ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Само плывет в руки только то, что не тонет!

I

Спустя три часа Авенир с Грешниковым сидели в машине у заведения с белым слоном на вывеске и препирались.

— Не было ее там вчера! — упрямо гудел Монумент.— Никто из персонала не подтверждает. Я битый час опрашивал узкоглазых! Может, ты подзабыл что-нибудь?

— Исключено! А Трофима допросил?

Нет у них такого! Я был в отделе кадров, мне дали все карточки работников. Я материалы видеоконтроля просмотрел! Ты там есть, даже бомбер твой у банкомата есть, а вот дамочки этой стервозной нет! Умная она слишком! Не люблю таких.

Авенир закрыл глаза и стиснул виски пальцами.

— Слушай,— сказал Грешников,— а может, ты просто того?.. Врешь как сивый мерин? Покрываешь ее?

Авенир молча протянул ему золотую карту в красном бархатном чехле со слоном, а сам продолжал напряженно думать. Опер осмотрел карту уважительно и пожал плечами:

— Ну и что? Ты и так мог ее выиграть. Тебе везет.

— Девять-восемь-два-шесть-три-шесть-пять-пять! — сказал Авенир, открыв глаза, утирая вспотевший лоб.

— Чего?

— Запиши номер. Трофиму вчера звонили — я на его мобильнике видел номер, с которого шел звонок. Звонила молодая женщина, шатенка, среднего роста. Человек, ему близкий.

— У него что — видеотелефон? Или ты ясновидящий, блин?!

— Нет, из разговора следовало. Ты можешь по номеру найти адрес человека?

— Я могу у коровы роды принять да нюх кому-нибудь начистить. Есть специальные люди, они установят. А если просто позвонить по этому номеру?

— И что — спросить, где Трофим? А если он там сидит? Он сразу же скроется!

— Ты прав, Авениша. Не скучно всегда быть правым?

— Эх, если бы всегда…

Грешников отзвонился и заказал прокачку номера.

— Будет часа через два. «Мегафон»wqxdc всегда требует письменный запрос. Волокитят.

— Поехали пока к хозяину клуба. Кто дал тебе его адрес?

— У нас на крючке юрист из Регистрационной палаты. Так, пустячки, брал на лапу за ускоренную регистрацию. Мы ему заслали казачка, теперь расплачивается информацией.

— Интересный способ вербовки агентов.

— А что делать? Бабок у нас нет, чтобы платить, крутимся, как можем. Так даже надежнее, не подведет. Адресок у хозяина соответствующий — элитный поселок Серьги! Пока едем — думай, что спрашивать у него будешь.

— А почему я?

— Если бы я умел думать — на кой черт ты бы мне сдался? — звучно захохотал Монумент.— Я сам бы всю работу сделал! Шурупай, череп, не отлынивай!

Элитный поселок был окружен глухим бетонным забором. У ворот прохаживался охранник в униформе, с дубинкой.

— Как в зоне! — гоготнул Монумент.— Эй, братаны, нам нужен Кириллов Андрей Андреич! Как сыскать?

— Покакавши — и в рот,— грубо ответил охранник, похлопывая дубинкой по ладони.— Отъезжай, пока цел.

— Жаль, что я при исполнении… — вздохнул Монумент.— Ты, выкидыш внутренних органов Российской Федерации, убери этот резиновый член и смотри сюда!

Охранник, скривившись, изучил удостоверение, даже в руки взял. Прошел в дежурку, через минуту вернулся:

— Здесь такой не проживает.

— Как это? — оторопел Грешников.

— Я вам уже объяснял — как,— съехидничал охранник.— Не по адресу заехали! В списках жильцов кооператива не числится.

У ворот, невдалеке от них, стояла старушка с ведром смородины на продажу.

— Вам Кириллова? Тама живет Кириллов! В деревне! Крайний дом, на горушке! Уже к нему сегодня приезжали из Питера!

— Кто приезжал?!

— Знамо кто — компаньёны! Компанию он любит водить! Так что вы, может, с ним сегодня и не поговорите. Завтра только, как проспится.

Монумент проворно заработал педалями и рычагом, разворачиваясь. У простецкой избы Кириллова стояла тишина. Они прошли заброшенным подворьем, заглянули в дом, напоминавший, скорее, берлогу. Грешников сморщился:

— Фу-у! На скотном дворе воздух чище!

— Ага-га! — заревел грубый голос на дворе.— Ага-га!

Навстречу им к крыльцу ловко двигался на костылях огромный одноногий мужик лет шестидесяти, весь заросший неопрятными седыми волосами.

— Приехали! — ощерился он, отчего его борода стала еще лохматее.— Я ждал вас, мне говорили, что вы приедете! Ну, подходите, попотчую от души!

В руках его оказалась длинная кочерга. Авенир попятился. Грешников сошел с крыльца, не обращая внимания на улюлюканье и угрозы старика, отнял кочергу, согнул ее одним движением и забросил под сарай.

— Кто настоящий хозяин?! — гаркнул он.

Старик показал следователю громадную грязную фигу:

— Ничего не скажу! А мне за это премия! Еще не скажу — еще премия! Приезжайте почаще, ребята, га-га-га!

— Вас посадят или убьют,— спокойно сказал Авенир.

Следующий кукиш был адресован ему.

— Ничего не знаю! Я все сдал в аренду, а кому — коммерческая тайна! Я чист, начальник! Я счастливчик! Где я еще такую работу найду?!

В город возвращались огорченные. Авенир совсем повесил голову. Грешников мурлыкал под магнитолу.

— Припереть его мне нечем,— сказал он задумчиво.— Нет связи между убийством Михалыча и этим клубом, кроме твоих фантазий. Как только будет связь — я его возьму за препятствие ведению следствия. Мигом все расскажет!

— А если убийца — вьет?

— Зачем?

— А вьеты связаны с Петрушей…

После долгого молчания Монумент вздохнул:

— Они одинаковые, как тарелки в столовке! Даже опознания не проведешь! Этот олух, что упустил его, начнет узнавать каждого второго. А, звонят! Это по нашему запросу!

Он приложил трубку к уху, долго разговаривал и что-то записывал, ведя машину одной рукой. Авенир с опаской посматривал на дорогу.

— Ты забыл последнюю цифру,— сказал Монумент, опустив трубку.— Нам скинули десять фамилий.

— Я не забыл,— ответил Авенир.— Он прикрыл ее пальцем случайно.

— Хорошо, что последнюю! Сейчас прозвоню в адресный стол.

В десятке фамилий оказалось четыре женских. Уточнив адреса и паспортные данные, отбросили двух, которым было за сорок. Два других адреса были в противоположных концах города.

— Куда ехать, счастливчик?

— К нам, на Хасанскую, разумеется!

— Почему?

— Поблизости оттуда я потерял из виду Петрушу.

Дверь однокомнатной квартиры не открывали долго. Монумент приложил свою потертую красную книжицу вплотную к глазку. Наконец щелкнул замок — и напарники многозначительно переглянулись. За дверью стояла пухлогубая молодая особа, рыжая, а не шатенка, но все же…

— Ты — монстр сыска! — шепнул Монумент восторженно.

В квартире был беспорядок, с их появлением только усилившийся. Монумент наседал на девицу, завел для острастки протокол. Та запахивала разъезжавшийся халат, отчего он раскрывался пуще прежнего, зевала и все лениво отрицала. Авенир задумчиво обошел маленькую квартирку, ничего, впрочем, не трогая из деликатности.

— Не кричи ты на нее так! — шепнул он, переживая за грубые манеры напарника.— Мужчины и женщины — принципиально разные существа! Мы даже думаем разными полушариями!

— Да! — свирепо рявкнул Монумент.— Только у мужиков полушария находятся выше пояса! Колись давай! Сказала «а», так не будь «б»!

— А позвольте ваш сотовый,— вежливо попросил Можаев у девушки.— Что он у вас есть, вы отрицать не будете?

Девица неохотно достала из сумочки трубку в чехле. Авенир открыл на дисплее записную книжку и принялся поочередно набирать занесенные в нее номера. Грешников и хозяйка наблюдали за ним с любопытством. Хозяйка лишь спросила:

— А кто звонки проплатит?

Трубка отзывалась все женскими голосами, Авенир уже безо всякой надежды набрал последний номер. И тут в квартире приглушенно запиликал сигнал другого мобильника… Грешников выпучил глаза, вскочил, опрокинув стул, метнулся к встроенному стенному шкафу в маленькой прихожей. Он опоздал всего на долю секунды. Дверца шкафа распахнулась, ударив опера по голове, и в коридор вывалился вчерашний «яппи», сверкая очками. На нем были джинсы и яркая гавайка, мобильник висел на поясе. Длинными руками он изо всех сил толкнул оперативника на Авенира, выскочил из квартиры и был таков. Монумент, мыча от боли и досады, тяжело встал и погнался было за ним, но тут же вернулся. Девица хохотала. Авенир выбежал на балкон, чтобы посмотреть, на какой машине скроется Трофим, но балкон, к сожалению, выходил на другую сторону дома.

Еще полчаса они вдвоем мытарили рыжую Настю, но добыли мизер. Настя познакомилась с Трофимом в клубе, привела домой и занималась сексом. В шкаф спрятала от своих кавалеров, чтоб не побили.

— Теперь веришь мне? — спросил Авенир, когда напарники спустились вниз.

— Угу… — промычал Монумент, трогая вспухшую губу.— Почему же он прячется?

Авенир пожал плечами, попросил у опера трубку и набрал номер. В трубке молчали.

— Трофим, ты слышишь меня? Это Авенир Можаев! Можешь не отвечать. Надеюсь, у тебя сработал определитель номера. Когда у тебя начнутся неприятности, позвони по телефону, с которого я говорю. Может, объяснишь мне, кто хозяин клуба и почему ты скрываешься от нас?

— Чем глубже голову в песок, тем беззащитней задница! — крикнул в трубку Монумент и захохотал.

— У меня уже неприятности, мудак! — обиженно отозвалась трубка голосом Трофима, и разговор прервался.

Авенир попросил высадить его в центре города.

— Куда пойдешь? — поинтересовался хмурый Грешников.— На пиво? Так возьми меня с собой. А то у меня день так и пройдет — всухую!

— В ботанический сад,— ответил Авенир.— Думать. Увидимся завтра на похоронах Низовцева?

— Я приду позже. Завтра ведь и Михалыча хоронят. А что там будет, на похоронах Бормана?

— Мне кажется, там непременно будет убийца.

— Твоя белокурая бестия по-прежнему под подозрением. Этот Трофим может бегать от розыска по тысяче поводов, от алиментов до наркотиков. Ты ничего мне не доказал сегодня — а у нее нет алиби.

— И нет мотива.

— Мотив может появиться в любой момент. Хочешь дальше быть сыскарем — никаких романов на работе. Подведут под монастырь — глазом моргнуть не успеешь! По себе знаю… Не будь рохлей! Некоторые считают, что у них доброе сердце, а на самом деле у них просто слабые нервы!

II

Ох, как припомнились Авениру Можаеву слова опера, когда он, утомленный бесплодными раздумьями и пешей прогулкой по оранжереям Ботанического сада, вернулся из центра в захолустье Ржевки и взобрался на свой этаж под крышу! Как забилось его нерасчетливое сердце! Русский интеллигент — он ведь до гробовой доски смотрит на мир сквозь розовые очки. Авенир очков не носил, но и без них в полумраке лестницы видел, что у двери его, привалясь к косяку, сидит на корточках и дремлет, свесив голову, девушка-вьетка. Длинные змейки ее черных тонких волос рассыпались по плечам. Не дыша, Авенир присел напротив и некоторое время разглядывал нахохлившуюся, как воробей, гостью, потом осторожно коснулся пальцем плеча:

— Эй…

Девушка встрепенулась, часто заморгала, убирая волосы маленькими руками.

— Я так и знал, что пришлют тебя,— сказал Авенир.— Они должны были тебя прислать. Чего же ты хочешь?

— Входить,— ответила его знакомая, за которой он следил прошлой ночью.— Хочю входить — и пить.

Ей не удавались длинные слова, она смешно рвала их, соединяя слоги соседних слов между собой. Чаще всего она говорила подряд три слога, потом следующие три, и так далее. Голос у нее был тонкий и слабый.

Конечно, Можаев впустил ее, осторожно, чтобы старуха не видела. Он не умел прогонять женщин. Стесняясь своей комнаты, он подал девушке воды и, подождав, повторил свой вопрос.

— Чеготы-хо-чешь,— сказала она, прислушиваясь к собственным словам, и начала проворно раздеваться.

— Нет-нет-нет! — воскликнул Авенир, выставив ладони, и подошел вплотную, исключительно чтобы воспрепятствовать ей.— Я не клиент, меня не надо ублажать! Я… Я… Черт! Я не так хочу!

— He-так? — удивилась и даже испугалась девушка.— Так? Так?

Полуголая, она начала принимать разные красноречивые позы.

— О-о-о!.. — взмолился Авенир и дернул себя за волосы.— Сядь вот здесь, пожалуйста.

Она, дрожа, присела на край стула. Черные глаза ее налились слезами, и она поспешно заговорила по-своему, отрицательно качая головой и взмахивая перед лицом руками.

— Кажется, принимает меня за извращенца,— вздохнул Авенир, всячески пытаясь не смотреть на смуглые худые плечи и маленькую грудь.— О, Господи! Флирт — это когда девушка не знает, чего хочет, но всеми силами добивается этого… Скажи, как тебя зовут?

Он внятно повторил вопрос несколько раз, прежде чем она успокоилась и поняла.

— Ай-ни,— ответила она, утирая пальцами нос и щеки.

— Здравствуй, Айни. Меня зовут Авенир. Вот и познакомились. Надо ведь сначала познакомиться, понимаешь?

Она закивала послушно, полагая, что начинается какая-то новая, неизвестная ей игра, и повторила за ним:

— Вен-Ир…

— Сколько тебе лет? — спросил Авенир.

Она забавно округлила глаза, пожала плечами и в свою очередь спросила:

— Теперь ты хочешь?

— В общем, да, конечно, но… Сиди, пожалуйста! Я еще хочу поговорить. Зачем ты пришла? Кто тебе велел?

Авенир старался избегать слова «хочешь», с которым у юной вьетки связаны были чересчур прямые ассоциации.

— Отец вьетов сказал — ты искал меня. Вен-Ир будет другом вьетов.

— Вот так сказал — и пошла? Рабство какое-то. А ты могла бы не пойти?

Айни смущенно потупилась:

— Когда я не могу, он меня не посылает…

В ней нисколько не было цинизма проститутки. В своем желании угодить Авениру она была проста и естественна — будто предлагала пообедать вместе.

— Попробуем иначе. Скажи, все должны слушаться отца вьетов?

— Мы погибнем без него. Мы раньше жили в земле, в ямах. Работали на поле. Было холодно и мало еды. Я помню. Он привел нас сюда, научил работать. Наши люди перестали болеть. Они раньше были злые, а теперь добрые. Это он научил нас.

— А свою родину ты помнишь?

Она задумалась, подняв кверху изящные длинные ресницы, покачала головой.

Авенир встал и подошел к окну. В полумраке белых ночей ковчег вьетов предстал перед ним кораблем, плывущим по пустырю. Темные тучи громоздились над ним.

— Понимаешь, у нас считается нехорошо, если женщина ложится с кем-нибудь за деньги. Старик… Отец вьетов не объяснял вам это?

— Он говорил — русские любят наших женщин. Мы должны давать им, что они хотят, и они будут нашими друзьями. Пока у девушки нет мужа, она может помогать всем вьетам.

— А потом?

— Если муж разрешит.

— И он разрешает?

— Да. Наших мужчин не берут на работу. Они погибнут без нас. Мы сможем выжить только вместе, так учит по пятницам отец вьетов.

Тут она быстро-быстро проговорила какую-то заповедь на вьетском и провела узкими ладонями по лицу.

— Накинь блузку, замерзнешь… Скажи, знаешь ли ты Петрушу? Сына Низовцева?

Она часто заморгала, пытаясь понять его. Авенир закусил губу, огляделся, схватил карандаш и тетрадку. В полминуты он набросал довольно удачный портрет Петруши. Айни радостно захлопала себя по бедрам, сказала, вытянув губы трубочкой:

— У-у-у-! — и поцарапала Петруше лицо.

— Значит, он вас посещал? И тебя тоже?

Она робко подняла глаза:

— Ты не хотел, потому что я плохая?

Авенир нахмурился и не ответил.

Следующим из-под острия его летящего карандаша появилось изображение старика с его характерной осанкой и детской улыбкой. Айни захлопала в ладоши, забрала портрет, поцеловала и спрятала в карман брюк. Авенир взглянул на цепочку у нее на шее — и нарисовал молодого вьета с кошачьим недобрым прищуром.

— Это Чен,— грустно сказала Айни.— Он один не слушает старика. Он живет сам — и еще не погиб. Он говорит, мы должны стать сильными. Я боюсь его.

— Да? А я думал… — И Авенир поддел пальцем цепочку.

Она собрала цепочку в кулак и изумленно поглядела на него.

— Чена слушают другие вьеты?

— Одни слушают, другие — нет.

— А вот этого человека ты знаешь?

— Это Фим. Он хозяин. У него работает Чен. Только у него очки не так…

Она взяла из руки Авенира карандаш, придвинулась поближе и ловко поправила изображение Трофима, сделав его злобным и угрожающим. Авенир не спрашивал, бывала ли она с ним. Ему не хотелось услышать ответ.

— А отец вьетов видится с Фимом?

— Он держит у себя его душу.

Портреты Отца Никона и Беллы Айни не узнала. Белла, впрочем, не слишком удалась Авениру. С замиранием сердца он приступил к изображению Вероники. Айни узнала ее тотчас, он это видел. Но маленькая вьетка никак не проявила своего отношения к красавице, которую вчера ласкала на глазах у Авенира.

— Часто приходит,— неохотно ответила она на вопрос Можаева.— Ей нравится с нами. Она не любит мужчин. Она любит нас…

Тут вьетка вспорхнула со стула, сбросила блузу на пол и показала Авениру свою маленькую грудь, сплошь усеянную мелкими белесыми шрамиками вокруг сосков. Потом оборотилась и, не успел Авенир возразить, спустила брючки, обнажив гибкую спину и молочно-кофейные ягодицы — все в таких же шрамах.

— Это… От ногтей? — дрогнувшим голосом спросил Авенир.

Он вмиг припомнил маникюр Вероники. Утратив всякую осторожность, он нежно провел ладонью по влажной смуглой коже. Айни поймала его руку, удерживая на себе, и повернулась:

— Скажи — я не буду плохой? Я буду хорошей, какой ты захочешь. Ты красивый… — Она повела пальцем по его подбородку.— Ты мудрый, как наш отец… Ты колдун! Я знаю, ты колдун! У тебя глаза, как камень неба! Когда ты на меня смотришь, я ничего не помню… Мы уже познакомились? Уже не будет плохо? Уже можно?

— Можно! — выдохнул Авенир и выключил свет.

Глубокой ночью он осторожно встал с дивана, стараясь не шуметь. Девушка спала на боку, поджав колени и положив руку под щеку. Ее лицо было усталым и спокойным.

«Редко тебе удается поспать в отдельной комнате,— подумал Авенир, припомнив тесноту вьетского общежития.— Зачем ты пришла? Знаешь ли, зачем тебя прислали?»

Он прошлепал босыми ступнями к приоткрытому окну и остановился, задумавшись и вглядываясь в темень Евразии.

— Да, братья наши меньшие, нелегко вам среди нас. Хорошему мы вас не научим. Но это не дает вам права подхалтуривать на убийствах. Понимаю, зачем тебя прислали, да только ничего у тебя не выйдет. Раньше бы вышло, может быть, а нынче уже нет. Теперь наш брат, русский, умник, не тот… Нас на этом не проведешь…

Так шептал он под нос и вдруг заметил, как в свете проглянувшей луны блеснуло что-то на крыше разбойничьего вьетского логова. Стеклышко блеснуло. Бинокль. Вспомнив тут же о похищенном шпионском приборе, Авенир был готов поклясться, что с крыши за ним наблюдают. Луна, как на грех, скрылась тотчас, и ничего не стало видно, но подозрения Можаева разыгрались, как волны морские. Прогнав в памяти все недавние события, Авенир неслышно лег на спину, на прежнее свое место, и предался раздумьям о низости человеческой натуры — любимым думам образованного, но небогатого человека.

III

Похороны Юрия Карповича Низовцева прошли, как и положено, по высшему разряду. Белла позаботилась. Она распоряжалась всем, Отец Никон только успевал оплачивать счета. Множество дорогих машин съехалось к подъезду особняка, гости с приличествующими случаю физиономиями бродили по комнатам и коридорам. Венки стояли в два ряда вдоль стен на знакомом синем ковролине. Здесь собрался весь деловой Питер.

Николай Николаевич, завидев Авенира, обрадовался ему, как родному:

— У-ф-ф! Нет сил. Все привыкли к тусовкам с выпивкой, то и дело спрашивают, где банкетный зал. Белла сошла с ума, требует, чтобы я заказал памятник у Михаила Шемякина. Я даже не знаю, где его разыскивать.

— Скажите, кто из приглашенных выиграл от смерти Низовцева?

— Да все, все выиграли! Борман всем был костью в горле! Наша контора крутила такие дела… Но, впрочем, никакого криминала!

— А что же Вероники не видно?

Николай Николаевич кисло сморщился, махнул рукой:

— Вы тут походите, посмотрите, может, что заметите или услышите. Попрощайтесь с покойным. А после поминок приглашаю в кабинет, поговорим в спокойной обстановке. Теперь же извините, пойду гляну, готов ли оркестр.

— Еще минуточку… Скажите, а если вдруг, не дай бог, конечно, умрет сын Низовцева? Кто тогда унаследует состояние?

— Г-м… Вопрос непростой… Тут надо бы с юристом… Если он… Если предполагаемое событие произойдет до его вступления в права наследства, то Вероника, а если после — ближайший родственник, то есть мать. У вас есть версия? Петруше что-то угрожает?

— Нет-нет, ничего определенного. Разные сыщицкие заморочки.

И Авенир загадочно прикоснулся пальцами ко лбу, весьма довольный собой.

К выносу тела все было готово. Ждали лишь Петрушу. Гости шушукались во дворе и возле гроба. В тишине слышно было, как далеко за дверями детской ревет маленькая Леночка.

— Не хочу другую няню!.. Хочу к маме-е!.. Катю хочу-у!..

Белла нервничала, срывала и натягивала черные кружевные перчатки.

— Капризная девчонка! Вся в мамашу!

Наконец сверху послышались шаги, и Петруша, высокий, как каланча, в черном строгом костюме, спотыкаясь, спустился к гробу. Под руку с ним шла Вероника, лицо и золотые волосы которой прикрывала черная вуаль. Щеки Беллы пошли пятнами.

— Я так и знала… — гневно шепнула она Авениру.

Петруша с мачехой возглавили процессию. Церемония прощания пошла заведенным порядком. Белла держалась на втором плане, на кладбище и на поминальном обеде для узкого круга молчала, но едва за последним гостем закрылись двери, как она отвесила сыну пощечину и за руку отвела его наверх, гневно смерив взглядом и едва не толкнув в пышную грудь Веронику. Авенир, задремавший в кресле за углом огромного буфета, проснулся от звука еще одной пощечины.

— Воспитывает,— усмехнулась красавица и направилась было к дочке, но Отец Никон удержал ее.

— Что ты делаешь? — нежно, но твердо сказал он ей бархатным голосом, не подозревая, что Можаев слышит его.— Ты губишь себя! Ты в опасности! Я могу…

Он заговорил тихо и неразборчиво. Как ни напрягал Авенир слух, затаив дыхание, он расслышал только «совсем не дурак», что отнес не без удовольствия на счет собственной персоны. Зато ответ Вероники слышен был хорошо.

— Ты когда-то говорил, что Борман меня с шеста снял. Пусть! Но ведь и ты был рядом, Николай Николаевич, а не снял! Чего ж теперь ты землю роешь? Я сама справлюсь, без благодетелей. Хватит!

Авенир обдумывал новые обстоятельства, когда пришла новая горничная и позвала его в кабинет. Она была здоровой мрачноватой бабой, Беллу называла госпожой, а на прочих смотрела как на пустое место.

В кабинете его ждали пожелтевшая от гнева и траура Белла и притихший, понурый Отец Никон. Удивленный Авенир вдруг обнаружил, что его пригласили не для того, чтобы угостить кофе, а чтобы он отчитался о проведенной работе. Это было неприятно и непривычно. Он не любил и не умел отчитываться. Ведь он только-только ощутил себя свободным художником!

Хозяева молча выслушали его путаный рассказ и сбивчивые, на ходу испеченные версии. Белла, потирая сухие руки, саркастически подытожила, перебивая:

— Таким образом, ничего у вас нет. Вы два дня провозились впустую!

— Почему же! — запротестовал Авенир.— Мы уверены, что убийца кроется среди вьетов, я даже могу предположить, который из них. Но ведь это ничего не даст! Нам нужен заказчик!

— Что планируете сделать? — сурово спросила Белла.

— Во-первых, искать этого Трофима,— принялся проворно загибать пальцы Можаев.— Во-вторых, надо выяснить связи вашего сына с вьетами. Наконец, Кириллова не следует сбрасывать со счетов!

— Кто такой Кириллов? — неожиданно очнулся от спячки Отец Никон.

— Я же рассказывал! Подставной хозяин клуба!

— Ах, вот как… — Николай. Николаевич неожиданно оживился, заерзал в кресле.— Да-да, конечно, я упустил из виду! Это очень интересно…

Авенир удивленно воззрился на него. Про Кириллова он брякнул так, для пущей важности.

— Чушь! — недовольно поморщилась Белла.— А что наша дамочка?

При этом она выразительно приподняла брови и закатила глаза.

Авенир пожал плечами:

— Алиби не подтверждается. Но не она же сама бросала гранату. Более того, уж если бы Вероника была заказчиком, она перво-наперво отвела бы от себя подозрения! Ведь это логично!

— У женщин ее пошиба своя логика. А вы, молодой человек, должны ясно представлять, за что вам платят! Вы получаете деньги за то, чтобы никто из нас не пострадал. Я допускаю, что кто-то из этих азиатов,— она поморщилась,— способен на убийство, но категорически запрещаю вам вмешивать в это дело Петрушу! Он по неопытности, под чужим влиянием попал в их среду, но это ни в коей мере не дает вам права подозревать сына в организации убийства отца! Все свободны!

— Информируйте нас тотчас обо всем новом в деле,— попытался подсластить пилюлю Отец Никон.

Авенир поспешно покинул кабинет. Почти бегом. Он очень не любил, когда на него кричали. Остановившись на лестнице, он уже подумал было вернуться и высказать свое возмущение и несогласие, когда к нему подошла Вероника. Она уже сняла траур.

— Что, хлебнули Беллиных нежностей? — спросила она, глядя на пылавшие от возмущения щеки Авенира.— Хотите вернуться и дать сдачи? Не стоит. Беллу вам не перекричать. Лучше послушайте, что я скажу…

Она приблизилась, но Авенир неловко отстранился. Маленькая красавица вызывала у него сегодня сложные чувства.

— Не бойтесь, не съем,— невесело пошутила Вероника.— И не спешите осуждать, не побывав в моей шкуре. Я хочу вам сказать, что сегодня у Петруши назначена важная встреча. В девять.

— Какая встреча? С кем?

— Не знаю! И где — тоже не знаю! Он мне только сказал, что в девять у него важная встреча — и все.

— А сам он где?

— У меня. Льет слезы и жалуется на мамочку.

— Может, эта встреча не имеет отношения к убийству?

— Может быть… — тяжело вздохнула она, покусывая нижнюю губу.— Но в этом доме я, наверное, больше всех хочу наказать убийцу Бормана. А мое поведение — это всего лишь защита. Вы мне верите?

И Авениру пришлось кивнуть.

Вдруг наверху, на детской половине, раздался грохот, напоминающий стрельбу, а затем — отчаянные вопли. Вероника улыбнулась:

— Скорпи напал на новую няньку. Ленка натравила. Вот маленькая женщина! Мстительная и коварная! Вы помните Скорпи? Извините, мне пора, а то он ее до инфаркта доведет. Он же машина.

Авенир ушел. На часах было восемь. Следовало начинающему сыщику подумать о том, как он будет следить за Петрушей. Авенир, поразмыслив, воспользовался телефоном и бумажкой с надписью: «Позвонить, если что». Монумент ответил не сразу и отчего-то довольно долго соображал, кто звонит и зачем ему надо немедля приехать. Причина его медлительности выяснилась тотчас, едва только Авенир сел в его машину. Опер Грешников был в стельку пьян. Он приехал с поминок Михалыча.

— Крепко помянули,— буркнул Можаев, стараясь дышать пореже.— Можно, я окно приоткрою?

— Валяй на всю! — прорыдал Грешников, мотая головой.— Человек был Михалыч хороший… Хорошего человека и помянуть не грех… А куда едем?

— Нет, спасибо, я передумал. Я лучше пешком или на такси…

— Куда?! Сидеть! — рявкнул Монумент, втаскивая Авенира тяжелой лапой назад в салон.— Я ребятам поклялся, что привезу убийцу через полчаса! За полчаса успеем?

— Не знаю,— пожал плечами Авенир, лихорадочно обдумывая, как выпутаться из этой истории.

— Плохо! — наставительно сказал Грешников.— Должен знать! Даю тебе еще час. Чтоб через час все было готово, понял? Ох, что-то голова тяжелая… В этой водке, наверное, много женских гормонов! Стоит выпить пару бутылок и уже не можешь водить машину и начинаешь поступать нелогично…

Опер уперся квадратным лбом в баранку и звучно захрапел. Авенир остался сидеть. Из машины был виден дом Низовцева, и он наблюдал за ним, надеясь на служебную закалку Грешникова.

Закалка не подвела. Когда от подъезда отчалил громадный джип, принадлежавший прежде самому Борману, Монумент уже пришел в себя. Почти пришел. По крайней мере, водительские навыки у него восстановились, и на красный свет он проехал лишь однажды. На счастье Авенира, сжавшегося на переднем сиденье, ехать оказалось недалеко. Джип вскоре остановился у Невы, на Малоохтинском проспекте, у сходней плавучего ресторанчика. Петруша в костюме ковбоя, сопровождаемый Двумя охранниками, враскачку поднялся на борт ресторанчика и расположился за столиком с видом на реку. Он о чем-то переговаривался с охранниками, насмехался над посетителями, особенно мужчинами, скабрезно задирал женщин и громко смеялся собственным шуткам. Охрана угодливо скалилась вслед за хозяином.

— Этот убийца? — мрачно спросил Монумент, оставив неудачные попытки извлечь ключ из замка зажигания.— Мозгляк какой-то… Где-то я его видел! Сейчас я ему башку откручу! Щас ты у меня поулыбаешься!..

Авенир всем телом повис на плечах напарника:

— Григорий, стой! Это не убийца!

— Нет? — изумился Монумент.— Жаль… Хорошо, что ты сказал, а то я мог бы его обидеть. Ты у нас голова… А где же убийца?

Едва Можаев втолковал оперу его оперативное задание на сегодня, как мимо их машины совсем близко прошли три вьета. Впереди легко шагал круглоголовый Чен, два других были те самые, что сопровождали Петрушу в его бегах. Внимание их было привлечено к ресторанчику, на машину они не глянули. Двое трусили, замедляли шаги, Чен улыбался и подбадривал соплеменников.

— Этот убийца? — насторожившись, спросил Монумент.

— Может быть,— прошептал Авенир, придерживая на всякий случай напарника за могучие плечи. Но Монумент уже слегка протрезвел.

— Пойди и послушай, о чем говорят,— велел он.— Поднимись на эту чертову баржу и встань в тень возле буфета. Я бы сам пошел, да качает что-то…

Авенир поторопился и поспел как раз к началу разговора. Вьетам не предложили сесть, и они стояли тесной кучкой перед развалившимся в кресле Петрушей. Впереди по-прежнему был Чен.

— Наш отец горюет о смерти твоего отца,— сказал он.

Петруша кивнул и нахмурился. Охранники вежливо изобразили служебную скорбь.

— Ты был другом вьетов,— продолжал Чен.— Ты много обещал нам, пока твой отец был жив. Мы скорбим вместе. Приходи к нам, мы ждем тебя. Так сказал наш отец.

Петруша сочувственно покивал и сказал охранникам:

— Представляете, у них там один общий отец. Противный такой старикашка, я его видел. Все зудит, зудит… А девки у них хорошие, только все плоские, как доска. И все на одно лицо. Как будто все время с одной… Ну, говори, говори, я жду.

— Ты придешь? — спросил Чен.

— Это все? — Петруша откинулся на спинку кресла и коротко хохотнул.— Это и есть важная встреча? Ради этого ты вытащил меня из дому в день похорон?!

— Мы должны быть вместе в такой час,— робко пояснил один из вьетов.— Так сказал наш отец.

Если слова Чена Петруша выслушивал спокойно, то на несчастного вьета просто обрушился с ненавистью.

— Он что, командовать теперь мною будет, ваш отец?! Хватает мне командиров и учителей! — Он невольно взялся за припухшую щеку.— Придите к нему немедля и молитесь на него! Не выйдет! Вот пусть он сам ко мне придет, понятно?! Сам пусть притащится ко мне домой, если ему чего надо! Сено к лошади не ходит, верно? Ха-ха-ха!.. Я ему ничего не должен! Запомнили?! Ни-че-го!

Авенир, полагая разговор оконченным, поспешил убраться от буфета и сбежать на набережную. Следом, не заметив его, сошли три вьета под гогот и выкрики расходившегося не на шутку Петруши.

IV

Монумент в машине уже побрякивал наручниками:

— Сейчас берем его!

— Нет, что ты! Надо проследить, куда он пойдет! Это человек Трофима!

— Откуда ты все знаешь? — подозрительно покосился на него опер.

— Потом расскажу.

— От баб, не иначе,— буркнул Грешников, но послушался и убрал наручники.— Что нового услышал?

— Петруша кто угодно, только не хозяин вьетов. Он, скорее, нахальный наследник, не желающий платить долги. Боюсь, он не понимает, что играет с огнем. Надо будет предупредить Беллу. Эта неделя до его совершеннолетия — самая опасная.

— Наплевать на него. Он мне, крестьянину, глубоко несимпатичен. Мне убийцу найти надо. Шеф уже спрашивал…

Авенир возразил было, что, мол, их миссия — охранять людей, бороться со злом, да Грешников так воззрился на него, что начинающий сыщик умолк, надулся и весь отдался искусству слежки, укоряя в душе напарника за пренебрежение высокими идеалами профессии. Поначалу они медленно катили вслед вьетам, но уже совсем стемнело, а зажженные фары могли привлечь внимание троицы. Авенир быстро нашел выход: пошел пешком, не теряя их из виду, а Монумент поехал поодаль, следя за Авениром.

Вьеты прошагали пешком от Невы до ручья со звучным названием Оккервиль и там, в трущобах промзоны, вошли под навес пивной палатки на улице. Авенир забеспокоился: пивная была полна их соплеменниками, троица точно растворилась в кучке раскосых черноголовых мужчин, и даже Можаев с его феноменальной памятью на лица тотчас потерял их. Вьеты все прибывали — тройками, парами. Никто не ходил поодиночке. Это был какой-то вьетский мужской клуб, где они вели себя раскованно и непринужденно, не так, как в общежитии. «По-европейски»,— определил для себя Авенир. Чен здесь правил бал: вскоре сыщик увидал его за столиком в глубине, в окружении внимательных слушателей. Вьеты подходили к нему и отходили, некоторые отдавали что-то — Авениру показалось, что деньги.

— А знаешь, на что это похоже? — спросил его трезвеющий Монумент, оставивший машину поодаль.— Наркотой это попахивает. Ручаюсь — если дернуть сейчас одного-другого, в рукаве найдем косячок на продажу.

Они дождались, когда Чен выйдет, и последовали за ним прежним порядком. Теперь он шел один, и Авенир крался следом самозабвенно, неслышно косолапя, вдыхая ночные запахи, чувствуя себя рыцарем плаща и кинжала. О, как заманчива и увлекательна самая азартная из охот — охота на человека!

Далеко идти не пришлось: вьет, оглянувшись, нырнул в дыру в заборе какого-то приусадебного участка, и Можаев услышал скрип давно немазаных петель. Кошачья фигура Чена скрылась в сарае на задворках большого сада. Монумент, подкравшись, зашептал в ухо, тяжко дыша перегаром:

— Привел на хазу! Наверное, товар кончился! Сейчас возьмем на горячем!

— А если он там не один?

— Да хоть десяток! Таких котят я одной левой сделаю! Сначала ударим по рукам, потом по лицу!

Он неслышно раздвинул доски и с трудом протиснулся в сад. Авенир пролез следом. Знаками опер показал ему встать у дыры и ждать, а сам, крадучись, двинулся вперед, в темноту. Сердце Авенира просто выскакивало из груди от волнения. Он глядел во все глаза и слушал во все уши, потирая вспотевшие ладони.

Довольно долго было тихо, он даже устал ждать. И тут что-то грохнуло в сарае, раздался вопль, зазвенела посуда, будто свирепая собака загнала в угол отчаянного кота. Катавасия в сарае продолжалась секунд десять, сопровождаясь грохотом падающих предметов и звоном разбиваемых стекол, потом клубок тел выкатился под открытое небо, в сад. Монумент, падая, дотянулся-таки до вьета, ухватил его железной пятерней за спину. Чен изо всех сил выгнулся, рванулся, зашипел от боли, лягнул опера пяткой в причинное место — и вырвался! Вихрем пронесся он мимо остолбеневшего Авенира, юркнул в дыру — и был таков. Лишь круглые кошачьи глаза злобно и торжествующе блеснули.

Можаев только и успел поднять руки, раскрыв рот, да опустить их. Увы! Хватательный рефлекс у этого мечтателя был совсем не выработан!

Как звучно и разнообразно материл его Грешников! Каких только эпитетов и сравнений не выискивал, охая и придерживая пострадавший орган! Выпустив пар, опер со стоном сел на бревно у стены сарая, посмотрел на клок Ченовой рубахи в пятерне. В голосе его зазвучало усталое удивление:

— Надо же, зверюга! С мясом вырвался! Кровища, смотри! Это я ему шкуру со спины содрал! А я еще думаю — как это он вырвался? У меня никто еще не вырывался! Но я был прав — в сараюшке мак варил этот кудесник. Не бог весть что, но уже можно брать. А там уж мы его раскрутим и по Михалычу с Низовцевым! Я его сейчас в розыск по городу подам! Некуда ему деться будет, побежит к своим, в логово. А там мы его и накроем!

Бывают в романтической жизни сыщиков и скверные прозаические моменты. С одним из них Авенир познакомился в тот же вечер. Омоновский наряд на трех автобусах нагрянул в Евразию. Оцепив общежитие, ребята в масках всполошили обитателей этого улья, прочесав все три этажа. Грешников самолично рыскал по комнатам, напрасно выискивая Чена, а всех подозрительных, напоминавших его, направлял во двор к Авениру для опознания. Можаев, понурясь, стоял у машины. Его нежная душа русского интеллигента в четвертом поколении страдала. Тихая покорность обитателей Евразии заставляла его ощущать себя опричником и палачом. Старик спустился к выходу и подошел к нему мелкой тряской походкой.

— Зачем вы ищете Чена, Авенир Аркадьевич? — мягко спросил он.

— Это не я его ищу,— малодушно отрекся Авенир.— Это милиция. Я ищу убийцу одного бизнесмена.

Ох это чистоплюйство! Не доведет оно россиянина до добра!

— Чен не убивал Низовцева,— возразил старик, заглядывая в голубые глаза горе-сыщика.— Он был в это время с нами. Его все видели. Вьеты не убийцы.

— Откуда вы знаете, когда это было?

— Об этом писали в газете,— улыбнулся старик.

— Вашим свидетельствам нельзя верить,— постарался напустить на себя спасительную суровость Авенир.— Вы его выгораживаете.

— А когда вьет признает вину, ваш закон ему верит?

— Кто же станет на себя напраслину возводить?

— Если закон получит виновного, вы оставите нас в покое?

Авенир пожал плечами, не зная, что и ответить.

— Чен варил и продавал опий,— буркнул он.

— Но у нас вы не нашли опия, не так ли? — вкрадчиво, но очень настойчиво спросил старик.— Чен отрекся от нас. Он стал жить один и смущать других вьетов. Рано или поздно он должен был погибнуть.

Он прошептал какое-то заклинание, а может быть, молитву и коснулся рукой амулета в мешочке, висевшего на темном шнурке на его высохшей длинной шее.

— Трудно держаться избранного пути,— все так же вкрадчиво и настойчиво продолжил он.— Особенно если не знаешь, куда он ведет. К сожалению, ни у вас, ни у меня нет этого знания.

— Есть опыт всего человечества! — возразил Авенир.

Старик только лукаво улыбнулся в ответ на его запальчивость, покачал седой головой и вернулся в свой ковчег, на ступенях которого его с почтением ожидала толпа встревоженных соплеменников. Он поднял руки над головой и принялся что-то громко говорить им, успокаивая и показывая вверх.

Монумент, крутя наручники на толстом пальце, вышел из общежития вместе с последними омоновцами.

— Молиться пошли! — с усмешкой кивнул он через плечо.

Действительно, вскоре третий этаж осветился трепетным светом множества маленьких свечных огоньков и зазвучало тихое, мелодичное и печальное пение на непонятном языке. Авенир отвернулся, оскорбленный ухмылками опера.

— Ты рожу зря воротишь,— сказал Монумент, ничуть не обижаясь.— У нас работа такая. Хочешь быть чистеньким — сразу бросай это дело и возвращайся к прежней профессии. А в этом шмоне ты первый виноват. Не зевнул бы у забора — не надо было бы искать теперь по всему Питеру!

«О, мрачная проза жизни!» — горько подумал Авенир.

— Лучше пригласил бы к себе,— продолжал Грешников.— Пивком бы угостил, а то горло пересохло, как колодец в пустыне. У тебя пиво есть?

— Нет, нет! — испуганно отозвался Авенир, кое-что припомнив.

— Я так и думал. Страшная фраза: «Пива нет!»… Тогда до завтра. Думай, как нам разыскать наших приятелей. И будь поосторожней. Он тебя видел — не столкнитесь здесь где-нибудь, на узкой тропиночке.

Озадаченный таким напутствием Авенир побрел к себе, пуганой вороной озираясь по сторонам. Повсюду в темноте чудились ему злые вьеты, сидевшие в засадах. Иметь врагов оказалось совсем не так романтично! Он вошел в подъезд и остановился в нерешительности: наверху, на его мансардном этаже, не горела лампочка. Вздохнув и собравшись с мужеством, Авенир Можаев зашагал по лестнице. Он боялся и надеялся увидеть кого-нибудь у себя перед дверью. Увы — было пусто.

Авенир разочарованно вздохнул. Вдруг чья-то рука сзади схватила его за плечо. Он заорал, наотмашь, что было сил, ударил человека, стоявшего в углу лестничной клетки, и кинулся вниз по ступенькам, да зацепился рубахой за перила.

— Стой! — закричал нападавший басом ему в ухо.— Сумасшедший! У меня ванна течет! Ванна!

— Н-ну и что?.. — спросил дрожащим голосом Авенир.

— Как что? Ты разве не сантехник? Мне сказали — в этой квартире сантехник живет! Я уже битый час жду этого идиота! Там такая ведьма — даже войти не дала!

— Да, да!

— Что «да»? — подозрительно переспросил обладатель баса и потекшей ванны.— Я уж, наверное, весь подъезд залил.

— Да, живет, но он уехал в отпуск,— с облегчением выдавил из себя Авенир.— А я — нет, я просто тоже живу… Сосед я!

— Ладно… — мрачно и недоверчиво протянул жилец.— Я еще подожду…

Авенир с облегчением проскользнул в квартиру и закрыл хлипкую дверь на замки и цепочки.

V

Айни ждала его в кухне, в обществе старой попрошайки. Как обрадовался Авенир, увидав ее! Сам не ожидал такой радости. Она встала, подошла и спрятала гладко зачесанную голову у него на груди. От травяного запаха ее волос у Авенира сладко заныло под ложечкой.

— Эка галка черная, некрещеная! — усмехнулась старуха.— Отошли ее, дело есть.

Дело, конечно, заключалось в выпрашивании денег. Авенир задолжал старухе сегодняшний день, но на радостях заплатил за день вперед.

— Ты, милок, уверен, что мне там быть надобно? — поинтересовалась Нина Петровна, предварительно упрятав аванс подальше.— Ни черта я сегодня не наглядела. Может, где в Другом месте постоять? Хотя семечки там берут, хорошо берут…

— Стойте там, Нина Петровна. Вы мне там понадобитесь в любой момент. Только уж, пожалуйста, никуда не отлучайтесь. Все в один миг может произойти.

— Да что, что может произойти?! Ты мне хоть растолкуй! А то я и до ветру боюсь отлучиться!

— Да я, честно сказать, сам не знаю.

— Вот те раз! Так и в трубу недолго вылететь! Ты бы, может, сыском собачек пропавших занялся? Кошечка у соседки сбежала — можно поискать за приличное вознаграждение. Ноги у тебя молодые, на дерево взберешься… Я замолвлю словечко?

Авенир замотал головой и поспешно ушел к себе в комнату, где его поджидала Айни. Стоило ему сесть на диван, как усталость последних дней налегла на плечи снежным комом. Никогда прежде он так не уставал, как на этой новой работе. Вьетка, взглянув в его посоловевшие глаза, проворно принялась за дело. Она стянула с него одежду, принесла таз теплой воды и, не слушая вялых протестов, вымыла его громадные корявые ступни, давно, честно сказать, нуждающиеся в этом. Потом уложила в постель, напоила чаем, сунула в рот какой-то бутерброд. Пока Авенир жевал, блаженствуя, она прибралась в комнате, но не так, как делают наши, европейские женщины, а по-своему. Под ее руками не наступало геометрическое царство симметрии и идеального порядка, но вещи группировались в уютные, удобные кучки, занимая свои, самой природой предназначенные им места. И сброшенная с плеч одежда ее так же уютно улеглась на пол у дивана, точно там ей и положено было лежать.

— Вкусно? А еще я умею лучше всех готовить кани…

— Что такое «кани»?

— Запеканка из тараканов. Только нужны наши тараканы, восточные. Ваши тощие и слишком маленькие.

Она заливалась хохотом, каталась по дивану и взбрыкивала ногами, пока до Авенира доходило, что его разыгрывают. От усталости он совсем потерял чувство юмора.

— Но ведь собак вы едите?

— Раньше ели… Когда другого мяса не было. Теперь не едим. Отец вьетов учит нас не делать ничего такого, что не нравится русским.

— Вы хотите стать похожими на нас?

— Разве мы можем стать похожими? Вот, смотри!

Она выскочила голышом из-под одеяла, схватила миску с водой и капнула в нее растительного масла из немудреного запаса Авенира. На поверхности воды растеклось тонкой пленкой радужное пятно.

— Это мы,— сказала Айни, макнув тонкий палец в масло.— А это вы.— Она макнула палец в чистую воду. Потом она взяла ложку и проворно размешала, взбурлила воду. Пятно исчезло.— Теперь надо подождать — и оно снова появится,— сказала она, пристально вглядываясь в поверхность.— Отец вьетов много раз нам это показывал. Хай, ты совсем не туда смотришь!

— Иди ко мне, я докажу, что мы совсем не такие разные. Только сегодня все будет не так. Сегодня я буду делать тебе приятное. А то мне кажется, что ты чувствуешь себя как на работе…

— Ты — моя работа… Тебе хорошо?.. Возьми меня к себе… Тебе… Всегда… Будет… Хорошо…

— Ты меня любишь?

— Любишь…

— А Чен?

— И Чена любишь.

— И что же у нас получится? — вдруг привстал на локте Авенир.— Нет уж, я такого уже нахлебался!

— Чен — мой брат,— ласково сказала она, заглядывая в его сердитые глаза.

— Все вы там братья и сестры!

— Нет. Чен мой брат. Мы не дикари. У нас не женятся брат и сестра.

— Ну, слава богу!

Авенир упал на подушку. Она засмеялась тихонько, как колокольчик:

— Это хорошо, что ты сердишься.

— Почему?

— Не скажу. Но это хорошо. Хо-ро-шо! Вьетский и русский бывают похожи, да?..

Авенир заснул как убитый. Утром он встал первым. На столе в миске с водой плавало неделимое масляное пятно. Он пожал плечами, отнес миску на кухню и вылил воду.

Он оставил Айни ключ и велел никуда не ходить до обеда, а в два быть в центре у корейского ресторанчика. Он хотел сделать ей приятное. Только на улице дошло до него его нынешнее щекотливое положение, когда он стал размышлять, где еще можно поискать Чена, которого он подозревает в убийстве. Прав, тысячу раз прав был Монумент! Чувствуя, как пыл его и рвение к поискам ослабевают с каждой минутой, он заставил себя шагать к казино-клубу «Дети Сиама».

Клуб был закрыт на перерыв после очередной бурной ночи. Авенир в растерянности затоптался у входа, не зная, что бы еще предпринять, как вдруг увидал через стекла фойе Беллу, которую провожал к выходу администратор. Белла что-то настойчиво твердила, жестикулируя сухой рукой, администратор вежливо кивал, скрывая служебную тоску в глазах. Авенир удивился, но не обрадовался встрече и попытался ускользнуть, но Белла уже заметила его и, кажется, даже оживилась. По крайней мере, она улыбнулась и взглянула гораздо доброжелательнее, чем вчера. А когда она заговорила, ее голос даже прозвучал несколько заискивающе:

— Авенир Аркадьевич, как кстати я вас встретила! Вы что тут делаете?

— Отрабатываю ваши деньги с утра пораньше,— не преминул съязвить Авенир и отрапортовал: — Ищу предполагаемого убийцу Юрия Карповича. Мы вчера едва не схватили его, но очень ловок, каналья, ушел-с. Обыск общежития ничего не дал, может скрываться здесь!

— Я так и знала, что упустите! — не осталась Белла в долгу.— Какие-то вы недотепы с вашим напарником! Непрофессионалы, уж простите меня! Халтурщики! Впрочем, ладно, не будьте злюкой. Что вы так болезненно воспринимаете критику? Можно подумать, папа с мамой вас никогда не ругали.

— У меня были очень интеллигентные родители,— гордо сказал Авенир.

— Да бога ради! Дело не в них! У меня совсем о другом голова болит! Петруша опять не ночевал дома!

— Это же не впервой,— нахмурился Авенир, приглядываясь.

— Я понимаю, прежде это был конфликт с грубым отцом, который просто подавлял мальчика, но теперь?! Это эскапада какая-то, фрондерство! Он становится неуправляемым! Я теряю всякое влияние, весь авторитет… — Она вдруг всхлипнула.— Он просто игрушка в руках этой… проститутки.— Лицо Беллы исказилось, губы запрыгали. Она прилагала все силы, чтобы не разрыдаться на улице.— Я думала, они могут быть здесь… Я уже все рестораны объездила, все ночные клубы… Может быть, вы знаете какое-нибудь место, где они могут быть?

— А что, Вероники тоже нет дома?

— Ну конечно! Они все время вместе, а мне, матери, которая ночей не спала, которая вскормила его, воспитала, мне даже слова не дают сказать! Тут же затыкают рот! Вы бы слышали, как он со мной разговаривает! Стыд!..

Авенир сжалился и повел все-таки разрыдавшуюся Беллу под острый локоть в маленькое кафе напротив. Ох, эти дамы с острыми локтями!.. Битый час жаловалась ему Белла на Петрушу, на Веронику, на Николая Николаевича, и, когда она слегка успокоилась и пришла в себя, настала пора отпаивать валерьянкой Авенира.

— Послушайте, Белла…Э-э…

— Александровна… — услужливо подсказала она.

— Белла Александровна, ничем вас утешить не могу. Более того, скажу вам, что тревоги ваши совершенно обоснованны и правильны, особенно сейчас. Пока Петруша не достиг совершеннолетия, эти последние три дня он находится в опасности. Я не вправе высказывать какие-либо подозрения, но случись что — и финансовая ситуация может измениться далеко не в вашу пользу… Вы понимаете меня?

Белла соображала, нахмурившись. Слезы ее просохли мгновенно, пальцы сжались в кулак.

— То есть вы намекаете, что все может получить эта проходимка?!

— Я такого не говорил, но юридически…

— Это немыслимо! Есть же Бог, наконец, и я тоже не допущу! Спасибо, Авенир Аркадьевич, вы раскрыли мне глаза! Ну, теперь я ей покажу! Она у меня теперь, как вошь на гребешке!

— Ничего я вам такого не открывал! И без ссылок, пожалуйста! — вскричал пораженный ее запалом Авенир.— Я просто хочу сказать, что убийца еще не пойман, и вообще…

Но Белла его уже не слышала, решительно топнула каблуком, поймала такси и укатила, прищемив дверцей длинный подол нового серого платья. «Ненависть, умноженная на любовь, дает непредсказуемый результат»,— уныло резюмировал Можаев.

VI

У него было еще время для пешей прогулки, и он отправился пешком к корейскому ресторанчику, петляя по улицам Ржевки, заглядывая в витрины магазинов, сворачивая в переулки. Он чувствовал себя несколько растерянным, обескураженным своей беспомощностью и неспособностью что-либо предпринять, придумать эффектный ход, одним махом развязавший бы путаницу событий. То и дело казалось ему, что он уже все знает, что все фрагменты головоломки у него в руках, надо только выбрать их из пестрого потока жизни, запечатленного его цепкой памятью, и правильно сложить. Ведь помнить — это одно, а увязать и истолковать — совсем другое… Глаза его рассеянно блуждали по сторонам, по лоткам уличных торговцев и озабоченным лицам полуденных торопливых прохожих.

Вдруг будто струна зазвенела у него в груди. Он еще не понял, что именно привлекло его внимание, но на всякий случай остановился и заново осмотрелся. Он уже был неподалеку от того места, где назначил свидание Айни, только подходил к нему не с главной улицы, а из замусоренного бокового переулка. В переулке носами к тротуару стояли припаркованные автомобили, и один из них, несомненно, был ему знаком. Авенир постоял перед низеньким длинным «ситроеном», обошел его с кормы, перешел на другую Сторону переулка, чтобы изменить ракурс — и вспомнил! Это была машина, за которой погнался Грешников в ночь, когда они порознь искали заблудшего Петрушу!

В задумчивости потирая переносицу, Авенир сделал несколько шагов, не видя ничего перед собой, и тут же наступил на ногу расклейщику афиш с толстой сумкой бумаги, валиком и бидончиком клея.

— Бли-ин!.. — взвыл расклейщик, мелкий рябой мужичонка в очках, и, отскочив за пеструю тумбу, заохал.— Чарли Чаплин чертов! Под ноги смотри, тюлень!

— Извините… — меланхолично ответил Авенир, продолжая двигаться походкой киногения.

«Эта дорогая красивая машина вряд ли оказалась здесь случайно,— мучительно выдавил он первый мыслительный перл.— Я видел ее… Я видел ее… Э-э…»

Он развернулся и зашлепал обратно, шепча под нос. Расклейщик проворно убрал с его пути бидончик и взглянул сочувственно.

— Я видел ее у подъезда, когда мы нашли Трофима,— ровным голосом сообщил ему Авенир.

— Да-да, конечно, ты только не волнуйся! — успокоил его мужичонка, дрожавшей рукой поправляя вспотевшие очки.— У нас один так волновался, взял и зарезал нормировщика!

— Хорошо… — кивнул Авенир.— Молодец…

Появление здесь Трофима все меняло. Он, очевидно, прознал о назначенной встрече Авенира с Айни и явился отомстить. Авенир отогнал мрачные предчувствия. Долг превыше всего! Он захлопал по карманам в поисках бумажки с номером телефона Грешникова. Мужичонка, выставив перед собой липкий валик на длинной рукояти, как рогатину, подозрительно следил за его руками.

Бумажки в карманах не оказалось. Хуже того, пропала и телефонная карта, так что номер, который мгновенно всплыл в памяти, оказался бесполезным. Тут Авенира посетила блестящая мысль. Лицо его озарилось улыбкой, голубые глаза мрачно сверкнули.

— Я возьму его сам! — воскликнул он, вскинув длинный указательный палец перед носом припертого к стене расклейщика, отчего тот хрюкнул и пугнул его валиком.

Идея реабилитироваться перед напарником за вчерашнюю оплошность пришлась Авениру по вкусу. Чувство вины — родимое пятно русской интеллигенции. Наконец, назвался сыщиком — изволь делать всю работу, не только раздумывать да на скрипке играть. Хорош был бы Шерлок Холмс, если бы он только пиликал, а жуликов хватали по его указке другие!

Не в натуре нынешнего интеллигента, приняв решение, оттягивать его исполнение. Миновало безвозвратно время, когда интеллигенция сначала думала, бессмысленно истязая себя вопросами: кто виноват, что делать, кто там? Как «что делать»? Хватать надо! Припомнив внушительные габариты Трофима, Авенир огляделся, в нескольких шагах увидел обломок асбестовой трубы в метр длиной и дюймов восьми в диаметре и подобрал его. Расклейщик, присев и судорожно сглатывая, следил за его манипуляциями, как завороженный.

Авенир с силой помахал обломком в воздухе, вслушался, склонив голову, в его басовитое гудение и, улыбнувшись, подмигнул мужичонке. Дав ему понять знаками, что все в порядке и он может спокойно продолжать клеить свои афиши с ценной информацией для жителей Петербурга, Можаев как ни в чем не бывало привалился плечом к фонарному столбу в позе Геракла, опираясь на обломок, как эпический герой на палицу, и насвистывая. Припаркованные авто скрывали его, ему же, напротив, хорошо виден был свободный участок переулка до перекрестка с проспектом. Надежнее можно было скрыться неподалеку за мусорными контейнерами, но один их вид вызывал у Авенира неприятные ассоциации.

План его был прост, как все гениальное. Заметив издали рослого Трофима он, Можаев, прячется за соседним автомобилем и в момент, когда коварный «яппи» откроет дверцу своей иномарки, Авенир подкрадется сзади и оглушит негодяя.

Замахиваясь на великое деяние, Авенир не учел лишь опыта великой русской истории. Ведь наш интеллигент — это не тип и не характер. Это судьба, с неумолимостью рока пятнающая все начинания этих лучших представителей рода человеческого. Если бы у Авенира Можаева было время спокойно сопоставить, проанализировать опыт и последствия русских революций, а также событий не столь давнего и уже, в целом, неактуального прошлого, он бы, конечно, при его светлом уме нашел бы иной, менее кардинальный выход из сложившейся ситуации. Но времени этого у него, как всегда, не было. Ведь наш культурный слой, он сначала влезет в драку, а уж потом, когда очки под угрозой, начинает размышлять о роковых ошибках.

Трофим появился довольно скоро. Одет он был так же, как и позавчера. Шел он угрюмо, решительно, сунув руки в карманы, ссутулившись, и вид имел хищный, недобрый. Как раз такой, каким изобразила его Айни на рисунках Авенира. Можаев, по примеру Монумента покручивавший на пальце веревочку с ключами и поглядывавший на свое отражение в витрине соседней забегаловки, при виде надвигавшегося «яппи» едва не уронил свои ключи в решетку канализации на мостовой. Здравый смысл подсказывал ему затаиться, но какой же по-настоящему интеллигентный русак в подобных ситуациях прислушается к голосу здравого смысла?

Авенир присел. Трофим приблизился, мрачный как туча. Мужичонка, опершись о валик, будто усталый огородник на грабли, вытянул шею и привстал на цыпочки у тумбы, стараясь разглядеть, что будет. Он, как представитель народа, желал лицезреть схватку сил прогресса со злом во всех подробностях.

Самое удивительное, что Авениру почти все удалось. По крайней мере, ему удалось гораздо больше, чем многим другим интеллигентным деятелям сверхнового времени.

Пискнула сигнализация, мигнули яркие фонари «ситроена», заставив содрогнуться напряженные до предела нервы Авенира. Трофим, обогнув машину сзади, даже не глянул в сторону скрючившегося Можаева. Он быстро наклонился, щелкнул замком и сунулся в салон, что-то выискивая на сиденье. Авенир, проклиная дрожащие коленки, выпрямился, взял свое оружие в обе руки и, занеся его высоко над головой, вышел из укрытия на исходную позицию для удара, точно в тыл ничего не подозревавшему противнику. Это было все, что он сумел сделать.

В тот самый миг, когда он набрал побольше воздуху в легкие, чтобы размахнуться посильнее, страшно болезненный удар сзади в правую почку заставил его с ревом выпустить воздух, выронить трубу и бессильно и позорно опуститься на колени. Второй удар в затылок поверг его на землю. Бесстрастное смуглое лицо Чена, как в кошмаре, взирало на него с недосягаемой звенящей высоты. Удивленный и испуганный Трофим, подпрыгнув, обернулся и с неприязнью посмотрел на искаженное муками лицо Авенира.

Когда боль слегка отпустила и Авенир вновь обрел способность слышать, он, к великому своему удивлению, понял, что его противники отнюдь не торжествуют, а ссорятся! Неблагодарный «яппи» орал на своего маленького спасителя:

— Что ты все бродишь за мной?! Я же тебе запретил! Я что, под колпаком у вас, что ли?! Ты, может, убить меня хочешь?! Оставьте меня в покое! Я никого не сдам — только оставьте меня в покое!

Чен, сложив руки на груди и отступив на шаг, смотрел на своего хозяина снизу вверх, задумчиво и спокойно, как смотрит кормилица на неразумное дитя. Мужичонка с валиком и клеем, олицетворяя народную мудрость, подошел сзади и, криво ухмыляясь, сказал:

— Во, молодцы ребята! Вы бы еще связали его! А то ходит тут, пугает, а потом еще начнет афиши срывать! Маньяк, не иначе!

Раздраженный донельзя Трофим, не глядя, завел за спину руку, нащупал советчика и толкнул его кулаком. От толчка мужичонка полетел вверх тормашками, громыхнув бидончиком, выронив валик и расплескав клей по всему тротуару. «Яппи» оскорбительно, но не больно пнул беспомощно распластанного Авенира носком громадной кроссовки:

— А ты чего влез? Я тебя битый час жду, шкурой рискую, а он тут караулит меня, как герой-панфиловец! Ты же ни черта не понимаешь, что происходит, а уже столько напакостил! Жизнь мне, можно сказать, разрушил! Мы же с тобой не косоглазые, можем ведь договориться!

Внезапно в переулке от перекрестка раскатисто громыхнул выстрел. Пуля со свистом ушла в синее небо. Трофима и Чена будто ветром сдуло. Не сговариваясь, представители двух великих рас дружно кинулись в дальний конец улочки. Трофим несся огромными прыжками, маленький вьет поспевал за ним, часто мельтеша белыми подошвами.

За беглецами вихрем, как железный конь революции, мчался от проспекта оперативник Грешников. Не замедляя бега, он перескочил через торчавшие вверх ступни Авенира, снес в сторону привставшего было расклейщика и, кто знает, может, и догнал бы в этот раз беглецов, да коротенькие ноги его разъехались в луже скользкого клейстера. Он смешно замахал руками, удерживая равновесие, и… Нет, не упал, но вынужден был сбросить обороты, цепляясь руками за капоты авто, отчего одна за другой сработали и завыли три сигнализации. Секундной заминки хватило, чтобы сделать дальнейшее преследование бессмысленным. Монумент, тяжело дыша и потирая ушибленный бок, вернулся к поднимавшемуся Авениру.

— Слушай, с тобой спокойной жизни не будет! Сижу себе в управе, занимаюсь любимым делом, готовлю докладную записку начальнику — вдруг на тебе! Какое-то китайское дите на ломаном русском пищит в трубку, со слезами умоляет меня ехать сюда и срочно спасать тебя! Ты кому мой телефон дал?

— Никому не давал,— искренне ответил Авенир.

Русский интеллигент впитывает правдивость с молоком матери. Или даже раньше. Монумент с укором посмотрел в честные глаза Авенира:

— Ладно, хоть на пользу пошло. А то открутили бы тебе башку, и вся недолга. Это его тачка? — кивнул он на «ситроен» с открытой дверцей.— Хорошо, что тачку из-под него выбили. Недолго теперь ему бегать. Возьмем.

Прислушавшись на этот раз к голосу здравого рассудка, Авенир не стал рассказывать Грешникову о своих успехах в области частного сыска.

Загрузка...