Психиатр

Глава 29

Подъезжая к роскошному дому Вика Джексона, который находился в полутора километрах от его собственного, Томас заметил возле входа грузовичок стекольщика и поставил свою машину рядом.

Он позвонил. Ответил на звонок не сам директор, а его жена Дженет. Будучи моложе своего мужа, она все еще была хороша собой в свои пятьдесят пять лет, однако из-за склонности к выпивке и явной нервозности она потеряла то ощущение радости жизни и энергию, что прежде так привлекало ее супруга. Огромные голубые глаза, некогда притягивавшие к себе всеобщее внимание, вызывали печаль, которая, возможно, показалась бы идеальной какому-нибудь художнику, чуткому к воздействию времени на красоту, но которая больше не привлекала никого, и меньше всех мужа.

Безупречный макияж и нарядная прическа свидетельствовали о том, что женщина все еще питает надежду вернуть внимание мужа, показав себя во всем: великолепии. Дженет Джексон вышла к Томасу в элегантном домашнем атласном платье розовато-оранжевого цвета, его подол, соприкасаясь с туфлями из шелка, издавал легкий шелест.

— Томас, какой сюрприз! — сказала она.

Появление Гибсона действительно можно было расценить как сюрприз: ведь она думала, что Томас в тюрьме!

Именно так он истолковал ее радостное приветствие.

— Я думала… Я видела по телевизору…

— Меня отпустили, так как у них нет доказательств против меня, — объяснил Томас.

— Уже не в первый раз полиция совершает ошибки.

— Это точно! Скажите, ваш муж дома?

— Да, но сейчас у него важный звонок. Впрочем, долго ждать не придется.

Она впустила Томаса и сообщила мужу о его приходе по внутренней связи.

— Пройдемте в малую гостиную, если вы не против. Там работают стекольщики, а я должна контролировать процесс. Они должны были быть здесь еще в десять часов утра, но все как всегда. Надежных компаний больше не осталось!

— Что, какая-то хулиганская выходка?

— Нет, — ответила женщина, проходя через так называемую большую гостиную в помещение поменьше, своеобразный будуар, отделенный от зала раздвижными дверями. Малая гостиная предназначалась для приватных встреч и концертов.

В большой гостиной Томас ощутил резкий запах сигар, что ему показалось любопытным, учитывая, с какой тщательностью в доме следили за порядком. Конечно, он знал о том, что директор клиники курит, так же как и его жена, но чтобы запах табака въелся в атмосферу комнат — это уж слишком… Хотя, быть может, он более восприимчив к запаху сигар, чем остальные, так как сам бросил курить четыре года назад.

Внезапно мадам Джексон повернулась к Томасу и пояснила:

— Вчера мой муж устраивал небольшой званый вечер в честь старинных школьных друзей.

— Вот оно что, понимаю.

В его памяти смутно, как из тумана, всплыла сцена: он находился в кабинете директора и наклонился, чтобы поднять… поднять что? Внезапно он вспомнил пачку бумажных приглашений, которую директор рассыпал, вытаскивая лежавший под ними список.

Врач не вникал в детали содержания, но теперь он отчетливо вспомнил, что держал приглашения в руках. Но при каких именно обстоятельствах? Дабы не показаться невежливым, Томас отвлекся от своих размышлений и обратился к жене Джексона:

— Хорошо повеселились вчера?

— Не знаю, мы, жены, отмечали свой маленький праздник в другом месте, в отеле «Пьер».

— А! Отель «Пьер»! И как?

Тем временем они перешли в будуар, где двое рабочих вставляли оконное стекло.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — спросила мадам Джексон.

Было четыре часа, и Томас решил, что для первой порции еще слишком рано, особенно после такого дня. Поэтому он собирался отклонить предложение, сославшись на ранний час, как вдруг заметил стоявший на рояле стакан хозяйки дома, в котором, похоже, был джин-тоник или коктейль «Маргарита». Следовало подыскать другой предлог для отказа.

— Спасибо, но я только что из-за стола.

Женщина удивленно посмотрела на него. Из-за стола, это в четыре-то часа дня? Какое странное время для обеда! Но она не настаивала. Небрежность рабочих занимала ее куда больше, поэтому, извинившись перед Томасом, она поспешила к стекольщикам, чтобы убедиться, что огромное стекло в окне гостиной правильно установлено.

Томас же подошел к роялю, это был великолепный инструмент «Бёзендорфер», марки, сохранявшей свою популярность, несмотря на конкуренцию с японской фирмой «Ямаха».

В молодости он играл на рояле и даже лелеял мечту стать концертирующим пианистом, но вовремя спохватился, поняв, что это не его призвание и что любой вид искусства требует исключительного таланта. Но полное и окончательное отречение от музыки навсегда оставило чувство горечи, однако, приняв однажды твердое решение, он больше не возвращался к музыкальным занятиям, целиком посвятив себя психиатрии.

Охваченный желанием прикоснуться хотя бы раз в жизни к одному из этих легендарных инструментов, он воспользовался занятостью хозяйки дома, чтобы наиграть в низком регистре основную тему из великолепного «Искусства фуги» Баха. Возможно, ему хотелось, чтобы она прозвучала именно на «Бёзендорфере»? Оказалось, что доктор не утратил пианистических навыков.

Однако порадоваться этому обстоятельству он не успел, так как одновременно с этим сделал еще одно открытие, которое его огорчило: клавиша до второй октавы была запачкана некой красноватой субстанцией. Запекшейся кровью? Не без нервной дрожи он вспомнил, о чем рассказывала Катрин перед появлением доктора Клоза.

Девушка заявила, что была изнасилована на рояле. На рояле, где стоял канделябр. Она, казалось, твердо была в этом убеждена, если только можно верить воспоминаниям, всплывшим после воздействия мнемониума.

Совпадение? На рояле в доме Джексонов находился именно канделябр. Однако никаких свечей там не было, что казалось довольно странным, поскольку во всем остальном дом был отделан и убран с маниакальной тщательностью.

Внезапно лицо Томаса стало серьезным.

Ряд доводов свидетельствовал о том, что Катрин была изнасилована именно в особняке директора клиники Вика Джексона, — это казалось полным бредом!

Психиатр решил, что пережитое нынче, смесь мнемониума и алкоголя, напряжение, вызванное выдвинутым против него обвинением, — возможно, все это, вместе взятое, повлияло на его способность логического суждения сильнее, чем он предполагал. Одним словом, он бредил.

В любом случае прошлым вечером в доме Джексона состоялась вечеринка, причем официальная, так как гостям были посланы приглашения. А хозяин торжества, Вик Джексон, разумеется, не мог совершить изнасилование между приходом двух приглашенных.

Для начала ему как минимум необходимо было отлучиться, чтобы забрать Катрин из клиники, а затем, извинившись перед гостями еще раз, отвезти девушку в бессознательном состоянии на «мерседесе» Томаса к нему же. Когда же в таком случае он успел бы осуществить само злодеяние? Да и как совершить изнасилование в присутствии стольких свидетелей, его старинных школьных друзей?

Нет, все это годилось лишь для фантастики или бульварного романа…

Впрочем, раз мнемониум оказался вовсе не таким всемогущим препаратом и Катрин удалось вспомнить рояль с канделябром, то она обязательно должна отреагировать на личность Джексона при условии, что он и есть насильник, тем более что еще днем между ними пробежала черная кошка.

Идя на поводу у своего любопытства, вопреки сделанным умозаключениям, Томас поскреб клавишу с целью собрать немного красноватой субстанции, В тот момент, когда он собирался рассмотреть свою добычу, раздался голос директора:

— А, Томас! Я рад, что ты зашел.

На нем был халат, словно он только что встал, он был бледен, да и вид у него был какой-то помятый. Томас подумал, что, должно быть, вчерашний прием закончился очень поздно.

Психиатр незаметно отошел от рояля, опасаясь, что директор может догадаться о его подозрениях.

— Ты скрыл от нас, что играешь на фортепиано!

— Я уже давно этого не делаю. Ошибка молодости.

Повисло молчание, директор с едва скрываемым раздражением посмотрел на жену, которая продолжала внимательно наблюдать за работой стекольщиков. Томас прервал неловкую паузу:

— Утром я разговаривал с доктором Клозом.

— Да, я именно об этом хотел тебе сказать. Мне показалось, что, учитывая сложившиеся обстоятельства, будет лучше…

— Не понимаю, почему я попал под подозрение.

— Да никто тебя не подозревает! Это какое-то недоразумение! Я просто подумал, что будет лучше, если Катрин займется кто-то другой, пока все не уляжется. Ты же понимаешь, что ситуация, когда психиатр, обвиненный в изнасиловании своей пациентки, продолжает оставаться ее лечащим врачом, покажется всем довольно странной. Ты не согласен со мной?

— Да, понимаю. А я было подумал, что это увольнение с работы.

— Ну конечно же нет! — сказал Джексон.

Приблизившись к Томасу, он дружески положил ему на плечо руку:

— Я знаю, что ты невиновен! Я просто в этом уверен! Однако необходимо считаться с мнением окружающих.

Томас успокоился: что ж, директор принял мудрое решение.

— Эти полицейские — настоящие болваны! Как они только посмели поставить под сомнение невиновность такого человека, как ты! — внезапно возмутился Джексон. — Кроме того, хочу, чтобы ты знал: я полностью на твоей стороне! Я буду с тобой до конца! И я никому не позволю запятнать ни твою репутацию, ни репутацию клиники. Мы им покажем, где раки зимуют! В любом случае, если я правильно понял, то в последнем выпуске новостей сообщили, что не располагают никакими уликами против тебя. Спекуляция чистой воды! Этот Тамплтон просто болван! Разве не он изводил тебя, когда твоя жена…

За этой фразой последовал жест, как если бы он корил себя за то, что невольно напомнил об этом трагическом событии во время новых трений Томаса с правосудием.

В этот момент жена директора сообщила, что рабочие закончили и хотели бы получить деньги немедленно.

— Здесь не обманывают! — сказал тот, несомненно намекая на недостаток доверия к нему со стороны рабочих.

Извинившись перед Томасом, он пошел расплачиваться со стекольщиками.