Психотехники и культ русских мистических сект

Человек-Община.

Эти в высшей степени абстрактные имена так и останутся загадкой, если не учитывать как минимум двух моментов. Во-первых, так называемого «основного гностического мифа», который в изложении двух американских учёных, оперирующих именами четырёх первых сизигий, звучит следующим образом. «Тайна (Глубина-Тишина) желает самопознания, поэтому пробуждается (Сознание) и представляет сама себя (Истина), воображая (Логос) концептуальную матрицу (Жизнь), в которой она отождествляет себя отдельно с каждым из индивидуальных проявлений (Человек), живущих среди других проявлений Тайны (Общество)»[112].

Во-вторых, всегда важно учитывать, что мифы без ритуала безжизненны, тогда как ритуал без мифического обоснования слеп. Сегодня мы можем только гадать, как в действительности выглядели ритуальные практики гностиков. Быть может, это и в самом деле были те самые неистовые (совершено «хлыстовские», в худшем смысле этого слова) оргии, о которых говорят ересиологи, но, скорее всего, было в них много такого, что ересиологам христианства осталось попросту непонятно. Единственное, что здесь можно сказать определённо – это то, что для каждой пары Эонов справедлива такая закономерность: первый Эон обязательно имеет мужскую природу, а второй – природу женскую. Сочетаясь и кружась в бесконечности, эти занебесные миры ликовали и славили Бога, совершая гностическую хорею, ритуальный танец в «Сиянской горнице»…

Логос, вращающийся в круговом танце, – это центральная мистерия всей хлыстовской традиции. Быть может, христоверы сильно бы возмутились, если бы при них священная практика радений была названа гностической. Однако есть много оснований полагать, что именно таковой она и была. За это, по крайней мере, говорит тот факт, что текст «Деяний Иоанна», был распространён практически по всей Малой Азии и Сирии, в общинах энкратитов и манихеев, не говоря уже о ересях Запада, в поле зрения которых он попадает уже в VI веке н.э. Более того, этот гностический источник бытовал на Руси под названием «Хождения по Византии Господа нашего Иисуса Христа святого апостола и Евангелиста Иоанна» и нередко принимался за житие самого ап. Иоанна. В таком виде этот апокриф сопровождал древнерусские издания Апокалипсиса, и, судя уже из этого, почитался на Руси не менее авторитетным.

Гость из котла

Хлыстовские танцы во время радения имели одну особенность – они были круговыми. Согласно дошедшим до нас описаниям, после длительного пения «молитвы Иисусовой» христоверы принимались всем кораблём водить хоровод вокруг кадки, наполненной водой. При этом мужчины образовывали внутренний круг и двигались посолонь, тогда как женщины составляли круг внешний и шли в обратном, противосолярном направлении.

Такое различие направлений было, как полагает Юлиус Эвола, «ритуальным воспоминанием о космической полярности, отражаемой в разделении полов»[113]. Таким же напоминанием о космических полярностях, пропорциях и ролях является и по сей день сохранившийся в православии обычай, согласно которому женщины занимают в храме его левую часть, а мужчины – правую. За этим, казалось бы, не самым вторичным по своей значимости обычаем скрывается существенная антропологическая константа. С точки зрения любой традиционной метафизики (индийской, гностической, шаманской или православной – в данном случае роли не играет) мужское начало есть начало позитивное, или, как говорил немецкий романтик Йозеф Гёррес, «продуктивное», в то время как женское начало (по словам того же Гёрреса – «эдуктивное»[114]) – это начало поглощающее, тёмное и негативное. «У женщины непосредственное чувство перевешивает фантазию, в ней преобладает восприимчивость и противоположное – самодеятельность – уступает ей. Струны женского сердца настроены в тон со звучаниями внешнего мира; подвижные, они откликаются на еле слышный шепот окружающей природы.

Поэтому эдуктивное искусство можно назвать также женским, или отрицательным.

В мужчине, напротив, законодательствует Идея, собственные его начинания перевешивают натиск окружающей природы. Клавиши его души обращены вовнутрь, к центру его же существа; предаваясь вольной игре, его деятельность укрепляется за счет стенической восприимчивости»[115]. Поэтому мужчины, ориентированные центростремительно, составляли в хлыстовском ритуале внутренний круг и двигались посолонь, что полнее сообразуется с мужской природой, а женщины проявляли свою «эдуктивную» активность вовне, или на периферию. Только после этого, когда все космические законы были соблюдены, магическая «мандала» кружащегося корабля начинала по-настоящему работать. Динамический принцип танца – то есть, как верно определил Герардус ван дер Леув, «включение собственного движения в движение целого»[116] – позволял во время радения выходить на контакт с иными пластами реальности, чему опыты глоссолалии («говорения на языках») были лишь одним из примеров.

Другим, куда более ярким примером, являлись опыты с котлом. Стоявшая в центре кадка с водой начинала, по мере кружения и вхождения радеющих в транс, наполняться дополнительными смыслами. С криками «хлыщу, хлыщу, Христа ищу» христоверы бегали «по кругам» (по одной из гипотез, от этого именно краткого роспевца и происходит оскорбительное для людей Божиих название «хлысты»), полностью концентрируя своё сознание на поверхности воды. Собственно, изначально никто никого вообще не хлестал – подобные садомазохистские интерпретации возникли от непонимания (вероятно, и самими «хлыстами») того, что хлестание осуществляется по воде. Изначальный вариант песенки был именно таков: «по воде хлещу, Христа ищу, встань, Христос, растянись, Христос, выйди, Христос, наружу – дай денег на нужу»[117].

Существует очень интересная алхимическая гравюра XVIII века, на которой изображён голый король, стоящий посреди чана с водой и держащий в одной руке державу, а в другой – меч[118]. Судя по всему, «Богатый Гость» христоверов относится к этому же образному ряду, а позднейшие домыслы о том, что Христос действительно вылезал из кадки и всех одаривал золотыми полтинниками, следует списать на особенности магического этикета. Оснований для того, чтобы делиться своими таинствами с синодальными «инквизиторами» у христоверов не было никаких. Но это не значит, что не было и таинств – даже сохранившиеся скудные описания позволяют провести множество удивительных параллелей. Например, это касается магического котла.

Наследники Гундеструпа

Разного рода котлы (кадки, чаны, ушаты и т.д.) использовались во всех традициях индоевропейской магии. В «Сказаниях Красного Дракона» – сборнике волшебных преданий Уэльса и Корнуолла – есть, к примеру, замечательная история про котёл Телесина – эта история напрямую связана с христоверческим ритуалом, и потому её имеет смысл рассказать хотя бы вкратце. В незапамятные, как и положено, времена, когда в Британии только начинал править король Артур, в землях, что сейчас называются Пенлинн, проживала злая колдунья Керидвена. У неё был сын по имени «Морвран», что в переводе означает «Большой Ворон». Угрюмый, страшный и необщительный, этот Морвран получил со временем другое, более подходящее себе имя – Авагдди, то есть «Полная Тьма». Ради вот этого мрачного персонажа его матушка, жаждавшая его видеть чуть ли не главным бардом, певцом и прорицателем, задумала одну магическую хитрость, связанную с использованием котла. В положенный полуночный час необходимо было засыпать в котёл подлунных травок и, засыпав все их в котёл, варить день и ночь в течении одного года и одного дня. «В последний день выпрыгнут из котла три капли, хранящие все силы многих трав, и тот, на кого эти капли попадут, станет тотчас искушён во многих искусствах и наполнен духом пророчества. А варево, оставшееся после того в котле, будет самым сильным ядом, какой только может быть на земле. И от силы этого яда закричит и расколется котёл, и прольётся яд на землю»[119]. В результате, разумеется, планы колдуньи идут прахом, капли попадают на кого надо, а «кто не надо» (Керидвена и её жуткое дитя) обиженно кусают локти.

Подобного рода магические котлы – имевшие реальную силу наделять духом пророчества – глубоко исследовались в Третьем Рейхе, в недрах знаменитой организации «Аненербе». Основатель «Наследия Предков» профессор Герман Вирт описывал посвятительный котел кимвров, на котором изображены человеческие жертвы, совершающиеся над сосудом[120]. Этот серебряный котёл был обнаружен в 1891 году в болотах Северной Ютландии в Гундеструпе (ведомство Аальборг) и датируется концом II – началом I тысячелетия до н.э.

Самое интересное состоит в том, что в конце 2001 года ныряльщиками вблизи Бадестранд-Исинга на Химзе был обнаружен в точности такой же ритуальный котёл, только выполненный не из серебра, а из золота. Этот котёл «явно представлял собой копию котла из Гундеструпа. Однако как то, что листовое золото было прокатано машинным способом, так и довольно безжизненный стиль работы позволяют говорить о том, что это – подделка, возможно, связанная с идеологией «Аненербе» в Третьем Рейхе»[121]. Само по себе использование котлов напрямую связано с техникой визуализации – по одной из легенд, христоверы видели выходящим из котла не Царя Небес, а крохотного Младенца – юнговский архетип Puer Aeternus[122], проекцию архаической индоевропейской гидромантической практики (ритуала гадания на водах[123]) на образность собственно христианской веры. В другом варианте в кадку заставляли садиться хлыстовскую пророчицу, которая получала наития и тут же делилась со всем кораблём полученной «в потоке» информацией. Ю.В.Мамлеев в «Шатунах» описывает даже каких-то скопческих Богородиц, девушек лет шестнадцати, которых усаживали в кадку, отрезали им груди и, нарезав отрезанные груди на куски, совершали групповое причастие. Подобных рассказов «из мира русских мистических сект» существует великое множество, однако ничем, кроме богатой фантазии их авторов они, чаще всего, не подкрепляются.

Чей Бог больше?

Как мы уже говорили, первым и главнейшим смыслом ритуалов с котлом была практика визуализации: «картина сектантского экстаза» резюмировалась получением знания о будущем – в картинах и образах. Если всё проходило правильно, то информацию получали все, кто находился в потоке, то есть в подобающем экстатическом состоянии, опьянении «духовным пивушком». Если же «цепь» работала неверно (к примеру, кто-то был рассеян, а кто-то, наоборот, концентрировался только на себе, что не есть правильно), то откровение получали только пророки. Учитывая, что во все века и у всех народов количество «религиозных виртуозов»[124] было ограничено, мы не удивляемся, например, сугубо авторитарным манерам хлыстовских Христов и Богородиц. Подлинный Спаситель на Кругу может быть только один – второй всегда будет его оппонентом, в случае Христа – либо «антихристом», либо, как выражались христоверы, «Богом меньшим».

Вообще, вся тематика сравнения «чей Бог больше» или даже «кто больший Бог» – для христоверия необычайно характерна. Между хлыстовскими пророками подобные споры велись постоянно. Вот, к примеру, что рассказывает об этом отец Иоанн Сергеев. «Некоторые же, а особливо из учителей, когда случится двум или трём из них вместе сойтись на одну беседу, между собой спорят, хвалятся и хвастаются, как свойственно невеждам, каждый из них своею Божескою силою, у кого больше благодати и могущества; один из них говорит: «я то бог велик», а другой вопреки ответствует ему: «а я больше тебя»; дают иногда друг другу звонкие заушения и добрые пощёчины с тем, чтоб изведать силу заушённого, кто же из них равнодушнее и без оскорбления вытерпит оные ударения, подставляя на то и другую ланиту, то и приписуют больше силы и святости»[125].

Подобная перебранка, возможная лишь при магическом понимании благодати как особой внутренней силы, встречается также в традиции «Эдды» – в мире, где гротескная похвальба после выпитого «пивушка» также является своеобразным ритуалом. Харбард, к примеру, таким же образом бравирует своей хитростью и способностью разделить ложе с семью сёстрами, а хитроумный Локи устраивает между асами знаменитую перебранку, выставляя напоказ слабости каждого из присутствующих на пиру[126].

Подобно германским асам, хлыстовские пророки также бравировали своей божественностью, похвалялись своей магической силой и не терпели рядом с собой более сильных. Отсюда время от времени возникали распри: на одном корабле не могло быть два «сверхчеловека»: Сверхчеловек может быть только один.

Здесь можно вспомнить аналогичную распрю, случившуюся между двумя сибирскими шаманами, которые также что-то не поделили и с помощью магии наказали друг друга. «Летом, во время оленьего промысла, женщины и девицы убирали оленье мясо; тогда убирали не так, как теперь, а для сего устраивали на столбах большие помосты, на которых приготовлялось мясо. Во время такой уборки один молодой шаман сидел подле одной молодой девицы. В то время проходил по улице другой молодой шаман, увидал, что подле его любимой девушки сидит молодой человек, объятый ревностью, вздумал отомстить ему посредством вражеской силы и прилепил его к помосту, на котором тот сидел. Когда время наступило уходить с места, ухаживатель не мог встать и вынужден был также употребить шаманское искусство, и этим вскоре освободился от бесовской привязи. Но теперь пострадавший также намерился наказать противника; вот как он его наказал. Когда тот пошёл в отхожее место для мочеиспускания, то спохватился, что у него нет члена, даже никакого признака не видно и невозможно мочеиспускание. Делать нечего; пошёл к своему противнику, пал ему в ноги и просил прощения, тот вынул из-за пазухи член, прилепил его на своё место и просил того, чтобы он впредь не выделывал таких проделок»[127].

Хлыстовская похвальба «своим внутренним Богом» проходила ещё более красочно. Если во время радения на Кругу вдруг оказывалось более одного пророка, то между ними неизбежно происходила битва. Это была битва магов. «Из Круга у них выходят пророки и пророчицы, случается и по два вдруг, между коими нередко происходят распри и даже драки. В одном месте на празднике, при <…> учителе Иустине Иванове, когда по приказанию его начально пошла одна из пророчиц на Круг, вдруг вышла против неё другая и начала первая кружиться по солнцу, а последняя напротив; отчего родился между ними спор о силе божества их, потом драка, а наконец две сии пророчицы, схватившись за волосы, начали таскать одна другую по полу; так что помянутый учитель при всем обилии благодати своей сам усумнился и не знал, что делать с ними; напоследок удалось последней сбить с Кругу первую, почему и ходила она в Слове сколько надобно»[128]. В работах французского эзотерика Рене Генона описываются похожие истории, когда между двумя буддийскими монастырями, использующими различную священную символику (правостороннюю и левостороннюю свастику соответственно) возникали острейшие конфликты только из-за того, что одна свастика повёрнута вправо, а другая – влево.

Кружение хлыстовских Богородиц «посолонь» и «противусолонь» в данном случае выражает ту же самую идею – кружение первой из них, ориентированное по Солнцу, оказалось в конечном счёте более слабым: она была выкинута из Круга, однако после этого победительница (кружившая против Солнца) призналась во время обеда: «кормилец, ведь я недобрый» (то есть «ведь я то – сам Дьявол»). Этих слов было вполне достаточно, чтобы «недоброй» получить хорошую «баню» из свежих розог, а той, что кружилась по Солнцу, быть наконец признанной «ходившей в Духе».

Этот ритуальный танец продолжает тематику «похвальбы» лишь отчасти. Вероятно, каждому из собравшихся на Круг было прекрасно известно, что «хождение в Духе» не может осуществляться «против Солнца», и потому решительные кружения выпоротой хлыстовки следует рассматривать как некоторую провокацию, сродни деяниям знаменитой «унтер-офицерской вдовы», или, говоря иначе, сродни мазохистскому самонаказанию. Выбирая «сатаническую, левостороннюю ориентацию», она, видимо, заранее понимала, что даже при большей силе (ей же удалось выбросить из Круга свою противницу) конечного наказания не миновать. Перед нами, таким образом, ритуально инсценированное «торжество Православия», выполненное в культе (и совершенно не распознанное миссионером-описателем) разрешение дуалистической драмы. Сюжет у драмы такой. Силы Зла и силы Добра входят в Круг мироздания, кружатся-вертятся, однако «сколько верёвочка не вейся», силы Добра якобы терпят поражение, наступает безбожный пир антихристовых, левосторонне-апостасийных сил, после чего правда сама выясняется и Зло получает своё наказание.

К вопросу о грибах

«Хоровод есть круг, чей центр – сам Диавол» – чётко и бескомпромиссно формулирует блаженный Августин[129]. В центре хореи всегда находится некто или нечто, вызывающее динамические кружения, но при этом сохраняющее полнейшую неподвижность. Здесь не обязательно представлять оледеневшего дантовского Дита, торчащего своей трёхликой пастью из самых центральных и неподвижных регионов ада. Хотя, если угодно, этот образ не в меньшей степени олицетворяет идею неподвижного центра, чем августиновский «дьявол» – центр мистериальной хореи.

Дьявол это или не дьявол – решать не нам. В центре хлыстовского хоровода и в самом деле находилось нечто – старательно визуализируемый Младенец мог в процессе экстатического вращения оборачиваться Старцем, Старец – превращаться в Женщину, а Женщина – в Богатого Гостя, вылезающего из воды и раздающего тем, кто «в потоке», золотые монеты. Все эти рассказы вполне могли быть аллегориями определённых состояний, но того, что образы и в самом деле возникали перед глазами, исключать не имеет смысла. Говоря строго по-медицински (а такое направление разговору о русской мистике было задано в «просвещённом» XIX веке[130]), эти изменённые состояния, ИСС или altered states of consciousness, – вполне естественный факт, имевший под собой как минимум два основания.

Во-первых, у нас имеются сведения, что во время хлыстовских и скопческих радений в качестве «катализаторов» употреблялись особые грибы – красные мухоморы (Amanita muscaria), растущие в средней полосе практически на каждом шагу и вызывающие сильнейший галлюциногенный эффект. Перед началом радения всем собравшимся раздавалось «причастие» – как правило, это был изюм и маленькие сухарики. По сообщению В.Андреева, эти сухарики предварительно пропитывались соками мухомора, что и вызывало затем особое неистовство[131]. Очень похожий экстатический опыт возникал также в корякском ритуале «Тэлытл», являющемся частью аграрного осеннего празднества Хололо. Само название этого ритуала происходит от берёзовой верхушки, которую раскручивают за лахтачьи ремни во время совершения обряда. «Продолжается «Тэлытл» уже в стойбище. По реконструкции, хозяин юрты опускает через дымовое отверстие ремень, с привязанными к нему мухоморами, а затем, держась за него, начинает движение по ходу солнца. Постепенно темп ускоряется и переходит в бешеный круговорот. Вслед за хозяином дома к этому действию подключаются и другие присутствующие»[132]. Они также входят в резонансное состояние и начинают вращаться по кругу, следуя за динамикой небесных созвездий и небожителей, также кружащих, трущихся спиной о земную ось, что проходит через Полярную звезду и ведёт к Высшему Богу.

С употреблением определённых галлюциногенов также были связаны и описанные выше гностические пляски и кружения. Раннехристианский ересеолог Епифаний Кипрский говорит о гностиках, что они «славились своими магическими ухищрениями, заклинаниями, приворотными зельями, праздниками любви, духами-союзниками, «галлюциногенами» и другими злодействами»[133]. Что это были за галлюциногены? Как приходили духи-союзники? Что происходило на гностических «праздниках любви»? Отвечая на все эти вопросы, мы невольно приходим к понятию экстаза – «эдуктивно-продуктивного» вращения в Духе, осознания себя Божеством. Все подобные практики достижения экстаза коренятся в традиции древних арьев. По реконструкции основателя этномикологии Р.Гордона Уоссона, практика ритуального употребления грибов идёт совсем не из мезолита (ок. 10 тыс. лет до н.э.), как думала наука XIX века, а как минимум с эпохи верхнего палеолита[134].

Именно тогда с огромных равнин отступает ледник, он шлифует камни, возникает руническая культура, образуются мегалиты-обсерватории, появляются таёжные леса, где растут мухоморы, из которых индийские (восточные) арии делают сому, а иранские (западные) арии делают хаому. Как говорится в Ригведе, Божество Сома господствовало не только над жрецами и растениями, не только над обетами и обрядами, но также и над небесными светилами, что вполне согласуется с тем ритуалом выхода за Полярную звезду, который происходил в гностическом хороводе и в корякской практике «Тэлытл».

Ведическая традиция говорит, что через Сому, властвующего над планетами и созвездиями, можно было взаимодействовать с самим Брахмой. Из-за похищения страстным Сомой красавицы-звезды Тары разгорелась битва между дэвами и асурами (старшими братьями Богов, то есть – дэвов). Этот конфликт стал причиной раскола единой арийской религии на версию дэваическую (почитание дэвов) и асурическую (почитание асуров). Индийская ветвь индоевропейцев оставалась верна Соме, тогда как «асурические» иранцы, сохранившие по сути те же практики достижения экстаза, стали почитать Божество Хаому. При этом тексты Ригведы, описывающие Сому, постоянно делают акцент на коровах, тогда как священные тексты зороастризма говорят о бычьей моче. В результате получалось, что сома была белого цвета, а хаома – золотисто-жёлтого, но в обоих случаях энтеогенное[135] вещество получали из мухомора.

Поскольку у христоверов ни коровы, ни, тем более, быки в культовую практику не входили, мы посмеем предположить, что хлыстовство, имевшее явные элементы иранской (дуализм и т.д.), равно как и индийской (вегетарианство, гимны Вишну и т.д.) традиций, наследует одновременно им обеим, то есть в каком-то смысле восстанавливает на Руси то единство индоевропейской религии, которое, по подсчётам учёных, было утрачено в середине II тысячелетия до н.э. То, что всё это происходило на (возможно) псилоцибиновой основе, нас не должно сильно удивлять, поскольку на Руси со времён вещего Бояна, «мыслию скакавшего по Древу» и получавшего откровения, существовала древнейшая шаманская традиция. Случай христоверия показателен лишь в том отношении, что именно здесь эта традиция попробовала всерьёз «породниться» с византийским христианством, но попытка этой контаминации была сразу же распознана и подавлена по навету «судебно-медицинских экспертов».

ИСС и динамическая медитация

Второй из существенных причин, по которым во время радения наступали существенные ИСС (altered states of consciousness), были различные психотехники, связанные с быстрым движением. В современном индуизме Ошо Раджниша (которого, кстати, уже не раз пытались сопоставлять с хлыстами[136]) для психотехник этого типа имеется очень подходящее наименование – «динамическая медитация». Этот термин особенно корректен по отношению к христоверам, если вспомнить, что обычная медитация требует статики и концентрации. Выходит, что динамическая медитация либо не медитация вовсе (точка зрения многих противников Ошо), либо такой тип медитативного опыта, который и сам выступает за рамки обычного, и от практикующего требует проделать то же самое. Ошо именует этот опыт «осознанным безумием», добавляя, что «миллионы людей теряют медитацию потому, что медитация воспринимается неправильно. Она кажется очень серьезной, в ней есть что-то от церкви; кажется, что она — только для людей, которые мертвы или почти мертвы, которые грустны, серьезны, у которых вытянутые лица, которые утратили жизнерадостность, веселье, игривость, способность праздновать». Согласно афористичному определению Ошо, динамическая медитация – это «безумие с методом, оно выбрано сознательно. Помните, вы не сможете сойти с ума по своей воле. Безумие должно в вас поселиться. Только тогда вы можете сойти с ума. Если вы сходите с ума по своей воле, это совсем другое дело. В своей основе вы контролируете, а тот, кто может контролировать даже свое безумие, никогда не сойдет с ума!» Так в чём же состоит это сумасшествие? В своей «Оранжевой книге» Ошо приводит подробное описание разных техник динамической медитации, среди которых многие в точности воспроизводят всё то, что мы видели во время радений. «Динамическая медитация продолжается один час и идет в пять стадий. Ее можно делать одному, но энергия будет более сильной, если её делают в группе. Это — индивидуальный опыт, так что вы не должны обращать внимания на окружающее и держать глаза закрытыми, желательно повязкой. Лучше всего заниматься этим на пустой желудок и одеть свободную, удобную одежду.

Первая стадия — 10 минут.

Хаотично дышите через нос, концентрируясь на выдохе. Тело позаботится о вдохе. Делайте это настолько быстро и полно, насколько возможно — а потом еще сильнее, пока вы буквально не станете самим дыханием. Используйте естественные движения вашего тела в качестве помощи в подъеме энергии. Чувствуйте, как она поднимается, но не давайте ей воли в течение всей первой стадии.

Вторая стадия — 10 минут.

Взорвитесь! Пусть все, что нужно выплеснется наружу. Станьте совсем безумным, вопите, кричите, прыгайте, тряситесь, танцуйте, пойте, смейтесь, “выбросьте себя наружу”. Ничего не держите про запас, двигайте всем телом. Какое-нибудь небольшое действие часто помогает начать. Никогда не позволяйте вмешиваться уму в то, что происходит. Будьте тотальны.

Третья стадия — 10 минут.

Прыгайте с поднятыми руками, выкрикивайте мантру “Ху! Ху! Ху!” настолько глубоко, насколько возможно. Каждый раз, когда вы приземляетесь на всю стопу, пусть звук глубоко ударяет в сексуальный центр. Дайте все, что у вас есть, полностью истощите себя.

Четвертая стадия — 15 минут.

Остановитесь! Замрите там, где вы находитесь, и в той позиции, в которой оказались в этот момент. Не распоряжайтесь телом никак. Кашель, движение, все что угодно будет рассеивать течение энергии, и усилие будет утрачено. Будьте свидетелем всему, что с вами происходит.

Пятая стадия — 15 минут.

Празднуйте и радуйтесь, с музыкой и танцем, выражая свою благодарность ко всему. Несите свое счастье через весь день.

Если ваше место для медитации не позволяет вам шуметь, вы можете заниматься ею тихо: вместо того, чтобы издавать звуки, направьте катарсис на второй стадии исключительно на телесные движения. На третьей стадии звуком “Ху” можно ударять, произнося его в уме, и пятая стадия может стать выразительным танцем»[137]. Пользуясь терминологией современного индуистского гуру, мы предлагаем отнести часть психотехник радения к разряду «динамических медитаций». В частности это касается описанных Д.Коноваловым вазомоторных (то есть, буквально, «сосудодвигательных») движений, проявляющих себя в резком изменении цвета и выражения лиц христоверов, а также в усиленном потоотделении.

Противники любострастия

Другой тип движений, названный Коноваловым «локомоторным», представляется нам ещё более интересным. Во время своих радений христоверы нередко пробегали по кругу огромные расстояния и, наблюдая, как «Дух въяве нисходит», плашмя падали на пол с тяжеловесным грохотом или молитвенным вздохом. Но перед этим проходила ещё длинная вереница священных жестов, начиная от скаканий и коленопреклонений, и заканчивая «циническими движениями таза». О последних Коновалов говорит следующее: «протоиерей Зотиков наблюдал на молении прыгунов особенный, исключительный вид “кривлянья телом”. “В собрании прыгунов или “духов”, – пишет он, – при их действии, женский пол, как бы насилуемый духом бездны, кривляется телом, выдавая оное то вперед, то назад на подобие действий блудниц”[138]. Легко подумать, что в данном случае дело идет о страстных истерических позах или движениях, рельефно отражающих половое возбуждение молящихся сектанток. Действительно, среди страстных поз припадка большой истерии эротические и даже циничные позы или сцены наблюдаются очень часто. Встречаются они и в приступах религиозного экстаза в нашем мистическом сектантстве. Так, некоторые страстные позы и движения, осложнявшие картину молитвенной экзальтации первых малеванцев, “не оставляли сомнения в том, что их субстратом служило половое возбуждение, иногда сопровождавшееся и соответствующими галлюцинациями”: “случалось, что среди прыганья и судорог женщины распускали себе волосы, случалось, что по временам кто-либо, особенно из женщин, стремительно бросался к мужчинам с необузданным, продолжительным поцелуем, имеющим свойства страстного, нечистого, чувственного объятия”[139]. Оренбургский хлыст Кожевников, находясь в экстатическом возбуждении, “стал гулять, прохаживаться по келье (моленной)” “с тремя девицами”, “целуясь с ними в губы и лаская их”[140]. По донесению благочинного Розанова, другой оренбургский хлыстовский наставник Михей Ильин на молениях “обнимал близких к нему баб и девок с видимыми действиями любострастия”[141].

О собраниях хлыстов-балабановцев в Оренбурге свящ. Кибардин сообщил (в 1861 г.), что они во время пения и плача “начинают с криками и воплем обнимать и целовать один другую”. В одном экзальтированном молении хлыстов Кагальницкой ст. (Дон. обл.), сектанты “обнимались с женщинами и целовались”, а на плечах пророка повисла женщина, “целовала его и засовывала ему свой язык в уста”[142]. По сообщению Пругавина, некоторые хлысты в экстатическом исступлении “хватают женщин на руки, любуются ими и восторженно восклицают: “Божья красота!”[143]. Далее в хлыстовстве происходили не менее скандальные истории, чем в ашраме самого Ошо Раджниша, доводившего поощрение неформальных духовных практик до прямого картбланша сексуальным экспериментам. Разумеется, это не было «развратом ради разврата», но поскольку в мире духовном равенство людей есть пустая иллюзия, многие воспринимали эксперимент как предел, а средство как цель. Нечто похожее происходило и в русском мистическом сектантстве, где реальными мистиками были, как водится, единицы, а все прочие лишь сопутствовали им, отягощая корабли грязной массой своей материи. Кто-то пестовал собственную похоть, кто-то зарабатывал деньги, а кого-то пленяли соблазнительные запахи абсолютного беспредела и вседозволенности. И вся эта человеческая химера отождествлялась с христоверием лишь по ошибке, в полный ущерб светлой идеи, павшей в нечистые воды, с риском потонуть, так и не доплыв до Истока.

«Благословенна душа твоя, зане в ней гнездится разврат!

Она – смарагд величавый, упавший в уличный смрад»[144] – сформулировал ключевую парадоксальность ситуации гений Реми де Гурмон.

Экстаз вулканический, океанический, иллюминативный

Те, кто был способен самостоятельно выплыть из этой мути, совсем не нуждались ни в каких оргиях. Им не нужны были и мухоморы – эти искусственные протезы и костыли экстатического опыта. Но поскольку носителей чистого райского богопереживания не много даже в бесконечных просторах Белой Индии, христоверы проводили различные ритуалы по достижению состояний «Христос-во-мне», то есть божественного экстаза.

У экстаза бывают три лика – это знакомо любому, кто, подобно бенновской героине, «делал свои шаги по кромке берега у пьяного потока, окутывающего душу». Эти лики, нередко сменяющие друг друга, описываются в трансперсональной психологии С.Грофа при помощи понятий: вулканический, океанический, иллюминативный. У этих трёх типов – своя динамика, каждый из них по-своему интересен, каждый из них можно обнаружить и у гностиков, и у шаманов, и в Древней Индии, и, тем более, в мире русских мистических сект. Начнём по порядку.

Океанический экстаз – это образ безмятежной жизни внутри утробы, образ полнейшей защищённости, космического слияния с миром, умиротворения и гармонии. Такими были экстазы в видениях Рая, переживания космического единства, когда всё существующее воспринималось как неразрывное целое. Опыты подобного экстаза можно найти в любом «пасторальном» язычестве, в традициях миролюбивых народов, возделывающих свою землю. Этот же тип экстаза вдохновлял разные «теллурические», аграрные культы. Прежде всего – знаменитый культ Матери-Земли, от которого в христоверии остался, во-первых, обычай исповедоваться Земле-Матери, а во-вторых, описанное многими очевидцами причащение изюмом (так называемая «литургия подрешетников»). На могилах хлыстовских и скопческих вождей было принято делать лунки и совать туда сухари и бублики – после этого они, как считалось, становились особенно священными. Всё это суть проекции океанического экстаза, рудименты славянского язычества, с его почитанием Земли-Матери и подспудным переживанием мировой гармонии.

Совершенно другой экстатический опыт – это опыт просветления. Когда вдруг начинает казаться, что распахнутое перед «внутренним оком» пространство – огромное, неимоверно бескрайнее и необозримое – всё наполнено ярким сиянием, как правило, небесно-голубого, золотистого или радужного цвета. Это огромное сияющее пространство оказывается как бы продолжением человеческого Я, расширенным и светящимся телом человека. Такой тип экстаза принято называть иллюминативным. В православии нечто подобное присутствует в исихазме с его учением о Фаворском Свете, осиявшем Спасителя в момент Преображения. Стяжавшие Святой Дух христоверы именовали Его “красным солнышком”, например, в следующем роспевце:

“О велика, други, милость

К нам от батюшки явилась:

Красно солнышко скатило,

Всех лучами осветило,

Теплотою всех одело,

Сердца наши обогрело”[145].

Московские хлыстовки, бывшие старицами Ивановского монастыря, на следствии 1745 года “винились, что, бывая на собраниях, они пели стих “Царю небесный”, где к словам “и вселися в ны” прибавляли: “красное солнышко Дух святый”[146]. Перед Красным Солнышком, к вере в Которое призывала главная (12-я) заповедь хлыстовства, все христоверы становились единым светящимся телом – плывущим в мирском океане спасительным кораблём. Но в то же время – и это особенно характерно для иллюминативного экстаза – братские чувства сменялись по временам совершенно маниакальными поступками, даже – манией величия, как, быть может, это было в случае похвальбы «своим» Богом.

Но самым «хлыстовским», одновременно – самым «скопческим», и вообще, самым «русским мистическим» экстазом был, конечно, экстаз вулканический. Говоря обобщённо, вулканический экстаз – это яркое и красочное переживание, полнейший фейерверк из различных эмоций, разразившийся на грани между болью и удовольствием. В ритуальной практике вулканический тип экстаза порождает различные садомазохистские оргии, вплоть до убийства как кровавого жертвоприношения. Усиленная сексуальная оргиастичность, опыты смерти и возрождения, «голгофские» распятия и «ацтекские» вырывания сердец, боль удушья и судороги смерти, предельное напряжение, тошнота и озноб, боль, рвота и жар – всё это принадлежит вулканическому экстазу как психическое ощущение, а нередко и как прямое последствие.

Хлыстовско-скопческие радения, с их, условно говоря, «динамической медитацией», с их вопящими пророками, киданием из крайности в крайность и неистовыми, «дервишистскими» техниками вращения – это типичный образчик вулканического экстаза, в его самом красочном, самом наглядном исполнении.

«Свальный грех» и чакра-пуджа

Знаменитые истории о «хлыстовском свальном грехе», кочующие из романа в роман[147] и на добрую половину относящиеся к жанру классических наветов, другой своей половиной упираются в круг конкретных индоевропейских ритуалов, о которых здесь нелишне будет немного рассказать.

Групповое неистовство у котла, при котором мужская часть корабля шла посолонь, а женская – противусолонь, завершалось нередко «тушением свечей», после которого воцарялась Ночь. Групповое совокупление у всех со всеми – немного перефразируя Вольтера – было бы наверняка придумано, если бы не существовало в реальности. Безразличная к истине современная наука, готовая исследовать тот или иной рассказ, не озадачиваясь его правдой или ложью, позволяет нам только наметить одну параллель, возникающую именно на уровне рассказа. Про хлыстов говорили, что в «расхристанном» сексуальном порыве у котла происходила «регрессия в Ночь» – скинув с себя белые балахоны, голые хлыстовки сначала кружили вокруг котла, но затем давали выход своим влечениям в единении с любыми членами общины. Внутренний круг мужчин становился внешним, внешний круг женщин – внутренним, и мистерия Ночи завершалась сплошным кружением в полнейшей темноте.

Многочисленные описания такого финала вызывают в памяти конкретные практики тантрического индуизма, относящиеся к так называемой вамачаре (то есть «тантре левой руки»). В одном из ритуалов вамачары (vamacara), носящем название чакра-пуджа, несколько десятков мужчин и женщин собирались вместе в ночное время и попарно рассаживались в круге (санскритское cacra – это и есть «круг», «колесо»). Они совершали вместе пуджу в честь Шакти, пили вино, ели мясо и перчёные зёрна, отчего следовало усиление полового желания. Затем следовала «майтхуна», или совокупление[148], главным принципом которого было распределение энергий «по цепи». «Вот практика построения cacra или «цепей» (буквально – «колёс»), составленных из разнополых пар, расположенных по кругу и совершающих ритуальные совокупления. В середине круга размещался cakrecvara со своей cakti – он руководит всеми остальными. На эту роль избирался только посвящённый адепт. Цель «операции» – оргиастическое пробуждение «богини», невидимо управляющей участниками. Её движения они и повторяют между собой: в результате образуется «флюидический» или «психический» поток. Магический ритуал завершается на счёт cakrecvara: “один, два, три!”»[149].

Корни индийские и корни шаманские

Говорить, что христоверие было «русской версией индуизма» было бы неосмотрительно как минимум по трём причинам. Во-первых, индуизм как таковой (а уж хлыстовство – тем более) есть религия национальная, не подлежащая «экспорту» и не озабоченная поиском прозелитов. Тот, кто способен понять – тот вместит, но для этого вовсе не нужно ведомство пропаганды. В этом христоверие сродни индуизму, но в действительности оно даже ещё строже – у хлыстов и, в особенности, скопцов, существовала своя «арканная дисциплина», позволяющая «кодировать» наиболее важные понятия веры, психотехник и ритуала. Эти бесконечные кодировочные эвфемизмы собраны в книге Константина Кутепова, с той лишь оговоркой, что это – лишь малая толика того, что было в действительности. В индуизме, а особенно – в кашмирском шивазме, система подобных кодировок также развита до мастерства, и у каждого существенного понятия имеется как минимум десяток синонимов, говорящих лишь понимающим, о чём идёт речь на самом деле.

Во-вторых, русские мистические толки во все века преследовались властью: сначала – греко-православной, синодальной, а затем – безбожной и большевистской, вырубавшей народные традиции на корню. Из-за этого количество дошедших памятников у нас минимально. Не исключено, что «индийских песен», подобных приводившейся выше, было намного больше. Сохранились же, например, знаменитые песни ведьм, «чародейские песни русалок», «солнцевых дев» и т.д., написанные на санскрите[150] и циркулировавшие в русской мистической среде, каким-то чудом попав затем в руки этнографов!

Наконец, в-третьих, христоверие было пугающе неоднородным: наряду с глубокими мистиками полно там было и «грибоедов», и просто безумствующих развратников, не нашедших себе места в аскетическом мире церковной ортодоксии. Что же: такова человеческая природа, таковы занозы и сучья того «кривого дерева» (krummes Holz), из которого, согласно Иммануилу Канту, когда-то был сделан человек. Вспоминая сюжеты Рая, можно, разумеется, говорить, что хлыстовство, равно как и индуизм, сохранили в себе элементы «ностальгии по Парадизу», тот самый «парадизикальный синдром», который, по версии Мирчи Элиаде, изнутри подогревает очень многие аморальные практики, начиная от нудизма, и заканчивая … впрочем, не рано ли ещё завершать этот список?

Гипотеза «общего корня», равно как и теория «индийских корней» соблазняет своей свободой, которая, кстати, упирается в необоснованность. В науке вообще все (или почти все) конечные истины суть постулаты веры. Чтобы избежать однозначных утверждений, приходится называть все вероятные варианты. В данном случае, не исключено и то, что значительная часть психотехник и ритуалов восходит к архаическому шаманству, имевшему на просторах Евразии многотысячелетнюю историю. «Мы ещё встретимся с шаманизмом внутри многих религий, поскольку он всегда остаётся техникой достижения экстаза как прерогатива определённой элиты, составляя в некотором смысле мистическое ядро данной религии. Сразу же напрашивается сравнение с монахами, мистиками и святыми христианской Церкви. Не следует, однако, заходить слишком далеко в этом сравнении; в отличие от того, что наблюдается в христианстве (по крайней мере, наблюдалось в его недавней истории), народы, считающиеся «шаманскими», приписывают существенное значение экстатическим экспериментам своих шаманов»[151].

Эта знаменитая теория «шаманства вне шаманизма», высказанная Мирчей Элиаде с оговоркой о христианстве, нуждается в том, чтобы, зная главные практики христоверов, таковую оговорку снять. Именно христоверие в христианстве есть такая мистическая ветвь, где основанное на экстазе шаманство вне шаманизма пустило более чем глубокие корни. Эти шаманские корни традиции христоверов, кое-как опредмеченные в небольшой статье В.И.Дынина[152], были доведены до абсурда теорией С.А.Токарева, выводившего вообще все религии из некоего[153], самому ему непонятного, шаманизма. Это – как раз тот самый универсалистский подход, от которого нам бы хотелось уклониться, чтобы, передав основные аргументы Дынина, дополнить их собственными соображениями.

По своей структуре техника радения (ключевого ритуала традиции христоверов) поразительно напоминает ритуалы камланий, и от этого никуда не деться. Целью также является путешествие в мир духов, а «вселение» Духа в радеющего, также, как и в камлании, проявляет себя всегда одинаково: это рыдания, смех, конвульсивные движения, галлюцинации, бессвязные выкрикивания, возгласы, потеря сознания и т.п. Прослеживаются аналогии радений с так называемыми «большими камланиями», которые сибирские шаманы устраивали осенью и весной. Вот как проходили «большие камлания» у тунгусо-маньчжурских народов Амура: «Обряд начинался рано утром, когда по всему селению шествовал шаман со свитой… Обряд начинался танцами нешаманов… Надев шаманский пояс, взяв в руки бубен, простые люди пританцовывали, вращая бёдрами… поочерёдно обходили помещение под оживлённые комментарии и смех собравшихся. Танцевать должны были не менее девяти человек – мужчины, женщины разных возрастов… Затем камлал шаман… После посещения шаманом каждого дома, его свита увеличивалась, присоединиться к ней мог любой… Танцевали люди из свиты шамана, мужчины и женщины. Шаман в это время непрерывно бил в бубен»[154].

Некоторые подсказки даёт нам и география: ареалы распространения хлыстовской кликоты странным образом примыкают к исконным территориям распространения шаманизма. Обыкновенная статистика, такая безвкусная и поверхностная наука, говорит, что наибольшее число подверженных кликоте мистических сектантов всегда проживало на территориях, граничащих с «шаманскими местами». Чем дальше на Северо-восток европейской России – тем ближе к шаманам и тем больше страдающих «смехорыданием» и «икотною скорбью». По словам русского этнолога С.В.Максимова, «икотою страдает верная четверть всего женского населения по правую сторону от реки Северной Двины»[155]...

Особенно заметное совпадение наблюдается в сфере конкретного опыта и переживаемых состояний. Смех, конвульсивные движения, зевота и многие другие моменты хлыстовского экстаза в полном объёме присутствуют также и в шаманизме, сходство конкретных практик зачастую бывает поразительное. «В одном молитвенном собрании Амурских прыгунов, сектантка “в изнеможении, продолжая тихо кружиться, начала кричать: ха! ха! ха! дух! дух! дух! вот — он! вы его не видите?” (“Хохот – признак, что пляшущая видит св. Духа и озарена Им”). Эта сцена очень напоминает описанное Крашенинниковым камлание шаманки у камчадалов: она “призывает бесов к себе словами “гушь, гушь” и скрежещет зубами; а как явится привидение, то, захохотавши, кричит “хай, хай”»[156].

Христы и Богородицы у хлыстов суть для них такие же духовные авторитеты, как и шаманы – для шаманистов. На них тоже «накатывает Дух» и они тоже дают откровения. Более того, во время хлыстовского радения совершается предсказание сначала «общей судьбы», а затем – «частной судьбы». Эти импровизированные пророчества возглавляются «кормчим» хлыстовского корабля (главным пророком) и состоят из порывистых изречений. Во время предсказаний судьбы пророки могут угадывать мысли других, предсказывать, кого из присутствующих в скором времени возьмут под стражу, кто подвергнется истязаниям за веру или у кого родится ребёнок. Точно также и шаманские «камлания часто специально устраивались исключительно для получения необходимых сведений о перспективах предстоящего промыслового сезона или каких-либо иных начинаний»[157]. Это пророчество составляет третий аспект «троечастного радения», о котором мы говорили выше. В.И.Анучин добавляет также, что у шаманов такого же рода камлания суть «чистейший спиритический сеанс». Подобно радению, совершались они тёмной ночью в специально для этого предусмотренном чуме[158].

Гипотеза «шаманских корней» отчасти подтверждается также на уровне используемой образности. Одежда и посох шамана часто украшены орнитоморфными изображениями – это бывают либо настоящие птичьи перья, окаймляющие одеяние, либо символические рисунки различных птиц, вышитые на бубне или балахоне. Любопытно, что в культовом лексиконе скопцов «птичьи» прозвания являются одним из центральных элементов: такие слова как «кукушечка», «голубок» или «голубка» составляют отличительную особенность скопцов. Знаменитый роман Андрея Белого про эту мистическую секту так и называется – «Серебряный голубь». Голубками скопцы именовали и друг друга, и даже посторонних, воспринимавшихся в качестве потенциальных скопцов. Как говорили сами скопцы, после «убеления» женщина превращалась из «пегой кукушки» в «белую голубку»…

Безусловно, в культовой практике восточнославянских народов обнаружить шаманские элементы было бы нелегко. Различные гадательные практики, исцеление от тяжких недугов посредством заговоров и заклинаний, ворожба и прочие формы предсказания будущего – все эти ритуальные формы, традиционно находящиеся в ведении шаманов, присутствовали и в традиции восточных славян[159]. Однако при этом традиция наших славянских ведунов отличается от традиции шаманов весьма существенно. Говоря языком «Хроники Ура Линда», вся религия восточных славян – это «религия Белой Фрейи»[160], наследующая борейскому пантеону северных арьев. Кроме того, по всем своим показателям, религия восточных славян – это религия абсолютно индоевропейская, обращённая напрямую к Высшим Мирам. В отличие от славянского ведовства, шаманизм обращён также и к нижнему миру: полидемонизм и множество низших духов, к помощи которых обращается каждый шаман, был для Древней Руси неестествен: все эти низшие миры признавались, однако выше Рода не было ничего. Род – это единое Древо, перемещаясь по ярусам которого русские ведуны (например, описанный в «Слове о полку Игореве» вещий Боян) актуализировали свою родовую память – безграничный фонд вневременной мудрости, делающей ненужным контакт со множеством духов и сущностей. Открывая доступ к собственной родовой памяти, древнеславянские ведуны обретали знание того, что было, будет и есть, не говоря уже о различных способностях к исцелению, превращению и предопределению.

Совпадающие в деталях (на уровне психотехник и результатов), шаманизм и «фрейевское» ведовство исходят из совершенно разных духовных и расовых оснований, имеют различные корни. Это необходимо учитывать, прежде чем делать скоропалительные выводы об их внутреннем тождестве в составе некоего мифического «древнеславянского шаманизма»[161], проповедью которого в данный момент занимаются даже славянские неоязычники[162]. Правда здесь может лишь в разыскании мистических архетипов, сопоставлении ритуалов и психотехник, которые, в действительности, и составляют сущность любой религии «чистого опыта».