ПСС. Том 27. Произведения, 1889-1890

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЫ»

Работа над «Крейцеровой сонатой» заняла у Толстого с перерывами не менее двух лет. В этот же промежуток времени он начерно написал комедию «Плоды просвещения» и повесть «Дьявол», работал над статьей об искусстве и начал и закончил ряд других статей.

Еще в конце 1870-х годов Толстой начал, но не окончил рассказ «Убийца жены»,[261] в котором можно видеть ранний эмбрион «Крейцеровой сонаты».

Как видно из дальнейшего, путь создания «Крейцеровой сонаты» был очень сложен, и она в процессе писания подверглась многочисленным переработкам и коренным переделкам. Толстой далеко не сразу пришел к тому тексту повести, какой представлен ее окончательной редакцией; первоначальные ее варианты значительно отличаются от последнего. Ряд записей, сделанных Толстым в дневнике и записной книжке в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», свидетельствуют о значительных его колебаниях в развитии ее сюжета. Кое-что из того, что в этих записях было намечено, не нашло себе в повести никакого отражения.

Так же постепенно, как и сюжетное оформление «Крейцеровой сонаты», созидалось и ее идейное наполнение. В письме к В. И. Алексееву от 10 февраля 1890 г., говоря о «Крейцеровой сонате», Толстой пишет: «Содержание того, что я писал, мне было так же ново, как тем, которые читают. Мне в этом отношении открылся идеал столь далекий от деятельности моей, что сначала я ужаснулся и не поверил, но потом убедился, покаялся и порадовался тому, какое радостное движение предстоит другим и мне» (ГТМ). О том же в сходных выражениях он пишет Г. А. Русанову в письме от 25 апреля того же года.[262] В «Послесловии» к повести, сказав о том, что мысли, высказанные в нем, покажутся многим странными и даже противоречивыми, Толстой далее говорит: «Это самое чувство испытывал и я в сильнейшей степени, когда приходил к тем убеждениям, которые теперь высказываю: я никак не ожидал, что ход моих мыслей приведет меня к тому, к чему он привел меня. Я ужаснулся своим выводам, хотел не верить им, но не верить нельзя было».[263]

Мы не можем с точностью установить время начала работы над повестью которая впоследствии получила название «Крейцеровой сонаты». Но приблизительно это время определяется следующими строками письма Толстого к Г. А. Русанову от 14 марта 1889 г.: «Слух о повести имеет основание. Я уже года два тому назад написал начерно повесть действительно на тему половой любви, но так небрежно и неудовлетворительно, что и не поправляю, а если бы занялся этой мыслью, то начал бы писать вновь».[264] Таким образом, первый набросок повести относится, видимо, к 1887 г. Это, несомненно, тот самый автограф без заглавия, который описан ниже под № 1. С. А. Толстая в записи своего дневника от 28 декабря 1890 г. сообщает, что мысль создать «Крейцерову сонату» внушил Толстому актер В. Н. Андреев-Бурлак. «Он же — записывает Софья Андреевна — рассказал ему, что раз на железной дороге один господин сообщил ему свое несчастье от измены жены, и этим то сюжетом и воспользовался Левочка».[265] Как явствует из другой записи С. А. Толстой в том же дневнике — от 21 июня 1887 г., Андреев-Бурлак приехал в Ясную поляну, чтобы познакомиться с Толстым, 20 июня 1887 г.[266] Следовательно, если полагаться на слова Софьи Андреевны, первая редакция повести не могла быть написана ранее этого срока.

Существенные особенности текста первого наброска сводятся к следующему.

Он прежде всего по объему значительно кратче текста повести в окончательной редакции. В нем еще нет тех пространных общих рассуждений, какие там ведет Позднышев, и отношения между его женой и любовником, а также сопровождающие эти отношения эпизоды рассказаны и по другому и гораздо сжатее. Любовник — не музыкант, а художник, и о музыке в этой ранней редакции совсем нет речи. Первые и последние встречи жены Позднышева с любовником происходят на даче, там же происходит и убийство ее. Встреча и затем связь с художником у нее случается гораздо скорее после замужества, чем в окончательной редакции, судя по словам Позднышева: «Так шло 2 года» и по тому, что до этого у нее был всего лишь один ребенок. Между первыми подозрениями жены в неверности и убийством проходит сравнительно значительное время, во всяком случае, больше года: художник уезжает и долгое время не встречается с женой Позднышева; за это время отношения между супругами как будто вновь налаживаются, затем он поселяется в той самой деревне, где на лето поселился Позднышев с женой. Любовная связь возобновляется, муж это подозревает, так как знает о том, что художник живет в той же деревне, и, чтобы проверить свои подозрения, сказав жене, что уезжает на сутки в город, возвращается в ту же ночь, замечает у балконной двери быстро шмыгнувшую фигуру художника, выскочившего затем в окно, вбегает в дом и убивает жену.

В этой ранней редакции повести о Позднышеве говорится, что он по образованию химик. В двух местах, позднее зачеркнутых, Толстой говорит о нем как об ученом, химике и даже профессоре химии. С начала до конца всё, что говорит Позднышев, он говорит, обращаясь к «господину с хорошими вещами» и к даме, с которыми у него и происходит разговор; рассказчик же остается в стороне и ни разу в разговор не вмешивается. Судя по зачеркнутым строкам, убийца сразу же должен был объявить присутствующим, кто он, но вместо этого он ведет речь о Позднышеве как о своем знакомом и лишь в конце рассказа, под влиянием волнения, третье лицо — «он» заменяет первым — «я» и, наконец, заявляет: «Я Позднышев». Общие высказывания Позднышева касаются непосредственно существа половой любви: в них еще нет ни конкретных иллюстраций его мыслей ни рассуждений о детях, о воспитании юношей и девушек, о половом воздержании женатых, о безнравственности искусственных мер против деторождения; нет и нападок на медицину и докторов. Позднышев едет не один, а с девочкой трех лет, которая, может быть, дочь не его, а художника.

Если в ближайших последующих редакциях в центре повести — судьба людей дворянского, светского крута, то этого никак нельзя сказать о первой ее редакции. Ниоткуда здесь не видно, чтобы Позднышев был дворянин или светский, богатый человек. Он прежде всего человек интеллигентной профессии, трудом добывающий свою жизненную карьеру. О нем сказано: «работал в университете, работал потом, добился своего». Нет речи и о беззаботных, безответственных связях Позднышева с женщинами до женитьбы и о том, чтобы он вел холостую жизнь на манер светской молодежи. Про его жену сказано только, что она была «с состояньицем», училась в пансионе, но не доучилась, и при этом зачеркнуто указание на ее социальное происхождение: «купеческая дочка». Художник, любовник жены Позднышева, также, видимо, человек не из светской среды: он, так же как и Позднышевы, живет на даче, а не в имении, и при том с сожителем, а затем селится на квартире у священника.

Из прочих персонажей повести в первой ее редакции особенно выделяется фигура старика-купца; он изображен здесь также иначе, чем в редакции окончательной. Ему приданы черты внутреннего благообразия и традиционного благочестия. Разводы становятся часты, по его мнению, оттого, что люди «по любви женятся, а не по закону» (в окончательной редакции оттого, что «уж очень образованы стали»). Сам он, воспитанный богобоязненными родителями в традиционной морали, женится именно «по закону», а не «по любви», и потому живет с женой любовно и в согласии больше шестидесяти лет. Искушений у него не было, потому что «в сердце у нас закреплено от родителей», ревность же была побеждена заботой о жене и жалостью к ней. Но если бы жена и изменила ему, он, по его словам, пожалел бы ее, помог бы ей и продолжал бы жить с ней, любя ее любовью христианской, а не той, которой учат «романсы».

Образ старика и его речи прямо контрастны образу Позднышева, его поступкам и его речам — почти до самого конца повести: всё у старика было как-раз наоборот по сравнению с тем, что было у Позднышева, и этим контрастным сопоставлением двух видов супружеских отношений, приемом антитезы Толстой, видимо, хотел усилить художественный и психологический эффект повести, в конце которой Позднышев высказывается уже совершенно в духе старика-купца.

В копии, сделанной с автографа (см. описание рукописей, № 2), повесть Толстым была сильно исправлена и значительно дополнена. Историю своей женитьбы и убийства жены Позднышев рассказывает теперь уже не трем пассажирам, а одному лишь рассказчику, причем рассказ этот значительно подробнее, чем в автографе. Между женитьбой и встречей с художником проходит десять лет, во время которых у Позднышевых родилось уже несколько детей. При обрисовке старика-купца несколько сбавлено его благочестие: после женитьбы он запил и «сбился с пути», но покаялся перед женой, и «развязался грех». Социальная физиономия Позднышева уже не та, что в тексте первой редакции: он не интеллигент, человек умственного труда, а помещик-дворянин, единственный сын в чопорной семье, говорящий на иностранных языках, побывавший за границей. Далее зачеркнуты его слова, в которых говорится о том, что он завел скаковых лошадей, эпизодически служил то по земству, то предводителем дворянства. До женитьбы он ведет легкомысленную жизнь светского холостяка. Одним словом, в основном Позднышев охарактеризован так же, как и в окончательной редакции повести.

И эта — вторая редакция повести не поддается точной датировке. Можно лишь предположить, что она относится по времени до марта 1888 г., когда между Чертковым и Толстым завязалась переписка на тему о половой любви (см. ниже): многие из тех мыслей, которые в этой переписке высказывал Толстой, повторены затем в последующих обработках повести, но в данной редакции они еще не высказаны.

Написанное и переделанное было на время оставлено, и Толстой принялся затем писать повесть заново (см. описание рукописей, № 3), присоединив лишь к новому автографу часть текста (около 3¹/₂ страниц) из ее второй редакции. Эта третья редакция повести однако не была закончена. В ней фигурируют в качестве пассажиров лишь рассказчик и убийца жены с трехлетней девочкой.[267] Имя и фамилия убийцы — Леонид Степанов. Подробно охарактеризована его наружность и несколько раз подчеркнуты его аристократизм, учтивость, тонкость, образованность и сдержанность. (В первой и во второй редакциях о Позднышеве сказано, что он производил впечатление грубого человека.) Между ним и рассказчиком устанавливается взаимная симпатия, даже любовь. Спутники заводят разговор на тему о воспитании. По ходу беседы рассказчик сообщает Степанову о том, что он едет жениться на девушке, в которую влюблен. Восторженное настроение жениха, идеализирующего любовь и брак, побуждает Степанова высказать свое мнение о любви. Он ее называет «yжасным чувством», затем сообщает, кто он, и рассказывает историю своей женитьбы и убийства жены. В этом рассказе повторено иногда буквально, кое-что из того, что вошло во вторую редакцию повести, но и привнесены новые подробности. Степанов говорит о том, как женятся молодые люди, как матери, девушки и портнихи заманивают женихов, как женился он сам и что он при этом думал и испытывал. Обо всем этом говорится сходно с тем, что сказано в окончательной редакции повести. Мысль о женитьбе на девушке — одной из трех дочерей одного среднего чиновника — приходит Степанову в голову, как и в окончательной редакции, во время катанья с ней на лодке, а не во время спектакля, в котором участвует его будущая жена, как во второй редакции. В характеристике Степановым своей жены здесь не чувствуется злоба против нее — скорее сочувственное к ней отношение. Он обвиняет самого себя за то, что, зная хорошо все детали ее внешнего облика, не знал ее души и не интересовался ею. Жена — по его словам — была одновременно и грубая, глупая и невежественная до последней степени и вместе с тем прекрасный человек, нежная, добрая, наивная и честная женщина.

Вскоре после женитьбы начинаются ссоры между супругами и уже во время первой беременности жены ревность Степанова к товарищу прокурора, ездившему к нему в дом. Место художника занимает музыкант, Трухачевский. Характеристика его в основном та же, что и в окончательной редакции. О нем сказано, что он сын разорившегося барина-помещика, всегда говорившего по-французски. Два его брата — один аферист, другой — пьяница — «люди пропащие, самого низкого круга». Но, судя по зачеркнутым строкам, вначале о нем говорилось как о бывшем кавалергарде, страстном любителе музыки. Здесь впервые, хотя не так подробно, как в окончательной редакции, идет речь о Крейцеровой сонате, которую играют жена Степанова и Трухачевский. Встреча между ними происходит в городе, куда переселились Степановы для воспитания детей, через двенадцать лет после женитьбы Степановых; жена родила уже пятеро детей, и врачи запретили ей больше рожать. Через два дня после исполнения Крейцеровой сонаты муж уезжает на съезд мировых судей и так же, как и в окончательной редакции, получив от жены письмо, в котором она писала о визите Трухачевского в его отсутствие, взволнованный ревностью, уезжает домой, не окончив дел. Дальнейший текст не находит себе соответствия в окончательной редакции. Ничего не сказано ни о переживаниях мужа по дороге домой ни о том, когда и как он приехал. Между супругами в день приезда мужа устанавливаются мучительные отношения, никак на первых порах не высказываемые, но вскоре между ними происходит бурная ссора из-за того, что жена отложила отъезд в деревню и тем усилила подозрения мужа. По приезде в деревню наступает наружное примирение. Жена хитрит, муж это понимает, но под влиянием любовного возбуждения, соединенного с чувством презрения к жене, живет сравнительно покойно. Внутреннего общения между супругами нет, и вдвоем они обречены почти на полное молчание.

Последние страницы текста третьей редакции посвящены апологии девушки, как существа «лучшего в мире». Мужчины виноваты в том, во что превращается девушка, выходя замуж. Очень сочувственно и уважительно говорит Степанов затем о своей жене, вспоминая, какой отзывчивой, склонной к деятельному добру была она, будучи девушкой. Он винит себя за то, что на первых же порах своей супружеской жизни не умел поддержать и развить в ней хороших душевных задатков, и за то, что сам в своей жизни был не на высоте. После этого текст обрывается на полуфразе: «Всё шло по старому. Вдруг в один день»…

Эту редакцию повести следует датировать весной 1888 г. на следующем основании. Как сообщает биограф Толстого П. И. Бирюков, поводом для написания «Крейцеровой сонаты»[268] послужило исполнение как то весной в Москве, в хамовническом доме Толстых, сонаты Бетховена, посвященной Крейцеру, скрипачем Лясоттой и С. Л. Толстым (последним на рояле). Среди многих слушателей был художник Репин и актер Андреев-Бурлак. В этот день давно знакомая Толстому соната произвела на него особенно сильное впечатление,[269] и он, обратившись к Репину и Андрееву-Бурлаку, предложил изобразить эту сонату доступными всем трем средствами искусства. Сам он взялся написать рассказ, который должен был прочесть перед публикой Андреев-Бурлак — прекрасный чтец, а Репину предложено было написать на эту тему картину, которая должна стоять на сцене во время чтения Андреевым-Бурлаком рассказа. Предложение это было принято, но выполнено одним лишь Толстым. Бирюков сообщает, что ему пришлось присутствовать на чтении Толстым начала повести Андрееву-Бурлаку, тут же попробовавшему читать ее».[270] Так как Андреев-Бурлак умер 10 мая 1888 г., то, следовательно, незаконченная третья редакция, которая впервые связалась с «Крейцеровой сонатой», была написана до этого времени. Само же исполнение сонаты в Москве в присутствии Репина и Андреева-Бурлака состоялось, очевидно, незадолго до этого, также весной этого года, так как с Андреевым-Бурлаком Толстой, как сказано выше, познакомился лишь в июне 1887 г.

После этого в работе над «Крейцеровой сонатой» наступает перерыв, длящийся около года. В списке намеченных Толстым к разработке сюжетов, хранящемся в Государственном Толстовском музее в Москве и датируемом приблизительно концом ноября 1888 г.,[271] значится и «Крейцерова соната». Возобновилась работа над повестью, видимо, не ранее апреля месяца 1889 г. 23 марта этого года Толстой поехал в гости к своему другу кн. С. С. Урусову в с. Спасское и привез туда с собой начатые работы. В Спасском Толстой пробыл до 8 апреля и работал над комедией «Исхитрилась!» (позднее озаглавленной «Плоды просвещения»), над корректурами статьи об искусстве и над «Крейцеровой сонатой». 3 апреля 1889 г. он записывает в дневник: «Хотел писать новое, но перечел только все начала и остановился на «Крейцеровой сонате». В ближайшие дни в дневнике сделаны следующие записи в связи с работой над «Крейцеровой сонатой». 4 апреля: «Начал «Крейцерову сонату» поправлять». 5 апреля:, «Очень много и недурно писал «Крейцерову сонату»“. 6 апреля: «Долго не писалось, а потом опять писал «Крейцерову сонату». После обеда читал ее Урусову[…] Урусову очень нравится. Да и правда, что ново и сильно». 7 апреля: «Опять писал довольно много». Следующая дневниковая запись — 9 апреля сделана уже в Москве: «Записал в дневник и хочу писать «Крейцерову Сонату». И пописал до завтрака». На этом апрельские записи дневника, связанные с работой над «Крейцеровой сонатой», прекращаются, и больше в апреле и в начале мая Толстой к работе над повестью, видимо, не возвращался. Несомненно, что в Спасском у Толстого шла работа над рукописью, описанной под № 4. Текст этой рукописи в целом приходится датировать временем после 29 марта 1889 г. на основании следующей дневниковой записи Толстого от этого числа: «За обедом беседовали с Урусовым, и мне пришло в голову о том, как я и большинство людей губят свою невинность — не от соблазнов, не то, чтобы женщина прельстила, а просто à froid[272] решают, что вот есть еще удовольствие — блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд». Во вставке, написанной Толстым и вошедшей в рукопись № 4, на листе 22 об., читаем: «Дело в том, что со мной да и с ⁹/₁₀, если не больше, не только нашего сословия, но всех, даже крестьян, случилось то ужасное дело, что я пал не потому, что я подпал чувственному соблазну прелести женщины. Нет, никакая женщина не соблазнила меня, а я пал потому, что хотел пасть, не то, что пасть (я не понимал, что тут есть падение), а я просто начал предаваться тем отчасти удовольствиям, отчасти потребностям, которые свойственны известному возрасту, как я начал пить, курить….» Таким образом текст вставки развивает текст дневниковой записи и, следовательно, написан после этой записи. Текст рукописи № 4, как это видно из ее описания, возник на основе комбинации второй и третьей (незаконченной) редакции повести и образовал четвертую ее редакцию.

Работа над текстом повести, проделанная в Спасском, в основном свелась к следующему.

В результате комбинации второй и третьей редакций в повесть вновь были введены персонажи, отсутствующие в третьей редакции, — господин с хорошими вещами, о котором сказано, что он адвокат, дама, старик-купец и приказчик. Фамилия убийцы — вновь Позднышев. С ним попрежнему едет трехлетняя девочка. О своей жизни и семейной драме Позднышев рассказывает, обращаясь лишь к рассказчику. Образ старика-купца значительно изменен: нравственное благообразие его очень сбавлено, сбавлен и морализирующий элемент в его речах. Зачеркнут его рассказ о своей женитьбе «по закону», а не по «романсам», о его «грехе», о приказчике, к которому он приревновал жену. Вместо этого написан новый текст, который приближает характеристику старика к той, какая читается в окончательной редакции. Жену свою, которая теперь оказывается уже дочерью не среднего чиновника, а когда-то очень богатого и разорившегося барина, Позднышев характеризует здесь как «женщину самую среднюю», тщеславную, недаровитую и озабоченную только тем, чтобы нравиться окружающим. Все положительные черты ее, особенно в пору ее девичества, приданные ей в тексте третьей редакции, здесь исключены, и вместе с этим ослаблена сила самобичевания Позднышева за свое отношение к жене. Упоминание о товарище прокурора и о ревности к нему Позднышева выпущено. Далее — впервые написаны страницы, в которых идет речь в подробностях о жизни Позднышева до женитьбы, о его первом падении (в зачеркнутом варианте описаны две проститутки и разговор с ними мальчика Позднышева и его брата), о половых излишествах в супружеской жизни, о рабстве женщины (ср. главы IV, XIII и XIV в окончательной редакции).

По возвращении из Спасского в Москву Толстой продолжал работу над «Крейцеровой сонатой», переделывая ранее написанное и комбинируя прежний материал с вновь написанным. Результатом этой работы на первых порах было создание новой — пятой законченной редакции повести, которая создалась на основе объединения четвертой и второй редакций. Процесс этой работы закреплен полностью или частично в материалах рукописей, описанных под №№ 5, 2, 6 и 7. Технически это было сделано так. С большей части рукописи № 4 до того места, где рассказывается о встрече жены Позднышева с Трухачевским, была снята копия, значительно потом переработанная и расширенная, и к ней присоединены копия рукописи № 2, начиная с того места, где речь идет о встрече с художником, и последние листы рукописи № 2, оказавшиеся мало исчерканными поправками. Таким образом музыкант был вновь заменен художником, и мотив музыки из повести удален. Роман жены Позднышева с художником и убийство ее рассказано здесь очень близко к тексту второй редакции. Добавлено в этой редакции рассуждение Позднышева о властвовании женщин, о целомудрии, как идеале всякого человека, и о половом воздержании в браке, рассказ его о ссорах с женой, о ревности, о детях (соответственно главам IX, XI, XII, частично XV и XVI окончательной редакции).

В это время Толстой занялся чтением книг о шекерах, американской секте, проповедывавшей безбрачие, общность имущества и обязательный труд для всех членов секты. В то же время он получил от одного шекера письмо с приложением книг и трактатов, посвященных учению шекеров. 9, 10 и 13 апреля и 22 мая Толстой отмечает в дневнике, что читал шекеров. 9 апреля он записывает: «Читал шекеров. Прекрасно. Полное половое воздержание. Как странно, что я теперь, когда занят этими вопросами, получил это», и в записи 13 апреля добавляет: «Всё думаю, и вопрос остается вопросом». 11 апреля он пишет Черткову о том, что, гостя у Урусова, кончил статью об искусстве и комедию «Исхитрилась!» (позднее озаглавленную «Плоды просвещения») и затем добавляет: «И потом писал и пишу повесть, рассказ о любви плотской, о половых отношениях в семье. И это серьезнее. Может быть нужно. И как всегда бывает, когда чем занят хорошим, в этом направлении, поддерживая его, складываются внешние события. На днях получил письма и брошюры от шекеров из Америки. Знаете ли вы их учение? В особенности против брака, т. е. не против брака, а за идеал чистоты сверх брака? Это вопрос, который занимает меня и именно как вопрос» (AЧ). Знакомство с идеями шекеров еще более утвердило Толстого в его взгляде на абсолютное целомудрие, как на то, к чему должен стремиться всякий человек. Этот взгляд заявлен был впервые Толстым в письмах к Черткову от 9 [?] октября и 10 ноября 1888 г.; в первом письме Толстой писал: «Я думаю, что для блага человека, ему, мужчине и женщине, должно стремиться к полной девственности, и тогда выйдет с человеком то, что должно» (AЧ).

О своем согласии с идеями шекеров Толстой писал в октябре 1889 г. шекеру А. Г. Холлистеру, отвечая на его письмо от 23 сентября того же года, следующее: «Прошлую весну я был занят писанием книги о браке[273] и пришел к совершенно новым взглядам на этот вопрос. Одновременно я читал книги, которые смог достать об общинах в Америке… В этих книгах я нашел совершенно новые для меня сведения о шекерах. В то же самое время я получил письмо от одного шекера с книгами, трактатами и тремя фотографиями. Я прочел эти книги и был очень благодарен брату, приславшему их мне […] Теперь получил ваши книги, трактаты и письмо, прочитал всё это и благодарю вас. Всё это подкрепляет мой взгляд на брак, излагаемый в книге, которую сейчас пишу» (цитируем по копии, хранящейся в AЧ).

Результатом знакомства с учением шекеров, укрепившим Толстого в его взгляде на брак и целомудрие, были страницы, написанные на эту тему и вошедшие в рукопись № 5. Здесь в тексте, соответствующем XI главе окончательной редакции, на этих страницах читается между прочим следующая фраза: «— А вы знаете, что я убедился, что шекеры правы. — Какие шекеры? — Шекеры, американская секта, проповедующая безбрачие, утверждающая, что Христос был не женат и что Христа не может быть женатого». С другой стороны, на этих страницах Толстой развивал, а иногда только перефразировал мысли на эту тему, высказанные им в письмах к Черткову от 23–25 марта и 9 [?] октября и 10 ноября 1888 г. В этих письмах Толстой отвечал на вопросы и сомнения по поводу целомудрия и брака, высказанные как самим Чертковым, так и сектантом Е. М. Ещенко, корреспондентом Толстого. Таким образом можно думать, что вопросы половой любви, волновавшие Черткова и некоторых других корреспондентов Толстого и вызывавшие последнего на пространные и обстоятельные ответы на них, предопределили собой введение в повесть тех пространных общих рассуждений на тему о половой любви, которые вложены в уста Позднышева.

Сам Толстой косвенно подтверждает зависимость «Крейцеровой сонаты» от тех обращений, с которыми к нему адресовались его корреспонденты. Так, в дневнике под 9 мая 1890 г. он записывает: «Нынче думал: 1) многие из тех мыслей, которые я высказывал в последнее время, принадлежат не мне, а людям, чувствующим родство со мною и обращающимся ко мне с своими вопросами, недоумениями, мыслями, планами. Так, основная мысль, скорее сказать чувство «Крейцеровой сонаты» принадлежит одной женщине, славянке, писавшей мне комическое по языку письмо, но значительное по содержанию, об угнетении женщины половыми требованиями. Мысль о том, что стих Матфея: «если взглянешь на женщину с вожделением» и т. д. относится не только к чужим женам, но и к своей, передана мне англичанином, писавшим это. И как много других».[274] Работа над пятой редакцией повести продолжалась, приблизительно, полтора месяца. 9 мая 1889 г. Толстой пишет жене: «Попов сидит и переписывает так называемую «Крейцерову сонату».[275] В рукописях № 5, 6 и 7 как-раз впервые появляется рука Е. И. Попова, на долю которого приходится значительное количество переписанных страниц. 17 мая Толстой отмечает в дневнике: „Утро переписывал и поправлял «Крейцерову сонату»“. В тот же день он пишет П. И. Бирюкову о том, что на время отложил работу над статьей об искусстве и стал писать «Крейцерову сонату». «Это пошло легко» — добавляет он (АТ). Под 18 мая в дневнике читаем: «Писал «Крейцерову сонату» — о целомудрии. Недурно». (Автограф этой главы в рукописи № 5.) 21 мая в дневнике записано: «После кофе пописал немного «Крейцерову сонату», ходил по засеке, записал мысли об искусстве и к «Крейцеровой сонате». Мысли к «Крейцеровой coнате», записанные в записной книжке под тем же 21 мая, следующие: 1) «Женщины унижены сладострастием. Тем же отплачивают, оттого их власть. Как евреи». 2) «Во время беременности я мучал ее нервы и поползновения ревности, потом при некормлении попытка убить». Вторая мысль в рукописных материалах, относящихся к повести, не получила прямого развития, первая же выражена в рукописи № 5.[276] 22 мая в дневнике записано: «Пытался писать. Не идет. Читаю о шекерах». Возможно однако, что Толстой пытался писать в этот день не «Крейцерову сонату», а статью об искусстве. 4 и 5 июня там же Толстой отмечает, что немного поработал над «Крейцеровой сонатой». 6 июня в записной книжке читаем зачеркнутую и никак в рукописях повести не отразившуюся запись: «Сладострастие блудить и развратничать с той, которая имеет власть над тобой — одно. Арапка царица». 8 июня там же запись, которая покрывается в большей своей части текстом рукописей № 5 и отчасти № 6: «К «Крейцеровой сонате». Страшное впечатление 1-й ссоры, страшное впечатление 2-й ссоры, что это не исключение. С 3-й ссоры желание ссориться. Получше, но пошло всё хуже. Ревность — главное.[277] Не удовлетв[оренная?] похоть, друж[ба?]. 10 лет жизни с детьми. Кого оболью ядом ревности, навек чужд и враг.[278] И ревность 3-х сортов. Он унижает, она унижает и настоящая зависть. Караулить. Ревность к брату или другу.[279] Оттого, что решено, что можно.

Настоящая пытка и белый медведь под конец. Пытка, чтоб кончилась, вызвала убийство. Тщеславие ею, но до предела: любуйтесь и завидуйте только.[280] Страх мой оттого, что я видел, как она может лгать, как слова для нее ничего не значат, слова — только украшенье».[281]

В тот же день Толстой записал в дневник: «Переправлял «Крейцерову сонату», но почти что ничего не сделал». Очевидно, записи записной книжки были использованы позднее этого числа. 9 и 10 июня в дневнике также отмечено, что в эти дни писалась «Крейцерова соната». 12 июня Толстой писал Бирюкову: «Всё пишу «Крейцерову сонату». Не хорошо» (АТ). 15 июня в дневнике записано: «Все то же. Те же тщетные попытки писать. Впрочем, перестаю пытаться». (Эта запись может относиться, впрочем, и к писанию статьи об искусстве.) 20 июня в записной книжке читается такая запись: «К «Крейцеровой сонате». Думал устроить себе дома бордель, да огонь, везде огонь, везде жжет». В тексте рукописного материала повести эта запись никак не расшифрована и не развита. 23 июня в письме к Н. Н. Ге-старшему Толстой пишет: «Пишу и комедию,[282] и повесть и об искусстве»,[283] а 24-го записывает в дневник: «Писал «Крейцерову сонату». Подвинулся немного». На следующий день, 25-го, там же записано: «Писал довольно хорошо «Крейцерову сонату». Подвинулся». 2 июля в дневнике следующая запись: «Писал «Крейцерову сонату». Недурно. Кончил всё. Но надо всё теперь сначала поправить. Запрещение рожать надо сделать центральным местом. Она без детей доведена до необходимости пасть. Еще про эгоизм матери. Самопожертвование матери ни хорошо ни дурно, так же, как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно, любовно. А труд для себя и самопожертвование для своих исключительно детей — дурно».[284]

Нужно думать, что запись 2 июля указывает на окончание пятой редакции «Крейцеровой сонаты». Вслед за этим Толстой стал довольно интенсивно работать над переделкой этой редакции, и в результате создалась шестая редакция повести, закрепленная текстом частично рукописи № 6, рукописей №№ 7 и 8 и частично рукописи № 9.

Существенные ее отличия от предыдущих сводятся к следующему.

Упоминание о девочке, едущей с Позднышевым, зачеркнуто, но дальше, во второй половине текста, во вставке, Толстой, очевидно по забывчивости, заставляет Позднышева говорить следующее: «Но тут, несмотря на предписанье мерзавцев не рожать, она родила вот эту самую крошку» (рукопись № 2, л. 1). Особенно много дополнений сделано во второй половине текста: почти заново написана глава о ревности, о воспитании детей и эгоистической любви к ним матерей, о нравственной высоте девушек. Осуществлено и то, что намечено в записи дневника 2 июля. Вторая часть повести и развязка ее в этой редакции такова. Уехав на съезд мировых судей, Позднышев начинает ревновать жену к Трухачевскому и стремительно уезжает домой. Дома он застает жену одну за обычными занятиями, но от тетки узнает, что в его отсутствие был Трухачевский. Жена откладывает условленный заранее отъезд в деревню, муж укрепляется в своих подозрениях. Между супругами происходит бурная ссора и затем примирение. Жена обещает не встречаться с Трухачевским. Через несколько дней Позднышевы уезжают в деревню. Несмотря на запрещение врачей рожать, жена родит девочку, как догадывается Позднышев, не от него. Жизнь в деревне проходит у Позднышева в «пьянстве» охоты, чтения романов, в «пьянстве» курения, еды, вина, карт, — всё это делается для того, чтобы забыться. Однажды жена под разными предлогами с сестрой уехала в город. У Позднышева закрадывается подозрение, что жена не спроста это сделала. Подозрение это усиливается после того, как приехавший к нему мировой судья сообщает ему о том, что в город приехал Трухачевский, с тем чтобы дать концерт. Позднышев в волнении, с которым он не в силах совладать. Он не спит ночь, и окружающие замечают его возбуждение. Поздно вечером приезжает жена, и по ее счастливому, удовлетворенному виду Позднышев убеждается в том, что она в город ездила для встречи с Трухачевским и там с ним действительно встретилась. Под маской спокойствия он всё же старается окольными вопросами выяснить, могла ли она видеться наедине с Трухачевским, и убеждается, что это могло быть. Остается последний и самый верный способ узнать истину: будет ли она ночью, как жена Урии, искать сближения с мужем, чтобы скрыть свой грех? Так именно и случается, и Позднышев, окончательно убежденный в измене жены, закалывает ее кинжалом.

К работе над шестой редакцией «Крейцеровой сонаты» относятся следующие записи и упоминания в дневнике, записной книжке и письмах.

3 июля в записной книжке записано: «Эгоизм матери. В роде того, что хорошо труд, но только для чего? И так как дети были эгоизм, то была одна мука». Это вариация записи дневника от 2 июля. И та и другая запись развиты в шестой редакции повести в главе, трактующей о воспитании детей и об эгоизме материнской любви.

4 июля Толстой записывает в дневник: «Утром и вчера вечером много и ясно думал о «Крейцеровой сонате». Соня переписывает, ее волнует, и она вчера ночью говорит о разочаровании молодой женщины, о чувственности мужчин, сначала чуждой, о несочувствии к детям. Она несправедлива, потому что хочет оправдываться, а чтобы понять и сказать истину, надо каяться. Вся драма повести, всё время не выходившая у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувственность. Доктора запретили рожать. Она напитана, наряжена, и все соблазны искусства.

Как же ей не пасть? Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого,[285] что он убил ее прежде, когда возненавидел, что искал предлога и рад был ему. Да, вчера мужики подтвердили, что кликушество бывает только у баб, а не у девок. Стало быть, справедливо, что происходит от половых эксесов».[286]

7 июля с пометкой, К «Крейцеровой сонате»“ Толстой записывает в записной книжке: «Настроение — дьявол, дура и добра и проницательна». В тот же день он заносит в дневник: «Думаю о «Крейцеровой сонате». 1) Различие настроений жены — две женщины.[287] 2) Соблазнитель-музыкант своим долгом считает соблазнить. Притом же: не в б[ордель] же ему ездить, еще можно заразиться». 8 июля в записной книжке записано: «У музыканта догмат: соблазнить чужую жену — без этого он не исполнит своей обязанности. И потом куда же ему — не в бордель же идти». О нем рассказывали.[288] Мучения в присутствии человека, которого ревновал».[289]

10 июля в дневнике отмечено: «Перечитывал «Крейцерову сонату» и поправлял недурно». 11 июля в записной книжке записано: «Ревность первая безосновательная — легкая. Ревность, доходящая до подозрения, что она с ним в нужнике. Это я ростил своего дьявола».[290] Вслед за тем идет ряд дневниковых записей. 16 июля: «Взялся было за работу — «Крейцерова соната» — не идет». 18 июля: «Читал трактаты об искусстве и прочел то, что начато. Начал поправлять, потом начал «Крейцерову сонату». И не мог продолжать ни того ни другого». 19 июля: «После кофе писал «Крейцерову сонату» о детях.[291] Не хорошо, не сильно». Вероятно, записи 21 июля — «Пробовал писать — не мог», 22 июля — «Утро пробовал писать — не мог» и 23 июля — «Утро пробовал писать — мешают» — также относятся к «Крейцеровой сонате». 21 июля Толстой писал Бирюкову: «Я немного пишу «Крейцерову сонату», пишу и о вас думаю и желаю вам прочесть» (АТ). 24 июля в дневнике записано: «Я начал «Крейцерову сонату». Думал: я пишу «Крейцерову сонату» и даже «Об искусстве» — и то и другое — отрицательное, злое, а хочется писать доброе… Поработал над «Крейцеровой сонатой». Кончил начерно. Понял, как всю надо преобразовать, внеся любовь и сострадание к ней».

Закончив начерно работу над повестью 24 июля, Толстой вскоре принялся за ее переработку, которая составила седьмую редакцию «Крейцеровой сонаты». Она закреплена преимущественно в рукописи № 9, датированной 28 августа 1889 г. и озаглавленной «Как муж убил жену», и, вероятно, отчасти в рукописи № 6, текст которой Толстой стал исправлять, судя по дневниковой записи, через два дня после того, как повесть начерно была закончена. А за это время переписчики не могли успеть снять копию с текста рукописи № 6. Но определить, какие исправления в рукописи № 6 относятся к шестой редакции и какие к седьмой, большей частью не представляется возможным. Можно лишь утверждать, что определение того, что такое блудник, впервые встречающееся в рукописи № 6 (см. ниже), судя по дате соответствующей записи в записной книжке, сделано в седьмой редакции.

Намерение «преобразовать» повесть, внеся в нее «любовь и сострадание к ней», т. е. к жене Позднышева, о чем говорится в дневниковой записи 24 июля, Толстым было осуществлено и в работе над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты» лишь в минимальной степени. Оно обнаружилось только в следующих словах Позднышева, в которых передается, его отношение к жене после убийства ее: «Я в первый раз увидал в ней человека, сестру, и не могу выразить того чувства умиления и любви, которое я испытал к ней».

Важнейшие отличия седьмой редакции от предыдущей следующие.

Вслед за эпизодом первой игры Трухачевского с женой Позднышева введен эпизод его визита в отсутствие Позднышева: Позднышев возвращается с выставки домой и застает у себя Трухачевского. Это возбуждает его ревность (ср. конец XXI главы в окончательной редакции). Вслед затем идет эпизод ссоры Позднышевых, их примирение и краткий сравнительно с окончательной редакцией эпизод игры «Крейцеровой сонаты». Далее рассказывается об отъезде Позднышева на съезд мировых судей и об его неожиданном возвращении домой. Эпизод обратной поездки из уезда к себе домой и сопутствовавшие ей переживания Позднышева, а также эпизод убийства и всё дальнейшее до конца повести написано заново. Ряд подробностей, имеющихся в этих эпизодах в окончательной редакции, здесь еще пока отсутствует. Застав жену наедине с Трухачевским, Позднышев стреляет дважды в убегающего Трухачевского, но не попадает в него, и затем двумя выстрелами смертельно ранит жену. Умирающая женщина просит у Позднышева прощения, а не выказывает ему свою ненависть, как в окончательной редакции. В начале Толстой решил было рассуждения Позднышева о целомудрии и о браке, вошедшие в окончательной редакции повести в XI главу, перенести в самый конец повести, но затем отказался от этого намерения.

В этой редакции, кроме того, сделан целый ряд смысловых и стилистических исправлений сравнительно второстепенного характера. Общее понятие о них дают описание рукописи № 9 и варианты №№ 13–17.

Работа над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты», судя по дневниковой записи, началась 26 июля 1889 г. В этот день Толстой записывает в дневник: «Начал было поправлять сначала «Крейцерову сонату», но сделал мало». В ближайшие дни уже речь идет не об исправлениях повести, а о писании ее. 27 июля Толстой записывает в дневник: „«Немного пописал «Крейцерову сонату»“; 28-го — „«Писал до завтрака «Крейцерову сонату»“; 29-го — «Писал «Крейцерову сонату». Порядочно», 30-го — „«Писал лучше всех дней «Крейцерову сонату»“; 1 августа —, «Записал кое-что к «Крейцеровой сонате»“. В то же время в записной книжке делаются следующие записи. — 28 июля: «Середины нет: страданье от детей или чувственность. Состояние духа вызывающее «Вот еще!» и т. д. Она даже не хороша, а только чтобы не платить в б[ордель]»;[292] 30 июля: «Моя жена. Как он смеет. А почему она моя?»;[293] 1 августа: «К «Крейцеровой сонате». Дети плачут и кричат после того, как убил. И всё сделал этот мерзавец. Так гибнет жена из-за мерзавца, из его экономии. Я бы дал ему 10 рублей за дорогую».[294] 7[?] августа Толстой пишет П. И. Бирюкову: «Сам всё работаю над повестью о браке» (АТ). 11 августа он записывает в дневник: «Ходил за грибами и думал о «Крейцеровой сонате» и об искусстве. «Крейцерова соната»: надо сделать бред умирающей, просящей прощение и не верящей тому, что он убил ее».[295] 15 августа там же записано: «Писал, поправлял «Крейцерову сонату». Очень хорошо». 19 августа в записную книжку заносится такая запись: «С тех пор, как я имел двух, я сделался блудник, как морфинист». И под тем же числом эта запись распространяется в дневнике: «Думал к «Крейцеровой сонате»: блудник есть не ругательство, но состояние (думаю то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница, может воздерживаться, но пьяница — пьяница и блудник — блудник, при первом послаблении внимания падет. Я блудник». Эта запись развита, в свою очередь, в тексте седьмой редакции.[296]

22 августа в записной книжке записано: «Эпиграф к «Крейцеровой сонате» 5 глава Матвея, стихи 28–30. Писать скорей. К «Крейцеровой сонате». Поехал и вернулся».[297] На следующий день в дневник занесено: «Эпиграф к «Крейцеровой сонате» Матвея V, стихи 28 по 30. Глядишь на женщину как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебного труда совокупление имеет цель внеличного наслаждения — помощники, продолжатели, но при избытке — один разврат».[298] 24 августа в дневнике записано: «Немного писал»; 25-го августа там же записано: «Хотел писать — слабость, задремал»; 26-го — «Писал много. Всё не могу кончить»; 28-го — «Встал рано и сейчас же сел за работу и часа 4 писал «Крейцерову сонату». Кончил. Казалось, что хорошо, но пошел за грибами и опять недоволен, не то». В тот же день в записную книжку Толстой записал: «Я рад, что убил, я хоть полюбил ее. А если бы она сама умерла, я бы только радовался. Только теперь я понял, как неизбежно было ее падение от средств мерзавца. Со мной или с другим — всё равно».[299] На следующий день, 29 августа, Толстой отмечает в дневнике: «Немного поправлял до завтрака» и в тот же день записывает: «Думал о том, что я вожусь с своим писаньем «Крейцеровой сонаты» из-за тщеславия; не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, нескладным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании».

Судя по этой записи, Толстой, закончив 29 августа работу над седьмой редакцией «Крейцеровой сонаты», решил, видимо, не подвергать повесть дальнейшим переделкам. В дневнике под 31 августа записано: „Вечером читал всем «Крейцерову сонату». Поднял всех. Это очень нужно. Решил печатать в «Неделе»“.

Факт чтения повести окружающим и решение ее печатать свидетельствуют о том, что Толстой считал в это время свою повесть уже более или менее законченной. 1 сентября он читал «Крейцерову сонату» вновь — H. Н. Ге-старшему и сыну Льву Львовичу, о чем говорит дневниковая запись под этим числом: «Вечером читал H. Н. Ге и Леве, который уезжает завтра «Крейцерову сонату». На всех, и больше всего на меня, произвело большое впечатление: всё это очень важно и нужно. Очень взволновало». 9 сентября Толстой пишет Черткову: «Повесть «Крейцерова соната» или «Как муж жену убил» я почти кончил и рад, что написал это. Знаю, что то, что там написано, нужно людям». О том, что повесть «почти кончил», Толстой пишет в письмах и П. И. Бирюкову от 11 сентября (АТ) и H. Н. Страхову от 12 сентября.[300] Обоим, так же, как и Черткову, он сообщает, что повесть посылает Гайдебурову в «Неделю». Однако вскоре он испытывает неудовлетворенность тем, что им написано.

17 сентября в дневнике им записано: «Перечел «Крейцерову сонату». Очень не понравилось». В связи с этим отправка повести в печать была отложена, и Толстой вновь принялся за работу над ней. 17 сентября он записывает в дневник:, «Встал и с охотой взялся за работу над «Крейцеровой сонатой»“. Это была работа над восьмой редакцией повести, длившаяся месяц с лишним. Эта редакция распространилась в многочисленных списках и литографированных и гектографированных изданиях и стала достоянием широких читательских кругов. В дальнейшем называем ее общо — «литографированной редакцией». Работа над ней закреплена в рукописях, описанных под №№ 10, 11, 12 и частично 13 и 14 (см. описание рукописей). Текст ее устанавливается в результате сопоставления указанных рукописей с рукописью, описанной под № 15 и с текстами литографированных изданий повести. По сравнению с предшествующей редакцией в ней, в деталях, очень много изменений и дополнений.

Важнейшие отличия восьмой редакции от седьмой сводятся к следующему.

Текст XIV главы, заключающей в себе рассуждения Позднышева о воспитании женщин, значительно дополнен. В тексте XV главы, кроме новых деталей в рассуждениях Позднышева о ревности, в его уста вложены суровые нападки на докторов. Сюда впервые введен эпизод бурной ссоры Позднышева с женой незадолго до появления Трухачевского, ссоры, закончившейся уходом жены к сестре и попыткой отравиться (глава XX). Значительным исправлениям подверглись все последние главы повести, начиная с эпизода появления Трухачевского в доме Позднышева. Прежде всего Толстой еще paз попытался указать на положительные стороны в натуре жены Позднышева на ряду с отрицательными, как это видно из текста варианта № 18. Она, несмотря на ряд отталкивающих качеств, — «в самой глубине души добрый, великодушный, почти святой человек, способный мгновенно, без малейшего колебания и раскаяния, отдать себя всего, всю свою жизнь другому». Отрицательная характеристика двух братьев Трухачевского, бывшая в предшествующих редакциях, зачеркивается. В текст XXIII главы введено рассуждение Позднышева о музыке и его рассказ о впечатлении, произведенном на него исполнением Крейцеровой сонаты. Зачеркнуты следующие слова Позднышева, в которых он передает то, что услышал, подойдя к двери, за которой находились его жена и Трухачевский: «Да, я услыхал то, что не оставило во мне ни малейшего сомнения. И они не спешили, не торопились». В результате явное доказательство физической измены жены заменилось лишь более или менее правдоподобной догадкой о такой измене. Орудие убийства — вновь кинжал, а не револьвер. Так же, как и в окончательной редакции, умирающая женщина выказывает Позднышеву свою ненависть, а не просит у него прощения.

К работе над этой редакцией «Крейцеровой сонаты» относятся следующие упоминания.

Вслед за записью 17 сентября в дневнике записано под 18 сентября: «Сел за работу». 19 сентября там же записано: «Усердно писал, поправляя «Крейцерову сонату». До начала действия всё исправно, потом нехорошо». Последнюю запись нужно понимать, очевидно, в том смысле, что «все исправно» до эпизода появления Трухачевского в доме Позднышева, откуда, собственно, и начинается действие. Как-раз эта часть повести, в которой развертывается «действие», подверглась особенно усиленной переделке.

20 сентября, очевидно в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», Толстой записал в дневник: «Писал мало». На следующий день, 21-го, он там же записывает: «Писал немного. Окончательно решил переделать, не надо убийства». Но это решение никак не отразилось в работе над повестью: в рукописном материале, относящемся к «Крейцеровой сонате», нет никаких намеков на то, что Толстой это свое намерение привел в исполнение или даже пытался его осуществить. Нужно думать, что дальше замысла дело не пошло, судя по дневниковой записи следующего дня в которой идет речь о том, что убийство должно быть исключительно из-за ссоры: «Стал заниматься «Крейцеровой сонатой», которая уж совсем не «Крейцерова соната». Всё клонится к тому, чтобы убийство было просто из-за ссоры. Прочел историю убившегося мужа и жены, убившей детей, и это еще больше подтвердило».

История, о которой пишет здесь Толстой, — драма, происшедшая в Одессе в семье учителя Заузе. Нелады между супругами привели к тому, что муж повесился, а жена после этого зарезала троих своих детей и затем сама покончила с собой, выбросившись с четвертого этажа. Об этом случае Толстой прочел в № 38 газеты «Неделя» от 17 сентября 1889 г.

Но и эта версия не была никак разработана и не нашла себе никакого отражения в рукописях повести.

23 сентября в дневник записано: «Встал рано, сел за «Крейцерову сонату». Мало сделал. Да, с Бестужевым, который нападал на мысль о целомудрии с точки заботы о продолжении рода, говорил следующее: по церковному верованию должен наступить конец света; по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля. Что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий? Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти?» Эта запись развита в тексте, относящемся к восьмой редакции повести.[301]

24–25 сентября Толстой пишет Черткову: «Свою повесть о брачных отношениях всё не кончил и всё подвигаюсь. И вам доставлю хоть в черновом виде, как только будет можно» (AЧ). Видимо, с работой над «Крейцеровой сонатой» связана и запись в дневнике от 26 сентября: «Писал много. Вчера и нынче». 27 сентября Толстой пишет Бирюкову: «Я всё поправляю, изменяю, отделываю «Крейцерову сонату». Но мало, лениво пишу»(АТ). 27 сентября в дневнике записано:,Немного пописал. Записал кое-что к «Крейцеровой сонате»“. Под этим числом в записной книжке Толстой записал следующее: «Барыня говорит на купца: вот кто мешает. А седой говорит им: вы только держитесь. Все перережутся. А не перережутся — застрелятся, а не застрелятся — проституты, а не проституты — страдальцы. «К[рейцерова] с[оната]»: Если есть что похоже, то только по инерции этого самого, но и это распадается. Я 20 раз желал ей смерти, мечтал о своей свободе». Эти записи явственно на работе над текстом повести однако не отразились. Видимо, к работе над «Крейцеровой сонатой» относятся дальнейшие дневниковые записи — 28 сентября — «Немного пописал» и 5 октября — «Писал». 1 октября Толстой записал в дневник: «Утром писал новый вариант «Крейцеровой сонаты» недурно, но лениво. Делаю для людей, и потому так трудно». Вероятно, здесь имеется в виду текст рукописи № 11, в которой написан эпизод ссоры Позднышева с женой незадолго до появления в их доме Трухачевского (глава XX). 9 октября в дневнике, также, очевидно, в связи с работой над «Крейцеровой сонатой», записано: «Много поправил, начало». К этому времени Толстой уже охладел к своей работе над повестью, и это охлаждение, возможно, было результатом общего упадка его настроения. О том и о другом свидетельствуют следующие дневниковые записи. — 10 октября: «Пересматривал и поправлял всё сначала. Испытываю отвращение от всего этого сочинения. Упадок духа большой». 13 октября: «Хорошо поправлял надоевшую повесть». 12 октября в записной книжке Толстой записал: «Должно быть, я вырвал, ужаснувшись, но потом решил, что так надо».[302] Видимо, к работе над повестью относятся дневниковые записи 14 октября — «Я писал» и 15 октября — «Писал». 16 октября в дневнике записано: «Унылость, грусть, раскаяние, только бы вредить себе и другим. Много писал, поправлял «Крейцерову сонату». Давно не испытывал такого подавленного состояния». 18 октября там же отмечено: „«Всё так же поправлял, и не без пользы, «Крейцерову сонату»“, а 21 октября Толстой записывает: «Я очень усердно, до 5 часов, поправлял последнюю часть «Крейцеровой сонаты». Недурно».

Видимо, этим числом нужно датировать окончание работы Толстого над восьмой редакцией «Крейцеровой сонаты», т. е. над той редакцией, которая получила преимущественное распространение в литографированных изданиях и рукописных списках.

После этого работа над повестью была на некоторое время отложена. 31 октября Толстой записывает в дневник: «Вчера получил длинное письмо от Черткова. Он критикует «Крейцерову сонату». Очень верно, желал бы последовать его совету, да нет охоты. Апатия, грусть, уныние».[303]

2 ноября он там же записывает: «Получил письмо от Тани-сестры о чтении «Крейцеровой сонаты». Производит впечатление. Хорошо, и мне радостно». В письме этом,[304] обращенном Т. А. Кузминской к С. А. Толстой, идет речь о чтении на квартире у Кузминских в Петербурге 28 октября списка повести, привезенного М. А. Кузминской и частично ею же исправленного (см. рукопись № 15). На чтении в числе многих других присутствовали H. Н. Страхов, беллетрист Г. П. Данилевский, поэт А. Н. Апухтин, А. А. Толстая. Читал повесть А. Ф. Кони.[305] Таким образом к 28 октября редакция, легшая в основу литографированных изданий, была переписана и стала достоянием слушателей, а вскоре и читателей. 7 ноября Толстой записывает в дневник: «Получаю письма, что «Крейцерова соната» действует, и радуюсь. Это нехорошо». Видимо, вскоре же после окончания работы над восьмой редакцией Толстой принялся за писание «Послесловия» к повести, и дальнейшая работа над самой повестью замедлилась.

Сознавая недостатки своей повести с художественной точки зрения, Толстой однако не чувствовал себя в силах устранить их. В ответ на критические замечания H. Н. Страхова по поводу «Крейцеровой сонаты», высказанные им в письме от 6 ноября, Толстой писал ему 17 ноября: «Спасибо, Николай Николаевич, за письмо. Я очень дорожил вашим мнением и получил суждение гораздо более снисходительное, чем ожидал. В художественном отношении я знаю, что это писание ниже всякой критики: оно произошло двумя приемами, и оба приема несогласные между собой, и от этого то безобразие, которое вы слышали. Но всё-таки оставляю как есть и не жалею, не от лени, но не могу поправить: не жалею же оттого, что знаю верно, что то, что там написано, не то что небесполезно, а наверное очень полезно людям и ново отчасти. Если художественное писать, в чем не зарекаюсь, то надо сначала и сразу».[306]

Отказавшись от коренной переработки «Крейцеровой сонаты» в плане чисто художественном, Толстой однако не отказывался от мысли вообще о дальнейшей ее переработке и исправлении. Еще до написания письма Страхову он записал в дневник под 12 ноября: „Вписал в «Крейцерову сонату»“. В ноябре же месяце он писал к Т. А. Кузминской: «Отношение мое ко всему, что я пишу, теперь такое, как будто я умер, и я потому ничего не разрешаю и ничего не запрещаю. Личное же мое желание об этой повести то, чтобы ее не давать читать, пока она не исправлена. Всё, что ты писала и пишешь о суждениях о повести, мне очень интересно. Жалею только, что я увлекся теперь другими занятиями и не так занят этой повестью, как прежде». (ГТМ, архив Т. А. Кузминской.)

С 10 по 24 ноября Толстой был поглощен работой над «Историей Фредерикса» — позднее озаглавленной «Дьявол». Всё же и в ноябре месяце работа над повестью шла, как это явствует и из только что приведенных строк письма Толстого к Т. А. Кузминской, и из дневниковой записи от 12 ноября, и из следующих слов из письма С. А. Толстой к Т. А. Кузминской от 2 ноября: «Левочка всё сидит над своей повестью и другими работами» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской). Но интенсивная работа над переделкой «Крейцеровой сонаты» падает на начало декабря, когда была закончена последняя — девятая по счету редакция повести, закрепленная частично в рукописях №№ 13–15. 5 декабря Толстой записывает в дневник: «Сел за «Крейцерову сонату» и не разгибаясь писал, т. е. поправлял до обеда. После обеда тоже». На следующий день там же им записано: «Встал в 7 и тотчас за работу. Прошелся перед завтраком и опять за работу, и до самого обеда. Просмотрел вычеркнутое. Просмотрел, вычеркнул, поправлял, прибавлял «Крейцерову сонату» всю. Она страшно надоела мне. Главное тем, что художественно неправильно, фальшиво». 7 декабря в дневнике Толстой вновь отмечает, что он «занимался» «Крейцеровой сонатой». Наконец, последняя дневниковая запись, относящаяся к работе над «Крейцеровой сонатой», — 8 декабря:,Поправлял «Крейцерову сонату», Надоела «Крейцерова соната»“. Этим числом нужно, видимо, датировать окончание работы Толстого над девятой и последней редакцией «Крейцеровой сонаты». Работа эта закреплена в рукописях, описанных под №№ 13 и 14. (О двух второстепенных стилистических поправках, сделанных Толстым позднее в рукописи № 15, см. ниже.)

Существенные ее отличия от редакции предшествующей сводятся к следующему.

В восьмой (литографированной) редакции, во II главе, адвокат говорит: «Да, бывают критические эпизоды в супружеской жизни. Вот, например, дело Позднышева… Как он из ревности убил жену, — читали вы?» После этого Позднышев решает, что его узнали, и подтверждает, что он, действительно, Позднышев. В окончательной же редакции адвокат говорит лишь следующее: «Да, без сомнения, бывают критические эпизоды в супружеской жизни». Фамилия Позднышева не названа, но мнительность его такова, что в этих словах адвоката он усматривает намек на себя, и открывается.

В XIV главе смягчено рассуждение Позднышева о воспитании девушек, сводящемся, по его мнению, единственно к пленению мужчин, и совершенно выброшено место, где идет речь о страданиях девушек от возбуждения чувственности и о проявлении ее у них в присутствии мужчин: в литографированной редакции идет речь о том, что всякая девушка, даже такая, которая стремится к учености или гражданской доблести, главной задачей своей ставит пленить мужчину, и что из десяти девять невыносимо страдают в период зрелости и потом, если они в двадцать лет не выходят замуж, а в присутствии любого мужчины чрезмерно оживляются и возбуждаются.

Из XV главы исключена большая часть ее, именно почти всё, что говорится о ревности вообще и в частности о ревности Позднышева к своей жене. С другой стороны, в этой главе добавлен рассказ Позднышева о судьбе его детей и сказано, что он едет на юг, где у него есть домик и садик.

Глава XVI, в которой идет речь о воспитании детей, коренным образом переделана и сокращена. Из нее удалено всё, что говорится об отсутствии у матерей духовной любви к своим детям, а также сокращено то место, где сопоставляется любовь к детям у женщин и животных.

В главе XVII в литографированной редакции Позднышев говорит о том, что его жена, выходя замуж, нравственно была несравненно выше его, как всегда всякая девушка несравненно выше мужчины, потому что несравненно чище его, что «рядовая девушка, молодая девушка до двадцати лет, большею частью прелестное существо, готовое на всё самое прекрасное и высокое», и что, наконец, девушка, становясь женщиной, продолжает быть выше мужчины в нашем быту. И далее Позднышев объясняет, почему всё это так. В окончательной редакции вся эта речь Позднышева о преимуществах девушек и женщин над мужчинами исключена.

Вообще окончательная редакция, по сравнению с предшествующей, кратче. В ней, кроме того, некоторые абзацы переставлены иногда из одной главы в соседнюю и сделано много стилистических исправлений.

В письме к Толстому от 25 декабря Чертков просит поблагодарить М. Л. Толстую за переписанный ее рукой экземпляр «Крейцеровой сонаты», на-днях им полученный (вероятно это тот самый экземпляр, описанный под № 15 и содержавший в себе предпоследнюю редакцию повести, который М. А. Кузминской был отвезен в Петербург и затем, очевидно, передан Черткову). Очень высоко расценивая повесть в целом, Чертков указывал на излишество рассудочных отступлений в речах Позднышева, не вяжущихся с его состоянием в момент рассказа. Эти рассуждения, по мнению Черткова, а также А. К. Чертковой и И. И. Горбунова, с которыми Чертков советовался, следовало бы выделить особо. Тут же Чертков предлагает Толстому вернуть ему экземпляр повести с разметками тех мест, которые следовало бы выделить. В заключение он вновь настаивает на необходимости написать послесловие, в котором были бы сведены к единству все мысли, высказанные в повести (АТ).

Но письмо это было получено Толстым уже после того, как им была закончена работа над последней редакцией «Крейцеровой сонаты». Всё же Толстой и после этого не покидал мысли воспользоваться сделанными ему указаниями. В письме к Черткову от 31 декабря он писал: «В том, что вы говорите мне, очень много есть справедливого, и я рад всегда совету от вас. Я Стаховича просил заехать к вам и сказать, что я очень желаю видеть ваши и Ивана Ивановича[307] отметки в моей повести. Непременно воспользуюсь ими» (AЧ).

Как видно из письма Черткова к Толстому от 7 января 1890 г., к этому времени Чертковым был уже отправлен в Ясную поляну экземпляр повести, переписанный М. Л. Толстой и заключавший в себе замечания самого Черткова и И. И. Горбунова. Чертков писал: «Очень прошу вас доставить мне экземпляр, лишь только вы кончите, так как я вам вернул свой, а здесь собираются литографировать эту вещь в первоначальном черновом виде, и мне очень хотелось бы дать им экземпляр в окончательном исправленном виде, если только успею» (АТ). В записи дневника от 10–15 января 1890 г. Толстой отмечает: «Получил письмо от Черткова с заметкой о «Крейцеровой сонате». Судя по этой записи, а также по ниже приводимой цитате письма Толстого к Черткову от 15 января и по тому, что в возвращенном Чертковым экземпляре повести (рукопись № 15) отчеркнутые и зачеркнутые места рукописи были последовательно пронумерованы, Чертков, помимо нескольких замечаний, сделанных на самом экземпляре рукописи, отдельно написал замечания к тем местам повести, которые казались ему спорными. Но эти замечания не сохранились. Одно из замечаний Черткова касалось высказанной в повести мысли о том, что идеал человечества — не плодовитость, а достижение царства небесного. По этому поводу Толстой 15 января писал Черткову: «В памяти у меня, главное, ваши заметки на мою повесть. Всё совершенно верно, со всем согласен, но «Послесловие» хотя и начал писать, едва ли напишу, и потому место о том, что идеал человечества есть не плодовитость, а исполнение закона достижения царства небесного, совпадающего с чистотою и воздержанием, это место надо оставить как есть. Мне тяжело теперь заниматься этим, да и просто не могу, a misunderstanding’oв[308] не минуешь» (AЧ). Здесь же Толстой сообщает о том, что М. Л. Толстая наносит на присланный Чертковым экземпляр повести все поправки, и что этот экземпляр будет Черткову прислан.[309] В нем, как указано было при описании рукописи № 15, были сделаны рукой Толстого лишь две второстепенные стилистические поправки, относящиеся, судя по тому, что они не введены в текст восьмой — литографированной редакции, к январю 1890 г. Пообещав воспользоваться замечаниями Черткова и Горбунова (см. выше, письмо от 31 декабря 1889 г.), Толстой однако не сделал этого и в основном никак не изменил редакции повести, окончательно сложившейся в начале декабря.

Но прежде чем повесть была окончательно отделана, текст ее в восьмой редакции стал распространяться в списках, сначала рукописных, а затем, кроме них, еще и в многочисленных литографированных и гектографированных. Все они восходят к списку, переписанному рукой М. Л. Толстой и привезенному в Петербург М. А. Кузминской (рукопись № 15, первый ее слой). Непосредственно вслед за тем, как этот список был прочтен в обществе, собравшемся на квартире у Кузминских, с него стали сниматься копии. По воспоминаниям сотрудника «Посредника» Ю. О. Якубовского, история первоначального распространения «Крейцеровой сонаты» в списках рисуется так.

На следующий день после чтения повести у Кузминских, 29 октября 1889 г., состоялось чтение ее в редакции «Посредника», там же, в Петербурге, по экземпляру Кузминских. Так как его необходимо было срочно вернуть Кузминским, то сейчас же вслед за чтением несколько человек, разделив рукопись по частям, взялись за ее переписку и к утру воспроизвели полный ее список. «Таким образом, — пишет Ю. О. Якубовский, — помимо воли автора, уже на третий день рукопись «Крейцеровой сонаты», в первой версии, получила распространение в Петербурге. К воскресенью уже было готово 300 литографированных списков, которые моментально облетели весь читающий Петербург. Но это оказалось каплей в море; во многих домах списки гектографировались на домашних гектографах и получали немедленно распространение. В книжных магазинах и у букинистов такие списки ценились по 10–15 рублей».[310]

В № 6 еженедельника «Неделя» за 1890 г., стр. 198–199, была напечатана следующая заметка:,В Петербурге идут нескончаемые толки о «Крейцеровой сонате». Черновой набросок ее, неотделанный, незаконченный, прошедший в публику благодаря медвежьей услужливости друзей Л. Н. Толстого, — даже этот черновой список сделался событием. Некоторые нескромные газеты рассказали даже кое-что о содержании «Крейцеровой сонаты»“.

А. А. Толстая в своих воспоминаниях так рассказывает о распространении «Крейцеровой сонаты» и «Власти тьмы» сейчас же после того, как эти произведения стали известны в рукописях: «Трудно себе представить, что произошло, например, когда явились «Крейцерова соната» и «Власть тьмы». Еще недопущенные к печати, эти произведения переписывались уже сотнями и тысячами экземпляров, переходили из рук в руки, переводились на все языки и читались везде с неимоверною страстностью; казалось подчас, что публика, забыв все свои личные заботы, жила только литературой графа Толстого… Самые важные политические события редко завладевали всеми с такой силой и полнотой».[311]

Из Петербурга литографированные и рукописные списки «Крейцеровой сонаты» в предпоследней редакции стали распространяться по Москве, а затем по провинции. В архиве Толстого в Публичной библиотеке СССР имени В. И. Ленина хранится большое количество писем к Толстому, написанных со всех концов России и из-за границы и являющихся читательскими откликами на «Крейцерову сонату» в ее незавершенной редакции. Уже эта редакция успела породить ряд печатных критических откликов русских и заграничных авторов, а также несколько беллетристических произведений, в большинстве случаев полемизирующих с основной идеей «Крейцеровой сонаты». Наиболее значительным из таких произведений был один из «Рассказов кстати» („По поводу «Крейцеровой сонаты»“) Лескова, с эпиграфом, взятым из предпоследней редакции толстовской повести: «Всякая девушка нравственно выше мужчины, потому что несравненно его чище. Девушка, выходя замуж, всегда выше своего мужа. Она выше его и девушкой и становясь женщиной в нашем быту». Эти слова, являющиеся слегка перефразированной цитатой из предпоследней редакции «Крейцеровой сонаты», отсутствуют в последней ее редакции, как отсутствует в ней вообще сочувственная оценка девушки и женщины по сравнению с мужчиной, а между тем то и другое определило собой весь тон лесковского рассказа.

Когда Чертковым была привезена в Петербург окончательная редакция «Крейцеровой сонаты», она была прочитана, как сообщает Якубовский, на квартире Черткова. Собралось свыше пятидесяти человек, среди которых были Лесков, Эртель, Леонтьев (Щеглов), Л. Е. Оболенский, Гайдебуров, Рубакин, Хирьяков, Савихин, Меньшиков. Читал хороший чтец Н. И. Горбунов, брат И. И. Горбунова.[312] Автор воспоминаний не сообщает определенно, были ли сделаны после этого списки с окончательной редакции. Среди сохранившихся в различных библиотеках рукописных, гектографированных и литографированных экземпляров повести мы не встречали текстов, восходящих к этой редакции. Когда „Послесловие к «Крейцеровой сонате»“ в предпоследней своей редакции, датированной 6 апреля 1890 г., дошло до столицы, оно также стало распространяться в списках сначала отдельно, а затем в соединении с повестью.

Огромное большинство списков повести, рукописных, литографированных и гектографированных, восходит к тексту списка, переписанного рукой М. Л. Толстой (первый слой рукописи № 15). В процессе переписывания и перепечатывания копий с копий текст, естественно, искажался и в большей или меньшей степени отходил от своего первичного оригинала. Различные списки написаны разными переписчиками; литографированные и гектографированные — воспроизводят текст, написанный от руки или на пишущей машинке. Большинство списков повести датировано 26 августа 1889 г., т. е. тем же числом, каким ошибочно датирована рукопись № 15, переписанная рукой М. Л. Толстой. Некоторые датированы ноябрем 1889 г. На одном известном нам экземпляре стоит в конце текста дата — 1890 г. Ряд экземпляров вовсе не датирован. Заглавие — в большинстве случаев — «Крейцерова соната». Один из литографированных списков с этим заглавием, заключающий в себе текст повести с датой 26 августа 1889 г. и «Послесловия» с датой 6 апреля 1890 г. (текст написан на пишущей машинке), заключен в обложку, на которой, кроме заглавия, — литографированный рисунок, изображающий пашущего крестьянина (года издания и указания типографии на обложке нет). Другой, также литографированный список (текст написан первоначально от руки), не имеющий даты в конце повести, но снабженный датой 26 сентября 1890 г. [sic!] в конце «Послесловия», заключен в обложку, на которой отлитографировано заглавие «Крейцерова соната 1888 г., или повесть о том, как муж убил свою жену». Заглавие окружает собой рисунок, изображающий фигуру смерти с косой, приподымающую занавес, за которым видна пустая кровать; слева от края фигуры нарисованы соха и лопата, справа — книга и ноты. Внизу обложки — обозначение места и года издания — Москва, 1890.

Текст всех этих списков, содержащих в себе разнородные ошибки и искажения, восходя к первоначальному слою рукописи, написанной М. Л. Толстой, в основном однороден.

Но среди литографированных списков нам встретился один, написанный первоначально от руки (два почерка), в котором первые двадцать глав воспроизводят восьмую, предпоследнюю редакцию, а следующие восемь — редакцию последнюю.

В 1890 г. в берлинском «Библиографическом бюро» был напечатан текст «Крейцеровой сонаты» по одному из списков, восходящих к списку М. Л. Толстой (к первоначальному его слою), Берлин, 1890, Книжный магазин Б. Бера (Вальтер Циммерман). В том же году в том же издательстве вышло второе издание повести в соединении с «Послесловием». Текст повести в обоих изданиях один и тот же. В нем большое количество искажений и опечаток. Вероятно, в том же году, также в Берлине (Stuhr’sche Buch-und Kunsthandlung), без обозначения года вышло «новое издание» «Крейцеровой сонаты» вместе с «Послесловием», «пересмотренное и исправленное», как значится на обложке, неким A. H., учителем русского языка при Королевской военной академии и русским переводчиком при Королевском камергерихте в Берлине. Текст его, содержащий меньшее количество искажений, чем предыдущие два издания, воспроизводит также восьмую, предпоследнюю редакцию повести. Вслед за ней напечатано и «Послесловие». Со второго издания «Библиографического бюро» в Москве был сделан литографированный список, датированный на обложке 1890 г. и озаглавленный «Крейцерова соната, или повесть о том, как муж свою жену убил». На обложке же помета: «(с берлинского печатного издания)». Подзаголовка в этом издании однако нет.

Предпоследняя редакция «Крейцеровой сонаты» распространилась среди читателей помимо какого-либо участия Толстого, даже отчасти вопреки его желанию, как это явствует из его слов в письме к Т. А. Кузминской от ноября 1889 г.: «Личное же мое желание об этой повести то, чтобы ее не давать читать, пока она не исправлена» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской).

Впервые вопрос о напечатании повести, в издательстве «Посредник», еще задолго до ее окончания, был поднят Чертковым. В письме к Толстому от 15 мая 1889 г. он писал ему: «Вы очень поддержали бы наши издания, если бы дали нам книжку, написанную вами. Нельзя ли напечатать вам у нас ту повесть о любви, о которой вы мне писали?» (АТ). В ответ на эту просьбу Толстой передал свое согласие через И. И. Горбунова, уехавшего из Ясной поляны в Петербург 20 мая. В письме от 30 мая Чертков благодарит Толстого за согласие: «Меня очень обрадовало — пишет он — то, что вы хотите отдать в наши народные издания вашу повесть о плотской любви». Но впоследствии, по настоянию С. А. Толстой, хотевшей напечатать «Крейцерову сонату» в подготовлявшейся ею тринадцатой части собрания сочинений Толстого, Толстой изменил свое первоначальное намерение: напечатанная отдельным изданием повесть широко разошлась бы и повредила бы распространению того тома сочинений, в котором она была бы потом перепечатана. Поэтому Толстой решил впервые опубликовать ее в еженедельнике П. А. Гайдебурова «Неделя», о чем записал впервые в дневник под 31 августа 1889 г. В письме к Черткову от 10 сентября, сообщая о том, что почти кончил «Крейцерову сонату», он писал ему: «Думаю напечатать всё у Гайдебурова. У него без цензуры. Иначе нельзя. И это решено и решено женою, которая на это согласна» (AЧ).

Но занявшись переработкой повести, Толстой отложил ее печатание.

Между тем друг Толстого H. Н. Страхов, узнав, что «Крейцерова соната» заканчивается писанием, обратился к Толстому в письме от 31 августа 1889 г. с просьбой напечатать ее в «Русском вестнике» на тех условиях, которые поставит сам автор.[313] В ответ на это Толстой написал Страхову 12 сентября: «Свое писание, которое я почти кончил, я с Татьяной Андреевной[314] посылаю в Петербург для напечатания у Гайдебурова. Я выбрал Гайдебурова потому, что его издание бесцензурно и не враждебно христианству. Условия мои одни — то, чтобы не было условий и чтобы тут же заявить, что это сочинение не составляет ничьей собственности, и я прошу всех перепечатывать и переводить его. Говорят, что оно опять нецензурно, принимая во внимание нашу теперешнюю. Вообще вы поможете, я надеюсь и прошу вас, в этом деле, в печатании, в исключении, изменении чего нужно».[315] В ответ на это письмо Страхов в письме от 16 сентября, изъявляя полную готовность быть полезным Толстому в печатании повести, просил его разрешения напечатать «Крейцерову сонату» одновременно с тем, как она будет напечатана в «Неделе» или непосредственно вслед за этим, и в «Русском вестнике».[316] На эту просьбу Толстой ответил Страхову не письменно, а, видимо, через Т. А. Кузминскую, вернувшуюся из Ясной поляны в Петербург. Точное содержание этого ответа однако неизвестно. В письме к Толстому от 27 сентября Страхов, сообщая о том, что Т. А. Кузминская говорила ему о планах издания повести, рекомендует Толстому напечатать ее по очень дешевой цене отдельной книгой, не анонимно, а под своим именем, и объявить, что автор отказывается от прав собственности на свое произведение, позволяя безвозмездно перепечатывать его кому угодно.[317] Очевидно, судя по этому письму, Толстой задумал было напечатать повесть без своего имени и тогда же решил отказаться от права литературной собственности на нее.

Но первоначальные планы печатания повести были изменены в виду решения Толстого напечатать ее в готовившемся сборнике в память умершего 26 декабря 1888 г. редактора «Русской мысли» С. А. Юрьева, с которым Толстой издавна был в приязненных отношениях. 5 декабря Толстой записал в дневник: «Я решил отдать в Юрьевский сборник «Крейцерову сонату», и Соня довольна». 7 декабря 1889 г. С. А. Толстая писала Т. А. Кузминской: «В настоящее время я усиленно переписываю «Крейцерову сонату», которую, к радости своей, выпросила для сборника, издаваемого в память Юрьева и в пользу его семьи, которая очень бедствует. После сборника, который выйдет в ограниченном количестве экземпляров, напечатаю и я в 13-м томе, что мне и выгодно и приятно. А главное, сборник этот дело почтенное, бескорыстное и полезное, а печатать в газетах[318] я всегда ненавидела. Левочка много работает, поправляет, и на-днях отдаем в печать» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской). В тот же день Толстой писал И. Д. Ругину: «Я решил «Крейцерову сонату» отдать в Юрьевский сборник, и меня мучает то, что это огорчит Гайдебурова. Если можно, смягчите это как-нибудь. Если что еще напишу цензурное, на что надеюсь, то напечатаю у него» (ГТМ).

10 декабря он записывает в дневник: «Вчера получил письмо от Эртеля и Гайдебурова, что «Крейцерову сонату» не пропустят. Только приятно». Через А. И. Эртеля, возвращавшегося из Ясной поляны в Москву, Толстой передал Н. И. Стороженко, одному из инициаторов сборника в память Юрьева, свое желание напечатать повесть в этом сборнике. В письме от 7 декабря Эртель, сообщая Толстому о том, что Стороженко очень обрадован решением Толстого, пишет в то же время о неприятной новости, услышанной им от его приятеля и касающейся «Крейцеровой сонаты»: один из влиятельных членов главного управления по делам печати сообщил этому приятелю, что повесть, известная главному управлению по рукописи, ни в каком случае в России не будет разрешена к печати (АТ). Гайдебуров же в письме от 8 декабря не только ничего не писал о готовящемся цензурном запрещении «Крейцеровой сонаты», но, напротив, просил Толстого подтвердить его намерение печатать повесть в «Неделе». В более позднем письме, от 20 декабря, Гайдебуров действительно сообщал Толстому о цензурных препятствиях к опубликованию повести. Он писал: «Самое неприятное в истории с «Сонатой» вот что. Сегодня ко мне приезжал секретарь здешнего цензурного комитета с официальным порученном от Феоктистова.[319] В виду дошедших до них слухов, что «Соната» появится в «Неделе», мне категорически объявлено, что она ни в каком случае не будет допущена к выпуску в свет и что книжка с этой повестью будет уничтожена: очевидно после этого она уже не может появиться ни в Юрьевском сборнике ни где бы то ни было… Вот поистине плачевный результат преждевременного чтения «Сонаты» в петербургских «сферах».[320] Если бы повесть стала известна цензуре в промежуток тех 4-х дней, когда журнал находится на ее рассмотрении, быть может, эти господа не решились бы ее задержать (тем более, что — как я слышал — вы пишете о ней заключение); теперь же, когда известно мнение Победоносцева и других влиятельных лиц, цензура уже не могла бы, если бы даже хотела, дозволить «Сонату». Таким образом удовлетворение суетного любопытства нескольких десятков слушателей (в том числе прямо вам враждебных) лишило всё русское общество произведения, которого оно ждало с таким напряженным интересом. Мне тяжело передавать вам это, но, повторяю, мне сообщено официально распоряжение цензуры, и я считаю себя не в праве скрыть его от вас» (АТ).

Несмотря на это, Толстой всё-таки не терял надежды напечатать «Крейцерову сонату» в России. В письмах к П. А. Буланже и Л. Ф. Анненковой от 25 декабря он пишет о том, что собирается печатать повесть в сборнике в память Юрьева, но тут же указывает на цензурные препятствия. Непонятно, почему в письме к С. Т. Семенову от того же 25 декабря Толстой пишет о том, что повесть будет напечатана, должно быть, в «Неделе».

Повесть всё же была передана Н. И. Стороженко для напечатания ее в сборнике в память Юрьева. 15 января 1890 г. Толстой писал А. И. Эртелю: «Насчет повести моей: вчера отдал ее Стороженко. Он хочет попытаться пропустить ее с вырезками» (ГТМ). Но так как цензура не давала разрешения на ее напечатание, она в этот сборник не попала, и вместо нее в сборнике были напечатаны «Плоды просвещения». Хлопотать о напечатании «Крейцеровой сонаты» перед высшими петербургскими бюрократическими сферами взялись свояк Толстого А. М. Кузминский, H. Н. Страхов и Н. И. Стороженко, но хлопоты их оказались безуспешными. 22 января H. Н. Страхов писал С. А. Толстой: «Недавно был у Победоносцева. Оказалось, что он и не читал «Сонаты Крейцеровой», но что Феоктистов наговорил ему разные ужасы. Я защищал, объясняя ему, в чем нравственный смысл повести. Кто-то мне рассказывал, что Победоносцев потом, ссылаясь на меня, говорил, что не знает, кому верить: Феоктистову или мне. «Не читал и не буду читать» — сказал он мне. — Отчего? — «Зачем я стану наполнять свое воображение тяжелыми и отвратительными образами?» (АТ)[321] 15 февраля 1890 г. Т. А. Кузминская писала С. А. Толстой о том, что «Крейцерову сонату» читали министр внутренних дел И. Н. Дурново, начальник главного управления по делам печати E. М. Феоктистов, Победоносцев, государь и государыня. Александр III, по словам Кузминской, был доволен повестью, государыня шокирована; главной же помехой во всем были Победоносцев и Феоктистов. По мнению Т. А. Кузминской, следовало бы просить о напечатании «Крейцеровой сонаты» в собрании сочинений, иначе ее вряд ли пропустят (ГТМ, архив Т. А. Кузминской).

Вскоре же С. А. Толстая обратилась к Дурново с просьбой пропустить «Крейцерову сонату» в составе тринадцатой части собрания сочинений. В ответ на это Феоктистов писал Софье Андреевне в письме от 10 марта: «Г. министр внутренних дел, получив письмо вашего сиятельства, поручил мне известить вас, что при всем желании оказать вам услугу, его высокопревосходительство не в состоянии разрешить к печати повесть «Крейцерова соната», ибо поводом к ее запрещению послужили не одни только, как вы изволите предполагать, встречающиеся в ней неудобные выражения» (АТ).

До конца 1890 г. вопрос о печатании «Крейцеровой сонаты» не подвинулся вперед. 16 декабря этого года С. А. Толстая в дневнике в числе своих забот упоминает и „тринадцатую часть с запрещенной «Крейцеровой сонатой».“[322] Дело в том, что, печатая тринадцатую часть собрания сочинений своего мужа, С. А. Толстая решила на ряду с отрывками статей «О жизни», «Плодами просвещения» и др., включить в него и «Крейцерову сонату», которая и набиралась для тома, несмотря на то, что цензурное разрешение для ее напечатания получено не было. С середины декабря 1890 г. С. А. Толстая стала держать корректуры этого тома. 12 января 1891 г. она записывает в дневник о том, что получила корректуру «Крейцеровой сонаты», а затем 13, 19 и 25 января там же отмечает, что с помощью Т. А. Кузминской поправляла корректуры «Крейцеровой сонаты» и «Послесловия» к ней. В феврале большая часть тринадцатой части была отпечатана, но 25 февраля на нее был наложен арест. 28 февраля С. А. Толстая записывает в дневник: «Из Москвы известие, что арестован весь XIII том. Не знаю, чем это кончится, и ничего не решила»,[323] а 2 марта она пишет Т. А. Кузминской: «Слышали ли вы в Петербурге что либо о моем напечатанном тринадцатом томе? В Москве с начала опечатали одну «Крейцерову сонату»,[324] а потом и весь тринадцатый том» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской). Судя по тому, что Софья Андреевна отмечает в записях своего дневника от 27 мая и 5 июня 1891 г. о чтении ею корректур «Крейцеровой сонаты»,[325] часть тома, содержащая «Крейцерову сонату» и «Послесловие», была лишь набрана, а не отпечатана. Записи же 27 мая и 5 июня, видимо, обозначают, что в эти дни читались сверстанные корректуры повести и «Послесловия» к ней. 13 марта С. А. Толстая записывает в дневник: «Еду в Москву, выпущу 12 частей с объявлением о задержке XIII». 20 марта там же она записывает: «Провела в Москве 15 и 16 число… В Москве узнала, что XIII часть запретили в Петербурге. В Москве была арестована только «Крейцерова соната». Еду в Петербург, употреблю все старания, чтобы увидать государя и отвоевать XIII том».[326] При помощи Е. Г. Шереметевой, двоюродной сестры Александра III, С. А. Толстая добилась с государем свидания, которое произошло 13 апреля в Петербурге. Предлогом для свидания была просьба Софьи Андреевны, чтобы Александр ІII был сам цензором произведений Толстого. Предварительно С. А. Толстая побывала у Феоктистова и добилась у него разрешения выпуска в свет тринадцатой части, зa исключением «Крейцеровой сонаты». Разрешение на печатание последней, но лишь в полном собрании сочинений, было дано Александром III. В ответ на просьбу быть впредь цензором художественных произведений Толстого, он, по словам С. А. Толстой, ответил согласием.[327] В связи с намерением жены хлопотать о выпуске запрещенного цензурой тома Толстой писал 26 марта 1891 г. H. H. Страхову о том, что Софья Андреевна, к его «великому сожалению», едет в Петербург хлопотать о выпуске тринадцатого тома. «Вы не можете себе представить — продолжает он, — какое тут было прежде трагическое, а теперь комическое недоразумение: Софья Андреевна хлопочет, и как будто для меня, о выходе этого тома, тогда как всё в выходе этого тома мне только неприятно — прежде очень, но теперь чуть-чуть, но всё-таки неприятно: неприятно, что выходят отрывки статей с урезками, неприятно, что продаются мои сочинения, неприятно, что просто появляются теперь, в этой пошлой форме полного собрания».[328]

15 апреля того же года Толстой писал Черткову: «Жена вчера приехала из Петербурга, где она видела государя и говорила с ним про меня и мои писанья — совершенно напрасно. Он обещал ей разрешить «Крейцерову сонату», чему я вовсе не рад. А что-нибудь скверное было в «Крейцеровой сонате». Она мне страшно опротивела, всякое воспоминание о ней. Что-нибудь было дурное в мотивах, руководивших мною при писании ее. Такую злобу она вызвала. Я даже вижу это дурное. Буду стараться, чтобы впредь этого не было, если придется что кончить» (AЧ).

Несмотря однако на разрешение Александра III, том с «Крейцеровой сонатой» задерживался цензурой. 5 мая С. А. Толстая писала Т. А. Кузминской: «Знаешь, результат моего свидания с государем, говорят, тот, что «Крейцерову сонату» запретили в Москве бумагой из Петербурга еще строже, чем когда-либо. Я написала министру. Теперь жду ответа и всё не выпускаю 13-й части» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской). Наконец, к 10-му мая от министра внутренних дел И. Н. Дурново было получено разрешение на выпуск в свет тринадцатой части с «Крейцеровой сонатой» и «Послесловием» к ней, о чем была извещена типография, в которой печаталась эта книга.[329] О разрешении печатать «Крейцерову сонату» в тринадцатой части сочинений Толстого известил С. А. Толстую и И. Н. Дурново письмом от 6 мая (АТ). 8 мая 1891 г. последовал циркуляр за № 2217, сообщавший, что «напечатанную в XIII ч. сочинений графа» Л. Н. Толстого повесть «Крейцерова соната» министр внутренних дел не признал возможным выпустить в свет отдельным изданием». Циркуляром от 26 сентября того же года зa № 4453, со ссылкой на предыдущий циркуляр, вновь предписывалось «не допускать повесть графа Л. Н. Толстого «Крейцерова соната» с «Послесловием» отдельным изданием». Наконец, запрещение отдельных изданий «Крейцеровой сонаты» с «Послесловием» было подтверждено и циркуляром от 4 ноября 1893 г. за № 5198. Отменено это запрещение лишь в 1900 г., «по высочайшему повелению», циркуляром от 17 февраля за № 1192.[330]

В июне 1891 г. вышла, наконец, в свет тринадцатая часть сочинений Толстого с «Крейцеровой сонатой» и «Послесловием» к ней, отпечатанная в Москве, в типографии А. И. Мамонтова и помеченная на титульном листе 1890-м годом, а на обложке, отпечатанной в типографии М. Г. Волчанинова, — 1891-м годом.[331] Том поделен на два отдела. В первом напечатаны статьи «В чем счастье?», «О переписи в Москве», отрывки из «Так что же нам делать?», статья «О том, в чем правда в искусстве»; во втором, имеющем подзаголовок «Новейшие произведения» — «Ручной труд и умственная деятельность», «Последние главы из книги «О жизни», «Праздник просвещения 12 Января», «Трудолюбие или торжество земледельца», «Плоды просвещения», «Для чего люди одурманиваются?», «Крейцерова соната» и «Послесловие» к ней.

Так как этот том вышел в ограниченном количестве экземпляров (3000) и очень скоро разошелся, то С. А. Толстая вскоре же задумала новое издание его. 11 июля она писала Т. А. Кузминской: «13-й том, думают в цензуре, можно будет повторить, и я заказываю» (ГТМ, архив Т. А. Кузминской). 16 июля 1891 г., по возвращении из Москвы в Ясную поляну, Софья Андреевна записывает в дневник: «После ее (А. А. Толстой, Н. Г.) отъезда я на другой день уехала в Москву заказывать 20 000 XIII части к прежним изданиям; ее было только 3000, и все разошлись очень быстро. Пришлось очень утомляться, чтоб найти бумагу готовую, чтоб найти типографию, которая взялась бы сделать в 2 недели».[332] Новое издание тринадцатой части по объему существенно отличалось от предыдущего. В него вошел лишь отдел «Новейших произведений», четыре же статьи, составлявшие первый отдел тринадцатого тома в предыдущем издании и ранее напечатанные в предшествовавших изданиях сочинений, не были включены в том, очевидно, для того, чтобы удешевить его печатание и облегчить для покупателя его приобретение. На обложке тома и на титульном листе к пометке «Произведения последних годов» добавлено «Издание первое». Год издания — 1891, типография — М. Г. Волчанинова. Но набор в обоих изданиях один и тот же, так что, видимо, в типографии Волчанинова лишь вторично печаталась книга, набранная в типографии Мамонтова.

Набор текста «Крейцеровой сонаты» для тринадцатой части, как указано в описании рукописей, производился с оригинала, переписанного рукой С. А. Толстой и содержавшего в себе ряд отступлений от последней, авторизованной рукописи повести и, кроме того, очень большое количество ошибок и пропусков, сделанных переписчицей по рассеянности. Количество искажений подлинного толстовского текста в «Крейцеровой сонате», как она была напечатана в тринадцатой части, увеличивается тем, что и последняя авторизованная рукопись заключала в себе, в свою очередь, ряд ошибочных чтений, незамеченных Толстым и переходивших из копии в копию. В правке корректуры Толстой никакого участия не принимал, а С. А. Толстая правила ее исключительно по оригиналу, сданному в набор, в редких случаях внося исправления по собственному почину и таким образом еще увеличивая количество отступлений от подлинного текста.

В результате всего этого текст «Крейцеровой сонаты» в тринадцатой части — издания 1891 г. — заключает в себе огромное количество искажений (около 200) сравнительно с подлинным текстом повести, сделанных частью сознательно большей же частью бессознательно.

Приводим все сознательные искажения и важнейшие образцы искажений бессознательных по сравнению с верными чтениями текста рукописи № 14.[333]

Сознательные искажения вызывались прежде всего стремлением С. А. Толстой избегнуть рискованных и в печати неудобных, по ее мнению выражений.

Так, в главе V, стр. 20, строка 20, слова: «за сифилитиков» заменены словами: «за больных известной болезнью»; в главах VI и VII, стр. 22, 23, строки 32, 12, 18, слова: *«нашлепки на зады», *«зада», *«нашлепки» заменены соответственно словами: «турнюры», «турнюра», «турнюры»; в главе XIV, стр. 37, строка 7, слова: *«на придворном бале» заменены словами: «на утонченнейшем бале»; в главе XVIII, стр. 46, строка 26, слова «мерзавцы не велели» заменены словами: «доктора не велели»; в главе XXV, стр. 66, строки 23, 24, слова: *«публичные дома» заменены словами: «известные дома». В следующих трех случаях замены сделаны С. А. Толстой, видимо по мотивам субъективного свойства. Так, в главе XI, стр. 28, строки 31–32, слова: *«надо, чтоб супруги воспитали в себе этот порок» заменены словами: «надо, чтоб супруг воспитал в жене этот порок»; в главе XVI, стр. 42, строки 32–33, слова: «виновата она, сделала не то» заменены словами: «виноваты мы, сделали не то»; в главе XIX, стр. 48, строка 7, к словам: «и тут же неожиданную муку — детей» перед словом «детей» добавлено: «столько».

В одном случае, в тексте X главы, следующее стилистически неотделанное, хотя и авторизованное Толстым место — «Но у нас, когда из десяти брачущихся едва ли есть один, который не только не верит в таинство, но не верит даже в то, что то, что он делает, есть некоторое обязательство», стр. 27, строки 36–38, исправлено так: «Но у нас, когда из десяти брачущихся наверное девять не только не верят в таинство, но не верят даже в то, что то, что они делают, есть некоторое обязательство». В другом случае, в XV главе, фраза: «И всех она кормила сама», стр. 40, строка 15, после слова «всех» логически правильно дополнена словами: «кроме первого», так как выше в той же главе речь идет о том, что жена Позднышева, к которой эта фраза относится, по настоянию докторов не кормила сама первого ребенка.

В последней главе, после слов: «и трясся молча передо мною», стр. 78, строки 1–2, напечатано следующее место, отчеркнутое в рукописи № 14 с пометкой рукой Толстого «пр[опустить]»: «Лицо его сделалось тонкое, длинное, и рот во всю ширину его. — Да, сказал он вдруг. Если бы я знал, что я знаю теперь, так бы совсем другое было бы. Я бы не женился на ней ни зa что, и никак не женился бы. — Опять мы долго молчали».

В нескольких случаях С. А. Толстая, видимо также сознательно, сделала некоторые исправления слога, с целью «улучшить» его. Так, в главе I, стр. 10, 11, строки 21, 34, вместо «говорила она» ею написано: «говорила дама», вместо «уговаривал он» — «уговаривал муж», в главе XVIII, стр. 47, строка 14, вместо «мерзавцев» — «мерзавцев-докторов», в главе XIX, стр. 49, строка 4, вместо *«Он — отец» — «Его отец»; в главе XXV, стр. 65, строка 10, вместо «не видно его было», «не видно было Позднышева».

Что касается бессознательных искажений авторского текста, сделанных в рукописи, с которой набиралась повесть, и затем попавших в печатный текст издания 1891 г., то они часто сводятся к пропуску тех фраз и слов, которые начинаются тем же словом, которым начинается следующая за пропущенными словами фраза, или — чаще — кончаются тем словом, которым кончается предшествующая пропущенным словам фраза. Случаи эти следующие. Перед словами: «У нас люди женятся», стр. 15, строка 2, пропущено: «*а у нас их нет».[334] После слов: «делала и говорила», стр. 41, строки 36–37, пропущено: *«она делала и говорила». Перед словами «В городе человек может», стр. 46, строка 10, пропущено: *«В городе несчастным людям жить лучше».[335] После слов: «Узды не было никакой, как» стр. 47, строка 23, пропущено: *«нет никакой». После слов: «Что может удержать его?», стр. 64, строка 10, пропущено: *«Ничто. Всё, напротив, привлекает его». После слов: «одну за другой», стр. 66, строка 8, пропущено: *«и одну циничнее другой». После слов: «Страдания были», стр. 67, строка 19, пропущен целый ряд строк, начиная от слов: *«так сильны» и кончая словами: «*К нему же было».[336] В результате этого пропуска и еще нескольких ошибок из оставшихся слов получилась явно лишенная смысла фраза: «Страдание было какое-то странное чувство — и ненависть сознания своего унижения и его побед». После слов: «и явилось странное чувство», стр. 69, строки 36–37, пропущено: *«вы не поверите — чувство». Перед словами: «ее доктор», стр. 75, строка 38, пропущено: *«доктор».[337]

Кроме того, С. А. Толстой при переписке его рукописи № 14 допущены следующие искажения.

Вместо «она сейчас говорит», стр. 10, строки 28–29, напечатано: «жена сейчас говорит»; вместо «пропадет», стр. 12, строки 5–6, — «пропало»; вместо «любовь… любовь… любовь», стр. 12, строка 35, — «любовь… любовь»; вместо «взаимность», стр. 14, строка 14, — «взаимное»; вместо «тут не невероятность», стр. 14, строка 17, — «тут не вероятность»; вместо «и вы, вы», стр. 17, строка 12, — «и вы», вместо *«виделось» стр. 18, строка 25—«предвиделось»; вместо «но и та ведь предвидена», стр. 18, строки 25–26, — «но и то ведь предвидено»; после слов: «нужно для здоровья? — Они», стр. 18, строки 36–37, пропущено: *«А потом с ужасной важностью лечат сифилис. — Да отчего же не лечить сифилис?»[338] (в результате этого пропуска следующая фраза: «А оттого…» логически не связана с контекстом);[339] вместо «отозвать в сторону», стр. 20, строка 12, — «отозвать его в сторону»; вместо *«Ригольбош», стр. 20, строка 17, — «Ригольбож»; вместо «как, уже будучи женихом, я показал», стр. 21, строка 40, «как я, будучи женихом, показал»; вместо «Он издал свой звук, помолчал и отпил еще глоток чаю», стр. 22, строка 8, — «Он издал свой звук, отпил еще глоток чаю и помолчал»; вместо «в самом заманчивом свете», стр. 22, строка 36, — «в самом обманчивом, но привлекательном свете»; вместо «вошла в возраст дева», стр. 24, строка 21, — «Вошла в возраст девка»; вместо «Боже», стр. 25, строка 3, — «Боже мой»; вместо *«сопутствующие таинству», стр. 27, строки 35–36, — «соответствующие таинству»; вместо *«что десяток, другой хочет», стр. 29, строки 20–21, — «что хочет»; вместо *«нарушаешь его», стр. 31, строка 28, — «нарушишь его»; вместо «вследствие прекращения чувственности обнаружившееся наше действительное отношение», стр. 34, строка 30, — «следствие прекращения чувственности, обнаружившее наше действительное отношение»; вместо «как они теперь убивают», стр. 32, строки 23–25, — «как они все теперь убивают»; вместо «мужчина смотрит», стр. 37, строка 2, — «мужчины смотрят»; после слов: «кормила следующих детей», стр. 39, строки 16–17, пропущено: «сама»; вместо «любви и не любви», стр. 39, строка 21, напечатано: «любви или не любви»; вместо «изменяющиеся правила», стр. 42, строка 27, — «сменяющиеся правила»; вместо «начали рожаться дети», стр. 42, строка 31, — «начали рожать детей»; вместо «а не захватил», стр. 42, строка 29, — «а не захватишь»; после слова «говорят верующие», стр. 43, строка 8, пропущено: *«бабы».[340] После слов: «от Бога не уйдешь», стр. 43, строка 9, пропущен значительный по объему конец абзаца, написанный Толстым в рукописи № 14 на обороте листа от слов: *«Она бы думала» и кончая: *«и то не всегда»; вместо «Она, вероятно, считала себя всегда совершенно правой передо мной, а уж я в своих глазах был всегда свят перед нею», стр. 44, строки 23–24, напечатано: «Она считала себя всегда, вероятно, совершенно правой передо мной, а уж я, для себя, был всегда свят перед нею в своих глазах»; вместо «до невозможного», стр. 44, строка 29, — «до невозможности»; вместо «друг другу», стр. 45, строка 26, — «друг друга»; вместо «была уже не то», стр. 48, строка 12, — «была уже не та»; вместо «называется», стр. 49, строки 31–32, — «называют»; вместо «чувствуешь», стр.50, строка 19, — «чувствуется»; вместо «что они могли выскочить из меня», стр. 50, строки 38–39, — «что они выскочили у меня»;[341] вместо *«недоброжелательно смотрят», стр. 51, строки 18–19, — «неодобрительно смотрят»; вместо «сменяются», стр. 51, строка 20, — «меняются»; вместо «и тут не ложусь», стр. 51, строка 29, — «а тут же ложусь»;[342] вместо «письма», стр. 51, строка 30, — «письмо»; вместо *«Три, четыре часа, ее всё нет», стр. 51, строки 31–32, — «Три, четыре часа, ее нет»; вместо «Около одиннадцати», стр. 51, строка 37, — «Около 11-ти утра»; вместо *«и достигаю того, что бессознательно желаю», стр. 52, строка 8–9, — «и достаточно того, что бессознательно желаю»; вместо «этот человек», стр. 52, строки 38–39, — «тот человек»; вместо «устраивал ему пюпитр, переворачивал страницы», стр. 54, строки 24–25, — «устраивая ему пюпитр, переворачивая страницы»; вместо *«и по своей внешней элегантности», стр. 55, строка 9, — «по всей внешней элегантности»; вместо *«сговаривались», стр. 56, строка 36, — «сговорились»; вместо *«хочет скрыть», стр. 58, строка 1, — «хотела скрыть»; вместо *«как кокотка», стр. 58, строка 20, — «как кокетка». После этого слова напечатаны слова: «Только тебе всякая подлость приятна, а мне ужасна», в рукописи № 14 зачеркнутые, затем восстановленные и потом опять зачеркнутые. Вместо *«уже не позволял», стр. 60, строка 23, напечатано: «не позволял»; вместо «зевающего», стр. 61, строка 22, — «зевающих»; вместо «смеющегося», стр. 61, строка 23, — «смеющихся»; вместо «важные поступки», стр. 62, строка 10, — «поступки»; вместо «представлялись совсем в другом свете», стр. 61. строка 20, — «представлялись в другом свете»; вместо *«После этого престо», стр. 61, строка 21, — «После этого allegro»; вместо «вспомнились», стр. 61, строка 34, — «вспоминались»; вместо «известный за дрянного человека», стр. 63, строка 37, — «известного за дрянного человека»; вместо *«куришь», стр. 64, строка 34, — «курил»; вместо *«нe вставляя новой», стр. 65, строка 5, — «не вставляя новую»; вместо «забывал, куда я еду», стр. 65, строка 18, — «я забывал, куда еду»; вместо *«Это было очень давно», стр. 66, строка 22, — «Это было давно»: вместо «Ничего, ничего подобного нет», стр. 66, строка 32, — «Ничего нет подобного, ничего»;[343] вместо «О как хорошо бы это!», стр. 68, строки 7–8, — «О как хорошо бы это было!»; вместо «Ванька-ключничек», стр. 68, строка 18, — «Ванька-ключник»; вместо «наказать», стр. 69, строка 38, — «доказать»; вместо «на свой диван», стр. 70, строка 31, — «на диван»; вместо «чулках», стр. 71, строки 29, 35, — «носках»;[344] вместо *«только мгновенье», стр. 72, строка 14, — «только мгновенно»; вместо «Иван Федорович», стр.75, строки 37–38, — «Иван Захарыч»; вместо «бросилось мне в глаза», стр. 76, строка 20, — «бросилось мне»; вместо «всё черное», стр. 76, строка 21, — «всё почерневшее»; вместо «На месте раны было что-то наложено», стр. 76, строки 24–25, — «На место раны было что-то положено»;[345] вместо «удерживать меня», стр. 76, строка 28, — «удержать меня»; вместо *«с запинками проговорила», стр. 76, строка 36, — «с заминками проговорила»; вместо «очевидно, в бреду», стр. 77, строка 21, — «очевидно, уже в бреду»; вместо «Бред продолжался всё время», стр. 77, строка 24, — «Бред продолжался уже всё время»; вместо «померла», стр. 77, строка 25, — «умерла» и т. д.

Целый ряд слов, никак не выделенных Толстым в издании 1891 г., напечатан курсивом.

К этим ошибкам и искажениям текста нужно присоединить те, которые, как сказано выше, вкрались в последнюю авторизованную рукопись № 14 и перешли в рукопись, с которой делался набор, а из нее — в печатный текст. Они отмечаются ниже.

Кроме того, в печатный текст тринадцатой части издания 1891 г. не попало из наборной рукописи следующее: 1) 12-й стих XIX главы «Евангелия» от Матфея («Ибо есть скопцы» и т. д.); 2) конец главы VI, стр. 23, строки 14–17, от слов: *«Строго определяя»; 3) слово «проституточных» из главы ІХ, стр. 26, строка 38; 4) из главы XI, стр. 28, строка 38, стр. 29, строка 5, от слов: *«Моя сестра очень молодая», кончая: «чего он хотел от нее»; 5) конец главы XI, стр. 31, строки 8–20, от слов: *«Так что же странного»; 6) в главе XIII, стр. 35, строки 34–36, от слов *«Я бы им, этим волхвам», кончая: «Что бы они тогда заговорили?» Всё это, кроме слова «проституточных», в оригинале перечеркнуто частью карандашом, частью пером. Судя по легкому нажиму того и другого, зачеркивания сделаны не до сдачи в набор (иначе они были бы сделаны более энергично), а во время работы над корректурой, очевидно рукой С. А. Толстой. Возможность предположения о том, что это было сделано цензурой, отпадает прежде всего потому, что цензура отвергла повесть в целом, а не в частях, и что зачеркнутые места в общем контексте повести с цензурной точки зрения вряд ли могли показаться более одиозными, чем многие другие, незачеркнутые. Нет, в частности, оснований полагать, что замечания цензурного характера Победоносцева, сделанные им в цитированном выше письме к Феоктистову, отразились на тексте повести: они не покрываются теми пропусками, которые в ней сделаны.

Еще до напечатания «Крейцеровой сонаты» в тринадцатой части сочинений Толстого она в последней редакции вместе с «Послесловием» была напечатана в 1890 г. в Женеве, в издании М. К. Элпидина: «Крейцерова соната. Графа Л. Н. Толстого. По исправленной рукописи», 8°, 123 стр. В списке, по которому напечатан текст повести в этом издании, отсутствовали многие ошибки списка С. А. Толстой, с которого повесть позже была напечатана в тринадцатой части, но далеко не все. Оригинал элпидинского издания представляет собой случайную комбинацию текста списка С. А. Толстой с текстом последней авторизованной рукописи повести.

Текст «Крейцеровой сонаты», печатавшийся в последующих изданиях сочинений Толстого, принадлежавших С. А. Толстой, до двенадцатого издания 1911 г., представляет собой механическую перепечатку текста тринадцатой части издания 1891 г.,[346] от которого пошли и многочисленные перепечатки повести в отдельных изданиях, появлявшихся начиная с 1900 г. Большое количество этих отдельных изданий было обусловлено тем, что Толстой при выходе в свет двенадцатой и тринадцатой частей его сочинений отказался от права собственности как на произведения, помещенные в этих частях, так и на все последующие.

Текст «Крейцеровой сонаты», напечатанный в двенадцатой части двенадцатого издания сочинений Толстого (1911 г.) и перепечатанный в издании И. Д. Сытина под редакцией П. И. Бирюкова («Полное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого», т. XII, М. 1913), исправляя многие (но далеко не все) ошибки текста тринадцатой части издания 1891 г. и восстанавливая пропуски, вместе с тем допускает ряд новых, не обоснованных авторизованными текстами словарных разночтений сравнительно с авторизованным текстом последней редакции повести. Эти словарные варианты в огромном большинстве восходят к тексту рукописи, описанной под № 15, и от него, видимо, зависят. (Перечисление их см. выше при описании рукописи № 15.)

Относительно текста «Крейцеровой сонаты», напечатанного в XII томе «Полного собрания художественных произведений Л. Толстого», Государственное издательство, М. — Л. 1928, оговорено, что он печатается по изданию «Сочинений Л. Н. Толстого, ч. XIII, М., 1891». На самом же деле он является прихотливой комбинацией текста указанного издания с текстом двенадцатого издания 1911 г. То же нужно сказать и относительно текста, напечатанного издательством «Огонек» в собрании художественных произведений Толстого, т. X, М. 1928.

Таким образом ни один из печатных текстов «Крейцеровой сонаты» не является авторитетным (наиболее искажен текст издания 1891 г.). Поэтому в настоящем издании текст «Крейцеровой сонаты» печатаем по последней авторизованной Толстым рукописи, описанной под № 14, не принимая однако позднейших поправок, сделанных в ней в небольшом количестве рукой посторонних лиц. Но так как эта рукопись представляет собой исправленную копию, в которую из предшествующих авторизованных копий попали ошибочные чтения, не замеченные Толстым, то текст ее сверяем с автографическими текстами в их окончательной редакции.[347] В результате этой сверки в печатный текст сравнительно с рукописью № 14 вносим следующие исправления. (Не отмечаем нескольких ошибочных чтений рукописи № 14, исправленных С. А. Толстой в рукописи № 16 или в корректуре.)[348]

В главе I, стр. 8, строка 33, печатаем: «ярманке» вместо «ярмарке» — по рукописи № 9, л.[349] 4.

*В главе II, стр. 13, строки 12–13, печатаем: «на два дни,[350] на полчаса» вместо «на два или на полчаса» — по рукописи № 9, л. 17 и № 12, л. 8.

В той же главе, стр. 13, строка 40, печатаем: «Ах, что вы!» вместо «Ох! что вы!» — по рукописи № 9, л. 17.

В главе V, стр. 20, строка 2, печатаем: «а как послышишь» вместо «а как послушаешь» — по рукописи № 4, л. 23 об.

В той же главе, стр. 20, строки 10–11, печатаем: «когда в общество к моей сестре, дочери вступит такой господин» вместо «когда в обществе к моей сестре, дочери подступит такой господин» — по рукописи № 13, л. 20 об.

В той же главе, стр. 20, строка 18, печатаем: «следы, нездоровье» вместо «следы нездоровья» — по рукописи № 13, л. 20 об.

В той же главе, стр. 20, строки 19–20, печатаем: «выданы родителями с восторгом за сифилитиков» вместо: «выданы родителями с восторгом за больных сифилисом». Так именно написано рукой Толстого в рукописи № 13, л. 21; в рукописи № 14 С. А. Толстая вместо «за сифилитиков» написала «за больных» и далее поставила многоточие, поверх которого Толстой написал «сифилисом». Получилось явно компромиссное чтение, имеющее смысл не вполне сходный с первоначальным написанием Толстого.

В той же главе, стр. 21, строка 2, печатаем: «ворочались» вместо «возвращались» — по рукописи № 12, л. 21.

В той же главе, стр.21, строки 11–12, печатаем: «ты не слушаешь и не видишь глупости, а видишь умное» вместо «ты не слушаешь и не слышишь глупости, а слышишь умное» — по рукописи № 13, л. 22.

В той же главе, стр. 21, строка 22, печатаем: «или тысячу» вместо «и тысячу» — по рукописи № 13, л. 22.

В той же главе, стр. 21, строки 38–39, печатаем: «Девушки же» вместо «Девушки» — по рукописи № 12, л. 25.

В главе VI, стр. 12, строка 30, печатаем: «но всякая невинная девушка» вместо «всякая невинная девушка» — по рукописи № 4, л. 28.

В той же главе, стр. 22, строка 32, печатаем: «От этого эти джерси» вместо «Оттого эти джерси» — по рукописи № 3, л. 7.

В той же главе, стр. 22, строка 36, печатаем: «заманчивом свете» вместо «обманчивом свете» — по рукописи № 6, л. 23 об.

В той же главе, стр. 23, строка 11, печатаем: «грудей» вместо «груди» — по рукописи № 6, л. 24.

В той же главе, стр. 23, строка 17, печатаем: «уважаемы» вместо «обыкновенно уважаемы» — по рукописи № 3, л. 7.

В главе VII, стр. 23, строка 28, после слов «около меня» добавляем «нынче» — по рукописи № 6, л. 25.

В той же главе, стр. 23, строки 34–35, печатаем: «по два фунта мяса, дичи и всякие горячительные яства» вместо «по два фунта мяса и дичи, и рыбы, и всякие горячительные яства» — по рукописям № 6, л. 25 и № 13, л. 26.

В той же главе, стр. 24, строка 10, печатаем: «человека, поглощающего» вместо «человек, поглощающий» — по рукописи № 13, л. 27.

В главе VIII, стр. 24, строка 27, печатаем: «А девки ждут» вместо «А девы ждут» — по рукописи № 4, л. 28 об.

В той же главе, стр. 24, строки 31–32, печатаем: «что это для них всё устроено» вместо «что это так всё для них устроено» — по рукописи № 13, л. 29.

В той же главе, стр. 25, строки 8, 10, 12, печатаем «Лиза», «Лизу» вместо «Лили», — всюду по рукописи № 6, л. 28 об.

В главе IX, стр. 25, строки 19–20, печатаем: «преимущества» вместо «преимущество» — по рукописи № 13, л. 30.

В той же главе, стр. 25, строка 38, печатаем: «того права» вместо «этого права» — по рукописи № 6, л. 29 об.

В той же главе, стр. 26, строка 13, печатаем «работают» вместо: «работает» — по рукописи № 5, л. 5 об.

*В главе X, стр. 27, строка 23, печатаем: «останемся» вместо «остаемся» — по рукописи № 5, л. 10 об.[351]

В главе XI, стр. 29, строка 4, печатаем: «ни за что, ни за что» вместо «ни за что» — по рукописи № 5, л. 6 об.

В той же главе, стр. 30, строки 34–35, печатаем: «положим, они бы достигли после многих тысяч лет цели» вместо «положим бы, достигли после многих тысяч лет» — по рукописи № 12, л. 20.[352]

В главе XII, стр. 33, строка 34, печатаем: «несвойственное» вместо «неестественное» — по рукописи № 5, л. 15.

В той же главе, стр. 33, строка 26, печатаем: «попался» вместо «пропал» — по рукописи № 5, л. 16.

В главе XIII, стр. 36, строка 13, печатаем: «приятно» вместо «приятное» — по рукописи № 4, л. 39 об.

В главе XIV, стр. 37, строк 9–10, печатаем: «уверяли» вместо «уверяют» — по рукописи № 5, л. 14 об.

В той же главе, стр. 37, строка 38, печатаем: «на самую себя» вместо «на себя, самою[353] себя» — по рукописи № 4, л. 37–37 об.

В главе XV, стр. 40, строка 8, печатаем: «а они пропишут» вместо «и они пропишут» — по рукописи № 10, л. 22 об.

В той же главе, стр. 40, строка 11, печатаем: «Но не в этом дело» вместо «Но и не в этом дело» — по рукописи № 10, л. 22 об.

*В главе XVII, стр. 45, строки 12–13, печатаем: «У меня же было свое пьянство — пьянство службы, охоты, карт» вместо «У меня же было свое пьянство: пьянство, служба, охота, карты» — по рукописи № 13, л. 54.[354]

В той же главе, стр. 45, строки 16–17, печатаем: «а мне заседанье» вместо «а у меня заседанье» — по рукописи № 13, л. 55.

В той же главе, стр. 45, строка 18, после слов: «а я всю ночь не спала с ребенком», исключаем слова: «Эти новые теории гипнотизма, душевных болезней, истеричности — всё это не простая, но вредная, гадкая глупость. Про жену мою Шарко непременно сказал бы, что она была истерична, а про меня сказал бы, что я ненормален, и, пожалуй, стал бы лечить. А лечить тут нечего было». Делаем это на том основании, что в рукописи № 13, л. 55, эти слова вместе с примыкающим к ним довольно большим отрывком отчеркнуты рукой Толстого с пометкой его же рукой «пр[опустить]». Но в рукописи № 14 переписчица С. А. Толстая из всего предназначенного к исключению отрывка переписала указанные слова, очевидно, не заметив, что и они обведены чертой, и к ним также относится пометка «пропустить». Так как в тексте этой главы в рукописи № 14 есть одно лишь исправление рукой Толстого, то можно думать, что он прочел его бегло и не заметил ошибки переписчицы.

В главе XVIII, стр. 45, строка 16, печатаем: «а то сразу две, три знаменитости» вместо «а то и две, три знаменитости» — по рукописи № 13, л. 63.

В той же главе, стр. 46, строка 35, печатаем: «И оправдания свиной жизни для нас уж нет никакого» вместо «И оправданий свиной жизни для нас нет никаких» — по рукописи № 12, л. 53.

*В той же главе, стр. 47, строка 3, печатаем: «совести» вместо «совесть» — по рукописи № 12, л. 53.[355]

*В главе XIX, стр. 48, строка 21, печатаем: «когда есть молодость» вместо «что есть молодость» — по рукописи № 9, л. 58.

*В той же главе, стр. 48, строка 31, печатаем: «свои» вместо «своим» — по рукописи № 10, л. 52.[356]

В той же главе, стр. 49, строка 22, печатаем: «галстука» вместо «галстуков» — по рукописи № 9, л. 59 об.

В той же главе, стр. 49, строка 23, печатаем: «новизне» вместо «новизны» — по рукописи № 13, л. 65.

В той же главе, стр. 49, строка 33, после слова «смысл» добавляем: «дела» — по рукописи № 11, л. 1.

*В той же главе, стр. 49, строка 40, печатаем: «друг к другу» вместо «друг на друга» — по рукописи № 13, л. 67.

В той же главе, стр. 50, строка 2, печатаем: «в последнее время» вместо «последнее время» — по рукописи № 13, л. 67.

В главе XX, стр. 51, строка 28, печатаем: «одиннадцать, двенадцать, час» вместо «Одиннадцать, двенадцатый час» — по рукописи № 13, л. 71.

В той же главе, стр. 51, строка 28, печатаем: «Не иду» вместо «Я не иду» — по рукописи № 13, л. 71.

В той же главе, стр. 51, строка 30, печатаем: «ничего не могу» вместо «но ничего не могу» — по рукописи № 13, л. 71.

В той же главе, стр. 51, строка 37, печатаем: «послом от нее» вместо «от нее послом» — по рукописи № 13, л. 71.

В той же главе, стр. 52, строка 4, после слов: «Я смело сказал» добавляем: «говоря с ней» — по рукописи № 13, л. 71.

В той же главе, стр. 52, строка 6, печатаем: «я уже готов» вместо «я уже готов был» — по рукописи № 13, л. 72.

В той же главе, стр. 52, строка 18, печатаем: «вскрикивает»: вместо «выкрикивает» — по рукописи № 11, л. 2.

В той же главе, стр. 52, строка 22, печатаем: «сделалось» вместо «случилось» — по рукописи № 11, л. 2.

В той же главе, стр. 52, строка 25, после слов: «на кровати» добавляем: «без чувств» — по рукописи № 11, л. 2.

В той же главе, стр. 52, строка 26, печатаем: «на столике» вместо «на столе» — по рукописи № 11, л. 2.

В той же главе, стр. 52, строка 27, печатаем: «Еще слезы» вместо «Слезы» — по рукописи № 11, л. 2.

В той же главе, стр. 52, строка 27, печатаем: «И не примиренье» вместо «Не примиренье» — по рукописи № 11, л. 2.

В главе XXI, стр. 53, строка 29, печатаем: «блудники» вместо «безнравственные люди» — по рукописи № 10, л. 54.

В той же главе, стр. 53, строка 37, печатаем: «одинаковость» вместо «как бы одинаковость» — по рукописи № 10, л. 54.

В той же главе, стр. 53, строки 37–38, печатаем: «выражений, взглядов» вместо «выражения взглядов» — по рукописи № 13, л. 77 об.

В той же главе, стр. 53, строка 38, печатаем: «Она краснела — и он краснел» вместо «Она краснела — он краснел» — по рукописи № 13, л. 77 об.

В той же главе, стр. 54, строка 3, печатаем: «ничего бы не было» вместо «ничего бы и не было» — по рукописи № 10, л. 55.

*В той же главе, стр. 54, строка 5, после слов: «сказал я» добавляем: «ей» — по рукописи № 13, л. 77 об.[357]

В той же главе, стр. 54, строка 5, печатаем: «чтоб я боялся» вместо «чтоб боялся» — по рукописи № 13, л. 77 об.

В той же главе, стр. 55, строка 3, печатаем: «Если бы я был чист» вместо «Если бы я сам был чист» — по рукописи № 11, л. 3.

В той же главе, стр. 55, строки 21–24, печатаем: «сношений моих с ним» вместо «сношений с ним» — по рукописи № 12, л. 56.

В той же главе, стр. 55, строка 24, печатаем: «дорогим вином» вместо «дорогими винами» — по рукописи № 13, л. 80.

В той же главе, стр. 55, строка 33, печатаем: «Возвращаюсь с выставки» вместо «Возвращаюсь я с выставки» — по рукописи № 13, д. 80.

В той же главе, стр. 55, строка 33, печатаем: «про себя и его» вместо «про себя и про него» — по рукописи № 13, л. 84.

*В главе XXII, стр. 58, строки 27–28, печатаем: «Она встала, но не ушла» вместо «и не ушла» — по рукописи № 15, л. 79.

В главе XXIII, стр. 60, строка 38, печатаем: «оглянулись» вместо «оглянувшись» — по рукописи № 12, л. 63.

В той же главе, стр. 61, строка 1, печатаем: «Она взяла первый аккорд» вместо «Он взял первые аккорды» — по рукописи № 13, л. 86.

В той же главе, стр. 61, строки 3–4, печатаем: «и ответил роялью» вместо «Рояль ответила ему» — по рукописи № 13, л. 86.

В той же главе, стр. 61, строка 5, печатаем: «Он» вместо «Позднышев» — по рукописи № 13, л. 86.

В той же главе, стр. 61, строка 7, после слов: «Они играли Крейцерову сонату Бетховена» исключаем слова: «продолжал он» — по рукописи № 13, л. 86.

В той же главе, стр. 61, строка 8, печатаем: «У!..» вместо «У! Ууу!» — по рукописи № 9, л. 62 об.

В той же главе, стр. 61, строка 9, печатаем: «Именно» вместо «И именно» — по рукописи № 12, л. 61 об.

В той же главе стр. 61, строка 20, печатаем: «чего не понимаю» вместо «чего я не понимаю» — по рукописи № 12, л. 61 об.

В той же главе, стр. 61, строка 20, печатаем: «что могу» вместо «что я могу» — по рукописи № 12, л. 61 об.

В той же главе, стр. 62, строка 34, печатаем: «открылись, как будто вспомнились» вместо «открывались, как будто вспоминались» — по рукописи № 12, л. 63.

*В главе XXIV, стр. 63, строка 17, печатаем: «чтобы он обещал» вместо «что он обещал» — по рукописи № 12, л. 64.

В той же главе, стр. 63, строки 21–22, печатаем: «без меня был» вместо «был без меня» — по рукописи № 13, л. 88 об.

В той же главе, стр. 64, строка 4, печатаем: «и этому музыканту» вместо «этому музыканту» — по рукописи № 3, л. 13 об.

В главе XXV, стр. 65, строка 15, печатаем: «шипы выпечатываются на масляной дороге» вместо «шины выпечатываются на засаленной дороге» — по рукописи № 12, л. 68.

В той же главе, стр. 66, строки 7–8, печатаем: «было действительность» вместо «было действительностью» — по рукописи № 12, л. 69.

В той же главе, стр. 66, строка 31, после слов: «Нет, это невозможно!» добавляем: «Что я думаю!» — по рукописи № 9, л. 69 об.

В той же главе, стр. 66, строка 33, печатаем: «что-нибудь предполагать подобное» вместо «предполагать что-нибудь подобное» — по рукописи № 9, л. 69 об.

В той же главе, стр. 68, строки 23–24, печатаем: «Я не мог бы сказать, чего я хотел. Я хотел, чтоб она не желала того, что она должна была желать» вместо «Я не мог бы сказать чего я желал. Я желал, чтоб она не хотела того, что она должна была хотеть» — по рукописи № 12, л. 72.

В главе XXVI, стр. 69, строка 16, печатаем: «его шинель» вместо «шинель» — по рукописи № 12, л. 73.

В той же главе, стр. 69, строка 17, печатаем: «точно я ждал» вместо «потому что ждал» — по рукописям № 9, л. 70 об. и № 12, л. 73.

В той же главе, стр. 69, строки 22–23, печатаем: «как будто желал порадовать» вместо «как будто порадовать» — по рукописи № 9, л. 70 об.

В той же главе, стр. 69, строки 23–24, печатаем: «что есть еще кто» вместо «что есть еще кто-нибудь» — по рукописи № 9, л. 70 об.

В той же главе, стр. 69, строка 24, после слова «кто» добавляем: «Никого-с» — по рукописи № 12, л. 73.

В той же главе, стр. 70, строка 15, печатаем: «я говорил себе» вместо «и я говорил себе» — по рукописи № 12, л. 74 об.

В той же главе, стр. 70, строки 16–17, печатаем: «теперь уж этого не было» вместо «теперь этого уж не было» — по рукописи № 12, л. 74 об.

В той же главе, стр. 71, строка 2, печатаем: «с своей этой талией» вместо «с своей талией» — по рукописи № 12, л. 76.

В той же главе, стр. 71, строка 12, печатаем: «Да, и я сижу» вместо «Да, я сижу» — по рукописи № 9, л. 72.

В той же главе, стр. 71, строка 15, печатаем: «по крайней мере было» вместо «было по крайней мере» — по рукописи № 12, л. 76.

В той же главе, стр. 71, строка 18, печатаем: «выталкивал» вместо «вытолкал» — по рукописи № 12, л. 76.

В главе XXVII, стр. 71, строка 32, печатаем: «страшно острый» вместо «очень острый» — по рукописи № 12, л. 77.

В той же главе, стр. 72, строка 8, печатаем: «не случилось бы» вместо «и не случилось бы» — по рукописи № 12, л. 78.

В той же главе, стр. 72, строка 22, печатаем: «В это же мгновенье» вместо «В это-то мгновенье» — по рукописи № 12, л. 78.

В той же главе, стр. 72, строка 25, печатаем: «начала и она» вместо «начала она» — по рукописи № 12, л. 78.

В той же главе, стр. 74, строка 15, печатаем: «И поступок сознавался» вместо «Поступок сознавался» — по рукописи № 12, л. 80 об.

В той же главе, стр. 75, строки 20–21, печатаем: «и, достав папироски и спички, стал курить» вместо «и достал папироски и спички и стал курить» — по рукописи № 12, л. 81.

В той же главе, стр. 75, строка 23, печатаем: «дружны» вместо «друзья» — по рукописи № 12, л. 81.

В той же главе, стр. 75, строка 17, печатаем: «Я ничего не отвечал, решая вопрос» вместо «Я ничего не ответил и решал вопрос» — по рукописи № 12, л. 81.

В той же главе, стр. 75, строка 27, печатаем: «спрашивал» вместо «спросил» — по рукописи № 12, л. 81.

В главе XXVIII, стр. 76, строка 15, печатаем: «иодоформ, карболка» вместо «иодоформа, карболки» — по рукописи № 12, л. 83.

В той же главе, стр. 76, строка 26, печатаем: «больше» вместо «более» — по рукописи № 9, л. 74.

В той же главе, стр. 76, строка 27, печатаем: «под глазом» вместо «под глазами» — по рукописи № 9, л. 74.

*В той же главе, стр. 77, строка 22, печатаем «Ну, убивай, убивай, я не боюсь… Только всех, всех, и его», вместо «Стреляй, я не боюсь… Только всех убей!» — по рукописи № 15, л. 91.

Оставляем в неприкосновенности указанное выше явно неотделанное и стилистически ошибочное место X главы, стр. 27, строка 36–38: «Но у нас, когда из десяти брачущихся едва ли есть один, который не только не верит в таинство, но не верит даже в то, что то, что он делает, есть некоторое обязательство». Оно в рукописи № 14 получило такую форму в результате исправлений, сделанных рукой самого Толстого. Исправление этого места, сделанное в тринадцатой части издания 1891 г., точно так же, как и другое исправление, сделанное в тексте двенадцатого издания 1911 г. («Но у нас, когда из десяти брачущихся едва ли есть один, который верит если уж не в таинство, то хотя бы в то, что то,[358] что брак есть некоторое обязательство»), мы не принимаем, так как принадлежность их Толстому ничем не может быть доказана.

По той же причине не принимаем и логически правомерного дополнения «кроме первого» после слов: «И всех», стр. 40, строка 15.

В виду того, что предпоследняя, восьмая редакция «Крейцеровой сонаты» получила очень широкое распространение в литографированных и гектографированных изданиях и по существу представляет собой как бы первую печатную публикацию повести, печатаем ее варианты в сопоставлении с окончательным текстом «Крейцеровой сонаты», напечатанным в настоящем издании. При этом текст этой редакции общо называем литографированной редакцией. Так как он не закреплен сплошь в какой-либо одной рукописи (авторизованная рукопись, содержавшая его, подверглась дальнейшим исправлениям рукой Толстого, и отдельные ее листы вошли в новую текстовую комбинацию), то устанавливаем его путем сопоставления ряда литографированных изданий с текстом рукописи, описанной под № 15, представляющим собой в первом своем слое авторитетную копию с авторизованной предпоследней, восьмой редакции повести. Текст же рукописи № 15, в свою очередь, контролируем и исправляем при помощи предшествующих ей автографических текстов, как это было сделано и при установлении окончательного текста «Крейцеровой сонаты» в ее последней редакции.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ, ОТНОСЯЩИХСЯ К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ»

Рукописи, относящиеся к «Крейцеровой сонате», хранятся в Государственном Толстовском музее в Москве (сокр. ГТМ), (Архив В. Г. Черткова, папка 14, и основное собрание, папка 27), и в Архиве Толстого в Публичной библиотеке СССР имени В. И. Ленина (сокр. АТ), папки 54 и 55. Кроме того, часть ценной рукописи — автограф находится у Ст. Цвейга (Зальцбург).

В ряде случаев отдельные рукописи повести разбиты, так что часть рукописи хранится в одном собрании, другая же ее часть — в другом.

1. Автограф ГТМ и АТ на 13 листах в 4° (расшитая тетрадь), исписанных с обеих сторон (2 листа — вставки, хранятся в АТ; основной же текст хранится в ГТМ). Заглавия нет. Первая редакция повести. В рукописи очень много помарок и приписок на полях и между строк. Впервые — по подлинной рукописи, но с пропусками — напечатан в Юбилейном сборнике. «Лев Николаевич Толстой». Собрал и редактировал H. Н. Гусев. Государственное издательство, М. — Л. 1928, стр. 7–20. По неисправной копии с еще бòльшими пропусками текст этого автографа был напечатан в «Толстовском ежегоднике 1913 года», Спб. 1914, стр. 3–11. Печатаем его полностью.

2. Рукопись АТ и ГТМ на 25 частично нумерованных листах в 4°, исписанных большей частью с обеих сторон рукой Т. Л. и С. А. Толстых и исправленных рукой Толстого. Начало: <«нѣкоторое общеніе»>. Конец: <«что онъ не былъ ея отецъ»>. Не вполне исправная копия автографа. Начало ее (первые 2 листа) и 3 листа из середины перенесены в рукопись, описанную под № 4. На 4-х листах рукой Толстого написана вставка, тут же переписанная рукой С. А. Толстой, причем вторая половина копии этой вставки также перенесена в рукопись № 4. Оборотная сторона 4-го листа, занятого вставкой, зачеркнута, зачеркнута и лицевая сторона 5-го листа, на котором — продолжение текста вставки, а оборотная сторона этого листа, на котором написано продолжение зачеркнутого текста, вошла в состав рукописи, описанной под № 3. Из крупных исправлений, сделанных в этой рукописи, отметим следующие. Текст от слов: «Да сколько теперь этих разводов», стр. 355, строка 3, кончая; «отчего это прежде не было?», стр. 355, строка 12, заменен вариантом, который печатаем под № 1. Отрывок от слов: «Старик дожидался. Когда затихли», стр. 366, строка 9, кончая: «Что ж она вас ревновала или вы ее?», стр. 357, строка 4, заменен вариантом, который печатаем под № 2. Отрывок от слов: «Он никогда не любил», стр. 360, строка 3, кончая: «Ну уж это я не понимаю», стр. 365, строка 14, зачеркнут и вместо него написан новый текст, покрывающийся текстом окончательной редакции. После слов: «готов показывать и руководить», написанных вместо зачеркнутых: «и такая простота», стр. 364, строка 22, на полях дописан текст, который печатаем в вариантах (№ 3). Абзац: «Но нет, она не сделала»… стр. 365, строки 5–11, заменен новым незаконченным абзацем, который печатаем в вариантах (№ 4). Последний абзац рукописи («На следующей станции» — «что он не был ее отец» стр. 369, строки 24–26) зачеркнут. В этой рукописи Позднышев открывает себя и говорит об убийстве жены, уже не прикрываясь личностью своего знакомого. Слово «Позднышев» и относящиеся к нему «он», «его» и т. п. заменены всюду словами «я», «меня» и т. п. Исповедь свою он обращает не к трем оставшимся пассажирам, а лишь к рассказчику. В тексте сделан ряд стилистических исправлений. Так, слова «Ну что ж, скучно, известно, а всё же ее жаль, еще жалче. Помочь надо» стр. 357, строки 29–30, исправлены так: Ну что жъ, обидно, досадно, а все жъ жена, съ ноги не снимешь, какъ сапогъ. Слова «с Евреем свела шашни», стр. 358, строка 17, исправлены так: съ некрещенымъ, съ Евреемъ, съ позволенія сказать, свела шашни. Во фразе «Старик подозвал кондуктора и отдал билет», стр. 358, строка 21, после слова «и» добавлено: нѣсколько трясущейся, сморщенной рукой. В конце текста фраза: «Боже мой», что сделал. Я только что, сам не зная зачем, хотел упасть на колени, просить чего то», стр. 369, строки 4–5, исправлена так: Мнѣ не жалко было, Мнѣ было только гадко. И одинъ вопросъ мучалъ меня. А что, какъ я ошибся?

Вставку — автограф (беседа Позднышева с рассказчиком в ее начальной стадии) печатаем в вариантах (№ 5), присоединяя зачеркнутый конец этой вставки, попавший в состав рукописи, описанной под № 3.

Варианты №№ 2 и 5 впервые опубликованы в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты». Редакция Н. К. Гудзия и Н. Н. Гусева. «Academia» — ГИХЛ, 1933, стр. 55–57, 62–67.

3. Автограф АТ на 18 ненумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон. Незаконченный текст новой — третьей редакции повести. Как и в первом автографе, здесь также нет заглавия. В тексте много исправлений и приписок на полях, ряд мест зачеркнут. Судя по контексту и по цвету чернил, к этой рукописи прилажено окончание вставки (около 3¹/₂ страниц), которая (на 4 листах) вошла в состав рукописи, описанной под № 2. Печатаем автограф полностью.

Впервые он частично опубликован в книге «Звенья». Сборники материалов и документов по истории литературы, искусства и общественной мысли XIX века, под редакцией Влад. Бонч-Бруевича и А. В. Луначарского. II. «Academia». М. — Л. 1933, стр. 603–611; полностью в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты», стр. 31–55.

4. Рукопись ГТМ на 55 частично нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой Т. Л., С. А. и Л. Н. Толстых и исправленных рукой Толстого. Начало: «Мы ѣхали 2-е сутки». Конец: «вдругъ въ одинъ день». Первые 2 листа взяты из рукописи, описанной под № 2, следующие 15 листов представляют собой копию продолжения той же рукописи: остальные листы являются не вполне исправной копией автографа, описанного под № 3, начиная от слов: «Женился я, как женятся все». Они написаны рукой С. А. Толстой, и здесь, помимо ряда мелких ошибок и описок, следующие более значительные отступления от автографа. Переписчица умышленно заменила выражение «нашлепки на задницы», стр. 377, строка 32, словами: «нашлепки на зады». Быть может, также умышленно не переписаны слова: «Я не зналъ тогда изрѣченія Лесинга, который говоритъ, что сужденіе каждого мужа о своей женѣ такое: была одна скверная женщина в мірѣ, и она то и моя жена», стр. 385, строки 12–15. По рассеянности пропущено несколько строк от слов: «И вот, помню paз» кончая: «не слыхали друг друга», стр. 388, строки 16–20, так как предшествующая фраза оканчивается также словом «друга». Листы 34, 40, 42 перенесены сюда из рукописи, описанной под № 2, и текст этих листов исправлен применительно к контексту рукописи № 4. 4 листа из этой рукописи, в свою очередь, перенесены в рукопись, описанную под № 7. К разным местам рукописи, начиная с 19-го листа, рукой Толстого написаны вставки на 16 листах. Исправления и дополнения в рукописи сводятся к следующему. В тексте, соответствующем I главе окончательной редакции, значительно переработаны те места, в которых фигурирует пассажир-старик. Многие места, идеализирующие его образ, зачеркнуты. В результате получился новый вариант, который печатаем под № 6. О «господине с хорошими вещами» сказано, что он петербургский адвокат, и в дальнейшем «господин с хорошими вещами» исправлено на «адвокат». На шести листах рукой Толстого написана вставка, довольно близко соответствующая почти всей III главе, всей IV и началу V окончательной редакции. В этой вставке после слов: «свой и наш общественный грех», написано: И про него то мнѣ хочется говорить вамъ всѣмъ. Кабы умѣлъ, я написалъ бы, да и напишу; после слов: «Жрецы науки», стр. 18, строка 35, написано: то есть первые мерзавцы. Извлекаем из нее варианты №№ 7 и 8. Последний в рукописи зачеркнут. Некоторые варианты в этой вставке, не вошедшие в окончательный текст, вошли в текст литографированной редакции. В тексте, соответствующем пятой главе, после слов: «Это была одна из трех дочерей», стр. 376, строка 25, зачеркнуто: «одного среднего чиновника» и написано: когда то знаменитаго богатствами, но разорившагося барина. В том же тексте после слов: «и в трезвые минуты оцените себя», стр. 376, строка 39, дописано:

Я, разумѣется, не понималъ тогда того, что я въ дѣйствительности былъ, т. е. что я былъ гадина, измазанная всѣмъ тѣмъ гноемъ разврата, въ которомъ я барахтался, гадина, отвратительнѣе которой для дѣвушки трудно себѣ что-нибудь представить. Да вы не думайте, что я только такая гадина: вы, навѣрно, точно такой же, если посмотрѣть на себя строго. Я, разумѣется, не понималъ этого, но

После слов: «И вот я то», стр. 377, строка 4, дописано: отвратительная гадина въ дѣйствительности и ничтожный, плохой человѣкъ по своей оцѣнкѣ, я то. Вставки, сделанные на полях и на листах в дальнейшем тексте, соответствующем главам V–VIII, значительно приближают его к тексту этих глав в окончательной редакции. В части, соответствующей VII главе, нет еще однако текста, соответствующего двум последним абзацам этой главы (от слов: «Да-с, около меня весной работали мужики»). Нет и текста, соответствующего IX главе. Дальнейший текст, благодаря вставке на отдельном полулисте писчей бумаги, приближен к тексту X главы в окончательной редакции. Из этой вставки извлекаем вариант № 9, исключенный в ближайшей копии. Будущие главы XI и XII в этой рукописи едва лишь намечены. Текст, соответствующий главам XIII и XIV, здесь также впервые написан, главным образом, на отдельных вставных листах. Он следует преимущественно в порядке обратном расположению текста в этих главах в окончательной редакции и, будучи кратче последнего, заключает в себе два значительных по объему варианта, которые печатаем под №№ 10 и 11. В дальнейшем нет уже тех значительных по размерам вставок и дополнений, какие встречались раньше. Ряд поправок приближает текст к окончательной редакции, но в целом здесь эта часть повести гораздо ближе к тексту автографа (рукопись № 3) и литографированному, чем к окончательному печатному тексту. Зачеркнуты следующие места: от слов: «Я служил тогда предводителем», кончая: «У нас шел ад» (стр. 337, строки 10–23), от слов: «Переехали в город», кончая: «и веселились, как мы это называем» (стр. 380, строки 19–33), от слов: «А она жила. И жила сильно», кончая: «Я видел мою жену и только» (стр. 381, строки 3–7), от слов: «Она была чистая», кончая: «но бессознательной, нечаянной» (стр. 381, строки 24–27), от слов: «Я уверен, что она думала», кончая: «Он помогал» (стр. 383, строки 13–17). Отрывок от слов: «Я теперь только вспоминаю», кончая: «воображала себе ее» (стр. 386, строка 24—стр. 387, строка 15) отчеркнут с боку чертой с пометкой: «пр[опустить]». Отрывок от слов: «Она разочаровывается в этом», кончая: «Это была последняя попытка» (стр. 388, строки 4–41) зачеркнут.

Варианты №№ 8, 10 и 11 впервые опубликованы в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты», стр. 68–70.

5. Рукопись АТ и ГТМ на 26 листах в 4°, исписанных большей частью с обеих сторон рукой П. И. Бирюкова и Е. И. Попова и Толстого и исправленных рукой Толстого. Начало: «Я тогда перенесъ много». Конец: «Какъ человѣкъ». Остатки копии, восходящей в первой большей своей части к первым 42 листам рукописи, описанной под № 4, во второй же части — к рукописи, описанной под № 2, начиная с 18-го листа. Дальнейший текст — на 4 последних листах рукописи № 2, которые, очевидно, первоначально были присоединены к рукописи № 5. Недостающие 27 листов, в том числе 4 начальных, из этой рукописи перенесены в рукопись, описанную под № 6, и 1 лист в рукопись, описанную под № 7. 9 листов в этой рукописи сплошь исписаны рукой Толстого. На них написан текст, близко соответствующий главам IX окончательной редакции (кроме двух последних абзацев, пока еще не имеющих себе никакого соответствия в рукописи), XI и большей части XII, а также частично главам XV и XVI. Из текста, соответствующего главе XV, извлекаем вариант № 12. Варианты, имеющиеся в других главах, будучи исправлены в дальнейших рукописях, вошли в текст литографированной редакции, в вариантах которой и приводятся. Большая часть исправлений сделана в направлении к окончательной редакции. Между прочим исключен вариант № 9.

Вариант № 12 впервые опубликован в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты», стр. 71.

6. Рукопись ГТМ и АТ[359] на 58 нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой П. И. Бирюкова, М. Л. Толстой, С. А. Толстой и Б. И. Попова и исправленных рукой Толстого и, очевидно под его диктовку, в двух местах рукой М. Л. Толстой. Его же рукой написаны здесь две вставки — одна на 1 листе, другая — на 5 (листы не нумерованы). 27 листов сюда перенесены из рукописи, описанной под № 5, остальные, кроме 6 листов со вставками, — копия первой части той же рукописи и второй части рукописи, описанной под № 4; 8 последних листов из рукописи № 6 перенесены в рукопись № 9. Начало: «Мы ѣхали вторые сутки въ некурящемъ вагонѣ 3-го класса». Конец: «выпилъ залпомъ остывшій стаканъ чаю и продолжалъ». Заглавия нет. Вверху первой страницы рукой Толстого написано: М, V 28 (выписать). Текст, соответствующий первым восемнадцати главам повести в окончательной редакции, поделен на восемнадцать глав, причем деление это не совпадает с окончательным. Важнейшие исправления и дополнения в рукописи таковы. К словам: «Мы ехали вторые сутки» приписано: въ некурящемъ вагонѣ 3-го класса. После слов: «но трое ехало» вместо зачеркнутого: уже вторую ночь написано: отъ самаго Кіева. Характеристика внешности дамы-пассажирки исправлена так. Вместо зачеркнутого: молодая, некрасивая дама, скромно но и хорошо одѣтая, съ умнымъ и выразительнымъ лицомъ, написано: некрасивая молодая дама въ полумужскомъ пальто, по моимъ соображеніямъ акушерка, курсистка или учительница, <но скорѣе всего актриса>. О ее спутнике вместо зачеркнутого: Первый былъ невысокій, въ хорошемъ платьи человѣкъ съ пріятными, мягкими пріемами, лѣтъ 40, съ замѣчательно новыми, чистыми и красивыми вещами, тигровымъ пледомъ и сафьянными мѣшками. — написано: ея знакомый, человѣкъ лѣтъ 40, съ аккуратными новыми вещами, подушкой, пледомъ, мѣшками. Характеристика внешности Позднышева исправлена близко к окончательной редакции. Вслед за этим дописано:

На немъ было пальто, когда то военное или чиновничье, и такая же фуражка безъ кокарды. Вещи его были старыя, безпорядочныя, но у него все было съ собой, и онъ не выходилъ ѣсть на станціяхъ.

Далее зачеркнуто всё, что говорится о дочери Позднышева.

Вообще в тексте, соответствующем первой главе окончательной редакции, сделано много исправлений и сокращений, большей частью в направлении к окончательной редакции. Дальнейшие исправления текста менее радикальны и в меньшей степени приближают рукопись к тексту окончательной редакции. На первой вставке написан текст, соответствующий большей части VII главы. В тексте, соответствующем главам XIV–XVIII, сделаны существенные исправления и дополнения в направлении к тексту литографированной редакции. Понятие об этих исправлениях и дополнениях дают варианты этих глав, извлеченные из указанной редакции. После слов: «Да, много хуже животного, если человек не человек», зачеркнуто:

И потому тотъ хваленый медовый мѣсяцъ, да и весь первый годъ, да и всѣ года — женатая жизнь моя была мука. Но медовый мѣсяцъ и первый годъ были особенно тяжелы. Внутренній разладъ, въ періоды охлажденія доходившій до бѣшенства, до желанія убѣжать, даже убить себя, былъ ужасенъ.[360] Чувство еще не обмозолилось, какъ послѣ, и потому было особенно больно. Все происходило отъ свиной моей жизни.

После слов: «чтобы уметь привлекать к себе мужчин» в рукописи зачеркнуто:

Такъ она выходила замужъ. Она была готова на все высокое, и отъ меня зависѣло указать ей путь и дѣятельность. Но что же я могъ указать ей? Да и къ чему же я сталъ бы ей указывать, если бы я и зналъ? Мнѣ вѣдь нужно было совсѣмъ другое. И она все больше и больше привыкала къ той мысли, что въ ея воздѣйствіи на мущинъ вообще и на меня въ особенности, что въ этомъ одномъ ея призваніе.

7. Автограф АТ на 4 листах в 4°, исписанных с обеих сторон. В середине два или три листа, заключающие в себе конец XXIII главы, главу XXIV и начало XXV, отсутствуют. Они находятся, судя по опубликованному фотографическому снимку, у Ст. Цвейга (Зальцбург).[361] Начало третьего листа занято зачеркнутым окончанием текста, написанным рукой Е. И. Попова и в основной своей части вошедшим в состав рукописи, описанной под № 5. В начале для обозначения главы поставлена цыфра XXII, в середине цыфра XXVI. Начало: Да-съ. Такъ все и кончилось». Конец: «но я вырвалъ руку и». Фраза не дописана, так как она должна была войти в соединение с ранее написанной редакцией конца повести, начиная со слов: «запустилъ кинжалъ».

8. Рукопись ГТМ на 8 листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой и исправленных рукой Толстого. Нумерована по листам (62–69). Начало: «еще сильнѣе разжегшій во мнѣ». Конец: «и нечего бы прощать было». Копия автографа и, начиная со слов: «запустилъ кинжалъ», — последних двух листов рукописи, описанной под № 2. Весь этот текст, представлявший собой по первоначальному замыслу окончание повести в рукописи, описанной под № 9, вначале входил в состав рукописи, описанной под № 6, но затем был удален из нее, причем начало копии, попавшее в рукопись № 9, написанное на обороте листа, первоначально обозначенного цифрой 61, зачеркнуто, а следующий лист оторван так, что края его остались при предыдущем листе. Текст рукописи вместе с зачеркнутым началом ее, находящимся в рукописи № 9, печатаем в вариантах (№ 13), сверяя его с сохранившейся частью автографа. Вариант этот первоначально опубликован в сборнике «Звенья», II, стр. 611–617.

9. Рукопись ГТМ на 76 нумерованных листах — почти все в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой, М. Л. Толстой, В. П. Золотарева, Л. Ф. Анненковой, М. В. Алехина, П. Г. Хохлова и Толстого и исправленных рукой Толстого. Авторские исправления, судя по цвету чернил, производились не менее двух раз. Заключена в обложку, на которой рукой Толстого написано заглавие: «Какъ мужъ убилъ жену». Внутренняя страница второго листа обложки занята концом текста повести, собственноручно, как и предшествующие 6 листов, написанным рукой Толстого. Вслед за эпиграфом из Матфея, V, 28, начало: «Я ѣхалъ въ некурящемъ вагонѣ 2-го класса». Конец: «а преимущественно къ своей женѣ». Вслед за этим дата и подпись: «1889, 28 Августа, Ясная Поляна, Л. Т.». Данная рукопись в первой, большей своей части — значительно исправленная и частично дополненная копия рукописи, описанной под № 6. Из нее 23 листа, заключающих в себе большую часть IV главы и глав V–X — по счету рукописи, перенесены в рукописи, описанные под №№ 11 и 12. Вслед за текстом, заключающим в себе копию рукописи № 6, идет 8 листов, перемежающихся двумя вставками и перенесенных сюда из той же рукописи, и 7 листов, на которых рукой Толстого написано новое окончание повести. Исправления и дополнения в рукописи сделаны, большей частью, в направлении к тексту литографированной редакции. Отметим важнейшие.

В тексте, соответствующем главе I после слов: «быстро перебегавшими с предмета на предмет», стр. 753, строка 9, взамен нескольких зачеркнутых строк написано:

Одѣтъ былъ этотъ господинъ въ пальто, очевидно когда то самое модное и дорогое, но очень изношенное; шапка высокая барашковая была такая же — благороднаго происхожденія; такія же были и его вещи съ собой. Но все было старое. Новое было только — жестяной чайникъ и корзинка съ провизіей, совсѣмъ не подходящіе къ его одеждѣ и манерамъ.

Отрывок этот обведен сбоку чертой, рядом с которой Толстой сделал пометку «пр[опустить]». Такой же чертой и пометкой обозначены эпизод с вещами старухи, от слов: «Когда в вагон попала старуха», кончая «не то смех, не то рыдание» (стр. 353, строка 23, стр. 8, строка 1) и следующие слова старика-купца, почти заново здесь написанные вместо зачеркнутых:

— Вѣдь это хорошо при праздной жизни сводиться да разводиться. А пора тутъ въ торговомъ дѣлѣ [перестать] эту музыку разводить! Такъ то у насъ одинъ почтенный разорился на отдѣлку отъ этаго самаго. А по моему, дрязги эти оставлять надо, а заниматься дѣломъ, если ты истинный сынъ своего отечества, — заключилъ онъ значительно.

Говоря о спутнице адвоката, Толстой сначала в нескольких местах зачеркнул слово «дама» и заменил его словом «курсистка», но затем «курсистка» зачеркнул и восстановил «дама».

II глава радикально переработана. Так как в ближайшей копии она вновь так же радикально переработана, печатаем ее в вариантах (№ 14). Дальнейшие исправления сделаны в направлении к тексту литографированной редакции.

Из текста, соответствующего XVI и XVII главам, извлекаем варианты №№ 15 и 16. Текст, соответствующий главам XVIII и XIX, значительно дополнен. Дальнейший текст, до XXIII главы, очень близок к тексту литографированной редакции. Текст, соответствующий XXIV главе, значительно кратче текста этой главы в литографированной и окончательной редакциях: в нем отсутствует рассуждение о музыке и эпизод прощания с Трухачевским Позднышева и его жены. В тексте, соответствующем XXIV главе, в связи с письмом, полученным Позднышевым от жены, к словам: что жена хотѣла непремѣнно слышать Трухачевского и привезла его, и они опять играли. Въ письмѣ я замѣтилъ осторожность при упоминаніи Трухачевского и изысканную простоту — дописано: Она писала: играли мы Моцарта, и Трухачевскій хуже игралъ, у него нѣтъ того génie [?],[362] которое нужно для Моцарта. Но затем это ранее написанное и дописанное к нему зачеркнуто и вместо зачеркнутого написано: о дѣтяхъ, о дядѣ, о нянюшкѣ, о покупкахъ, но ни слова о Трухачевском и музыкѣ. Это бы все было ничего, но въ письмѣ было что то скрытое, робкое, нечистое. Я прочелъ письмо, и мнѣ стало ужасно тяжело, и сердце забилось. В тексте, соответствующем XXVI главе, после слов «и к себе в кабинет», стр. 70, строки 30–31, вначале было написано:

Тамъ я сѣлъ на свое кресло и закурилъ папиросу. Что дѣлать? Идти къ нимъ, сдѣлать видъ, что это естественно, заигрались, сидятъ, и потомъ убить его на дуэли, а ее прогнать? Да, такъ и надо. Но предо мной лежали, какъ я оставилъ ихъ, охотничьи принадлежности и три ножа. Да, но дуэль съ нимъ? Ложь, сентиментальная пошлость. Няня. Дѣти. Нѣтъ, нельзя, нельзя. Я схватилъ грузинскій кривой въ серебряной оправѣ ножъ. Я вынулъ его съ трудомъ и бросилъ ножны (они завалились за кушетку. Надо будетъ не забыть послѣ поднять ихъ) и пошелъ къ двери столовой.

Затем это зачеркнуто и после зачеркнутого речь идет о переживаниях Позднышева и его размышлениях в связи с неверностью жены. После этого написано: Я вскочилъ, схватилъ кривой грузинскій кинжалъ, выдернулъ изъ ноженъ, но затем вся фраза, начиная с третьего слова, зачеркнута и вместо зачеркнутого написано: взялъ револьверъ, который висѣлъ у меня всегда заряженнымъ на стѣнѣ. Несколько ниже написано: Помню одно, что когда я вынималъ револьверъ, я зацѣпилъ за ковшикъ. Онъ соскочилъ съ гвоздика, завалился за кушетку. Я себѣ сказалъ: надо будетъ поднять послѣ, а то забудешь и будешь искать.

В самом начале текста, соответствующего XXVII главе, зачеркнуто:

Я видѣлъ того и другаго. Когда я вошелъ, она сидѣла, почти лежала на диванѣ, лицомъ къ двери. Смятая прическа, платье, разогрѣвшееся лицо и счастливый, удовлетворенный взглядъ, направленный на него. Онъ сидѣлъ у стола ко мнѣ спиной и что то смѣясь говорилъ.

После слов: «и восторга бешенства», стр. 72, строки 29–30, зачеркнуто:

— А ты думала, что ты можешь быть моей женой и любовницей этого? — И чтобы указать на мерзавца, я размахнулся кинжаломъ съ увѣренностыо, что проткну ему животъ и пришпилю его къ шкапу, у котораго онъ стоялъ.

Вместо зачеркнутого написано:

— Будетъ лгать. Слушайте, — и поднялъ револьверъ съ намѣреніемъ высказать прежде,

После слов: «Это была она», стр. 73, строки 2–3, читается следующий вариант:

Я съ дикимъ ругательствомъ, давъ полный ходъ своему бѣшенству и внутренно радуясь на него, поощряя его, ткнулъ ее локтемъ въ самое лицо и, отбросивъ ее, выстрѣлилъ въ убѣгающаго два раза. Я видѣлъ, что я не попалъ. Онъ, какъ заяцъ, побѣжалъ въ переднюю <и когда я прибѣжалъ, уже я слышалъ изъ растворенной двери его шаги внизъ по лѣстницѣ.

Я остановился>. Я хотѣлъ бѣжать за нимъ. Я былъ въ припадкѣ страшнаго на видъ бѣшенства, но я все помнилъ.

Вслед за этим после сравнения страха и ненависти убитой жены со страхом и ненавистью крысы всё написанное дальше, от слов «Вася, опомнись, что ты?» и до конца значительно отличается от соответствующего текста литографированной и окончательной редакций, и потому печатаем это в вариантах (№ 17).

Варианты №№ 14–17 впервые опубликованы в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты», стр. 56–62, 71–77.

10. Рукопись АТ, заключающая в себе 49 нумерованных листов в 4° и 12 обрезков, исписанных с одной стороны рукой В. А. Кузминской, Л. Ф. Анненковой, С. А. Толстой, В. С. Толстой, М. Л. Толстой, с исправлениями и вставками Толстого на полях, между строк, на оборотных чистых страницах и на отдельных двух листах. Остаток копии с рукописи № 9. Начало: «своей женѣ, когда большинство смотритъ». Конец: «и дѣлала видъ, что ей все равно». В рукописи не хватает начальных и конечных листов, а также многих листов в середине. Все они переложены в рукописи, описанные под №№ 12–14. Рукопись начинается с листа, занумерованного цыфрой 58 (конец XI главы) и кончается листом, занумерованным цыфрой 139 (начало XXIII главы). В рукописи сделаны следующие важнейшие исправления. Текст, соответствующий XIV главе литографированной редакции, увеличен приблизительно вдвое приписками на полях и на оборотной чистой странице. В этом же тексте зачеркнут следующий вариант:

Никогда за всѣ двенадцать лѣтъ, которые я жилъ съ нею, она не пропустила ни одной моды. Изъ всѣхъ книгъ и журналовъ одинъ, съ которымъ она никогда не разставалась, это былъ модный журналъ. Все это, разумѣется, дѣлалось незамѣтно, даже съ видомъ пренебреженія, но результатъ былъ всегда тотъ, что того, что бросали носить, на ней не было, а то, что начинали носить, было на ней, и надѣто къ лицу. Да, самое сильное, никогда не покидавшее ее желаніе было то, чтобы возбуждать во мнѣ и въ другихъ мущинахъ тѣ чувства, которыя принято называть въ низкой степени «нравиться», въ высшей степени — «влюбленьемъ».

В тексте той же главы дважды слово «мерзавцы» зачеркнуто и вместо этого рукой Толстого написано: «доктора»; в третий раз вместо «мерзавцы эти» написано: «доктора эти милые». В дальнейшем слово «мерзавцы» в применении к докторам также большей частью зачеркнуто. Приписками на полях, на чистой оборотной стороне листа и на отдельной вставке текст, соответствующий XV главе литографированной редакции, также увеличен приблизительно в полтора раза, до полного почти совпадения с текстом этой главы в указанной редакции. В тексте, соответствующем XVI и XVII главам, зачеркнуты варианты, напечатанные под №№ 15 и 16. Из текста, соответствующего XIX главе литографированной и печатной редакций, извлекаем варианты №№ 18 и 19, относящиеся к началу и середине главы; они вписаны в предыдущую рукопись, затем здесь исправлены и в следующей рукописи вариант № 18 исключен, а вариант № 19 обведен чертой с пометкой «пр[опустить]». Такие же черта и пометка относятся и к примыкающему к этому варианту тексту, в котором рассказывается об отце и братьях Трухачевского и о том впечатлении, какое произвело на Позднышева сообщение жены о приезде Трухачевског.

Все остальные исправления, дополнения и сокращения сделаны в направлении к литографированной редакции повести.

11. Автограф АТ на 4 нумерованных (1–3) рукой Толстого листах в 4°, из которых 1 чистый (остальные исписаны с обеих сторон). В нижнем углу рукой Толстого сделана, видимо, посторонняя запись, скорее всего набросок плана письма: «Провѣрка всего вѣнецъ. Въ связи съ грѣхами ищете во внѣ, въ дочери, а истина въ отреченіи». Начало: «Вѣдь на судѣ было представлено». Конец: «И я ревновалъ и страдалъ ужасно». Текст автографа, во многих местах исправленный и исчерканный, соответствует частично главе XIX литографированной и печатной редакций (отношение суда к преступлению Позднышева), всей XX, части XXV («Я раз слышал от него в разговоре с холостой молодежью рассуждение о том, что порядочному человеку незачем ездить в дома, всегда можно найти чистую и безопасную женщину из порядочных») и XXI (качества Трухачевского, обусловливавшие его успех у жены Позднышева).

12. Рукопись АТ, без трех начальных листов, заключающая в себе 73 нумерованных листа в 4° и 13 обрезков, исписанных с одной стороны рукой М. Л., T. Л., С. А. Толстых, В. А. Кузминской, В. В. Рахманова, Л. Ф. Анненковой, с исправлениями и дополнениями на лицевых и оборотных чистых страницах и на отдельных вставных листах рукой Толстого. Окончательная нумерация — синим и красным карандашом (4–173). Начало: [ва]гонъ, а старикъ тоже засмѣялся». Конец: «а преимущественно къ своей женѣ». Недостающие листы в начале и середине рукописи перенесены в рукописи, описанные под №№ 13 и 14. Рукопись составилась частично из листов, перенесенных в нее из рукописи, описанной под № 10, частично — из копий отдельных листов этой рукописи. Листы, на которых была написана копия рукописи № 11, включенной первоначально в состав данной рукописи, перенесены из нее в следующую рукопись. В конце рукописи рукой переписчика переписана дата 28 августа 1889 г.

В рукописи очень большое количество исправлений. Почти все они сделаны в направлении к тексту литографированной редакции. Особенно радикальным исправлениям подверглись части рукописи, соответствующие главам II, XII, XVI, XXIII этой редакции. В текст XXIII главы на отдельных вставках введено рассуждение Позднышева о музыке и его рассказ о впечатлении, произведенном на него исполнением «Крейцеровой сонаты». Дальнейший текст, и в нем сцена убийства, также подвергся усиленным исправлениям, очень приблизившим его к тексту литографированной редакции (ср. этот последний с текстом варианта № 17). Орудие убийства — револьвер — заменяется кинжалом. Извлекаем отсюда зачеркнутый вариант № 20, соответствующий части текста XXVII главы в окончательной редакции.

13. Рукопись АТ, заключающая в себе 67 листов в 4° и 27 обрезков, исписанных большей частью с одной стороны рукой М. Л., С. А. и Т. Л, Толстых и В. В. Рахманова, с исправлениями и дополнениями на лицевых и оборотных чистых страницах и на отдельной вставке рукой Толстого. Большая часть листов нумерована чернилами и красным и синим карандашом (1–217). Вслед за эпиграфом из «Евангелия» от Матфея, V, 28, рукой Толстого написано: «Гл. XIX, 10, 11, 12», Начало: «Это было ранней весной». Конец: «повторилъ онъ то же слово, которымъ и заключилъ весь разсказъ». В конце дата рукой переписчика — 28 августа 1889 г. В середине рукописи недостает многих листов, которые перенесены в рукопись, описанную под № 14. Кроме того, несколько листов из нее утрачено. Рукопись составилась частично из листов, перенесенных в нее из рукописей, описанных под №№ 10 и 12, частично — из копий отдельных листов этих рукописей. Данная рукопись исправлялась Толстым дважды. Это явствует из того, что часть исправлений вошла в литографированную редакцию, часть же, большинство, не вошла и нашла себе место лишь в окончательном печатном тексте. Так, например, в литографированной редакции повесть начинается со слов «В вагон входили и выходили». В рукописи эти слова следуют за зачеркнутыми фразами: «Я ехал в некурящем вагоне 2-го класса. Это было осенью». Вместо зачеркнутого написано: «Это было ранней весной. Мы ехали вторые сутки». Но вновь написанные слова в литографированной редакции отсутствуют, и ими начинается текст окончательной печатной редакции. Таких примеров в рукописи значительное количество; сама же рукопись таким образом представляет собой переходное звено от редакции литографированной к окончательной, печатной.

Большая часть исправлений, а также перестановок в тексте сделана в направлении к окончательной печатной редакции. Из текста, соответствующего XVII главе литографированной и печатной редакций, с пометкой «пр[опустить]» сбоку чертой отчеркнуто всё то, что говорится о нравственном превосходстве девушек и женщин (с начала главы и кончая словами: «разделяло взаимное презрение», стр. 321, строка 30—стр. 322, строка 23), и затем текст от слов: «Эти новые теории гипнотизма», кончая: «делами, которые всегда бывали к спеху», стр. 323, строки 18–41 Существенных вариантов, не покрывающихся текстом литографированной и печатной редакций, в рукописи нет.

14. Рукопись ГТМ на 216 нумерованных листах в 4°, исписанных с одной стороны вперемежку рукой C. A., М. Л. и Т. Л. Толстых, В. А. Кузминской, Л. Ф. Анненковой, В. В. Рахманова, Е. И. Попова и исправленных рукой Толстого. Полный экземпляр повести, образовавшийся частью из листов, извлеченных из рукописей №№ 10, 12, 13, частью из копий отдельных листов этих рукописей. Текст двух первых и двух последних глав не покрывается предшествующими авторизованными текстами; следовательно, часть промежуточного материала между рукописями № 12–14, относившегося к этим главам и содержавшего исправленные рукой Толстого копии, утрачена. В переписанном рукой С. А. Толстой есть ряд отступлений от оригинала, в большинстве характера описок. В соответствии с новой комбинацией, в которую вступили листы из предшествующих рукописей, они часто подвергались новым исправлениям. Кроме того, прежняя нумерация их исправлена. Цыфры следуют в таком порядке: 1–12, 25–229, но перерыв в нумерации не нарушает цельности текста. Начало: «Это было ранней весной». Конец: «которымъ заключилъ» и весь разсказъ». Вслед за этим — ранее поставленная рукой С. А. Толстой дата 29 августа 1889 г. Рукопись поделена, большей частью рукой переписчика, на главы следующим образом. I и II главы рукописи соответствуют тем же главам печатного текста, главы III и IV, первоначально заключавшие в себе тот же текст, что и в печатной редакции соединены в одну главу, занумерованную цыфрой III (цыфра IV зачеркнута). Далее все цыфры, обозначающие главы вплоть до цыфры XIX (вслед зa цыфрой XIX, исправленной на XVIII, идет опять цыфра XIX, для обозначения следующей главы) соответственно уменьшены на единицу, но так как в рукописи вслед за главой, обозначенной цыфрой XI, следовала глава, обозначенная цыфрой XIII, то, начиная с XII главы, вплоть до XXI, счет глав в рукописи и в печатном тексте сравнялся. Следующая XXII глава рукой Толстого обозначена цыфрой XXIII (цыфра XXII для обозначения главы отсутствует), но следующие две главы обозначены переписчиком одной и той же цыфрой XXIV. Для обозначения предпоследней главы поставлена переписчиком опять ошибочно цыфра XXVIII вслед за XXVI, но им же она зачеркнута, и цыфра XXVII поставлена несколько выше, чем она стояла в рукописи и стоит во всех, кроме настоящего, печатных текстах, именно перед словами: «Первое, что я сделал», стр. 71, строка 29. Последняя глава, так же как и в печатной редакции, занумерована цыфрой XXVIII.

Важнейшие авторские исправления в этой рукописи сводятся к следующему.[363] В тексте XIII главы слово «мерзавцы» в применении к докторам всюду заменено словами: «милые жрецы науки», «они», «волхвы». В главе XIV вместо зачеркнутого: «ножек Пушкина» написано: «любовных стихов». В той же главе зачеркнуто: Эмансипація женщины не на курсахъ и не въ палатахъ, а въ спальнѣ. Да, борьба съ проституціей не въ домахъ терпимости, а в спальняхъ. Из главы XV исключена вся первая — большая ее часть, в которой говорится о ревности — от слов: «Да, ревность — это еще один из всем известных», кончая: «развращенной брачной жизни»), стр. 314, строка 23—стр. 316, строка 39.[364] В дальнейшем особенно существенные исправления и дополнения сделаны в XVI главе. В нескольких местах рукой С. А. Толстой, В. Г. Черткова и неизвестного сделаны позднейшие поправки, очевидно не проконтролированные Толстым.

15. Рукопись ГТМ, расшитая тетрадь на 96 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных с обеих сторон первоначально рукой М. Л. Толстой (3 последних листа чистые), затем исправленных ее же рукой, рукой М. А. Кузминской и В. Г. Черткова и в двух местах рукой Толстого. Исправления сделаны поверх зачеркнутых строк и на отдельных вставных листах и обрезках бумаги (9 листов, из них один чистый и 4 обрезка).

В конце рукописи рукой М. Л. Толстой написана дата — 26 августа 1889 г. (цыфра 26, очевидно, поставлена ошибочно вместо 28). На отдельных страницах сделаны замечания рукой Черткова. Первоначально написанный текстовой слой представляет собой копию рукописи, описанной под № 13 до ее вторичной авторской правки и до изъятия из нее листов, перенесенных в рукопись № 14. Этот текстовой слой должен быть признан особенно авторитетным в смысле наибольшего соответствия утраченной в процессе исправлений автентичной редакции текста, легшего в основу литографированных и затем печатных заграничных изданий. Авторитетность его обусловливается тем, что рукопись написана рукой внимательной и точной в работе переписчицы.

Исправления первоначального текста сделаны по тексту рукописи, описанному под № 14, причем исправления, относящиеся к главам I–XX, сделаны рукой М. Л. Толстой и М. А. Кузминской, к главам XXI, XXIV, XXVII и XXVIII — рукой В. Г. Черткова и к главам XXII и XXVI — рукой М. Л. Толстой и Черткова. Кроме того, рукой Черткова сделаны, видимо, вторичные поправки на протяжении всего текста.

Сравнительно с рукописью № 14 в данном списке, во втором его текстовом слое, следующие отступления, не оправдываемые сохранившимися автографическими текстами: вместо «барашковым воротником», стр. 7, строки 12–13—«барашком»; вместо «известного обоим богача-купца», стр. 8, строка 27, — «известного богача-купца»; вместо «перешли», стр. 15, строка 35, — «пересели»; вместо «переговаривались», стр. 15, строка 36, — «переговорились»; вместо «Что ужасно? — спросил я», стр. 17, строка 16, — «Что ужасно?»; вместо «как это интересно!», стр. 25, строка 8, — «как интересно!»; слово «женились», стр. 27, строка 11, исправлено на «которые женились» (переписчица, очевидно, восстановила слово, зачеркнутое в рукописи № 14); вместо «развенчаются эти волхвы», стр. 36, строки 4–5, написано: «развенчаются эти мерзавцы» («мерзавцы» зачеркнуто Толстым в рукописи № 13 и заменено словом «волхвы»); вместо «за ход в винте», стр. 44, строка 32, — «за ход в винт»; вместо «смотрит на меня», стр. 51, строка 20, — «глядит на меня»; вместо «меня и всех детей», стр. 51, строка 21, — «меня и детей»; вместо «вскрикивает», стр. 52, строка 18, — «выкрикивает»; после слов: «поднялось во мне», стр. 56, строка 9, написано: «что я представил себе», зачеркнутое еще в рукописи № 13; вместо «я был уверен», стр. 56, строка 35, «я видел и был уверен» («видел» зачеркнуто еще в рукописи № 13); вместо «Я не помнил», стр. 63, строка 9, — «Я же не помнил»; вместо «известный за дрянного», стр. 63, строка 37, — «известный за дурного». Кроме того, в рукописи находим несколько более мелких разночтений. Разночтения частично, видимо, объясняются недосмотром переписчика, частично же тем, что в копии в трех случаях оказались не принятыми в расчет те авторские исправления, которые сделаны были при вторичной правке рукописи № 13. Кроме того, рукой В. Г. Черткова сделано несколько собственных стилистических исправлений. Перед словами: «Было неловко», стр., 15, строки 13–14, им добавлено слово «Всем»; слова: «рядом с Позднышевым», стр. 15, строки 31–32, исправлены: «против Позднышева»; после слов «что наконец», стр. 21, строки 36–37, им же, очевидно, зачеркнуты слова «как англичане»; слова: «Васей (старшим), а она Лизой», стр. 44, строка 1, исправлены: «Лизой, а она Васей»; слова «Если бы оно было одно», стр. 72, строка 8, исправлены: «Если бы было одно только выражение ужаса»; перед словом «показалось», стр. 72, строка 10, добавлено: «так».

Все эти разночтения и поправки Черткова отмечаются потому, что большая часть их вошла в текст «Крейцеровой сонаты», напечатанный в двенадцатой части 12-го издания сочинений Толстого. Рукой же Черткова ряд мест в первоначальном текстовом слое (всего восемнадцать) от нескольких строк до нескольких страниц зачеркнут или отчеркнут синим или красным карандашом, причем все зачеркнутые или отчеркнутые места последовательно перенумерованы. Часть текста от слов: «и даже самым присутствием детей», кончая: «или не пришла няня с ревущим ребенком», стр. 319, строки 17–33, помимо того что зачеркнута, снабжена следующим замечанием В. Г. Черткова: «Это рассуждение мужчины-эгоиста. В богатой обстановке дети изолированы, а в бедной, в хате, — жизнь детей со всеми мелочами вплетена нераздельно в общую жизнь, и всё это должно быть не тягота, а радость». Среди зачеркнутого Чертковым выделена одна фраза — «Всё ничтожно… Важны только доктора, клестир, температура». К ней, впереди ее, им дописаны слова: «Характер, нравственное воспитание, приучение к труду» и сделана пометка: «Эту фразу можно оставить — это характерно». Далее к зачеркнутой Чертковым части текста от слов: «Ведь в самом деле», кончая: «заплатить 100 рублей — она поверит», стр. 320, строки 21–41 им же сделана пометка: «растянутость и повторение».

Рукой Толстого сделаны следующие две поправки. После слов «обиделась и рассердилась», стр. 58, строка 27, дописано: Она встала, но; слова «стрѣляй, я не боюсь… Только всѣхъ убей» исправлены: Ну убивай, убивай, я не боюсь… Только всѣхъ, всѣхъ, и его, стр. 77, строка 22.

Эти исправления, несомненно, сделаны были после того, как в рукопись был нанесен второй текстовой слой, так как их нет в тексте литографированной редакции.

16. Рукопись ГТМ на 100 листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой и ею же пронумерованных. Исправлений рукой Толстого нет. Один лист и одна страница — чистые. Цыфрой 40 ошибочно пронумерованы два соседних листа, почему последняя цыфра нумерации — 99. Судя по типографским пометам и свинцовым пятнам, эта рукопись была в наборе: с нее набирался текст для первого русского издания повести, появившегося в тринадцатой части сочинений Толстого, М. 1891. Судя по тому, что рядом с заглавием, написанным по-русски, стоит и французский перевод его («Une sonate de Beethoven dédiée à Kreutzer»), этот список предназначался первоначально для отсылки Вогюэ, переведшему затем «Крейцерову сонату» на французский язык. Данная рукопись представляет собой копию рукописи, описанной под № 14, изобилующую ошибками и в некоторых случаях сознательными искажениями авторского текста.

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ «ПОСЛЕСЛОВИЯ» К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ»

За писание «Послесловия» к «Крейцеровой сонате» Толстой принялся, видимо, вскоре же после окончания работы над предпоследней, восьмой редакцией повести, вероятно, в конце октября 1889 г. В письме к В. Г. Черткову от 1 ноября этого года в ответ на его письма от 27 и 28 октября, благодаря за критические замечания по поводу «Крейцеровой сонаты» и в связи с его советом написать послесловие к повести, он пишет: «Я даже начал писать послесловие, ответ на вопрос: что думает сам автор о предмете рассказа. Я бы желал написать это. Как Бог даст» (AЧ). Толстой имеет здесь в виду начало работы над рукописью, описанной под № 1 и напечатанной на стр. 416–418. В конце ее собственноручная дата — «6 декабря». В таком случае между началом писания рукописи и окончанием ее прошло больше месяца. Как бы то ни было, несомненно, что рукопись эта была начата до того времени, как стали получаться обращенные к Толстому письма читателей по поводу повести. Это явствует из того, что в копии автографа, описанной под № 2, Толстой к переписанному началу «Послесловия» добавляет: «Так я писал прежде еще, чем рассказ этот стал известен и появились о нем суждения». Далее говорится о том, что суждения эти выражаются в письмах, получаемых автором по поводу повести. О получении же писем по поводу «Крейцеровой сонаты» Толстой записывает в дневник уже 7 ноября («Получаю письма, что «Крейцерова соната» действует»).

В упомянутом письме от 27 октября 1889 г. Чертков писал Толстому: «Следовало бы в заключение прибавить в какой-нибудь форме, например, от лица какой-нибудь новой личности, или от автора, или в виде письма от убийцы более всестороннее освещение вопроса, а именно сказать, что полное воздержание лучше всего, но только для тех, кто могут вместить. Посылаю выписки из разных писем. Слишком безусловное требование полного воздержания может оттолкнуть, вместо того чтобы привлечь. Если же полное воздержание показать как венец духовной жизни, то оно даже заманчиво, и вместе с тем становится очевидно обязательство законного супружеского сожития для тех, кто еще не может вместить полного воздержания» (АТ).

В первой же редакции «Послесловия» совет, данный Чертковым, принят Толстым во внимание, и об абсолютном целомудрии здесь Толстой говорит лишь как об идеале, к которому должен стремиться человек. Содержа в себе мысли, вошедшие в окончательную редакцию «Послесловия», «Послесловие» в этой самой ранней редакции, будучи значительно кратче по объему сравнительно со своей завершенной редакцией, не содержит в себе еще ряда конкретных положений, выводов и рассуждений, позднее вошедших в него.

В период работы над первой редакцией «Послесловия» в дневнике под 9 ноября 1889 г. в связи с этой работой сделана следующая запись, лишь частично затем использованная: «Думал, между прочим, для послесловия. Брак был прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к женщине установилось войною, пленом. Мужчина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же истинное — совсем обратное. Мужчина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться; женщина же (особенно познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мужчина, а женщина. Женщина может требовать этого потому, что для нее это не pflichtloser Genuss,[365] как для мужчины, а, напротив, она с болью отдается, не бояся, ожидает и боль, и страдание, и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак: сходятся, любя духовно друг друга, мужчина и женщина, и оба обещают друг другу, что если они будут иметь детей, то только друг с другом. Требование же плотского общения должно итти от нее, а не от него».

Набросав начерно «Послесловие», Толстой около двух месяцев не возвращался к этой работе. В письме к нему от 25 декабря Чертков вновь рекомендует написать к повести послесловие: «Очень важно, чтобы вы написали хотя бы коротенькое, но ясное послесловие, примиряющее и сводящее к единству все выраженные в разных местах отрывочные ваши мысли о брачной жизни» (АТ). В ответ на это 15 января 1890 г. Толстой писал Черткову: «Послесловие, хотя и начал писать, едва ли напишу… Мне тяжело теперь заниматься этим, да и просто не могу, a misunderstanding’oв[366] не минуешь» (AЧ).

Но, приехав в конце января в Ясную поляну, Чертков, видимо, вновь стал убеждать Толстого написать послесловие и для того, видимо, чтобы побудить его к дальнейшей работе, собственноручно переписал его черновой автограф. (См. описание рукописей № 2.) Он был исправлен Толстым, вероятно, после отъезда Черткова, должно быть, не ранее 14 января, судя по тому, что в цитированном выше письме к Черткову от 15 января Толстой так говорит о впечатлении Н. И. Стороженко от «Крейцеровой сонаты»: «Вчера только был Стороженко, издатель Юрьевского сборника, и читал и ничего не понял. Он видит пессимизм, и я не могу растолковатъ ему. С этим надо помириться». В исправленной же копии Черткова на 1-м листе рукой Толстого приписано: «говорится о цинизме, неприличии, о пессимизме,[367] мрачности этого рассказа».

Сделав в копии Черткова исправления, Толстой однако не удовлетворился написанным и почти целиком стал писать «Послесловие» заново, использовав из прежде написанного лишь исправленное начало. Работа эта закреплена в автографе, описанном под № 3. Однако эта вторая редакция «Послесловия» (см. стр. 419–424), видимо, не была доведена до конца и в части, написанной Толстым заново, в дальнейшем никак не использована. Существенная ее особенность в том, что она написана в более энергичном и приподнятом тоне, чем редакции предыдущая и последующие. В нее введено было обличение наших социальных порядков, затем зачеркнутое. В изложении отсутствуют следующие друг за другом положения и выводы из них, как это имеет место в последующих редакциях.

Видимо, писание второй редакции было начато вскоре же после того, как была исправлена копия первого чернового наброска, но не ранее 17 января 1890 г. В этот день Толстой записал в записную книжку: «К послесловию к «Крейцеровой сонате». Не от того, что я сошел с ума и не оттого, что не понимаю, а оттого, что это обличает. Мы живем в разладе мысли и слова и дела и ни в чем больше, как в половых сношениях. Во всем остальном можно, потому что виноваты не мы, поправить не можем мы, а тут только мы». Эта запись развита в рукописи, описанной под № 3.[368]

Но работа над второй редакцией «Послесловия» протекала у Толстого с большим трудом. В дневнике под 29 и 30 января он записывает:,Все эти дни тщетно пытался писать послесловие к «Крейцеровой сонате»“. На следующий день он пишет Черткову: «Не знаю, напишу ли послесловие. Хочу, но не знаю» (AЧ). 3 февраля в дневнике записано: «Встал рано, пришла ясная мысль о послесловии, но не писалось». В тот же день там же отмечено: «Писал послесловие. Мысли верные, но нет энергии писать». На следующий день, 4 февраля, Толстой уехал на несколько дней в Пирогово к брату и там продолжал работу над «Послесловием». В дневнике в этот день записано: «Много хорошего думалось к послесловию. Записал в книжечке».[369] 5 февраля там же следующая запись: «Всё утро бился с «Послесловием». Да, в евангелии нет указания на брак, есть отрицание его, есть противодействие разврату вожделения и развода для тех, которые уже находятся в браке, но учреждения брака, как говорит это церковь, нет и помина. Ничего, кроме нелепого чуда Каны, которое утверждает брак столько же, сколько посещение Закхея утверждает собирание податей».[370]

Большую часть февраля Толстой проболел, и зa это время в его дневнике — неоднократные жалобы на свое бездействие и на то, что писание у него не идет. 24 февраля, наконец, он записывает в дневник: «Пробовал писать послесловие». Вероятно, тут идет речь об отделке и дополнении ранее написанного. Между тем Чертков в письме от 4 марта вновь настойчиво просил Толстого окончить набросанное ранее «Послесловие». Вскоре после этого Толстой получил от некоего В. П. Прохорова письмо, датированное 6 марта и посланное в двух экземплярах — один в Ясную поляну, другой в Москву (корреспондент не знал точно тогдашнего местопребывания Толстого). В этом письме Прохоров писал следующее:

«Прочитав «Крейцерову сонату», автор которой, как мне сказали, вы, я не мог хорошенько уяснить себе тех соображений, которые там высказываются относительно брака. Между тем этот вопрос в настоящую минуту для меня весьма интересен и даже важен. Поэтому я хотел бы вас просить, не будете ли вы так любезны письменно сообщить мне основную мысль этой повести с краткими пояснениями или же поручить сделать это кому-нибудь из своих близких. Этим вы окажете мне громаднейшую услугу, которая, быть может, существенным образом отразится на всей последующей моей жизни. Хотя свободного времени у вас, вероятно, очень мало, я всё-таки решаюсь беспокоить вас своей просьбой, в надежде, что вы не откажетесь исполнить ее именно в виду той пользы, которую окажете мне своим ответом. Если вы сочтете почему-либо бесполезным отвечать мне, то, во всяком случае, усердно прошу вас — напишите мне про это, чтобы я знал, почему не получаю ответа. Я сознаю, что не имею решительно никакого права даже и просить у вас ответа, но надежда на то, что этот ответ даст, быть может, совершенно другое направление моей жизни, заставляет меня делать это» (АТ).

В связи с получением этого письма Толстой записал в дневник под 11 марта: «Думал о послесловии в форме ответа на письмо Прок.[371] 1) Не могу ответить, как вам итти в Москву, не зная, где вы. 2) Есть три положения, и с первого не видно того, что видно со 2-го, а со 2-го не видно того, что видно с 3-го, с 3-го же видно и то, что видно со второго и с первого. Не могу я близорукому дать впереди точку направления, которую я вижу, но он не видит. Цель — 1) сам, 2) люди, 3) Бог. Беда думать служить Богу, людям, когда все силы души направлены на служение себе, и думать служить Богу, когда все силы души направлены на служение себе и людям. Надо не итти выше требований своего сознания и не ниже». Еще раньше, под 8 марта, в дневнике записано: «Читал Лескова, письма. Много о «Крейцеровой сонате». Спрашивают: чтò же следует. Надо послесловие, а не могу».

Видимо, вскоре после этого Толстой начерно набросал «Послесловие в форме ответа Прохорову (рукопись № 7, текст ее напечатан на стр.425–427)». 14 марта 1890 г. М. Л. Толстая писала В. Г. Черткову о работе отца: «Он всё хочет писать послесловие, но не соберется с силами. Он хочет ответить одному человеку, который спрашивает его, какая основная мысль «Крейцеровой сонаты», и это то письмо, вероятно, и будет послесловие» (AЧ). Но, вероятно, потому, что эта — третья редакция статьи по своему изложению носила характер специфически личного обращения, Толстой не закончил ее и отбросил, использовав высказанные в ней мысли при последующих попытках писать послесловие. На письмо Прохорова Толстой сам, очевидно, не ответил, но, судя по тому, что на обоих экземплярах этого письма рукой М. Л. Толстой сделана пометка «отвечено», ответ адресату, по поручению Льва Николаевича, был написан М. Л. Толстой. Под 16 марта в дневнике записано: «Утром попытался писать послесловие — не пошло».

Неудовлетворенный и начатой третьей редакцией «Послесловия», Толстой начал писание четвертой ее редакции. Под 21 марта он записываем в дневник: «Стал писать послесловие; нет охоты». 25 марта — «Докончил послесловие. Кажется, слабо». Вероятно, этим числом нужно датировать окончание работы над рукописью № 8. В дальнейшем шла обработка и переделка четвертой редакции. Работа эта закреплена в рукописях №№ 9–16 и частично № 17. К ней относится дневниковая запись 28 марта: «Поправлял послесловие». В тот же день Толстой писал И. И. Горбунову: «Моя работа не подвигается, хотя отложил все другие. Во-первых, нездоров всё, а во-вторых, нельзя об этом говорить кое-как. Тут невольно возникло для меня важное и новое соображение, а именно о том, что христианское учение не определяет форм жизни, а только во всех отношениях человека указывает идеал, направление; то же и в половом вопросе» (ГТМ). Далее развиваются мысли, выраженные в «Послесловии» и между прочим используется сравнение идеала целомудрия с высокой колокольней, невидимой человеку невысокого роста. Это сравнение впервые было употреблено в неоконченной третьей редакции в форме письма к Прохорову[372] и затем дважды использовано в черновых вариантах «Послесловия». 31-м марта датирована рукой Толстого рукопись № 9.

В дальнейшем ускорить работу над окончанием «Послесловия» побудил Толстого приезд в Ясную поляну датского переводчика П. Г. Ганзена, который намерен был увезти с собой готовую уже статью. Ганзен пробыл в Ясной поляне с 1 по 6 апреля и за это время пять paз сам переписывал исправленные каждый раз Толстым копии «Послесловия».[373] В дневниковых записях 1, 2, 3, 4 и 5 апреля Толстой отмечает работу над «Послесловием». 7 апреля он записывает в дневник: «Вчера, 6 апреля, утром дописывал, поправлял послесловие. Только что расписался и вполне уяснил себе». 6-м апреля рукой П. Г. Ганзена датирована рукопись № 16, дважды исправленная рукой Толстого. После первой авторской правки с нее снята была Ганзеном копия, которая стала распространяться в списках в литографированных и гектографированных изданиях.

Работа над четвертой редакцией, как это явствует из большого числа рукописей, к ней относящихся, была очень интенсивна. Она сводилась преимущественно к углублению высказанных ранее мыслей и к приведению новых аргументов в пользу той основной точки зрения, которая защищается в «Послесловии». Окончательно были установлены пять положений, вытекающих из повести, и соответствующие им выводы. Абсолютное целомудрие, как конечный идеал человечества, было подчеркнуто категоричнее, чем в предшествующих редакциях; обстоятельнее сказано о различии христианского воззрения на жизненные вопросы, в частности на брак, от воззрений нехристианских религий и подчеркнуто противоречие между учением о браке Христа и учением церкви. Конечный вывод тот, что «христианского брака никогда не было и не может быть».

Уехав из Ясной поляны, П. Г. Ганзен, не успев переписать последней исправленной Толстым рукописи «Послесловия», увез ее с собой в Петербург, чтобы, переписавши там, сейчас же вернуть ее Толстому. Но не дожидаясь возвращения рукописи, Толстой продолжал работу над «Послесловием», написав к нему большое дополнение, позднее приложенное к концу рукописи № 17 и вновь подвергшееся исправлениям. 7 апреля он записывает в дневник: «Много записал к послесловию», а 8 числа того же месяца пишет Черткову: «К послесловию» нужно много прибавить и разъясить. Не знаю, удастся ли» (AЧ).

В записи от 7 апреля, видимо, как раз и идет речь о дополнении к «Послесловию», начиная от слов: «Но всё это общие рассуждения», стр. 88, строка 24, где говорится о том, что нельзя принижать идеал Христа до сил и возможностей среднего человека, не могущего вместить требования полного целомудрия. В дальнейшем шла работа над отделкой этой новой — пятой по счету редакции «Послесловия» с указанным дополнением. Записи об этой работе, закрепленной в рукописях №№ 17 и 19–23—в дневнике под 14, 17, 18, 20–24 апреля. 24 апреля записано: «Утро опять писал, окончил». Толстой торопился закончить работу над «Послесловием», чтобы передать ее Черткову через уезжавшего в Петербург И. И. Горбунова, переписавшего последние его копии и специально для этого задержавшегося в Ясной поляне на два лишних дня. (Черткову «Послесловие» посылалось с тем, чтобы он передал его переводчикам — англо-американскому Диллону и датскому Ганзену.) 25 апреля Толстой пишет П. Г. Ганзену: «Послесловие я опять перерабатывал, и кажется, что оно улучшилось. И кажется тоже, что я уже не в силах более его переделывать».

В дневнике под 25–30 апреля Толстой в связи с «Послесловием» сделал еще такую запись: «К послесловию. Если же пал или пала, то знать, что искупления этого греха нет иного, как освободиться вместе от соблазна похоти и 2) воспитать детей — слуг Богу. 3) Тщеславие есть первое самое грубое орудие совершенствования — орудие против животной похоти. Но потом надо лечиться от лекарства. И это трудно. Боголюбие — больше не знаю». Но первый и второй пункт этой записи развиты в самом начале работы над последней редакцией «Послесловия»: пункт же третий в тексте «Послесловия» не находит себе соответствия.

Дополнение к «Послесловию» написано было, видимо, как возражение Черткову и другим корреспондентам Толстого, говорившим о необходимости указать для большинства людей, не могущих итти по пути абсолютного целомудрия, законность нравственного брака. Уже после того, как это дополнение было начерно написано, Толстой получил от Черткова большое письмо, датированное 12-м апреля, в котором еще раз подробно аргументировалась необходимость такого компромиссного решения вопроса (АТ). В ответ на это письмо Толстой написал Черткову 18 апреля: «Получил ваше письмо и читал с начала[374] и со всем сказанным вполне согласен, но еще кое-что нужно» (AЧ). Однако, несмотря на заявленное согласие с доводами Черткова, он, очевидно еще раз обдумавши вопрос, не изменил своей точки зрения на существо брака. Отвечая на письмо Толстого, Чертков писал: «Пожалуйста, пришлите мне поскорее какое-нибудь окончание «Послесловия» в смысле содержания моего письма, с которым вы согласны. Оба переводчика — англо-американский Диллон и датский Ганзен хотят на этих днях отослать «Послесловие» в том виде, в каком привез его сюда Ганзен. Поторопитесь же прислать мне хоть полстранички или несколько строк, принимающие во внимание законность нравственного брака для тех сотен миллионов современных людей, которые еще не поднялись до уровня возможно более целомудренного брака. Если вы этого не сделаете, и «Послесловие» разойдется по миру без этой прибавки, то миллионы современных людей, еще живых во плоти, будут оттолкнуты от жизни Христа, а не привлечены к ней» (АТ).

Вместе с рукописью «Послесловия» Толстой передал Черткову через И. И. Горбунова письмо от 25 апреля, в котором просил Черткова не сердиться за свои вины перед ним. Одна из этих вин — «то, что я не мог в «Послесловии» сделать то, что вы хотите и на чем настаиваете, как бы реабилитацию честного брака. Нет такого брака. Но, впрочем, вы увидите» (AЧ). Далее Толстой пишет: «Я не то что доволен послесловием. И форма изложения, и порядок, и мера всё неверно, но мысли, высказанные там, верны, искренни, и я с величайшим напряжением и радостью открывал их». Письмо заканчивается припиской: «Послесловие не присылайте больше мне. Я думаю, что теперь я только буду портить. Если что нескладно, исправляйте с Ваней».[375]

После того как рукопись «Послесловия» была отослана в Петербург, Толстой решил сделать в ней еще две поправки. В письме к Черткову от 4 мая 1890 г. он писал: «В послесловии вычеркните слова «как говорит Матью Арнольд», если помните, где они стоят, и успеете. То же и насчет начала хотел вас просить решить: какое оставить начало — прежнее или теперешнее. Теперешнее как будто нескладно» (AЧ). Слова «методе, как говорит Матью Арнольд» следовали после слов: «а в развитии способа руководства людей», стр. 86, строка 13. Что же касается упоминания о начале, то под «теперешним» нужно понимать начало в диалогической форме: «Читали ли вы последнюю повесть Толстого?» и т. д., написанное в самом раннем автографе, затем упраздненное и замененное другим, более кратким: «Я получил и получаю много писем» и т. д. и потом вновь восстановленное. «Прежнее» начало, таким образом, — то, которое читается в предпоследней редакции «Послесловия»: «Я получил и получаю много писем» (подробнее см. в описании рукописи № 24).

Сделав в тексте «Послесловия» поправки, о которых просил Толстой, Чертков послал Толстому список рукописи № 23. В сопроводительном письме от 11 июня 1890 г. он писал: «Посылаю вам, наконец, список вашего «Послесловия» с теми поправками, которые вы просили меня внести в открытом письме» (АТ).[376] Это, видимо, тот список, от которого сохранился всего лишь один лист, описанный под № 24. Как указано в описании рукописей, текст списка «Послесловия», переписанного рукой С. А. Толстой (рукопись № 25), содержа в себе несколько ошибок и пропусков, сделанных явно по рассеянности, заключает в себе, по сравнению с последней дошедшей до нас авторизованной рукописью «Послесловия», много разночтений, большей частью словарных, которые являются намеренными. Мы не имеем оснований думать, что они являются результатом вмешательства Черткова: во-первых, Чертков никогда не делал в рукописях Толстого сколько-нибудь существенных исправлений, даже словарных, не санкционированных Толстым, во-вторых, в письме Черткова от 11 июня прямо говорится о том, что им сделаны лишь те поправки, о которых Толстой писал в открытом письме, т. е. в письме от 4 мая. Нет также никаких оснований предполагать, что поправки были сделаны С. А. Толстой. Остается решить, что они были сделаны самим Толстым после того, как получен был список, присланный Чертковым, т. е. после 11 июня, и, вероятно, в этом самом утраченном, кроме первого листа, списке. (Другого списка последней редакции «Послесловия» в Ясной поляне не было, и М. Л. Толстая в своем письме потому то и просила Черткова поторопиться выслать список с последней авторизованной рукописи, увезенной в Петербург И. И. Горбуновым.) Судя по дате, проставленной С. А. Толстой на обложке списка, сделанного ее рукой и сданного в набор (рукопись № 25), последние исправления в тексте «Послесловия» сделаны были Толстым не позднее 23 ноября 1890 г. Исправления эти однако не настолько существенны, чтобы в связи с ними можно было говорить о новой редакции «Послесловия».

Значительно ранее, чем «Послесловие» было отделано, оно стало распространяться в рукописных, литографированных и гектографированных списках в предпоследней, четвертой редакции, датированной 6 апреля 1890 г. — частью отдельно, а большей частью в соединении с предпоследней, восьмой редакцией «Крейцеровой сонаты». Все эти списки восходят к копии, привезенной П. Г. Ганзеном из Ясной поляны в Петербург и в большей или меньшей мере заключают в себе искажения текста предпоследней редакции «Послесловия». По одному из таких списков «Послесловие» в этой редакции было напечатано вместе с текстом «Крейцеровой сонаты» в предпоследней, восьмой редакции — в Берлине (Stuhr’sche Buch und Kunsthandlung). На обложке значится: «Граф Л. Толстой. Крейцерова соната, с послесловием автора. Новое издание, пересмотренное и исправленное А. Н.» и т. д. (см. выше, стр. 590).

В последней редакции, без цензурных пропусков, «Послесловие» впервые напечатано отдельным изданием в Берлине: «Послесловие к «Крейцеровой сонате». Издание по исправленной рукописи последней редакции». Берлин, 1890, Вальтер Циммерман, и в соединении с «Крейцеровой сонатой» — во втором издании повести берлинского библиографического бюро, Берлин, 1890, и в издании М. К. Элпидина, Женева, 1890. Все эти издания восходят к исправленному в последний раз Толстым, но не дошедшему до нас авторизованному тексту «Послесловия». Судя по тому, что в этих изданиях отсутствует большая часть ошибок, сделанных по рассеянности в списке С. А. Толстой (рукопись № 25), посредствующим звеном между последней, не дошедшей до нас авторизованной рукописью «Послесловия» и текстом этих изданий был не этот список, а какой-то другой или другие, более исправный или исправные, чем список С. А. Толстой. Тексты «Послесловия», напечатанные во втором издании берлинского библиографического бюро и в издании М. К. Элпидина, совершенно совпадают друг с другом, в тексте же отдельного издания есть по сравнению с двумя предыдущими несколько словарных разночтений, объясняемых, видимо, тем, что оно восходит не к тому списку, к которому восходят первые два издания.

Судя по записи С. А. Толстой в ее ненапечатанной автобиографии «Моя жизнь», «Послесловие» первоначально предполагалось напечатать в журнале «Вопросы философии и психологии». Софья Андреевна записывает в октябре 1890 г.: «Послесловие к «Крейцеровой сонате» было отослано в Москву, и Михаил Александрович Стахович писал, что журнал «Вопросы философии» заручился обещанием цензурного комитета пропустить «Послесловие». Об этом особенно хлопотал князь Цертелев».[377] Среди писем к Толстому Н. Я. Грота, редактора журнала «Вопросы философии и психологии», хранящихся в АТ, нет таких, в которых шла бы речь о «Послесловии». Но весьма вероятно, что «Послесловие» предположено было напечатать в этом журнале: еще в письме от 26 сентября 1889 г. (АТ) Н. Я. Грот просил Толстого дать ему для журнала «Крейцерову сонату». Что помешало «Послесловию» появиться в «Вопросах философии и психологии», мы не знаем, за неимением данных. В конце концов «Послесловие» в отношении печатания разделило судьбу «Крейцеровой сонаты» и в России впервые появилось в тринадцатой части сочинений (М. 1891 г.) (Подробнее см. выше, стр. 593–595). Здесь оно напечатано, как сказано выше, по неавторизованному списку, написанному рукой С. А. Толстой (рукопись № 25) и заключающему в себе ряд явных ошибок, сделанных переписчицей по рассеянности. Корректура «Послесловия» правилась С. А. Толстой без участия Толстого, и в ней исправлены лишь явные ошибки, попавшие в рукопись, но и пропущено несколько опечаток. В печатный текст не попал ряд мест, в списке отчеркнутых или взятых в скобки красным карандашом. Вероятно, эти отметки рискованных в цензурном отношении мест сделаны были С. А. Толстой. Думаем так потому, что вместо взятых в скобки слов «церковного, ложно называемого христианским», стр. 85, строка 13, ее рукой написано «и других». Вероятно, также С. А. Толстой в корректуре по цензурным соображениям были исключены слово «единственный» во фразе: «правительства, единственный смысл которых», стр. 79, строки 18–19 и слова «крестись и причащайся», стр. 85, строки 10–12, а слова «совершается за деньги духовенством известная церемония», стр. 87, строка 14, исправлены на «совершается духовенством известный обряд».

В дальнейшем во всех изданиях сочинений Толстого, принадлежавших С. А. Толстой, до двенадцатого издания 1911 года, текст «Послесловия» перепечатывался механически, с исправлением лишь нескольких второстепенных опечаток. Лишь в двенадцатом ее издании больше половины ошибок, допущенных Софьей Андреевной по рассеянности, было исправлено, но все пропуски, обусловленные цензурными соображениями, сохранились и в этом издании. Здесь, кроме того, увеличено количество абзацев. Текст «Послесловия» в издании сочинений под редакцией П. И. Бирюкова представляет собой перепечатку текста двенадцатого издания.

В 1901 г. в издании «Свободного слова» в Англии (Christchurch) вышла брошюра «О половом вопросе. Мысли Л. Н. Толстого, собранные Владимиром Чертковым». В ней, среди другого материала, напечатан текст «Послесловия» без цензурных пропусков и с исправлением, но не систематическим, ошибок предыдущих изданий. В 1906 г. эта брошюра полностью была перепечатана в февральской книжке журнала «Всемирный вестник» (отдельный оттиск — Спб. 1906).

В собраниях художественных произведений Толстого, изданных Государственным издательством (т. XII, М. — Л. 1928, и т. X, приложение к журналу «Огонек», М. 1928) текст «Послесловия» представляет собой случайную комбинацию текста тринадцатой части издания 1891 г. и двенадцатой части издания 1911 г. Все цензурные пропуски сохранились и в этих изданиях.

Таким образом до настоящего издания, текст «Послесловия» без цензурных изъятий в России был напечатан лишь однажды в сборнике мыслей Толстого о половом вопросе, выпущенном в 1906 г. журналом «Всемирный вестник».

Печатая «Послесловие» в настоящем издании, отправляемся от списка, сделанного рукой С. А. Толстой, описанного под № 25, с которого производился набор статьи в тринадцатой части издания 1891 г.: этот список генетически ближе всего стоит к последней, недошедшей до нас авторизованной рукописи «Послесловия». Ошибки его исправляем по последней дошедшей до нас авторизованной рукописи, описанной под № 23. Ошибки, сделанные в списке С. А. Толстой, устанавливаются путем привлечения к сравнению с рукописями №№ 23 и 25 упомянутых выше заграничных изданий «Послесловия»; совпадение чтений этих изданий с чтениями той или другой рукописи определяет правильное чтение в виду того, что, как сказано выше, заграничные издания восходят к списку последней, не дошедшей до нас авторизованной рукописи «Послесловия» и независимы от списка С. А. Толстой.

Все цензурные пропуски восстанавливаются.

В результате в печатный текст сравнительно с рукописью № 25 вносим следующие исправления.[378]

*Стр. 79, строка 11, после слов: «что половое общение» добавляем: «есть дело необходимое для здоровья и что так как женитьба есть дело не всегда возможное, то и половое общение».

*Стр. 80, строка 22, печатаем: «найдет вокруг себя сотни» вместо «найдет около себя сотни».

*Стр. 81, строки 12–13, печатаем: «в обычай и привычку» вместо «в обычай, привычку».

*Стр. 26, строка 16, печатаем: «и для воспитания» вместо «а для воспитания».

Стр. 83, строка 10, печатаем: «достижение» вместо «достижения».

*Стр. 84, строки 14–15, печатаем: «он бы перестал быть» вместо «он перестал бы быть».

Стр. 84, строки 35–36, печатаем: «Как есть два способа указания пути ищущему указания путешественнику» вместо: «Как есть два способа указания пути путешественнику».

Стр. 84, строка 36, печатаем: «так есть и два способа» вместо «так есть два способа».

*Стр. 85, строки 6–7, печатаем: «которые он должен и которых не должен делать» вместо «которых он должен и не должен делать».

Стр. 85, строка 9, после слов: «отдавай десятину бедным» добавляем: «не прелюбодействуй». Эти слова не вошли ни в одно из печатных изданий; они в рукописи № 23 зачеркнуты Толстым, но затем волнистой чертой под ними восстановлены. Очевидно, переписчики рукописи не обратили внимания на последнее обстоятельство и потому этих слов не переписали.

Стр. 85, строка 21, печатаем: «как Отец ваш небесный» вместо «как совершенен Отец ваш небесный».

Стр. 85, строка 24, печатаем: «видно одно отклонение» вместо «видно только одно отклонение».

Стр. 86, строка 8, печатаем: «не видя позади» вместо «не видя назади».

Стр. 86, строка 20, печатаем: «называемое церковным христианским учением» вместо «называемое церковно-христианским учением».

Стр. 86, строка 39, печатаем: «не видят» вместо «не видя».

*Стр. 87, строка 8, печатаем: «наложничество, многоженство» вместо «наложничество, и многоженство, и многомужество».

Стр. 87, строка 22, перед словом «христианами» добавляем: «истинными». Это слово не вошло ни в одно из печатных изданий; оно в рукописи № 23 зачеркнуто Толстым, но затем восстановлено волнистой чертой под ним.

*Стр. 88, строка 14, печатаем: «а мысли эти противоречат» вместо «а мысли эти противоречивы».

Стр. 89, строки 31–32, печатаем: «что он видит» вместо «что видит».

Стр. 91, строка 22, печатаем: «А то ведь это всё равно» вместо «А это ведь всё равно».

Стр. 91, строка 25, печатаем: «такой человек» вместо «тот человек».

Стр. 91, строка 36, печатаем: «тем нужнее мне совершенный образец» вместо «тем совершеннее мне нужен образец».

*Стр. 92, строка 12, печатаем: «А и то и другое» вместо «И то и другое».

По тем же основаниям, по каким печатаем варианты предпоследней, восьмой редакции «Крейцеровой сонаты», печатаем в сопоставлении с окончательной редакцией «Послесловия» и варианты предпоследней, четвертой его редакции, называя ее общо также литографированной редакцией. Так как и она не закреплена сплошь в какой-либо одной рукописи, то устанавливаем ее путем сопоставления ряда литографированных изданий с текстом рукописи № 18, представляющей собой, как указано при описании этой рукописи, наиболее авторитетный из дошедших до нас списков «Послесловия» в его предпоследней редакции. Текст же рукописи № 18, в свою очередь, контролируем и исправляем при помощи предшествующих ей автографических текстов.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ, ОТНОСЯЩИХСЯ К „ПОСЛЕСЛОВИЮ К «КРЕЙЦЕРОВОЙ СОНАТЕ»“

Рукописи, относящиеся к „Послесловию к «Крейцеровой сонате»“ хранятся в Архиве Толстого в Публичной библиотеке СССР имени В. И. Ленина (сокр. АТ), папка 51, и в Государственном Толстовском музее в Москве (сокр. ГТМ), Архив В. Г. Черткова, папка 15.

1. Автограф ГТМ на 2 листах большого почтового формата, исписанных с обеих сторон. Заглавие: «Послесловие». В конце собственноручная подпись «Л. Т.» и дата «6 Д[екабря].» Самая ранняя, редакция «Послесловия». Печатаем ее полностью.

Впервые опубликована в книге «Лев Толстой. Неизданные тексты», стр. 77–80.

2. Рукопись АТ на 5 листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой В. Г. Черткова, с исправлениями рукой Толстого. Один лист чистый, один (с началом текста) перенесен сначала в рукопись № 3, а затем в рукопись № 8. Копия предыдущей рукописи. Начало: «какъ на предметъ наслажденія». Конец: «въ одно и то же время». Авторские исправления — преимущественно стилистического характера. Весь материал данной рукописи в процессе дальнейшей работы отброшен.

3. Автограф АТ на 7 листах в 4°, исписанных с обеих сторон, кроме двух последних, оборотные страницы которых частично писаны посторонней рукой и заключает в себе текст прошения, видимо, от лица какого-то крестьянина на имя мирового судьи Крапивенского уезда В. А. Хомякова. Текст автографа, сильно исчерканный, является продолжением текста, написанного на 1-м листе, первоначально входившем в состав рукописи № 2, а затем перенесенном в рукопись № 8. Вместе с предшествовавшим автографу текстом этого листа печатаем его в отделе черновых текстов, так как в процессе дальнейшей работы он был отброшен. Данный текст — вторая, повидимому незавершенная, редакция «Послесловия».

4. Автограф ГТМ на 1 листе в 4°, исписанном с одной стороны. Начало продолжения текста, написанного на 1-м листе, входившем вначале в состав рукописи № 2, а затем перенесенном в рукопись № 8. Продолжение это было написано до авторского исправления этого листа и примыкает к следующим, впоследствии зачеркнутым словам: «чтобы неизбѣжно придти къ тѣмъ же мыслямъ, къ которымъ пришелъ и я». Печатаем его в вариантах (№ 1).

5. Рукопись АТ на 2 листах в 4°, исписанных с одной стороны рукой В. Г. Черткова. Копия предыдущей со стилистическими поправками рукой Толстого и с началом продолжения текста копии его же рукой на обороте 2-го листа (8½ строк). Начало: «Мысли же эти очень просты». Конец: «устанавливаемому нравственному закону».

6. Автограф ГТМ на 1 клочке бумаги, на котором написано:

Практическіе же выводы, которые неизбѣжно вытекаютъ изъ этихъ положеній, слѣдующіе. Если правда, что половая похоть есть животное чувство, унижающее человѣка, то 1)

Видимо, это начало продолжения текста автографа, описанного под № 1, или копии его, описанной под № 2.

7. Автограф АТ на 4 листах в 4°, исписанных с обеих сторон, с большим количеством поправок и зачеркиваний. Неоконченное письмо без обращения, написанное в связи с письмом к Толстому В. П. Прохорова, обратившемуся к нему в письме от 6 марта 1890 г. с просьбой разъяснить ему взгляды на брак, выраженные в «Крейцеровой сонате». В начале письма набросан его план:

Что думаетъ авторъ о томъ, что говоритъ Позднышевъ? Изъ высказываемаго Позднышевымъ что принадлежитъ автору, что вымышленному лицу? Что хотѣлъ сказать авторъ этимъ разсказомъ?

Вслед за этим начата и не окончена фраза:

Авторъ хотѣлъ сказать вотъ что: 1) что въ числѣ

Далее следует самое письмо, которое печатаем в отделе черновых текстов. Об этом своем письме Толстой записал в дневнике под 11 марта 1890 г. «Думал о «Послесловии» в форме ответа на письмо Прох[орова]».[379]

8. Рукопись АТ на 8 листах в 4°, исписанных, кроме последнего, с обеих сторон. Начало: «Читали вы послѣднюю повѣсть Толстого?» Конец: «и въ холостой и въ женатой жизни». 1-й лист, исписанный рукой Черткова и сильно исправленный рукой Толстого, перенесен сюда окончательно из рукописи № 2; на остальных листах рукой Толстого заново написан текст, продолжающий текст 1-го листа. Нумерована рукой Толстого преимущественно по четвертушкам. В начале 1-й страницы листа, с которого начинается автограф, рукой Толстого написан зачеркнутый текст телеграммы: «Петербург. Лиговка 31. Николаю Ге. Буду дома только второго марта. Толстой». На оборотной, незаполненной текстом странице последнего листа, также рукой Толстого, написано: основа всего: смотрѣть какъ на удовольствіе. Текст данной рукописи представляет собой таким образом почти заново написанную редакцию «Послесловия». От текста окончательной редакции он отличается, главным образом, большей краткостью во второй своей части, после того, как изложены выводы из тех положений, которые вытекают из рассказа. Отсюда извлекаем вариант № 2.

9. Рукопись АТ на 13 листах в 4°, исписанных, большею частью, с обеих сторон рукой А. М. Новикова и Толстого. Вложена в коричневую тетрадочную обложку, на которой рукой М. Л. Толстой написано: «Послесловие к «Крейцеровой сонате». 31 марта». Начало: «Читали ли вы послѣднюю повѣсть Толстого?» Конец: «по отношенію къ вопросу о бракѣ». Исписанное Новиковым (на 11 листах) — сильно исправленная и исчерканная рукой Толстого копия предыдущей рукописи; написанное Толстым (на двух отдельных листах, на чистой половине страницы и на обороте листа с копией) — вставки и дополнения к тексту копии. Рукою же Толстого на полях сделан ряд приписок и вставок, затем в большом числе зачеркнутых. Рукопись датирована и подписана рукой Толстого: «31 Мартъ 1890, Ясная Поляна. Левъ Толстой». Извлекаем из нее варианты №№ 3 и 4.

10. Рукопись АТ на 2 листах в 4°. Первый лист исписан с обеих сторон, на втором листе исписана лишь одна сторона. Начало: «3) то, что такъ какъ въ нашемъ обществѣ». Конец: «для воздѣйствія на чувственность мущинъ». В начале рукой А. Н. Дунаева написано 7½ строк, вероятно под диктовку Толстого, начала 3-го вывода из рассказа, затем рукой Толстого этот текст частью исправлен, частью зачеркнут, и к нему написано его же рукой продолжение. Получился таким образом новый текст третьего вывода взамен соответствующего текста предыдущей рукописи.

11. Рукопись АТ на 35 нумерованных листах в 4°, исписанных рукой М. Л. и Т. Л. Толстых и исправленных рукой Толстого. Вложена в синюю тетрадочную обложку, на которой рукой М. Л. Толстой написано «Послесловие». Начало: «Читали ли вы послѣднюю повѣсть Толстого» Конец: «съ ученіемъ, которое мы исповѣдуемъ». В своей первоначальной основе она представляет собой копию рукописи, описанной под № 9, за исключением текста 3-го вывода, который переписан по рукописи № 10. После того как копия была исправлена, отдельные, особенно испещренные поправками листы и части листов заменены копиями, подклеенными на их место, а вынутые листы и части их частью приклеены к оборотным чистым страницам этой же рукописи, частью (5 листов, из них один чистый) просто вложены в нее. На одном из вложенных листов рукой М. Л. Толстой переписана с рукописи № 9 дата 31 марта 1890 г. На замененном же листе ее же рукой дата 2 апреля 1890 г. Исправления в рукописи сделаны в направлении к тексту предпоследней редакции «Послесловия». Важнейшие из них следующие. После слов: «найдетъ вокругъ себя сотни», стр. 80, строка 22, зачеркнуто в изъятой части листа:

Отговорокъ же въ невозможности воздержанія не можетъ быть и потому, что при такой невозможности есть всегда выходъ женитьбы. Все дѣло только въ томъ, чтò признавать болѣе важнымъ: нравственную чистоту жизни или внѣшнее положеніе.

Вариант № 4 в изъятых листах переделан так, как он читается в варианте № 5. В копии этих листов он зачеркнут, и вместо него написан вариант, который печатаем под № 6.

12. Рукопись АТ на 19 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных большею частью с обеих сторон рукой П. Г. Ганзена, А. Н. Дунаева, М. Л. и С. А. Толстых и исправленных рукой Толстого. Исправления, кроме того (по рукописи № 13), сделаны рукой М. Л. Толстой (на двух отдельных вставках). Рукой Ганзена, видимо под диктовку, написан текст вставки к 11-й странице. Начало: «Читали ли вы послѣднюю повѣсть Толстого?» Конец: «не переставая будетъ освобождаться». Рукопись заключена в обложку, на которой рукой М. Л. Толстой написано: «Послесловие. Черновое». Она представляет собой копию окончательного текста рукописи, описанной под № 11. Текст на страницах 15–18, в котором сделаны рукой Толстого большие перестановки, наново частично переписан рукой С. А. Толстой, и переписанные части текста на этих страницах зачеркнуты. Дата 2 апреля повторена. В тексте рукописи приведены выдержки двух писем по поводу «Крейцеровой сонаты», переписанные рукой М. Л. Толстой — одно — молодого человека, другое — пожилого. Исправления — дальнейший этап в направлении к тексту предпоследней (литографированной) редакции «Послесловия». Из рукописи извлекаем варианты №№ 7 и 8.

13. Рукопись ГТМ на 3 нумерованных листах в 4°, исписанных с одной стороны рукой С. А. Толстой и исправленных рукой Толстого. Заглавие: «Послѣсловіе». Начало: «Читали ли вы послѣднюю повѣсть Толстого?». Конец: «когда приходится высказывать». Вместе с рукописью, описанной под № 14, началом которой данная рукопись является, она представляет собой копию рукописи № 12. Значительная часть текста, в том числе текст писем, Толстым отчеркнут с пометкой «пр[опустить]». Затем все 3 листа, а также 4-й, не сохранившийся, были из рукописи № 14 исключены.

14. Рукопись АТ на 19 нумерованных по листам и по страницам (5–32) листах в 4°, исписанных частью с одной стороны, частью с обеих, вперемежку рукой С. А. Толстой, П. Г. Ганзена, А. Н. Дунаева и Т. Л. Толстой и исправленных рукой Толстого. Нумерация начинается с цыфры 5, так как 4 листа (из которых один утрачен), исключены из рукописи (см. описание предыдущей рукописи). Как сказано выше, вместе с исключенными листами данная рукопись — копия рукописи, описанной под № 12. Вслед за заглавием, написанным рукой Толстого, — «Послѣсловіе», начало: «Я получилъ и получаю много писемъ». Конец: «съ ученіемъ, которое мы исповѣдуемъ». Исправления еще больше приближают текст рукописи к тексту предпоследней редакции. Извлекаем из нее вариант № 9.

15. Рукопись АТ на 12 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных, кроме последнего, с обеих сторон рукой П. Г. Ганзена и исправленных рукой Толстого. Начало: «Я получилъ и получаю много писемъ». Конец: «то, къ чему онъ долженъ стремиться». Датирована рукой переписчика 1–5 апреля 1890 г. На обложке рукой М. Л. Толстой написано: «Послесловие. 5 апрель». Копия предыдущей рукописи. В результате авторских исправлений текст данной рукописи очень приблизился к тексту предпоследней редакции. Существенных вариантов в рукописи нет.

16. Рукопись АТ на 6 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных, кроме последнего листа, с обеих сторон рукой П. Г. Ганзена и исправленных рукой Толстого. Начало: «Я получилъ и получаю много писемъ». Конец: «то, къ чему онъ долженъ стремиться». Датирована рукой переписчика 5 апреля 1890 г. Та же дата рукой М. Л. Толстой поставлена и на обложке. В середине рукописи, представляющей собой копию предыдущей, недостает 7 листов, которые перенесены в рукопись, описанную под № 17. Исправления и перестановки, сделанные в рукописи, сделаны в направлении к тексту предпоследней редакции.

17. Рукопись АТ на 24 частично нумерованных листах в 4°, исписанных, кроме двух листов, с обеих сторон рукой П. Г. Ганзена и М. Л. Толстой, исправленных и сильно дополненных рукой Толстого. Начало: «Я никогда не думалъ». Конец: «А и то и другое дано намъ». В первоначальном своем составе рукопись образовалась частично из листов, переложенных сюда из рукописи, описанной под № 16, частично из копий листов, оставшихся в этой рукописи. Рукой переписчика она датирована 6-м апреля 1890 г. Текст ее, будучи исправлен в первый раз, был положен в основу литографированных изданий. Вслед затем рукопись подверглась вторичному исправлению и была значительно дополнена Толстым (8 листов, исписанных исключительно рукой Толстого). Вторичные исправления и дополнения сделаны в направлении к окончательной редакции. Из вариантов рукописи, не вошедших в окончательную редакцию, следует отметить лишь два. После слов: «и вовлечение мужчин в связь или брак», стр. 82, строка 28, рукой Толстого на полях добавлено:

И это нехорошо, потому что для достиженія этой цѣли мущины считаютъ позволительнымъ пользоваться самыми гнусными средствами обмана, лжи, разжиганія чувственности.

После слов: «Можно не принимать учения Христа», стр. 87 строка 39, в рукописи написано:

не ученія Христа, подразумѣвая подъ этимъ папу, таинства, троицу и т. п., а истиннаго, разумнаго ученія.

На обложке, в которую заключена рукопись, рукой И. И. Горбунова написано „Черновые. Послесловие к «Крейцеровой сонате»“, рукой же М. Л. Толстой поставлена дата — 23 апреля 1890 г., видимо с ошибкой не меньше чем на 3 дня, судя по дате обложки ближайшей копии (см. ниже).

18. Рукопись ГТМ на 7 нумерованных по страницам листах большого почтового формата, исписанных с обеих сторон рукой И. И. Горбунова, с поправками рукой В. Г. Черткова. Начало: «Я получилъ и получаю много писемъ». Конец: «Совершенный образецъ». Дата — 6 апреля 1890 г. На обложке рукой В. Г. Черткова написано: «Список Вани (т. е. И. И. Горбунова, Н. Г.) с списка Ганзена. Начало послано с Ваней к Льву Николаевичу для получения мнения его о моих поправках. Конец отдан Диллону». Исправлений рукой Толстого нет. Эту рукопись привлекаем к работе над историей текста потому, что она представляет собой копию с авторитетной копии рукописи № 17, сделанной до вторичного ее исправления и дополнения Толстым и таким образом, фиксируя первичную стадию в исправлении рукописи, закрепляет собой текст редакции, легший в основу литографированных изданий. То, что она написана рукой И. И. Горбунова, ближайшего сотрудника Толстого, притом для В. Г. Черткова, имеет существенное значение с точки зрения авторитетности текста, ни в одной из авторизованных рукописей не сохранившегося несмешанно с позднейшими наслоениями. Поправок, сделанных рукой Черткова, не отмечаем, так как они, очевидно, на дальнейший ход работы Толстого влияния не оказали.

19. Рукопись АТ на 25 нумерованных листах в 4° (из них один урезан), исписанных с одной стороны рукой М. Л. Толстой, В. В. Рахманова и неизвестного (а) и исправленных рукой Толстого (в нумерации вслед за цыфрой 21 ошибочно поставлена цыфра 23). Заключена в обложку, на которой рукой М. Л. Толстой написано: «Послесловіе. 20 апреля». Копия части предыдущей рукописи — с начала и кончая словами: «и родъ человѣческій въ опасности» (см. варианты литографированной редакции, стр. 344, строка 26). 9 листов и 2 обрезка, на которых следовал дальнейший текст, кончая словами: «называемая ими церковнымъ бракомъ», — перенесены в рукопись, описанную под № 21. Исправления рукой Толстого, судя по разному цвету чернил (черные и фиолетовые), делались дважды (фиолетовыми чернилами — в первый раз, черными — во второй). Они выразились в смягчении того места, где говорится о взаимном заманивании мужчин и женщин, в перестановке некоторых абзацев и во второстепенных стилистических и смысловых переделках в направлении к окончательной редакции «Послесловия».

20. Рукопись АТ на 15 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных, кроме последнего, с обеих сторон рукой И. И. Горбунова и исправленных рукой Толстого. Тетрадь в коричневой обложке, на которой рукой М. Л. Толстой проставлена дата — 22 апреля. Начало: «Я никогда не думалъ». Конец: «называемая церковнымъ бракомъ». Копия рукописи № 19, сделанная после вторичного ее исправления, далее — копия текста 9 листов, 2 обрезков и нескольких конечных несохранившихся листов, первоначально входивших в состав рукописи № 19, а затем перенесенных в рукопись № 21 и подвергшихся новой правке уже после того, как копия с них была снята, и они были изъяты из рукописи № 19. В нескольких местах в эту рукопись позднее внесены рукой переписчика и М. Л. Толстой поправки, сделанные рукой Толстого в рукописи № 21. Кроме того, несколько исправлений здесь были сделаны Толстым вновь, после того как им была исправлена рукопись № 21. Исправления, сделанные рукой Толстого в направлении к окончательной редакции статьи, не дают существенных смысловых и стилистических вариантов. Кроме исправлений, в тексте рукой Толстого сделаны и перестановки.

21. Рукопись АТ на 25 нумерованных листах в 4° и двух обрезках, исписанных частью с обеих сторон, частью с одной, рукой М. А. Стаховича, Т. Л. и М. Л. Толстых и неизвестного (а) и исправленных рукой Толстого. Один лист чистый, на одном (первом) рукой М. Л. Толстой проставлено заглавие и дата 22 апреля 1890 г. Начало: «Я никогда не думалъ». Конец: «называемая церковнымъ бракомъ». Текст первых 8-ми листов и части 9-го этой рукописи, кончая словами: «Это пятое», представляет собой копию соответствующей части текста рукописи № 19, сделанную до момента вторичного ее исправления. Рукой М. Л. Толстой сюда нанесены исправления, сделанные Толстым в рукописи № 20, и, кроме того, рукой Толстого сделано еще одно новое исправление. С конца 9-го листа, от слов: «Вот то существенное» и до 11 листа включительно, кончая словами: «род человеческий в опасности» копия сделана с той же рукописи № 19, но после вторичной ее правки. Здесь также рукой М. Л. Толстой и И. И. Горбунова нанесены исправления, сделанные Толстым в рукописи № 20, и, кроме того, рукой Толстого сделано еще одно исправление. Далее идут 9 листов и 2 обрезка, перенесенные сюда из рукописи № 19 и подвергшиеся новой правке. Сюда, кроме того, нанесены рукой М. Л. Толстой исправления, сделанные Толстым в рукописи № 19, после того как рукопись № 21 была окончательно исправлена. Наконец, текст последних 3-х листов, от слов: «В этом состоит главное», представляет собой копию последних страниц рукописи № 19, с новыми исправлениями рукой Толстого, не вносящими однако существенных смысловых и стилистических вариантов.

22. Рукопись ГТМ на 12 нумерованных по страницам листах в 4°, исписанных большей частью с обеих сторон рукой И. И. Горбунова и М. Л. Толстой и исправленных (дважды — чернилами и карандашом) рукой Толстого. Начало: <«Я никогда не думалъ…»> Конец: «А и то и другое дано намъ». Вслед за этим рукой М. Л. Толстой дата — 23 апреля 1890 г. Последняя нумерованная страница — 52-я. Страницы 3–24, 33–34, 44–45, 48–49 перенесены в рукопись, описанную под № 23. Описываемая рукопись вместе с изъятыми из нее страницами — копия рукописи № 21 (в первой своей части) и конца рукописи № 17 (во второй части). Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции. Существенных смысловых и стилистических вариантов рукопись в себе не заключает.

23. Рукопись ГТМ на 24 нумерованных по страницам листах в 4° большого почтового формата, исписанных, большею частью с обеих сторон рукой И. И. Горбунова и исправленных рукой Толстого. Начало: «Читали вы послѣднюю повѣсть Толстого?» Конец: «А и то и другое дано намъ». Вслед за этим рукой переписчика дата 24—апреля 1890 г. и собственноручная подпись Толстого. На обложке, в которую заключена рукопись, рукой В. Г. Черткова написано: «Л. Н. Последнее Послесловие, привезенное Ваней». Данная рукопись вначале (неполных две страницы) является копией рукописи, описанной под № 13, в дальнейшем, за исключением тех листов, которые переложены сюда из рукописи № 22, копией этой последней. Текст большинства листов, перенесенных в эту рукопись из предыдущей и исписанных с одной стороны, после исправления зачеркнут и переписан на чистых оборотных страницах этих листов. Исправления, сделанные в рукописи, в большинстве преследуют задачу уточнения мысли. Некоторые места из нее исключены. Так, после слов: «Отчего бы это?.. и т. д.,» стр. 416, строка 10, обведено чертой с пометкой «пр[опустить]»:

— Да, но всетаки тамъ есть мысли нравственныя и полезныя.

— Да, но все это до такой степени перемѣшано съ нелѣпостями, что не стоитъ говорить про это серьезно и тѣмъ болѣе руководиться въ своей жизни тѣми противными и опыту, и примѣру образованныхъ странъ, и здравому смыслу, и физіологіи мыслями, которыя тамъ высказываются.

После слов: «еще более обязательно в браке», стр. 81, строка 28, зачеркнуто:

и что разсудокъ данъ человѣку, не на то, чтобы стать ниже животнаго, а выше его. Истребленіе же плода съ цѣлью наслажденія и продолженіе общенія во время беременности и кормленія есть превосхожденіе животнаго въ животности.

После слов: «уничтожило бы возможность жизни», стр. 84, строка 26, зачеркнуто:

Параллельныя линіи перестанутъ быть параллельными, если онѣ пересѣкутся, но пересѣкаются онѣ въ безконечности, и потому нельзя говорить, что не стоитъ мнѣ трудиться класть рельсы параллельно, такъ какъ все равно онѣ перестанутъ быть параллельными, пересѣкутся.

Остальные зачеркивания в рукописи менее существенны.

24. Рукопись ГТМ на 1 листе в 4°, исписанном рукой неизвестного (б). Копия начала предыдущей рукописи. В ней зачеркнуто синим карандашом следующее начало:

— Читали вы послѣднюю повѣсть Толстого?

— Нѣтъ, а что?

— Да ужъ до того дописался, что проповѣдуетъ безбрачіе, прекращеніе рода человѣческаго.

— Да, мистицизмъ до добра не доведетъ. И какая это жалость, что наши русскіе писатели такъ скоро повреждаются въ разсудкѣ. Отчего бы это? и т. д.

Такъ скажутъ пожилые вліятельные люди, а молодые, не вѣрящіе себѣ люди, повѣрятъ этому. И мнѣ жалко, что это такъ будетъ, жалко потому, что мнѣ хотѣлось бы, чтобы читатели, особенно молодые, безъ закоренѣлыхъ привычекъ и предвзятыхъ мыслей, оправдывающихъ эти привычки, прямо и просто поняли то, что сказано въ этомъ разсказѣ; а прямо и просто понявъ то, что сказано въ немъ, повели бы болѣе нравственно чистую и потому болѣе радостную жизнь, чѣмъ та, которую велъ я и ведетъ большинство людей нашего міра.

Такъ я писалъ прежде еще, чѣмъ разсказъ этотъ сталъ извѣстенъ и появились о немъ сужденія. Появившіяся сужденія, слышанныя и прочитанныя мною въ письмахъ, которыя я получаю о предметѣ моего разсказа, подтвердили и превзошли всѣ мои ожиданія о тѣхъ недоразумѣніяхъ, которыя онъ вызоветъ.

Я безпрестанно получаю письма отъ незнакомыхъ мнѣ лицъ, и въ особенности отъ молодыхъ людей, съ просьбами объяснить, что именно я хотѣлъ сказать этимъ разсказомъ.

Пишущіе, изложивъ совершенно правильно то, что по ихъ мнѣнію выражаетъ разсказъ, просятъ меня, въ виду того что старшіе не допускаютъ[380] такого пониманія смысла разсказа, подтвердить — правильно ли они поняли въ разсказѣ тотъ самый смыслъ, который я хотѣлъ выразить въ немъ.

И потому постараюсь сдѣлать то, что прежде казалось мнѣ совершенно излишнимъ.

Последние зачеркнутые строки заклеены полоской бумаги, на которой написано другой рукой, также неизвестного: (в):

Я получилъ и получаю много писемъ отъ незнакомыхъ мнѣ лицъ, просящихъ меня объяснить въ простыхъ и ясныхъ словахъ то, что я думаю о предметѣ написаннаго мною разсказа подъ заглавіемъ «Крейцерова соната». Попытаюсь это сдѣлать, т. е. — и далее — незачеркнутые слова: въ короткихъ словахъ выразить, насколько это возможно, сущность того, что я хотѣлъ сказать въ этомъ разсказѣ. На этих словах, заканчивающих лист, рукопись обрывается. Видимо, мы имеем дело лишь с первым сохранившимся листом утраченной копии рукописи № 23, на который наклеена полоска бумаги, содержащая в себе копию начала текста литографированной редакции, с добавлением слов: «т. е.». Происхождение этого листа (и рукописи, к которой он относится) уясняется из письма Черткова к Толстому от 11 июня 1890 г. (см. выше, стр. 630).

25. Рукопись ГТМ на 20 нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой, без исправлений рукой Толстого. Начало: «Я получилъ и получаю много писемъ». Конец: «И то и другое дано намъ», и вслед за этим дата 24 апреля 1890 г. Заключена в обложку, на которой рукой же Софьи Андреевны написано: «Послесловие к «Крейцеровой сонате». Под самый конец. Ноябрь 23. 1890 г.». Типографские пометки и свинцовые пятна на листах указывают на то, что с этой рукописи производился набор печатного текста.

Отличия текста рукописи № 25 от текста предшествующей ей полной рукописи «Послесловия», описанной под № 23, частично лишь объясняющиеся невнимательностью переписчицы, следующие.

Начало статьи то же, что и в предпоследней (литографированной) редакции «Послесловия».

После слов: «что половое общение», стр. 79, строка 11, пропущено: «есть дело, необходимое для здоровья, и что так как женитьба есть дело, не всегда возможное, то и половое общение». После слов: «всякий мужчина найдет», стр. 80, строка 22, вместо «вокруг» написано: «около». После слов: «как кажется им», стр. 80, строка 38, вместо «нарушение» — «нарушения». После слов: «стало входить», стр. 81, строки 12–13, вместо «в обычай и привычку» — «в обычай, привычку». После слов: «И не хорошо невоздержание», стр. 81 строка 21, вместо «во времена» — «во время». После слов: «никогда не облегчает», стр. 83, строка 10, вместо «достижение» — «достижения». После слов: «Но вышло не так», стр. 83, строка 27, вместо «Правда, прямо никто не оспаривает» — «Никто, правда, не оспаривает». После слов: «будут соединены любовью», стр. 84, строка 19, вместо следующих строк:

«Осуществление этого идеала несовместимо с представлением о жизни, как мы ее понимаем. Представление о движении жизни возможно только при стремлении к идеалу, осуществление которого мы не можем себе представить, и потому стремление к христианскому идеалу во всей его совокупности и к целомудрию, как к одному из условий этого идеала, не исключает возможности жизни. Напротив, отсутствие христианского идеала вообще и одного из условий его — стремления к полному целомудрию уничтожило бы возможность жизни».

написано:

«Весь смысл человеческой жизни заключается в движении по направлению к этому идеалу, и потому стремление к христианскому идеалу во всей его совокупности и к целомудрию, как одному из условий этого идеала, не только не исключает возможности жизни, но, напротив того, отсутствие этого христианского идеала уничтожило бы движение вперед и, следовательно, возможность жизни».

После слов: «нравственного руководства», стр. 84, строки 33–34, вместо «Как есть два способа указания пути ищущему указания путешественнику» написано: «Как есть два способа указания пути путешественнику». После слов: «признаки поступков», стр. 85, строки 5–6, вместо «которые он должен и которых не должен делать» — «которых он должен и которых не должен делать». После слов: «отдавай десятину бедным», стр. 85, строка 9, пропущено: «не прелюбодействуй». Слова «церковного, ложно называемого христианским», стр. 85, строка 13, взяты красным карандашом в круглые скобки и рядом с этими словами на полях рукой С. А. Толстой написано: «и других». После слов: «будьте совершенны», стр. 85, строки 20–21, вместо «как Отец» написано: «как совершен Отец». После слов: «Степень приближения не видна», стр. 85, строки 27–28, вместо «видно одно отклонение» — «видно только одно отклонение». После слов: «что он исполняет всё», стр. 85, строка 36, вместо «Богатый юноша фарисей тоже исполнил» — «Богатый юноша тоже исполнил». После слов: «чувствует себя несовершенным», стр. 86, строка 8, вместо «не видя назади» — «не видя позади». После слов: «в различии способа руководства людей», стр. 86, строка 13, пропущено: «в методе, как говорил Матью Арнольд». Слова: «называемое церковным христианским учением» исправлены на «называемое церковнохристианским учением», стр. 86, строка 20, и заключены красным карандашом в круглые скобки. Текст от слов: «Церковные, называющие себя христианскими, учения», кончая: «быть безгрешною, вполне законною. Но», стр. 68, строки 22–34, обведен сбоку чертой красным карандашом. После слов: «от одного берега отстали», стр. 86, строка 36, вместо «к другому не пристали» написано: «и к другому не пристали». Слова: «чувствуя, что это учреждение не имеет оснований в христианском учении», стр. 86, строки 37–38, взяты красным карандашом в круглые скобки. После слов: «и вместе с тем», стр. 86 строка 39, вместо «не видят» написано: «не видя». Слова «закрытого церковным учением», стр. 87, строки 39–40, зачеркнуты красным карандашом. После слов: «определенное наложничество», стр. 87, строка 8, вместо «многоженство» написано «и многоженство и многомужество». После слов: «Только потому, что», стр. 87, строка 13, пропущено слово «изредка». Слова: «называемая церковным браком» стр. 85 строка 15, взяты красным карандашом в круглые скобки. Текст от слов: «Христианского брака», кончая: «последующих веков», стр. 87, строки 17–23, обведен красной карандашной чертой, сверху его красным карандашом поставлены многоточия во всю строку и в нем после слов: «Так и понималось это всегда», стр. 87, строки 21–22, пропущено слово «истинными», зачеркнутое и затем восстановленное в рукописи № 23. После слов: «а мысли эти», стр. 87, строка 14, вместо «противоречат» написано: «противоречивы». После слов: «сходился со многими женщинами», стр. 89, строка 2, вместо «или хоть до брака с возможностью развода, или хоть до гражданского (идя по тому же пути), до японского на срок почему же и не до домов терпимости?» — «или хотя бы брак с возможностью развода, или хотя бы гражданский, или (идя по тому же пути) хотя бы японский на срок, — почему же не дойти и до домов терпимости?» После слов: «В каком бы ни находился человек положении», стр. 89, строка 25, вместо «учения идеала, данного Христом, всегда достаточно» — «всегда достаточно учения идеала, данного Христом». После слов: «руководствоваться тем», стр. 89, строка 31, вместо «что он видит» — «что видит». После слов: «и таково же», стр. 90, строка 1, вместо «к вопросу о браке» — «к целомудрию». После слов: «возращения и воспитания», стр. 90, строки 33–34, вместо «происшедшего» — «происходящего». После слов: «и прекращению греха», стр. 90, строка 40, вместо «заменой отношений плотской любви» — «заменой отношений». После слов «сестры и брата», стр. 91, строка 2, вместо «И потому неправда, что идеал Христа так высок, совершенен и недостижим, что мы не можем руководиться им» — «И потому неправда то, что мы не можем руководиться идеалом Христа, потому, что он так высок, совершенен и недостижим». После слов: «забава, увлечение», стр. 91, строка 15, вместо «которое можно поправить тем, что мы называем браком» — «которое необязательно поправить тем, что мы называем браком». После слов: «впадения в разврат», стр. 91, строки 20–21, вместо «А то ведь это всё равно» — «А это ведь всё равно». После слов: «Очевидно, что», стр. 91, строка 25, вместо «такой» — «тот». После слов: «Чем слабее моя рука», стр. 91, строка 36, вместо «тем нужнее мне совершенный образец» — «тем совершеннее мне нужен образец». После слов: «руководить его», стр. 91, строка 40, вместо «в его теперешнем возрасте» — «в теперешнем возрасте». После слов: «показывающий направление», стр. 92, строка 12, вместо «И то и другое» — «А и то и другое».

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ КОМЕДИИ «ПЛОДЫ ПРОСВЕЩЕНИЯ»

За работу над пьесой, которая впоследствии получила название «Плоды просвещения», Толстой принялся под влиянием впечатления, испытанного им в 1880-х гг. от спиритического сеанса, бывшего в Москве на квартире Н. А. Львова, куда Толстой был приглашен по собственной инициативе. Н. А. Львов умер в 1887 г.; следовательно, этот сеанс происходил не позже этого года. На нем, кроме хозяина дома, медиума-любителя и Толстого, присутствовали еще П. Ф. Самарин, К. Ю. Милиоти и Н. В. Давыдов, описавший его.[381] На сеанс Толстой явился уже заранее недоверчиво и отрицательно настроенный к спиритизму. По словам Н. В. Давыдова, он в разговоре с ним еще до сеанса удивлялся тому, как люди могут верить в реальность спиритических явлений: «ведь это всё равно, — говорил он, — что верить в то, что из моей трости, если я ее пососу, потечет молоко, чего никогда не было и быть не может».[382] Сеанс не удался, и на следующий день Толстой подтвердил Давыдову свое мнение о спиритизме: в нем всё или самообман, которому поддаются и медиум и участники сеанса, или просто обман, устраиваемый профессионалами.[383]

Видимо, вскоре же после сеанса у Львова Толстой набросал два плана комедии. Предположение о том, что план комедии был набросан тотчас же после сеанса, находим в воспоминаниях Н. В. Давыдова.[384] Ряд данных заставляет почти с полной достоверностью утверждать, что работа над комедией была начата осенью 1886 г., одновременно или почти одновременно с работой над «Властью тьмы»; спиритический же сеанс на квартире у Н. А. Львова, на котором присутствовал Толстой, происходил, нужно думать, не позднее весны 1886 г.

Данные эти следующие. На недатированном листке почтовой бумаги, хранящемся в Толстовском архиве в Публичной библиотеке СССР им. В. И. Ленина (папка XXXI) рукой Толстого сделан перечень десяти сюжетов, задуманных им. Здесь на третьем месте записано: «Месть надъ ребенкомъ». Нужно думать, что за этой записью скрывается замысел «Власти тьмы», начатой осенью 1886 г. На четвертом месте стоит «Богачъ», видимо, замысел переделки и окончания легенды Костомарова «Сорок лет», осуществленных также в 1886 г. На шестом месте — «Три загадки» — очевидно, замысел притчи, изложенной Толстым в письме к В. Г. Черткову от 20 июня 1887 г., исправленной им в начале июля того же года и позднее напечатанной под заглавием «Мудрая девица». На седьмом месте записано: «Комедия Спириты». Так пока-что называл Толстой будущие «Плоды просвещения», как явствует из этого перечня, задуманные не позднее 1886 г. К 1886 году нужно отнести и написание двух планов комедии (см. описание рукописей, относящихся к «Плодам просвещения», №№ 1 и 2).

В обоих планах еще нет заглавия комедии. Будущие Звездинцев и Сахатов фигурируют под фамилиями Львова и Самарина, т. е. теми самыми, какие носили живые участники сеанса, на котором присутствовал Толстой. Григорий, Шпюлер, переименованный затем в Гросмана, Василий Леонидыч, Бетси и ряд других персонажей комедии еще не названы. Зато в пьесе, судя по одному зачеркнутому месту, должен был быть выведен медиум Малчич, видимо, соответствовавший тому медиуму, который присутствовал на сеансе у Львова. В комедии он лишь упоминается под фамилией Капчича. В планах действует няня (Прасковья Афанасьевна по первому плану), соответствующая в комедии до известной степени камердинеру Федору Иванычу. В первом плане, до исправления его части, относящейся к 1-му действию, она является инициатором тех «спиритических» проделок с Семеном, благодаря которым мужики получают землю. В исправленном слое этого плана (1-е действие) и во втором плане проделки устраивает Таня, в соответствии с тем, что имеем и во всех редакциях комедии. Эта замена, в связи с тем, что второй план по содержанию вообще ближе к тексту обработанной комедии, и обусловливает собой ту хронологическую последовательность, которая принята нами для обоих планов. Эта последовательность подтверждается и пометкой, сделанной рукой Т. Л. Толстой на оборотной стороне текста с планом, считаемым нами вторым: «1-е Действие, 4 раза переправлено. 1886. 16 ноября. Ясная». Действительно, как видно из описания рукописей, именно второй план заключал в себе третью и четвертую редакцию конспекта 1-го действия.

Как указано в описании рукописей (№ 3), автограф 1-го действия и начала 2-го комедии, которая здесь уже озаглавлена «Исхитрилась!», находится в одной тетради с автографом 1-го действия «Власти тьмы» и написан непосредственно вслед за ним одними и теми же чернилами, с почти тождественными особенностями почерка. 1-е действие «Власти тьмы» было написано в двадцатых числах октября 1886 г.[385] Видимо, вскоре же после этого, вероятно во второй половине ноября, Толстой написал 1-е действие и часть 2-го комедии «Исхитрилась!». В это время он был прикован уже около двух месяцев к постели после тяжелого ушиба ноги. В середине октября его навестил в Ясной поляне А. А. Стахович, читавший ему Островского и Гоголя. Чтение Стаховичем драматических произведений было мастерское, и оно побудило Толстого, как он сам признавался, судя по воспоминаниям Стаховича, взяться за писание пьесы.[386] Вероятно, Стахович и из Гоголя читал его драматические вещи. Из драм Островского Толстой особенно любил «Не так живи, как хочется», высоко ценил и «Ревизора» Гоголя. Возможно, что к писанию драмы его побудило чтение Островского, к работе же над комедией — Гоголя.

В январе 1887 г. уже прошли слухи о написании Толстым комедии. 30 января этого года В. В. Стасов писал Толстому: «Говорят, у вас написана еще какая-то комедия. Жду, не дождусь прочесть и эту вещь. Неужели в 1886 году у нас народилось не два новых Льва,[387] а три? Да всё что-то не верится».[388] Очевидно, Стасов услыхал о работе Толстого над будущими «Плодами просвещения». Сам Толстой за несколько дней до представления «Плодов просвещения» в Ясной поляне в письме к Л. Ф. Анненковой от 25[?] декабря 1889 г. писал: «Я кое-что пишу и между прочим совершенно неожиданно занялся комедией, которая у меня давно была набросана». (ГТМ). Слово «давно» достаточно определенно указывает на то, что речь идет о вещи, начатой за несколько лет до даты написания письма.

Черновой автограф 1-го действия значительно разнится от того, что намечено в обоих планах, а также от окончательного текста 1-го действия комедии. В нем отсутствуют еще следующие персонажи: артельщик от Бурдье, доктор, буфетчик Яков, Петрищев и мисс Брук, позднее замененная Марьей Константиновной. Эпизодически появляется старшая горничная, в следующих редакциях отсутствующая. В связи с этим количество явлений и сцен в автографе 1-го действия значительно меньшее, чем в окончательном тексте того же действия. Отдельные сцены и реплики персонажей в подробностях также значительно разнятся от того, что читаем в окончательном тексте. Наиболее значительные особенности текста автографа по сравнению с окончательным текстом сводятся к следующему.

В начале действия Василий Леонидыч не зовет Григория и сам не появляется. Он появляется позднее и ведет разговор с Леонидом Федоровичем и с Бетси, затем исключенный из текста. С мужиками он почти не разговаривает. Таня сообщает мужикам, что им не удастся купить у барина землю, так как духи запрещают ему продать ее, и рассказывает им о том, что такое спиритизм (в окончательном тексте комедии об этом крестьяне узнают лишь во 2-м действии). Она же рассказывает мужикам, как она затягивает барыню. Собираясь помочь мужикам добыть землю, Таня просит отца Семена, чтобы в награду за это он позволил Семену жениться на ней. (В окончательном тексте Таня не ставит никаких условий, а обращается с просьбой помочь ей выйти замуж за Семена к Федору Ивановичу.) Барыня здесь появляется лишь эпизодически; она не волнуется оттого, что мужиков пустили в переднюю, не прогоняет их и не велит делать дезинфекцию. Леонид Федорович в конце концов соглашается отсрочить окончательное решение о продаже земли крестьянам до пятницы, тогда как в окончательном тексте он после совещания с духами категорически отказывает крестьянам в их просьбе. Речи мужиков значительно отличаются от тех речей, какими они говорят в окончательном тексте. 1-й мужик говорит обычной крестьянской речью, без всяких вычур; 2-й мужик не пользуется в своей речи пословицами, меткими выражениями и сравнениями, как в окончательном тексте; 3-й мужик участвует здесь в действии меньше, чем в окончательном тексте. О том, что земля у мужиков малая и т. д., говорит не он, а 2-й мужик. Фамилия «Львов» отсутствует; вместо Львова — Леонид Федорович; но фамилия «Самарин» сохранена. Бетси, обращаясь к Василию Леонидычу, спрашивает: «Поедешь нынче к Капнистам?» Капнисты — семья, с которыми Толстые поддерживали в пору писания комедии знакомство. Граф Павел Александрович Капнист в ту пору был попечителем московского учебного округа. В их доме собиралась и веселилась светская молодежь. Присутствие в тексте автографа, как и в планах комедии, фамилий знакомых Толстых указывает на то, что по первоначальному замыслу комедия для печати не предназначалась.[389] Об этом, впрочем, говорит и сам Толстой в письме к профессору Н. П. Вагнеру от 25 марта 1890 г. Оправдываясь перед Вагнером, полагавшим, что он изображен в фигуре профессора-спирита, и сильно этим огорчившимся (см. ниже), Толстой писал ему: «Эта комедия давно была мною написана начерно и заброшена; явилась же она на свет божий нечаянно: дочери попросили ее играть, я стал поправлять, никак не думая, что она пойдет дальше нашего дома, а кончилось тем, что она распространилась. Это оправдание слабое, но всё-таки оправдание: если бы я прямо задумал ее для печати, очень может быть, что я такою не издал ее».[390]

Для 2-го действия в первоначальном автографе было написано лишь 1-е явление и часть 2-го.

Действие происходит в людской. 2-й мужик говорит о своих семейных делах, затем является Таня, напоминает мужикам об уговоре и велит Семену просить сейчас же о женитьбе. На этом текст автографа обрывается.

Написав два плана пьесы, 1-е действие и часть 2-го, Толстой прервал на значительное время работу над комедией. В сохранившемся перечне неосуществленных еще замыслов, датируемом концом 1888 г. (рукопись ГТМ), значится и комедия «Исхитрилась!».

Работу над комедией Толстой возобновил лишь в конце марта 1889 г., в то время как он гостил в имении кн. С. С. Урусова, в с. Спасском. Он привез туда корректуры статьи об искусстве и начатую «Крейцерову сонату», над которыми там и работал, но прежде всего он взялся за окончание комедии, которой посвятил почти без перерыва восемь дней, только два раза отвлекшись для работы над корректурами статьи об искусстве. 25 марта он записывает в дневник: «Начал поправлять «Исхитрилась». Эту запись нужно понимать, очевидно, так, что Толстой стал поправлять 1-е действие комедии, написанное давно и переписанное рукой С. А. Толстой (см. описание рукописей, № 4). (Написанное начало 2-го действия не было продолжено и в процессе работы отброшено.) Исправив 1-е действие, он в течение нескольких дней написал начерно остальные три. 26 марта, в связи с работой над комедией, в дневнике записано: «Встал рано, напился чая и стал писать. Довольно хорошо шло». 28 марта там же записано: «Занимался, писал комедию плохо». В следующие два дня в дневнике такие записи: «Сел писать. Всё так же плохо, хотя и много» и «Написал конец 3-го действия. Всё очень плохо». 1 апреля Толстой записывает: «Написал 4-й акт очень плохо… Вечером читал Урусову комедию, он хохотал, и мне показалось сносно». В тот же день он писал жене: «Все предшествующие дни я хотел кончить комедию и нынче дописал последний, 4-й акт, но до такой степени плохо, что даже тебе совестно дать переписывать. По крайней мере, с рук долой. И если захочется другой раз заняться этим, то буду поправлять».[391] Ту же неудовлетворенность написанной комедией Толстой высказал и в письме к В. Г. Черткову от 10 апреля того же года: «Кончил комедию, очень плохо» (AЧ).

Текст комедии в том виде, как он был написан и частью переработан в Спасском, представляет собой следующие особенности.

1-е действие было исправлено так, что оно во многом приблизилось к окончательной его редакции. В него между прочим введены новые персонажи — буфетчик Николай, позднее фигурирующий под именем Якова, приятель Василия Леонидыча Петров, позднее Петрищев (ему усвоены в разговоре с Бетси некоторые реплики, ранее произносившиеся Василием Леонидычем) и доктор; развита сцена встречи барыни с мужиками. Речи 1-го и 2-го мужиков также приближены к тем, какими они говорят в окончательной редакции комедии. 1-й мужик начинает употреблять витиеватые фразы, 2-й — уснащает свою речь пословицами и поговорками. Леонид Федорович окончательно отказывается подписать бумагу и возвращает ее мужикам, а не передает Тане.

Текст следующих действий в основном содержит в себе наиболее существенные моменты комедии, имеющиеся и в окончательной ее редакции. Последующая обработка пьесы свелась преимущественно не к коренным переделкам написанного, не к устранению отдельных ситуаций или существенных для развития действия персонажей, а лишь к пополнению текста новыми ситуациями, репликами и новыми персонажами, но так, что ни основной смысл пьесы, ни развертывание ее интриги, ни характеры персонажей не подверглись сколько-нибудь существенным изменениям.

В автографе 2-го действия еще отсутствуют такие персонажи, как старый повар, кучер, баронесса; попрежнему отсутствует мисс Брук, позднее замененная Марьей Константиновной. Фамилия гипнотизера еще не Гросман, а Шпюлер, и он говорит ломаным русским языком. Имя и отчество камердинера «Аркадий Кузмич» изменено на «Федор Иваныч» без соответствующего исправления в тексте 1-го действия. Семен, появляющийся в людской, еще не подвергался предварительным спиритическим опытам, как в окончательной редакции. Буфетчик Николай (позднее Яков) участвует в действии меньше, чем в окончательной редакции. В людскую вместе с Самариным (позднее Сахатовым) входит не Василий Леонидыч, а Петров (позднее Петрищев); они кладут в голенище 3-го мужика ключ (а не в его сумку чайную ложечку); эпизод шуточного обличения 3-го мужика в краже и самооправдания его отсутствует.

В 3-м действии сцена, в которой Бетси обнаруживает проделки Тани, в автографе отсутствует; поэтому Бетси, не очень заинтересованная в сеансе, вместе с Петровым уходит с него (Василий Леонидыч в этой сцене вовсе не упоминается); но, забыв о том, что Бетси и Петров ушли, Толстой заставляет их произнести во время сеанса по одной реплике. Речь профессора здесь гораздо короче, чем в окончательной редакции 3-го действия.

4-е действие значительно кратче того же действия в окончательной редакции. В нем отсутствует эпизод с шарадой; буфетчик, который здесь уже называется Яковом, действует и говорит меньше, чем в печатном тексте, нет разговоров лакеев о том, как господа относятся к заразам; в разговоре с Таней и Яковом барыня не бранит их. Нет сцены появления мужиков, так как они присутствуют с начала действия; однако их участие в действии минимально по сравнению с текстом окончательной редакции. Реплики персонажей здесь также значительно кратче, чем в печатном тексте. С другой стороны, в тексте действия есть сцена приставания Григория к Тане, запугивания ее и расправы Семена с Григорием. В сцене, соответствующей 5-му явлению печатной редакции, появляется офицер, ведущий беседу с Кисленским (позднее Коко Клингеном). Роль офицера впоследствии была уничтожена и слита с ролью Петрищева. Таня, желая оставить службу, обращается к посредству не Федора Иваныча, а экономки, персонажа позднее исключенного из пьесы. Роль дамы здесь — без слов, роль барина без слов отсутствует.

Написав в Спасском начерно комедию, Толстой охладел к ней и долго не принимался за ее обработку. Когда выяснилось, что «Крейцерова соната», обещанная Толстым для готовившегося сборника в память С. А. Юрьева, запрещена цензурой к печати, Толстой пообещал вместо нее дать в сборник свою комедию и весной и летом 1889 года несколько раз принимался за ее обработку. Так, видимо к весне этого года относится работа над рукописью, описанной под № 5 и датированной рукой С. А. Толстой 29-м мая 1889 г. В письме к H. Н. Ге-старшему от 24 июня этого года[392] он упоминает о работе над комедией. 8 июля в связи с этой работой он записывает в дневник: «Думал к комедии: один из мужиков остряк». 1 августа там же записано: «Взялся было за комедию, но противно и совестно».

Работа над пьесой была возобновлена Толстым лишь в декабре по инициативе его дочери Татьяны Львовны, только что вернувшейся из за границы и затеявшей в Ясной поляне домашний спектакль. Об этом Толстой пишет в цитированном письме к Л. Ф. Анненковой от 25[?] декабря 1889 г.: «Таня дочь затеяла спектакль и попросила у меня [комедию]; я согласился и вот поправил ее кое-как, и вот они играют у нас на праздниках». (ГТМ). (Ср. о том же в упомянутом письме к Н. П. Вагнеру от 25 марта 1890 г.) К продолжению работы над комедией побуждал Толстого и домашний учитель А. М. Новиков, восхищавшийся каждой ее фразой и неоднократно очень усердно переписывавший ее. 12 декабря Толстой записывает в дневник: «Вчера Алексей Митрофанович восхищался моей комедией. Мне неприятно даже вспомнить».

Несмотря на полное охлаждение к своей пьесе и отрицательное отношение к задуманному спектаклю, как к ненужной затее богатых и праздных людей, Толстой всё же под влиянием уговоров молодежи взялся за обработку комедии, не переставая однако испытывать смущение и недовольство этой работой. Под 13–17 декабря он записывает в дневник: «Пробовал поправлять комедию. Остановился на середине 1-го акта». 18 декабря там же записано: «Немного поправлял нынче комедию, 1 акт. Нехорошо». 22 декабря в дневнике следующая запись: «Все три дня поправлял комедию. Кончил. Плохо. Приехало много народу, ставят сцену. Мне это иногда тяжело и стыдно, но мысль о том, чтобы не мешать проявлению в себе божества, помогает». Съехавшаяся в Ясную поляну для участия в спектакле молодежь принялась за переписку текста комедии и отдельных ролей из нее. Исправленные тексты переписывались по несколько раз. Одновременно шли репетиции, на которых присутствовал Толстой и которые давали ему новый материал для исправлений и переработки текста комедии. Эти исправления и переработки иногда делались в применении к индивидуальности того или иного исполнителя роли. Так, талантливое исполнение роли 3-го мужика В. М. Лопатиным заставило Толстого уже в процессе репетиций переработать и увеличить эту роль; также в процессе репетиций была увеличена и роль профессора, исполнявшаяся Н. В. Давыдовым. Во время репетиций была задумана и роль старого повара (записи, относящиеся к ней — в записной книжке под 25 декабря 1889 г.), но в пьесу она была введена уже после яснополянского спектакля. Репетиции происходили и в Туле, где еще находилась часть участников спектакля. 27 декабря Толстой записывает в дневник: «Дети все уехали в Тулу репетировать. Тяжело от лжи жизни, окружающей меня, и того, что я не могу найти приема указать им, не оскорбив их, их заблуждения. Играют мою пьесу и, право, мне кажется, что она действует на них и что в глубине души им всем совестно и оттого скучно. Мне же всё время стыдно за эту безумную трату среди нищеты […] Вчера была репетиция, пропасть народа, всем тяжело». Под 29–31 декабря в дневнике записано: «Всё время были репетиции, спектакль, суета, бездна народа, и всё время мне стыдно[…] Теперь 8-й час вечера, хочу написать письмо и, если успею, поправлять комедию».

Первое представление комедии в Ясной поляне состоялось 30 декабря 1889 г. До нас не дошел текст пьесы в той его стадии, в какой он исполнялся на яснополянской сцене. Он заключается в рукописях, описанных под №№ 8–11. Но текст этих рукописей, ранее исправленных Толстым, после представления 30 декабря подвергся новым авторским исправлениям, и мы в точности не можем разграничить разновременные стадии этих исправлений. Однако, руководствуясь воспоминаниями участников и зрителей яснополянского спектакля,[393] а также сохранившейся в Государственном Толстовском музее в Москве его афишей, мы можем указать главнейшие особенности текста пьесы, разыгранной в Ясной поляне. Заглавие комедии было уже не «Исхитрилась!», а «Плоды просвещения». Роли артельщика от Бурдье, кучера и баронессы еще отсутствовали. Роль старого повара, предварительные записи к которой были сделаны в записной книжке уже 26 декабря, может быть, ко времени спектакля и была написана, но в спектакль не введена, очевидно, в виду краткости времени, оставшегося до спектакля.[394] Сцена встречи в 1-м действии доктора с Сахатовым была уже введена в текст комедии, хотя и не в той редакции, что в печатном тексте, но сцена, в которой Бетси обнаруживает проделки Тани, еще отсутствовала. Большинство имен действующих лиц звучало так же, как и в печатном тексте комедии, но вместо Гросмана еще фигурировал Шпюлер, говоривший ломаным русским языком с немецким акцентом и притом значительно меньше, чем в печатном тексте, вместо Марьи Константиновны — мисс Брук, произносившая английские фразы.

Участниками спектакля, кроме молодых Толстых, были их знакомые и друзья, большею частью «зеленая» молодежь. Некоторые из актеров были люди среднего возраста, как В. М. Лопатин и Н. В. Давыдов, режиссер спектакля. Особенно удачно выступал В. М. Лопатин, тогда мировой судья, впоследствии актер московского Художественного театра, талантливо проведший роль 3-го мужика. Как удачных исполнителей, авторы воспоминаний называют М. Л. Толстую — кухарку, А. М. Новикова — буфетчика Якова, С. А. Лопухина — Звездинцева, С. Э. Мамонову — толстую барыню, Н. В. Давыдова — профессора Кругосветлова, Т. Л. Толстую — Таню.

Непосредственно вслед за постановкой «Плодов просвещения» на яснополянской сцене Толстой взялся за их переделку и дополнение. Как видно из приведенной записи дневника от 31 декабря, за дальнейшую работу над комедией Толстой принялся на следующий же день после спектакля. Дальнейшие записи дневника, относящиеся к этой работе, следующие. — 3 января 1890 г.: «1-го целый день поправлял комедию, недурно». 4 января: «Грустил о своей дурной жизни и — странное дело — всё придумывал подробности к комедии — недурные». 5–9 января: «Два дня возился с комедией — всё вписывал то, что приходило в голову. Странное художественное увлечение». 11 января: «Опять комедию». 13 января: «Я поправлял комедию». 14 января: «Были Янжул, Стороженко, Самарины, Давыдов, Раевская. Я им читал комедию». 18 января: «Вчера переписывал комедию, а нынче взял опять исправлять. Она плоха». 19 января: «Поправлял комедию и кончил. Плоха комедия». 20 января: «Утром ходил один, и опять пришли разные пустяки о комедии, которые и стал вписывать». 21 января: «Поправлял комедию […] Странное дело — эта забота о совершенстве формы. Не даром она. Но не даром тогда, когда содержание доброе. Напиши Гоголь свою комедию грубо, слабо, ее бы не читали и одна миллионная тех, которые читали ее теперь. Надо заострить художественное произведение, чтоб оно проникло. Заострить — и значит сделать ее совершенной художественно. Тогда оно пройдет через равнодушие и повторением возьмет свое». 22 января: «Встал рано, поправлял всё утро комедию. Надеюсь, что кончил». 24 января: «Утро поправлял комедию всю сначала. До самого обеда не кончил». 25 января: «Поправлял, сколько помнится, комедию, 4-й акт. Вечер разговаривали и прочел комедию.[395] Всё тщеславие». 7–9 февраля. «Поправлял комедию». 10 февраля: «Переписывали комедию» (Последняя запись, очевидно, обозначает, что в переписке принимал участие и сам Толстой.)

О работе над пьесой Толстой в это время упоминал и в письмах к своим друзьям. 15 января он писал Черткову: «Последнее время комедия, которую у нас играли, так захватила меня, что я более 10 дней всё ею занимался, исправлял, дополнял ее с художественной точки зрения. Вышло всё-таки очень ничтожное и слабое произведение, но дело в том, что я на этом увидал, какое это унижающее душу занятие — художество. Человеку нынче, завтра умереть, и вдруг он озабоченно записывает фразу, которая в духе известного лица и смешна; и радуешься, что нашел. Вообще было совестно, но теперь кажется, кончил» (AЧ). 17 января Толстой писал П. И. Бирюкову: «По случаю игры комедии я всё время поправлял ее и даже после исправлял ее. Очень низкое и увлекающее занятие» (АТ). В тот же день он писал В. В. Рахманову: «Занимался глупостями, исправлял комедию» (ИРЛ). В письме к H. Н. Ге-младшему от 10–18 февраля Толстой пишет: «Я, поминая вас, как вы смеялись, дописал комедию, и совестно» (ИРЛ).

В записные книжки Толстой вносил многочисленные записи отдельных ситуаций, реплик и слов, относящихся к работе над «Плодами просвещения". Из этих записей одна относится к 9–10 апреля 1889 г., остальные — ко времени от 18 декабря 1889 г. до 11 февраля 1890 г. В огромном большинстве случаев они использованы в тексте комедии; неиспользованные записи имеют второстепенное значение.[396]

После яснополянского спектакля в текст пьесы постепенно были введены следующие дополнения и исправления. В состав действующих лиц вошел старый повар и затем артельщик от Бурдье, мисс Брук заменена Марьей Константиновной, введена роль кучера, увеличены роли Шпюлера и профессора, введена сцена, в которой Бетси обнаруживает проделки Тани, в 4-е действие введен эпизод с шарадой,[397] названа фамилия профессора — «Кутлер», исправленная затем на «Кутлеров» и окончательно в списке действующих лиц замененная фамилией «Кругосветлов»; фамилия Шпюлер исправлена на «Гросман», введена роль баронессы; количество явлений в отдельных актах увеличено. (Работа над текстом комедии показана в описании рукописей, относящихся к ней.)

Точное количество редакций текста «Плодов просвещения» не может быть определено, так как одна и та же рукопись часто исправлялась несколько раз и, следовательно, заключает в себе, по меньшей мере, две редакции, если под редакцией понимать всякую переделку текста, хотя бы и не меняющую существенно общего смысла произведения и его композиции (так именно и протекала работа Толстого над «Плодами просвещения»). Во всяком случае, таких редакций всей пьесы в целом было не менее 7-ми — 8-ми, считая и те исправления, которые были сделаны в корректуре. Из всех персонажей комедии в процессе работы над ней наиболее существенной обработке и даже переработке подвергся Шпюлер, переименованный в одной из последних редакций в Гросмана. В первых редакциях это немец, говорящий ломаным русским языком, скорее спирит, чем гипнотизер (он назван спиритом между прочим в списке действующих лиц, написанном рукой С. А. Толстой), нигде не рекомендуемый в качестве известного и популярного отгадывателя мыслей. Постепенно он вырисовывается именно как известный гипнотизер, угадыватель мыслей. Количество и размер его реплик увеличивается, речь становится «ученой» и пересыпается ссылками на западно-европейских теоретиков гипнотизма; ломаный русский язык заменяется обычной разговорной речью и, наконец, фамилия «Шпюлер» заменяется фамилией «Гросман», с ремаркой; «брюнет еврейского типа».

Несомненно, развитие роли Шпюлера и превращение Шпюлера в Гросмана произошло в результате знакомства Толстого с очень известным и популярным в ту пору гипнотизером О. И. Фельдманом.[398] Когда Толстой в Спасском писал продолжение комедии, в котором выступает Шпюлер, он еще не знал Фельдмана или, может быть, знал его лишь по наслышке. Но вернувшись из Спасского в Москву, он вскоре же познакомился с ним. Фельдман был у Толстого дважды — в апреле 1889 г. 17 апреля этого года Лев Николаевич записывает в дневник: «Пришел Фельдман, гипнотизер. Шарлатанство, а что не шарлатанство, то не нужно. Свел его к Гроту», 29 апреля в дневнике записано: «После завтрака был Фельдман. Пустяки».

Толстой заинтересовался нашумевшим гипнотизером и, как видим, даже отправился с ним к председателю психологического общества Н. Я. Гроту, с тем чтобы Грот устроил заседание общества с участием Фельдмана. Когда Фельдман в 1891 г., напоминая о своих визитах, обратился к Толстому с письменной просьбой принять у себя одну психически расстроенную девушку, полагая, что это может иметь благотворное влияние на больную, Толстой, отказав в этой просьбе, писал Фельдману: «Ваше напоминание о нашем свидании было излишне, потому что я очень хорошо помню приятное и интересное знакомство с вами».[399] В процессе обработки комедии Толстой однако лишь постепенно наделял своего персонажа-гипнотизера чертами сходства c Фельдманом. Последним штрихом, устанавливавшим это сходство, было усвоение гипнотизеру — персонажу комедии, фамилии созвучной с фамилией реального гипнотизера и ремарки «брюнет еврейского типа» (Фельдман был еврей).[400] Современники же сразу усмотрели в фигуре Гросмана черты популярного гипнотизера, и актер московского Малого театра Гарин-Виндиг, игравший в «Плодах просвещения» роль Гросмана, загримировался под Фельдмана, который после этого написал ему резкое письмо и привлек его к суду.

Как сказано выше, и другие персонажи комедии носят на себе черты портретного сходства. Таковы прежде всего Звездинцев и Сахатов, прототипами для которых послужили Н. А. Львов и П. Ф. Самарин. В ранних редакциях пьесы вместо барона Коко Клингена фигурирует Кисленский. Прототипом его был, очевидно, Николай Андреевич Кислинский, сын председателя тульской губернской земской управы — знакомого Толстого. Прототипом мисс Брук была, вероятно, гувернантка Толстых мисс Лейк, а Марьи Константиновны — жившая в доме Толстых в Ясной поляне с 1887 г. учительница музыки, консерваторка Екатерина Николаевна Кашевская.

Участник спектакля А. В. Цингер сообщает, что в толстой барыне узнавали жену поэта А. А. Фета — Марью Петровну.[401] Другой участник спектакля, непрестанно следивший зa процессом создания пьесы, А. М. Новиков пишет: «В пьесе оказалось много тонко подмеченных черт быта Толстых, Раевских, Трубецких, Самариных, Философовых и других знакомых мне дворянских помещичьих семей». И далее: «Пьеса была живым изображением жизни тогдашнего высшего дворянства, даже фамилии действующих лиц были сначала взяты из действительной жизни… Играли этих действующих лиц как раз те или почти те, с кого они были списаны (даже прислуга — Яша, Федор Иванович, лакей, повар — служили в доме Толстых)».[402] Как указано в описании рукописей фамилия профессора звучала сначала Кутлер, затем Кутлеров, т. е. созвучно с фамилией знаменитого химика и в то же время спирита академика и профессора — А. М. Бутлерова, умершего в 1886 г. Когда друг А. М. Бутлерова — профессор — зоолог Н. П. Вагнер, убежденный спирит, прослушал в заседании русского литературного общества 12 марта 1890 г. комедию Толстого, ходившую уже в списках по рукам, он в обрисовке профессора Кругосветлова (тогда фамилия профессора звучала уже так) усмотрел издевательство над собой и Бутлеровым и по этому поводу 13 марта отправил Толстому резкое укорительное письмо, в котором писал: «Вчера я был в заседании Русского литературного общества и слушал вашу комедию «Плоды просвещения». Я пошел слушать это произведение, не веря тому отзыву, который был помещен в «Новом времени». Я говорил себе: «Не может быть! Не может быть, чтобы такой громадный талант, как Толстой, унизил себя до пасквиля на профессоров и ученых. К крайнему сожалению, это оказалось правда! Мне тяжело и больно было слышать, как вы с обычным вам художественным мастерством глумились надо мной и моим покойным другом А. М. Бутлеровым» (АТ). Вагнер был личным знакомым Толстого и, как видно из следующего его письма от 17 апреля (АТ), за несколько лет перед этим беседовал с ним по вопросам спиритизма, тщетно стараясь убедить его в том, что «спиритизм — истина».

В ответ на это письмо в своем письме от 25 марта Толстой просил у Вагнера прощения за доставленное ему огорчение. Свидетельствуя ему свое уважение и любовь и объясняя историю появления комедии на свет (см. выше), писал: «О вас и о Бутлерове я никогда не думал, пиша комедию. Про Бутлерова всё, что я знал, внушало мне уважение к нему, к вам я уже говорил вам, какие я имею чувства. Профессор же является как олицетворение того беспрестанно встречающегося комического противоречия: исповедание строгих научных приемов и самых фантастических построений и утверждений». Оправдывая себя всё увеличивающимся с годами отвращением ко всякого рода суевериям, к которым причислял и спиритизм, Толстой в заключение письма говорит: «Я скажу, как дети: простите, это в первый и последний раз, последний раз потому, что раз высказавшись, я уже не буду никогда впредь говорить с вами о спиритизме, а, если вы не лишите меня своей дружбы и общения, буду общаться с вами теми сторонами, которые у нас согласны».[403]

Работа над отделкой комедии продолжилась, видимо, до апреля 1890 г., а затем в мае и в июне, во время правки корректур. Как видно из письма к Толстому Н. И. Стороженко от 26 апреля 1890 г. (АТ), он накануне получил рукопись «Плодов просвещения», предназначенную для напечатания в сборнике в память С. А. Юрьева. Эта рукопись, содержавшая в себе текст последней — докорректурной редакции комедии и, весьма вероятно, собственноручно исправленная Толстым, до нас не дошла. В записях его дневника от 18 и 25 мая и 14 июня упоминается о правке им корректур «Плодов просвещения». Те второстепенные по преимуществу, хотя и довольно многочисленные текстовые отличия, которые существуют между текстом рукописей, описанных под №№ 20–23 (последняя из дошедших до нас рукописных редакций комедии), и печатным текстом комедии, явились в результате работы над пьесой, которая была проделана в тексте, отданном в печать, и в корректурах. Последняя корректура «Плодов просвещения» в верстке до нас не дошла.

Впервые «Плоды просвещения» были напечатаны, видимо без каких-либо цензурных изъятий, в книге «В память Юрьева. Сборник, изданный друзьями покойного». М. 1891, стр. 1–95. В том же году пьеса была перепечатана в тринадцатой части сочинений Толстого (М. 1891).

Но еще до появления в печати комедия стала достоянием читателей и зрителей. Она ходила в списках в редакции, представленной текстом рукописей, описанных под №№ 20–23. (Один из таких списков сохранился в рукописном отделении ГТМ.) Имея в виду такие списки, Толстой писал П. С. Алексееву 9 апреля 1890 г. в связи с запросами переводчиков, обращенными к Алексееву: «По настоящему комедия, которая ходит по рукам, не готова к печати и потому к переводу. Когда она будет печататься (я думаю в сборнике Юрьева), тогда пусть переводят, если думают, что это нужно» (ГТМ).

Успех спектакля в Ясной поляне побудил Н. В. Давыдова просить у Толстого разрешения поставить «Плоды просвещения» в Туле, платно, в пользу исправительного приюта. Толстой согласился с условием, что Давыдов возьмет на себя хлопоты перед драматической цензурой о постановке пьесы на сцене. Благодаря связям Давыдова при дворе, комедия, встретившая первоначально в цензуре настороженное к себе отношение только потому, что ее написал Толстой, была вскоре разрешена к постановке с исключением из текста лишь нескольких слов, в том числе слова «монах», которое прилагалось к имени являющегося на спиритические сеансы Звездинцева духа Николая.

Спектакль был поставлен в апреле 1890 г. в зале дворянского собрания силами актеров-любителей, частично и участников яснополянского спектакля.[404] На одну из репетиций пьесы 12 апреля пришел из Ясной поляны Толстой, отметивший это посещение в дневниковой записи 13 апреля: «Вчера пошел после обеда в Тулу и был на репетиции. Очень скучно. Комедия плоха — дребедень». 19 апреля того же года «Плоды просвещения» были поставлены в Царском селе, в Китайском театре, в пользу бедных города, также силами любителей из аристократических слоев общества, преимущественно царскосельского. Судя по афише спектакля, в тексте пьесы, поставленной в Царском селе, еще отсутствовали роли артельщика от Бурдье и старого повара. На спектакле присутствовали государь с государыней, великие князья с семьями и столичная знать.[405]

Несмотря на то, что драматическая цензура разрешила «Плоды просвещения» к представлению, главное управление по делам печати отменило это разрешение. 26 апреля 1890 г. министр внутренних дел Дурново представил Александру III следующий доклад:

«Пьеса графа Льва Николаевича Толстого «Плоды просвещения» была одобрена драматической цензурой, не нашедшей в ней ничего предосудительного, но главное управление по делам печати приостановило ее в виду толков в некоторых кругах общества, будто автор намеревался осмеять в этой комедии дворянское сословие. Признано было более благоразумным выждать, какое впечатление произведет эта пьеса на публику, для которой она не могла оставаться долго тайной. В настоящее время опыт уже сделан, ибо новое драматическое произведение графа Толстого было разыграно в Москве и некоторых других городах на любительских театрах, а в газетах появились подробные о ней отчеты, причем вовсе не обнаруживается, чтобы общество усмотрело в ней злостный и оскорбительный для целого сословия памфлет. На основании сего представляется, кажется, возможным разрешить пьесу «Плоды просвещения» для сцены, тем более, что запрещение, лежащее на ней, придает ей искусственно значение, какого она в сущности не заслуживает».

На этом же докладе рукой министра внутренних дел Дурново написано решение Александра III: «Его величество изволит находитъ эту пьесу неудобною для сцены, на любительских же театрах она может быть разрешена». В виду этого главное управление по делам печати 28 апреля 1890 г. разослало всем губернаторам подписанный Е. М. Феоктистовым циркуляр, запрещавший постановку в театрах «Плодов просвещения» и разрешавший ее к исполнению только на любительских спектаклях. Когда по недосмотру местной власти «Плоды просвещения» были поставлены в марте 1891 г. в харьковском драматическом театре, циркуляром того же Феоктистова от 11 марта 1891 г. было вновь подтверждено запрещение ее постановки в театрах, с разрешением, как и прежде, лишь любительских постановок, но на этот раз с оговоркой: «по усмотрению гг. губернаторов». Постановка «Плодов просвещения» была разрешена сначала лишь в императорских театрах (26 сентября 1891 г. они были поставлены в Александринском театре). С ноября 1893 г. пьеса к постановке в провинции разрешалась в каждом отдельном случае. И только в апреле 1894 г. был разослан общий циркуляр о разрешении «Плодов просвещения» во всех столичных и провиницальных театрах.[406]

Печатая в настоящем издании текст комедии по сборнику «В память С. А. Юрьева», в списке действующих лиц исправляем явную опечатку: «Барыня (без слов)» на «Барин (без слов)». В комедии вовсе не фигурирует «барыня без слов», в 14-м же явлении 4-го действия появляется «Барин пожилой» без слов. Появление барина (а не барыни) отмечено собственноручно Толстым в рукописи № 5.

В 17-м явлении 1-го действия, стр. 109, строка 4, «Аксиньи солдатки» исправляем на «Аксиньи солдатки покойной» по рукописи № 4. В 14-м явлении 2-го действия, стр. 172, строки 18–20, «из носу течет» исправляем на «из носу сопли текут» и «Из носу-то течет» на «Сопли-то текут» — по наборной рукописи № 28. Чтения печатного текста принадлежат С. А. Толстой, сделавшей соответствующие поправки в корректуре (№ 29), очевидно, из соображений благопристойности. В 16-м явлении того же действия, стр. 179, строка 12, написание «Рождества» исправляем на «Рожества», — по рукописи № 4. В 19-м явлении 3-го действия в реплике, произносимой Гросманом: «Как вы желаете, чтоб я усыпил субъект» слово «субъект» исправляем на «субъекта» — по рукописи № 22. Искажения вкрались в результате промахов переписчиков.

Сокращенное обозначение действующих лиц, принятое в тексте сборника «В память С. А. Юрьева», всюду заменяем полным.

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ И КОРРЕКТУРЫ, ОТНОСЯЩИХСЯ К «ПЛОДАМ ПРОСВЕЩЕНИЯ»

Все рукописи, относящиеся к «Плодам просвещения», за исключением наборной рукописи, хранящейся в Государственном Литературном музее (шифр 2457/5), и небольшой вставки в несколько строк к 30-му явлению 1-го действия, хранящейся в Государственном Толстовском музее в Москве (папка 19), хранятся в Архиве Толстого в Публичной библиотеке СССР им. В. И. Ленина — папки XXX, 28, 44 и 45. Корректура «Плодов просвещения» в гранках хранится в Государственном Литературном музее (шифр 2457/3).

1. Автограф на 1 листе in folio, исписанном до конца с одной стороны. План всех четырех действий комедии. Судя по цвету чернил и по содержанию, в нем были сделаны исправления и приписки, относящиеся к первому действию, после того как был написан план первых двух действий.

2. Автограф на 1 листе in folio, исписанном не до конца с одной стороны. План первых трех действий комедии. Судя по цвету чернил и по содержанию, в нем были сделаны исправления и вставки, после того как он был написан целиком. На оборотной стороне листа рукой Т. Л. Толстой написано: «1-е действие. 4 раза переправлено» и поставлена дата — «1886, 16 ноября. Ясная».

Печатаем оба плана целиком, воспроизводя все существенное из зачеркнутого.

3. Автограф 1-го действия и начала 2-го комедии, озаглавленной здесь «Исхитрилась!» Занимает лицевые и оборотные стороны листов 12–21 и 27 переплетенной в коленкор тетради и 34 ненумерованных листа плотной бумаги в 4°. Текст поделен на явления. В середине текста 1-го действия — план его окончания. На переплете наклеена полоска бумаги, на которой рукой С. А. Толстой написано: «Рукопись драмы «Власть тьмы» и начало неоконченной и неизданной комедии «Исхитрилась». На первых 11-ти листах этой тетради — автограф 1-го действия «Власти тьмы»; листы 22–26 и 28–34—чистые. На лицевой стороне 12-го листа рукой Толстого написано: Дѣйствiе I. Комедiя въ 4 дѣйствiяхъ «Исхитрилась!» На оборотной стороне этого листа его же рукой сверху страницы написано: Дѣйствующія лица и внизу ее — Дѣйствіе происходитъ въ Петербургѣ. Пространство между этими двумя записями не заполнено. Сбоку на полях, против слов 2-го мужика, сделана характеристика всех трех мужиков:

1-й мужикъ — разговорщикъ, поддакиваетъ. 2-й — Семеновъ отецъ — угрюмый, прямой, грубый. 3-й — тихій, кроткій, отъ товарищей не отставалъ.

Ниже, также на полях, после ремарки об уходе наверх Василия Леонидыча, написан план окончания 1-го действия, затем зачеркнутый:

Таня выговариваетъ согласіе отца. Ее зовутъ затягивать. Барыня съ дочкой сходятъ, гримасничаютъ с братомъ, бранят мужиковъ. Выходитъ баринъ. Отказъ. Мужики уходятъ. Таня встречаетъ барина въ сѣняхъ. О Семенѣ. Приходитъ Семенъ съ запиской. Баринъ уходитъ. Таня ему велитъ. Онъ целуетъ.

В левом верхнем углу той же оборотной страницы написано:

У меня силы нынче, духи. Я тебя такъ располохну. Идетъ жаловаться барину. Семенъ отосланъ [?].

Из текста этого автографа извлекаем варианты № 1 (1-е действие, л. 16) и № 2 (всё начало 2-го действия, л. 27).

4. Рукопись на 36 нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой и Толстого. Исправленная автором копия автографа первого действия комедии, описанного выше, и вслед за ней автограф следующих трех действий. На обложке рукой С. А. Толстой написано: «Исхитрилась. 2-я черновая. Май 1889 г.» и рукой Толстого внизу: «Проба пера». На следующем листе, на лицевой его стороне, рукой Софьи Андреевны повторено заглавие и рукой Толстого написано: «Какъ бы смотрѣли на человѣка, котораго всетаки надо съѣсть». На оборотной стороне этого листа перечень действующих лиц 1-го действия, написанный рукой С. А. Толстой. Текст этой рукописи, представляющий собой первую черновую редакцию всей комедии, печатаем целиком.

5. Рукопись на 60 большей частью нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой М. Л. и С. А. Толстых, с исправлениями и дополнениями на отдельных вставных листах рукой Толстого. В ремарках, переписанных рукой С. А. Толстой, сделаны некоторые добавления по сравнению с текстом рукописи № 4. Исправления в первом действии, судя по цвету чернил, производились дважды. Копия предыдущей рукописи. На лицевой стороне 1-го листа (обложке) написанное рукой М. Л. Толстой заглавие комедии («Исхитрилась!»), на оборотной — перечень действующих лиц ее же рукой и рукой С. А. Толстой. Рядом с именами персонажей комедии рукой Т. Л. Толстой записаны карандашом имена исполнителей ролей. В конце текста рукой С. А. Толстой дата 29 мая 1889 г. Исправления очень многочисленны. Большая часть из них касается частностей комедии. Из более значительных дополнений нужно отметить введение эпизода, соответствующего 5-му явлению 2-го действия (беседа Сахатова с доктором, совершенно отличная от той, какую имеем в окончательной редакции, см. вариант № 3), эпизода с Таней, Григорием и Федором Ивановичем, в следующей рукописи исключенного (см. вариант № 4), и эпизодов, соответствующих явлениям 8-му и 10-му 4-го действия. Эпизод, в котором Таня рассказывает мужикам о затягивании ею барыни, Толстой перенес из 1-го действия во 2-е, сделав в соответствующем месте в тексте 2-го действия отметку: «сцена о затягиваніи». У ряда персонажей изменены их фамилии и имена. Так, фамилия «Самарин» исправлена сначала на «Сахарин», затем на «Сахаров» и, наконец, на «Сахатов»; имя и отчество этого персонажа, обозначенное сначала лишь буквами П. Ө. (инициалы имени и отчества Петра Федоровича Самарина), исправлено на «Сергей Иванович». Фамилия «Петров» исправлена на «Петрищев». Этот же персонаж заменил собой офицера в 5-м явлении 4-го действия, но здесь он, по забывчивости, Толстым вновь назван Петровым. Фамилия «Кисленский» заменена фамилией «Клинген» и добавлено его имя «Коко». Имя и отчество Шпюлера — «Трифон Никифорович» заменено другим — «Антон Борисович»; имя и отчество профессора — «Виктор Александрович» исправлено на «Алексей Владимирович». Имя буфетчика «Николай» всюду переделано на «Яков». В 1-м действии введен новый персонаж — компаньонка Бетси — мисс Брук (позднее вместо нее фигурирует Марья Константиновна); в 4-м действии введен барин без слов и устранен один эпизодический персонаж — экономка; устранена сцена приставания Григория к Тане и следующая за нею сцена расправы Семена с Григорием (вместо этого — жалоба Григория барыне на Семена); добавлено рассуждение лакеев об отношении господ к заразам.

6. Рукопись на 37 ненумерованных листах (2 чистых) в 4° (две ученические тетради), исписанных с обеих сторон рукой Т. Л. Толстой, без поправок рукой Толстого. Копия части предыдущей рукописи. Заключает в себе полностью два первых действия и пять явлений 3-го. Привлекаем эту рукопись на том основании, что она воспроизводит лишь первый слой поправок, сделанных в первом действии, и таким образом помогает отграничить этот первый слой от второго. Текст второго и части третьего действия списан с текста, еще не исправленного Толстым. В копии несколько отступлений от оригинала в ремарках и в перечне действующих лиц.

7. Рукопись на 18 листах (два чистые) в 4° (расшитая ученическая тетрадь), исписанных рукой Т. Л. Толстой и А. М. Новикова и исправленных рукой Толстого. Копия первых и последних явлений 1-го действия по рукописи, описанной под № 5. Первые 11 листов не нумерованы, остальные 7 — нумерованы рукой Толстого по страницам (5–18). 7 листов из этой рукописи переложены в рукопись, описанную под № 8. Помимо ряда исправлений, в тексте сделаны сокращения, дополнения и перестановки отдельных явлений. В явление 2-е введен между прочим голос Василия Леонидыча за сценой и написано явление 4-е.

8. Рукопись на 30 нумерованных листах в 4° (ученическая тетрадь с вложенными в нее страницами), исписанных с обеих сторон рукой А. М. Новикова и М. Л. Толстой и исправленных рукой Толстого черными и красными чернилами. Ремарки подчеркнуты красным карандашом. Текст l-го действия. Первые четырнадцать явлений в рукописи представляют собой копию соответствующей части рукописи, описанной под 7, остальные — соответствующей части рукописи № 5 и остальной части рукописи № 7. 7 листов, как указано, переложены сюда из рукописи № 7. Одного листа недостает. Заглавие «Исхитрилась!» зачеркнуто и вместо него рукой Толстого написано: «Плоды просвещения». Многочисленные исправления в рукописи сделаны большей частью в направлении к окончательной редакции пьесы. Здесь впервые введена сцена, соответствующая 61-му явлению в окончательной редакции (Таня просит Федора Иваныча помочь ей выйти замуж за Семена).

9. Рукопись на 20 нумерованных листах в 4° (два чистые), в тетрадочной обложке, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой и А. М. Новикова, с исправлениями и дополнениями на трех вставных листах рукой Толстого черными и красными чернилами. В нумерации допущена ошибка: вслед за цыфрой 11 идет цыфра 13. Ремарки подчеркнуты красным карандашом. Текст 2-го действия. Копия текста того же действия по рукописи, описанной под № 5; эпизод с затягиванием, перенесенный сюда из 1-го действия, переписан по той же рукописи. В ремарках, переписанных рукой С. А. Толстой, несколько лишних слов, не восходящих к оригиналу. Исправления и перестановки, сделанные в рукописи, сделаны большей частью в направлении к окончательной редакции 2-го действия. Здесь впервые введена фигура старого повара и написан текст, соответствующий концу 11-го и большей части 12-го явлений в окончательной редакции.

10. Рукопись на 18 нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой С. А. Толстой, А. М. Новикова и Т. Л. Толстой и исправленных рукой Толстого черными и красными чернилами. Ремарки подчеркнуты красным карандашом. Текст 3-го действия. Копия текста того же действия по рукописи, описанной под № 5. Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции. Извлекаем отсюда сцену (вариант № 5), в следующей редакции зачеркнутую и находившуюся между явлениями 3-м и 4-м (применительно к окончательной редакции).

11. Рукопись на 12 нумерованных листах в 4° (один чистый), исписанных большею частью с обеих сторон рукой М. Л. Толстой и А. М. Новикова и исправленных рукой Толстого черными и зелеными чернилами. Ремарки подчеркнуты красным карандашом. Текст 4-го действия. Копия текста того же действия по рукописи, описанной под № 5. Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции. На последнем листе, в конце текста, на полях рукой Толстого помечено: «По той рукописи поправить».

12. Рукопись на 22 ненумерованных листах в 4° (один урезан) (расшитая ученическая тетрадь в обложке). Исписана с обеих сторон рукой А. М. Новикова и исправлена рукой Толстого. Текст 1-го действия. Копия рукописи, описанной под № 8. 18 листов отсюда переложены в рукопись, описанную под № 17. В тексте многих ремарок переписчиком сделаны отступления от оригинала с целью уточнения их. Исправления сделаны в направлении к окончательной редакции. В этой рукописи впервые в комедию введена фигура артельщика от Бурдье. Mисс Брук заменена Марьей Константиновной и в соответствии с этим английские фразы, произносившиеся Брук, — русскими; написаны сцены, соответствующие явлениям 43-му и 47-му в окончательной редакции (хрюканье Василия Леонидыча и уход артельщика). Извлекаем отсюда вариант № 6.

13. Рукопись на 9 большей частью ненумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой неизвестного (а), А. М. Новикова и А. В. Цингера, с исправлением рукой Толстого черными и фиолетовыми чернилами. Текст 2-го действия, без начала, конца и с большими пропусками в середине. Большая часть недостающего перенесена в рукопись, описанную под № 18, часть утеряна. Некоторые листы этой рукописи, будучи переписаны и исправлены, вновь переписаны и вновь исправлены. Часть впервые исправленных листов вшита в рукопись № 18. Листы, впервые исправленные, являются копией текста рукописи, описанной под № 9. Исправления — в направлении к окончательной редакции. Здесь впервые введена фигура кучера и написан текст, соответствующий 3-му явлению 2-го действия в окончательной редакции. Ломаная речь Шпюлера заменена обычной; количество его реплик увеличено; он говорит более пространно, ученым языком; гвоздь, попадающий в сапог к мужикам, заменен ложечкой, попадающей в сумку.

14. Рукопись на 10 ненумерованных листах в 4° (один урезан) (расшитая ученическая тетрадь с вложенными в нее листами). Исписана с обеих сторон рукой Т. Л. Толстой, С. Э. Мамоновой и А. М. Новикова и исправлена рукой Толстого. Текст 3-го действия. В середине недостает много листов, переложенных в рукописи, описанные под №№ 19 и 22. Копия текста по рукописи, описанной под № 10. Исправления — в направлении к окончательной редакции. На отдельном вставном листе здесь написана рукой Толстого сцена, в которой Бетси обнаруживает проделки Тани; она соответствует 8-му явлению в окончательной редакции.

15. Рукопись на 1 листе в 4°, исписанном с обеих сторон рукой М. К. Рачинской и исправленном рукой Толстого. Конец 5-го явления, 6-е и начало 7-го явления 4-го действия. Здесь рукой Толстого написана сцена с шарадой. Первоначально этот лист входил в состав рукописи, описанной под № 16, но затем, будучи переписан, удален из нее и заменен переписанным.

16. Рукопись на 20 листах в 4°, из которых один урезан (ученическая тетрадь с вложенными в нее листами). Все листы, кроме одного, нумерованы. Исписана с обеих сторон рукой М. К. Рачинской и А. М. Новикова и исправлена рукой Толстого черными и фиолетовыми чернилами. Более крупные исправления переписаны переписчиками, и переписанное наклеено на текст, написанный рукой Толстого. Текст 4-го действия. Вместе с листом, описанным под № 15, данная рукопись — копия рукописи, описанной под № 11. Ремарки переписаны с отступлениями от оригинала. Исправления сделаны большей частью в направлении к окончательной редакции. Рукой М. Л. Толстой в рукопись нанесены исправления, сделанные рукой Толстого карандашом в тексте рукописи, описанной под № 23.

17. Рукопись на 47, частью нумерованных, частью ненумерованных листах в 4° (два листа урезаны), в тетрадочной обложке, исписанных с обеих сторон рукой А. М. Новикова и М. Л. и С. А. Толстых и исправленных рукой Толстого черными и зелеными чернилами. Более крупные исправления здесь переписаны переписчиками, и переписанное наклеено на текст, написанный рукой Толстого. Текст 1-го действия. Данная рукопись составилась из 18 листов, переложенных в нее из рукописи, описанной под № 12, и из копии текста листов, оставшихся в рукописи № 12. В тексте ремарок — отступления от оригинала. Исправления в большинстве — в направлении к окончательной редакции. Рукой М. Л. Толстой в рукопись нанесены исправления, сделанные рукой Толстого карандашом в тексте рукописи, описанной под № 20. Видимо, ее же рукой зачеркнуты некоторые приписки Толстого, переписанные в рукописи № 20 и там, очевидно, автором зачеркнутые. В этих приписках названа фамилия профессора — сначала Кутлер (один раз), затем Кутлеров (2 раза). Извлекаем из этой рукописи вариант № 7, соответствующий 34-му явлению 1-го действия в окончательной редакции.

18. Рукопись на 41 нумерованном листе в 4° (один чистый) (ученическая тетрадь с вшитыми и вложенными в нее листами). Исписана большею частью с обеих сторон рукой А. М. Новикова, М. Л., С. А. и Т. Л. Толстых, В. А. Кузминской, А. В. Цингера, неизвестного (б) и М. А. Стаховича и исправлена рукой Толстого. Более крупные исправления здесь переписаны переписчиками, и переписанное частью наклеено на текст, написанный рукой Толстого, частью вшито в тетрадь. В последнем случае переписанное зачеркнуто. Текст 2-го действия. Данная рукопись составилась большей частью из листов, переложенных в нее из рукописи, описанной под № 13, из копий текста начала рукописи, описанной под № 9, и копий текста листов, оставшихся в рукописи № 13. В тексте ремарок обычные отступления от оригинала. Исправления — в направлении к окончательной редакции. Рукой М. Л. и С. А. Толстых в рукопись нанесены исправления, сделанные при первой правке рукой Толстого текста рукописи, описанной под № 21.

19. Рукопись на 36 нумерованных листах в 4° (ученическая тетрадь с вложенными в нее листами). Исписана с обеих сторон рукой А. М. Новикова, Т. Л. Толстой, С. Э. Мамоновой и исправлена рукой Толстого черными и фиолетовыми чернилами. Более крупные исправления здесь переписаны переписчиками, и переписанное наклеено на текст, написанный рукой Толстого. Текст 3-го действия. Данная рукопись составилась из листов, переложенных в нее из рукописи, описанной под № 14, и из копии текста листов, оставшихся в этой рукописи. В тексте ремарок — обычные отступления от оригинала. Исправления большей частью в направлении к тексту окончательной редакции. Здесь между прочим значительно дополнены речи Шпюлера и профессора. Шпюлер подчеркивает, что он не спирит, а гипнотизер. Рукой М. Л. и Т. Л. Толстых и А. М. Новикова и отчасти самого Толстого в рукопись нанесены исправления, сделанные рукой Толстого карандашом в рукописи, описанной под № 22.

20. Рукопись на 29 ненумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой М. Л., Т. Л., С. А. Толстых, Толстого и исправленных рукой Толстого чернилами и карандашом. Текст 1-го действия. Копия рукописи, описанной под № 17, частично сделанная рукой самого Толстого. Карандашные исправления стерты (остались лишь их слабые следы) и переписаны рукой М. Л. Толстой и В. С. Толстой. Кроме того, в рукопись переписчиками вписаны исправления, сделанные Толстым явно не в данной рукописи, а, очевидно, в недошедшей до нас копии с нее. Рукопись представляет собой ученическую тетрадь с вложенными в нее листами. На обложке рукой Толстого написано: «Акт 1», рукой С. А. Толстой — «Последняя редакция». К этой рукописи относится вставка в несколько строк (к 30-му явлению), написанная на клочке бумаги и хранящаяся в Государственном Толстовском музее в Москве (папка 19). В тексте ремарок — отступления от оригинала. Исправления — в направлении к печатному тексту, от которого в рукописи есть еще ряд отличий. Здесь между прочим фамилия «Шпюлер» исправлена на «Гросман». Всё действие разбито на 59 явлений (вместо 62-х в печатном тексте).

21. Рукопись на 24 ненумерованных листах в 4° (два последние чистые), исписанных с обеих сторон рукой М. А. Кузминской, А. М. Новикова и С. А. Толстой и исправленных рукой Толстого чернилами и карандашом. Текст 2-го действия. Копия рукописи, описанной под № 18. Карандашные исправления стерты (от них остались лишь слабые следы) и переписаны рукой М. Л. и С. А. Толстых и А. М. Новикова. Кроме того, переписчиками вписаны исправления, очевидно сделанные Толстым в недошедшей до нас копии данной рукописи. На обложке рукописи (ученическая тетрадь) рукой С. А. Толстой написано: «Последняя редакция». Исправления очень приближают текст рукописи к печатному тексту, от которого он отличается небольшими разночтениями. Здесь впервые введено — в 17 явлении — новое действующее лицо — баронесса.

22. Рукопись на 29, большей частью нумерованных листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой Т. Л. Толстой, А. М. Новикова, М. А. Кузминской, В. С. Толстой и М. Л. Толстой и исправленных рукой Толстого чернилами и карандашом. Текст 3-го действия. Копия рукописи, описанной под № 19, за исключением листов, переложенных сюда из рукописи, описанной под № 14. Карандашные исправления стерты и переписаны рукой переписчиков. Кроме того, рукой переписчиков вписаны исправления, которые были, очевидно, сделаны в исправленной Толстым, но не дошедшей до нас копии данной рукописи. На обложке рукописи (ученическая тетрадь с вложенными в нее листами) рукой С. А. Толстой написано: «Последняя редакция». Приближаясь к печатному тексту, текст данной рукописи сравнительно с ним имеет ряд небольших разночтений.

23. Рукопись на 17 ненумерованных листах в 4° (четыре чистые), исписанная с обеих сторон рукой А. М. Новикова и исправленная рукой Толстого чернилами и карандашом. Текст 4-го действия. Копия рукописи, описанной под № 16. Карандашные исправления стерты и, за исключением одного, переписаны рукой М. Л. Толстой. Ее же рукой вписаны исправления, очевидно сделанные Толстым в недошедшей до нас копии данной рукописи. На обложке рукописи (ученическая тетрадь) рукой С. А. Толстой написано: «Последняя редакция». По сравнению с печатным текстом в рукописи несколько второстепенных разночтений.

24. Автограф на 2 листах большого почтового формата, исписанных с обеих сторон. Список действующих лиц и их характеристика. По сравнению с печатным текстом в нем следующие отличия (отмечаем лишь существенное). В характеристике А. П. Звездинцевой к словам — «Дама раздражительная» добавлено: «и грубоватая». Все общества, в которых участвует Василий Леонидыч, названы императорскими. Имя, отчество и фамилия профессора не названы. Вместо «Марья Константиновна» Толстым написано «Анна Константиновна», но рукой С. А. Толстой слово «Анна» исправлено на «Марья». Общество устройства ситцевых и коленкоровых балов, в котором Петрищев является членом, названо также императорским. О Гросмане (эта фамилия написана здесь вместо зачеркнутой «Шпюлер») не сказано, как в печатном тексте, что он говорит очень громко. О старом поваре сказано, что ему лет 45 (а не 55, как в печатном тексте). О Тане не сказано, что она «в минуты сильного возбуждения радости взвизгивает». О Сахатове сказано, что он бывший министр и не сказано, что он «ничем не занят и всем интересуется». Барин без слов не помечен.

25. Рукопись на 4 листах в 4°, исписанных с обеих сторон рукой А. М. Новикова и исправленных рукой Толстого чернилами и карандашом. Слова, написанные карандашом, обведены рукой М. Л. Толстой по буквам чернилами. На лицевой странице первого листа заглавие — «Плоды просвещения», сверху которого карандашом рукой Толстого написано «Исхитрилась или». Слова эти стерлись. Вернее думать, что они намеренно стерты. На следующих страницах — копия предыдущей рукописи с некоторыми отступлениями: изменен порядок в перечислении действующих лиц, сделаны небольшие добавления к их характеристикам, вошедшие в печатный текст, и названы имя, отчество и фамилия профессора — Алексей Владимирович Кутлеров. С другой стороны, некоторые слова, относящиеся к характеристике персонажей и вошедшие в печатный текст, зачеркнуты. Слово министр (о Сахатове) исправлено Толстым на «товарищ министра», фамилия профессора «Кутлеров» им же исправлена на «Кругосветлов». К характеристике Толстой барыни добавлено им же, что она курит, и к характеристике Гросмана то, что он говорит очень громко. По сравнению с печатным текстом в рукописи имеется несколько второстепенных разночтений.

26. Рукопись на 19 листах в 4° (один чистый). Сшитая тетрадь, исписанная большей частью с обеих сторон рукой Т. Л. Толстой и С. Э. Мамоновой и исправленная в трех местах рукой Толстого. В ней — роль Тани, списанная по рукописям, описанным под №№ 7, 9, 10, 11. Две поправки, сделанные Толстым в конце 2-го явления (слова Григория: «Очень ужъ ты мнѣ ндравишься» и Тани: «Ну, я въ васъ не нуждаюсь, вотъ и все») в другие рукописи перенесены не были.

27. Рукопись на 6 листах в 4° (один чистый). Сшитая тетрадь, исписанная большей частью с обеих сторон рукой С. Э. Мамоновой и в некоторых местах исправленная рукой Толстого. В ней — роль Толстой барыни, списанная по рукописям, описанным под №№ 9 и 13. Исправления, сделанные здесь Толстым, в другие рукописи перенесены не были.

28. Рукопись на 93 листах в 4° (последний чистый), исписанная большей частью с обеих сторон рукой С. А. Толстой и исправленная карандашом и чернилами рукой Толстого. Текст всех четырех действий. Копия рукописей №№ 20–23, с поправками, сделанными рукой С. А. Толстой и неизвестного по рукописям №№ 24–27. С этой рукописи делался набор для сборника «В память С. А. Юрьева».

29. Корректура на 49 гранках с многочисленными исправлениями большей частью карандашом, частично чернилами рукой Толстого. Рукой С. А. Толстой и неизвестного обведены чернилами кое-какие неясные карандашные написания Толстого, их же рукой сделаны технические исправления погрешностей набора. В двух случаях, на 27 гранке, в 14-м явлении 2-го действия, рукой С. А. Толстой сделаны словарные исправления: «из носу сопли текут» исправлено ею на «из носу течет» и «Сопли-то текут» — на «Из носу-то течет».

Кроме того, среди рукописей, относящихся к «Плодам просвещения», имеется еще несколько переписанных ролей, но все они без исправлений рукой Толстого.

Некоторое количество рукописей, относящихся к «Плодам просвещения» и исправленных рукой Толстого, до нас не дошло. Кроме упомянутых выше рукописей текста комедии, в которых должны были быть собственноручные исправления Толстого, до нас не дошли списки ряда отдельных ролей, в которых, возможно, были авторские исправления. Так, А. В. Цингер сообщает о том, что исполнявшаяся им роль Григория, переписанная рукой В. А. Кузминской и пополненная двумя репликами рукой Толстого, была взята исполнителем роли себе на память.[407]

ИСТОРИЯ ПИСАНИЯ И ПЕЧАТАНИЯ ПОВЕСТИ «ДЬЯВОЛ»

В конце 1880-х и в начале 1890-х гг. Толстой усиленно был занят работами над художественными произведениями и отчасти статьями на тему половой любви. К этому периоду относится написание «Крейцеровой сонаты», «Послесловия» к ней и статьи «Об отношениях между полами», а также начало работы над «Коневской повестью», впоследствии разросшейся в роман «Воскресенье», и «Отцом Сергием». Одновременно Толстой много писал на эту тему в письмах к разным лицам, преимущественно к В. Г. Черткову. На эту же тему написана и повесть, озаглавленная Толстым в исправленной им копии автографа «Дьявол» и в автографе еще не имевшая никакого заглавия. Она была написана начерно в течение двух недель, в промежуток между окончанием предпоследней редакции «Крейцеровой сонаты» и началом работы над последней ее редакцией. В дневниковых записях, связанных с работой над «Дьяволом», эта повесть всюду называется «История Фредерикса» (или «Фридрихса»). К работе над ней Толстой приступил 10 ноября 1889 г. Под этим числом он записал в дневник: «После обеда неожиданно стал писать историю Фредерикса». Эта же дата рукой Толстого поставлена на обложке автографа. О работе над «Историей Фредерикса» далее упомянуто в дневниковых записях от 11, 12, 13 и 14 ноября. 11 ноября в связи в этой работой Толстой записывает в записной книжке: «Всё это происходило между делами, занимавшими [его]. Всплывет и потухнет. Если что беспокоило его иногда, то это муж, и правда ли, что барин…»[442] 18 ноября в дневнике записано: «К Фридрихсу думал, гуляя перед обедом: две жизни представляются ему и два выхода. И наконец — 3-й — себя убить.[443] Много писал Фридрихса», а на следующий день — 19 ноября там же отмечено: «Целое утро писал, кончил кое-как Ф[ридрихса]». Эта же дата рукой Толстого поставлена в конце текста автографа.

В ближайшие дни Толстой исправлял и переделывал написанное. 20 ноября он записывает в дневник: «Сначала переделывал и поправлял Ф[ридрихса], очень хорошо работалось. Ездил в Дворики и дорогой еще больше уяснилось: 1) характер тещи vulgar,[444] лгунья, дарит и говорит про дареное и 2) его долг, который бы мог утаить, платит, и что нибудь либеральное по отношению мужиков». Там же на следующий день записано: «Писал Фр[идрихса]. Поправлял немного, а жалею, потому что был очень расположен — ясно всё было». Работа над повестью отмечена и в дневниковой записи 22 ноября, а 24 ноября в дневнике записано: «Очень весело и усердно пересмотрел Фр[идрихса]. Сходил еще с детьми на пруд и опять писал и кончил».

Трудно определить, какая часть исправлений была сделана в автографе в процессе его писания и какая после 19 ноября. С уверенностью можно сказать лишь то, что после 19 ноября было написано новое начало повести, в котором фамилия Иртенев заменена новой — Тверетинов, видимо, с целью устранить возможность автобиографического толкования повести (Николенька Иртенев в «Детстве», «Отрочестве», «Юности» для читателя были явно автобиографические персонажи; однако в дальнейшем тексте автографа фигурирует прежняя, неисправленная фамилия — Иртенев). Далее — в процессе исправления, судя по качеству бумаги, положению в рукописи, отсутствию нумерации, был написан текст на листах 7, 8 и 11, именно конец III главы, где речь идет о долге отца Иртенева Есиповой и о материальном положении Иртенева вообще, и начало V главы, в которой говорится о причинах, по которым Иртенев выбрал себе в жены Лизу Анненскую. Кроме того, в процессе исправления были сделаны перестановки в тексте.

В конце января 1890 г. в Ясной поляне гостил В. Г. Чертков. Уезжая, он, видимо, увез с собой автограф повести в Петербург, где вместе с И. И. Горбуновым переписал его и 20 февраля 1890 г. переслал Толстому его копию. В письме к нему, датированном этим числом, Чертков писал: «Посылаю вам переписанную новую повесть вашу» (АТ). Дальше в письме дается очень высокая оценка повести, сопровожденная упоминанием ее отдельных эпизодов. Последнее и убеждает нас в том, что в цитированных строках письма речь идет именно о «Дьяволе».

Написав начерно повесть, Толстой, как видно будет из дальнейшего, в течение очень многих лет не возвращался к работе над ней, хотя и не считал эту работу завершенной. В письме к П. И. Бирюкову от 17 января 1890 г. он писал: «У меня начаты еще другие художественные работы, всё на тему половой любви (это секрет), и я своим не говорю, и тоже низкое ремесленное занятие, т. к. я вижу, как полезно относиться презрительно» (АТ). В этом письме идет речь, несомненно, об «Истории Фредерикса — Фридрихса», позднее «Дьяволе», и «Коневской повести», позднее «Воскресении». Под 25–30 апреля того же года Толстой записывает в дневник: «Думал зa это время к повести Фридрихса. Перед самоубийством раздвоение: хочу я или не хочу? Не хочу, вижу весь ужас, и вдруг она в красной паневе, и всё забыто. Кто хочет, кто не хочет? Где я? Страдание в раздвоении, и от этого отчаяние и самоубийство».

Эта запись, не нашедшая себе отражения в работе над повестью, свидетельствует о том, что в конце апреля 1890 г. Толстой еще не думал о варианте конца повести, в котором Иртенев, вместо того чтобы покончить жизнь самоубийством, убивает Степаниду.

В копии автографа повести, сделанной рукой В. Г. Черткова и И. И. Горбунова, Толстым, как сказано, было проставлено заглавие — «Дьявол», сделано четыре поправки в конце текста, начиная с XIX главы (предыдущие главы им даже не просматривались, что явствует из того, что допущенные в них переписчиками ошибки не были исправлены и пропуски оказались не восстановленными), исключены два места из XX главы, главы XX и XXI слиты в одну и, наконец, написан заново вариант конца повести, в котором Иртенев (Толстой вернулся здесь к первоначальной фамилии героя повести) убивает не себя, а Степаниду. Судя по почерку, всё это было сделано одновременно или почти одновременно.

К какому времени относится работа Толстого над копией автографа?

В письме к Толстому от 6 февраля 1891 г. В. Г. Чертков, говоря о том, что его, как и его друзей — Е. И. Попова и М. Н. Чистякова, волнуют вопросы, затронутые в «Повести об Иртеневе», далее пишет: «Мы естественно иногда духовно беседуем о том, что нас больше всего мучает и расстраивает, и постоянно вспоминаю вашу повесть об Иртеневе; но у меня даже нет здесь черновой, которая хранится в верном месте, у моей матери в Петербурге. А потому обращаюсь к вам с просьбой, дорогой брат наш, дайте нам возможность вторично прочесть эту ужасную историю, прожить с Иртеневым все его страдания и усилить в себе ужас перед этою убийственною похотью — пришлите нам ту рукопись, которую я для вас списал. Я ее вскоре же верну вам, и доверьтесь мне, что дальше нас троих даже слух о существовании этой вещи не пойдет» (АТ). 10 февраля 1891 г. Толстой писал Черткову: «Маша[445] послала вам статьи, которые вы хотели иметь». Возможно, что среди упоминаемых статей была и просимая Чертковым копия повести. Если это так, то, несомненно, Черткову послана была копия повести без поправок Толстого и без варианта ее конца. В исправленной копии этот вариант был переписан рукой H. Л. Оболенского и вклеен в нее, автограф же его долго оставался у H. Л. Оболенского и не был в руках Черткова даже в 1911 г., в период редактирования им «Посмертных художественных произведений» Толстого (позднее он поступил в Государственный Толстовский музей в Москве). Доверить же секрет существования повести Оболенскому Толстой мог не ранее, чем Оболенский стал ему близким человеком, т. е. не ранее женитьбы его на дочери Толстого — Марье Львовне или незадолго до этого. Женитьба же эта произошла в 1897 г.; да и почерк, каким написана копия варианта, — почерк зрелого, установившегося человека, а не девятнадцатилетнего юноши, каким в ту пору (1891 г.) был Н. Л. Оболенский, родившийся в 1872 г. Сомнительно, чтобы время написания варианта и время переписки его Оболенским было отделено одно от другого значительным промежутком. Основываясь на этих соображениях, можно утверждать, что второй вариант конца повести не мог быть написан ранее 1896–1897 гг. Но мы имеем все основания полагать, что и до середины июля 1898 г. он не был написан. Следует думать, что заглавие «Дьявол» было дано повести вслед за написанием варианта ее конца, в котором Иртенев так думает о Степаниде: «Есть дьявол. И это она. Он овладел мной. А я не хочу, не хочу. Дьявол, да дьявол». Этот эпитет, данный Иртеневым Степаниде, и подсказал, очевидно, заглавие. Между тем, замыслив напечатать эту повесть в пользу духоборов (см. ниже), Толстой в письме к Черткову от 14 июля 1898 г. называет ее не «Дьявол», а «Иртенев».

Полагаем, что вариант конца повести был написан почти через двадцать лет после написания всего основного ее текста. Такое предположение основывается на знакомстве с почерком автографа варианта. Это почерк очень отличный от почерка, каким писал Толстой в 1890-е годы и очень напоминающий собой почерк, каким написаны многие страницы его дневника за 1909 г. Как раз в этом году, под 19 февраля, Толстой записал в дневник: «Просмотрел «Дьявола». Тяжело, неприятно». Не к этому ли времени относятся сделанные Толстым поправки в рукописи-копии Черткова-Горбунова, написание варианта конца и установление заглавия повести? Почерк дневниковой записи 19 февраля и нескольких предшествующих и последующих записей очень сходен с почерком, каким сделаны поправки в копии и написан вариант, а написание слов «Дьявол» в копии и «Дьявола» в дневнике почти совпадают графически в мелких подробностях начертания букв. Нужно принять также во внимание, что под словом «просмотрел» Толстой нередко подразумевал не только простой просмотр рукописи, но и исправление ее.[446]

Как видно из цитировавшихся выше писем Толстого к Бирюкову от 17 января 1890 г. и Черткова к Толстому от 6 февраля 1891 г., факт написания повести держался Толстым в большом секрете: автограф ее хранился не в Ясной поляне, а в Петербурге, у Е. И. Чертковой, сам же Чертков гарантировал Толстому максимальное соблюдение тайны. Все это обусловливалось тем, что повесть, внешне связанная с эпизодом из жизни знакомого Толстому лица — H. Н. Фридрихса, в значительной мере являлась автобиографической, связанной также и с романтическим эпизодом из жизни самого Толстого до женитьбы, известным С. А. Толстой и волновавшим ее и в старости.

Со слов сестры H. Н. Фридрихса, М. Н. Дурново, сообщенных нам через П. С. Попова А. М. Долининым-Иванским, H. H. Фридрихс, судебный следователь в Туле, по натуре человек очень добрый, мягкий и слабохарактерный, сойдясь с крестьянкой из села Кучина Степанидой Муницыной, муж которой ездил извозчиком в Туле, женился затем на девушке недурной собой, но недалекой. Женитьба эта была непонятна для семьи Фридрихса, так как он очень любил Степаниду, как и она его, и не любил жену. Через три месяца после женитьбы H. Н. Фридрихс убил Степаниду во время молотьбы выстрелом из револьвера в живот. Мотивом убийства была безумная ревность жены к Степаниде. Врачи объяснили преступление Фридрихса тем, что у него был солитер, болезненно действовавший на его психику, и тульский окружной суд оправдал его. Однако муки совести сильно угнетали убийцу; он очень изменился, стал соблюдать все посты, много молился и часто задумывался. В декабре 1874 года, через два месяца после убийства, уезжая от своей сестры из Тулы, он, выйдя на станции Житово, был раздавлен встречным поездом. Обстоятельства катастрофы неясны; она могла быть случайной, так как Фридрихс был очень близорук (носил очки), с другой стороны, из-за сильного мороза, был закутан в башлык и потому мог не расслышать шума приближавшегося поезда.

Как нетрудно видеть, тут немало совпадений с тем, что читается в «Дьяволе», вплоть до сходства внутренней (доброта, слабохарактерность) и внешней (близорукость) характеристики H. Н. Фридрихса и Иртенева и одинаковости имен возлюбленных того и другого. Гибель Фридрихса, которая могла быть истолкована и как самоубийство, видимо, внушила Толстому первый вариант конца повести, предшествовавшее же этой гибели убийство Степаниды Мунициной — второй вариант.

Об автобиографичности «Дьявола», а также «Воскресения» незадолго до смерти Толстой сам говорил П. И. Бирюкову.

Бирюков так передает слова Толстого: «Вот вы пишете про меня всё хорошее. Это неверно и неполно. Надо писать и дурное. В молодости я вел очень дурную жизнь, и два события этой жизни особенно и до сих пор мучают меня. И я вам, как биографу, говорю это и прошу вас это написать в моей биографии. Эти события были: связь с крестьянской женщиной из нашей деревни, до моей женитьбы, — на это есть намек в моем рассказе «Дьявол». Второе — это преступление, которое я совершил с горничной Гашей, жившей в доме моей тетки. Она была невинна, я ее соблазнил, ее прогнали, и она погибла».[447]

В первом случае Толстой имеет в виду связь с замужней крестьянкой Аксиньей Базыкиной. Об этой связи — записи в его дневниках 1858–1860 гг., иногда с подробностями, через много лет затем повторенными в повести. Так, в дневнике под 10–13 мая 1858 г. записано: «Чудный Троицын день.[448] Вянущая черемуха в корявых рабочих руках, захлебывающийся голос Вас[илия] Дав[ыдкина]. Видел мельком А[ксинью]. Очень хороша. Все эти дни ждал тщетно. Нынче в большом старом лесу.[449] Сноха. Я дурак, скотина. Красный загар, глаза… Я влюблен, как никогда в жизни. Нет другой мысли. Мучаюсь. Завтра все силы». Как в повести влечение Иртенева к Степаниде сменяется равнодушием к ней, с тем чтобы потом вновь вспыхнуть с непреодолимой силой, так и в личной жизни Толстого на смену влечения к Аксинье приходит чувство постылости и даже отвращения к ней, и потом вновь наступает обратный прилив страстной влюбленности в нее. 15–16 июня того же 1858 г. в дневнике записано: «Имел А[ксинью]. Она мне постыла»; через год почти, 3 мая 1859 г., такая запись: «Об А[ксинье] вспоминаю только с отвращением, о плечах». 28 мая того же года в дневнике глухая запись: «А[ксинья] уходила к Тройце. Сейчас ее видел». Но еще через пять месяцев, 9 октября 1859 г., там же записано: «А[ксинью] продолжаю видать исключительно. Наконец, 25 и 26 мая 1860 г. в дневнике читаем: «Ее не видал. Но вчера… Мне даже страшно становится, как она мне близка. Ее нигде нет — искал. Уже не чувство оленя, а мужа к жене.[450] Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщенности и не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое больше всего возбуждает это чувство». Почти через пятьдесят лет, 9 июля 1908 г., в своем интимном дневнике сказав о том, что самые темные стороны его поведения, относящиеся к половой жизни, не будут упомянуты его биографами, Толстой продолжает: «И так до связи с крестьянкой Ак[синьей] — она жива!»[451] 13 июня 1909 г. он записал в записной книжке: «Посмотрел на босые ноги, вспомнил Акс[инью], то, что она жива, и, говорят, Ерм[ил] мой сын,[452] и я не прошу у нее прощенья, не покаялся, не каюсь каждый час и смею осуждать других».

Итак, к концу жизни Толстой вспомнил свое давнее увлечение Аксиньей, и это может служить лишним косвенным доводом в пользу предположения о том, что он обратился вновь к повести именно незадолго до смерти.

Нужно думать, что увлечение Аксиньей было не единственным поводом к написанию «Дьявола». В конце 1870-х гг. Толстой очень мучительно переживал чувственное влечение к яснополянской людской кухарке Домне. 24 июля 1884 г. он писал Черткову: «Скажу вам то, что со мной было и что я никому еще не говорил. Я подпал чувственному соблазну. Я страдал ужасно, боролся и чувствовал свое бессилие. Я молился и все-таки чувствовал, что я бессилен, что при первом случае я паду.[453] Наконец, я совершил уже самый мерзкий поступок, я назначил ей свидание и пошел на него. В этот день у меня был урок со 2-м сыном. Я шел мимо его окна в сад, и вдруг, чего никогда не бывало, он окликнул меня и напомнил, что нынче урок. Я очнулся и не пошел на свидание. Ясно, что можно сказать, что Бог спас меня…[454] Тогда я покаялся учителю, который был у нас, и сказал ему не отходить от меня в известное время, помогать мне. Он был человек хороший, он понял меня и, как за ребенком, следил за мной. Потом я еще принял меры, чтобы удалить эту женщину,[455] и я спасся от греха, хоть не от мысленного, но от плотского, и знаю, что это хорошо» (AЧ). Учитель, о котором идет речь в этом письме, — В. И. Алексеев, занимавшийся в 1877–1881 гг. с двумя старшими сыновьями Толстого. Об этом случае в жизни Льва Николаевича В. И. Алексеев рассказывает в VII главе своих неизданных воспоминаний о Толстом, рукопись которых хранится в Государственном Толстовском музее в Москве. В 1890 г. Толстой, намекая на этот случай, писал Алексееву, что он желает помочь ему в его сомнениях так же, как тот когда-то помог ему.

Так два глубоко волновавших Толстого увлечения, отдаленные друг от друга промежутком в двадцать лет, отложившись в его душевной жизни, на ряду с фактами из биографии H. Н. Фридрихса, дали материал для «Дьявола».[456]

Ознакомившись с «повестью об Иртеневе», Чертков усиленно советовал Толстому напечатать ее. Об этом он писал ему в письмах от 20 февраля и 21–25 октября 1890 г. В последнем письме Чертков между прочим писал: «Меня из Берлина и Швеции спрашивают переводчики и издатели ваших писаний о будто бы написанном вами «Roman du mariage»[457] — вероятно, это прослышали про вашу повесть об Евгении Иртеневе. Неужели нельзя еще ее выпустить в свет?» (АТ). Но боязнь возбудить у жены тяжелые переживания ревности была причиной того, что Толстой не только не думал о напечатании повести, но и в течение многих лет не притрагивался к ней и продолжал держать ее существование в секрете от окружающих, главным образом от Софии Андреевны.

Лишь в 1898 году, задумав помочь переселявшимся в Америку духоборам, он замыслил для образования переселенческого фонда продать издателям, в числе прочих, и повесть об Иртеневе. 14 июля этого года Толстой писал Черткову: «Так как выяснилось теперь, что много еще не достает денег для переселения духоборов, то я думаю вот что сделать: у меня есть три повести: «Иртенев», «Воскресение» и «Отец Сергий» (я последнее время занимался им и начерно написал конец). Так вот я хотел бы продать их на самых выгодных условиях в английские или американские газеты (в газете, кажется, самое выгодное) и употребить вырученное на переселение духоборов. Повести эти написаны в моей старой манере, которую я теперь не одобряю. Если я буду исправлять их пока останусь ими доволен, я никогда не кончу. Обязавшись же отдать их издателю, я должен буду выпустить их tels quels.[458] Так случилось со мной с повестью «Казаки». Я всё не кончал ее. Но тогда проиграл деньги и для уплаты передал в редакцию «Русского Вестника». Теперь же случай гораздо более законный. Повести же сами по себе, если не удовлетворяют теперешним требованиям моим от искусства, — не общедоступны по форме, — то по содержанию не вредны и даже могут быть полезны людям, и потому думаю, что хорошо, продав их как можно дороже, напечатать теперь, не дожидаясь моей смерти, и передать деньги в комитет для переселения духоборов» (AЧ).

Однако, перечитав в тот же день «Иртенева», Толстой решает, что его не следует печатать. В приписке к письму читаем: „Нынче же перечел рассказ Иртенева и думаю, что не напечатаю его, а ограничусь «Воскресением» и «Отцом Сергием» […] «Иртенева» нехорошо печатать, потому что мотив один и тот же, что в «Отце Сергии»“. Следует полагать, впрочем, что от печатания «Иртенева» Толстого удерживало не только им самим указанное обстоятельство, но и то, главным образом, что опубликование повести могло сильно огорчить жену.

Насколько такие опасения имели за собой основания видно из следующего. О связи мужа до брака с Аксиньей С. А. Толстая знала из его дневников, с которыми ее ознакомил сам Толстой. Через несколько месяцев после свадьбы Аксинья вместе с другой крестьянкой мыла полы в яснополянском доме.[459] Софья Андреевна, увидав ее, испытала острое чувство ревности, о чем говорит запись ее дневника от 16 декабря 1862 г.: «Мне кажется, я когда-нибудь себя хвачу от ревности… Влюблен как никогда!»[460] И просто баба, толстая, белая, ужасно. Я с таким удовольствием смотрела на кинжал, ружья. Один удар — легко. Пока нет ребенка. И она тут, в нескольких шагах. Я просто как сумасшедшая. Еду кататься.

Могу ее сейчас же увидать. Так вот как он любил ее. Хоть бы сжечь журнал его и все его прошедшее».[461]

Когда весной 1909 г. Софья Андреевна впервые ознакомилась с рукописью «Дьявола», она пришла в сильное возбуждение, результатом которого было тяжелое и очень напряженное объяснение с мужем. В тот же день, 13 мая, Толстой отметил в дневнике, что жена нашла «Дьявола», и «в ней поднялись старые дрожжи».

Впервые «Дьявол» был напечатан в 1-м томе «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» под редакцией В. Г. Черткова, издание A. Л. Толстой, М. 1911, — по исправленной Толстым копии, сделанной рукой В. Г. Черткова и И. И. Горбунова, сверенной с автографом. Так как в распоряжении редактора не было автографа варианта конца повести, то он был напечатан по списку, не абсолютно точному, сделанному рукой Н. Л. Оболенского. В этом издании в тех случаях, когда одни и те же лица назывались разными фамилиями, фамилии унифицированы. Так, Иртенев, в переделке начала автографа дважды названный Тверетиновым, всюду остается Иртеневым. Муж Степаниды, в начальных главах фигурирующий под фамилией Печникова и в VII, XVIII и XIX главах четыре раза названный Пчельниковым, всюду называется Печниковым. В XII главе сказано, что Степанида была в желтом растегае и в плисовой безрукавке, а несколько ниже, в той же главе первоначально написано, что «за деревьями мелькнула плисовая безрукавка на желтом растегае и красный платок», но затем слово «желтом» зачеркнуто и заменено словом «розовом». В издании A. Л. Толстой растегай в обоих случаях — желтый. (В берлинском издании І-го тома «Посмертных художественных произведений» Толстого (издание «Свободного слова» В. и А. Чертковых, 1912 г.) во втором случае напечатано: «на желтом, розовом растегае».) В главе XIII, в автографе, после слов: «Да, надо сделать это», стр. 502, строка 5, написано: «И решившись на это, он пошел в контору». Но на полях после слов: «Да надо сделать это» сделана вставка: «говорил он себе» и т. д., кончая словами: «всё ради своих мыслей». Редактор выпустил слова «и решившись на это», оговорив в примечании к тексту повести, что вставка заменяет собой эти слова. В той же главе XIII, стр. 502, строка 13, без оговорки явная описка автора «гостью» исправлена на «гостьей». Во II и III главах Тверетинов-Иртенев в автографе обозначен инициалами Е. И. В копии, сделанной рукой В. Г. Черткова, эти инициалы раскрыты как «Евгений Иванович». Так и в издании 1911 г. В автографе имя и отчество тещи Тверетинова-Иртенева всюду написано сокращенно: «В. А.» или «Варв. Алекс.» или «Вар. Ал.» или «Варвара Алекс.» В копии и вслед за ней в данном издании оно раскрыто как «Варвара Алексеевна» (хотя отчество могло бы быть раскрыто и как «Александровна»). Цифровые обозначения большей частью заменены словами, написанными буквами. В примечании к тексту повести приведены два варианта из XX главы, в копии обведенные Толстым чертой с пометкой «пр[опустить]». В текст повести вкралось несколько ошибок, впрочем, несущественных.

Все дальнейшие публикации «Дьявола» представляют собой перепечатку текста довести в издании А. Л. Толстой. Новая сверка с рукописями (за исключением автографа варианта конца) была произведена лишь при публикации повести в XII томе «Полного собрания художественных произведений» под редакцией Б. Эйхенбаума и К. Халабаева, Государственное издательство, М. — Л. 1928. Здесь восстановлено написание автографа «гостью» и инициалы «Е. И.» во второй и третьей главах раскрыты как «Евгений Иртенев». В главе VI, стр. 402, строка 44, воспроизведена явная описка Толстого: «ни раза», и последний абзац XXI главы основной редакции напечатан исключительно по автографу, с устранением обеих поправок, сделанных Толстым в этом абзаце в копии. В остальном повторены в основном все приемы и особенности издания А. Л. Толстой. В приложении к тому напечатано (неточно) несколько зачеркнутых вариантов автографа повести и один, помеченный Толстым словом: «пр[опустить]».

В настоящем издании текст «Дьявола» печатается по автографу и по исправленной Толстым его копии; вариант конца повести — по автографу. В последнем абзаце повести в копии сделаны рукой Толстого следующие исправления. После слов: «если Евгений Иртенев был душевно-больной», стр. 515, строки 3–4, Толстым вставлено: «тогда, когда он совершил свое преступление»; после слов: «то все люди также душевно больные», стр. 502, строка 4, слова «и из душевно больных самые несомненные это те» исправлены на «самые же душевно-больные это несомненно те». Очевидно, что вставка «тогда, когда он совершил свое преступление» сделана в применении к тексту варианта конца повести (убийство Степаниды). Поэтому исключаем ее из текста основной редакции XXI главы.[462] В XIII главе, в согласии с текстом издания А. Л. Толстой, исключаются слова «и решившись на это», как незачеркнутые явно по рассеянности. В той же главе слово «гостью», как очевидная описка, исправляется на «гостьей». В главах VI и XVIII написания «ни раза» также считаем опиской по следующим основаниям. Во фразе VI главы автографа, предшествующей фразе со словами «ни раза», написано «ни разу». В зачеркнутой фразе XVIII главы автографа, также предшествующей фразе с написанием «ни раза», было сперва написано «два раза», затем это исправлено Толстым на «ни разу» и далее в этой зачеркнутой фразе встречается еще раз написание «ни разу». Несмотря на то, что герой повести фигурирует у Толстого под двумя разными фамилиями — Тверетинова и Иртенева, мы с уверенностью можем сказать, что Толстой всё же остановился окончательно на второй фамилии: во-первых, «Иртенев» заменен «Тверетиновым» только в переделке начала повести, причем новая фамилия употреблена лишь два раза, во-вторых, в варианте конца повести, написанном, как сказано, значительно позже основного текста и переделки его начала, автор вернулся к фамилии «Иртенев», в-третьих, наконец, в письмах к Черткову 1898 года Толстой, говоря о своей повести, называет ее «Иртенев» и «рассказ Иртенева». На этом основании в тексте настоящего издания фамилия героя всюду — «Иртенев». Что же касается другого случая различия фамилий, принадлежащих одним и тем же лицам («Печников» и «Пчельников»), то оно сохраняется и в тексте настоящего издания, так как неизвестно, какую из этих двух фамилий предпочел бы Толстой при дальнейшей работе над повестью. По той же причине в главе XII растегай остается в одном случае — желтый, в другом — розовый. Инициалы «Е. И.» во II и III главах раскрываются как «Евгений Иванович», в согласии с текстом издания A. Л. Толстой. Основание для такого именно раскрытия их — черновые варианты начала повести, где Иртенев называется Евгением Ивановичем и Евгением Иванычем. Кроме того, чтение «Е. И.» как «Евгений Иртенев», что сделано в издании под редакцией Б. Эйхенбаума и К. Халабаева, сомнительно еще и потому, что двумя заглавными буквами Толстой обычно обозначал не имя и фамилию, а имя и отчество. Вслед за текстом издания А. Л. Толстой сокращенное написание отчества тещи Иртенева условно раскрывается как «Алексеевна».

ОПИСАНИЕ РУКОПИСЕЙ, ОТНОСЯЩИХСЯ К ПОВЕСТИ «ДЬЯВОЛ»

Рукописи, относящиеся к «Дьяволу», хранятся в Институте русской литературы Академии наук СССР (сокр. ИРЛ) (шифр 22. 5. 5.) и в Государственном Толстовском музее в Москве (сокр. ГТМ) (архив Н. Л. Оболенского, № 77).

1. Автограф ИРЛ на 48 листах в 4°, исписанных, кроме одного с обеих сторон. Первый лист — большого почтового формата, остальные — четвертушки и сложенные пополам полулисты писчего листа (расшитая тетрадь). Рукопись нумерована по страницам, начиная со второго листа, рукой Толстого (1–87), но нумерация не всегда соответствует естественному порядку страниц. Первый лист, представляющий собой вновь написанное начало повести (на нем сверху рукой Толстого написано: «Начало»), а также листы 7-й, 8-й и 11-й, представляющие собой позднейшие вставки, не нумерованы. На обороте последнего листа — начало статьи об искусстве и науке. На переднем листе обложки (заднего не сохранилось) рукой Толстого написано: «10 Ноября 1889 г.». На последнемъ листе, в конце текста, — дата: «19 Ноября 1889 г.» и подпись. Заглавия рукопись не имеет. Текст поделен на двадцать две главы. В рукописи очень много исправлений, многое зачеркнуто, много добавлений между строк и особенно на полях. Вместо первоначального зачеркнутого начала, которое печатаем в вариантах (№ 1), написано новое, где фамилия Иртенев в обоих случаях, когда она здесь встречается, заменена фамилией Тверетинов. В дальнейшем важнейшие исправления в рукописи таковы.

После слов: «И куда? Как?», стр. 483, строки 32–33, зачеркнуто:

Въ Петербургѣ все это организовано. Можно было и такъ и этакъ.

После слов: «А мы давно. Голомя̀», стр. 485, строки 31–32, зачеркнуто:

Все это было прекрасно, хорошо, пока онъ не подошелъ и не коснулся ея: но тутъ что [то] сдѣлалось поспѣшное, грубое, звѣрское.

После слов: «заниматься своими делами», стр. 486, строки 1–2 зачеркнут вариант, который печатаем под № 2.

После слов: «скорее устроить это», стр. 487, строка 23, зачеркнуто:

вопервых для того, чтобы избавить Евгенія отъ этихъ унизительныхъ, какъ она считала, денежныхъ заботъ, вовторыхъ, чтобы избавить Евгенія отъ опасностей холостой жизни, которой она особенно боялась въ деревнѣ. Она знала про его отношенія съ Степанидой, какъ все знается въ деревнѣ, и это мучало ее.

После слов: «и всякий раз через Данилу», стр. 488, строка 22, зачеркнуто приписанное на полях:

Видалъ онъ ее и на работахъ и всегда не могъ не остановиться и не полюбоваться на ея сильные, ловкіе пріемы работы, которыя дѣлались особенно энергичными, когда она чуяла на себѣ его взгляды.

После слов: «Евгений с отвращением отказался», стр. 488, строка 24, зачеркнуто:

Тогда Данила обѣщалъ устроить это вечеромъ, ночью, и дѣйствительно устроилъ это. То, что тутъ былъ мужъ, только еще болѣе усилило желаніе Евгенія, и онъ дрожалъ, какъ въ лихорадкѣ, ожидая ее въ эту ночь.

После слов: «свиданья продолжались по-старому», стр. 488, строка 25, зачеркнуто:

Одинъ разъ къ Евгенію пріѣхали сосѣди и даже та самая барышня, его будущая жена, въ самый обѣдъ и въ самое время свиданья,

После слов: «и ничего не останется», думал он», стр. 489, строка 24, зачеркнуто:

Наступила осень, короткіе дни, дожди. Они все таки видались. Но тутъ-то осенью же случилось, что Марья Павловна устроила то, что хотѣла, — помолвку сына съ Лизой Анненской, съ институткой, и со времени этой помолвки свиданія Евгенія съ Степанидой кончились. И по мнѣнію Евгенія, кончились и всякія отношенія съ ней навсегда, какъ они начались и кончились по крайней мѣрѣ съ десятью женщинами, которыхъ зналъ Евгеній.

Вслед затем зачеркнуто первичное начало V главы:

Лиза Анненская была милая дѣвушка, и если Евгеній женился на ней, то совсѣмъ не потому, что у ней были 80 тысячъ, напротивъ, онъ сожалѣлъ, что у ней были эти несчастные 80 тысячъ. Онъ, какъ отецъ его, хотѣлъ жениться не по разсчету, но деньги эти были и въ его положеніи могли пригодиться. Главное было то, что она нравилась ему и представлялась такой женой, которая, какъ онъ себѣ говорилъ, повторяя чьи-то слова, имѣетъ всѣ данныя, чтобы составить счастье человѣка.

Зима прошла въ поѣздкахъ въ городъ, болтированіи, знакомствахъ, принятіи должности, ухаживаніи за невѣстой и будущей тещей и, главное, приготовленiи дома для жены.

После слов: «кроткие доверчивые глаза», стр. 490, строки 17–18, зачеркнуто:

и мало измѣняющая лицо улыбка. Голосъ у ней былъ дѣвичій, немного трещащій.

После слов: «духовно же», стр. 490, строка 19, зачеркнуто:

она была изъ того странного типа женщинъ, изъ которыхъ выходятъ образцовыя жены и матери, всегда покорныя и вѣрныя мужу и всѣ погруженныя во внутренній міръ хозяйства и дѣтей. Въ институтѣ Лиза училась и наукамъ, и рисовать, и играть, и все она дѣлала посредственно и безъ интереса. Влюблялась <и обожала она тоже умѣренно> безпрестанно, и ей казалось, что всѣ влюбляются въ нее. <Одно, что она любила особенно, это> Наряжаться и танцовать на балахъ <и еще хорошія вещи и конфеты> она любила больше всего.

После слов: «встретить такую любовь», стр. 490, строки 47–48; зачеркнуто:

и преданность и чувствовалъ, что онъ не можетъ дать ей того же.

После слов: «еще более тяжелым», стр. 493, строка 31, зачеркнуто:

Но вся эта тяжесть была ничто въ сравненіи съ тѣмъ его чувствомъ любви и уваженія, именно уваженiя, которое съ каждымъ днемъ все больше и больше связывало его съ его милой, кроткой, честной и любящей женой.

После слов: «то, что он нашел», стр. 493, строка 43, зачеркнуто:

Вопервыхъ, съ тѣхъ поръ, какъ она вышла замужъ, онъ ни разу не замѣтилъ въ ней какой-нибудь мысли о себѣ, о своемъ удовольствіи, если не считать того, что она любила иногда наряжаться. Но явно было, что и это она дѣлала только для него, только чтобы ему быть пріятной.

После слов: «он должен был укрощать ее», стр. 494, строка 26, зачеркнуто:

Кромѣ того, свое положеніе хозяйки, несмотря на свою молодость, она приняла какъ нѣчто самое естественное и, очевидно, относилась къ этимъ своимъ обязанностямъ какъ къ чему то священному. Она была слабаго здоровья, и болѣзнь, которую другая перенесла бы легко, очень изнурила ее, и она какъ будто стыдилась этой своей слабости, раскаивалась въ ней и нетолько не ухаживала за собой, но прямо не берегла себя.

После слов: «чистота, порядок, изящество», стр. 494, строки 29–30, зачеркнуто:

изящно убранная комната, столъ, всегда пріятная бесѣда. Такъ что Евгеній все больше и больше любилъ свои домъ, свое гнѣздо семейное и ту, которая устроила ему его.

Перед словами: «жили они так», стр. 494, строка 45, зачеркнуто:

Все было прекрасно. Они жили въ деревнѣ одни. Даже Варвара Алекс[ѣевна], теща, немного нарушавшая ихъ спокойствіе, уѣхала. Только Марья Павловна, съ которой Лиза была особенно дружна, наѣзжала и живала недѣлями. Жизнь ихъ была самая счастливая и радостная. Дѣятельность Евгенія шла прекрасно.

Здоровье Лизы, несмотря на беременность, было очень хорошо. Связь между супругами устанавливалась все тѣснѣе и тѣснѣе, и ничто не нарушало ее.

После слов: «весело взглянула на него», стр. 496, строка 28, зачеркнуто:

И совершенно неожиданно страстная похоть обожгла его и какъ рукой схватила его за сердце.

После слов: «на поденную в дом», стр. 499, строка 32, зачеркнуто:

не хорошо это. Жена. Да и мнѣ и стыдно и больно.

После слов: «и красный платок», стр. 501, строка 8–9, зачеркнуто:

Отъ нея отдѣлилась бывшая съ ней баба, и она осталась одна.

После слов: «и пошел к ней.», стр. 501, строка 12, зачеркнуто:

Она стояла, улыбаясь и кусая листья.

После слов: «В этот же самый Троицын день», стр. 503, строка 4, зачеркнуто:

Лиза, возвращаясь из лѣсу, гдѣ крестили кукушку, оступилась.

После слов: «сделать предмет шутки»., стр. 505, строка 41, зачеркнуто:

Мысль о Степанидѣ если и приходила в голову, то только въ видѣ <раскаянія>, воспоминанія о чем то тяжеломъ, непріятномъ, но <прошедшемъ, побѣжденномъ>.

После слов: «распоряжался из дома и конторы по хозяйству», стр. 510, строка 37, зачеркнуто:

и съ помощью дядюшки, которому онъ отдавалъ отчетъ каждый день въ своемъ поведеніи, сразу велъ себя такъ, что

После слов: «нравственно оживать», стр. 510, строка 38, зачеркнуто:

Онъ видѣлъ два раза Степаниду случайно на работахъ, ни разу не ходилъ туда, гдѣ могъ встрѣтить ее, и с радостью замѣчалъ, что Зачеркнутая первая фраза заменена фразой: Онъ ни разу не видѣлъ Степаниду, также зачеркнутой.

Сбоку на полях, в начале страницы, против зачеркнутых слов написан план текста следующих двух страниц:

Знакомства, новая служба, ребенокъ. Забылъ».

В начале XIX главы на полях записана мысль, которая развивается в этой главе:

Вдругъ все устроилось.

После слов: «а я не был свободен», стр. 513, строка 14, зачеркнуто:

я полюбилъ не только ее, я полюбилъ всю ея жизнь.

После слов: «я испытал новое чувство», стр. 513, строки 15–16 зачеркнуто:

зависти къ мужикамъ, былъ счастливъ.

После слов: «чем сотни людей, которых они знали, стр. 515, строки 1–2, зачеркнуто:

и тѣмъ болѣе, чѣмъ тѣ люди, которые всѣ душевныя явленія хотятъ объяснить матерьяльными причинами.

2. Рукопись ИРЛ. Копия предыдущей. Сшитая тетрадь в синей обложке. В ней 84 листа в 4°, исписанные, кроме последнего, с обеих сторон рукой В. Г. Черткова и (в значительно меньшей части) И. И. Горбунова с несколькими поправками рукой Толстого. К 81 листу относится вставка-вариант — на двух листах большого почтового формата, исписанная на трех страницах рукой Толстого и условными значками прикрепленная к тексту рассказа между словами «так жить нельзя», стр. 513, строка 37 и «В[арвара] А[лексеевна] уверяла», стр. 514, строка 42 (хранится в ГТМ, Архив Н. Л. Оболенского). В конце вставки рукой Толстого помечено: «Въ рукопись, знакъ # на предпослѣдн[ей] страниц[ѣ]». Вставка эта, будучи переписана рукой Н. Л. Оболенского на 4 листах в 4° (с одной стороны) была вклеена в тетрадь между предпоследним и последним листом. На ней вслед за текстом карандашом рукой А. К. Чертковой написано: «2-й вариант, прибавленный Л. Н-чем в? году и вписан сюда рукой Н. Л. Оболенского. Оригинал неизвестно где». В копии есть погрешности; некоторые слова остались неразобранными и заменены точками. На первой странице рукописи рукой Толстого написано заглавие — «Дьяволъ». Исправления рукой Толстого (всего в четырех местах) сделаны начиная с конца XIX главы. Аккуратно зачеркнутая по строкам в VII главе часть текста от слов: «Сверх всего этого» и кончая словами: «чего он желал», стр. 494, строки 27–32, зачеркнута, несомненно, не рукой Толстого, а, вероятно, переписчика. В XX главе два листа обведены Толстым чертой с пометкой «пр[опустить]». Первое — самое начало главы:

И опять началось старое, но съ удесятеренной силой. Вечеромъ онъ думалъ, думалъ страшныя вещи. Онъ думалъ о томъ, какъ пуста, скучна его жизнь, и какъ настоящая жизнь тамъ, съ той сильной, бодрой, всегда веселой женщиной. Взять ее, посадить въ телѣжку и на поѣздъ, и въ степь или въ Америку, и кануть въ воду. Да, уже такая [мысль] приходила ему въ голову.

Второе — после слов: «и он коснется ее тела…», стр. 513, строка 9:

— Что за вздоръ я думалъ! Этого нельзя, — вдругъ воскликнулъ онъ. — Надо точно обдумать все, ясно обдумать. И онъ пошелъ въ поле и сталъ думать.

Эти слова приходились на конец XX главы. Чертой с пометкой: «пропустить» обведены не только они, но и следующая за ними цыфра XXI. Таким образом главы XX и XXI слиты в одну, следующая цыфра, обозначающая главу XXII, не исправлена на XXI, но текст естественно разделился теперь на двадцать одну главу вместо двадцати двух глав автографа.