную еду и своих маленьких друзей.

Бато учился лучше, чем Хонгор, но в жизненных делах Хонгор был гораздо хитрее и смышленее своего друга.

Когда к ним в гости приходил Цамба, любимый послушник ламы, их обоих заставляли готовить пирожки с мясом. Но как только пирожки были готовы, лама их выгонял из юрты во двор. Мальчики не любили сидеть дома, поэтому всегда с нетерпением ждали прихода Цамбы. У них часто спрашивали, зачем Цамба ходит к ним в гости, что там делает лама с Цамбой. "А мы не знаем, - отвечали мальчики, - мы готовим пирожки, а потом уходим".

Ничего нет труднее, чем зимою вставать рано поутру в остывшей за ночь юрте. А тут еще этот всегда придирчивый учитель. Он привязывал к рукаву дэла шнурок и, не поднимаясь с постели, срывал дэл со спящего, если тот просыпал время подъема. Конечно, тут сразу вскочишь, чтобы поскорее затопить очаг.

Перед Новым годом Хонгор долго возился у очага - готовил пельмени и пирожки. Чтобы утром подольше поспать, он схитрил - шнур, который лама привязывал к рукаву дэла, он привязал к ножке стола, на котором стояла глиняная статуэтка бога.

Утром глиняный бог с грохотом упал на пол, и мальчики проснулись. Пока они протирали сонные глаза, лама избил и виноватого Хонгора, и невиновного Бато.

Днем лама послал Хонгора к Цамбе, а Бато целый день чистил посуду и убирал юрту. Хонгор вернулся под вечер. Отведя Бато в сторону, он заговорщически прошептал:

- Знаешь, Бато, к Цамбе приехал тот самый Бадарчи, который избил бандзой дядю Тумэра и зашил его в сырую шкуру. Давай мы отомстим ему?

- А как?

- О, это не трудно. Идем! - сказал Хонгор. Бато послушно пошел за приятелем, хотя не мог даже представить, какой вред они могут причинить взрослому сильному человеку.

На окраине монастырского городка Хонгор остановился. Сюда приносили покойников. Хонгор отыскал человеческий череп и положил его за пазуху.

- Бадарчи сегодня вечером должен уехать. Я привяжу этот череп к его седлу...

Наступила ночь. Заяинский монастырь потонул в темноте. Бадарчи вышел от Цамбы, вскочил в седло и направил коня к юрте Чимиг. Вдруг он увидел, что к торокам что-то привязано. "Что там такое?" - подумал он и пощупал сверток. Там было что-то твердое, круглое. "Это, наверно, Цамба что-то на дорогу положил". Приехав к Чимиг, он снял седло и внес его в юрту. Ему не терпелось посмотреть, чем одарил его Цамба.

- О, небо! Что же это такое! - в ужасе воскликнул Бадарчи. Лицо его побледнело, губы затряслись.

- Что случилось? - спросила Чимиг спокойно, но, увидев "подарок", будто окаменела, не в силах сказать ни одного слова. Цэцэг выбежала во двор и разбудила соседей, рассказав, что оказалось в тороках у Бадарчи. Однако никто не захотел войти к ним в юрту. Ведь это злые духи послали Бадарчи зловещее предупреждение. Утром по этому поводу было устроено особое чтение молитв, и Бадарчи пришлось внести по совету гэгэна Зая выкуп богам.

В богослужении и молебне приняли участие и Хонгор и Бато. Присутствовавшие на молебне люди считали, что это очень плохое предзнаменование, видно, скоро вспыхнет страшная эпидемия. И они несли в монастырь последние деньги в надежде, что боги заступятся за них и беда минует. А монастырским сплетницам это происшествие дало право говорить о любовных связях Бадарчи и Чимиг.

После молебна Хонгор отвел Бато в сторону и вытащил из-за пазухи два длинных хадака.

- Оказывается, во время молебна можно незаметно положить за пазуху хадаки, лежащие перед статуэтками богов, - сказал Хонгор. - Я думаю, они нам пригодятся. Пошли на базар!

На базаре ребята продали хадаки и накупили пирожков. Давно они так сытно не завтракали. Что ж, если их учитель так жаден, они сами найдут средства полакомиться.

Довольные, они направились домой. Во дворе они увидели знакомых лошадей. Это же кони Итгэлта, Эрдэнэ и Солонго!

И они не ошиблись. В юрте они увидели своих близких. Мальчики были очень рады приезду родных, но вдруг в смущении остановились у двери. Солонго тоже стояла не двигаясь. Когда они ехали сюда, она так радовалась. Наконец-то она увидит товарищей своих детских игр! Но сейчас, увидев Хонгора и Бато в красных дамских дэлах с косыми воротниками, в синих рубашках, она смутилась и, покраснев, прижалась к отцу.

- Мои ученики, кажется, будут хорошими ламами, - сказал лама-учитель.

- Не озорничают?

- Бывает. Но ничего... Ну, Бато, принеси дров и замороженные пельмени, что в желтом мешке. Будем угощать гостей.

Ужин прошел оживленно, все были веселы, а когда наступило время расставаться, Хонгор и Бато чуть не расплакались. У каждого из них готово было сорваться с языка: "Возьмите нас с собой". И все же мальчики сдержались. Как-никак они теперь почти мужчины - нельзя поддаваться горю. Но их выдали слезы, они неудержимо текли по лицам.

- А сынок, кажется, набирается уму-разуму. Скоро совсем самостоятельным мужчиной станет. Это хорошо, - сказал Эрдэнэ.

- И все-таки ламы вряд ли из них получатся. А если и получатся, то современные, все время будут тянуться к светской жизни, хоть и наденут дэлы с косыми воротниками, - ответил Итгэлт.

- Почему? Вы видели, как они работают? А как готовят? Совсем заправские ламы.

Итгэлт поехал в Ханундэрский монастырь по торговым делам. С собой он взял Эрдэнэ. Там они встретились с Пурэвом, который пригласил их к себе в гости.

Двор тайджи Пурэва занимает почти целую улицу Ханундэрского монастыря. Хотон Пурэва находится в степи, но все ценное имущество и товары собраны здесь.

Пурэв встретил гостей тепло. Он угостил Итгэлта и Эрдэнэ водкой и жирным мясом. Опьянев, Пурэв решил похвастаться перед Итгэлтом своим богатством и повел гостей по своим лабазам. В одном из них были сложены штуки шелка, чесучи, тюки чая, ящики с табаком. В другом было полно муки, риса, пшена, стояли ящики с урюком и китайским печеньем. Еще в одном хранились ремни, конопля, топоры, котлы, новые войлочные подстилки, разных размеров ковры, тюфяки, кувшины, ложки, металлические тарелки и многое другое. Шесть лабазов, которые они осмотрели, были заполнены товарами. Эрдэнэ таращил глаза от изумления - таким богатством может располагать еще разве что владыка гор. А Итгэлт лишь ухмылялся. Пощупав кусок шелка, он понял, что всё тут или сгнившее, или порченое. Да и как не портиться? Воздух влажный, спертый, а товары лежат здесь не один год.

Пурэв расхвастался. Он рассказал, что склады эти заложил еще его отец, а он сам привез из Пекина шелк и чесучу.

- О, эти товары вечны! Когда будет надо, я их продам, и с большой выгодой.

Итгэлт только посмеивался. Но скоро ему надоело слушать пьяное бахвальство Пурэва, и он заговорил о покупке пятидесяти голов крупного рогатого скота. Сделка состоялась. Задаток Итгэлт дал русскими деньгами.

- А не упадут ли в цене русские деньги? Что-то война у них там с немцем затягивается? - спросил Пурэв.

- Что ты! Разве деньги белого царя могут упасть в цене? - ответил Итгэлт.

- Но остальное ты все же постарайся дать серебром.

- Там видно будет.

Итгэлт и на этот раз был себе на уме. Поняв, что русско-германская война затягивается и русские деньги обесценятся, он решил сбыть их с рук.

По дороге домой Эрдэнэ спросил у Итгэлта:

- Есть ли еще такой богатый человек в Монголии, как этот Пурэв?

- Дорогой Эрдэнэ, ты просто глуп. Его богатство - один прах. Шелк его гнилой, зерно заражено головней, железные товары съела ржа. Пойми, товар любит движение. Монеты и те портятся, если лежат без движения. В коммерции важен оборот, тогда и медяки принесут проценты. Из всего надо извлекать выгоду, даже из собственной жены.

- Это как же?

- По-всякому. В общем, коммерция - хитрое дело.

Спустя несколько дней Пурэв был в своем кочевье. Однако жена его не встретила.

- Где княгиня? - спросил Пурэв у слуг.

- Утром она велела оседлать коня и куда-то уехала.

- Куда?

- Поехала вверх по долине.

Выданная замуж по указу богдо за Пурэва, Туя скрепя сердце смирилась со своей судьбой. Она не любила старого тайджи и большую часть времени проводила в молитвах. А вскоре к ней пришла беда пострашнее. Всего несколько ночей провела она во дворце богдо-гэгэна, но этого было достаточно, чтобы заболеть страшным недугом. Когда Туя узнала о своей болезни, она пришла в ужас. Неужели ей заживо придется гнить на этом свете? Женщина решила, что она прогневила богов и те наказали ее. Сперва она усиленно молилась, надеясь заслужить исцеление, но болезнь прогрессировала, и обезумевшая Туя решила покончить с собой, видя в этом предопределенную богами судьбу.

И вот она приказала оседлать ей коня и поехала вверх по течению Тамира, ища уединенное место.

Пурэв решил отправиться на поиски жены, хотя ему доложили, что в разные стороны по долине уже выехали слуги. Пурэв не очень спешил. Он плотно пообедал, выпил полбутылки водки, отдохнул и только после этого велел оседлать коня. Но в седло он так и не сел.

Во двор влетел на коне один из слуг, посланный на поиски княгини.

- Что случилось? - крикнул Пурэв, когда всадник, остановив коня, спрыгнул на землю.

- Несчастье! Княгиня утонула!

- Что?

- Княгиню боги призвали!

- Тую? Где она?

- У Высокого яра.

- Что же это она сделала? Какое несчастье!

К месту происшествия послали телегу, и к вечеру Тую привезли.

А воды Тамира, где она нашла свою смерть, текли спокойно, как будто ничего и не случилось.

Пурэв не позволил вносить труп жены в юрту, и уже на следующий день Тую похоронили.

Боясь, как бы душа самоубийцы не превратилась в злого духа, который может поселиться в его хотоне, Пурэв в тот же вечер привез из Ханундэрского монастыря ламу. Началось чтение молитв, были принесены богам дары, чтобы душа Туи переселилась на тот свет согласно обряду.

Пурэв горевал недолго. Уже через несколько дней он стал подумывать о новом сватовстве. Но ночевать в своей юрте он все же побаивался и велел батраку стелить постель у себя - все-таки с телохранителем спокойнее.

Как-то Пурэву не спалось, и он в уме стал перебирать местных красавиц. Вдруг среди ночи залаяла собака, послышался цокот копыт. Кто-то подъехал к юрте с западной стороны.

- Эй, соня! Там кто-то приехал, вставай! - крикнул Пурэв спавшему батраку.

Батрак потянулся, хотел было встать, но в это время дверь юрты открылась, и при свете лампады они увидели высокого широкоплечего человека в темном дэле. Войдя, он осмотрелся и подошел к Пурэву.

- О, боже мой! - крикнул в испуге Пурэв и вскочил с постели. Он узнал Тумэра. - Вяжи его! - закричал он батраку.

Батрак подскочил к Тумэру, но тот одним ударом сбил его с ног.

Тумэр схватил Пурэва за горло.

- Пощади мою ничтожную жизнь, - заикаясь, прохрипел Пурэв.

- Ты забыл мои слова? Я ж тебе говорил, что, если обидишь Улдзи, будешь иметь дело со мной, - гремел бас Тумэра.

Пурэв сложил молитвенно ладони, воздел руки к небу и едва слышно пролепетал:

- Пощади! Я сделаю все, что ты скажешь!

- Я тебя увезу в лес и брошу на съедение волкам, - стиснув зубы, сказал Тумэр.

Пурэв взвыл нечеловеческим голосом. Он бросился перед Тумэром на колени и, ползая у него в ногах, молил о пощаде.

- Если до завтрашнего дня не возвратишь все, что взял у Улдзи, смотри... - сказал Тумэр и ногой оттолкнул Пурэва от себя.

Продолжать было незачем - Пурэв упал без чувств.

Тумэр исчез так же внезапно, как и появился. Батрак, придя в себя, смотрел на лежавшего без сознания хозяина и приглушенно смеялся. Но, опасаясь, как бы грозный гость не вернулся, сидел не шевелясь и украдкой поглядывал на дверь.

Но вот Пурэв пришел в себя. Осоловелыми глазами он повел вокруг и, заметив батрака, сказал:

- Видел, это был сам хозяин Ханундэра. Он ушел? Твое счастье, а то бы тебе досталось. Но об этом никому не говори! Понял?

На другой день Пурэв отправил Улдзи все, что забрал у него во время болезни Тумэра.

На рассвете Тумэр переправился через Тамир и скрылся в горах. Ночью он хотел встретиться с Эрдэнэ. Но где стоит его юрта, он не знал. Привязав коня к дереву, Тумэр вынул трубку и закурил. Но какая юрта брата? Войдешь в чужую - еще напугаешь людей. В это время к кромке леса подошло стадо: это Дулма пригнала сюда своих овец.

Тумэр решил спросить у девушки, как ему найти Эрдэнэ. Но тут к девушке подъехал всадник на красивом гнедом коне. Тумэр сразу узнал и коня и всадника. Это был Бадарчи, а под ним шел, гарцуя, тот самый гнедой жеребец, которого они угнали с Тугжилом.

Бадарчи уже неоднократно пытался овладеть Дулмой, но всякий раз что-то мешало ему.

- Ну, любушка, как поживаешь?

- Хорошо. А вы?

- Я живу хорошо, только вот давно хочу узнать, на самом ли деле ты так хороша, как о тебе говорят твои возлюбленные. Не подаришь ли ты и мне немножко своей ласки?

- Дарить ее каждому встречному, так самой ничего не останется.

- Итгэлту и Цамбе дарила, а мне жалеешь. А я ведь не хуже их. - С этими словами Бадарчи спрыгнул с коня и подошел к женщине. Дулма бросилась к своему коню и хотела вскочить в седло. Однако Бадарчи схватил ее и стянул на землю.

- Ну чего, дура, упрямишься! Ведь никто не узнает, - тяжело дыша, проговорил Бадарчи.

Но Дулма не собиралась соглашаться. Она вырвалась, но Бадарчи легко подмял ее под себя. И тут на его плечо легла чья-то тяжелая рука.

- Не смей обижать женщину! - раздался над его ухом твердый и властный голос.

Бадарчи обернулся.

- О, да это ты! Сам идешь в руки! - Бадарчи зло рассмеялся.

- Проваливай отсюда подобру-поздорову. Не забывай, что поймал ты меня, когда я лежал без памяти. А женщину эту не тронь, не то...

Бадарчи не дал договорить Тумэру и первым бросился на него. Но Тумэр был начеку, он схватил шею Бадарчи и так стиснул ее, что хрустнули шейные позвонки.

Бадарчи понял, что сопротивление бесполезно. Он встал и подошел к коню.

- Ладно, сегодня твоя взяла, но помни, паршивый вор, от меня ты все равно не уйдешь!

- Вор, говоришь? Да ведь ты сам на ворованном коне сидишь. Смотри, как бы нам вместе за решетку не попасть, - смеясь, ответил Тумэр. - А теперь убирайся отсюда, пока жив.

Бадарчи не стал себя долго упрашивать, он хлестнул коня и вскоре скрылся из виду.

Дулма привела себя в порядок, заплела косу и отряхнула подол.

- Спасибо вам, - сказала она, внимательно оглядев своего спасителя.

Тумэр улыбнулся.

- Когда волк нападает на овцу, человек нападает на волка. Как же не помочь человеку, когда на него нападает волк? - ответил он.

- Откуда вы взялись?

- Из-под земли! А скажите, вы не знаете семью Эрдэнэ?

- Мы с ним вместе батрачим в одном айле. Вон в долине стоят четыре юрты. Самая северная - его юрта, - ответила Дулма.

- А он дома?

- Дома. Вы его брат?

- А что?

- Похожи, - сказала Дулма и улыбнулась, показав ровные белые зубы.

Непонятное чувство сейчас испытывала Дулма к Тумэру. Этот человек неожиданно задел самые скрытые струны в ее душе; не знала она, что и Тумэр, этот мужественный человек, не раз смотревший смерти в глаза, сейчас был смущен и как-то странно смотрел на нее. Чем-то и она тронула его загрубевшее сердце.

- Как вы смотрите на меня, - сказала Дулма и опустила глаза.

Тумэр вздрогнул. Что это он в самом деле размяк?

- Да я больше на овец смотрю, ладные они у тебя.

- А вы из какого кочевья?

- Я из Сайдванского хошуна... - сказал Тумэр и умолк.

Что же это с ним происходит? Никогда ни перед кем не терялся, а тут, на тебе, не знает, что и сказать. И все-таки ему было необычно хорошо.

И Дулме было очень приятно. Так бы вот и сидела целый день и ночь с этим смелым и спокойным человеком.

А вокруг была такая красота! Горы, лес, бескрайняя степь, и все вокруг залито лучами заходящего солнца. Полноводный Тамир плещется в зеленых отлогих берегах. И сердце радостно бьется в груди!

- Вы и завтра будете пасти овец? - спросил Тумэр после долгого молчания.

Нет, завтра Дулма не должна пасти овец. Однако ей не хотелось ответить "нет".

- Да.

- Здесь?

- Возможно, здесь...

Стадо, перевалив за холм, скрылось из виду.

- Ой, овцы ушли! - воскликнула Дулма.

- Я заверну их сейчас, - сказал Тумэр.

- Садитесь на моего коня.

- Ничего, мой тоже тут, недалеко, - сказал Тумэр и пошел к лесу.

Дулма долго смотрела ему вслед полными радости глазами.

Ночью Тумэр навестил Эрдэнэ. Долгор при свете каганца приготовила чай и ужин. Братья были безмерно рады встрече. Когда Тумэр узнал, что это он увел последнего коня у брата, он очень огорчился. Но у него тогда не было иного выхода...

- Дорогой Тумэр, ведь ты каждый день рискуешь головой. Разве можно так жить? - сказал Эрдэнэ.

- Я не могу иначе. Пока бьется мое сердце, я буду по-своему бороться с ноёнами. Другой радости у меня нет, - ответил Тумэр.

- С ноёнами, говоришь? А сколько ты угнал коней у таких, как я?

- Но дарю я намного больше. А тебе я пригоню, если хочешь, хоть десяток.

Эрдэнэ горестно вздохнул - убеждать брата безнадежно.

- Мне не нужны твои кони. Я буду жить честным трудом.

- Если бы ты хоть раз стоял на вершине высокой горы и посмотрел бы оттуда на мир, о многом бы ты подумал иначе, - ответил Тумэр и как бы между прочим спросил: - У кого теперь ты батрачишь?

- У Итгэлта.

- У него есть сын Хонгор?

- Да. А ты его знаешь?

- Не только знаю. Это он помог мне избавиться от Бадарчи. Ну, ничего. Дорога у мужчин длинная, как-нибудь постараюсь отблагодарить его за услугу.

Еще до рассвета Тумэр уехал, а утром к Эрдэнэ как ни в чем не бывало зашел Итгэлт.

- К тебе кто-нибудь приезжал ночью? - спросил он.

Эрдэнэ, не поднимая глаз, ответил, что заезжал незнакомый человек.

Итгэлт улыбнулся. Чуткий даже во сне, он услышал, как к юрте Эрдэнэ кто-то подъехал и как Долгор готовила ужин. Он встал, неслышно подкрался к юрте и подслушал весь разговор. Так он узнал, что знаменитый сайнэр Тумэр младший брат Эрдэнэ. Узнал он и о том, что Хонгор помог Тумэру убежать. Это его обрадовало - теперь Тумэр не причинит его семье вреда.

- Эрдэнэ, зачем говоришь мне неправду? Ведь я все знаю, это же был Тумэр. А Хонгор даже дал ему мой дэл. А ты говоришь, незнакомый человек. Итгэлт как-то недобро рассмеялся.

- Что ж мне делать? Я должен это скрывать.

- Осторожность никогда не мешает. Но ведь, кажется, Тумэр неплохой человек? Хорошо бы с ним познакомиться, - неожиданно сказал Итгэлт и вопросительно посмотрел на Эрдэнэ.

Эрдэнэ понял, что Итгэлт не шутит.

- Если он еще заедет, я вас познакомлю, - охотно согласился Эрдэнэ.

- Хорошо было бы в восточном аймаке раздобыть быстроногого коня. Ведь нам так нужен производитель. Что, если попросить об этом Тумэра?

- Так ведь он пригонит ворованного!

- А кто об этом узнает, если коня пригонят издалека? К тому же, если бояться ворованного, на этом свете не разбогатеешь. - Итгэлт звонко рассмеялся.

В юрту вместе с Долгор вошла Дулма. Она попросила у Долгор головной платок и уже собиралась выйти, как Итгэлт язвительно спросил:

- На какой надом идешь?

- А я, может, и без надома хочу кому-нибудь понравиться, - ответила Дулма и, передернув плечами, вышла.

Холодный ветер не помешал Дулме и Тумэру встретиться и на этот раз. Вот уже несколько дней Тумэр проводит в лесу, неподалеку от хотона Итгэлта, и каждый день встречается с Дулмой. О чем они только не говорят! Тумэр внимательно слушает молодую батрачку, которая совсем разуверилась в людях и которой в двадцать лет уже опостылело жить. И он никак не может понять, как такая красивая молодая женщина может быть несчастлива. А Дулма, затаив дыхание, слушает рассказ Тумэра о его жизни, похожей на старинные легенды о бесстрашных баторах.

- Увези меня отсюда, возьми с собой.

- Сейчас не могу, но ровно через год я буду здесь и увезу тебя, Дулма.

- Зачем ты говоришь неправду? Ведь ты обманываешь меня, как и все мужчины, которые меня добивались?

- Нет, Дулма, я говорю правду. Я сдержу свое слово. А ты жди меня. Тумэр взял ее руку и нежно погладил.

- Неужели это правда?

- Да, Дулма, правда, верь мне.

Дует холодный ветер, падают на землю крупные снежинки, черные тучи нависают над лесом. Но Дулме и Тумэру хорошо, тепло. Это от взаимного чувства любви, так неожиданно вспыхнувшего в сердцах батрачки и отважного конокрада.

Все теперь радовало Дулму на земле: и пожелтевшие деревья, и сухой степной ковыль, и покрытые снегом горные вершины.

Обоз из двадцати воловьих упряжек медленно поднялся на покрытую снегом вершину.

Мычание хайнаков напоминало звуки больших медных труб. Три разных по величине колокольчика, прикрепленных к последней подводе, позванивали всякий на свой лад, но мелодично.