ПСС. Том 53. Дневники и записные книжки, 1895-1899 гг.

[1895]

3 Января 1895. Никольское. Олсуфьевы. Поехали, как предполагалось, 1-го. — Я до последнего часа работал над Х[озяином] и р[аботником]. Стало порядочно по худож[ественности], но по содержанию еще слабо. История с фотогр[афией] очень грустная. Все они оскорблены. Я написал письмо Ч[ерткову]. Мне и перед этим нездоровилось, и поехал я нездоровый и слабый. Приехали прекрасно. На другой день и нынче ничего не делал — читал, гулял, спал. Вчера был оживленный спор о православии. Вся неясность понимания происходит от того, что люди не признают того, что жизнь есть участие в совершенствовании себя и жизни. Быть лучше и улучшить жизнь. Ничего не записал за эти дни. Теперь 9-й час вечера — сонливость.

4 Января 1895. Ник. Е[сли] б[уду] ж[ив].

Нынче 6 Я. 95. Ник. Я совсем здоров и начал опять работать над Катехизисом: вчера и нынче. Очень занимает и очень близко, но всё не нахожу формы и недоволен. Третьего дня вечером читал свой рассказ. Нехорошо. Нет характера ни того, ни другого. Теперь знаю, что сделать. Два раза спорил с Дм[итрием] А[дамовичем]. Он пристроил себе практическое в славянофильск[ом] духе служение народу, т. е. пуховик, на к[отором] лежать, не работать. Всё дело в том, что они признают жизнь неподвижною, а не текущею. Что-то очень важное думал вчера и забыл. М[ихаил] А[дамович] явно боится Т[ани]. И очень жаль. А она худа и бледна. Получил много приятных писем: от Kenworthy, от Сергеенко и Stadling’a. Думал.

Служба, торговля, хозяйство, даже филантропия не совпадают с делом жизни: служением Царству Божию, т. е. содействию вечному прогрессу.

Жизнь истинная — в движении вперед, в улучшении себя и улучшении жизни мира через улучшение других людей. Всё, что не ведет к этому, не жизнь, тем более то, что препятствует этому. Теперь 6 часов вечера. Пойду походить и на ёлку. Нынче был в больнице и присутствовал при операции.

7 Я. 95. Ник. Е. б. ж.

29 Января 95. Москва. Больше 3-х недель не писал. — Хорошо прожил у Олсуф[ьевых]. Больше всего был занят рассказом. И всё еще не кончил, хотя он в коректурах. Событие важное, к[оторое], боюсь, для меня не останется без последствий, это дерзкая речь государя. Были на собрании Шаховского. Напрасно были. Всё глупо и очевидно, что организация только парализует силы частных людей. Здесь тоже поправил по коректурам. Хорошие письма и статьи о Патриот[изме] и христ[ианстве]. Кое-что записано, но теперь некогда, постараюсь записать вечером.

Нынче 7 Февраля — утро 11 часов. Москва. 95. Не только не успел записать в тот же день вечером, но вот прошло больше недели. За это время написал маленькое предисловие к биогр[афии] Дрожжина и продолжал поправлять рассказ. Несчастный рассказ. Он был причиной вчера разразившейся страшной бури со стороны С[они]. — Она была нездорова, ослабла, измучилась после болезни милого Ванички, и я был нездоров последние дни. Началось с того, что она начала переписывать с корект[уры]. Когда я спросил зачем^[34]

Помоги не отходить от тебя, не забывать кто я, что и зачем я? Помоги.

Думал за это время:

1) Сумашествие это эгоизм, или наоборот: эгоизм, т. е. жизнь для себя, для одной своей личности, есть сумашествие. (Хочется сказать, что другого сумашествия нет, но еще не знаю, правда ли.) Человек так сотворен, что он не может жить один, так же как не могут жить одни пчелы; в него вложена потребность служения другим. Если вложена, т. е. естественна ему потребность служения, то вложена и естественна потребность быть услуживаемым, être servi. Если человек лишится 2-й, т. е. потребности пользоваться услугами людей, он сумашедший, паралич мозга, меланхолия; если он лишится первой потребн[ости] — служить другим, он сумашедший всех самых разнообразных сортов сумашествий, из к[оторых] самый характерный мания величия. Самое большое количество сумашедших это сумашедш[ие] 2-го рода — те, к[оторые] лишились потребности служить другим — сумашествие эгоизма, как я это и сказал сначала. Сумашедших этого рода огромное количество, большинство людей мирских одержимо этим сумашествием. Оно не бросается нам в глаза только п[отому], ч[то] сумашествие это обще большим массам и сумашедшие этого рода соединяются вместе. Они мало страдают от своего сумашествия, п[отому] ч[то] не встречают ему отпору, а напротив сочувствие. И потому все люди, одержимые этим сумашествием, с страшным упорством держатся битых колей, преданий внешних, светских условий. Это одно спасает их от мучительной стороны их эгоистического сумашествия. Как только такой человек почему бы то ни было выходит из сообщества одинаков[ых] с собой люд[ей], так он сейчас же делается несчастным и очевидно сумашедшим. Такие сумашедшие: все составители богатств, честолюбцы гражданские и военные. Как только они вне таких же, как они, людей, вне voies communes,^[35] так они fous à lier.^[36]

2) Едва ли есть слово, к[оторое] употребляли бы в таких разнообразных, неопределенн[ых] и противуречивых значениях, как идеал. Идеал это та, по пути движения человечества начинающая открываться ему, истина. Это идеал для человечества. Но для отдельного человека это то, что начинает открываться ему и что может стоять далеко назади идеала человечества. Так идеал прошлого времени был в религиозной области — католической: покорность церкви и ее постановлениям; идеал в широком смысле протестантской: осуществление в жизни и мире учения Христа; в политической: прежде конституция, республика, теперь всемирное братство. — Пишу это и между тем думаю, что идеал имеет еще другое значение — недостижимого совершенства, присущего сознанию человека: идеальный круг и т. п. Думаю, что последнее определение есть точное, истинное, общее определение идеала, первое же прикладное — есть практическая степень приближения. Общий идеал многоугольника есть круг, прикладной идеал есть более сторонний многоугольник. Неясно и плохо.

3) Я часто говорю или пишу то, что я уже говорил или писал прежде и не могу вспомнить: писал ли, или говорил я это прежде или нет. И это бывает только в дорогих мне и кажущихся важными мыслях. Это происходит от того, что я не знаю и не могу вспомнить, что то, что я хочу выразить, открыто мне было до и после этой жизни.

4) Положение просвещенного истинным братолюбивым просвещением большинства людей, подавленных теперь обманом и хитростью насильников, заставляющих это большинство самим губить свою жизнь, положение это ужасно и кажется безвыходным. Представляются только два выхода и оба закрыты: один в том, чтобы насилие разорвать насилием, террором, динамитными бомбами, кинжалами, как делали это наши нигилисты и анархисты, вне нас разбить этот заговор правительств против народов; или вступить в согласие с правительством, делая уступки ему и, участвуя в нем, понемногу распутывать ту сеть, к[оторая] связывает народ и освобождает его. Оба выхода закрыты. — Динамит и кинжал, как нам показывает опыт, вызывают только реакцию, нарушают самую драгоценную силу, единственную, находящуюся в нашей власти — общественное мнение; другой выход закрыт тем, что правительства уже изведали, насколько можно допускать участие людей, желающих преобразовывать его. Они допускают только то, что не нарушает существенного, и очень чутки насчет того, что для них вредно, чутки п[отому], ч[то] дело касается их существования. Допускают же они людей, несогласных с ними и желающих преобразовывать правительства, не только для того, чтобы удовлетворить требованию этих людей, но для себя, для правительст[ва]. Правительствам опасны эти люди, если бы они оставались вне правительств и восставали бы против них, усиливали бы единственное сильнейшее правительств орудие — общественное мнение — и потому им нужно обезопасить этих людей, привлечь их к себе посредством уступок, сделанных правительств[ом], обезвредить их вроде культуры микробов — и потом их же употреблять на служение целям правительств, т. е. угнетение и эксплуатирование народа.

Оба выхода плотно и непробивно закрыты. Что же остается? Насилием разорвать нельзя — увеличиваешь реакцию; вступать в ряды правительств тоже нельзя, становишься орудием правительства. Остается одно: бороться с правительством орудием мысли, слова, поступков жизни, не делая ему уступок, не вступая в его ряды, не увеличивая собой его силу. Это одно нужно и наверно будет успешно. И этого хочет Бог и этому учил Христос.

5) Глядя на то, что делается во всех собраниях, на то, что делается на свете с условными приличиями и увеселениями, мне поразительно ясна стала, кажется, никогда еще не приходившая мне мысль, что кучей, толпой, собранием делается только зло. Добро делается только каждым отдельным человеком порознь.

—————

Допишу эту страничку, если буду жив, нынче вечером. За это время немного занимался катехизисом. Кажется мне теперь, что ошибка моя в нем в том, что я выставляю целью установление Царства Божья — цель спасения души. Последствие установления Ц[арства] Б[ожья] — Господи, прости меня, помоги мне. Помоги. Кончаю этот дневник нынче.

15 Февраля 1895. Бог помог мне; помог тем, что хотя слабо, но проявился во мне любовью, любовью к тем, к[оторые] делают нам зло. Т. е. единственной истинной любовью. И стоило только проявиться этому чувству, как сначала оно покорило, зажгло меня, а потом и близких мне, и всё прошло, т. е. прошло страдание.

Следующие дни было хуже. Она положительно близка была и к сумашествию и к самоубийству. Дети ходили, ездили за ней и возвращали ее домой. Она страдала ужасно. Это был бес ревности, безумной, ни на чем не основанной ревности. Стоило мне полюбить ее опять, и я понял ее мотивы, а поняв ее мотивы, не то, что простил ее, а сделалось то, что нечего было прощать. — Послал вчера в С[еверный] В[естник], и здесь печатают у ней и в Посреднике. Я написал и отдал три притчи.

Конец

ДНЕВНИК С 15 ФЕВРАЛЯ 1895 ПО 28 ОКТ. 1895 ГОДА.

15 Февраля 1895. Москва. Утро, встал усталый и не мог ничего работать. Приходил Ив[ан] Ив[анович] и Гольцев. Я отказал подписать петицию о законности в печати. Теперь 12. Помоги, Отец, исполнять твою волю на небе — в себе и на земле — в мире.

Нынче, кажется, 21 Февр. 1895. Москва. Эти 5 дней поправлял притчи, поправлял Хоз[яина] и Р[аботника] и обдумывал, не могу сказать, что писал катехизис. Здоровье С[они] совсем установилось. Был Снег[ирев] и указал на то, что это старческое прекращение р.. Как бы хорошо состареться и освободиться.

^[37]Событие, за это время сильно поразившее меня, это пьянство и буйство петерб[ургских] студентов. Это ужасно. До чего они довели молодежь — они это не только правительство, но и либералы и революционеры, коноводы без основы. Еще событие: отказ Шкарвана, требован[ие] присяги без клятвы от Алех[ина] и др[угих] в Нальчике, штраф Поши, как мне кажется начинающееся прямое столкновен[ие] с правительством. Очень хочется написать об этом и несколько раз ясно представлялось. Ясно представлялось, как описать ложь, среди кот[орой] мы живем, чем она поддерживается и тут же включить то простое миросозерцание, к[оторое] я выражаю в катехизи[се].

Думал: 1) соблазн, это всё то, что отводит человека от исполнения своего назначения, как всё то, что отводит посланца от исполнения данного ему поручения.

2) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать, что то, что дано для траты — наша животная личность, должно быть сохранено. Зарытый талант. Человеку дана земля для того, чтобы он кормился на ней, а он бережет ее, не пашет. Нет, дурно сравнение. Лучше: человеку дано зерно, чтобы он кормил семью или работников, а он бережет его. — Всё та же основная евангельская мысль, кто погубит жизнь, т. е. свою плоть, тот сохранит ее, кто сохранит, т. е. будет стараться сохранить тело, тот погубит душу.

3) Чем больше тратить, тем больше дастся. Сравнение Лаодзы с мехами: чем больше из них выходит, тем больше входит. Если бы только человек верил твердо, что жизнь его в душе, а тело — матерьял, пища души, хлеб души и что хлеб этот дается без конца — тогда какая свобода, какая смелость! — Когда мне ясно приш[ла] эта мысль, я испытал то чувство умиления, к[оторое] давно не испытывал, хоть тут не было ничего нового.

4) Еще в это время в разговоре с юнош[ей] Горюшиным, приятелем Пав[ла] Пет[ровича], уяснилось о том, о чем не переставая думаю — о государстве: мы дожили до того, что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства, т. е. быть солидарным, не говорю про нашу Россию, но быть солидарным в Англии с землевладением, эксплуатацией фабрикант[ов], капиталистов, с порядками в Индии — сечением, с торговлей опиумом, с истреблением народностей в Африке, с приготовлениями войн и войнами. И точка опоры, при к[оторой] человек говорит: я не знаю, что и как государство, и не хочу знать, но знаю, что я не могу жить противно совести — эта точка зрения непоколебима и на этой должны стоять люди нашего времени, чтобы двигать вперед жизнь. Я знаю, что мне велит совесть, а вы, люди, занятые государством, устраивайте, как вы хотите, государство так, чтобы оно было соответственно требования[м] совести людей нашего времени. А между тем люди бросают эту непоколебимую точку опоры и становятся на точку зрения исправления, улучшен[ия] государствен[ных] форм и этим теряют свою точку опоры, признавая необходимость государства, и потому сходят с своей непоколебимой точки зрения. Неясно, но я думаю, что напишу на эту тему. Очень мне кажется важно.

Сейчас 12 ч. дня. Я собираюсь посылать корект[уру] в Пет[ербург], и С[оня] опять взволновалась. Бедная. Жалею и люблю ее, тем более теперь, зная ее болезнь.

Вчера Огранович помог мне отнестись справедливее к Леве. Он объяснил мне, что это скрытая форма малярии — гнетучка. И мне стало понятно его состояние и стало жаль его, но всё не могу вызвать живого чувства любви к нему.

22 Февр. 1895. Москва. Е. б. ж.

Нынче 26 — ночь. 1895. Москва. Похоронили Ваничку. Ужасное — нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец. Благодарю Тебя.

Нынче 12 Марта 95. Москва. Так много перечувствовано, передумано, пережито за это время, что не знаю, что писать. Смерть В[анички] была для меня, как смерть Николиньки, нет, в гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к Нему. И потому не только не могу сказать, чтобы это было грустное, тяжелое событие, но прямо говорю, что это (радостное) — не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее к Нему, событие. — Соня не может так смотреть на это. Для нее боль, почти физическая — разрыва, скрывает духовную важность события. Но она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери, и обнажилась та божественная сущность любви, к[оторая] составляет нашу душу. Она поражала меня первые дни своей удивительной любовностью: всё, что только чем-нибудь нарушало любовь, что было осуждением кого-нибудь, чего-нибудь, даже недоброжелательством, всё это оскорбляло, заставляло страдать ее, заставляло болезненно сжиматься обнажившийся росток любви. — Но время проходит и росток этот закрывает[ся] опять, и страдание ее перестает находить удовлетворение, vent в всеобщей любви, и становится неразрешимо мучительно. Она страдает в особенности п[отому], ч[то] предмет любви ее ушел от нее, и ей кажется, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не может отделить одно от другого; не может религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою. Не может ясно понять, почувствовать, что одно из двух: или смерть, висящая над всеми нами, властна над нами и может разлучать нас и лишать нас блага любви, или смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе к[оторых] одно из самых значительных есть смерть, и что изменения эти совершаются над всеми нами, — различно сочетаясь — одни прежде, другие после, — как волны.

Я стараюсь помочь ей, но вижу, что до сих пор не помог ей. Но я люблю ее, и мне тяжело и хорошо быть с ней. Она еще физически слаба: два месяца нет р. и она иногда думает, что она беременна. Таня, бедная и милая, тоже очень слаба. Все мы очень близки друг к другу, как Д. хорошо сказал: как, когда выбыл один листок, скорее и теснее сбиваются остальные. Я чувствую себя очень физически слабым, ничего не могу писать. Немного работал над катех[изисом]. Но только обдумывал. Написал письмо Шмиту с программой междунар[одного] Посредника. За это время вышел Хоз[яин] и Раб[отник], и слышу со всех сторон похвалы, а мне не нравится, и несмотря на то, чувство мелкого тщеславного удовлетворения. —

Нынче захотелось писать художественное. Вспоминал, что да что у меня не кончено. Хорошо бы всё докончить, именно:

1) Коневская. 2) Кто прав. 3) Отец Сергий. 4) Дьявол в аду. 5) Купон. 6) Записки матери. 7) Александр I. 8) Драма. 9) Переселенцы и башкир[ы]. — Рядом с этим кончать Катехизис. И тут же, затеяв всё это — работы лет на 8 по крайней мере, завтра умереть. И это хорошо.

За это время думал:

1) Соблазн есть мысль о том, что должно быть сохранено то, что дано для траты; что должна быть усовершенствована и улучшена личность, то, что дано для усовершенствования и улучшения того, что не лично — души и мира Божьего.

2) Заблуждение это тем ужасно, что оно заставляет жалеть то, чего нет конца, что дается тем больше, чем больше оно тратится. Как у Лаодзе сказано, как воздух в кузнечных мехах, чем больше его выходит, тем больше набирается, т. е. тем больше проходит сквозь меха. Так и плотские формы жизни — они бесконечны, и тем больше их проявляется, чем больше их тратится. Только надо верить в это. Если и умрешь, оживешь, верить ли ты сему?

3) Смерть детей с объект[ивной] точки зрения: Природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело Божие: установление Ц[арства] Б[ожия] через увеличение любви — больше, чем многие, прожившие полвека и больше.

4) Соня говорила часто: он меня спасал от зла. Я дурная, грубая натура, он любовью своей смягчал, приближал меня к Богу. Как будто он теперь не делает этого.

5) Да, любовь есть Бог. Полюби, полюби того, кто делал тебе больно, кого ты осуждал, не любил и всё то, что скрывало от тебя его душу, исчезнет, и ты, как сквозь светлую воду на дне, увидишь божественную сущность его любви, и тебе не нужно и нельзя будет прощать его, тебе нужно будет прощать только себя за то, что ты не любил Бога в том, в ком он был, и из-за своей нелюбви не видал Его.

6) Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я.

7) Соня сказала: он серьезен, как дети.

8) Несколько дней после смерти В[анички], когда во мне стала ослабевать любовь (то, что дал мне через В[аничкину] жизнь и смерть Бог, никогда не уничтожится), я думал, что хорошо поддерживать в себе любовь тем, чтобы во всех людях видеть детей — представлять их себе такими, какими они были 7 лет. Я могу делать это. И это хорошо.

9) Радость жизни без соблазна есть предмет искусства.

10) С особенной новой силой понял, что жизнь моя и всех только служение, а не имеет цели в самой себе.

11) Читал дурную статью С[оловьева] против непротивления. Во всяком нравственном практическом предписании есть возможность противоречия этого предписания с другим предписанием, вытекающим из той же основы. — Воздержание: что же, не есть и сделаться неспособным служить людям? Не убивать животных, что же, дать им съесть себя? Не пить вина. Что ж, не причащать[ся], не лечиться вином? Не противиться злу насилием. Что же, дать убить человеку самого себя и других?

Отыскивание этих противоречий показывает только то, что человек, занятый этим, хочет не следовать нравственному правилу. Всё та же история: из-за одного человека, к[оторому] нужно лечиться вином, не противиться пьянству. Из-за одного воображаемого насильника, убивать, казнить, заточать. —

Теперь 12 дня. Иду вниз, Господи, помоги мне делать волю Твою. Одного только хочу.

13 Марта 95. Москва. Е. б. ж.

[18 марта. Москва.]

Нынче 18. Утро. Прошло 5 дней. Ничего не делал. По утрам думал над катехизисом. Один раз немного пописал к О[тцу] С[ергию], но не хорошо. Маша уехала к Илье. С[оня] переходит с тяжелым страданием на новую ступень жизни. Помоги ей, Господи. Всё это время болит голова и большая слабость. По вечерам было много посетителей. И мне очень тяжело с ними. —

Писательство, особенно художеств[енное], прямо нравственно вредно мне. И я, когда я писал Х[озяина] и Р[аботника], поддавался желанию славы. И те похвалы и успех служат верным показателем того, что это б[ыло] дурное дело. — Нынче я как будто немного нравственно проснулся. Началось это пробуждение уже дня два тому назад. —

Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = ¹/_∞ , т. е. 0, что ты величина только в той степени, в к[оторой] ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн. Избави меня от него, Отец. —

За это время был старичок из Сибири, где он живет в пустыне. Я говорю: как же жить в пустыне, когда люди во тьме: не надо ставить свет под спуд. А он говорит: кто станет искать света, тот найдет. Т. е. дело не в том, чтобы светить, а в том, чтобы быть светлым.

Еще был Чертков. Как всегда мне с ним хорошо. И он тоже освежил меня.

За это время думал много, но сейчас некогда. Напишу вечером или завтра, е[сли] б[уду] ж[ив].

Сегодня 27 Марта 1895. Москва. Написал или скорее исправил письма Шмиту и Кенворти за это время и кое-кому еще. И кроме этого, к стыду моему, ничего не делал. Письма к Кенв[орти] и Шм[иту] с затеей Европ[ейского] издания мне не нравятся. Как будто в глубине души голос говорит, что это нехорошо. И я думаю, что нехорошо. Ничего не писал; но не доволен собою. Любовь Божия не покидает меня. — Мне с Сережей хорошо и легко. И не помню недоброго чувства к кому бы то ни было за всё это время. Так как я не слышу всех осуждений, а слышу одни похвалы за Х[озяина] и Р[аботника], то мне представляется большой шум и вспоминается анекдот о проповеднике, к[оторый] на взрыв рукоплесканий, покрывших одну его фразу, остановился и спросил: или я сказал какую-нибудь глупость? Я чувствую то же и знаю, что я сделал глупость: занявшись худож[ественной] обработкой пустого рассказа. Самая же мысль не ясна и вымучена — не проста. Рассказ плохой. И мне хотелось бы написать на него анонимную критику, если бы был досуг и это не было бы заботой о том, что не стоит того.

За это время был в тюрьме у Изюмченки и в больнице у Хохлова. — Изюмченко очень прост и бодр. Хохлов жалок очень. Тоже надо бы написать о жестокости этого насилия. — Соня всё так же страдает и не может подняться на религиозную высоту. Должно быть страданье это нужно ей и делает в ней свою работу. Жаль ее. Но верю, что так надо. — Надо для того, чтобы, почувствовав действие руки Божией, узнать ее и полюбить. Вчера думал о завещании Лескова и подумал, что мне нужно написать такое же. Я всё откладываю, как будто еще далеко, а оно во всяком случае близко. Это хорошо и нужно не только п[отому], что избавляет близких от сомнений и колебаний, как поступить с трупом, но и п[отому], ч[то] голос из-за гроба бывает особенно слышен. И хорошо сказать, если есть что, близким и всем в эти первые минуты.

Мое завещание приблизительно было бы такое. Пока я не написал другого, оно вполне такое.^[38]

1) Похоронить меня там, где я умру, на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу — как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпеванья. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще.

2) В газетах о смерти не печатать и некрологов не писать.

3) Бумаги мои все дать пересмотреть и разобрать моей жене, Черткову В. Г., Страхову, <и дочерям Тане и Маше> (что замарано, то замарал сам. Дочерям не надо этим заниматься), тем из этих лиц, к[оторые] будут живы. Сыновей своих я исключа[ю] из этого поручения не п[отому], ч[то] я не любил их (я, слава Богу, в последнее время всё больше и больше любил их), и знаю, что они любят меня, но они не вполне знают мои мысли, не следили за их ходом и могут иметь свои особенные взгляды на вещи, вследствие к[отор]ых они могут сохранить то, что не нужно сохранять, и отбросить то, что нужно сохранить. Дневники мои прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, точно так же и в дневниках моей женатой жизни прошу уничтожить всё то, обнародован[ие] чего могло бы быть неприятно кому-нибудь. Чертков обещал мне еще при жизни моей сделать это. И при его незаслуженной мною большой любви ко мне и большой нравственной чуткости, я уверен, что он сделает это прекрасно. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не п[отому], ч[то] я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь: жизнь моя была обычная дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, но п[отому], ч[то] эти дневники, в к[оторых] я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют.....

А впрочем, пускай остаются мои дневник[и], как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его.

Из остальных бумаг моих прошу тех, кот[орые] займутся разбором их, печатать не всё, а то только, что может быть полезно людям.

Всё это пишу я не п[отому], ч[то]бы приписывал большую или какую-либо важность моим бумагам, но п[отому], ч[то] вперед знаю, что в первое время после моей смерти будут печатать мои сочинения и рассуждать о них и приписывать им важность. Если уже это так сделалось, то пускай мои писанья не будут служить во вред людям.

4) Право на издание моих сочинений прежних: десяти томов и азбуки прошу моих наследников передать обществу, т. е. отказаться от авторского права. Но только прошу об этом и никак не завещаю. Сделаете это — хорошо. Хорошо будет это и для вас, не сделаете — это ваше дело. Значит, вы не могли этого сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом в жизни.

5) Еще и главное прошу всех и близких и дальних не хвалить меня (я знаю, что это будут делать, п[отому] ч[то] делали и при жизни самым нехорошим образом), а если уж хотят заниматься моими писаниями, то вникнуть в те места из них, в кот[орых], я знаю, говорила через меня Божья сила, и воспользоваться ими для своей жизни. У меня были времена, когда я чувствовал, что становился проводником воли Божьей. Часто я был так нечист, так исполнен страстями личными, что свет этой истины затемнялся моей темнотой, но все-таки иногда эта истина проходила через меня, и это были счастливейшие минуты моей жизни. Дай Бог, чтобы прохожден[ие] их через меня не осквернило этих истин, чтобы люди, несмотря на тот мелкий нечистый характер, к[оторый] они получи[ли] от меня, могли бы питаться ими.

В этом только значение моих писаний. И потому меня можно только бранить за них, а никак не хвалить. Вот и всё.

Думал за это время:

1) Соня ужасно страдает. Причина то, что она к животной любви к своему детищу привила все свои духовные силы: Положила свою душу в ребенка, желая сохранить его. И желала сохранить жизнь свою с ребенком, а не погубить свою жизнь не для ребенка, а для мира, для Бога. Совсем неясно.

2) Если есть страдание, то был или есть эгоизм. Любовь не знает страданий, п[отому] ч[то] жизнь любовная есть жизнь Божеская всемогущая. Эгоизм же есть ограничен[ие] личности. —

3) Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движен[ье] нашей души и всего мира к совершенству.

4) Пространство есть предел личности. Это надо разъяснить. После.

5) Коротко сказать правило жизни:

Жить в этой жизни жизнью вечной, т. е. жить по-Божьи.

6) Не душу свою тратить на сохранение и увеличение живот[ной] личности, а живот[ную] личность тратить на сохранение и увеличение души. Жить для души. Жить по-Божьи.

7) Жить по-Божьи значит желать того, чего желает Бог. Бог же желает блага мира, благо же мира приобретается увеличением в нем любви.

8) Я часто сознаю в себе ослабление стремления к совершенству. Происходит это от двух причин: оттого, что точно ослабеваешь, и оттого, что достиг того, к чему стремился, и стремление останавливается на время, как когда ступи[шь] на ступень и заносишь ногу на другую.

9) Наследственность царей доказывает то, что нам не нужны их достоинства.

10) Люди, живущие мирской жизнью, лучшие из них, люди, любящие своих близких, должны бы понять, что в жизни их должна быть не перестающая мука, п[отому] ч[то] смерть висит над ними.

11) Бог в нас, в этом одно вечное, истинное, свойственное человеку миропонимание. Сютаев говорит: Бог в табе и вместе с тем признает писание и потому ему необходимо духовно перетолковать так писание, чтобы решителем всего все-таки был «Бог в табе». То же делают все люди, признающие в глубине сознания то, что основа всего в них, и вместе [с тем] как[ое]- нибудь внешнее учение. Они перетолковывают внешнее учение так, чтобы оно совпало с единым, вечным миропониманием. Так делают матерьялисты, социалисты.

12) Один из главных соблазнов, едва ли не основной, это представление о том, что мир стоит, тогда как и мы и он, не переставая, движемся, течем.

13) Давно еще прежде я спрашивал себя, зачем дети мрут? и не нашел ответа и забыл про это. Потом, не думая о детях, я решил для себя вопрос смысла жизни так, что он состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в мире. И теперь, вспомнив о вопросе: зачем дети мрут? я увидал, что ответ на смысл жизни отвечает вполне и на вопрос о смерти детей.

14) Прежде чем любить, или скорее для того, чтобы любить, нужно знать то, что можно и нельзя не любить. Это-то нечто, что можно и нельзя не любить, есть Бог, есть Божеское в мире и в людях.

15) Видеть это Божеское, знать его, значит уже на половину любить его. А это Божеское есть во всех людях, во всем.

16) Безумие наследственности властителей подобно тому, чтобы вручить управление кораблем сыну или внучатному племяннику хорошего капитана.

17) Ах, кабы жить так, чтобы делать только наилучшее, наиболее должное, предоставляя всё остальное Богу.

18) Жить для Бога значит тратить свою жизнь для блага мира. Она и так тратится. Но она дана тебе в руки вся, до самоубийства: можешь истратить всю не для Бога и всю для Бога.

19) Хвалить других за их божествен[ные] свойства значит вызывать в них эти свойства. Быть хвалимым за эти бож[ественные] свойства значит быть призываемым к сознанию их. —

Теперь 1-й час, иду завтракать.

28 Марта 1895. Москва. Е. б. ж.

[28 марта.] Провел весь день, ничего не делая. Вот грех и большой. С[оня] всё так же страдает и не может подняться на религиозную высоту. Я очень слаб. — Сейчас 12 часов. Ничего не делал. Хочу написать хоть письма. —

Нынче 6 Апреля 1895. Москва. — Ни посещений, ни писем особенно интересных не было. Нешто два молодые крестьянина: один Звенигородской, другой Нижегород[ской]. Они встретились у меня с Колосниковым (он очень хороший) и увезли его к себе беседовать. Начал леченье у Синицы[на] и не знаю, хорошо ли или дурно делаю. Нет, знаю — дурно. Но, живя в городе и в семье, трудно воздержаться. Очень тягочусь дурной, праздной, городской роскошной жизнью. Я думаю быть полезным Соне в ее слабости. Но непростительно, что я не пишу, если уже больше этого ничего не могу делать. Одно оправдание, что я физически всё это время очень слаб. Постарел на 10 лет. Любовное настроение ослабевает. Но, слава Богу, я еще не выступил из состояния общей любви. И мне в этом отношении хорошо. Насколько может быть хорошо паразиту, сознающему свой паразитизм. За это время написал несколько писем, одно Венгерову с предисловием к Бонд[ареву], и прочел прекрасную Birthdaybook Рёскина и отметил.

Думал за это время:

1) Задача жизни в том, чтобы тратить свою плотскую жизнь на проявление и вызывание любви, устанавливающей единение: разменивать свое мясо на единение между существами мира.

2) Единение существ и людей возможно только в истине, и потому для установления единения нужно познание истины. Так что прежде проявления любви нужно познание истины. Познание же истины есть и познание Бога. Любить можно только Бога, только божественное в мире и людях. Но чтобы любить Его, надо познать Его, уметь познавать его. И потому прежде любви Бога должно быть познание Его. — Познать же Бога значит познать самого себя, отделить божественного себя от телесного — выделить содержание из формы. Всё в этом.

3) Жить по-Божьи значит жить для блага себя, не отделенного от других существ.

4) Не значит ли: жить по-Божьи — давать жизнь другим — пробуждать в других жизнь духовную, истинную?

5) Как в жизни плотской высшее проявление ее в любви половой, к[отор]ая дает жизнь плотскую, так и в жизни духовной высшее проявление ее в любви божеской, порождающей жизнь духовную.

———————————————————————————————

Всё это очень слабо и не сведено к единству, но всё это верно и всем этим я живу.

6) Мать страдает о потере ребенка и не может утешиться. И не может она утешиться до тех пор, пока не поймет, что жизнь ее не в сосуде, кот[орый] разбился, а в содержимом, к[оторое], вылившись, потеряло свою форму, но не исчезло. — (Это было как-то ново и ясно и сильно, когда записывал, теперь, потеряло значение.) — Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь.

7) Жизнь истинная есть жизнь божеская, но мы не видим ее: соблазны скрывают ее от нас.^[39]

8) Прежде я жил только для блага своей личности. Потом я понял, что во м[не] есть другая, высшая сущность и что надо жить для этой высшей сущности; но только понял это. Потом я стал временами жить для этой сущности. Теперь же надо сделать так, чтобы всегда жить для этой сущности, и если уже нельзя иначе, только временами жить для личности. Всё дело в том, чтобы стало естественно жить для Бога, а жить для себя стало бы исключением.

9) Самая сильная умиленная любовь есть та, к[отор]ую мы испытываем к людям, к[отор]ых мы прежде ненавидели — любовь к врагам.

10) Цель жизни благо. Благо только в служении Богу. Служение Богу в увеличении любви в мире. Увеличение любви в мире достигается только увеличением и проявлением любви в себе. Любовь же в себе и дает нам то высшее благо, к кот[орому] мы стремимся.

11) Вера Ивановна, как только что узнает, что кто-либо умер и никто не подает за упокой его души, делает это. Машенька тоже стала добрее после того, как пошла в монастырь. Что это значит? Как соединяется язычество с христианством? Не могу вполне уяснить себе. Что такое культ? Я в статье Религия и нравст[венность] определяю религию общим основным миропониманием, но кроме этого общего основного миропон[имания] религия имеет еще и частное значение — культа, жертв, наставников... что это такое? И какое имеет значение? Не есть ли это покров, кот[орый] мы накидываем и под кот[орым] скрываем греховность нашей жизни?

12) Очень легко знать, что добро и что зло само по себе, но очень трудно решить это для людей, запутавшихся в добре и зле.

13) Наибольшее число страданий, вытекающих из общения мущин и женщин, происходит от совершенного непонимания одного пола другим. Редкий мущина понимает, что значат для женщины дети, какое место они занимают в их жизни, и еще более редкая женщина понимает, что значит для мущины долг чести, долг общественный, долг религиозный.

14) Один из самых трудных переходов это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей.

Теперь 1-й час, иду вниз. Господь, Отец, помоги мне знать Тебя, видеть во всем и, сливаясь с Тобой, делать дело наше.

7 Апреля, если б[уду] ж[ив].

10 Апреля 1895. Москва.

Всё это время — всю святую — продолжаю быть в необыкновенной слабости: ничего не делаю, мало думаю: так только среди мрака и тумана вдруг изредка выплывают островки мысли и от того, вероятно, кажутся особенно важными. Соня всё больна. Было поправилась и, к сожалению, стала входить в прежний раздражит[ельный] и властный тон — мне так жалко было видеть утрату того любящего настроения, к[оторое] проявилось после смерти В[анички], но 3-го дня началась головная боль и опять жар, хотя и небольшой, но сильная апатия, слабость. Помоги мне, Отец, делать и чувствовать то, что должно. Вчера ходил по улицам и смотрел на лица: редкое неотравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо. Ужасно жалко и обидно бессилие, когда так ясно спасение. Бараны прыгают в воду, а ты стоишь отмахиваешь, а они всё так же прыгают, и представляется, что они-то делают дело, а ты мешаешь им. Ужасно задирает меня написать об отношении общества к царю, объяснив это ложью перед старым, но болезнь и слабость С[они] задерживает.

Думал за это время:

1) Естественный ход жизни такой: сначала человек ребенком, юношей только действует, потом, действуя, ошибаясь, приобретая опытность, познает и потом уже, когда он узнал главное, что может знать человек, узнал, что добро, начинает любить это добро: действовать, познавать, любить. Дальнейшая жизнь (также и наша теперешняя жизнь, к[оторая] есть продолжение предшествовавшей), есть прежде деятельность во имя того, что любишь, потом познавание нового, достойного любви и, наконец, любовь к этому новому, достойному любви. В этом круговорот всей жизни.

2) Человек считается опозоренным, если его били, если он обличен в воровстве, в драке, в неплатеже карточ[ного] долга и т. п., но если он подписал смертн[ый] приговор, участвовал в исполнении казни, читал чужие письма, разлучал отцов и супругов с семьями, отбирал последние средства, сажал в тюрьму. А ведь это хуже. Когда же это будет? Скоро. А когда это будет, конец насильственному строю. —

Теперь 12 ч. Иду завтракать. Молю Бога научить творить Его волю, служить Ему. И как будто Он помогает мне.

11 Апр. 95, е. б. ж.

Сегодня 14 Апр. 95. Москва. Еще думал:

Продолжаю быть праздным и дурным. Нет ни мыслей, ни чувств. Спячка душевная. И если проявляются, то самые низкие, эгоистические чувства: велосипед, свобода от семейной связи и т. п. Устал ли я от пережитого в последнее время, или пережил ступень возраста, вступив в давно желанный мною старческий, чистый возраст? не знаю, но сплю. По утрам даже не читаю, а делаю пасьянсы. Здоровье Сони не улучшается, скорее ухудшается. Сейчас думал, что надо помнить, что время для исполнен[ия] мною предназначенного мне в этом мире дела на исходе, и грех тратить его непроизводительно, т. е. не служа делу Божию. Сколько ни обдумывал я вопрос об отношении дела Божия к внутреннему совершенствованию любви, я не могу вытти из того положения, что задача жизни — исполнение дела Божия — уничтожение разъединения, увеличение любви; и что совершаться это дело может только через дело, в к[отором] происходит внутренн[ее] совершенствование в любви.

Сейчас пишу и думаю так:

Цель жизни есть (пермеация) проникновение всех ее явлений любовью, есть медленное, постепенное претворение злой жизни в добрую, есть творчество истинной жизни, (п[отому] ч[то] истинная жизнь есть только жизнь любовная), есть рождение истинной, т. е. любовной жизни. И в обыкновенной жизни человек задает себе цель в претворении внешней жизни, не переставая совершенствовать внутреннюю, в исключительных же случаях — заточения, Робинзона — остается одно внутреннее совершенствование. Что же это значит? Это значит то, что любовь не есть ни внешняя, ни внутренняя и не может иметь разных целей: она есть жизнь и потому... Нет, не ясно мне. Хотел написать, что нужно непрестанную деятельность, но не знаю, правда ли. Сплю.

Думал за это время:

1) Шел подле Алек[сандровского] сада и вдруг с удивительной ясностью и восторгом представил себе роман — как наш брат образованный бежал с переселенцами от жены и увез с кормилицей сына. Жил чистою, рабочею жизнью и там воспитал его. И как сын поехал к выписавшей его матери, живущей во-всю роскошн[ой], развратной, господской жизнью. Удиви тельно хорошо мог бы написать. По крайней мере так показалось.

2) Вспомнил живо, как всякий раз, как я ближе подходил к Богу, все близкие и дальние не только осуждали, негодовали на меня. И чем дальше отходил от него, как теперь, тем ласковее становились ко мне. Хоз[яин] и раб[отник] и лечиться. Совсем хорош.

3) Читал журнал, статьи М. Ковалев[ского], Пьшина, Соловьева, повесть Ожешк[о], Бурже и т. п. и вспомнил требова[ние] брата Сережи от литературы. Есть сердечная духовная работа, облеченная в мысли. — Эта настоящая и эту любит Сер[ежа] и я, и все, понимающ[ие]. И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, это то, чем полны журналы и книги.

За это время был в суде. Ужасно. Не ожидал такой неимоверной глупости. Возился с Хохловым. Не ожидал такой подлости и жестокости врачей. И болезнь Сони. Очень жалею и люблю ее. Помоги мне, Отец, удержать и увеличить любовь в себе.

^[40]Кузьмич беседовал о спасении. «Если ты не научишь людей, за это не ответишь, а если сам себя не научишь, за это ответишь». Это страшно сильно. И склоняюсь в светлые минуты думать, что всё дело в проявлении в себе любви, для чего нужно только устранять соблазны. А устранишь соблазны и проявится любовь, она потребует дела — будет ли это просвещение всего мира или приручение и смягчение паука. — Всё равно важно.

Еще думал: 4) то, что мы любим людей за то, что они делают нам, не за их достоинства, не п[отому], ч[то] мы хотим любить их, а п[отому], ч[то] мы делаем для них, жертвуем для них своею жизнью, И поэтому, чтобы любить, надо жертвовать. А чтоб жертвовать, надо любить, как же быть? Один выход: уничтожать соблазны, затыкающие любовь — жизнь. А что соблазн? Обман рассудка, подсказывающий, что жизнь там, где ее нет.

25 Апреля 95. Москва.

Вчера Соня уехала с приехавшей за ней Таней в Киев. Здоровье ее стало немного лучше — она поднялась, но вся разбита и нравственно всё не находит точки опоры. Страшно трагично положение матери: Природа вложила в ней^[41] прежде всего неудержимую похоть (то же она вложила и в мущину, но в мущине это не имеет тех роковых последствий — рождения детей), последствием к[оторой] являются дети, к к[оторым] вложена ещё более сильная любовь и любовь телесная, т[ак] к[ак] и ношение, и рождение, и кормление, и выхаживание есть дело телесное. Женщина, хорошая женщина полагает всю свою душу на детей, отдает всю себя, усваивает душевную привычку жить только для них и ими (самый страшный соблазн тем более, что все не только одобряют, но восхваляют это); проходят года, и эти дети начинают отходить — в жизнь или смерть — первым способом медленно, отплачивая за любовь досадой, как на привешенную на шею колоду, мешающую жить им, вторым способом — смертью, мгновенно производя страшную боль и оставляя пустоту. Жить надо, а жить нечем. Нет привычки, нет даже сил для духовной жизни, п[отому] ч[то] все силы эти затрачены на детей, к[оторых] уже нет. Вот что надо бы высказать в романе матери. —

За это время начал учиться в манеже ездить на велосипеде, Очень странно, зачем меня тянет делать это. Е[вгений] Иванович] отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне всё равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит.

Состояние души С[они] нехорошее — не может подняться над личными, для нее семейными интересами и найти смысл в жизни духовной. Маша уехала в Киев. Она, бедняжка, худа и слаба. У Сережи что-то делает[ся] с М[аней], Трудно ему будет и много надо будет ему себя переделать. И если переделает, ему будет хорошо. — Лечение продолжается два раза в неделю. Как будто остановлюсь на 20 №.

За всё это время отсутствие энергии, инициативы мысли. Только изредка вспыхивают — и особенно ярко худож[ественные] и не худ[ожественные] образы, а целые задачи, замыслы худож[ественных] произведений.

Думал за это время:

1) Любовь есть проявление в себе (сознание) Бога, и потому стремление вытти из себя, освободиться, жить Божеской: жизнью. Стремление же это вызывает Бога, т. е. любовь и в других (нехорошо, бестолково). Главная мысль моя в том, что любовь вызывает любовь в других — Бог, проснувший[ся] в тебе, вызывает пробуждение того же Бога и в других.

2) Ездил с девочками — Саша и Н. Мар[тынова] — в театр, и, возвращаясь оттуда, они стали говорить про то, какой будет скоро матер[ьяльный] прогресс, как — электр[ичество] и т. п.

И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь, о другом единственно важном прогрессе — не электр[ичества] и летанья по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви, установления Царства Бож[ия] на земле. Они поняли, и я сказал им, что жизнь тольк[о] в том и состоит, чтобы служить приближению, осуществлению этого Царства Б[ожия]. Они поняли и поверили. Серьезные люди — дети, «их же есть царство Божие». Нынче читал еще мечтания какого-то американ[ца] о том, как хорошо будут устроены улицы и дороги и т. п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет. А говорят, что уничтожится война только п[отому], ч[то] она мешает матерьяльному прогрессу.

Теперь 11 часов. 26 Апр. 1895. Москва. Е. б. ж.

[26 апреля.] Написал письмо шведу, Шмиту и Левитск[ому], надо писать Хилк[ову], Чертк[ову], Страхову, Ал[ехину].

Вчера ездил в манеже на вел[осипеде]. Потом ходил к Серг[ею] Ник[олаевичу]. Он в ужасном духе, и все его семейные страдают. Потом дома хотел посидеть один, пришел Ив[ан] Мих[айлович]. Кажется, был ему полезен. Написал письмо Соне. Лег спать с тоской в душе беспричинной, и встал нынче с такою же. Сейчас сел за письм[енный] стол, хотел продолжать Коневскую, решительно не могу. Вот и взял дневник. Напишу хоть письма. Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается врем[ени]. Отец, помоги мне употребить ее на дело твое. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) всё настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее — она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой. — Отец, помоги, помоги, помоги.

С Ив[аном] Ми[хайловичем] говорили о молитве. Как только стану рассуждать: кому молюсь? чего прошу? как он исполнит мою молитву? Ничего не знаю. Знаю только, что мне нужно молиться, что меня страстно тянет к молитве, что я без всяких внешних влияний сейчас пишу и держу с трудом слезы умиления молитвы, знаю, что мне необходимо молиться и что этот акт молитвы не праздный, а самое лучшее и плодотворное дело, к[оторое] я могу делать.

Отец, помоги. Укажи свое дело. Без сомненья. Да ты уж указал. Так не прошу, а благодарю, люблю.

28 Апр. Москва. 95. Вчера с утра пошел к Хохлову. Он почти на свободе, говорит, что запутался. «Я и право стал сумашедший». Не знаю, как помочь ему. Вероятно, всё дело в похоти. Познав женщин в юности, он уже не мог совладать с собой и весь ушел на борьбу с своей похотью. У него остались выводы из христианского учения, а самого учения нет. Он стал эгоистом вследствие этой напряженной борьбы с собою. Как тонущий, падающий человек только думает о себе.

Вопрос: как тут быть? Тем же страдает И[ван] М[ихайлович]. Как быть? Что сказать сыну, вступающему в этот возраст борьбы? Вчера говорил об этом же с Син[ицыным]. Вся жизнь есть борьба плоти с духом, есть постепенное восторжествование духа над плотью.

Половая борьба есть самая напряженная, но зато всегда оканчивающаяся победой духа. Сказать сыну надо то, что борьба эта не случайное, не исключительное явление, а дело всей жизни, что надо знать, надо готовиться к борьбе — как атлеты — надо быть всегда на страже, не отчаиваться и не унывать, когда побежден, а подниматься и вновь готовиться к борьбе. Есть падение случайное, падение с теми женщинами, кот[орые] и не хотят связывать свою жизнь с одним, и есть падение женитьбы. к[оторая] может продолжаться, как моя, 32 года, но падение всё-таки падение, и всё так же надо не унывать и ждать освобождения, к[оторое] придет и кажется пришло ко мне. Всё так же ничего не делаю, грустно и как будто чего-то стыдно. —

Вчера думал:

1) Смерть есть уничтожение той плотской оболочки, кот[орая] сдерживала в своих пределах духовное. После смерти остается от человека одно духовное. Скажут: не духовное, а матерьяльный отпечаток в мозгах людей. Но отпечаток — отпечаток, а я говорю не об отпечатке, а о моей любви к человеку, усиленной его жизнью и смертью. И вот, когда разрушается то временное и пространственное, кот[орое] скрывало для меня отчасти духовное, когда это духовное освободилось и слилось с моим внепростран[ственным] и вневременным духовным существом, с моей любовью, тогда мы стараемся это освободившееся духовное опять приурочить к пространству и времени: ставим памятники на месте могилы, кладем цветы, поминаем 6 недель, год и дни смер[ти] и т. д.

2) Три есть средства облегчения положения рабочих и установления братства между людьми: а) не заставлять людей работать на себя, ни прямо, ни косвенно не требовать от них работы — не нуждаться в той работе, кот[орая] требует излишка труда: во всех предметах роскоши. 2) Самому делать для себя (и если можешь и для других) ту работу, к[оторая] тяжела и неприятна и 3) собственно не средство, а последствие приложения второго: изучать законы природы и придумывать приемы для облегчения работы: машины, пар, электричество. Только тогда придумаешь настоящее и не придумаешь лишнего, когда будешь придумывать для облегчения своей — или, по крайней мере, лично испытанной работы.

И вот люди заняты только приложением 3-го средства, и то неправильно, п[отому] ч[то] устраняются от 2-го и не только не хотят употребить настоящих средств 1-го и 2-го, но и слышать не хотят о них. Вчера написал пись[мо] Черткову. Нынче хочу хоть несколько слов написать Хилкову.

29 Апр. 95. Москва. Е. б. ж.

4 Мая 95. Москва. Всё та же апатия, лень. Ничего не работаю. Велосипед. Приезжал Лева и уехал с Андр[юшей] в Ганге. Он [1 вымарано] тяжелое испытание. Стараюсь, ищу не с той уверенностью успеха, кот[орая] дает или успех или отчаяние, но и не с безнадежностью, а с упорством и уступчивостью по форме, но не по силе — воды. Слава Богу, не вижу весны, не желаю ее. И как будто готов на дело Божие, но не делаю еще его. Помо[ги], Отец. — Соня вернулась из Киева не лучше. Как бы сделать то, чтобы так же не досадовать на душевные искривления и калечество, как не досадуешь на физические, но и не проходить их мимо, а терпеливо, если не излечивать их, то помогать либо освобождению от них, либо жизни при них. — Приехал Душкин. Много говорил с ним.

Одно: о том, что нельзя, раз вступив в известные практические отношения с людьми, вдруг пренебречь этими условиями во имя христианского отречения от жизни.^[42] Начал излагать эти мысли и не вышло. Верно одно то, что часто бывает, что человек вступит в жизненные мирские отношения, требующие только справедливости: не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, и, находя эти требования трудными, освобождается от них под предлогом (в кот[орый] он иногда искренно верит), что он знает высшие требования христианские и хочет служить им. Женится и решит тогда, когда познает тяжесть семейной жизни, что надо оставить жену и детей и итти за Ним. Или собирает артель, чтобы кормиться земельным трудом, и, увидав трудность,^[43] бросит и уйдет. Не надо обманывать себя: думать, что стоишь нравственно выше того положения, в к[оторое] стал. Если бы стоял выше, то и положение было бы выше. И это не значит, что оставайся всегда в том положении, в к[отором] находишься; напротив, постоянно стремись вытти из него и стать выше. Но становись выше не отрицанием обязательств, а освобождением себя от них: 1) выполнением тех, кот[орые] взяты и 2) не вступлением в новые.

Что-то это неясно, как будто искусственно; а между тем мне ничего не нужно,^[44] оправдывать я себя не хочу, да и не могу, и потому нет мотива кривить мысль; а между тем неясно и вместе с тем мне кажется что-то важно. — Другое говорил с ним, что сущность жизни, сама жизнь есть любовь, и эта мысль очень поразила его, разъяснила ему все неясное.

Нынче думал об этом же:

Жизнь есть движение. Я живу и потому ношу в себе силу движения, я есмь это движение и, хочу ли я того или не хочу, я живу, Вопрос для человека только в том, радостно, блаженно ли он живет, или горестно и мучительно. И вот учение истины указывает человеку путь блаженства и путь мучений. Путь блаженства состоит в том, чтобы служить Богу, путь мучений в том, чтобы служить своей смертной личности. Служить Богу значит...............................................................(Не могу кончить.) Слабость умственная. И то хорошо.

Жизнь есть движение. Оно может быть радостно и может быть мучительно. Для того, чтобы оно было радостно, нужно, чтобы оно соответствовало той воле, которая послала меня в мир. Нужно служить Богу. Как знать, чем я могу служить Богу? Знать я это могу по тому, когда движение совершается беспрепятственно (субъективно — радостно). Когда это бывает? Когда я живу любовно, т. е. как и вода, покоряясь форме, но теку. Что нужно сделать, чтобы быть любовью? Разрушить обманы, вследствие которых мы хотим сломать стены и ломаем себя.

Чем мы можем сломить соблазны — обманы? —

Разумением. (Набросал часть того, что думал сейчас.)

7 Мая 1895. Воскресенье. Москва. Утро. Нынче утром в первый раз после долгого тумана ясно понял, почувствовал, что жизнь служения людям открыта мне вполне, и захотелось этой жизни, только этой жизни. Но вошел в жизнь и как будто колеблюсь, — где служение: итти к Хохлову, облегчить его, к девице, о к[оторой] вчера просили студенты; или дома: домашние, прислуга, или встречи на улице? И отвечаю себе: и то, и другое, и 3-е, и 4-е. Записывать, что требуется вне дома, и делать. Помоги, Отец! Так вдруг радостна, полна стала жизнь. За эти два дня было то же: (апатия). Начал писать о 17 января. Но без entrain^[45] и не пош[лю] дальше. Дурные эгоистические мысли. Написал много пустых писем. Думал:

1) То, что религия изменяет государстве[нный] порядок, не думая об этом, но государств[енная] власть не может, хотя и старается это сделать изменить религию. —

2) Опять ясно пришла мысль, что время не есть форма мышления, а соотношения движения своего с движением вне себя.

13 Мая 1895. Москва. Лечение и велосипед, и упадок духовной жизни. Ha-днях даже рассердился за то, что велос[ипед] не готов, и оскорбил человека. Давно не помню в себе такого упадка духа. Сжался и сижу, жду. Так же мало эгоистического, как и божеского.

Нынче 15 Мая 95. Москва. Всё то же. Немного светлее и деятельнее голова. Ночью спал всего 4 часа. Вчера^[46] устал на вел[осипеде]. Ездил с Стр[аховым]. Проходит и вел[осипедное] увлечение. Завтра ждут М[аню] из Лонд[она]. Кажется состоится жен[итьба] С[ережи]. Это хорошо, как школа для Се- р[ежы] и отвлеч[ение] для Сон[и]. Нынче хочу кончить с лечением и завтра ехать к Олсуф[ьевым].

Думал за это время: 1) Часто тратишь свои душевные силы бесполезно. Это грех. Силы эти даны на служение. Только на это они и должны быть расходуемы. А то из приличия, из тщеславия, из апатии тратишься так, что не остается сил и времени на служение.

2) Не надо смешивать: тщеславия с славолюбием и еще менее желанием любви — любвелюбием. Первое это желание отличиться перед другими ничтожными, даже иногда дурными делами, второе это желание быть восхваляемым за полезно[е] и доброе, третье это желание быть любимым.

Первое: хорошо танцовать, второе — прослыть между людьми добрым, умным, третье — видеть выражение любви людей. Первое — дурное, второе — лучше, что бы ни было, третье — законно.

Не поддаваться ни одному, дорожить только оценкой Бога — это святость.

3) Неудержимая, или удержимая только на минуты потребность дышать доставляет наслаждение, когда она удовлетворяется после лишения, тоже и с пищей. Желание этого удовлетворения несомненно. Это обмен вещества в себе. Другое, удовлетворение половой потребности, также настойчиво, несомненно и также всё, как будто, разрешает и дает еще большее наслаждение. Это обмен членов^[47] рода. Более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена больше. Реже, даже редко проявляемая деятельность духовной любви ко всему существующему еще более удовлетворяет, еще более несомненно, и доставляет еще высшее — высшее, доступное человеку — наслаждение. Это есть обмен духовной силы. И более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена еще больше. В первом случае возобновляется одно тело одного человека, на место отжившей частицы является другая, и человек чувствует себя одной, одинокой личностью ; во втором случае возобновляется род, на место одного отживающего члена является другой, и человек живет уже идеей рода и чувствует себя частицей этого рода, в третьем случае возобновляется божественная сущность — дух, — отживающее проявление духа (вся жизнь мирская) заменяется новым проявлени[ем] ее, и человек <чувствует себя> божественной сущностью — духом, Неясно выразилось, но основная мысль верна.

4) Соня начала говорить вчера ночью про то, что смерть Ван[ички] есть величайшее несчастие, страдание и что смерть эта сделана Богом. Часто люди говорят так о зле, кот[орое] причиняет Бог людям. И говоря и думая так, люди воображают, что они верят в Бога, и молятся Ему. Бог делает зло! А если Бог делает зло, то он не добрый, не любовь, а если он не добрый, то его нет. Происходит это от того, что люди так уверятся в том, что то, что они делают дурно, не только хорошо, но превосходно — как они уверяют, что любить своих детей прекрасно — что когда они испытывают то зло, к[оторое] есть только последствия их ошибок — грехов, они обвиняют не себя, но Бога. И потом в глубине души признают Бога злым, т. е. отрицают его и потому не получают от него утешения.

————————

Если б. ж. 16 Мая 1895. Моск[ва].

[18 мая.]^[48] Сегодня кажется 18 Мая 95. Москва. Очень тяжело живется. Всё нет охоты работать, писать, всё мрачное настроение. Третьего дня Андр[юша] без всякого повода наговорил мне грубостей. Я не мог простить. То не хотел здороваться с ним, то стал выговаривать ему, но он опять еще хуже стал говорить, и я не выдержал и ушел, сказав, что он мне чужой. Всё это дурно. Надо простить, простить совсем и тогда помогать ему. — С[оня] уехала на день к Мар[тыновым]. Был Арх[ангельский]. Я боюсь за него. Хорошое письмо от Ч[ерткова]. Фай[нерман] пишет, что Алех[ин] подлежит каторге 6 лет. Больно за него, если меня оставят. — Вчера думал:

К старости ослабевают умственные силы — это несомненно. Т. е. ослабевает умств[енная] энергия, память. Но одно не уменьшается — это любовь. А, напротив, увеличивается. И это так и должно быть. Умственные силы нужны только на то, чтобы разбить те преграды, к[оторые] мешают проявлению любви. И если умствен[ные] силы были направлены на это, к старости соблазны разбиты и умств[енных] сил не нужно. Подтверждается это еще и тем, что умственные силы дают похвалу людскую, любовь же дает только согласие с Богом. И к старости и не нужно уже то, что дает славу людскую, а нужно только то, что согласно с Богом.

Теперь 11 ч. утра. Хочу писать и не могу. Долго меня смущала неясность отношения между разумом (разумением) и любовью и еще жизнью, и то, и другое, и третье казалось всем, казалось основной божественной сущностью. И теперь мне кажется, что отношение это уяснилось мне. Жизнь есть сила движения, самобытная (творческая) сила. Не просвещенная разумом это есть только сила. Просвещенная разумом это есть любовь. Разум есть указатель пути жизни. И путь этот есть только один: любовь. — Казалось ясно, а вышло неудовлетворительно. —

[20 мая. Никольское.] Должно быть 20 мая 95. Никольское у Олс[уфьевых].

Вчера собирались ехать Сережа и Маня. Говорил с ними. Сережа трогател[ен], сама жизнь заставила его строго нравственно отнестись к себе. Соня лучше. Ехал скучно. У меня, должно быть, лихорадка. Тоска. Нынче то же самое, ничего не могу делать. Вчера написал только несколько писем. Вчера полученная газета с статьей о клеветах и глупостях книжки Seuron, к стыду моему, огорчила меня. Но немного. Опровергать предлагает журналист. Да я ничего о себе не утверждал, поэтому нечего мне и опровергать. Я такой, какой есть. А какой я, это знаю я и Бог. Никогда с такой силой не проявляются воспоминания, как когда в слабом душевном состоянии, как теперь. Думал у Олс[уфьевых] писать, но вот 12 ч[асов] и я не садился. —

Сегодня 26 Мая. Никольское. 95. В тот же вечер писал. Потом захворал лихорадкой. День не писал, и потом еще вечер писал и доволь[но] много, так что больше половины набросано. Странно складывается; нужно, чтобы Нех[людов] б[ыл] последователь] Генри Дж[орджа] и вводил это, чтобы он ослабевал, примериваясь к дочери лежащей утонченной дамы — (Мэри Ур[усовой]).

Была здесь С[оня]. Она б[ыла] очень возбужд[ена] из-за хинина. Слава Богу, всё хорошо, любовно кончилось. Нынче рано утром она уехала. Нынче мне лучше. А[нна] М[ихайловна] умнее и гораздо добрее, чем я думал.

Думал:

На гуляньи устроены мачты для влезания на них и доставания призов. Такой прием увеселения: чтобы манили человека часами — (пускай он погубит свое здоровье), или бег в мешках, а мы будем забавляться, смотреть, — мог возникнуть только при делении людей на господ и рабов. Все формы нашей жизни сложились такими, какими они сложились, только п[отому], ч[то] было это деление: акробаты, половые в трактирах, нужники, производство зеркал, карточек, все фабрики, всё могло возникнуть таким, каким оно есть, только п[отому], ч[то] было деление на господ и рабов. А мы хотим братскую жизнь, удержав рабские формы жизни. —

Теперь 7 час. вечера, 27 Мая 95. Ник. Е. б. ж.

Нынче 29 Мая 95. Никольское. Еще 3-го дня мне стало лучше. Нынче тоже не было лихорадки и если бы не нога, к[оторая] всё еще не совсем подсохла, я бы считал себя совсем здоровым. Нынче писал немного и нехорошо — без энергии. Но зато уяснил себе Нехл[юдова] во время совершения преступления. Он должен был желать жениться и опроститься. Боюсь только que cela n'empiète sur le drame.^[49] Решу, когда буду в более сильном состоянии. Ездил сейчас верхом и на велосип[еде]. Читаю всё Полторацкого. Люблю эти воспоминания. Отношения с С[оней] не теплые, и это мне больно. Нет ничего вызывающего в письмах и внешней жизни.

Думал: 1) Что такое одобрение людей и что такое одобрение Божие? Первое это одобрение, если не низшего, то среднего свойства людей, такого, кот[орое] всегда находится во всех или в большинстве людей; второе это то, что только изредка проявляется в редких лучших людях.

2) Специализация труда есть произведение рабства. Предела специализации нет. Для того, чтобы специализация была законна, она должна быть прежде всего свободна. А то люди вступили на путь специализации и поддерживают ее скрытым рабством.

3) Ныне царство матерьялизма, т. е. женщин и врачей. Об этом много можно и должно понимать.

4) Говорят: она не в силах понять. А если она не в силах понять, то зачем же она не слушается. А то хочет, не понимая жизни и зная, что жизнь эта осуждается, руководить ею.

Теперь 10 ч. веч. Иду ужинать.

31 М. 95. Ник. Е. б. ж.

4 Июня 95. Москва. В Никольском во вторник делал себе операцию и по ошибке П[етр] В[асильевич] сделал масло с 3% раствором, так что я.... заболел. На другой день однако выехал вечером. Я совсем б[ыл] болен. Приехав в Москву, застал Таню, Сережу, Маню. И в эту же ночь заболел жесток[ими] желчными камнями. Во время болей ничего не мог думать, кроме желания прекращения боли. Причина боли должно быть разгорячение на солнце накануне. После этого вот 5 дней хвораю, ничего не делаю, кроме чтения. Прочел прекрасную книгу Кастильона. Это был истинный христ[ианин] 16 века, и еще перевод Мэтью Арнольда. Потом виделся с посетителями. Интересен Дехтярев, был нынче.

Писать хочется — уяснилось важное для Коневск[ой]: именно двойственность настроения — два человека: один робкий, совершенствующийся, одинок[ий], робкий реформатор и другой поклонник предания, живущий по инерц[ии] и поэтизирующий ее.^[50]

^[51]Живу, несмотря на почти невольную праздность, не дурно — есть движение, смело скажу — больше люблю людей, естественнее становится любить и больнее всякая нелюбовь. Был тут бедный Андрюша, постарался помочь ему, но мало.

Сережу с Маней мне стало вдруг жалко. Оба хотят выпутаться и выбраться на дорогу и сугубо запутываются и удаляются от дороги. Читал вчера об Ибсене, что он говорит, что, отрекшись от плотской любви, застынешь, что она приведет к истинной. — Какое заблуждение! Только отрекшись от нее или пока не знаешь ее, знаешь истинное умиление любви — О как хорошо может выдти Коневская. Как я иногда думаю о ней. В ней будут два предела истинной любви с серединой ложной. —

Думал: 1) Про то же, что строй жизни нашей рабский и что думать, что можно удержать этот строй жизни с братством, хотя с равенством и свободой, всё равно, что построить египетск[ие] пирамиды братской общиной.

2) Дехтер[ев] спросил меня, как и чем я различаю разум от чувства; я отвечал ему, что не знаю этого деления, или скорее, что не признаю этого деления основным. Есть дух, живущий в нашем теле, проходящий через него и, как через призму, проходя через него, раздробляющийся на то, что мы называем разумом, чувством, верою и т. п.

^[52] Очень мне бодро и светло на душе. Да будет воля Твоя.

5 И. 95. Москва. Е. б. ж.

[8 июня. Я. П.] Нынче должно быть 7. Ясн. Поляна. 95. 3-го дня приехал. Ехали с Буланже в отдельном вагоне. Очень неприятно. Я очень слаб и физически и духовно: не мог подавить в себе недоброго чувства.... Вчера целый день ничего не делал. Начал было писать письма, но не мог. Вчера почувствовал было проснувшуюся похоть и ужаснулся. Помоги мне, Отец. —

Сейчас делал пасьянсы и думал о катехизисе.

В животную бессознательную личную жизнь внесена безличная, божественная, духовная сила. Духовная сила эта, проявляясь разумом, разлагает бессознательную животную жизнь: уничтожает животную личную жизнь, но не освобождается от животной безличной жизни, а творит в животной личной жизни — иную, высшую, любовную жизнь.

Разум, направленный на увеличение благ животной жизни, производит соблазны. Соблазны — это усилия удержать личную жизнь. Уничтожение этих соблазнов есть дело божеств[енного] разума, уничтожение их освобождает любовь.

Неясно. И не сказал, что хотел.

Еще думал: как к старости начинает уничтожаться реальность мирской жизни, начинает прощупываться сквозь мнимо реальные явления жизни, сквозь образы мира — пустота, а за пустотою Бог, от к[оторого] пришел и к к[оторому] идешь.

Летняя Москва: замазан[ные] окна, чехлы, свобода дворников и оставшихся при домах и их детей, летние севшие одежды — ляжки, обтянутые старыми белыми штан[ами], и чудные сады у домов пустые, и на улице, на раскален[ных] кам[нях], в пыли мостовщики. И гулянья с папирос[ами], апельсинами и пьяным и распутным хохотом.^[53]

Теперь 12 часов. Надо служить, разоблачать соблазны и потому любить.

[12 июня.] Нынче должно быть 12 И. 1895. Я. П.

Дни на убыль. Два дня был тяжело болен. Было 40° и 0,1. Дочери, очень милые, перепугались. Как жаль, что неизбежно почти буду причиной их горя моей смертью. Не долгое горе и хорошее, но все-таки горе. Всё время читал. То Неделю, то Р[усскую] М[ысль]. Всё интересно, но всё излишне. В Закаспийском крае процвета[ют] только те поселения, кот[орые] хозяйничают, как подгородные. Разве не то же самое и во всей России? Откуда же деньги в городах? С податей, с народа и с торговли, с народа же. Не проще ли было не обирать этих денег? Не было бы войска, чиновников, фабрик, перемещения товаров. Всё это правда, но если бы не было рабства и не продолжали оставаться в рабстве земледельцы. От них в зависимости были бы устроители войска, чиновников, фабрик и торговли, а не наоборот, как теперь.

Думал сегодня утром очень радостное и важное то, что: Для того, чтобы отношения с людьми были правильны, всегда радостные и никогда не мучительны, надо относиться к людям через Бога, т. е. при отношениях с ними помнить, что нужно и важно не то, что мне нужно, не то, что нужно тому человеку, с которым] я вступаю в отношения, а то, что от вас обоих нужно Богу. Только вспомнить про это, когда испытываешь тяжесть, неприятное чувство от отношений с людьми, и тотчас всё проходит и заменяется радостью. Пробовал нынче утром так относиться к людям, к детям, С[оне] и так хорошо было. Отец, помоги мне никогда не забывать этого. Я знаю, что это одна из твоих истин.

Сопоцько в Тульской тюрьме. Я послал ему, что мог и чего он просил, сам не мог съездить. —

Письмо от Маковиц[кого] о Шкарва[не]. Шк[арван] всё сидит и тверд. И его всё свидетельствуют.

13 Июня 1895. Я. П. Здоровье всё плохо. Очень слаб. Желчь наполняет желудок и мутит. Я боюсь, что начинаю вдаваться в лечение себя и слежение за собой, то самое, что я так осуждал в Леве. Вчера приехал Сер[ежа] с Маней. Они очень любовны, но боюсь, что женясь они делают то, что делают иногда, когда — положим, ключ не отворяет или дверь забухла: вертят и толкают в противуположную сторону. Сравнение не верно, но я хочу сказать, что каждый отдельно не может, не умеет прожить; давай же попробуем связавшись вместе. Дай Бог, чтобы это было ложное предсказание. Читал прекрасную статью о математике в Р[усской] М[ысли].

Говорил с Мишей и Митей. Кое-что уяснилось для Конев[ской] повести. Главное же хорошо то, что весь день, входя в сношения с людьми, помнил, что это не они и не я, а Бог. Помоги мне — всегда.

Думал: 1) не записал прежде, что заповеди Христа не правила, а всё только указания соблазнов или скорее различных форм, принимаемых одним основным соблазном — соблазном того, что жизнь тебе дана для твоего блага, что а) правило — ты предназначен к счастью и потому можешь гневаться на тех, кто мешают ему, б) что похоть половая дана для твоего наслаждения, в) что ты можешь обеспечить свое благо — обещанием, что есть что-либо несомненно твердое в тебе, г) что, возмещая на других сделанное тебе зло, ты можешь избавиться от него и д) что для ограждения этого блага тебе нужно причислить себя к какой-нибудь народности.

Думал: 2) конкретные науки в противуположность абстрактным становятся тем менее точны, чем ближе предмет их приближается к человеческой жизни: а) математика, б) астрономия, в) химия, г) физика, д) биология (начинается неточность), антропология (неточность увеличивается), социология (неточность доходит до тех пределов, что самая наука уничтожается).

Думал: 3) Мы не можем, не должны знать будущего. Это незнание есть необходимое условие жизни. Полное знание исключало бы возможность жизни. Нет ни одного поступка в плотской жизни, кот[орой] бы не нес за собою бедственные для себя или для других последствия. Человек с своим незнанием будущего подобен человеку, к[отор]ому бы завязали глаза и заткнули уши для того, чтобы он не видел тех жертв, кот[орые] он невольно растаптывает каждым своим шагом, и не слышал их воплей. Неведение это уменьшается только в той мере, в кот[орой] деятельность человека переносится из области плотской в область духовную, в той мере, в к[отор]ой человек живет не для достижения матерьяльных целей, а духовной — соединения своей воли с волей Бога.^[54]

Не знаю, справедливо ли отчеркнутое.

Теперь 5 часов. Мне лучше.

Нынче 15 июня 95. Я. П. 8 часов вечера.

Уехал вчера Сережа. Я радуюсь, что говорил с ним хорошо, и обещание доброе. Он ли размяк от любви, или я. И вчера же приехала Соня с детьми и Илья. Утром было много просителей, беседовал с Курсинским. Он спрашивал, как ему ответить на требования консистории избрать священника для покаяния. Благодарю Бога, до сих пор не забывал ни с С[оней], ни с детьми того, что отношение не с людьми, а с Богом. И очень хорошо. Нынче письмо от немца с выписками из вранья M^me Seuron. Было досадно. И теперь даже не пересилил. Нет, пересилил. Мое влияние. Это не мое дело, а дело Божие; если нужно униженье личности моей, то видно так надо. А мне все-таки хорошо. Хорош был мужик из Деменки 79 лет, знающий, что он умирает, желающий этого страстно и все-таки шутящий. Одно возбудило его — воспоминание о том, сколько он работал в свою жизнь. «Редко кому удается столько поработать». Он до прошлого года один убирал два надела.

^[55]Нынче начал было писать сначала Коневск[ую], но не пошло. Всё нездоров. Поехал на велосип[еде], тоже не доехал — гроза заходила. За весь день, кроме личного общения, сделал только то, что обдумал среду, в к[оторой] живет Нехл[юдов]: нянюшка, почти невеста и мать, только что умершая. — Очень это оживило его и всё начало. Помоги мне, Отец, помнить, что только Тебя одного мне нужно помнить и что один ли я или главное с другими, я имею дело с Тобой. Иду походить и потом ужинать. —

17 Июня 95. Я. П. Всё то же желудочное нездоровье и от того тяжелое расположение духа и большая слабость. Вчера был тяжелый день. С[оня] была не в духе. И говорила только то, что больно: сочинения и доход с них, раздел, воровство, вегетарьянство. Я держался внешне, но внутренно не мог вызвать в себе того чувства сожаления к ней за то, что жизнь так тяжела для нее, которое должно. Помнил еще, что все мои отношения с людьми — это отношения с Ним, но слабее первых дней. Не хочу ослабевать, хочу думать и чувствовать так до конца. Был вчера в Овсянникове, говорил с мужиками и с Ив[аном] Ивановичем] о Боге. Разговор этот еще более подтвердил мне то, что без понятия Бога, без сознания Его не может быть разумного миросозерцания.

Сейчас 10 час[ов] утра, чувствую себя слабым, но именно от этого думал, что необходимо работать своё служебное дело в периоды слабости. Может быть, так будет до конца и потому надо приучить себя, работая, служить среди слабости уныния, даже страдания. За это время ничего не думал стоющего записи, Уясняется Коневская. —

18 Июня. Я. П. 95. Вчера был судья военный просить на школу. Я много с ним говорил и нехорошо, неубедительно и излишне. Начинаю забывать отношение к Богу при общении с людьми. Вчера же получил от Дунаева вырезку из газеты о том, что 9 солдат духоборов отказались от военной службы и несколько запасных возвратили свои билеты. Удивительное дело, это не радует меня. О том, почему это так — после. Я не добр был с С[оней] и с М[ишей]. Ходил на Козловку. Вечером ездил верхом. Читал Herron’a — Christian state, бездарно, холодно и неопределенно. Илюша с мальчиками уехал к себе, Здоровье всё то же — слабость. Надо приспосабливаться к слабости. Думал:

1) Читал Herbert’a Spencer’a ответ Balfour’y. Исповедание агностицизма, как они теперь называют атеизм. Я говорю, что агностицизм, хотя и хочет быть чем-то особенным от атеизма, выставляя вперед мнимую невозможность знать, но в сущности то же, что атеизм, п[отому] ч[то] корень всего есть непризнание Бога. Так читал H. Sp[encer’a], к[оторый] говорит не то, что я желаю откинуть верования в Бога... но я должен сделать это. Самообман есть только другая альтернатива. «Нет никакого удовольствия, говорит он, в сознании себя бесконечно малым прыщиком на планете, к[оторая] сама есть такая же бесконечно малая песчинка в сравнении with the totality of things^[56] (я бы спросил у него, что он разумеет под totality of things). Не представляет никакого утешения то, что поражающие вас неисцелимые страдания происходят от слепых сил, кот[орые] так же безучастно и случайно разрушают ныне червячка, завтра целые миры, и созерцание вселенной без понятного начала и конца и без понятной нам разумной цели, не доставляет никакого удовлетворения. Желание понять значение всего этого не менее сильно в агностике, как и в других, но не находя объяснения этому, он не довольствуется тем, к[оторое] ему предлагают». Совершенно то же самое говорил мне 3-го дня Ив[ан] Ив[анович]: происходит какое-то коловращение и среди этого бесконечного по времени и пространству коловращения являюсь я — живу и исчезаю, это несомненно, всё же остальное, т. е. представление о каком-то разумном существе, от которого] я произошел и для достижений цели кот[орого] я существую вместе со всем, что существует — это представление такое есть самообман.

Два различные и противуположные эти мировоззрения надо представить так: одни, агностики, говорят: я вижу себя, рожденное от своих родителей, так же как и все другие, окружающие меня живые существа, живущие в известных, подлежащих моему исследованию и изучению, условиях и изучаю себя и другие существа, как живые, так и не живые, и те условия, в к[оторых] они находятся, и сообразно с этим изучением устанавливаю свою жизнь. Вопросы о происхождении я исследую точно так же и наблюдением и наведением достигаю всё большего и большего знания. Вопрос же о том, откуда произошел весь этот мир, зачем он существует и я существую в нем, я оставляю неотвеченным, так как не вижу возможности так же определенно, ясно и доказательно отвечать на него, как я отвечаю на вопросы об условиях существующего в мире, и потому ответы на этот вопрос, состоящие в том, что существует якобы разумное существо Бог, от кот[орого] я произошел (обыкновенно говорится: от кот[орого] произошел мир, подразумевая под этим происхождение[м] сотворение мира, чего не утверждает христианское] учение) и кот[орое] для известной своей цели определило закон моей жизни, эти ответы на вопрос я не признаю, как не имеющие той ясности и доказательности, к[ото- р]ые имеют научные ответы на вопросы о причинах и условиях различных жизненных явлений. Так говорит агностик и, не допуская возможности какого-либо другого знания, кроме того, кот[орое] приобретается наблюдением и рассуждением над этими наблюдениями, он, если и не прав, то совершенно логично последователен.

Христианин же, признающий Бога челове[ка], говорит: Я вижу себя в обладании духовных свойств разума и любви и призна[ю] себя духовным, т. е. разумно любовным существом, ограниченным теми пределами телесности, в к[оторых] я нахожусь, и стремящимся к увеличению этих духовных сил и наибольшему проявлению их, и из этого заключаю, что существует такое же духовное разумно-любовное, неограниченное существо: я сознаю себя живущим только п[отому], что я сознаю себя разумным. Сознавая же себя разумным, я не могу не признать того, что жизнь моя и всего существующего должна быть также разумна. Для того же, чтобы быть разумной, она должна иметь цель. Цель же этой жизни должна быть вне меня, в том существе, для кот[орого] я и всё существу[ющее] служит орудием для достижения цели. Существо это есть, и я должен в жизни исполнять закон (волю) Его. Вопросы же о том, каково это существо, к[оторое] требует от меня исполнения своего закона, и когда возникла эта разумная жизнь во мне, и как она возникает в других существах во времени и пространстве, т. е. что такое Бог: личный или безличный, как он сотворил и сотворил ли мир, и когда во мне возникла душа, в каком возрасте, и как она возникает в других, и откуда она взялась, и куда уйдет, и в каком месте тела живет, — все эти вопросы я должен оставить неотвеченными, п[отому] ч[то] знаю вперед, что в области наблюдений и рас- суждений над ними я никогда не приду к окончательному ответу, т[ак] к[ак] всё скроется в бесконечном времени и пространстве. По этому же самому я и не признаю даваемых наукой ответов о том, как зачался мир: солнце, земля, как зачинается душа и в какой части головного мозга она находится.

В первом случае агностик, признавая себя только животным существом и потому признавая только то, что подлежит внешним чувствам, не признает духовного начала и примиряется с нарушающей требования разума бессмысленностью своего существования; во втором случае христианин, признавая себя только разумным существом и потому признавая только то, что соответствует требованиям разума, не признает действительности данных внешне[го] опыта и потому считает данные эти фантастическими и ошибочными. Оба одинаково правы. Но разница, и существенная, между ними в том, что по первому мировоззрению всё в мире строго научно, логично и разумно, за исключением самой жизни человека и всего мира, не имеющих никакого смысла, и поэтому из такого мировоззрения — несмотря на все попытки противного — вытекает очень много интересных и забавных соображений, но не вытекает ничего нужного для руководства в жизни; тогда как по второму мировоззрению жизнь человеческая и всего мира получает определенный разумный смысл и самое прямое, простое и доступное всем приложение к жизни, причем не нарушается и возможность научных исследований, кот[орые] ставятся при этом на свойственное им место. —

Хотел бы всё это пересмотреть, когда буду свежее. Написано дурно, но мысль хороша.

2) Думал и очень важное. В последнее время я очень слаб и потому близок к смерти, т. е. к новой высшей жизни, и потому яснее, проще (слава людская соскочила) чувствую. И вот успех внешний, осуществление, по моим понятиям, царствия Божия на земле не радует меня. Отказы от военной службы — ну хорошо. А потом? И что бы ни было, разве это всё? Разве что-нибудь внешнее может удовлетворить? Только одно внутреннее движение вперед и то, какое в моей власти, движение и приближение к Богу, толь[ко] это может вечно удовлетворять и радовать. И я чувствую это всей душой. А то внешнее осуществление — успех? Уже не говоря о том, что оно может быть прямо ложно, односторонне-узко, разве какое бы то ни б[ыло] осуществление что-нибудь доказывает? Ну община, ну народ, ну человечество...^[57] усвоило какую-нибудь.....

<Слабость умственная. Не могу.>

19 Июня 95. Я. П. Всё та же слабость... Неужели я всё еще не свободен? О[тец], пом[оги] мне. Вчера ездил верхом, встретил Чертковых, посидел у них. Ч[ертков] говорил, что человек может искренно верить в законность собственности и т. п., верить в ложь. Я думаю, что это нельзя. Он говорит: они верят в ветхой завет. Но они верят в ветх[ий] завет только п[отому], ч[то] ветх[ий] завет оправдывает то, что им нужно. Вечером получил из Тулы письмо от Шмита с № журнала и рукопись Эрнефельда. Нынче дочел Эрн[ефельда], искренно и умно, но слишком копотливо, мелко. Теперь 2-й час. Ничего не делал, кро[ме] чтения. Хочу написать письма. —

[28 июня.] Прошло 9 дней. Нынче 28 Июня 95. Ясн. Пол.

Последние дни писал Воскресение. И оно всё больше и больше занимает меня и всё больше и больше уясняется. Много б[ыло] народа: Ч[ертков], Касатк[ин], К[атерина] И[вановна], Булыг[ин]. — Музыка. Начинаю забывать, что отношения не между людьми, а всегда между мной и Богом. — Думал за это время.

1) (Не помню, записал ли.) Мы не можем, не должны знать будущего в области матерьяльной. Это незнание есть необходимое условие матерьяльной жизни. Если бы мы знали будущее, мы бы матерьяльно не жили. В области же духовной мы всё знаем, п[отому] ч[то] в ней нет будущего. И потому неизвестность нашей жизни уменьшается в той мере, в к[оторой] жизнь наша переходит от матерьяльной к духовной, в той мере, в к[оторой] мы освобождаемся от оков материи.

2) Для того, чтобы в жизни политической был порядок, чтобы люди не отдавались своим страстям и самоуправству, не дрались бы, а разбирались бы по закону, для этого установлено правительство. Правительство это в конституционных странах состоит из представителей, депутатов. И вот эти самые депутаты, избранные для того, чтобы избавить людей от самоуправства, разрешают между собой разногласие дракой. Так было во франц[узском], потом в английск[ом], теперь то же произошло в итал[ьянском] парламенте.

3) Июня 20; накануне б[ыл] дождь. На небе тяжелые, разбитые, низкие, темные облака. На меня по дороге и полю быстро бежит тень. Тень набежала на меня, стало прохладно, и в то же время впереди меня тень сбежала с волнующейся, казавшейся почти черной ржи, и рожь эта стала яркозеленою. Но это только на минуту. На меня набежал теперь свет, а на рожь опять тень, тучки.

4) Наука, искусство, всё прекрасно, но только при братской жизни они будут другие. А то, чтобы была братская жизнь, нужнее того, чтобы наука и искусство оставались такими, какими они теперь.

5) Любовь настоящая только та, предмет кот[орой] непривлекателен.

29 И. 95. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 4 Июля 95. Я. П. За эти дни было то, что раза два хорошо писалось. И я могу сказать, что подмалевка Кон[евской] кончена, Третье[го] дня и вчера писал письма — написал более 10, в том числе английск[ое], в к[отором] говорю, что думаю теперь. Косил два раза. Ездил в Тулу вчера на велосип[еде]. Тут был Сер[ежа]. И мне нехорошо б[ыло] с ним. Решение быть всегда в отношениях с людьми — в отношении с Богом начинает ослабевать. Все-таки стараюсь, и иногда оно помогает мне. Думал за это время:

1) Добро, обличающее людей в их зле, совершенно искренно принимается ими за зло. Так что милосердие, смирение, любовь даже представляется им чем-то противным, возмутительным. Ничто очевиднее этого явления не доказывает того, что главная деятельность человека — совершенствование его — состоит в уяснении сознания.

2) Для борьбы с соблазнами нужно уяснение сознания. Если человек ясно видит, что дело дурно (т. е. безнравственно, грешно, вредно), то он наверное не будет делать его. Но часто говорят, как Павел: я знаю, что дурно, и делаю. Не совсем знаешь. Есть разные степени знания. Полное знание есть то, кот[орое] освещает весь предмет со всех сторон. Уяснение сознания совершается концентрическими кругами. —

Человек делает то, что он считает дурным, только п[отому], ч[то] то, что он хочет прекратить делать, находится в круге, еще не освещенном со всех сторон. Вот так:

Хочу не курить. Курение =

Нет, нельзя нарисовать. Сказать я хочу то, что я не перестану курить до тех пор, пока мне не ясна будет та ошибка, грех, заблуждение, из к[оторых] вытекает курение, пока я не откажусь от самого греха.

3) Читал забавный спор ученый Ельпе с каким-то профессор[ом]: научные рассуждения приводят к диаметрально противуположным заключениям.

Сейчас получил телеграмму, что приезжает Страхов.

12 Июля 95. Яс. Пол. За это время приехал Страхов. Я очень рад ему. Я писал Весе[литской], что, когда мы знаем, что челов[ек] приговорен к смерти, мы добры к нему — любим. Как же мы можем кого-нибудь не любить, когда знаем, что все приговорены. Он — удивительное дело — не знает своего положения. Пишу почти каждый день. Подвигается. Точно так же, как узнаешь люд[ей], живя с ними, узнаешь свои лица поэт[ические], живя с ними. Тоже довольно много работал — хотя чувствую, что ослабел от старости. Был у Давыд[ова], и он у нас. Записал от него ход дела. Постоянные гости тяготят. Нет тишины, летнего уединения.

Что-то хорошее думал, не записал и теперь забыл. Помню только пустя[ки]:

1) В моем детстве водили, мучая их, медведей, теперь водят, мучая и губя их, по деревням детей в трико, акробатов.

2) Сколько раз замечал: вы относитесь к человеку с обычным презрением, не как к человеку, он не недоволен вами, не имеет к вам враждебн[ого] чувства; но только войдите с ним в немного человеч[еские] отношения, не отдавшись ему совсем и серьезно,^[58] и он возненавидит вас. —

Вчера отвозил сено в Овсяннико[во]. Все наши ездили на сватьбу, теперь вернулись все, кроме С[они]. И ее отсутствие беспокоит меня.

5 Августа 95. Я. П. Почти месяц, что не писал. Месяц этот проведен не дурно. Немного работал в поле. Раз косил рожь. Довольно много писал Коневск[ую]. Подвигается. За это время читал Social Evolution Kidd’a и статьи о себе из Wa[h]rheit и др. Когда читаешь о себе, то может показаться, что тем, чем ты занят, занят и весь мир, но это неправда. Было письмо от Хилкова с описанием гонений на духоб[оров]. Я написал письмо в англ[ийские] газеты. Переводится теперь. О катехизисе не думаю постоянно, как прежде, но тем с большей^[59] силой думается об этом. Центральное положение катех[изиса] то, что человек поставлен в мире так, что он погибает и ему нужно спастись. Для того, чтобы спастись, ему нужно ухватиться зa спасительное кольцо воли Божией, к[оторое] он чувствует в себе. Этот акт спасения есть вместе с тем и то единственно плодотворное и содействующее совершению в мире воли Божьей установление Его царства.

Были посетители, мало интересные и свои друзья. Поша два раза (он вчера поехал на Кавказ к Х[илкову]), Ив[ан] Мих[айлович], Бул[ыгин], теперь Евг[ений] Ив[анович]. Им я всегда рад.

С Соней стало хуже. Я ездил, опоздал в дождь, она больно язвила, и я оскорбил[ся], — по старым ранам. Нынче она потребовала, чтоб дать ей переписывать. Я отказал, сказав, что из этого всегда были неприятности. Дурно сделал, не пожалев ее. Она измученная, больная душевно, и считаться с ней грех. Как жалко за нее, что она никогда не сознает своих ошибок. Впрочем не мое дело. Мне надо сознавать свои, и мои ошибки не надо ровнять с ней. Каждый грешит по мере того света, к[оторый] есть в нем. Еще за это время огорчительны были мальчики. Особенно Андр[юша]. Совсем отбился и ошалел. Ничего не видит, не слышит, как вечно пьяный. — За это время думал и записал:

1) Сижу в избе, у окна. Темно от тучи, мухи гудят и бьют в лицо. Баба стоит и, выглядывая в окно, лениво говорит в себя: Батюшка, Ц[арь] Небес[ный], заходит тучка. Бог дождичека дает. —

2) Думал, читая книгу Кидд’а. В чем прогресс? Прогресс, по мне, состоит во всё большем и большем преобладании разума над животным законом борьбы, по эволюционистам же — в торжестве животной борьбы над разумом, п[отому] ч[то] только вследствие этой животной борьбы, по их понятиям, может совершаться прогресс.

3) Другое, что думал, читая книгу Кидда, это то, что наука тогда только наука, когда она исследует то, что должно быть. По учению же эволюционистов наука должна исследовать то, что было и что есть, и объяснять, почему хорошо то, что есть. Так смотрят на науку все эволюционисты. И потому у них выходит, что борьба есть необходимое условие прогресса и потому хороша.

4) По Вейсману, объяснение наследственности состоит в том, что в каждом зародыше есть биофоры, биоф[оры] же складываются в детерминанты, детерм[инанты] складываются в иды, иды же в иданты. Что за прелесть для комедии.

5) По Вейсману же, смертные существа потому остались жить, что все не смертные не выдержали борьбы с смертны[ми], т. е. бессмертные — померли. Неужели не удастся воспользоваться этой прелестью.

6) По Кидду выходит, что главный двигатель человеч[еского] прогресса есть религия, религия же есть неразумный инстинкт, кот[орый] поэтому нельзя изучать. И потому он и не изучает того, в чем состоит главный двигатель челов[еческого] прогресса. Я же считаю, что нужно изучать именно это, религию, т. е. то, что служит основой челов[еческого] прогресса, и не отвергаю изучения и борьбы. Так что выходит, что я изучаю то, что нужнее всего, и то, что менее нужно. Он же отказывается от изучения того, что нужнее всего, и изучает тольк[о] то, что не нужно или менее нужно.

7) Был разговор о семейной жизни. Я говорил, что хорошая семейная жизнь возможна только при сознанном, воспитанном в женщинах убеждении в необходимости всегдашнего подчинения мужу <разумеется во всем, кроме вопрос[ов] души — религиозных>. Я говорил, что это доказывается тем, что так было с тех пор, как мы знали жизнь людей, и тем, что семейная жизнь с детьми есть переезд на утлой лодочке, кот[орый] возможен только тогда, когда едущие подчиняются одному. И таким одним признавался всегда мужчина, по той причине, что, не нося, не кормя, он может быть лучшим руководителем жены, чем жена мужа. — Но неужели женщина всегда ниже мущины? Нисколько, как только тот и другая девственны — они равны. Но что же значит то, что теперь жены требуют не только равенства, но главенства? А только то, что семья эволирует, и потому прежняя форма распадается. Отношения полов ищут новой формы и старая форма разлагается. Какая будет новая форма, нельзя знать, хотя много намечается. Может быть большее количество людей, держащихся целомудрия, могут браки быть временными и после рождения детей прекращаться, так что оба супруга, родив детей, расходятся и остаются целомудрен[ными], могут дети быть воспитываемы обществом. Нельзя предвидеть новой формы. Но несомненно то, что старая разлагается и что существован[ие] старой возможно только при подчинении жены мужу, как это было везде и всегда, и как это происходит там, где семья еще держится.

8) Свобода воли? Отрицают свободу воли. И доказывают ее. Свобода воли есть не что иное, как та истинная, вечная, божеская жизнь, кот[орую] мы можем получить, к кот[орой] можем приобщиться в этой жизни. Как же доказывать ее? Это сам Бог в нас, действующий через нас. Я свободен, когда сливаюсь с Богом, а сливаюсь я с Богом тогда, когда подавляю в себе всё, что препятствует любви, и когда отдаюсь ей.

9) Кидд говорит, что прогресс совершается не разумными силами, а инстинктом слепым, религиозным. Но он говорит, что прогресс совершается только при условии размножения своих средств существования, т. е. наибольшего размножения. Неужели религиозное чувство влечет человека только к размножению? Пожалуй, если вспомнить евреев. Но милосердие ведь прямо противуположно размножению и борьбе. А оно составляет основу почти всех религий.

10) Трегуб[ов] привез книгу Сергия о спасении по правосл[авному] учению. Хорошая книга, но длинно и трудно, с текстами говорит то, что коротко, ясно и легко. По случаю этой книги мне живо опять поднялся вопрос, как должн[о] отнестись к православию.

Несомненно, что люди, предающиеся ему, становятся лучше, так же как евангелики и др. лучше, чем были прежде. Но почему же я чувствую также отвращение к этому учению, почему Хр[истос] бранил фарисеев? А потому, что если бы у нас было неведение и православие только, то не б[ыло] бы никакого сомнения, что православие добро есть. Но когда нам открыта истина в той высокой мере, в кот[орой] она открыта Хр[истом], то как же не иметь отвращения к тому учению, к[оторое] при свете учения Хр[иста] становит[ся] уже ложью.

Если бы у меня не было другой пищи для моей лошади, кроме кислого месива, я бы кормил ее этим и благословлял бы тех, к[оторые] бы мне дали его. Но когда у меня есть чистый овес, я не могу не негодовать на людей, к[оторые] кормят лошадь, кислятиной, и не жалеть об этом. Но мне говорят, что люди охотно сами принимают это православное учение. И лошадь можно приучить к тому, что она ест кислое, вредное и не ест доброго. Нельзя не жалеть об этом и не негодовать на тех, кто приучает к этому.

11) Живешь животной жизнью и тогда живешь во времени и пространстве. Но проявление истинной божеской жизни, в к[оторой] я сливаюсь с Богом вне ее, т. е. вне времени и пространства. Я не знаю, когда я жил этой жизнью, прежде ли, после: в детстве ли, теперь или буду жить. Неясно. Но мне очень ясно и дорого.

12) Застала меня буря в Колпне. Я просидел у мужиков. Они богаты и ужинали: картошки, хлеб, огурцы было особенное угощение. Рахитические дети, измученные работой члены, без постели, мухи, нечистота. И ужаснее всего безнадежность душевного спасен[ия]. Не верят в будущую жизнь, не верят в возможность жить по Христу.

Больше месяца не писал. Нынче 7 Сент. 1895. Я. П. За это время страдал от дурной жизни мальчиков: Андр[юши] и Миши. Пытался помогать им. Ездил на велосип[еде] и писал свое Воскресение. Читал его Олсуф[ьевой], Тан[ееву], Чехову и напрасно. Я очень недоволен им теперь и хочу или бросить, или переделать. Последние дни хожу по лесу, отбирая деревья для крестьян. За это время думал:

В последнее время очень близко чувствую смерть. Кажется, что жизнь матерьяльная держится на волоске и должна очень скоро оборваться. Всё больше и больше привыкаю к этому и начинаю чувствовать — не удовольствие, а интерес ожидания — надежды, как в движении этой жизни. —

За это время написал кореспонденцию в англ[ийские] газеты о духоборах, но не послал, а Поша поехал на Кавказ и должен б[ыл] приехать 1-го, а теперь 7, и его нет. Еще прочел интересное письмо от поляка о патриотизме и ответил ему начерно еще. Третьего дня был француз от Эртеля. Верит в материю, а не в Бога. Я говорил ему, что это эпидемия душевной болезни. У нас живет Маша сестра, Таня с Сашей у Сережи, Маша с Мишей в Москве. Завтра приезжают. Так думал за это вре[мя]:

1) Смотрю на веселость, смелость, свободу, царственность молодых людей и еще больше детей. В нас, стариках, наши грехи смирили нас, застлали ту божескую силу, кот[орая] вложена в нас. Им же нельзя не быть самоуверенными и свободными, они должны быть такими, п[отому] ч[то] носят в себе еще не загаженное жизнью божественное начало — все возможности.

2) Матерьяльный мир подлежит закону борьбы за существование, ему подлежим и мы, как матерьяльные существа. Но кроме нашего матерьяльного существования, мы сознаем в себе еще и другое, не только независимое от закона борьбы начало, но противуположное ему начало любви. Проявление в нас этого начала есть то, что мы называем свободой воли.

3) Хотят из одной борьбы вывести нравственность. А между тем из борьбы ничего кроме борьбы выдти не может. Вследствие борьбы гибнут слабейшие и выделяются сильнейшие, эти сильнейшие опять борются и опять гибнут слабые и выделяются сильные и так без конца. Из борьбы может выдти только борьба более крупных единиц, но только борьба.

4) Ничто не доказывает лучше существование Бога, как попытки эволюционистов признавать нравственность и вывести ее из борьбы. —

Что она из борьбы вытекать не может — очевидно, а между тем они чувствуют, что без нее нельзя, и признают ее и стараются вывести ее из своих положений, хотя выводить ее из положения эволюционизма столь же или еще более странно и не логично, чем выводить из предписаний, данных еврейским Богом на Синае. Ошибка их, состоящая в том, что они отрицают сознание своего духовного «я» как произведения Бога, частицы его, без которого не может быть разумного миросозерцания, — заставляет их допускать не оправданное и даже противоречивое таинственное, т. е. в виде нравственности того самого Бога, которого они исключили из своего миросозерцания. Третьегодняшный француз говорил мне, вопросительно: что недостаточно ли будет для обоснования нравственности доброты и красоты?^[60] — Т. е. опять тот же Бог, которого они по той болезни душевной, которой они одержимы, боятся признать.

5) Человек обидел тебя, ты рассердился на него и, разумеется, сдержался, не обидел его. И что ж? В сердце у тебя злоба, и ты не можешь относиться к этому человеку добро. Точно как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался тем моментом, когда ты почувствовал к чело[веку] злобу и, открыв эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Вчера испытал это и должен был употребить большие усилия: смирение, ласки к обидевшему, чтобы выкурить из сердца этого мерзавца.

6) Заметил в себе, что я стал добрее с тех пор, как мало изменяю жизнь и подчиняюсь порядкам ложной жизни. И помню, как — когда я изменял свою жизнь, как я был недобр часто. Как всё в жизни делается с двух концов, так и это: Двинуть сначала жизнь, во имя добра изменив ее, потом утишить свое сердце, установить в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть вперед. Как шаги, перекачиваясь, идешь с ноги на ногу. Многое так — почти всё нужно делать с двух концов, любовь и дела.

7) Сейчас ехал ночью верхом и молился. И говорил: ничего не хочу, кроме исполнения воли Твоей и, говоря это, думал: какой же я хороший, что действительно ничего не желаю, кроме исполнения воли Его и готов на всё, чего Он захочет от меня. И вдруг живо представил себе свое отношение к Богу. Да я ведь весь Его произведение, в Нем живу, Им живу. Ведь то, за что я хвалю себя, есть только признание самой очевидной истины, есть только не бунт против Него. Всё равно, как клеточка моего тела вдруг бы догадалась о зависимости своей к моему телу и гордилась бы тем, что она исполняет то, чего не может не исполнять. — И так мне это показалось странно, что я мог хвастаться своей преданност[ью] воле Бож[ьей], что я расхохотался. Очень хорошо было на душе.

8) Молился Богу и подумал о том, что да будет воля Твоя значит действительно: да будет воля Твоя. А то иногда думалось, что позор, клевета на меня, как на исполнителя Его воли, мешают Его делу. Я считаю, что для дела Божия нужна моя добрая слава. Неправда. Может быть, нужен мой позор, как нужен б[ыл] позор Христа. Всё хорошо.

Завтра 8 Сент. 1895. Я. П. Е. б. ж.

[8 сентября.] Веселый праздник. Я не здоров, — кашель и насморк очень сильный. Утром приехали Маша и мальчики. У меня жил в комнате Черт[ков]. Он всё возится с землей. Получил письмо от Меншикова, показавшее его полное разномыслие со мной. И еще хорошее, милое письмо Сопоцько. Сел за письма: написал письмо Меншикову и поправил письмо поляку. Ни хорошо, ни дурно ни то, ни другое. Потом приехал Поша. Читал свою статью о^[61] гонениях. Очень хорошо. Надо написать предисловие. Просмотрел прежнюю статью — она не годится. Теперь 9 час[ов]. Что-то думал и забыл.

9 Сент. 95. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 22 Сент. 1895. Я. П. За это время писал письма: поляку, Меншикову и вновь статью по случаю гонения на духоборов. Поша приехал, привез сведения, но менее обстоятельные, чем бы я желал. Статья моя недурна. А мож[ет] б[ыть], ошибаюсь. Послал всё нынче Кенворти. Соня ездила в Москву, приехала. Она очень жалка и мне всё милей. Я вижу яснее ее весь характер. Андр[юша] мучает меня тем, что не могу выработать отношения к нему. Таня мила, тиха, добра. М[аша] в Москве. Гастев, вчера б[ыл] Буткевич Андр[ей]. Он, как всегда, мне чужд. Трег[убов] нынче уехал. С ним мне всегда хорошо. Был нездоров и еще не вполне оправился, но вполне свеж головой. В повести вижу новые стороны и очень важные, кот[орые] я было упустил. Именно радость нарушения всех принятых законов и обычаев и сознание своей доброй жизни. За это время думал многое, многое и забыл.

1) Вот кто настоящая волшебница — это любовь. Стоит полюбить, и то, что полюбил, становится прекрасным. Как только сделать, чтобы полюбить, чтоб всё любить? Не пòхорошу мил, а пòмилу хорош.^[62] Как сделать? Одно знаю: не мешать любви соблазнами и, главное, любить любовь, знать, что в ней только жизнь, что без нее страданье.

2) Вспомнил, как часто я бывало спорил с религиозными догматиками: православн[ыми], евангел[иками] и др. Как это нелепо. Разве можно серьезно рассуждать с человеком, к[оторый] утверждает, что верит в то, что есть только одно правильное воззрение на мир и на наше отношение к нему, то, кот[орое] выражено 1500 лет тому назад собранными Конст[антином] эпископами в Никее, — мировоззрение, по кот[орому] Бог — Троица, 1890 лет [назад] пославший сына в деву, чтобы искупить мир и т. д. — С такими людьми нельзя рассуждать, можно их менажировать, жалеть, пытаться излечить, но на них надо смотреть, как на душевно больных, а не спорить с ними.

3) Недовольство собой есть трение, признак движения.

4) Нет ни одного верующего человека, на кот[орого] бы не находили минуты сомнения, сомнения в существовании Бога. И эти сомнения не вредны; напротив, они ведут к высшему пониманию Бога. Тот Бог, кот[орого] знал, стал привычен и не верить больше в Него. Веришь вполне в Бога только тогда, когда он вновь открывается тебе. А открывается он тебе новой стороной, когда ты всей душой ищешь Его. —

5) Очень смутно то, что хочу написать, но сильно взволновало и обрадовало меня, когда пришло в голову: именно:

Отчего «я» — «я», тот же «я», к[оторый] был 60 лет и 30 лет и 2 часа тому назад, — п[отому], ч[то] я люблю это «я». Пот[ому], что любовь связывает этих всех различных, растянувшихся во времени «я», в одно целое. Во времени мне ясно видно, как любовь связывает «я», собирает его в одно. В пространстве, тоже в моем теле. Физиолог скажет: рука — моя «я», п[отому] ч[то] это один организм, и нервы болью указывают на единство. Да отчего больно мне? От того, что я люблю всё, что мое тело. Любовь связала в одно. Дикенс пишет про этого безногого, к[оторый] носился с своей ногой в стклянке и любил ее. Мать любит срезанные волосы ребенка, и ей больно, когда их уничтожат. Также можно любить во времени прежде живших людей и больных, их страдания. Любовь к своему «я» в известных пределах пространства и времени и есть то, что мы называем жизнью. Эта любовь к своему «я» есть любовь, кристализовавшаяся, ставшая бессознательной, а любовь к другим существам во времени и пространстве есть, мож[ет] быть, приготовление к другой жизни. Наша жизнь есть плод предшествующей сферы любви, а будущая произойдет от сферы любви в этой жизни. Как? обителей много. Не вышло.

6) Как удивительно, что бесконечность пространства и времени приводят часто как доказательство силы человеческого разума (я сам часто думал так), а между тем нет более очевидного доказательства неполноты, узости, частности,^[63] лживости даже человеческого разума, как то, что он не может иначе ничего себе представить, как в пространстве и во времени. А понятия пространство и время суть бессмыслицы и противны требованиям разума. Время должно указывать пределы последовательности, а пространство — пределы расположения вещей, а, между тем, ни то, ни другое не имеет пределов. Я не знаю более точного определения времени и пространства как то, кот[орое] я мальчиком еще 15 л[ет] сделал себе, а именно: Время есть способность человека представлять себе много предметов в одном и том же пространстве, что возможно только через последовательность, пространство же есть способность человека представлять себе много предметов в одно и то же время, что возможно только при рядом стоянии вещей. Как способности людей, время и пространство можно определить, но как свойство вещи, оно не имеет смысла. — Будет совершенно разумно, если я буду говорить, что я имею свойство видеть всё, что я вижу в пространстве и во времени, но будет совершенна нелепо, если я буду воображать, что вещи, весь мир действительно существуют в пространстве и времени, и потому буду задаваться вопросами о том, как произошли вещи, весь мир — прежде и еще прежде, и так без конца, и другими вопросами, какие и где есть вещи — весь мир, за этими и еще за этими, и так без конца.

А между тем это-то самое нелепое предположение, что вещи — мир — действительно существуют во времени и пространстве, и делают люди так назыв[аемой] положительной науки. —

23 Сен. Я. П. Е. б. ж. 33 года женатой жи[зни].

[24 сентября.] Вчера провел день хорошо, но мало работал. Написал Маше письмо. — Думал:

Вышел до завтрака пройтись по саду и вижу на липе новый недавно выросший гриб. — Сбил его палкой. И подумал: он живой. Тоже явились условия, удобные для его существования, и он явился и живет. И подумал о всем том, что живет в бесконечном мире по тем же законам. И удивился на мудрость — разумность — устройства мира. — И потом опомнился, поняв, что удивляюсь я не на премудрость устройства мира, а на премудрость своего разума, кот[орый] видит всё так премудро. Ведь это всё равно, что удивляться на правильность того полушара, который я вижу на небе, и круга около себя. Ведь это только закон моего зрения. А там законы моего разума, кот[орые] облекли всё существующ[ее] в эту — удивляющую меня правильность.

Сейчас 1-й час 24 Сен. 1895. Я. П.

Начал писать Коневск[ую] пов[есть], не пошло. Делал пасьянс и думал: думал о том, что надо не на словах, а на деле жить не для себя и для людей, а для Бога. А чтобы действительно так жить, надо приучать себя к этому, как приучаешь себя жить для себя, потом для любимых людей. Правда, будет сначала неловко, не будет простоты, естественности, будешь срываться, но потом привыкнешь и будешь жить так, не думая. Буду стараться. Нарочно записал, чтобы заметить, что будет через месяц. Станешь писать, говорить, работать, есть, спать даже, и всё можно дела[ть] для себя и для Бога. И если приучиться делать только для Бога, какое спокойствие и сила! Помоги мне, Отец.

25 С. 95. Я. П. Е. б. ж.

[25 сентября.] 24-го один раз отступил от ж[изни] д[ля] Б[ога], когда вышел после обеда к разбитому параличом страннику и холодно обошелся с ним; другой раз вечером, когда с досадой отвечал Соне о Хилков[ых]. Думал еще 24-го очень важное:

Жить для Бога? Как дойти до того, чтобы жить для Бога? Так же, как дошел до того, что жил только для себя: убедиться, что всякая другая жизнь бессмысленна, бесполезна, губительна, что всякая другая жизнь не жизнь. Не убедительность, даже не руководящее чувство дает твердость убеждения — опытом изведанное и несомненное бессмыслие всякой другой жизни.

Я думаю, что я пришел к этому.

Вечер 25 С. Писал утром Коневск[ую], пересматривал с начала. Довольно хорошо. По крайней мере, без отвращения. Всё помнил о жизни для Б[ога], забыл только два раза по отношению Анд[рюши]. Утром, когда слышал, что он вставал, не вышел к нему и вечером, когда он вернулся. Он два дня не был дома, и ему самому должно быть тяжело. Чем он гаже, тем больше надо его любить. Вот это-то я не исполнил. После обеда ходил с Гастевым рубить деревья для Филипа и Андрияна и потом проехался на велосипеде. Получил письма от Бодянск[ого] и вырезку из статьи Визевы.

Думал: Можно думать, что жить для Бога: содействовать установлению царства Божия можно, главное, убеждая людей быть добрыми, воздерживаться от соблазнов, учреждая жизнь других людей. Это заблуждение: жить для Бога можно только тем, чтобы любить людей, проявлять любовь, заражать любовью, заставлять их верить в любовь. Мне это очень нужно знать теперь, и я решаю так, что ничего не нужно устраивать или внушать людям, а только с лаской и любовью обращаться со всеми. Это сильнейшее средство установления царства Б[ожия]. Завтра 26 Сен. 95. Я. П.

[26 сентября.] Тяжелый был день. Проснулся рано, не спал, думал. После завтрака ждал, когда встанет Андр[юша]. Мучался войти, не войти. Входил, он закрывался, наконец, вижу, что не спит, стал говорить ему. Говорил мягко, добро, но не убедительно, робел и страдал. Он всё молчал. Ни одного звука. Я ушел заниматься, и не прошло и часа, как слышу звуки гармоники, неумолкаемые в кухне. Не верилось своим ушам, заглянул в окошечко кухни. Он отстранился. Я не вытерпел, сказал: это хуже Хохлова. За обедом он не^[64] отвечал мне и озлобленный ушел. Мне стыдно, что я не выдержал. Очень стыдно. Огорчился эгоистично, что слова мои не подействовали, и забыл, что жить надо и можно только для Бога. Писание тоже не шло. Переменял слишком много и запутался. И стыдно писать эти вымыслы. Правду пишет Бодянский, что не годится писать худож[ественное] иносказательное. Я всегда это чувствую и спокоен только, когда пишу во-всю то, что знаю и о чем думаю.

После обеда заснул, съел яблоко — изжога. Пришел Ив Ив. Бочкарев. Вечер ничего не делал. Да, главное, еще неприятное, непонимающее письмо от Меньшикова и от учителя из Ташкента. —

Думал утром очень важное и хорош[ее]. Боюсь, что забыл теперь. Попытаюсь:

Пока человек не сознает себя, он не знает, живет ли он или нет и потому не живет. Когда же он сознàет^[65] себя живущим, он невольно задает себе вопрос: зачем он живет. Задав же себе этот вопрос, он ищет на него ответа, найдя же ответ, он не успокаивается до тех пор, пока не делает того, для чего он живет. Почти то же на стр. 45 и 46.^[66]

Теперь 12 ч[асов]. 27 Сен. 95. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 29 Сент. 95. Я. П. 8 часов вечера. Третьего дня встретился с Андр[юшей] за чаем и сдел[ал] усилие, чтобы говорить с ним. И был награжден, он был доволен и хотел говорить со мной, но вчера он приехал к обеду с запахом вина изо рта, и я не мог подавить в себе чувство досады — молчал. Третьего дня и вчера писал Коневск[ую]. Вчера ездил на велос[ипеде] в Тулу, говорил с г-жей Керн недостаточно серьезно— забыл зачем живу. Еще не помню, чтобы провинился. Получил письма от Маков[ицкого] и Шмита. —

Нынче только написал письма Мак[овицкому] и Шмиту, посылаю коресп[онденцию] и статью. Всё не отвечал Меншикову. Не чувствую себя вполне расположенным.

^[67]Думал две вещи: 1) Чудесное слово сказал мне Гастев. Мы говорили с ним про впечатление, производимое на крестьян книгами. Трудно им угодить, п[отому] ч[то] жизнь их очень серьезна. Вот это то важное слово. Кабы побольше людей нашего мира понимали его! 2) То, что я видел нынче во сне, что меня прибили по лицу, и я стыжусь, что не вызвал на дуэль, а потом соображаю, что я могу не вызывать, так как это доказывает мою последовательность — непротивления. Вообще соображен[ия] во сне бывают только самые низменные. Вот во сне действует ум, а разум, сила нравственного движения — отсутствует.

30 С. 95. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 6 Окт. 95. Я. П.^[68] Были письма от Поп[ова], Поши, Чертк[ова], Шмита, Кенв[орти]. Вчера всем ответил. Не писал. Написал длинные письма: Бодянскому и Меньшико[ву]. Тут б[ыл] Гастев. Девочки его раздразнили и обидели. Он ушел. Хороший малый. Был Илья. Мало духовного. Приехал Андр[юша]. Вижу, как он скоро зачахнет и умрет. Был американец, разбогатевший рабочий — финляндец родом, социалист, комунист. Очень невзрачный, но много рассказал интересного, гораздо больше, чем утонченные американцы. Главное, что он рассказал мне, что в Соединенных Шт[атах] из 60 милионов работают руками только 6 мил[лионов], т. е. 10%, у нас же, я думаю, 50 или больше; что там один человек пашет на 18 лошадях плугами, кот[орые] хватают на сажень ширины, и обрабатывает один человек 10 акров в день и получает от 2 до 4 и более долларов в день. — Что это значит? К чему ведет? Важно это чрезвычайно, но я еще не уяснял себе всего этого значения. Рабочий вопрос разрешается^[69] этим путем. Рабочих часов меньше, плата больше, работа легче. Вопрос только, что работать? — Приходит мысль, что всё дело в том, как сделать работу и жизнь рабочих приятною, travail attrayant.^[70] Всё дело, как будто, в этом. Тогда капиталисты захотят быть рабочими. — Но как сделать труд привлекательным? Надо, чтобы условия его были приятны и чтобы не было в нем необходимости. Чувствую, что тут много нового и важного, но как это выразить, еще не знаю. Коли Бог велит, обдумаю. Писанье мое опротивело мне. —

Не помню, выписано ли записанное в кн[ижечке] очень мне нравящееся замечание: Сила, с кот[орой] мы убеждены в чем-нибудь, полная, совершенная, непоколебимая, бывает не тогда, как доводы логически неотразимы, и не тогда даже, когда чувство совпадает с требованиями ума, а только тогда, когда человек опытом убеждается, испытав противуположное, что есть только один путь. Такое убеждение нам дается о том, что жизнь есть только одна: следование воле Бога. —

7 Окт. 95. Я. П. Е. б. ж.

[9?—10? октября.] Сегодня, кажется, 9-е. Из книжечки записывать не[че]го. Был Сергее[нко], льстив нехорошо. Я два дня порядочно писал. Ездил на велосип[еде] в Тул[у] и слишком устал. Таня уехала в Москву. Мне тяжело б[ыло] с С[оней]. Но, разумеет[ся], я виноват. Читаю Еванг[елие] по-итальянски, написал письма Edwards’у и опять Шмиту. Осеннее приятное чувство. Ходил гулял и думал о двойственно[сти] Нехл[юдова]. Надо это яснее выразить. —

11 Окт. 95. Я. П. если буду жив.

12 Окт. 95. Я. П. Я один с Соней и Сашей. Читаю по-итальянски. Андрюша мучает. Вчера говорил с ним много. Чувствую, что тщетно. Тут Мар[ья] Ал[ександровна]. Был Арсеньев. Получил итал[ьянскую] книгу. О преподава[нии] христ[ианства] в школе. Прекрасна мысль о том, что преподавать религию есть насилие — тот соблазн детей, про кот[орый] говорил Хр[истос]. Какое право имеем мы преподавать то, что оспариваемо огромным большинством. Троицу, чудеса Будды, Магомета, Христа? Одно, что мы можем преподавать и долж[ны], это нравствен[ное] учение. Прекрасная мысль. Сейчас, раскладыва[я] пасья[нс], думал, как Нехл[юдов] должен трогательно проститься с Соней.

13 Окт. Все эти дни видел, что что-то мучает Соню. Застал ее за письмом. Она сказала, что скажет мне после. Нынче утром объяснилось. Она прочла мои злые слова о ней, написанные в минут[ы] [раздражения]. Я как-то раздражился и тотчас же написал и забыл. В глубине души чувствовал, что что-то сделал дурное. И вот она прочла. И, бедная, ужасно страдала и, милая, вместо озлобления написала мне это письмо. Никогда еще я не чувствовал себя столь виноватым и умиленным. Ах, если бы это еще больше сблизило нас. Если бы она освободилась от веры в пустяки и поверила бы в свою душу, свой разум. Пересматривая дневник, я нашел место — их было несколько — в кот[ором] я отрекаюсь от тех злых слов, к[оторые] я писал про нее. — Слова эти писаны в минуты раздражения. — Теперь повторяю еще раз для всех, кому попадутся эти дневники. Я часто раздражался на нее за ее скорый необдуманный нрав, но, как говорил Фет, у каждого мужа та жена, к[оторая] нужна для него. Она — я уже вижу как, была та жена, к[оторая] б[ыла] нужна для меня. — Она была идеальная жена в языческом смысле — верности, семейности, самоотверженности, любви семейной, языческой, и в ней лежит возможность христианского друга. Я увидал это после смерти В[анички]. Проявится ли он в ней? Помоги, Отец. Нынешнее событие мне прямо радостно. Она увидала и увидит силу любви — ее любви на меня. Думал:

1) Женщинам свойственно поддерживать движение жизни рождением, воспитанием детей, поставлением новых сил вместо потраченных; мужчинам свойственно направлять эти силы — т. е. саму жизнь. И тот и другой может делать и то и другое, но свойственно... Не хочется писать и, хотя много есть чего записать, бросаю.

14 Окт. 95. Я. П. Е. б. ж.

[24 октября.] Пропустил много дней. С[оня] была в Пет[ербурге] и вернулась. Отношения продолжают быть лучше, чем хорошие. Вл[асть] Тьмы — успех. Слава Богу, не радует. «Ищите того, чтобы имена ваши были записаны на неб[есах]». — Написал письмо Андр[юше], кот[орый] очень огорчал. И, к счастью, письмо хоть немного подействовало. Написал письмо Мише — длинное и слишком рассуждающее. Брался за Воскресен[ие] и убедился, что это всё скверно, что центр тяжести не там, где должен быть, что земельный вопрос развлекает, ослабляет то и сам выйдет слабо. Думаю, что брошу. И если буду писать, то начну всё сначала. Получил письмо от Шкарвана — хорошее; надо отвечать. Сейчас был Булыгин и Ив[ан] Дм[итриевич]. Хорошо говорили. Думал:

1) Записал я так: Есть что-то такое — содержание, матерьял жизни, сама жизнь есть всё — Бог. В этом всём я объединился, и всё на мой взгляд объединилось. Объединено всё любовью. Я возлюбил прежде тело свое, и оно стало «Я». Я возлюбил теперь дух, и оно станет после смерти другое «Я». Постараюсь сказать это точнее:

Когда я очунаюсь к жизни — сознаю себя, я вижу себя и по времени и по пространству объединенной частью какого-то бесконечного целого, в кот[ором] я вижу такие же объединенные чем-то части, подобные мне, кот[орые] я называю людьми, или живыми существами, или даже растениями; это объединенное любовью существование, к[оторое] я сознаю в себе и вижу в других существах, я называю жизнью. Дает эту жизнь, т. е.объединяет всё то, что составляет меня, любовь, т. е. я люблю всё то, что составляет меня и по времени и по пространству. Такое же объединяющее начало любви я вижу и во всех отдельных существах. В жизни этой по мере того, как живу, начинаю всё больше и больше любить нечто, находящееся вне меня и не составляющее меня: я люблю и вещи и людей и более всего нечто отвлеченное — добро, благо, как я понимаю его, и всё меньше и меньше люблю то, что объединенное любовью составляло и составляет меня, мою жизнь в этом мире. Из этого — из того, что я всё меньше и меньше люблю то, что составляет меня, свою жизнь, и всё больше и больше люблю то, что вне меня и, главное, нечто нематерьяльное, не доступное моим 5 чувствам, нечто духовное, и из того, что жизнь есть объединение любовью, я заключаю, что моя всё уменьшающаяся любовь к этой жизни и всё увеличивающаяся любовь к чему-то, находящемуся вне этой жизни, есть движение перехода от этой жизни к другой, еще не доступной мне, до тех пор, пока я не вступил в нее. Физическое умирание мое и всё бòльшая и бòльшая^[71] любовь к тому духовному, что вне этой жизни, подтверждают меня в этом предположении. Я предполагаю именно то, что есть то, что представляется мне всем — Богом, и в этом всём проявляются различные единицы объединения, различные степени любви, делающие существа тем, что они суть. Я — одно из таких объединенных существ. В прежнем существовании я, не будучи человеком, любил то, что составляет духовное существо человека, и перешел из низшей ступени существования на ту, кот[орую] я любил. Теперь я люблю нечто высшее и перейду в ту форму существования, к[оторая] соответствует моей любви. И так форм существования может быть бесчисленное количество. Отца моего обители многи суть.

Мир представляется мне таким, каким я его вижу и понимаю, подразделенным на такие единицы не только существ, но планет, звезд только п[отому], ч[то] мое объединение такое, а не иное. Как только мое объединение будет иное, и мир для меня будет иной. Иной, но не всякий, а только такой, какой соответствует моим духовным требованиям, моей любви, разрастающейся в этом мире. Для разрастания же этой любви есть определенный закон, по кот[орому] оно совершается, закон нашей нравственной жизни, кот[орому] подчиняются все люди, так что всех людей ожидает одна и та же новая форма, новое объединение жизни. Всё это — предположения, но для меня не менее, но более достоверные, чем вращение земли вокруг солнца.

2) Записано так: как только разум откинет соблазны, т. е. благо низшего порядка, так человек неизбежно начинает стремиться к истинному благу, т. е. к любви. Постараюсь выразить точнее.

Пока человек живет животной жизнью (в детстве всегда), у него только один путь. Но как только в нем проснулся разум, сознание своего существования, у него всегда два пути: либо подчинять свою животную природу разуму, либо разум заставить служить животной. Соблазны состоят в том, чтобы заставить служить разум животной природе. Если человек подчинит свою животную природу разуму, откинет соблазны, то разум откроет человеку другой, единственный путь, и человек будет стремиться к нему. —

Устал, не могу думать. Отложу до вечера. Теперь 2 скоро.

[25 октября.] Вчера было 24; нынче 25 Окт. 95. Я. П. Сейчас уехала Соня с Сашей. Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее; не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за кот[орого] она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой, и что причина этого наша разница взглядов на жизнь. И она думает, что я не люблю ее за то, что она не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, всю понимаю и знаю, что ты не могла, не могла придти ко мне, и от того осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, с такою, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя.

Продолжаю недописанное вчера. Думал:

1) Записано так: как скоро человек получил разум, он должен употреблять его (таланты). А как скоро он употребит его, он познает, что не может жить для себя (виноградари в саду). А как скоро он познает, что живет не для себя, так сейчас же начнет делать повеленное. И, делая это повеленное дело, получит награду. Мешают этому соблазны. Соблазны, это разум, направленный на животную жизнь. Так записано. Постараюсь — точнее. Человек пробуждается к жизни, когда в нем начинает действовать разум, основа которого есть сознание себя живущим отдельно от мира. Как скоро в человеке проявилась эта сила, так человек получает власть над собою. Прежде он жил, и жизнь его шла по закону, находящемуся вне его. Получив же разум, он может (и должен) жить по закону, находящемуся в нем самом. Я говорю должен жить, п[отому] ч[то] проявившийся в нем разум требует подчинения себе. В этом состоит смысл притчи о талантах: сознание себя живущим отдельно — разум дан человеку для того, чтобы он употреблял его, руководил им свою жизнь. Если он делает это, то жизнь его, благо его жизни увеличивается, если он не делает этого, то он теряет и эту жизнь, к[оторую] имеет. —

Проявившийся разум показывает человеку, что жизнь его животная не есть жизнь (так как она не имеет никакого смысла), а есть только содержание, матерьял жизни; и что становится она жизнью только тогда, когда она употреблена на исполнение требований вложенного в нас разума. В этом состоит смысл притчи о виноградарях. Люди, имеющие и разум и живущие животной жизнью для целей животной жизни, подобны людям, кот[орым] дан сад, великие блага и выговорены условия, при исполнении кот[орых] люди могут пользоваться садом; люди же хотят пользоваться им, не исполняя условия. И вследствие этого погибают. Требования же разума состоят в том, чтобы не делать того, что не имеет смысла. Жизнь же личности не имеет смысла. Смысл имеет только деятельность, не противная разуму. Цель ее скрыта от нас, но цель должна быть и, поступая сообразно разума, я содействую достижению ее. Поступая же так, я получаю удовлетворение личности высшее, какое я могу иметь. В этом смысл слов: ищите Ц[арства] Б[ожия] и правды его, а остальное приложится вам. И слов: кто оставит дома, поля, жену, детей и... тот получит в 100 раз больше и жизнь вечную. —

Так бы и должно было быть; но существует инерция прежней животной жизни, цель которой состоит в благе личности, и люди, получив разум, всё еще продолжают жить для блага личности и мало того: еще и разум, данный им для познания неразумия жизни личности, употребляют на служение благу личности или совокупностей личностей. В этом состоит то, что евангельское учение называет соблазнами, ловушками.

2) Соблазнов главных четыре: 1) соблазн блага своей личности, 2) соблазн блага семьи, 3) соблазн блага отечества и 4) соблазн блага всего человечества. Будучи заключен в условия пространства и времени, человек не может достигнуть своего или чьего бы то ни было блага, не может даже содействовать этому благу, п[отому] ч[то] не может знать, какие будут последствия его поступков в бесконечном пространстве и времени, следовательно, среди бесконечной сложности условий. Одно, что он может делать с уверенностью не ошибиться, это то, чтобы действовать соответственно того света разума, к[оторый] есть в нем.

3) Жизнь человека есть движение. Сознав себя живущим, человек видит, что жизнь его движется, и движется по закону, находящемуся вне его, и вместе с тем сознает, что разум, проявившийся в нем, есть новый закон, в нем самом находящийся, по кот[орому] он может и должен сам направить свою жизнь. Движение жизни, сила этого движения не зависит от человека, но с тех пор, как в нем проявился разум, направление этого движения находится уже в его власти. Соблазн состоит в том, что вместо того, чтобы употреблять разум на направление движения жизни, человек направляет его на усиление этого движения, на подхлестывание его. От этого извращения и животной жизни и тщетная трата разума. И потому самая обыкновенная ошибка людей состоит в том, чтобы посредством разума заставлять себя действовать, тогда как разум нужен только на то, чтобы направлять данное не мною, но только сознаваемое во мне движение. Разум есть руль, животная личность паруса. Ветер сила Божия. Нет, нехорошо это сравнение. Разум есть спуск плотины, направляющий воду на колесо мельницы. Вода сила Божия. Нет, всё не хорошо. Должно быть, мысль еще неясна. —

4) Неделание важнее, чем — чем я сам думал — думают. В минуты упадка духа не заставляй себя делать. Только хуже: и испортишь прежде сделанное и помешаешь тому, что сделал бы после. В минуты энергии удерживай себя, чтобы иметь силы направить.

5) Сила Божия, движущая жизнь, есть любовь. Не освещенная разумом, эта сила есть любовь к себе, освещенная, направленная разумом, она есть любовь к существам, к людям, к истине, добру, к Богу.

6) Воздержание, смирение усиливает деятельность разума. Разум освобождает любовь.

7) Часто меня поражали уверенные, красивые, внушительные интонации людей, говоривших глупости. Теперь я знаю, что чем внушительнее, импозантнее и звуки и зрелища, тем пустее и ничтожнее.

8) Консерватизм есть направление разума, долженствующего направлять движение на то, чтобы остановить его.

9) Осталось жить немного, а работы еще, кажется, пропасть. Осталось^[72] только^[73] два дня, а надо и обмолотить, и извеять, и свезти с поля снопы, и передвоить, и не знаешь, за что взяться. Так и я. Только бы делать самое, самое нужное.

26 Окт. 95. Я. П. Е. б. ж.

28 Окт. 1895. Я. П. 11-й час. Как раз начинаю нынче тем, чем кончил два дня тому назад. Жить остается на коротке, а сказать страшно хочется так много: Хочется сказать и про то, во что мы можем, должны, не можем не верить, и про жестокость обмана, кот[орому] подвергают сами себя люди — обман экономич[еский], политический, религиозный, и про соблазн одурения себя — вина, и считающегося столь невинным табака, и про брак, и про воспитанье. И про ужасы самодержавия. Всё назрело и хочется сказать. Так что некогда выделывать те художеств[енные] глупости, к[оторые] я начал было дела[ть] в Воскр[есении]. Но сейчас спросил себя: а что, могу ли я писать, зная, что никто не прочтет, и почувствовал как бы разочарованье, но только на время почувствовал, что могу: значит была доля славолюбия, но есть и главное — потребность перед Богом. Получил от Сони прекрасное письмо. Помоги, Отец, идти по той же дор[оге] любви. И благодарю Тебя. От Тебя всё. Писал письмо Мише вчера. Ездил верхом в Тулу. Думал за это время. Что думал, напи[шу] уже в след[ующей] тетради. Почти 9 месяцов. Много пережито внутрен[но] и хорошо, вперед. Благодарю Тебя. Помог[и].

ДНЕВНИК С 28 ОКТ. 1895 ПО 17 ДЕК. 1897 ГОДА.^[74]

[1898]

[1 января.] Прошло 2 дня. 1-е Января 1898. Очень грустно, уныло, нездорово встречаю новый год. — Не могу работать....

Получил письмо от Федосеева из Верхоленска о духоборах очень трогательное. Еще письмо от редактора The adult о свободной любви. Если бы было время, хотелось бы написать об этом предмете. Должно быть и напишу. — Главное показать, что всё дело в выгораживаньи для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того они проповедуют то, [что] уже есть и очень дурно. И почему отсутствие внешней restreint^[162] поправит всё дело. Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение. —

Думал за это время только одно и кажется важное, именно:

1) Все мы думаем, что наша обязанность, призвание, это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п., а дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь была цельным, разумным, хорошим делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед БОГОМ: представить ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее Ему, согласнее с Ним. Думать так — главное чувствовать так, очень трудно. Всё сбиваешься на славу людскую, но это можно и должно. Помоги мне, Бог. Я иногда и вот сейчас чувствую это. —

2 Ян. 98. М. Е. б. ж.

[4 января.] Нынче уже 4-е. Мне немного лучше. Хочется работать. Вчера Стасов и Р[имский-Корсаков], кофе, глупый разговор об иск[усстве]. Когда я буду исполнять то, что много баить — не подобаить. Получил вольно печатанную брошюру. Записать нужно только одно: то, что жизнь всякая бессмысленна, исключая той, к[оторая] имеет целью служение Богу, служение совершению недоступного нам дела Божия. Это еще напишу. Теперь сплю. Приехала милая Маша, потом Таня с Сашей. —

5 Я. М. Е. б. ж. 98.

Нынче 13 Я. 98. М. — Больше недели не писал. И ничего почти не делал. Всё нездоровится. Уныло. И то добр и спокоен, а то тревожен и не добр. Третьего дня б[ыло] тоскливо. И пришли мужики: Балахов с Ст[епаном] Пет[ровичем] и два Тульские. И так легко, бодро стало. Надо не поддаваться среде. Можно всегда вступать в среду — Бога и его людей. Давно так нехорошо не б[ыло] на душе. Письмо от Поши. Написал П[оше]. И[вану] М[ихайловичу], Ч[ертковым], М[ооду] и Б[уланже]. Всё пытаюсь найти удовлетворяющую форму Х[аджи]-М[урата] и всё нет. Хотя как будто приближаюсь. Вчера праздновали Тан[ины] имянины — тяжело. Нынче телеграмма о стат[ье] Ч[то] т[акое] И[скусство]. — Кой-что записано и кажется важное.

1) Огромной важности и надо будет хорошенько изложить: Организация, всякая организация, освобождающая от каких-либо человеческих, личных, нравственных обязанностей. Всё зло мира от этого. Засекают, развращают, одуряют людей и никто не виноват. В рассказ о восстановлении ада — это главное новое средство. —

2) Каждый из нас это свет, божественная сущность, любовь, сын Божий, заключенный в тело, в пределы, в цветной фонарь, который мы же разрисовывали нашими страстями, привычками, так что всё, что мы видим, мы видим только через этот фонарь. Подняться, чтобы видеть через него, нельзя — наверху такое же стекло, сквозь к[оторое] и Бога мы видим, сквозь нами же разрисованное стекло. Одно, что мы можем — это не смотреть сквозь стекла, а сосредоточиться в себе, сознавать свой свет и разжигать его. И это одно спасенье от обманов жизни, от страданий, соблазнов. И это радостно и всегда возможно. Я делаю это. И хорошо.

3) Сновидения это не что иное, как смотрение не на мир сквозь стекла, а только на стекла и переплетение этих разных рисунков стекол. Во сне видишь только стекла, наяву мир сквозь стекла.

4) Женщина может, любя мужчину, видеть в нем достоинства, к[оторых] нет, но будучи равнодушной, она не может видеть достоинства мужчины иначе, как через мнение других. (Впрочем, кажет[ся] неверно.)

5) Следующее, когда я записал, показалось мне очень важным:

Христиане стремятся к соединению и соединяются между собой и с другими людьми христианским орудием единения: смирением — любовью. Но есть люди, кот[орые] не знают этого средства соединения, не верят в него и стараются соединиться (все люди стараются соединиться) другими, внешними средствами насилия, угрозы. — Нельзя требовать от этих людей, не знающих, не могущих понять христианского средства соединения, чтобы они не пользовались своим средством; но совершенно несправедливо и неразумно, когда эти нехристианские люди навязывают это свое низшее средство единения людей знающим и пользующимся высшим. Говорят: вы, христиане, пользуетесь нашим средством: если вас не ограбили, не убили, то это благодаря нам. На это христиане отвечают, что им не нужно (как оно действительно и есть для христиан) всё то, что дает им насилие. И потому, если и законно то, что люди, не знающие высшего средства единения, пользуются низшим, незаконно то, что они на свое низшее средство смотрят как на всеобщее, единственное и хотят принуждать к употреблению тех, кому оно не мож[ет] быть нужно.

Главный шаг, кот[орый] предстоит теперь человечеству, состоит в том, чтобы люди не только признали и допустили средство христианского единения, но призна[ли] то, что оно есть высшее, то, к кот[орому] стремится и к кот[орому] неизбеж[но] придет всё человечество. —

6) Когда бываешь полон энергии, то живешь и должен жить для этого мира; когда же болеешь, то умираешь, т. е. начинаешь жить для того, послесмертного мира. Так что в том и в другом фазисе есть работа. Когда болеешь, умираешь, то сосредоточивайся в себе, думай о смерти и жизни за смертью: а не тоскуй об этой. Оба процесса нормальны, и в обоих есть свойственная состоянию работа.

—————————————————————————————————

Чувствую себя несколько духовно свежее.

14 Я. 98. М. Е. 6. ж.

[18 января.] Нынче 18. Здоровье немного лучше. Сейчас вечер. Написал письма: 1) Черткову, 2) Дубровину, 3) Дубровскому, Тверь, 4) Тула И. И. X., 5) Накашидзе, 6) Ив[ану] Мих[айловичу]. Нынче уяснил план Х[аджи]-М[урата] больше, чем когда-либо.

19 Января 1898. Москва. Тяжело, праздно. Не могу работать. Несколько раз на деле вспоминал, что всё неприятное есть только Ermanung^[163] к тому, чтобы подвигаться вперед к совершенству. Помоги, Отец. Приди и вселися в меня. Ты уже вселен, Ты уже я. Мое дело только сознать Тебя. Сейчас так пишу и полон желания. А все-таки знаю, кто я.

Нынче 2 Февраля 98. М. Очень слаб и вял. Всё время или читал, или поправлял корект[уры] иск[усства]. Многое надо записать. Но нет сил и охоты. — Ни событий, ни писем.

3 Февраля 98. М. Е. б. ж.

[3 февраля.] Всё так же умственно непроизводителен. Утром хватился, что пропущено в Иск[усстве] место о Троице и, ничего не работая, пошел к Гроту, оттуда в редакцию; пришел в 3-м ч[асу], почитал, лег, обедал. Пришли Тароват[ый], потом Меншиков, Попов, Горб[унов], еще один, Гуленко, Суллер. — Читал Пахаря Ляпун[ова] и очень тронут. Записано следующее:

1) В минуты уныния хочется просить помощи у Бога. И можно просить. Но только такой помощи, кот[орая] бы помогла мне и не помешала бы никому другому. И такая помощь есть только одна: любовь. Всякая другая — матерьяльная помощь не только может, но должна стать в разрез с матерьяльным благом других. Только одна любовь — увеличение в себе любви — удовлетворяет всему, что можешь желать, и не становится в разрез с благом других. «Приди и вселися в ны».

2) Женщины употребляют слова не для выражения своих мыслей, а для достижения своих целей. Такой же смысл они ищут и в словах других. И от этого они так навыворот часто понимают людей. И это очень неприятно.

3) Смысл жизни только один: самосовершенствование — улучшать свою душу. «Будьте соверш[енны], как Oт[ец] ваш неб[eсный]».

Когда тяжело, когда мучает что, — вспомни, что в этом только твоя жизнь, и сейчас станет легко. — И радостно. Как радуется богач, собирая свое богатство, так радуешься и ты, если только положил в этом одном жизнь. А для достижения этого преград нет. Всё, что кажется горем, преградой в жизни мирской — ступень, сама подставляющаяся тебе под ноги, чтобы ты поднялся.

4) Если есть в тебе силы деятельности, то пусть она будет любовная; если нет сил и ты слаб, то слабость твоя пусть будет любовная.

5) Неорганическое есть только то, жизнь чего мы не можем понять. Для блохи неорганическое есть мой ноготь. Точно так же и зл[о] есть непонятое добро.

6) Служить Богу и людям. Но как? чем? Может быть, нет этой возможности. Неправда. Эта возможность всегда дана тебе — делаться лучше.

7) Человек посланник, как и сказал Хр[истос], именно посланник, кот[орому] важно только исполнить данное ему поручение и всё равно, что о нем думают. Пускай думают дурно — иногда это нужно — только бы поручение было исполнено.

8) Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое.

9) Говорят про царя, что не виноват он, а его окружающее — неправда — он один причиной всего. Жалеть его можно и должно, но нужно знать, где причина.

10) То, что цель жизни есть самосовершенствование, совершенствование бессмертной души есть единств[енная] цель жизни человека, уже справедливо п[отому], что всякая другая цель, в виду смерти — бессмысленна.

11) Если человек обсуживает последствия своего поступка, то мотивы поступ[ка] не религиозные.

12) На коленях перевернулся от тяжести разрезной нож, и мне показалось, что это живое, и я вздрогнул. Отчего? Оттого, что ко всему живому есть обязательства, и я испугался, что я не исполнил их, раздавил живое существо.

13) Сила в рабочем народе. Если он несет свое угнетение, то только п[отому], ч[то] он загипнотизирован. Вот в этом-то всё дело — уничтожить этот гипноз.

14) Нельзя не желать того, чтобы знали и одобряли наши поступки. Тем, у кого нет Бога, надо, чтобы знали и одобряли их поступки. У того, у кого есть Бог, достаточно, чтобы Он знал. На этом можно проверить, есть ли у человека Бог.

4 Февр. 98. М. Е. б. ж.

[5 февраля.] Нынче 5-е утро. — Ничего не хочется писать. Все эти последние дни, особенно вчера, чувствую, применяю к жизни сознание того, что цель жизни одна: быть соверш[енным], как Отец; делать то же, что Он, то, чего Он хочет от нас, т. е. любить; любовь чтобы руководила в минуты самой энерг[ичной] деятельности и чтобы одной ей дышать в минуты величайшей слабости. Как только что-нибудь тяжело, больно, так стоит только вспомнить это, и всё тяжелое, больное исчезает и остается одно радостное.

Человеку, серьезно, искренно пользующемуся своим разумом, очевидно, что все цели закрыты ему: одна только разумна: жить для удовлетворения требований Бога, своей совести, своей высшей природы (всё одно и то же). Если выразить это во времени, то жить так, чтобы готовить свою душу к переходу в лучший мир, если выразить это точнее вне времени: слить свою жизнь с ее безвременным началом, с Добром, с Любовью, с Богом. —

Боюсь только одного: чтобы это так сильно и благотворно действующее на меня сознание единственной разумности и свободы, радостности жизни в Боге, не притупилось, не потеряло свое, возносящее меня от дрязг жизни, освобождающее действие. Ах кабы всем, кабы всегда так. Нынче ночью при этом свете обдумывал разные явления жизни, и так было хорошо и радостно. Подожд[у] экзамена, буду готовиться к нему.

Когда записывал, забыл:

1) Как нелеп довод врагов нравственного совершенствования о том, что человек, истинно самоотверженный, пожертвует своим совершенством для блага других, т. е. что человек готов стать дурным, чтобы поступать хорошо. Если разуметь под этим то, что человек готов перед людьми прослыть дурным, только бы исполнить требования своей совести, а не служить известному делу или даже людям. Служение делу и людям может иногда совпадать, а может и не совпадать с требованиями совести. Это частный случай.

2) Сомневаться в том, что источник всех зол есть ложное религиозное учение, может только человек, не думающий о причинах житейских общественных явлений. Причины всех этих явлений — мысли, мысли людей. Как же могут не иметь огромного влияния на общественное устройство ложные мысли? Людям некоторым хорошо в ложном устройстве, основанном на ложных мыслях; понятно, что они поддерживают ложные мысли, ложное религиозное учение.

3) Не могу писать и тоскую и принуждаю себя. Как глупо! Точно жизнь в писаньи. Она даже не во внешней деятельности, Не как я хочу, а как Ты хочешь. Еще полнее и значительнее без писанья. Вот и учусь жить без писанья. И можно.

4) Записано то, что уже сказал здесь, а именно, что совершенствоваться не значит готовиться к будущей жизни (это мы так говорим для удобства, простоты речи), а совершенствоваться значит приближаться к той основе жизни, для к[оторой] нет времени, а потому и нет смерти, т. е. всё более и более переносить свое Я из жизни телесной в жизнь духовную.

5) Е[вгений] И[ванович] рассказывал про Ан[ну] Шарапову. Она спокойна только, когда заняты ею. Всякое занятие посторонним ей неинтересно. Всякое же занятие друг[ими] людь[ми] оскорбляет ее. Ей кажется, что она поддерживает жизнь всех близких, что без неё все бы пропали. При малейшем укоре, она оскорбляет всех. И через 10 мин[ут] забывает и ни малейшего раскаяния. — Это крайняя степень эгоизма и сумашествия, но есть много градаций, приближающихся к этому. В сущности, думать, что я живу для себя, для своего наслаждения, славы, есть полное сумашествие потенциальное. Жить —нельзя не жить для себя, нельзя не защититься при нападении, не броситься на пищу, когда голоден, но думать, что в этом жизнь, и ту самую мысль, кот[орая] дана для того, чтобы увидать невозможность такой жизни, употреблять на усиление такой отдельной жизни, есть полное сумашествие.

6) Жена приходит к мужу и ласково, умно говорит, как прежде не говорила. Муж тронут. А это только оттого, что она сделала гадость.

7) Jean Grave, L’individu et la société^[164] говорит, что революция только тогда будет плодотворна, когда l’individu будет воздержан, бескорыстен, добр, готов к помощи ближнему, не будет тщеславен, не будет осуждать других, будет иметь сознание своего достоинства. Т. е. будет иметь все достоинства христианина. Но как же он приобретет эти добродетели, зная, что он только случайное сцепление атомов? Все добродетели эти возможны, естественны, даже невозможно отсутствие их при хрис[тианском] миросозерцании, том, что мы сыны Бога, посланные делать Его волю; но с матерьялистическим мировоззрени[ем] добродетели эти несовместимы.

Теперь 2-й час, иду вниз. Буду писать завтра.

6 Ф. 98. М. Е. б. ж.

Нынче 19 Февр. 1898. М. Долго не писал. Сначала был нездоров. Дней 5, как лучше. За это время всё исправлял и дополнял и портил последние главы об Искусстве. Решилась отправка Карп[ентера] с предисловием в С[еверный] В[естник]. Поправлял и это предисловие. Общее впечатление от этой статьи «о науке», так же как и от 20 гл[авы], раскаяние. Чувствую, что это правда, что это надо, но больно, что оскорбляю, огорчаю много добрых заблудших. Очевидно, 0,999 не поймут, во имя чего я осуждаю нашу науку, и буду[т] возмущены. Надо бы было сделать это с большей добротой. И в этом я виноват, но теперь поздно. В последний раз, как я писал, я высказывал страх, что то перенесение себя из жизни мирской, суетной, оскорбляющ[ей], раздражающей, в жизнь перед Богом, жиз[нь] вечную (здесь, теперь), кот[орое] я испытал, не потерялось бы, чтобы не притупилось бы. Но вот прошло 13 дней, и я всё так же это чувствую и чувствовал всё это время и радовался и радуюсь: начну загадывать в пасьянсе, услышу раздражающий разговор, противоречие, недоволен своим писаньем, осуждением людей, жалею что-либо и вдруг вспоминаю, что это мне так кажется, п[отому] ч[то] я согнулся и копаюсь под полом, а стóит только выпрямиться во весь рост, и всё неприятное, раздражительное не только исчезло, но помогает радости торжества над своей человеч[еской] слабостью. — Не испытал еще этого при физических сильных страданиях. Выдержит ли? Должно выдержать. Помоги, Господи. А то очень радостно. Радостно то, что положительно открылось в старости новое состояние большого неразрушимого блага. И это не воображение, а ясно сознаваемое, как тепло, холод, перемена состояния души — переход от путаницы, страдания к ясности и спокойствию и переход от меня зависящий. Вот именно выросли крылья; как только тяжело, больно идти ногами, распускаешь крылья. Почему же не всегда на крыльях? А видно, слаб еще. Не приучился, а может быть и необходим отдых. Интересно узнать, есть ли это состояние свойство старости, могут ли молодые испытывать его? Я думаю, что могут. К этому надо приучать себя. Это-то есть молитва. — «Надо что-то скрывать, чего-то бояться, что-то мучает, чего-то не достает» и вдруг: нечего скрывать, нечего бояться, нечему мучиться, нечего желать. Главное то, что переносишься от суда людского на суд Божий. Ох, кабы это удержалось до смерти. Но и за то, что испытал, благодарю тебя, Отец.

Записано след[ующее]:

1) Люди никак не могут согласиться с нереальностью всего матерьяльного. Все-таки стол есть, и всегда, уйду из комнаты — он есть, и для всех он есть такой же, какой и для меня, говорят обыкновенно. Ну, а когда закрутишь два пальца и катая один шарик чувствуешь несомненно два? Ведь точно так же всякий раз, как я так возьму шарик, будет два и для всякого, кто возьмет так шарик, будет два, а между тем двух шариков нет. Точно так же и стол только для закрученных пальцев моих чувств — стол, а он может быть полстола, ¹/₁₀₀₀ стола, совсем даже не часть стола, а нечто совсем другое. Так что реально только мое, всегда повторяющееся впечатление, подтверждает мое впечатлениями других людей.

2) Странно, Т[аня] возится с дантистами и ей выдернули не тот зуб, и это обстоятельство более всего мне подтвердило то, что я дурно поступил, отдав именье детям.^[165] Им бы было лучше. Только надо б[ыло] уметь, не нарушая любви, сделать это. А я не умел.

3) Удивляешься иногда, каким образом могут умные, хорошие люди отстаивать жестокость, насилия, дикие суеверия церкви. Но стóит вспомнить про сознание угнетения, обиды, начинающее проникать в рабочие классы, и видишь, что это только чувство самосохранения. Только этим объясняется живучесть патриотизма, церкви.

4) Фаресов рассказывал мне про учение Маликова. Всё это было прекрасно, всё бы[ло] христианское: будьте совершенны, как Отец ваш, но нехорошо б[ыло] то, что всё это учение имело целью воздействие на людей, а не внутреннее удовлетворение, не ответ на вопрос жизни. Воздействие на других — главная ахиллес[ова] пята. Так что мое положение, ложное для людей, может б[ыть] оно-то и нужно.

5) Священнику, вообще духовн[ому] лицу, чтобы загладить свой грех, надо с амвона перед всем народом покаяться в обмане — сказать: простите, что обманывал вас... какая сильная сцена! И правдивая.

6) Наше искусство с поставкой потех для богатых классов не только похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция.

20 Февр. М. 1898.^[166]

[25 февраля.] Нынче 25. Ничего не записано. Кое-что поправлял. Нынче писал письма. Больше 7^[167] писем. Но ничего не могу писать, хотя не перестаю думать о Х[аджи]-М[урате] и воззвании.

26 Ф. М. 98. Е. б. ж.

[19 марта.] Больше 3 недель не писал. — Нынче 19 марта 98. Москва. Кончил все свои письма. За это время написал серьезные письма: 1) В америк[анскую] колонию, 2) В Пет[ербургские] Вед[омости] о духоб[орах], 3) В англ[ийские] газеты о дух[оборах] же и 4) Предисловие к английск[ому] изданию Ч[то] т[акое] и[скусство] — о ценз[урных] изуродованиях. —

Внутренняя жизнь моя та же. Как я и предвидел: новое сознание жизни для Бога, для совершенствования любви, притупилось, ослабело и когда понадобилось на-днях, оказалось не недействительным, но менее действительным, чем я ожидал. Главное событие за это время разрешение духоб[орам] выселиться. Ч[то] т[акое] и[скусство], кажется, теперь совсем кончилось. С[оня] уехала вчера в Пет[ербург]. Она всё так же неустойчива. Работал за всё это время мало.

Записано довольно много, попробую. выписать.

1) Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабы[м], а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество, есть

и т. д.

Это есть хорошая тема для художеств[енного] произведения и очень важная и добрая, п[отому] ч[то] уничтожает злые суждения — ракá — и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенн[ые] в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники Божьи достигли бы бóльших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях.

2) Хотят завладеть Китаем русские, япон[цы], англич[ане], немцы; ссоры, дипломат[ическая] борьба, будет и военная, и всё это только совершающееся заквашивание желтой расы в одну христианскую квашню, разнесение и усвоение идей, как Крестов[ые] походы, войны Наполеона.

3) Пишет Le Bon. Не только будут делать пищу в лабораториях, но работать не нужно будет. Люди так дурно распределили свои два отправления: пищи и работы, что вместо радости эти отправления для них мучения, и поэтому хотят избавиться от них. Всё равно, как если бы люди так изуродова[ли] свои отправления пота и дыхания, что искали бы средства искусственным способом заменить их.

4)^[168] Чем больше живешь, тем меньше становится время жизни. Для бесконечной продолжительной жизни — жизни совсем бы не было.

5) Только когда живешь без соображений времени — прошедшего и будущего, живешь жизнью истинной, свободной, для которой нет препятствий. Только тогда недоволен, стеснен, когда помнишь прошедшее (обиды, противоречия, свои даже слабости) и думаешь о будущем: то будет или не будет. Только в одном пункте сливаешься с Богом и живешь своей божеств[енной] сущностью — в настоящем (даже когда живешь животной жизнью). Как только употребишь ум на соображения о том, что будет, так слаб, ничтожен, а как только употребляешь его на то, чтобы делать волю пославшего, так всемогущ, свободен. — Это можно видеть даже по тому, как тотчас же ослабеваешь, лишаешься сил, когда подумаешь о последствиях своего дела.

Нынче 21 марта 98. М. Продолжаю выписки. Мне очень нездоровится, слаб. Но, слава Богу, спокоен — живу настоящ[им]. Сейчас привел в порядок бумаги Иск[усства].

6) Социалисты никогда не уничтожат бедность и несправедливость, неравенство способностей. Умнейший, сильнейший будет пользоваться глупейшим и слабейшим. Справедливости и равенства благ нельзя достигнуть ничем меньшим христианства, т. е. отречением от себя и признанием смысла своей жизни в служении другим. —

7) Записано то же, что [в] (4),^[169] только иначе. Для того, чтобы жить с Богом и Богом и в Боге, нужно не руководиться ничем извне: ни тем, что было, ни тем, что может быть — жить только настоящим, толь[ко] в нем сливаешься с Богом.

8) Умные социалисты признают, что для достижения их цели главное дело в том, чтобы поднять умственно и физически рабочих. Сделать это можно только религиозным воспитанием, а этого они не признают, и потому вся их работа тщетна.

9) Ищите Царствия Божия и правды его, а остальное приложится вам есть единственное средство достижения цели социализма.

^[170]10) К воззванию: Все согласны, что мы живем не так, как должны бы и могли бы. Лекарство одних: фатализм религиозный и еще хуже научный, эволюционный; другие утешаются тем, что постепенно всё само собой лучше и лучше устраивается, — постепеновцы; третьи обещают, что всё устроится, когда дойдет до последней крайности — социалисты — правительство и богатые классы завладеют вполне всеми, т. е. рабочими, и тогда вдруг власть как-то перескочит не только к рабочим, но к неошибающимся, бескорыстным, самоотверженным, святым рабочим, кот[орые] поведут уже всё дело без ошибки, без греха; четвертые говорят, что исправить всё дело можно только истреблением злодеев, дурных. Но где кончаются дурные и начинаются хоть не добрые, но безвредные — нет указаний. То не истребят всех дурных, то, как в большую революцию, захватят в дурные уже и хороших. Только начать строго судить, никто прав не останется. Как же быть? А есть только одно средство: религиозное изменение дум людей. И вот этому-то изменению мешают все воображаемые лекарства.

11) Тело мое есть не что иное, как та часть всего существующего, кот[орой] я могу управлять.

12) Весь мир есть то, что я ощущаю. Но что такое я? Это то, что действует.

13) Как бы хорошо написать худож[ественное] произведение, в к[отором] бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один [и] тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.

14) Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти-то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.

15) Нельзя служить не Богу и Мамону, а Мамону и Богу. Служение Мамону, всякого рода суета есть помеха служению Богу. Тишина, одиночество, даже скука есть необходимое условие служения Богу. В Москве самый дикий народ религиозно. В Париже еще дичее.

16) Есть такая игрушка английская peepshow — под стеклушком показывается то одно, то другое. Вот так-то показать надо человека Х[аджи]-М[урата]: мужа, фанатика и т. п.

17) Недавно я испытал чувство — не то что рассуждение — а чувство, что всё матерьяльное и я сам с своим телом есть только мое представлен[ие], есть произведение моего духа и что есть только мой дух. Очень радостное чувство.

18) Военная служба делает с другой стороны то же, что делает ложное религиозное воспитание: приучает людей отрекаться от своего разума.

19) Есть два воззрения на мир: 1) мир есть нечто определенно существующее, т. е. существующее в определенных формах, и 2) мир есть нечто постоянно текущее, образующееся, к чему-то идущее. При первом взгляде жизнь человеческая представляется тоже чем-то определенным, состоящим^[171] в спокойном пользовании благами мира. При этом взгляде всегдашнее неудовлетворение, недовольство устройством мира: оно не отвечает предъявленным требованиям; при втором взгляде жизнь человеческая понимается, как нечто самоизменяющееся и содействующее изменению и достижению целей мира. И при этом взгляде нет неудовлетворенности и недовольства устройством мира, а если есть недовольство, то только собой за недостаточное согласие с движением мира и несодействие этому движению. (Неясно.)

20) Честолюбие служебное и корыстолюбие скупцов потому так заманчивы, что они очень просты. При всякой другой цели жизни надо многое соображать, думать, и никогда не видишь ясно результатов. А тут так просто: была одна звезда, стало две, был один милион, стало 2 и т. д.

21) Говорил с Е[вгением] И[вановичем] и сказал ему, что завидую его свободе, а он сказал мне, что ему очень тяжело именно от свободы и даже власти и связанной с ней ответственности, так что только кажется, что одному лучше, другому хуже — так сильному, слабому, здоровому, больному, богатому, бедному. И мне вдруг ясно стало, что все различия наших положений в мире ничто в сравнении с наши[ми] внутренними состояниями. Всё равно, как безразлично, упал ли человек с корабля в Азовск[ое], Черное, Средиземн[ое] море или в океан, в сравнен[ии] с тем, что умеет он или не умеет плавать.

22) Говорил с П[ешковой] о женском вопросе. Вопроса женского нет. Есть вопрос свободы, равенства для всех человеч[еских] существ. Женский же вопрос есть задор.

23) Чем виноватее сам перед своей, хотя бы и скрытой совестью, тем охотнее и невольно ищешь вины других и в особенности тех, перед к[оторыми] виноват.

24) Как только ушел в прошедшее или будущее, так ушел от Бога, и от этого тотчас же одиноко, сиротливо, несвободно.

25) Стал думать о себе, о своих обидах и своей будущей жизни и опомнился. И так мне естественно было сказать себе. Тебе-то что за дело до Льва Ник[олаевича]? И хорошо стало: Стало быть есть тот, кому мешает подлый, глупый, тщеславный, чувствен[ный] Л [ев] Н[иколаевич].

26) Как только начнешь думать о будущем, так начнешь гадать. Выйдет пасьянс — будет то. Ведь это сумашествие. И оно не может не наступить, п[отому] ч[то] думать о будущем есть нача[ло] сумашествия.

Всё кончил. Теперь 2-й час 21-го.

22 Мар. 1898. Москва. Е. б. ж.

12 Апреля 1898. Москва. В числе событий этого времени был приезд д[ухоборов], заботы об их переселении, смерть Брашнина. Занятия Carth[ago] delenda e[st] и Х[аджи]-М[урат]. Работал довольно мало: душевное состояние довольно хорошее. Посетители — больше из мужиков молодые — хорошие. — С вчерашнего дня состояние душевное очень тяжелое. Не даюсь, не высказываюсь никому кроме Бога. Я думаю, что это очень важно. Важно молчать и перетерпеть. То страдания перейдут к другим и заставят их страдать, а то перегорят в тебе. Это дороже всего. Много помогает мысль о том, что в этом моя задача, мой случай возвыситься — приблизиться немного к совершенству. — Приди и вселися в меня, чтобы затихли мои скверны. Пробудись во мне. — Всё хочется плакать. Думал и записал:

1) Нашел записанным: всякая победа над врагом есть увеличение своей силы. Помнить это особенно нужно мне теперь. Идет борьба между духовным и животным я. И всё, что я приобрету для первого, на всё это я ослаблю второго. С одной чаши весов перекладываю на другую. Раз еще подпал искушению — это накатывание дороги к злу; устоял, это начало накатывания новой дороги к добру.

2) Удивительно, как мы привыкли к иллюзии своей особенности, отделенности от мира. Мы видим, чувствуем — жизнь заставляет нас всякую минуту чувствовать нашу связь и зависимость от мира, чувствовать свою недельность, и мы все-таки верим, что мы, наше я — что-то такое, во имя чего можно жить. А между тем, когда ясно поймешь эту иллюзию, то удивляешься, как можешь не видеть того, что ты — не часть целого, — а временное и пространственное проявление чего-то невременного и непространственного.

3) Женщины всегда признавали над собой власть мущины. И не могло быть иначе в мире нехристианском. Мущина сильнее и мущина властвовал. Так было во всем мире (исключая сомнительных амазонок и закона материнства) и так и теперь среди 0,999 рода человеч[еского]. Но явилось христианство и признало совершенство не в силе, а в любви и тем освободило всех покоренных, и пленных, и рабов, и женщин. Но для того, чтобы свобода рабов и женщин не была бедствием, нужно, чтобы освобожденные были христиане, т. е, полагали жизнь свою в служении Богу и людям, а не в служении себе. Рабы же и женщины не христиане, а между тем освобождены. И они ужасны, они-то служат источником всех бедствий мира. Что же нужно делать? Обратить опять в рабство рабов и женщин? Этого нельзя сделать, п[отому] ч[то] некому. Христиане не могут покорять. А нехристиане не отдадутся более в рабство, а будут бороться. Они и борются между собой, и те [и] другие, покоряя и держа в рабстве христиан. Что же нужно делать? Делать нужно одно: привлекать людей к христианству, обращать их в христиан. Делать же это можно, только исполняя в жизни закон Христа.

Помоги мне, Господи. Помоги мне, приди в меня, пробудись во мне.

13 Апр. Е. б. ж. 1898. Москва.

Нынче 27 Апреля 1898. Гриневка.

3-й день здесь. Мне хорошо. Немного нездоров. Соня нынче утром уехала — грустная и расстроенная. Очень ей тяжело. И очень ее жалко и не могу еще помочь. — За последнее время в Москве всё кончал Carth[ago] delenda est. Боюсь, что не кончил, и она еще придет ко мне. Хотя порядочно. Здесь ничего не работал. Бедствие голода дале[ко] не так велико, как было в 91 [году]. Так много лжи во всех делах в высших классах, так всё запутано ложью, что никогда нельзя просто ответить ни на какой вопрос: н[а]п[ример] есть ли голод? Постараюсь получше раздать порученные деньги. Вчера был разговор всё о том же. Хороша ли исключ[ительная] любовь. Резюме такое: нравственный человек будет смотреть на исключ[ительную] любовь — всё равно женатый или холостой — как на зло, будет бороться с ней; мало нравственный челов[ек] будет считать ее добром и будет поощрять ее. Совсем безнравственный человек не понимает даже и это и смеется над ней.

Русск[ие] Вед[омости] запретил[и] из-за духо[боров] и меня — это жалко и мне досадно.

1) Пословица. Хорошему сыну состоянье не заводи, дурному — не оставляй.

2) Записано так: Бог не знает, когда будет пробужденье людей. Значит это вот что: Я думаю, что жизнь человеческая состоит в всё большем и большем пробуждении, просветлении. И пробужде[ние] это, просветление делается самими людьми. (Богом в людях.) И в этом жизнь, и в этом благо, и потому эта жизнь и это благо не могут быть отняты от людей.

3) Мое пробуждение состояло в том, что я усомнился в реальности матерьяльного мира. Он потерял для меня всё значение.

Завтра 28 Ап. 98. Гр[иневка]. Е. б. ж. допишу.

Нынче 29 утро. Грин[евка]. 1898. Была большая слабость. Со вчерашнего дня лучше. Но ничего не мог писать. Ходил в Лопашино, переписывал. Читал Боккачио. Начало господск[ого] безнравст[венного] иск[усства]. Нет писем. Был Сережа. Продолжаю: Думал:

1) Смотришь, вглядываешься в жизнь человека, особенно женщины — видишь, из какого миросозерцания вытекают его поступки, видишь, главное, как неизбежно отскакивают всякие доводы, противные этому миросозерц[анию], и не можешь себе представить, как могло бы измениться это миросозерцание — вроде, как косточка финиковая — как она прорастет, а есть условия, когда изнутри пойдет изменение и совершится. Живой человек всегда может родиться, семя прорасти.

2) Я гадаю, спрашивая: если я буду действовать, как должно, то будет ли всё хорошо, уничтожатся ли все препятствия? Вопрос этот — плеоназм, это вопрос о том: что, когда я буду действовать в области, где нет препятствий, будут ли препятствия?

3) Удивительно, как мы не понятливы и не благодарны! Бог устроил нашу жизнь так, что заказал нам все ложные пути, что всё сгоняет нас с этих ложных, вредных, ведущих нас к погибели, страдания[м] путей на единственный свободный, всегда радостный путь любви, и мы все-таки не идем на этот путь и жалуемся на то, что страдаем от попыток идти по ложным, губительным путям.

4) Одна из настоятельнейших потребностей человека, равная, даже более настоятельная, чем еда, питье, похоть, и про существование к[оторой] мы часто забываем, это потребность проявить себя — знать, что это сделал я. Очень много поступков, иначе непонятных, объясняются этой потребностью. Надо помнить ее и при воспитании и имея дело с людьми. Главное, надо стараться, чтобы это было деятельность, а не хвастовство.

5) Отчего дети и дурачки [поднимаются] на такую страшную высоту, выше большинства людей? Оттого, что разум их не извращен ни обманами веры, ни соблазнами, ни грехами. На пути к совершенству у них ничего не стоит. Тогда как у взрослых стоит грех, собла[зн] и обман. Первым надо только идти, вторым надо бороться.

6) Говорили о любви и влюбленности, и вывод для себя я сделал такой: нравственный человек борется с влюбленностью и исключ[ительной] любовью, безнравственный потакает ей.

7) Дети эгоистичны без лжи. Жизнь вся учит бесцельности, гибельности эгоизма. И потому старики достигают неэгоистичности без лжи. Два предела.

8) Стал соображать о столовых, о покупке муки, о деньгах, и так нечисто, грустно стало на душе. Область денежная, т. е. всякого рода употребление денег, есть грех. Я взял деньги и взялся употреблять их только для того, чтобы иметь повод уехать из Москвы. И поступил дурно.

9) Много думал о воззвании вчера и нынче. Довольно ясно, как сводится неурядица жизни к религиозному обману. Если в голове неясно, жизнь бестолкова, и ничего не хочется (что-то не вышло).

10) Во сне нынче думал, что самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется; задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.

—————————————————————————————————

Слабость всё продолжается. Записал всё очень плохо.

4 Мая 1898. Гриневка, вечер. Вчера был полон дом гостей: Цуриковы, Ильинская, Стахович. Ничего не делал днем. Утром написал письма Ч[ерткову], С[оне] и еще кому-то. Третьего дня был в Сидорове и у Сережи. Утром читал Ч[ерткова] статью. Очень хорошо. 1-го Мая были Линд[енберг] и учит[ель] и ходили в Каменку. 30-го ездил в Губаревку. Огорчает меня то, что совсем как бы потерял способность писать. К стыду своему, не равнодушен к этому. На-днях во сне живо думал о контрасте задавленного народа и давящих, но не записал. Нынче, да и в прежние д[ни], как будто уясняю себе Х[аджи]-М[урата], но не могу писать. Правда, что мешают. Думал:

1) Как следит атлет за увеличением мускулов, так следи за увеличением любви или хоть по крайней мере за уменьшением злобы и лжи, и будет полная, радостная жизнь.

2) Вчера был спор о старом вопросе: что лучше — участвовать в зле, стараясь уменьшить его (служба), или отстраняться от него. Вечное возражение: «будет анархия». — «Да, но теперь хуже анархии — несправедливость». — «Так что же начинать всё сначала: опять сильный обидит слабого?...» — «Да, всё сначала, но с той разницей, что теперь мы продолжаем жестокости и несправедливости, установленные во времена языческие, варварские, а теперь мы живем в свете христианства, и жестокости и несправедливости не будут уже так жестоки и несправедливы». (Не то, а было хорошо.)

3) Я смотрю и видимые линии пригоняю к форме, живущей в моем представлении. Вижу белое на горизонте и невольно даю этому белому форму церкви. Не так ли и всё то, что мы видим в этом мире, получает ту форму, кот[орая] уже живет в нашем представлении (сознании), вынесенном из прежней жизни? (Идеи.)

Чудная погода, дружная, жаркая весна. Мне спокойно и хорошо.

5 Мая 98. Грин. Е. б. ж.

Нынче 9 мая 98. Гр[иневка]. За эти дни были посетители:^[172] Маша, Варя. Я езжу, каждый день где-нибудь открываю столовую. Ничего не пишу, чувствую слабость. Вчера б[ыл] ливень. Я ездил в Бобрик. Нынче ходил в Никольск[ое]. Ездил в Губаревку и, возвращаясь лесом, думал: <всё вокруг так прекрасно, как должно быть. Так> Не пишется, после запишу мысли, две очень важные:

1) Одна о том, что не могу себе представить того, что прежде мучало меня: уничтожение себя.

2) Что та жизнь начинает привлекать меня, только страшен процесс путешествия. Только бы перееха[ть] благополучно, а там уже всё будет хорошо, и

3) нынче думал, что предмет веры есть только один: Бог. Про это надо еще писать — разъяснить. Нын[че] я в очень слабом духе.

10 Мая 98. Гр. Е. б. ж.

Нынче 11 М. 98. Гр.

Вчера немного писал воззвание. Потом ездил в Михайл[ин] Брод. Видел во сне Страхова, кот[орый] говорит мне, чтоб я ясно для простого человека написал о том, что такое Бог. «Вот вы и напишите, Лев Ник[олаевич]». Нынче болел немного живот, я не обедал и много писал воззвание. Как будто складывается. Чувствовал давно не испытанную свежесть головы. С помощью моих гимнаст[ических] опытов убедился в первый раз, что я стар и слаб и физические упражнения надо совсем оставить. Это приятно даже. Забыл было свое правило о том, чтобы ничего не ждать от других, а делать что должно самому перед Богом и допустил б[ыло] подняться недоброму чувству к С[оне], но вспомнил, спросил, что б[ыло] нужно, с добром, и стало хорошо.

1) Один есть предмет веры — Бог, тот, к[оторый] послал меня, Тот, к[оторый] всё, чего я сознаю себя частью. Эта вера необходимая и достаточная. Если есть эта вера, то нет места никакой другой. Всё остальное — доверие, а не вера. Верить можно только в то, что несомненно есть, но чего мы не можем обнять разумом.

2) Вчера думал о том, что форм мышления — категорий не 7, не четыре: причинности, материи, пространства, времени, а только одна: движение, включающее в себя всё. Движение есть перемена места — стало быть пространство, перемена же места может быть скорее и медленнее — время, движение предшествующее — причина, последующее — следств[ие] — то, что перемещает[ся] — материя.

Всё движение. Человек сам непрестанно движется, и потому всё ему объясняется только движением.

3) Самое вредное последствие дурного дела то, что когда человек совершает его, он освобождает себя от требований своей совести. Едим животных, так отчего не охотиться?^[173] Воюем, так нечего церемониться и с своими и т. п.

4) Странная пришла мысль. Вся жизнь наша в том, что мы считаем себя отдельной единицей, индивидуумом, человеком. Но кроме этих особей, отдельных от всех других, химия открывает нам совсем другие отдельности: кислорода, азота и т. п. Это отдельно, и потому же жизнь. (Чепуха.)

12 Мая 98. Гр. Е. б. ж.

[15 мая.] Нынче 15 М. утро 98. Гр. Эти два дня ездил в Манц[ево], Кукуевку и вчера в Бастыево. Писал Х[аджи]-М[урата] неохотно. Опять упражнялся — глупо, почти душевная болезнь. Написал письмо Поше нехорошо. Со всеми мне здесь приятно. Сейчас перечел этот дневник и остался не очень недоволен. Ах, если бы больше помнить свое переходное, служебное здесь положение! Ничего не записано. Здоровье хорошо бы, если бы не болели позвонки. Начал писать письма. И это не идет. Надо спокойно ждать и жить перед Богом.

16 М. 98. Гр. Е. б. ж.

Нынче 19 М. 98. Гр.

Была Соня. Приехала 17-го. Нынче утром уехала. Я эти два дня пытался писать. Ничего не могу. Слабость особенная и боль позвоночн[ого] столба.

[20 мая.] Нынче 20 вечер. Гр. 98. Утром писал довольно много воззвание, вечером написал 13 писем. Нику[да] не выходил. Спине лучше. Главное мозг работает, и я рад. Получил 500 р[ублей], и 1000 р[ублей], лежат в Черни. Больше не буду писать, а есть много не записанного.

Нынче 27 М. 98. Гр. Утро. За это время писал «Воз[звание]» и написал статью о положении народа. Сейчас пишу для того, чтобы записать — много есть, что нужно записать — что всё, что у Павла Кор[инфянам] XIII сказано о любви, надо сказать, и больше того, об отрешении от себя. Любовь нельзя сделать в себе, а отрешен[ие] от себя можно. И стόит отрешиться от себя, возникнет и любовь. Я думаю это п[отому], ч[то] вот сейчас утром стал вспоминать о всех неприятностях, могущих возникнуть от распределения пожертвований, всё, что нужно сделать и для духоб[оров] и в своем писании, и чего я не сделал, о всех своих слабостях, ошибках, о нерадостной и не такой, какой бы хотелось, жизни детей, о своей непоследовательности, и стόит только отрешиться от себя, от желаний своих, и мгновенно уничтожается всё неладное и прошедшее и будущее, и остается одно: требование служения в настоящем. Как удивительно уничтожается время сознанием своего назначения.

Нынче, кажется, 12 Июня. Я. П. 1898. Поехал с Соней^[174] к Цурик[овым], Афрем[овым], Левицк[им]. Очень приятное впечатление, полюбил многих; но заболел и не сделал дела, а наделал много хлопот и Левицк[им] и домашним. С[оня] приехала сама больн[ая] и страшно возбужденная страхом за меня. Дня 4, как приехал в Ясную, и хорошо поправляюсь. Написал много писем. Получил до 4000 р[ублей], к[оторые] не могу употребить в нынешнем году. Здесь Маша, с мужем и Илюша. И Вестерлунды. Дора род[ила]. Таня совсем собирается замуж. Жаль ее, а, может быть, так надо для ее души. Нынче совсем неожиданно стал доканчивать «Сергия». Нет известий из Англии. Есть очень много записанного.

1) Не помню уже, что и как думал, а записано так: Часто бываешь слишком строг к людям, а он, бедный, ни на что не годен.

2) Хотя это и записано прежде, не могу не повторить: сила правительств в том, что у них в руках самопитающийся круг власти: ложное учение производит власть; а власть дает возможность распространять одно ложное учение, устраняя всё противное ему, обличающее его.

3) Люди спокойно живут в таком устройстве, при котором не только матерьяльная власть в руках людей или человека, случайно заменяющихся одни другими, но в руках этих людей или человека власть над душами людей. Так что люди могут быть воспитаны и настроены так, как этого захочется случайно находящим[ся] во власти, может быть, дурному, развратному человеку или людям. Если бы люди только поняли, чем они рискуют при этом, они ни минуты не могли бы жить при этих условиях.

4) Жизнь мира — одна, т. е. такова, что к ней не может быть приложимо понятие числа. Множественность является только от перегородок сознания. Для сознания всемирного нет числа, нет множественности.

5) Непротивление злу не только потому важно, что человеку должно для себя, для достижения совершенства любви, поступать так, но еще и п[отому], ч[то] только одно непротивление прекращает зло, поглощая его в себе, нейтрализирует его, не позволяет ему идти дальше, как оно неизбежно идет, как передача движения упругими шарами, если только нет той силы, к[оторая] поглощает его. Деятельное христианство не в том чтобы делать, творить христианство, а в том, чтобы поглощать зло. Рассказ Купон очень хочется дописать.

6) Смерть есть переход от одного сознания к другому, от одного представлен[ия] мира к другому. Как бы из одной сцены c декорациями переносишься в другую. В момент перехода видно, что то, что мы считаем действительностью, есть только представление, т[ак] к[ак] мы переходим от одного представления к другому. Во время этого перехода видна или хоть чувствуется сам[ая] настоящая реальность. Этим важна и дорога минута смерти.

7) Для всемирного сознания, для Бога нет материи. Материя есть только для разделенных друг от друга существ. Предел деления — это то, что мы называем материей со всеми ее бесконечными формами.

8) Нельзя достаточно помнить того, что жизнь всех существ есть непрестанное движение. Почти все наши несчастия от того, что мы не знаем или забываем это. И воображая, что мы не идем, а стоим, ухватываемся за рядом — которые быстрее, кот[орые] медленнее нас — движущиеся существа, хватаем[ся] за них и держимся, пока сила движения не разорвет нас. И мы страдаем.

9) Мы все катимся по наклонной, всё ниже и ниже спускающейся плоскости. Всякая попытка удержаться на месте только производит падение, тем большее, чем больше задержался.

10) Мы посланы пройти этот наклонный путь, пронеся чрез него тот свет, к[оторый] поручен нам. И всё, что мы можем сделать, это помогать на пути друг другу в несении этого света, а мы задерживаем, сталкиваем друг друга, тушим свой и чужой свет (нехорошо, не то).

11) Я знаю, что когда передо мной зевают люди, то я могу заразиться, и потому говорю себе: а я не хочу зевать и не буду. Я выучился делать это для зевоты, но только начинаю учиться этому для злобы.

12) Как странно и тяжело на меня действует вид детей моих, владеющих землей и заставляющих работать народ. Как угрызение совести. И это не рассуждение, а чувство, и очень сильное. Виноват я б[ыл], не отдав землю мужикам? Не знаю. —

13) Лесков воспользовался моей темой и дурно. Чудесная мысль моя была три вопроса: какое время важнее всего? какой человек? и какое дело?

Время сейчас, сию минуту, человек тот, с к[оторым] сейчас имеешь дело, и дело то, чтобы спасти свою душу, т. е. делать дело любви.

14) Ничто не может спасти человечество от того обмана, в к[оторый] оно поймано властью. Только религиозное чувство может дать отпор и победить. —

13 Июня 1898. Я. П. Е. б. ж.

14 Июня 1898. Я. П. Вечер. Оба дня писал О[тца] С[ергия]. Недурно уясняется. Написал письма. Нынче были крестины. Всё не могу быть вполне добр к Л[еве]. Трудно. Но не унываю.

Нынче 22 Июня 98. Я. П. 16-го заболел очень сильно. Никогда не чувствовал себя столь слабым и близким к смерти. — Совестно пользоваться тем уходом, к[оторый] <окружающие> дают мне. Ничего не мог делать. Только читал, записал кое-что. Нынче мне гораздо лучше. Ухт[омский] носился с статьей и все-таки отказался печатать. Телеграфировал Менш[икову], чтобы он попытал[ся] в В[естнике] Е[вропы] и Р[усском] Т[руде]. Боюсь надоем ему. — Юношей прогнали. Запретили выдавать купленную муку. Л[ева] заговорил о своей повести. Я сказал ему больно, что как раз некультурно (его любимое) то, что он сделал, не говоря о том, что глупо и бездарно. Нынче уехали его очень грубые и некульт[урные], но добродушнейшие beaux parents.^[175]

Получил письмо от Ч[ерткова], хорошее. Приехал Дитр[ихс]. Был милый Дунаев. Рассказывают про большой бунт^[176] фабричных. Допишу после.

Нынче 28 Июня 98. Я. П. Вечер. Только теперь поправился и испытываю наслаждение convalescence.^[177] Особенно ярко, живо чувствую природу и большая ясность мысли... Писал немного воззвание. Нынче писал О[тца] С[ергия]. И то и другое недурно. Писал довольно много писем. Вчера получил все неприятные, от Monet’a, а главное от Гали с известием, что они перессорились. Поша уезжает в Швейцарию, а Буланже в Болгарию. Таня уехала к Маше, вчера приезжал Илья. Нынче приехал Миша и Саша. Миша очень беден духом. С Л[евой] было очень тяжело, разумеется по моей вине. Особенно живо понял и почувствовал это, получив извест[ие] о ссорах в Англии. Только одно, одно настоящее дело нам задано: жить любовно с братьями, со всеми — нужно отрешение от себя. — Писал об этом друзьям и буду для себя стараться. Вот что записано.

Сейчас прочел здесь, что всё тяжелое исчезает, когда откинешь иллюзию личной жизни и признаешь свое призвание в служении Богу, и что хорошо бы испытать это в физич[еских] страданиях, выдержит ли это перед физич[ескими] страданиями? И вот был случай испытать, и я забыл и не испытал. Жалко. До другого раза. Записано:

1) Paul Adam делает жестокую характеристику мужика, вообще рабочего: и грубый, и эгоист, и раб, и изувер — всё мож[ет] б[ыть] справедливо, но одно, что он без нас будет существовать, а мы без него — все сгаснем. И потому нельзя нам его судить. (Что-то не то.)

2) Мне бывает особенно неприятно, когда люди, мало жившие и думавшие, мне не верят и, не понимая меня, спорят в вопросах нравственных. Это оттого же, отчего ветеринару было бы досадно, если бы с ним спорили люди, не сведущие в его искусстве. Разница только в том, что ветеринарное, поварское, самоварное, какое хотите искусство или знание признается искусством или знанием, в кот[ором] компетентны только изучавшие эту область; в деле же нравственности все считают себя компетентными, п[отому] ч[то] каждому нужно оправдывать свою жизнь, а жизнь оправдывается только теориями нравственности. И каждый составляет себе их.

3) Я часто думал о влюблении, о хорошем, идеальном, исключающем всякую чувственность — влюблении, и не мог найти ему место и значение. А место и назначение это очень ясное и определенное: оно в том, чтобы облегчать борьбу похоти с целомудрием. Влюбление должно у юношей, не могущих выдержать полного целомудрия, предшествовать браку и избавить юношей в самые критические годы от 16 до 20 и больше лет от мучительной борьбы. Тут и место влюблению. Когда же оно врывается в жизнь людей после брака, оно не уместно и отвратительно.

4) Меня часто спрашивают совета в вопросах владения землей. Я по старой привычке отвечаю, тогда как в сущности на такие вопросы так же неприлично отвечать, как было бы неприлично отвечать на вопросы о том, как воспользоваться владением или трудом, оброком крепостного раба.

5) Люди, стоящие на низшей ступени нравственного, религиозного мировоззрения, не понимают, не могут понимать людей, стоящих на высшей ступени. Но для того, чтобы между теми и другими возможно было единение, людям, стоящим на низшей ступени, дано чутье доброго и уважение к этому доброму. Если же нет этого чутья и уважения, то очень плохо. А его в нашем обществе т[ак] наз[ываемых] образованных становится всё меньше и меньше.

^[178]Нынче 30 Июня 98. Я. П. Всё нездоровится, и очень слаб. Но кажется поправляюсь, и душевное состояние хорошее. Третьего дня получил письмо о ссоре в Англии. Писал им. Очень грустно и очень поучительно. Вчера получил письмо от Хилкова с письмом Miss Picard о духоборах. Написал письма Crosby и Willard’y и Хилкову. Дело духобор[ов] важное и большое и, очевидно, выйдет из него что-то совсем не такое, что мы ладим — что это дело Божие. Нынче приехала Анненкова. Меншиков телеграфирует, что напечатает Гайд[ебуров] с урезк[ами]. Эти дни писал Сергия — не хорошо.

Продолжаю записанное прежде.

6) Правительственная вся забота направлена не на то, чтобы устроить хорошую жизнь управляемым, а на то, чтобы доказать тем, кот[орые] говорят, что правительство дурно управляет, что это неправда. И потому выходит та странная вещь, что правительства трудятся и хлопочут вовсе не о народе, а о том, чтобы доказать несправедливость обвинителей (пòшло).

7) Человек есть отделенное от всех других, чувствующее свои пределы существо. В числе общих пределов, к[оторыми] он отделяется от других существ, есть его пределы общие с непостижимым существом, землею. Смерть есть уничтожение всех различных общих пределов с другими существами и всегда этого общего с существом земли предела — слияние с землей. Всякая болезнь, рана, старость есть разрушение этих пределов. —

8) Дело жизни — любить, но любить нарочно недостойных любви людей нельзя; можно не не любить, по-божески, добро относиться к этим существам в каждую данную минуту.

9) Живо вспомнил, какой огромной важности дело — полная, до мелочей, во всем правдивость, избегание всяких внешних лживых форм. И решил держаться этого. It is never too late to mend.^[179]

10) Священник сказал убийце: Э, брат, не тужи, Бог и не таких грешников прощает. А ты что? Не робей. Молись. Убийца заплакал.

11) Как, казалось, велико и прочно благо американского народа, и как оно оказало[сь] непрочно, как всякое благо, основанн[ое] не на жизни по закону Христа. Испано-амери к[анская] война. Джингоизм.

12) Часто молился (почти не веря, испытуя), чтобы Бог устроил мою жизнь, как я хочу. Нынче же молился просто обычной моей утренней молитвой и довольно внимательно. И после этой молитвы вспомнил о своем желании и хотел присоединить молитву об исполнении этого желания и попытался обратиться об этом к Богу, и тотчас же почувствовал ошибку — что лучше гораздо будет, если всё будет не по моей воле, а по Его. И без малейшего усилия и радостно сказал: да будет не моя, но Твоя воля.

13) Духовная жизнь значит то, чтобы видеть связь причины и следствия в духовном мире и этой связью руководиться в жизни. Матерьялисты не видят этой связи и потому не берут ее в руководство своих поступков, а берут в руководство поступков причинную связь физическую, ту самую, которая так сложна, что мы никогда вполне не знаем ее, п[отому] ч[то] каждое следствие есть следствие следствия; основная же причина всего всегда духовная. (Неясно выражено, а важно.)

14) Про это самое говорит Эпиктет, когда укоряет людей за то, что они очень внимательны к явлениям внешнего мира, к тому, что не в нашей власти, и невнимательны к явлениям внутренним, к тому, что в нашей власти.

15) Многим кажется, что если исключить из жизни личность и любовь к ней, то ничего не останется. Им кажется, что без личности нет жизни. Но это только кажется людям, кот[орые] не испытали самоотвержения. Откинь от жизни личность, отрекись от нее, и останется то, что составляет сущность жизни — любовь.

16) (К воззванию.) Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. — Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, кот[орые] хотят властвовать.

Завтра 1 Июля. Я. П. 98. Е. б. ж.

6 Июля. Я. П. 98. Совсем здоров. Вчера простился с Дун[аевым] и Анненк[овой], к[оторые] были здесь. Очень дурно живу. Не могу примириться с волей Бога. Нынче думал: жизнь Хр[иста] особенно важна, как образец той невозможности человека видеть плоды своих трудов. И тем меньше, чем важнее дело. Моисей мог войти с своим народом в обетованную землю, но Хр[истос] никак не мог видеть плоды своего учения, если бы он жил и до сих пор. Вот этому надо учиться. А то мы хотим делать дело Божье, а награду получать людскую.

17 Июля. Я. П. 98. Утро. Особенного ничего не было за эти 11 дней. Решил отдать свои повести: Воскр[есение] и От[ец] С[ергий] в печать для духоб[оров]. С[оня] уехала в Киев. Внутренняя борьба. Мало верю в Бога. Не радуюсь экзамену, а тягочусь им, признавая вперед, что не выдержу. Всю ночь нынче не спал. Рано встал и много молился. Нынче приехали Дитерихсы и Горбуновы. Мне было приятно с ними. Взялся за Воскр[есение], и сначала шло хорошо, но с тех пор как встревожили — два дня ничего не мог сделать. Ходил гулять очень хорошо. Написал письмо Иернеф[ельту] и приготовил добавление.^[180] Это одно важно. А силы нет противустоять привычному соблазну. Приди и вселися в ны. Возбуди воскресение во мне.

Записано много. Сейчас едва ли успею.

1) Помыслы ведут к мечтаниям, мечтан[ия] к страстям, страсти к бесам. (Из Добротолюбия.)

2) Эстет[ическое] наслаждение, получаемое от приро[ды], доступно всем. Все различно воспринимают его, но не на всех оно действует, так же должно действовать и искусство.

3) Как трудно действительно жить только для Бога! Думаешь, что живешь для Бога, а как только встряхнет жизнь, откажет та жизненная подпорка, на кот[орой] держался, чувствуешь, что нет державы в Боге, и падаешь.

4) К О[тцу] С[ергию]. Один хорош — с людьми падает.

5) Какое очевидное заблуждение: жить для целей земных. Как только цель не узко эгоистическая, так цель эта не достигается скоро, при жизни. Моисей не вошел в обетов[анную] землю, и Хр[истос] отчаял[ся] в своем деле: Вскую оставил меня.

6) Нет успокоения ни тому, к[оторый] живет для мирских целей среди людей, ни тому, к[оторый] живет для духовной цели один. Успокоение только тогда, когда человек живет для служения Богу среди людей.

Нынче 20 Июля 98. Я. П. Письмо от С[они] и от Маши. Всё так же не сплю, но в душе укладывается и, как всегда, страдания на пользу. Вчера б[ыл] в Овсян[никове], говорил с Ив[аном] Ив[ановичем]. Вчера хорошо работ[ал] Воскр[есение]. Сейчас утро. Не дописываю из запис[ной] книжки, а записываю то, что сейчас не спал, думал: старое, но забываемое и важное, что надо сказать и Тане, с к[оторой] вчера говорили. А именно: 1) Жизнь для себя — мука, и п[отому], ч[то] хочешь жить для иллюзий, для того, чего нет и что не может быть не только счастливо, но не может быть. Всё равно, как одевать и кормить тень. Жизнь только вне себя, в служении другим и не в служении близким, любимым — это опять для себя, а в служении тем, кого не любишь, еще лучше в служении врагам. Помоги, Господи. Ужасное заблуждение в том, чтобы смешивать любовь половую, к детям, к друзьям, с любовью к людям через Бога, к людям, к к[оторым] равнодушен, и еще более к врагам, т. е. к людям заблудшим.

3 Авг. 98. Пирогово. Опять всё по-старому. Опять так же гадка моя жизнь. Пережил очень много. Экзамена не выдержал. Но не отчаиваюсь и хочу переэкзаменовки. Особенно дурно держал экзам[ен] п[отому], ч[то] имел намерение перейти в другое заведение. Вот эти мысли надо бросить, тогда будешь лучше учиться. За это время вернулась С[оня], была милая Таня Кузм[инская]. Работал над Воскр[есением], идет очень плохо, хотя и кажется, что обдумал гораздо лучше. 3-й день в Пирог[ове]. Дядя Сер[ежа] не так хорош, как бывал прежде — не в духе. Мар[ья] Ник[олаевна]. Два дня ничего в голову не идет. За это время было тревожное известие о положении дух[оборов] и о том, что М. Н. Ростовцеву посадили в тюрьму. Писем давно нет от Ч[ертковых]. Должно быть перехватывают. Буду продолжать записывать незаписанное:

1) Хотят уничтожить злоупотребления (властью) там, где есть власть, т. е. насилие. Это всё равно, что уничтожить дым при горении (нехорошее сравнение). Можно скрыть его от себя, но не уничтожить, п[отому] ч[то] самая власть есть злоупотребление своей силою, т. е.^[181] Здесь подтверждается закон Дарвина в другом смысле. Там переживает the fittest,^[182] а здесь из всех насильников самый бессовестный, наглый. И потому, где есть насилие, есть всегда злоупотребление насилием.

2) Есть два приема деятельностей людских и по тому, какого из этих двух родов деятельностей они преимущественно держатся, и два рода людей: одни употребляют свой разум на то, чтобы узнать, что хорошо и что дурно, и поступают сообразно этому знанию; другие поступают, как им хочется, и потом уже употребляют свой разум на то, чтобы доказать, что то, что они сделали, хорошо, а чего не сдела[ли], дурно.

3) Совершенно ясно, что выгоднее всё делать сообща, но рассуждения для этого недостаточно. Если бы рассуждение было достаточно, то это давно бы уже было. То, что это видно по капиталистам, не может убедить людей жить сообща. Кроме рассуждения о том, что это выгодно, надобно, чтобы сердце было готово так жить (мировоззрение было такое, кот[орое] совпадало бы с указанием разума), а этого нет и не будет, пока не переменятся желания сердца, т. е. мировоззрение людей.

4) Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместил[ся] бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих.

5) Ошибка марксистов (и не одних их, а всей матерьялист[ической] школы) в том, что они не видят того, что жизнью человечества движет рост сознания, дв[и]жение религии, более и более ясное, общее, удовлетворяющее всем вопросам понимание жизни, а не экономические причины.

6) Главная недодуманность, ошибка теории Марк[са] в предположении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих. Правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько различные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними. И потому правительство никогда не передаст капитала рабочим. Что правительство представляет народ, это фикция, обман. Если бы было такое устройство, при к[отором] правительство действительно выражало бы волю народа, то в таком правительстве не нужно бы было насилия, не нужно бы было правительства в смысле власти.

7) Ничто так не размягчает сердце, как сознание своей вины, и ничто так не окаменяет его, как сознание своей правоты.

8) Рабочие пойманы и завладением землей, и податями, и солдатством, и обманом веры, что кажется нет выхода. Спасение в исти[не], в проповедании, исповедании ее.

9) Закон сохранения энергии доказывают; но энергия есть не что иное, как отвлеченное понятие, так же, как материя. А отвлеченное понятие всегда равно само себе. Ведь это но что иное, как то, что мы бы стали доказывать, что закон тяготения, несмотря на все кажущиеся отступления, неизменно существует во всем. (Неясно и пожалуй неверно.)

10) Вера в чудеса имеет в своей основе сознание того, что мир наш, такой, какой он есть, есть произведение наших чувств. Ошибка только в том, что предполагается, что чудесное, т. е. противное законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для нас при нашем орудии познания, т. е. наших чувствах. Противное же нашим законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для других существ, для существ с другими чувствами, т[ак] к[ак] наше орудие познания, наше чувство есть только один частный случай из бесчисленного количества других возможностей.

11) Большое заблуждение думать, что разум человека совершенен и может открыть ему всё. Ограниченность разума видна очевиднее всего в том, [что] человек не может разрешить (и ясно видит, что не может) задачи бесконечности: за всяким временем есть еще время, за всяким пространством еще пространство, за всяким числом еще число, так что всё временное, пространственное — непознаваемо.

12) Разум человека так же слаб и ничтожен в сравнении — и в бесчисленное число раз больше — с тем, что есть, как разум (средство познания) козявки, амебы в сравнении с разумом человека. Разум человека в сравнении не то что с наивысшим разумом, но с разумом, к[оторый] выше его — всё равно, что понимание сложной задачи из высшей математики или хоть из алгебры человека, не знающего математики, которому она кажется неразрешима (как для нас задачи бесконечности, пространства и времени). Тогда как задача эта проста и ясна для знающего математику. Разница только в том, что математике можно выучиться. Разрешить же задачу пространства и времени не поможет никакое изучение. Это предел возможности нашего познания при нашем разуме.

13) Я молюсь Богу о том, чтобы он избавил меня от того страдания, кот[орое] меня мучает. А страдание это послано мне Богом для того, чтобы избавить меня от зла. Хозяин стегает кнутом скотину, чтобы выгнать ее из горящего двора и спасти ее, а скотина молит о том, чтобы ее не стегали.

14) Есть обычные, иногда умышленные, иногда неумышленные недоразумения о моих взглядах, кот[орые], признаюсь, раздражают меня:

1) Я говорю, что Бог, сотворивший мир в 6 дней, пославший сына, сам этот сын, — не Бог, а что Бог есть то, что одно есть, непостижимое благо, начало всего; против меня говорят, что я отрицаю Бога.

2) Я говорю, что не надо насилием противиться насилию, против меня говорят, что я говорю, что не надо бороться со злом.

3) Я говорю, что надо стремиться к целомудрию, и на этом пути будет в первой степени девственность, во второй — чистый брак, в третьей — не чистый, т. е. не единствен[ный], но брак; против меня говорят, что я отрицаю брак и проповедую прекращение рода человеческого.

4) Я говорю, что искусство есть деятельность заражающая, и чем более заразительно искусство, тем оно лучше. Но что эта деятельность хороша или дурна независимо от того, насколько она удовлетворяет требованиям иск[усства], т. е. заразительности, еще и потому, насколько она удовлетворяет требованиям религиозного сознания, т. е. нравственности, совести; против меня говорят, что я проповедую тенденциозное искусство и т. п.

15) Женщина — так и говорят легенды — орудие дьявола. Она, вообще, глупа, но дьявол дает ей на подержание свой ум, когда она на него работает. Смотришь, сделала чудеса ума, дальновидности, постоянства, чтобы сделать гадости, а как только нужна не гадость, не может понять самой простой вещи, не соображает дальше настоящей минуты и нет ни выдержки, ни терпения (кроме деторожден[ия] и детоухаживания).

16) Всё это относится к женщине не христианке, нецеломудренной женщине, каковы все женщины нашего христ[ианского] мира. О! как хотелось бы показать женщине всё значение целомудренной женщины. Целомудренная женщина (не даром легенда Марии) спасет мир.

17) Люди все заняты тремя делами: 1) кормиться, т. е. поддерживать свое существование, 2) плодиться, поддерживать существование рода и 3) исполнять то, для чего они посланы в мир, устанавливать Ц[арство] Б[ожие], для чего одно средство — совершенствовать себя. Люди заняты почти все двумя делами, забывая последнее, к[оторое] в сущности есть одно настоящее дело.

18) Упадок нравственного сознания человечества в том, что большая часть людей поставлена в такое положение, что весь интерес их жизни только в том, чтобы кормиться и плодиться. Это всё равно, как если бы хозяин содержал скотину, заботясь только о том, чтобы она была накормлена или, скорее, не умерла с голода и плодилась бы, а никогда не получал бы никакого дохода, ни шерсти, ни молока, ни работы от этой скотины. —

Хозяин, пославший нас в мир, требует от нас, кроме существования и продолжения его, еще и нужной ему работы.

19) К Воск[ресению]. Нельзя б[ыло] думать и помнить о своем грехе и быть самодовольным. А ему надо было быть самодовольным, чтобы жить, и потому он не думал, забыл.

20) Нельзя требовать от женщины, чтобы она оценила чувство своей исключительной любви на основании нравственного чувства. Она не может этого сделать, п[отому] ч[то] у нее нет истинн[ого], т. е. стоящего выше всего, нравственн[ого] чувства.

Нынче думаю ехать домой.

4 Ав. 1898. Я. П. Е. б. ж. Почему-то мне помни[тся] 4 Авг[уста], как что-то важное. Ничего важного не случилось.

Нынче 24 Авг. 98. Я. П. За это время не получал писем от Ч[ерткова] и очень недоумеваю. Кажется, за это время были духоборы. Письма от Х[илкова] и И[вана] Михайловича]. Ответил всем. Нынче приехал Суллер. Всё работаю над Воскр[есением] и доволен, даже очень. Боюсь столкновений. С[оня] нездорова; но духом хороша. И мне хорошо. Полон дом народа: Машенька, Стахович, Вера Кузм[инская], Вера Т[олстая]. Выписываю:

1) Люди посланы в мир, чтобы делать дело Божие, а они перессорились, передрались и устроились так, что одним некогда его делать п[отому], ч[то] надо кормиться, а другим некогда п[отому], ч[то]^[183] надо караулить отнятое. Какая трата сил! Вроде того, как работников высла[ли] на работу и дали им пищу. Одни отняли пищу,^[184] и им надо караулить ее, а другие добывают пищу, а дело стоит.

2) Люди живут в мире, не исполняя своего призвания, вроде того, как бы заводские рабочие заняты были только тем, как поместиться, питаться, гулять.

3) Одно из нужнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренн[ой] женщины.

4) Часто думаю о том, что мир такой, какой он есть, только п[отому], ч[то] я так отделен от всего остального. Как только мое отделение от ВСЕГО кончится, пределы расторгнутся и установятся другие, так мир станет для меня совсем другой.

5) Ты хочешь служить человечеству? Хорошо. То, что ты хотел сделать, сделает другой. Доволен ли ты? — Нет, недоволен п[отому], ч[то] важно для меня не то, что сделается, а то, что я сделаю, то, что сделаю свое дело. Лучшее доказательство, что дело не в деле, а в своем движении к добру.

Неужели я двигаюсь? Помоги, Господи.

6) Как трудно угодить людям: одним нужно одно, другим другое, им нужно и мое прошедшее и будущее; Бог же один, и желание его в отношении меня одно, и ему нужно только мое настоящее, то, чтобы я сейчас делал, что он хочет. А что было — то было, а что будет — не мое дело.

7) Эгоизм, вся жизнь эгоистическая, законен только до тех пор, пока не проснулся разум; как скоро он проснулся, то эгоизм законен только в той мере, в которой он нужен, чтобы поддержать себя, как орудие, нужное для служения людям. Назначение разума служить людям. В том весь ужас, что его употребляют на служение себе.

8) Человек отдается иллюзии эгоизма, живет для себя и страдает. Стоит ему начать жить для других, и страдание облегчается, и получается лучшее благо мира: любовь людей.

9) Как отучают себя от куренья, от дурных привычек, так можно и должно отучать себя от эгоизма. Захочешь увеличить свое удовольствие, захочешь выставить себя, вызвать любовь других, остановись. Если нечего делать для других или не хочется ничего делать, не делай ничего, но только не делай для себя.

10) Баварец рассказывал про их жизнь. Он хвалится высокой степенью свободы, а между тем у них обязательное и религиозное грубо-католическое обучение. Это самый ужасный деспотизм. Хуже нашего.

25 Авг. 98. Я. П. Е. б. ж.

[2 ноября.] Страшно посмотреть, сколько времени не писал — больше двух месяцев. И не только ничего не было дурного, но скорее всё хорошее. Юбилей был не так противен и тяжел, как ожидал. Продажа повести и получен[ие] 12-ти тысяч, кот[орые] отдал дух[оборам], устроилось хорошо. Был недоволен Ч[ертковым] и увидал, что виноват я. Приезжал дух[обор] из Як[утска]. Очень полюбил его. Сережа вполне близок делом и чувством. Нарочно не трогаю словами. С С[оней] очень хорошо. Люблю ее больше, чем прежде. Маша жалка своей слабостью, но духом всё так же близка. Т[аня] разорвала, но в очень, неустойчивом положении. Андр[юша] женится на Дидр[ихс] и очень сблизился. Чужды Ми[ша] и Лева. Но, слава Богу и благодарность ему, что он пробудился, разгорелся во мне, и мне естественно или любить и радоваться, или любить и жалеть. И какое счастие.

Вчера б[ыл] Archer, приехавший от Ч[ерткова], полюбил его. Дела очень много, но я весь поглощен Воск[ресением], берегу воду и пускаю только на Воскр[есение]. — Кажется, будет недурно. Люди хвалят, но я не верю. Кое-что записал — всё очень важное. То запишу после, но сейчас хочется записать то, что сейчас вечером гулял по дорожке и ясно не только думал, но чувствовал.

1) Под ногами морозная твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о Воскр[есении], а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли — что всё это только произведение моих пяти чувств, мое представление — мир, построенный мной, п[отому] ч[то] таково мое отделение от мира, какое есть. И что стоит мне умереть и всё это не исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов, камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть есть не что иное, как такое превращение, зависящее от другой отдельности от мира, другой личности: то я себя, свое тело с своими чувствами считаю собою, а то совсем иное выделится в меня. И тогда весь мир станет другим. Ведь мир такой, а не иной только п[отому], ч[то] я считаю собой то, а не другое. А делений мира мож[ет] б[ыть] бесчисленное количество. Не совсем ясно для других, но для меня очень.

3 Ноября 1898. Е. б. ж.

14 Ноября. Опять не видал, как прошли 11 дней. Очень увлеченно занят Воскр[есением] и хорошо подвигаюсь. Совсем близок к концу. Был Сережа и Суллер и уехали оба на Кавк[аз] с моим письмом к Голиц[ыну]. Вчера приехала С[оня]. Очень хорошо. Я себя давно так умственно и физич[ески] хорошо, бодро не чувствовал.

Не могу разобрать, что записано, что нет:

1) Как трудно угодить людям — чтобы угодить им, нужно, чтобы и прошедшее и будущее отвечало их требованиям. Чтобы угодить Богу, нужно только удовлетворить Его требованиям в настоящем.

2) Жить для других кажется трудно так же, как кажется трудно работать. Но как и в работе, за заботу о других мож[ет] б[ыть] лучшая награда: любовь других. Может и не быть. Тогда как в работе награда внутренняя: наработал[ся], устал и хорошо.

3) Поэзия в старину занималась толь[ко] сильными мира: царями и т. п., п[отому] ч[то] себя эти сильные мира представлял[и] высшими и полнейшими представителя[ми] людей. Если же брать людей простых, то надо, чтобы они выражали чувст[ва] всеобщие (неясно).

4) Если не позволять себе жить для себя, то невольно, от скуки, стане[шь] жить для других.

5) Женщины точно так же, как и мущины, одарены чувством и умом, но разница в том, что мущина, большей частью, считает обязательным и для себя и выше чувств веления ума (разум), женщина же считает обязательным для себя и выше разума — чувство. То же, но только на разных местах.

6) Сердишься на рассудителя, к[оторый] считает, что главное, основное в жизни человека есть его матерьяльная природа, а человек этот не знает духовного, а знает одно матерьяльное воздействие и потому не может судить иначе.

7) Думаешь, что ты один и страдаешь от одиночества, а ты не только в согласии, но ты один со всеми — только искусственные и устранимые преграды отделяют тебя. Устрани их, и ты один со всеми. Устранение этих преград по мере сил и есть дело жизни.

8) Если человек считает собою свое животное существо, то и Бога он будет представлять себе матерьяльным, властвующим матерьяльно над матерьяльным. А Бог — не такой, Бог дух и не властвует ни над чем, а живет во всем.

9) Смотришь на людей, целующих икону, подлезающих под нее, обожающих и боящихся ее. Если людей могли обмануть так, то нет обмана, на к[оторый] бы они не поддались.

10) Записано, что тяжело оттого, что жизни нет, а есть только эгоистическое существование. — Не могу вспомнить, что я еще разумел под этим.

11) Бог проявляется в нас сознанием. Пока нет сознания, нет Бога. Только сознание дает возможность добра, воздержания, служен[ия], самопожертвования.

Всё зависит от того, на что направлено сознание.

Сознание, направленное на животное я, убивает, парализирует жизнь; сознание, направленное на духовное я, возбуждает, возвышает, освобождает жизнь.

Сознание, направл[енное] на животное я, усиливает, разжигает страсть, производит страх, борьбу, ужас смерти; сознание, напр[авленное] на духовное я, освобождает любовь. Это очень важно, и если буду жив, напишу это.

12) Смерть есть перемена сознан[ия], перемена того, что я могу сознавать собою. И потому страх смерти есть ужасное суеверие. — Смерть есть радостное событие, стоящее на конце каждой жизни. Страдания затем и посланы людям, чтобы удерживать их от смерти. А то все бы, понимающие жизнь и смерть, стремились бы к смерти. Теперь же к смерти нельзя придти иначе, как через страдания.

13) Величайший акт жизни это сознание своего я, и последствия его благодетельнейшие или ужаснейшие, смотря по тому, что на что — на тело или дух будет направлено это сознание.

14) Чтобы избавиться от нравствен[ных] (даже и от физич[еских]) страданий, есть два средства: уничтожить предмет страдания или в себе чувство, производящее страдания. Первое не во власти, второе во власти человека (повторяю Эпиктета).

15) Прогресс нравствен[ный] человечества происходит только от того, что есть старики. Старики добреют, умнеют и передают то, что они выжили, следующим поколениям. Не будь этого, человечество не двигалось бы. А какое простое средство!

16) Если челов[ек] смотрит на жизнь матерьяльно, то старики не лучшают, а хужеют, и прогресса нет.

17) Технический прогресс все приветствуют, все подгоняют, нравственный же, религиозн[ый] прогресс задерживают жрецы. Оттого главные бедствия жиз[ни].^[185]

15 Ноября. Я. П. 98. Е. б. ж.

[25 ноября.] Казалось, дня три не писал. А вот 10 дней. Нынче 25 Н. Я. П. 98.

С[оня] тогда уехала с хорош[им] чувством, я обещал приехать 1 Дек[абря]. Миша мучает ее, и она тоскует. Хочется поскорее приехать к ней. Хочется тоже съездить в Пирог[ово]. Мы одни: Тан[я], Ма[ша], Коля. Только Лиза Об[оленская]. Я всё так же усердно занимаюсь Воскр[есением]. Вчера ночью обдумывал статью о том, почему развращается народ. Нет никакой веры. Младенцем насильно окрестят, а потом считают уголовным преступлением всякое рассуждение о вере (совращение) и всякое отступление. Только и есть вера, что у сект[антов]. Может быть введу это в воззвание. А жалко. Хорошо думалось ночью. Воскр[есение] разрастается. Едва ли влезет в 100 глав. Записано следующее и, кажется, очень важное. Нужно бы в изложение веры.

1) Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей — людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда [возникнуть] между религиозными и потому свободными людьми: такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. — Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими; говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только п[отому], ч[то] оно. мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.

2) Нынче с другой стороны думал о том. Вспомнил евангельск[ие] слова. И ученик не бывает выше учителя. Если и научится, будет как учитель. Мы, богатые, властвующие классы, учим народ. Что, если бы нам удалось научить их так, чтобы они сделались такие же, как мы?

3) Говорят, пишут, проповедуют о богопознании. Какое ужасное не только кощунство, но признание непонимания того, что есть Бог и что мы. Мы частица бесконечного всего, хотим понять не только это всё, но и причину — начало этого всего. Какая нелепость и какое признание безбожия или признание богом того, что не есть Бог.^[186] Мы только можем знать, что Он есть ςоυ, Сущий, Ягве, и можем по себе заключать, что он не есть. —

4) Любовь, Бог — любовь есть только признание того, что Бог не плоть, не страсть, не эгоизм, не злость (?). Сомнительно.

Перевернул две стр[аницы]. Иду назад.

^[187]5) Сотворение мира есть одно из самых зловредных суеверий в нашем церковном мировоззрении. Мы так привыкли к этой нелепости, что нам не только кажется естественно рассуждать о том, как начался мир (начался мир?!), но даже кажется странным не иметь ответа на этот вопрос. А между тем для всякого свободного и разумного человека совершенно очевидно, что он сам и мир существует, существовал и будет существов[ать] вечно, что нет границ миру ни в какую сторону, ни по времени, ни по пространству — и что вопросы, естественно долженствующие занимать человека, состоят в том, что есть? как есть? В каких отношениях между собой..? Главное — что мне делать? Вопрос же о том, как произошел мир, есть нелепость, п[отому] ч[то] нельзя остановиться на том, что Б[ог] сотворил мир, надо спросить, как произошел Бог. Всё это кощунственное или языческое представление о Боге.

Только от этой нелепости все горы книг (Дарвин в том числе) о происхождении видов. —

Сейчас 26 Н[оября]. Утро. Я. П. Не спал и думал.

1) Зло есть матерьял любви. Без зла нет и не может быть проявления любви. — Бог есть любовь, т. е. Бог проявляется нам в победе над злом, т. е. в любви. Вопрос о происхожд[ении] зла так же нелеп, как и вопрос о происхождении мира. Не откуда зло, надо знать, а как его побороть? Как прилагать любовь?

[1899]

2 Января 1899. Ясн. Пол. Последний раз писал 25 Ноября, стало быть месяц и неделю. Писал в Ясн[ой] П[оляне], потом был в Москве, где ни разу не писал. В конце Ноября ездил в Пирогово. Первого вернулся и с тех пор не совсем здоров; болела и болит поясница, а последнее время было что-то в роде желчной лихорадки. Второй день лучше. За всё это время занимался исключительно Воскресеньем. Были сношения о духоборах и бесчисленное количество писем. Со мной Количка Ге, с к[оторым] отдыхаю. В семье не радостно: Маша болела (вчера кончилось, выкинула). Таня тревожна и мертва. Миша ошалел. Андр[юша] сомнителен. С С[оней] живу хорошо. Я стариковски спокоен. Вот и всё. Довольно много есть, что записать. Буду записывать на пропущенных страницах. В последнее время как будто ослабел интерес [к] Воскр[есению] и радостно чувствую другие, более важные интересы — понимание жизни и смерти. Многое как бы ясно. —

^[188]2 Янв. 99. Записанное.

1) Мы хотим знать Бога, не зная Его законы. А нам дано знать только законы, и о Боге, о существовании Его мы заключаем только п[отому], ч[то] есть законы, и потому должен быть и законодатель.

2) Природа входит в человека и дыханием и нищей, так что человек не может не чувствовать себя частью ее и ее частью себя.

3) Искусство наше есть то же, что соус к пище. Если есть один соус — вкусно, но не будешь сыт и испортишь желудок.

4) Если бы только люди понимали, что истинная, законная, плодотворная жизнь есть любовь, то они бы понимали, что пока нет любви, надо останавливаться жить. Как сосуд, в кот[ором] отстаивается вино — если идет гуща, значит не готово, и не надо лить, а надо ждать, а то погубишь и вино и гущу. —

^[189]5) Управляет нашим миром насилие, т. е. злоба, и потому находящееся всегда в обществе большинство — несамостоятельные, шаткие члены: женщины, дети, неумные — воспитываются злобой и переходят на сторону злобы. А надо бы, чтобы мир управлялся разумом, добром, тогда бы всё это большинство воспитывалось бы добром и переходило бы на его сторону. Для того же, чтобы это было, нужно, чтобы разум и добро проявляли себя, не унывая, заявляли бы о своем существовании — это очень важно.

6) Сложность знания — признак его ложности. Что истинно, то просто.

7) Как нехорошо, что люди, ищущие совершенствования, огорчаются клеветой, дурной славой, заслуженной (и еще лучше незаслуженной). Клевета, дурная слава дает возможность, наталкивает на деятельность, оценка которой только в нашей совести. А это так редко, так трудно и так полезно. Юродство — невольное — есть лучшая школа добра.

8) Записано: справедливость недостаточна. Есть ....... нужно противодействовать. Не могу вспомнить, что это значит.

9) Физическая работа важна тем, что она мешает уму праздно и бесцельно работать.

10) Пожалуй, что важнее знать то, о чем не надо думать, чем знать то, о чем надо думать.

11) Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвратительней?

12) Человек добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом.

13) Вся забота правителей состоит не в том, как они говорят, чтобы утвердить религию в народе, а, напротив, в том, чтобы выхолостить народ от религии. И в России они почти достигли этого.

Писано 2 Янв[аря].

^[190]Нынче 21 Февраля. Более шести недель не писал. Я всё в Москве. Сначала шло Воскр[есение], потом совсем остыл. Написал письмо фельд[фебелю] и в шведские газеты. Дня три, как опять взялся за Воскр[есение]. Подвигаюсь. Студенческая стачка. Они всё меня втягивают. Я советую им держаться пассивно, но писать письма им не имею охоты. Таня — слаба и духом и телом. Мне спине лучше. Живет интересный и живой француз Sinet. Первый религиозн[ый] француз. Очень многое нужно записать. Был в очень дурном духе, теперь хорошо.

22 Февр. 1899. Москва.

26 Июня 1899. Ясн. Поляна. Четыре месяца не писал, не скажу, чтобы дурно провел это время. Усиленно работал и работаю над Воскр[есением]. Есть много, есть недурное, есть то, во имя чего пишется. На днях был тяжело болен. Теперь здоров. С[оня] уедет нынче к сыновьям. Она была тяжело больна и теперь еще слаба. Всё продолжает[ся] критич[еское] время. Часто очень нежно жалко ее. Так было нынче, когда она прощалась. Тяжелые отношения из-за печатан[ия] и переводов Воскр[есения]. Но большей частью спокоен. Запущена переписка. Всё присылают деньги голодающим, а я ничего не могу, как только передавать их по почте. Количка со мной, помогает в работе. Сережа всякий раз радует, когда приезжает. Таня беспокоит своим легкомыслием, ушла^[191] в эгоист[ическую] любовь. Она вернется, надеюсь. Продолжаю выписывать из книжечки.

14) Приближаясь к месту назначения, всё чаще и чаще думаешь о том месте, куда подъезжаешь. Так и приближаясь к смерти, к перемене назначения.

15) Только бы всегда помнить, что нет другого смысла жизни, другого способа найти радость жизни, как только исполняя Его волю. И как можно бы спокойно и радостно жить!

16) Во время болезни исполнять Его волю тем, чтобы готовиться перейти в другую форму.

17) Нам кажется, что настоящая работа это работа над чем-нибудь внешним — производить, собирать что-нибудь: имущество, дом, скот, плоды, а работать над своей душой — это так, фантазия, а между тем всякая другая, кроме как работа над своей душой, усвоение привычек добра, всякая другая работа — пустяки.

18) Бога не слушаются, а обожают.

Лучше не обожать, но слушаться.

19) Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся — можешь ли отделиться.

20) Машина правительственная есть страшная машина. Если бы ясно понимали ее опасность, мы никогда не допустили бы ее образования.

21) Кажется странным и безнравственным, что писатель, художник, видя страдания людей, не столько сострадает, сколько наблюдает, чтобы воспроизвести эти страдания. А это не безнравственно. Страдание одного лица есть ничтожное дело в сравнении с тем духовным — если оно благое — воздействием, к[оторое] произведет худож[ественное] произведение.

22) Человечество это огромное животное, кот[орое] ищет и не может найти, что ему нужно. Очень медленно впечатления вызывают афекты, а афекты переда[ются] мозгу, и мозг вызывает поступки. Деятельность социалистов, либералов и революционеров это попытки гальванизировать, заставить действовать животное, возбуждая двигательные нервы и мышцы. А есть один орган, который произведет всё, если он цел, — это головной мозг в животном, в народе — религия.

23) Мне тяжело, я прошу Бога помочь мне. Да ведь мое дело служить Богу, а не Ему служить мне.

24) Жизнь индивидуальная, личная есть иллюзия, таком жизни нет, есть только функция, орудие чего-то.

25) Военное сословие есть пережиток, не имеющий применения — слепая кишка.

26) Мы жалуемся на упадок духа. Но это необходимо. Человек не может находиться на той высоте, на к[оторую] он поднимается иногда. А человек поднимается и тогда загипнотизировывает себя на время упадка. И во время упадка уже действует на основании того, что открылось ему в минуты подъема. Только уметь пользовать[ся] минутами подъема и уметь загипиотизи- ровывать себя.

27) Зло мира, причина его очень проста. Все ищут midi à 14 heures.^[192] То в экономич[еском], то в политич[еском] устройстве. Сейчас читал рассуждение в немецк[ом] парламенте о том, как помочь тому, что крестьяне бегут в города. А разрешение всех вопросов одно, и никто не признает его и даже не интересуется им. А разрешение одно, ясно и несомненно: власть имеющие развратились, п[отому] ч[то] имеют власть и составили себе учение религиозное, соответствующее их развращению. И это самое учение они усиленно с детства прививают народу.^[193]

Спасение одно: разрушение ложного учения.

28) Разница между людьми: NN думает о смерти и это не ведет его дальше вопроса о том, как, кому оставить деньги, где и как похоронить. И Паскаль думает о смерти.

29) Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то сцепление чиновников, к[оторое] существует в государстве.

30) Будущего нет. Оно делается нами.

31) Бесконечность времени и пространства не есть признак величия ума человеческого, а напротив, признак его неполноты, неизбежной ложности.

32) Мы думаем о будущем, устраиваем его, а ничто не важно, п[отому] ч[то] важно делать творческое дело любви, к[оторое] можно делать во всех возможных условиях, а потому совершенно безразлично, какое будет будущее.

33) Мы сердимся на обстоятельства, огорчаемся, хотим изменять их, а все возможные обстоятельства суть не что иное, как указания того, в каких сферах, как нужно действовать. Ты в нужде — работай, в тюрьме — думай, в богатстве — освобождайся... и т. п.

Всё равно, как лошадь сердится на тот путь, по к[оторому] ее направляют.

34) Пресса это лживость with a vengeance.^[194]

35) Всё разрозненно — соединяет нас только Бог, живущий во всем. От этого он и любовь.

36) Понятия о Боге у человек[а] религиозного постоянно разрушаются, заменяясь новым, высшим пониманием.

37) Военное дело не только погибель трудов, не только жизней, но погибель добра.

38) Со многими людьми можно жить только тогда, когда с ними обращаешься, как с лошадью: не считая[сь] с ними, не упрекая, не внушая, а только отыскивая modus vivendi.^[195]

Это о них: не мечите бисер. Ужасно, но без этого правила еще хуже.

39) Разве можно представить себе рабочего социалиста с верой в Иверскую? Стало быть прежде всего освобождение религиозное.

40) Как мы все согласны, что свободен только тот, кто поборет страсти, а потом, зная это, мы серьезно заботимся об освобождении людей, полных страстей.

41) Разумной убежденности никогда не бывает полной. Полная убежденность бывает только неразумная, в особенности у женщин.

42) Отвечай добром на зло, и ты уничтожишь в злом человеке всё удовольствие, к[оторое] он получает от зла.

43) Бог есть любовь. Мы знаем Бога только в любви, соединяющ[ей] всё. В себе узнаем Бога в стремлении к этому соединению.

44) Беспрестанно думаешь о том, что мне будет хорошо от добра. А добро есть или его нет, а не будет.

45) Всё дело в мыслях. Мысль начало всего. И мыслями можно управлять. И потому главное дело совершенствования: работать над мыслью.

27 Июня. Е. б. ж. Я. П.

Нынче 4 Июля. Я. П.

Всё время был болен обычной желудочной болезнью. Работа, очень увлекавшая меня, остановилась. Читал Uebersicht des 4 Evangelien. Христос — миф. И книга Кенворти, разумное изложение жизни Христа. Первое лучше. Нужна метафиз[ическая], нравствен[ная], эконом[ическая], т. е. религиозная истина. Она есть. Много хорошего думал, болея и приближаясь к смерти. Думаю часто с болью о брате С[ереже].

Записано 4.

1) Правительство разрушает веру. А вера нужна. Одни, насилуя себя, веруют в чудесное, нелепое, другие в науку. Но в какую? В современную. В современной же ⁹⁹/₁₀₀ ложь,^[196] заблуждение. Во всякой современной науке тоже. Истина, открытая Богом, разумеется, — правда; религия и истина, добытая разумом человеческим, наука тоже, разумеется, — правда, да дело в том, чтò мы признаем открытым Богом и чтò добытым разумом человеческим.

2) Смерть есть разрушение тех органов, посредством кот[орых] я воспринимаю мир, каким он представляется в этой жизни: это разрушение того стекла, через кот[орое] я смотрел, и замена его другим.

3) Люди из образованных, употребляющие свое образование не на просвещение и освобождение рабочих классов, а на одурение его, подобны работникам, употребляющим свою силу не на поддержание жизни, а на разрушение ее. Это интеллигентные Пугачевы, Стеньки Разины, только в тысячу раз вреднее.

5 Июля 1899. Я. П. Е. б. ж.

Нынче 28 Сент.

28 Сент. 1899. Я. П. Всё работал над Воск[ресением]. Теперь запнулся на 3-й части. Уже давно не иду вперед. С[оня] в Москве. Я выработал себе спокойствие, не нарушавшееся. Не говорить. И знать, что так надо, что в этих-то условиях и надо жить. Здесь Илья, Соня с детьми, Андр[юша] с женой. Маша с мужем. Всё чаще и чаще думаю о философс[ком] опреде[лении] материи — пространства и времени. Нынче запишу, если успею.

Читал интересную книгу о том, что Хр[иста] никогда не б[ыло], а это миф. Вероятий за то, что это правда, столько же за, сколько против. Вчера с помощью Маши очистил все письма. Многие оставил неотвеченными. Думал за это время.

Всё болею. Редкий день без болей. Недоволен собой и нравственно. Очень опустился: не работаю физически и занят собой — здоровьем. Как трудно покорно переносить болезнь — идти к смерти без противления, а надо.

1) Женщины, требующие для себя труда мужского и такой же свободы, большей частью бессознательно требуют для себя свободы разврата и спускаются вследствие этого гораздо ниже семьи, — думая стать выше ее.

2) Что такое память, к[оторая] делает из меня одно существо от детства и до смерти? Что такое это свойство, связывающее отдельные по времени существа в одно? Надо бы спросить: не что связывает, а что разделяет эти существа? Разделяет то свойство времени, вне к[оторого] я не могу видеть себя. Я один нераздельный от рождения и до смерти, но проявить и сознать себя я должен во времени. Я сейчас такой, какой я был и буду, но я должен был и долж[ен] буду проявлять и сознавать себя во времени. Должен же я проявлять и сознавать себя во времени для общения с другими существами и воздействия на них.

3) Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых существ и губим их, не жалея — не только растения, но животных, людей. Их так много. Культура — цивилизация есть не что иное, как загубление этих красот и заменение их. Чем же? Трактиром, театром...

4) Тебя упрекают в злобе, разврате, лжи, воровстве — приводят доказательства и т. п. Что надо делать? Отвечать вопросом: кот[орый] час? Пойдешь купаться? Видела ли NN и т. п. Это лучшее и единственное средство перенести эти обвинения и даже оправдаться в них.

5) Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти отношения не вследствие разговоров — напротив, от разговоров портятся. — Говорить как можно меньше и в особенности с теми людьми, с к[оторыми] хочешь быть в хорош [их] отношениях.

6) Питаясь, я уничтожаю пределы между собой и другими существами; производя детей, я делаю почти то же. Результаты разрушения матерьяльных пределов видны, результаты разрушения духовных преград и возникнов[ение] оттого единения не видно только п[отому], ч[то] оно обширнее.

7) Люди разделены (отделены от других существ), и это представляется им пространством. То же, что они нераздельны по существу, представляется им временем. Так это записано. Пространство разъединяет, время соединяет. Но это неверно. И время и пространство есть разделение, есть невозможность постигновения единства (неясно, но я понимаю. Разъясню после).

8) Братство естественно, свойственно людям. Не братство — разделение старательно воспитывают.

9) Иногда хочется по-детски кому-то (Богу) жаловаться, просить помощи. Хорошее ли это чувство? Нехорошее — слабость, неверие. То, что больше всего похоже на веру: просительная молитва есть, именно, неверие — неверие в то, что зла нет, что просить не об чем, что, если тебе худо, то это только тебе показывает, что тебе надо поправиться, что происходит то самое, что должно быть и при чем ты должен делать, что должно.

10) Сейчас пишу это холодно, с трудом понимая то состояние, при кот[ором] живешь только для Бога. И вижу из этого, как есть люди, к[оторые] совсем никогда этого не понимают, не знают никакой другой жизни, кроме мирской для людей. Я знаю это состояние, но сейчас не могу вызвать его в себе, а только вспоминаю о нем.

11) Всё, что живет без сознания, как я живу, когда сплю, как жил в утробе матери, живет не матерьяльно, т. е. не знает материи — а живет. Жизнь же есть нечто духовное. Стараясь вспомнить свое состояние до сознания, на пороге сознания — я знаю только чувство тяжести, довольства, наслаждения, страдания, но понятия о теле своем или чужом — нет. Понятие тела (материи) является только тогда, когда является сознание. Понятие тела является только п[отому], ч[то] сознание дает понять присутствие в себе начала всего (духовного). И в то самое время, как я сознаю, что я начало всего, я сознаю и то, что я не всё начало, а часть его. И вот эта-то частичность, пределы, отделяющие меня от всего, я и сознаю телом: своим телом и телами, окружающими меня.

12) Если ты чего-нибудь желаешь, чего-нибудь боишься, то это значит, что ты не веруешь в того Бога любви, который есть в тебе. Если бы ты верил в него, то ничего не мог бы желать или бояться, п[отому] ч[то] все желания того Бога, к[оторый] живет в тебе, всегда исполнятся, п[отому] ч[то] Бог всемогущ, и ничего не боялся бы, п[отому] ч[то] для Бога ничто не страшно.

13) Не думать, что знаешь, в чем именно воля Божия, а быть смиренным, и тогда будешь любовным, а воля Божия по отношению тебя только в этом.

14) Люди, уверяющие других, что разум не может быть руководителем жизни, это те, разум к[оторых] так извращен, что ясно видят, что он заведет их в болото.

15) Единственный случай, когда можно и должно человеку заниматься собой, — это, когда он чувствует себя несчастливым. Несчастье есть лучшее условие для совершенствования, подъема на высшую ступень, несчастье есть указание своего несовершенства. Надо радоваться этим случаям. — Это приготовление себя к работе, духовная пища.

16) То я простой человек Л[ев] Н[иколаевич], животное, а то я посланник Бога. Всё тот же человек, — но то публика, а то сам судья в цепи при исполнении своих высших обязанностей. Почаще надевать цепь. Я последнее время отвык, ослаб. Сейчас только вспоминаю.

17) Человек есть вневременное и внепространственное существо, к[оторое] сознает себя в условиях пространства и времени.

18) Игры, карты, тенис, скачки заманчивы, п[отому] ч[то] они выдуманы для blasés.^[197] Недаром мудрые учителя запрещали их. Игры искусственные развращают. Они нужны blasés, а простым рабочим людям достаточны самые простые, без приготовлений.

19) Только тогда и выработаешь истинную любовь, когда придется противодействовать обиде: побороть обиду любовью, полюбить врага.

20) Желают, волнуются, страдают только из-за пустяков или из-за дурного. Хорошее совершается без волнений. От того и слово сердце значит злость.

Сегодня 2 Окт. 1899. Я. П. Всё нездоров. Не страдаю, но чувствую постоянную угрозу. Нравственно лучше — больше помню Бога в себе и смерть. Кажется, выбился из трудного места Воскр[есения]. Андрюша поразительно переменился к лучшему. Может ухудшится, но уж это б[ыло] и оставит следы. Кол[ичка] уехал. С[оня] приехала — нездорова. Продолжаю выписывать из зап[исной] книжки.

<1) Записано так: пространство вытекает из сознания пределов, из сознания своей отдельности: я — один, а в мире такие же в пределах существа — 2, 3, 4... ∞. Существа эти могут поместиться только в пространстве. Из сознания пределов вытекает и время... Нехорошо.> Всё это вновь передумывал и могу выразить так:

Отдельность, не всеобъемлемость нашего я выражается в том, что мы признаем собою часть движущейся материи: часть материи, кот[орую] мы признаем собою, дает нам понятие пространства; часть движения, к[оторое] мы признаем собою, дает нам понятие времени. Или иначе. Представить себе часть материи мы не можем иначе, как в пространстве; представить себе часть движения мы не можем иначе, как во времени. Пространство вытекает из невозможности представить себе два или много предметов вне времени. Время вытекает из невозможности представить себе два, много предметов вне пространства. Пространство есть возможность представить себе два, много предметов в одно и то же время, время есть возможность представить себе два, много предметов в одном и том же пространстве (один выйдет, другой войдет).

Разделение не могло бы быть в одном пространстве вне времени. Если бы не б[ыло] времени (движения), все предметы в пространстве были бы неподвижны и составляли бы не много предметов, а одно нераздельное, наполненное материей пространство. И разделение не могло бы быть в одном времени вне пространства. Если бы не было пространства, не могло бы быть движения, и я не отделялось бы ничем от всего остального.

Тело мое, сознаваемое мной, как я, и познающее всё остальное, есть движущаяся определенное время часть материи, занимающая определенное пространство.

Нехорошо, неясно, пожалуй и неверно.

2) Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которым людей заставляют подчиняться насильно, а — такие учреждения, которым люди подчиняются свободно, по разуму. Казалось иначе не могло и не должно бы быть устроено общество существ, одаренных разумом.

3) Зачем за грехом не следует страдание того лица, к[оторое] совершило грех? Тогда бы он видел, что не нужно делать.

Затем, что люди живут не отдельно, а в обществе, и если все страдают от греха каждого, то все и должны противодействовать ему.

4) Совесть есть память общества, усвояемая отдельным лицом.

5) В старости чувствуешь то же, что в путешествии: сначала мысли в том месте, из кот[орого] едешь, потом в самом путешествии, потом в том месте, куда едешь. Я испытываю это всё чаще и чаще, думая о смерти.

6)^[198] Правда, что может быть полезен грех большой, вызывая раскаяние перед Богом, независимо от суда людского. Такой грех выводит из области людского суда — из тщеславия, к[оторое] завладева[ет] человеком и скрывает от него его отношения к Богу.

7)^[199] Рост физический это только приготовление запасов для работы духовн[ой] служению Богу и людям, к[оторая] начинается при увядании тела.

Нынче 13 Окт. 99. Я. П. Всё не вполне здоров — так и надо. Но это не мешает жить, думать и двигаться к назначенному пределу. Воскр[есение] плохо двигается, послал 4 главы, кажется, нецензурные, но, по крайней мере, кажется, остановился на одном, и больше важных перемен делать не буду. Не переставая думаю о брате Сер[еже], но от погоды и нездоровья не могу собраться поехать. Таня, кажется, окончат[ельно] решила выходить. С[оня] была в Москве и нынче едет опять. У меня нынче какой-то умственный праздник и не нынче, а все последние дни: в Воскр[есение] вдумал хорошие сцены. Об отдельности, представляющейся нам материей в пространстве и движением во времени, всё чаще и чаще, и яснее и яснее думаю. Еще получил брошюры Westrup’a из Америки о деньгах, кот[орые] поразили, мне уяснив всё неясное в финансовых вопросах и сведя всё, как и должно б[ыло] быть, к насилию правительств. —

Если успею — запишу. Еще важная радостная мысль, хотя и старая, но к[оторая] мне пришла как новая, и радует меня очень, а именно:

1) Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастие, кот[орое] поддерживает обществ[енное] мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, кот[орым] человек платится за удовлетворение полов[ого] желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, к[оторые] надо нести, — злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат — все пороки, кот[орые] нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические, безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумашествие... и пр., кот[орые] еще труднее переносить не в себе. Всё это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, всё это принимается как должное; все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь всего того, что описано в начале 1001 ночи, ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость, пьянство даже можно не то, что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, что описано в 1001 ночи, нет сумашествия, рака и т. п. И тогда всё доброе ценится.

— Не в этом ли и главное средство для счастья вообще? Не от того ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, к[оторый] должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что всё их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Всё тогда, и труд, и препятствия, и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия и потому ценят всё, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствия и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются. Блаженны нищие, ибо они утешатся, голодные — они насытятся, и горе вам, богатые...

14 Окт. 1899. Я. П. Е. б. ж.

27 Окт. 99. Я. П. Живем одни — Таня (на последках и жалко), Ольга, Андр[юша], Жули и А[ндрей] Д[митриевич]. Хорошо, но часто хвораю: больше больных дней, чем здоровых, и оттого мало пишу. Отослал 19 глав очень неконченных. Работаю над концом. Много думал, кажется, хорошего.

1) О свободе воли — просто: человек свободен во всем духовном — в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всём остальном он не свободен, следовательно, во всём матерьяльном. Человек может направить и может не направить свою силу на служение Богу. В этом одном (но это огромно) он свободен: может везти или быть везомым.

2) Война, суды, казни, угнетение рабочих, проституция и мн[огое] др[угое] — всё это необходимое, неизбежное последствие и условие того языческого строя жизни, в к[отором] мы живем, и изменить что-либо одно или многое из этого невозможно. — Что же делать? Изменять самый строй этой жизни, то, на чем он стоит. Чем? Тем, чтобы, во-первых, не участвовать в этом строе, в том, что поддерживает его: в военщине, в судах, податях, ложном учении и т. п., и во-вторых, делать то, в чем одном человек всегда совершенно свободен: в душе своей заменить себялюбие и всё, что вытекает из него — злобу, корысть, насилие и пр. — любовью и всем тем, что вытекает из нее: разумностью, смирением, милосердием и пр. Как колеса машины нельзя повернуть силой, они все связаны с шестернями и др[угими] колесами, а пустить и не пустить пар, к[оторый] задвигает их легко, так точно страшно трудно изменить самые внешние условия жизни, но быть добрым или злым легко. А это: быть добрым или злым — изменяет все внешние условия жизни.

3) Жизнь наша есть освобождение заключенного, расширение пределов, в которых действует беспредельное начало. — Представляется же нам это расширение пределов материей в движении. Предел расширения в пространстве представляется нам материей. Часть этой материи, которую мы сознаем собою, мы называем своим телом, другую часть мы называем миром. Предел расширения во времени мы называем движением. Часть этого движения, кот[орое] мы познаем собою, мы называем своей жизнью, другую часть называем жизнью мира. — Вся жизнь есть расширение этих пределов, освобождение от них.

Всё неясно, неточно.

20 Ноября 1899. Москва.

Много не записано. Я в Москве. Таня уехала зачем-то с Сухотиным. Жалко и оскорбительно. Я 70 лет всё спускаю и спускаю мое мнен[ие] о женщинах, и всё еще и еще надо спускать. Женский вопрос! — Как же не женский вопрос! Только не в том, чтобы женщины стали руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить ее.

Сейчас не писал всё утро. И думал два.

1) Мы говорим о цели жизни — хотя и не такой, к[оторая] б[ыла] бы понятна нам, но такой, к[оторая] б[ыла] понятна высшему разуму. Цель — всё равно, что причина. Причина — назад. — Цель — вперед. А причина, понятие причины (а потому и цели) является только тогда, когда есть время, т. е. существо в своем понимании ограничено временем. И потому для Бога и для человека, живущего божеской жизнью, цели нет. Есть жизнь, в к[оторой] растет сознание, вот и всё.

2) Капля, сливаясь с большей каплей, лужей, перестает быть и начинает быть. —

Нынче 18 Декабря 1899. Москва.

Почти месяц не писал. Был тяжело болен. Очень больно б[ыло] сутки, потом отдых и слабость. И смерть стала больше, чем естественна, почти желательна. Так и осталось теперь, когда выздоравливаю. Это новая радостная ступень. Кончил «Воскресен[ие]». Нехорошо. Не поправлено. Поспешно. Но отвалилось и не интересует более. Здесь Сережа, Маша с мужем, М[арья] А[лександровна]. Мне хорошо. Ничего не начинал еще писать. Больше всего занимает философия, но ничего очень не хочется. Отдыхаю. Написал письма. Попытаюсь выписать записанное.

1) (Пустяки) О многого[лосной] музыке. Нужно, чтобы голос говорил что-нибудь, а то много голосов, и каждый ничего не говорит.

2) Одна из главных причин зла нашей жизни есть воспитываемая в нашем христ[ианском] мире вера в грубого, еврейского Бога личного; тогда как главный признак (если можно так выразиться) Бога в том, что он ничем не ограниченный, следовательно не личный.

3) Надо победить смерть — не смерть, а страх смерти, происходящий от непонимания жизни. Если только поймешь жизнь и необходимое благое условие ее — смерть, то перестанешь бояться ее, противиться ей. А перестанешь бояться ее —перестанешь служить себе смертному, а будешь служить не смертному Богу, от кот[орого] пришел и к к[оторому] идешь.

4) Материя есть всё то, что доступно нашим чувствам. Наука заставляет нас предполагать, что есть материя, недоступная нашим чувствам. В этой области могут быть существа, составленные из этой материи и ощущающие ее — эту недоступную нашим чувствам материю. Я не думаю, чтобы такие существа были, я только думаю, что наша материя и наши чувства, ощущающие ее, есть только одна из бесчисленных возможнос[тей] жизни.

5) Я раб, я червь, я царь, я Бог. Раб и червь — правда, а царь и Бог неправда. Напрасно люди придают особенное значение и величие своему разуму. Пределы человеческого разума очень недалеко и тотчас же видны. Пределы эти: бесконечность пространства и времени. Человек видит, что окончательные ответы на вопросы, кот[орые] он задает себе, всё удаляются и удаляются, и во времени, и в пространстве, и в обеих областях этих последнего ответа нет, п[отому] ч[то] обе области бесконечны. Разум человека имеет пределы очень недалекие. Он вполне годен только на ответы о том, как жить человеку. Только в этой области он дает окончательные ответы.

6) Читал о книге Энгельгарта. Эволюция прогресса жестокости. Я думаю, что тут есть большая доля правды. Жестокость увеличилась преимущественно пот[ому], что^[200] совершилось, содействующее увеличению матерьяльного богатства^[201] людей, разделение труда. Все говорят о выгодах разделения труда, не видя того, что необходимое условие разделения труда, кроме омашинения человека, есть еще устранение условий, вызывающих человеческ[ое] нравственное общение людей. Если мы делаем одно и то же дело, как земледельцы, понятно, что между нами установится обмен услуг помощи, но между пастухом и фабричным ткачом не может быть общения. (Кажется неверно. Подумаю.)

7) Как Бог должен относиться к молитвам, если бы был такой Бог, к[оторому] можно бы было молиться? Так же, как должен бы относиться хозяин дома, в кот[ором] проведена вода, к кот[орому] пришли бы жильцы просить воды. Вода проведена, вам стоит только повернуть кран. Так же приготовлено для людей всё, что им может быть нужно, и Бог не виноват, что вместо того, чтобы пользоваться проведенной чистой водой, одни жильцы таскают воду из вонючего пруда, другие приходят в отчаяние от недостатка воды и молятся о том, что им дано в таком изобилии.

8) При существующем, разделяемом всеми мировоззрении теперешний экономический и политический строй есть наилучший — должны быть и войско, и суды, и капитализм, и проституция, и церковь. — И потому все осуждения существующего строя неосновательны, и все попытки изменить, улучшить его, не изменяя общего людям мировоззрения, грубо матерьялистического (разделяющего[ся] на атеизм и — церковное суеверие) — тщетны.

9) Можно личным опытом проверить истину о том, что Бог, часть кот[орого] есть мое я, есть любовь, и опытным путем убедиться в этой истине. Как только нарушена любовь, прекращается жизнь, не хочется ничего делать — всё тяжело. И напротив, как только восстановляется любовь — помирил[ся], с кем ссорился, простил, получил прощение — так хочется жить, действовать — всё кажется легко и возможно.

10) Хорошо бы было хоть приблизительно цифрами, а потом графически выразить то количество труда — рабочих дней, кот[орыми] пользуются в своей жизни богатые люди. Более или менее приблизительно это выражается деньгами. Если я проживаю 10 р. в день, это значит, что на меня, не переставая, работают 20 человек. — (Неясно — не то.)

11) Обыкновенно говорят: это очень глубокомысленно и потому не вполне понятно. Это неправда. Напротив. Всё то, что глубоко, то ясно до прозрачности. Как вода, которая бывает мутна на поверхности, а чем глубже, тем прозрачнее.

12) Одна — меньшая часть людей, около 20%, сумашедшая сама по себе — одержима манией эгоизма, доходящей до сосредоточения всех душевных сил на себе; другая — большая часть, около 80%, загипнотизирована научным, художественным, государственным и, главное, религиозным гипнозом и тоже не пользуется своим разумом. От этого успех в свете всегда достается сумашедшим, одержимым тем же сумашествием, каким одержимо большинство.

13) Испытываю чувство успокоения, удовлетворения, когда заболеваю, когда совершается разрушение пределов моей личности. Как только выздоравливаю, испытываю обратное: беспокойство, неудовлетворенность. Но есть ли это явные призна[ки] того, что разрушение пределов личности в этом мире — вступление жизни в новые пределы?

Дописал 19 Дек. 1899. Москва. Е. б. ж.

Нынче 20 Дек. 99. Москва. Здоровье нехорошо. Душевное состояние^[202] хорошее, готов к смерти. По вечерам много народа — устаю. В 51 № не вышло Воскр[есение], и мне б[ыло] жаль. Дурно. Обдумываю философское определение жизни. Думал нынче о «Купоне» — хорошо. Мож[ет] б[ыть] напишу. — О фил[ософском] определ[ении] жизни.

<1) Человек есть часть целого. Или, вернее, человек сознает свою жизнь как часть целого — часть всего. Он сознает себя частью п[отому], ч[то] сознает себя ограниченным теми телами, кот[орые] соприкасаются с его телом. Чувства его указывают ему эти пределы — чувство есть одно осязание: осязание волн эфира глазом, волн воздуха ухом, запаха, вкуса носом, языком. Не будь этих чувств, человек не знал бы тел. Челов[ек] сознает себя частью Всего. Отдельность свою он сознает телом. Всё он сознает движением. Тело есть предел части, движения. Ничего не выходит.>