Пуля для бизнес-леди

Расколотый мир

Суматошное лето перекатилось через зенит и настала осень — тревожная, наполненная ожиданием. Уже пошли дождички, по прогнозам обещали ранние заморозки. Но Москва и без них стыла в холодном безвоздушном пространстве. Похоронили трех пацанов, легших под танки у Белого Дома, утащили-увезли трупы погибших на дальних и ближних подступах к нему, главарей ГКЧП отправили в Лефортово. Сноровистые деятели наспех сколачивали партии, рвущиеся в фюреры проводили запись в «национальную гвардию».

Ельцин ликвидировал своим указом КПСС, и парткомы разного ранга турнули из занимаемых ими зданий. Соболевой вспомнилось пророчество Селюнина: «Мы отнимем у партии её имущество»… Напророчил.

Анастасии не было жаль ни партии, ни её имущества. Неприятно было видеть и слышать, как вертится Горбачев, в одночасье потерявший все — власть, авторитет, положение в стране. Но это, решила сама для себя Настя — его проблемы. Однако она не поддалась и обаянию Ельцина, также в одночасье ставшего национальным героем. Слишком много странных побасенок ходило о Борисе Николаевиче в журналистских кругах, чтобы всерьез восхищаться им. И перед её глазами время от времени возникали сцены, которые она видела у подъездов зданий ЦК на Старой площади.

В день, когда Ельцин объявил о конце КПСС Настя побежала на Старую площадь. Из зданий ЦК вышвыривали аппаратчиков. Высокие партийные чины сбежали заранее, многочисленная охрана растерялась, у неё не было указаний, как действовать, если власть меняется, и новые правители приказывают очистить здание. На Старой площади собрались тысячи возбужденных людей, иные уже изрядно поддали, другие явно впадали в истерику. По кабинетам ходили люди из наспех сформированных по указанию Ельцина сил безопасности России и предлагали всем покинуть помещения, захватив только личные вещи.

Было душно, и явственно попахивало погромом.

Анастасия повесила на грудь свою корреспондентскую карту на шнурке и ей удалось пробиться почти к самым массивным дубовым дверям — огромным, мощным, сложенным из толстых плах, окантованных медью. Они были распахнуты настежь, за ними толпились испуганные, аккуратно одетые в деловую «униформу» — темные строгие юбки, белые блузки — женщины с пакетами и сумочками, не решаясь переступить высокий порог. Массивные двери были рассчитаны на осаду, а сейчас их просто распахнули, и толпа вопила, улюлюкала, визжала, требуя, чтобы женщины вышли к ней. Анастасия понимала, что ещё немного и женщин начнут силой вырывать, вылущивать из дверей как вылущивают зерна из кукурузного початка: одно, второе, третье, а остальные высыпаются сами.

Настя впервые в жизни поняла истинное значение так часто встречавшихся в учебниках истории слов «пропустить сквозь строй». Эти женщины, ещё вчера чувствовавшие себя уверенно, знавшие себе цену в том немногочисленном мирке, который существовал как бы отдельно от остального многомиллионного мира, не понимали, что произошло, за что их так ненавидят и почему хотят растоптать, размазать по Старой площади.

— Вы где работаете?

— В ЦК.

Или:

— На Старой площади.

Эти коротких слов было достаточно, чтобы к ним относились с уважением и маленьким чиновничьим подобострастием, к кому бы они ни обратились. У них были уютные кабинеты, «закрытые» пропускной системой хорошо снабжавшиеся столовые и буфеты, продовольственные заказы, «бронь» на самолеты и поезда, свои поликлиники и больницы, куда их «прикрепляли», путевки в лучшие санатории 4-го Управления Минздрава СССР с большой скидкой. Взамен они должны были хорошо работать и молчать, ибо в этих зданиях буквально все было пропитано секретностью.

По меркам любого западноевропейского обывателя всего того, что они получали, было совсем немного, точнее там, на Западе, все это и не считалось благами, «льготами», потому что ни в «закрытых» столовых, ни в льготных поликлиниках там просто не было необходимости. Но в России система мелких «льгот» действовала безотказно, самых лучших служащих держала в узде и в то же время возвышала над серой массой, у которой не было возможности хорошо питаться в чистых столовых, не стоять в очередях за продуктами и ездить ежегодно в санатории «Сочи» или «Айданиль».

Но женщины, которые под напором изнутри выскакивали из огромного дверного проема, сейчас уже не думали о «льготах», они мечтали уцелеть в вихре ненависти и хулиганства.

Два здоровенных мужика пытались оторвать от жиденькой цепочки выходящих худенькую девчушку, азартно вопили:

— А мы её — в подворотню… В подворотню! Попробуем партийной любви!

— Вжарьте ей, чтобы завизжала, сучка партийная! — подначивала мужиков потная растрепанная баба.

Мужикам уже почти удалось вырвать девушку, когда Настя достала из сумочки пистолет, подаренный Леонидом, и сунула им под нос:

— Считаю до трех… Один…

При счете «два» насильники бесследно растворились в толпе.

Настя схватила девушку за руку и бесцеремонно поволокла за собой.

В скверике рядом с памятником героям Плевны девчонка без сил опустилась на скамейку и разрыдалась: «Я же… всего-навсего машинистка… Дали бумажку — отстучала…»

А у Насти крепло ощущение, что «стихийное возмущение народа» умело подогревалось. Ведь можно было и выселение аппарата из зданий ЦК, и приемку самих зданий провести цивилизованно, без шума и пыли. Но кому-то невыгодна была тишина, кто-то просчитал, что именно истеричность, «всенародное возмущение» перекроют дорогу для отступления, заставят колеблющихся более решительно стать на сторону мятежного президента России.

В том, что партию и её «символы» — здания на Старой площади — не будут защищать, — никто не сомневался.

Настя возвратилась в редакцию и её тут же вызвал Фофанов:

— Мы попросили бы тебя поехать на Старую площадь, там делается история.

— Я только что оттуда…

— Молодец! — завопил Фофанов. — Срочно в номер! Диктуй наборщицам!

— Угомонись, — устало сказала Настя. — Что диктовать? Как люмпены-алкоголики гуляют и плебеи пытаются женщин насиловать?

— Революция не бывает без издержек, — напыщенно произнес Юрий Борисович.

— А пошел ты… Где ты видишь революцию? — взвилась Настя. — Козлы сошлись лоб в лоб — кто кого перебодает.

— Настя, если бы я тебя не знал, подумал бы черт знает что. Так будешь писать или нет?

— Буду. Но не то, что ты думаешь! Сейчас пойду к Свердловскому райкому, там очередь выстроилась партбилеты сдавать. И ведь все паскуды писали в заявлениях: «Делу Коммунистической партии предан». Крысы… Нет не крысы, те умные, а эти… букашки-таракашки, мотыльки-однодневки.

— Ты что, за партию? — оторопел Фофанов.

— Господи, какой же дурак! — с отчаянием произнесла Настя. — Мне ваша партия до фени-фонаря… Я за простую порядочность, честность, за то, чтобы люди, как шакалы, не жрали друг друга…

Она написала об очереди к Свердловскому райкому партии и о том, что даже партбилеты было сдать некому — все разбежались. «Коммунисты» входили в здание и швыряли свои вчера ещё драгоценные книжечки, которые положено было всегда носить при себе, с левой стороны груди, у сердца — швыряли свои книжечки на пол в углы распахнутых настежь кабинетов.

Настя в «репортаже», как она определила жанр своего писания, нагромоздила десятки натуралистических деталей: валявшиеся на полу протоколы заседаний бюро с грифом «совершенно секретно», повисший на одной кнопке наискось «График семинаров пропагандистов», пустая бутылка из-под коньяка, анкеты вступающих в КПСС, разорванный плакат: «Все на…» — куда — было оторвано… Перевернутые стулья, сдвинутые столы, рассыпанные книги, заплеванные и загаженные полы, изрезанные ковровые дорожки… Вывеска на здании райкома разбита — стекло пошло трещинами. Настя послала фотографа снять её и поместила, как заставку, к заголовку: «Расколотый мир».

Ее репортаж стал сенсацией, ибо в нем не было злобы, пропитавшей в эти дни жизнь, в нем были тоска и растерянность.

— Ты удивительный человек, Соболева, — сказал ей Фофанов, — у тебя странное чутье на жареные темы.

Настя промолчала. Бессмысленно объяснять матерому демагогу, что журналист без чутья на правду — ремесленник.

Мелькнули быстрыми птицами октябрь и ноябрь, а Настю словно бы позабыли её старые «друзья». Не давал о себе знать Олег. Алексей изредка передавал через стенографисток записки: «Любимая моя…», исчез Миша Кушкин. Настя чувствовала, что она по-прежнему под надзором, её стерегут, дышат в затылок, но кто и как — не могла определить, да и не старалась, ей было неинтересно. Если бы о ней забыли — тогда она бы забеспокоилась, ибо с людьми, которые становятся ненужными, порою случаются странные вещи. Она знала, что Леонид, то бишь Михаил Юрьевич, съехал с соседней дачи, ей об этом мимоходом сообщила её хозяйка, посетовав, что она лишилась такого выгодного и спокойного жильца.

Кто её сейчас оберегал — Настя не знала.

Все необходимые документы на вступление в наследство увез Алексей вместе с доверенностью представлять её интересы во всех мыслимых и немыслимых случаях. И условие богатой родственницы, своевременно почившей в бозе, она выполнила: официально сменила фамилию и выправила новый паспорт. Теперь она для всего мира была Демьяновой Анастасией Игнатьевной, но в газету писала как Соболева. У специального корреспондента Соболевой была общероссийская известность, отказываться от неё было бы глупо.

Настя неплохо зарабатывала в газете, ей платили, что называется, по высшей планке, в деньгах не нуждалась, тем более, что Алексей время от времени подбрасывал через знакомых «жене» валюту и пополнял счет в сбербанке — не очень щедро, но вполне достаточно. И когда однажды она увидела зареванную Люську Заболотину — у той тяжело заболела дочь и предстояла сложная дорогостоящая операция, Настя достала из сумочки тысячу долларов, протянула:

— Возьми. Достаточно? Будет возможность — отдашь, а не сможешь — и так перебьюсь.

Через неделю Люська носилась по всем редакционным этажам, рассказывая, что Настя своими долларами спасла жизнь её дочери: «Надо же, а я её еще, дурища, ревновала к своему борову».

Люська относилась к тому типу газетных «дам», которые действовали решительно и быстро. Всезнающие машинистки говорили о ней:

— Пока другие размышляют, эта уже ложится…

Она ненавидела и любила с полной отдачей, от души. Настю она полюбила и всячески превозносила в кофейне её достоинства и душевные качества.

И вот однажды поздним вечером ей позвонил Алексей из-за своего «бугра». Он был краток:

— Срочно оформляй отпуск. Тебе надо быть в Цюрихе… Приглашение посетить этот городишко тебе уже ушло от твоего адвоката. Паспорт, билеты, все остальное тебе сделают, вручит из рук в руки мой друг. День и номер рейса я буду знать, тебя встретят и о тебе позаботятся…

— Но…

— Никаких «но», дорогая супруга! Желание мужа — закон для послушной жены. Английский не забыла?

— Нет.

— Лишнего ничего не бери. Человеку, который тебя встретит, доверяй полностью, следуй его советам. Я не смогу к тебе приехать, занят, но обратно закажи билет через Рим, тебе надо обязательно посмотреть вечный город.

Алексей ещё две-три минуты поболтал об общих знакомых в редакции, о погоде в Москве, но Анастасия понимала, что это идет уже общий треп, для чужих ушей. Главное было сказано — ей лететь в Цюрих, документы для неё подготовит Кушкин.

Первый шаг за границу

Настя прилетела в Цюрих к вечеру. Ориентируясь по указателям на английском, она быстро добралась до паспортного контроля, вежливо поздоровалась с пограничником, протянула свой паспорт: Демьянова Анастасия Игнатьевна. Паспорт был новеньким, ещё не обтершимся, и пограничник, шлепнув штамп, добродушно проговорил: «Добро пожаловать в Швейцарию, госпожа Демьянова».

«Госпожа Демьянова» впервые оказалась за рубежом и немножко волновалась. И первое, что поразило её — это быстрота, с которой пассажиры выгрузились из самолета, прошли в зал прилета, получили свой багаж. Никто ничего и никого не ждал, все делалось по строго установленному порядку. И нигде не просматривались запыхавшиеся служащие, наоборот, заметив легкую растерянность того или иного пассажира, тут же подходили к нему и спрашивали: «Чем могу вам помочь?»

Настя, вспомнив суету и толкотню в московских аэропортах, бесконечно повторяющиеся объявления: «Вылет рейса номер… по маршруту… переносится», остро позавидовала людям, которые вылетают, прилетают, путешествуют цивилизованно и в который раз посочувствовала своим соотечественникам.

Уже через десяток минут после приземления Настя перешагнула «границу» и оказалась в ослепительно просторном и шумном зале.

К ней воистину не подошел, а приблизился мужчина средних лет в строгом «клерковском» — темная ткань в полосочку — костюме. Выглядел он на уровне депутатов Государственной Думы — ухоженный, вальяжный, с ярко выписанным на физиономии чувством собственного достоинства.

Он внимательно, но не назойливо присмотрелся к Насте:

— Госпожа Демьянова из Москвы?

— Здравствуйте, — поздоровалась Настя. — Да, это я.

— Счастлив с вами познакомиться, — с подъемом проговорил мужчина. — Я — глава юридической фирмы, которая ведет ваши дела. Считал большой честью лично вас встретить. Меня зовут Густав Рамю… — Он протянул визитную карточку.

— Спасибо, что встретили, господин Рамю, — с достоинством сказала Анастасия. — И простите меня за мой корявый английский.

— О, нет, нет! — запротестовал господин Рамю. — Вы вполне прилично говорите на английском. Но если желаете, можем перейти на русский. Я давно веду дела с русскими и вполне освоил язык.

— Будем общаться на английском. Мне хотелось бы попрактиковаться.

— Отлично. Номер вам заказан в отеле «Suisse», надеюсь, он вам понравится. Сейчас мы пройдем к машине, она в вашем полном распоряжении. Шофера зовут Карл. У ваших телохранителей — их двое — есть машина, они не будут вам надоедать, потому что лучший телохранитель — это тот, которого не видят.

— Похоже, вы говорите об этом со знанием дела, — доброжелательно улыбнулась Настя.

— Я — юрист, — напомнил господин Рамю, — и заботиться о безопасности клиентов — моя прямая обязанность.

Они стояли посреди просторного зала. Настя не была уверена, что на них не обращают внимания, она выделялась из толпы своей броской славянской красотой и весьма провинциальным по европейским понятиям костюмчиком. В Москве, в фешенебельном магазине на Тверской, ей сказали, что этот костюмчик — писк моды. И сейчас незаметно оглядывая прибывающих-улетающих, Настя подумала: «действительно, писк». В этот жаркий день она одна была в таком добротном костюме, уместном на деловых встречах, но странно выглядевшем на путешествующей даме.

Настя обратила внимание на двух молодых людей, стоявших чуть в стороне. Они были в легких пиджаках, одинаково оттопырившихся у левого плеча.

— Секьюрити? Служба безопасности? — указала на них Настя. — Познакомьте, раз уж они есть…

— Вы наблюдательны, — заметил господин Рамю, и сделал едва приметный жест рукой.

Двое подошли, и господин Рамю представил:

— Госпожа Демьянова… Николай и Юрий обеспечат вам максимум безопасности.

Заметив легкое недоумение Насти, услышавшей русские имена, поторопился объяснить:

— Николай и Юрий — русские, но на Западе уже давно, так давно, что и подсчитать сложно. А теперь — в машины, деловые вопросы решим в отеле.

Насте зарезервировали роскошные трехкомнатные апартаменты на семнадцатом этаже высотной гостиницы. Комнаты были обставлены добротной мебелью а ля Людовик XIV, но Настя решила, что это все то, что в России называют «новоделами» — искусным современным подражанием старине. Везде стояли цветы, расставленные в вазах в строго продуманном беспорядке.

Густав Рамю нажал на еле приметную кнопочку звонка и тут же в номер вошла женщина средних лет. Она слегка поклонилась и приветливо улыбнулась Насте.

— Ваша горничная, мадам Демьянова, мадам Марианна. — Представил её господин Рамю. — Она разместилась в соседнем номере. Пригласить к себе её очень просто — вот этим звонком. Чуть позже мадам Марианна поможет вам разобраться с багажом, познакомит вас с тем, что необходимо знать — ванной, вызовом различных служб отеля и другими подробностями. Если вам понадобиться заказать ужин или завтрак в номер, совершить набеги, — он так и сказала: «набеги», — на магазины, мадам Марианна к вашим услугам.

Марианна снова слегка поклонилась:

— Буду рада быть вам полезной, мадам.

Густав Рамю распорядился:

— Мадам после длительного полета, поэтому сегодня ужинать и завтра завтракать она будет в своих апартаментах. Позаботьтесь об этом, Марианна. Вы свободны.

И вежливо сказал Насте:

— На сегодня все. Отдыхайте. Если захотите вечером осмотреть город, предупредите Марианну, а она предупредит телохранителей. Завтра у нас сложный день, нам предстоит посетить ваш банк, выполнить некоторые формальности.

— А мой муж… Он знает, что я прилетела?

— Естественно. Думаю, он позвонит вам вечером. Если он вам срочно нужен — вот его телефон в Риме… Мои телефоны вы найдете в визитной карточке. В случае необходимости звоните мне в любое время суток. Завтра я к вам приеду в десять. Надеюсь, вы к этому времени позавтракаете.

Прием по высшему разряду

Настя быстро разобралась с кранами огромной беломраморной ванны, освоила биде, изучила кнопки кондиционеров и выключателей. Она обратила внимание, что на полках в ванной — полный набор парфюмерии, в баре и холодильнике, искусно вмонтированном в книжные полки — напитки на разные вкусы, вода, соки. Книг было немного, на русском и английском, полки были заставлены всевозможными безделушками, по виду простенькими, но их «простота» стоила денег. На журнальном столике лежали свежие газеты, в том числе и её родные.

Ей предстояло здесь провести несколько дней, и она решила, что будет выглядеть не как жалкая провинциалочка, а как дама, привыкшая к удобствам. Настя нажала кнопку звонка, и тут же появилась Марианна.

— Будьте добры, легкий ужин в номер, на ваш вкус. Но после того, как вы разберете мой багаж. Попросите телефонный сервис соединить меня в девять с Римом, с моим супругом господином Юрьевым. Вот его телефон…

— Да, мадам. Все будет сделано. Можно приступить к разбору вашего багажа?

— Будьте любезны… А я пока просмотрю газеты.

Она села за журнальный столик. Газеты были на английском, и Настя без труда в них разобралась. О России писали мало и как-то неопределенно. Интерес на Западе к российским событиям уже был на нуле. Западным политикам и обывателям, очевидно, надоела огромная страна, трясущаяся в судорогах жесточайшего кризиса — никогда и никому неизвестно, какой ещё фортель она выкинет. Некоторый интерес у неё вызвали публикации о коррупции в России и о русской мафии на Западе. Настя читала о том, что русская мафия безжалостна, бандиты не придерживаются никаких правил, в руках у мафиози сосредоточены огромные деньги, в частности, часть тех, которые принадлежали партии. Одна из газет прозрачно намекала, что некоторые влиятельные группировки возглавляют профессионалы из бывшего КГБ.

Марианна закончила с чемоданами и перешла в ванную комнату. Настя услышала шум льющейся воды. Горничная готовила ванну. Вышколенная Марианна прекрасно знала свои обязанности. Она подошла к Насте:

— Я все сделала, мадам. Ужин вам принесут в восемь, вы ещё успеете принять ванну. Когда будете завтракать?

— В восемь тридцать утра.

— Я закажу сок, омлет, гренки с маслом и джемом, кофе…

— Добавьте нежирную ветчину — два-три ломтика.

— Хорошо, мадам. Если я вам понадоблюсь, пожалуйста, позвоните.

Настя уже давно обратила внимание на жесткое произношение Марианны. Она чисто говорила на английском, но слишком твердо произносила согласные, предпочитала короткие, «рубленые» фразы.

— Марианна! — позвала Настя женщину, уже направившуюся к выходу.

— Да, мадам?

— Вас в самом деле зовут Марианной? Мне кажется, вам больше подошло бы имя Марта.

— Мадам правильно догадалась. Я действительно по национальности немка. Но давно уже живу во Франции и вообще там, где прикажет господин Строев. Когда-нибудь, когда у мадам будет время и настроение, я расскажу свою обычную маленькую историю. Но я всегда буду благодарна господину Строеву за то, что он вырвал меня из рук «штази».

Господин Строев, догадалась Настя, это Олег. Боже, я почти забыла его фамилию — Олег да Олег… А «штази» — это КГБ в немецком варианте, в ГДР, служба разведки и контрразведки.

Что же, это похоже на господина Строева: оказать человеку серьезную услугу, чтобы потом закабалить его.

«Олег приставил ко мне своих шестерку, — отметила Настя. — Каждый мой шаг будет ему известен».

Ровно в девять раздался телефонный звонок, телефонистка что-то проговорила на французском.

— Будьте любезны, на английском, — попросила Настя.

— Пардон, мадам. Пожалуйста, говорите с Римом, вы заказывали Рим.

— Спасибо…

Сквозь сотни километров, через расстояния, леса и горы Европы пробился веселый голос Алексея:

— Я только что собрался тебе звонить… Как прошел полет, как устроилась?

— Докладываю: все по высшему классу. Даже удивительно, за что такая честь.

— Ты — богатая дама и антураж должен соответствовать содержанию… Мне звонил Рамю… Он знает, что надо делать… Уже позаботился о билете в Рим и прочих вещах. Слушайся его, он опытный юрист. Я надеюсь, что… В общем, ты догадываешься, на что я надеюсь.

— Я по тебе соскучилась, Алеша, — усиленно играла роль влюбленной супруги Настя. — Мне кажется, мы не виделись целую вечность.

— Я тоже… Очевидно, завтра на тебя накинутся репортеры, твои коллеги по профессии. Советую быть предельно собранной.

— Я могу им сказать, что у меня есть супруг — некий господин Алексей Юрьев?

— Конечно! Ты им многое можешь сказать, — с какими-то не совсем понятными интонациями произнес Алексей.

— А почему ты думаешь, что завтра на меня накинутся репортеры?

— Это тебе объяснит господин Рамю… ну что же, до встречи в Риме, дорогая моя супруга.

— Эй, погоди! — заторопилась Настя. — Мои интересы соблюдены?

— Что ты имеешь в виду? — удивился Алексей. — Все документы готовы, тебе остается лишь подписать их.

— Так не пойдет! — решительно сказала Настя. — В конце концов наследство мне оставила моя тетя… В общем, дорогой супруг, позвони господину Рамю и предупреди, что по пути в банк, мы заедем к нему в контору, чтобы я могла предварительно ознакомиться с документами. Не затевать же споры в банке…

После паузы Алексей задумчиво произнес:

— А ты ещё та щучка…

— Не щучка, а щука. За это время я кое-чему научилась, Алеша. И пожалуйста, завтра до двенадцати будь на телефоне, в пределах досягаемости — господину Рамю наверняка захочется с тобой проконсультироваться…

Неслышно вошла Марианна и разобрала постель.

— Мадам что-нибудь надо?

— Мадам больше ничего не требуется, — улыбнулась Настя. Она забралась на широкую кровать и иронично ухмыльнулась: «настоящий сексодром».

Что же, до сих пор она играла по правилам, которые ей предлагали. Теперь надо внести в них коррективы. Лучше всего, пожалуй, поиграть без правил…

Утром после завтрака пришел господин Рамю: невозмутимый, сдержанный, весь внимание. В руках у него была папка с документами.

— Господин Юрьев сообщил вечером, что вы пожелали заехать ко мне в офис и предварительно познакомиться с документами. Я готов… После этого мы поедем в ваш банк. Ничего существенного: требуется образец вашей подписи, вам выдадут чековую книжку, и наконец, президент банка горит желанием лично познакомиться с уважаемой клиенткой. Извините, это рутинные, но обязательные процедуры. И, под занавес, на 17 часов назначена ваша пресс-конференция. Я позволил себе снять небольшой, уютный зал в гостинице, заказал цветы, фрукты, напитки и кофе. Скромно, но не прижимисто. Этим занимается Марианна. На пресс-конференцию приглашены репортеры влиятельных газет…

— Зачем? — спросила Настя.

— Что? — не понял господин Рамю.

— Зачем пресс-конференция?

— Видите ли, — объяснил господин Рамю. — Наш мир так устроен, что долго ничто не может оставаться тайной. Уже поползли слухи о вашем прилете — богатой дамы, на счету у которой — миллионы. Особенно интригующим оказалось для прессы то, что вы — русская. Такого здесь ещё не бывало.

— Понятно. Значит, меня будут демонстрировать как редкий экземпляр? Как у вас говорят — экзотик?

— Смотрите на все это проще, — посоветовал господин Рамю. — Придут ваши коллеги-журналисты к собрату, точнее, сестре по профессии, они наверняка будут настроены благожелательно. Рискну дать вам совет: оденьте свою медаль за защиту Белого Дома — и вы сразу станете в их глазах представительницей новой России.

Настя фыркнула.

— Не смейтесь, я знаю, что советую. И, наконец, все это действо дает возможность, так сказать, легализовать и ваше положение, и ваше состояние…

— Вот теперь вы говорите по делу. Все остальное — эмоции. Что же, поехали в ваш офис…

Офис у господина Рамю был в центре города, в меру представительный, но, как сказали бы в России, без излишеств.

Густав Рамю раскрыл свою папку, протянул Насте документы — уже заверенные, с печатями, но без её подписи.

— Чай? Кофе? — поинтересовался Рамю.

Из документов Настя уяснила, что тетя оставила ей в наследство 1 миллион 438 тысяч долларов, сейчас же на её счету было 88 миллионов 760 тысяч 325 долларов. Счет пополнялся неравными порциями и в разное время.

— Вы удачно занимались коммерческой и финансовой деятельностью, — невозмутимо объяснил господин Рамю.

— Какая я умная! — процедила Настя.

Еще она поняла, что её доступ к счету весьма затруднителен: специальным соглашением оговаривалось, что для снятия денег со счета требовалось, чтобы её подпись была обязательно заверена адвокатской фирмой господина Рамю. Объяснялось это просто: неприметная справочка сообщала, что Анастасия Григорьевна Демьянова страдает психическим расстройством — дальше шли мудреные медицинские слова.

И, наконец, оформленное по всем правилам завещание в случае её преждевременной смерти делало полной и законной наследницей всех её средств Элеонору Леопольдовну Шендерович.

— Надо же, — пробормотала Настя. — Я и не знала, что Элька — Элеонора Леопольдовна да ещё и Шендерович… Богатая фантазия была у папы Шендеровича, когда назвал доченьку Элеонорой.

Она вырвала из папочки документ с поручением фирме Рамю удостоверять её подпись, медицинскую справочку и завещание. Неторопливо вырвала, с наслаждением. Господин Рамю смотрел на неё с изумлением. Ничего подобного он не ожидал.

— О, мадам!

— Именно потому, что я психически здорова, к тому же давно совершеннолетняя, я никогда не подпишу подобные документы.

— Но, мадам!..

— Господин Рамю, мы поедем в «Банк оф Цюрих» и внесем изменения в документы… никаких условий в распоряжении вкладом… Чековая книжка только на мое имя… Ежемесячное перечисление 0,5 процента от общей суммы дивидендов на мой валютный счет в Сбербанке Москвы… Завещание на имя моего супруга Алексея Дмитриевича Юрьева. Как это будет выглядеть, если при живом муже я составлю завещание на кого-то иного, тем более — девушку. Я не лесбиянка. Да, и в завещании должен быть пункт: в случае моей насильственной смерти деньги переходят не господину Юрьеву, а передаются Российскому фонду культуры. Как вы понимаете, развитие культуры родной страны надо поддерживать.

— Но, мадам, это невозможно! — темпераментно воскликнул господин Рамю.

— Почему же? Насколько я понимаю, завещание моей любимой тети вступило уже в законную силу, и именно я, Анастасия Демьянова, являюсь владелицей наследства. Это обстоятельство можно изменить лишь в судебном порядке. Что же, попробуйте… Но вам придется тогда многое, очень многое объяснять… Кстати, мое завещание мы оформим в банке, они точнее вашей фирмы выполнят мои указания. Что?.. Вы весь в сомнениях? Вы, следовательно, желаете, чтобы я громогласно объявила, что ваша фирма является филиалом КГБ в Швейцарии?

— Вы не посмеете, — тихо проговорил господин Рамю.

— Почему же? Еще как посмею.

— Вас уничтожат.

— Ну и что дальше? Ухнут все денежки, в швейцарских банках действуют свои законы, вам не подвластные.

Как ни странно, но Густав Рамю теперь смотрел на Настю с уважением.

— У вас железная хватка, мадам.

— Натренирована в условиях борьбы за выживание, — серьезно сказала Настя. — Да и мой супруг кое-чему меня научил. Звоните сейчас ему, он у телефона, я понимаю, что вы самостоятельно подобные проблемы решить не можете.

Господин Рамю и Алексей разговаривали на французском, и Настя, не зная его, могла лишь догадаться, о чем идет разговор. Вначале господин Рамю весьма темпераментно объяснял Алексею возникшую ситуацию. Алексей задал множество вопросов, и господин Рамю на них отвечал весьма многословно. Наонец он выслушал какие-то распоряжения и передал трубку Насте.

— То, что ты предлагаешь, невозможно! — забился в истерике в далеком отсюда Риме Алексей.

— Только так, — твердо сказала Настя.

— Тварь! — завопил Алексей.

— Что за выражения! Сбавь обороты и не трать свои драгоценные нервные клетки! И отдай все нужные распоряжения господину Рамю. Иначе… В семнадцать часов у меня будут журналисты, и я вполне могу подбросить им взрывной материал.

Алексей долго молчал. Настя поняла, что он просчитывает варианты. Что же, пусть считает, ловушка захлопнулась. Не она её строила, она лишь воспользовалась обстоятельствами.

— Эй, — сказала она в трубку. — Я вас не обману. Просто умирать ни за что, ни про что мне как-то не хочется.

Алексей все ещё не желал сдаваться.

— А тебе не кажется, что мы можем обойтись без тебя?

— Нет. Слишком большая сумма — фальшивая подпись не пройдет…

— Хорошо, передай трубку адвокату, я распоряжусь… И жду тебя в Риме.

— Как-нибудь в другой раз, — небрежно бросила Настя. — И лучше нам встретиться не в Риме, а в Москве, когда оба мы привыкнем… к новым обстоятельствам.

— Когда ты вылетишь в Москву?

— Еще не знаю… Из Москвы я тебе позвоню. И не дай Бог, если со мной начнут случаться разные неприятные вещи: я оставлю в банковском сейфе письмо. Да, да, ты правильно сообразил о чем. И с пометкой на конверте — нетрудно догадаться какой…

Посвящение в миллионерши

Визит в банк был предельно кратким и деловым. Настя искренне веселилась в душе, когда клерк-оператор нашел в компьютере её фамилию, номер счета, сумму на нем и у него вытянулось лицо. Он нажал кнопочку на пульте связи и взволнованно произнес: «Она пришла!» Тут же появился очень представительный господин, который взял Настю под «свое крыло» и формальности были выполнены за полчаса. Все это время Настю занимала светским разговором за чашкой кофе привлекательная дама среднего возраста. Настю интересовал вопрос, где она может обновить свои туалеты — «Вы понимаете, в России это все ещё остается проблемой». — Дама дала ценные советы. Наконец, Настя подписала завещание, заполнила коротенький документик с указанием своего счета в сбербанке Москвы, получила чековую книжку. Дама пригласила её подняться к президенту правления банка.

Господин президент принял её в зимнем саду на одном из последних этажей не низенького здания. Он поблагодарил Настю за то, что она выбрала именно их банк и заверил, что у них не было ни единого случая, когда клиенты были бы недовольны.

Принесли шампанское. Настя подняла свой бокал и предложила тост за процветание такого уважаемого банка.

Она немножко нарушила протокол: первый тост должен был бы произнести хозяин, президент банка. Настя с такой непосредственностью извинилась, сказала, что уподобилась тому русскому крестьянину, который запрягал лошадь позади телеги, что президент расшаркался: никаких проблем.

— Вы намерены заняться каким-то конкретным бизнесом? — поинтересовался президент. — О нет, нет, если это деловая тайна, пожалуйста, не отвечайте на мой вопрос. Но и не сочтите его бестактным. Просто мы обычно в курсе крупных проектов наших клиентов.

— Это естественно, — сказала Настя. — Я только вступаю в сложный мир бизнеса, но знаю, что от вас многое зависит, вы можете поддержать проект или… — она тщательно подобрала нужное слово, — или совсем наоборот.

Президент весело рассмеялся, а господин Рамю бросил на Настю короткий одобрительный взгляд. Настя по своему журналистскому опыту знала, что лучший ответ — это откровенный ответ. И она, выпив глоточек шампанского, поделилась с господином президентом некоторыми своими мыслями.

— Я часто думаю об Африке…

— О-о-о! Мы тоже думаем об этом огромном континенте.

— Пока я ничего конкретного сказать не могу. Но когда мои размышления выльются в проект, я не только своевременно сообщу об этом вам, но и попрошу о помощи…

— И вы её получите! — заверил президент.

Когда они попрощались, Рамю сказал в лифте Насте на русском:

— Кажется, вы очаровали президента банка, и он, как говорят у нас — ваш. Об Африке вы серьезно?

— Вполне.

Когда они оказались в просторном холле, из удобных мягких кресел вскочили как на пружинах Николай и Юрий. Они держались, как правило, неназойливо, но Насте уже изрядно надоели. Настя быстро разгадала их нехитрую систему: в гостинице они дежурили по очереди, но когда она по делам уехала из неё «в город», они мгновенно оказались вместе.

— Надо поторапливаться, — сказал Рамю. — Через час у вас встреча с журналистами.

— Вы уверены, что они придут?

— Еще бы! Богатых людей на Западе много, но российская дама — миллионерша — вы одна. Это сенсация для любой газеты… Вы позволите дать вам совет? Я бы посоветовал одеть строгий…

— Не надо! — прервала его Настя. — Я как-нибудь сама соображу.

Она сотни раз бывала на пресс-конференциях у себя в стране — в том числе и самых высоких — но представление о пресс-конференциях на Западе у неё было лишь по книгам и фильмам. «Чего я трушу? — подумала Настя. — В конце концов встречаюсь со своими собратьями по перу, то бишь по диктофону».

Она вошла в зал для пресс-конференций, заседаний и прочих мероприятий при гостинице в простенькой темной юбке и несколько растянувшемся шерстяном свитере, в которых любила ходить на работу в свою редакцию. Окинув быстрым взглядом разношерстную публику, набившуюся в зал, она поняла, что угадала правильно: если бы она сейчас села среди этих людей, они бы видели в ней свою. Настя понимала, что не ей соревноваться с западными дамами в изысканности туалетов и редкости драгоценностей. Нет у неё ничего этого, нет и все! Она одела свои единственные ценности: золотую змею-кобру на цепочке и кольцо со змейкой.

Настя прошла к приготовленному для неё столику с искусно составленным букетом цветов — за ним уже восседал господин Рамю, помрачневший при виде её непритязательных одежонок.

— А наша милашка что-то не того, — довольно громко сказал молодой парень, отложивший фотоаппарат в сторону.

— А ты, братишка, кажешься мне немного развязным, — тут же ответила Настя. — Тебя ведь мама учила быть вежливым с дамами?

Парень густо покраснел, он никак не предполагал, что эта русская богачка из новых говорит на английском.

Все захохотали, и вот уже заработали фотоаппаратами, запустили диктофоны. Первый контакт был установлен.

Настю заставили рассказать историю с наследством с мельчайшими подробностями. К своему удивлению Настя нигде не сбилась, не запнулась, все в её рассказе выглядело очень правдиво… до неправдоподобности. Это заметил один из журналистов.

— Звучит как тщательно отшлифованная сказочка.

«Черт! — помянула про себя рогатого Настя. — Этим газетным волчарам не откажешь в проницательности». И постаралась улыбнуться одной из своих самых простеньких и наивных улыбок:

— Почему же? Моя тетя была под конец жизни совершенно одинокой. А вы, конечно знаете, что инстинкт продолжения рода — один из самых могучих. Я недавно вышла замуж и во исполнение мечты моей дорогой тети буду рожать ребятишек, сколько Бог пошлет!

Она подняла глаза к небу, то есть к потолку. Журналистки ей зааплодировали, к ним присоединились и мужчины: вот стоит перед ними очаровательная женщина и откровенно говорит: «Хочу рожать!» И не одного, а сколько Бог пошлет… На Западе такое не каждый день услышишь, тем более от миллионерши.

— Сколько вам лет?

— Слава Богу, всего лишь двадцать два.

— О-о-о!

— Кто ваш муж? — тут же спросили её.

— Журналист. Кем же ему ещё быть? — с легким недоумением протянула Настя.

И это тоже всем понравилось. Настя представила себя на редакционной летучке в своей редакции — там «ораторы» тоже всегда немножко играли, работали на слушателей. И ей стало совсем легко, тем более, что речь уже шла о хорошо знакомом ей предмете — переменах в России. Как она относится к демократам? О, она очень хорошо относится к демократии, но не одинаково хорошо ко всем демократам.

— Почему?

— Видите, мне кажутся не очень далекими от истины слова Рузвельта-отца: не все демократы — конокрады, но все конокрады — демократы… Кажется так, если я ошибаюсь — поправьте. Но я не ошибусь, если скажу, что среди российских демократов постперестроечного разлива достаточно много казнокрадов.

Она умело обыграла это: «конокрады-казнокрады-демократы» и кстати продемонстрировала эрудицию.

Ее спросили с едва ощутимым подтекстом:

— Как вы относитесь к евреям?

— Безразлично, — пожала плечиками Настя.

«Публика» оживленно зашевелилась: не любит или ненавидит, а относится безразлично.

— Объясните!

Настя недолго подумала:

— Представьте себе такую ситуацию: у меня двое возлюбленных — русский и еврей. Как вы думаете, как я их буду оценивать: по национальности или по тому, чего они стоят в постели?

Грохнул хохот — эта русская оказалась остроумной и действительно «своей» дамочкой. Настя сообразила, что именно на такой веселой ноте и следует заканчивать пресс-конференцию.

— Последний вопрос, дамы и господа.

— Скажите, пожалуйста, ваши деловые интересы будут сосредоточены только на России?

— Ну почему же? Открою вам свою маленькую тайну: я всерьез думаю об Африке. Вы, конечно, знаете, что в одной из далеко не второстепенных африканских стран произошел переворот, власть взяла в свои руки группа молодых демократов-военных. Среди них есть и мои друзья, не буду объяснять, где и когда пересекались наши дороги. Более того, я горжусь тем, что близко знакома, — она ослепительно и очень нежно улыбнулась, — с президентом страны господином Бираго Диопом. Я хочу выгодно распорядиться своим капиталом и в то же время помочь его стране… Все, спасибо, господа, прошу к столам.

Она первой подняла тост за общую для всех профессию — журналистику.

— Говорят, она вторая древнейшая в мире, — лукаво улыбнулась Настя. Все оживились — сравнение со второй древнейшей, как ни странно, льстило.

«Застолье», как сказали бы в России, длилось недолго: западные журналисты — народ деловой, они ценят свое и чужое время, надо успеть надиктовать материал в очередные выпуски газет, надо многое успеть… Завтра все газеты выйдут с фотографиями Насти на первых полосах, и она в один день станет известной всей Швейцарии. И не только Швейцарии — в пресс-конференции принимали участие представители крупных мировых агентств, журналисты из других стран, аккредитованные здесь.

Информация об этой пресс-конференции дойдет и до России, но об этом Настя не думала. Всему свое время. Слегка тревожила мысль, что «миллионерше» не пригоже работать спецкором в газете, но Настя её гнала — в современной жизни были подобные примеры. Ведь работала же Жаклин Кеннеди-Онассис в последние годы своей жизни редактором, трудились же у Кристиана Диора манекенщицами графини-богачки. Все как-нибудь образуется, тем более, что её планы уже обретали, правда, пока неясные, расплывчатые, но очертания.

К Насте подошла дама, представляющая женский журнал, пролепетала несколько комплиментов и спросила, как она относится к лесбийской любви.

— Отрицательно! — не задумываясь, ответила Настя.

— Прекрасно! — восторженно откликнулась дама. — Мы вас процитируем на первой полосе!

Оказалось, её журнал ведет активную компанию против лесбиянства за здоровый секс.

Еще дама спросила:

— Скажите, пожалуйста, какого происхождения этот ваш миленький свитер?

Настя рассмеялась:

— Самого плебейского. Такие свитера вяжут наши крестьянки и продают на рынках.

Дама сделала знак своему фотографу и тот «общелкал» Настю со всех сторон.

— Думаю, такие пейзанские свитера могут войти в моду, — заявила она. — С подачи нашего журнала, разумеется.

Подходили ещё журналисты, задавали интересующие их издания вопросы. Настя охотно отвечала, держалась очень непринужденно, всячески подчеркивая, что они и она — люди из одного цеха. Наконец к ней приблизился молодой человек явно из африканской страны — у него был цвет кожи такой же, как у Бираго Диопа. Настя давно выделила его среди других и её так и подмывало спросить, из какой он страны. Слава Богу, парень подошел сам. Он обратился к Насте на незнакомом ей языке. Настя попросила:

— Говорите по-английски, пожалуйста.

— Скажите, — понизив голос, поинтересовался смуглый журналист. — Вы знаете, что означают ваш кулон и ваше кольцо?

— Конечно, — так же тихо ответила Настя. — Я с гордостью ношу знак Кобры.

— Приветствую тебя, Достойная. Приказывай, — парень низко склонил голову.

— Приветствую и я тебя, сын Кобры… — ответила Настя. И спросила: — Ваш посол в этой стране — новый человек?

— Я понимаю, что вас интересует… И господин посол и я — новички здесь. Мы оба — люди нашего великого вождя Бираго Диопа.

— Замечательно! — искренне обрадовалась Настя. — Мне повезло. Передайте господину послу, что я хотела бы с ним встретиться.

— Господин посол приедет куда и когда вы прикажете.

— Нет, нет, сделаем все официально. Предупредите господина посла, что завтра позвонит с просьбой о встрече мой адвокат, господин Рамю. И, если ему это удобно, пусть назначит аудиенцию на пятнадцать часов. Но учтите, адвокат не должен знать никаких деталей.

— Понимаю. Все будет сделано.

Молодой человек откланялся.

Когда Настя наконец поднялась к себе в номер, к ней деликатно постучался господин Рамю.

— Восхитительно! — заявил он восторженно. — Никогда бы не подумал…

— И не думайте… — прервала его восторги Настя. — Вы все ещё видите во мне русскую простушку? Пора пересмотреть взгляды…

— Похоже на то, — согласился господин Рамю. — Уже поздно, вам надо отдохнуть, день был тяжелый.

— Но не бесполезный, — ехидно вставила Настя.

— О да! А какие у вас пожелания на завтра? Билет на рейс до Москвы уже забронирован, вы улетаете послезавтра.

— Конечно, рейс «Аэрофлота»? — спросила Настя, зная заранее ответ.

— Да, рейс удобный, во второй половине дня. Вы полетите первым классом, в Москве вас будут встречать господин Кушкин и, боюсь, русские журналисты…

— Это с какой же стати?

— Шила, как говорят в России, в мешке не утаишь. Сегодня мировые агентства передадут подробнейшую информацию о вашей пресс-конференции и уже завтра посыпятся вопросы-запросы из Москвы. Все-таки русская миллионерша…

Он был прав, в Москве появилось и все сильнее дает о себе знать племя журналистов — молодых волков, как называла их Настя, которые ради сенсации маму родную не пожалеют, а уж её, Настю, обложат флажками, как охотники матерую волчицу… И ещё она подумала: интересно, катастрофа, взрыв самолета в воздухе — это насильственная или ненасильственная смерть? Скорее, ненасильственная, ибо её «концы» разбросает по огромному пространству, и они исчезнут.

Настя сказала:

— Завтра я хочу побывать в магазинах. Вместе с Марианной. Все-таки я женщина… А вы в это время условитесь с посольством страны господина Бираго Диопа о моей встрече с послом. Желательно на пятнадцать часов. На эту встречу я поеду одна…

Господин Рамю запротестовал:

— Но я просто обязан вас сопровождать!

— Вовсе нет, я вполне взрослая и психически здорова, — не удержалась Настя от маленькой шпильки.

И вдруг сказала напрямик:

— Господин Рамю, я знаю, кому вы служите. Подумайте, может быть, вам выгоднее служить мне? Все-таки деньги — в моих руках.

— Вы что-то путаете, Анастасия Игнатьевна, — торопливо проговорил Рамю. Он написал несколько слов на листке с маркой отеля — они лежали на столике — и протянул Насте: «Номер прослушивается».

Она кивнула и прощебетала: «Я пошутила, дорогой господин Рамю. Я отлично знаю свою роль. Но иногда, знаете, хочется… пошалить».

— Я так и понял, — одобрительно откликнулся Рамю.

Он взял листок бумаги и сунул его в карман — потом сожжет. Но Настя подумала, что это большой прогресс, если он решился предупредить её. Или сложно играет или учуял запах денег? Больших денег…

— На сегодня все! — объявила Настя. Она буквально вытолкала господина Рамю за дверь и нажала на кнопочку звонка.

Тут же возникла Марианна.

— Расстелите постель. Завтра завтрак в номер. Потом — по магазинам. Лучшим и самым дорогим. Вы будете заняты со мной примерно до четырнадцати. Все понятно?

Мадам Марианна кивнула в знак того, что ей все ясно.

Настя едва дождалась, пока она ушла, открыла бар, налила себе фужер коньяка и лихо выпила. Недолго подождала, пока её «разобрало», то есть по всем жилкам покатилась горячая волна, хотела ещё налить, но сама себя остановила: «хватит, Анастасия. Не у себя дома…»

Спала она без сновидений…

…Встреча с господином послом состоялась в обозначенное Настей время. Когда Настя входила в посольство встречавший её дипломат, увидев знаки Кобры, склонился в низком поклоне:

— Господин посол вас ждет.

Посол уже торопился ей навстречу:

— Приветствую тебя, Достойная. Приказывай.

У него знаков Кобры не было, то есть в своей стране он хотя и был влиятельным человеком, но занимал по писаным и неписаным канонам своего народа более низкое положение, чем Настя. В своей жизни он, ещё очень молодой человек, лишь второй раз встречался с людьми, отмеченными знаками Кобры. Первым был президент Бираго Диоп…

— Приветствую и я тебя, сын Кобры.

Ритуальные приветствия были произнесены, и Настя спросила:

— Вам сказали, кто я?

— Только то, что вы говорили о себе на пресс-конференции. Но позвольте вас спросить…

— Не надо. Все равно откровенно я вам не отвечу.

— Значит, так нужно. Ваше решение для нас — закон.

— Я пришла засвидетельствовать свое уважение вашей стране. У меня есть деловые предложения, но я надеюсь, что обсужу их при встрече с господином президентом.

— Вы хотите посетить нашу страну? — заинтересованно спросил посол.

— Жизнь покажет, — уклонилась от прямого ответа Настя. — А пока я прошу передать господину президенту по вашим каналам следующее…

Она на секунду задумалась и четко продиктовала:

— Простите, — удивленно спросил посол. — Вы ведь Анастасия Демьянова?

— Соболева — это мое журналистское имя, — объяснила Настя. — Господину Бираго Диопу оно известно. А вот кто такая Демьянова, он вряд ли знает.

— Ваше послание уйдет немедленно, — заверил её посол.

Настя протянула ему заранее заготовленный листик бумаги. Посол прочитал: «У вас есть комната, где мы могли бы поговорить без опасения быть услышанными?»

Посол понимающе кивнул:

— Разрешите, госпожа Демьянова, показать вам наше скромное посольство. В соседней комнате нас ждут шампанское и кофе… Если вы, конечно, не возражаете…

— Благодарю вас.

Они прошли по парадной лестнице, осмотрели зал приемов, уютный зимний садик и, наконец, оказались в небольшой комнате без окон. Настя подумала, что именно так выглядят сейфы при взгляде изнутри.

— Здесь мы можем поговорить без лишних «слушателей», — сказал посол. На столике действительно стояли шампанское в ведерке со льдом, бутылки минеральной воды и кока-колы, конфеты. «Когда успели?» — удивилась Настя. И решила, что все это принесли сюда во время беглого осмотра посольства.

— Попрошу вас, если не возражаете, пригласить сюда офицера безопасности. Мои просьбы, в основном, к нему.

Посол снял трубку внутреннего телефона, сказал несколько слов. Тут же появился молодой человек, выправка которого ясно свидетельствовала — военный. Он подчеркнул это и тем, как приветствовал Настю: вскинутой рукой со сжатым кулаком.

— Приветствую тебя, Достойная. Приказывай.

— Я сейчас изложу суть своей просьбы, а вы мне скажете, выполнима ли она… Мне взяли билет на рейс «Аэрофлота» — вечерний, на завтра. Я не хотела бы лететь этим рейсом, у меня есть серьезный повод для… скажем мягко, опасений. Я хочу улететь завтра утром рейсом «Эр Франс». Это первое. Второе. Меня опекают два телохранителя, горничная, шофер, адвокат… Подозреваю, что они работают на определенные спецслужбы. Я хочу, чтобы они ничего не знали о перемене рейса, моем вылете и другие подробности. То есть вы и ваши люди должны сами доставить меня в аэропорт, посадить в самолет, а мои «опекуны» на это время должны быть… нейтрализованы. Естественно без серьезного ущерба для их здоровья… Возможно ли это?

Офицер безопасности ответил, не колеблясь:

— Мы сделаем все так, как вы приказали.

Минут десять ушло на уточнение деталей, и Настя откланялась, поблагодарив посла за гостеприимство.

Офицер безопасности не посвятил её в то, как будет осуществлена «операция», да, честно говоря, её это и не интересовало.

…В Шереметьево Настю никто не встречал, она взяла такси и через час уже открывала дверь своей квартиры на Тверской.

Она включила телевизор — передавали «Новости». Очень красивая, вся намакияженная Татьяна Миткова меланхолично сообщала об очередном заказном убийстве.

— Вчера вечером, то есть тринадцатого, предприниматель возвращался из офиса домой. Он вышел из машины, киллеры ждали его в подъезде…

«Вчера, тринадцатого, — подумала Настя, — я была в Швейцарии, пила кофе в посольстве. Для предпринимателя тринадцатое оказалось роковым днем, а для меня то число было всегда странно-удачливым»…

Дамочка с характером

Первые дни после возвращения из Швейцарии прошли для Настасьи в беготне и хлопотах, надо было многое решить, продумать и прикинуть. Ведь глупо надеяться, что её с миллионами оставят в покое. Она не чувствовала себя в безопасности и понимала, что рано или поздно до неё попытаются добраться. Как только оправятся от сокрушительного удара по гекачепистам, так и попытаются или взять её под контроль, или уничтожить. Что «команда» Олега и Алексея была как-то связана с происходящими в стране событиями, она не сомневалась.

Газеты много писали о «деньгах партии», но где они находятся, никто не знал. А не является ли её «наследство» малой частичкой этих денег? Такая возможность Настю бросала в дрожь, ибо если это так, ей не вывернуться, удавят: собьет машина на улице, скончается от сердечного приступа — разве мало существует вариантов «ненасильственной смерти»?

На несколько дней Настя превратилась в затворницу, тихо сидела в своей квартире, не высовывалась. Наконец, когда неясные замыслы сформировались в какой-то план, она позвонила Фофанову.

В редакции, конечно, все уже знали. Слухи, как говорится, бегут впереди человека, а тут не слухи — сообщения мировых информационных агентств. Когда она шла по родным коридорам, на неё посматривали с интересом и легким недоумением. Надо же, вчера ещё была такая, как все, а сегодня — миллионерша, да не в рублях, а в баксах, в зеленых. И приветствовали её преувеличенно шумно и весело.

— Что ты теперь будешь делать, Анастасия Игнатьевна? — поинтересовался Фофанов, принявший её немедленно.

Обращение на «ты», видимо, призвано было обозначить демократичность, а по имени-отчеству — уважительность.

Настя пожала плечами:

— Пока то же, что и раньше — писать.

— Не будешь же ты, миллионерша, ездить в командировки по нашим провинциальным захолустьям…

— Почему? Вполне могу и поехать в захолустье, как ты изволил выразиться, если будет интересная тема. А вообще-то и в Москве для журналиста работы достаточно.

Фофанов давно уже обосновался в кабинете главного редактора и чувствовал себя в нем вполне уверенно. Он неожиданно предложил:

— Заглянем в комнату отдыха.

— На диван не станешь валить? — с любопытством поинтересовалась Настя.

— Таких мыслей нет. А хотелось бы…

— Как-то не совпадает, — развеселилась Настя. — Мыслей, говоришь, нет, а желания имеются…

У крупных руководителей «при большевиках» были «комнаты отдыха», имелась она и у Главного газеты. Настя никогда в ней не была, но знала, как и вся редакция, что она существует и ведет в неё дверь за рабочим столом — почти незаметная, «вписанная» в деревянные панели отделки.

Настя прошла за Фофановым в комнату и с любопытством огляделась. Ничего особенного: обеденный стол, два мягких кресла, стулья, сервант с баром, холодильник, шкаф для одежды, книжные полки, телевизор. Еще одна дверь вела в ванную комнату с туалетом.

— Персональный сортирчик? — спросила ехидно. — Вместе с родным коллективом не можешь, Юрий Борисович?

— Язва ты, Соболек! — Фофанов не стал обижаться, наоборот, тихо гордился, что вот у него теперь есть комната отдыха и персональный туалет, и Настя заметила это. Кто-то ему сказал, что на Западе наличие подобных «удобств» определяет статус руководителя.

Фофанов нервничал, это Настя заметила сразу. Он не знал, как следует разговаривать с нею, все ещё его подчиненной, сотрудницей газеты, которой он руководит, но неожиданно обретшей новый статус — богатой дамы. К тому же молодой и красивой.

Он был в редакции, когда из телетайпной принесли сообщение о миллионах русской журналистки. Новость была ошеломляющей, в правдоподобность её не верилось, и Фофанов распорядился её не печатать. И в то же время уже тогда у него появилась смутная надежда — может быть это и есть выход из ямы, в которую попала газета? Он очень хотел, чтобы сообщение о миллионах оказалось правдой. Ведь не случайно же говорят, что дуракам всегда везет. Ну, в данном случае не дурак, а дура — какая разница?

Юрий Борисович открыл бар — там была вполне приличная батарея бутылок.

— Присаживайся к столу, Анастасия. Коньяк, виски, водка?

— Хорошо, широко живут демократы! — вроде бы одобрила Настя. — Водочку, будь любезен.

Он налил ей водки, а сам хлопнул рюмку коньяка, заел, загрыз конфетой. Настя, выпив, посидела тихо, задумчиво разглядывая «комнату отдыха».

— Все-таки ленивые вы, русские мужики, — сделала вывод.

— Наблюдение интересное, — отметил Фофанов. — На чем основано?

— У вас сколько в спецбуфете трудится-вертится девиц? Три? На десять начальников — три прислужницы! И не маши руками… Вы, борцы с привилегиями, спецбуфеты для себя сохраните, не сомневаюсь. Так поручи одной из этих обслуживать твою комнату отдыха — чтобы были чай, кофе, лимоны ломтиками, фрукты и цветочки в вазочке. Да выбери ту, что помоложе, Варварой, по-моему, её зовут. Потребуется тебе вечерком «тепленького», Варька не откажет, вся редакция знает, что она добренькая.

— Хоть и злая ты, Настасья, а совет даешь дельный, — Фофанов снова плеснул в рюмки.

— За фирму обидно! Негоже главному редактору такой большой газеты хлестать коньяк из грязных рюмок и рукавом вытираться-закусывать!

— Хорошо мыслишь! Несколько дней провела на Западе, а уже кое-чему научилась.

— То ли ещё будет! — в тон Фофанову ответила Настя.

Ей было любопытно, зачем Юрий Борисович зазвал её в комнату отдыха, угощает водочкой, ведет дружескую беседу. Не для того же, чтобы попытаться трахнуть, должен ведь понимать, что это пустой номер. Если бы два-три года назад, когда редакционные начальники могли куражиться над любой корреспонденткой, хотя бы и с приставкой «спец», тогда бы она ещё подумала — чего не сделаешь ради карьеры. А так… Не тот мужик Юрий Борисович, чтобы барышни вешались гроздьями ему на шею. Должен это понимать, пусть рвет клубничку с редакционных грядок, а она, Настя, перед такими, как он, теперь надежно прикрыта своими миллионами. Что, в таком случае, ему нужно? Спросила прямо:

— Что тебе от меня нужно, дорогой Юрий Борисович? Словечко «дорогой» прозвучало с изрядной долей иронии.

Фофанов ответил, улыбаясь:

— Мне требуется, чтобы вся редакция знала, что мы с тобой уединились в моей комнате отдыха и пропустили по паре рюмок. Ты ведь теперь — знаменитость во всероссийском масштабе.

— А если серьезно?

— Газета шатается… Понимаешь, Анастасия Игнатьевна, газету тянут то влево, то вправо… А я боюсь, что — в пропасть. У меня на такие вещи чутье развито. Время ныне хмурое, тусклое. Не за себя опасаюсь, в конце концов у меня приятелей много, дадут возможность зарабатывать на хлеб с маслом… А газета может погибнуть…

— Но, кажется, сейчас свобода и демократия наступили? Печатай, что хочешь, но и живи, как можешь…

Не совсем понятно было, говорит это Настя всерьез или иронизирует.

— Вот, вот… Свобода для всех, — Фофанов голосом подчеркнул это «для всех», — и задала нам задачку. Ты знаешь, мы всегда были с нашим издательством единым целым, а теперь они хотят отделиться, стать самостоятельными… Понимаешь, что это значит для нас?

Дальше можно было и не объяснять. Издательство — это типография, полиграфическая база, снабжение бумагой, распространение газеты. В советские времена издательство и газета рассматривались как единый комплекс: дело редакционного коллектива было готовить газету, а все остальное делало издательство. Газета считалась правительственной, и правительство именно через издательство её финансировало, вкладывая огромные средства. Издательство — это не только производственная база, но и жилые дома, дачные поселки, пионерские лагеря, дома отдыха. Без издательства газета — это всего лишь редакционный корпус, пара-тройка других редакционных зданий, если их оттяпают по суду.

— Можно помешать прекратить эту междоусобную войну? — спросила Настя.

— Боюсь, что нет. Они, издательские, как взбесились, решили, что мы у них на шее сидим. И, главное, заводилы из руководства почуяли большие деньги. Бо-о-льшие!

— Откуда?

— Конечно, не от верблюда, — хмуро усмехнулся Фофанов. — Я их хатки все вижу насквозь… Отделятся и начнут продавать… Хозяйство, сама знаешь, богатое. Один дом культуры с отделкой из мрамора чего стоит! А дачи, дома отдыха под Москвой и на Черноморском побережье! Да знаешь ли ты, что в Петрово-Дальнем есть редакционный особняк, который принадлежал ещё сподвижнику Берии Абакумову? И вокруг него два десятка гектаров земли с корабельными соснами! Все это стоит бешеных денег!

— Как же они могут все это распродать?

Настя сказала «они», не зная, кто имеется в виду — просто «они», как воплощение недобрых сил.

— А запросто! Большой хозяин — Президиум Верховного Совета СССР, изволил помереть, не оставив завещания… Все от кого-то отделяются, вот и эти…

— А как ведет себя директор издательства?

Настя хотела представить себе реальную картину. Директор издательства по должности входил в состав редколлегии, то есть вроде был в подчинении у Главного газеты и обязан был бы выполнять его указания.

— Они его спаивают, — безнадежно махнул рукой Фофанов. — Взяли в плотное кольцо и не дают просохнуть. Он и раньше не отказывался, а сейчас тем более, когда бояться стало некого. Уже дважды кровь перекачивали…

Опять «они»! И Настя прямо спросила Фофанова, кого он имеет в виду.

— Два его зама, — Юрий Борисович назвал фамилии. — Главбух, начальники ведущих отделов — планового и бумаги, главный инженер, начальник отдела экспедирования…

— Ничего себе компания! — удивилась Настя. — Да ведь все эти люди были в номенклатуре редколлегии!

— Сами и взрастили, — согласился Фофанов. Он выдал ещё порцию информации:

— Мне кажется, что они пообещали ему процент от сделок.

— Иными словами, купили его?

— Можно и так сказать…

— Что же вы, редколлегия, собираетесь предпринять? — встревожено спросила Настя. Все-таки речь шла о её родной газете.

— Дай не мне — газете взаймы, чтобы перекрутиться хотя бы первое время. Зарплату платить нечем, за бумагу заплатить нечем! Нечем, нечем, нечем!

Юрий Борисович впадал в истерику. Настя налила ему коньяк:

— Выпей, успокаивает.

И с беспощадной откровенностью сказала:

— Ничем тебе не могу помочь, Юрий Борисович. И рада бы, но не могу! В завещании тети есть пункт, запрещающий расходовать деньги на политическую деятельность. А газета — это политика, большая политика…

Она врала, сочиняя правдоподобную версию на ходу.

— Значит, не можешь… — сник Юрий Борисович. Он явно многое ждал от встречи с Настей и вот…

«Еще сто раз коммуняг вспомните, при которых жили, как у Христа за пазухой», — не без злорадства подумала Настя.

Она поймала печальный взгляд Фофанова и приложила палец к губам. Настя уже привыкала жить в мире больших и маленьких секретов. Она достала из сумочки маленький приборчик, который по её просьбе приобрел для неё господин Густав Рамю.

Фофанов с интересом наблюдал за нею. Настя пошла с приборчиком вдоль стен, приборчик замигал красным, как только она поднесла его к столику с телефонами. «Господи, до чего же они однообразные, — Настя разочарованно вздохнула. — Привыкли совать своих „клопов“ в телефонные трубки».

Но сразу же возникло недоумение: «Кому понадобилось слушать Фофанова? Зачем? Знают ведь, что безвредный пустомеля». И сообразила: «клопик» остался от старых времен, от бывшего Главного, но это не значит, что он «бесхозный» — хозяева меняются, службы остаются… Она предложила:

— А не продолжить ли нам разговор в «Белом солнце пустыни»? Сейчас прямо и пойдем, я проголодалась, пора бы и откушать…

— Весьма польщен, — Юрий Борисович, напуганный красненьким сигналом «адской» машинки, откровенно обрадовался приглашению. — Только…

— Не волнуйся, у меня там кредит… — успокоила его Настя. — Люблю этот ресторанчик. Все по-домашнему, без затей…

— Хорошо вам, богачам… — вздохнул Юрий Борисович.

Они возвратились в кабинет и Фофанов вызвал помощника.

— Мы с Анастасией Игнатьевной пойдем пообедаем, — сообщил он. — Конечно, для всех — я уехал на собрание демократической общественности в Дом кино.

Через пять минут вся редакция уже знала, что и. о. главного редактора господин Фофанов отправился «с этой миллионершей Соболевой» в ресторан. Редакционные девы бились над животрепещущим вопросом: кто кого пригласил, он её, или она его. Официальная первая леди редакции Ленка Ирченко рыдала в своем кабинете, её утешала Люся Заболотина: «Чего психуешь, дуреха? У миллионерш порядок такой: хочешь проявить уважение — пообедай вместе». «Я его, козла облезлого, люблю», — всхлипывала Ленка. «Ну и люби на здоровье, — рассудила Люська. — У твоего Фофанова с Настасьей деловые интересы». Слезы Ирченко её забавляли.

В ресторанчике Настя заказала скромный обед — она не собиралась откармливать Фофанова, ей требовалось с ним договориться об очень важных вещах. Когда Юрий Борисович попытался добавить к заказу коньяк, она сказала официанту:

— Степа, выпивка не требуется.

Официант понятливо кивнул. Настя была постоянной клиенткой и всегда давала щедрые чаевые, а спутник её «не показался», судя по всему от «бывших» отбился, а к «новым» не прибился. Но официант был человеком с опытом и, на всякий случай, держался предельно вежливо: «бывшие» порою быстро обрастают жирком.

— И проследи, чтобы нам не мешали, — распорядилась Настя.

— Как можно! — вполне искренне заверил официант Степа.

Заказ был выполнен мгновенно. Насте и самой было непривычно под хорошую закуску пить «Боржоми» и «Кока-колу», но видя, как Фофанов с кислой физиономией хлебает водичку, тихо злорадствовала.

— Садистка ты все-таки, Анастасия, — обречено вздохнул Фофанов. И без надежды предложил:

— Может быть, все-таки закажем по граммулечке?

— Обойдемся. Теперь слушай меня внимательно. Деньги так просто не даются, добренькие миллионеры давно вымерли, как класс, но вот сотрудничать с взаимной пользой мы можем…

Анастасия изложила свои предложения. Они были настолько неожиданны, что Юрий Борисович, переваривая, долго молчал. Он с некоторым изумлением произнес:

— Да-а, не рассмотрели мы тебя раньше, Анастасия.

— А раньше и не надо было, тогда мое время ещё не наступило…

— Похоже, у меня выбора нет. А то, что ты предлагаешь, может спасти газету…

— И для тебя лично — должность главного редактора.

Этот аргумент оказался решающим.

— Договор будем подписывать или как?

Настя улыбнулась Фофанову:

— Зачем же бумажки плодить? Рискованно, да и ни к чему. Просто ударим по рукам, как наши предки.

Ее улыбка стала очень милой, открытой и доброжелательной:

— А если ты попытаешься, прости, смухлевать, я просто куплю газету, у меня денег хватит. Но уже без тебя, без Ленки Ирченко и вообще без всех твоих прихлебаев.

Фофанов не обиделся, совсем наоборот, смотрел на Настю с уважением. Силу он привык уважать.

— Крутой ты становишься, Анастасия Игнатьевна.

— Уже стала, — заверила его Настя.

Она по-мужски щелкнула пальцами, подзывая официанта:

— Степа, пожалуйста, коньяк… Желательно «Камю»…

Объяснила Юрию Борисовичу:

— Обмоем результаты переговоров. Так тоже поступали наши предки…

Выход госпожи миллионерши из подполья

Настя хорошо знала, что ей предстоит делать, но она понятия не имела, каким образом осуществить свой тщательно продуманный план. Со временем она привлечет к своим делам Нинку и Элю. Но как бы там ни сложилось все в будущем, сейчас Анастасия была в одиночестве. И что толку было от самых блестящих планов…

Время шло, а ей все ещё ничего не удалось сделать. У неё были деньги, большие деньги, но она не чувствовала себя уверенно и порою ей казалось, что вокруг неё — пустота. Как и знала, что не она хозяйка тех денег…

На второй день, точнее, на второй вечер после возвращения из Швейцарии, ей позвонил Алексей. Он сухо сообщил, что намерен в ближайшее время побывать в Москве, чтобы «разобраться со своими личными делами». Так он сказал. Настя понимала, что он имеет в виду, но её не очень это беспокоило — и Олегу и Алексею пока она нужна живая, огромный счет в банке служил ей лучшей защитой.

Первым пунктом в её обширных планах была легализация в российских условиях своего наследства. Она хотела лишить Олега и Алексея повода для того, чтобы держать её в узде — сокрытие такой огромной суммы от налогов являлось уголовно наказуемым деянием. При желании, конечно, заинтересованных в том лиц… Но Настя не представляла, как разумно подступиться к решению этой задачи, ведь вряд ли дело обойдется заполнением официальных «бумажек». Что-то придется объяснять «заинтересованным органам», и она не знала, поверят ли ей, слишком фантастическую историю ей пришлось бы рассказать. Газеты наполнены публикациями о партийных деньгах, их ищут и те, кому это положено по долгу службы, и добровольные пинкертоны-газетчики. А что, если кому-то придет в голову связать её наследство с партийными и кэгебешными деньгами, уплывшими в иностранные банки?

Настя слишком долго работала в большой газете, чтобы упускать из виду такую возможность. Но у неё была надежда, что деньги, которые она «экспроприировала», принадлежат какой-то локальной группе выходцев из силовых и партийных структур. Проще говоря, Олег и Алексей «со товарищи» предусмотрительно, в предчувствии крутых перемен, создали свою «команду», чтобы урвать кусок пожирнее. Команда эта должна быть немногочисленной, но очень профессиональной. Если это так, то появлялся шанс, что локальную команду можно обыграть.

Настя рассуждала просто: кругом все воруют, вот и Олег с Алексеем тоже пытаются обворовать «старших товарищей»… В их коммунистический патриотизм она не верила.

Настя держалась крайне осторожно, не вела никаких серьезных разговоров по телефону, всего лишь два-три раза появилась в редакции, собственно, лишь для того, чтобы сказать Фофанову, что их уговор остается в силе, надо лишь выждать время.

В один из дней она пошла в «Гастроном» за продуктами и заметила за собой «хвост». Времена изменились, вроде бы уже солировали демократы, но «службы» работали исправно. Настя грустно улыбнулась: приказы ведь никто не отменял, то ли некому было их отменять, то ли срабатывала преемственность забот о «безопасности» государства. А скорее всего, изменения происходили в верхушке айсберга под названием «силовые структуры», его монолит они мало затрагивали. Но возможен был и иной вариант: команда Олега и Алексея окончательно откололась от айсберга и действовала самостоятельно.

Как бы там ни было, но «хвост» — вот он. И неизвестно, охраняют её или примериваются, как бы убрать без шума и без «насильственной смерти».

Настя решительно развернулась и пошла навстречу молодому парню в расхожей куртке нараспашку, в вязаной черной шапочке-колпаке, которые поголовно носило молодое мужское население. Поравнялась с ним и вполголоса проговорила:

— Передайте Кушкину, что хочу его видеть.

— Чего? — вполне натурально удивился парень.

Настя с непроницаемым для прохожих лицом повторила:

— Передайте майору Михаилу Ивановичу Кушкину, что я хочу его видеть.

Она ещё какое-то время шла в обратном направлении, чтобы, удалившись от «хвоста», вновь развернуться и пойти домой.

Кушкин позвонил на следующий день.

— Это я, — сказал он, — ваш давний поклонник…

— Спортсмен-автогонщик? — уточнила Настя.

— Он! — весело подтвердил Кушкин. — Соскучился по вас до смерти.

— Мы снова на «вы»?

— Я вас так давно не видел, что и не знаю, как к вам теперь обращаться.

Он не называл себя по имени, и Настя не стала этого делать. Да, времена меняются, но телефоны прослушиваются…

— Жду вас завтра в редакции…

Кушкин деликатно постучал в кабинет Насти где-то к концу рабочего дня. Настя тут же пригласила его в кофейню, ей не хотелось ни о чем говорить с ним в кабинете, который наверняка после того, как она стала миллионершей, снова прослушивался насквозь.

Журналистки в кофейне встретили Настю радостным галдежом. То, что «миллионерша» появилась вместе с Кушкиным, их не особенно удивило. Старая любовь, она, знаете ли, изживается очень медленно. Тем более, ведь говорила всезнающая Люська Заболотина, что Настя была в восторге от способностей этого спортсмена удовлетворять некоторые её женские желания. Дай-то бог каждой выбираться из постельки сытой и довольной.

Настя понимала, что от неё ждут каких-то слов или жестов, достойных миллионерши. Все-таки миллионерша вышла из их рядов, потому и своя. Все ей дико завидовали, но к зависти примешивались и нотки гордости — одна золушка стала принцессой, может и ещё кому-то повезет.

— Не зажимай, Анастасия, наследство! — шутливо потребовала Люська. — Тем более, уже конец дня, имеем полное право гулять.

— Глаша! — подошла Настя к буфетчице. — Будь добра, на каждый столик — бутылку коньяка. Нарежь лимоны, сделай бутерброды с икрой, ветчиной… на все столики — конфеты и фрукты, какие есть!..

Девы зааплодировали. Настя видела, что к концу работы вся редакционная элита собралась в кофейне, все редакционные сплетницы здесь — лучшее время не придумаешь. Она попросила:

— Девочки, помогите Глаше с бутербродами, а то она в одиночку до утра провозится.

Сразу нашлись охотницы продемонстрировать свои хозяйственные способности, стало шумно и весело. Девушки из отдела новостей, которые считали, что они ближе всех к Насте, позаимствовали у Глаши передники и стали охотно играть в официанток. Все это напоминало студенческую вечеринку. Только здесь была не складчина, а «халява», которую, как известно, на Руси обожают.

— А тебя, Анастасия, на козе не объедешь, — тихо прокомментировал Кушкин. — Одним махом всю редакцию купила.

— Вот мы и снова на «ты»… У нас, у миллионеров, обычай такой — покупать, так оптом, — съязвила Настя. Вполголоса предупредила Кушкина: — Михаил, мы тут пошумим и незаметно смоемся. Вполне естественно, что ты пойдешь меня провожать. Поговорить надо…

Ей предстояло отдать ещё два распоряжения. Глаше она сказала, заплатит она завтра. Буфетчица не возражала — уж сегодня-то она поработает не в убыток себе.

Потом Настя нашла глазами Ленку Ирченко, поманила её к себе.

— Где Фофанов, наш дорогой главный?

— В кабинете у себя, — пролепетала Ленка. Она смертельно боялась, что теперь-то уж точно Настя приватизирует её Фофанова. Вот ведь недавно обедали вместе, и о чем они там договаривались — никому неизвестно.

— Набери его номер, тебе ведь известен его прямой внутренний. — Настя подвинула к Ленке телефон. — Да не жмись ты, дуреха, всем давно известно, что ты с ним спишь, вот и соответствуй роли первой леди. Тем более, что сегодня это уже не аморалка, а жизнелюбие.

— А ты? — робко спросила Ленка.

— Что я? — сделала вид, что раздражается, Настя. — Я ведь тебе уже говорила: нужен он мне! — Она кивком указала на Кушкина. — С меня и этого лба хватает.

Кушкин, слышавший этот разговор, на «лба» не обиделся, наоборот, весело улыбнулся.

Фофанов снял трубку сразу же, словно ждал звонка. А может и ждал, помощники уж точно доложили ему, что в кофейне Соболева затевает веселье.

Настя елейным голоском не сказала — пропела:

— Юрий Борисович, мы с Леночкой приглашаем вас в кофейню.

— Не могу, — ответил Фофанов. — Мне надо номер вычитать.

— Пусть это сделает ваш заместитель. Для того они и существуют — заместители, — резонно сказала Настя. — Приходите, все вас ждут, — подсластила она приглашение, не оставлявшее Фофанову выбора. И резко завершила: — Заодно и объявите о моей судьбе…

Ленка с надеждой спросила:

— Придет?

— А куда денется? — весело сказала Настя.

Возле них притормозила Заболотина, которой хотелось услышать, какие-такие проблемы решает Настя с дурочкой Ирченко.

— Ты всегда кстати, Люся, — отметила Настя. — Сейчас придет главный редактор… Сделай одолжение, организуй свободный столик на четверых: для меня, Миши, главного и Леночки… И ты подсаживайся.

— Ах, Леночки! — ухмыльнулась язва Заболотина.

— Вот именно! — Глаза у Насти смеялись.

…Фофанов поднялся с рюмкой коньяка и потребовал тишины.

— Уважаемые коллеги, прежде, чем произнести тост за здоровье нашей очаровательной, талантливой Анастасии Игнатьевны, я хотел бы честно признаться в одном серьезном упущении… Дело в том, что мы не очень ценили Анастасию Соболеву… То есть ценили и раньше, но не очень…

Фофанов запутался в словах, но с честью вышел из положения:

— Я хотел сказать, что от блестящей журналистки Соболевой редакция может ожидать большего. И мы все очень рады, что Анастасия Игнатьевна, несмотря на поразительные изменения в своей жизни, решила продолжать свою работу в нашей газете… Только что я подписал приказ о назначении Анастасии Игнатьевны членом редколлегии и советником главного редактора. Так что давайте поздравим не госпожу Соболеву, а себя и газету с таким важным событием!

Все в кофейне внимательно слушали Фофанова, вылавливая в его экспромте любопытные подробности: Соболева остается в газете, она уже именуется «госпожой», в редакции появилась новая должность — советник главного редактора…

Словом, было за что выпить.

Шумная вечеринка, безалаберная и веселая, как и многие другие спонтанные редакционные застолья, закончилась поздно. Настя вместе с Кушкиным вышли на площадь Пушкина. После прокуренной кофейни дышалось легко. На скамейках вокруг задумчивого поэта сидели редкие парочки. Тускло светили фонари, было уютно и тихо.

— Сейчас за мной присматривают, Кушкин? — поинтересовалась Настя. Она устала от крикливого редакционного сборища, на котором её неумеренно чествовали, произносили тосты и в самом конце лезли с полупьяными объятиями.

— Сию минуту — нет, — ответил Кушкин. — Я с тобой, зачем же людям ноги бить?

— Тогда поговорим откровенно. Расскажи мне, как живешь-борешься, только честно. Сегодня важный разговор, и для меня, и для тебя. Как говаривал низвергнутый вождь — судьбоносный.

— Что же, давай откровенно, — согласился Кушкин.

Он говорил сжато, четко, излагая факты и особенно не комментируя их. И с его слов выходило, что в наступивших странных временах у него лично тоже странная ситуация. Достаточно часто звонят откуда-то из своего далека Строев и Юрьев (Олег и Алексей, сообразила Настя, которой непривычно было слышать фамилии, а не имена своего «старшего друга» и мужа). Они дают указания, не совсем понимая, что возможности резко сузились. Родную «контору» болтает из стороны в сторону, пресса обливает её помоями, идет перетряска кадров — иные, лучшие, уходят сами, а на их место всплывает всякое дерьмо.

— Раньше сотрудник КГБ — это звучало гордо, а сегодня смотри, чтобы, узнав кто ты, голову не проломили кирпичом, — с горечью сделал вывод Кушкин.

— А как у тебя лично все складывается? — почти с сочувствием спросила Настя. В принципе ей, конечно, не было так уж безразлично, что происходит с «конторой». Ибо «контора» — это Олег, Алексей, это — опасность. Она автоматически отметила, что в список тех, кто представляет для неё опасность, она не включила майора Кушкина. И вдруг четко и ясно сформулировался неожиданный вывод — не «контора» для неё представляет опасность, а именно Олег и Алексей.

— Подразделение, отдел, управление или как это у вас называется, в котором работали полковники Строев и Юрьев, осталось, или претерпевает какие-то изменения? — спросила впрямую Настя Кушкина.

— Ты хочешь, чтобы я сообщил тебе сведения, которые являются совершенно секретными… Я не могу этого сделать… Давал присягу и все такое…

— Присягу надо выполнять, — согласилась Настя. — И любой мужик должен держать свое слово. Но вот ты, майор, и твои люди уже несколько месяцев за мной ходите. Так скажи мне, похожа я девицу-несмышленыша?

Майор промолчал.

— Тогда я сама отвечу на свой вопрос: нет, я совсем не дурочка. И давно уже поняла, что к вашей «конторе» я имею очень боковое отношение. Да, наверное у кого-то где-то есть оригиналы или копии бесед со мною, студенткой «лумумбария». Но грош им цена — ни один из этих поганых листков мною лично не подписан. Да, где-то зафиксировано, что я воспользовалась вашими материалами для написания хлестких материалов. Возможно, где-то отмечено, с кем я спала… Все это, повторяю, может быть…

Настя ненадолго замолчала, словно бы собираясь с мыслями. Если майор поверит ей, она узнает нечто необычайно важное для себя. Он, возможно, прямо не скажет, но ведь это и не тот случай, когда требуется рубить с плеча правду-матку. Нужно, чтобы поверил…

Она продолжала очень спокойно и даже безразлично:

— Все это и кое-что иное действительно имело место… Но… «доверительные» беседы — и это ты знаешь — проводились со многими советскими студентами «лумумбария»… Многие известные журналисты пользовались при написании своих статей материалами Комитета партийного контроля ЦК КПСС, КГБ или МВД… Ты не найдешь журналистку, которая бы с кем-то не спала. А у меня партнеры были будь здоров — полковник Строев, полковник Юрьев, другие, не менее достойные люди… Я вразумительно объясняю?

— Вполне, — ответил Кушкин. Он напряженно шарил по сторонам взглядом. Настя понимала, что он опасается, как бы их не подслушали другие, случайные, или, наоборот, заинтересованные люди.

— Слушай дальше, мой боевой товарищ… Я никаких подписок-расписок не давала, официально с вашей «конторой» никак не связана. Но два полковника из вашей службы считают, что они поймали меня на крючок, диктуют мне кое-какие распоряжения, приказывают тебе и твоим людям следить за мной и охранять меня… Это что, самодеятельность или так требуют интересы государственной безопасности?

Кушкин молчал, да Настя и не ждала, что он что-нибудь ей скажет.

— Вникаешь? — злорадно поинтересовалась она. — Что же, так и быть, прочитаю тебе маленькую лекцию о «ваших нравах». Я ведь не вчера с дерева слезла, написала массу материалов по «заявкам» вашей «конторы», по душам беседовала за чашкой чая с интересными людьми. И дело выглядит вот как… Чтобы начать «работу по человеку», как у вас говорят, в данном случае по мне, ваша «контора» должна была бы иметь доказательства моих преступных деяний или намерений. Только в таком случае давалась санкция на уровне руководства Управления, а то и всего Комитета. Это первое. Второе… по прослушиванию моих телефонов… На это вообще надо черт знает сколько разрешений. У вас ведь технических возможностей только и хватало, что на подозрительных иностранцев. Я права? — неожиданно спросила Настя.

— Да, — нехотя согласился Кушкин. — Кое-что ты действительно знаешь. Вот и молчала бы об этом…

— А с какой стати? И впредь позволять двум полковникам использовать меня в непонятных мне целях, да ещё и прикрываясь, как щитом, вашей «конторой»? Дудки! Вышла уже из возраста, когда меня можно было употреблять, прости, Мишенька, за грубость, хоть стоя, хоть лежа… И вот я, вся из себя самостоятельная, сейчас возвращаюсь в редакцию, по «вертушке» звоню вашему высшему руководству и прошу меня принять. Меня, известную журналистку, пригласят приехать немедленно, не сомневайся. И я подробно излагаю ситуацию и прошу: объясните, на каком я небе? Кто я, новоявленная Мата Хари? Или дурочка, которую используют втемную?

И Настя действительно поднялась со скамейки, чтобы идти в редакцию, где в её кабинете есть «вертушка» — телефон правительственной связи, позволяющий разговаривать с высокими чинами, минуя секретарей, помощников и референтов. Когда звонит «вертушка», трубку обязан снять её хозяин.

Кушкин её удержал. Он глухо сказал:

— Сиди, Анастасия. Если ты поступишь так, ты подпишешь себе смертный приговор.

— Но прежде я подставлю под него других. От скомпрометировавших себя людей избавляются. Тем более в такой серьезной «конторе», как ваша.

Настя решила давить на Кушкина до конца. Она не знала, какие карты у неё на руках, и есть ли среди них козыри, однако же рискнуть стоило. Да и брести дальше по жизни втемную и на поводке не просто надоело — это становилось опасным. Перемены в России не могли не затронуть и ту часть её структур, которая находилась в густой тени, грубо говоря, в подземелье. Новый режим лихорадочно обновлял старый и создавал преданный ему аппарат. И если раньше у Насти всего лишь тихо шевелилось подозрение, что «команда» полковника Строева действует самостоятельно, лишь прикрываясь вывеской своей «конторы», то сейчас подозрения, догадки обретали уверенность. Требовались лишь подтверждения. В прессе уже мелькали не очень ясные намеки на то, что в последние годы своего существования ЦК КПСС разработал структуру, которая занималась размещением партийных денег за рубежом и подчинялась непосредственно ЦК, точнее, некоторым его высшим руководителям. В этом не было ничего нового. Примерно так же действовали и бонзы нацистской партии перед крахом третьего рейха. Олег часто употреблял слово «команда». Он неожиданно перешел на работу в ЦК КПСС. И не была ли его «команда» частичкой той тайной структуры, которая выполняла распоряжения ЦК, но и сама обладала правом отдавать приказы некоторым сотрудникам КГБ, к примеру, тому же Кушкину, приданным ей в помощь?

Постоянно пополняющееся «наследство» Насти не оставляло у неё сомнений в том, что кто-то, если не богатый, то сильный, «подпитывал» его. Да и сама история с неожиданным «наследством» наталкивала на многие размышления.

— Я догадываюсь, о чем ты думаешь, — прервал затянувшееся молчание Кушкин. — Но поверь мне, я знаю не намного больше твоего. Я — исполнитель, мне приказали — я выполняю. Ты думаешь, мне сообщили, для чего я так срочно менял тебе фамилию? Или зачем ты летала в Швейцарию? Или по каким соображениям ты быстро выскочила замуж за Алексея Дмитриевича? Пойми, я всего лишь исполнитель…

— Прикажут тебе убрать меня и ты исполнишь приказ?

— Вчера «да», сегодня — уже нет. Изменилось не только время, но и люди, и я в том числе.

— И за то спасибо, — грустно сказала Настя. — Я буду права, если скажу, что Олег и Алексей вывалились из вашей «тележки»?

— Не совсем, — замялся Кушкин. — Я могу высказать свои предположения?

— Буду благодарна.

— Учти, это всего лишь предположения… Мне кажется, что оба полковника все ещё в строю. Но…

— Но?..

— Они ведут двойную игру. Нет, нет, не подумай, на иностранные спецслужбы они не работают. У них были свои задания по линии «конторы» и они их выполняли. Но помимо этого, есть ещё что-то. Может быть, даже свое…

Он замолчал, и Настя поняла, что больше майор Кушкин ничего ей не скажет, ибо и так уже переступил за черту дозволенного.

— Хорошо, Миша, мне этого достаточно, чтобы сопоставить некоторые свои факты и сделать выводы. Теперь скажи мне, каково твое лично положение?

Кушкин ответил, не колеблясь.

— Мое положение хреновое. И боюсь, что я сегодня не ко двору, мои взгляды известны «старшим товарищам» по ремеслу, и у них есть основания полагать, что я из другой стаи.

— И что ты думаешь делать?

— Уходить, пока есть возможность уйти спокойно.

— Куда?

Кушкин хмуро посмотрел на Настю:

— Зачем тебе это знать, Соболева? Очередную статейку тиснуть о неудачнике-майоре?

— Дурак ты, Миша, — спокойно ответила Настя. — Я ведь с тобой почти сроднилась это время. Разве что не спала, — заулыбалась она.

Кушкин тоже улыбнулся:

— Приказа такого не было… Да и вообще, когда воюют полковники, майорам лучше отсидеться в тени.

— Не хами, Миша. У нас серьезный разговор. На мой вопрос ты пока не ответил.

— Некуда мне уходить. В охранные фирмы, куда сейчас многие из наших подались, не хочу — не хватало ещё новых толстопузых охранять. А так… Куда?

— От вас как уходят? — поинтересовалась Настя.

— Очень просто. Пишут рапорт, заполняют некоторые бумажки — и скатертью дорога.

— Тебя будут задерживать, уговаривать, чтобы остался?

— Думаю, что нет. Скорее всего, обрадуются.

— Тогда вот какое у меня предложение, Михаил Иванович… — Настя говорила уже очень официально. — Переходи работать ко мне, точнее на меня. Я начинаю новое дело, очень большое, и ты станешь в нем важной фигурой, поскольку в твоей порядочности я убедилась и доверяю полностью. Когда дело мое появится, тогда и определим, как будет называться твоя должность. А пока создавать его, регистрировать, преодолевать бюрократические барьеры будем вместе.

— Дело чистое? — поинтересовался Кушкин.

— Абсолютно.

— А то ко мне подкатывалась уже братва из какой-то группировки, не понял, какой…

— Нет, у меня все будет серьезно и, я бы сказала, открыто. Но побороться придется немало, я это знаю… Ты из непонятной мне скромности не спрашиваешь, на какую зарплату я тебя зову. Пока дело не откроем, я сама будут платить тебе ровно столько, сколько ты имеешь. А потом определимся… Обижен не будешь. Еще один вопрос… Кто твоя жена?

— Развелся несколько лет назад, хотя у нас это и не поощряется.

— Возлюбленная есть?

— Пока нет. Правда… — Кушкин замялся.

— Что? Выкладывай до конца, — потребовала Настя.

— Я без тебя два-три раза встречался с твоей подругой Ниной. Очень чистая, не по нашему клепаному времени наивная девушка…

Настя едва не поперхнулась от изумления. «Ай, да Нинка, — подумала весело. — Ай да стерва! Изобразила из себя наивную, шалава!»

— Ладно, это дело твое, Михаил Иванович. — Так как мое предложение?

— Как мне тебя теперь называть? Босс? Леди? Леди-босс? — улыбнулся Кушкин.

— Значит, согласен… Завтра и начнем боевые действия. И вот мои первые пожелания, Михаил Иванович: снять с меня то ли слежку, то ли охрану, освободить от прослушивания телефонов — в кабинете и на квартире. Повод простой: это были распоряжения полковника Строева, он их в новых условиях не подтвердил. Нет ведь?

— Нет.

— Сделай это и лишь после этого пиши рапорт об уходе в запас. Когда сможешь сделать?

— Завтра с утра. Официально: доклад моему непосредственному начальнику, его распоряжение. А он при имени полковника Строева на стенку лезет…

— Ну, это уже ваши внутренние игры, — рассудительно сказала Настя. — Как только отключишь прослушивание, прошу ко мне на квартиру, будем намечать план действий. На работе у меня ты — с завтрашнего дня.

Жизнь — борьба?

Настя не ошиблась в Кушкине. Он в несколько дней официально решил все проблемы с наследством — Настя выдала ему доверенность, дающую право представлять её интересы. Она позвонила президенту «своего» банка в Швейцарии и в тот же день получила факс, удостоверяющий сумму наследства, естественно, его первоначальную цифру. Копию завещания тетки, заверенную конторой господина Рамю, Настя сделала ещё в Швейцарии. Пробовалось множество других справок и документов, и Кушкин собрал их мгновенно. Похоже, ему здорово помогало удостоверение сотрудника спецслужбы, которое он пока не сдал, и обаятельная улыбка. Он показывал свое удостоверение и представлялся: «Доверенное лицо госпожи Соболевой… Да, да, той самой… Вы, конечно, читали о ней»… После этого извлекал из «дипломата» альбом с вырезками о Насте в зарубежной и родной отечественной прессе.

Налог с наследства Настя заплатила по минимальной шкале, но сумма все равно была большой и ей было жаль этих денег, которые ни за что, ни про что отняли у нее. Она категорически отказалась переводить свои деньги в один из российских банков, как ни попытались нажать, припугнуть, — в ответ Настя пригрозила публикациями в прессе. От неё отстали, ибо скандал тогда, когда Россия перед всем миром изображала паиньку-девочку, любящую реформы, рынок и вообще свободу, был никому не нужен.

Насте надо было оттянуть приезд в Москву Алексея, чтобы получить резерв времени, и в этом ей помог Фофанов. Она довольно исправно ходила на работу, проводила в своем кабинете несколько часов, занимаясь своими проблемами. Здесь было удобнее: по «вертушке» могла связаться с любым высокопоставленным чиновником. Как-то ей позвонил Фофанов по внутреннему телефону и сказал:

— Есть новость, Анастасия Игнатьевна. Мы…

— Юрий Борисович, — перебила его Настя. — Не сочтите за труд, загляните ко мне. Угощу хорошим кофе.

Фофанов тут же к ней прибежал и она сказала:

— Юрий Борисович, твой кабинет прослушивается. Да не волнуйся, — успокоила она, заметив, как сперва побледнел, а потом покраснел Фофанов. — Слушают не тебя, а твою высокую должность. Не при тебе это было заведено, гораздо раньше. Поэтому со всеми новостями прошу ко мне, у меня все чисто, проверено. Так что случилось?

— Снова звонил Алексей Дмитриевич. Настойчиво просит вызвать его на несколько дней в Москву, в редакцию. Для того чтобы согласовать новые темы и, как выразился, подышать изменившимся воздухом отечества…

«Так, — подумала Настя, — хочет со мной разобраться дорогой муженек. Не дает ему покоя моя самостоятельность». Она прикинула, не заложил ли её Кушкин и пришла к выводу, что нет, не такой он человек. Значит, это последовало продолжение швейцарских событий. Ничего хорошего приезд Алексея ей не сулил, изменение условий владения наследством и огромными суммами, которые на нем наросли, ей не простят. Так как она выглядит, «ненасильственная» смерть? Знать быть…

— Нечего делать в Москве твоему собкору Юрьеву, господин главный редактор, — резко сказала Настя. — Он может помешать нашим планам.

— Как скажешь, Анастасия, — покладисто согласился Фофанов. И жалобно сказал:

— Соболек, ты обещала помочь… Люди без зарплаты, бумагу в кредит больше не отпускают… Не завтра, так послезавтра мы должны будем приостановить выпуск газеты. Такого не было даже в войну…

— В войну было известно, кто враг, где он окопался или когда поднимается в атаку, — заметила Настя. — А сейчас жизнь — борьба, но не перепутать бы, с кем бороться.

Фофанов выглядел жалким и потерянным. Талантливая журналистка Настя терпеть не могла банальных сравнений, но Юрий Борисович напоминал ей воздушный шарик, из которого выпустили воздух.

Она открыла шкафчик, достала бутылку коньяка и рюмки, предложила тоном гостеприимной хозяйки:

— Выпьем, Юрий Борисович. Кажется, тебе требуется выпить.

Главный редактор опрокинул рюмку, отвернулся к окну.

— Юрий Борисович, я действительно обещала помочь, но договаривались о вполне конкретных вещах. Ты приступил к созданию акционерного общества? Нет! С кем же мне прикажешь иметь дело? С газетой, которая вчера ещё была собственностью Президиума Верховного Совета СССР, а сейчас неизвестно чья? Бесправная сирота, выкидыш демократических родов?

— Нельзя же так сразу, Соболек, — стал оправдываться Юрий Борисович. — Я просто не успел…

— А почему нельзя? Чтобы я могла иметь с вами дело, газета должна обладать юридическими правами. Я подсказала, как это совершенно законно сделать, реформироваться в духе времени. А ты, прости меня, никак растелиться не можешь. Так дела не делают.

— Хорошо, Настя, на днях приступим…

— Не на днях, а уже сегодня! Прими решение редколлегии о создании акционерного общества «Российские новости», а завтра к вечеру соберите собрание будущих акционеров.

— Сделаю. Устав юристы подготовили — можно сразу и утвердить.

— На этом собрании, где будут все редакционные работники, повинись и извинись, что не можешь сейчас выплатить зарплату. Пообещай, что разобьешься в лепешку, но дней через десять со всеми рассчитаешься.

— Где же я возьму деньги? — тоскливо спросил Юрий Борисович.

— Найдем. Ты абсолютно честно расскажи о тупике, в который забрела газета. Это убедит всех, что акционерное общество — какой-никакой, а выход. Пойдем дальше… Кто нам поставляет бумагу?

— Соликамский целлюлозно-бумажный комбинат.

— Долг большой?

— Огромный.

— У них есть представительство в Москве?

— Да. Возглавляет его некто Сиротюк Владилен Сергеевич. Я с ним несколько раз по телефону говорил. На уступки не идет.

— Завтра поедем к нему — ты, я и Кушкин, мой помощник. А сейчас пришли ко мне своего главного бухгалтера и начальника отдела снабжения со всеми документами по поставкам бумаги: договором с комбинатом, платежками, перепиской, словом, со всем, что есть. Да прикажи им ничего от меня не утаивать, а то начнут ещё играть в коммерческие тайны. И запомни, дорогой господин Фофанов: хочешь выжить — действуй…

…На следующий день Настя, Фофанов и Кушкин поехали «за бумагой». Господин Сиротюк их встретил холодно, ведь они были злостными неплательщиками. Сесть не предложил, предупредил, что у него есть не больше четверти часа. Небрежно представил двух дам, сидевших за приставным столиком:

— Наш бухгалтер и диспетчер по поставкам.

Кабинет у него был просторный, с дорогой финской офисной мебелью. «Надо же, — мелькнуло у Насти, — не сеет, не пашет, а на хлебушек с маслом получает». Где-то, в далеком Соликамске сотни людей стояли у бумагоделательных машин, другие люди поставляли на комбинат лес, словом, тяжело работали, а этот пристроился к распределению плодов их труда…

«Сейчас я с тебя спесь собью, — злорадно подумала Настя, — индюк надутый». Сиротюк ей активно не понравился, она готова была поспорить, что он из породы партийных работников городского масштаба, пробившийся на теплую должность в столицу.

— Вы бы сесть предложили, господин Сиротюк, — грубовато сказала она. — Мы ведь пришли не на работу к вам наниматься.

— Ах, да, — сделал вид, что спохватился «господин» Сиротюк. — Простите, совсем замотался.

Когда сели за длинный стол, за которым, очевидно, Сиротюк по аппаратной привычке проводил совещания, он сказал:

— Пока вы с нами не рассчитаетесь, не получите ни одной тонны бумаги. Поймите, мы тоже многим должны, положение у нас не блестящее.

— В таких случаях деловые люди договариваются, а не играют в крутых. Сколько мы вам должны? — Настя не считала нужным сдерживать раздражение. Фофанов пытался взглядом дать ей понять, что следовало быть помягче.

Главный бухгалтер назвала сумму долга, она была заоблачной.

— По какой цене вы считаете?

— Естественно, по нынешней, — высокомерно сказала главный бухгалтер.

— Почему естественно? — спокойненько поинтересовалась Настя. — Вот договор, здесь указана цена, в десять раз ниже той, которую вы называете. Договор не пересматривался, никаких предложений с вашей стороны о пересмотре цен не было. Кроме самого первого, других протоколов согласования цен нет.

— Но ведь это же абсурд! — вскочил с кресла Сиротюк.

— Как сказать… Любой суд, арбитраж, словом, все будут на нашей стороне. А я уж постараюсь, чтобы комбинатовское начальство по достоинству оценило вашу деловую тупость.

— Если вы немедленно не извинитесь, я прекращу разговор! — повысил голос Сиротюк. — И обещаю, что вы ни одной тонны бумаги больше не получите!

— Но вы все-таки нас выслушаете… Ваша бумага нам не нужна. Не сомневаюсь, вы знаете: не газета вас выбирала в партнеры, а так определил Госплан. В убыток нам определил. Находитесь вы далеко от нас, перевозки, за которые мы платим, стоят дорого… Бумага у вас плохого качества, много брака, рулоны поступают к нам с механическими повреждениями… Но теперь Госплана нет! Зато есть комбинаты в Балахне, в Кондопоге… Они ближе к нам, у них более современная производственная база, у них продукция дешевле, хотя и выше качеством.

Пока она все это говорила — без эмоциональных всплесков, словно нотацию читала провинившемуся школьнику, Фофанов беспокойно ерзал в кресле, а Кушкин улыбался, как всегда, очень доброжелательной улыбкой. Настя продолжила свой монолог:

— Вы знаете, как на Западе отвечают на вопрос, какой клиент лучше? Старый клиент! А вы клиентом, который потреблял значительную часть вашей продукции, не дорожите! Мы вам заплатим, но по ценам, которые были зафиксированы в договоре. И тогда, когда сможем, так как тем же договором штрафные санкции не предусмотрены.

— Что вы несете! — побагровел Сиротюк.

— Перечитайте договор и вы легко в этом убедитесь. Впрочем, за это я вас не виню. Зачем их было тогда, в те времена, штрафы предусматривать? Госплан распорядился, приказал, обязал… И все дела! А Госплан взял да приказал долго жить!

— Но вы же так не можете… — Сиротюк забегал по кабинету.

— Можем, — заверила его Настя. — Наш главный редактор, — она уважительно показала пальчиком на Фофанова, — интеллигентный, мягкий человек. Но, между прочим, участвовал в событиях у Белого Дома… А уж с вами мы как-нибудь справимся. Завтра наш управляющий делами господин Кушкин, — легкий поклон в сторону Кушкина, — уедет в Балахну, а послезавтра балахнинцы начнут отгружать нам бумагу. Вы ведь, господин Сиротюк, не учли ещё одно обстоятельство: цены на бумагу и в самом деле выросли, но заказы на неё резко уменьшились, потому что многие газеты и журналы начинают печататься на зарубежной базе. Вы хоть на это обратили внимание, господин Сиротюк, за заботами о себе, любимом?

Сиротюк промолчал.

— И, наконец, последнее. Мы люди не мстительные, но не любим, когда нас, скажем так, недооценивают. Я не буду звонить или писать вашему генеральному директору, чтобы довести до его сведения, как вы тупо ведете дела. Сделаем проще. Наши фельетонисты в пух и прах разнесут и ваше уютное гнездышко и вашу синекурную должность…

Настя встала из-за стола:

— Честь имеем!

— Погодите! — Сиротюк с трудом сохранял достоинство. — Можно ведь попытаться решить наши проблемы…

— Что же, давайте попытаемся, — после длинной паузы неохотно согласилась Настя.

…Когда они возвращались в редакцию, Фофанова, ушибленного впечатлениями, хватило лишь на то, чтобы спросить:

— А что, господин Кушкин, действительно наш новый управляющий делами?

Настя засмеялась.

— Да нет, это я для пущей важности…. Михаил Иванович мне самой нужен.

Свидание с последствиями

Настя прочитала в своей газете, что в Москву прибыла представительная делегация из Африки во главе с господином президентом Бираго Диопом. Как заявил господин Бираго Диоп в аэропорту, целью визита является установление прочных взаимовыгодных отношений его страны с демократической Россией.

«Так, — сказала себе мысленно Настя, — Моя „шоколадка“ в Москве… Надеюсь, он даст о себе знать…»

Телефонный звонок у неё дома раздался на следующий день. Мужской голос осведомился, говорит ли госпожа Соболева по-английски.

— Конечно, — с достоинством ответила Настя. — Добрый день, сэр.

— Вас беспокоит советник господина президента Бираго Диопа. Господин президент приветствует вас и спрашивает не будете ли вы любезны нанести ему визит?

— Где вы разместились? — спросила Настя.

— В одном из особняков на Воробьевых горах..

Настя знала эти особняки. Раньше они принадлежали ЦК КПСС и в них останавливались руководители «братских» коммунистических партий, теперь же стали гостевыми коттеджами правительства Российской Федерации.

— …Но вам нет необходимости разыскивать наш особняк, — продолжил свою информацию собеседник. — Если вы не возражаете, в семнадцать часов к вашему дому подойдет наша машина. Мы знаем, где вы живете. Я лично приеду за вами.

— О’кэй, — согласилась Настя. — До завтра, господин советник.

Для визита она выбрала скромный на вид, но стоивший бешеные деньги костюм, который она приобрела в Швейцарии. Так, ничего особенного: длинная юбка из легкой шелковой ткани в стиле «ретро», белоснежная блузка с отложным воротничком, суженный в талии пиджачок из черной тонкой шерсти, отдаленно напоминавший мужской. Туфельки на высоких каблуках-«пирамидках», длинные перчатки и маленькая сумочка удачно дополняли её наряд. Они не контрастировали со знаками Кобры, которые Настя бережно извлекла из шкатулки. Настя выглядела преуспевающей деловой женщиной и, именно так она хотела смотреться, ибо намеревалась решить некоторые свои проблемы.

В семнадцать часов она вышла из подъезда и сразу увидела черный «мерс», очевидно, закрепленный за делегацией — номер у машины был не дипломатический, значит, машина не посольская.

Советник, заметив знаки Кобры, произнес вполголоса традиционное приветствие, низко поклонился и услужливо открыл дверцу. Он ни о чем не спрашивал, не интересовался самочувствием или погодой, словом, не пытался развлекать Настю разговором, её высокие знаки отличия исключали пустопорожнюю болтовню.

Охранники в посольстве вытянулись по стойке «смирно». Один из них, низко поклонившись, шепнул несколько слов в радиотелефон. Советник шел чуть впереди, показывая дорогу.

Бираго Диоп принял её в рабочем кабинете. Он вышел из-за стола, пошел навстречу Насте и глаза у него лукаво блеснули, когда он увидел знаки Кобры.

— Приветствую тебя, Достойная! — сказал он. — Приказывай!

Советник испарился из кабинета и Настя ответила, не скрывая радости:

— Приветствую и я тебя, Достойный! Приветствую и поздравляю с тем, что твои планы осуществились! От всего сердца желаю тебе, родной мой человек, счастья и здоровья.

— Спасибо, Настя!

Бираго Диоп внешне мало изменился, штатский костюм прекрасно на нем сидел, он улыбался — настроение у него было отличное. Можно было лишь предположить, сколько ему пришлось пережить за минувшее время, каких усилий стоила победа, но никаких «следов» на нем это все не оставило. Конечно, Бираго был уже далеко не тем студентом из «лумумбария», каким знала его Настя — перед нею стоял человек, облеченный большой, может быть, даже необъятной властью в своей стране. И человек этот смотрел на неё очень доброжелательно. Он заговорил с Настей на русском:

— Анастасия, я знаю о поразительных событиях в твоей жизни. Наше посольство в Швейцарии меня подробно информировало… Ты теперь обладательница большого состояния… — Я думал, такое бывает лишь в сказках…

— Сейчас я уже к этому немножко привыкла. А первое время чувствовала себя очень странно… И спасибо твоим людям в Швейцарии — они помогли мне… уцелеть.

— Мне передали твое поздравление. Благодарю тебя, дорогая госпожа Демьянова. Ты оказалась одной из первых, кто «признал» мое правительство. Я позаботился, чтобы твое поздравление попало в печать и наши газеты с восторгом писали о российской миллионерше — друге нашей страны и её президента…

Бираго был политиком и из всего умел извлечь пользу.

А Настя вдруг с невероятной нежностью вспомнила, каким он был у неё в квартире в ту, ставшую уже далеким прошлым ночь, и её охватило желание, чтобы все, что было, получило продолжение. Но она понимала, что это невозможно. Как так сказал Киплинг про Запад и Восток? Ее Россия — не совсем Запад, а его Африка — совсем не Восток, но все равно два противоположных полюса планеты. На сердце у Насти было грустно — прекрасная страничка её жизни окончательно исчезала в минувших временах. Это лишь в романах короли и президенты ездят на тайные свидания.

Бираго Диоп тоже смотрел на неё с чуть приметной нежностью, но приветливость его и нежность были едва заметно окрашены в официальные краски. Сильные мира сего узнаются ещё до того, как произнесут первые слова. А Бираго Диоп был, безусловно, из их.

Он пригласил Настю в гостиную, чтобы продолжить разговор за чашкой кофе. Тут же в гостиную из противоположной двери вошла молоденькая женщина в длинном ярком национальном одеянии. Была она такой же смугло-шоколадной, как и Бираго. Большие темные глаза её смотрели на мир наивно и восторженно. Это восхитительное создание явно было «смесью» из африканских традиций и европейского образования. После обычного поклона «создание» нежно обняло Настю и эмоционально произнесло на прекрасном английском языке:

— Здравствуй, старшая сестра! Я, одна из жен нашего господина… Мне доставляет огромную радость познакомиться с тобой. Наш господин говорил мне, какая ты прекрасная женщина, и теперь я вижу это собственными глазами.

«Так, — подумала Настя. — Сестренка у меня смугленькая объявилась… Хорош Бираго, все рассказал жене о женщине в Москве, которая однажды обогрела его душу и тело. Слава богу, что хоть в сан законной возвел, а не мимолетной возлюбленной. Или у них так принято: обласканная числится женой? Нет, конечно, далеко не каждой вождь преподносит знаки Кобры».

Жена Бираго явно ждала ответа на свои приветствия и Настя вполне искренне воскликнула:

— И я счастлива познакомиться с тобою, младшая сестра. Ты очень красивая. Как тебя зовут?

— Если мое имя перевести на английский, то оно будет звучать, как Клэр… А тебя зовут… Настья, я знаю, мне наш господин и муж говорил. Я очень рада, что он взял меня с собой в Москву и познакомил с тобой. И мне грустно, что ты не живешь вместе с нами, другими его женами. Извини, но я не младшая сестра, у господина есть жены младше меня.

Клэр говорила очень сердечно и, кажется, светилась от счастья лицезреть Настю. Она повторила:

— Как жаль, что ты, старшая сестра, не уедешь вместе с нами. Жена должна быть рядом со своим господином и мужем.

«Черт возьми, это прелестное создание всерьез считает меня женой Бираго! Впрочем, спала я с ним или не спала? Так чего же, подруга, крутишься?»

Бираго слушал щебетание женщин с серьезным одобрением. Ему явно нравилась благожелательность, которую источала каждая из них. Настя это заметила, но тут же подумала: «Бог его знает, какие мысли крутятся у них под черепушкой, у этих африканцев. Ишь смотрит, как идол — вождь племени с московским образованием». Она ответила «сестре»:

— Дорогая Клэр, возможно, если Бираго согласится участвовать в моем проекте, я буду часто бывать в вашей, то есть в нашей стране.

— Тогда я прикажу подготовить для тебя достойные апартаменты, — обрадовалась Клэр.

— Ради этого, Настя, считай, что я уже дал согласие, — шутливо воскликнул Бираго. — Сейчас мы выпьем по рюмочке коньяка за встречу, а потом ты поделишься своими планами.

Они выпили — аккуратненько, маленькими глоточками, как и велит хороший тон. Насте очень понравились национальные сладости, украсившие столик.

— Клэр лично следила, чтобы в Москву мы с собою привезли то, что я люблю, — отметил Бираго. — А ты, Настя, изменилась.

— В какую сторону?

— Ты стала более собранной, я бы сказал, взрослой.

— Если не секрет, как проходит твой визит, Бираго?

— Все отлично. Переговоры идут успешно, — кратко ответил Бираго. — А теперь расскажи, пожалуйста, что ты задумала.

— Хочу создать издательский дом «Африка». Ты знаешь, что интерес к вашему черному континенту во всем мире всегда был высок, а сейчас наблюдается его новый всплеск. Меня не особенно интересует политика… Моя «Африка» займется изданием книг о культуре африканских стран, их традициях, флоре и фауне, истории и искусстве. Мы переиздадим книги европейских путешественников и ученых-первооткрывателей африканского континента, лучшие произведения писателей с мировыми именами об Африке. Конечно, спросом будут пользоваться географические карты, атласы. И книги, в которых мы соберем рецепты народной медицины, опишем обряды и традиции.

— Ого, госпожа Демьянова! — воскликнул Бираго. У тебя поистине наполеоновские планы!

— Они вполне осуществимы, мой господин и муж, — не удержалась от небольшого кокетливого укола Настя. — А что ты скажешь о планах издания современных африканских писателей и поэтов? Их сегодня мало знают в мире, а напрасно.

— Если этот проект удастся, он принесет большую пользу Африке.

— И моей России, — сочла необходимым уточнить Настя. — Я помню твои слова о том, что порою мы ведем себя по отношению к африканцам как скрытые расисты…

— Я так говорил?

— И ты был прав. Я надеюсь, что вокруг моего Издательского дома объединятся искренние друзья и знатоки Африки не только из России, но и из других европейских стран. Традиционно большой интерес к твоему континенту проявляли англичане, французы, немцы…

— И под видом ученых засылали к нам своих шпионов…

— Шпионаж — профессия древнейшая и уважаемая. Ты же знаешь: есть три древнейшие профессии: проституция, прости меня, Клэр, за вульгарность, журналистика и шпионаж. Но мы постараемся, чтобы разведчикам, как их деликатно именуют сегодня, в нашем Издательском доме было делать нечего. Репутация его должна быть безупречной.

— Ты очень умная женщина, старшая сестра! — с восхищением сказала Клэр. — И если ты захочешь, я буду всеми силами тебе помогать.

— Похоже, женщины уже договорились, — заметил Бираго. Твой проект, Настя, безусловно, интересен, хотя он и дорогостоящий. С чего ты намерена начать?

— Я уже начала. С тебя — улыбнулась Настя. — Кроме шуток, ты очень влиятельная фигура на африканском континенте. Твоя поддержка обеспечит нам успех. Вот мой план: я создаю и регистрирую мой Издательский дом в Москве и сразу же открываю его отделения в твоей стране и в Швейцарии…

— Почему именно в Швейцарии? Логичнее — в Париже…

— Швейцария респектабельнее и серьезнее Парижа. И там — мой банк.

— И все-таки подумай о Париже, — посоветовал Бираго. — Люди у тебя есть?

— Команда только начинает складываться… В Москве мне обеспечена поддержка моей газеты, — а это реклама, паблисити, как говорят на Западе. Есть и несколько человек, которые охотно поработают на меня, за хорошую плату разумеется. Найдутся люди и в Швейцарии… А кто займется «Африкой» в твоей стране, определишь ты сам.

— Я, пожалуй, приму, госпожа Демьянова, твои предложения. И на переговорах, которые веду здесь в Москве, расскажу о твоем проекте. Думаю, он понравится твоим высокопоставленным соотечественникам. Они любят «усиление культурных связей», — Бираго иронически хмыкнул. — В любом случае это обеспечит тебе государственную поддержку. И, — Бираго сделал многозначительную паузу, — …и переведет интерес к твоим наследственным миллионам в другое русло. Когда появляются государственные интересы, многое воспринимается иначе…

— «Он все понимает, мой шоколадный мужчина, — отметила Настя. — Моя частная инициатива сразу становится важным пунктом в межгосударственных отношениях двух стран. А раз так, то никакая шавка меня не укусит».

Бираго поднял рюмку с коньяком.

— Будем считать, что переговоры — мои, президента, и деловой женщины из России госпожи Демьяновой, прошли успешно, за что я и предлагаю маленький тост.

Бираго выпил — хрустальная рюмка с коньяком в его большой широкой ладони казалась крошечной.

— Сколько времени тебе потребуется, Настя, на регистрацию Издательского дома в Москве?

— За все про все дней десять… Ты ведь знаешь, Бираго, в нашей стране многие двери быстро открываются с помощью простеньких ключиков.

Настя выразительно притронулась к своей сумочке.

— Нам это знакомо. Но пока вы у себя дискуссируете по поводу закона о борьбе с коррупцией, — проявил Бираго знание российской действительности, — мы такой закон уже приняли. Он предполагает немедленный расстрел пойманного на взятках.

— Вместе с родственниками, — безмятежно уточнила Клэр.

— Зачем так жестоко?

— Видишь ли, — объяснил Бираго, — когда чиновнику говорят: «Деньги или жизнь!», он выбирает деньги, так как уверен, что за них он сможет купить себе и жизнь. А когда его предупреждают: «деньги или жизнь не только твоя, но и твоих родственников», он задумывается и останавливается.

— У нас когда-то Петр Великий рубил мздоимцам руки…

— Я знаю такой опыт, но тогда у нас появилось бы слишком много одноруких. Еще их и кормить пришлось бы. Но вернемся к главной теме. Тебе нужно десять дней, может, чуть больше… Когда все устроишь, сразу дай знать в наше посольство. Мы тут же сообщим о создании у нас отделения Издательского дома «Африка».

— Мы продублируем это сообщение в моей газете, — сказала Настя обрадовано.

— Я найду толкового человека на должность руководителя отделения. Среди известных поэтов или писателей, но имеющего опыт административной работы. Патронессой нашего отделения станет… Клэр.

— Я буду очень, очень рада! — воскликнула Настя.

— Надо же ей использовать знания, полученные в Кэмбридже…

— Вот как?

— Меня отправили в Англию в двенадцать лет, — объяснила Клэр. — Я училась вначале в частном колледже, а потом уже в Кэмбридже.

— Ты будешь драгоценным украшением нашего Издательского дома, — сделала витиеватый комплимент Настя.

— Вот уж правда, — согласился Бираго. — Все финансирование нашего отделения мы возьмем на себя. И наш взнос в работу всей «Африки» будет весомым.

— Спасибо, дорогой президент! Думаю, при твоей поддержке все получится.

Настя встала, понимая, что пора заканчивать визит.

— Как? — удивилась Клэр. — Разве ты не останешься с нами, со своим мужем и господином? Он тебя очень любит, и даже как-то ночью меня назвал Настьей!

Бираго смущенно улыбнулся и, наверное, покраснел. Но разве можно заметить краску на его смугло-шоколадном лице?

— Спасибо, дорогая, — расцеловала её Настя, — только боюсь, что наши дяди в погонах, охраняющие ваш особняк, будут очень волноваться…

Роды прошли благополучно

Все последующие дни Настя полностью посвятила созданию «Африки». Проблемы возникали, как часто это бывает, неожиданно, и их надо было решать немедленно. И за этими хлопотами как-то исчезали, размывались беспокойные мысли об Алексее и Олеге, о том, что продолжают существовать опасные связи, уводящие в недавнее прошлое. И неизвестно, как их оборвать.

По твердо установленному правилу ежедневно в семь вечера Настя встречалась у себя на квартире с Кушкиным. Пили кофе, иногда опрокидывали по рюмочке коньяка и подводили итоги ещё одному миновавшему дню.

Кушкин оказался незаменимым помощником. Многие «двери» он открывал с помощью примитивных «подарков», чиновных дам завораживала его простецкая обаятельная улыбка, вселявшая в их сердца неясные надежды на заманчивые приключения. Кушкин не разочаровывал их, записывал телефончики, дарил цветы. И цветочки иным истосковавшимся по крепким мужским рукам дамским сердцам иногда оказывались милее дорогих подарков.

Это было время массового создания всяких «акционерных обществ», «малых предприятий» и тому подобных скороспелок на зыбкой почве декларируемых рыночных отношений. Собственно, рыночных отношений в России ещё не было и они появятся не скоро, но энергичные люди уже торопились застолбить себе участочки на руинах экономики некогда богатейшей страны. А чиновничество спешило урвать свой кусок.

Михаил Иванович блестяще справился с поставленной перед ним задачей и вскоре положил на стол Насти все необходимые документы. Рождение «Африки» прошло быстро и безболезненно. Расходы в пять тысяч долларов, которые потребовались Кушкину на эту операцию, Настю не очень огорчили, она предполагала, что обойдется дороже.

Кушкин ухитрился сделать все, вплоть до открытия счета в крупном коммерческом банке. Учредителем «Африки» в документах значилась гражданка Российской Федерации А. И. Демьянова, ибо перед лицом Закона Настя была с некоторых пор не Соболевой, а Демьяновой.

Настя прочитала «Устав» Африки и не нашла в нем ни единого изъяна. Сразу чувствовалось, что готовил его очень опытный юрист.

— Сам составлял?

— Нет, Настя, для меня это было бы сложно. Такими делами должен заниматься профессионал, — честно ответил Кушкин.

— Тогда кто?

Кушкин замялся, он ведь не спрашивал согласия у Насти на привлечение кого бы то ни было к работе над документами «Африки».

— Кто? — повторила вопрос Настя.

— В моем выпуске Вышей школы КГБ был один башковитый парень… Понимаешь, мы ведь получали две специальности — основную и юридическую. Мой приятель ушел из органов практически сразу, не получилось у него… Ладно, скажу откровенно: при поступлении скрыл национальность — отец у него еврей — и когда это всплыло, его немедленно уволили.

— Какая мерзость! — возмутилась Настя.

— Увольняли его не за то, что по отцу еврей, а за то, что скрыл… У нас ведь трудится немало «кудесников», умеющих выдать белое за черное.

Настю заинтересовал башковитый, как выразился Кушкин, парень.

— Что дальше с ним было?

— У нас не принято выгонять людей на улицу, плодить недовольных. Определили его в третьестепенное министерство юрисконсультом. Там до сих пор и пылится, хотя не тоскует — некоторые из слишком предприимчивых следуя его советам благополучно миновали рифы из статей Уголовного кодекса.

— Что он, с мафией связался?

— Да нет, зачем ему это? Я же сказал, что его клиенты — предприимчивые люди, то есть те, у кого инициатива и хватка входят в противоречие с законом…

— Ты ему заплатил? Так сказать, вознаградил за труд?

— Конечно. Дружба дружбой, а кушать всем хочется..

— Ты доверяешь своему приятелю?

— До конца доверять никому нельзя, — резонно заметил Кушкин, в котором неожиданно заговорило гэбешное воспитание, — Но никакого компромата у меня на него нет. Всегда вел себя честно. А в чем дело, Настасья Игнатьевна?

— Уверена, что нашему Издательскому дому понадобится юридический отдел.

— Это уж точно, и друзей и врагов у нас будет достаточно.

— Как думаешь, подойдет твой однокурсник на должность юрисконсульта? Со временем дадим ему парочку смышленых ребят в придачу, а пока покрутится один.

— Смотря, что ты ему положишь…

— Узнай, какой у него среднемесячный заработок и накинь от этой суммы ещё пятнадцать процентов.

— Надеюсь, Аркадию Львовичу Лисняковскому это подойдет.

— Мудаки ваши кадровики, — засмеялась Настя, — если за таким именем — отчеством и фамилией не различили «пятый пункт».

Она поручила Кушкину срочно заняться оформлением купли у акционерного общества «Российские новости» особняка на улице Чехова: подстегиваемый Настей, Фофанов уже зарегистрировал АО и умолял побыстрее купить у них особняк — деньги нужны были на зарплату.

Настя подняла свою рюмку, предложила выпить по глоточку за Издательский дом «Африка»: «Он уже существует и очень скоро мы проведем его официальную презентацию. А пока опрокинем наши рюмашки скромно, но с достоинством… А тебя, вчерашний майор Кушкин, я завтра же приказом назначу своим первым заместителем — управляющим делами. Будет у меня все хорошо — и тебе большой кусок отломится, я сгорю — и ты вместе со мною. Доходчиво я объясняю?»

— Вполне, — серьезно ответил Кушкин. — А раз так, то позволь, Анастасия Игнатьевна, заметить, что ты мне очень дорога, раз объединяет нас общее дело. Возражай, не возражай, но придется тебе, уважаемый генеральный директор, обзавестись охраной. Время наступает волчье…

— Есть кандидатуры?

— Да. Два парня. Классные профессионалы, спортсмены, до недавнего времени оперуполномоченные. Ушли из «конторы» по собственному, не хотят, чтобы их снова обманули.

— Идейные борцы?

— Нет. Просто честные ребята…

— Своим честным парням скажи: они будут получать на пятнадцать процентов больше того, что имели в своей «конторе». Это, кстати будет наш с тобой принцип: платить больше, чем человек имел до перехода на службу к нам. Тогда он будет служить верой и правдой.

— Не все решают деньги, — осторожно сказал Кушкин.

— Верно, — согласилась Настя. — Но честные деньги за честную работу решают почти все. Нам надо будет обзаводиться хорошими людьми — знатоками Африки, учеными, писателями… И учти, господин Кушкин, нас будут пытаться удавить, нам будут угрожать и нас будут шантажировать… Но мы должны выдержать и устоять.

— На меня можешь рассчитывать, — твердо сказал Кушкин.

— Я, ты, твой приятель — юрист, два парня — назовем их спортсменами, Элеонора, Нина — уже команда…

— Ты им тоже найдешь место в «Африке»?

— Конечно. Пора запрягать этих бывших девушек, пусть попашут, а то от безделья чокнутся и ещё натворят чего-нибудь… — Настя рассмеялась — …нехорошего. Давай с утра к Фофанову, оформляйте куплю-продажу. Будем разворачиваться…

Привет от господина Президента

Дни полетели стремительно, только успевай оглядываться. Кушкин познакомил её с юристом Аркадием Львовичем Лисняковским. Он ей понравился, он был, как определила Настя для себя, странным сплавом цивильного юриста и нагловатого кэгебешника. По случаю визита к Насте оделся с иголочки, даже несколько пижонисто, и выглядел преуспевающим адвокатом. Кушкин явно подготовил его к разговору с Настей и теперь ревниво следил, чтобы все прошло тип-топ.

— Аркадий Львович, меня не волнуют никакие «пункты» вашей анкеты… Но мне желательно знать, как конкретно вы уходили из «конторы»?

— Написал заявление…. Под диктовку…

— Что в заявлении?

— Просил освободить в связи с переходом на другую работу. А зачем вам это знать, Анастасия Игнатьевна?

— В связи с переходом на другую работу… Это вполне может выглядеть как протест, вызов, нежелание служить… Так?

— При определенных обстоятельствах — да, — подтвердил Аркадий Львович. — А если к этому пристегнуть «пункт», из-за которого я действительно ушел, тогда я вообще борец. Простите, конечно, за цинизм.

— Небольшая доля цинизма и демагогии делу не помеха, — Настя в упор рассматривала Аркадия Львовича: ишь ты, догадливый.

— Согласен.

— Я должна заботиться, как говаривали коммунисты, о чистоте наших рядов. Ваша биография вполне подходит для нашего странного времени.

— Вам виднее… — уклонился от оценки собственной персоны Аркадий Львович.

Настя набрала номер Фофанова:

— Юрий Борисович, к тебе сейчас придут мои юрист и управляющий делами господа Лисняковский и Кушкин. Впрочем, Михаила Ивановича ты знаешь… Они с тобой посоветуются, — она нажала голосом на последнее слово, — как лучше оформить то, о чем мы договаривались устно. Да, да, я не подведу… Помню, что коллектив жаждет получать зарплату. Не воздухом единым сыт журналист… Все, пока…

Лисняковскому она объяснила, что надо срочно оформить покупку двухэтажного особняка на улице Чехова. И сделать все абсолютно законно: договор о продаже-купле должен быть юридически чистым.

— Никаких штучек-дрючек, — предупредила Настя. — Надо сделать все так, чтобы никто и никогда не смог прицепиться ни к одной букве сделки. Сможете?

— Естественно, — подтвердил Лисняковский. — Особенно если партнеры идут навстречу. Они идут?

— Да, им это необходимо.

— Цена?

— Средняя. Привлеките для оценки специалистов — официально и из официальных контор, с подтверждением полномочий соответствующими документами. Мы им заплатим за труды. Но цена, повторяю, должна быть средней, я не хочу обдирать родную газету. И вот ещё что, Аркадий Львович, — голос у Насти стал жестким, — я не беру подписок «о неразглашении». Но никакая информация не должна выходить за пределы нашего круга. Могу я полагаться на вас?

— Для меня это безусловное правило, — заверил Лисняковский. — Я его ни при каких обстоятельствах не нарушаю.

— Подскажите Фофанову, где его Акционерному обществу открыть счет, чтобы я могла перечислить деньги за покупку. Помогите в этом…

— Откуда перечислять?

— Законный вопрос. Что же, скажу: из-за границы. Более точно — мои дела…

— В современном мире человек гибнет не от недостатка, а от избытка информации, — пошутил Лисняковский. — Если я правильно вас понял, я уже у вас на службе?

— С сегодняшнего дня вы приняты на работу в Издательский дом «Африка». Юрисконсультом. Господин Кушкин оформит приказом. Он вам сказал, что ваш оклад будет на пятнадцать процентов выше вашего среднего заработка? Вас это устраивает?

— Да. С учетом перспектив.

— Мыслите правильно. Тогда, как говаривали — вперед и с песнями…

…Настина газета опубликовала пространную информацию о создании Издательского дома «Африка». Фофанов постарался: журналист, укрывшийся за скромным «соб. инф.», преподносил создание «Африки» как выдающееся событие в культурной жизни страны, свидетельствующее об укреплении отношений с прогрессивными странами черного континента. Настя позаботилась о том, чтобы в информации сообщалось, что идею такого Издательского дома одобрил Президент Бираго Диоп, а очаровательная госпожа Клэр Диоп дала согласие стать патронессой африканского отделения.

Сразу же позвонил заведующий Африканским Отделом МИДа. Он поздравил Настю с рождением «Африки».

— Господин Бираго Диоп рассказывал на переговорах о ваших планах. Мы, честно говоря, думали — это из области фантазий. Но видим теперь — всерьез. Мы вас поддержим всеми доступными средствами. Если будут затруднения — обращайтесь без колебаний.

— А можно обратиться прямо сейчас? — спросила Настя, поигрывая голоском.

— Да-а, — протянул высокопоставленный собеседник. — Не даром о вас говорят, как об очень деловой женщине… Слушаю вас.

— Мне придется по делам «Африки» много ездить за рубеж. Господин Бираго Диоп уже открывает отделение Издательского дома в своей стране…

— Мы знаем об этом и всячески приветствуем…

— На очереди — создание отделения в Европе, контакты с учеными и писателями в других странах.

— Что же, как говорится, с Богом, — благодушно прокомментировал мидовец.

— Бог не выдает служебные загранпаспорта и не шлепает в них многократные визы…

Настя выдержала паузу и добавила:

— Я думаю, что вы могли бы сделать такие документы, по которым я могла бы в любое время улетать в любую страну. И лично вам обещаю, что всегда буду возвращаться.

Мидовец недолго колебался, что-то прикидывал, потом решительно сказал, что это не совсем по его департаменту, но вопрос решаемый. На Настю пахнуло «родным» цековским духом. Там тоже в ответ на некоторые её предложения отвечали: «вопрос решаемый». Собеседник назвал фамилию и номер телефона, по которому пусть позвонит завтра помощник госпожи Демьяновой.

— Мы вас включаем в списки на наши официальные приемы и деликатно посоветуем приглашать вас посольствам других стран в Москве, — сказал он в заключение разговора. — Пожалуйста, не игнорируйте приглашения. Это бывает довольно скучно, но часто полезно — нужные знакомства, контакты и так далее…

Позвонил и посол страны Бираго Диопа. Он сообщил, что не только в его стране, но и во многих других странах Африки перепечатали заметку из московской газеты. Господин посол взволнованно сказал, что был бы счастлив обсудить некоторые проблемы с госпожой Демьяновой в посольстве. Настя поняла, он не хочет ничего важного говорить по телефону и знает, что ей пока некуда пригласить господина посла. В ресторан? Но это целая процедура и там они — это на сто процентов — будут под надзором.

Пришлось ехать в посольство. Посол торжественно вручил ей вырезки из африканских газет и попросил сообщить банк и счет, на который его страна могла бы внести свой взнос в Издательский дом.

— Это личные средства господина президента, так что никаких проблем в межгосударственных отношениях не возникнет, — подчеркнул посол.

«Моя дорогая шоколадка заботится обо мне», — думала Настя, выражая горячую благодарность никогда не виденной ею стране, господину послу и лично президенту Бираго Диопу.

Посол написал на листочке ряд цифр — сумму взноса господина Диопа. Сумма была внушительной, она позволяла Насте решить многие проблемы, не прибегая к своим средствам.

Господин посол совершенно официально подтвердил приглашение президента и его супруги посетить страну в удобное для госпожи Демьяновой время.

— Чувствует мое сердце, — пошутил господин посол, — что нам теперь придется часто встречаться. И мы всегда к вашим услугам, Достойная. Приказывайте! — посол помнил о знаках Кобры.

Настя была довольна визитом. Вообще, это был день удач: из Швейцарии пришло подтверждение, что запрашиваемые ею деньги перечислены её банком в Москву на счет Акционерного общества «Российских новостей». Настя забежала в редакцию, позвонила президенту банка, поблагодарила его. Она не хотела этого делать с домашнего телефона, так как не была уверена в его «чистоте». Впрочем, никаких гарантий, что её редакционный телефон не прослушивается, у неё тоже не было. Ну и что?

После таких удач у Насти были все основания расслабиться, взять паузу и она пригласила на вечер к себе Элеонору и Нинку. Девицы явились точно вовремя и выразили бурную радость. Втроем быстро накрыли на стол, выпили по рюмке-второй, Эля и Нинка пришли в приподнятое настроение.

— А мы уже решили, — сказала Нинка, играя глазками, — что ты, миллионерша, про нас совсем забыла. Как говорится, воробышки гусыне не товарищи.

Настя была искренне рада видеть своих верных подруг.

— Да нет, девочки, я не просто помнила о вас, но и кое-что придумала… А пока давайте-ка, исповедуйтесь. Только без туфты. Поймаю на вранье, юбчонки задеру и выпорю — вы меня знаете…

— Ой, испугала! — захихикала Нинка и сама себе налила. — Да я, может, только и жду, с кем бы про себя, любимую, посплетничать!

— Тогда начинай, — велела Настя.

— Никаких особых событий, — с грустинкой поведала Нинка. — Сколько мы не виделись? Месяц или чуть больше… За это время несколько раз встречалась с Мишей Кушкиным. В ресторан приглашал, в театр… Вежливо так себя вел, интеллигентно. И ведь в чем стервозность положения, понимаете, подруги? У него квартира, у меня квартира, есть где и, надеюсь, есть чем.

— Только надеешься? — строго спросила Настя.

— Проверить не пришлось, — подтвердила Нинка. — С его стороны в этом плане никакой инициативы. Хотя, клянусь, не ломалась бы…

— Вот и умница, — одобрила Настя. — Он уже на одной обжегся, вторая вертихвостка ему не нужна. Потерпи, пока созреет, чтобы все было серьезно… Ну, а что у тебя, Эля?

Элеонора на глазах сникла.

— Плохо у меня… Отстрелили моего дорогого восточного коммерсанта конкуренты и увезли его хладный труп в Ташкент… Жаль мне его до слез… Первые дни на стенку лезла… И оказалась я в злом одиночестве. Тебя, Настасья, нет, у Нинки все мысли о Кушкине. Я ей как-то позвонила, а она в ответ: «Потом, Элька, потом… К Кушкину на свиданку уже опаздываю»… Драная стерва… А что подруга вот-вот повесится, так ей на это наплевать…

— Но я же не знала… — растерялась Нинка.

— Ты даже не спросила, что со мной, — со все ещё не перегоревшей обидой продолжила Эля. — Вот тогда мне и попалось объявление в газетенке одной, что какой-то секс-гигант готов развлекать одиноких дам…

— Ну и ты?.. — Настя не понимала, ерничает Эля или нет.

— А что? Думаю, если наши эстрадные звездочки жеребцов себе покупают и ещё всем объясняют по телевизору, что к ним, наконец, пришла настоящая любовь, то почему бы мне не испробовать разовый платный вариант? Позвонила, пригласила… Пришел. Бодрый, энергичный, морда, по его понятиям, обольстительная, по моим — приказчика из времен Островского. Деньги вперед… А если, говорю, мне не понравится или останусь «голодной»? Что вы, отвечает, ещё не родилась та дама, которая была бы мною недовольна…

— Ты, Элька, сумасшедшая, — убежденно сказала Настя. — Сексуальная психопатка, маньячка…

— Кошка мартовская! — поддержала её Нинка. — Надо же: по звонку кобеля затребовать!

— Так получилось под настроение, — сокрушенно согласилась Эля. — Хотя ничего хорошего не вышло…

— Ага! — злорадно сказала Нинка. — Не оправдал кобелек наемный ожиданий? Давай, подруга, подробности!

— Сперва расписку попросил написать, что если забеременею, к нему не буду иметь претензий…

Нинка возбужденно расхохоталась:

— Написала?

— Ага… Но энтузиазм, сами понимаете, пошел на убыль. А тут ещё он в ванну залез… И полощется, полощется…

— Да, испытаньице ты себе устроила, — посочувствовала Настя.

— Поверьте, стыдно об этом даже рассказывать. А тогда как бес в меня вселился… Выпила пару рюмок и думаю: «ну, погоди, зайчишка»…

— Ну и?.. — хохотала Нинка.

— Выдохся через пять минут… А через десять уже умолял, чтобы выпустила…

— Выпустила?

— Как там у поэта: Гарун бежал быстрее лани…

Смеяться над приключениями Элеоноры больше не хотелось. Совсем наоборот: стало грустно. Насте подумалось, что не так уж и давно девчонки учили её жизни, потом она вроде бы их приручила, как в той красивой сказке Сент-Экзюпери, и теперь отвечает за них. Не сложились у них судьбы, но ещё есть время, не подлые девчонки и не глупые, просто пока выпадали им крапленые карты…

— Вот что, девочки, — решительно сказала Настя. — С завтрашнего дня принимаю вас на работу в свой Издательский дом. Вкалывать будете по-настоящему и без всяких постельных приключений. Отложите вашу сексуальную раскованность до других времен… Мне нужны надежные, энергичные, обаятельные и умные помощницы, а не искательницы сексуальных приключений. Я ясно выражаюсь?

— Приказывай, командир! — вскинула ладошку к виску Нинка.

— Буду стараться, Настя. Дай шанс… — сказала и Элеонора.

— Ты, Нина, сядешь в мою приемную помощником-референтом, то есть станешь очень доверенным лицом. Обязанности объясню потом… Элеонору я хочу назначить директором рекламно-информационного агентства, которое создадим в ближайшие дни. Я из вас, мои родные, московскую подзаборную дурь вышибу и сделаю деловых европейских женщин.

Настя почти кричала — они ведь действительно были ей родными, непутевые. И она знала, была уверена, что девицы выложатся по первое число и все для этого у них есть. За одну битую двух немятых дают…

— Настенька, нам и самим такая придурковатая жизнь надоела, — Элеонора говорила искренне и Настя поверила, что она не рисуется, ей действительно осточертела такая житуха.

— Ну, а ты? — спросила Нинка. — Мы исповедались, твоя очередь подошла. — Урвала где-нибудь кусок бабьего счастья?

— Я вроде бы замужем, — с неопределенной улыбочкой сказала Настя.

— Не мути воду, подруга. Браки, между прочим, заключаются на небесах, — рассудительно изрекла Нинка, — а не вот так — по трезвому расчету.

— Думай, что хочешь, — Настя устала и теперь ей хотелось поскорее закончить этот странный разговор, который сама же и затеяла. — Только мне было не до этого — закрутилась, завертелась. Миллионершей быть не очень просто…

— Признайся честно, — наседала Нинка, — хотелось?

Эля грела ладошкой рюмку с коньяком и посмеивалась, словно бы вспоминая что-то приятное.

— А я что, не женщина в соку? — грубовато обрезала дальнейшие расспросы Настя. — Давайте, подруги, завершать нашу тайную вечерю…

Дурные сны не всегда к несчастью

Настя шла по набережной Москва-реки, там, где по склонам её крутого правого берега зеленел парк, в недавнем прошлом именовавшийся Центральным парком культуры и отдыха имени Горького. Она шла мимо гранитных исполинов, гордо взобравшихся на высокие пьедесталы. Настя всматривалась в каменные, застывшие лица и узнавала их. Вот румяный поросенок — Гайдар, рядом — оплывшая физиономия Полторанина, дальше — хитрованная мордашка Бурбулиса, кругленькая, пухленькая — Коротича. Моложаво взирал на Москва-реку Станкевич, обиженно-печально горбился Собчак… Их было много, неподвижных истуканов, и, казалось, вышли они то ли на прогулку по красивой набережной, то ли застыли в почетном строю. Один пьедестал был пустым и можно было догадаться, для кого он, кого дожидается.

Настя сообразила, что она идет по Аллее демократов-героев и пьедесталы, на которые они взобрались, тоже показались ей знакомыми. Вот на том стоял Дзержинский в своей каменной длиннополой кавалерийской шинели, на этом — Ленин, ещё на одном — Свердлов со своим портфельчиком… Выходит, их спихнули, чтобы освободить место новым героям… Ага, вот и транспарант через всю аллею: «Слава героям-демократам!»

Насте стало страшно: памятники словно плыли в неясном грязноватом тумане, аллея уводила в полумрак, в котором они становились неясными, расплывчатыми тенями.

Она энергично выпрыгнула из постели. Приснится же такое! Настя не верила в сны — ни в черно-белые, ни в цветные — но ей подумалось, что посетило её видение — не очень хорошее, к неудачам или несчастью. Ей долго сопутствовала удача, а жизнь, как известно, слагается из темных и светлых полос: зебра полосатая. Памятники увиделись во сне, там и останутся…

Прошел всего лишь месяц после регистрации Издательского дома, но её «Африка» уже работала полным ходом. Деятельный Кушкин в десяток дней отремонтировал особнячок на улице Чехова. Как он шутил, в нынешней обстановке в России доллары решают все.

Настя предложила сотрудничество известным ученым и писателям-путешественникам и они, стосковавшиеся без настоящего дела, охотно согласились работать на «Африку». Корочанцев, Парнов — эти имена сделали бы честь любому издательству. Госпожа генеральный директор тщательно отбирала авторов и вела с ними дела строго по «большевистским принципам», как она шутливо объясняла: заключала издательские договоры, выплачивала авансы. Редакторов — всего лишь пять — переманила из своей газеты. Они перешли к ней охотно, опыт того же Руслана Васильевича был огромным, а резвости поубавилось. Да ей и не нужны были резвые попрыгунчики, заполнявшие строчками страницы газет — требовались умеющие мыслить и работать профессионально. Руслан Валерьевич Васин стал главным редактором и — по должности — заместителем Генерального директора. Она всегда восхищалась его энциклопедическими знаниями, а его профессионализма хватило бы на троих. «Команду» она формировала лишь из тех, кого лично знала.

Настя не торопилась с презентацией своего Издательского дома. Она решила, что сделает это, когда выйдет в свет первая книга — красочный альбом «Африка».

Алексей звонил из Рима каждую неделю, но Фофанов держал слово и под разными предлогами откладывал его вызов в Москву, в редакцию. Настя понимала, что так долго продолжаться не может, Алексей в любой день объявится и потребует: «Отдай деньги!» Олег вообще не давал о себе знать, он словно бы растворился в западных мирах. Насте он казался безжалостным хищником, затаившимся в засаде.

Она надеялась лишь на чудо. Не обольщалась: переделка завещания была всего лишь маленькой хитростью, которую эти волчары, Олег и Алексей, легко обойдут. Но Алексей с нею явно «прокололся», и Настя надеялась, что на некоторое время она его нейтрализовала. То, что он все ещё оставался её мужем, не имело серьезного значения. Точнее, даже не так: как её муж, в точном соответствии с её завещанием он становился наследником огромных денег в случае её «ненасильственной смерти». Ради таких денег им стоило пошевелить мозгами… Алексей был очень опасен.

Настя заканчивала завтрак, когда заглянул один из её охранников — Артем Чуркин. Их было двое — Артем и Никита, бывшие оперы, бывшие сотрудники КГБ… Настя выделила им служебную комнату в своей большой четырехкомнатной квартире, чтобы было где, в случае необходимости, подремать, попить чайку, дождаться, когда её надо будет куда-либо сопровождать. О круглосуточной охране речь не шла — для этого надо было бы гораздо больше людей. Да Настя и не видела в ней необходимости.

— Неужели ты думаешь, что телохранители действительно смогут меня защитить? Только честно, Михаил Иванович, — спросила она Кушкина.

— Против хулиганов, шизиков, психопатов, рэкетиров, сдвинутых одиночек, юнцов, играющих в борцов, — да. Против профессиональных террористов — трудновато, но нельзя не учитывать элемент удачи.

— Понятно…

— И тем не менее, подстраховка необходима. Ты знаешь обстановку в Москве… Совсем не обязательно, что кто-то решит воткнуть «перышко» именно в миллионершу госпожу Демьянову, но содрать дорогую шубку с красивой дамочки, отнять у неё сумочку, возможно, с «зелеными», увести её иномарку… Вариантов может быть сотни… А потом… Ребята опытные, могут учуять и серьезную опасность.

Настя сочла то, что говорил Кушкин, разумным. Он настоял, чтобы в её квартире поставили мощную стальную дверь с сейфовыми замками, а всю квартиру поставили «на охрану». Словом, он принимал серьезные меры предосторожности. И не только в квартире Насти, но и в офисе «Африки». Кушкин отказался от услуг охранных фирм («Слишком много там бандитствующей сволочи», — так сказал Насте), сам нашел парней, способных защитить офис и в то же время не особенно бросаться в глаза интеллигентным посетителям. Кушкин позаимствовал у западных фирм полезный опыт. В вестибюле офиса милая девушка с приветливой улыбкой прикрепляла к лацкану пиджака посетителя специальную карточку: «Гость». «Гость» и не подозревал, что с этой минуты на экране в комнатке охраны высвечиваются все его передвижения по офису. А самой охраны не видно и никого она не шокирует. Девушка встречала гостей за конторкой и на лацкане её аккуратного строгого пиджачка тоже была карточка: «Администрация». Но под конторкой у неё — кнопки сигнализации и нажать на них она может и ручкой и ножкой…

Из дома в офис Настя выезжала в девять тридцать в сопровождении Артема или Никиты. В девять сорок пять один из охранников Издательского дома встречал её на ступеньках основного подъезда. Он шел впереди, Настя — за ним, шествие замыкал кто-то из телохранителей. В девять пятьдесят госпожа Генеральный директор входила в свою приемную и ей навстречу поднималась Нина Геннадиевна, ещё недавно просто Нинка — деловая, собранная, всегда внимательная. В приемной Нина Геннадиевна сидела вместе с секретарем Риммой, её Настя переманила из отдела кадров газеты и очень ценила за умение четко выполнять распоряжения, не особенно в них вникая. У каждой были свои обязанности и Настя их разграничила очень строго.

В один из первых дней свежеиспеченая помощница Нина явилась на работу в джинсах, туго обтягивающих бедра и симпатичный задик. Настя пригласила её к себе в кабинет.

— Ты куда пришла? На работу или на тусовку? Отныне и навсегда у тебя одна рабочая форма: строгий костюм и блузка. Возможны варианты… Тебе ясно? А сейчас — марш домой и через час чтобы была за своим столом в пристойном виде.

Урок Нина Геннадиевна усвоила и со временем ей даже понравилось — быть строгой и деловой. Интеллигентные посетители дарили ей розы, а на большее не осмеливались. Тем более, что Кушкин сидел в кабинете, если не был в «бегах», дверь которого выходила в общую с Настей приемную.

Рабочий день Насти продолжался до позднего вечера. И никто из ведущих сотрудников фирмы не имел права уйти с работы раньше нее. Таков был порядок… Сложная махина — Издательский дом — была запущена на полную мощность. В производстве, кроме альбома «Африка», «крутилось» сразу несколько книг — Настя рассчитывала, что они выйдут в свет одна за другой. Начало действовать рекламное агентство во главе с Элеонорой. Обаятельная Эля быстро обзаводилась полезными связями в газетах и журналах — уже стали появляться благожелательные заметки о планах «Африки». Настя четко поставила перед нею задачу:

— Реклама о нас только в респектабельных изданиях… Всякие листки — однодневки нам не нужны.

И прошел день, когда Настя решила, что следует немедленно заняться взаимоотношениями с дорогим супругом. Она пригласила к себе Лисняковского, своего юриста.

— Аркадий Львович, не удивляйтесь моему вопросу и не считайте его странным. Что вы, юристы, понимаете под ненасильственной смертью?

— Границу между убийством и ненасильственной смертью провести очень и очень сложно. Не случайно же многие убийства их «авторы» всеми силами пытаются изобразить как ненасильственную или естественную смерть «клиента».

— Или?

— Конечно. Смерть в автокатастрофе — это одно, а смерть как итог неизлечимой болезни — это совсем другое.

Аркадий Львович увлекся и принялся теоретизировать. Насте скоро стал понятен ход его мыслей. Допустим, человек умер от инфаркта миокарда. Как говорится, Бог дал жизнь и Бог её взял. А если инфаркт был сознательно спровоцирован сильнейшим физическим или психологическим стрессом? Или человек поскользнулся и упал с балкона десятого этажа… Поди докажи, что его не подтолкнули… А пока не найден тот, кто толкнул, или не доказано, что человека именно столкнули, нет и убийства, то есть насильственной смерти, а имеется несчастный случай… Наконец, чего уж проще: кто-то «помог» уйти на тот свет кому-то простейшим способом: споткнуться и удариться виском или затылком о гранитный угол… Все видели, как человек упал, ударился, но никто не видел, почему он упал. Снова несчастный случай… Или кто-то зимой заблудился в лесу в километре от собственной дачи… Или крепко протопил дачку на ночь, закрыл заслонку и лег спать… Отравление угарным газом… Или…

— Достаточно, — рассмеялась Настя, хотя ей было совсем невесело. — Вы очень опасный человек, Аркадий Львович.

— Нет, я мирный интеллигентный парниша. Но ведь вы меня держите для того, чтобы я отвечал на сложные вопросы? А то, что вас интересует, не очень даже сложно — в этом у человечества накоплен богатейший опыт…

Настя отпустила Лисняковского, дав ему несколько несложных поручений. Пусть не думает, что она приглашала его ради одного лишь вопроса. Мужик он умный, может догадаться, что её беспокоит нечто криминальное. Разговор с ним укрепил её в мысли, что пришло время решений — тяжелых, неприятных. Но иного выхода она не видела.

Настя позвонила Фофанову.

— Юрий Борисович, у меня к тебе просьба. Позвони своему собкору в Париже и попроси его срочно, понимаешь, срочно узнать, где и кем работает журналистка Кэтрин Стоун. Я знаю, что она американка, трудится в каком-то крупном информационном агентстве. Звони сам, никому не поручай. И учти, моя просьба проходит под грифом «совершенно секретно». И твой собкор пусть её выполнит и забудет, — пошутила она. — Жду…

Кушкину она поручила взять на послезавтра билет на парижский рейс и принести ей путеводитель по Парижу.

Привыкающий ничему не удивляться Кушкин попросил её загранпаспорт с многократной визой и деньги на билет.

Настя сказала:

— Михаил Иванович, я буду отсутствовать несколько дней. Ты уже сообразил, где я буду, но об этом никому ни звука.

— Из меня не выпытают, — ответил Кушкин.

— Для всех я — закрылась на своей даче, обдумываю перспективный план «Африки». В Шереметьево пусть отвезут меня Артем и Никита и по дороге проверятся, нет ли «хвоста». Конечно, они должны молчать…

— Это естественно.

— Возвращаться я буду самостоятельно — из Шереметьево доберусь на такси. Если есть вопросы — спрашивай.

— Вопросы есть, но задавать их не буду. Анастасия Игнатьевна, будь осторожна, хотя я и не знаю, что ты задумала. Но, ради Бога, не подставься — наши старые друзья не новички в таких делах. А они все — там…

— Это я понимаю…

На следующий день позвонил Фофанов и сказал, что Кэтрин работает в информационно-аналитическом агентстве «Глобус», она довольно известная среди журналистской братии особа и высоко котируется как специалистка по России, поскольку знает русский. Сейчас она в Париже.

Фофанов назвал адрес «Глобуса» и номер телефона Кэтрин Стоун.

— Ты предупредил своего собкора, чтобы язык не распускал?

— Настя, ты меня обижаешь такими вопросами. И, естественно, я объяснил ему, что эта Кэтрин интересует газету.

В Париж Настя прилетела утром, на такси добралась до небольшой гостиницы недалеко от площади Согласия, адрес которой нашла в путеводителе. Из номера сразу же позвонила Кэтрин Стоун. Разговор шел на английском.

— Я прилетела издалека, чтобы встретиться с вами. У меня мало времени… Прошу вас, назовите кафе или ресторан, где мы могли бы спокойно поговорить. Без свидетелей. И время — когда встретимся.

Кэтрин озадаченно молчала и Настя добавила:

— Можете быть уверены, что никаких черных замыслов по отношению к вам у меня нет…

— Хорошо, возле нашего агентства есть небольшое кафе «У Шарля». Жду вас там к четырнадцати часам, у меня в это время обеденный перерыв. Вы меня знаете, видели когда-нибудь?

— Нет.

— Я буду сидеть за угловым столиком, это мое обычное место. Через спинку стула перекину светлый плащ… Да, вот ещё что: я рыжая.

— Вполне достаточно, чтобы узнать вас. Спасибо и до встречи.

Кэтрин Стоун оказалась очень красивой женщиной, выглядевшей совсем молоденькой, хотя по прикидкам Насти ей было уже около тридцати, рыжей она назвала себя очевидно с иронией — у неё были чудные волосы цвета червонного золота, прекрасно сочетавшиеся с голубыми глазами. Одета она была в традиционную униформу журналистов — джинсы, рубашка из плотной защитного цвета ткани, с расстегнутым воротничком, заправленная под широкий кожаный ремень. В некоторой грубоватости одежды был свой стиль, принятый у женщин, не привыкших долго сидеть за столом в офисах.

— Вы Кэтрин Стоун? Простите, не знаю, как обратиться — мисс, миссис?

— Просто Кэтрин. Присаживайтесь. Я заказала себе салат, бифштекс и «Божоли». На десерт мороженое. Как вы?

— Присоединяюсь.

Настя сделала заказ официанту.

— Говорите, — прервала недолгое молчание Кэтрин. — Кто вы и почему хотели встретиться со мной?

— Мы обе, вы и я, задолжали одному человеку.

— Даже так? Хотя не помню, чтобы кому-то что-то была должна.

У Кэтрин был низкий, приятный голос, говорила она спокойно и доброжелательно.

— Я — Анастасия Демьянова, — представилась Настя.

— Русская миллионерша? — удивилась Кэтрин. — Я читала отчеты о вашей сногсшибательной пресс-конференции в Швейцарии… Это становится любопытным.

— И ещё — я жена человека, с которым вы были близки…

— Бог мой, как тесен наш мир! — немного экспансиво воскликнула Кэтрин. — Вы, русская, и я, американка, переспали с одним и тем же парнем?

— Да.

— Но это ещё не повод для тревог и беспокойства, — улыбнулась Кэтрин. — Кто бы он ни был, ваш муж, я на него не претендую. Так кто он?

— Вспомните фестиваль в Хельсинки…

Кэтрин изумленно смотрела на Настю:

— Этот парнишка-журналист, Алекс, кажется?

— Полковник Алексей Юрьев.

— КГБ?

— Да.

Настя замолчала, давая Кэтрин возможность все вспомнить. Им принесли заказ, но ни Настя, ни Кэтрин не притрагивались к еде. Настя сказала:

— Слушай, Кэтрин, не возражаешь на «ты», если уж у нас так получилось? Нет? Отлично. «Божоли» — хорошее вино, но думаю, нам не помешает выпить по стопке-второй коньяка…

— Совсем не помешает, — согласилась Кэтрин, выбираясь из плена воспоминаний. — Ну и как он там, полковник Юрьев?

— Скотина, — кратко ответила Настя.

— Согласна. Это увлечение мне дорого обошлось…

— Что же, давай обменяемся информацией, — предложила Настя. И стала рассказывать, без деталей, о том, как полковник Юрьев и его сотрудники пытались превратить её в сексотку…

— Мне знакомо это жаргонное слово, — сказала Кэтрин. — Извини, что перебила. Продолжай.

Настя продолжила, добавив, что она была уже на крючке у них, оставался последний шаг…

— Но ведь ты его жена?

— Деньги… — сказала Настя. — Большие деньги. Они хотели их прибрать к рукам.

— Понятно. А откуда ты узнала обо мне?

— Одной из своих подруг, до меня, Алексей спьяну проболтался, как все было в доме дружбы в Хельсинки. Мол, его однажды затащила на себя агентка ЦРУ, но он быстро опомнился, помог её разоблачить. После этого его и пригласили работать в органы…

— Какая же сволочь! — возмутилась Кэтрин. — Я ведь с ним потом виделась и сказала, что к этой вонючей конторе не имею отношения! Но я не сказала все…

— Что именно? Если не секрет, конечно.

— Естественно, секрет, но не от тебя, Анастасия. Он, конечно, изображал перед своей подругой нашу встречу, как случайную, но все было не так. Мы встречались все десять дней, точнее, десять ночей его пребывания в Хельсинки. Я крепко в него влюбилась… Это дом дружбы был настоящим гадюшником, наши спецслужбы тоже установили подслушивающие штучки. В общем, мои отношения с Алексом для них не были тайной. И вдруг в один не очень прекрасный день Алекс исчез, провалился сквозь землю, растворился в неизвестности…

— Это он умеет.

— Я вернулась домой, в Америку, и у меня начались неприятности. ЦРУ предложило мне сотрудничать с ними, пройти специальную подготовку для работы в Москве якобы журналисткой… Они прокрутили для меня одну пленку — со всеми охами, ахами и клятвами в любви…

Кэтрин смолкла, она явно разволновалась и хотя внешне держалась спокойно, но в глазах у неё появился недобрый блеск.

Настя ласково накрыла её ладошку, лежавшую на столе, своей ладонью.

— Если тебе трудно — не рассказывай, я не обижусь.

— Нет уж, я должна выговориться, много лет ношу на сердце этот груз и ты первая, с кем я так откровенна…

— Спасибо, Кэтрин.

— Я, конечно, послала церэушников подальше, но они отыгрались… Меня под пустяковым предлогом изгнали с учебы, я нигде не могла найти работу… А тут ещё выяснилось, что я, как последняя дурочка, подзалетела.

Настя поняла, о чем она говорит, есть вещи, которые и на русском и на английском называются примерно одинаково.

— Словом, пришлось лечь под одного богатенького. И он дал мне деньги, на которые я улетела во Францию. Здесь сделала аборт. Денег было в обрез, пришлось обратиться к придурку, который «в домашних условиях» кромсал бедных баб. Тебе, Настя, приходилось делать аборты? — прервала Кэтрин свою исповедь неожиданным вопросом.

— Нет! Бог миловал…

— Тогда ты не поймешь, какой это ужас! Прошло немало времени прежде, чем я встала на ноги… Ну, а дальше… Работала и училась в Сорбонне. Мой профессор по русской литературе рекомендовал меня в «Глобус». Кроме родного английского я прилично знала русский и французский. Меня взяли и с тех пор я здесь. Вот тебе история идиотки, которой однажды захотелось русского парня…

Кэтрин завершила свой рассказ на приглушенных истеричных нотах:

— Я его ненавижу! Он изломал всю мою жизнь! После аборта я не могу иметь детей. У меня был здесь парень, я его полюбила и мы собирались пожениться. Он меня спросил: «Ты предохраняешься?». «Нет, — ответила, — я перенесла операцию и детей у меня не будет». Какую операцию, я ему не сказала. Стыдно. Парень сказал: «Извини». И исчез.

— Сочувствую, — искренне сказала Настя. — Ты многое перенесла. А юный гаденыш стал хищником. И очень опасным. И нам двоим — и тебе и мне — он задолжал.

— Что ты предлагаешь? — спросила Кэтрин.

— Не ожидать, пока на том свете мы сможем рассчитаться угольками.

— Что-о?

— Это у нас так говорят: рассчитаться на том свете угольками.

Кэтрин бросила взгляд на часы:

— Я отсутствую на работе уже полтора часа. У нас с этим строго. Если ты не возражаешь, давай встретимся вечером. Побываем на Мон-Мартре, там художники, сувенирные лавчонки, уютные ресторанчики и собор Святое сердце на крови…

— Очень подходящее название, — пробормотала Настя.

— Вечером ты расскажешь, что задумала. Ведь ты прилетела в Париж не только для того, чтобы со мной познакомиться, не так ли?

— Не стану отрицать, что у меня есть план, — подтвердила Настя.

Они условились о времени и о том, что встретятся на выходе из метро «Мон-Мартр».

— Не унывай, Кэтрин, — сказала Настя. — Ты очень красивая женщина. Парням ты должна нравиться.

— В поклонниках недостатка нет. У меня объемы Мэрилин Монро, — немного повеселела от грубоватой шутки Кэтрин. — До вечера…

Настя ещё недолго посидела в кафе, заказала кофе с круассаном. Кэтрин ей понравилась. «Приглашу её в Москву, — решила она. — А там посмотрим»… И подумала, что это была бы любопытная ситуация: в одной фирме работают четыре женщины, переспавшие с одним и тем же мужчиной. Она, Кэтрин, Эля, Нина…

Вечер на Мон-Мартре Настя и Кэтрин провели прекрасно и без помех обсудили теперь уже общую проблему. На следующий день рейсом «Эр Франс» Настя улетела в Москву. Когда она входила в свою квартиру, из «служебки», как теперь Настя именовала одну из комнат своей квартиры, выглянул Артем, вежливо поздоровался. Никаких вопросов по поводу отсутствия Насти он не задавал. «Отлично школили оперов в КГБ», подумала Настя. «На сегодня вы свободны, а завтра — как обычно», — распорядилась она. Прошла в комнату, приспособленную под кабинет, и набрала номер телефона Кушкина.

— Я возвратилась с дачи, Михаил Иванович.

— Хорошо отдохнули, Анастасия Игнатьевна? — подыграл ей Кушкин.

— Отлично…

Дела повседневные

Настя вошла в свой кабинет, на ходу бросив Нине: «Зайди».

Нина Геннадиевна, строгая и деловая, принесла папку с поступившими документами, листок бумаги с перечнем телефонных звонков. Дотошный Кушкин позаимствовал у какой-то инофирмы форму для такого листка: дата и время звонка, кто звонил, что просил передать, если требуется, по какому телефону перезвонить.

— Мне кажется, Анастасия Игнатьевна, следует обратить внимание на звонки господина посла и Юрия Борисовича Фофанова.

Нина Геннадиевна ускоренно проходила курс референта-помощника высокой квалификации.

— Спасибо, Нина.

— Очень просили их принять, как только вы появитесь, Юрий Васильевич и Элеонора Леопольдовна.

— Кушкин здесь?

— Конечно, — ответила Нина. — Он уже с восьми часов здесь крутится.

— А ты откуда знаешь, что с восьми?

«Ну и Нинка… — подумала Настя, — ночует Кушкин у нее».

— А он так мне сказал, — глядя на Настю невинными глазами, ответила Нина. — Когда я пришла, он выглянул из своего кабинета и попросил приготовить кофе.

Настя распорядилась:

— Пригласите ко мне Руслана Валерьевич, а после него Элеонору. Но дай десять минут для телефонных звонков.

С послом её соединили сразу же, как только она назвала себя.

— Госпожа Демьянова, я имел честь передать вам официальное приглашение господина президента Бираго Диопа посетить нашу страну… Господин президент просит вас хотя бы приблизительно назвать дату визита.

— Одну минуту, господин посол… Я сейчас посоветуюсь со своим заместителем. Вас не затруднит подождать у телефона?

— Нет, нет, что вы! — воскликнул посол. — Ведь речь идет о поручении президента!

Настя нажала на кнопку звонка в приемную и тут же возникла Нина.

— Васин в приемной?

— Здесь.

— Пусть зайдет.

Руслан Валерьевич вошел с толстой рукописью и несколькими конвертами со слайдами.

— Подробно о делах чуть позже, — сказала ему Настя. — Скажите, когда ориентировочно будет сигнал альбома «Африка»?

— Если все сложится благоприятно… — начал прикидывать Руслан Валерьевич.

— Короче, — потребовала Настя. — В апреле будет сигнал?

— Не гарантирую, но…

— Должен быть! Садитесь и слушайте мой разговор с господином послом…

Она сказала в трубку:

— Господин посол, какая в вашей стране погода в апреле?

— Прекрасная, госпожа Демьянова. Жары ещё нет, дожди не идут, это не весна в вашем понимании, но время действительно интересное.

— Тогда передайте, пожалуйста, господину президенту, что меня бы устроил апрель…

— Следовательно, у нас будет время на подготовку вашего визита, — с облегчением произнес посол.

Он, очевидно, опасался, что госпожа Демьянова завтра же сорвется с места и полетит в Африку.

— К апрелю, — объяснила Настя, — выйдет в свет наш многокрасочный альбом «Африка» — на русском и английском. Мне бы хотелось показать господину президенту нашу первую книгу-альбом о вашем удивительном, загадочном континенте. Было бы хорошо, если бы мы смогли устроить презентацию этой книги для общественности вашей страны в Африканском отделении нашего Издательского дома. Здесь я очень надеюсь на помощь патронессы отделения очаровательной супруги президента госпожи Клэр. Это, так сказать, официальная часть моего визита. Все остальное — по вашему усмотрению…

— Я срочно передам ваши пожелания господину президенту. Можно мне задать вам один вопрос, госпожа Демьянова?

— Ну зачем так официально, господин посол? — улыбнулась Настя. — Пожалуйста, хоть десять вопросов.

— Вы не будете возражать, если из Москвы в мою страну вас будет сопровождать советник посольства и его… гм… помощник?

«Так… — разгадала Настя маневр посла. — Знает о моих швейцарских приключениях и опасается, как бы с таким драгоценным грузом, как я, чего не случилось. Приставляет охрану».

— Я не против, — спокойно сказала Настя. — Ведь перелет будет длинным?

— Девять часов с пересадкой в Каире.

— Значит, мне в полете не будет так скучно. Передайте, пожалуйста, мою благодарность за приглашение господину президенту и сердечный привет первой леди вашей страны госпоже Клэр.

— Непременно, — заверил посол.

Настя положила трубку и спросила Руслана Валерьевича:

— Вы все поняли?

— Да.

— Сигнал должен быть во второй половине марта, чтобы мы имели небольшой резерв времени — что-то подправить, исправить, если в том будет необходимость. А это что вы мне принесли? — указала она на рукопись и слайды.

— Рукопись и иллюстрации книги «Африка глазами европейцев». Как мы и задумывали, это очерки и дневники знаменитых путешественников.

— Название неудачное, — поморщилась Настя. — Помните, как назвал свой фильм о Латинской Америке Роман Лазаревич Кармен?

— «Пылающий континент», — припомнил Васин.

— Вот, вот… И нам надо что-то в этом духе, но менее драматичное. Может быть, «Волшебный континент»? А в подзаголовке указать, что это очерки и дневники знаменитых путешественников.

— Как рабочее название годится, — согласился Васин. — Будете смотреть? — Он указал на рукопись.

— Зачем? — удивилась Настя. — Контролировать вас мне ни к чему.

— Спасибо, Анастасия Игнатьевна, — Руслан Валерьевич чуть старомодно склонил голову — он был явно польщен доверием.

— Посмотрю позже макет, верстку, — решила Настя.

Они ещё недолго поговорили о том, как идет работа над другими книгами, и Настя отпустила Васина.

Тут же заглянула Нина:

— Элеонора Леопольдовна в приемной.

— Дай мне пять минут для разговора с Фофановым. Соедините.

Фофанов оказался на месте, он снял трубку и тут же на небольшом пульте у Нины в приемной зажглась красная лампочка — знак того, что госпожа генеральный директор с кем-то говорит по телефону и входить в её кабинет не следует.

— Анастасия, привет! — У Фофанова было неважное настроение, это чувствовалось по тону. — Мне сказали, что ты на даче и что телефона там нет. Хочешь, поручу нашим связистам, чтобы решили эту проблему? С телефоном, я имею в виду…

— Ни в коем случае! — запротестовала Настя. — Не хочу, чтобы мне трезвонили на дачу. Это моя берлога, куда я время от времени ныряю.

Не объяснять же консервативному Фофанову, что все современные деловые люди пользуются мобильными телефонами. У нее, Насти, тоже есть такая игрушка с большой зоной действия. И номер её мобильного знают лишь несколько человек — Кушкин, например, Нина и Элеонора.

— Как прикажешь, Анастасия. А искал я тебя срочно вот почему… Один из крупных банков хочет купить нашу газету. Называют приличную сумму.

— Банк господина Сосновского? — уточнила насмешливо Настя.

— Допустим, у него другая фамилия, но ты угадала правильно — нечто древесное, деревянное…

Настя спросила:

— Чего же от меня ты хочешь, Юрий Борисович?

— Совета.

— Хотите потерять интересную работу, положение, наконец, уважение в журналистском мире — продавайтесь. Как только в руках банка окажется контрольный пакет акций, вас — тебя и твоих соратничков — выметут сраной метлой и поставят во главе газеты своих людей. Привести примеры?

— Не надо, — мрачно ответил Фофанов. — Не забывай, что ты мой советник, — не без иронии добавил он, — вот я и получил от тебя ценный совет. Спасибо.

— Пожалуйста. Еще совет и учти, пока бесплатно. Я знаю, что вам вечно денег не хватает… Сейчас у меня будет директор моего рекламного агентства Элеонора Леопольдовна Шендерович. Я поручу её людям собирать рекламу для вашей газеты — нам пятнадцать процентов, остальные ваши, меньше нам невыгодно ноги бить. А ты дай ей в придачу пять-шесть не обремененных комплексами девушек…

— Каких, каких? — изумился Фофанов.

— Таких..

Чтобы умели аппетитно попками вертеть, коленки показывать, и, что немаловажно, пять слов связать. Натравим их на фирмачей, коммерсантов, фирмы сейчас плодятся как грибы после дождя, и всем нужна реклама, а их основателям — известность. Каждой посули тоже пятнадцать процентов от реально поступивших денег…

— Не много ли? — засомневался Фофанов.

— Не жмотничай. Тебе известно, сколько сейчас стоят колготки, трусики и прочие причиндалы, без которых девицам не обойтись?

— Нет, — честно признался Фофанов.

— А ты у своей Ленки спроси. А то небось любуешься неё кружевными трусиками и даже не думаешь, где она на них деньги берет. Но это в шутку. А всерьез — девицы в лепешку разобьются, чтобы прилично подработать. Как говаривали большевики, материальная заинтересованность — великая сила.

— Большевики так не говорили, — засомневался Фофанов.

— Говорили, мы просто не слышали настоящих большевиков. Бухарина, к примеру. Или Рыкова… Но давай к делу. За рекламу принимайся немедленно — на рекламе все западные издания живут. Время сейчас интересное… Представь крупного ново-русского финансового гения… Все у него есть — баксы, особняк, квартира в Париже… Юную супругу-красавицу он себе купил… Словом все есть, кроме одного — известности. Его никто не знает. Вот пусть и ловят его наши с тобой девки на жажде славы и популярности. Резонно?

— Очень. Если получится, низко тебе поклонимся.

— Все будет о’кэй, Юрий Борисович. На днях я к тебе запрыгну, есть дело. А пока, как говаривали в юности — до скорого и сердечного…

Настя положила трубку. Деньги Фофанов не просил, уже хорошо. Пусть приучаются жить самостоятельно. Фофанов вроде бы неплохой главный редактор, не дает газете дать крен ни влево, ни вправо. Но уж очень неповоротливый, все время надо пинать в зад ногой, чтобы придать ускорение…

С Элеонорой разговор у Насти получился коротким. Директор рекламного агентства, очаровательная, в строгом костюме по последней моде, с умеренным макияжем, кратко доложила о том, как идут «рекламные» дела. Шли они неплохо, но Настю не очень устроило, что работала она только с российскими изданиями.

Настя посоветовала:

— Добудь список корреспондентов из африканских стран, аккредитованных в Москве, и с каждым, повторяю, с каждым, побеседуй о нашем Издательском доме, его планах и первом шикарном альбоме «Африка». Деньги я тебе выделю, чтобы беседы получились теплыми.

Элеонора понимающе улыбнулась.

— И не мечтай! — поняла её усмешку Настя. — Все должно быть в рамках.

— Будет, будет! — заверила Элеонора. — Хоть мне и нравятся африканцы.

— Не тебе одной, — сорвалось у Насти. Она тут же напустила на себя строгий вид, распорядилась: — Сегодня же звони Фофанову, условься о встрече.

Настя рассказала о договоренности с главным редактором «Российских новостей» по рекламе.

— С каждой девицей, которую он выделит, побеседуй лично, определи, на что годится. Неумех отсей, пусть Фофанов выделяет других. Словом, не церемонься, я многих из них знаю, застоялись, пусть побегают.

Элеонора, как вышколенная чиновница, распоряжения госпожи генерального директора записывала в изящный блокнотик.

— Последнее, Элеонора. Мы устанавливаем две вполне приличные стипендии для студентов «лумумбария» из страны Бираго Диопа. Подбери вместе с руководством университета кандидатов и позаботься, чтобы эта информация попала в наши газеты и прошла по каналам ИТАР-ТАСС на их родину. Все. Свободна.

Пусть её дорогой Бираго получит от неё весточку…

На пороге кабинета возникла Нина.

— К вам давно рвется Михаил Иванович.

— Приглашай. И принесите нам две чашки кофе.

Настя бросила быстрый взгляд в спину своей помощницы: точно, уже переспала с Кушкиным.

У Кушкина, как он предупредил, были для Насти две новости — одна хорошая, другая плохая. Хорошая заключалась в том, что удалось заручиться поддержкой одного влиятельного чиновника… — Кушкин ухмыльнулся, — …и все документы на покупку особняка, до последней бумажки, теперь в полном ажуре, с чем он и поздравляет его отныне законную владелицу.

— Сколько? — спросила Настя.

— Пять штук. Попросил в баксах — думает о будущем.

— Недорого же сейчас стоит расположение влиятельного чиновника.

Кушкин пожал плечами. Он считал, что если бы действовали без спешки, расходы были бы меньшими.

— Теперь давай выкладывай свою ложку дегтя в бочку нашего общего благолепия.

Кушкин поставил чашку с кофе на столик, подчеркивая, что хочет сообщить нечто серьезное.

— Анастасия, кажется, нами интересуются…

— Кто?

Это было и в самом деле неприятное известие.

— Точно пока не знаю, но кажется, мы кого-то сильно заинтересовали. Причем «почерк» интереса не схож с тем, каким заявляет о себе братва.

— Может, твоя бывшая «контора»?

— Наводил справки. Вроде бы нет, не они. После того, как твой Издательский дом получил государственную поддержку, «контора» к нам относится вполне лояльно.

— Тогда кто же?

— Будем выяснять.

— Есть ниточки?

— Так, кое что весьма неопределенное.

— Может быть, почудилось? Сейчас все помешались на киллерах, рэкете, захвате заложников…

— Нет, — покачал головой Кушкин. — Это было бы очень просто, стрелять мы и сами умеем. А в нашем случае кто-то подбирается тихо и аккуратно.

— Так выясни. Если надо, привлеки своих бывших сотоварищей. За вознаграждение, разумеется.

— Будет сделано. Не обессудь, Настя, но я поставлю у твоего подъезда «наружку», а опытный гражданин средних лет, вполне респектабельный, будет сидеть вместе с симпатяшкой за конторкой парадного входа в офис.

— «Наружка»… Это что?

— Наружная охрана. В нашем случае — круглосуточная.

— Так серьезно?

— Не хочу пугать, но лучше поберечься. И, дорогая Анастасия Игнатьевна, отныне любые передвижения по городу или вне его — только с Артемом или Никитой.

— Однако крутой ты мужик, Кушкин! — развеселилась Настя. — Это если мне срочно потребуется сексуальная помощь, так я никого в свою собственную квартиру провести незаметно не смогу?

— Потерпишь…

Кушкин добродушно улыбнулся, но глаза у него были холодными.

Отдых со стрельбой

Дела в Издательском доме шли неплохо, книги запускались одна за другой, после некоторых неизбежных на начальном этапе трений небольшой коллектив заработал очень слаженно. И Настя заявила Кушкину, что заслужила право на небольшой отдых. Она решила поехать на дачу, где, кажется, не была сто лет.

Настя поручила Нине закупить продукты и загрузить их в багажник своей машины, поскольку помнила, что на даче ничего нет.

— Как с «горючим»? — деловито поинтересовалась Нина.

— На всякий случай положи то, что считаешь нужным.

Случай, действительно, представился.

Настя решила ехать в своей машине, и Кушкин настоял, чтобы её сопровождали Артем и Никита.

— Хорошо, — неохотно согласилась Настя. — Только, чур, я за рулем.

И объяснила:

— Стосковалась я по нормальной жизни. Без охраны, без всяких предосторожностей…

— Быстро же ты выдохлась. Твой издательский дом работает чуть больше трех месяцев, а ты заныла…

— Не чуть больше, а уже три месяца! — с гордостью поправила Настя своего верного соратника.

Да, уже прошло три месяца с тех дней, когда она и Кушкин лихорадочно готовили документы для регистрации Издательского дома. Регистрация состоялась без проволочек, особняк для Издательского дома она приобрела именно тот, который желала, с «Банк оф Цюрих» у неё очень хорошие отношения. Она не особенно активно залезала в свой счет в банке — крепко выручил взнос Бираго Диопа в «Африку». Но в первое время пришлось переводить из банка в Москву довольно крупные суммы, и Настя понимала, что это могло каким-то образом стать известно тем, кто затевал историю с наследством. Господин Рамю не получил информацию из банка, это кое-что значило, но далеко не все. Она не сомневалась, что по-прежнему находится под пристальным наблюдением Олега, Алексея и их «команды». Ее бывший «старший друг» и странный супруг не могли не видеть, как широко разворачивается «Африка». Не на пустом же месте…

Настя каждый день ждала вестей от Кэтрин. Ждала и опасалась их, её мутило от одной мысли, что может свершиться то, что они задумали.

Она действительно устала и требовалось, как говорили опытные игроки, взять паузу. Было не лучшее время для поездки на дачу — стояла сырая погода, ни зима, ни лето, так, нечто неопределенное, когда сверху сыпет снег, а под ногами вязкая каша. Но на даче все равно было лучше, чем в городе. Кушкин сговорился с соседями — мужик сторожил, чистил дорожки, а его жена следила за тем, чтобы на даче было тепло и чисто. На большом участке стояли заснеженные сосны, крыша была укрыта снегом, словно толстым пушистым ковром, можно будет растопить камин и тогда вкусно запахнет дымком… И все забыть!

Но спокойный отдых не получился. Возле метро «Аэропорт» — серой, вписанной в огромный дом его полукруглой арки, Настя притормозила на красный свет. И увидела странную картину. К стене спиной прижался парень, а к нему, как к загнанному волку, подбирались трое смуглы людей в одинаковых кожаных куртках. Парень отбивался от них, но силы были явно неравными: из распоротой ножом на груди его куртки-«зеленки» проступила бурым размытым пятном кровь, он ослабел и движения его не отличались четкостью. Что-то в его облике показалось Насте смутно знакомым и она, повинуясь какому-то внутреннему голосу, выхватила из «бардачка» пистолетик, подаренный в августе симпатичным капитаном то ли Леней, то ли Мишей и выскочила из машины. Артем и Никита, не размышляя, абсолютно автоматически выпрыгнули вслед за нею. Ей очень не понравилось, что трое убивают одного.

Настя пальнула из пистолетика в воздух, скомандовала своим телохранителям:

— Кожаных вырубить!

Через секунды трое смуглых вразброс валялись на асфальте — бывшие оперы знали свое дело.

— Его в машину! — снова приказала Настя, ткнув пистолетом в прижавшегося к стене, оторопевшего от неожиданности мужика в окровавленной «зеленке».

И это «дело» бывшие оперы тоже знали туго, видно приходилось «задерживать». Пока Настя садилась за руль, мужик без суеты и шума был препровожден на заднее сиденье, рядом с ним, полуобняв на всякий случай, сел Артем, Никита, в последний раз окинув бдительным взглядом поверженных «смуглых», почти на ходу прыгнул на переднее сиденье рядом с Настей.

На счастье красный свет переключился на зеленый, и Настя с места погнала машину на большой скорости.

— Осторожнее, Анастасия Игнатьевна, — довольно спокойно сказал ей Никита. — Нам ничего не грозит. Пока там очухаются, мы будем далеко.

— Как думаешь, номер машины кто-нибудь заметил? — спросила Настя.

— Это вряд ли. Мы были прикрыты другими машинами. Случайные прохожие бросились врассыпную, а милиционеров, как и надлежит быть, поблизости не оказалось.

— Ну дай Бог, — облегченно вздохнула Настя. Она, не поворачивая головы — за рулем все-таки — сказала неожиданному пассажиру:

— Ну, здравствуй, майор Уланов.

Да, это был тот самый майор-танкист, у которого она, спецкор газеты, брала интервью в воюющей Чечне.

— Ты кто? — прохрипел Уланов. И так же хрипло сказал телохранителям Насти: — Спасибо, пацаны.

— Узнаешь еще, — ответила Настя. А Артем, придерживая Уланова за плечи, попросил:

— Не вертись. Измажешь машину кровью.

Бурые пятна проступили в нескольких порезах «зеленки». Артем спросил Уланова:

— Ты как? Немного продержишься?

Уланов не ответил. Он потерял сознание.

Никита посоветовал Насте заехать в какой-нибудь тихий переулок. Надо было срочно останавливать кровь и туго перевязать раненого, иначе отдаст концы. Еще он добавил, что парень под большим градусом, запашок от него — будь здоров. Сказал:

— Насколько я понимаю, его не следует передавать в руки «скорой помощи»?

— Думаю не стоит. Хотя бы до того, пока не узнаем, за что его кончали те подонки нерусской национальности.

Настя притормозила в переулке, и Артем с Никитой сноровисто перевязали Уланова, благо в машине имелась аптечка. Артем вышел из машины и прикрепил к крыше синюю мигалку, которую извлек из багажника.

— Эта штука откуда? — спросила Настя. Когда она нервничала, слов не выбирала. А сейчас для беспокойства были весьма веские причины: в машине находился раненый неизвестно за что, давний знакомый, которого пришлось отбивать у головорезов.

— Так откуда эта штука? — переспросила она.

— Михаил Иванович снабдил. На всякий случай. Вот он и представился, — объяснил Артем. И спросил: — Извините, Анастасия Игнатьевна, мы поедем на дачу?

— Да.

— Тогда разрешите мне сесть за руль. Нельзя, чтобы нас останавливали гаишники — они увидят раненого. Надо проехать по нахалке.

Настя поменялась с ним местами, Артем включил мигалку и они помчались на бешеной скорости. Артему было плевать на светофоры, он в притирку обгонял машины, водилы которых в бессильной ярости грозили вслед кулаками, проскакивал, не сбавляя скорости, мимо ошарашенных гаишников. На счастье, у гаишников срабатывал рефлекс чинопочитания: они не сообщали по рации на посты по трассе о странной машине. Черт его знает, кто там, под этой мигалкой сидит, сейчас в России много странных начальников развелось. Раз «мигает», значит имеет право.

Артем туго знал и гонки на машине с препятствиями по трассе в густом потоке машин. Немного пришедший в себя Уланов прохрипел: «Я бы танк тебе доверил, пацан».

До дачи доехали быстро и, чему Настя в душе подивилась, без единой царапины. Парни извлекли Уланова из машины и, поддерживая его с двух сторон, ввели в дом. Ноги у Уланова заплетались, хотя он очень старался держаться.

Настя приказала увести его в комнату, в которой коротали время её телохранители, когда требовалось, снять одежду, хорошо промыть раны, по-новой перевязать и уложить в постель.

Никита вышел к Насте несколько озабоченный. Он сказал, что у человека, которого его хозяйка назвала Улановым, несколько ножевых ран, к счастью, неопасные — скользящие, видно Уланов умело уклонялся от ножей, но нужен врач, чтобы обработать как следует раны и унять боль. К тому же Уланов потерял много крови. Никита советовал немедленно связаться с Михаилом Ивановичем, у того есть самые неожиданные знакомые.

Настя набрала номер Кушкина по мобильному телефону. Тот откликнулся сразу же:

— Михаил Иванович, у тебя есть надежный врач, не болтливый и которому можно доверять?

— Гинеколог? — нелепо пошутил Кушкин.

— Не ерничай, — одернула его Настя. — Хирург. Так есть или нет?

— Допустим, есть.

— Тогда бери его в охапку и срочно ко мне на дачу. И пусть возьмет с собой все необходимое для чрезвычайных ситуаций. Ты меня понял?

— Ясно, Анастасия Игнатьевна. Дай на минутку Никиту или Артема.

Мобильный работал хорошо, громко, и Анастасия слышала, что Кушкин сказал Никите:

— Ты возле хозяйки, в комнате, Артем снаружи. Пусть выберет точку, чтобы просматривались все подходы к даче. Я скоро буду…

Врач оказался тоже из тех, кто раньше работал в «конторе». Он ушел в частную клинику и Кушкин выдернул его прямо с приема больных.

Врач не стал представляться, а Кушкин не представил Настю. Он бегло глянул на раненого, тщательно вымыл руки и раскрыл свой саквояж с инструментами.

— Нечего вам смотреть, — изгнал он Настю из комнаты. — Мы тут сами, по-мужски, разберемся.

Никита по просьбе Насти перенес «заготовки» Нины из багажника. Она поставила на стол в гостиной три прибора, бутылку водки, минеральную воду, сыр, ветчину — то, что подвернулось под руку. Ей требовалось чем-то занять себя. Кушкин искоса поглядывал на её хлопоты. Он ни о чем не расспрашивал.

К ним вышел врач, руки у него были в крови. Он увидел накрытый стол, одобрительно хмыкнул, прошел в ванную комнату, чтобы отмыть руки.

— Не знаю, как вам, а мне требуется выпить, — сказала Настя и первой опрокинула в себя рюмку. Мужчины не заставили себя упрашивать.

— Все будет нормально, — сообщил врач. — Ножевые раны в мягкие ткани, потеря крови… Держался мужик за счет алкогольного «топлива». Был бы трезвым — взвыл от боли. Раны промыл, обработал и перевязал. Угостил крепкой дозой снотворного.

Он выпил ещё и засобирался — не хотел плодить подозрения долгим отсутствием:

— Я оставлю лекарства. Через день смените повязки. Если станет хуже, Михаил Иванович знает, где меня найти.

Настя протянула пачку денег — за визит. Врач философски заметил:

— Что же, если у вас их много, то у меня их мало.

Кушкин распорядился, чтобы доктора отвез в город на его машине Артем и возвращался обратно. Настя попросила:

— Артем, купите спортивный костюм, адидасы, рубашку, белье, словом, все, что надо на первый случай мужику. — Она протянула охраннику деньги.

— И бритву ему купи, — посоветовал Кушкин. — А то обрастет, пока будет здесь отлеживаться.

Когда Артем и врач уехали, Кушкин потребовал:

— Выкладывай, Анастасия, в какую авантюру ты вляпалась.

Настя смущенно сказала:

— И сама не знаю. Этот человек — майор, танкист, точнее, был майором, когда я брала у него интервью в Чечне. Кто он сейчас — не знаю. Его пытались то ли избить, то ли убить трое парней, как говорят, нерусской национальности. Думаю, что чеченцы. Я увидела знакомого и вмешалась. Узнать бы, кто они и за что полосовали майора ножами…

— За что — это пусть он сам скажет тебе. А суть инцидента, возможно, узнаем. Это было у станции «Аэропорт»? Там, в местном отделении милиции у меня есть знакомые…

У Кушкина везде были знакомые.

— Будем надеяться, что у входа в метро вертелся какой-нибудь оперативник в штатском. Сейчас станции метро охраняются, как военные объекты.

— Ума не приложу, как мне быть, — задумчиво протянула Настя. — В понедельник надо ехать на работу, а как его, — она кивнула на комнату, где лежал раненый, — бросить?

Кушкин рассудил:

— Парни останутся с тобой. Черт его знает, какие следы за твоим другом тянутся. Заодно и раненому помогут. В понедельник езжай в Москву с Артемом, Никита пусть остается здесь, присмотрит за майором. А ты наведаешься на дачу где-нибудь во вторник после обеда, ничего, перебьются без тебя. Или ты хочешь, чтобы я тоже остался?

— Нет необходимости, — ответила Настя. — Нас никто не засек, иначе уже стояли бы здесь машины с мигалками да сиренами.

— В этом ты права, — согласился Кушкин. — И не беспокойся — врач мой друг, ничего лишнего не сболтнет.

— Я и не беспокоюсь. — Она подняла рюмку. — За тебя, Кушкин. Рядом с тобой я чувствую себя спокойно, словно под крылом у сильного старшего брата.

— Спасибо, Анастасия.

Послышался шум мотора подъезжающей машины, и Кушкин встал:

— Я поехал. Если чего — звони.

Настя сказала Артему и Никите, что будет спать на втором этаже, а они могут располагаться здесь, в гостиной, поскольку их комната занята раненым. Она зашла к нему, села на стул у кровати и долго всматривалась в лицо провалившегося в беспамятство Уланова. Да, это был он, молодцеватый, подтянутый танкист из недавнего прошлого. Но сильно сдал, вроде бы даже постарел, хотя времени после их встречи прошло не так уж много. Лоб перерезали глубокие морщины, глаза запали, это заметно было даже по спящему. Видно, доктор не поскупился на снотворное: Уланов спал глубоко, не ворочался, лицо было спокойным и отрешенным. «Эх, Уланов, Уланов, — горько подумала Настя. — Как же тебя угораздило напороться на ножички этих „кожаных“»?

Лишь к вечеру следующего дня Уланов немного пришел в себя. Артем, находившийся рядом с ним, позвал Настю:

— Кажется, наш клиент очухался.

— Ну, герой, как ты себя чувствуешь? — спросила Настя.

— Вы кто? — Уланов непонимающим взглядом окидывал комнату, в которой лежал, Настю, Артема.

— Я — Соболева. Брала у тебя интервью в Чечне, когда ты ещё был танкистом. Помнишь?

— Смутно, — признался Уланов. — Было это давно, ещё в моей прошлой жизни.

— А то, что с тобой сейчас произошло, помнишь?

— Почти все. Хотя провалы имеются.

— Ладно. Потом расскажешь то, что посчитаешь нужным. Ты здесь в безопасности.

— Кто эти пацаны? — спросил Уланов, кивнув на Артема.

— Мои люди, — неопределенно ответила Настя. Не стоит ему рассказывать, кто да что. Надо ещё присмотреться, каким он стал, майор Уланов.

Она предупредила Уланова, что уедет в Москву, вернется во вторник к вечеру, попросила его не дергаться, лежать спокойно, слушаться Никиту, который останется с ним.

— Не высовывайся с дачи, Уланов, — резко сказала она. — Не подставь меня под пули своих смуглокожих дружков. Тебе надо оклематься, а уж потом разбирайся.

— Разберусь, — пообещал Уланов.

Автокатастрофа в Риме

Но во вторник Настя не смогла приехать на дачу. В понедельник ей на работу позвонил из Цюриха господин Густав Рамю.

— Мадам Демьянова, примите мои глубочайшие соболезнования! — приличествующим случаю скорбным голосом сказал он.

— Принимаю, — немного иронично сказала Настя, но сердечко у неё екнуло. — Но в связи с чем?

— Ваш супруг, господин Алексей Юрьев погиб в автомобильной катастрофе.

— Когда и как это произошло? — после долгой паузы спросила Настя.

— Вчера! Господин Юрьев ехал по делам, дорога была крутой и скользкой, машина сорвалась с обрыва. Печально, что машина взорвалась и сгорела… вместе с господином Юрьевым.

— Что осталось… от моего супруга?

— Что может остаться в таком случае? Все разнесло… А остальное догорело…

— Но откуда такая уверенность, что это именно с ним произошел… несчастный случай? — недоверчиво, стараясь, чтобы в голосе слышалась надежда, спросила Настя.

— Полиция уверена.

— Печально все это… Такой неожиданный удар…

— Какие будут распоряжения, госпожа Демьянова? Вы полетите в Рим? Прикажете вас там встречать?

Настя снова выдержала длинную паузу.

— Я вас прошу, господин Рамю, взять все хлопоты по этому трагическому случаю на себя. Не безвозмездно, разумеется. Я слабая, неопытная женщина и плохо ориентируюсь в больших европейских городах и всяких юридических процедурах. Прошу вас, помогите. Летите в Рим и привезите оттуда урну с прахом моего супруга в Москву. Естественно, все расходы на мой счет. Не откажетесь, дорогой господин Рамю?

— Это мой долг, госпожа Демьянова.

— Жду вас в Москве, — завершила разговор Настя. — Перед вылетом сообщите номер рейса, вас встретят.

Она положила трубку и попросила Нину никого к ней не пускать. Ей надо было подумать. Итак, одного больше нет… Жестокий конец. И заслуженный ли? Ведь в принципе, Алексей лично никого не убил. По его доносам ломались судьбы одних людей, других загоняли в тупики, из которых не было выхода. Ведь в совсем недавние времена интерес к кому-то КГБ означал невидимое клеймо на лбу: только «посвященные» его видят и соответственно реагируют. О, Настя хорошо помнит, как это было… И пусть не врут, что такие, как господин Юрьев, охраняли государственную безопасность. Это вряд ли… Система, чтобы уцелеть, изобретала несуществующие угрозы, мифических врагов и яростно бросала на борьбу с ними множество хорошо подготовленных, прикормленных и идеологически одурманенных людей. Кто-то из них, может, и действительно ловил иностранных шпионов, но подавляющее большинство бдительно выявляли инакомыслящих, трезво мыслящих и не утративших совесть людей. Не случайно же у них в редакции втихомолку, среди своих, шутили, что на одного пишущего журналиста приходится два секретных доносчика.

Должность заместителя главного редактора по международным делам давала Алексею возможность контролировать работу большого корпуса иностранных корреспондентов, выезжать за границу в составе зарубежных делегаций, контактироваться с зарубежными коллегами. Его «контора», как и любая другая, должна была выдавать «продукцию». И только Бог да несколько высоких руководителей «конторы» знали, к каким последствиям для иных людей приводили рапорты и «наблюдения» Алексея Юрьева. В редакции шептались о том, как по поводу одного молодого, способного журналиста Главному позвонил «куратор» из ЦК и распорядился:

— Вот этого… С завтрашнего дня — в многотиражку, на оклад не выше 140 рублей.

Сто сорок рублей по нынешним временам — это четырнадцать копеек. «Контора» не давала прямых указаний, это делали другие, а она всегда оставалась в тени. И никто так и не узнал, за что так обошлись с парнем. Но всем было известно другое — никакой он не враг и вся его вина, может быть в том, что он переспал с какой-нибудь иностранкой, тем более, что до этого он был большой охотник, а иностранные девушки были даже более раскрепощенные, чем советские.

Настя позвонила Фофанову. Тот уже знал о трагической кончине своего собкора в Риме и сам собирался звонить Насте.

— Вот сижу с членами редколлегии и думаем, что надо делать, — уныло сообщил он. Любая неожиданность выбивала его из колеи, ибо не было у него той «школы», которую прошли его предшественники «при большевиках».

— Можно посоветовать? — спросила Настя.

— Будем благодарны…

— Поставьте в номер сообщение о гибели Алексея Дмитриевича в автокатастрофе во время выполнения редакционного задания, он, конечно же, ехал куда-то по редакционным делам. Объявите об этом на планерке… Да найдите приличествующие слова по поводу его заслуг — не последний ведь человек в редакции был. Урну с прахом доставит из Рима мой адвокат, его встретят, но пусть с моими людьми будет и кто-то из официальных руководителей редакции. Я закажу заупокойную службу в храме, куплю место в колумбарии Донского монастыря… Да, вот ещё что: поставьте в холле на тумбочке — красное с черным — его портрет с гвоздиками и траурной лентой.

— Мы все сделаем, Настасья Игнатьевна, — облегченно вздохнул Фофанов, ибо теперь не надо было думать, как поступить, а только выполнять. — Еще раз выражаем тебе наше глубокое сочувствие…

— Надо жить дальше, — философски заметила Настя и положила трубку.

Итак, Алексея больше нет. Нет у неё супруга, наследника многомиллионного состояния. В принципе он был не таким уж и плохим человеком, если речь не шла о его тайных делах. Но он превратился для нее, Насти, в смертельную опасность, ибо, получив соответствующий приказ от того же Олега, не остановился бы ни перед чем. Ее заставили выйти за него замуж, без любви и по чужому расчету. И она никогда не любила его, в этом не сомневалась, просто подчинилась обстоятельствам. И с облегчением обошлась бы без такой крайней меры, если бы были возможны другие варианты.

Настя с тоской думала о том, что тут мужчины оставили в её душе заметный след: Володя, Олег и Алексей. И все трое — далеко не лучшие представители мужской породы. Володя — просто ничтожество и она его вычеркнула из памяти и сердца. Алексей — хищник, но он из тех, которые становятся добрыми или злыми, свирепыми или по-человечески нормальными по приказу более сильных хищников. И он сам себе вырыл могилу своими подлыми играми.

Оставался ещё Олег…

Господи, да неужели все мужчины такие — с двойной душой, с расчетливой жестокостью по отношению к женщинам, которые по каким-то причинам им понадобились и они их подчинили себе?

Но почему все. Очевидно просто ей, Насте, пока не везло, её втянули, запутали в чужие игры, и отстраниться от них, выбраться она не может. Что же Настя и впредь будет «играть» не по их правилам. Раньше она лишь читала в романах западных авторов, как за миллионы убивают, травят, устраивают хитроумные катастрофы. А теперь ей пришлось тоже с этим столкнуться, эта чума вползла и в Россию…

Настя вызвала Нину и продиктовала факс в адрес «Глобуса» Кэтрин Стоун с официальным приглашением посетить Москву, Издательский дом «Африка».

Прощай, дорогой товарищ…

Господин Густав Рамю доставил из Рима не только урну с прахом полковника-журналиста Юрьева, но и пакет газетных вырезок из зарубежных газет. Аккуратный адвокат разложил их по датам публикации. Вначале шли сенсационные заметки о том, что на Западе долгое время работает «под крышей» большой московской газеты опытный агент КГБ полковник Юрьев. Довольно точно сообщались подробности биографии Юрьева. Репортеры отследили некоторые его связи и пришли к выводу, что работает он не один, так что не мешало бы службам безопасности заняться им вплотную. Было много фотографий: Юрьев на пресс-конференциях, брифингах, в супермаркете делает покупки, за рулем своего автомобиля. Некоторые снимки были взяты из досье, которые есть на каждого иностранного журналиста, другие сделаны исподтишка, когда сенсация стала разгораться. На одной из фотографий Алексей был вместе с каким-то человеком за столиком в уютном ресторанчике. В подписи говорилось, что агент КГБ Юрьев встретился с неизвестным в городке вблизи французской границы. «С кем? — спрашивал безымянный автор заметки. — С руководителем агентурной сети или связником? Это ещё предстоит выяснить».

Настя узнала человека на фотографии — это был Олег Строев, сильно изменившийся за последнее время — постарел, взгляд тусклый, озабоченный, хотя и одет как преуспевающий бизнесмен. Значит, он не выпал в осадок в новой жизни, а продолжал играть вместе с Алексеем и с кем-то ещё — они ведь не два волка-одиночки, в свои игры. И Настя снова пришла к выводу, что пока он жив, она не может чувствовать себя спокойной. Она рассматривала фотографию со страхом, с беспокойством, которые всячески пыталась скрыть от господина Рамю.

Репортеры вцепились в Юрьева и отслеживали каждый его шаг почище спецслужб. Очевидно, в это время у них не было других сенсаций, а тут вот она: Россия, несмотря на все свои реформы и клятвы, продолжает шпионить на Западе, клянчит доллары и шпионит, КГБ, оказывается, живет и процветает, хотя у него и другое название.

На других снимках были сняты место катастрофы, сгоревшие останки автомобиля, нечто, упакованное в черный пластиковый мешок, озабоченные лица полицейских и следователей. И высказывалось тихое подозрение в том, что с Юрьевым расправились его же соратники по ремеслу, для которых после разоблачения он стал опасен, так как многое знал.

Настя поблагодарила господина Рамю и щедро вознаградила за труды. Она предупредила, что намерена и впредь пользоваться услугами его фирмы.

— Я был бы рад, — сказал Густав Рамю, выполнявший свою миссию в строгом черном костюме. — Старым клиентам я больше не нужен, меня они забыли… Надо думать о завтрашнем дне. Поверьте…

— Верю, — прервала поток слов Настя.

Артем отвез его в Шереметьево и отправил в Швейцарию первым же рейсом. Адвокат ей больше был не нужен: зачем ей был юрист, запятнавший себя сомнительными связями?

Потом было захоронение урны в колумбарии, скорбные лица немногих журналистов из редакции, какие-то мужчины, тесной группкой стоявшие в сторонке, пустые глаза Эллы и Нины, положивших со скорбно сжатыми губками по цветочку к подножию ниши с урной.

Случился и маленький неприятный инцидент. Какой-то человек попытался сфотографировать Настю на похоронах, но рядом оказался Артем. Он выволок «фотографа» за шиворот, вырвал фотоаппарат и шмякнул его о ближайший могильный камень.

— У людей горе, а ты, падаль, развлекаешься, — укоризненно проворчал он.

Странно, но человек не завопил, не закричал, а тихо исчез.

Настя пригласила всех присутствующих на скромные поминки в редакционную кофейню, к Глаше. Надо было пройти и через это.

На поминках Михаил Иванович Кушкин внимательно посматривал на нее, словно хотел о чем-то спросить, но не решался или не захотел.

После поминок Настя поехала к себе домой вместе с Ниной и Элей. Втроем выпили как следует за странности жизни, в которой вчера ты ещё есть, а сегодня тебя уже нет.

— Слушай, безутешная вдова, — сказала быстро опьяневшая Нина, — тебе положено плакать и рыдать…

— Обойдусь, — отрезала Настя.

На следующий день Настя была на работе в офисе вовремя и сразу же принялась изучать поступившие в её отсутствие документы. Ничего особенно важного в папке не было — так, обычные предложения от издательских фирм о сотрудничестве с «Африкой», счета с полиграфического комбината, где печатались книги её Издательского дома, просьба настоятеля храма Николы в Толмачах о пожертвовании на ремонт.

Зашел Михаил Иванович, скромно устроился за приставным столиком. Настя, перелистывая бумаги, поинтересовалась, что нового.

— Происшествие у входа в метро «Аэропорт» не зафиксировано в оперативной сводке, — доложил Кушкин. — Милиция о нем знает, но посчитала обычной разборкой среди своих, каких в день бывают десятки.

— А кто те, смуглые?

Кушкин пожал плечами:

— Я не выяснял, чтобы не подогреть интерес к случившейся драке. Думаю, что это тебе скажет этот, как его… майор Уланов. Никита все ещё с ним и сообщает, что Уланов чувствует себя сносно. Пытался о тебе расспрашивать, но у Никиты есть указание не вдаваться в подробности.

— Это правильно…

Настя была притихшей, немного растерянной. Она задала Кушкину вопрос, на который бы и сама не смогла ответить, будь он адресован ей.

— Скажи, Кушкин, тебе жаль Юрьева?

Кушкин отвел глаза:

— Он должен был быть готов к этому, когда соглашался на такую работу.

— Как ты думаешь, это действительно автокатастрофа или его убрали?

— Второе более вероятно. И скорее всего, это сделали свои. Очевидно, его расшифровали.

— Что ты посоветуешь?

Кушкин безразличным тоном сказал:

— Какое-то время продемонстрировать траурные настроения. Но без нажима. Всем известно, что ты не пылала любовью к своему супругу.

Он многое понимал, бывший майор Кушкин. Настя предупредила Михаила Ивановича:

— Вечером я поеду на дачу.

— Я с тобой.

— Надо ли? Захочет ли Уланов говорить откровенно при тебе?

— Я должен знать, какая опасность нам угрожает.

Александр Уланов, русский офицер

Майор Уланов и Никита пили чай на кухне. Они устроились по-домашнему, в спортивных костюмах и «адидасах». Впечатление уюта портила наплечная кобура у Никиты.

— Сидишь, чаи гоняешь? — угрожающе спросил Кушкин Никиту.

— Я вас в окно ещё на подъезде к даче заметил. Во-он на том пригорке, — объяснил Никита.

Дорога к даче вилась по дальнему пригорку, но дальше исчезала, её закрывали высокий забор и сосны, так как она ныряла вниз.

— Пойдем, Александр, в столовую, — предложила Настя. — Там удобнее разговаривать.

— Я — на крылечко, — сказал Никита. Он был догадливым парнем.

Когда расположились кто где, Настя спросила:

— Как себя чувствуешь, бравый майор?

— Вполне сносно. Никита сегодня царапины мои снова промыл, посыпал какой-то дрянью и перевязал. Умелый парнишка… Заживает, как на собаке…

Уланов был чисто выбрит, одутловатость, темные пятна под глазами и прочие следы крепкого возлияния исчезли. Лицо у него было бледное, что не удивительно — потеря крови.

— Ты меня узнал? — поинтересовалась Настя.

— Да. Только не очень понимаю, с чего это ты бросилась меня спасать. Кто я тебе? Так, один раз виделись.

— Но где! В Чечне! И вообще я не люблю, когда обижают моих знакомых, тем более вот так: на одного — трое с ножичками.

— В любом случае спасибо. Я вспомнил, что там, в Чечне, тебя звали Настей. Но это было в прошлой жизни…

— И ты был молодцеватым майором на броне. Смотрел на корреспондентку из Москвы дерзко и нахально. Думал, наверное о том, как бы меня обратать.

— Не помню, о чем я думал тогда.

— Но ты говорил страшные вещи. И твои мрачные пророчества сбываются… Ладно, хватит воспоминаний. Рассказывай, что с тобою случилось.

— Нужно ли? Ты, например, кто сейчас? И он, — Уланов ткнул пальцем в Кушкина. — Кто?

— Прежде всего мы твои друзья, хотим тебе помочь. А чем занимаемся? У меня своя фирма, Михаил Иванович мой зам. И отвечает, в частности, за безопасность. Если тебя это интересует, могу добавить, что мы не связаны ни с какими государственными и иными органами. Так сказать, свободные охотники в период дикого капитализма. Вполне можешь нам доверять. Тем более, что в одиночку тебе не выпутаться. На тебя идет охота. Я хочу знать, кто охотники и за что тебя хотят замочить. В твоих интересах быть откровенным…

Уланов спросил:

— Кому ещё известно, где я нахожусь? Куда вы меня упрятали?

Ответил Кушкин:

— Никому, кроме нас… Ты — на даче у Анастасии Игнатьевны.

— А врач?

— Мои заботы…

Уланов мялся, колебался, в молчании докурил сигарету.

— Видно, придется рассказывать начистоту. Я в западне и без посторонней помощи мне не выпутаться, это я понимаю. Думаете, я не смог бы отсюда, из этого уютного гнездышка слинять? Плевое дело, хоть вы и приставили ко мне Никиту с пушкой…

— Ладно тебе, майор, — оборвал Кушкин. — Никита здесь, чтобы помочь тебе. Ты ведь без памяти был. Зачем нам тебя стеречь? Ты не пленник. Поднимайся и уходи, если есть желание.

— Понятно. — Уланов закурил новую сигарету. — За помощь спасибо. И я уже сказал, что уходить мне некуда. Пока…

— Тогда исповедуйся.

— Ладно, как перед моим покровителем Николаем-угодником… Когда мне ваш доктор насовал снотворного или ещё чего там, у меня в полузабытьи все мое прошлое перед глазами прошло, вся моя жизнь. Точнее, три моих жизни. До Чечни, в Чечне и после нее. «До» — исправно служил после училища, получал регулярно медали и звездочки на погоны, нерегулярно — зарплату и довольствие. В Чечне… Впрочем, Анастасия встречала меня в Грозном, когда кровавая похлебка только варилась. Вначале было такое состояние там, как перед ураганом. Сейчас грянуло, ударило и по русским и по чеченцам так, что мало никому не показалось. Ну, а мне вообще выпала страшная карта. Я полюбил чеченку, её звали Магия…

— Почти Мери… Княжна Мери, — пробормотала Настя.

— Нет, — уточнил Уланов, — господин поручик Лермонтов изволили развлекаться, а у нас была любовь — Магия тоже полюбила меня. Я её отбил у наших же пьяных солдат, которые пытались изнасиловать. Трусливые вояки попались — очередь из автомата в воздух и они разбежались. Стал я встречаться с Магией, конечно, так, чтобы никто не засек. Вы ведь даже представить не можете, какая черная ненависть залила и город и людей! И вот в этой вселенской злобе два человека — русский и чеченка — любят друг друга… Стали строить планы, как нам вырваться из этого ада и свою любовь спасти. Магия на все была согласна, она вполне современная девушка, закончила университет и ей, понимаете, очень не хотелось вернуться в средневековье. Решили мы бежать оттуда. Тем более, что воевал я уже два года, был ранен, и когда подал рапорт об уходе в запас, его удовлетворили. Без особого желания, но и без сопротивления — тогда всем и на все было наплевать. Да и танка у меня уже не было, сжег его какой-то недомерок «Стингером». Оставалось всего несколько дней, я уже паковал вещички. И тут какая-то сволочь, я думаю, что это её младшая сестра, злобная фанатичка из тех, что у трупов наших солдат глаза выкалывали, выследила нас и донесла отцу. О, это был страшный грех: мусульманке не убить собаку-русского, а полюбить его! Собрались мужчины тейпа Магии, связали ей руки, вывели на площадь и… забили камнями. Я пытался броситься ей на выручку, но друзья-офицеры спеленали, продержали до первого «борта» на Москву и под конвоем вывезли из Чечни. Спасали меня, так сказать…

— Да-а, — растерянно протянула Настя. — История любви и ненависти…

Кушкин молчал. Он пытался осмыслить услышанное. Рассказанное Улановым не укладывалось в рамки «обычных» житейских драм и сомневаться в его искренности не приходилось.

— А та тройка кожаных, которые напали на тебя, кто они? — спросил Кушкин.

— Дело в том, что мужчины тейпа Магии поклялись уничтожить меня, ибо по их представлениям, и она и я опозорили их род — тейп, а такой позор смывается только кровью. Но это ещё одна история…

— Давай уж выкладывай все, — потребовала Настя.

— В Москве я первое время кое-как держался, были у меня небольшие деньги, однополчане сбросились и сунули на дорогу. Я родом с Урала, но там у меня никого не осталось, родители умерли, старший брат сгинул в Афгане. Словом, податься мне было некуда. Но самое страшное, что вроде бы все живое во мне умерло. Спать не мог, только глаза закрою — вижу Магию, кровь на камнях, собак, обнюхивающих то, что от неё осталось. Ее ведь даже похоронить не разрешали никому — пусть, мол, все видят и знают, какая кара настигает отступников.

Глаза у Уланова были сухие и голос не дрожал — все уже перегорело.

— Пить стал по-черному… Вот и подобрала меня на Тверской одна девица. Отмыла, обогрела — русские женщины, они жалостливые, так я думал. Как в школе учили: увидел человека в беде — протяни ему руку… Но девица не простая оказалась… И познакомила она меня со своим покровителем, то бишь сутенером. Рекомендовала, так сказать. А тот свел с другими парнями, которые держали ночные клубы. Определили меня охранником, учитывая боевое прошлое. Я все время ждал какого-нибудь подвоха, душа предчувствовала, но пил и остановиться не мог… И подставили все-таки. Обчистили одного лопуха-клиента, увели доллары, а свернули на меня. Целую комедию разыграли: вот, нашли вора, заставим вернуть бабки. Мне, конечно, не с чего было отдавать и тогда поставили меня на счетчик. Обычная история. Я смылся, и пошла на меня охота…

— А при чем здесь смуглые? — Кушкину нужны были точные сведения.

— Родственники Магии рыскали в поисках меня по всей Москве. Вышли на братву и те сдали меня, естественно, за кругленькую сумму. Так сказать, перепродали мою смерть.

— Много ты задолжал братве? — спросила Настя.

Уланов в уме подсчитал:

— Что-то около десяти штук баксов.

— Если не отдашь?

— Достанут.

— А вернешь?

— Обещали отпустить с миром.

— Останутся только твои несостоявшиеся родственники?

— С ними я разберусь. Это вам не Чечня, здесь Москва — земля русская. А в родном доме и стены помогают. Магию я им не прощу. По одному буду уничтожать сук…

Уваров закончил печальную повесть о своих приключениях. Было уже поздно, и Настя ушла на кухню приготовить ужин. Надо было что-то решать. Конечно, проще всего сказать Уланову: мы тебе помогли, а теперь уходи и забудь сюда дорогу. Правда сейчас ему уйти трудно, ослабел. Но это дело времени, были бы кости, мясо нарастет.

Настя бросила на Уланова одобрительный взгляд. Он говорил, как и должен был говорить настоящий мужчина, женщину которого замучили, забили камнями, и он обязан был отомстить. Тем более, что в нынешних условиях, особенно там, в Чечне, до справедливого суда далеко, а до Бога (или Аллаха?) высоко.

Мужчина должен защищать свою женщину… Эта простая истина особенно грела Насте душу, так как ей самой пришлось выйти на тропу войны с некоторыми мужчинами, что было противоестественно.

Они поужинали в молчании. Уланов понимал, что решение принимает не он, а кто-то из этих двоих, скорее всего дамочка. Выглядит довольно крутой, не злится, не нервничает, недоброжелательность не источает. В этой совсем молодой женщине чувствуется сила, недаром же Кушкин, мужик с военной выправкой, смотрит ей в рот. Мелькнула было мысль, что Кушкин из особистов, но что-то в его облике не вязалось с вальяжными, холеными офицерами из особых отделов, которых Уланов знал. Но что у заместителя Анастасии военная биография, в этом он не сомневался.

— Решаем так, — сказала Настя Уланову, — сидишь у меня на даче, пока не поправишься. Считай, что ты под домашним арестом. Нос не высовывай, чтобы никто не засек: смуглые, любознательная милиция, жадная до баксов братва. Никиту я при тебе держать не буду, он мне самой нужен, у меня свои игры. Да и не маленький ты, чтобы нянчиться…

— Пушку хотя бы оставите?

— Нет, — отрезала Настя, — не высовывайся, вот и не понадобится. Сиди тихо, повторяю. Еды здесь хватит, перевяжешься сам.

Кушкин отдал Уланову свой мобильный телефон, назвал свой номер.

— Это на крайний случай. Позвонишь и через полчаса я буду здесь. Но больше — никаких звонков.

— Оставь пушку, — снова попросил Уланов. И добавил: — Майор…

— Сказано — обойдешься…

— Та-ак, — протянул Уланов, — значит, майор… КГБ?

— Все уже в прошлом, — на физиономии Кушкина была обычная доброжелательная улыбка. — Как и у тебя…

Особо важная персона

Настя встретила Кэтрин Стоун в «Шереметьево». Увидела её тоненькую фигурку на трапе, приветливо помахала рукой. Она заранее условилась со служащей зала для Особо Важных Персон (VIP), что та встретит её гостью у трапа и поможет ей одолеть формальности. Сделать это было несложно — плати и считай себя Персоной, любуйся подлинниками Ильи Глазунова, в изобилии украсившими стены комнат изолированного от остального аэропорта крыла.

— Кэтрин!

— Настя!

Они немного смущенно поцеловались. Кушкин скромно стоял рядом и ждал распоряжений. Настя его представила и сказала:

— Кэтрин, реши пожалуйста, где ты остановишься. Есть два варианта: у меня или в хорошей гостинице.

— А как лучше? — спросила Кэтрин. И тут же добавила: — Я не хочу тебя стеснять. Может быть, в отеле?

— Михаил Иванович… — обратилась Настя к Кушкину.

— Вас понял, — добродушно ответил Кушкин.

— Сегодня, Кэтрин, ты побудешь у меня, а гостиница — с завтрашнего дня и на сколько пожелаешь. Михаил, Иванович, завтра к девяти привези ко мне Элеонору Леопольдовну.

Настя объяснила Кэтрин:

— Элеонора служит у меня, она директор нашего рекламного агентства и моя давняя подруга. Все эти дни она будет в твоем распоряжении. Чтобы не было недомолвок, сразу скажу: она и один из моих телохранителей, его зовут Артемом. Москва нынче — город сложный и странный.

— Я готовила для «Глобуса» несколько аналитических обзоров о криминогенной обстановке в Москве. По вашим и западным источникам, — сказала Кэтрин. — Так что знаю…

— Ну что же, поехали в стольный град Москву. Это, конечно, не Париж, но все-таки столица…

Настя бросила Кушкину: «До завтра, Михаил Иванович».

Квартира Насти Кэтрин понравилась. Ее только удивило, что Настя, богатая женщина, живет в самом центре города, в Париже богатые люди обычно обитают на уютных окраинах или в исторически сложившихся фешенебельных районах.

— Да, мы ещё не Париж, — сказала Настя. — И ты примерно знаешь, что из себя представляют новые русские.

— У нас постоянно пишут газеты об их похождениях. «Новорусские в Париже», — это, я скажу тебе, тема! Зашел такой русский в галерею «Лафайет», в парфюмерный бутик, обвел витрины рукой и говорит: «Заверните!». «Как? Все?» — изумилась девушка-продавщица. «И себя в придачу», — гордо отвечает этот, как вы их называли, купец.

Настя и Кэтрин рассмеялись.

— Наши официанты, — продолжала Кэтрин, — столбенеют от изумления, когда русские посетители говорят: «А сдачу не надо». Как это «не надо», если чаевые включены в счет?..

Они весело щебетали, чтобы скрыть смущение. Из багажа у Кэтрин была лишь сумка. Как и все журналистки, она путешествовала налегке.

Настя показала Кэтрин её комнату:

— Устраивайся. Ванна вон там, а я пока похлопочу об ужине.

Увидев накрытый стол, Кэтрин воскликнула совсем по-французски:

— О-ля-ля!

— Что Бог послал, — скромно ответила Настя.

— Богатым Бог посылает хорошо, — откликнулась Кэтрин.

Она рассказывала парижские новости, Настя — московские. Кэтрин не надо было упрашивать выпить, Настя тоже не особенно себя сдерживала. Обе они чувствовали, что с ними вроде бы сидит за хорошо накрытым столом третий «собеседник». Наконец Настя спросила:

— Это было сложно?

— Нет, — тут же ответила Кэтрин. Она ждала этот вопрос. — У меня есть приятель… Не друг, а именно приятель — независимый журналист, я подкармливаю его заказами «Глобуса». У вас иногда пишут о папарацци — фотографах… Так вот, он папарацци пера, добытчик сенсаций, исследователь помоек. Я с ним поужинала, выпила и «проговорилась». Очень правдоподобная оговорка была: мол, недавно обнаружился герой моей юности, тогда молоденький кэгебешник. Он намертво вцепился в меня и я постепенно «выболтала» подробности…

— Что-нибудь записывал твой приятель? — с беспокойством поинтересовалась Настя.

— Зачем? У таких, как он, компьютерная память. Или диктофон в потайном кармане. На следующий день мне стало известно, что он улетел в Италию…

Кэтрин потянулась к бутылке, налила в рюмки:

— Выпьем за светлую память?

Она не сказала, чью.

— Не будем фарисейками, — отрезала Настя. Однако она выпила до дна, надо было успокоиться.

Кэтрин тоже выпила молча. Она, чтобы перевести разговор в другое русло, попросила:

— Меня в Москву пригласил твой Издательский дом «Африка». Расскажи о нем, что это такое?

Настя стала охотно рассказывать об «Африке», естественно, опуская некоторые подробности. Все очень просто, объясняла она. Получила в наследство большие деньги и решила вложить их в выгодное дело. Лучше всего она знает прессу, издание книг. А больше всего ей интересна Африка, континент, у которого есть будущее.

— Если до этого африканцы не съедят друг друга, — прокомментировала Кэтрин.

— Вот-вот, — оживилась Настя. — Традиционное заблуждение европейцев: дикость, варварство, до сих пор на деревьях сидят. А между тем, это континент самобытной культуры, древнейшей истории, экзотической природы, населенный интересными народами. Об этом и будут наши книги и альбомы.

Она стала подробно рассказывать о своих издательских планах, о том, какие книги уже в работе.

— Звучит увлекательно, дело ты, Настя, затеяла масштабное, с размахом, даже по европейским меркам, — сказала Кэтрин, на которую рассказ Насти произвел впечатление.

— Фирма веников не вяжет, фирма делает гробы! — пошутила Настя. И осеклась, её слова можно было воспринять как намек.

— Ильф и Петров? — тактично поинтересовалась Кэтрин.

— Они голубчики, — облегченно вздохнула Настя. Кажется, Кэтрин не уловила двусмысленность, не связала её слова с тем, что фирма один «гроб» уже сколотила.

Кэтрин неожиданно вспомнила:

— Настя, дорогая, я привезла тебе подарок — французское белье-секси. Мужики от него вначале столбенеют, а потом звереют!

Она быстро сбегала в свою комнату, притащила красивую коробку. Белье было действительно чудо — нежное, прозрачное, призванное, скорее оттенять женские прелести, нежели их прикрывать.

Настя пришла в восторг:

— Какая прелесть! Жаль только нет мужчины, перед которым я бы в нем показалась.

— Так уж и нет?

Настя с сожалением покачала головой.

— Сегодня нет, а завтра будет! — оптимистично сказала Кэтрин. — Мужчины ведь внезапно возникают и так же внезапно исчезают. Как дождик летом. Можно тебя спросить?

Настя охотно согласилась:

— Спрашивай, подруга.

— Зачем ты меня пригласила в Москву? Ведь не для того, чтобы подвести черту под прошлым?

— И для этого в том числе. Ну, а остальное узнаешь завтра. С утра тебя Эля вместе с господином Кушкиным переселят в отель, потом советую покататься по городу — у нас восстановлены интересные старинные здания, улицы, а в три я вас буду ждать у себя в офисе, там обо всем и договоримся. Идет?

— Хорошо.

— А сейчас — бай-бай, в постельку. Надо отдохнуть, у тебя день получился очень длинный.

Ночью Настя внезапно проснулась оттого, что почувствовала: она не одна в спальне. Не открывая глаза, пыталась понять, откуда идет это ощущение. Может быть, оно рождено алкогольными парами, так сказать явление зеленых чертиков перепившей девице? Но скрипнула, слегка прогнулась её кровать, и Настя решительно открыла глаза. На краю кровати сидела Кэтрин — в ночной пижаме, озябшая, съежившаяся, жалкая.

— Ты… — тихо спросила Настя. — Ты…

— Нет! — ответила Кэтрин. — Хотя, в общем-то да, если ты это имеешь в виду, но не сейчас…

И отчаянно всхлипнула:

— Мне страшно… Он каждую ночь приходит ко мне. Стоит задремать, как он тут же входит в комнату. Таким, каким я его знала в Хельсинки — молодой, красивый, улыбающийся. И говорит: «Я тебя любил, Катя, а ты меня убила…» Он, только он один, звал меня Катей. Вот и сегодня…

Кэтрин терла глаза кулачками, пытаясь унять слезы.

Настя рывком села, обняла её за плечи.

— Ты верующая? Какой ты веры?

— Я в церкви была только в детстве…

— Ну, ладно, ты сейчас в России, на православной земле. Завтра я тебе подарю иконку Божьей Матери «Утоли мои печали». Будешь класть её на ночь под подушку со словами «Божья Матерь, Святая Дева, утоли мои печали, помоги мне».

— Думаешь, поможет?

Настя смотрела на Кэтрин с сочувствием — испытание та выдержала не для слабонервных.

— Ложись со мной и ничего не бойся. От меня не только призраки-тени, но и живые люди шарахаются.

Она подвинулась, Кэтрин нырнула под одеяло, недолго поворочалась, устраиваясь поудобнее, и вскоре спокойно уснула.

Утром Настя передала её на попечение Элеоноры и предупредила, что ждет их у себя в офисе в три часа, то бишь если говорить по-европейски, в пятнадцать. Как гостеприимная хозяйка поинтересовалась, не передумала ли Кэтрин перебираться в отель.

— Нет, — подтвердила Кэтрин. — Я привыкла к гостиницам.

Утром Кушкин приехал вместе с Элей.

— «Центральная», — сообщил он. — Это на Тверской, совсем рядом, в двух шагах.

— О’кэй, — согласилась Кэтрин. Она выглядела неважно, под глазами — темные круги, ночные кошмары достали её.

Настя угостила всех кофе и «расписала» день:

— Сейчас едем в отель, Кэтрин оформится там и оставит свои вещи. Потом Кэтрин мне понадобится часа на два — это сугубо личные вещи, мы будем только вдвоем. Элеонора, я передам тебе на попечение Кэтрин в двенадцать. Пообедайте вдвоем, посмотрите, что успеете. А в три я жду вас у себя в офисе.

Из отеля Настя повезла Кэтрин в Богоявленский собор, они отстояли службу, и Настя подарила Кэтрин освященный образок Богоматери.

В соборе Настя остановила проходившего мимо священника.

— Можно вас спросить, батюшка?

— Спрашивайте дочь моя.

Батюшка был того же возраста, что и «дочь» — Настя.

— Ко мне каждую ночь, стоит уснуть, приходит умерший человек, которого я хорошо знала в прошлом. Чтобы это могло значить? И как избавиться от этого наваждения?

Священник, чуть подумав, ответил:

— Это бывает тогда, когда умерший человек причинил вам зло. Он грешен и является к вам в ночные сны, чтобы вы простили его. Просите Божью Матерь и она поможет вам.

Священник слегка поклонился и пошел своей дорогой, а Кэтрин задумчиво сказала:

— У вас хорошая, человечная религия. Я, пожалуй, стану православной, когда буду готова к этому.

…Ровно в три Нина открыла дверь кабинета Насти и доложила:

— Мадам Кэтрин Стоун!

— Мадемуазель, — весело поправила Кэтрин.

Она была очень оживленной, все увиденное произвело на неё впечатление, к тому же они где-то с Элеонорой перехватили по рюмке.

— Пардон, — ответила воспитанная Нина.

— Где? — грозно спросила Настя Элеонору.

— В кафе нового супермаркета. Очень симпатичное кафе, — честно призналась Эля.

— Что-то ещё удалось посмотреть? — удивилась Настя.

— Показывала Кэтрин экзотику… Член Вознесенского.

Кэтрин и Эля расхохотались, довольные друг другом.

Речь шла о скульптуре «Дружба народов» на Тишинской площади, поставленной по проекту Андрея Вознесенского. О ней среди москвичей ходило множество анекдотов.

— Обе шалавы, — констатировала Настя. И распорядилась:

— Элеонора Леопольдовна, побудь где-нибудь поблизости. Скажи Нине, чтобы принесла нам кофе. Предупреди Аркадия Львовича Лисняковского и Руслана Валерьевича, что они мне понадобятся.

Когда Нина ловко расставила чашечки, блюдечки, вазочки на столике, Настя пригласила Кэтрин садиться и сказала:

— Не будем терять времени. Как ты относишься к тому, чтобы поработать на мой Издательский дом?

— В каком качестве? — Кэтрин мгновенно стала серьезной. Как и для большинства европейцев, для неё вопросы работы были священны.

Настя подробно рассказала о своих планах созданиях отделения «Африки» в Швейцарии. Кэтрин она предложила стать его руководителем.

— Но почему в Швейцарии, а не в Париже? Мне, конечно, не сложно перебраться из Парижа в Швейцарию, если мы договоримся. Но почему?

Настя не очень уверенно изложила свои аргументы. Она тоже стала сомневаться, надо ли ей открывать отделение в Швейцарии. Конечно, там тише и спокойнее, нежели в Париже. Но, с другой стороны, именно в Швейцарии в свое время обосновались Алексей и иже с ним, там они чувствовали себя вольготно. А в Париже… Что говорить, все дороги ведут в Париж. В том числе и крупнейших ученых, писателей, искателей приключений. Теперь вот и Кэтрин сеет сомнения…

— Ладно, — решила Настя, — сейчас переговорим с одним знающим человеком и все решим. Она вызвала звонком Нину. Та тут же возникла в дверях: скромная, сдержанная, исполнительная.

— Соедини меня, пожалуйста, с президентом моего банка в Цюрихе.

Президент оказался на месте. После взаимного обмена приветствиями, расспросами о самочувствии и комплиментами, Настя перешла к делу:

— Мы сейчас решаем вопрос об открытии отделения моего Издательского дома «Африка» в Париже…

— Я знаю, — немного уклончиво ответил президент банка, — о том, что ваш Издательский дом начал функционировать…

— Да, — с гордостью ответила Настя. — И мы получили поддержку на государственном уровне, а также у ряда отнюдь не второстепенных африканских стран.

— Приятно слышать. Мы судим о состоянии дел у наших клиентов по их счету. У вас все более, чем в порядке. Другие ваши фирмы, судя по всему, тоже работают успешно и счет пополняется. Хотите получить полный отчет?

— Потом как-нибудь. И не по телефону. Общее представление у меня есть. Фирмы, естественно, отчитываются передо мной, — нагло соврала она, а у самой екнуло сердечко: Олег или кто-то ещё не поставили крест на деньгах, совсем наоборот, они уверены, что приберут их к своим рукам и не приостановили операции. С некоторых пор она уже не сомневалась, что КГБ или его преемник ФСБ здесь ни причем: работает мафиозная структура, созданная Олегом Строевым. И снова возникла четкая мысль: чтобы спастись самой, надо убирать Строева. Тем более, что она была убеждена — тайну счета в «Банк оф Цюрих» знает он один, такими секретами не делятся ни с кем. Пока он не хочет, или не может приостановить операции. Впрочем, все ещё это предстоит обдумать…

— Господин президент, — приветливо сказала Настя (пусть хоть земля проваливается, но деловой человек должен быть уверен в себе и внушать доверие другим). — Если мы откроем отделение в Париже, могут возникнуть проблемы с финансированием?

— Никаких! — заверил президент, — в Париже у нас мощный филиал. Там сделают все, что вы пожелаете.

— Спасибо. Есть просьба. Помните юриста, который по вашему поручению звонил мне в связи… с некоторыми щекотливыми вопросами?

— Естественно. Его зовут…

— Не надо называть его имя по открытой связи, — поспешно перебила Настя. И, чтобы не испугать респектабельного банкира, объяснила: — Вы понимаете, эти новые русские…

— Да-да, — согласился банкир, — это и наша головная боль. Для нас неприемлемо это гангстерское выражение: деньги не пахнут. Еще как порою воняют… Простите, мадам, за вульгарное выражение. Наш банк существует уже более двухсот лет и его репутация безупречна.

— Потому я и сотрудничаю с вами, — доверительно прощебетала Настя. — Хочу просить вас об одной услуге.

— О, мадам! — Прочувственно откликнулся банкир. — Счастливы быть вам полезными!

— Открытие отделения моей «Африки» в Париже — хлопотное дело. Множество формальностей, сложные процедуры… И все должно быть абсолютно законно — это мой принцип…

— Прекрасный принцип!

— Я направлю в Париж своего юриста, он прекрасно ориентируется в российских законах, но боюсь, в Париже окажется слепым котенком. Прошу вас, пусть ваш парень поработает в паре с моим… Дорога, пребывание и другие расходы за мой счет.

— И вознаграждение за все дни работы на вас? Он холостяк, но именно поэтому у него повышенные расходы, — с иронией сказал банкир.

— Само собой.

— В таком случае наш юрист в вашем распоряжении. Он знающий специалист, и мы дадим ему все необходимые инструкции.

— Я сообщу дополнительно, когда ему надо быть в Париже и с кем встретиться.

Возникла небольшая пауза.

— Вы о чем-то задумались, господин президент?

— О-о! — протянул банкир. — У вас, госпожа Демьянова, необычайно развита интуиция.

— Есть такое! — весело подтвердила Настя.

— Я думаю о том, что нам полезно было бы встретиться. Могут быть интересные взаимополезные предложения.

— Согласна. В Москве или в Швейцарии?

— Лучше у нас. Мой прилет в Москву мог бы вызвать нездоровый интерес у журналистов.

— Тоже верно. Поступим так… Встретимся в Париже, на презентации отделения «Африки». Думаю, это удобнее всего.

— У вас прекрасная голова, мадам Демьянова! — восхитился банкир.

— Не жалуюсь! — весело ответила Настя.

Она закончила разговор и повернулась к Кэтрин.

— Ты все слышала… Будем открывать отделение в Париже. Тебе я предлагаю стать его руководителем.

— Что? — изумилась Кэтрин. — Я и собой-то как следует руководить не умею. Вечно меня куда-нибудь заносит…

— Ничего, — утешила её Настя. — Опыт, умение — все это дело благоприобретаемое. Была бы голова. Я положу тебе на пятнадцать процентов больше, чем ты сейчас имеешь. Если открытие отделения пройдет успешно — дам солидную премию. А уж дальше — все в твоих руках.

— Энергичная ты женщина, Настя, — Кэтрин постепенно приходила в себя от изумления. — Но ведь ты меня совсем не знаешь!

— Я тебя видела в деле и этого для меня достаточно.

Настя проникновенно произнесла:

— Мы с тобой повязаны одной веревочкой, дорогая Кэтрин. И лучше нам быть в поле зрения друг друга.

— С этим я согласна.

— Значит, по рукам, как говаривали наши предки?

— Что же, рискну…

Настя звоночком вызвала Нину.

— Пожалуйста, пригласи Аркадия Львовича, господина Кушкина, Руслана Валерьевича, госпожу Шендерович… И приготовь все, что необходимо, чтобы шесть человек могли отметить небольшое событие.

— Понятно, — Нина с любопытством стрельнула глазками в сторону Кэтрин и вышла, изображая деловую служащую.

— Кто она? — с любопытством спросила Кэтрин. — Очень колоритная особа. У нас такие, доверенные-перепроверенные, только у больших боссов.

— Ну, я тоже не из второсортных, как ты успела заметить. А Нина… Ты угадала правильно. Она мой помощник, референт и близкий мне человек. Когда будешь звонить из своего Парижа, с ней можешь говорить откровенно.

Они ждали, пока соберутся в приемной руководители Издательского дома, и Кэтрин сказала не без колебаний:

— Можно тебя спросить, Настя?

— Давай, интересуйся, — благодушно разрешила Настя.

— Сколько ты стоишь? То есть, сколько у тебя миллионов?

Настя развела руками:

— Не поверишь, но я и сама не знаю…

Руководители «Африки» заняли свои места — где кому сидеть на планерках было с самого начала определено Настей.

— Господа! — сказала Настя. — Я пригласила вас вот почему. Просчитав многие обстоятельства, я решила открывать отделение нашего Издательского дома в Париже. Мы с вами задумывали наш Издательский дом не только как российское издательство, но и как международное. У нас уже есть отделение в Африке, теперь на очереди Париж. Счастлива вам представить руководительницу парижского отделения мадемуазель Кэтрин Стоун.

Присутствующие вежливо наклонили головы в сторону Кэтрин.

— Кэтрин — опытная журналистка, она работает в уважаемом агентстве «Глобус», хорошо знает русский язык, что очень кстати. Она американка, закончила Сорбонну, несколько лет живет во Франции. Думаю, принимая на работу Кэтрин, мы сделаем ценное приобретение.

Итак, мы приветствуем мадемуазель Кэтрин Стоун, с радостью принимаем в свой коллектив и желаем успеха!

Настя перешла на деловой тон. Она попросила Кэтрин буквально с завтрашнего дня вместе с Русланом Валерьевичем заняться составлением примерного плана деятельности отделения. Цель — наметить пять-шесть книг, над подготовкой которых следует сразу же начать работу.

— А вам, Аркадий Львович, предстоит командировка в Париж, — сказала она юристу.

Она распорядилась, чтобы господин Лисняковский вместе с юристом банка, с которым встретится в Париже, зарегистрировали отделение, сняли в аренду приличное помещение под офис, решили проблемы с финансированием.

— Кстати, — Настя посмотрела в сторону Кушкина, — Михаил Иванович, вы вместе с мадемуазель Стоун разработаете примерный бюджет отделения… Что еще? — спросила она своих соратников.

— Сколько человек могло бы постоянно работать в отделении? — спросил Кушкин.

— Сколько? — переадресовала Настя вопрос Кэтрин.

— Думаю, пока не более пяти, — сказала Кэтрин. — Я, главный редактор, главный художник, два редактора, секретарь. Остальных следует привлекать по договорам для выполнения проектов. Высококвалифицированных специалистов, которым следует хорошо платить…

— Согласна, — сказала Настя. — Еще?

Она выждала. Все молчали.

— Что же, считаем, все решили.

Она распорядилась:

— Элеонора, будь добра, распорядитесь, чтобы Нина угостила нас ради торжественного случая шампанским…

Эля и Нина внесли на подносах заранее подготовленное шампанское, фужеры, легкую закуску. Нина повернулась к выходу, сделав безразличное лицо.

— Останься, — пригласила её Настя. — Ты здесь не лишняя.

Мужчины быстро разлили шампанское. Настя подняла свой фужер:

— За твое здоровье, Кэтрин! За успех нашего общего проекта!

Кэтрин напряженно проработала с сотрудниками «Африки» пять дней. Она оказалась въедливой, пунктуальной особой, старалась предусмотреть все проблемы, которые могли возникнуть. Очевидно, у неё был перед глазами какой-то пример, и она честно сказала, что это — её «Глобус», в который она пришла вскоре после его основания и ещё застала организационную неразбериху. Руслан Валерьевич, Кушкин, юрист Лисняковский были довольны Кэтрин и считали, что Настя сделала правильный выбор.

— Кэтрин, — сказала Настя, — внимательно присмотрись к банковскому юристу. Тебе нужен будет хороший юрист.

— Понятно, — ответила Кэтрин. — Как далеко я могу зайти в своих «смотринах»?

Настя её поняла:

— Твои дела. Я не собираюсь охранять нравственность моих сотрудниц.

…Они, конечно же, все вечера проводили вместе. Побывали в Большом театре, в ночном клубе «Габриэла», ужинали в «Метрополе», а для контраста — в казино со стрип-шоу. Ни «Габриэла», ни казино не произвели на Кэтрин впечатления. По её словам, это было жалкое подражание не лучшим западным образцам.

В последний для Кэтрин московский вечер они решили поужинать у Насти дома. Ненадолго заглянули Кушкин, Эля, Нинка, посидели за столом, пожелали Кэтрин удачи. Она была тронута: все ей желают успехов, и вполне искренне. Гости быстро распрощались, напомнив, что Кэтрин завтра рано вставать.

— Пришло время крепко выпить! — бодро сказала Настя. — Тем более, что наш план мы выполнили и даже перевыполнили.

— А тот парень, Никита, кажется, который в комнатенке сидит, нам не помешает? — поинтересовалась Кэтрин.

— Нас от него отделяют две двери и воздушное пространство в виде коридора. Его «объект» не мы, а входная дверь.

— И у богатых есть свои сложности, — иронично сказала Кэтрин. — Как это у вас, русских, говорят: надраться?

— Фи, мадемуазель! — воскликнула Настя. — Эля научила?

— Она.

Они устали за эти дни и опьянели быстро. Настя, опрокинув несколько рюмок, притихла, ей стало жаль себя, такую непутевую, даже мужчиной приличным не обзавелась. При мысли, что вокруг неё бродит, как волк-одиночка, полковник Строев, ей стало совсем тошно и она налила себе уже не рюмку — фужер.

Кэтрин, наоборот, оживилась, глаза у неё заблестели, губы стали влажными.

— Мне жарко, — заявила она капризно и сбросила с себя одежду, осталась в одних трусиках.

— Ты не носишь лифчик? — удивилась Настя.

— А кто его сейчас носит? Сделай, Настя, одолжение, примерь белье, которое я тебе подарила.

Настя быстренько сняла все свое, одела тоненькие, преступно узкие трусики, коротенькую, невесомую рубашечку, не закрывавшую грудь. Она не могла разобраться с чулками на подвязках, Кэтрин стала ей помогать.

Кэтрин притрагивалась к её телу, ласково, нежно, словно невзначай провела по набухшим соскам, и Настя вся зацепенела от внезапно охватившего её желания. Она сквозь неясный туман вдруг увидела берег озера, песок, парня, повалившего женщину и овладевшего ею грубо и нагло. Он был самцом и брал без всяких интеллигентских всхлипываний свою самку. И у Насти вдруг мелькнула шальная мысль: жаль, что ею первый раз овладел придурок Володя, а не такое вот животное.

— Посмотри на себя в зеркало, — прошептала Кэтрин.

Настя увидела себя всю, и даже зеркало не могло скрыть желание, которое переполняло её.

— Пошли в спальню, — тихо сказала Кэтрин, и Настя покорно дала увести себя к кровати. Они не включили свет, нашли кровать на ощупь, пошатываясь и натыкаясь на углы мебели.

Настя дала себя уложить, повернула голову к Кэтрин и подставила губы для поцелуя. Она почти задохнулась, но Кэтрин вовремя её отпустила и стала часто-часто целовать её глаза, щеки, губы. Когда Кэтрин прихватила мягкими губами соски, Настя уже плыла в бледно-розовых туманах. Она всю себя отдавала Кэтрин. И Кэтрин сделала что-то такое, от чего Настя вообще ушла в иные миры.

— Мамочка! Не могу! — Настя судорожно забилась под француженкой.

— Мой прекрасный босс!.. — ласково, с легкой волнующей хрипотцой прошептала Кэтрин.

Через какое-то время Настя вынырнула из своих туманов, пришла в себя и тихо спросила Кэтрин:

— А ты?

— И я тоже…