Прозрачный Тамир - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Чадравалын Лодойдамба (ч. 4)

- Ну, уж если тебе так хочется, что ж, можно пустить тебе немного крови, - сказал он и, подняв небольшой камень, протянул его Хонгору. Потом камни они отбросили в сторону.

Послушники образовали круг, и поединок начался.

Жаргал был выше Хонгора и сильнее, однако первые его удары цели не достигали. Нападал Жаргал, Хонгор больше защищался. Вдруг Жаргал неловко повернулся и наскочил на кулак противника. После этого он стал осторожнее.

Но вот в нападение перешел Хонгор. Жаргал изловчился и нанес ему удар по лицу. На щеке выступила кровь. Уходя от удара, Хонгор отклонился в сторону, удар пришелся в плечо. Потеряв равновесие, Хонгор упал.

- И три пирога не помогли, видал, как Жаргал его обрабатывает, - сказал один из послушников, вызвав общий смех.

Хонгор покраснел, вскочил и, стиснув зубы, кинулся на Жаргала.

- Я тебя сейчас четвертым угощу! - крикнул Жаргал. Он понял, что Хонгор дерется с ним за пироги. Это его разозлило, и он, решив добиться быстрой победы, стал драться неосмотрительно. Но и Хонгор потерял хладнокровие. Еще бы! Мало того, что он упал, над ним еще насмехаются. И этот Жаргал тоже смеется. Ну ничего, он еще узнает его кулаки!

Драчуны вошли в азарт. Уже и у того и у другого под глазами были синяки, но первым никто не хотел прекращать драку. А стоявшие вокруг мальчишки улюлюкали, подзадоривая их.

Но вот Жаргал решил нанести окончательный удар. Он замахнулся сразу обеими руками. Но Хонгор нанес удар ему по лицу. Из носу хлынула кровь, и Жаргал вынужден был прекратить драку.

Хонгор взял свои пироги и собрался уходить. Послушники решили доконать Жаргала. Они схватили его суму и, вытряхнув содержимое, разбежались.

Жаргал от обиды даже заплакал. Целый день он выпрашивал подаяние, а эти противные банди разбросали все по земле. Утирая кровь и слезы, он стал подбирать куски.

Хонгор попробовал ему помочь, так как чувствовал свою вину, но Жаргал оттолкнул его.

- Уходи, без тебя справлюсь!

Но Хонгор хотел помириться с Жаргалом.

- На вот, возьми, - сказал он и протянул пироги.

- Не нужны мне пироги, заработанные дракой, - сказал Жаргал и ударил Хонгора по руке. Пироги выпали.

Жаргал собрал свою суму, закинул за спину и, не глядя на Хонгора, ушел. Подошла бродячая собака и с жадностью набросилась на пироги. Хонгор ее не отогнал.

Слова Жаргала заставили Хонгора задуматься. Сейчас ему даже казалось, что победу одержал не он, а Жаргал, что теперь все его будут дразнить за то, что он дрался за эти проклятые пироги. От обиды Хонгор даже заплакал. Нащупав за пазухой зоску, он вытащил ее и швырнул как можно дальше. Нет, теперь он никогда не будет драться за плату.

Тихо открыл Хонгор калитку, но колокольчик все равно зазвенел. Что ответит он учителю? Как объяснит опоздание? Видно, прядется опять что-нибудь соврать. Так ничего и не придумав, Хонгор вошел в юрту.

- А ну-ка, подойди ко мне, - сказал лама.

Хонгор с опаской приблизился. Лама посмотрел на него, потом вдруг размахнулся и хлестнул его по лицу длинными черными четками. Затем, как будто ничего не случилось, опять взялся за книгу. На лице Хонгора появился красный след, но он уже не чувствовал боли.

Через несколько дней Хонгор на улице встретился с Жаргалом. Он поздоровался первым, но Жаргал не ответил на приветствие.

- Разве мы не уговорились, что не будем помнить зла? - сказал Хонгор. Выходит, что ты слова бросаешь на ветер.

- Я тогда не знал, что собираюсь драться с наемным ослом, - сказал Жаргал.

Довчин и Гэрэл вернулись из гостей далеко за полночь.

- Завтра все высшие чиновники и офицеры должны нанести визит богдо-гэгэну, я поеду рано, ты отправишься со мной, будешь держать моего коня, - сказал подвыпивший Довчин Эрдэнэ.

- Ладно, - коротко ответил тот.

Эрдэнэ встал рано. Оседлав двух коней, он стал дожидаться хозяина. Довчин поднялся с трудом, болела голова. Выпив несколько рюмок подогретой водки, он съел две пиалы мучного супа и вышел во двор. Всадники шагом выехали со двора.

По пути им встретились лама Аюши и Чулун. Все трое поехали рядом. Эрдэнэ держался в отдалении. Крупный ургинский торговец - лама Аюши с восхищением рассказывал, что недавно он удостоился звания бэйса и что дал сойвону Данига сто ланов серебром для передачи богдо, чтобы тот своим указом определил ему предназначенную судьбой жену. Затем он сказал, что шанзав Бадамдоржи назначил его в министерство финансов.

- Вы не знаете меры. Ламам не следует вмешиваться в государственные дела, - холодно сказал Чулун.

- Пока Халха находится под покровительством желтой религии, руководить государством без лам невозможно, это приведет страну к катастрофе, высокомерно заявил Аюши.

- Государство держится на двух столпах: одним являемся мы - ваны, бэйлы, бэйсы, гуны и другая знать, а также высшие чиновники. Другой столп это хутукты, хувилганы, хамбы и прочие священнослужители. Наш долг - вместе подпирать государство, - сказал Довчин.

- И все-таки ламам лучше творить молитвы. Если уж государство держится на двух столпах, то одним из них являются высшие государственные чиновники, а другим - военные. Больше столпов нет, - отрезал Чулун.

Не известно, сколько бы продолжался спор между Аюши и Чулуном, если бы всадники не подъехали к храму Чогчин. У храма стояла большая толпа поёнов и чиновников в парадной одежде и с отго из павлиньих перьев. Но здоровенные монахи - смотрители храма, загородив дверь, не пускали их.

- Почему не пускают?

- Что они там, загородили двери? - слышались вопросы.

- От шанзава Бадамдоржи поступило распоряжение никого не впускать, нагло заявили смотрители храма.

Тогда вперед вышел Довчин.

- Вы ничего не понимаете. Мы, высшие чиновники гражданских и военных ведомств, пришли сюда, чтобы засвидетельствовать свою верность новой власти, - громко сказал он и подал знак рукой всем идти вперед.

Но смотрители храма неожиданно бросились разгонять толпу плетьми.

- Что за безобразие!

- Это переходит всякие границы!

- Эй вы, бритоголовые! Что вы делаете?

Однако монахи были настроены воинственно. Ни на кого не обращая внимания, они делали свое дело старательно.

Чиновники поспешили к лошадям.

Довчина ударили плетью по голове, он упал, и в тот же момент его еще ударили по лицу. С большим трудом добрался он до коня.

Приказ не пускать в храм высших чиновников в самом деле исходил от настоятеля Шабинского ведомства шанзава Бадамдоржи. Из борьбы светских и духовных феодалов за власть Бадамдоржи пытался извлечь кое-что для себя.

Оскорбленные чиновники хотели жаловаться, но Шабинское ведомство ответило, что приказ о недопущении их в храм получен от богдо, и каждого ноёна и чиновника, пытавшегося пройти в храм, оштрафовали на тысячу лампадок. Но дело этим не ограничилось. Шанзав Бадамдоржи вскоре захватил государственную власть, он стал премьер-министром Монголии. Закрепившись у власти, духовные феодалы обнаглели до крайности.

Свет Великой Октябрьской социалистической революции проникал и в Монголию. Князья и правители Монголии, испугавшиеся этой революции и обозленные на духовных феодалов, посетили китайского посла в Монголии Чен И и заявили о своем желании войти в состав Китая.

В то время ургинцы сложили печальную песню:

Министры, продавшие богдо за пачку денег,

Продавшие свой дом за злато,

Министры в дэлах золототканых!

Довольны ль вы, продав свою Ургу?

Китайское буржуазное правительство, выжидавшее удобного момента, чтобы проглотить автономную Монголию, охотно пошло навстречу пожеланиям монгольской знати.

Ноёнов, которые прибыли вести переговоры, Чен И встретил в парадной одежде у входа в свою резиденцию. Он приветливо улыбался, показывая острые желтые зубы.

- Уважаемых министров и князей я должен был встретить еще за пределами своих скромных покоев, но не смог, прошу извинить меня. Я беспредельно благодарен вам за то, что вы соизволили посетить меня, - сказал Чей И и пригласил гостей в дом. Там их уже ожидало богатое угощение.

Он внимательно выслушал просьбу монгольской делегации, все время дымя душистой сигарой.

- Это замечательно. Китай и Монголия еще со времен Чингис-хана вместе строили и укрепляли свое государство. Конечно, не мне, простому чиновнику, преподавать историю мудрым монгольским князьям. О вашей просьбе я немедленно сообщу своему правительству. Что еще пожелали бы высокие гости передать моему правительству?

- Я осмелюсь просить о том, чтобы были по-прежнему сохранены нам служебные посты и титулы, как богдо-хану, так и князьям и правителям аймаков и хошунов, - сказал один поён.

- Я прошу оставить на государственной службе высших чиновников гражданских и военных ведомств со всеми прежними служебными привилегиями, добавил Довчин, подобострастно улыбаясь.

- Я уверен, что правительство великого Китая удовлетворит ваши просьбы, - ответил Чен И.

Так в историю китайских и монгольских отношений вошел договор под названием "64 пункта Чен И", и во главе многочисленных китайских войск, вступивших в Монголию, стал генерал Сюй Шу-чжен, на которого была возложена защита северо-запада Китая.

Шанзав Бадамдоржи, опоздавший к этой сделке и не получивший никаких титулов и доходов, решил добиться расположения Сюй Шу-чжена. Со своими приближенными он написал генералу Сюй Шу-чжену письмо, в котором изложил свои планы. Письмо составляли всю ночь. К утру оно было готово.

- Ну, теперь идите, - сказал Бадамдоржи, - а я подумаю, как доставить письмо.

- Шанзав, разрешите, я отнесу, - сказал один из лам.

- Нет, вам этого делать нельзя. Ноёны сразу догадаются, в чем дело, и наши планы рухнут. Письмо надо отправить с человеком, которого никто не знает.

- Светлый ум у вас, ваше святейшество, с таким главой церкви мы не пропадем.

- Ладно, идите, я подумаю обо всем.

Приближенные могущественного настоятеля Шабинского ведомства ушли.

Шанзав встал. Хитрая улыбка искривила его губы. "Если бросить яблоко раздора, - подумал Бадамдоржи, - между Чен И и Сюй Шу-чженом, с помощью последнего можно будет устранить Чен И. Ведь они оба тщеславны. Каждому из них хочется считать своей заслугой то, что Монголия включена в состав Китайской республики. А если Сюй Шу-чжен его, шанзава, поддержит, он расправится с этими светскими ноёнами в два счета и станет во главе Монголии. Нет, голубчики, Бадамдоржи вам не провести, он никогда не окажется на задворках. Пусть он уже беззубый, но вас он проглотит".

Дверь открылась, и вошел лама. Бадамдоржи от неожиданности вздрогнул.

- Прибыл гонец от богдо-гэгэна, он просит у вас аудиенции, - сказал лама, почтительно сложив ладони.

- Не хочу я ни с кем говорить. Приготовь мне коня.

- Слушаюсь. - Лама попятился и бесшумно закрыл дверь.

Вскоре он снова вошел.

- Гонец говорит, что должен вам вручить очень важное распоряжение от его светлости.

- Тогда впусти, - приказал шанзав.

Вошел Жамбал, помощник настоятеля Заяинского монастыря. Протягивая конверт, он преклонил перед Бадамдоржи колено.

- Святейший настоятель наш гэгэн Зая приветствует вас, достославный шанзав, и передает вам это письмо, - сказал он и поднялся.

- Но мне сказали, что гонец от его светлости...

- Да. Многоуважаемый шанзав должен знать, что мы, шабинары, нашего гэгэна величаем "ваша светлость", - с трудом пряча улыбку, сказал Жамбал.

Жамбал знал, что Бадамдоржи в последнее время не принимает никого, за исключением гонцов богдо, и поэтому решил схитрить.

Бадамдоржи разгадал эту хитрость, но теперь ему ничего не оставалось, как распечатать конверт.

Прочитав, он долго молчал, переводя взгляд с гонца на письмо.

В нем воздавалась хвала Бадамдоржи, который, не щадя сил, защищает духовенство от притязаний светских властей, и излагалась просьба - помочь побыстрее разобрать конфликт, возникший между настоятелем Заяинского монастыря и правителем Сайдванского хошуна.

- Вы, по всей вероятности, хотите отхватить у них еще кусок земли? Это же несправедливо, - сказал Бадамдоржи.

- Ни один халхаский хутукта не может пойти на несправедливое дело, тем более наш преподобный настоятель. И об этом я бесстрашно осмелюсь доложить уважаемому шанзаву, - сказал Жамбал и достал из-за пазухи золотой слиток. Меня святой отец просил передать это вам, - добавил он, кланяясь.

- А ты, оказывается, толковый гонец, - сказал Бадамдоржи, пряча слиток.

- Вы же знаете, достославный шанзав, что наш гэгэн является вашим хорошим другом. Да и кто вас защитит, если правители хошунов и ноёны поднимутся против вас с оружием в руках? Только мы, шабинары. Мы верные ваши кони и собаки, - сказал с поклоном Жамбал.

Бадамдоржи смекнул, что такие люди ему пригодятся. Усевшись на тюфяк и поджав под себя ноги, он сказал:

- Если заяинский гэгэн имеет много таких слуг, как ты, то мы Халху спасем.

- Если наш высокочтимый шанзав покровительствует нам, ничтожным своим шабинарам, то, видимо, наше скромное желание будет исполнено? - спросил Жамбал и вопросительно посмотрел на могущественного старца.

Шанзав благосклонно кивнул и тут же написал распоряжение о передаче спорного участка земли Заяинскому монастырю. Более того, он решил поручить Жамбалу передать свое письмо генералу Сюй Шу-чжену.

- Высокочтимый шанзав, я с радостью исполню вашу просьбу и сделаю все возможное, чтобы вы смогли тайно встретиться с генералом Сюй, - сказал Жамбал.

Вскоре Бадамдоржи действительно несколько раз встретился с генералом Сюй Шу-чженом. На этих встречах было решено низложить богдо-гэгэна, чтобы развязать руки китайским оккупантам в Монголии.

Генерал Сюй Шу-чжен не терял времени даром. Он посадил под домашний арест Чен И, денонсировал заключенный им договор и силой низложил богдо-гэгэна. Затем он составил договор о вечном подчинении Монголии Китаю и отправил его в Пекин. Со стороны Монголии договор подписал Бадамдоржи. Так была установлена в Монголии военная диктатура генерала Сюй Шу-чжена, который ввел жестокий оккупационный режим.

Бадамдоржи хотел оставить Жамбала при себе, он оценил способности гонца гэгэна Заи, но хитрый монах отказался от такой чести.

- Я не могу принять ваше заманчивое предложение. Ведь я раб моего настоятеля, и за мою голову отвечает он, - ответил Жамбал. Однако дело было не в этом, Жамбал не верил, что режим, установленный генералом Сюй Шу-чженом при помощи Бадамдоржи, продержится долго. В стране уже начались волнения, и сопротивление монгольского народа китайским оккупантам возрастало с каждым днем. И Жамбал решил держаться подальше от новоявленного правителя Монголии и его чужестранного покровителя.

Напоив четырех коней Довчина, Эрдэнэ повел их в конюшню, чтобы задать корм. Когда он возвращался, ворота с шумом распахнулись и во двор ворвались гамины. Не говоря ни слова, они забрали коней. Но тут из дома вышла Гэрэл. Увидев, что гамины уводят ее иноходца, она подбежала к китайцу и вырвала повод из его рук.

Старшина гаминов, игриво посмотрев на Гэрэл, спрыгнул с коня, подошел к ней и, оскалив в улыбке длинные зубы, сказал:

- Ты смелая девушка!

- Эрдэнэ, она с ума сошла. Постарайся спасти ее от этого типа, а то он и ее уведет, - с мольбой обратился к нему вышедший вслед за женой Довчин.

- Моя дорогая, коня я тебе все-таки не отдам, - сказал гамин и хотел обнять Гэрэл. Но та неожиданно дала ему пощечину. - Фу, какая ты несговорчивая. Но конь все равно будет мой, иначе я потеряю право называться мужчиной. - Китаец не отходил от Гэрэл, лицо его стало хмурым.

- Эрдэнэ, Эрдэнэ, уведи ее, - тяжело дыша, проговорил Довчин.

Эрдэнэ подошел и сильным ударом оттолкнул китайца.

Гамин схватился за маузер, но потом опустил руку. Он с ненавистью посмотрел на Эрдэнэ, который, как изваяние, стоял перед ним.

- Гэрэл, черт с ним, с конем, пускай берут! - скороговоркой проговорил Довчин, почти задыхаясь от испуга.

Но китаец улыбнулся и быстро пошел к воротам, за ним последовали остальные.

- Эти грабители все-таки забрали моих коней. Надо было бы с них шкуры спустить, - громко сказал Довчин, когда гамины скрылись из виду.

А вскоре произошла позорная церемония передачи автономной Монголии в состав Китайской республики, и всемогущий и божественный богдо Жавзандамба-хутукта в присутствии многочисленных придворных поцеловал портрет Юань Ши-кая, президента Китайской республики. На этой сделке больше всех заработал Бадамдоржи.

Монголия после нескольких лет независимого существования вновь попала в рабство.

Как-то Эрдэнэ встретился на улице с Доржи.

- Эрдэнэ, что же это творится? Какой позор! Сам богдо-гэгэн целовал портрет китайского президента. Лучше бы уж мы воевали! Ведь нас не так-то легко победить. Даржа-батор говорил богдо, что надо драться. А богдо считал, что это невозможно. Завтра утром мы должны сдать оружие.

- Значит, опять в кабалу?

- Да еще в какую! Если бывают печальные дни, то ведь должны наступить и радостные, - сказал Доржи, хотя он и не знал, когда они придут.

На другой день монгольские части сдавали оружие китайским представителям. Эрдэнэ пошел посмотреть на эту позорную церемонию, и горькая обида заполнила его сердце.

Подавленный печальными мыслями, брел Эрдэнэ по улицам Урги. Вдруг он услышал крик о помощи. Два гамина волокли молодую монголку.

- Спасите! Спасите меня от этих иноверцев! У меня ведь есть муж! кричала женщина. Гамины не обращали внимания на ее крики, а редкие прохожие, боязливо поглядывая на эту сцену, старались поскорее свернуть за угол.

Эрдэнэ не выдержал. Он бросился к гаминам и двумя ударами раскидал их. Женщина убежала, но на помощь своим поспешили несколько солдат во главе с офицером, строем проходивших по соседнему переулку. Борьба была неравной, и вскоре связанный Эрдэнэ лежал на земле.

В это время возвращались домой верхом начальник бывшего ургинского гарнизона Цэвэн и князь Гомбо, они присутствовали при сдаче монголами оружия китайской военной администрации.

Увидев, как Эрдэнэ расправился с двумя китайскими солдатами, Гомбо сказал:

- И сила и смелость у нас есть. Не хватает человека, который встал бы во главе нас.

- Я думаю, надо обратиться за помощью к Семенову*. Пошлем к нему гонца. Вы согласны? - спросил Цэвэн.

______________

* Белогвардейский генерал.

- Мудрая мысль, - сказал Гомбо, - но давайте попробуем выручить этого богатыря, а то они его упекут туда, куда и волки не бегают. А нам он может еще пригодиться.

- Правильно. Его можно будет и послать, - ответил Цэвэн и, повернув коня, подъехал к офицеру и показал из-под обшлага уголок бумажника.

- Уважаемые, отдайте мне этого раба, - сказал он, кивнув головой в сторону Эрдэнэ.

- А сколько дашь? - спросил, прищурившись, китаец.

- Двадцать серебряных янчанов.

- Двадцать пять.

- Ладно, договорились! - И Цэвэн достал деньги.

Китайский офицер приказал солдатам развязать Эрдэнэ и, к удивлению Цэвэна и Гомбо, надавал им пощечин.

Три дня Цэвэн учил Эрдэнэ обращению с маузером. А однажды вечером сказал ему:

- Ты хорошо тогда дрался с гаминами, любо было смотреть.

- Они же на глазах у всех издевались над женщиной, вот я и не выдержал.

- Вся Монголия терпит издевательства, - сказал Цэвэн и глубоко вздохнул.

- А зачем вы оружие сдали? Надо было сражаться.

- Надо бы, да теперь уже поздно. Следует искать другой выход, - сказал Цэвэн и пристально посмотрел на Эрдэнэ.

- А он есть? Скажите, я готов служить вам, как верный конь, - твердо сказал Эрдэнэ.

Цэвэн улыбнулся и прошелся взад-вперед по юрте.

- Что ж, я готов открыто тебе обо всем сказать. Теперь таиться не нужно. Сейчас все ребром надо ставить, и слова и дела. Ну, так вот. В Чите стоят части известного русского атамана Семенова. Он собирается отправить нам на помощь много войск. Его посланец в настоящее время находится у князя Жонона и ждет нашего ответа. И мы решили отправить к нему тебя. Прямо скажу, путь опасный. Нелегко туда пробраться. Из Урги и то трудно выехать, гамины всех проверяют. А ведь у тебя будет драгоценное письмо.

- А этот Семенов и вправду избавит нас от гаминов?

- Конечно!

- Когда надо ехать?

- Хоть сегодня вечером.

Эрдэнэ выехал ночью с запасным конем. Было пасмурно, но вскоре небо очистилось от облаков и большая луна осветила землю. Все пока шло благополучно, но у Маймачена его остановил китайский солдат.

- Я мирный арат, еду в свое кочевье, - сказал Эрдэнэ, когда китаец спросил, куда он направляется. В это время подъехали еще четверо китайцев на лошадях. Это был, видимо, ночной патруль. Дело принимало плохой оборот, и Эрдэнэ, сильно хлестнув коня плетью, с места пустил его в галоп. Гамины бросились вслед. Эрдэнэ на ходу сделал несколько выстрелов из маузера. Один китаец свалился с коня. Остальные стали стрелять в Эрдэнэ из винтовок. Погоня продолжалась более получаса. Но кони у Эрдэнэ оказались резвее, преследователи стали отставать, выстрелы доносились все глуше и вскоре совсем прекратились. Эрдэнэ перешел на рысь. Дорогу ему преградила Тола. Не долго думая, Эрдэнэ въехал в воду. Противоположный берег порос густым ивняком. Под его прикрытием Эрдэнэ рысью затрусил на юг. Рассвет встретил уже у Горхинской пади.

Что-то принесет ему новый день? Вон он уже занялся над вершинами гор! Но ничего, может, все обойдется, как на этот раз. Пока он цел и невредим, а там видно будет.

Итгэлт вовремя откочевал к северному подножию Черной горы. Тут глушь, сюда гамины не явятся. А пока что он, слава богам, не потерял ни одного козленка.

По всей Монголии идет смута, а у него все в порядке, и он спокоен. Гамины хотя и ограбили Луу-гунский монастырь, но во двор Итгэлта даже не заглянули. Что найдешь в рваных юртах?

А он нарочно поставил там такие.

Как-то собрался Итгэлт в монастырь навестить семью Павлова. Жена и дочь его так и не уехали. Гамины их не трогали, чтобы не портить отношения с русскими.

К вечеру, перед заходом солнца, Итгэлт прибыл в павловскую усадьбу. Во дворе стояло более десяти лошадей, а в доме царило веселье.

Итгэлта встретил сам Павлов, пьяный, но веселый. Они обнялись и расцеловались.

- Это мой лучший друг и компаньон, - представил он гостям Итгэлта. - А это мои русские друзья. Познакомьтесь!

Павлов, вернувшись в Иркутск, участвовал в мятеже белых, а в Омске вступил в армию Колчака. За активную борьбу против Красной Армии и за беспощадное истребление большевиков его произвели в офицеры.

Колчаковская армия, перевалив через Урал, продолжала наступать широким фронтом. Но вскоре Красная Армия начала контрнаступление и погнала на восток белогвардейские полчища. Омское правительство пало. Армия Колчака была разбита. Видя крах своих планов, Павлов вместе с несколькими друзьями бежал в Монголию.

- Мы вначале здорово били красных, а потом они накопили силы, и нам пришлось отступить. Но мы не капитулировали. Вот снова соберем силы, и тогда увидишь, чья возьмет, - закончил Павлов свой рассказ.

Итгэлт заметил, что Павлов как-то опустился. Рыжая борода и усы отросли, лицо огрубело, голос стал хриплым, да и вся компания была ему под стать. Они походили на бандитов, злобных, оголтелых, заливавших свои неудачи и обиды водкой. Их пьяные выкрики напоминали карканье ворон, дерущихся из-за падали.

"Куда бы побежденного короля ни ставили, мата ему не избежать. Дело ваше, друзья, проиграно", - подумал Итгэлт, оглядывая пьяную компанию и делая вид, что разделяет печаль друга. Более того, чтобы подбодрить своего бывшего компаньона, он даже сказал: "Мужчина семь раз падает, а восемь раз поднимается".

- Когда большевики будут разбиты, мы с Итгэлтом откроем в Монголии крупные предприятия по переработке кожи и шерсти. Правда, друг? - Павлов фамильярно похлопал по спине Итгэлта, сидевшего рядом с ним. - Мой Итгэлт имеет такое состояние, что сможет экипировать целую армию, а ум у него не хуже, чем у Саввы Морозова.

- Я понес большие убытки. Гамины забрали у меня почти весь скот, соврал Итгэлт.

- Где эти гамины? А ну, давай их сюда! Да мы их, как червей, раздавим! Верно, друзья? - с пеной у рта кричал Павлов.

Итгэлт ночевал у Павлова. На другой день попойка продолжалась. Около полудня к Павлову заехали два всадника. Это были Жамбал и Зая-гэгэн. Жена и дочь Павлова встретили гэгэна с почтением.

Итгэлт встал и попросил гэгэна благословить его. Жена Павлова сказала что-то по-русски, и все присутствующие поднялись.

- Садитесь, друзья, - сказал гэгэн и удовлетворенно улыбнулся. Итгэлт сразу заметил, что молодого гэгэна в этом доме принимают с большим почетом, а ведь еще недавно самым почетным гостем был Итгэлт. Это задело самолюбие луу-гунского богача, и он нахмурился.

Гэгэн Зая прошлой осенью посетил Луу-гунский монастырь. Здесь он увидел дочь Павлова, познакомился с ней и зачастил в монастырь.

Гэгэна усадили на самое почетное место. Выпив предложенную ему чашечку водки, он откашлялся и поднял руку, как бы призывая к тишине.

- Я хочу сообщить вам приятную новость. По велению богов на ханский престол возведен генерал царской армии барон Унгерн, который разбил гаминов под Ургой и занял со своими войсками столицу. Он готовится сейчас к священной войне с красными смутьянами и с помощью неба разобьет их.

- Ура! - рявкнул один из сидевших за столом.

- По случаю этого радостного события, - крикнул Павлов, - налить бокалы и выпить за здоровье барона Унгерна! - Наливая водку, он нагнулся к уху Итгэлта. - Что я тебе говорил вчера? Вот она, сила! Я слов на ветер не бросаю, - шепнул он.

- Это верно, - ответил Итгэлт, но водку почему-то не выпил, а незаметно вылил на пол.

Жамбал сидел рядом с гэгэном и подсказывал ему, что нужно говорить.

Опьяневший гэгэн снова заговорил, но за столом стоял шум и слушали гэгэна уже без интереса.

- А нашим милым дамам гэгэн привез скромные подарки, - громко сказал Жамбал и вытащил из-за пазухи завернутые в хадак золотое кольцо и жемчужные серьги.

Присутствовавшие с восхищением рассматривали подарки.

- Это кольцо и серьги сделал придворный ювелир бэйса Цокто, - сообщил гэгэн, самодовольно оглядывая всех.

- А ведь это червонное золото! - сказал Павлов. - Смотрите-ка, как на нем солнце играет!

- Эх, нам бы его сейчас пудов десять! Тогда бы у нас война с большевиками окончилась быстро, - сказал один из присутствующих.

- У нашего царя-батюшки было его побольше, но оно ему не помогло. А мы его верные слуги, вишь, куда забрались!

- Надо уметь им пользоваться. Тогда только его сила показывает себя. Если б мы сейчас имели десять пудов золота, можно было бы поехать в Америку и там заняться коммерцией...

На следующий день и гэгэн и Итгэлт уехали. Перед отъездом Итгэлт отозвал Павлова в сторону.

- Дорогой Павлов, я скоро прикочую к тебе. Мы еще вместе поторгуем.

Прослышав, что гамины в Урге разбиты, Бадарчи нацепил оружие, добытое с Тумэром, взял с собой нескольких верных людей и отправился в Луу-гунский монастырь. Тем временем в Луу-гунский хошун прибыли разрозненные группы вооруженных белогвардейцев - остатки разбитых Красной Армией частей. Под руководством Павлова они были сведены в бригаду, и Павлов послал об этом донесение в ставку барона Унгерна.

Заверения барона Унгерна в том, что он возродит Великую Монголию Чингис-хана, вдохновили монгольских феодалов, и по указу богдо в аймаках была объявлена мобилизация. На призывные пункты потянулись рекруты. Так феодалы решили вступить в борьбу на стороне тех, кто не хотел, чтобы Монголия пошла по пути революционного развития.

На территории Сайдванского и Луу-гунского хошунов, а также Заяинского духовного ведомства были созданы объединенные воинские части. Со стороны монголов командующим этих частей был назначен тайджи Пурэв, со стороны русских - Павлов.

Эти части прежде всего стали грабить китайские торговые фирмы, а заодно и монгольских скотоводов.

В эти тяжелые времена, когда монгольских аратов на каждом шагу подстерегала опасность и трудно было даже предвидеть, с какой стороны она может нагрянуть, семья Улдзи жила у подножия горы Гунжи.

Как-то и к ним явились гости. Утром, когда Цэнд выгоняла коров, к стойбищу подъехал на усталом рыжем коне молодой человек в старом дэле из синей далембы и спросил, дома ли ее муж. Цэнд сказала, что дома, и гость направился к юрте. На лай собаки из юрты вышел Хояг. Он широко раскрыл от удивления глаза.

- Из какой щели ты вылез? - спросил Хояг, когда гость, соскочив с коня, стал привязывать его к волосяной веревке, опоясывающей юрту.

Неожиданным гостем оказался Доржи.

Цэнд вскипятила чай, приготовила обед и достала заветную бутылочку водки.

Доржи подробно рассказал, как он вернулся из армии, как жил в Хужирбулане, как пришли гамины и вынудили сдать оружие.

- Теперь настало время погибнуть или победить. Пришло время помериться силами. И прежде всего надо изгнать непрошеных гостей, которые самовольничают здесь, - сказал Доржи.

- Так ведь оружие-то вы сдали? Чем теперь выгонять? - спросил Хояг.

- Оружие найдется. Помнишь Гоймон-батора?

- Помню. Смелый парень.

- Так вот, наш Гоймон-батор и его товарищи создали Народную партию. Мы собираемся просить новое русское правительство о помощи и начать освобождение всей Монголии. Понял?

- Народная партия, говоришь? Это что же такое? - спросил молчавший до сих пор Улдзи.

- Народная партия - это наша партия, партия бедняков, - сказал Доржи.

- Ты тоже в ней состоишь? - спросил Улдзи.

- Состою.

- И вы ведете переговоры с красной Россией?

- Да.

- Ну, тогда тебе здесь делать нечего. Не морочь голову моему сыну. Мы верим нашим богам и не собираемся терять совести, а свяжись с вашей Народной партией и красной Россией, ни того, ни другого не останется, - решительно проговорил Улдзи.

- Отец, так нельзя. Доржи мой хороший друг, - примиряюще сказал Хояг.

- Кто бы он ни был, а я говорю то, что надо. Я о той партии ничего хорошего не слышал, а ты, сынок, должен идти своей дорогой. А не то я поеду в хошунную канцелярию и заявлю. Мы не можем идти против своей религии, сказал Улдзи и встал, давая понять, что разговор окончен.

Доржи попытался рассказать о целях и задачах Народной партии, но Улдзи не дал ему говорить.

Улдзи наслышался о Народной партии в Ханундэрском монастыре от лам и решил, что это сборище богохульников и грабителей. Вот почему, как только Доржи заговорил об этой партии, он перебил его и уже зло сказал:

- Уходи-ка ты, дорогой, из нашей юрты. Здесь тебе делать нечего.

У Хояга было другое мнение о Народной партии. Он верил, что партия выступает за освобождение Монголии, но сомневался, нужно ли для этого объединяться с русскими. От Доржи он услышал, что почти все солдаты, которых он знал в армии, связали свою судьбу с Народной партией, а это для него имело уже большое значение. Ему хотелось еще поговорить с Доржи, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но Улдзи помешал этому.

- Правда рано или поздно победит, а правда на нашей стороне. Ты, старик, еще пожалеешь о своих словах, - сказал Доржи на прощание.

Доржи уехал в полдень, а вечером приехали двое сооруженных всадников и вручили Хоягу повестку о мобилизации его в армию барона Унгерна.

- Все ясно, - сказал Хояг, прочитав повестку, - я старый солдат и порядки знаю. Завтра буду в хошунной канцелярии.

- Это что же, сынок, опять придется расставаться?

Улдзи как-то сразу сгорбился, глаза у него наполнились слезами.

- Не волнуйся, отец. Я скоро вернусь.

- Говорят, армия барона находится под покровительством самого богдо. Да хранят тебя боги!

На следующий день Хояг уезжал. При прощании Улдзи поцеловал его в правую щеку.

- А когда вернешься, поцелую в левую, - сказал старик и снова заплакал. Плакала и Цэнд, молчаливо дожидаясь, когда муж попрощается с ней.

Вот Хояг в последний раз обнял отца и подошел к жене.

- Проводи меня немного, - попросил он ее.

Они вышли из юрты. Хояг обнял жену и тихо сказал:

- В армию барона я не пойду. Мой путь лежит в войска Народной партии. Завтра можешь сказать об этом отцу.

Он поцеловал жену и, вскочив на коня, пустил его крупной рысью. Удаляясь от родного дома, он несколько раз оглянулся. Цэнд стояла у хашана, и ей казалось, что все вокруг вдруг покрыла черная пелена и степь потонула во мгле.

Во время первого наступления унгерновских войск на Ургу Эрдэнэ, командовавший десяткой, отличился в боях. Его назначили командиром сотни. После боя на перевале, когда он на двух подводах привез оттуда трофейное оружие, барон Унгерн лично поздравил его, пожал ему руку и выдал пять золотых.

Эрдэнэ никогда не держал в руках столько денег. Ему казалось, что сейчас он стал таким же богатым, как Итгэлт.

Во время второго наступления на Ургу сотня Эрдэнэ, спустившись по долине реки Улясутай, подошла к Маймачену с тыла. Растерявшиеся от артиллерийского обстрела, который вели унгерновцы со стороны Модчина, гамины еще не успели покинуть Маймачен, и тут на них налетела сотня Эрдэнэ. Конники заняли северную часть Маймачена и погнали гаминов к Урге. А в полдень Эрдэнэ уже вступил в город, который враги в панике оставили. У небольшой речушки Зун-Сэлбэ Эрдэнэ внезапно осадил коня. Ехавшая за ним сотня тоже остановилась. У юрты на столбе висели двое. По одежде было видно, что это простые монголы.

Два белогвардейца волокли к виселице пожилого человека в рваном синем дэле. К нему с криком "Папа, мой папа!" - подбежал мальчик лет десяти. Один из унгерновцев ногой ударил мальчика. Мальчик упал, но, поднявшись, снова подбежал к отцу. Его снова ударили. На этот раз мальчик не поднялся. Он только истошно кричал: "Папа, мой папа!"

Эрдэнэ не выдержал.

- Немедленно отпустите этого человека! - крикнул он.

Белогвардейцы презрительно посмотрели на Эрдэнэ, который еле сдерживал вставшего на дыбы коня.

- На-ка, выкуси! - крикнул один из солдат, показывая Эрдэнэ кукиш.

Эрдэнэ поднял маузер. Но подбежавший монгольский солдат схватил его за руку.

- Что вы, нельзя!

- Папа, папа! - кричал мальчик. Но белогвардейцы, не обращая на него внимания, подтащили монгола к виселице и затянули петлю.

Эрдэнэ верил, что Унгерн со своими солдатами спасает Монголию. То, что он увидел сегодня, разрушило его веру.

Глубоко задумавшись, он некоторое время ехал шагом. Затем вдруг ударил коня плетью. Вслед ему что-то кричали, но он скакал, не оглядываясь.

Когда в восточной части Урги раздались выстрелы, Бато хотел выбежать на улицу. Но Эрэнчин запретил.

- Милый Бато, это, кажется, стреляют пушки, и зачем только людям нужно убивать друг друга? - сказал он.

Эрэнчин видел, как гамины издевались над монголами, и у него росла ненависть к богдо, который, будучи и светским и духовным главой государства, попустительствовал насильникам. Сколько раз он задавал себе вопрос: "Как спасти страну?" Но не находил ответа. Только одно ему стало ясно: если поступать согласно учению Будды, быть смиренными и покорными, монгольская нация и монгольское государство погибнут. Монголия приняла ламаизм, чтобы облегчить страдания народа, сделать его жизнь счастливее. Однако, с тех пор как эта религия проникла в Монголию, народу лучше не стало, а страна оказалась на краю гибели. И бессильной оказалась эта религия.

Эрэнчин с любым ученым ламой мог спорить не один день и поставить его в тупик. А что он сможет сделать хотя бы одному гамину, грабителю и насильнику? Более того, он был уверен, что все ламы Гандана и Урги своими молитвами не могут приостановить злодеяния оккупантов. Ламаистская религия призывает каждого монгола прожить жизнь, умереть и перейти в следующую жизнь, где его ждут радости. "Может, поэтому, - думал Эрэнчин, - монголы забыли о своей нации и о ее будущем? Может, поэтому Монголия отстала от других народов и теперь все, кто хочет, унижают и грабят ее?"

А он ничего не может сделать, хотя его и считают ученым и образованным человеком. Да и в самом деле, что он сделал? Подготовил за свою жизнь несколько таких же беспомощных человек, как он сам. О, как это мало! Сознавая свое бессилие, Эрэнчин ходил мрачный и совсем пал духом.

В Гандане царила тишина. Все жители монастырского городка, как напуганные зайцы, забились в свои норы-юрты и почти не выходили на улицы. Только звуки выстрелов нарушали эту тишину.

- Учитель, пойдемте в юрту, - позвал Бато.

- Ты прав, что же еще остается делать, - ответил Эрэнчин.

После полудня выстрелы прекратились. Бато под каким-то предлогом вышел из юрты и, как спущенная с цепи собака, выбежал на улицу. Он сперва пошел в китайский квартал. Китайские торговцы в панике разбежались, побросав свои магазины, полные товаров. Ургинцы не замедлили этим воспользоваться. Тащили все, что попадалось под руку. Бато равнодушно наблюдал за происходящим. Вдруг он увидел скачущего на белом коне всадника. Когда всадник приблизился, Бато узнал отца.

- Папа, папа! - крикнул Бато.

Но Эрдэнэ промчался мимо.

- Папа! Папа! - изо всех сил кричал Бато, но всадник уже скрылся из виду.

Эрдэнэ слышал крик, но ему казалось, что это все еще кричит сынишка повешенного монгола, и он хотел умчаться от страшного места. А Бато бежал за отцом, пока хватило сил, потом он упал в изнеможении и разрыдался. Ведь отец был всего в нескольких шагах от него! Почти каждую ночь он видел его во сне, а сегодня... Мальчик был в отчаянии. Он как в забытьи бродил по улицам, теряясь в догадках. Почему отец не остановился? Лишь к вечеру, совсем обессиленный, он вернулся домой:

Эрэнчин провел день в тревоге. Он не мог понять, куда пропал Бато. Обошел всех знакомых, но мальчика не нашел. До вечера простоял он у хашана. Увидев подходившего Бато, он бросился ему навстречу.

- Где ты пропадал? Разве можно покидать дом в такое тревожное время?

- Папа. Мой папа... - только и мог проговорить Бато.

Успокоившись, он рассказал учителю о встрече с отцом.

- В народе говорят: "Если жив будешь, и из золотой чаши напьешься". Ты обязательно встретишься с отцом, - уверил его Эрэнчин.

Вечером к ним зашел один из учеников и рассказал последние новости.

- Учитель, все говорят, что этот барон Унгерн является пятым перевоплощением нашего богдо и будто бы это утверждает сам богдо. Странное какое-то перевоплощение. Как бы думаете?

Эрэнчин иронически рассмеялся.

- Это нашему богдо померещилось, когда он слишком хватил водки. Наша Монголия натерпелась и от одного богдо, а если их будет два, пожалуй, мы не вынесем.

Как-то к Эрэнчину пришел тибетский лама, с которым он вел богословский спор. Они проговорили до поздней ночи. В заключение беседы Эрэнчин сказал:

- Когда подумаешь обо всем, что сейчас творится, то приходишь к мысли, что наша религия - сплошной обман.

- Что вы говорите? Вы бредите.

- Вовсе нет, я набираюсь ума.

- О, вам надо уехать, пока не поздно, в Тибет. Иначе вас ждет гибель. Ваши речи - это же богохульство! - Тибетский лама сухо поклонился и вышел.

Лучшие свои годы посвятил Эрэнчин изучению буддийских канонов. Если погрузить прочитанные им богословские книги на арбу, то она будет полна доверху. Однако в последнее время ему стало казаться, что вся его жизнь потрачена впустую. Буддийская религия учит, что надо воздерживаться от всех устремлений и желаний и дожидаться нирваны. Но ведь если все будут воздерживаться от поисков истины, то человечество придет к гибели. Выходит, учение Будды направлено против жизни? Выходит, религия, якобы пекущаяся о счастье всех людей, желает им гибели?

Эрэнчин хорошо знает, что ученики Будды придумали много способов держать верующих в покорности. Однако сами они не отказывались от своих желаний на земле. Наконец договорились до того, что барон Унгерн, который уничтожает тысячи человеческих жизней, является одним из святых. Это же настоящее кощунство!

И вот Эрэнчина все чаще стал преследовать вопрос: "А что ты сделал для счастья людей?" И он отвечал: "Ты ничего не сделал. Занимался пустыми диспутами, от которых ни одному голодному и страдающему человеку не стало лучше". Эрэнчин углубился в чтение богословских книг, но чем больше он читал, тем больше его одолевали сомнения.

- Бато! А ты веришь в богов? - спросил он как-то ученика.

Бато с удивлением посмотрел на своего учителя. Что за странный вопрос задает он ему? Эрэнчин печально улыбнулся и вздохнул.

- Нет ничего тяжелее, Бато, чем потерять веру, - сказал он, - но и впрямь, зачем я это тебе говорю? Ты еще ничего не понимаешь.

Как-то Эрэнчин и Бато вышли на улицу. К ним подошла женщина. Протягивая Эрэнчину коробку спичек, женщина попросила благословить ее.

- Я не знаю, что такое благословение, - ответил Эрэнчин.

В середине большого зала, где пахнет благовонными тибетскими свечами, стоит большое, богато отделанное бронзой кресло - подарок русского царя. На нем восседает богдо, похожий на глиняного божка.

Из вмонтированного в кресло музыкального инструмента слышна музыка. Но богдо, видимо, не слушает ее.

Два невидящих глаза богдо уставились в одну точку, изредка губы богдо-хана кривятся в усмешке. В зал вошел придворный лама и доложил:

- Ваша светлость, поступили многочисленные донесения о том, что изгнанные из Урги по вашему велению гамины по пути отступления отнимают у аратов скот и имущество, не останавливаясь перед убийствами.

Богдо зевнул.

- А чем же, по-твоему, они еще должны заниматься, раз отступают? Прекрати лучше этот надоедливый шум, - сказал правитель, показывая на кресло.

Лама нагнулся, выключил музыку и снова доложил:

- Ваша светлость, во дворец прибыли министры и ноёны вашего великого государства, они ждут вас.

- Мне сейчас некогда. Лучше позови сойвона Данига, - буркнул богдо.

Вошел сойвон Данига и опустился перед богдо на колени.

- Это Данига? - спросил богдо, поворачивая лицо к вошедшему.

- Да, мой повелитель.

- Ты знаешь ламу Эрэнчина?

- Да, мой повелитель.

- А ты знаешь, что этот ничтожный червь день и ночь хулит меня?

- Знаю, мой повелитель. Я об этом уже несколько раз докладывал вам.

- Так вот, он уже прожил свой век. Понял? Уходи.

- Понял, мой повелитель, - ответил сойвон и вышел.

В начале прошлой зимы Жамбал и Цамба приехали на несколько дней в Ургу, да тут и застряли - гамины после первого нападения унгерновцев на город никого не выпускали. Жили они в Гандане у знакомого ламы. Дел у них не было, и они каждый день играли в карты. Им не везло, они влезли в долги. Пытались поправить свои дела за счет китайских торговцев, вымогая у них деньги, но и этими деньгами не смогли погасить долги.

Как-то вечером в предместье Урги они познакомились с сойвоном Данига. Тот пригласил их к себе, угостил водкой, жареным мясом и кумысом. Все это было неспроста. Данига решил убрать Эрэнчина их руками.

- Есть у вас желание заслужить милость богдо? - спросил он их за столом.

- А как это можно сделать? - разом спросили оба монаха.

Данига некоторое время молчал, потом пристально посмотрел на обоих.

- Кто из вас знает ламу Эрэнчина из Гандана?

- Я знаю, - ответил Цамба.

- Так вот, по повелению богдо он уже достиг конца своей жизни, - сказал Данига.

Жамбал немигающими глазами посмотрел на Данига.

- Значит, его надо убрать? - прямо спросил Жамбал.

- Да.

- Но мы ведь ламы, мы должны подумать и о нашем будущем, - сказал Жамбал.

Данига налил водку в чашки и, взяв свою, стал медленно пить.

- Каждый получит по сто золотых.

Услышав это, Цамба даже вздрогнул. Такие деньги на улице не валяются. Он довольно улыбнулся.

- Если его светлость... - начал Цамба, но Жамбал, подмигнув, прервал товарища:

- Мы не можем взять на наши души такой большой грех.

Данига улыбнулся.

- Хорошо, получите по сто пятьдесят золотых.

Цамба сидел как на иголках. Он считал, что торговаться дальше опасно. Сойвон может рассердиться и, чего доброго, прогнать их. Но Жамбал не сдавался.

- Это будет грех, которого боги не простят, - сказал он.

- По двести золотых, и все, - решительно сказал Данига и встал.

Жамбал вытер с лица пот.

- Если это повеление его светлости, мы подчиняемся, - сказал он.

На следующий день поздно вечером Эрэнчин и Бато вышли погулять на окраину Гандана.

Заливались лаем ургинские собаки, на небе уже выступили звезды, с северо-запада дул холодный ветер. За несколько шагов ничего не было видно.

- Какая темная ночь, Бато. Ты в такую ночь сторожил овец? - спросил Эрэнчин.

- Летом сторожил.

- А я в такую ночь сторожил лошадей и однажды чуть не наткнулся на волка.

Эрэнчин в последнее время охотно рассказывал о своем детстве. Эти рассказы рождали у него два чувства. С одной стороны, ему казалось, что его детство было самым лучшим периодом в его жизни, и эти воспоминания доставляли ему радость, а с другой - ему было очень обидно, что такую жизнь он сменил на изучение буддизма, который завел его в тупик.

- А ты, Бато, когда-нибудь сделал что-нибудь полезное для людей? спросил Эрэнчин.

Бато замялся, он не знал, что ответить.

- Как по-твоему, долго ли служит верблюжий хомут? - неожиданно спросил Эрэнчин.

В молодости Эрэнчин сделал несколько верблюжьих хомутов. И теперь, когда думал, какую же пользу он принес, память ему ничего не подсказывала, кроме этих хомутов.

- Нет, учитель, они не долго служат, а когда начинают изнашиваться, их просто выбрасывают, - ответил Бато.

Эрэнчин глубоко вздохнул, ответ ученика его огорчил, но откуда было знать Бато, что учитель был бы рад другому ответу?

Они прошли еще несколько шагов. Неожиданно из-за молитвенного цилиндра выскочили два человека. Мгновение - и Эрэнчин упал от удара по голове. Нападавшие хотели еще раз ударить лежавшего, но послышались чьи-то голоса, и они скрылись.

Все это произошло настолько быстро, что Бато даже не успел закричать. Только теперь, наклонившись над учителем, он стал звать на помощь.

На крик Бато прибежали люди. Одни из них понесли Эрэнчина домой, другие поспешили на поиски преступников. Но их усилия оказались безрезультатными.

На другой день весь Гандан уже знал, что на Эрэнчина было совершено нападение.

Только к полудню пострадавший пришел в себя. Он медленно открыл глаза и оглядел стоявших возле его постели учеников.

- Не осуждайте меня, если я вас учил не тому, чему нужно. Я ведь сам, оказывается, заблуждался.

Когда ученики разошлись и возле больного остался только Бато, Эрэнчин спросил:

- Кто на меня напал?

- Бандиты.

- Что они взяли?

- Ничего.

- Значит, это были не бандиты, а наемные убийцы богдо.

- Что вы говорите? Разве наш богдо способен на это?

- Я уверен, что это были наемные убийцы. У богдо длинные руки. Тебе, Бато, надо поскорее выбраться из этой ямы.

В юрте стало тихо. Эрэнчин дышал тяжело и прерывисто.

- Бато, - вдруг нарушил он молчание, - ты умный юноша. Тебе надо подумать о себе. Не бери пример с меня. Я бессмысленно прожил жизнь и потерял веру. Вначале выбранный мною путь казался широким и светлым. А теперь я бреду в темноте, без дороги. А ты выбирай такую дорогу, которая вначале, может быть, будет узкой, но приведет тебя к широким горизонтам. Дорога эта лежит в миру, а не в храмах...

Эрэнчина, видимо, утомила длинная речь, он замолчал. Потом, повернувшись на бок, попросил:

- Дай мне тот хадак, знаешь?

- Ее?

Эрэнчин кивнул. Бато достал из шкафа аккуратно сложенный хадак, который когда-то подарила Эрэнчину Жавзан. Эрэнчин прижал его к груди, из-под опущенных век покатились слезы.

Сейчас, когда он понял, что жизнь его прожита бесплодно, не было для него ничего дороже этого куска материи. А чем он отблагодарил ее за этот подарок? Читал ей священные книги, в которые теперь сам перестал верить.

- Закроешь им мои глаза... - Он хотел еще что-то сказать, но только беззвучно пошевелил губами. Через несколько минут он скончался.

Эрэнчина провожали в последний путь его ученики. Они похоронили его на южном склоне Даландавхара. А в это время во дворце собрались все министры во главе с премьер-министром Жалханз-хутуктой. Они ждали барона Унгерна и богдо.

Монгольский правитель встал в этот день поздно. Его одели, взяли под руки и усадили за стол. Во время завтрака вошел сойвон Данига. Он наклонился к уху богдо и прошептал:

- Ваше повеление исполнено, ламу Эрэнчина проводили в последний путь. Но на это израсходовано пятьсот золотых.

- Понятно. - Богдо кивнул головой и отправил в рот большой кусок мяса.

Вошел еще один лама и, сложив ладони у груди, склонился в поклоне:

- Пожаловал барон Унгерн, он ждет главу государства и церкви.

Богдо встал и в сопровождении Данига отправился в зал заседаний.

Навстречу ему шел барон Унгерн. Он был одет в короткий коричневый шелковый дэл. На одном боку у него висела сабля, на другом - маузер.

- Главе светской и духовной власти в Монголии приношу свои пожелания здоровья и процветания. Да будет прочен ваш престол, - начал барон Унгерн на монгольском языке. - По велению времени и при покровительстве всевышнего я призван вернуть на престол трех монархов, которые пострадали из-за смуты. Ваша светлость уже возведена на принадлежащий вам престол после изгнания из страны чужеземцев. Теперь мы должны разгромить красных и возвести на престол русского царя. А потом мы поможем маньчжурскому трону, который опрокинула республика. Но для этого прежде всего надо уничтожить красную заразу. В этом неотложном и богоугодном деле нужна ваша помощь, могущественный богдо-хан! Мне нужны воины. И чем больше, тем лучше. Я прошу издать указ о мобилизации всех, кто может держать в руках оружие, как в четырех аймаках великой Халхи, так и в Шабинском ведомстве. Мобилизованные должны явиться на своих лошадях. Я глубоко верю, что все ваши ноёны и хутукты выполнят ваш указ неукоснительно. Я надеюсь, что все вы, уважаемые ноёны и хутукты, будете также развивать и укреплять установившиеся между нами дружеские связи. Вот все, что я хотел сказать. - Унгерн поклонился, щелкнул шпорами и вышел.

Все смотрели на богдо, который неподвижно сидел, вперив невидящие глаза в потолок.

А Унгерн, выйдя из дворца, вскочил на коня и галопом помчался в штаб. Его встретил начальник контрразведки полковник Сапойлло.

- Заключенных выпустили? - спросил Унгерн.

- Так точно.

- Организуй мне встречу с Магсаржавом.

- Слушаюсь. - Полковник бросился было выполнять приказ, но Унгерн его остановил:

- И вот еще что. Приведи его без конвоя. Ясно? Просто пригласи.

- Понял. - Полковник щелкнул каблуками.

Хатан-батор Магсаржав был арестован китайскими военными властями и просидел в тюрьме более двух месяцев.

Вначале гамины со всеми арестованными обращались жестоко. Пытали они и Магсаржава. Несколько раз его били бандзой. Но ничего не помогало; чем больше арестованных били, тем больше они ненавидели оккупантов. Особенно мужественно вели себя патриоты Манлай-ван Дамдинсурэн и ноён Жигмид. "Не согну колени перед врагом, умру стоя, как подобает воину", - сказал Дамдинсурэн перед смертью. И он, действительно, умер на ногах, упираясь в стену камеры.

Тогда оккупанты решили отбросить "кнут" и взялись за "пряник". Генерал Го Син-лин, временно сменивший Сюй Шу-чжена, отозванного в Пекин, лично встретился с Магсаржавом. Когда Магсаржав вошел в кабинет, Го Син-лин приветливо улыбнулся ему.

- Я счастлив встретиться с великим воином, прославившим Монголию, сказал он.

- Какое же счастье встречаться со мной, закованным в кандалы? Вы, вероятно, не то хотели сказать, уважаемый генерал, - ответил Магсаржав с холодной улыбкой.

- Когда происходят великие свершения, нередко случаются ошибки. С вами поступили несправедливо, но вы должны понять, как трудно за всем уследить из Пекина.

- Но и вы, генерал, должны знать, что между великими свершениями и грабительскими набегами нет ничего общего.

- Садитесь, ведь вы почетный гость, - сказал Го Син-лин, пропустив мимо ушей едкое замечание монгольского полководца.

Магсаржав с достоинством сел на указанное ему место. "И что это он заигрывает со мной? - подумал Магсаржав. - Ведь он же знает, что я не продамся".

Однако Го Син-лин рассуждал иначе. Каждый человек любит жизнь, и, если приговоренному к смерти предложить жизнь, он становится сговорчивее.

Генерал нажал кнопку звонка. Вошел дежурный офицер в сопровождении двух красивых китаянок. За ними бесшумно появились слуги с подносами в руках. Стол в одно мгновение был уставлен изысканными закусками и винами.

- Эти яства готовил для вас повар, приехавший из Пекина. Отведайте! Если вам все это придется по вкусу, я могу передать этого повара вам, сказал Го Син-лин, беря белые костяные палочки для еды.

- Боюсь, что у нас с вами вкусы разные, - небрежно заметил Магсаржав.

Го Син-лин одним глазом подмигнул девушкам. Те, как по команде, начали ухаживать за Магсаржавом.

- Если вы сейчас же не выведете этих девиц, я не скажу больше ни одного слова, - сердито сказал Магсаржав.

- Вообще-то нам, военным людям, не следует сторониться таких красавиц. Однако если вам это не нравится... - Генерал только повел бровью, и девушки мгновенно исчезли.

Магсаржав неторопливо налил себе стопку водки, выпил и стал закусывать. Го Син-лин из-под опущенных век наблюдал за строптивым монголом.

- Мы с вами люди военные, - начал через некоторое время Го Син-лин, поэтому лучше говорить откровенно. Монголия и Китай издавна сообща строили свое государство и по очереди управляли им. Однако в последнее время кое-кто у вас в стране, поддавшись подстрекательству иностранцев, вознамерился подорвать наше единство, вызвать смуту и нанести нашему общему делу непоправимый ущерб. Не хватит ли дрязг? Вы, почитаемый человек, должны помочь нам установить в стране порядок. И наше правительство никогда не забудет вашей услуги. Сопротивление бессмысленно. Уж кому-кому, а вам-то известно, что, если оно перерастет в вооруженную борьбу, нам придется пойти на крайние меры, и тогда мы вместе будем бесконечно сожалеть о случившемся.

Го Син-лин, прищурившись, смотрел на Магсаржава, как бы оценивая, какой эффект произвели на князя его слова.

- Вы выпили лишнего, генерал, и позабыли историю. Никогда мы вместе не строили свои государства. Всегда одно из них силой навязывало свою волю другому, а то, другое, поневоле подчинялось. Затем оба они попали под иго Маньчжурии и позднее все же добились независимости. Но потом вы силой захватили нашу страну. И еще вспомните, генерал, все-таки мы не были побеждены в открытом, честном бою, мне кажется, этого нельзя забывать, ответил Магсаржав и положил на стол палочки для еды.

- Но вы ведь не станете отрицать, что наше государство намного сильнее вашего? - сказал Го Син-лин, покраснев от раздражения.

- Пусть так, но вам, наверное, известна сказочка о том, как сокол, защищая свое гнездо, выклевал глаза волку, напавшему на него, - спокойно ответил Магсаржав.

Го Син-лин не выдержал, лицо его побагровело, он топнул ногой и вне себя закричал:

- Скотина! Безмозглый монгол! Да я только бровью поведу, и от вашей Монголии ничего не останется. Посмотрим, что тогда ты будешь делать со своим гнездом. Увести его!

Магсаржава увели и снова посадили за решетку.

Через несколько дней Ургу захватил Унгерн, гамины бежали, и Магсаржав был освобожден. И вот к нему в дом явился полковник Сапойлло.

- Барон Унгерн, которому всевышний поручил восстановить государство Чингис-хана, приглашает вас пожаловать к нему на прием, - сказал полковник.

Магсаржав не стал уклоняться от встречи, хотя был уверен, что союз с Унгерном не принесет Монголии ничего хорошего. Но Унгерн все же изгнал из Монголии гаминов. Это подкупало многих, и Магсаржав решил принять приглашение.

Ему было известно, что Сухэ-Батор с сопровождающими его лицами отправился в Советскую Россию, чтобы просить о помощи, и он решил пока с Унгерном не ссориться, чтобы выиграть время. Эту задачу он считал первостепенной.

Унгерн сообщил Магсаржаву свой план - вернуть на престол трех монархов и ликвидировать красных.

- Я надеюсь, что вы мне в этом поможете, князь, - заключил он.

- Но как же вы думаете это сделать? Ведь у вас и боеприпасов-то только что в переметных сумах. А у красных в руках вся Россия, - ответил Магсаржав.

- Нам поможет одна могущественная держава, - сказал Унгерн и встал. Он набил свою трубку табаком и закурил, все время поглядывая на Магсаржава.

А тот как ни в чем не бывало рассматривал убранство комнаты. Унгерн некоторое время стоял молча, попыхивая трубкой.

- Оружие мы купим у этой державы. Так что не беспокойтесь, - наконец сказал он.

- А деньги? - спросил Магсаржав.

Унгерн прошелся по комнате.

- К этому мы еще вернемся. Ведь богдо-гэгэн обещал нам помочь. Я твердо верю, что и вы нам поможете, - сказал Унгерн и сел рядом с Магсаржавом.

- Я дал клятву не щадя своей жизни бороться за независимость Монголии, - ответил Магсаржав. - Однако, как говорят: "Не видя горы, рано подбирать подол, не видя реки, не надо спешить снимать сапоги". Слова - это одно, факты - другое. Да по правде говоря, хотелось бы мне после гаминовской тюрьмы немного отдохнуть.

- Вы знаете Сухэ-Батора и его товарищей, которые поехали в Россию просить помощи у красных? - спросил Унгерн.

- Знаю, - бесстрашно ответил Магсаржав.

- Красная Россия - страна нищих. Красные хотят уничтожить таких людей, как мы с вами, людей божественного происхождения. Поэтому с ними надо покончить. А не то эта зараза распространится на весь мир. Я уверен, что вы это хорошо понимаете.

- Да, цели красных мне известны, - ответил Магсаржав.

На этом их беседа закончилась. А через несколько дней по предложению барона Унгерна богдо назначил Магсаржава своим военным министром.

Однако Магсаржав всячески мешал всеобщей мобилизации, и вскоре его, назначив министром по охране Западного края, удалили из столицы.

Весной монастырские улицы представляют собой сплошное месиво. Люди с трудом вытаскивают ноги из непролазной грязи. Поэтому в такое время пешеходов на улицах мало, и так будет до тех пор, пока горячее солнце не высушит грязь и она не превратится в пыль.

Хонгор с трудом несет огромный кувшин с водой. Он часто останавливается, тяжело дыша, и снова бредет по топкой грязи.

Вот и его хашан. Он открывает калитку, идет по двору и распахивает дверь в юрту. Учитель-лама сердито смотрит на юношу.

- Где ты столько времени шлялся? Хотел уморить меня? - Он вырывает из рук Хонгора кувшин и со всей силы бьет Хонгора по лицу. Он хотел ударить его еще раз, но Хонгор уклонился. Ламу это рассердило, он схватил палку, но юноша ловко ухватился за другой конец и рванул ее. Лама, не удержавшись на ногах, упал.

- Не трогайте меня. Попробуй сам принести этот кувшин, - сказал Хонгор, нахмурив брови.

Лама растерялся, он понял, что юноша вышел из того возраста, когда можно было безнаказанно давать ему пощечины.

- Ты что же, хочешь ударить учителя?

- Я вам не вьючный осел, - повторил Хонгор. "Попробуй только тронь, получишь такую сдачу, что будешь не рад", - говорил его взгляд.

- Ах, вот как ты меня благодаришь, негодяй, убирайся сейчас же прочь! крикнул лама.

- И уйду! Я уже давно решил это сделать, - сказал Хонгор и спокойно вышел из юрты. На улице он постоял, озадаченный. Куда же идти? И вдруг зашагал к окраине городка. Хонгор решил идти домой. Там за горой пролегает дорога, которая приведет его в родное кочевье.

К полудню стало припекать, но Хонгор не чувствовал жары. Одолев перевал, он пошел быстрее - спускаться было легче.

К вечеру похолодало, но Хонгор шел, не останавливаясь. Ветер продувал его насквозь. Он продрог. Но когда взошла луна и стало светлее, к Хонгору вновь вернулась бодрость, хотя усталость давала о себе знать. К ночи Хонгор уже с трудом передвигал ноги. Он хотел отдохнуть, но желание поскорее добраться до родной юрты было сильнее усталости. Проходя мимо одного айла, он увидел пасущегося стреноженного коня под седлом, но без узды. Сделав из треноги и поясного ремня недоуздок, юноша поймал коня и вскочил в седло. А на другой день вечером он подъезжал уже к своему хотону. Чувство радости смешалось в нем с чувством страха: он не знал, как отнесется к его приезду отец.

Должин со слезами обняла сына и долго целовала его. Затем она усадила его за стол и подала большую чашку каймака. Пришел Итгэлт и тоже сел за стол.

- Убежал? - спросил он сына.

Хонгор перестал есть и опустил глаза.

- Да, - тихо сказал он.

- Я так и знал. Это ты у Черного мыса бросил коня? - Итгэлт зло посмотрел на сына.

- Я шел пешком, - сказал Хонгор.

Итгэлт видел, что Хонгор ехал на коне и бросил его, и теперь хотел узнать, где сын достал коня.

- Чей конь у тебя был, сукин сын? - спросил Итгэлт, доставая кизиловый кнут.

- Я пришел пешком, - повторил Хонгор.

- Ты бы дал ему спокойно поесть, - вмешалась в разговор Должин, - он же ведь домой пришел.

- Помолчи! - крикнул Итгэлт и ударил Хонгора.

- Отец, не бей его! - Солонго вскочила с места и встала между отцом и братом. Но Итгэлт оттолкнул ее.

- Ты скажешь наконец, на чьем коне приехал? Украл, что ли? - Итгэлт еще раз ударил сына кнутом.

Но Хонгор молчал. Он только сильнее стиснул зубы.

"О, он уже настоящий мужчина, - удовлетворенно подумал Итгэлт, - весь в меня". Но уступить сыну не хотелось. Он ударил его еще дважды, но уже не так сильно. Затем бросил кнут и сел на кровать.

В юрте стало тихо, было только слышно, как всхлипывают Должин и Солонго.

- И какой отец так встречает сына? - дрожащим голосом сказала Должин и обняла Хонгора.

- Я его сегодня же отвезу обратно, - сказал Итгэлт.

- А я не поеду, - решительно сказал Хонгор, - ни за что!

- А я тебя свяжу.

- А я снова убегу, но тогда уже домой не вернусь.

- Не надо, сынок, так разговаривать с отцом, - попросила Должин.

- Ладно, пей чай, там видно будет, - сказал Итгэлт и позвал Галсана. Поезжай к Черному мысу. Там должен пастись темно-гнедой конь. Поймай его и приведи сюда, - приказал Итгэлт и, обращаясь к Хонгору, спросил: - Он оседланный?

- Я шел пешком, - упрямо ответил Хонгор.

- Возьми на всякий случай аркан, - сказал Итгэлт Галсану.

Галсан ушел, а вскоре он уже въезжал во двор, ведя оседланного коня.

Итгэлт не отправил сына в монастырь. Он понял, что юноша сдержит свое слово, и послал Галсана за его вещами. А коня он продал какому-то человеку, ехавшему в Ургу.

Прошло несколько дней. Неожиданно в хотон Итгэлта заехали высокие гости. Это были Хатан-батор Магсаржав и его люди. Князя высылали из столицы в Западный край.

- Мы поедем через Заяинский монастырь. Оседлайте нам добрых коней и дайте двух проводников, - попросил Магсаржав.

Итгэлт, узнав, кто к нему заехал, засуетился, приказал тотчас же оседлать лучших коней и приготовить для почетного гостя обильный обед.

Проводниками с Магсаржавом поехали Няма и Хонгор.

Хонгор в пути не мог оторвать глаз от прославленного полководца. Все в нем ему нравилось: и красивое лицо, и толстая черная коса, и кривая сабля с золотой рукояткой, отделанная серебром, и огромный маузер в деревянной кобуре. Няма ехал в хвосте колонны, он был страшно горд тем, что является проводником у самого Хатан-батора. В пути он все время молился и повторял про себя: "Боги послали мне свою милость, шутка ли, быть вместе с великим Магсаржавом. Может, и я попаду в святые".

К восходу солнца колонна подъезжала к монастырю. Во двор настоятеля гэгэна Заи въехали прямо на лошадях и спешились только у самой юрты.

Магсаржав передал повод Хонгору и с плетью в руках вошел в юрту.

Гэгэн не ждал гостей. Всю ночь он провел с дочкой Павлова и теперь еще спал. Спала и его подруга. Магсаржав нахмурился, решительно подошел к кровати и сдернул покрывало. Гэгэн проснулся и, не понимая, что происходит, крикнул:

- Как вы смеете! Кто ты такой?!

- Я тебе сейчас покажу, кто я такой! - ответил Магсаржав и выволок гэгэна из юрты. - В такое время, когда Монголию терзают вороги, когда все должны встать на ее защиту, ты развратничаешь?! Хороший пример подаешь ты своей пастве!

И Магсаржав на виду у всех стал хлестать незадачливого гэгэна плетью.

- Ой, убивают! Помогите! - завопил гэгэн, но вокруг себя видел только смеющиеся лица. Смеялся и Хонгор, уж очень жалок был глава Заяинского монастыря.

Магсаржав опустил плеть.

- Ну, вот что, я, Хатан-батор Магсаржав, приказываю тебе снарядить сто конников с запасными конями. Срок - два дня. Если мой приказ не будет выполнен, висеть тебе на первом же суку! Понятно?

Гэгэн, кивая головой, скрылся в юрте.

- Когда спорят святые, нельзя смеяться. Это грех, сынок, - шепнул кто-то на ухо Хонгору. Юноша обернулся, рядом стоял Няма, руки у него были молитвенно сложены.

В полдень они отправились в обратный путь. Хонгор время от времени сдержанно смеялся.

- Чертенок, зачем смеешься, ведь это грех! - возмущался Няма.

По небу поползли серые тучи, предвещая дождь. Подул прохладный ветер. Хонгор и Няма, хлестнув коней, поскакали галопом.

Хонгор был счастлив. Конь под ним был резвый, и юноша в упоении мчался по степи, навстречу ветру. Сегодня Хонгор впервые почувствовал себя мужчиной.

А Няма скакал позади, он не понимал, почему Хонгору так весело, и думал о том, что завтра ему снова пасти телят.

Хатан-батор Магсаржав со своими конниками прибыл в Улясутай. В составе его сотен был и Хояг, который присоединился к ним по пути в Кяхту. Он командовал полусотней.

Комендантом Улясутая был Ванданов, прибывший туда по приказу Унгерна. Он занимался мобилизацией монголов в унгерновскую армию, которая готовилась к походу на Советскую Россию. Прежде всего Унгерн хотел разгромить Временное народное правительство, которое находилось в Кяхте. Однако мобилизованные араты дезертировали, снабжение частей было поставлено плохо, комплектование войск лошадьми затянулось.

Ванданов был вне себя от ярости. Улясутайский правитель Чултэм явно саботирует его указания. И он вызвал Чултэма к себе.

В свое время Чултэм был правителем небольшого хошуна. Но в период автономной Монголии в боях против наступавших с юга китайских войск он прославился и был назначен в Улясутай.

Чултэм отлично понимал, что нужно в Монголии и китайцам и унгерновцам. Он одинаково ненавидел и тех и других.

- Мне все равно, какое будет в Монголии правительство, лишь бы моя страна была суверенным государством, - говорил этот смелый и любящий свою родину человек.

Именно по этой причине он всячески мешал работе Ванданова, видя в нем предателя родины. Более того, он уже отправил гонца к Временному народному правительству, прося срочной помощи.

- Я не могу прийти. Если ваш начальник хочет меня видеть, пусть явится ко мне, - заявил Чултэм посланцу Ванданова.

Получив такой ответ, Ванданов рассвирепел.

- Хорошо, я ему покажу, как надо выполнять мои приказы!

Вечером он послал к Чултэму десять офицеров. Они связали Чултэма и привезли его к Ванданову.

- Старый пес! Почему не явился ко мне по моему приказу? - закричал Ванданов.

- А ты не имеешь права командовать мной. Я правитель Улясутая, назначенный богдо-гэгэном, - с достоинством ответил Чултэм.

- Богдо-гэгэн... - Ванданов презрительно улыбнулся. - Сейчас командую здесь я и, как видишь, имею право не только вызывать, но и под конвоем к себе приводить.

- Это не потому, что ты силен. Просто мы по своей доверчивости допустили, чтобы на наши шеи сели такие, как ты, авантюристы.

- Я тебя расстреляю, - прошипел Ванданов.

- А что ты еще можешь сделать? - спокойно сказал Чултэм.

Ванданов понял, что этого человека не запугаешь и силой от него ничего не добьешься. Конечно, расстрелять его можно в два счета, но он был нужен. А кроме того, этот расстрел вызовет волнения среди монголов и тогда будет еще хуже.

- Вам что, жить надоело, что ли? Вы должны помочь мне в формировании армии, пригнать сюда необходимое мне число рекрутов, лошадей и доставить продукты питания. И тогда мы не только сохраним вашу жизнь, вы получите более высокий чин и титул, - уже мягко сказал Ванданов.

- Нет, жить мне не надоело, я на родной земле, ради которой работаю. Однако из страха потерять жизнь я не стану вместе с вами грабить свой народ и срамить свое имя.

- Вы ничего не понимаете! Нашего генерала Унгерна сам богдо-гэгэн благословил на поход против красных. Вы, наверное, забыли, что это мы вновь возвели вашего богдо на престол и сделали ваше государство независимым? Развяжите сановника! - приказал Ванданов адъютанту.

Чултэму развязали ноги.

- Ведь я не ребенок, зачем вы мне рассказываете сказки? Вы же политические банкроты и аферисты! - сказал Чултэм.

- Вы оскорбляете подданных русского царя!

- Какие вы подданные? Вашему царю надавали по шее! У вас нет родины! Вы - хлам истории, - крикнул Чултэм и вплотную подошел к Ванданову. Лицо Чултэма покраснело, он тяжело дышал.

Ванданов стал пятиться, потом остановился и истерически крикнул:

- Расстрелять!

В тот же вечер Чултэм был расстрелян.

Через несколько дней после этого события в Улясутай прибыл Магсаржав со своими сотнями. Ванданов его встретил с почетом.

- Благополучен ли был путь, великий полководец Халхи? - спросил Ванданов, беря под козырек.

Магсаржав, оглядев свиту Ванданова, приветливо улыбнулся.

- Приглашаю всех, господа, сегодня вечером присутствовать на перекличке моих сотен!

Магсаржав знал уже о самоуправстве Ванданова и расстреле Чултэма. Он твердо решил по прибытии в Улясутай арестовать Ванданова. Но сейчас сделать это он не мог: вся свита Ванданова была вооружена, и при аресте произошла бы стычка, а лишних жертв Магсаржав хотел избежать. Он решил арестовать Ванданова на перекличке.

Наступил вечер, сотни выстроились на поверку, все были уже предупреждены и только ждали сигнала своего командира.

На перекличку пришли офицеры Ванданова, но его самого не было. Магсаржав подозвал Хояга.

- Ванданов, видно, не явится, - сказал он командиру полусотни. - Возьми двух бойцов и доставь его во что бы то ни стало.

Началась перекличка. Белогвардейские офицеры с презрением смотрели на конников Хатан-батора.

- И эти безоружные хотят еще установить народную власть? - шепнул один офицер своему соседу. Он уже позабыл, что снаряженные лучшим английским, американским и японским оружием белые войска были разбиты сибирскими партизанами.

И тут по сигналу Магсаржава все офицеры были мгновенно схвачены.

А в это время Ванданов на рослом сером коне, сжимая в руке маузер, мчался к перевалу Танцын. Его по пятам преследовал Хояг с двумя бойцами.

Ванданов почувствовал, что Магсаржав не простит ему расстрела Чултэма, и решил бежать. Когда его офицеры поехали к Магсаржаву, он тайком вывел коня и помчался в Ургу. Но один конюх видел это и сказал Хоягу.

На ямщицких станциях, несмотря на то что Ванданов запугивал смотрителей, ему давали плохих коней, а Хоягу самых лучших. На Шротской уртонной станции Хояг догнал Ванданова и после короткой перестрелки задержал его.

На другой день Ванданов уже стоял перед Магсаржавом.

- Ты арестовал меня незаконно и за это будешь отвечать. Барон Унгерн тебя не погладит по головке, - нахально заявил Ванданов.

- А мне и не нужны его ласки, - ответил Магсаржав, - а за убийство Чултэма ты будешь расстрелян!

- Ты шутишь, Хатан-батор.

- Мне некогда этим заниматься.

- Но ведь я такой же монгол, как и ты.

- Чтобы называться монголом, надо иметь сердце, которое бьется за родину. А у тебя его нет, - ответил Магсаржав.

Перед расстрелом Ванданов плакал, кричал, ползал на коленях, прося сохранить ему жизнь, но это не помогло, он не избежал справедливого возмездия.

Сотни Магсаржава ушли из Улясутая. Они направились в вотчину дэрбетского хана Далая. Там нашли приют многочисленные белые банды, которые грабили местное население.

Весна вступала в свои права. Закуковали кукушки, деревья оделись листвой, земля покрылась зеленым ковром.

В лучах утреннего солнца полусотня Хояга по трое в ряд рысью шла по долине небольшой речки. Вдруг из-за сопки, лежавшей впереди, выскочил небольшой лошадиный табун. Его гнал широкоплечий статный монгол.

Хояг приставил к глазам бинокль.

- Не может быть! Это же Тумэр! - воскликнул Хояг и, остановив полусотню, галопом помчался навстречу старому другу.

Так Хояг еще раз встретился с Тумэром. Но как изменился Тумэр! Он похудел, лицо его было в рябинах, казалось, что он стал еще выше.

- Здравствуй, Тумэр-гуай. Куда путь держишь? Где пропадал? Почему так изменился? - забросал вопросами своего благодетеля Хояг.

Они присели. Хояг приказал полусотне сделать привал.

Не везло Тумэру в последнее время. После того как они с Бадарчи разбили отряд гаминов, он поехал к своему знакомому из Цэцэнсартульского хошуна, вместе с которым в свое время угонял лошадей. У него он провел несколько дней и поехал за женой и сыном. Ведь Тумэр еще не знал о смерти сына. Но в пути он почувствовал озноб, его начала бить лихорадка, губы стали сухие. Он едва держался в седле.

На перевале Тумэр спешился и немного отдохнул. Но сил не прибавилось. С трудом он взобрался на коня, ему не хватало воздуха, голова кружилась, казалось, что земля и небо поменялись местами.

Тут он повстречал охотников на сусликов. Кое-как он добрался до их палатки и упал без чувств.

Ночью у него начался бред. Охотники - это были муж и жена - сразу смекнули, что путник заболел оспой. Сами они уже перенесли ее и безбоязненно стали ухаживать за больным.

Больше месяца провалялся Тумэр, но болезнь не оставила его - началось осложнение. К исходу осени охотники перекочевали на свое стойбище и перешли жить в юрту. Тумэру они устроили удобную постель из войлока и продолжали ухаживать за ним.

К весне здоровье Тумэра стало заметно улучшаться, и он заскучал по жене и сыну. Он сообщил своему другу, где находится. Тот приехал и забрал его к себе, а выходившим Тумэра людям преподнес хадак и слиток серебра.

Переехав к другу, Тумэр совсем окреп и стал уже подумывать вновь пуститься в путь. Но как-то друг предложил Тумэру поехать вместе с ним на территорию дэрбетского Далая-хана за лошадьми. Тумэр отрицательно покачал головой.

- Нет, туда я не поеду, - сказал он. - У меня есть с кем свести счеты. Пока не угоню лучших коней у богача Дамбы из Баторбэйльского хошуна и не съем его священной овцы, я не успокоюсь. Пусть знает, кто такой Тумэр.

И вот вместе со своим другом Тумэр через несколько дней был уже в Баторбэйльском хошуне. Остановились они в горах. Тумэр обычно перед "операцией" всегда отдыхал. Однако на этот раз он не мог уснуть и весь день, попыхивая трубкой, смотрел на долину с черными юртами. В одной из них сейчас томится его Дулма. Сколько времени она уже ждет его? Не знает она, что сейчас он совсем рядом, что скоро они увидятся. От нетерпения Тумэру казалось, что солнце стоит на месте.

- Сегодня ночью я заберу своих, завтра день будем отдыхать, а вечером из священной овцы приготовим ужин. А табун угоним послезавтра. Он у меня узнает, как разлучать отца с сыном и заставлять страдать ни в чем не повинных людей, - сказал Тумэр и снова надолго приковал взгляд к долине.

Радость близкой встречи с женой так взволновала Тумэра, что он стал мысленно беседовать с Дулмой, перебирая в уме самые ласковые слова, которые он скажет ей при встрече. Не знал Тумэр, что Дулмы давно уже нет в этом хотоне.

Наконец наступила ночь. Друзья сели на коней и спустились в долину.

Тумэр ночью видит, как кошка. Он всегда находит самый прямой путь к цели. По только ему ведомым признакам он сразу узнавал, кому принадлежит юрта, куда надо зайти, или табун, который он хотел угнать. Однако в эту ночь он не мог найти своей юрты. По лаю дворовой собаки он узнал юрту старика, который жил по соседству с ними, и, войдя к нему, спросил, где живет Дулма. И тут он узнал, что Дулма еще прошлой зимой уехала, а куда - неизвестно. Тумэр молча закурил, затем тихо спросил:

- С сыном?

Старик, чтобы не расстраивать Тумэра, ответил утвердительно, но если бы в эту минуту Тумэр на него посмотрел, он сразу догадался бы, что старик говорит неправду. На обратном пути Тумэр молчал. Одна мысль все время сверлила мозг: куда уехала Дулма?

- Всю Халху обыщу, а найду. Но Баторбэйльский хошун узнает, какого врага он нажил. Я здешним богатеям обломаю бока, - прошептал Тумэр.

На рассвете они подъехали к скалистой горе, где стали дожидаться ночи. Тумэр лег на спину и за весь день не проронил ни одного слова. А вечером он уже скакал галопом, держа путь к усадьбе врага.

Не подозревая, какой гость появится сейчас в юрте, Дамба вместе с детьми сел ужинать.

И тут дверь юрты распахнулась, и вошел Тумэр.

Дамба обомлел. Глаза его виновато забегали. Он сразу узнал незваного гостя.

- Здравствуй, Тумэр. Куда путь держишь? Садись, гостем будешь. - За ласковым обращением он старался скрыть свой испуг, с трепетом ожидая, что скажет Тумэр.

- За тобой приехал. Хочу волкам на ужин подбросить жирную тушку. Едем, а не то силой поволоку, - спокойно, но зло сказал Тумэр.

- Тумэр, что ты говоришь, ведь у меня жена, дети. Пощади! Будь милосерден! - захныкал Дамба.

- У меня тоже были жена и сын. Но разве ты с этим посчитался? Что же ты у других просишь милосердия, когда сам его не оказываешь? Ты думал, что на овечку напал? Ошибся! Едем!

- Даю тебе коня, вола и саженный хадак. Только пощади мою жизнь, сложив молитвенно ладони, сказал Дамба. На лбу у него выступил холодный пот.

- Зря стараешься, едем! - в третий раз повторил Тумэр и положил руку на плечо обезумевшего от страха богача.

- Не поеду я! - изо всех сил крикнул Дамба и бросился к двери. Но Тумэр схватил его за руку и притянул к себе.

На крик Дамбы прибежали два батрака, они бросились на защиту хозяина, но друг Тумэра свалил их на землю.

Тем временем Тумэр связал Дамбу. И тут дети Дамбы в один голос закричали:

- Не трогайте папу! Это наш папа!

Крики детей смягчили сердце Тумэра. Не зная, что предпринять, он стоял в нерешительности. А дети плакали и сквозь плач повторяли: "Не трогайте папу!"

- Ладно, ради ребятишек оставляю тебе жизнь. Но коней не ищи, - сказал Тумэр и вышел из юрты.

Этой ночью у Дамбы пропало тридцать лучших скакунов.

Дамба послал в погоню людей, но Тумэр с лошадьми будто сквозь землю провалился.

А осенью из табунов Баторбэйльского хошуна снова угнали свыше пятидесяти лучших коней. Так Тумэр мстил богачам за жену и сына.

Всю зиму Тумэр пытался найти следы исчезнувшей жены, но безрезультатно. Весной он снова наведался в Баторбэйльский хошун и на этот раз угнал двадцать коней у самого хошунного князя. Тот пришел в ярость. Табунщиков он запорол чуть ли не до смерти, во все хошуны были посланы бумаги с просьбой изловить наглого конокрада. Но теперь всем было не до Тумэра, страна переживала смутное время, и никто не обратил внимания на жалобы хошунного правителя.

Тут-то и повстречал Тумэр полусотню Хояга.

Долго Тумэр рассказывал Хоягу про свои злоключения. Когда он кончил, Хояг с сожалением посмотрел на него.

- Неладно у вас получается. Вы же сильный и смелый человек, а в такое трудное время, как трусливый заяц, уклоняетесь от борьбы и думаете только о своих интересах.

Тумэр с удивлением уставился на Хояга. Такое ему еще никто не говорил. Но он не рассердился.

- У меня не было другой правды. Я хотел жить мирно, но мне не дали, сказал он в свою защиту.

- Что значит - мирно? В своей юрте сидеть? И это, когда народ поднялся, чтобы сбросить со своих плеч не только ноёнов и богачей, но и их иностранных покровителей? И какую правду вы искали? - И Хояг рассказал Тумэру, за какую правду они борются под руководством Магсаржава.

- Но ведь я тоже помогал беднякам, - тихо сказал Тумэр.

- Сейчас надо думать не о чашке супа на сегодняшний день. Надо биться за лучшее будущее. Нет, Тумэр, тебе надо сворачивать на другую дорогу.

Тумэр жалко улыбнулся. Что же делать? Слова Хояга были суровыми, но они не обидели его, в них было много правды. Тумэр задумался.

- Знаешь что? Возьми-ка ты этих коней себе, - неожиданно предложил он.

- Это тоже дело, но и вы идите к нам.

На горизонте показалась главная колонна войск Магсаржава, спускавшаяся с перевала. Весело трепетали на ветру флажки и знамена, ярко поблескивало на солнце оружие бойцов.

Тумэр долго смотрел на извивающуюся цепочку конников.

- А как ты думаешь, примет меня Хатан-батор в свое войско? - спросил он.

По узкой, покрытой толстым слоем снега тропе, идущей через лес, медленно ехал всадник. На правом боку у него висел маузер, на левом русская кавалерийская сабля.

В лесу было тихо. Изредка с верхушек деревьев на землю падали пухлые хлопья снега, сверкавшие на солнце. Конь с трудом передвигал ноги, видно, всадник давно не давал ему отдыха. Это был Эрдэнэ. С тех пор как он ускакал от белогвардейцев, прошло уже несколько дней, но Эрдэнэ и сейчас не знал, куда и зачем едет. Да и не хотел знать. До сих пор у него в ушах стоит крик того мальчугана: "Папа, мой папа!" И ему казалось, что это он виноват во всем, что это он привел белых в Ургу.

Конь вдруг остановился. Эрдэнэ ударил его несколько раз каблуками, но конь не двигался. Эрдэнэ спешился и повел коня в поводу. Идти ему мешало оружие, и тогда он бросил в снег и маузер и саблю. Стало легче, ему даже показалось, что он расстался с совершенно ненужными предметами. "Пока на свете существует оружие, у людей не будет счастья", - пробормотал Эрдэнэ. Вдруг ему показалось, что его кто-то окликнул. Он обернулся. Его догонял на коне какой-то вооруженный человек. В поводу он держал запасного коня.

Эрдэнэ остановился. Человек подъехал и сдвинул на затылок огромную лисью шапку - ловуз. Эрдэнэ без труда узнал своего старого знакомого, Даржа-батора.

- Здравствуй, Даржа-батор, откуда ты появился?

- Здравствуй, здравствуй. Да вот заприметил я тебя еще вчера. Думаю: куда это Эрдэнэ собрался? И поехал за тобой. А ты что же оружие бросил? Негоже так, не то время.

Эрдэнэ опустил голову и ничего не ответил. Даржа-батор спешился и присел на корточки. Оба закурили.

- Так куда же ты направляешься? - спросил через некоторое время Даржа-батор.

Эрдэнэ рассказал, что с ним произошло несколько дней назад.

- А сейчас сам не знаю, куда податься, - заключил он свой рассказ. Мне и во сне не снилось, что я в этой глуши повстречаюсь с вами.

- Не такая уж тут глушь. Эта дорожка ведет прямо к Сухэ-Батору. Он собирает войско, чтобы изгнать из Монголии и гаминов и унгерновцев. Я еду к нему, - сказал Даржа-батор.

- А меня он примет? Ведь я служил у белогвардейцев.

- Примет. Бери, брат, свой маузер и саблю, я их подобрал. - И Даржа-батор протянул Эрдэнэ брошенное им оружие.

Так у Эрдэнэ появилась в жизни новая цель.

На третьи сутки Эрдэнэ с Даржа-батором прибыли в караул Худэр, где Сухэ-Батор комплектовал свои сотни.

Даржа был хорошо знаком с Сухэ-Батором. Он рассказал ему все, что знал об Эрдэнэ и как он его встретил.

- Сегодня нам дорог каждый патрон, - обращаясь к Эрдэнэ, сказал Сухэ-Батор, - а вы хотели бросить оружие. Враги терзают нашу землю, они еще сильны. В одной только Кяхте еще тысячи гаминов. А в Урге и в западных аймаках полно белогвардейцев. Всех их можно изгнать только оружием. Нам сейчас нужно быть едиными в борьбе, и тогда мы добьемся победы. И в этом нам помогут русские рабочие и крестьяне, Советская власть, большевистская партия... Сейчас нас еще мало, но мы все равно победим.

Эрдэнэ не помнил, где он уже слышал о большевистской партии, но эти слова были ему знакомы. И вдруг в памяти всплыл образ Петра. Ну конечно же, это он говорил Эрдэнэ о большевиках и о том, что они помогут Монголии, когда свергнут царя и создадут свое правительство. Выходит, что Петр оказался прав, а не Эрдэнэ, когда он возражал Петру. О, небо, какой он был глупый!

- Возьми этого человека в свою полусотню и обучи его военному делу. Оружие у него есть, - сказал Сухэ-Батор командиру, прибывшему по его приказанию. Эрдэнэ посмотрел на вошедшего и узнал в нем Доржи.

- Здравствуй, Доной! Ты откуда? - Доржи протянул Эрдэнэ руку.

- Здравствуй, Доржи. Вот попал сюда.

Сухэ-Батор нахмурил брови и с недоверием посмотрел на Эрдэнэ.

- Почему же Доной? Ведь вы сказали, что вас зовут Эрдэнэ? - спросил он.

Эрдэнэ растерялся, не зная, как все объяснить. Потом он подробно рассказал Сухэ-Батору о своей жизни. Беседа затянулась, Сухэ-Батора интересовали мельчайшие подробности.

- А с женой вы поступили слишком жестоко, - сказал он.

- Но ведь она меня оскорбила.

- Тяжелая жизнь и до преступления доведет! Может быть, она была и не так уж виновата. Подумайте об этом хорошенько.

Эрдэнэ стал бойцом первой полусотни Народно-ополченческой армии. С каждым днем число бойцов увеличивалось, к Сухэ-Батору шли со всех концов Монголии. Шли конные, шли пешие, шли с оружием и без оружия, обутые и босые, шли все, кто не мог больше жить под гнетом своих и чужеземных господ.

Подобно тому как из родников и ключей образуются ручьи, из ручьев реки, а из рек - моря, так и из глухого недовольства в отдаленных айлах и хотонах образовались реки народного гнева, слившиеся в бушующее море. И море забурлило, поднимая огромные волны, сметающие все на своем пути.

Многие иностранные наблюдатели недоумевали. Откуда отсталая, истерзанная страна берет силы для борьбы с многочисленными врагами? Откуда у кочевников такая организованность? Им было не понять, что на борьбу поднялся народ, поднялся за свою долю, за лучшую жизнь. Понял он, что ни богдо, ни святые не помогут ему добиться довольства и счастья. Простые араты очнулись от векового сна, услышав грохот великой революции в России. Вот и сплотились они в справедливой борьбе за свободу своей страны. И ничто уже не могло их остановить: ни лживые пророчества богдо, ни обещания барона Унгерна, ни жестокости гаминов.

Части Народно-ополченческой армии в нескольких сражениях с гаминами одержали победу. Это воодушевило бойцов. В этих боях отличился Эрдэнэ, он получил благодарность от самого Сухэ-Батора.

Шестнадцатого марта 1921 года Народно-ополченческая армия выступила, чтобы освободить от гаминов Кяхту. Китайскому командованию был послан ультиматум о капитуляции, но оно его отвергло. Тогда Сухэ-Батор отдал войскам приказ:

"Мы предложили врагам сдаться, но они не приняли наш ультиматум. Теперь у нас нет другого пути, кроме как применить оружие. Этот бой решит, быть или не быть Монголии под пятой оккупантов. Каждый, у кого в жилах течет кровь монгольской матери, а в груди бьется сердце патриота, должен сегодня драться бесстрашно. Враг превосходит нас силами, но мы находимся на своей земле и должны победить. Если кто-нибудь боится, пусть уходит!"

В полночь войска Сухэ-Батора разделились на три колонны и заняли позиции в ожидании сигнала.

На рассвете они пошли в наступление. Вначале гамины растерялись, но потом пришли в себя и стали оказывать упорное сопротивление. Но тут вступила в дело артиллерия. Это внесло в их ряды расстройство. Некоторые части стали отступать. Тогда сотни Сухэ-Батора ринулись в атаку. К вечеру Кяхта была освобождена.

Доржи вскинул винтовку.

- Ну где тут ваш шелк и бархат? - громко крикнул он. - Говори правду, а то пулю получишь!

Старый китаец упал на колени.

- Веди нас в склады, да поживей!

Старик открыл склады.

- Берите, ребята, сколько можете. Это теперь все наше, раз мы их победили, - гордо сказал Доржи.

Эрдэнэ тоже вошел в склад, где были сложены товары. Солдаты стали разбирать штуки шелка. Некоторые брали сразу по три-четыре, с трудом взваливая их на плечи.

Эрдэнэ вспомнил о Долгор. Неужели они никогда больше не встретятся? "Я все-таки слишком сурово обошелся с ней. Она вместе со мной делила все невзгоды. Может, верно - тяжелая жизнь ослепила ее. Бедная, она ведь никогда не носила шелковой одежды", - подумал он и взял кусок голубого шелка с красивым узором.

- На дэл сколько его надо? - спросил он у стоявшего рядом Доржи.

- Если воину-победителю, то целую штуку, а для обыкновенного человека всего двенадцать ам*, - ответил Доржи и засмеялся.

______________

* Ам - мера длины, равная квадрату по ширине материала.

Эрдэнэ отрезал двенадцать ам и, аккуратно сложив шелк, спрятал его за пазуху.

- Ты что, скромничаешь? Возьми весь кусок, - сказал Доржи.

На следующее утро полусотню Доржи построили раньше других. Вскоре к бойцам подскакал Сухэ-Батор. Лицо его было хмурым.

- Вы солдаты Народной армии, а не грабители. То, что вчера награбили, тотчас же принести сюда.

Солдаты молчали.

- Командир ваш отстраняется от командования полусотней и будет наказан бандзой. Командиром полусотни назначается Даржа-батор. Помните, что тот, кто возьмет у мирного населения хоть иголку, будет отдан под суд, - громко сказал Сухэ-Батор.

- Командир! Бить бандзой могли только в армии богдо. Ведь нам говорили, что наша народная власть откажется от телесных наказаний, - сказал один из солдат.

Сухэ-Батор улыбнулся.

- Так ведь грабежом тоже занимались только в армии богдо, значит, и наказание должно быть таким, как там.

Солдаты засмеялись, затем разбрелись по палаткам и принесли все, что взяли на складе. В последнюю очередь подошел Эрдэнэ. Он вытащил из-за пазухи аккуратно завернутый в бумагу кусок шелка.

- Это что? - спросил Сухэ-Батор.

- Шелк на дэл.

- Разверни.

Эрдэнэ осторожно развернул сверток.

- Для кого? - спросил Сухэ-Батор и ласково посмотрел на Эрдэнэ.

- Для жены, - тихо ответил Эрдэнэ и опустил глаза.

Сухэ-Батор вызвал начальника хозяйственной части.

- Шелк, который подарил мне бэйс Сумьяа, передай Эрдэнэ, - сказал он. Затем снова обратился к солдатам: - Задача Народной армии благородна, не к лицу нам грабить мирное население. Помните об этом.

Через несколько дней к Кяхте подошли конные сотни барона Унгерна во главе с гуном Баяром. Они атаковали войска Сухэ-Батора. Бои были короткие, но жестокие. Эрдэнэ снова отличился и снова получил благодарность.

Понеся потери, конница Баяра отступила, а Народно-ополченческая армия стала готовиться к обороне. Разведка донесла, что на Кяхту идут главные силы Унгерна.

И вот наступили решающие дни. Части Сухэ-Батора занимали выгодные позиции на гребнях сопок. Весеннее солнце палило жарко, но в окопах было прохладно. Все ждали атаки унгерновцев.

Наконец они появились и пошли в наступление. Бой разгорался. К врагам подходили все новые подкрепления, превосходство в силах было на их стороне. К полудню белогвардейцы стали теснить части Народной армии. Положение стало критическим.

Сухэ-Батор вызвал к себе Эрдэнэ.

- Вот письмо. В нем изложена просьба о помощи к командиру сто третьей бригады Красной Армии, которая стоит в Дэд-Шивээ. Бери самого быстрого коня и скачи. В случае опасности письмо уничтожь. От того, как ты выполнишь это задание, зависит успех боя. Понял?

- Погибну, а письмо передам, - сказал Эрдэнэ.

- Зачем же погибать, надо вернуться живым.

Через несколько минут Эрдэнэ уже скакал по направлению к Дэд-Шивээ. По нему открыли огонь, но он благополучно миновал опасную зону. Через три часа он был уже на месте и передал письмо командиру бригады. В это время в кабинет без доклада вошел высокий военный. Он подошел к командиру и спросил, что это за письмо. Тот ответил. Только тогда он посмотрел на сидевшего у стола Эрдэнэ. Лицо военного вдруг расплылось в широкой улыбке.

- Эрдэнэ! А ведь я был уверен, что с тобой встречусь! - Он подошел к Эрдэнэ и обнял его.

- Петр... ты жив и здоров, дорогой! - выпучив от удивления глаза, воскликнул Эрдэнэ.

- Не только жив, но еще и тебе помогу, - ответил Петр.

- Так вот, комиссар, Сухэ-Батор просит срочной помощи, - сказал командир, обращаясь к Петру.

- Раз Советское правительство обещало помочь Народному правительству изгнать из Монголии белогвардейские банды, значит, мы должны сделать это. Кроме того, я эту помощь давно обещал Эрдэнэ, еще тогда, когда он служил у Итгэлта, а я - у Павлова, - сказал Петр и обнял Эрдэнэ.

Бригаду подняли по тревоге. Во главе колонны скакал и Эрдэнэ.

Белогвардейский генерал Резукин, набрав в Сайдванском и Луу-гунском хошунах около трех тысяч рекрутов, стоял у Унгерна на правом фланге.

Резукину была поставлена задача ликвидировать образованное в Кяхте Временное народное правительство Монголии и, соединившись с главными силами Унгерна, начать наступление на Советскую Россию.

Одним из полков у Резукина командовал Павлов. Во время формирования полка Павлов приехал к Итгэлту.

- Ну, друг, мы вступаем в смертельный бой с красными. Нам нужны и солдаты, и кони, и продовольствие. Советую тебе лично встретиться с генералом Резукиным и пообещать ему не менее десяти коней и столько же волов. А то они все равно будут конфискованы.

- Неужели надо отдать даром?

- Одно дело обещать, а другое - дать. Понял? - ответил Павлов и раскатисто рассмеялся. - Ничего, друг, после победы над красными мы будем ходить по золотым дорожкам.

- А одолеете? - спросил Итгэлт.

- Одолеем. Их война и голод совсем доконали. Разобьем в пух и прах и возродим великую Россию, - высокомерно заявил Павлов.

- Не знаю. Если бы кто другой сказал, не поверил бы я, а тебе верю... А когда мне надо встретиться с твоим генералом?

- Хоть завтра, он в Заяинском монастыре. Хочешь, поедем вместе?

- Ладно.

Итгэлт не верил, что Унгерн и его генералы, не имеющие своей территории и средств, победят. Но он хотел сохранить свое имущество и решил, что Павлов ему дал правильный совет.

И вот утром Должин достала из сундука новый хадак для генерала, а Галсан оседлал Итгэлту коня.

- Ты все-таки не веришь в нашу удачу. А пора бы поверить, - сказал Павлов по дороге в монастырь.

- Откуда ты взял? Кому же мне верить, если не тебе? Только сделай так, чтобы я больше ничего не давал, - сказал Итгэлт и угодливо засмеялся.

- Мы у тебя можем ничего не брать. У нас хватит всего. Это же тебе нужно прежде всего, ну и нам не помешает.

- Я тебе верю.

- Мы еще, друг, тут такое понастроим!

- Это хорошо. Я припрячу капиталец. Можно и суконную фабрику открыть, сказал Итгэлт.

Однако про себя он подумал: "Вряд ли ты, друг, вернешься с войны живым. Какое уж тут "понастроим"!"

Приехав в монастырь, Павлов и Итгэлт отправились на прием к генералу Резукину. В это время у генерала сидели правители хошунов, и он им читал указ богдо о мобилизации солдат, лошадей и продовольствия.

Улучив удобный момент, Итгэлт подошел к генералу.

- Здравия желаю, ваше высокопревосходительство, от всего сердца вношу свою маленькую лепту - соответственно моему небольшому состоянию - на великое дело возрождения нашего государства: десять лучших коней и десять крупных волов, - сказал он и протянул генералу хадак.

Слова Итгэлта перевел Павлов.

Генерал, приветливо улыбаясь, принял подарок.

- Слышите, правители, что говорит этот монгол? Вы все должны быть благодарны за то, что мы возвели богдо-хана на престол, и с верой в наше дело должны помогать нам, - сказал генерал и, обняв Итгэлта, похлопал его по спине. - Если вы хотите служить в моей армии, я готов вас назначить помощником командира полка, - добавил генерал, обращаясь к Итгэлту.

- Ничтожный раб страдает всеми болезнями и потому не может принять этот высокий пост, - отшутился Итгэлт и стал медленно пятиться к выходу.

- Ну, это делается по доброй воле, принуждать я вас не стану.

Через несколько дней в округе прошла мобилизация лошадей и продуктов питания, забирали поголовно все, но Итгэлта не беспокоили.

Весною части Резукина выступили в поход на Кяхту. Вместе с войсками старшим ламой ехал Жамбал. Перед выездом войска получили благословение самого Зая-гэгэна. Зая-гэгэн был в форме белогвардейского офицера, за поясом у него торчал пистолет. Все солдаты прошли перед ним, склонив голову, и он каждого благословил святым жезлом.

Впереди колонны шел полк монгольских солдат под командованием Павлова. Помощником командира полка был тайджи Пурэв. Он был в голубом шелковом дэле, подпоясанном желтым шелковым кушаком, в мерлушковой папахе, с княжеским гербом.

Войска Резукина централизованного снабжения не получали и занимались грабежом населения. Забирали и людей. Но монгольские солдаты группами дезертировали из частей Резукина, вызывая ярость и генерала, и его офицеров.

У караула Зэлтэр полк Павлова, идя в авангарде, столкнулся с передовым охранением советско-монгольских войск. Завязался бой. Шел он более трех часов. К полудню все было кончено - монгольские солдаты разбежались, и офицеры Резукина остались без войска. Лишь около полусотни белогвардейцев продолжали еще сражаться. Среди них оставался один монгол. Это был Пурэв. Оказался он в этой группе не потому, что был храбрым, напротив, при первых же выстрелах он скрылся в кустах и во время боя даже не поднял головы. Но когда увидел, что последний белогвардеец бежит к своему коню, тоже бросился к лошади. Тут он и нашел свой конец, сраженный меткой пулей. Белая папаха отлетела в сторону, и ее растоптали копыта промчавшихся лошадей. Это бойцы Сухэ-Батора преследовали убегавших белогвардейцев. Так погиб еще один предатель своего народа, искавший славы и почестей в стане врага.

В этом бою участвовал и Эрдэнэ. Сейчас он мчался в головной группе. В руках у него был только маузер, но стрелял он редко. Впереди, шагах в ста, прижавшись к лошадиной шее, скакал широкоплечий белогвардейский офицер. Он все время оборачивался и стрелял в Эрдэнэ из пистолета. Это был Павлов, но Эрдэнэ не узнал его. Конь у Эрдэнэ был резвее, и расстояние между Эрдэнэ и Павловым с каждой минутой сокращалось. Но вот выстрелил Эрдэнэ. Пуля попала в голову коня, тот грохнулся наземь, и Павлов выскочил из седла. При падении он выронил пистолет и теперь, испуганно озираясь, искал оружие. Но Эрдэнэ был уже возле него и, спрыгнув с коня, наставил на него маузер.

Павлов медленно поднял руки, и тут их взгляды встретились.

- Эрдэнэ! - радостно воскликнул Павлов, узнав своего преследователя. Он опустил руки и подошел к Эрдэнэ.

- Стой! - повелительно крикнул Эрдэнэ.

Из ссадины на лбу Павлова сочилась кровь и, смешиваясь с потом, стекала по лицу. Облизывая растрескавшиеся губы, он тяжело дышал.

- Как ты попал сюда? - спросил Эрдэнэ и хотел было уже вложить маузер в кобуру.

Но в это мгновение Павлов, бросившись на Эрдэнэ, ухватился за маузер. Эрдэнэ сильно толкнул Павлова в грудь. Тот упал на спину. Эрдэнэ поднял пистолет.

- Эрдэнэ, что ты хочешь делать? - встав на колени, жалобно проговорил Павлов. - Ведь мы же друзья, ты знаешь мою жену и дочь. Пощади мою жизнь!

Павлов заплакал, продолжая просить:

- Пощади мою жизнь! Ведь у меня, как и у тебя, - дети, пощади!

"Такой сильный мужчина и так унижается, - подумал Эрдэнэ, - может, он и не виноват, что попал к белогвардейцам? Зачем же увеличивать число сирот на земле?"

- Ну вот что, - сказал Эрдэнэ, - убирайся на все четыре стороны, но если снова возьмешься за оружие, то смотри!..

Павлов, еще не понимая, что его отпускают, пробормотал:

- Куда же я пойду?

- Куда хочешь.

- А ты не выстрелишь в спину?

- Уходи!

Павлов, оглядываясь, медленно побрел к видневшейся впереди сопке. Затем он зашагал торопливо и вскоре скрылся из виду.

Вечером Эрдэнэ рассказал Петру о встрече с Павловым.

- Отпустил я его, жаль мне его стало, - сказал Эрдэнэ.

- Смотри, отпустишь бешеную собаку, она заразит других, - сказал Петр.

- Он стоял на коленях, просил пощадить его ради жены и дочери.

- Знаешь, Эрдэнэ, революция - это не шутка и не игра. Тут или сам гибнешь, или губишь врага. Этот Павлов оружие не сложит, уже завтра он снова пойдет против тебя и твоих товарищей, и уж от него пощады не жди.

- Не может быть!

- Увидишь. Гуманно относиться к злобному и коварному врагу не следует, запомни это.

На следующий день на рассвете после артиллерийской подготовки на позиции монголо-советских войск пошли в наступление главные силы Резукина. Однако, встретив пулеметный огонь, они залегли.

Не имея достаточно боеприпасов и не желая ввязываться в затяжной бой, Резукин решил разбить неприятеля внезапной кавалерийской атакой. Скрытно он отправил на правый фланг более тысячи кавалеристов, которые лавой пошли на позиции монголо-советских войск. Однако при первой же контратаке они разбежались. Офицеры пытались удержать солдат силой оружия, но солдаты их перестреляли.

Вечером перед заходом солнца соединение Резукина было разгромлено, часть его была уничтожена, часть разбежалась, а часть попала в плен.

Жамбал убегал без оглядки. По дороге его догнал Павлов, он посадил незадачливого ламу на своего коня, и они поскакали вместе.

- Ничего, мы еще повоюем, - цедил сквозь зубы Павлов. - Нам жить с ними под одним солнцем нельзя.

Жамбал молчал, он не знал, что ему делать дальше.

"А что, если я этого русского сдам красным? Может, тогда и жизнь свою спасу, да и награду еще получу, - подумал Жамбал. - Но как это сделать? Не справлюсь я с ним".

Они сделали привал в лесу - надо было дать коню отдых. Изредка до их слуха доносились выстрелы. Павлов присел по нужде, и тогда Жамбал сзади ударил его прикладом по голове. Павлов потерял сознание, и Жамбал связал его. Когда Павлов очнулся, Жамбал взвалил его на седло, а сам пошел пешком, ведя коня в поводу.

- Что ты хочешь делать? - задыхаясь, спросил Павлов.

- Сдать тебя красным.

- Мы же с тобой единомышленники!

Жамбал не ответил.

- Пощади мою жизнь, не делай этого! - взмолился Павлов.

Жамбал продолжал молчать.

- Ведь красные убьют и тебя, - попытался Павлов припугнуть Жамбала. Лучше уж ты меня здесь сам расстреляй!

Жамбал разгадал замысел Павлова.

- Эх, дружище, не хитри, я же не ребенок, - сказал он.

- Я хочу служить верой и правдой Народной власти, поэтому я и привез вам этого белогвардейского офицера, - сказал Жамбал, повстречав разъезд Народно-ополченческой армии.

Допрашивал Павлова Петр, тут же находились Жамбал и Эрдэнэ. Павлов понял, что сейчас ему уже не уйти.

- Жаль, что я тебя не прикончил в свое время, - глядя на Петра, зло проговорил Павлов.

- Всех-то не прикончил бы, голубчик, - спокойно ответил Петр.

- Вы уничтожили лучших людей России! Уничтожайте и меня! Просить вас о пощаде не собираюсь, не ждите! - И Павлов плюнул.

- Это ты правильно сказал, на нашу милость не надейся, таких, как ты, надо уничтожать, - ответил Петр.

- Они погубили Россию, а теперь собираются погубить и Монголию. А вы, темные бараны, пошли за ними, - сказал Павлов, обращаясь к Эрдэнэ.

- Помолчи лучше! Я видел, как вы у нас хозяйничали. Мы хоть и темные, но умеем отличить белое от черного! - крикнул Эрдэнэ.

Вечером Павлова расстреляли.

- Вот видишь, Эрдэнэ, - говорил Петр, когда они укладывались спать, он ведь сегодня не одного нашего солдата уничтожил. А ты его тогда отпустил.

Эрдэнэ тяжело вздохнул. Опять Петр оказался прав.

Загнав овец, Дулма решила поужинать. В задумчивости она съела чашку простокваши, сидя у очага. Из головы не шел Тумэр. Куда он пропал? Ведь обещал же скоро вернуться, но прошло уже около двух лет, а его все нет и никаких вестей не шлет. В первые дни она каждую ночь прислушивалась, не едет ли муж. Когда лаяла собака, она каждый раз выходила и, опечаленная, вновь возвращалась в юрту и плакала. Но потом она и плакать перестала.

Так прошел год. Трудно было жить одинокой да еще красивой женщине. Разве ее оставят в покое? Того, кто особенно приставал к ней, она гнала палкой, доходило дело и до ножа. И ее возненавидели, стали мстить, притеснять, стали обвинять в том, что она незаконно живет на чужой земле.

Она уже совсем собралась уехать, но ее остановила мысль, что Тумэр вернется сюда, а ее здесь не будет. Но дни шли, а Тумэр не возвращался. Чувство горькой обиды порой охватывало Дулму. Почему он бросил ее? Неужели оказался таким, как все? Но обида быстро проходила, она не верила, что Тумэр мог бы поступить так подло, наверное, с ним что-нибудь случилось. Но и эта мысль не приносила утешения. Так она и мучилась каждый день, то веря, что счастье ей вновь улыбнется, то опять приходя в отчаяние.

Она встала, чтобы приготовить постель. В это время залаяла собака. Послышался топот лошадиных копыт.

- Эй, отгони пса! - крикнул кто-то басом.

Дулма вышла из юрты. Она узнала сына местного богача, Балдана, с ним было еще двое.

- Здравствуй, красавица! Как живешь?

- Здравствуйте, как вы поживаете?

- Что, о муже ничего нового не слышно?

- Нет.

- Тогда принимай нас, втроем мы утолим все твои печали!

Насильники спешились и поволокли Дулму в юрту. Она сопротивлялась, кричала, кусалась, но что она могла поделать одна с тремя сильными мужчинами? На крики пришли две соседские старушки, но их легко выставили за дверь.

Всласть натешились над Дулмой незваные гости.

- Мы еще приедем, не беспокойся. Только встречай поприветливей! Если мало троих, захватим четвертого! - со смехом сказал Балдан и хлестнул коня плетью.

Больше терпеть Дулма не могла. На следующий день она запрягла двух коней в телегу и уехала. Домашний скот отдала соседям - пусть пока пользуются, а там видно будет.

Ехала Дулма, сама не зная куда. Нет у нее ни родных, ни знакомых, которые приютили бы ее. Поехать к Итгэлту? Нет, ли за что. Два дня бесцельно кружила она по степи, пока не решила отправиться на родину Тумэра, в Засагтханский хошун.

В дороге один конь пал, другой совсем выбился из сил. Пришлось заночевать. Закончился третий день ее безнадежного путешествия. Всю ночь Дулма проплакала, а утром снова двинулась в путь.

К полудню она доехала до небогатого айла и решила здесь передохнуть. Хозяин встретил ее приветливо, а когда узнал про ее злоключения, предложил остаться у него - и сама отдохнет, да и ему по хозяйству поможет.

Измученный человек легко верит доброму слову. А тут и выхода другого не было. И Дулма осталась. Поручили ей пасти овец. Что ж, для Дулмы это дело привычное, а за стол да приют человек работает усердно. Понравилась Дулма хозяину, и решил он женить на ней своего младшего брата, у которого недавно умерла жена.

Младший брат хозяина был человек тихий, незаметный, но старательный. Старшего брата он побаивался и беспрекословно слушался его всегда и во всем. Послушался и на этот раз. Прожила Дулма здесь одну зиму, а весной и свадьбу сыграли. Пошла Дулма замуж так, бездумно. Приютили ее, приласкали, и ответила она на добро добром. Но мужа не любила.

Летом старший брат должен был нести уртонную службу, но вместо себя отправил Дулму с мужем.

На уртонной станции Дулма готовила обеды, помогала седлать лошадей, иногда ездила и ямщиком. Все будто стало забываться, но все-таки часто она вспоминала Тумэра. Хорошо ей было с ним, да коротким оказалось счастье, словно сон. Иногда он ей снился, и тогда она вскакивала среди ночи и плакала. Муж спрашивал, что с ней, и она, не таясь, отвечала: "Не могу я забыть своего Тумэра, что хочешь делай. И почему я такая несчастная?" Муж обижался, но терпел. Да и что он мог сделать?

Как-то с запада через станцию проходили войска. Это были передовые части Магсаржава, которые сражались с белогвардейцами в Западном крае. Услышав, что прибывает сам Магсаржав, уртонщики засуетились, заранее приготовили обед, вскипятили чай, почистили коней.

На исходе дня часть подошла к станции. Впереди колонны гарцевали два человека на белых конях со знаменами в руках. Одно было красное, другое желтое.

За ними на вороных конях с обнаженными саблями ехали в ряд шесть человек. И только потом на рыжем коне ехал сам Магсаржав. Перед уртонной станцией колонна остановилась. Кавалеристы спешились. Уртонный начальник в форменном дэле подошел к Магсаржаву и пригласил его пожаловать в специально приготовленную для него юрту. Перед юртой поместили знамена и к каждому выставили караул. Бойцы расположились полусотнями. Полусотня Хояга заняла одну юрту и одну палатку.

- Пить что-то хочется, пойду поищу воды, - сказал Тумэр. Он взял флягу и вышел из палатки. В стороне от дороги стояла большая войлочная юрта, над ней поднимался голубоватый дым. Возле юрты колола дрова женщина. "Там, где горит огонь, должна быть и вода", - подумал Тумэр и направился к юрте. По мере того как Тумэр подходил, женщина все пристальней всматривалась в него.

И вдруг женщина закричала: "Тумэр, мой Тумэр!" - и бросилась навстречу. Но она не добежала, внезапно упав как подкошенная. Тумэр торопливо подошел к женщине, нагнулся и откинул упавшие на лоб волосы.

- Дулма! Дулма!

Но Дулма не отвечала, она была без сознания.

Собрался народ, прибежал и муж Дулмы.

Кто-то побрызгал на лицо Дулмы водой. Она очнулась и медленно обвела взглядом стоящих вокруг людей. Но вот ее взгляд остановился на Тумэре.

- Тумэр, мой Тумэр! - как-то отчаянно крикнула она и залилась слезами.

- Что же ты плачешь? Ведь я живой, и ты живая. Не надо плакать, сказал Тумэр и обнял Дулму.

- Вы расстегните ей пуговицу на воротнике, - сказал муж Дулмы, обращаясь к Тумэру.

Тумэр добродушно посмотрел на этого человека, улыбнулся и стал расстегивать у Дулмы ворот. А она, словно боясь, что Тумэра кто-то у нее отнимет, ухватила его за плечи и прильнула головой к его груди. Встретились! Но что она скажет ему сейчас?

Муж Дулмы слышал о Тумэре и от брата, и от самой Дулмы. Так вот какой он, этот добрый молодец! Да, такого надо сторониться, и, как бы боясь, что Тумэр сейчас схватит Дулму и унесет, он сказал:

- Спасибо за помощь. А все же жену я должен отвести в юрту.

Тумэр ничего не, понимал.

- Какую жену? Что ты мелешь?

Но тут Дулма встала, поправила волосы и, как-то отрешенно посмотрев Тумэру в глаза, сказала:

- Да, Тумэр, я его жена. Зачем ты так долго не приходил? Я была в безвыходном положении.

Тумэр все понял.

- Где сын? - спросил он.

- Когда ты скрывался, сын заболел и умер, но я не сказала тогда об этом. Я не хотела прибавлять тебе страданий. О, небо, какая я несчастная!

Новый удар! И жены нет, и сына. Тумэр машинально поднял с земли флягу, постоял в растерянности, будто не зная, куда идти, и вдруг обратился к Дулме с неожиданным вопросом:

- У тебя седло есть?

Главные силы Унгерна, наступавшие на Кяхту, были разгромлены монгольскими сотнями Сухэ-Батора и бойцами Красной Армии. Сухэ-Батор решил послать Эрдэнэ в Ургу для связи с ургинскими товарищами.

Перед отъездом Эрдэнэ увиделся с Петром, они обстоятельно рассказали друг другу, что произошло с каждым после того, как они расстались.

- На твоем коне, - говорил Петр, - я доехал до Бийска, там продал его и кое-как добрался до родных мест. Вскоре партия послала меня на фронт. Вот с тех пор и воюю за Советскую власть.

- А правда, что у вас там голод? Говорят, что вы долго не продержитесь.

- Это верно, трудно приходилось. И хлеба было мало и оружия. А тут еще интервенты - чуть ли не пол-Европы на нас двинулось. Но, как видишь, мы выстояли, еще и вам помогаем. Нам и самим нелегко, но мы все преодолеем. Вот посмотришь, Эрдэнэ, какое мы могучее государство создадим! Ты еще ко мне в гости в Россию приедешь!