Пушкинский вальс

Глава 3.

Владислав Георгиевич подошел к столу дежурной в крайней тревоге и взял протянутую ему трубку.

- Я слушаю…

- Владислав Георгиевич? Добрый вечер…Надеюсь, я не разбудила вас?

О, этот голос! Владислав Георгиевич невольно прикрыл глаза, наслаждаясь его звучанием! Боже мой! Это звонит Она! О таком чуде он не мог даже мечтать…

- Нет, нет, Лилия Николаевна…что вы! – поспешно заговорил он, боясь лишь того, что этот ее звонок может оказаться не более, чем прекрасным сном. – Я не спал…и вообще я ложусь поздно.Я очень рад вас слышать. Так неожиданно…надеюсь, ничего плохого не случилось?..

- К счастью, нет, - в голосе женщины он уловил едва заметную горечь. – Ничего плохого, кроме того, что уже произошло. Послушайте…Мне страшно неловко перед вами…

- Помилуйте, да с чего бы это? – вырвалось у него. – Я и не думал даже…

- Пожалуйста, не перебивайте. Дайте мне сказать…После вашего визита ко мне я задумалась о том, насколько вы чуткий, душевный и благородный человек…вы пришли ко мне, чтобы помочь и утешить. Это так трогательно. Я давно не встречала ни в одном человеке подобного участия. Мне подумалось также, что я поступила с вами не самым подобающим образом. Знаете, так редко встречаешь нынче по-настоящему доброе к себе отношение, что невольно теряешься, когда кто-либо проявляет его…Именно это и произошло со мной. Я просто растерялась, и вы, ради бога, простите меня! Вы предложили мне совместную прогулку…а я совершенно необдуманно отказалась. И теперь мне хотелось бы вернуться к этому вашему предложению. На самом деле я с огромным удовольствием погуляла бы с вами! Вдвоем - только вы и я…Как вы на это посмотрите?..

Она выпалила все это на одном дыхании, и голос ее слегка подрагивал от волнения. Теперь она ждала его ответа, и он слышал в замолчавшей трубке ее напряженное состояние, она словно бы затаилась в своем ожидании. Владислав Георгиевич вдруг испытал глубокое чувство признательности ей за этот звонок. И вместе с тем в груди его вдруг поднялась волна гордости за самого себя, безграничное ощущение собственной значимости: мол, рано еще записывать себя в старперы – вот и серьезные дамы сами встречи с ним ищут, за холодность свою извиняются…

Едва сдерживая охватившее его ликование, он спросил, стараясь никак не выдать своего волнения:

- Лилия Николаевна…Вы желаете, чтобы я встретился с вами сегодня?

- Ну что вы, Владислав Георгиевич! – ответила в неподдельном смятении трубка. – Как можно… Сейчас уже поздно, как я могу отрывать вас от вечернего отдыха! А вот завтра – суббота. Я работаю с трех часов дня до семи…А вы завтра работаете?

- Это будет зависеть от того решения, которое мы с вами примем сейчас, - с придыханием ответил Владислав Георгиевич.

- Правда? – в голосе женщины послышалась нескрываемая радость. – Тогда предлагаю следующее: давайте встретимся завтра утром… Ну, не слишком рано, чтобы вы успели выспаться…

- Давайте, - мягко и трепетно отозвался он.

- Скажем, часов в десять…

- Давайте, - повторил Владислав Георгиевич. – А где?

- А где вам удобно? – спросила Лилия Николаевна.

- С вами мне удобно везде. Пожалуйста, выбирайте вы.

Ему показалось, что он видит, как она счастливо улыбается, слыша его слова и его голос.

- На Советской у памятника Ленину, - предложила она. – От вас это недалеко?

- Нет, совсем недалеко. Значит, завтра в десять!

- Да…Спасибо вам за понимание и спокойной ночи.

- Доброй ночи…

В трубке раздались короткие гудки, и Владислав Георгиевич задумчиво протянул трубку дежурной. У него было такое ощущение, будто он только что получил признание в любви.

Конечно, на завтра он планировал поход по магазинам – надо было купить материалы для приведения в порядок ограды и памятников, - но…нельзя же пренебрегать встречей с такой приятной женщиной, в облике которой его безумно волнует все! Да еще если она сама предлагает эту встречу! такой шанс может выпасть только однажды, тем более, что времени у него остается немного – больше недели прошло, как он приехал! Эх, время, время…Как же неумолимо оно летит!..

…Утром он пробудился чуть свет и с неприятным удивлением увидел, как резко испортилась погода: небо заволокли рваные серые тучи, дул порывистый холодный ветер,а с неба сыпалась какая-то редкая белая крупа – снег, что ли?..Ничто не предвещало такого ненастья – вчера стоял изумительно теплый и ласковый вечер! И вот – на тебе…

Владислав Георгиевич с досадой подумал, что неожиданно дурная погода способна не на шутку испортить предстоящую прогулку. Особенно не разгуляешься, когда ветер рвет на тебе одежду, а от холода мерзнут уши и коченеют руки. Прищлось надеть теплую куртку, предусмотрительно захваченную из дома. Владислав Георгиевич прикинул время, необходимое для того, чтобы добраться к памятнику вовремя, и вышел из гостиницы с некоторым запасом – тщательно вымытый, идеально выбритый и в свежей рубашке.

Он был ошеломлен, когда вышел из автобуса на остановке прямо напротив Ленина и увидел возле памятника Лилию Николаевну, одетую в светлое пальто и осенние сапоги на толстой платформе. Голова ее оставалась непокрытой и ветер развевал ее темно-каштановые незавитые волосы. Она сиротливо стояла у подножия серого постамента, увенчанного фигурой Ильича, воздевшего руку к несущимся по небу тучам, и казалось такой одинокой, что у Владислава Георгиевича защемило сердце…Он рассчитывал, что приедет раньше нее, и у него останется время, чтобы купить цветы, однако теперь было поздно их искать, так как Лилия Николаевна сразу увидела его, едва он появился на остановке. Он сразу же направился к ней.

- Боже мой, вы уже здесь! – воскликнул он с недоумением. – Но мы же договорились к десяти…

Он беспомощно показал ей на часы. Она ласково улыбнулась в ответ.

- Не беспокойтесь. Это я пришла пораньше.

- Вы не озябли?

- Нет, я тепло одета, - Лилия Николаевна рукой в перчатке перекинула через плечо ремешок дамской сумочки. – Так куда мы пойдем?

- А куда пожелаете! – воскликнул Владислав Георгиевич. – Вы хотели погулять, так идемте гулять! Захотите в кафе, в ресторан – пожалуйста! Я – в полном вашем распоряжении.

- Вы очень любезны…- Лилия Николаевна смущенно опустила глаза, и в этом своем смущении

она показалась ему невероятно прекрасной, хотя его искушенный взгляд без труда отметил, что черты ее лица весьма далеки от идеальных: очков на ней не было, и стали заметнее высокие скулы и словно бы зауженный подбородок…в общем, ничем не примечательное лицо. Но при этом Владислав Георгиевич не мог не восхититься тем, как великолепно сидит изящное пальто на ее статной фигуре, а толстые подошвы сапог делали ее немного выше его ростом. Это впечатление порождало в нем смутное стремление служить ей провожатым, быть ей верным спутником и выполнять все ее желания, отчего он внезапно ощутил в груди некое сладостное томление…

- Давайте прогуляемся немного по Советской, - предложила Лилия Николаевна, - а дальше посмотрим, хорошо?

- Хорошо! – весело отозвался Владислав Георгиевич. Он предложил ей локоть, и она благодарно взяла его под руку.

- Простите мне банальный вопрос…вы к нам приехали в командировку или по своим делам?

- По своим делам, - отвечал он охотно, - у меня вроде как неожиданный отпуск, так сказать. Вот я и решил повидать свою родину…

- Так Г- ск – это ваша родина?

- Представьте себе, да.

- Как интересно…- мечтательно заметила Лилия Николаевна, хотя Владиславу Георгиевичу было не очень понятно – а что здесь, собственно, может быть интересного. Тем не менее он с удовольствием поделился с ней некоторыми воспоминаниями своих детских лет– благо, на каждом шагу им попадались разные объекты, так или иначе связанные с эпизодами из его далекого детства. Лилия Николаевна слушала внимательно, порой даже с каким-то детским любопытством.

- У вас было хорошее детство, правда? – спросила она как-то по-особенному тепло.

- Правда, - согласился он. – И во многом благодаря моим милым старикам, которых – увы, давно уже нет. Ну, а вы? Расскажите и вы что-нибудь о себе.

- А что рассказывать? – Лилия Николаевна пожала плечами. – Я тоже родилась здесь…Городок свой люблю, он такой тихий, милый. Многие стремятся уехать, а я никогда не стремилась. Правда,у меня были иные условия, чем у многих. Мой папа был видным человеком в городской партийной организации. Так что особой нужды я ни в чем не испытывала.

Она помолчала немного, как бы ожидая реакции собеседника, но Владислав Георгиевич хранил только заинтересованное молчание. Лилия Николаевна продолжала:

- Поступила в пединститут после школы, стала учиться…А на втором курсе моя безмятежная жизнь разом оборвалась…

- И что же случилось? – аккуратно спросил Владислав Георгиевич.

- Пойдемте вон туда, к речке, - женщина кивнула на узенькую улочку, уводящую от главной улицы в сторону текстильной фабрики. – Здесь становится несколько многолюдно, вы не находите?

- Как вам угодно, Лилия Николаевна, - отозвался ее спутник. – Идемте, куда вам хочется…

- А случилась трагедия, - просто сказала старший библиотекарь. – Мои родители погибли в автокатастрофе. Оба сразу…Лобовое столкновение. И я осталась одна на свете.

- Ужасно…- тихо произнес Владислав Георгиевич. – Да-а… Я вам очень сочувствую…

Он и сам почувствовал неуместность этих слов, но что тут еще скажешь? так принято говорить.

Его собеседница понимала это не хуже его и пропустила эти слова мимо ушей.

- Знаете, я и до этого была девушкой весьма необщительной, - сказала она, глядя куда-то вдаль. –Избегала компаний, всяких там тусовок – как сейчас молодежь выражается. Больше любила одиночество, обожала читать книги…Спортом занималась.

- А каким? – поинтересовался Владислав Георгиевич.

- Альпинизмом, - ответила Лилия Николаевна. – В горы ездила с группой на Кавказ, в Крым, на Алтай…У нас в городе была прекрасная секция по альпинизму. Эти поездки – наиболее яркие вехи в моей небогатой событиями жизни. Там у меня было какое-то общение… Но после гибели родителей я совсем замкнулась в себе, никого не хотела видеть…

- Неудивительно, - мрачно заметил слушатель.

- Но институт я закончила, стала учительницей, - сообщила далее Лилия Николаевна, - но в школе я не прижилась. К ученикам была слишком строга, с коллегами – крайне сдержана. Многие из них находили меня скучной и даже неприятной, подчеркнуто старались меня не замечать. Проработала я несколько лет и ушла из школы. Как раз открылась библиотека во дворце имени Кунина. И хотя не было у меня библиотечного образования, я устроилась туда по знакомству… Папин старый друг помог – он знал мою страсть к книгам. С тех пор я там и работаю – вот уже скоро двадцать лет. Вот видите, - Лилия Николаевна чуть виновато улыбнулась. – Вся моя жизнь умещается всего в несколько простых фраз…И вы, наверное, уже заскучали!

Владислав Георгиевич серьезно посмотрел на нее.

- Представьте себе – нет, не заскучал, - сказал он. – Понимаете…в вас есть нечто такое, что рано или поздно вырвется наружу… сейчас это как бы дремлет под спудом повседневной обыденности, но достаточно одного лишь внешнего толчка…

Лилия Николаевна коротко рассмеялась:

- Да вы, оказывается, фантазер! Помилуйте… боюсь, ничего такого во мне нет. Я самый заурядный библиотечный работник, представитель умирающей постсоветской интеллигенции.

- Если это действительно так, значит, я ничего не понимаю в женщинах…

Лилия Николаевна взглянула на своего собеседника с долей лукавства.

- Признаюсь, мне было бы интересно узнать, что же такое вдруг может из меня вырваться под действием некоего толчка…

- Что-то прекрасное, или нечто ужасное, - отвечал он, - а возможно, прекрасное и ужасное одновременно…

- Посмотрите, какой милый мостик! – Лилия Николаевна указала на старенький узенький мостик, перекинутый через речку. Несмотря на то, что он был шириной в три шага, сооружение стояло на толстых каменных опорах. – Давайте взойдем на него!

- А мы не окажемся в воде? – улыбнулся Владислав Георгиевич. – Этот мостик стоит очень давно,я бегал по нему мальчишкой…мы с ребятами пользовались этой дорогой, когда ходили в кино – так можно было значительно сократить путь.

- Вы даже такие вещи помните…

- Воспоминания детства самые яркие, любезная Лилия Николаевна…

- Уверяю вас, мостик вполне прочен… Видите? Мы идем по нему, и он даже не скрипит. А вон взгляните: на том берегу башня с часами. Это – текстильная фабрика! Она очень старая…

- Вижу… Эта фабрика построена еще при царе. А во время войны на этой фабрике работала моя бабушка.

Лилия Николаевна благоговейно умолкла. А Владислав Георгиевич продолжал:

- Во времена моего детства фабрика все время гудела – знаете, таким надсадным, хрипловатым гулом – это работали станки, и гул этот был слышен далеко вокруг. А сейчас я ничего не слышу. Фабрика молчит…

- Это потому, что она уже несколько лет не работает, - грустно пояснила Лилия Николаевна. – Просто вы давно не бывали на вашей родине…а между тем, жизнь в нашем милом городке постепенно замирает, все как-то хиреет, зарастает мхом… Как это ни печально, но это так. Думаю, на тот берег мы не пойдем: там весьма грустно…да и ветер на речке очень резок!

- Ну еще бы! – отозвался Владислав Георгиевич. – Здесь, на речке, самая настоящая аэродинамическая труба!..Так что – поворачиваем назад?

- Да, пожалуй…- Лилия Николаевна круто повернулась, и он прижался к ограждению моста, давая ей дорогу. Она прошла мимо него, задумчиво склонив голову, и он последовал за нею, держась сразу же за ее плечом. – И все-таки хотелось бы услышать, как это возможно – прекрасное и ужасное одновременно? ведь именно так вы сказали?

- А хотите я вам отвечу словами вашего любимого Пушкина? – улыбнулся Владислав Георгиевич, чуть приблизившись губами к ее изящному ушку. – Помните «Полтаву»? Петр Великий выходит из шатра, чтобы лично вести полки в сражение…- и он продекламировал: - «Выходит Петр. Лик его ужасен! Движенья быстры. Он прекрасен, он весь как светлая заря…» По-моему, прекрасный пример, не так ли? Пример того, как можно быть ужасным и прекрасным одновременно.

Лилия Николаевна взглянула на своего спутника с нескрываемым восхищением. И он понял: ему удалось произвести самое благоприятное впечатление.

- Боже мой…- воскликнула она в явном замешательстве. – Вы способны на память декламиро вать Пушкина? это просто невероятно: мне еще не попадался мужчина, который мог бы привести из Пушкина хоть несколько связных фраз. Ужасающее невежество сильного пола в отношении Пушкина всегда поражало меня до глубины души.

- Боюсь разочаровать вас, Лилия Николаевна, - виновато отозвался Владислав Георгиевич, - но должен признаться, что я далеко не знаток пушкинского творчества. Видите ли, в жизни мне приходилось заниматься делами, весьма далекими от поэзии вообще и от Пушкина в частности. Поэтому мои познания весьма отрывочны и бессистемны… к сожалению. Да и они задержались у меня в голове во многом благодаря школе: у нас была прекрасная учительница литературы. И она тоже очень любила Пушкина…Вот она-то кое-чему и сумела нас научить.

- А вот я убеждена, что понятие «любить – не любить» по отношению к Пушкину просто неприменимо, - горячо возразила Лилия Николаевна. – Понимаете…Пушкин настолько огромен, всеобъемлющ, безграничен…это океан мыслей, чувств, эмоций, знаний…Его истинный масштаб до сих пор не оценен и не понят. Вы сказали, что занимались делами, весьма далекими от Пушкина. Это не так, милый Владислав Георгиевич! Вы просто не задумывались…Почитайте Пушкина, и вы найдете живейшие отклики на все ваши мысли, чувства, действия…И если дать себе труд поразмыслить над этими откликами, можно найти ответы на любые вопросы, увидеть внутренним взором, как следует поступить в той или иной ситуации.

- Неужели? – недоверчиво отозвался Владислав Георгиевич. – Честно сказать, мне никогда не приходило в голову что-либо подобное…

Между тем, они миновали мостик и начали неторопливо подниматься по зарастающей дорожке вдоль какого-то деревянного забора, над которым возвышались раскидистые старые липы. Как ни странно, эта захолустная неухоженная улочка выводила путника прямо на главную улицу города.

- А хотите пример? – увлеченно воскликнула Лилия Николаевна. – Попробуйте озвучить какое-нибудь ваше желание или действие, которое вас волнует и заботит, в которое вы вкладываете частицу вашей души! А я постараюсь вам ответить строчками из Пушкина…

- Что меня заботит? – машинально повторил Владислав Георгиевич. – Ну вот, к примеру – я приехал на родину, меня крайне заботит состояние могил моих родных. Собственно, эта забота и привела меня сюда! И вот я…

- Достаточно! – прервала его Лилия Николаевна. – Всякие пояснения излишни…- она задумалась на минуту, а затем вдохновенно продекламировала:

После непродолжительного молчания Владислав Георгиевич воскликнул с невольным уважениием:

- Знаете ли…действительно впечатляет! я никогда этого просто не замечал! Мне всегда казалось: стихи – они и есть стихи, не более того… Даже если их автор – сам Пушкин.

- Замечали, Владислав Георгиевич, - отозвалась Лилия Николаевна. – Просто в повседневной круговерти неотложных дел вы не успевали обдумать полученную информацию. Каждой своей строкой Пушкин обращается ко всем и каждому, однако далеко не каждый способен услышать и осмыслить…Но тут уж Пушкин не виноват. Он сделал все, что мог, даже реформу языка провел, фактически создав новый литературный язык, которым мы сейчас и пользуемся… Пушкин страстно хотел, чтобы люди услышали его, однако люди и поныне в большинстве своем остаются слепы и глухи.

- А можно теперь пример посложнее? – вкрадчиво спросил Владислав Георгиевич.

- Пожалуйста, - мягко улыбнулась Лилия Николаевна.

- Посмертное существование, - сказал он. – Жизнь после смерти… Другая реальность…

Его спутница удивленно приподняла брови, затем снова улыбнулась.

- Хотите вернуться к волнующей вас теме? – спросила она весело. – Вам мало Ледбитера?..

- Но вы сказали, что у Пушкина есть отклики на любые…- начал было он, но она тут же перебила его:

- Конечно, есть…Не сомневайтесь, Владислав Георгиевич…Ну вот, скажем, это – как раз по озвученной вами теме…

И она прочла – печально и возвышенно:

Она закончила и с улыбкой взглянула на своего слегка ошеломленного сопровождающего. Владислав Георгиевич выглядел совершенно сконфуженным.

- Послушайте… вы что, действительно знаете всего Пушкина? – пролепетал он в изумлении.

Лилия Николаевна несколько смутилась:

- Не хотела бы показаться нескромной, но… довольно близко к тому.

- Но это же невероятно… Вы могли бы выступать на сцене – большие деньги получать!

- О, Владислав Георгиевич! Давайте вот без этого…Какая там сцена, о чем вы говорите…я знаю Пушкина не для того, чтобы тешить кого-то, а для души прежде всего! лучше скажите – каковы ваши впечатления. Вы поняли, о чем я говорила?

- Думаю, да…- сказал Владислав Георгиевич. – Вот только из приведенного вами стихотворения видно, что Пушкин не разделял богословских взглядов на загробную жизнь. И вообще считал, что там нас никто и ничто не ждет… Следует понимать это как истину, или…

Как-то незаметно для Владислава Георгиевича они миновали подъем и теперь неторопливо шествовали под ручку по Советской улице в сторону городского почтамта.

- Вы должны были заметить, что Пушкин не навязывает свое мнение, он только излагает свой взгляд на проблему, и при этом отнюдь не уверен в его истинности, - продолжала беседу Лилия Николаевна. – Кроме того, нельзя забывать, что Пушкин написал это стихотворение – кстати, оно называется «Ночь» - в 1823 году… понимаете? Поэту было тогда двадцать четыре года. И в таком возрасте его занимала эта тема…Не стоит поэтому ждать от него готового ответа на столь сложнейший и многоплановый вопрос.

- Да, это уж точно, - согласился Владислав Георгиевич. – Трудно представить себе современного 24-летнего мужчину, задумывающегося о загробной жизни и посмертном воздаянии…

- Трудно представить? – усмехнулась Лилия Николаевна. – Скажите лучше – невозможно! Да бог с ней, с загробной жизнью! За несколько поколений нас приучили в нее не верить. Современники Пушкина задумывались не только об этих материях, они еще стремились быть полезными родине. А вот попробуйте сейчас остановить прямо на улице любого молодого человека и скажите ему, что он должен посвятить свою жизнь благу отечества… что будет? Вас поднимут на смех – и это в лучшем случае. А в худшем – просто набьют морду…так что лучше не рискуйте.

- Я смотрю, у вас крайне негативные взгляды на молодежь, Лилия Николаевна! – грустно заметил Владислав Георгиевич. – Простите мой вопрос: а у вас самой есть дети?

- Нет, Владислав Георгиевич…- повернулась к нему старший библиотекарь. – Детей у меня нет, и никогда не было.

- Вот, наверное, поэтому вы и не хотите понимать молодых людей, видите в них только плохое…

- Я только что говорила о Пушкине, и вы наверняка увидели: для меня Пушкин – это святое. И вот некое двуногое с интеллектом инфузории туфельки глумится над книгой Пушкина, после чего,не моргнув глазом, возвращает ее в библиотеку. А я должна как-то это понимать, должна увидеть в этом что-то хорошее?

- Лилия Николаевна, ну что вы! – воскликнул Владислав Георгиевич. – Я ничего подобного не говорил: мерзость – она и есть мерзость. Но из того, что некий безмозглый тип изуродовал книгу, вовсе не следует, что все молодые люди сплошь и рядом негодяи и потребители.

- Значит, мне фатально не везет, - сказала Лилия Николаевна. – Мне вот сплошь и рядом попадаются именно те, кого вы сейчас назвали…

- А может, дело в том, что вы не хотите видеть других молодых людей? Подумайте сами: к вам в библиотеку ходят сотни молодых читателей. Вы их помните? нет! потому что добро как правило не лезет в глаза, оно естественно и логично. А вот нашелся один мерзавец – и вы уже второй день места себе не находите… Вам просто не приходит в голову, что на одного такого придурочного приходится множество прекрасных юношей и девушек…

- К сожалению, он такой не один, их полным-полно, - сухо возразила Лилия Николаевна. – Просто если другие книгу заляпают, вырвут из нее страницы, то этот по части вандализма заткнул за пояс всех! Такого даже я за свою практику не встречала! Прекрасные юноши, девушки… Да, встречаются и вправду красивые молодые люди. А что – родители всем обеспечивают, о хлебе насущном думать не надо! Казалось бы – развивайся духовно, читай, думай, твори – ведь тебе для этого даны все возможности! Так нет же… Я никогда этого не пойму. И знаете – ведь вандала не определишь и не узнаешь! Это не рыжебородый верзила эпохи падения древнего Рима, от которого разит чесноком и прогорклым бараньим салом! Современный вандал многолик, неприметен, нахален. Он может скрываться под обличьем скромного застенчивого очкарика, который и мухи не обидит, но способен вволю наиздеваться над книгой. Вандалом может оказаться хрупкая милая девушка с небесно-голубыми глазами и взглядом агнца… А вот какой-нибудь грузчик, от которого несет перегаром, может вернуть обратно книгу в отличном состоянии, и даже со следами мелкого, но заботливого ремонта! Но я не припомню случая, чтобы книгу чинили молодые читатели. Они способны только рвать, ломать, портить…

Владислав Георгиевич только горестно вздохнул: было очевидно, что ему не переубедить страстную почитательницу печатного слова. « А она жуткая зануда, - подумалось ему. – Переубеждать ее, похоже, бесполезно. Случай с книгой, безусловно, сам по себе отвратителен, но зачем же возводить его в ранг вселенской трагедии? Я ведь еще вчера советовал ей – ну там, пожаловаться директору, не поможет – обратиться к руководству Дворца, слупить штраф с этого недоумка, чтобы мало не показалось… так ведь не хочет, отмахнулась! Но – переживает! Как ей объяснишь, что придурок он и есть придурок: что с него, кроме штрафа, возьмешь – не в тюрьму же его сажать! А она ни в какую…И чего она от него хочет? Чтобы новую книгу принес, что ли?..»

С другой стороны, Владислав Георгиевич вдруг вспомнил, какой ужас он испытал, увидев по местному каналу, какой погром устроили вандалы на кладбище! Как осквернили могилы участников войны, земляков и боевых соратников его деда… И ведь наверняка это были молодые люди…Откуда этот демон разрушения? Почему эти юноши одержимы страстью все крушить и разорять? Должно же быть что-то святое – будь то книга Пушкина или могилы героических дедов? И может быть, не так уж и неправа Лилия Николаевна?..

- Скажите, а у вас-то есть дети? – неожиданный вопрос собеседницы вывел его из задумчивости.

- У меня? – переспросил он в некотором замешательстве. – Да, есть. Двое…сыновья. Они уже взрослые.

- Понятное дело, взрослые, - кивнула Лилия Николаевна. – Ну и как, много ли радости доставляют вам ваши взрослые сыновья? Только пожалуйста, ответьте честно. Или не отвечайте совсем.

- Если честно, то не слишком много… к сожалению, - врать Владиславу Георгиевичу не хотелось, да и это было незачем. – Только видите ли… У них свои жизненные задачи, свои цели и свои пути. У них своя жизнь. А радость – понятие больше субъективное. Конечно, хотелось бы видеть от них больше радостей, внимания, помощи…но – что поделаешь! Что есть – то и есть.

- Вот как? – Лилия Николаевна горько усмехнулась. – Ну, и зачем нужны дети, от которых потом нет ни радости, ни утешения?

- Вы слишком категоричны, - Владислав Георгиевич дернул головой, как будто ворот стал душить его. – Если не дай бог, случится беда, оба придут на помощь, в этом я не сомневаюсь…

- Правда? – Лилия Николаевна как-то странно улыбнулась, глядя словно бы сквозь него.- Дай Бог, чтобы это было действительно так… Я вам этого искренне желаю.

- Благодарю вас, - хмуро отозвался Владислав Георгиевич.

Они уже дошли до городского почтамта и теперь стояли на широкой части улицы, где дома расступались в стороны и с обеих сторон открывался широкий и ухоженный бульвар. Перед ними возвышался двухэтажный продовольственный магазин, а через улицу, прямо напротив него – хозяйственный. В этом не было бы ничего примечательного, если бы не одна особенность: оба этих здания представляли собой точную копию друг друга: два старинных сооружения одинакового размера, планировки, с одинаковыми пристройками, башенками… И покрашены домики были тоже в один цвет. Смотрелось это весьма необычно, где-то даже умильно… Между тем Лилия Николаевна с какой-то внутренней болью вгляделась в эти старые домики, а затем спросила:

- Скажите, а вам известна история этих двух зданий?

- Да…- грустно ответил Владислав Георгиевич. – Когда-то здесь был огромный храм. Советскую улицу прокладывали в тридцатые годы. Получилось так, что храм оказался точно на ее пути. Храм был взорван, и Советская прошла через то место, где стояла его центральная часть…

- Совершенно верно, - подтвердила Лилия Николаевна, - а в двух уцелевших при взрыве пристройках устроили магазины…для трудящихся! Вот с тех пор они здесь и стоят: «Продукты» и «Хозтовары»…

- Мне мама рассказывала, что они детьми бегали смотреть, как храм взрывали, - добавил Владислав Георгиевич. – Грохот был страшный! Толпы собрались огромные… Люди плакали.

- А мне рассказывала бабушка, - заметила Лилия Николаевна. – Она тоже девчонкой приходила сюда. Она еще говорила, как конная милиция разгоняла рыдающих людей…Нагайками! Совсем, как при царском режиме жандармы разгоняли рабочие демонстрации. Возможно даже, что моя бабушка могла здесь встретиться с вашей мамой… весь город собрался - это было всеобщее горе.

- Да, возможно, - согласился Владислав Георгиевич.

- Ну вот видите…Мы сами разрушали свое прошлое – методично и планомерно. А таперь мы с вами удивляемся – откуда берутся молодые вандалы? А ведь это мы сами их создали…Не мы с вами лично ( нас тогда просто не было), а наши деды и отцы… Созидая новое, разрушали собственную историю. Стоит ли удивляться теперешним результатам?

Она в хмурой задумчивости разглядывала следы давнего поругания, приведенные в издевательски цивилизованный вид. Владислав Георгиевич сделал попытку сменить тему.

- Послушайте, Лилия Николаевна, - предупредительно сказал он. – Не зайти ли нам с вами в кафе или ресторанчик какой-нибудь? Вы отдохнете, расслабитесь, ну и пообедаем заодно.

- Владислав Георгиевич! – в тон ему отвечала женщина. – Во-первых, я совсем не устала, хотя за любезную заботу спасибо; а во-вторых, расслабляться некогда – смотрите, уже половина первого, и мне надо бежать домой, собраться, перекусить и отправляться на работу. Так что кафе – это в другой раз. Благодарю за то, что уделили мне время…

- Ну что вы, Лилия Николаевна! Это я вас благодарю! Ну, а насчет кафе… Что ж, задерживать не смею. Только вот…- он быстро огляделся по сторонам. – Одну минутку…

Владислав Георгиевич торопливо отбежал в сторону и вошел в маленький цветочный магазинчик, притулившийся возле стены продмага. Вскоре он вышел оттуда и вручил своей спутнице пять больших роз с лепестками нежно-розового цвета. Лилия Николаевна с благодарной улыбкой приняла подарок… при этом Владислав Георгиевич вдруг поймал себя на мысли, что хотел бы увидеть ее руки без перчаток, но перчатки она так и не сняла.

- Огромное вам спасибо, - сказала она, - прекрасные цветы!

- Разрешите, я еще немного провожу вас…

- Здесь мне уже недалеко, - сказала Лилия Николаевна. – Вон в конце бульвара я сяду на автобус, и он меня подвезет прямо к дому.

- Ну тогда хотя бы до конца бульвара позвольте сопроводить вас! – улыбнулся он.

- Ну что ж…тпожалуйста!

Они пошли по широкому бульвару, непринужденно беседуя о том-о сем, и хотя бульвар казался весьма внушительным, Владиславу Георгиевичу почудилось, что он кончился слишком быстро. Они стояли перед автобусной остановкой, и автобус мог подъехать в любую секунду. И Владислав Георгиевич сам удивился – до чего же ему не хочется прощаться.

- Еще раз вам спасибо за все, - сказала Лилия Николаевна, - и за чудесную прогулку, и за прекрасные розы…Вы ведь ушли вчера, книг не взяли?

- Нет, - качнул головой он.

- Может, сегодня придете?

- Сегодня вряд ли. Времени у меня остается немного, а на кладбище еще полно работы. Сегодня я пойду по магазинам – надо много чего купить. Разве что завтра…

- Завтра воскресенье, - улыбнулась она, - мы закрыты.

- Ах, да…Значит, завтрашний день я проведу за работой на кладбище, - улыбнулся он в ответ. – Если только вы…

Подкатил автобус.

- Ну, тогда желаю вам успехов в вашем труде! – воскликнула Лилия Николаевна. – А мне, извините, пора… До свидания!

- До свидания…

Она вошла в автобус и села у окна, бережно пристроив цветы на груди и на коленях. Он еще постоял на остановке с полминуты, и когда транспорт двинулся, пошел в сторону хозмагазина. На сердце было грустно. Она словно и не услышала его последней недоговоренной фразы, дававшей понять, что воскресенье он мог бы провести отнюдь не только за работой. И Владиславу Георгиевичу стало ясно, как день: ей просто сегодня понадобился слушатель, чтобы выговориться. Поэтому она и позвонила ему в гостиницу. И никакой романтики. А он-то подумал было, что…

Видно, дурачок ты все-таки, Владислав Георгиевич! Ведь не юноша – мужик седой, а как есть дурачок…Никак не смиришься с тем, что поезд твой давно ушел. Вот тебя и приложили – что называется, по всей морде…

В библиотеку Владислав Георгиевич собрался только во вторник. В выходной, а затем в понедельник он ударно трудился на родных захоронениях и достиг немалых результатов. Кроме того, работа отвлекала его от невеселых мыслей. После проделанной работы он почувствовал желание вкусить духовной пищи, ну и конечно – никуда не делось желание вновь и вновь видеть Лилию Николаевну. Он отдавал себе отчет, что романтических отношений между ними определенно не получится, и от этого было грустно. Однако с этим приходилось мириться. Да и по здравом размышлении следовало спросить себя – а зачем, собственно, ему-то эти романтические отношения? Что он будет с ними делать, куда их девать? Стоит ли усложнять себе жизнь? Чего ради? Ну, побесился немного, помечтал… и ладно! Мечты мечтами, а жизнь есть жизнь, и это штука весьма суровая и достаточно скучная. Работа – дом, дом – работа… И – проблемы, проблемы, проблемы…

С другой стороны – разве они плохо погуляли утром в субботу? Лилия Николаевна женщина несомненно интересная и… как бы это сказать… сложная! Не зря она одинока – Владиславу Георгиевичу как-то стало абсолютно ясно, что семейная жизнь – это не для нее. Ей нужно не семейное счастье с мужчиной и даже не любовная связь с оным, скорее, ей нужно общение с мужчиной! Хорошее, добротное, интеллектуальное общение. И наверное в его же интересах оставаться на позицииях именно такого общения, ибо Лилия Николаевна была для него полнейшей тайной. Как женщина она влекла его, как-то незаметно очаровывала, заставляла постоянно думать о себе, вызывала в душе неведомое ранее томление…Но при этом что-то в ней настораживало, вселяло в сердце какое-то неопределенное ощущение затаившейся опасности. Он не понимал, на чем конкретно основано столь странное чувство. И эта неопределенность не только отпугивала, но и одновременно странным образом завораживала его…

А потому вечером вторника он с таким сладостным волнением направился в библиотеку, полностью осознавая, что идет не столько за книгами, сколько затем, чтобы увидеть эту весьма необычную женщину, которую не видел третий день и по которой начал незаметно тосковать.

В библиотеке в этот вечер почему-то оказалось немало народу, и Владислав Георгиевич сразу почувствовал легкое раздражение. Почему-то он решил, что все эти читатели собрались перед стойкой исключительно затем, чтобы завладеть вниманием старшего библиотекаря и не допустить ни минуты общения ее со страждущим читателем, приехавшим из столицы. И хотя Лилия Николаевна в библиотечном зале отсутствовала, а весь напор жаждущих знаний посетителей принимали на себя все те же две молодые сотрудницы, Владислав Георгиевич с грустью подумал о том, что едва ли ему сегодня удастся перекинуться с Лилией Николаевной хотя бы словом… И от этого было очень грустно и досадно.

Стоя в очереди, он невольно подумал, что старший библиотекарь была не совсем справедлива к своим помощницам, когда задавала вопрос – за что им платить. Сегодня обе девушки крутились как белки в колесе. Владислав Георгиевич терпеливо ждал своей очереди, а народ все прибывал и прибывал. И уже за ним образовался длинный хвост. Трудно было сказать, чем вызван такой аншлаг: но если вспомнить, что подходил к концу май, а прибывавшие читатели принадлежали в основном к молодежи, то причиной, очевидно, являлась зачетная сессия…

Когда подошла его очередь, Ксюша вынула его формуляр, убедилась, что долга за ним нет, и кивнула в зал:

- Выбирайте…

И Владислав Георгиевич двинулся к стеллажам. По пути он покосился на дверь заветного кабинета: она казалась запертой… Может быть, ее вообще сегодня нет? Его так и подмывало спросить у девушек, где их начальница, но… он решил молчать: не хотел, чтобы ее юные подчиненные злословили о ней. Приходилось унимать свое любопытство. Постепенно он увлекся просмотром книг – сегодня ему хотелось взять какой-нибудь исторический роман, желательно из эпохи поздней античности. Выбор оказался весьма обширным, и он с наслаждением перебирал книги, прочитывал названия, пробегал глазами страницы…Ставил на полку одну книгу, трепетно брался за другую…

Время летело незаметно, и Владислав Георгиевич даже начал забывать, где он находится, погрузившись в чарующе-зловещий мир великого переселения народов и падения Рима, а потому нервно взрогнул, услышав громкий голос одной из девушек:

- Лилия Николаевна!..

Он поднял голову от очередной книги и начал пристально всматриваться в зал сквозь книжные полки, сам при этом оставаясь невидимым. Ксюша стояла возле кабинета начальницы, и на ее зов дверь распахнулась. Госпожа Гончарова прошла в зал, оставив девушку в стороне и даже не взглянув на нее. Владислав Георгиевич наблюдал ее пару секунд, не более, ибо она исчезла за стеллажами, однако настроение его сразу улучшилось.Теперь он точно знал, что старший библиотекарь находится возле стойки, где толпился народ и откуда доносился ровный гул голосов. Значит, можно будет подойти к ней, увидеть ее глаза, ее руки, ее улыбку… Поздороваться, услышать ее приятный голос! Это же так прекрасно, и он счастливо улыбнулся, предвкушая эту минуту. Конечно, он подойдет, и непременно, но не сразу, не сейчас… надо немного обождать, и если даже она вернется к себе, всегда можно потом заглянуть в кабинет и заговорить с ней.

Рассудив таким образом, Владислав Георгиевич снова продолжил свои книжные изыскания. Прошло немного времени, и нездоровый шум возле стойки привлек его внимание. Там явно разгорался настоящий скандал, и одним из активных участников его являлась Лилия Николаевна: он явственно различал ее голос, ставший резким и очень жестким. Ругань становилась все громче, она настойчиво лезла в уши, не давая сосредоточиться на книгах, особенно же его встревожило участие в скандале женщины, к которой он относился весьма трепетно. Кто мог так ее рассердить? И вообще что это там стряслось?Владислав Георгиевич решил поинтересоваться. Он отложил книги и сделал несколько шагов вдоль стеллажа – так, чтобы стало видно, что там происходит.

Лилию Николаевну он увидел сразу – она находилась за внешней стороной стойки, где собиралась читательская очередь.Перед ней стоял долговязый парень в расстегнутой жилетке и потертых джинсах; он смотрел на библиотекаршу со злобным недоумением, как на неведомо откуда взявшегося противника. Ксюша стояла возле стола и растерянно смотрела на яростно спорящих начальницу и читателя. А на стойке лежала толстая книга, которая по-видимому, и явилась поводом для конфликта.

- Я сказала русским языком, - жестко заметила старший библиотекарь, - вы больше не получите здесь ни одной книги. Вы больше не сможете превращать книги в макулатуру – я вам не дам такой возможности. Вы у нас больше не читатель.

- А это не вам решать! – вызывающе ответил молодой человек, тряхнув длинными, слегка вьющимися волосами. У него был неприятный гнусавый голос, который как-то подозрительно «плыл», наводя на мысль о недавнем принятии на грудь. – Я здесь записан, мне нужен учебник, и я его получу, ясно?!

- Не получишь! – решительно сказала Лилия Николаевна, глядя на парня в упор. – Можешь идти куда хочешь, но здесь ты больше не получишь даже старой газеты. А насчет того безобразия, что ты сотворил, у нас разговор еще впереди, и для тебя он окажется крайне неприятен, это я тебе гарантирую…

- А че я сотворил-то? дочку вашу обрюхатил, что ли?..

Кто-то из читателей, молча наблюдавших эту отвратную сцену, сдавленно хихикнул. А Владиславу Георгиевичу едва не сделалось дурно. Он сразу понял, что этот крайне наглый и распущенный тип и есть тот самый Олег Стасенков, грязно надругавшийся над томиком Пушкина и сделавшийся личным врагом Лилии Николаевны.

- Мерзавец, - без эмоций произнесла женщина. – Ты еще и пьян! Вон отсюда…

- А че ты обзываешься! – заорал Стасенков в полный голос, и его нетрезвые глаза злобно сверкнули. – Храбрая больно, да? Крутая, что ли?..Ты книгу давай, я здесь записан и беру, что хочу… Эй, девушка!..- обратился он к Ксюше. – Давай, слышь, учебник на меня запис…сый…Я беру его…

Лилия Николаевна демонстративно хлопнула ладонью по обложке лежащей на стойке книги и резко сдвинула ее в сторону.

- Она больше ничего на тебя не запишет! – жестко заявила старший библиотекарь. – А за первый том Пушкина ты мне лично ответишь…

- Да пошла ты, кашелка дырявая…

Этого Владислав Георгиевич стерпеть уже никак не мог.

- Молодой человек! – резко воскликнул он. – Вам же ясно сказали, что вы ничего не получите! Ваше обращение с книгами полностью исключает такую возможность, но, судя по всему, разговаривать вы тоже не умеете. Поэтому вам лучше захлопнуть ваш пьяный рот и помолчать, вы и так наболтали достаточно, чтобы заслужить хорошую взбучку!

- А эт…то че? – вылупился на него парень, который, похоже, все больше дурел прямо на глазах.- Ты кто, дядя?..книжный червяк? вот и ройся себе в книжках, и не лезь куда не просят, а то ведь недолго и в табло получить, разом все умные слова позабудешь…

Полупьяный субъект повернулся и протянул руку, чтобы взять со стойки книгу. Владислав Георгиевич не успел даже как-то отреагировать на полученную им хамскую тираду, как вдруг произошло нечто неожиданное. Ни слова не говоря, Лилия Николаевна схватила парня за руку… Владислав Георгиевич увидел, как она крепко ухватила хама за его запястье, а потом начала медленно сдавливать это запястье своими сильными пальцами – при этом ее длиннейшие ногти, сверкающие ярко-алым маникюром, стали погружаться в его плоть, подобно лезвиям ножей, входящим в масло. Парень дернулся, затем побледнел, в его глазах, сразу принявших осмысленное выражение, мелькнула растерянность…

- Пустите! – прогнусавил он сдавленно.

- Сейчас. – отозвалась старший библиотекарь, продолжая методично сдавливать его руку. Одновременно она другой рукой взялась за его локоть и резким движением едва не вывернула его руку из плечевого сустава. На глазах у ошеломленного Владислава Георгиевича и не менее ошеломленных читателей Стасенков медленно согнулся и упал на колени, из его горла вырвался мучительный стон. Свободной левой рукой он судорожно хлопал по полу, устланному ковром.

- Больно…- прохрипел он.

- Я знаю, - раздался над ним холодно-спокойный голос Лилии Николаевны. – Лучше терпи и не дергайся, а не то я перережу тебе вену и ты истечешь кровью…Ты что выбираешь: самому уйти отсюда или направиться на скорой прямиком в больницу? Мне понадобится всего пара секунд, чтобы...

- Уйти! Я хочу сам уйти! – сдавленно закричал сломленный хам, сделавшийся вдруг смиреннее овечки. – Пустите!..У-у-уй!..Так больно!..

Расправа происходила в напряженной тишине, на глазах у остолбеневших читателей и персонала. Владислав Георгиевич тоже ошарашено наблюдал происходящее: его поразило и ужаснуло выражение лица Лилии Николаевны – оно было таким, словно женщина методично давила какое-то мерзкое ядовитое насекомое, которое не должно жить! Он вдруг поймал себя на дикой мысли – еще немного, и ему захочется броситься на помощь этому несчастному парню! Между тем, Олег так и оставался стоять на коленях перед Лилией Николаевной, как будто молчаливо вымаливал у нее прощение… С выражением невыразимой боли на искаженном лице он еле слышно прошептал:

- Пожалуйста… Пустите…

Лилия Николаевна отпустила его руку.

Парень – бледный и трясущийся – порывисто поднялся с колен. Его шатало из стороны в сторону от слабости и болевого шока. Ни на кого не глядя, он рванулся к дверям, судорожно зажимая пораненную руку. Владислав Георгиевич успел заметить глубокие рытвины на его запястье, из которых медленно ползли полоски крови. Еще он подумал о том, что библиотекарша действительно легко могла бы порвать парню вену, и тогда кровища сейчас хлестала бы ручьем. Стасенков выскочил в коридор, злобно прошипев:

- Погоди же у меня… Я это тебе еще припомню, сука…

Дверь со стуком закрылась за ним.

- Этот мерзавец больше не возьмет здесь ни одной книги! – воскликнула Лилия Николаевна посреди полной, поистине гробовой тишины. – Вы меня поняли? – Она повернулась к двум своим сотрудницам. – Я уже говорила и повторяю специально для вас: ни одной!

- Поняли!..- пролепетала Ксюша, испуганно вытаращив круглые глазки. Вторая девушка взирала на свою начальницу со смешанным выражением ужаса и невольного восхищения на лице.

Присутствующие стали постепенно отходить от шока. Начались приглушенные разговоры, обмен впечатлениями.

- Ничего себе… Ну и дела творятся!

- Да уж… Вот как бывает – дамские ногти страшнее пистолета…

- Если бы только ногти! Всем ясно – с Лилией лучше жить в мире и дружбе…

- Да-а… Однако! Такое не каждый день увидишь!

Читатели вновь образовали небольшую очередь, а старший библиотекарь направилась в свой кабинет. Владислав Георгиевич вернулся к вожделенным книжным полкам. Его колотила мелкая дрожь, он ощущал противную слабость в коленях. Он копался в книгах, а сам думал – каково сейчас ей…

Остановив свой выбор на одном из романов, он бережно взял его в левую руку, и осторожно, стараясь оставаться незамеченным для молодых библиотекарш с их не в меру длинными языками, просочился со стороны книжных стеллажей прямиком к заветной двери. Тихо постучал.

- Войдите! – раздался из кабинета голос.

- К вам можно?..

- Ах, это вы… Проходите пожалуйста! И спасибо вам за поддержку.

Владислав Георгиевич вошел и плотно прикрыл за собой дверь.

- Да помилуйте: какая там поддержка! Я и глазом моргнуть не успел, как вы сами все сделали! Честно признаться – я не ожидал. Такая интеллигентная женщина, как вы, и так мгновенно разделаться с охамевшим вконец лоботрясом! Такое впечатление, что вы это делали не впервые…

Лилия Николаевна печально улыбнулась в ответ:

- Не очень поняла – это комплимент?

- Считайте, что так.

- Просто я давно решила: с ними надо говорить на их же языке, как это ни противно. По-иному они не понимают и не воспринимают… Пожалуйста, присаживайтесь. Что выбрали?

Владислав Георгиевич показал ей книгу.

- Прекрасная вещь, - одобрила старший библиотекарь.- И автор прекрасный. У вас, похоже, чутье на хорошие книги…

- Надо полагать…- согласился он без лишней скромности. – Собственно, я… зашел не за этим. Меня беспокоит ваше состояние. Скажите, как вы?

- Не стоит беспокоиться, - мягко ответила Лилия Николаевна, и ее темные глаза благодарно блеснули. Она порой могла посмотреть так, что Владислав Георгиевич был готов лишиться рассудка. – Я в порядке, но если честно, то ощущение крайне неприятное – как будто я вывалялась в грязи… Ничего хорошего.

- Я понимаю, - слегка растерянно произнес Владислав Георгиевич. – Хорошего мало. Но я считаю необходимым предостеречь вас. Дело в том, что когда этот парень выметывался из зала, как побитый пес, он прошипел недвусмысленную угрозу по вашему адресу – я слышал это совершенно отчетливо.

- Неужели?- недоверчиво улыбнулась женщина. – Насколько я помню, вы находились довольно далеко от двери…

- У меня прекрасный слух, я слышу издали, даже если говорят тихо.

- Благодарю, что предупредили, - сказала Лилия Николаевна, - но опасаться нечего: этот парень изрядный трус – такой же, как и другие, ему подобные. Кроме того, я вполне способна постоять за себя, как вы в этом только что могли убедиться.

Владислав Георгиевич нетерпеливо заерзал на стуле.

- Простите, но вы меня не желаете понимать…Вы легко справитесь с этим…как его…Стасенко

вым лицом к лицу – пусть так. Вы сказали, что он трус. Я подозреваю, что он еще и подлец. Трусы и подлецы часто бывают мстительны, они не прощают тем, кто обнаруживает их ничтожество. Подобно шакалам, они сбиваются в стаи, и становятся по-настоящему опасны. Крайне опасны! Или в вашем городе есть только один такой Стасенков? У вас нет молодежных банд?..

- И что вы мне предлагаете? – с ноткой нетерпения воскликнула Лилия Николаевна. – Спрятаться в норе и не высовываться? Или обратиться в милицию?

- Насчет милиции совсем не исключено…

- Не будьте смешным, Владислав Георгиевич! Какая милиция, о чем вы говорите? Что я им скажу? Что мне угрожал читатель библиотеки? Они поднимут меня на смех, скажут, чтобы я приходила после того, как на меня нападут, или еще что-нибудь в этом роде… Перестаньте нагнетать тревогу, мне и без того противно и тошно, поверьте! Я ценю вашу заботу, она меня, признаться, даже удивляет, я давно привыкла, что я всем безразлична… но мне нечего бояться, я абсолютно в этом уверена! И этот самый Стасенков не может сделать мне ничего более гадкого, чем он уже сделал!

Тут Владислав Георгиевич потерял терпение. Забыв о приличиях, он наклонился к женщине через стол и почти что выкрикнул:

- Да поймите вы наконец: Стасенков и ему подобные были, есть и будут, и вы ничего с этим поделать не сможете! Придурков вокруг много, и вы их не переделаете, с ними рядом приходится жить! И поверьте, Лилия Николаевна: существуют вещи куда более мерзкие, нежели разрисованный непристойностями томик Пушкина! В конце концов это не более, чем книга…

Он тут же пожалел о произнесенных словах, как только заглянул в устремленные на него глаза Лилии Николаевны. Ее взгляд сделался совершенно неузнаваемым – теперь он был по-зимнему холодный, колючий, злой…Владислав Георгиевич сконфуженно умолк, тогда как она сурово произнесла, глядя на него по-прежнему в упор:

- Вы сейчас говорите совсем не то, Владислав Георгиевич! Прошу вас – уходите! И немедленно.

Он опешил от этого ледяного тона – от ее обычной любезности не осталось и следа!

- Но я только хотел сказать…

- А я больше не хочу вас слушать. Прошу – покиньте мой кабинет.

Владислав Георгиевич как-то неловко подался назад, не сводя с нее глаз, словно еще надеялся, что она передумает. Но она смотрела на него все тем же неподвижным взглядом – холодным, как замерзшее озеро. Он понял – она не передумает.

- Ну хорошо…- произнес он тихо. – Как прикажете…Я ухожу… До свидания.

- Всего доброго…

Он вышел за дверь с каким-то отвратительным чувством, внезапно осознав, что его уже второй раз выставляют из этого кабинета. И если в первый раз была соблюдена хоть видимость приличия, то сейчас библиотечная дама с ним ничуть не церемонилась.

Черт побери, ему было жутко обидно! Кажется, давно с ним так не обходились! только почему он совсем не сердится?..Плюнул бы на все, да и ушел! Что ему до этой упрямицы в конце концов… Но вот уходить как раз и не хотелось.

Владислав Георгиевич записал на себя у девушек выбранную им книгу, и вышел через коридор в центральный холл Дворца, пребывая в самом мрачном расположении духа. Постоял немного, словно раздумывая, не вернуться ли… Может, попросить у нее прощения? Да черт возьми, за что?! Женщина обитает в каких-то сферах, ведомых лишь ей одной, он просто пытался вернуть ее к реальности, и за это еще извиняться? Ну уж – дудки!

Владислав Георгиевич крепче сжал в руке книгу и стремительно вышел на улицу.

Лилия Николаевна осталась в кабинете одна.

Как-то незаметно наступил вечер, и майские сумерки плавно перетекли в предночной полумрак. Читатели постепенно расходились, здание Дворца пустело – библиотека в нем закрывалась позднее всех прочих учреждений. Время шло, а старший библиотекарь так и оставалась неподвижно сидеть за столом, отрешенно уставившись в одну точку.

В начале девятого в дверь робко постучали, и в кабинет заглянули две молодые сотрудницы – Вера и Ксюша. Лилия Николаевна чуть заметно вздрогнула при их появлении.

- Да?..- рассеянно спросила она.

- Лилия Николаевна, - сказала Вера, которая была немного посмелее своей робкой подружки. – Уже девятый час… мы с Ксенией пойдем домой – можно?..

- Девятый час? – встрепенулась начальница. – Боже, а я и не заметила! Ну конечно, девочки, идите… Пора, пора домой…

- А вы сами тут все закроете? Книги мы все расставили…

- Я закрою, - сухо сказала старший библиотекарь. – Идите, отдыхайте… Сегодня у вас был трудный день.

- У вас тоже, Лилия Николаевна, - заботливо ответила Вера. В ее голосе звучало неподдельное уважение. Начальница невольно улыбнулась в ответ.

- Ладно уж, идите домой, болтушки…- сказала она ласково. – И спокойной вам ночи…

- До завтра, Лилия Николаевна, - улыбнулась Вера, и дверь закрылась.

На улице продолжало темнеть. Зажглись фонари уличного освещения. Девушки давно уже ушли, а она все сидела и о чем-то напряженно думала, глядя на свои очки, лежавшие на полированной поверхности стола перед ней: ими она пользовалась, когда читала или писала. Вскоре тьма за окном сгустилась еще больше, а так как кабинет был ярко освещен, то с улицы все было видно через окно, как на сцене, благо кабинет располагался на первом этаже. Такой открытости Лилия Николаевна не терпела. Она порывисто встала, задернула тяжелые шторы, и сразу стало уютно. Образовался некий замкнутый мирок, в котором не было никого и ничего постороннего. Тишина, нарушаемая только мерным тиканьем напольных часов, стоявших в углу. Ее рабочий стол, который она всегда содержала в идеальном порядке, небольшой шкафчик с любимыми книгами у нее за спиной. И – конечно же, Пушкин: два портрета – один работы Кипренского, расположенный на стене напротив высокого и узкого окна, а другой – прямо над ее рабочим местом, портрет работы Тропинина.

И получалось так, что входя в кабинет, или сидя за своим столом, она всегда видела перед собой лицо своего обожаемого поэта.

Лилия Николаевна в задумчивости прошлась по кабинету, потом опустилась в свое рабочее кресло, наслаждаясь уютной тишиной и молчаливым одиночеством, как вдруг услышала за дверью шаги. Кто-то подошел к ее кабинету и нерешительно топтался снаружи.

- Кто там? – крикнула она недовольно. Даже после работы ее не могли оставить в покое…

Дверь приоткрылась, и в кабинет заглянул пожилой, совершенно седой мужчина в черной форме охранника, с резиновой дубинкой на поясе и тетрадью в руке. Старший библиотекарь улыбнулась: это был Алексей Васильевич, полковник запаса, работавший в охране Дворца. Ей импонировал этот представительный и воспитанный мужчина, который всегда относился к ней с подчеркнутым уважением и очень любезно улыбался, здороваясь при встрече.

- Вы еще здесь, Лилия Николаевна? – спросил он с улыбкой. – А я вот обход делаю… одни только ваши ключи не сданы! Долго сидеть-то будете? Здание уже пустое – только охрана и техперсонал.

- Добрый вечер, Алексей Васильевич, - отозвалась женщина. – Я еще немного поработаю, если не возражаете…Обещаю вести себя тихо.

- Не бережете вы себя…- сказал охранник. – Все у вас работа и работа…

- Понимаете, днем-то бывает – и присесть некогда! – отвечала старший библиотекарь. – Особенно, когда народ валом валит. А вот сейчас – самое время поработать: спокойно, тихо и – никого! Такая прелесть…

- Ну – как пожелаете! – согласился Алексей Васильевич. – Если захотите, у меня там кофе, бутерброды есть…По-простому, конечно, по-армейски, но достаточно сытно. Так что не стесняйтесь…

- Спасибо вам большое, - любезно улыбнулась она, - только я скоро ведь уйду, а у вас целая ночь впереди. Вам ваши бутерброды следует поберечь.

Охранник рассмеялся добродушно и весело.

- Ну, не буду вас отвлекать, - заметил он. – Работайте, коли есть в том нужда, а я пойду к себе.

Он аккуратно прикрыл за собой дверь и тихо удалился.

Лилия Николаевна еще молча посидела неподвижно, вслушиваясь в окружающую тишину. Она вовсе не собиралась работать – ей просто хотелось провести какое-то время наедине с книгами, ее единственными добрыми друзьями.

…Она наклонилась и вынула из тумбочки поруганный томик Пушкина. Бережно положила его на стол перед собой, начала медленно перелистывать страницы. Она делала это почти ежедневно, всякий раз испытывая мучительные страдания, но при этом ее снова и снова тянуло к этой истерзанной книге, к которой она стала уже относиться как к одушевленному существу, пострадавшему от слепой свирепости варвара, в результате чего жизнь в нем едва теплилась. К сожалению, ремонту первый том Пушкина явно не подлежал, речь могла идти только о списании. Она листала и перелистывала книгу, сокрушенно покачая головой и горестно шепча при этом:

- Ужас… Боже мой, какой ужас!..

Ее сердце изнывало от душевной боли, когда она созерцала матерную брань, которой были испещрены уцелевшие страницы, или жирные пятна, усеивавшие святые пушкинские строчки. Ей было совершенно безразлично, что именно творил обезумевший мерзавец с книгой и по какой причине он это делал; она все отчетливее сознавала, что такое существо, по какому-то недоразумению имеющее человеческий облик, попросту не должно жить! Вдруг она вздрогнула, увидев ранее незнакомое название малюсенького стихотворения, даже не столько название, сколько посвящение… вздрогнула, ибо посвящение содержало в себе ее имя: « Лиле…» Лилия Николаевна ощутила, как замирает в груди сердце, как дрожат длинные пальцы, как учащается дыхание! Она была уверена, что знает наизусть практически всего Пушкина, и вот оказывалось, что вовсе нет… Это маленькое стихотворение было ей ранее неизвестно…

Прочитав эти несколько волшебных строчек, Лилия Николаевна выронила книгу из рук и горько разрыдалась. Она плакала много и долго, и ее носовой платок насквозь пропитался ее горючими слезами, прежде чем она наконец в какой-то мере успокоилась. А сполна выплакавшись, Лилия Николаевна впала в тяжкое забытье, похожее на обморок.

…Очнувшись, Лилия Николаевна не могла сразу сообразить, где она находится и что с ней происходит. Приподняв голову от столешницы, она долго и непонимающе смотрела в зашторенное окно, где сквозь щель между шторами проникал призрачный лунный свет. Она медленно встала с кресла, подошла к окну, приподняла тяжелую темно-зеленую ткань. Улица перед окном была совершенно пустынна, а в небе ярко светила луна. Она бросила взгляд на большие напольные часы – стрелки показывали половину двенадцатого. « Кажется, я заснула? – тревожно подумала она.- Надо бы идти домой, уже так поздно…Как же я устала!..Как я устала…»

Однако домой почему-то не хотелось. Зато страстно захотелось в соседний зал, туда – к книгам.

Лилия Николаевна вышла из кабинета, остановилась перед стеллажами. Все полки были заняты бесконечными рядами книг – от пола до потолка. Она медленно провела кончиками пальцев по твердым корешкам, которые, как ей показалось, излучали тепло в ответ на ее молчаливо-задумчивую ласку. Они и вправду были живые, ее книги! С какой любовью она расставляла их на места, как заботливо сортировала – по тематике, по авторам, по датам издания…Они были чем-то похожи на живые цветы. Еще древние говорили: « Книги имеют свою судьбу…» С этим Лилия Николаевна была согласна – да, книги имеют судьбу, однако они еще имеют и душу. Каждый автор, словно Творец, вкладывает в созданную им книгу, свое творение, собственную душу, и вот книга начинает жить, начинает говорить языком автора, в ней действует, трепещет, мыслит душа создавшего ее человека! И если человек пребывает на этом свете всего несколько десятилетий, то книга может жить веками! Если только ее не убьют… Ведь она так беззащитна, так уязвима! Ее можно бросить в огонь, можно порвать, использовать как подкладку для обоев. Книгу можно убить! И вместе с ней погибает душа книги, часть души человека, вложившего ее в свое создание. Разве это не преступление? Чем оно отличается от убийства? Оно даже страшнее: когда убивают чье-то тело, поднимается шум, ищут убийцу, устраивают расследования, процессы, очные ставки… А когда убивают душу, это проходит совсем незаметно, и никому нет дела до такого убийства – никто не суетится, никто ничего не расследует, никого не ищут и не судят. Душа ведь бессмертна, но убить ее можно, причем легко, и всем на это наплевать! Разве это правильно? Нет!..

- Я никому не дам убивать вас, - прошептала Лилия Николаевна, снова погладив твердые и теплые корешки. – Верьте мне… никому!..

Внезапно ее внимание привлек довольно яркий свет. Сперва она подумала, что это свет уличного столба каким-то образом озарил часть затемненного зала, или же луна выглянула из-за тучки и заглянула в помещение библиотеки; но почти сразу же она поняла, что это не так. Свет был слишком ярок, и его источник находился здесь, в зале, а вовсе не на улице! Свет струился со стороны стойки, оттуда, где находилось рабочее место библиотечных сотрудниц. Тогда ей подумалось, что это девушки, покидая зал, забыли выключить настольную лампу. Странно однако, что Алексей Васильевич, заходя к ней в кабинет, ни слова не обмолвился об оставленной в зале лампе: может, подумал, что так оно и надо?..Лилия Николаевна отошла от полки с книгами и решительно направилась к стойке. Еще издали она заметила, что там происходит нечто непонятное… Никакой лампы не было вообще – вместо нее на столе стоял массивный подсвечник с тремя толстыми свечами –это от них исходил свет! Лилия Николаевна шла между стеллажами, прямиком направляясь к двум столам, что располагались перед стойкой, и поражалась все больше… За столом, спиной к ней, сидел человек! Рядом с ним, на стуле, была небрежно брошена верхняя одежда: нечто вроде накидки, головной цилиндр, а сбоку была приставлена тяжелая трость с круглым набалдашником. Человек сидел и что-то торопливо писал на листе бумаги, а рядом лежала еще пара-тройка уже исписанных листов. Женщина остановилась в немом изумлении – человек писал большим гусиным пером! Еще она заметила, что он весьма кудряв и носит густые бакенбарды, а одет в какой-то совершенно необычный костюм с воротником-стойкой и двумя длинными лоскутами, свешивающимися со стула почти до пола…

- Кто вы? – недоуменно спросила Лилия Николаевна, несмело делая еще пару шагов к столу. – И как вы попали сюда?..

Сидящий за столом даже не шевельнулся, продолжая увлеченно работать. Лилия Николаевна поравнялась со стулом, на котором лежали накидка и цилиндр, и, чуть наклонившись, попыталась заглянуть в лицо нежданному гостю… Сначала ее потрясла необычайная бледность этого лица, озаряемого светом свечей. На лице пишущего лежали глубокие тени, но затем она ошеломленно застыла на месте, чувствуя, как все ее тело сковывает леденящий холод. Этот профиль! Разве можно было его не узнать? Этот длинный нос, эти такие характерные бакенбарды! Эта порывистость, с которой его перо так энергично летало над бумагой, временами разбрызгивая вокруг мелкие капли чернил!

- Господин…Пушкин? – пролепетала она, будто в забытьи. – Это… вы?!

Ответа не последовало, однако рука с пером вдруг замерла над полуисписанным листом. Человек застыл, словно внезапно потерял уже готовую лечь на бумагу мысль. Потом медленно поднял голову и посмотрел на совершенно ошеломленную женщину. Ее взгляд встретился с его глазами – бездонными, неподвижными, непроницаемо черными – такими же, как и его кудрявые волосы и бакенбарды… Секунду-другую он смотрел на нее, затем резко приподнял руку и нетерпеливо махнул зажатым в пальцах пером. Этот жест означал только одно – ах, пожалуйста, сударыня… не мешайте! Затем наклонился над столом, и его перо снова резво побежало по белой бумаге, а в непроницаемой тишине отчетливо раздавался характерный звук, именуемый обычно скрипом пера…

Лилия Николаевна продолжала стоять на месте, жадно и до неприличия пристально разглядывая невероятного посетителя.

- Александр Сергеевич…- чуть слышно позвала она. – Вы здесь… Боже мой! Как же…

На сей раз господин Пушкин никак не отреагировал на ее бессвязный лепет. Он продолжал бегло и порывисто писать, не поднимая кудрявой головы. Лилия Николаевна стояла над поэтом, как будто приросла к полу, и вдруг внезапно ее осенило. Ну что же это она! Такое потрясающее, совершенно невероятное событие, а она, солидная уважаемая дама, растерялась, как девчонка! Это вообще непростительно! Что же она потом сможет рассказать людям о столь необычайной встрече?..

- Александр Сергеевич! – тихо сказала она, наклоняясь к его бледному уху. – Подождите пожалуйста, минуточку! Я сейчас…

И Лилия Николаевна бросилась бежать обратно вдоль книжных полок – к заветному стеллажу, на котором хранились бесценные творения Александра Сергеевича. Вот они… все здесь! Это она собственноручно расставляла их в определенном порядке – так трепетно, заботливо, с такой любовью… Вот они – сказки…поэмы…стихотворения… все издания разных лет! А это – проза… «Капитанская дочка», «Дубровский», « Станционный смотритель»… Есть даже «История пугачевского бунта» - редчайшее издание!..Лилия Николаевна как сумасшедшая, хватала с полок книгу за книгой, пока не убедилась, что все она просто не дотащит! Кое-как сложив их стопкой, она подхватила их в охапку и понесла к столу, и стук ее каблуков громко разносился по темному безлюдному залу…

- Вот!.. – задыхаясь, прокричала она еще издали. – Александр Сергеевич!..Посмотрите! Это ваши книги… Их любят, их читают, они нужны нам всем, слышите?..Они все у нас… Все ваши книги… Они для нас бесценны! Вот, посмотрите!..

Лилия Николаевна почти что подбежала к стойке и… замерла в полном недоумении, держа огромную стопу книг в обеих руках. Здесь никого не было… Никого и ничего. Ни Пушкина, пишущего за столом… ни подсвечника… Вместо него на столе нелепо топорщилась старая настольная лампа, и она была давным-давно выключена. И стул стоял прямо перед ней – совершенно пустой, и ничего не лежало на нем: ни плаща, ни цилиндра, ни трости – ничего этого не было и в помине.

- Александр Сергеич…- чуть слышно прошептала она.

Полная тишина была ей ответом – ни единого звука! А в высокое окно печально смотрела луна, и ее призрачный свет застыл на пустой столешнице бледным расплывчатым пятном…

Лилия Николаевна не могла больше держать огромную стопу книг в занемевших руках, и с горестным вздохом водрузила ее на стол. При этом одна из двух стопок перекосилась, и книги с глухим дробным перестуком посыпались на стол, а несколько штук упали на пол… Но женщина, казалось, не заметила этого. Она подняла лицо, посмотрела на луну в окне, а ее глаза влажно блестели от не выплаканных слез…

И вдруг звенящую ночную тишину внезапно прорвала удивительная, страстная, волшебная музыка! Лилия Николаевна снова была потрясена – настолько чистой, светлой и плавной была так неожиданно зазвучавшая в ночи мелодия. Конечно, ей был знакомы эти чарующие звуки – в пустом и темном здании исполнялся знаменитый Пушкинский вальс… Женщина замерла, стоя в бледном падающем свете луны – она чувствовала себя завороженной величественными аккордами. Это было нечто невероятное, словно музыкальное прощание с ее любимым поэтом, его последнее «Прости»… Лилия Николаевна прикрыла глаза, полностью отдавшись во власть всепоглощающей мелодии. И только позже возникло недоумение –откуда? Где чудодейственный источник этого музыкального волшебства?..Лилия Николаевна вдруг ощутила какой-то неопределенный страх. Было похоже на то, что по ночам в темных залах ее родной библиотеки творятся поистине странные вещи! Ей захотелось домой – она ощутила непомерную, изматывающую усталость. Нет, хватит этих ошеломляющих впечатлений! Домой, скорее домой – в уютную постель. Пора отдыхать…

…Лилия Николаевна вернулась в кабинет, забрала сумку, ключи, выключила в кабинете свет, поспешно вышла, заперев последовательно двери – кабинета и зала. Очутившись в библиотечном коридоре, она вдруг осознала, что здесь музыка звучит еще громче, еще отчетливее. Это весьма смутило ее… Боже! откуда эти зловеще-чарующие звуки, внушающие ей наряду с неописуемым блаженством безотчетный, потусторонний страх?.. Или вальс звучит только лишь в ее голове?

Лилия Николаевна быстро-быстро заспешила по полутемному коридору, направляясь к выходу в главный холл здания. И с каждым ее шагом Пушкинский вальс раздавался все более слышно и насыщенно… Женщина чуть не бежала по мягкой ковровой дорожке, почти поглощающей звуки ее торопливых шагов… большие портреты классиков молчаливо и строго взирали на нее со стен.

Дойдя до дверей в холл, она испытала заметное облегчение – исчезло странное ощущение, будто кто-то невидимый наблюдает за ней. Но когда Лилия Николаевна открыла дверь из коридора в холл, она даже вздрогнула: здесь вальс не просто звучал, казалось, им были наполнены все комнаты, все переходы и уголки огромного здания! Одновременно женщина поняла, откуда же лилась эта волнующая и до боли знакомая ей мелодия: источником ей служил портативный магнитофон, стоявший на столе в помещении охранника, что располагалось прямо напротив главного входа. Сам Алексей Васильевич находился там же, за высокой прозрачной перегородкой; увидев выходящую из коридора старшего библиотекаря, он приподнялся с кожаного дивана и выключил музыку. Мгновенно сделалось ужасающе тихо.

Лилия Николаевна направилась к посту охраны, стуча каблуками по мраморному полу.

- Ну, вы и заработались сегодня! – изумленно воскликнул охранник.- Ну нельзя же так, Лилия Николаевна…что же вы со мной-то делаете? Я уж не хотел вас тревожить, но ведь и меня по ночам начальство проверяет – приедут неожиданно, увидят, что в здании кто-то еще есть, и не миновать мне неприятностей! Себя не жалеете, ну так меня бы пожалели немножко. Порядок - он ведь для всех одинаков…

Старший библиотекарь подошла к стойке и со звоном бросила ключи на раскрытый журнал.

- Ради Бога, простите меня, милый Алексей Васильевич! – страстно воскликнула она. – Знаете ли, я кажется, вздремнула! Да так крепко! Обещаю вам, что больше такого не случится!..

- Да как же не вздремнуть, если так отчаянно работать! – отвечал полковник запаса, вешая ключи на доску и протягивая ей журнал для росписи. – Вам впору раскладушку здесь ставить. А я между прочим, отвечаю и за то, чтобы здание все покидали вовремя, а если вам ночью бдеть необходимо, так извольте заявочку оформить, да за подписью директора сюда подайте…

- Я понимаю, что подвела вас, - сказала Лилия Николаевна, расписываясь в журнале. – Больше я такого не допущу.

- Будьте так любезны, - улыбнулся охранник. – Мне совсем не хочется вылететь с работы.

Старший библиотекарь подняла на него внимательный взгляд.

- Неужели за подобные вещи вас могут уволить?..

- О, Лилия Николаевна…Дай только повод! Вышибут в два счета! Кто с нами, пенсионерами, церемониться станет, когда молодых безработных полно…

- Но вы еще совсем не старый мужчина, - сказала она задумчиво.- И свою работу выполняете весьма добросовестно…

- Спасибо, конечно, - улыбнулся Алексей Васильевич, - только годы-то не обманешь, и здоровье не то, что раньше. Иной раз встанешь поутру – так лежал бы и лежал себе, ан нет: берешь себя за шкирку и тащишь на работу. На пенсию не проживешь, а работать с каждым годом тяжелее и тяжелее: тут кольнуло, там стрельнуло…- он безнадежно махнул рукой.

Женщине стало его жалко. Ключи были сданы, но уходить она не спешила. Она покосилась на молчавший магнитофон.

- А знаете, меня просто заворожила эта музыка, - сказала она мечтательно. – Ночь… Огромное пустое здание… и в нем исполняется Пушкинский вальс…Так чудесно, правда?

Охранник смущенно опустил глаза.

- Просто я очень люблю Прокофьева… И Пушкинский вальс особенно.

- А самого Пушкина…любите?

- Пушкина? Ну, знаете, Лилия Николаевна! Я – русский человек. Как же может русский - да не любить Пушкина?..

- Прекрасный ответ, - сказала она задумчиво. – По-военному прямой и точный. Не сомневаюсь, что вы были настоящим офицером… Алексей Васильевич…- женщина чуть смутилась. – Выполните одну мою маленькую просьбу…

- Слушаю вас, - ответил охранник несколько настороженно.

- Включите мне Пушкинский вальс… На минуточку! Негромко…

- Лилия Николаевна! Да что вы…

- Ну пожалуйста! Я вас прошу… Очень!

Полковник вздохнул, будто говоря: « Ну как вам откажешь!», и нажал кнопку. Раздался сухой щелчок, и снова полилась несравненная, восхитительная мелодия… Она очаровывала, уносила в далекие волшебные дали… Лилия Николаевна прикрыла глаза, и ей вдруг открылась поразительная картина: огромный зал, озаренный множеством свечей, и она в бальном платье кружится в стремительно-плавном вальсе в центре этого зала, вместе с кавалером – красивым, представительным господином с благородной сединой в волосах и облаченным в блестящий черный фрак… Зал полностью свободен, и они вальсируют в нем лишь вдвоем, такой красивой, счастливой идеально слаженной парой… Лилия Николаевна внимательно смотрит на своего кавалера и вдруг узнает в нем Владислава Георгиевича…

…И снова раздался щелчок. Лилия Николаевна открыла глаза и…снова очутилась в центральном холле Дворца, а перед ней стоял охранник, с удивлением глядевший на нее.

- Как? Уже все?..- оторопело воскликнула женщина.

- Лилия Николаевна… Голубушка, пожалуйста, идите домой! Посмотрите на часы: половина первого ночи!.. Побойтесь Бога, когда ж вы спать-то будете?

- Ах, да! Действительно… Ну что ж, пора идти! – она грустно улыбнулась полковнику. – Пойду!

Алексей Васильевич сочувственно посмотрел на нее.

- Негоже женщине одной-то по ночному городу…Я с удовольствием вас сопроводил бы прямо до вашего дома, но ведь не положено мне отлучаться-то! сами понимаете…

Лилия Николаевна благодарно улыбнулась.

- Спасибо вам! – сказала она, и глаза ее как-то необычно сияли.

Охранник опешил:

- Да помилуйте… за что?

- А просто…За вашу доброту, за понимание. За то, что вы такой милый! И за Пушкинский вальс, конечно… особое спасибо.

- Да пожалуйста… - пролепетал Алексей Васильевич.

- А за меня не беспокойтесь! Я сегодня на машине… десять минут – и дома!

И она направилась к выходу, весело помахивая сумкой, как молодая девчонка.