Публичное разоблачение

Глава 1

Я репортер газеты «Геральд американ» в Каслфорде, постоянно спорю с нашим редактором из-за сумасшедшего Пита Сабатино и его крамольных идей, которые он неустанно мне подкидывает.

— Ты видела детей на упаковках из-под молока? — шепотом спросил Пит, низко ко мне наклоняясь.

— Ты об исчезнувших детях?

— Да, — с серьезным видом подтвердил он. — Их похитили масоны.

У Пита есть пунктик — будто бы Джордж Буш-старший и шестеро других масонов тайно правят миром. Должна признать, его идея фикс не пугает меня, на что он рассчитывает, потому что сама я принадлежу к белым англосаксонским протестантам, которые с давних пор поддерживали республиканцев Новой Англии. (Хотя следует заметить, мой выбор шел вразрез с рутинным мнением моих далеких предков).

— Масоны похищают детей для генетических опытов, — продолжил Пит. — Помнишь, я рассказывал тебе о том месте?

— На Лонг-Айленде близ Брукхейвенской национальной лаборатории, — терпеливо ответила я, — где, как ты говоришь, мы сбили пассажирский самолет, потому что нас обстрелял чужой корабль, вошедший в наши внутренние территориальные воды.

— Совершенно верно. Именно туда они и отвозят детей.

Когда я промолчала, он постарался убедить меня:

— Салли, я читал об этом и разговаривал с людьми. У меня есть доказательства. Я знаю. Знаю.

Сумасшедший Пит не всегда был таким. Мой сосед, который в детстве посещал уроки фортепиано у миссис Фотергилл сразу же после Пита, говорит, что случилось это с Питом в шестнадцать лет, и он начал отказываться играть что-либо другое, кроме «Темы Тары» из «Унесенных ветром», которую играл беспрестанно. Тогда люди стали подозревать, что он свихнулся. В восемнадцать он на целых три недели покинул родные пенаты, чтобы поступить в университет Коннектикута, а затем вернулся в родимый дом, где и живет по сию пору. Он способный малый и свою ненасытную любознательность удовлетворяет, заведя досье о тайных подпольных организациях и новом миропорядке, собирая и выписывая серии книг, памфлетов и видеокассет, которые заказывает из Техаса и Калифорнии. Пит также смотрит все телепрограммы, которые только можно поймать с помощью огромной спутниковой тарелки, установленной на крыше отцовского дома, и слушает все радиопередачи, которые ловит сорокафутовая радиоантенна, также установленная на крыше отцовского дома.

Если мне тридцать, Питу должно быть около сорока. Мать его уже умерла, а отец, строительный рабочий на пенсии, жив. Он, кажется, не видит в своем сыне избавителя земли от Джорджа Буша со товарищи. Пит занят в библиотеке неполный рабочий день и переносит исторические документы на микрофиши, и все находят, что он вполне сносный малый, достаточно аккуратный и неглупый. Если бы не его странные разговоры. (Теории о тайных заговорах, существующих в недрах республиканской партии, можно сказать, в духе Каслфорда, так как простой люд в подавляющем большинстве за демократов.) Удивляет странноватая привычка Пита пропадать после работы в зале для заседаний библиотеки, чтобы играть — что же еще? — на пианино «Тему Тары» с большим чувством и выработанным годами мастерством; откровенно говоря, у людей от его исполнения мурашки по коже бегают.

— Какого рода генетические опыты эта организация проводит над детьми? — спросила я Пита, задержав ручку над бумагой.

— Они все еще пытаются улучшить нашу расу, чтобы мы перестали разрушать планету.

Из-за угла появился мой редактор Алфред Ройс-младший. Алу шестьдесят один, а он все еще «младший», потому что его отец достаточно крепок в свои девяносто. А раз его отец владелец газеты, Ал только руководит ею, хотя общественное мнение часто склоняется к тому, что за это надо его линчевать. Того же мнения и его сестра Марта, которая недавно отстранена от дел за предательство.

— Привет, Пит, как поживаешь? — спросил Ал.

В ответ Пит лишь мрачно кивнул.

— Как тут наша звезда Салли Харрингтон справляется с делами?

— Она-то умница, Ал, а вот ты ее печатаешь очень редко.

— Когда все факты будут подтверждены, когда у нас будут все доказательства, тогда и будет все напечатано, — парировал Алфред. Так он говорил все три года моей работы в газете.

— Послушай, Пит, скажи, пожалуйста, что у тебя есть по Дадлитауну?

Я посмотрела на своего босса. Дадлитаун — руины поселения общины на вершине горы, расположенной между Корнуоллом и Литчфилдом на северо-западе Коннектикута. Эта община была основана семейством Дадли в тысяча семисотых годах, а к тысяча девятисотым община таинственно прекратила свое существование. По поводу смерти людей ходили жуткие слухи. Местность заросла, конечно, и там завелись якобы приведения и духи, которые не позволяют нарушать границы собственных владений. Время от времени в газете разгоралась дискуссия. Людей старались убедить, что все это выдумки и даже местности такой нет в природе, тем самым подогревая интерес читателей.

— Ах да, Дадлитаун, — с серьезным видом подхватил Пит. — Именно там проводились генетические эксперименты, которые не сработали. Вы знаете, что мы… человечество… делаем уже четвертую попытку. Из первых трех ничего не получилось. Мы появились в результате эволюции тридцати двух видов, произошедших от обезьяны.

— Так оно, по-твоему, действительно обитаемо? — спросил Ал, проигнорировав его лекцию.

— Вы же знаете, что масоны не хотят, чтобы кто-нибудь туда добрался, — ответил Пит. — Они пытаются представить дело так, будто Дадлитаун никогда не существовал.

— Почему? — спросила я.

— Потому что там сохранились свидетельства его существования. Масоны убивают каждого, кто мешает им усовершенствовать расу — ту, что будет господствовать над миром.

— Этого для меня вполне достаточно, — заключил Алфред. — Салли, я хочу, чтобы вы с Девоном поехали в Дадлитаун и выяснили, что же там происходит. И сделайте побольше фотографий.

— Когда? — уставилась я на него.

— Почему бы не сегодня?

— Потому, — ответила я, — что я в костюме и на каблуках и собираюсь на особое заседание городского совета по вопросу инвестиций в строительство проектируемой деловой части города.

— Не волнуйся, я пошлю туда Мишел, — сказал он.

Мишел — студентка медицинского колледжа, которая никогда не осмелится возражать Алу и пойдет на любое задание, лишь бы платили. (Будет справедливым заметить, что наши сотрудники действительно хороши в деле освещения новостей нашего города с его двухтысячным населением, если, конечно, дело не касается сомнительных и скабрезных историй, связанных с братьями Ала из Дартмута или кого-нибудь из членов исполнительного комитета гольф-клуба Каслфорда).

— Ну, если вы посылаете туда нашего лучшего репортера, как я могу возражать? — Я повернулась к Питу. — Тебе следует поехать с нами в Дадлитаун, и мы сможем заснять свидетельства их присутствия.

— Господи! — Пита охватил ужас. — Да они же меня сразу схватят. Я не могу там появляться.

— А что будет с нами? — спросила я, глядя на босса. — Кто защитит нас?

— Вам они ничего не сделают, — заверил меня Пит. — Они от вас не претерпели пока и уверены, что вы ничего не знаете.

— Не знаем чего? — спросила я.

— Что они убили твоего отца, — ответил сумасшедший Пит.

Глава 2

Не слова сумасшедшего Пита, которым я, впрочем, поверила — будто масоны убили моего отца, — но то, как они были сказаны, меня сразило.

Мне было девять, а брату пять, когда отец погиб при большом каслфордском наводнении. В числе горожан-добровольцев он спасал все, что можно было спасти, когда прорвало плотину и на моего отца, обследовавшего в это время новый гимнастический зал средней школы, обрушилась часть стены.

Отец мой был частным архитектором, которого в то время мало заботила собственная будущность, хотя и следовало бы. Тогда ему было всего тридцать четыре года, его бизнес шел в гору (люди говорили, что, выживи он во время наводнения, стал бы миллионером благодаря восстановлению города, которое затем последовало), он был здоров и силен, и мысли о смерти его не посещали. Моя мать — я в этом абсолютно уверена — не имела ни малейшего представления о существовании (или отсутствии) страховки. Всем занимался раньше отец. И мать вынуждена была вернуться к преподаванию в начальной школе, чтобы содержать семью. Родители моей матери помогали нам, когда могли, и сводить концы с концами едва-едва удавалось.

Мой отец родился и вырос в Каслфорде, городке в центральной части Коннектикута. Когда-то фермерская деревушка превратилась в городок, а когда в начале XIX века через него прошла железная дорога, стал индустриальным городом. Полное имя моего отца — Уилбур Кеннет Харрингтон, но все его звали Доджем, потому что он был восходящей звездой сначала средней школы Каслфорда, а затем Йельского университета в Нью-Хейвене. Давным-давно дела семьи моего отца шли необычайно хорошо, но мой дедушка, завзятый игрок и горький пьяница, просадил все семейные деньги. За пятнадцать лет ему удалось промотать состояние, веками нажитое моими предками, и за день до того, как шериф приехал оформить за неплатежи арест на недвижимость — поместье, дед счел лучшим решением проблемы пулю в лоб.

Каслфорд, который мой отец знал с младых ногтей, из всей Америки в конце тысяча девятьсот сороковых — начале пятидесятых годов был избран как одно из Лучших мест для издания национального новостного журнала. Хорошо оплачиваемая работа на фабриках, прекрасные школы, обширные земли, недорогое жилье, великолепные парки, озера и горы создали Каслфорду репутацию земного рая. Однако в восьмидесятых, когда я была ребенком, Каслфорд стали упоминать как жертву плохого городского планирования, превратившего его в индустриальный центр, который губит окружающую среду. Постепенно заводы и фабрики приходили в упадок — многие из них закрылись или перебазировались южнее, — рабочие районы пустели, превращались в трущобы, школы закрывались, рынок жилья сократился, по некогда красивым улицам с домами в викторианском стиле ветер носил пыль и мусор. Но пуще всего испытали унижение горожане, когда новая скоростная автострада далеко обогнула город.

Мне даже не разрешалось ходить в деловую часть города, да и делать там было нечего. Кинотеатры времен моего отца позакрывались, то же самое произошло и с ресторанами, гостиницами и катком. Здания приходили в запустение. В Каслфорде нечем было заняться, разве что ходить на «место для гуляния» — по новой автостраде. Мать не позволяла мне и того, пока мне не исполнилось шестнадцать и я не начала работать.

И все же потихоньку экономика стала оживать, в первую очередь благодаря применению новых технологий, и Каслфорд стал меняться к лучшему.

Я любила Каслфорд. Даже в худшие его времена. Большая часть Каслфорда, с которой меня знакомил еще отец, сохранилась — городские достопримечательности и пригороды, великолепные храмы и чудесные пейзажи классической Новой Англии. И всегда, всегда у Каслфорда будут великолепные горы и тысячи акров лесных земель, оставленных нам предками.

В городе все еще есть деньги. Большие деньги.

Наш дом, в котором сейчас живет моя мать, был чудесным местом для ребенка. С одной его стороны была — и еще есть — ферма, с другой — особняк, в котором вырос мой отец и который впоследствии отошел под монастырь.

Моя мать, бывшая Изабел (Бел) Энн Гудвин из Ньюпорта, Род-Айленд, будучи студенткой, познакомилась с моим отцом на танцах в Маунт-Холиоке. Поженились они в день получения дипломов. В качестве свадебного подарка родители моей матери купили им участок земли в пять акров в старом имении Харрингтон, а также дали денег, чтобы построить дом по проекту моего отца. Кирпичный дом выглядел так, словно простоял двести лет. Это было изобретением моего отца — придавать строениям старинный вид, используя собственные технологии и специальные материалы. Дом он построил одноэтажным в надежде, что в дальнейшем расширит и возведет здание ввысь, превратив его в новый особняк Харрингтонов.

Мы, их дети — Сара Гудвин, или Салли (это я), и Роберт Уилбур, или Роб (мой брат), — получили свободное воспитание. Бродили по горам, пастбищам и лесам, плавали на каноэ, строили домики на деревьях и имели великое множество приключений.

Хотя, откровенно говоря, моя мать всегда была печальной. Когда мы толклись рядом, она источала улыбки, обнимала нас и старалась выглядеть энергичной, но когда ей казалось, что ее никто не видит, она впадала в грусть, и я слышала, как она тяжко вздыхает.

Мне было лет десять, когда однажды я услышала, как моя мама рыдает. Я выбралась из постели и нашла ее на кухне, где она, упав головой на стол, плача, вопрошала фотографию моего отца, что ей делать дальше.

Я не подошла к ней в ту ночь, но так и не забыла этого. И каждый раз, когда думала, что все идет хорошо, внимательно смотрела на мать и видела, что боль так и не оставила ее. А спустя какое-то время поняла, что тоска томила и меня, и моего брата, и эта печаль никогда нас не покинет.

Мы скучали по отцу. И до сих пор скучаем.

— Салли! — крикнул мне Девон. — Салли!

— Что? — откликнулась я и повернулась так резко, что чуть глаз себе не выколола веткой.

Полуденная жара июльского дня утомляла и раздражала меня. Мы уже несколько часов бродили по округе в поисках следов привидений и духов. За такой материал, по моему глубокому убеждению, ни один журналист не удостоится Пулитцеровской премии.

— Мне неприятно говорить тебе это, Сэл… — начал Девон, поднимая голову от карты в его руке.

Я стояла в ожидании. Перед тем как отправиться сюда, я заехала домой и переоделась в шорты хаки, майку с V-образным вырезом и удобные ботинки; волосы завязала в конский хвост.

Девон нервно теребил ремень футляра киноаппарата. Плохой знак.

— Кажется, не на ту гору забрались. Думаю, Дадлитаун где-то там. — Он махнул рукой через ущелье.

От подножия горы мы карабкались часа два. По дну ущелья бежал стремительный поток, а противоположная сторона была такой же отвесной, как наша.

Сокрушенно покачав головой, я вытерла пот со лба и стала отгонять мошкару, кружившую надо мной. И средства защиты не помогают.

— Послушай, Девон, — сказала я, — не мог бы ты в таком разе просто сфотографировать эту скалу так, чтобы на снимке отобразилось нечто похожее на привидение?

— Салли!

— В статье, — сказала я, — распишу и историю Дадлитауна, и загадочные смерти. Клянусь, не вру. Просто… — Я что-то услышала. Голос. Далеко отсюда. Я повернулась в том направлении. — Что это?

Мы прислушались.

— Ничего не слышу, кроме шума воды, — сказал Девон.

— А я слышу. Вернее, слышала. — Сделав несколько шагов к краю обрыва, снова услышала далекий голос. Женский. — Это там. — Я указала рукой. — Слышишь?

— Нет.

— Кто-то кричит. Где-то внизу.

— Но наша машина в другой стороне, Сэл. Если туда идти, кто знает, что может случиться…

Я услышала женский визг.

— Кто-то попал в беду.

Я стала осторожно спускаться, увлекая за собой поток мелких камней.

— Может, это те самые дети? — начал Девон, но потом тоже услышал крик, потому что, оглянувшись, я увидела, что он поспешает за мной.

— Помогите! Кто-нибудь помогите! — кричала женщина.

— По-мо-ги-те! — в ужасе надрывался детский голос. — По-мо-ги-те!

— Идем! — крикнула я, продираясь сквозь кустарник на голоса.

Я выбежала на поляну и обнаружила мужчину, скорчившегося от боли на земле, суетящуюся вокруг него женщину и ребенка, присевшего на корточках рядом с мужчиной. Закрыв глаза руками, мальчик кричал тонким голоском:

— По-мо-ги-те!

— У моего мужа сердечный приступ! — вскричала женщина.

Опустившись на колено, я развернула голову мужчины лицом к себе.

— Привет, как вас зовут? — спросила я, расстегивая ворот его рубашки.

Несмотря на загар, я заметила, что лицо его скорее серое, чем посиневшее, как это бывает в случае сердечного приступа.

— Корбетт, — выдавил он из себя. Мужчина пытался сфокусировать на мне взгляд, хватая ртом воздух.

— Корбетт, — повторила я, улыбаясь. — А я Салли. — Корбетт, я хочу, чтобы вы постарались выровнять дыхание. Дышите глубже!

Мальчик продолжал кричать.

— Успокойте сына, — сказала я женщине.

Она кивнула, подошла к мальчику с закрытыми глазами и взяла его на руки.

Я нащупала пульс у мужчины. Начала считать. Его сердце частило.

— Корбетт, у вас что-нибудь болит?

Он смутился.

— Чувствуете боль в груди? В шее? Или в руке?

Он медлил с ответом.

— Или ваше сердце так сильно бьется, что готово выпрыгнуть из груди? Бьется так сильно, что вы не можете дышать?

— Да, именно так, — ответил он.

— Теперь старайтесь задерживать дыхание. — Я посмотрела через плечо и увидела, что Девон уже подошел. — Подложи ему под голову свой ранец, — обратилась я и перевела взгляд на больного. Цвет его лица постепенно возвращался к нормальному, дыхание тоже. — Это Девон, — объяснила я, когда мы подложили ему под голову ранец. — Хорошо, ваше дыхание нормализуется. А сейчас выпейте немного воды, — предложила я, поднеся к его рту флягу с водой.

И он, сделав глоток, снова опустился на землю.

— Вот и хорошо. — Я снова нащупала пульс. — Ритм и частота почти в норме. — Я внимательно смотрела на него. — Никакой боли? Нигде?

Он качнул головой. Он уже не выглядел напуганным.

— Нам следовало взять с собой мобильный, — сказала женщина. — Могли бы вызвать «Скорую». Должно быть, я сошла с ума, притащив сюда Корбетта. Во всем виновата я. — Она говорила с английским акцентом. — Кто-то рассказал нам о городе призраков, и Корби захотел его увидеть.

— Дадлитаун, — подсказал Девон.

— Бедный папа, — сказала женщина мальчику, прижимая его к себе.

— Не думаю, что у вас именно сердечный приступ, — сказала я Корбетту. — Но мы позвоним сейчас в Службу спасения. — Я посмотрела на Девона, и он, достав свой мобильный и развернув карту, стал набирать 911, отойдя от нас на несколько шагов.

— Все с вами будет в порядке, Корбетт. Уже хорошо.

— У меня нет сердечного приступа? — спросил он уже совершенно другим голосом, стараясь приподняться на локтях.

— Салли хорошо разбирается в сердечных делах, — вмешался Девон.

— Правда? С ним все обойдется? — обеспокоенно спросила жена. — Тогда что стряслось?

— Вы подвергались в последнее время стрессам? — спросила я.

— Да, — охотно ответила жена, подходя ближе и таща за собой ребенка.

Мужчина кивнул.

— Вы принимали какие-нибудь новые лекарства? Транквилизаторы, успокаивающее? — уточнила я.

— Откровенно говоря, да. — Он посмотрел на жену. — Верити, как оно называется?

— Не могу припомнить, дорогой. Это один из транквилизаторов, но он действовал как-то странно, — добавила она, обращаясь ко мне. — Я просила его прекратить принимать этот препарат.

— И вы это сделали?

— Вчера. — Он кивнул.

— Думаю, не стоит паниковать. Вы не могли совладать с собой в горах, и это вас напугало.

— Вы доктор? — спросила женщина.

— Нет, всего-навсего репортер. С большим медицинским опытом, так сказать.

— Спасибо Господу, — сказала женщина, взяв мужа за руку. — Спасибо Господу, что вы оказались поблизости. Не знаю, что бы мы без вас делали.

Только сейчас мальчик отважился посмотреть на меня.

— С папой все хорошо?

— Полагаю, с ним все будет просто прекрасно, — с улыбкой ответила я.

— Спасибо Господу, Корбетт, — сказала женщина, погладив мужа по щеке. — Я уверена, эта женщина права. Ты выглядишь уже гораздо лучше.

— Мне кажется, я оказался в глупом положении, — тихо ответил мужчина.

Щелк. Внезапно я поняла, кто эти люди. Модная привлекательная женщина лет сорока, с английским акцентом, по имени Верити; пожилой мужчина Корбетт и их ребенок.

Это Верити[1] Роудз и Корбетт Шредер. Она — блистательный редактор журнала «Экспектейшнз»; он — промышленный магнат, наслаждающийся своим вторым или третьим браком.

— Ах! — воскликнула женщина, заглянув мне в лицо. — Вижу, вы уже вычислили, кто мы такие.

«Возможно, — подумала я, — ее матери следовало назвать свою дочь Ванити[2]».

Глава 3

Мне бы хотелось, чтобы я могла сказать, что я точно такая же, как моя мама. Хотелось бы, чтобы я могла сказать, что я нежная, терпеливая, внимательная и эмоционально устойчивая, какими бывают настоящие стоики. К сожалению, временами я сущее наказание. Такая же находчивая, как моя мама, — да, честная — да, но в моем характере есть черты, которые я унаследовала черт знает от кого. Я могу достичь определенных высот, а затем внезапно впасть в хандру. Слава Богу, физически я вынослива, как мать, а внешность — в этом я абсолютно уверена — позволяет мне быстро находить выход из положения между падением и высотой.

Все говорят, моя мать похожа на актрису Ли Ремик: выразительные голубые глаза; медового оттенка волосы и круглое лицо. А если чуть подтемнить ее волосы, слегка приглушить краски — это я. (Мой младший брат Роб обычно говорит, что мать похожа на Ли Ремик в фильме «Предзнаменование», а я похожа на Деймьена, злого отпрыска.)

Тот факт, что мать похожа на актрису, которая умерла от рака, прошел для нас незамеченным, потому что мама тоже чуть не умерла от той же болезни. Но это было больше четырех лет назад, а теперь она жива-здорова, и глаза ее сияют новым светом, и походка легкая и уверенная.

Она была на огороде, когда я подъехала к дому. Почти половина девятого, а она все еще на улице. Сколько себя помню, она всегда занималась садом и огородом. За домом, во дворе и с трех сторон дома у нее цветники и клумбы. В сарае, который когда-то был коптильней и который мой отец переоборудовал для нее, она держала садовый инвентарь. Я говорила маме, что ее хозяйство выглядит очень по-английски, а она отвечала: «Нет, дорогая, очень по-новоанглийски».

У матери теперь летние школьные каникулы. Стоя коленями на подушечке, в простом хлопчатобумажном платье и старой соломенной шляпе, она осторожно укладывала зеленые томаты в плетеную корзину.

Мой Скотти побежал к ней здороваться. Он метис — колли-овчарка-ретривер из общества «Спасение утопающих». Наскочив на мать, он успел пару раз лизнуть ее в лицо.

— Привет, детка, — сказала мать, и было непонятно, к кому это относилось: к Скотти или ко мне.

Скотти, виляя хвостом, убежал в кукурузные джунгли искать собаку матери, золотистого ретривера Абигейл.

— Никогда не догадаешься, кого я встретила сегодня в горах у Дадлитауна, — сказала я.

— Редактора журнала «Экспектейшнз» и члена корпорации по имени Корбетт. Ко мне заезжал Девон набрать фасоли, — рассмеялась мать.

— Значит, для тебя это не новость.

— Он сказал, ты прекрасно себя проявила, дорогая: успокоила этих бедных людей и сделала все правильно. — Мать встала с колен и сняла садовые перчатки.

— Что я в этом понимаю? — пожала я плечами.

— Зато я знаю, — сказала она, направляясь ко мне. — Моя дочь лучше любого доктора.

Я взяла из ее рук корзину.

— Ты как раз вовремя, чтобы помочь мне сделать приправу, — сказала она. — Иначе они сгниют.

Мать говорила «то-ма-ты». Так же говорили я и мой брат Роб.

— Не слишком ли поздно для тебя? — спросила я, когда мы направились к дому. Мать всегда вставала в пять утра и любила уже в девять вечера лечь в постель с книгой.

— Такой прекрасный вечер, — произнесла она. — Захотелось побыть на свежем воздухе.

Вечер действительно превосходный, по-июльски теплый, с легким ветерком. Все вокруг буйно цветет, в пруду стоит цапля, а в траве стрекочут кузнечики. В кукурузном поле носятся собаки, и время от времени мы слышим их лай и видим мелькающие тени.

— Иду с Маком на прием, — сказала мать, поднимаясь по лестнице на веранду.

— Правда? — удивилась я, следуя за ней.

У матери все эти годы не было недостатка в поклонниках, но бедные кавалеры (обычно или только что разведенные, или овдовевшие, или находящиеся в тяжелом периоде жизни) редко выводили ее куда-нибудь и, как я подозреваю, быстро и вежливо ее покидали. Мои друзья говорили мне, чтобы я не переживала — мать снова выйдет замуж, как только созреет для этого. Когда я была моложе, то пришла к выводу, что она отказывалась от замужества из-за страха вызвать мое или Роба недовольство; а может, потому, что ей действительно трудно было найти мужчину, который смог бы вычеркнуть из ее памяти моего отца. Так или иначе, но мать не имела свиданий до той поры, пока мне не исполнилось пятнадцать. Но даже потом единственное, что она себе позволяла, так это отправиться на лекцию по истории в публичную библиотеку Каслфорда.

Не могу сказать, что за матерью не ухаживали и не делали предложений. Этого было в избытке. Молодая и привлекательная, она рано овдовела, и мужья ее подруг пытались завоевать ее любовь или, что хуже, домогались ее в сексуальном плане. Я знаю об этом, потому что сама была тому свидетельницей в случае с нашим соседом мистером Гейстером. В одно зимнее воскресное утро у нас что-то случилось с печью, и мы позвали его, так как печник не пришел.

Я спускалась по лестнице, когда услышала какую-то возню. Мистер Гейстер зажал мать в угол рядом с печкой, и до меня донесся его шепот: «Бел, я люблю тебя».

— Отпусти меня, Пол, — просила она.

— Хотел бы никогда тебя не отпускать, — шептал он. — Пусти!

— Бел! — умолял он.

— Мам! — закричала я с лестницы. — Мистер Гейстер у нас? Ему звонит миссис Гейстер.

— Алло? Алло?.. — услышала я голос мистера Гейстера, который заторопился взять трубку на кухне. Затем, вздохнув, повесил. — Похоже, она бросила трубку. Мне лучше идти.

— Передай привет от меня Карле, — сказала она. — И поблагодари за то, что отпустила тебя ко мне. — Как только он ушел, мать повернулась ко мне. — Телефон не звонил, юная леди. — Затем обняла меня так крепко, что я едва не лишилась дыхания.

Я думала, моя мать находила подобные приключения унизительными, словно боясь, что мужчины посчитают, будто она специально старается обратить на себя их внимание. Когда я училась в университете Лос-Анджелеса, я не переставала удивляться, как она сумела справиться с собой после того, как мой брат получил удар кирпичом, так и не поняв, что с ним произошло.

Но отправиться на прием с Маком — для меня это большая новость. Я виделась с ним дважды, и с тех пор это было, возможно, десятое упоминание о нем. Он овдовел года три назад. Мак, физик-теоретик, доктор наук, сейчас преподавал в Уэслианском университете в Мидлтауне.

— И какого размаха прием? — спросила я, следуя за матерью на кухню.

— Я не говорила, что он будет с размахом, — ответила она, избегая моего взгляда. — Это небольшая вечеринка в саду университета в честь нового факультета.

Я удивленно изогнула брови, но ничего не сказала. Это большое событие: впервые появиться с Маком на официальном мероприятии там, где он работает. Она ни за что не пошла бы на это, если бы не рассчитывала появиться там еще раз.

Мак Клири — хороший кандидат в мужья. Он добрый, обходительный, физически активный и привлекательный. У него сын, который женился и живет в Атланте. Мак ужасно застенчив, и все, что я о нем знаю, исходит от матери. Он любит искусство, музыку, историю, и она полностью разделяет его интересы. В Ист-Хеддаме на реке Коннектикут он держит на якоре яхту, а моя мать, до того как выйти замуж за отца и приехать в Каслфорд, всегда любила ходить под парусом — ее родители держали яхту в Род-Айленде.

Меня удивил укол ревности, который я внезапно испытала за отца. Ведь его нет уже двадцать один год.

Избегая моих расспросов относительно ее личной жизни, мать стала мыть в раковине томаты и перевела разговор на мои отношения с Дагом.

— Если не возражаешь, я бы не хотела говорить об этом.

— А мне бы хотелось знать, что ты решила, Салли, — сказала она в двадцатый раз за этот год.

Даг испытывал точно такое же недовольство. Он говорил, что не может понять, что происходит между нами и что у нас за отношения. Я не знала, что ему ответить; я любила его, но не знала, насколько сильно. Достаточно для того, чтобы выйти за него замуж? Я так не думала. Но возможно. А возможно, и нет. Черт его знает. Интересно знать, что чувствуют другие женщины, когда им делают предложение, а им кажется, что они не любят человека всем сердцем.

— Да, мам, между прочим, — сказала я, открывая заднюю дверь, чтобы свистом позвать Скотти, — сегодня утром ко мне приходил сумасшедший Пит.

— Бедняжка.

— С ним, кажется, все в порядке, мама. Он по-прежнему увлечен своей теорией заговоров и работой в библиотеке. К тому же он живет в большом доме вместе с отцом, где разместил всю аппаратуру и ловит бесплатное марсианское радио.

Мать посмотрела в окно над раковиной.

— Мне кажется, они возвращаются, — сказала она, имея в виду собак. — А вот и они! — Она рассмеялась, наблюдая за ними.

Я откинула экран и впустила их в дом.

— Кстати, — продолжила я, — Пит говорил что-то о связи папы с масонами. — Я не стала говорить ей, что он полагает, будто они его убили.

— Твой отец был масоном, — сказала она, наливая в миску воду для собак.

— Да?

Она кивнула.

— И его отец. И его дед и твой прадед, и так далее до самого Ланкашира времен веселой Старой Англии, я полагаю.

— Хм!

— Что ты сказала?

— Ничего особенного. Просто не знала этого.

— Твой отец был масоном и членом клуба «Ротари».

— А как насчет клуба «Лоси»?

— Гм. — Она прикрыла рукой рот, вспоминая. — Нет. Он был членом какого-то другого клуба. Вспомнила! Клуба «Юнисон»! Точно. Ленч по четвергам. «Ротари» по вторникам, а масоны по вечерам.

Мы еще немного поболтали, пока я не взглянула на часы. Пора домой. Мать проводила меня до двери, а Абигейл проводила Скотти.

— Я рада, что в твоей жизни появился Мак, — сказала я матери.

— Спасибо, дорогая. — Она смущенно улыбнулась.

— Полагаю, тебе хотелось бы сказать то же самое и о Даге в моей жизни.

— Я радовалась, глядя на вас, когда вы учились в старших классах, — сказала она.

Нельзя сказать, что сейчас ей Даг не нравится, но мать не могла понять, как можно не быть замужем в тридцать лет, и во всем винила Дага.

— Спокойной ночи, мама. — Я поцеловала ее в щеку. — Поговорим об этом позже.

— Спокойной ночи.

Сев в джип, я достала мобильный и позвонила Питу. Автоответчик сказал его голосом: «Выбирайте выражения, оставляя сообщение».

«Буду подбирать, Пит, уверяю тебя. Послушай, мне хотелось бы поговорить с тобой о моем отце. Перезвони. Договорились?» Я оставила свой номер.

Чем больше я раздумывала над его словами, тем сильнее раздражалась. Сумасшедший он или нет, но вряд ли Пит говорит мне эту чепуху.

Когда я подъехала к дому, Скотти выскочил из машины и стал кружить вокруг дома в поисках невидимых врагов. Войдя в дом, я прослушала очень длинное сообщение от Верити Роудз.

Глава 4

— Мне больше нравится «Вэнити фэр», чем «Экспектейшнз», — прокомментировал Даг, поворачивая свой синий седан «вольво» на автомагистраль номер 202 в Литчфилд.

Мой бойфренд, или, как говорила мать, кавалер, Даг Рентам — помощник окружного прокурора криминальной полиции в Нью-Хейвене. Важно знать, что, говоря сущие пустяки, Даг сохранял серьезный вид. А так как мы уже подъезжали к дому Верити Роудз, редактору журнала «Экспектейшнз», мне оставалось надеяться, что с его стороны это не моветон. Ему не хотелось сюда ехать. Он мог бы пойти поиграть в американский футбол, ведь его команда планировала игру с «Моряками».

— Может, ты на время оставишь свои замечания при себе, — сказала я, сдерживая возмущение, иначе все бы фатально изменилось.

Возмущение — это форма сопротивления, подразумевающая конфликт, а законник в Даге просто не переносил никаких перепалок, если не выходил из них победителем. Или мне так казалось. Я взглянула на него.

— Я очень нервничаю, Даг, и действительно ценю, что ты поехал со мной, — промурлыкала я.

— Я тоже переживаю, — ответил он, делая новый поворот.

— Правда?

— Полагаю, что за тебя.

«Обед в нашем загородном доме, — говорил голос Верити таким тоном, который заставил меня расправить плечи. — Вы должны приехать. Это в благодарность за наше спасение».

Мне было неловко, так как уже из телефонного разговора с Верити Роудз я поняла, что на обед она приглашает только меня и у нее нет ни малейшего намерения распространять свое приглашение на фотографа Девона. Когда же она спросила, не хочу ли я привести с собой кого-нибудь, у меня язык не повернулся назвать Девона. Но когда я назвала Дага, в трубке наступила пауза, словно Верити была разочарована моим выбором. Но потом она заторопилась:

— В таком случае вы обязательно должны привести с собой Дага.

И вот мы едем субботним вечером; мой Даг оказался хорошим другом и согласился меня сопровождать.

— Тебе не кажется странным, что они просто не послали тебе цветы? — спросил Даг. — Или не дали тебе бесплатную подписку на журнал? Почему они заставили тебя проехать полштата, чтобы поесть с ними?

Я не возражала, что Даг относится к этому так скептически, потому что испытывала то же самое, получив приглашение, но сейчас говорить об этом уже поздно.

— Не думаю, что это странно, — ответила я, расправляя юбку. — Учитывая круги, в которых они вращаются, приглашение в их дом — особый подарок.

— Тогда все ясно, — саркастически ответил Даг.

Я промолчала. Сарказм Дага заставил меня вспомнить, что наши с ним отношения уже дважды за последние два года прерывались, но возобновлялись, несмотря на наши намерения расстаться навсегда.

— Ты думаешь, она предложит тебе какую-то работу, не так ли? — спросил Даг. Помолчав, добавил: — Я тоже так думаю.

— Не будь смешным, — сказала я, но мое сердце затрепетало.

О Господи, неплохо бы стать независимым журналистом. Начать наконец по-настоящему работать, уехать из Каслфорда и получить свободу действий. Пусть это будет не Лос-Анджелес, а что-нибудь менее чуждое — Нью-Йорк, к примеру, всего в девяноста милях. Мне бы это подошло.

Но какого рода может быть эта работа? Возможно, проверка фактов, но не исключено и редактирование. Уверена, что ничего захватывающего.

— Куда теперь? — спросил Даг, останавливая машину.

— Где мы?.. Ах да, здесь мы должны свернуть налево. — Я прочитала указатель: «Грасс-Гейт-Медоу» — и, сделав глубокий вдох, медленно выдохнула. — Свернем налево и сразу увидим.

— Какой номер дома?

— Никаких номеров.

— Чую дымок, — заметил Даг, втягивая в себя воздух. — Ты тоже?

Примерно через полмили показалось встроенное в основание круглого холма здание, скорее напоминающее викторианский дворец. Белое, невероятно пышное, с башнями-близнецами, несколькими крытыми галереями.

— Она сказала — первый поворот налево.

— Такой дом в Литчфилде… — Даг присвистнул, сворачивая налево.

— Они очень богаты, — пояснила я. — У них дом на Палм-Бич, дом в Аспене, квартира в Лондоне. Чего я не понимаю, так это как она находит время, чтобы хотя бы посещать одно за другим эти места.

— Значит, мы с тобой обо всем договорились.

— Конечно.

Я не собиралась подбрасывать Дагу возможные темы для разговора, так как стоило людям узнать, где он служит, как они начинали задавать ему бесконечные вопросы о самых гнусных преступлениях, которые встречались ему в судебной практике.

— Тпру! Что это? — спросил Даг, нажимая на тормоза.

Мы подъехали к воротам. Они из белых деревянных реек, но явно заперты. Перед воротами небольшой столбик с внутренней телефонной связью. Даг опустил стекло.

— Алло!

— Алло! — ответил приятный женский голос с ирландским акцентом.

Отстегнув ремень безопасности, я через Дага потянулась к окну.

— Привет. Это Салли Харрингтон и Даг Рентам.

— Мистер и миссис Шредер ждут вас.

Дом был грандиозным, хотя я сильно подозреваю, что Шредеры несколько усовершенствовали оригинал. Я никогда не видела в Новой Англии викторианские дома таких внушительных размеров, особенно с двумя шпилями. В Сан-Франциско возможно, но и тогда бы я усомнилась в его подлинности.

На изгибе подъездной дороги стоял серебряный «рендж-ровер» с номером штата Коннектикут. Дорога огибала дом.

Последний раз, когда я якшалась с подобными людьми, чьи имена не сходят с колонок светской хроники, был Лос-Анджелес, а если уж быть совсем точной — Беверли-Хиллз, когда я работала в журнале «Булевард». Журнал обязан своим названием бульвару Сансет, который тянется через Брентвуд, Бель-Эр, Беверли-Хиллз и Западный Голливуд. Этот глянцевый журнал печатает светскую хронику высшего общества Лос-Анджелеса, то есть пишет обо всех, у кого куча денег. Я начинала там машинисткой, отвечающей на телефонные звонки, но на второй год стала неофициальным редактором, работающим за свою начальницу, которая ненавидела это дело. Она, однако, хорошо ладила с людьми, поэтому никого не беспокоило ее небрежение, лишь бы работа делалась кем-то, то есть мной.

Я была, несомненно, самым доверительным лицом в журнале. Однажды меня послали доставить от Гарри Уинстона бриллиантовое колье и серьги для проб Шерон Стоун. В другой раз мне предоставили лимузин и отправили на поиски герцогини Йоркской, Сары Фергюсон, чтобы привезти ее на прием в Малибу. А затем, на третий год, мой секрет раскрылся: Салли Харрингтон может передать все, что угодно, сделав из пустого набора слов вполне публикуемое интервью. Это привело меня к тому, что я ежемесячно начала публиковать эссе под именем какого-нибудь известного автора. Это быстро свело меня с деятелями кино. Я писала от имени какой-нибудь знаменитости, та одобряла написанное, а журнал печатал. На четвертый год я была в гуще событий Лос-Анджелеса, пытаясь придать хоть какую-нибудь реальность тому зазеркальному миру, о котором писала. Но проблема состояла в том, что даже тогда, когда я придавала этому смысл, «Булевард» был последним местом для подобных публикаций. Я могла отражать там только зеркальную сторону жизни.

Поэтому на пятый и последний год моей работы в «Булеварде» я, если можно так выразиться, была пресыщена. Или, скажем, меня тошнило, как тошнит человека, который съел слишком много сладкого и мало нормальной пищи. Мне хотелось быть журналисткой, но мое умение и индивидуальность сделали из меня преуспевающую «журналюгу».

Вот почему я восхищалась, как Верити Роудз сделала свой «Экспектейшнз». Подобно «Вэнити фэр» «Экспектейшнз» публиковал серьезные статьи серьезных авторов, но ему также удавалось развлекать читателей веселыми сплетнями и светской хроникой. Когда брали интервью у знаменитостей — а делали это каждый месяц, — то интервью были на высоком уровне и, на удивление, беспристрастны. Фотографии в нем тоже отличного качества. В былые времена я просто мечтала бы писать для такого издания.

Проблема состояла в том, что за два года работы в газете я полюбила профессию стрингера. Между этими двумя работами была огромная разница. Если моя работа в «Булеварде» была исполнением заказа, то все, что я писала для «Геральд американ», походило на составление пазлов, когда из сотен разрозненных мельчайших фрагментов складываешь картинку.

Подъезжая к особняку, я испытывала различные чувства.

Знакомое чувство возбуждения, к которому примешивалось радостное настроение, возможно, потому, что я меньше всего ожидала увидеть такое место в Коннектикуте.

Приветствия в дверях были такими теплыми, что моя нервозность бесследно исчезла. Верити и Корбетт гостеприимно нас встретили, и я заметила, что Даг тоже стал добродушнее. Я едва узнала Корбетта, такого оживленного, в простых слаксах и спортивной рубашке. (В горах он выглядел гораздо старше и был чем-то расстроен.) Няня привела молодого Корби поздороваться с нами, а затем мы прошли через дом на задний внутренний дворик — патио, где, как сообщила нам Верити, Корбетт будет готовить для нас «на ужасно дорогом гриле, которым он никогда не пользовался».

Верити не обладала классической красотой, но была ухоженной: осветленные волосы, совершенная косметика, упругое тело с округлыми формами. Несмотря на то, что Корбетт сегодня хорошо выглядел, большинство людей, как и я, приняли бы его за отца Верити.

Изысканный сад позади дома был тщательно продуман, такой сад можно увидеть разве что в Виндзорском замке у самой королевы. Даже у приятельниц моей матери, которые увлекались садоводством, не было таких садов: все растения здесь очень дорогие, и их невозможно содержать в порядке без сильных мужских рук.

Корбетт налил нам выпить, взяв бутылку со стеклянной тележки, а затем они с Дагом отправились изучать новый гриль.

Мы с Верити опустились на стулья из тикового дерева с разноцветными ситцевыми подушками. Я пролепетала что-то о красоте дома и о том, что больше всего меня поразил сад.

— Спасибо, — улыбнулась она. — Мне пришлось много потрудиться. — Увидев удивление на моем лице, она добавила: — У меня есть кому исполнять тяжелую работу, а сама я делаю обрезку, удобряю и — хотите верьте, хотите нет — пропалываю сорняки. Ради своего сада я отказалась бы даже от поста издателя «Вог». — Она засмеялась, всплеснув руками с короткими наманикюренными ногтями. — Я живу ради этого сада. Ну и, конечно, маленького Корби.

Я не переставала размышлять, кому принадлежал голос с ирландским акцентом, и мое любопытство было удовлетворено, когда появилась молодая женщина с подносом легких закусок.

— Мисс, — обратилась она ко мне после книксена.

— Привет, — ответила я.

— Это Меган, — отрекомендовала ее Верити. — Она заботится о нас. — Меган опять сделала книксен. — Она и будит нас, и кормит, и содержит дом в порядке.

Благодаря своим стараниям я многое узнала о хозяевах: о скромном начале Верити в Ист-Энде Лондона, о ее блестящей учебе в привилегированной частной школе, о ее недюжинных способностях, которые она проявила уже в Кеймбридже, а затем о ее первой работе в одном из журналов Парижа. Я знала, что опорным прыжком к редакторству стала ее работа в «Кантри элеганс» в Лондоне, что открыл ее журнальный магнат Сеймор Рубин, который пригласил ее в Нью-Йорк, чтобы возглавить пришедший в упадок журнал «Экспектейшнз». Я читала, как она познакомилась с Корбеттом Шредером через Доналда Трампа, как спустя полгода вышла за него замуж и как подарила ему Корбетта-младшего в день своего сорокалетия. Я знала также, что Верити любит поесть и покататься верхом.

Что же касается Корбетта Шредера, то его история по-своему впечатляющая. Сын массачусетского торговца машинами, он едва не вылетел из Массачусетского университета за неуспеваемость, был уволен из «Кинни-паркинг», женился на наследнице «Страйдли сода эмпайр», поработал на различных должностях, а затем создал собственную компанию. Он бросил первую жену ради второй, бывшей жены сенатора Босвелла из Калифорнии (наследницы студии «Барни филмз»), а позднее бросил и вторую, чтобы жениться на Верити. У него четверо детей. Старшему сорок восемь (на два года старше Верити), младшему, Корби, шесть.

Концерн Корбетта — «Вижн лайтс анлимитед инкорпорейтед» — известен производством фильмов и косметики, но настоящие деньги он сделал, насколько мне известно, путем различных махинаций на промышленных смазочных материалах.

— Из какой части Ирландии вы родом, Меган? — спросила я.

— С Западного побережья.

Я сказала ей, что знаю это место, так как с матерью была там два года назад.

Меган подавила в себе желание повспоминать родину и направилась с подносом к мужчинам.

— Пока не сели ужинать, — сказала Верити, глянув через плечо, — хочу обсудить с вами одно дело.

Я молча отпила глоток вина из прекрасного бельгийского хрустального бокала.

— Со дня нашей последней встречи — при столь интересных обстоятельствах, — продолжила она, подмигнув, — у меня была возможность прочитать большую часть ваших работ.

— В «Геральд американ»? — спросила я с удивлением.

— Да, — кивнула она. — Вы хорошо пишете.

— Спасибо.

— И у меня была беседа с вашим бывшим работодателем.

— В «Булеварде»?

— Да. Откровенно говоря, я со многими людьми пообщалась и выяснила, что ваша бывшая редакторша недолго продержалась после вашего ухода.

— Жаль, но это не моя вина.

— Оказалось, вы делали за нее почти всю работу.

— Это не совсем так.

— А вот другие такого мнения. Помощник редактора прислал мне ваши работы, которые — он готов в этом поклясться — писали вы и которые так и не были опубликованы. Интервью, статьи, колонки.

— Это была небольшая правка. — Я коротко кивнула в подтверждение. Помощник редактора был моим старым другом, да благословит его Господь.

— Вы это так называете? — рассмеялась Верити. — А как вы посмотрите на то, чтобы написать краткий биографический очерк для «Экспектейшнз»?

— Буду сражена наповал. — Я подумала, что сейчас закричу или умру на месте, но с трудом выдавила из себя: — Польщена, заинтригована и стану самым счастливым человеком на земле.

— Хорошо, — улыбнулась она. — А сейчас позвольте вас спросить, слышали ли вы когда-нибудь о женщине по имени Касси Кохран?

С минуту я подумала. Имя знакомое.

— Она президент «Даренбрук бродкастинг систем», телевизионного отдела «Даренбрук комьюникейшнз», — сказала Верити.

— Ах да! Конечно, знаю. Она замужем за Джексоном Даренбруком, который возглавляет «ДБС».

— Хорошо, значит, знаете, кто она такая, — сказала Верити. — Потому что именно о ней я хочу напечатать краткий биографический очерк в «Экспектейшнз».

Я сияла от счастья. Невероятно!

— Хочу, чтобы на следующей неделе вы приехали в мой офис для назначения на должность, — продолжала Верити все более деловым тоном. — Получите двадцать тысяч и, возможно, четыре тысячи аванса, не считая дорожных расходов и на предварительное интервью, статью. Мы получим авторские права. Но дело в том, что я хочу, чтобы материал был опубликован в феврале, поэтому вы должны закончить работу к сентябрю. Если согласны, мы немедленно подпишем контракт, и вы можете приступить к работе. Дайте мне номер вашего факса, чтобы я могла переслать вам контракт, а вы дадите просмотреть своему юристу.

— Значит, у меня пять недель, — подсчитала я.

— Пять, — подтвердила она. — Итак, что скажете?

— О такой возможности я мечтала всю жизнь.

— Именно так я и думала. — Верити понимающе улыбнулась.

— Вы, наверное, меня разыгрываете? — спросила я.

— Нет, Салли. Вы сделаете для нас большую работу, и это будет замечательно.

Эта мысль засела у меня в голове на весь вечер. Я не могла думать ни о чем другом. Корбетт старался поддерживать разговор за обедом. Он вел себя вежливо по отношению ко мне, отлично понимая, что я его не слушаю. Он завел с Дагом разговор о фильме, на который у его студии был опцион, и Даг разъяснил ему юридические тонкости. Не думаю, что Верити занимал их разговор, потому что, судя по ее виду, она была где-то далеко.

Обед состоял из стейков, приготовленных для нас Меган на кухне, потому что мужчины так и не освоили гриль.

Глава 5

— Шутишь! — воскликнул Даг в машине. — Двадцать тысяч баксов за пятинедельную работу!

— Дело не в деньгах, — начала я.

— Кончай! — рассердился он. — Подписывай контракт и пошли Ройса подальше. А еще лучше разнеси его в пух и прах, заставив уволить тебя, и обратись в бюро по безработице, тогда у тебя будут развязаны руки. Хотя так нельзя — это незаконно.

Что я люблю в Даге, так это его острый аналитический ум. Он обдумывает преступление, а затем с профессиональной точностью ловит преступника.

— Ты считаешь, мне следует принять предложение?

— Шутишь? Конечно. Ты ждала такого шанса со дня своего приезда в Каслфорд.

— Но… — Я не была уверена, что мне следует говорить, что я думаю.

— Но? — переспросил он, отрывая взгляд от дороги.

— Хочу сказать, что это будет иметь последствия.

— Без последствий не обойтись. Неужели это так важно?

Именно это я ненавидела в Даге. В какой-то момент он требовал, чтобы я принадлежала ему, а затем давал понять, что я ничего для него не значу и могу убираться. Конечно, я чувствовала по отношению к нему то же самое, поэтому, вероятно, наша сексуальная жизнь была вполне приемлемой. Мы всегда занимались любовью так, словно это была в последний раз — или, возможно, в первый, в зависимости от того, разбегались мы в разные стороны или неожиданно воссоединялись.

Мы любим друг друга и доверяем друг другу во многих жизненных вопросах, но каждый раз, когда пытаемся установить серьезные отношения, один из нас или мы оба не можем на это решиться. Не знаю, было ли это знаком того, что мы не подходим друг другу, или каждый из нас испытывал нервное потрясение от того, что нам просто нельзя быть вместе. Возможно, это как-то связано с тем, что мой отец умер так внезапно. Или с тем, что жена Дага, нарушив данную у алтаря клятву, сбежала от него три года назад.

— Для тебя не будет иметь значения, — продолжала я, — если дело закончится тем, что я перееду в Нью-Йорк?

— Значит, переедешь в Нью-Йорк. — Он пожал плечами.

— Прекрасно, я перееду.

— Скотти будет просто в восторге, — несколько минут спустя сказал Даг, — что его запрут на целый день в нью-йоркской квартире.

Просто кошмар!

— И, конечно, твоя мать очень расстроится.

— Нет, — возразила я. — Она только с облегчением вздохнет от того, что я стану жить собственной жизнью. Она все еще думает, что я болтаюсь здесь, потому что боюсь, что она опять заболеет.

— А ты не боишься?

— Не боюсь, — твердо ответила я.

— Если мы намереваемся быть вместе, — он заговорил снова, проехав с милю, — то я могу тоже переехать в Нью-Йорк и получить там работу. Или переведусь в Стамфордский суд, и мы сможем жить в Гринвиче или где-нибудь еще.

— Гринвич? У меня нет миллиона долларов, — раздраженно сказала я, злясь от одной мысли, что мои крылья, чтобы перелететь в Нью-Йорк, были столь быстро подрезаны.

— Но может быть, — рассмеялся он.

— Пока у меня нет ничего, — возразила я. — У меня есть машина, за которую я еще не расплатилась, компьютер, за который я тоже не расплатилась… У меня нет одежды…

— Ха!

— Это не та одежда.

— Займешь денег у матери, и все образуется.

— А как быть со Скотти?

— Оставь его у матери или у меня. Ты ищешь пути к отступлению, Салли?

— Ищу пути к отступлению, — подтвердила я, глядя, как солнце садится за горы Коннектикута.

— Это хорошо, что ты немного нервничаешь. — Даг похлопал меня по колену. — Это означает, что грядут перемены.

Даг не остался на ночь. К тому времени, когда мы подъехали к моему дому, я была слишком взволнована от предстоящей работы для «Экспектейшнз», чтобы думать о чем-либо другом. Поэтому он повез меня по длинной, покрытой гравием дороге через «Бреклтон-фарм стейблз» и затем свернул на изрезанную колеями грязную дорогу, которая служила мне подъездным путем. Мы заехали глубоко в лес, далеко от главного дома, и вскоре оказались на большой поляне, где стоял мой односпальный сарай. Больше столетия этот дом населяли поколения надзирателей, служивших Бреклтонам, которые из поколения в поколение были фермерами и разводили лошадей. Однако в последнее десятилетие ферму унаследовал сын, который предпочитает жить в Бостоне, поэтому, сдавая в аренду большую часть полей другим фермерам, он позволил некоему парню взорвать самое большое поле, чтобы вынуть огромный камень, затем продать плодородный слой земли, и все дело закончилось тем, что там появилось прекрасное рукотворное озеро, которое, как и планировал наследник, только улучшило доставшуюся ему от предков землю, где он собирался разбить поле для гольфа на восемнадцать лунок.

Во всяком случае, мой домишко — за лесом, вдалеке от взрывных работ, и я в полном уединении и покое. Если бы были деньги — об этом можно только мечтать, — я бы выкупила большую часть фермы и стала фермершей. Собирала бы урожаи табака. (Большинство людей не знают, что листьями коннектикутского табака обертывают дорогие сигары.) Развела бы коз и готовила козий сыр. Возможно, делала бы мороженое — такое жирное, что ко мне приезжали бы со всей округи. Могла бы выращивать каперсы, потому что люблю их, или, возможно, выращивала бы зерно, или мне бы захотелось построить винокурню, куда могли бы приезжать люди и где я изготавливала бы редкие сорта виски или водки по сто долларов за бутылку. В общем, мечтать не вредно.

(Мать говорит, что в этом отношении я очень схожа с отцом — мечтательница. А возможно, я, как и многие, стала бы выращивать овощи и поставлять в Нью-Йорк.)

Чтобы добраться до моего дома, надо иметь четырехколесную телегу. Когда дорогу не сковывает лед, она сплошная грязь, особенно весной. Вот почему мне пришлось купить джип «чероки», а не «миату», как хотелось.

Даг поцеловал меня, пожелав спокойной ночи, и ждал в машине, пока я открывала дверь в дом, где меня чуть не сбил Скотти, прыгая от радости. Я подождала, пока машина Дага не скрылась за поворотом, после чего выпустила Скотти, и он исчез в ночи.

Я немедленно направилась в угол гостиной, который служил мне кабинетом, и включила компьютер. Затем прошла на кухню, приготовила кофе и позвонила приятелю-юристу в Калифорнию, фирма которого, как я знала, представляла интересы многих писателей Лос-Анджелеса. Возьмется ли он изучить договор, который намеревается заключить со мной журнал «Экспектейшнз»? Разве мне не надо удостовериться в этом? Конечно, я заплачу ему.

— «Экспектейшнз»! Салли! — закричал он. — То ты работаешь в какой-то паршивой газетенке в Коннектикуте, а теперь уже в «Экспектейшнз»?

Что он имел в виду под паршивой газетенкой? По крайней мере мы печатали новости, а не сплетни, кто с кем спит. Я поблагодарила его и обещала переслать договор по факсу.

Я прошла в спальню, чтобы переодеться в просторную футболку, затем на кухню, чтобы впустить Скотти и накормить. И наконец-то я смогла сесть за компьютер, подключиться к Интернету и поискать, что есть в сети.

Без труда нашла там Касси Кохран. Я даже вздрогнула от неожиданности, какой красивой она оказалась. Это был тот тип красоты, с которой делают карьеру перед камерой, и я сразу поняла, какой успех ее биография принесет журналу «Экспектейшнз». У нее потрясающее лицо, как говорится.

Ожидая, пока принтер даст мне распечатку всех материалов по Касси Кохран, я схватила справочник «Кто есть кто в Америке», который принесла домой из офиса. Кохран… Вот.

Гм. Удивляюсь, что ей пятьдесят.

Неужели пятидесятилетняя так выглядит? Это, конечно же, фото для прессы; вне всякого сомнения, отретушировано; к тому же четкость на моем компьютере не из лучших.

В следующие три часа я рыскала в Интернете, собирая базу данных, и к двум часам ночи узнала всю подноготную о своей клиентке.

Касси Литтлфилд родилась в Седар-Рапидсе, Айова. Ее отец умер, когда ей было одиннадцать. Окончив Северо-Западный университет, она сразу вышла замуж за Майкла Кохрана. Они оба работали на телевидении в Чикаго, где ее муж выдвинулся. У них был сын Генри. Затем они переехали в Нью-Йорк, где муж стал исполнительным директором отдела новостей. Касси продвигалась по службе медленно, но упорно и к сорока годам поднялась до руководителя отдела новостей на «ВСТ», став первой женщиной-руководителем на телевидении Нью-Йорка. Год спустя Майкл был уволен из «ВВКК» и стал независимым продюсером.

Через три года Касси переманили в заново сформированную компанию «ДБС», чтобы возглавить новую телевизионную сеть национальных новостей. Через шесть месяцев ее назначили президентом всей телевизионной сети, и в ее задачу входило создавать новые программы для телевидения. Она создала и продала такие ток-шоу, как «Шоу Джессики Райт» и «Новости Америки с Александрой Уоринг».

В первый же год ее работы на «ДБС» Кохраны развелись, и Майкл переехал в Лос-Анджелес. Через восемнадцать месяцев Касси вышла замуж за Джексона Даренбрука, который рано овдовел и многие годы был завидным женихом. Он был всего на два года старше Касси.

Гм. Я еще раз просмотрела материал и нахмурилась. Определенно во всей этой истории не хватает чего-то пикантного. Может, поискать что-нибудь этакое в ее бракоразводном процессе?

Возможно, Верити заинтересовалась ее биографией потому, что Касси так красива, а ее муж так богат. Или, возможно, это попытка получать рекламные материалы от всех компаний «Даренбрук», которые включают в себя сотни газет, по крайней мере четырнадцать национальных журналов, шесть типографий, пару спутников телевизионной связи, телесеть и несколько компаний электронной информации.

Следует ли спросить саму Верити, какую цель она преследует? Тогда мне, возможно, удастся найти парочку людей, которые расскажут что-то интересное о самой Касси и ее бывшем муже. Возможно, у нее приемные дети или что-то интересное, связанное с работой.

Зазвонил телефон, и я сняла трубку.

— Алло?

— Привет, — сказал Даг.

— Привет. Что ты хочешь?

— Тебя.

— Уже почти три часа ночи. — Я посмотрела на часы. — Ты не устал?

— Нет, если скажешь, мы можем увидеться. Я решил, что ты уже закончила то, чем занималась до сего момента.

Странно. Это так непохоже на Дага.

— А в чем дело?

— Не знаю. Наверное, из-за того, что я только и думаю о твоем журнале. И пришел к выводу, что мне следует как можно больше времени проводить с тобой. Сейчас. Понимаешь, может случиться, что мы не увидимся в ближайшем будущем.

— Как это мило, — ответила я улыбаясь.

— Это означает «да»? Я могу ехать?

— Это означает «да».

— Ура! — закричал он и повесил трубку.

Скоро он будет здесь. Я выключила компьютер, почесала Скотти за ухом и пошла принимать душ. Жизнь прекрасна.

Глава 6

Я впервые обратила внимание на Дага Рентама на факультативных занятиях по английскому языку в младшем классе средней школы. Он был новичком. Его отец занимался страховым бизнесом и, получив повышение, был переведен из Портленда, Орегон, в головной офис в Хартфорде. (Рентамам не понравилось здесь, и когда младшая сестра Дага окончила среднюю школу, семья вернулась в Орегон.)

Даг ростом выше шести футов, с темно-карими глазами и темно-каштановыми волосами. Он был красив и — сегодня мне это смешно вспоминать — очень, очень застенчив. Подвижен, атлетически сложен, в августе организовал футбольную команду, а с наступлением осени стал ее лучшим игроком и капитаном.

Я тоже любила спорт, но до лидеров мне было далеко. Зато я любила литературу, а также выступать с докладами. Я выбрала факультатив только потому, чтобы на следующий день не ходить в школу, а поехать куда-нибудь пить пиво.

Но вернусь к Дагу. В тот семестр тема нашего факультативного занятия была «Общая семантика». В той ее части, когда язык оказывает влияние на поведение человека. Одно из загадочных упражнений, которые мы делали (потому что, откровенно говоря, никто из нас не понимал, что мы делаем, до тех пор, пока годы спустя мы не осознали, как язык, к примеру, может влиять на расовые волнения), заключалось в следующем: кто-нибудь из нас подходил к избранному участнику и говорил ему по секрету что-нибудь приятное. На этот раз был выбран Даг — мы понимали, что учитель выбрал именно его из-за застенчивости, — которого поставили в угол.

Его лицо стало пунцовым, и, когда настала моя очередь подойти к нему, я, нисколько не колеблясь, глядя ему в глаза, сказала: «Ты самый красивый парень в школе».

Он улыбнулся, кивнул, затем рассмеялся и вернулся на свое место, а я почувствовала себя более смущенной, чем он.

Рядом со школой был кафетерий, куда нам, выпускникам старших классов, ходить разрешалось. В первый же день начала занятий в школе я встретила там Дага и увидела, как его лицо просияло при виде меня. Он сказал мне «привет», и я ответила так же, удивившись, что в этом году он заговорил.

И я поняла, что нравлюсь ему.

Мои одноклассники, выбирая кандидаток на конкурс королевы выпускных классов, выдвинули меня в пятерку претенденток. Я была в ужасе. Я не отличалась ни броской красотой, ни веселым нравом.

До выбора королевы нужно было, изысканно одевшись, ездить по городу в автомобиле с открытым верхом, принимать участие в параде и проводить время с футбольной командой. А затем, в тот же вечер, предполагалось, что я пойду на обед в дом одной из кандидаток, а после на танцы. Я была уверена, что не смогу победить на конкурсе. С другой стороны, появилась прекрасная возможность пойти на обед, а затем на танцы с Дагом.

Но пригласит ли он меня? Скорее всего нет, потому что каждый раз, когда наши пути пересекались, он краснел, говорил «привет» и шел своей дорогой.

— Кого пригласишь на танцы? — спросила меня одна из кандидаток. — Мне надо знать точно, потому что, если ты одна, я подберу тебе кавалера.

Надо что-то срочно предпринимать. Я уже отвергла два предложения в надежде, что Даг пригласит меня, но он не торопился, а мысль, что для меня кого-то подыщут, вызывала негодование. А в это время Даг стоял у автомата, собираясь налить содовой. Я направилась прямо по курсу и похлопала его по плечу.

— Даг, не хочешь ли пригласить меня на танцы? Мне бы хотелось пойти именно с тобой.

— Гм, — промычал он, изумленно подняв брови. Взял стакан и уставился на меня. — Да, конечно.

— Только перед танцами нам придется пойти и на обед к Сьюзи.

— О да, меня пригласили.

— Спасибо, — сказала я и вернулась к девушке, которая была подругой Сьюзи. — Я приду с Дагом Рентамом.

— Правда? — искренне удивилась она. — Ты и Даг?

— Что же тут удивительного?

— Даже не подозревала, что ты с ним знакома.

Я сообразила, что здесь что-то не так. А спустя несколько месяцев Сьюзи рыдала на плече у Дага, говоря, что всегда любила только его.

Я была счастлива. Я первый раз пойду на свидание с парнем, который мне действительно нравится. Прежде я увлекалась каким-нибудь парнем, но дело кончалось тем, что на свидание я шла с его другом. Или выяснялось, что мой избранник тупица, и как только я теряла к нему интерес, он начинал рьяно меня преследовать.

Даг заехал за мной на семейной легковушке, что-то бормотал в ответ на вопросы моей матери, которая пыталась его разговорить, но попытка провалилась. И мы с Дагом поехали на обед, но за весь вечер ни разу не взглянули друг на друга. Когда все стали уходить, мы подошли друг к другу, молча вышли на улицу и сели в машину. И тогда он спросил:

— Может… хочешь пива перед танцами?

Я посмотрела на него с интересом. Даг оказался еще более застенчивым, чем я думала. Он привез меня на парковку загородного клуба, где мы купили несколько бутылочек холодного и приятного пива. Мы уже начали пить по второй, когда из клуба вышел администратор и направился прямиком к нам.

Я занервничала, Даг — совершенно спокойно — опустил стекло машины и сказал:

— Привет.

— Вы член этого клуба? — обратился администратор.

— Да, — ответил Даг.

— Ваша фамилия?

— Рентам. Р-Е-Н-Т-А-М.

— Хорошо, но не оставайтесь здесь надолго. И не дай Бог кто-нибудь увидит вас здесь с пивом.

Даг завел машину.

— Я не знала, что ты член этого клуба, — сказала я.

— А я и не член. Но если ведешь себя уверенно, люди тебе верят.

И тогда я подумала, что что-то в этом застенчивом красавчике есть.

Надев шелковый халат, я вернулась в гостиную ждать Дага. Скотти сидел у моих ног, пока я сортировала отпечатанные материалы и делала пометки.

Касси Кохран

Кэтрин Литтлфилд (мать жива)

Генри Литтлфилд (отец умер)

Майкл Кохран (первый муж)

Джексон Даренбрук (второй муж)

Генри Кохран (сын)

Я выпускала копию интервью, которое дала Касси Кохран СМИ, когда Скотти навострил уши, затем вскочил и, лая, подбежал к двери. Я выглянула в дверь, и Скотти, прошмыгнув, исчез в ночи. Ни Дага, ни его машины.

Я позвала Скотти. Он не вернулся, но продолжал яростно лаять. Это не предвещало ничего хорошего. Он преследовал опоссума, или енота, или — о, пожалуйста, только не это — скунса.

— Скотти! — резко позвала его я. — Немедленно домой!

Он все же решил послушно вернуться, и я наградила его «Милк боун».

Дагу понадобилось три месяца, чтобы первый раз поцеловать меня, а через шесть месяцев он попытался перейти от поцелуев к сексу. Таким был Даг. Слишком застенчивым, чтобы залезть мне под блузку, слишком стеснительным, чтобы погладить меня по округлости, обтянутой джинсами, но чересчур возбужденным и потому решившим, что, если он начнет расстегивать ремень на джинсах, это станет для меня сигналом, что он готов.

Я разразилась слезами. Потому что к тому времени с головой влюбилась в Дага, а его застенчивость и вожделенные знаки вызывали во мне ответную страсть. До сих пор он ни на что не решался. Исключением стала та ночь, когда он, как и я, был чрезвычайно возбужден. Мне не хотелось отказывать Дагу, ведь он так долго оставался джентльменом. Сейчас, оглядываясь назад, я так и не могу понять, что входило в его намерения в тот вечер: либо он, все обдумав, решил попытаться, либо у него на уме было совсем другое. Конечно, я давала ему понять, что доступна для него, но никогда не была доступна ни для кого другого. Возможно, поэтому он решился перейти к действиям.

— Я не защищена никаким способом, — рыдала я ему в плечо. — Мне очень жаль, Даг, но мы не можем…

— Все нормально, все нормально, — шептал он, расстроившись.

Затем мы сели и повели, как мне казалось, очень серьезный разговор — односторонний, конечно, — о том, как я пойду в Американскую федерацию планирования семьи и выясню, как избежать нежелательной беременности. (В таком городе, как Каслфорд, весьма тревожное число нежелательных беременностей беспокоило, и моя мать бранилась по этому поводу. Она намекала мне, как легко можно забеременеть, а чтобы избежать такой судьбы, лучше вообще сексом не заниматься. Но если такое случится… Есть место, куда можно пойти… Хотя она предпочитает, чтобы прежде я пришла к ней… Одним словом, мать знала мой характер и понимала, что, если будет постоянно читать мне нотации, дело может кончиться тем, что я просто утаю от нее мою сексуальную жизнь.)

Я пошла в Американскую федерацию планирования семьи в Нью-Хейвене, получила все необходимые советы, а затем консультант направила меня на гинекологическое обследование. В кабинет вошла доктор средних лет, просмотрела мою карту, чтобы удостовериться, что мне восемнадцать и что я пришла, чтобы узнать, как предохраняться от нежелательной беременности. Она смотрела на меня поверх очков.

— Вы не вступали в половую связь? — спросила она. — Девственница? Это действительно так?

— Разумеется, — прошептала я, не поднимая глаз. Меня била дрожь.

Затем она обследовала меня, и я услышала ее вердикт:

— Так оно и есть. Очень хорошо. Вы меня осчастливили, молодая леди.

Спустя годы я поняла, почему так счастлива была эта женщина: она поняла, что сексуальное образование иногда срабатывает.

Во всяком случае, я выбрала таблетки от зачатия, хотя в клинике их не одобряли. Беспокоило, что они не защищают от венерических заболеваний. Но у меня были все основания полагать, что Даг такой же девственник, как и я, о чем я, заикаясь, сообщила консультанту, и она уставилась на меня точно так же, как смотрела гинеколог.

Меня снабдили таблетками, презервативами и массой полезной информации. Я сказала Дагу, что мне надо выждать, когда у меня пройдут «критические дни», и только потом начать принимать таблетки, а затем ждать еще целых два месяца, прежде чем мы сможем…

Короче, с марта до конца мая мы старались не проводить вдвоем слишком много времени. (Конечно, я имела представление об альтернативе половому акту, но это было настолько стыдно для меня, что не посмела сказать об этом Дагу.)

Затем Даг спросил меня, не хочу ли я пообедать с ним в каком-нибудь хорошем ресторане. Я улыбнулась, потому что поняла — он считал дни. Я была на таблетках полных два месяца.

Однако в тот вечер мы не смогли попасть ни в одно из наших привычных мест. Мой дом был полон людей, дом Дага тоже.

Кто-то одолжил мне ключ от школьной аудитории, куда мы обычно проникали, чтобы спрятаться в кладовке за сценой. Покатавшись по городу, после обеда мы оказались на школьной парковке. Нас не засекла ни одна патрульная полицейская машина.

На заднем школьном дворе мы выпили пива. Не целовались, а просто пили пиво и разговаривали бог знает о чем. А затем Даг сказал, что уже десять часов, и я поняла, что время настало. Поэтому согласилась:

— Хорошо.

— Можем расположиться на заднем сиденье, — сказал он. — Я захватил с собой одеяло.

Мы перебрались назад, опустили сиденье и лежали рядом, целуясь. Даже в такой момент он не тронул мою грудь. Всего лишь спросил:

— Хочешь попробовать?

— Да, — ответила я и сняла колготки и трусы.

Он расстегнул на джинсах молнию. Должна сказать, я была очень возбуждена, ведь раньше Даг никогда не терял над собой контроль. Мы сбросили одежду, затем он взгромоздился на меня, поцеловал, и я, почувствовав, как он тыкается в меня, сама направила его твердь куда надо.

— Ой! — воскликнула я, когда он ринулся в атаку.

— С тобой все в порядке? — тяжело дыша, спросил он.

— Больно, — захныкала я.

Не знаю, что нашло на Дага, потому что он, вместо того чтобы слезть с меня, крепко обхватил меня руками и сделал толчок со всей силы. Я снова заорала, а он, не обращая внимания на мой крик, внезапно преодолел сопротивление и оказался внутри меня. Мы оба застыли, не веря тому, что произошло. Затем он двинулся вперед, уже не встречая преград.

К тому времени как я уехала в Лос-Анджелес, а Даг в Амхерст, мы чувствовали себя сексуальными партнерами, хотя, надо сказать, он так и не научился эротическому стимулированию. Поэтому, когда мы вместе проводили Рождество и он попросил меня сесть верхом на него, я сразу поняла, что он с кем-то переспал. Ничего не сказав ему, я, вернувшись в Калифорнию, решила, что вправе встречаться с кем хочу.

В Ла-Ла-ленде я пользовалась большим успехом. Моей соседкой по комнате была дочь продюсера, фильм которого принес ему сотни миллионов долларов (одним словом, она не дочь почтальона), и ее семья просто обожала меня, потому что в отличие от Морнинг[3] (клянусь, ее именно так и звали; можно себе такое вообразить?) я умела вести себя прилично. Короче говоря, вскоре я стала вхожа в богатое общество. И однако, я не позволяла себе ничего большего, чем поцелуи. Я ничего не пила, кроме пива, отказывалась употреблять кокаин, говоря: «Наверное, вы шутите?»

Мою мать медалью за это надо наградить. Она правильно меня воспитала.

На весенние каникулы я поехала в Миссури, чтобы встретиться с Дагом — на полпути от нас обоих. И Даг отметил, что я очень изменилась. Я сказала, что изменилась не я, а он. Он стал упрямым ослом, твердила я, хотя он скорее стал более уверенным в себе, даже самоуверенным, и это мне совсем не нравилось. Мы провели вместе пять дней, в основном в постели, хотя он меня не слишком беспокоил, И все же я любила Дага. Я доверяла ему, и мы весело провели время. Но его отношение ко мне говорило, что ему хотелось поскорее расправить крылья — одним словом, стать мужчиной.

Когда в мае я вернулась домой, меня ждало письмо, в котором Даг сообщал, что не хочет больше продолжать наши отношения.

Я была в шоке.

За лето мы увиделись всего раз, и то случайно, в доме одного из его приятелей. Мы выпили с ним слишком много пива и переспали. Затем я пришла в себя, ударила его, схватила свою одежду и убежала. Не виделись мы целых девять лет.

Я увидела огни машины Дага, выезжавшей из-за угла, и Скотти снова вскочил и залаял. Держа Скотти за ошейник, я открыла дверь. Даг вышел из машины и перекинул через плечо свою дорожную сумку. Гравий хрустел у него под ногами.

— Привет, — сказала я.

— Привет, — ответил он голосом, лишенным эмоций.

— В чем дело? — спросила я.

Он вошел в дверь и со стуком сбросил сумку на пол.

— Не хочу, чтобы ты стала богатой и знаменитой, да еще бросила меня.

— О, Даг! — рассмеялась я, обнимая его.

До меня доходили слухи о Даге. Он окончил колледж Амхерса и поступил в Бостонский университет на юридический факультет, а затем женился на девушке, которая окончила Гарвард и стала экономистом. Завершив образование, он стал работать на престижной бостонской фирме, специализирующейся на корпоративных банкротствах. Мне говорили, что Даг и его жена — блестящая пара и быстро продвигаются по служебной лестнице в Бостоне. В это время я сидела у постели плачущей матери, которая подвергалась химиотерапии, поэтому доходившие до меня новости о нем никоим образом не производили на меня впечатления. Я чувствовала себя одинокой и злилась, что другие люди могут жить собственной жизнью, тем более счастливо.

А затем у нас должна была состояться встреча в честь десятилетия окончания школы. Мне сказали, что Даг не приедет, поэтому я решила пойти повидаться с однокашниками. Первый, кого я встретила, была Сьюзи. Она была замужем и жила в Чешире. Ее фарфоровое личико поблекло, вне всякого сомнения, из-за троих детей, которых она успела нарожать.

— Хочешь сказать, Салли, что ничего не слышала?

— О чем ты?

— Жена Дага ушла от него, — прошептала она. И здесь ее глаза вспыхнули от восторга. — Она сбежала с биржевым маклером.

Не знаю почему, но это не удивило меня. У меня в голове вертелся только один вопрос: садилась ли его жена верхом на него в постели?

— У них есть дети? — спросила я.

— Нет.

И тут я осознала, что глубоко в душе давно уже простила ему все его грехи.

Мир за пределами Каслфорда весьма разнообразен.

— Я люблю тебя, — прошептал Даг мне в ухо.

И мы направились в спальню.

Глава 7

— Ты не можешь взять завтра выходной, и все тут, — сказал Алфред Ройс-младший, поворачиваясь к своему компьютеру и давая тем самым понять, что я должна покинуть его кабинет.

— Прекрасно. — Я собралась уходить.

— Зачем тебе выходной?

— Ал, тебе надо было сначала спросить меня об этом, а потом уж говорить «нет».

— Не учи ученого, — сказал он грозно.

— Прекрасно, — повторила я и снова направилась к двери.

— Для чего, черт возьми, тебе этот день? — вскричал он.

— Тебе интересно? — спросила я, резко обернувшись. — Возможно, я больна, возможно, у меня малярия и мне следует поехать в Нью-Йорк для специального лечения. Может, я не говорила тебе об этом, чтобы пощадить твои чувства, Ал, чтобы ты не переживал за меня.

— Это имеет отношение к твоей матери? — поинтересовался он.

— Я заеду к ней и привезу объяснительную записку, чтобы ты дал мне выходной. У меня около тридцати двух свободных дней, Ал. Я не была в отпуске с тех пор, как начала на тебя работать.

— Я предупреждал, чтобы ты не копила дни.

— А я хочу всего один выходной! — вскричала я. — Хорошо, — я подняла руки, сдаваясь, — пусть будет полдня. Я вернусь к двум и буду работать до полуночи.

— Ладно, — ответил он, снова поворачиваясь к компьютеру. — Но ты должна вернуться к часу!

Я закрыла глаза, вернулась в редакцию и направилась в свою кабинку.

— Сэл! — окликнул меня Джо Бикс, репортер из соседней кабинки. — Я расписался за пакет для тебя из «ВСКТ». Он у тебя на столе.

Я быстро вскрыла его. «ВСКТ» — это формально независимая телевизионная станция в Нью-Хейвене, которая стала филиалом «ДБС» три года назад. Мой приятель раздобыл для меня запись телевизионной передачи, которую я просмотрела на этой неделе в Интернете. Запись сделана в тот вечер, когда их ток-шоу-звезда Джессика Райт была найдена после исчезновения. Обнаружена она была так внезапно, а «ДБС» так спешил передать новости первыми, что Касси Кохран, собрав в студии команду ответственных работников, сама вышла в эфир, чтобы сообщить новости, раз не найдена их постоянная ведущая Александра Уоринг.

Я бросилась в конференц-зал в конце коридора, и, на мое счастье, он оказался свободным. По телевизору передавали новости Си-эн-эн. Я прервала их, вставила кассету и стала ждать.

На экране засветилась надпись: «Выпуск специальных новостей „ДБС“», а затем появилась Касси Кохран.

Пятьдесят ей или нет, но женщина сногсшибательная. Сочетание неважного мейкапа и ужасного освещения сделало ее лицо менее привлекательным, но все равно легко было догадаться, что эта натуральная голубоглазая блондинка — национальная гордость.

Волосы скреплены заколкой на затылке и свободно спадают — именно такую прическу носила моя мать, когда училась в колледже.

Трудно поверить, чтобы эта женщина сделала карьеру в мужском бастионе. Подозрительно. Как это ни печально, но именно так я научилась думать, часто проверяя подноготную потрясающих красоток.

«Доброе утро. Я — Касси Кохран, — спокойным голосом сказала она в камеру, — со специальным выпуском новостей от „ДБС“.

Ведущая ток-шоу Джессика Райт найдена в больнице для душевнобольных в Буффало, Нью-Йорк. Джессика Райт жива, но получила травмы. Врачи считают, что вскоре она полностью восстановится».

Она дотронулась до правого уха, слегка склонив голову и, очевидно, слушая кого-то через наушник.

«Леди и джентльмены, у нас готов специальный репортаж Александры Уоринг, которая побывала на месте событий, где меньше часа назад найдена Джессика Райт.

А сейчас Буффало, Нью-Йорк».

Замелькали кадры с телеведущей «ДБС», которая стояла у замка, похожего на жилье дракона, ярко освещенная софитами, вспышками фотокамер, пульсирующим светом полицейских машин, машинами спасателей и «скорой помощи».

Вот и все. Шестьдесят секунд телевидения Касси Кохран. Но впечатление неизгладимое. В ней есть что-то привлекательное, какое-то достоинство, а возможно, особая искренность, которую редко можно заметить у телеведущих «Новостей» после трех лет работы в эфире. Что бы ни говорили, но люди, работающие перед камерой, постепенно меняются, утрачивают искренность и приобретают что-то другое — возможно, лицедейство и контроль над собой. Это не плохо, а просто так, как есть. Ведущие хотят работать по-своему, но попытка сделать это уничтожает в них изначальную живость, радостное настроение и приковывает к стулу.

Я перемотала пленку и, вернувшись на рабочее место, положила в портфель. Затем опустилась в кресло и, взяв трубку, включила автоответчик.

Кому-то из каслфордского школьного совета хотелось посплетничать.

Мой друг юрист из Лос-Анджелеса подтверждал, что получил по факсу предлагаемый мне договор с «Экспектейшнз».

Житель Каслфорда, экзотические попугаи которого исчезли из дома, благодарил меня за размещение объявления в газете. Один из них найден.

Пит Сабатино сообщал, что у него ко мне срочное дело, и просил перезвонить по названному номеру.

Архивариус из «Геральд американ» сообщала, что нашла для меня материалы, которые я просила.

Последнее сообщение стало первым, на которое я ответила, так как она нашла развернутое интервью Касси Кохран журналу Северо-Западного университета за 1980 год.

Я ответила еще на два звонка, а затем позвонила сумасшедшему Питу Сабатино. Я злилась на него: прошло уже несколько дней, как я оставила ему сообщение с просьбой перезвонить.

— Алло? — ответил женский голос. В трубке слышался звон посуды и голоса.

— Это говорит Салли Харрингтон. Мне оставили этот номер, чтобы позвонить Питу Сабатино.

Женский голос сразу стал конфиденциальным:

— Он сказал, чтобы в полдень вы пришли на мост Кеглз-Понд. Это действительно срочно. Вы должны прийти одна.

У меня на сегодня и более важные вещи имеются. К примеру, решить, что надеть на завтрашнюю встречу с Верити Роудз. У меня нет времени встречаться с сумасшедшим Питом. Назначенное мне место находилось на полпути к Саутингтону.

Я вздохнула. Потому что знала, что поеду.

— Пит? — неуверенным голосом позвала я, пробираясь по грязи в высоких резиновых сапогах, которые я всегда держу в машине. Слава Богу, додумалась побрызгаться средством от комаров, потому что здесь их тучи.

Я посмотрела на часы: без двух минут двенадцать. Позвонила по сотовому в офис, чтобы узнать, оставил ли мне Пит какое-нибудь сообщение. Ничего нет.

Я продолжала идти, пока не остановилась под старым железнодорожным путепроводом. Много лет назад здесь дважды в день ходил товарняк, доставляя в город камень. Вот почему выступы горной породы выглядят здесь так странно: коричневый камень пошел на строительство элегантных домов Западного Манхэттена.

Я огляделась. Пепел от костра, пустые пивные банки. Граффити на цементной подпорке эстакады.

И тут я увидела его. Тело. Лежащее по другую сторону эстакады.

Глава 8

Я не знала мертвого человека. На вид ему было лет сорок пять или чуть больше; он крепкого телосложения, с черными волосами, слегка тронутыми сединой. Глаза карие; я могла видеть их цвет, потому что они были широко раскрыты.

Кто-то выстрелил ему в грудь. Он лежал на спине, его глаза были устремлены в небо. Определенно он мертв.

Я позвонила Девону и попросила срочно приехать. Затем вызвала полицию.

Самое отвратительное в работе репортеров малотиражки — то, что смерть для них прежде всего большое событие. Нас посылают на каждый случай неестественной смерти. Мне доводилось видеть много окровавленных, искалеченных тел за последние два года на автостраде, связывающей штаты и проходящей мимо Каслфорда. Как это ни странно, мне было гораздо легче смотреть на это тело, потому что по крайней мере оно было целым. Именно по этой причине, наверное, я не так сильно расстроилась, заметив труп. Для меня он был земной оболочкой, которую покинула душа, улетевшая в свою следующую жизнь. (Я твердо верю в это. И я чувствую также, что отец мой живет где-то в другой жизни.)

Я уважительно относилась к полиции, знала, что ничего нельзя трогать, но постаралась рассмотреть человека, одновременно решая, должна ли рассказать полиции, кто просил меня сюда прибыть. Зачем Питу надо было убивать этого человека, я даже вообразить себе не могла, но подозревала, что, по всей вероятности, это дело как-то связано с его теорией заговоров.

На мужчине спортивная рубашка с короткими рукавами и, как сейчас все носят, брюки хаки. Он коренаст. На шее золотая цепочка, а на пальце печатка с бриллиантом.

И тут я вздрогнула: юный голос у меня за спиной воскликнул: «Вот это да!»

Я резко обернулась и увидела двух подростков лет двенадцати с удочками за спиной. Я тут же встала между ними и трупом, раскинув руки, чтобы не подпустить их к нему.

— Вам не следует это видеть, — сказала я, потянув любопытного за рубашку.

— Он мертв? Его убили? — спросил он с интересом.

Его приятель, бледный под рыжими веснушками, повернулся и поплелся прочь.

— Произошел несчастный случай, — сказала я. — Боюсь, он мертв, и сюда уже едет полиция, поэтому вам лучше отойти в сторону.

— А нельзя ли на него взглянуть? — настаивал парнишка, пытаясь обойти меня.

— Попросишь об этом полицию. — Я оттаскивала его что было мочи.

Его приятеля рвало в кустах.

Запекшаяся кровь не напугала любопытного, но вид приятеля, извергавшего из себя содержимое, — да, и он, возможно из чувства солидарности, внезапно согнулся по той же причине.

Когда приехала полиция, нас подвергли допросу: кто что видел и когда и как каждый оказался на пруду. Девон приехал тоже, и ему удалось сделать несколько снимков.

Ответственным за расследование был назначен детектив Бадди Д'Амико. Я его знала. Когда-то мы не только вместе учились, но и целовались в классе. Я сразу рассказала Бадди всю правду: что Пит Сабатино оставил для меня номер телефона, по которому я должна была ему позвонить, а когда позвонила, женский голос назвал место встречи в полдень. Приехав, я нашла здесь труп.

Бадди с подозрением смотрел на меня и спросил лишь, уверена ли я в том, что говорю. Я ответила «да».

Полиция окружила место происшествия желтой лентой криминальной полиции. Мальчиков отпустили домой, а меня Бадди задержал и продолжал задавать вопросы, игнорируя тот факт, что я делала пометки в блокнот.

Было около пяти вечера, когда Бадди наконец отпустил меня, предупредив, что я не должна покидать город. Помня о назначенной встрече в Нью-Йорке, я упросила его разрешить поездку, и он, заметив, однако, что проверит, вернусь ли я в город к двум часам, дал согласие. Облегченно вздохнув, я повернулась чтобы уйти, но Бадди окликнул меня:

— Послушай, Салли, если Пит даст о себе знать…

— Я попрошу его связаться с тобой.

— Нет, позвони мне, и мы приедем за ним.

— Хорошо, — ответила я и подумала: «Бедный Пит, что же ты наделал?»

Вернувшись в редакцию, я рассказала все Алу. Затем вошла в свою кабинку, чтобы изложить версию случившегося. Я оказалась свидетелем чего-то, но мои мысли отвлекала история Касси Кохран.

Вскоре я собралась с мыслями и приступила к статье об убийстве. У моей кабинки остановился Девон и бросил мне на стол конверт.

— Жертва? — спросила я.

Он кивнул.

— Не говори Алу, что они уже готовы.

Он, снова кивнув, ушел, а я позвонила Бадди.

— Есть ли у тебя пожелания, Бадди, — сказала я, — относительно того, сколько материала можно дать о том мужчине в завтрашней газете?

— По возможности меньше.

— А что я получу взамен, если, скажем, мы не напечатаем, что у него черные волосы с легкой проседью, что ему около сорока пяти, что у него карие глаза, что он крепкого телосложения и что носил золотую цепочку и печатку с крупным бриллиантом? И если не будем публиковать фотографию.

— Продолжай, Салли.

— Это ты продолжай, Бадди, — сказала я.

— И как насчет того, если я, — он вздохнул, — сообщу тебе его установленную личность и дам фотографию, как он выглядел в лучшие дни?

— Не уверена, что этого достаточно, Бадди.

— Ты первой узнаешь, когда мы произведем арест.

— Договорились, — сказала я.

Повесив трубку, я перечитала статью, которая пойдет в завтрашний номер:

«Я обнаружила тело мужчины у каменоломни. В интересах следствия редакция не дает описания жертвы и не разглашает обстоятельства его гибели».

К семи часам я освободилась и могла ехать домой. Я наняла своего соседа пенсионера мистера Квимби (он всегда оставался для меня мистером Квимби, так как был в моих глазах настоящим джентльменом, и я так никогда и не осмелилась узнать его имя, а сам он не назвался) выводить Скотти на прогулку дважды в день. Если я задерживалась допоздна, он приходил кормить Скотти и часто оставался с ним, глядя телевизор, и разрешал бесконечно счастливому псу посидеть рядом с ним на тахте, что Скотти строго-настрого запрещалось.

Скотти опрометью бросился на улицу, а я прочитала факс из Лос-Анджелеса. Мой договор с «Экспектейшнз», сообщал друг-юрист, правильно сформулирован и гораздо более щедр, чем стандартные документы. Он хотел знать, с кем я для этого переспала.

Впустив Скотти в дом, я села за письменный стол и стала читать новые полученные материалы о Касси Кохран, делая пометки. Я все еще не решила, стоит ли рисковать, отправляясь в Манхэттен на встречу с Верити Роудз на машине. Или лучше поездом?

Зазвонил телефон, и я сняла трубку.

— Господи, Сэл, — прогремел в трубке голос Дага, — ты нашла тело недалеко от Каслфорда? Почему не сообщила?

— Собиралась, — ответила я рассеянно.

Я все еще усваивала статью о Касси Кохран, в которой говорилось, что первый муж Касси, Майкл, был уволен с работы за беспробудное пьянство. Я также подчеркнула строчку о ранней смерти отца Касси и о том, что во всех материалах, которые я прочитала, этот факт умалчивался…

— Кто-нибудь знает, кто он такой? — рассеянно спросила я.

Наступило молчание, затем он спросил:

— Что с тобой сегодня? Кому, как не тебе, устанавливать, кто он такой.

— У меня нет времени. Этим занимается Джо.

— Тут событие года, а ты сосредоточилась на какой-то чепухе для «Экспектейшнз».

Его враждебность и сарказм привели меня в чувство. Я догадалась, что ему уже не хочется, чтобы я работала в Нью-Йорке. Раз он переменил свое решение, переменю его и я.

— Хорошо, Даг, — сказала я и повесила трубку.

Чуть позже одиннадцати часов, когда я соображала, что мне надеть на завтрашнюю встречу, кто-то постучал в дверь кухни, и Скотти выжидательно насторожился. Я знала, что это не Даг (он всегда входил в переднюю дверь), но, только подойдя к кухонной двери, вспомнила, что убийца гуляет на свободе и что мне, возможно, стоит быть осмотрительнее.

Если сумасшедший Пит Сабатино убил сегодня в лесу того мужчину, то мне тем более стоит быть начеку, так как именно Пит приплюснул свой нос к стеклу моей кухонной двери.

— Пит, — сказала я, придерживая Скотти за ошейник.

Пит ворвался на кухню и выключил свет.

— Можешь задернуть шторы? — громко зашептал Пит. — Они могут следить за мной.

— Конечно, — сказала я, с секунду подумав. Затем прошла в гостиную, волоча за собой Скотти, и задернула шторы на большом и на маленьком окнах гостиной, которая служила мне кабинетом.

— Все в порядке, Пит, проходи.

— Отпусти собаку. — Озираясь, он вышел из кухни.

— Но…

— Она меня не укусит.

Я отпустила Скотти, и действительно, полаяв, он внезапно подбежал к протянутой руке Пита, лизнул ее и завилял хвостом.

Пит был потным, бледным да к тому же грязным. Конечно, убегает от правосудия. Я спросила, не хочет ли он есть, и Пит с благодарностью кивнул, поэтому я вернулась на кухню и приготовила ему бутерброд с ветчиной и сыром, добавив к нему картофельные чипсы и высокий стакан воды. Пока он ел, я постаралась спрятать в шкаф мой диктофон.

— Ты еще не виделся с полицией? — Он энергично замотал головой и выпил залпом стакан воды. — Они тебя ищут. Мне пришлось рассказать им, что это ты назначил мне там встречу.

— Я не убивал его. — Он поставил стакан.

— А я и не утверждаю, что это сделал ты. Просто интересно знать, что случилось.

— Это они его убили, — сказал он с честным лицом. — Кто?

— Масоны.

— Ах да, — кивнула я. — Ты знаешь, как он был убит?

— Застрелен из того же самого ружья, из которого он собирался стрелять в меня. Он приходил ко мне домой сегодня утром, только я успел скрыться.

— Кто?

— Мужчина.

— Можешь описать его?

— Вряд ли. Он большой. Я его мельком видел.

— Сколько ему лет?

— Не знаю. Он молодой и крепкий.

— Отец был дома?

— Он был на встрече ветеранов. Сегодня же военный день.

Военным назывался день, когда ветераны приходили в свой центр, чтобы поговорить о Второй мировой или войне в Корее, посмотреть фильм, послушать выступления, а затем вместе провести время за ленчем. Там присутствовали представительницы женской вспомогательной службы сухопутных войск США, работники Красного Креста и других военных служб. Это знаменательное событие.

— Так кто, по-твоему, стал жертвой?

— Не знаю.

— А как ты думаешь, что он там делал?

— Ждал, чтобы убить меня.

— Тогда кто его убил?

— Тот парень! Потому что он не мог найти меня и решил подстроить мне ложное обвинение в убийстве.

У меня в этом уверенности не было. Из его описания человека, который утром приходил к нему в дом, я поняла, что Пит стал жертвой, а не убийцей.

— Хорошо, Пит, давай попробуем во всем разобраться. — Я была само терпение. — Прежде всего, почему кто-то тебя преследует?

— Потому что я знаю слишком много и, пока никому ничего не говорил, им не мешал.

— Ты знаешь кого-нибудь из этих людей? Я имею в виду поименно?

— Я знаю, — он, нахмурившись, задумался, — что Джордж Буш-старший — один из их главарей.

— Что это за организация и где находится? — Я чуть не застонала.

— Это масоны. Масонский храм находится здесь, прямо в центре города.

— Пит, — сказала я, почувствовав, что уже устала от него, — мой отец был масоном и…

— Знаю, знаю, — прервал он меня. — Плохо, что они его убили. Эти люди что-то знают об этом.

— Какие?

— Те, что меня преследуют.

— Послушай, Пит, — я холодно смотрела на него, — мой отец погиб во время наводнения, когда рухнула стена гимнастического зала школы.

— Это они хотят, чтобы ты так думала.

— А откуда, черт возьми, тебе это известно?

— Я слышал об этом.

— От кого?

— Слухи ходили.

— Хорошо, — попыталась сосредоточиться я. — Давай начнем с самого начала. Кто приходил к тебе сегодня утром?

— Здоровенный парень. Раньше я его не видел.

— А кто тот мертвый?

— Не знаю!

— Почему?

— Потому что не видел тела! — вскричал он.

— Значит, ты не ходил туда сегодня?

— Нет.

— То есть, Пит, ты послал меня туда, чтобы я встретилась с мужчиной, который преследовал тебя?

— Нет! Да. — Пит совершенно запутался.

— Ты хотел, чтобы я встретилась с ним, — подсказывала я, — и выяснила, кто он такой и что ему надо, так?

— Да. Позвонил тебе, потому что знал, что он там будет. Подумал, что ты сможешь поговорить с ним и докопаешься до сути.

— До сути чего?

— Он многое знал.

— Он что-то знал о моем отце? Ты поэтому хотел, чтобы я с ним встретилась?

— Он многое знал, — настаивал Пит. — Помнишь разбившийся швейцарский самолет? Они не смогли тогда найти тела среди обломков. Я знаю, где они были. Думаю, он тоже знает.

Глава 9

На следующее утро, в половине шестого, я уговорила сумасшедшего Пита встретиться с одним из лучших криминальных адвокатов Нью-Хейвена в полицейском участке. К тому времени он поспал, снова поел, а я записала в файл другую историю убийства для «Геральд американ», основанную на рассказе Пита о появлении жертвы в его доме. Я приняла душ и оделась для встречи с Верити Роудз. Я привезла Пита в деловую часть города, припарковалась перед полицейским участком, сопроводила его в приемную, познакомила с адвокатом, представила Пита и его адвоката дежурному сержанту, сказав, что смогу ответить на все вопросы детектива Д'Амико по данному делу после часа. Затем, сев в машину, доехала до ближайшего кафе, чтобы выпить кофе и посмотреть «Геральд американ» (моя фотография занимала всю первую страницу под заголовком: «Репортер находит убитого»), и тронулась вперед.

Поездка в Нью-Йорк летом — сплошная головная боль, потому что, в каком направлении ни едешь, в Коннектикут или Нью-Йорк, все дороги ремонтируются, днем и ночью, и кто-нибудь непременно попадает в аварию, и тысячи людей бывают вынуждены остановиться и глазеть на это. Это утро тоже не стало исключением, и дело кончилось тем, что я позвонила по сотовому Дагу, чтобы попросить его подвести меня электричкой до Манхэттена (у Дага сезонный билет, и он никогда не опаздывает). Я загнала свой джип в парковочный гараж (где, не могу поверить, они возьмут двадцать четыре доллара всего за два часа) на Пятьдесят третьей улице, зашла в кафе, где заказала яичницу с беконом, и позвонила в Каслфорд, чтобы прослушать оставленные мне сообщения.

«Дорогая, — сказал голос матери, — не хочу выступать в роли человека, который портит настроение другим, но неужели я должна узнавать из газет, что моя дочь нашла в окрестностях убитого мужчину?» Пауза. Я представила, как мать держит в руках газету и сокрушенно качает головой. «Это ужасно! Просто ужасно! Как страшно! Бедный мужчина. Бедная семья. Гм, гм. Я просто звоню тебе, Салли, чтобы узнать, как ты себя чувствуешь после такого потрясения». Пауза. «Твой брат обычно играл в хоккей на том пруду. Я тебя люблю».

— Мама, — сказала я автоответчику, — чувствую себя прекрасно. Очень жаль, что не позвонила тебе, но мне действительно надо быть в Нью-Йорке сегодня, чтобы поговорить с Верити Роудз о написании статьи. Вернусь в Каслфорд после полудня и позвоню. Я тоже тебя люблю.

Вынув из портфеля материалы по Касси Кохран, я попыталась перечитать их. Естественно, не смогла сосредоточиться, раз почти не спала ночью, а моя голова раскалывалась от видений убийства и рассказа Пита. («Несомненно, — сказал мне Даг, — твой сумасшедший Пит пришел в ярость и убил этого парня».)

Охранник на входе в Бенслер-билдинг направил меня к крупному мужчине за конторкой. Когда на вопрос джентльмена, кто я и к кому пришла, ответила: «Верити Роудз», он распрямил спину и улыбнулся.

— Сейчас проверю, — сказал он и, быстро набрав номер, предложил подняться на тридцать четвертый этаж, вручив бейдж с номером и моим именем.

Приемная журнала «Экспектейшнз» просторная и элегантная, с толстым бежевым ковром на полу, с мебелью из светлого дерева, с обтянутыми ситцем диваном и креслами. На стенах великолепные обложки журналов «Экспектейшнз» за прошлый год. На полу роскошная ваза с ирисами и львиным зевом.

Я сообщила секретарше за массивным столом, кто я и с кем пришла на встречу.

— Мисс Харрингтон? — переспросила меня дама лет шестидесяти. — Я — Дорис Блэк, ответственный секретарь Верити.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Пожалуйста, идите за мной. У нас сейчас селекторное совещание, но она не хочет, чтобы вы ждали.

Дорис Блэк — в слаксах, шелковой блузке и туфлях на низких каблуках, и у меня промелькнула мысль, не слишком ли я разоделась, выбрав для встречи костюм от Донны Каран. Однако когда она впустила меня в кабинет, я, к своей великой радости, поняла, что оделась правильно, так как Верити была в шикарном костюме и туфлях на высоких каблуках.

Продолжая разговаривать, Верити кивком приветствовала меня и пожала плечами, словно говоря: «Не знаю, кто эти люди и почему я вынуждена разговаривать с ними». Дорис усадила меня в кресло за журнальным столиком.

— Могу я предложить вам что-нибудь выпить? — спросила она. — Кофе? Чай? Минеральную воду? Апельсиновый сок?

Я попросила воды, вынула из портфеля свои заметки и сделала вид, что просматриваю их, хотя на самом деле воспользовалась ими как прикрытием, чтобы получше рассмотреть кабинет. Первое, что бросилось в глаза, был настоящий восточный шелковый ковер четыре на шесть; я даже представить себе не могла, сколько он стоит. Возможно, тысяч тридцать? Как Верити может позволять людям ходить по нему? Затем я вспомнила, что ее муж сказочно богат и, вне всякого сомнения, купил его ей в подарок. Письменный стол тоже необыкновенный — ореховый ампир. Окно во всю длину кабинета выходит на Ист-Ривер, на подоконнике цветы.

— Наконец! — вскричала Верити, срывая с головы наушники и вскакивая с места. — Вы здесь и вовремя! Позвольте отметить, что выглядите фантастически!

Она привлекла меня к себе, пожимая руку и одновременно чуть коснувшись моей щеки, а затем повела к столу совещаний, где лежала копия моего договора.

— Вы получили мой факс? — Она села за стол.

— В воскресенье. Я была просто потрясена.

— Хорошо, — сказала она с безразличным видом, надевая очки, чтобы просмотреть бумаги. — Сколько времени вам понадобится, чтобы ознакомиться с договором?

— Я уже ознакомилась.

Она вопросительно посмотрела на меня поверх очков.

— У меня есть юрист, который его изучил.

— И?..

— И он сказал, что этот договор не просто исключительный, но гораздо более щедрый, чем все ваши стандартные документы.

— Нужны ли какие-нибудь изменения?

— Он хотел знать, — я покачала головой, — с кем мне пришлось переспать для такого договора.

— Значит, — откинув назад голову, расхохоталась она, — вы уже можете его подписать?

— Да.

— Отлично!

Она пустила по столу договор в мою сторону, и я просмотрела его, чтобы убедиться, что он тот же самый, который прислали мне по факсу.

— Подпишите здесь и здесь, а затем подпишу я.

Когда договор был подписан, она, покопавшись в бумагах достала чек и протянула мне. Чек был на пять тысяч долларов и выписан на мое имя.

— Здесь предусмотрен аванс, — объяснила Верити. — Деньги, которые останутся у вас, если по какой-либо причине мы не опубликуем статью. Хотя мне трудно представить, почему это не произойдет.

— Спасибо, — сказала я.

— Пожалуйста, — Верити направила ко мне карту «Американ экспресс», — поставьте свою подпись на обратной стороне. После окончания срока договора вы вернете ее мне… или, кто знает, возможно, напишете для нас что-нибудь еще.

Я почувствовала, как на меня накатила волна возбуждения.

— Вы используете ее на карманные расходы, авиабилеты, в гостиницах, для аренды машин, на еду и прочие расходы, но я должна предупредить, что здесь всего пять тысяч, которые могут скоро кончиться, поэтому используйте средства разумно и пишите статью.

Я подписала кредитную карточку.

— А сейчас вернемся к истории о Касси Кохран, — сказала Верити. — Скажите, что вы о ней думаете? Уверена, вы уже разыскали публикации о ней.

— Откровенно? — спросила я. — Во всем этом деле много запутанного.

— Как так? — Она с интересом посмотрела на меня.

— Судя по всему, Касси Кохран всех обаяла, и сделать материал интересным для читателя будет трудно.

— Вы правы, — кивнула Верити. — Слишком хорошая репутация… — Поставив локти на стол, она придвинулась ко мне. — Но мне показалось, у вас нашлась какая-то зацепка.

— Пока не могу сказать с уверенностью.

— Тогда как же вы заинтересуете читателей?

— Она красива, и ее фотография будет чудесной. Хочу сказать, она женщина «определенного возраста», однако выглядит потрясающе.

— Согласна. И мы постараемся сделать ее еще красивее. Она согласилась, чтобы Райдер сфотографировал ее для нас.

Я присвистнула. Это один из самых известных фотографов.

— Так, вернемся к вашей статье. Чем заинтересуете читателей? Как собираетесь узнать, что скрывается за красивым фасадом?

— Включу в ее интервью высказывания известных людей, таких, как Александра Уоринг, Джессика Райт… Ну и других.

— Хорошо, — сказала она глубоким голосом, — а что еще?

— Откровенно говоря, думаю, не избежать историй, связанных с ее мужьями.

Глаза Верити вспыхнули.

Воодушевленная, я продолжала:

— Очевидно, у ее первого мужа были проблемы с алкоголем, а история с ее вторым мужем, Джексоном Даренбруком, экстраординарная: его эксцентричный отец-миллионер подозревался в убийстве своей первой жены; его дети от четырех разных женщин; его восхождение к власти в семейном бизнесе; его первая красавица жена утонула в бассейне загородного дома; его привлечение Касси к управлению новостным каналом «ДБС»; назначение ее на пост президента канала, ну и роман с ней. Ее связи с разными мужчинами тоже могут представлять интерес.

Верити задумчиво кивнула.

— К тому же, — продолжала я, — ее отец умер, когда она была совсем юной, и мне не удалось установить причину его смерти, что заставило меня усомниться, а не стоит ли что-нибудь за этим. Быть может, что-то такое, что потом сказалось на ее отношениях с мужчинами. И когда я говорю «отношения», то имею в виду не романтические или сексуальные, а ее отношения с мужчинами-боссами. Трудно поверить, чтобы женщина с такой, как у нее, внешностью не пользовалась успехом, особенно двадцать пять лет назад.

— Что-нибудь еще? — спросила Верити, когда я смолкла.

— Пока не готова поделиться этим.

— Хорошо. Но держите меня в курсе дела. Возможно, через недельку-другую вам следует приехать ко мне с докладом о том, как продвигаются дела.

— Если хотите, — сказала я.

— А как насчет вашей работы в газете? — Она начала собирать бумаги. — Вам отведено на написание этой статьи только пять недель.

— Возьму отпуск.

— Хорошо. Тогда все. За исключением… — Она поднялась, подошла к письменному столу и вернулась с визитной карточкой и толстой папкой, скрепленной резинкой. Сначала дала мне карточку. — Здесь указан мой прямой телефон в офисе, номера моего домашнего телефона и сотового. Звоните в любое время. — Внезапно я вспомнила, что получила этот шанс не из-за своей блестящей журналистской карьеры, а только потому, что мы с Девоном наткнулись на Шредеров, когда они нуждались в помощи. — А здесь копии наших материалов о Касси Кохран, — сказала она, протягивая папку. — Адреса, телефоны, разного рода факты, некоторые интервью. Я позвоню ей и представлю вас, но вы должны сами связаться с ней. Я предупрежу ее, чтобы она ждала вашего звонка сегодня днем.

— Спасибо.

— Дорис покажет вам рабочее место, которым вы можете пользоваться, когда будете в городе. Это просто кабинка, но там есть стол и телефон.

— Невероятно, — пробормотала я.

— Вы оказали моей семье большую услугу, Салли, и я хочу вас отблагодарить. Хотя, — добавила она, — уверена, что вы и без меня добьетесь успехов, во всяком случае, давно бы их добились, если бы не болезнь вашей матери. — Верити увидела удивление на моем лице, так как, улыбаясь, добавила: — Ведь вы не думаете, что я вручу пять тысяч долларов первой встречной? Конечно, я навела кое-какие справки.

— Да, конечно, — поспешила ответить я.

Она проводила меня до двери и передала Дорис. Шагая вслед за помощницей, я бросила взгляд через плечо и увидела, что Верити все еще стоит в дверях, глядя мне вслед. Она помахала мне, и я с улыбкой ей ответила.

Глава 10

Как только я выбралась из Манхэттена и, набирая скорость, поехала по скоростной автостраде Брукнер к федеральной автостраде номер 95, я позвонила на свой автоответчик в «Геральд американ», чтобы узнать, что там происходит. Звонили Даг и Джо Бикс, другой репортер по делу об убийстве на Кеглз-Понд. Последнее сообщение было от моего босса: «Позвони, как только вернешься».

— Я на пути домой, — сказала я Алу, когда он вышел на связь.

— Приятно это слышать, — сказал он. — Чтобы свернуть тебе шею, мне надо, чтобы ты была рядом.

— Ой! — воскликнула я.

— Как понимать, что ты прошлым вечером прятала в своем доме подозреваемого в убийстве? Что ты наняла ему адвоката, сама привезла его в полицейский участок, а затем исчезла, не сказав мне ни слова!

— Уже возвращаюсь.

— Что скажешь в свое оправдание?..

— Ты прекрасно знаешь, черт возьми, что помочь кому-то еще не значит оправдать его, Ал. И это все, что ты хотел сказать?

— Какой ты, к черту, репортер? Ты работаешь на меня! Поняла?

— Поговорим об этом позже, — сказала я, отключая телефон.

Я проехала минут десять, прежде чем снова связалась с редакцией.

— Привет, Джо, это Салли. Они уже узнали, кто жертва?

— Говорят, что пока нет.

— Ничего удивительного. Где сумасшедший Пит?

— Все еще в полицейском участке.

— Они хорошо с ним обращаются, как думаешь?

— Думаю, да. Пожалуй, ему лучше пока находиться там. А ты действительно приютила у себя сумасшедшего Пита?

— Гм!

— Даг был там?

— Нет.

— Ну… Тебе удалось что-нибудь выведать?

— Когда приду, расскажу тебе, что мне удалось. Хорошо?

Гоня машину по федеральной автостраде номер 95 на хорошей скорости, я сделала еще один звонок.

— Присяжный поверенный Рентам, — отозвался Даг.

— Привет, — сказала я.

— Как все прошло?

— Потрясающе. Действительно хорошо. Немедленно приступаю к работе. Она дала мне чек на пять тысяч долларов и карту «Американ экспресс» с разрешением потратить еще пять тысяч.

Он присвистнул.

— Ты уже говорила с Ройсом?

— Еду прямо на работу.

Наступила пауза. Затем он сказал:

— Скажи честно, Сэл, ты собираешься упоминать о факте, что приютила у себя дома беглеца? Или умолчишь об этом?

— Собиралась умолчать. Говоря откровенно, я просто не знала, что с ним делать. Он был до смерти напуган.

— Господи, Салли, он мог быть убийцей.

— Нет, только не Пит. — Я перестроилась в другой ряд на автостраде и одновременно сменила тему разговора: — Твои парни уже установили, кто стал жертвой?

— Да.

— Ну и кто?

— Извини. Убийство больше не должно интересовать тебя, Салли.

— Ди? Почему?

— Теперь у тебя в меню знаменитости большого города.

— Ты прав. И никакого намека, кто пал жертвой?

— Поговори с Д'Амико. Пообедаем вечером?

— Никакого обеда. Я собираюсь выспаться. Но Скотти хочет, чтобы ты пришел. Ты бросаешь апорт гораздо дальше меня.

— Могу прийти поздно, — предупредил он.

— Я тоже. Еще позвоню.

Следующие сорок пять минут я ехала в тишине, размышляя главным образом, как уладить неприятности на моей теперешней работе и о шансе переменить жизнь на прекрасную. Что выпадет на мою долю? Я также думала о счетах, которые смогу оплатить, имея в кармане пять тысяч долларов.

Пока не доехала до развилки между автострадой 95 и парковой автомагистралью Меррит, я не обращала внимания, что меня преследует большой красный пикап «шевроле» с затемненными стеклами. Приближаясь к развилке, я держалась правого ряда, словно намереваясь на север Меррита. В последнюю секунду резко вывернула в левый ряд, с которого был поворот на юг, подрезав впереди идущую машину и заставив ее водителя совершенно справедливо посигналить.

Красный пикап отклонился от прямого пути и пристроился за машиной, сигналившей мне. Внезапно пикап выскочил на обочину и стал обгонять машину справа. Я выехала на обочину слева и обогнала машину впереди себя. Сейчас сигналили несколько машин. Пикап пытался на скорости обогнать машину, движущуюся между нами. Я сбавила скорость. Он тоже.

Едва справляясь с управлением, я вылетела на мост Сикорского на скорости семьдесят миль в час. Обогнав пару машин, свернула в правый ряд, где, едва не проехав на красный свет, свернула направо, на магистраль 110.

Через несколько секунд я услышала вой полицейской сирены и, вздохнув с облегчением, остановила машину. Открыв окно, ждала, когда офицер подойдет ко мне.

— Документы, пожалуйста, — сказал он.

Я высунулась из окна, чтобы посмотреть на дорогу.

— Вы видели большой красный «шевроле» с затемненными окнами, офицер?

— Мне бы хотелось увидеть вашу лицензию, — сказал он, глядя на меня сквозь солнечные очки. Его напарница оставалась в патрульной машине. Наверняка проверяла мой номер.

Не увидев машины, я протянула офицеру права. Он внимательно изучил их и снова посмотрел на меня.

— Регистрацию.

Открыв бардачок, я достала регистрационную карту и протянула ему.

— Страховка?

Я дала страховой полис.

Он просматривал документы снова и снова, тасуя их словно колоду карт.

— Как вы назовете свое вождение? — спросил он.

— Оборонительным, — ответила я. — Меня преследовали. Красный пикап «шевроле» с тонированными стеклами. На нем муниципальный номер, но я не запомнила его. Он начал преследовать меня на федеральной автостраде номер девяносто пять, и мне пришлось лавировать, чтобы скрыться.

— Кто мог вас преследовать? — спросил он, ухмыльнувшись.

— Не знаю, офицер, но точно могу сказать, что после того, как обнаружила вчера в Каслфорде тело убитого, сегодня мне на хвост села машина с тонированными стеклами и я хотела от нее скрыться.

Он посмотрел на дорогу, а затем снова на меня.

— Вы репортер?

— Из «Геральд американ» в Каслфорде.

— Слышал о такой. — Он снова посмотрел на дорогу. — Так где же та машина, которая вас преследует?

— Осталась на мосту, — ответила я. — Полагаю, поджидает.

— А почему кто-то преследует вас?

— Не хочу это выяснять. — Я посмотрела на часы.

— Торопитесь? — спросил он.

— Обещала полиции вернуться в Каслфорд к часу.

— Знаете, — сказал офицер, — история, сочиненная вами, весьма впечатляет, мисс Харингтон. — Но, боюсь, Несмотря на это, мне придется выписать вам повестку в суд за нарушение правил дорожного движения. Мне бы хотелось закрыть глаза на превышение скорости, но, к сожалению, не могу, потому что вы ехали со скоростью пятьдесят в зоне, ограничивающей скорость до двадцати пяти миль в час. Ждите меня.

Он сел в патрульную машину и стал выписывать повестку в суд. Наблюдая в зеркало заднего вида, не появится ли красная машина, я позвонила в редакцию и сказала помощнику Ала, что задерживаюсь. Наконец офицер вернулся и, вручив повестку, снял солнечные очки.

— Надеюсь, все обойдется, — сказал он. — Похоже, вы ведете весьма замысловатый образ жизни.

— Спасибо, офицер.

Я взяла повестку и направилась к Мерриту. Доехав до места, увидела, что красная машина уже поджидает меня.

Глава 11

Я могла или остановиться, или постараться ускользнуть от нее. Снова посмотрев на затемненные стекла, я приняла решение. Но прежде обратила внимание на задний номер.

Включив скорость, надавила на акселератор и рванула мимо пикапа через весь Меррит, резко влетела на мост Сикорского и, оказавшись на другой стороне моста, позвонила в полицию Каслфорда.

— Салли Харрингтон просит соединить ее с детективом Д'Амико. Очень срочно.

Пока они соединяли, я снова увидела в зеркале заднего вида красный пикап.

— Бадди, красный пикап «шевроле» преследовал меня всю дорогу на девяносто пятой автостраде и в Меррите. — Я назвала номер машины. — Не могу дать описание водителя, так как стекла темные, но машина большая, одна из тех, у которых сзади четыре колеса.

Пикап меня догонял. Я ехала на скорости девяносто, он выжимал все сто.

Движение было крайне интенсивным, и я не могла позволить себе затевать игру в догонялки, не подвергая опасности остальных водителей.

— Я направляюсь на автомагистраль номер двадцать два в Нью-Хейвене! — закричала я Бадди.

Что делать, что делать? Я остановилась на запрещающий сигнал светофора, затем свернула на восток, на автомагистраль номер 22. Приближаясь к перекрестку с 91-й, свернула налево на объездную дорогу, надеясь, что преследователь будет гнать по автостраде. Сейчас я не знала, где машина, и продолжала ехать, пока не увидела огражденную сеткой придорожную площадку для гольфа, разбитую на отдельные секции. Я свернула с дороги и, поднимая клубы пыли и минуя парковку, остановилась в запрещенном для въезда машин месте, непосредственно перед самим зданием. Схватив сумку, выпрыгнула из машины и, спотыкаясь на высоких каблуках, побежала к выходу, заметив, что «шевроле» вновь меня преследует. Я пробежала мимо регистратора за столом, подвернула лодыжку и дохромала до поля. Надев шлем и схватив клюшку, вошла в одну из секций и плотно закрыла за собой калитку.

Парень в соседней секции спросил:

— Леди, с вами все в порядке? Помощь нужна?

— Пожалуйста, — с трудом выдохнула я.

Юноша лет пятнадцати, большой ребенок, вошел ко мне, чтобы показать, как надо играть. Я все время следила через плечо, кто выйдет на поле, но никого не было. В моей сумке зазвонил мобильник.

— Салли, ты где? — спросил Бадди. — Номер, который ты мне дала, принадлежит угнанной из Бриджпорта машине.

Юноша назвал адрес места, в котором я находилась, и я сообщила координаты Бадди.

— Оставайся там. Среди людей. Я сообщил о тебе патрульной машине Нью-Хейвена, она от тебя меньше чем в миле.

Полиция прибыла на место в считанные минуты, и офицер нашел меня. Он сказал, что «шевроле» стоит на стоянке, но внутри никого нет. Я сняла шлем, отдала юноше клюшку и последовала за офицером, оставив большого ребенка с открытым ртом.

Мы прошли на парковку, где около патрульной машины стоял напарник офицера. Они припарковались позади «шевроле», чтобы блокировать дорогу. Вскоре приехала другая патрульная машина и встала перед пикапом.

Я провела с полицейскими целый час, продолжая твердить, что не знаю, кто меня преследовал.

— Обратите внимание на стекла, — говорила я. — Думаю, такой цвет незаконный. Они черны как ночь.

Я поведала им об убийстве в Каслфорде и связала преследование с ним.

Мы обошли поле, где несколько мужчин отрабатывали удары. Полиция допросила служителя, выясняя, кто из них пришел последним.

— Мне кажется, мужчина в дальнем конце поля, — сказал он, указав на пожилого господина.

— Но у него сумка с клюшкой, — заметил офицер.

— А этот парень? — сказала я, указывая на огромного малого с крашеными волосами, который яростно размахивал длинной палкой. — Он явно не в гольф играет.

Офицер подошел к парню. В ходе разговора крашеный вынул из бумажника лицензию и еще какой-то документ и передал офицеру.

Зазвонил мой мобильный.

— Мисс Харрингтон, — сказал чей-то голос. — Вам звонит Дорис Блэк из офиса Верити Роудз. Верити просила меня сообщить вам, что Касси Кохран будет ждать вашего звонка сегодня в три часа дня. Она будет на «ДБС».

Я бросила взгляд на часы: десять минут второго.

— Хорошо, спасибо. Непременно позвоню ей.

— У вас есть номер ее телефона?

— Да, спасибо.

— Кто это был? — потребовал ответа офицер.

— Это к делу не относится, — сказала я, окидывая глазами все поле. Было жарко, и я вся взмокла. Мои туфли и костюм оставляли желать лучшего. — Послушайте, меня ждут в полиции Каслфорда… прямо сейчас.

— Назовите ваше имя, адрес и номер телефона, — сказал офицер, — и мы вас отпустим. — Но вы уверены, что не разглядели лица водителя?

— Ничего я не разглядела!

— Передайте детективу Д'Амико, что мы с ним свяжемся.

— Как только, так сразу, — отшутилась я, направляясь к машине.

— Вы обязаны с ним увидеться по приезде в Каслфорд, — предупредил офицер.

Я тронулась в путь. Кондиционер обдувал меня, и я жадно пила воду из бутылки, которую всегда держу в машине. Осмотрелась, не преследует ли меня еще кто-нибудь, и почувствовала себя гораздо лучше.

Мой визит в полицейский участок Каслфорда прошел на удивление формально. Меня незамедлительно провели в кабинет Д'Амико. Он говорил по телефону. Я достала пудреницу и посмотрелась в зеркало. Выглядела как черт знает кто, вся косметика потекла. Бадди повесил трубку, и я, быстро защелкнув пудреницу, посмотрела на него.

— Значит, полиция Нью-Хейвена нашла его? — спросила я.

Бадди поджал губы и покачал головой. Красивый мужчина. В средней школе он дружил с одной девушкой целых четыре года, и мы думали, они поженятся. Но этого не произошло. Он уехал учиться в Южный Коннектикут, а она вскоре сбежала из дома. Следующим слухом, дошедшим до нас, было то, что она стала женой брокера и переехала жить в Дэриен. Бадди женился на Элис всего полтора года назад. Элис на год моложе.

— Они прочесали всю округу, — сказал Бадди, — и знаешь, что обнаружили?

— Что?

— Исчезла машина управляющего. Тот, кто украл «шевроле», угнал и его машину. Они обнаружили ее на парковке у въезда на федеральную автостраду номер девяносто пять. — Он прищурился. — Салли, ты умудрилась нарушить правила дорожного движения, пока пикап преследовал тебя, так?

— В Шелтоне. Я пыталась объяснить все полицейскому, но он стоял на своем.

Бадди начал перебирать папки, стоявшие на подставке на его столе. Найдя нужную, вытащил, раскрыл и просмотрел содержимое.

— Так почему ты считаешь, что кто-то преследовал тебя?

— Мне бы хотелось услышать это от тебя. — Внезапно я вспомнила: — Ой, мне надо позвонить Алу.

— Все в порядке, он знает, что ты здесь, — проинформировал меня Бадди.

— О! — Я с беспокойством взирала на него, словно меня вызвали к директору колледжа, а я не знала, что натворила.

— Позволь снова задать тебе тот же вопрос, Салли. Почему ты думаешь, что кто-то тебя преследует?

— Не имею ни малейшего представления. Честно. Насколько я понимаю, ты уже установил личность жертвы. — Я, естественно, этого не знала, но со дня убийства прошли целые сутки, и, возможно, он уже собрал некую информацию.

— Откуда тебе это известно?

— Из конфиденциальных источников. — Я улыбнулась.

— Да, нам это удалось, — сказал он, изучающе глядя на меня. — Ты его тоже знаешь.

— Я? Бадди, клянусь, даже представления не имею, кто это.

— Ты не помнишь, что видела его?

— Нет. А у меня, между прочим, хорошая память на лица.

— Он работал на твоего отца.

— Но мой отец умер двадцать один год назад.

— Тогда этому парню было лет девятнадцать, наверное.

— Он совершенно не похож на архитектора.

— Ты права. — Бадди ждал моего продолжения.

— Единственный человек, который может его знать, — моя мать.

— Я собирался наведаться к ней, но она сказала, что хочет, чтобы при разговоре присутствовала ты.

Я улыбнулась — мать хочет, чтобы я владела всей информацией. Тони Мейерз, Тони Мейерз…

— Ты не нарушишь нашей договоренности? — напомнил Бадди. — Никакой информации в газете, пока не разрешу.

— Да-да.

Проходя через полицейский участок в сопровождении Бадди, я посмотрела на часы и в ужасе увидела, что уже больше трех. Мне ничего не оставалось делать, как звонить Касси Кохран прямо сейчас.

— Алло, — сказала я в мобильный. — Это Салли Харрингтон из журнала «Экспектейшнз». Полагаю, миссис Кохран ждет моего звонка.

Бадди сердито смотрел на меня.

Я прикрыла рот пальцем: молчи!

— У тебя одна минута, — сказал он, показывая палец.

Касси Кохран быстро взяла трубку.

— Привет, — весело сказала она.

— Здравствуйте. Как поживаете? — вежливо осведомилась я.

Мимо прошел патрульный, и его переносная рация пронзительно засвистела и затрещала; другой офицер громко закричал, что не может найти чей-то адрес.

— Извините за шум, — сказала я.

— Чей адрес он ищет? — закричал патрульный диспетчеру.

Диспетчер что-то проорал в ответ.

— Шум не мешает, — сказала наконец Касси Кохран. — Но где вы находитесь?

— Гм… ну, в полицейском участке. Я только что закончила статью для нашей местной газеты, здесь, в Коннектикуте.

— Это как-то связано с тем убитым, которого вы обнаружили вчера и о чем сообщили в отделе новостей?

Я удивилась, но потом решила, что она, вероятно, тоже собрала обо мне сведения, раз уж я собираюсь писать о ней.

— Да, совершенно верно, — ответила я.

— Салли Харрингтон! — закричал сержант снизу. — Детектив Д'Амико ждет вас!

— Звучит заманчиво, — сказала Касси Кохран. — Можно рассчитывать, что вы передадите эту сенсационную новость в наш филиал в Нью-Хейвене?

— Только после того, как опубликуем ее мы, — автоматически ответила я.

Она рассмеялась.

— Салли Харрингтон, когда, черт возьми, вы спуститесь вниз? — закричал сержант. — Спускайтесь немедленно!

Касси Кохран снова рассмеялась.

— Похоже, вам надо идти. Послушайте, запишите мой домашний номер и позвоните вечером.

Спускаясь в гараж, я невольно подумала: неужели Касси Кохран, несмотря на жестокую конкуренцию в ее бизнесе, такая же очаровательная, как и ее голос?

Мы приехали с Бадди к моей матери и увидели, что она достала с чердака коробку, содержащую, с ее слов, все мужнины деловые документы до дня его смерти.

— Дайте мне расписку, — сказала она Бадди, — и можете забирать их с собой.

— Спасибо миссис Харрингтон. Это сбережет нам массу времени.

— Почему бы нам не пройти на кухню? — предложила мать, направляясь туда. — Я напекла лепешек.

Когда мы вошли на кухню, я увидела на заднем дворе Мака Клири, восстанавливавшего рухнувшую часть каменной ограды. На нем были шорты и рубашка с воротом поло. Выглядел он не худеньким. Гораздо могучее, чем я помнила. Особенно в плечах. Сейчас он мало походил на профессора.

— Я не заметила машины Мака, — невольно отметила я.

— У нее что-то с тормозами, и она в ремонте.

Мы сели за стол, и мать угостила нас кофе с лепешками.

— Итак, миссис Харрингтон, вы помните Тони Мейерза?

Мать задумчиво уставилась на чашечку кофе, затем кивнула.

— Этот человек работал на Доджа, моего мужа. Ему тогда было не более семнадцати. Он жил вместе с матерью на Пратт-стрит. Отец у него умер, и я помню, что он говорил Доджу, как нуждается в работе. Кроме того, помнится, Додж говорил мне, что он имеет какое-то отношение к строительству. Его отец был занят в строительном бизнесе.

— Что именно он делал? — Бадди делал пометки.

— О, все! Выполнял все поручения Доджа… Ну, вы знаете, доставлял клиентам расценки и архитектурные планы домов, разведывал, кто хочет начать строительство дома, искал места под застройку. Проектировал мой муж. — Вспомнив, мать рассмеялась. — Немного шпионил за конкурентами, вынюхивая, что они замышляют.

— Типа парня на побегушках?

— Да. — Мать задумалась, стоит ли продолжать.

— Говори, мама.

— Я вот что вспомнила… — Она зажмурилась и потерла переносицу. — Его звали не Тони, а Джон. Джон Мейерз.

— Уверены? — спросил Бадди.

— Абсолютно. Додж называл его Джонни-Бой.

— А вы выяснили, что он Тони Мейерз? — посмотрела я на Бадди.

— Возможно, он его брат, — кивнул Бадди.

Он сделал очередную пометку в блокноте. Задав матери еще несколько вопросов, собрался уходить. Я понимала, что ему не терпится просмотреть отцовы бумаги. Откровенно говоря, если бы не работа для «Экспектейшнз», я сама взялась бы за это дело.

— Салли, — прошептала мать, осторожно дотронувшись до моего плеча. Она, женщина умная, по опыту знает, каково иметь со мной дело, если я не высплюсь.

Я попыталась открыть глаза. Чувствовала себя разбитой. И вспомнила, что на минутку присела на софу, закрыла глаза и…

— Алфред Ройс звонит, Салли, — шептала мать. — Он тебя разыскивает. Я сказала, что ты работаешь над статьей об убийстве.

— Который час? — спросила я.

Во рту пересохло. Голова разламывается, да еще подташнивает.

— Без пятнадцати семь. Ты так устала, Салли, что я отказывала Алу как могла.

Я что-то пробормотала насчет того, что нельзя избежать неизбежного, и взяла трубку.

— Что, черт возьми, происходит?! — завопил Ал. — Что ты делаешь у матери? Почему ты не здесь? Ты мне сказала…

— Заткнись, Ал, — с раздражением прервала его я.

Глаза матери расширились от ужаса.

— Что ты сказала?!

— Сказала «заткнись». Ты получишь свою статью к завтрашнему выпуску. Мне надо ее отшлифовать.

— Нет, это мне тебя надо отшлифовать. Ты уволена!

— Ха! — сказала я.

— Ты меня поняла? Уволена! Ты все пропустила, и если бы не Джо, у нас в завтрашней газете вообще не было бы никакой статьи.

— Я знаю, кто убитый, — сказала я, зевая.

— Убийца — сумасшедший Пит Сабатино! — сказал Ройс. — И он снова сбежал.

Глава 12

Я пыталась припарковать машину за зданием «Геральд американ» — на моем месте стоял чей-то «линкольн», — когда зазвонил мобильный, и я, к своему удивлению, услышала, уже второй раз за день, голос Касси Кохран.

— Из того, что я узнала в своей редакции новостей, — сказала мне президент телевизионной сети, — следует, что сейчас не лучшее время для вашей работы над статьей для «Экспектейшнз».

— Почему? — спросила я, выходя из машины и запирая ее. — Что вы такого узнали?

— Что вы приютили у себя в доме человека, подозреваемого в убийстве; что вас кто-то преследовал на краденой машине весь ваш путь из Нью-Йорка домой и что убитый, найденный в Каслфорде, по всей вероятности, как-то связан с вашей семьей.

— Я потрясена, — ответила я.

— У нас свои источники, — скромно заявила она. — Если говорить серьезно, я звоню, чтобы узнать, нельзя ли отложить написание статьи до лучших времен. Я готова пойти на это, если и вы готовы. Мне не хочется никаких публикаций, за исключением разве что о презентации нашего журнала, а это будет только в сентябре. Имея больше времени, мы, возможно, найдем что-то более интересное, о чем вы сможете написать в своей статье.

— В самом деле? Вы это серьезно? — Я вошла в здание, показала охраннику свой пропуск и стала подниматься по лестнице.

— Абсолютно.

— Тогда позвольте мне переговорить с Верити, — ответила я, — потому что, возможно, вы правы. Для меня и вправду сейчас не лучшее время уезжать из Каслфорда. Хочу сказать, что меня ни в чем не подозревают или что-то другое…

Мне понравилось, как Касси Кохран рассмеялась. Ее смех был легким и дружелюбным.

— Вы уникальная особа. Обычно Верити для написания подобной статьи нанимает людей пожестче.

Я не удержалась и громко рассмеялась; мой смех эхом разнесся на лестнице. Я слышала множество историй о людях, работающих в «Экспектейшнз». Трусливым там не место. И должна признаться, мне стало любопытно, какую фотографию они поместят в журнале, представляя меня как новую журналистку. Завтракающую гвоздями? Или что-нибудь похуже?

— Согласуйте с Верити, — предложила Касси, — а потом и договоримся. Если, конечно, к этому времени не окажетесь в тюрьме. — Она снова рассмеялась.

— Я позвоню ей, миссис Кохран.

— Господи, я вот уже тридцать лет в этом бизнесе, и наверняка вы заметили, что мне удавалось сохранять хладнокровие перед прессой.

— За исключением, — сказала я, поднявшись на третий этаж, — той ночи, когда была найдена Джессика Райт.

— Вы уже это видели? — В ее голосе чувствовалось одобрение. А в это время в противоположном конце коридора появился Алфред Ройс-младший.

— Где, черт возьми, ты была?

— Ах и ох! — сказала Касси Кохран. — Поговорю с вами позже.

Я сложила телефон и прошла мимо Ала.

— Почему тебе не сидится на месте? — Меня так и подмывало сказать ему, как он охарактеризовал себя перед президентом «ДБС», которая все слышала. — Где ты была?

— Ал! — позвал чей-то голос из редакции новостей. — Мне удалось дозвониться до мэра!

— Я еще не закончил с тобой. — Ал ткнул в меня пальцем.

— Буду на месте, — сказала я.

Я подошла к телефону и позвонила Верити в «Экспектейшнз». Автоответчик сообщил, что ее сегодня уже не будет в офисе. Я набрала номер, который она дала мне утром, и она сняла трубку.

— Верити Роудз, — сказала она с заметным английским акцентом. В трубке слышался шум голосов.

— Верити, звонит Салли Харрингтон. Извините за беспокойство, но…

— Все нормально. В чем дело?

Я рассказала ей о предложении Касси Кохран отложить работу над статьей до лучших времен, о том, что я расследую убийство, о том, что Касси хочет подумать, как придать моей работе интересный аспект, и что обе мы думаем, что работу можно отложить на пару месяцев, если, конечно, Верити не возражает.

— Я возражаю, — сухо ответила Верити. — Или статья будет готова через пять недель, или ее вообще не будет.

— Хорошо. — Я опешила.

— Еще бы ей не хотеть, чтобы статья была отсрочена! — продолжила Верити. — Это только говорит о том, что она не хочет этой публикации, а потому, Салли, приступайте к работе. И чем скорее ее напишете, тем лучше. Я стою посреди зала, где проходит коктейль-пати, и, боюсь, не смогу продолжить наш разговор.

В трубке послышался смех. Вокруг Верити толпился народ.

— Хорошо. Спасибо, Верити. До свидания.

Я села за компьютер и приступила к работе, когда появился Ал.

— Я же тебе сказал, что ты уволена.

— До или после того, как скажу тебе имя убитого?

— Ты знаешь, кто он? — раздался женский голос, прежде чем в мою кабинку просунулось лицо Марты Ройс-Келлем.

Марта всего на год моложе Ала, но с хорошим лицом после пластической операции и стройная, в то время как Ал жутко растолстел. Она годами приставала к их отцу, чтобы тот назначил ее руководить газетой; ее сегодняшний статус члена правления на самом деле ничего не значит. Поэтому она в знак протеста стала вести колонку в конкурирующей газете «Хартфорд», но старик Ройс пригрозил ей, что вычеркнет ее из завещания, если она будет продолжать сотрудничать с другой газетой. Я догадалась, что сегодня состоится заседание членов правления, что объясняло наличие на нашей парковочной стоянке нескольких машин «континенталь».

— Не лезь не в свои дела, Марта! — зарычал Ал.

— Ты не можешь уволить ее сейчас, — сказала она.

— Я могу делать все, что захочу. Это моя газета!

— Это наша газета, — сказала она елейным голоском. Кроме того, ты не уволишь ее, потому что до сих пор влюблен в ее мать.

Я постаралась сдержать улыбку: Ал действительно был неравнодушен к моей матери.

— Я не только знаю, кто убитый, Ал, но еще обладаю информацией, что кто-то преследовал меня на угнанном пикапе.

— Джо! — позвал Ал.

В мою кабинку просунулась голова Джо Бикса.

— Ты выяснил, кто убитый?

— Пока нет.

— Не увольняй ее, — посоветовала Марта, собираясь уходить. — Я буду вместе с другими членами правления в конференц-зале, Ал.

После того как она вышла, Ал повернулся ко мне, изумленно выгнув брови.

— Как ты узнала, кто он такой?

— Главное, что узнала, — ответила я. — Дело в том, Ал… Дашь ли ты мне пятинедельный неоплачиваемый отпуск начиная с завтрашнего дня в обмен на информацию или нет? Если скажешь «нет», я просто уволюсь с этой проклятой работы. Если скажешь «да», я передам Джо всю информацию, которой владею, и он сможет замещать меня все эти пять недель.

— О чем ты говоришь, черт возьми? — заорал Ал.

— Хорошо, пусть будет одна неделя оплачиваемая, а четыре неоплачиваемые. Ты слышишь меня, Ал? Мне нужен отпуск, а тебе лучше согласиться, пока цена не возросла.

— Ты не посмеешь утаить эту информацию от своей газеты!

— Две недели оплачиваемого отпуска и три неоплачиваемого. И ты задолжал мне отпуск за прошлый год. Я вернусь на работу к Дню труда. — Я посмотрела на часы. — У тебя десять секунд до того, как я начну собирать свои вещи, чтобы уйти в «Хартфорд курант». («Хартфорд курант» — основной наш конкурент.)

— Сделай это, Ал, — посоветовал Джо. — Она нам все расскажет. — Он смотрел на меня. — Ведь правда? И как это связано с твоей семьей?

Я кивнула и посмотрела на Ала.

— Проклятие! — заорал он.

Скрестив руки на груди, я стала тихонько напевать.

— Хорошо! — крикнул он.

— Прекрасно!

— Но никакого оплачиваемого отпуска!

Я взяла со стола фотографию матери и брата и положила в портфель, делая вид, что собираюсь уходить.

— Хорошо, одну неделю, — сказал он.

— С завтрашнего дня?

Посмотрев на меня, он кивнул.

— Договорились, — сказала я, протягивая руку. — Ты не пожалеешь, Ал.

— Катись, Харрингтон. — Он удалился.

Джо принес в мою кабинку свой стул, и мы начали работать.

Меня не было дома почти до десяти вечера; Скотти нуждался в выгуле. Я устала, мысли путались, а дом превратился в полный хаос. Рядом с раковиной банки из-под собачьего корма соседствовали с банками из-под содовой, бутылками, коробками из-под йогурта — все это ожидало выноса в мусорный контейнер. Стопка газет за восемь дней тоже ожидала своей очереди на вынос в другой контейнер. Почта, по большей части нераспечатанная, валялась на кухонном столе рядом с кипой непрочитанных журналов, которые я поклялась аннулировать в один прекрасный день. Бельевая корзина переполнена; шерсть Скотти носится, как перекати-поле, по кухонному полу; в гостиной всюду пыль; в спальне ворох одежды, нуждающейся в химчистке (я сильно подозревала, что Скотти спал на ней); постельное белье следует сменить; зимняя одежда так и не заняла своего законного места в шкафу; в каждой комнате стопки-небоскребы книг грозят вот-вот обрушиться.

«По крайней мере, — подумала я, — можно хотя бы убрать зимние сапоги. На дворе июль».

Но у меня ни на что не хватает времени. Чудесно иметь дом и собаку, но часть меня тоскует по дням, проведенным в Лос-Анджелесе. Тогда я просто бросала одежду для стирки в конторку консьержки по пути на работу, и дважды в неделю ко мне приходила уборщица, чтобы тщательно вычистить мою квартиру, пока я сама карабкалась к успеху по служебной лестнице в одном из журналов. Кроме того, по субботам я подрабатывала в сверхмодном ночном клубе на бульваре Санта-Моника в Беверли-Хиллз. Я могла заработать там до двухсот долларов чаевых, что позволяло мне иметь машину и приходящую домработницу.

— Скотти, — сказала я своей горячо любимой собаке. — Иди сюда, мальчик, мы отправляемся гулять.

Его глаза вспыхнули радостью, рот расплылся в улыбке, хвост завилял, и он затанцевал вокруг меня на задних лапах.

Откровенно говоря, у моего Скотти огромные зубы, которые побуждают людей опасаться его. У него, кроме того, низкий, глухой как из бочки лай, но он самое нежное существо на свете. Мой ненаглядный.

Черт с этим домом! Газетой! Журналом! Со сном! Мне нужен свежий воздух! Мне нужна моя собака! Поэтому я переоделась в шорты, майку, кроссовки, а Скотти носился по комнате, ища поводок.

— Иди сюда, малыш, — позвала я, открывая заднюю дверь и выходя во двор.

Скотти выбежал, виляя хвостом и оглашая лаем окрестности.

«Я в Каслфорде», — подумала я.

Никто не просил меня вернуться домой, когда мать заболела. Я знала, какими шаткими были ее финансы — она платила за обучение Роба в школе и не была уверена, что ее страховое пособие учительницы позволит ей нанять кого-нибудь ухаживать за ней. У матери был рак, но не в быстро прогрессирующей форме, опухоль легкого. (Стоит заметить, она никогда не курила.) Тот тип рака, который ежегодно обнаруживают у сотен людей из многих тысяч и который, если обнаружить его на ранней стадии, поддается лечению. Поэтому матери сделали операцию, за которой последовало химиотерапевтическое лечение. Оно совершенно обессилило ее, и потому я совсем не жалела о своем решении вернуться домой, чтобы быть с ней рядом.

Я думала, что пробуду дома месяц-два. Когда мать позвонила мне, чтобы сообщить плохие новости, я только что узнала, что мой бойфренд в Лос-Анджелесе мне изменяет, и решила расстаться с ним на какое-то время. Я также была разочарована тем, как складывалась моя карьера в «Булеварде». Короче, мои причины приехать домой не были такими уж однозначными.

Но, как говорит мать, я приехала, а это главное.

Не думаю, что многое сделала для нее, за исключением того, что готовила и выполняла работу по дому и на участке. Я подстригала траву, полола сорняки, копала, ну и прочее в том же роде. Мы начинали разбивать сад вместе, и мать была поражена моей неуклюжестью и тупостью. Обычно она говорила: «Прости, но я думала, ты помнишь, как…», на что я отвечала: «Последний раз, когда я это делала, мне было всего семь лет, мама». Поэтому можно сказать, что первые два месяца я просто отдыхала. Я смотрела старые фильмы или выходила в город, если это можно назвать «выходом», так как после Лос-Анджелеса в Каслфорде особо не разбежишься.

Хуже всего было то, что, пока мать получала химиотерапию, наша собака стала умирать. Нашему спаниелю Мерфи было почти семнадцать, и он едва передвигался. И у меня не хватило смелости сказать матери, что посоветовал ветеринар. И я пошла в город и потратила все оставшиеся у меня деньги на щенка золотистого ретривера, которого принесла домой.

Мать, вернувшись домой, отправилась вздремнуть к себе наверх, а я поднялась вслед за ней и подложила к ней на постель щенка. Он крепко спал, потому что был очень слабым.

Сначала она по-настоящему рассердилась. Она сказала, что щенок расстроит Мерфи. Как Мерфи будет себя чувствовать, если все внимание будет уделено щенку? И тут внезапно ее глаза наполнились слезами, она, понурив голову, закрыла лицо руками и спросила:

— Ветеринар сказал, что лучше усыпить Мерфи, ведь так?

Я тоже начала плакать, села на край кровати, и тут щенок проснулся и лизнул матери руку. Я сказала, что Мерфи испытывает страшную боль, так как у него больны почки, артрит и, возможно, рак легких…

Щенок спрыгнул на ковер, и у него начался понос, поэтому наш разговор на этом закончился.

Мать попросила меня забрать щенка вниз. Она пыталась выводить Мерфи на прогулку, но он не мог дойти дальше лестницы. Поэтому, несмотря на свою слабость, она взяла Мерфи на руки и на целый день унесла к себе в комнату. В четыре часа утра она позвала меня к себе наверх и попросила отвезти Мерфи к ветеринару.

— Он уже ждет его, — сказала я.

Мать обняла собаку, поцеловала и сказала, что она ее очень любит, что она лучшая псина в мире. У нее в глазах блестели слезы, и она отвернулась, а я схватила Мерфи и понесла в машину.

Не стану рассказывать, как трудно мне было, когда я отвезла Мерфи. Никогда так не плакала, даже когда умер мой отец, потому что я знала, что они сделают с Мерфи. И это было ужасно. Что мне оставалось делать, как не держать Мерфи, пока вводили препараты?

О Господи, я просто не знаю, что бы мы делали без Абигейл. Этот маленький щенок был таким слабеньким и так нуждался в любви. Уход за ним наполнил мать новой энергией; все выглядело так, словно Абигейл способствовала ее выздоровлению. Хорошая еда, сон, море любви и немного дрессировки. Теперь у матери было о ком заботиться, и эта забота была постоянной.

Как-то так получилось, что с появлением Абигейл я поняла, что не вернусь в Лос-Анджелес. Мать как-то упомянула об Але Ройсе и попросила меня зайти к нему в редакцию.

Я так и поступила, и он сказал, что у него есть вакансия, а я внезапно решила, что с удовольствием ею воспользуюсь. Месяц спустя матери сообщили хорошие новости о ее здоровье, и она упомянула мельком, что на «Бреклтон-фарм» сдается коттедж.

Таким образом мать тактично намекнула мне, что она уже сходит от меня с ума и что ей больше всего хочется вернуться к своей прежней жизни.

После двух недель моей работы в «Геральд американ» Ал пригласил меня в местный паб, чтобы обсудить возможность остаться у него работать постоянно. Пока мы сидели в пабе, туда пришел Даг, чтобы встретиться с приятелем, что меня совершенно ошеломило. Мы не виделись с ним девять лет. Я даже не знала, что он приехал в наши места. Думала, он еще в Бостоне.

Увидев меня, он словно прирос к месту. Ал что-то говорил, но я не слушала его, а смотрела на Дага. Наконец чуть улыбнулась и помахала ему.

— Не верю своим глазам, — сказал Даг, подойдя к нам. — Что ты здесь делаешь? Я думал, ты в Лос-Анджелесе.

— Даг, это Алфред Ройс, издатель газеты «Геральд американ». Ал, это Даг Рентам, который вырос здесь, в Каслфорде.

— Я знал вашего отца, — сказал Даг. — Они с моим отцом были членами комитета гольф-клуба.

— Как поживает ваш отец? — спросил Ал.

— Неплохо.

— Хорошо.

— Послушай, — сказал Даг, обращаясь ко мне, — когда закончишь с делами, может, мы… Не могли бы вместе где-нибудь посидеть?

— Мы уже почти закончили, — сказал Ал. — Дайте нам еще десять минут, и я отпущу ее.

Даг кивнул, улыбнулся мне и вернулся к бару.

— Итак, Салли, — сказал Ал, — будешь ли ты продолжать вести себя безответственно и уедешь отсюда через пару месяцев или попытаешься остепениться и получить солидную практику, работая с нами в старой газете твоего родного города? Что может убедить тебя остаться?

— Запах денег, — честно призналась я.

— Сейчас у нас снижение цен, — заметил Ал. — Жизнь в Каслфорде очень дешевая.

— Я не уверена, что соглашусь работать в газете ради дешевой жизни.

— Послушай, мы с тобой знаем, что твоя мать хочет, чтобы ты пожила здесь еще немного; почему бы тебе не остаться и не поднабраться опыта в написании статей и репортажей? Затем можешь вернуться в Лос-Анджелес первоклассным журналистом, а не секретаршей.

Когда наш разговор закончился, я направилась к Дагу, испытывая гордость от того, что на мне модная юбка и туфли на высоких каблуках.

— Привет. — Он шагнул мне навстречу и, подмигнув, спросил: — Ал не пытался приставать к тебе?

Я ударила его по щеке. Я просто не могла сдержаться. От этого стало легче на душе.

— За кого ты меня принимаешь? Считаешь, я могу встречаться с толстым старым женатиком?

— Я этого не говорил, — сказал он, поднимая руки вверх.

Я толкнула его в плечо.

— И вы не виделись девять лет? — спросил приятель Дага.

— И не увидимся еще девять, если он будет продолжать в том же духе, — парировала я и обратилась к бармену: — Светлый «Амстель», пожалуйста. — Я решила, что обойдусь без стакана. Мою мать при виде этого хватил бы удар, но мне хотелось вернуться к школьной привычке.

— Итак, я думала, ты в Бостоне.

— Недавно переехал в Нью-Хейвен. Получил работу в офисе окружного прокурора, где специализируюсь по защите от мошенничества.

Я бросила взгляд на его руку и увидела, что кольца на пальце нет.

— Думала, ты женат. — Совсем забыла, что он, по слухам, в разводе.

— Был, — спокойно ответил он. Быстро отвернулся и протянул руку за блюдечком с арахисом, и я поняла, что он чувствует себя задетым. И даже очень.

— Моя мать перенесла операцию по удалению раковой опухоли.

— О! — сказал он, быстро обернувшись. — Искренне сожалею…

— Сейчас она уже выкарабкалась. Операция и химиотерапия прошли успешно, и последнюю неделю она чувствует себя вполне сносно. Мы собираемся на неделю в Ирландию — отпраздновать ее выздоровление.

— Это чудесно. Передай ей от меня привет.

Я проигнорировала его просьбу, потому что она звучала так, словно он сам не собирался увидеться с ней, и это задело меня. Внезапно я почувствовала, что рада видеть его, что меня волнует встреча с ним. Удачное совпадение, что он вернулся в Коннектикут, когда я здесь.

— Ройс пытался убедить меня начать работать в его газете на полную ставку.

— А я думал, что ты поселилась в Лос-Анджелесе.

— Жила. Я работала в журнале «Булевард». Но когда мать заболела, вернулась домой. — Заметив выражение его лица, я добавила: — А она молодец. Думаю, она из числа тех, кому с каждым днем становится все лучше.

— Это чудесно, Салли.

— Извините меня, ребята, — сказал забытый нами приятель Дага, — но у меня назначена встреча. — Он встал и направился в туалет.

— Кто это? — спросила я.

— Не узнала звезду Каслфорда, футбольного защитника?

— Неужели Ред?

— Он самый, собственной персоной.

— Даг, а я теперь нашла себе жилье. Помнишь старую «Бреклтон-фарм»?

— Та, что с конюшнями?

— Там сдается коттедж. Если я здесь останусь, то сниму его.

— Такое возможно?

Голова у меня пошла кругом: так сильно меня к нему влекло. В моей голове промелькнуло: «Я люблю его. Я хочу, чтобы он ко мне вернулся».

Кто-то посигналил мне из «кадиллака», остановившегося на обочине. Стекло водителя опустилось.

— Никак Салли Харрингтон. Не видела тебя сто лет. Как поживаешь? — Соседка миссис О'Харн с любопытством рассматривала меня.

— Спасибо, хорошо. А как вы? — Я подошла к машине, чтобы поговорить.

— Отлично, отлично, — проворковала она. — Слышала, твоя мать водит компанию с профессором. — Улыбаясь, она изогнула бровь.

Матери не нравится, что люди говорят о ней.

— Вам не кажется, что после двадцати одного года вдовства она имеет на это право?

— Конечно. А кто он? Слышала, что-то преподает.

— Физику.

— О, значит, он интеллектуал. — Ее брови поползли вверх. — Он разведен или?..

— Вдовец. Вроде бы уже три года.

— Ах так. Понимаю. Как его зовут?

«Это не твое дело», — подумала я, а вслух сказала:

— Малькольм Клири, или просто Мак.

— И он тебе нравится?

— А как же!

— Я лишь недавно узнала эту потрясающую новость, — поделилась она.

— Он не единственный, кто ухаживал за ней, — заметила я, вспомнив, как глаза мистера О'Харна неотступно следили за матерью.

Мистер О'Харн ныне самый богатый в городе. Обустроил себе в горах большое поместье. Сейчас трудно поверить, что двадцать четыре года назад он пытался найти себе работу в строительном бизнесе и что именно мой отец дал ему первую работу. Было странно наблюдать, как О'Харн становился все богаче, а мы все беднее. (Вернее сказать — без денег. Мать всегда настаивала на таком разграничении. «Бедность означает, что у тебя нет денег и нет перспективы их заработать. А быть без денег — это просто временное состояние, пока хорошо не потрудишься и не заработаешь их». Я все больше убеждаюсь, что мать абсолютно права.)

— Полагаю, — сделала свои выводы миссис О'Харн, — сейчас для Бел самое время подумать о будущем.

Я нахмурилась, а Скотти тянул поводок, словно говоря: «Пошли! Она мне совсем не нравится».

— В наши годы трудно быть одинокой, — продолжала миссис О'Харн. — Вам, молодым, этого не понять, но такова реальность. Позволь заметить, возможность хорошо выйти замуж всегда есть. — Она улыбнулась. — С кем-нибудь встречаешься? И сколько тебе лет, Салли?

— Кое с кем встречаюсь, — ответила я, отходя в срочном порядке от машины и делая вид, что Скотти надоела моя болтовня. — В нашей семье все в полном порядке, миссис О'Харн. Я передам маме, что вы о ней справлялись.

— Передай. Пока!

Когда машина отъехала, я подумала, знает ли она, что люди говорят, будто мистер О'Харн содержит бывшую официантку в квартире над антикварной лавкой, которую он купил для своей дочери.

— Ну, что ты скажешь, мальчик? — спросила я пса. — Не пора ли нам домой? — Скотти завертелся вокруг меня. — Полегче, я совершенно без сил.

Нет ничего прекраснее, чем Центральный Коннектикут в пору, когда на землю спускаются сумерки. Небо над вершинами гор отливает розовым, красным и оранжевым, а на горизонте оно ярко-синего цвета, который быстро заволакивает черный бархат. Проступают крупные звезды, а вскоре луна будет лить на землю загадочный серебристый свет.

Я спустила Скотти с поводка и полной грудью вдыхала ароматы лета. Дурманящий запах Центрального Коннектикута соединял в себе благоухание деревьев, трав, полевых цветов и самой земли. Живя в Лос-Анджелесе, я постоянно ощущала в воздухе запах гари и подозревала, что даже сильная гроза его не уничтожала.

Можно подумать, я фермерская девушка. В какой-то степени, разумеется. Ведь со стороны Харрингтонов у нас в роду два столетия были образцовые фермеры; по материнской же линии фермеры вели хозяйство целых три столетия, но лишь один из них шестьдесят лет назад, отец матери, первым из всего рода поступил в колледж.

Назад я решила идти в обход, и мы со Скотти пересекли поле, где велась открытая добыча камня. Воздух здесь тяжелый. Полевой шпат, гравий, гранит — богатые месторождения, спрятанные всего на четыре фута под землей. Их добыча позволила Бреклтонам возвести каменную стену вокруг всей фермы. На богатой плодородной земле они выращивали сотни тысяч бушелей пшеницы, бобов, тыквы, томатов и огурцов.

Мы со Скотти обогнули шахты и пошли по тропинке, ведущей через сосняк, ступая по мягким иглам, обходя выступающие корни и ветви. На полпути к дому я подвернула лодыжку и шла, хромая, за Скотти, который постоянно оглядывался, чтобы удостовериться, что тащусь за ним.

Я улыбнулась. В доме горит свет, значит, Даг там, и я этому рада. Мне хотелось обсудить с ним события дня. А если повезет, то, возможно, я сумею уговорить его приготовить фирменный омлет с ветчиной, грибами, шпинатом и сыром.

Скотти побежал вперед на разведку. «Вольво» Дага припаркован перед домом. Скотти побежал на задний двор, тявкнул пару раз и затих. Я пошла вслед за ним, стараясь нормализовать дыхание.

И я увидела Дага, сидящего на верхней ступени лестницы, а рядом с ним сумасшедшего Пита Сабатино, подозреваемого в убийстве.

Глава 13

— Я нашел его за двором, — сказал Даг.

Ссутулившись, Пит держал дрожащими руками кружку с куриной лапшой, которую пытался есть, не отрывая от меня взгляда.

— Привет, Пит.

Я не могла отчетливо видеть лица Дага, но знала, какое у него выражение: «Почему этот придурок сюда шляется?»

— Я снова в бегах, — пробормотал Пит между глотками супа.

Я готова была рассмеяться, такую мелодраму он тут разыгрывал.

— Он ничего не ел, — сказал Даг. — Я нашел пакетик супа. Больше он ничего не захотел.

— Пит, — сказала я как можно мягче, присаживаясь на ступеньку ниже, — это мой друг Даг Рентам.

Ложка с супом в руке Пита застыла на полпути ко рту.

— Я знаю. — Он донес ложку до рта и издал металлический звук о зубы.

— Даг — помощник окружного прокурора в Нью-Хейвене. Короче, занят судопроизводством.

— Формально, — добавил Даг. — Как и все поверенные.

— Да, — подтвердила я, — и все же он законник, так что будь осторожнее в своих высказываниях, Пит.

— У меня есть адвокат, которого ты мне нашла, — сказал Пит. Он со звоном бросил ложку на ступеньку и допил оставшийся суп через край, затем поставил кружку и глянул на меня. — Он настоял, чтобы полиция отпустила меня сегодня утром, но потом они пришли в полицию и послали ко мне в дом полицейского, чтобы снова забрать.

— Кто пришел в полицию? — спросил Даг.

Пит разумно промолчал.

— Думаешь, они что-то сказали полиции? — спросила я Пита. — Что-то такое, что позволило им арестовать тебя снова?

Сумасшедший Пит кивнул.

— Они хотят, чтобы полиция упекла меня в тюрьму. Потому что хотят поступить со мной так же, как поступили с Джеймсом Макдугалом.

— Но он умер от сердечного приступа, — напомнил Даг.

— Они отказали ему в лекарстве, и это его убило.

— Кто отказал ему в лекарстве? — Даг посмотрел на меня, затем на Пита.

Я замерла в ожидании его ответа — «масоны», но Пит меня одурачил.

— Не надо вам этого знать, — сказал он. — Держитесь от этого подальше. — Он кивнул в мою сторону. — Для нее уже слишком поздно.

В доме зазвонил телефон, и я поднялась, благодаря Бога за возможность уйти. Я рассказывала Дагу о Пите, о его теории заговора, но сейчас, когда я и Пит были связаны с реальным убийством, все это не казалось таким смешным. Вся информация, которой он обладал, нуждалась в тщательной фильтрации.

Я посмотрела на кухонные часы и взяла мобильный телефон. Двадцать пять минут десятого.

— Алло?

— Салли? Это Касси Кохран. Извините, что беспокою, но я знаю, что вы собирались позвонить мне позже, а мы с мужем сейчас на приеме и вернемся совсем поздно. И я решилась позвонить вам сама и узнать, как обстоят дела со статьей для «Экспектейшнз».

— Ах да, — сказала я, пытаясь сосредоточиться.

— Ваш голос звучит так, — Касси рассмеялась, — словно вас уже тошнит от нее.

— О нет, — быстро исправилась я, понизила голос, отвернулась от окна и направилась в гостиную. — Я только что вернулась с прогулки и нашла подозреваемого сидящим у меня на крыльце и беседующим с моим бойфрендом, который, кстати, является помощником окружного прокурора.

— Шутите!

— Нет, — ответила я серьезным тоном.

— Ваш бойфренд не расследует этот случай?

— Нет.

— Ясно. А что они, подозреваемый и помощник окружного прокурора, делают?

— Даг приготовил ему куриную лапшу, — Я не смогла удержаться и громко рассмеялась.

Она тоже хохотала.

— И странное дело, Касси… миссис Кохран…

— Первое было вернее. Пожалуйста, зовите меня Касси.

— Так вот, Касси, ничего, ну абсолютно ничего не случилось, ничего из ряда вон выходящего в этом городе за последние два с половиной года. Но стоило мне получить шанс сделать что-то значительное для «Экспектейшнз», как распахнулись врата кромешного ада, и я влипла в жуткую историю. Мне кажется, я никогда из нее не выпутаюсь. Она будет преследовать меня.

— А вам удалось поговорить с Верити?

— Да. И она очень недовольна. Я разговаривала с ней, когда она была на коктейль-пати в ресторане «Времена года»…

— Ах да, — вспомнила Касси Кохран, — ее муж вступил во владение «Кларендон косметикс».

— Я этого не знала.

— Никто не мог и представить, — сказала она.

— Им этого хотелось?

— Кажется, нет. — Молчание. — Моя подруга работала там долгое время. Но потом дела пошли из рук вон плохо…

Оглянувшись, я увидела в дверях Дага.

— Я вернусь через секунду, — сказала я ему, затем снова в трубку: — Прошу прощения.

— Вы говорили с подозреваемым или с бойфрендом?

Я рассмеялась и спросила:

— Так где вы сейчас?

— Я в отеле «Пьер». Брат моего мужа запускает новый журнал, и мы здесь на обеде, который, кажется, будет длиться вечно. Когда дело касается семьи, трудно отказаться. К тому же он хороший парень.

— Это какой брат? Норберт?

— О Господи, нет, это Бо.

— Тот, что из Калифорнии, — сказала я, чтобы продемонстрировать ей, что тоже навела справки. — У вас, должно быть, весьма беспокойный образ жизни, — продолжила я. — А как же с каналом и со всеми вашими мужьями?

— Зато я не даю убежища мнимым убийцам.

Определенно мне эта женщина нравилась; казалось, я могла бы разговаривать с ней часами. К сожалению, сейчас на это нет времени.

— Послушайте… Касси, лучше я расскажу вам, что сказала Верити.

— Сделайте одолжение.

— Она настаивает на том, чтобы статья появилась в февральском номере. Поэтому выбора нет, нам надо приступить к работе. Февральский номер является большим рекламным изданием после Рождества и, предположительно, именно его все читают.

— О, вам не следовало напоминать мне об этом, — простонала она. — Я ничего не имею лично против вас, Салли, но уже начинаю нервничать по поводу этой публикации.

— Я стану думать, что в вашей биографии есть изъяны, раз вы отказываетесь.

Она тяжело вздохнула.

Я попыталась представить себе то место, из которого раздался вздох, но я никогда не была в отеле «Пьер», и из этого ничего не получилось.

— Кстати, — сказала я, — я взяла отпуск в газете, поэтому могу свободно встретиться с вами, когда у вас представится такая возможность.

— А как же насчет осужденного?

— С ним будет все в порядке. Собственно говоря, я серьезно настроена собрать вещи и уехать на несколько дней подальше от всей этой неразберихи.

— Какой сегодня день? — спросила себя Касси. — Передо мной еженедельник… Сейчас посмотрим… Завтра у нас среда. Кошмар. Четверг. Не так уж и плохо. У меня есть немного времени днем. Пятница… Есть кое-какие дела утром, но… Послушайте, Салли, если вы так серьезно настроены, я могу уделить вам час в четверг, скажем, в половине второго. И два часа в пятницу. Сможете хотя бы начать.

— Великолепно! — пришла я в восторг. — Хотите, чтобы мы встретились на «ДБС»?

— Приходите в четверг ко мне в офис, а там посмотрим.

Я понимала подоплеку ее слов: «Давай посмотрим, как пойдут дела и смогу ли я тебе довериться». Все это меня расстроило, но я напомнила себе, что Касси не кинозвезда, а всего достигшая сама бизнес-леди.

— Я также составила предварительный список лиц, с которыми хотелось бы побеседовать, — сказала я.

— Попробую догадаться, — ответила Касси. — Мой бывший муж.

— Гм, да.

— Могу себе представить, кто еще, — рассмеялась она. — Послушайте, почему бы вам завтра не прислать мне в офис по факсу весь ваш список, и я подготовлю для вас номера телефонов и адреса.

— Было бы великолепно.

— А если хотите побеседовать с кем-то из «ДБС», мы можем это организовать и проследить, чтобы они были на месте следующие две недели.

— Чудесно.

— Итак, дайте подумать… Предполагаю, что вы, возможно, захотите поговорить с Александрой.

— Да. Прекрасно.

— Знаю, что она здесь. А как насчет Джессики?

— Джессики Райт? Замечательно.

— Она сейчас пока занята, потому что снимает сериал и часто уезжает из города, но…

— Я смогла бы подъехать к ней, — быстро отреагировала я.

— Хорошо, — одобрила Касси. — Похоже, Верити денег не пожалела.

— Да. Если говорить серьезно, кажется, это для нее важный проект.

— Гм, это мне льстит. С кем еще хотелось бы поговорить?

— Кайл Макфарланд? Он ваш продюсер по новостям?

— Он в Лондоне, — ответила Касси и засмеялась. — Это для вас далековато.

— Я бы могла поговорить с ним по телефону, если не возражаете.

— Хорошо. Кто еще?

— Лэнгли Петерсон.

— Без проблем.

— Ваш муж.

— Вы и его хотите? Он вас уболтает. Но нет проблем, Джексон будет здесь.

— Ваш сын Генри.

— Он в Чикаго, но и это возможно.

— У меня в списке и ваша мать.

— Гм. Давайте поговорим об этом в четверг, Салли. Вы можете, конечно, поговорить с ней, но лучше после наших встреч.

Я поставила галочку напротив имени Кэтрин Литтлфилд, затем трижды обвела в кружок. Она станет ключом ко всему прочему.

— Ваш босс по «ВСТ» в Нью-Йорке.

— Решили углубиться в доисторические времена?

— И целый список других лиц, — сказала я. — С вашей соседкой по комнате в колледже; с некоторыми из ваших друзей, старыми и новыми. С бойфрендом по средней школе и далее в том же роде.

— Гм, звучит многообещающе. Мы поговорим об этом в четверг. Пришлите список по факсу. — Она назвала номер.

Итак, послезавтра мне предстоит многое сделать, но прямо сейчас хочется спать.

Сделав для себя пометки, я пошла на кухню. Даг ждал меня, прислонившись к подоконнику.

— Он ушел, — сказал Даг. — Скрылся в лесу.

— Бедный парень, — вздохнула я и внимательно посмотрела на Дага. — Никого он не убивал. Он безобидный.

— Салли, я вынужден доложить, что он был здесь.

— Да, — удрученно согласилась я. — Но если я верну его… к себе домой, не мог бы ты сказать в полиции, что он был под твоей охраной? По крайней мере до тех пор, пока у него не будет крыши над головой, а рядом с ним адвоката? Хотя бы до утра?

— Салли…

— Пожалуйста. Он никуда не убежит. Правда. Ну хотя бы до утра. И я смогу позвонить его отцу, чтобы сказать, что он в безопасности. Его отец старый. Ты ведь не хочешь, чтобы он провел ночь в тюрьме. Позволь ему сегодня хорошо выспаться.

Даг тяжело вздохнул.

— Хорошо, я позвоню Бадди. Но ты должна привести его сюда.

Я вышла на улицу и позвала Пита. Никакого ответа. Из дома выскочил Скотти и встал рядом.

— Пит, вернись, уже поздно, и мы все устали. Иди в дом и прими душ. Я дам тебе пижаму и постелю в гостиной. — Никакого ответа. — Мы с Дагом в спальне, а Скотти рядом с тобой в гостиной. Он будет охранять тебя, пока ты спишь.

«Скотти будет сторожить тебя, пока спит Даг».

Внезапно сумасшедший Пит вышел из темноты.

— Спасибо, — шепнул он и прошмыгнул в дом.