К Маруфу Курхи пришел ученик и сказал:
"Я беседовал о тебе с людьми. Евреи говорят, что ты еврей. Христиане уважают тебя, как одного из своих святых, мусульмане настаивают, что ты величайший из мусульман".
Маруф ответил:
"Это то, что люди говорят в Багдаде. Когда я был в Иерусалиме, евреи говорили, что я христианин, мусульмане — что я еврей, а христиане — что я мусульманин".
Тогда что же мы должны думать о тебе? " — спросил ученик.
Маруф сказал:
"Некоторые не понимают меня и уважают меня. Другие не понимают, поэтому они бранят меня. Это то, о чем я пришел вам сказать. Вы должны думать обо мне, как о том, кто это сказал".
Религиозного человека всегда не понимают. Если его понимают, он не будет религиозным человеком.
Человечество живет в нерелигиозном отношении к жизни — сектантском, но не религиозном. Поэтому религиозный человек — это чужак. И что бы вы ни говорили о нем, будет неверно, — потому что вы не верны. II помните: что бы вы ни сказали о нем — я не говорю, что вы сказали нечто в его пользу, это будет зерно, нет, одобряете ли вы его, или вы против него, это будет безразлично — что бы вы ни сказали, будет неверно относительно него, пока вы сами не стали религиозным сознанием.
До этого ваше уважение ложно, ваше суждение ложно. Вы можете думать о нем, как о мудреце, и вы не поняли. Вы можете думать о нем как о грешнике, и снова вы не поняли.
Поэтому первое, что надо, запомните: это — пока вы не стали правильными, что бы вы ни делали или говорили, будет неверно. религиозный человек — это такой величайший феномен, такой странный феномен, что у вас нет языка, чтобы говорить о нем. Все ваши слова тщетны касательно его. Весь ваш язык бесполезен, бессмысленен, ибо религиозный человек является религиозным, потому что он вышел за пределы дуальности, а весь язык существует внутри дуальностей.
Если вы говорите, что он хороший, вы не правы, потому что он также и плохой. Если вы говорите, что он плохой, вы снова неправы, потому что он также и хороший. И теперь возникает трудность, потому что вы не монете представить себе, как хороший человек может быть также и плохим. Вы можете ухватить только часть целого, потому что другая часть по необходимости является противоположной. Это должно быть так.
Религиозный человек — это миниатюрный Бог. Так же как Бог, он парадоксален и противоречив. Так же, как Бог, он есть лето и зима день и ночь, жизнь и смерть. Также как Бог, он и Божественное и дьявольское одновременно. Тогда ум расшатывается.
Ум очень эффективен, если вы работаете с полярностями. Если вы говорите ДА, ум может понять. Если вы говорите НЕТ, ум может понять, но если вы говорите ДА и НЕТ одновременно, тогда это выходит за пределы ума. Пока вы не вышли за пределы ума, вы не можете почувствовать, что такое религиозное сознание.
Я был рожден джайном. Теперь религия не имеет ничего общего с вашим рождением. Вы не можете быть рождены в религии. Как раз наоборот: религия должна быть рождена в вас. Я был рожден джайном — всего лишь совпадение. Я мог с тем же успехом родиться христианином или евреем. Безразличные факты, потому что за ваше рождение религия не может быть вам дана. Это не подарок. Это не наследство. Мой отец Джайн, моя мать джайн — они не могут дать мне джайнизм. Я могу унаследовать их здоровье, могу унаследовать их престиж, я могу унаследовать фамилию, но унаследовать религию я не могу, религия не может быть подарком, наследством. Это не вещь. Это нечто, что надо искать самому. Никто другой не может дать вам это.
Потому что все, что дается от рождения, это секта, не религия; индуизм, христианство, магометанство, джайнизм, буддизм — это секты, а не религия. Религия одна. Сект много, потому что это формы, мертвые, окаменелые формы. Секты — как следы: кто-то однажды прошел там, но больше его там нет — только следы остались на песке, на песке времени. Будда идет — следы остаются, и вы продолжаете поклоняться этим следам столетиями. Там теперь нет ничего, только форма на песке. Больше ничего.
Секты — это формы в уме, точно как следы. Да, кто-то был там однажды, но больше его там нет. А вы поклоняетесь этим формам. Вы рождаетесь в этих формах. Вы обусловлены этими формами, идеологизированы. Вы становитесь сектантом.
И не думайте, что вы стали религиозным, иначе вы упустите. Чтобы быть в религии, вы должны искать её сами. Это личный рост, личная встреча с реальностью — лицом к лицу, непосредственная и прямая. Она не имеет дело с традициями, не имеет дело с прошлым. Вы должны вырасти в нее. Вы должны дать ей вырасти в вас.
Религия — это революция, а не конформизм. Это не убеждение, достигнутое интеллектуально. Это превращение всего вашего существа. Как вы можете родиться в религии? Конечно, вы можете родиться в идеологии. Вы можете учить теологию, слова о Боге, теорию о Боге, догмы и доктрины, но знать о Боге вовсе не значит знать Бога. Слово "Бог" — это не Бог. И все теологии, вместе взятые не идут ни в какое сравнение с единственным моментом встречи с Божественным, потому что, тогда впервые искра, ваш внутренний свет начинается. Вы начинаете восходить в другом измерении. Религия — это личный поиск, это не часть общества.
Я родился джайном. Конечно, меня пытались заставить быть джайном. К счастью, они проиграли. Это одна неудача среди их успехов во многих случаях. Они проиграли и были очень разгневаны на меня. Потому что если вы спросите джайнов, очень редко попадется вам джайн, который скажет, что я джайн, с другой стороны, вам скажут, что я враг джайнизма и разрушаю их идеологию, и искажаю их первоисточники. И оба по-своему правы.
Те, кто говорят, что я против джайнизма, они правы по-своему, потому что я против джайнизма, такого, каким они его понимают. Я являюсь противником, потому что это вообще не религия. Мертвое ископаемое — конечно, одно из самых древних. Джайнизм, по-видимому, самая древняя религия в мире, даже старше индуизма. Потому что даже в Ведах, в Ригведе джайнистские Тиртханкары упоминаются с глубоким уважением. Это показывает, что джайнистские Тиртханкары старше, чем Ригведа, первое индуистское писание, старейшее в мире. А когда писание говорит о каком-то Мастере, как первый Тиртханкара джайнов Ришбах, Веды говорят с таким большим уважением, что почти наверняка, он не был современником. Он, должно быть, умер, по меньшей мере, за тысячу лет до этого, только тогда вы можете говорить о нем с таким уважением. О современниках никто не говорит с таким уважением. Последователи могут говорить, но индуисты — не последователи джайнов. Это антагонистические религии. Минимум тысяча лет должна пройти, и человек должен стать легендой.
Джайны очень древни. Сейчас историки работают над развалинами и находками в Xapaппe и Мохенджо-даро. И они говорят, что вполне возможно, что Хараппа и Мохеноджо-даро были джайнистскими цивилизациями. До прихода ариев в Индию она была джайнистской страной — вполне вероятно. Очень древняя религия, конечно, оченьмертвая; Чем древнее религия, тем более она мертва. Все окаменело. Вы не можете найти более мертвого человека, чем джайнистский монах. Он обрубает свою жизнь. Это медленное самоубийство. И чем мертвее он, тем больше он поклоняется, потому что сама смерть кажется подобной отрешению. Если он немного живее, тогда джайны начинают его бояться. Старые религии распинают своих последователей, они добивают их.
Чем старше религия, тем больше вас. Как Гималаи на сердце маленького человека — давят, разрушают, вы не можете двигаться. А традиции продолжают накапливаться. Они как снежные комья: они продолжают набирать вес, и они становятся толще и толще. Мертвые, но они все еще продолжат набирать вес. Они становятся монстрами, и затем они убивают дух. Они всегда остаются верными словам — и затем они убивают дух. Они всегда остаются верными словам — и чем более они верны словам, тем более ядовиты для духа.
Если вы спросите джайнов, только немногие ответят: "Да, этот человек — настоящий джайн". Многие скажут: "Этот человек против нас, это величайший враг", И те и другие правы по-своему, и те и другие неправы в более глубоком смысле. Я джайн. Если вы смотрите на Махавиру, я джайн. Махавира — религиозный человек, не потому что он родился в религии. Он искал. Он вопрошал. Он встретил реальность. Он выбросил все догмы. Он выбросил всю цивилизацию. Даже одежды он отбросил, потому что они тоже часть цивилизации и культуры, и они тоже несут общество с вами. Он остался обнаженным. На 12 лет он полностью перестал говорить, потому что если вы продолжаете говорить, вы используете язык общества, и этот язык несет в себе микроб общества.
Когда бы вы ни говорили, немедленно вы становитесь частью общества. Молчащий человек не есть часть никакого общества. Он может быть частью природы, но не есть часть общества. Фактически, язык — это единственная вещь, которая делает вас человеческим и частью человеческого общества и человеческого мира. Когда вы отбрасываете язык, неожиданно вы выпадаете из человеческого общества и цивилизации. Неожиданно вы становитесь частью гор, деревьев, неба.
12 лет Махавира не использовал никакого языка, оставаясь совсем молчаливым. Этого человека я люблю, потому что он религиозный человек. И он начал говорить только тогда, когда молчание было целиком в нем. И он говорил не от писаний, а от себя. Он говорил от своего молчания. А когда слово рождается от глубокого молчания, оно живо, трепещет вместе с жизнью. И тем, кто непосредственно слышит его, они самые счастливые, потому что оно скоро умрет. Все рожденное умирает.
Слово родилось. Оно живо несколько мгновений. Оно вибрирует вокруг вас. Если вы можете слушать его, если вы делаете записи и думаете, что пытаетесь понять его, вернувшись домой, оно будет уже мертво. Тогда вы поймете нечто, что вообще не было сказано. Вы уже сделали частное писание.
Махавира говорил от своего внутреннего молчания. Его слова — самые замечательные из всех, когда-либо сказанных. Я люблю этого человека. Он самый антисоциальный человек, которого вы можете найти, и антитрадиционный. Остальные двадцать три Тиртханкары, 23 Мастера Джайна, они все были одеты. Этот человек стал нагим: традиция гласит, что джайны в те дни пытались отрицать этого человека! Они говорили: "Что он делает? Наши остальные Тиртханкары никогда не были нагими, почему он ходит нагим?" Они делают все, чтобы отрицать этого человека, и из-за этого отрицания джайнизм был разделен на две части с того самого дня. У них есть две секты: те, кто следует Махавире в его наготе, — очень мало людей, их зовут Дигамбары — люди, которые верят в наготу. Другая древняя секта — те, кто пытается избегать этого Махавиры. Те, кто пытаются отрицать этого Махавиру, они — Шветамбары. Они верят в белые одежды, их монахи в белых рясах, и конфликт продолжается.
Если какой-то джайн говорит: "Да, этот человек, Раджнеш — джайн", — он прав. Я люблю Махавиру — редкое цветение, редкий аромат, очень редкий и уникальный. Но другие тоже правы, когда они говорят: "Этот человек — не джайн, он против них — враг".
Они тоже правы, потому что я против традиций, против всех ритуалов и форм, против писаний, против прошлого. Я целиком за религию и целиком против сект. Они тоже правы.
Если вы спросите индуистов, индуисты скажут: "Этот человек — джайн и пытается подорвать индуизм изнутри, потому что никакой джайн никогда не говорит о Гите, и никакой джайн никогда не комментирует Упанишад. Этот человек пытается подорвать индуизм изнутри". Вот что Шанкарачарья из Пури говорит обо мне: "Опасайтесь этого человека! Он не индуист". И он, конечно, в некотором смысле прав. В некотором смысле, в котором он индуист, я — нет. Но в том смысле, в котором он индуист, индуизм бессмысленен".
Я индуист в том смысле, в котором Патанджали индуист, Нараяна индуист, Капила и Канада индуисты. Действительно религиозные люди, они никогда не принадлежали обществу. Они не могли. Возможно, общество могло следовать им и когда-либо вокруг них, обществе могло быть создано. Это возможно. Но они никогда не были частью никакого общества — ни других, ни своего собственного. Они не могут существовать в обществе. Они свободны! Свобода никогда не может быть частью какого-то общества. И когда общество становится слишком велико, свобода погибает. Тогда птица не может взлететь, крылья подрезаны. Птица была, затем посажена в клетку, в золотую клетку, красиво оформленную, очень дорогую, ценную, но теперь клетка важнее, а не птица. И, мало-помалу, люди забудут полностью о птице, потому что птица умрет, а они будут продолжать поклоняться клетке, и будут делать все более и более декоративной, и храмы возникнут вокруг нее. И великая традиция, общество, и никто не будет заботиться, и никого не будет заботить, где птица. Мертвый труп в золотой клетке.
Я индуист, если вы верите в индуизм, как во взлетающую птицу, как Упанишады являются индуистскими, но я не индуист в смысле Шанкарачарьи из Пури — мертвая птица в золотой клетке.
Если вы спросите магометан, они скажут, что я не имею права говорить о суфиях или о Коране. Однажды в городе я говорил о суфиях и муфтий города подошел ко мне и сказал: "Ты не имеешь права. Ты не магометанин, ты не знаешь арабского. Как ты можешь говорить о суфиях и о Коране?"
Я ответил: "Коран не имеет отношения к арабскому. Он имеет отношение к сердцу, а не к языку". Коран не имеет отношения к языку. Он имеет отношение к молчанию, а не к языку. Коран имеет отношение к реальности, а не к символам, и я не магометанин, если вы думаете, что я последователь Магомета — нет. Я не следую никому. Но я магометанин, такой же, какой Магомет — Магометанин, такой же, какой Иисус христианин, я христианин, — но такой, каковы Магомет и Иисус. Был ли Магомет магометанином? Как он мог быть? Ведь магометанства не существовало до этого. Был ли Иисус христианином? Христианство не существовало до этого. Как он мог быть христианином? Если Иисус христианин, если Магомет магометанин — я магометанин. Но иначе я не магометанин, не христианин. Религиозный человек не принадлежит ни к какой секте. Фактически все секты принадлежат религиозному человеку. Но так идет формальный ум. Он думает в терминах идеологии, языка, ритуала и он упускает весь смысл: что религия не имеет отношения к этим вещам.
Тогда что такое религия?
Религия — это океаническое чувство, в котором вы потеряны, и только существование остается. Это смерть и воскрешение. Вы умираете, каким вы являетесь, и воскресаете совершенно новым. Нечто абсолютно новое возникает из смерти старого. На могиле старого прорастает нечто и становится новым цветком.
Религия — это внутренняя революция, внутренняя мутация. Её нет в храмах, нет в мечетях, нет в церкви. Не ищите там религию! Если вы ищете там, вы напрасно тратите свое время. Ищите религию внутри. И чем дальше внутрь вы идете, тем глубже вы там обнаружите эго, которое является барьером. Отбросив этот барьер, вы неожиданно становитесь религиозными. Есть только одна вещь, которая нерелигиозна, и это эго. И оно никогда не может быть религиозным. А секты никогда не убивают его, наоборот, они укрепляют его.
Через ритуалы, храмы, идеологии, эго укрепляется. Вы идете в церковь и чувствуете, что вы стали религиозны. Неуловимая гордость возникает в вас. Вы не стали скромными, наоборот, вы стали более эгоистичны. Вы выполняете определенный ритуал и чувствуете удовлетворение — и вы начинаете осуждать тех, кто не выполняет ритуала. Вы считаете, что они грешники и будут брошены в адское пламя, а ваш рай обеспечен — только лишь выполнением особого ритуала? Кого вы обманываете?
Человек сидит в течение часа, перебирает четки, и он думает, что ему рай обеспечен, а другие, которые не делают эту глупую вещь, они отправятся в ад. И вы идете в мечеть и становитесь на колени и говорите глупость Божественному: "Ты велико" — разве есть в этом сомнение? Зачем вы говорите это? — "Я грешен, а Ты милосердно". Что вы делаете? Льстите? Думаете ли вы, что Бог имеет нечто вроде эго? — так что вы можете сказать, кто вы есть: "Ты очень велик, а мы очень малы. И Ты есть милосердие, а мы — грешники. Прости нас!" Кого, думаете, вы обманываете?
Это игра в игру. Вы думаете, что Бог — это также эго, которое может быть поддержано? Бог вообще не персона, поэтому вы говорите сами себе. Нет никого другого, чтобы это слушать, только стены, мертвые стены мечети или храма, или каменная статуя. Никто не слушает.
Фактически вы делаете нечто безумное. Пойдите просто в сумасшедший дом, и вы увидите людей, говорящих кому-то, кого нет. Даже те безумцы не так безумны, потому что тот, кому они говорят, есть где-то. Их может не быть, сумасшедший может быть говорит своей жене, которой здесь нет, в сумасшедшем доме, но где-то может быть, но вашего Бога нет нигде. Ваше безумие глубже, больше, оно опасно.
Как вы можете говорить с существованием? С существованием вам надо молчать. Все разговоры должны быть прекращены. Вам не надо говорить что-то. Наоборот, молитва — это слушание. Вы должны слушать существование, а не говорить что-то. Если вы говорите, кто будет слушать? Если вы говорите! вы так сильно вовлечены в слова, тогда кто будет слушать? А каждый момент есть послание.
Каждый момент, отовсюду, есть послание вам, оно написано везде. Все существование — это писание Божественного. Послание есть везде. На каждом листе есть надпись. Но кто увидит? Ваши глаза и ум наполнены вами самими. У вас есть чепуха, но вы продолжаете прокручивать эту чепуху в уме. Выбросьте это все.
Здесь есть кое-что для понимания, потому что молитва может быть иудаистской, молитва может быть индуистской, молитва может быть иудаистской — тогда они сектантские молитвы, а не молитвы вообще. Настоящая молитва не может быть христианской, иудаистской и буддийской. Настоящая молитва — это просто молчание! Ни индуистское, ни магометанское. Когда два человека абсолютно молчаливы, можете ли вы сказать, кто индуист, кто магометанин? В молчании исчезают секты. В молчании исчезают общества. В молчании исчезают цивилизации. В молчании исчезаете вы. Только молчание есть — вас нет. Если вы есть, тогда молчание не может быть, потому что вы будете делать то или иное, вы будете делать то или иное, вы будете продолжать болтать внутри.
Когда вас нет, общества нет, сект нет, ни слов, ни молитвы, вы не читаете Коран, вы не читаете Веды, не делаете ОМ медитацию: "Рам, Рам, Рам…" — все глупость. Когда вы просто молчаливы, происходит встреча, происходит поглощение — вы растворяетесь! Точно, как тает лед, и все границы расплываются, и тогда вы не можете найти, куда девался лед… он стал единым с морем.
Солнце встает, лед плавится, становится водой. Молчание возникает, ум льдоподобный, замерзший ум начинает таять, эго растворяется. Внезапно есть океан, а вас нет.
Это момент религии. Религия родилась в вас.
Никто не рождается в религии, религия рождается в вас.
Вы должны стать матерью, утробой, чтобы забеременеть религией, чтобы она росла в вас. Вы должны дать рождение. Вы не можете родиться в религии. Вы должны дать рождение религии. И тогда это прекрасно. Тогда это нечто от непознанного. Тогда это не имеет отношения к человеку.
В этом смысле девственного рождения Иисуса. Весь смысл просто вот в чем: такой человек, как Иисус, родился не от человека. Религиозное сознание не родилось от человека. Оно родилось от непознанного. Мария, мать Иисуса — девственная, никакой человек не совратил её. Это символическая вещь. Это не значит, что Иисус биологически родился от девственницы. Тогда вы упускаете метафору, прекрасная история становится уродливой доктриной. Тогда вы упускаете поэзию. И затем, столетиями, христиане аргументировали и пытались что-то доказать, что Иисус родился от девственной матери. Как могут теологи быть так глупы? Это чудо! А они продолжают стараться и доказывать в очень интеллектуальные люди с аргументами — но слепые.
А когда вы упускаете поэзию и пытаетесь из нее создать аргумент, вы разрушаете религию. Вы не помогаете. Вы отделяете людей от религии. И затем все христианство становится абсурдным — из-за какой-то абсурдности в основании. А это есть поэтические истины. А поэтические истины — это не логические истины. Логические истины — ничто, они — простые факты. Поэтические истины! — это не обычные факты, настолько экстраординарные в своем качестве, что вы не можете сделать из них аргумент. Аргумент слишком ограничен. А им надо больше пространства. Только поэтическая символика может дать это пространство.
Это прекрасная поэзия. Я тоже говорю, что Иисус родился от девственной матери, потому что нет другого способа, потому что религиозное сознание несовращаемо человеком, неприкасаемо.
Религиозное сознание означает, что отбросили все, что создано человеком: доктрины, догмы, церкви, слова, язык, молитвы, формы, ритуалы — все, что создано человеком, вы отбросили. Тогда в этой молчании Бог сам становится частью вас, вы становитесь беременны Богом. Вы носите плод. Он растет каждый день. И чем больше он вырастает, тем более живым он становится, тем более вы начинаете ощущать, что теперь вы имеете нечто более ценное, чем ваша жизнь.
Мать всегда готова умереть за ребенка. Если есть кризис и только один может быть спасен — либо ребенок, либо мать — мать всегда готова — ребенок должен выжить. Она готова умереть.
Есть другая притча, в которую я хотел бы вам рассказать.
Сказано, что когда бы ни родился Будда, мать немедленно умирает. Это тоже создало проблему для буддистов, потому что они говорят, что если Мария жива и не умерла, и Иисус родился, Иисус не может быть Буддой, потому что когда рождается просветленный человек, мать умирает. Мать Будда умерла. Тогда Махавира не может быть Буддой. И Кришна не может быть Буддой, потому что упущена первая вещь. Вот как прекрасная история стала безобразной. Это первая вещь. Это прекрасно! Я не знаю, умерла мать Будды или нет. Это безразлично. Жила она или умерла, не в этом дело. Но смысл вот в чем: когда религиозное сознание родилось в вас, вы умрете, потому что оба не могут жить, И в этом все послание этой серии бесед: пока вы не умрете, ничто не возможно. Мать должна умереть за ребенка, чтобы возродиться, потому что оба не могут существовать, ибо вы есть мать, и вы есть ребенок. Вы не двое. Когда вы становитесь Просветленным, старое должно умереть немедленно. Вы цепляетесь за старое, вы задушите ребенка. Если вы цепляетесь слишком сильно, ребенок будет мертв до того, как родиться.
Всегда помните: Религия — это поэзия, а не логика. Это даже не философия — это искусство. А искусство — это не аргумент. Искусство не заботится об аргументе. Искусство может обольстить вас без аргументов, тогда зачем беспокоиться об аргументе? Искусство так могущественно, оно может обольстить вас без всякого аргумента. Аргумент необходим в сфере адвокатов, где вещи сами по себе не так могущественны, чтобы убедить вас. Тогда аргумент необходим. Когда вещи сами по себе так могущественны, так гипнотизирующи, так трансформирующи, что вы внезапно поглощаетесь ими, нет нужды убеждать вас.
Я никогда не пытаюсь убеждать вас. Если вы убеждены, хорошо, если нет — хорошо. Но я не пытаюсь убеждать вас в чем-то, потому что убеждение — это очень обычная вещь. Если через доказательство вы убеждены, вы никогда не станете религиозным. Вы можете стать философичным, вы можете носить догму в вашей голове. Но вы никогда не станете религиозным.
Религия — это как любовь. Вы впадаете в нее совсем без причин. Вы не можете доказывать, доказательства не надо. Доказательство необходимо только когда вы думаете о женитьбе. Аргумент нужен только когда вы думаете об организации женитьбы — тогда вы будете думать о семье, о родителях девушки, о деньгах, о приданом, будущих возможностях, политических связях, и обо всем вы думаете. Но когда вы влюбляетесь, это происходит так неожиданно, что нет промежутка времени.
И то же самое и с религией. Вы влюбляетесь в человека, который религиозен. Вы не можете доказать это. И если кто-то доказывает вам против этого, то очень легко что-нибудь доказать против этого, почти невозможно доказать что-нибудь за. Вот почему эта вера — глубокая слепота. В этой глубокой слепоте впервые начинают функционировать ваши внутренние глаза. Глубокая слепота снаружи становится прозрением внутри.
Теперь попытаемся понять эту историю.
К Маруфу Курхи пришел ученик и сказал:
"Я беседовал о тебе с людьми. Евреи говорят, что ты еврей. Христиане уважают тебя, как одного из своих святых, мусульмане настаивают, что ты величайший из мусульман".
"Это то, что люди говорят в Багдаде". Когда я был в Иерусалиме, евреи говорили, что я христианин, мусульмане — что я еврей, а христиане — что я мусульманин".
"Тогда что же мы должны думать о тебе?" — спросил ученик.
Маруф сказал:
"Некоторые не понимают меня и уважают меня. Другие тоже не понимают, поэтому они бранят меня. Это то, о чем я пришел вам сказать. Вы должны думать обо мне как о том, что это сказал".
Теперь: ученик пришел к Маруфу Курхи и сказал:.. Маруф Курхи — это один из суфийских Мастеров, и, говорят, что сотни людей стали Просветленными через него. Он изобрел много новых приемов. И он был действительно религиозным человеком, не принадлежащим ни к какой ортодоксии, ни к какой конвенции, ни к какой традиции, бездомный, без корней, плывущий, как белое облако. Абсолютно свободный в своем бытии.
Ученик пришел. Этот ученик не может быть действительно учеником. Он, должно быть, студент. В английском переводе здесь есть трудность, потому что на английском вы не делаете большого различия между учеником и студентом, между Мастером и учителем. Но на Востоке огромная разница существует между этими двумя терминами.
Учитель может иметь студентов, но не может иметь учеников. Учитель учит. Религии нельзя научить. Конечно, учитель может научить только тому, чему возможно научить. Вещам о религии можно научить. А? — это то, что есть теология. Вещи о Боге. Но самому Богу научить нельзя. Концепции о Боге, верны они или нет, и есть миллионы теорий.
Человек изобрел так много теорий о Боге, что Бог совершенно потерян. Он стал почти несуществующим. Когда вы произносите слово "Бог", никакой субстанции не существует в нем. Оно выглядит как воздушный шар, не несущий ничего, кроме воздуха внутри. Когда вы говорите "Бог", никакой колокол не звонит в сердце. Когда вы говорите "Бог", это плоско падает. Это не несет много смысла. Так называемые религиозные мыслители полностью убили слово. Они разрушили его красоту. В тот момент, когда вы произносите слово "Бог", вы многое удаляете. Слово несет много насилия, уродства, борьбы, узости — из-за так называемых религиозных людей. В нем теперь нет поэзии.
Учитель может научить вас всему о Боге, вы можете стать доктором, живя с учителем, доктором Божественного — Д.Б. Просто невероятно, что такая вещь существует на земле — люди, которые носят степень доктора Божественного. Бог — не теория. Это переживание. Вы не можете быть обучены этому.
Сказал Лао-Цзы, старый мальчик… слово "Лао-Цзы" означает "старый мальчик". Другая притча: известно, что Лао-Цзы родился старым — когда ему было 84 года. 84 года он жил в утробе матери. Когда он родился, он был уже совсем старым — все его волосы были белые и седые. В чем смысл? Смысл в том, что когда рождается религиозное сознание, оно всегда старо: ново и старо. И то и другое. Поэтому имя Лао-Цзы — старый мальчик, старый мальчик, но еще и молодой.
Сказал Лао-Цзы: "Истина не может быть высказана. И все, что может быть сказано, не будет истинным".
Учитель — тот, кто учит истине, которой нельзя научить. Он учит об истине. Он ходит вокруг и около. Он обходит вокруг куста, он никогда не ударяет в центр. А студент — это тот, кто вопрошает о Боге, не желает Бога, который пришел узнать, а не быть, чей поиск интеллектуален, но тотален. Студент пытается получить больше знания. Он хочет стать более знающим. Он хочет накопить много информации.
Говорят об одном из студентов Маруфа… он стал очень знаменитым, этот студент, он стал таким знаменитым, что люди стали приходить к нему и спрашивать о разном, даже когда Маруф был жив. Иногда случалось так, что Маруф сидел со студентом, а люди приходили не к Маруфу, а к студенту, чтобы спросить о чем-то. Он стал таким специалистом в писаниях, так напичкан всеми писаниями и был совсем, как компьютер. Однажды пришел кто-то и задал вопрос о некотором разделе в писаниях, и студент продекламировал все писание, затем все комментарии, которые были сделаны о писании — за минуты, все, что было в писании, он выложил. И он аргументировал и так и сяк, и старался доказать вывод. Маруф сидел и слушал. Человек был поражен — так много знаний. Он сказал Маруфу: "Тебе повезло, что ты имеешь таких учеников. Этот парень — редкая драгоценность. Так много знаний: я никогда не встречал такого блестящего ума, такого гениального. Что ты скажешь о нем?"
Маруф сказал: "Я всегда волнуюсь, потому что читает слишком много. И я волнуюсь, что у него нет времени знать. Все свое время он проводит в чтении. Я всегда волнуюсь, когда же он будет знать — у него нет времени".
Студент заботится не о постижении, а о знании. Учитель привлекает студентов. Мастер привлекает учеников. Ученик — это не студент. Он приходит не для того, чтобы узнать о Боге. Он приходит, чтобы стать Богом. Он приходит не за большей информацией, он приходит за большим бытием. Позвольте мне повторить: ученик спрашивает, как получить больше бытия, а студент спрашивает, как получить больше знания. Он должен идти к Мастеру, чтобы быть, а это абсолютно другое ворошение. Измерение совсем другое. Не просто другое, а диаметрально противоположное, студент идет на запад, ученик идет на Восток. Говорят, Восток и Запад никогда не встречаются — я не знаю. Они должны где-нибудь встретиться, ведь земля круглая. Но одно я знаю; студент и ученик никогда не встречаются. Они не могут. А пока студент не отбросит свое студенчество, он не может стать учеником.
О Маруфе говорят, что когда бы ни пришел человек… а ведь тысячи людей приходили к нему из различных уголков мира. Маруф стал заведением, университетом бытия, конечно, а не знания. Когда бы студент, ученик или искатель не приходил к нему, первый вопрос, который Маруф обычно задавал, был: "Ты хочешь учиться или разучиваться? Ты хочешь быть студентом или учеником?" Это всегда был первый вопрос, потому что, это решало все.
Этот человек, который пришел к Маруфу, должно быть был студентом. Он не мог быть учеником, потому что ученик — это тот, кто уже достиг веры. Студент ищет. Ученик пришел к выводу в своем существе, что "это мой Мастер". Таким образом, он ученик. "Это мой Мастер. Я пришел к человеку, которого искал. Это мое пристанище, убежище. Внезапно ученик родился. Ученик родился от своей веры. Он не спрашивает о том, о чем спрашивает этот человек. Он влюбился. Он достиг веры. Он сдался. Студент не сдается. Он будет учиться, смотреть, значит, что вывод придет из его головы.
Тут на днях я читал очень смешную вещь, сказанную индийским Гуру, который стал известным на Западе, Шри Чинмоем. Он учит в ООН в Женеве. Я всегда удивлялся, что он там делает. И только на днях я прочитал сделанное им утверждение. Кто-то спросил его: "Как рассудить и как найти Мастера?"
Он ответил: "Используйте ваш мозг".
Теперь я знаю, почему он в ООН! Потому что там политики, глупые люди. "Используйте ваш мозг!" И это становится все более и более смешным, ибо он затем говорит: "Держите в уме сто очков, которые можно дать, затем наблюдайте, честен ли Мастер, искренен ли, верен ли своим словам, своей морали, своему поведению — все пронаблюдайте и давайте очки в уме. Если Мастер получит 30 очков, он не для вас, вы уходите. Если Мастер получит около 80–90 очков — тогда он ваш Мастер".
Это смешно. Вы найдете учителя, вы не можете найти Мастера, если вы используете мозг. Тогда в итоге вы остаетесь решающим фактором, вы решаете. Знаете вы, что такое честность? Сначала дайте очки себе! Используйте мозги! Знаете ли вы, что такое честность, что такое мораль? Вы уверены в том, что такое хорошо и что такое плохо? Знаете вы, что есть зло и что не есть зло? Сначала дайте очки себе — используйте ваш мозг. Если вы получите 30 очков, отбросьте себя полностью. Вы бесполезны. А если вы получите 80 или 90 очков, тогда вам не нужен Мастер. Вы уже сами Мастер идите и ищите учеников.
Использовать мозг — это просто невероятно! Мастер — это не товар на рынке. Мастер с одним своим существом — это невероятная вещь. Вы не можете использовать мозг. Мастер самим существом — это загадка. Противоположности встречаются в нем. Дихотомии поглощаются в нем. Дуализмы — он охватывает их все.
Вы можете найти учителя, если вы используете мозг, тогда вы будете студентом, если вы используете сердце, вы можете найти Мастера и только тогда вы можете стать учеником. Ученик — в любви! А любовь всегда тотальна. На 80–90 %. Любовь тотальна. Или она есть, или её нет. Всегда целиком. Если её нет, тогда тоже целиком. И в ней компромисса. Процентность невозможна. Процентность — это путь мозга. Тотальность — это путь сердца.
Этот человек должен был быть студентом. Поэтому я должен сказать:
Студент пришел к Маруфу Курхи и сказал: "Я беседовал о тебе с людьми".
Должно быть, используя мозг. Должно быть, он был учеником Шри Чинмоя. "Я беседовал о тебе с людьми". Вы должны встретиться с Мастером непосредственно, лицом к лицу, глазами в глаза, сердцем к сердцу. Что за нелепица беседовать о Мастере с другими людьми, чтобы узнать, кто он есть!
Многие из вас делают то же самое здесь, Они ходят вокруг. Они говорят с людьми обо мне. Почему не прийти непосредственно ко мне? Зачем тратить время с людьми? И в этом глупость человеческого ума, что вы никогда не знали человека, с которым говорите обо мне — верите тому человеку, вы верите тому человеку, и вы не можете поверить мне. Если вы действительно мозговой человек, тогда поговорите о том человеке с другими людьми, и о тех других людях с другими людьми. Потому что сначала вы должны решить относительно того человека, искренен ли он, надежен ли он: "Что бы он ни говорил о Мастере, можем ли мы принять это за правду?"
Вы спрашиваете: "А" обо мне — почему бы не спросить об "А" у "В"? А потом у "С" об "В"? Тогда вы окажетесь в бесконечной последовательности. Если "А" сказал что-то неверное обо мне, вы принимаете это. Теперь это навсегда станет частью вас. Или если "А" сказал нечто хорошее обо мне, вы принимаете это, и это будет частью вас. Это решает все. И вы никогда не спрашиваете об этом "А": "Кто есть этот "А"?
Зачем ходить вокруг да около? Этому нет конца. Есть только один способ: прийти к Мастеру, лицом к лицу, глазами в глаза, сердцем к сердцу! И не спрашивайте никого другого. Ведь тогда вы будете нести предрассудок либо за, либо против. Это предрассудок всегда будет между Мастером и вами, это станет барьером. Вы всегда будете искать, верно это предубеждение или нет. Это окрасит ваш ум. И любой глупый человек может предрасположить ваш ум. Вы совсем не знаете, что любой человек: таксист, который везет вас в Ашрам, может совратить ваш ум. Вы можете спросить обо мне… И многие из вас, должно быть, спрашивали таксистов, потому что ум продолжает искать информации о том, что говорят другие: "А они, должно быть, знают". Вы должны спросить здесь соседей: "А они, должно быть, знают". А они — последние люди в мире тех, кто знает об этом, обо мне. Соседи. Они не могут знать.
У Иисуса есть два высказывания. Одно из них: любите ваших врагов, как вы любите себя. Второе: любите ваших ближних, как вы любите себя. Похоже, что враги и соседи — это одни и те же люди.
Этот человек, должно быть, был обычным вопрошающим. Он сказал:
"Я беседовал о тебе с людьми. Евреи говорят, что ты еврей, христиане уважают тебя, как одного из своих святых, мусульмане настаивают, что ты величайший из мусульман".
Он, должно быть, встретил учеников, людей; которые влюблены в мастера. Маруф жил около Багдада. Багдад стал столицей религиозного сознания, когда Маруф был жив. Этот человек наверняка встретил учеников, которые уже влюбились.
Если ученик — иудей, он скажет: "Мой Мастер — самый совершенный из иудеев". У меня много евреев здесь, и они знают, что я самый совершенный еврей. Раз уж вы влюбились, все, что прекрасно, величественно для вас, вы проецируете на мастера. У меня есть среди учеников все виды людей, принадлежащих всем видам религий — иудеи, индуисты, магометане, христиане, джайны, буддисты. Если буддист пришел ко мне и полюбил меня, он будет думать, что я самый настоящий буддист. И он найдет все, чтобы убедиться, что это так,
Маруф сказал: "Это то, что люди говорят в Багдаде".
Это означает: "Мои ученики, мои люди, люди моей общины. Тебе бы надо побывать в Иерусалиме. А это то, что люди говорят в Багдаде — значит мои люди, люди моей коммуны".
"Когда я был в Иерусалиме, евреи говорили, что я христианин, мусульмане, что я еврей, а христиане, что я мусульманин".
Враги. А для религиозного человека, чтобы найти врагов, лучшие места — это Иерусалим, Кааба, Каши. Это лучшие места, чтобы найти врагов. Это оплоты сектантства — Каши для индуистов, Иерусалим — для иудеев, Кааба — для мусульман. Это оплоты сектантства, крепости, где окаменелые религии защищаются и спасаются, где мертвое тело непрерывно украшают, разрисовывают для верующих, чтобы обмануть их, что тело не мертво, где религия непрерывно модифицируются для соответствия новым ситуациям, так, чтобы их не надо было отбрасывать, где мертвое продолжается. В этом проблема.
Если вы хотите найти людей, враждебных к религиозному человеку, пойдите в эти святые места, связанные места. Фактически, они самые не святые на свете, они должны быть, потому что мертвое тело религии смердит. Можете ли вы найти более грязное место в мире, чем Каши? Все смердит мертвой религией. Но если вы верующий, тогда вы не верите своим чувствам, не слушаете свое собственное сознание. Вы продолжаете видеть вещи, которых там нет. Вы продолжаете проецировать вещи, которых там нет.
Сказал Маруф: "Это то, что люди говорят в Багдаде. Когда я был в Иерусалиме, все было как раз наоборот. Каждый говорил, что я не принадлежу им, и что я враг. Иудеи думали, что я мусульманин — враг. Мусульмане думали, что я иудей — враг, христиане думали, что я мусульманин — враг. И во всех этих трех религиях никто, никто не был готов принять меня в свою паству".
Религиозные люди не могут быть приняты ни в какую паству. Они могут быть приняты только в любящее сердце, но не в организацию. Они не могут быть приняты, потому что организация не имеет сердца. Религиозный человек не может быть принят в какое-либо учреждение, только персональное чувство, любящее сердце могут стать для него храмом.
Человек теперь был озадачен, потому что он пришел спросить, кто это Маруф. Возможно, человек был мусульманином и хотел убедиться, что этот Маруф — мусульманин, так что можно было бы следовать ему. Человек мог быть иудеем и хотел убедиться, что Маруф — иудей, чтобы можно было следовать ему.
Вы следуете себе. Вы никогда не следуете никакому Мастеру.
Если вы здесь потому, что я говорю вещи, о которых вы уже знаете, что они верны, тогда вы не со мной. Тогда я только проговариваю ваш собственный ум. Если вы здесь потому, что вы видите во мне джайна, потому что вы джайн… а когда я говорю о Махавире, я могу сразу подсчитать, сколько здесь джайнов. Их глаза просто меняются. Их спины выпрямляются. Они выглядят очень напряженно. Теперь впервые они бдительны, в другом случае они засыпали. Если я говорю о иудеях, я могу сразу же подсчитать, сколько здесь иудеев. И если я не могу определить, кто вы, только тогда вы со мной. Потому что если вы иудей, и вы слушаете меня и чувствуете, что, что бы я ни сказал, это то, что есть иудейская религия, тогда вы остаетесь иудеем. Я просто поддержка для ваших убеждений. Лишь лишняя поддержка. Я не вхожу в вас. Вы не позволяете мне войти в вас.
Многие люди приходят ко мне и говорят: "Все, что вы сказали — прекрасно, потому что это то, во что я верил всю мою жизнь. И вы говорите это лучше, чем я могу сказать". Вот и все. Он покончил со мной, и я покончил с ним. Не было встречи. Он услышал свой голос в моем голосе. Он интерпретировал свой собственный ум. И он остался верующим в свое эго. Он не отбросил ни капли от своего старого языка. Скорее, напротив: теперь он более убежден в своем старом языке и будет нести его с большей силой.
Нет! Помните это: я здесь не для того, чтобы сделать вас иудеем, индуистом или христианином — нет. Я здесь только для того, чтобы сделать вас религиозным человеком.
Тот человек был озадачен.
"Тогда что же мы должны думать о тебе?" — спросил ученик. — "Ты озадачил меня, смутил меня".
Все религиозные люди по-своему смущающие. Они создают хаос в вас, потому что сначала вы должны быть лишены корней. Сначала вы должны быть сломлены. Никакой религиозный человек не заинтересован в обновлении вас, потому что как ни обновляй, вы останетесь старыми, мертвой вещью, модифицированы, конечно, но не свежи и не молоды. Религиозный человек заинтересован в опрокидывании вас полностью, в разрушении вас до самых корней, а затем уже в помощи вам снова подняться.
Пока вы не умрете, ничего не возможно. Мастер — это смерть в одной руке, воскрешение — в другой. Мастер — это распятие, крест. Какие вы есть, вы умираете. И такими, какими должны быть, рождаетесь.
Человек был озадачен.
"Тогда что же мы должны думать о тебе?" — спросил ученик. Маруф сказал:
"Некоторые не понимают меня…"
Вслушайтесь в эти слова, очень важные.
"Некоторые не понимают меня и уважают меня".
Они не понимают, поэтому уважают. Люди действительно глупы. Если они не понимают вещь, они начинают её уважать, потому что они думают, что там должно быть нечто очень таинственное: "Если я не могу понять — я, такой интеллектуальный и гениальный человек — если я не могу понять, там должно быть нечто очень глубокое и таинственное. Многие люди используют такое отношение. Многие люди.
Если вы прочтете книги Гегеля, вы обнаружите, что он это и делает. Он пытается сделать все это настолько трудным, насколько возможно. Это нетрудно! Это хорошее упражнение — читать Гегеля немецкого философа, еще при жизни считавшегося гениальным. Но со временем он становился все ниже и ниже, потому что если вы поняли его, его тайна пропадает, и ничего нет. Только слова. Если он может сказать что-то в одном слове, он использует сто страниц. Если он может сказать что-то в одном предложении, он будет продолжать и продолжать крутить страницами. Вы не будете способны… Он пишет длинные предложения, иногда одно предложение на целую страницу — вы не сможете вспомнить начала предложения, когда дойдете до конца. Вы должны читать снова и снова, а он мистифицирует.
Есть много людей мистификаторов, использующих человеческую глупость верить в то, что если вы не можете понять нечто, оно должно быть каким-то великолепным, возвышенным, непознанным, таинственным. Эти люди — эксплуататоры.
Как раз обратный случай с людьми, которые действительно мудры. Они говорят короткими фразами. Их предложения не сложны. Они просты. Чтобы они не сказали, может быть понято другим, кто нормально интеллигентен. Они не мистифицируют. Все, о чем они учат — очень и очень просто, просто, как проста жизнь, просто, как просто существование, реки и горы просты, птицы и деревья просты.
Мудрые люди просты. Но чем больше вы понимаете их, а понять их просто — но чем больше вы понимаете их, чем глубже вы проникаете в их простоту, тем больше вы находите, что новые изменения таинственно открываются. И их слова просты. Но то, на что они хотят указать, загадочно. Их указания просты, но указуемое таинственно.
Посмотрите на мой палец — простая вещь! И я указываю моим пальцем на луну. Луна загадочна, не палец. Палец — это очень простой феномен, нечего о нем сказать. Слова как пальцы. И они означают, направляют, указывают на таинственное.
"Некоторые не понимают меня и уважают…"
И вы уважаете многих людей, многие доктрины только потому, что не могли их понять.
Есть много последователей Гурджиева и из-за того, что они не могут понять его, они следуют ему, Гурджиев не как Гегель. Он не мистифицирует, но он сделал кое-что еще. Он не хочет, чтобы нежелательные люди приходили к нему. И поэтому он пишет таким способом, что если вы не очень терпеливы, вы не сможете проникнуть в него. Он не труден. Он прост. Но методология такова, что он отдаляет вас. Вы не можете прочесть больше, чем несколько страниц. Я не встречал еще ни одного человека, который прочел его "Все и вся" полностью. Люди просматривают это, но… И он знал это, что это так будет. Он пишет в скучном стиле. Он утомляет вас и это очень рассудительный метод. Он отдаляет вас. Когда впервые книга "Все и вся" была издана, страницы не были разрезаны. Только вступительные страницы, сто страниц были разрезаны, а другие — нет. И была пометка на книге, говорящая, что если вы можете прочесть сто страниц, тогда откройте остальные, в противном случае верните книгу в магазин и заберите деньги. Сначала попытайтесь с сотней страниц, и если вы все еще заинтересованы, откройте остальные, разрежьте их. Иначе не нарушайте книги. И многие книги были возвращены. Многие не вернулись, это не значит, что люди прочли их. Они были просто любопытны. Они думали: "Возможно, это трюк, и только вступительные страницы скучны. Внутри, может быть, нет". Но если вы разрезали, тогда вы не можете вернуть книгу.
Но я не встретил, ни одного человека, который тщательно прочел всю книгу. Люди перескакивают. Тогда они упускают, потому что здесь и там он спрятал алмазы. А эти алмазы могут быть отсортированы и могут быть записаны на открытке… А в книге — тысяча страниц!
Многие люди следуют Гурджиеву, потому что не могут понять. Неожиданно, если вы не можете понять, вы чувствуете, что там есть нечто загадочное. Это не так. Истина очень проста. Каждый способен понять её. Истина также проста, как и все. Вы должны быть просто молчаливы, понимающи, готовы — и она открыта вам,
Маруф сказал:
"Некоторые не понимают меня. Отсюда их уважение. А другие тоже не понимают, поэтому они бранят меня".
Далее, есть люди, которые, если они не могут понять — не могут поверить, что существует нечто, чего они не могут понять — тогда они ругают. Это против их эго. Но помните: обе есть эгоистические точки зрения.
Одно эго думает: "Я так понятлив — если я не могу понять, тогда там должно быть нечто таинственное". Другое эго говорит: "Если я не могу понять, тогда там вообще ничего быть не может. Этот человек просто обманывает. Нет ничего. Если бы там было что-либо, тогда как же я не могу это понять? Такой гений, как я, поймет что угодно". Обе позиции эгоистичны. И надо отбросить их обе. Только тогда вы можете понять Мастера.
Надо отбросить обе. Не уважайте вещь из-за того, что вы не понимаете. Не ругайте её из-за того, что вы её не понимаете. Фактически, не направляйте вещь к вашему эго, не переводите её в контекст вашего эго. Это бесполезно! Просто послушайте её. Если не можете понять, постарайтесь понять — медитируйте больше, размышляйте больше, становитесь более молчаливы. Подходите к ней вновь и вновь с разных позиций. И, наконец, подойдите к ней безо всяких позиций вообще. Вы поймете, и тайна будет раскрыта. Если вы не можете понять, не начинайте ругать её — ведь вы не последнее слово в понимании. Вы — не высшая способность понимания. Вы не омега в понимании. Вы — просто начинающий на первой ступени лестницы. А лестница велика и необъятна.
Миллионы вещей ожидают вас, чтобы произойти. Вы лишь у двери. Вы даже не вошли в храм. Может быть, вы только подходите, или только на пути. Даже не подошли. Даже не у двери.
Не привносите ваше эго в любой путь. Вы — не решающий фактор по отношению к тому, таинство это или ничто. Слушайте. Чем больше вы слушаете человека, который достиг, тем больше это станет таинственным. Задача жизни не есть нечто, что должно быть решено или, что когда-либо решалось. Её надо прожить! Это не проблема, которая должна быть решена. Её надо прожить!
Чем больше вы знаете, чем меньше вы чувствуете, что знаете. Чем больше вы знаете, тем больше вы чувствуете, что неизвестное окружает вас отовсюду. И в конечный момент знания все знаний отпадает. Вы не знаете ничего. Этот конечный момент, как необъятное невежество, бесконечно темная ночь. Но только из этой темной ночи рождается утро. Из этого бесконечного невежества возникает свет, который есть постижение, который есть понимание, который Будда называет праджья, самбодхи, что Патанджали зовет Самадхи.
Просветление.
Маруф сказал:
"Некоторые люди не понимают меня и уважают меня. Другие тоже не понимают, поэтому они бранят меня. Это то, о чем я пришел вам сказать. Вы должны думать обо мне, как о том, кто это сказал".
Человек спрашивает, чтобы как-то обозначить Маруфа — иудей ли он или магометанин, или христианин. Однажды обозначив, вы думаете, что поняли. Обозначение — это трюк. Вы обозначили определенную вещь и думаете, что поняли.
Я показываю вам цветок, диковинный цветок, который вы раньше никогда не видели, и немедленно вы спрашиваете: "Как называется?" Почему вы так жаждете знать название? Чем название поможет вам? "А", "В", "С" — каково бы ни было имя, как это вам поможет? Если я говорю "А", то теперь вы думаете, что знаете его. Вы обозначили его. Теперь вы можете сказать вашему ребенку, что это цветок "А". Вы стали знатоком. Что вы узнали о цветке? Только слово "А"? Я мог бы назвать его "В" или "С", это также безразлично, как и "А". Как вы узнали это.
Я читал книгу Гертруды Стайн. Когда она сказала в поэме: "Роза это роза это роза", — это обрело мировую известность. Она продолжает делать то же самое со многими вещами. Она не определяет. Она не говорит ничего — "Роза это роза это роза". Ничего не определено, ничего в действительности не сказано.
Кто-то спросил: "Зачем вы это сделали? Мы все знаем, что роза это роза это роза. Это не имеет смысла. Это ничего не добавляет к нашему знанию".
Стайн сказала: "Потому что поэты говорили о розах в изобилии — миллионы стихов о розах. Каждый читал их или пел, и каждый повторял, слово "роза" утратило свою розовость. Оно больше ничего не говорит. Вот почему я должна повторят: "Роза это роза это роза", — так, чтобы вы пробудились от вашего сна, так, чтобы вы немного встряхнулись: "Что говорит эта женщина? Какой-то абсурд — "роза это роза это роза". Вы можете слушать. Иначе роза — кто слушает? Все знают".
И она сказала: "Повторяя это, я снова принесла розе красоту".
Слова не могут сказать много. И если вы думаете, что лишь зная имена и названия, вы познали — вы все их упустите.
Старайтесь избегать слов. Не пытайтесь обозначить. Вы сразу же обозначаете! Обозначение — это такая великая болезнь. Это привязанность. Вы видите человека, вы говорите "красивый", вы видите женщину и говорите "уродливая". Почему с такой поспешностью? Подождите! У женщины много лиц. Даже уродливая женщина иногда имеет такое красивое лицо, с которым не может сравниться никакая красота. Уродливейшая — я видел самую уродливую женщину в определенной позе, в особом настроении, в определенном климате, такой красивой, что ваша мисс Вселенная будет выглядеть немного бледнее перед ней. И я видел самую красивую женщину уродливой в определенных настроениях. Подождите! Не обозначайте? Иначе ваше обозначение не позволит вам увидеть реальность. Даже красивые женщины в гневе, в решимости, в ревности, в алчности становятся такими уродливыми. И их уродство — духовное и внутреннее, и оно выступает на всем их теле, как сыпь. Когда женщина ревнива и алчна, она может быть красива на поверхности, но нечто излучается вокруг нее — ядовитое, змееподобное. Она уродлива. Коснитесь её в этот момент, и вы почувствуете, что дотронулись до рептилии, а не до женщины. Ядовита. Испарения исходят от неё, как от яда.
Не категоризируйте. Реальность не верит в обозначения. Реальность продолжает двигаться и меняться. Она текуча, как река. Вы не можете вступить дважды в ту же реку — даже ни однажды. Она двигается все время.
Не называйте. А у вас есть глубинные гнезда в уме, сразу же, как только что-то есть, вы кладете это в гнездо — и покончено! И вы думаете, что знаете! Этот человек хороший, а этот — плохой. Разве вы никогда не наблюдали, как плохой человек становится хорошим, а хороший — плохим? Разве вы не видели честного вора? Разве вы не видели очень искреннего преступника? Не видели грешника, но святого? Категории не принадлежат жизни. Они принадлежат уму. Категории — это ваши игры. Не категоризируйте.
А этот человек пришел спросить Маруфа: "Как категоризировать тебя? Куда тебя положить?" Маруф — живой человек. Если бы он был мертв, он сказал бы: "Я — магометанин, конечно, скромный мусульманин, суфий", — но он не мертвец. Он не может позволить категоризировать. Он живой, чрезвычайно живой.
Он говорит: "Запомни меня только по этому. Не по чему другому. Это то, о чем я пришел сказать. Ты должен думать обо мне, как о том, кто это сказал". Только это запомни, что те, кто не принимают меня, те уважают меня, и те, кто не понимает меня, те бранят меня. В Иерусалиме евреи думают, что я христианин, и мусульмане, что я еврей. А в Багдаде, где меня любят, в моей общине, евреи думают, что я самый совершенный еврей, христиане — что я перерожденный Христос, и мусульмане, что я последнее слово в бытии мусульманина.
"Большего я не скажу. Только это я говорю тебе. И если ты хочешь знать, как запомнить меня, ты можешь делать это, только это: ты должен думать обо мне, как о том, кто это сказал".
Он остается некатегоризированным, необозначенным. Он не дает никакого ключа. Скорее, он становится более загадочным. Человек мог прийти с чем-то, с каким-то предубеждением, некоей идеей об этом Мастере, Маруфе. Он разрушил полностью его ум. Он отрезал все его предрассудки. Он оставил его в вакууме. Это то, что мастер делает — оставляет вас в пустоте. Но это есть самый прекрасный подарок, который может быть вам дан — ничто, пустота, вакуум.
В этом вакууме возникает все. В этом ничто возникает все. В этой пустоте рождается абсолютное. Но пока вы не умрете, это невозможно.
Вы здесь позвольте мне быть вашей смертью и воскрешением.
20 апреля 1975 года
Перевод окончен 18 сентября 1980 года
Свами Прем