Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]

Глава 1

Кто-то устроил известный трюк с кислотой — картина мало привлекательная для взора, даже если вы более или менее подготовлены к неприятным неожиданностям, как это было в случае со мной. Агент нашей организации не позвонил в положенное время, и меня отозвали с работы «неподалеку» (всего каких-нибудь пять сотен миль к югу, в Черных Холмах, Южная Дакота), чтобы я на месте выяснил, в чем дело. К ночи я пересек канадскую границу, въехал в некую провинцию под названием Сэскетчуан, отыскал там некий городок под названием Реджина, а в нем некий мотель, называющийся «Плейнсмен», постучал неким образом в некую дверь и не получил ответа.

Следуя инструкции, я открыл замок особым кусочком пластика, имеющим вид визитной карточки, проскользнул внутрь и постоял в темноте достаточное время, чтобы выяснить, нет ли поблизости желающих прыгнуть на меня или просто выстрелить. Таковых не оказалось. Не услышав ничьего дыхания или движения, я включил свет и увидел его на полу у кровати.

Как я уже говорил, приятного было мало. Профессионалы редко пользуются подобными штуками и лично я тоже. Хотя мне случалось встречать и у них и у нас кое-кого, кто считал, что струйка высокоэффективного разъедающего реагента — это как раз то, что нужно, чтобы заставить самого упорного субъекта забыть свои принципы и заговорить, — если задача состоит в этом. По их утверждениям, раскаленное железо и вколачивание гвоздей в ладони в смысле быстрого получения информации — детская чепуха по сравнению с таким рецептом. Кислота к тому же имеет свою пользу и как отвлекающий фактор в трудную минуту, так как люди, когда их ест заживо, обычно не доставляют много хлопот.

С другой стороны, с кислотой много возни, ее неудобно хранить, и при использовании всегда есть опасность задеть и себя тоже. Появляющиеся, как следствие, на коже и на одежде пятна очень заметны и трудно объяснимы. Поэтому мы оставляем кислоту ревнивым дамам, желающим испортить внешность соперницы. Но здесь она была использована в изобилии и безжалостно, она оставила коричневые пятна на бледном ковре и почти полностью уничтожила лицо человека, из-за которого мне пришлось сюда ехать.

По крайней мере, я думал, что это он, хотя с уверенностью решить было трудно. Как коллегу я его почти не знал, но мы сталкивались с ним пару раз по работе, и уцелевшая часть лица имела сходство с агентом по имени Грегори — тип стопроцентного американца с мужественной физиономией и вьющимися волосами, который специализировался на заданиях, требующих успешного применения мужского обаяния (не моя сфера деятельности). Руки, поднятые в попытке защитить лицо, тоже были изъедены и сожжены до неузнаваемости.

Он лежал поперек своего саквояжа, который только что вытащил из-под кровати, — или кто-то организовал картину таким образом. Вещи были разбросаны по полу, как будто он раскидал их впопыхах, нащупывая что-то в саквояже сожженными руками. Или, может быть, ослепленный и в агонии, он просто потерял ориентацию, споткнулся о саквояж и метался в бреду, стараясь найти путь в ванную, чтобы смыть с себя адскую жидкость.

Включив свет, я отпрыгнул пригнувшись от выключателя. Теперь я медленно выпрямился, но не расслабился и не спрятал маленький пистолет, 38-й «special», который забыл предъявить на таможне при пересечении границы. Для начала я убедился в том, что, кроме меня и неподвижной фигуры на полу, в комнате никого нет. Затем проверил платяной шкаф. Никого. Оставалась ванная. Я перешагнул через Грега, вошел в нее — согласно тренировочному руководству, предусматривающему такие случаи, — и увидел, что там нет ничего интересного, если не считать нового сверкающего душа американского производства.

Я перевел дыхание, спрятал пистолет, проверил, хорошо ли заперта дверь во внешний мир, вернулся и сел на корточки возле Грега. Он был холоден на ощупь. Что ж, для того чтобы проехать пятьсот миль, требуется определенное время — даже если всю дорогу не снимать ноги с педали скорости. Это была серная кислота, олеум или купорос, судя по отсутствию раздражающих испарений. Другие кислоты при такой концентрации тут же вызвали бы у меня кашель.

Справа от тела стояла маленькая бутылочка с надписью на этикетке: «Михаэль Грин» (его имя на этом задании) и указания по применению: «Одна таблетка на ночь при бессоннице». Пробка отсутствовала и содержимое тоже, если не считать пары желтых капсюль, затерявшихся среди одежды. Скорее всего, снотворное вроде нембутала. Если вы предпочитаете современный жаргон, можете назвать их «желтыми жилетками».

Я нахмурился. Очевидно, я или канадские полицейские, которые будут расследовать это дело, должны подумать, что после атаки кислотой он бросился к таблеткам снотворного, чтобы покончить с собой и избежать тем самым слепоты, уродства и невыносимой агонии. Я не поверил этому ни на секунду. Не то чтобы Грег не мог так среагировать — он достаточно гордился своей внешностью, но для этого требуется целая куча снотворного и немало времени, а с тем, что мы имеем при себе, нам доступны куда более эффективные пути к забвению. Я быстро обыскал его и нашел (где — не важно) ту самую таблетку, которая решила бы его проблемы за несколько секунд, если такова была его цель. Учитывая все это, я крайне сомневался в том, что он стал бы раздирать на части саквояж в поисках малопригодного заменителя.

Найденная таблетка свидетельствовала, что принадлежность Грега к правительственному учреждению осталась не раскрыта. Если, конечно, химик-экспериментатор не оставил ее специально, чтобы я подумал именно так, как я подумал. Кроме того, если не повреждены большие участки кожи, ожоги кислотой обычно не ведут к смертельному исходу, или, во всяком случае, далеко не сразу. Заставлять же человека, облитого кислотой, глотать большие порции снотворного как-то малопрактично. Поэтому напрашивался вывод, что любитель кислоты закончил работу другим способом. Я не видел никаких следов физического насилия, так что он, наверное, использовал что-нибудь очень хитрое и ядовитое, трудное для обнаружения и нераспознаваемое при анализе. Впрочем, черт с ним. Мне велели найти Грега, а не разыгрывать из себя ищейку возле его тела.

Я встал и огляделся. В Вашингтоне были бы признательны, если бы я внес свой вклад в их усилия замять эту историю, предполагая, что они планируют ее замять. Маленькая таблетка, которая, будучи найденной при расследовании, раскрыла бы, что Грегори был кем-то иным, а не обычным американским туристом, уже находилась у меня. А ничего другого, выпадающего из характера, в комнате я не видел. И не должен был бы увидеть. Никто никогда не сомневался, что Грег — настоящий профессионал, хотя он и был слишком самонадеян, чтобы попасть в число моих любимцев. Тем более странным выглядело происшествие — то, что он попался таким образом.

Направляясь к двери, я заметил под стулом что-то белое и подобрал: женская перчатка. Точнее, она когда-то имела белый цвет. Теперь она вся была в пятнах, коричневых и других оттенков (там, где кислота только частично прореагировала с мягкой дорогой кожей).

Я положил перчатку в карман, надеясь, что она не прогрызет в нем дырку, и выскользнул в ночь, тихо и, хотелось верить, незаметно.

Глава 2

Реджина — довольно большой канадский городок в нескольких сотнях миль от границы. Его было бы нелегко отличить от подобного же американского городка в прериях, если бы не реклама с канадскими наименованиями, о которых никто никогда не слышал. Встречались, правда, и такие интернациональные ингредиенты, как кока-кола и «шевроле». Я уже обнаружил, что здесь в ходу канадские доллары и центы — на пять — десять процентов ниже по курсу аналогичной американской валюты, а заправочные станции отпускают бензин галлонами, вмещающими пять кварт вместо обычных четырех. В результате расход горючего в вашем автомобиле выглядит потрясающе, пока до вас не дойдет, в чем дело.

Ночь была темной и беззвездной, с намеком на дождь в виде тумана, который воздавал ореол вокруг уличных огней. Небрежной походкой я пошел прочь от мотеля, как человек с легким сердцем и свободным вечером впереди. Маленький «фольксваген», который служил мне в Черных Холмах, стоял у обочины в двух кварталах от мотеля. Надо полагать, эту машину нам предоставляют для целей передвижения повсюду, к западу от Миссисипи и к востоку от Калифорнии. Наше агентство невелико, бюджет ограничен, и, как это ни жалко, но нас не ждут разбросанные по всему свету последние модели гоночных «феррари» и «кадиллаков» с кондиционерами.

Этот «фольксваген» был мне знаком еще по прошлой работе на юге страны. У него изменился цвет (синий вместо светло-голубого) и номер (штат Колорадо вместо Аризоны), но или счетчик километража перевели назад, или эта колымага последние месяцы почти не была в обращении. Во всяком случае, машина оказалась в отличном состоянии, когда я подобрал ее в Денвере для поездки на север в Рэпид-Сити.

Я осторожно сел за руль, включил мотор и несколько секунд критически к нему прислушивался. Эти маленькие жучки не любят длительной перегрузки двигателя, а я по дороге сюда не притормаживал даже на поворотах. Но на слух мельница стучала исправно, и я покатил по дороге, переключаясь время от времени с одной скорости на другую и прислушиваясь, как человек, чьи заботы строго ограничены рамками механики.

Я редко поглядывал в зеркальце заднего обзора и ни разу не посмотрел назад. Если кто-нибудь следовал за мной, я ни в коем случае не хотел его спугнуть, пока не получу инструкций, что с ним делать. Или с ней.

Я остановился рядом с телефонной будкой на перекрестке у автостоянки возле торгового центра. В этот час магазины были закрыты, стоянка пуста, и я ожидал соединения, просматривая сквозь стеклянные двери будки всю улицу. Если в проезжавших мимо автомобилях было что-то такое особенное, я этого не заметил.

— У телефона Эрик, — сказал я, услышав голос Мака. Если вас интересует, мое настоящее имя — Мэтт Хелм, а в данный момент я откликался на имя Дэвид Клевенджер (по крайней мере, на той, другой работе), но для служебных телефонных разговоров у нас есть свои кодовые имена.

В двух тысячах миль и через одну границу Мак произнес:

— Слушаю.

Глядя на «фольксваген», стоявший под фонарем на пустой автостоянке, я слегка поморщился.

— Есть у вас под рукой красный карандаш?

— Продолжай.

— Вычеркните агента Грегори. Наш красавец-мужчина получил свое.

Короткая пауза на другом конце линии, затем снова голос Мака:

— Понимаю… Детали?

Я изложил их ему, и он сказал:

— Опиши перчатку.

— Белая, кожаная. С претензиями. Немного попорченная. Без этикетки, размер не указан, но носила не коротышка. У леди длинные, тонкие, аристократические пальцы или, может быть, просто большие и сильные — трудно сказать. Предполагая, конечно, что перчатка куплена для лица, надевавшего ее сегодня вечером.

Мак сказал:

— Подтасовка всегда возможна, но в данном случае маловероятна.

— Ситуация в целом вам известна лучше, чем мне, сэр.

— Ты продолжишь это дело вместо Грегори, — сообщил Мак, — Женщина, с которой тебе предстоит познакомиться, ростом пять футов и семь дюймов. Не амазонка, но по своему сложению может претендовать на твою перчатку. В настоящий момент не могу предложить лучшей женской кандидатуры. Она направляется на восток в сопровождении молоденькой девушки, ее дочери. Они едут в пикапе, ведя на прицепе трейлер в качестве передвижного дома на колесах.

Я сказал:

— Значит, она с Запада по рождению или месту жительства. Никакая пташка из восточных штатов ни за какие коврижки не сядет в трейлер.

— В течение последних нескольких лет они жили в штате Вашингтон, — продолжал Мак, пропустив мимо ушей мою реплику, — «Уайт Фоллс», проект на реке Колумбия, — слышал о таком? Ее муж — выдающийся ученый — связан с этим проектом.

Я заметил:

— Картина становится яснее. Постепенно.

— Предполагалось, что Грегори познакомится с ней в пути и завоюет ее доверие. Однако она была настороже, и его сообщения свидетельствуют, что дальше светских бесед у них дело не пошло. Большего он не достиг.

— Тогда почему он убит?

— Очень хороший вопрос, — сухо заметил Мак, — Может быть, ты сможешь на него ответить.

— Еще один момент, сэр. В моих инструкциях подчеркивалась быстрота исполнения. Секретность, как я понял, на переднем плане не стояла. Вы хотели как можно быстрее выяснить, почему он не вышел на связь. Чтобы ответить на этот вопрос, мне пришлось войти в мотель, и если кто-нибудь следил, то остаться незамеченным было невозможно. И в этом случае, наверное, и сейчас с меня не спускают глаз. Он или она. По крайней мере, связь между мной и Грегори, возможно, уже установлена.

— Неприятно, если это так, — ответил Мак, — но ты что-нибудь придумаешь для объяснения. Правильно ли я помню, что просил тебя захватить с собой походное оборудование, которым ты пользовался в Черных Холмах?

— Да, сэр.

— Очень хорошо. Ты найдешь объект нашего внимания в нескольких милях к востоку от Реджины на автостраде Транс-Канада в придорожном кемпинге штата, прошу прощения — провинции. Проверь место № 23, там должны находиться голубой «форд» и серебристого цвета трейлер. Вот номера машин, штат Вашингтон, — он процитировал их, — Если они там, разыщешь место и для себя и проведешь ночь рядом с ними. Между прочим, ее зовут Женевьева Дриллинг[21].

Я сказал:

— Такого имени не бывает. Это все равно, что сверлить дыру в пустом месте. Или это особый вид трехствольного пистолета?

Мак игнорировал мою хилую попытку к легкомыслию.

— Дочь зовут Пенелопа. Ей пятнадцать лет. Она носит очки от близорукости и скобки на зубах. Судя по всему, мать и дочь остановились на день в Реджине, чтобы сходить на консультацию к зубному врачу.

— Гм, — заметил я, — Очки и скобки на зубах. Прямо-таки маленькая Лолита.

— Муж и отец девицы — доктор Герберт Дриллинг, физик. Предположительно, миссис Дриллинг оставила его постель и кров, чтобы соединиться рано или поздно с человеком весьма привлекательной наружности и сомнительных политических привязанностей, именующим себя Гансом Рейтером. Мы и раньше сталкивались с мистером Рейтером — под другим именем. Не высший класс, но компетентен.

Я вздохнул.

— Погодите рассказывать. Дайте догадаться. Может ли быть, что миссис Дриллинг довелось стащить пачку научных материалов государственной важности, принадлежащих ее мужу, и конечно, как раз в тот момент, когда он выходил из дому, направляясь к любовнице?

— Боюсь, что так может быть, и, если отбросить твою версию о любовнице, так оно и есть.

— Бог мой! — возмутился я. — Все та же банальщина с секретными формулами! Это же вульгарно — словно бы взято с телеэкрана! И уж ясное дело, речь идет о каких-нибудь сверхособых ядерных выкрутасах. Этим ведь они занимаются в Колумбии, насколько я помню?

Мак сухо ответил:

— Если придерживаться фактов, то специальность доктора Дриллинга — лазеры. Тебе известно, что это такое?

Я присвистнул.

— Лазер-мазер. Лучи смерти. Прирученные световые волны или что-то в этом роде. О’кей, значит, дело важное. Но почему нас-то втянули в эту историю, сэр? Мы же не бюро находок, да еще в национальном масштабе. Мне говорили, что ребята Э. Гувера здорово навострились по части украденных документов. Да и другие ведомства тоже. Что такого особенного в этой сомнительного свойства пачке макулатуры, что вынуждены призвать спасательную команду, нашу врежь-им-ниже-пояса банду, чтобы ее найти?

— Ты, Эрик, торопишься с выводами, — возразил Мак, — Разве я просил тебя искать какие-нибудь документы?

— О, прошу прощения.

— Дело это хитрое и запутанное, — продолжал Мак, — из тех больших и сложных операций, только часть которых касается нас. Когда ты осмотришься на месте, я сообщу тебе дополнительные данные, — в той мере, в какой они были доверены нам. А сейчас тебе бы лучше отправиться в кемпинг и проверить, все ли в порядке, пока я войду в контакт с местными службами, чтобы Грега обнаружило какое-нибудь официальное и осмотрительное лицо.

— Да, сэр, — сказал я.

— Следи за женщиной и в то же время установи, чист ли ты сам. Если нет, постарайся узнать, кто за тобой следит, но не совершай, прошу тебя, никаких поспешных действий. К сожалению, мы тут не одни — если ты меня понимаешь.

— Понимаю, — вздохнул я, — И надеюсь, что они тоже понимают. Ничто так не претит мне, как мысль быть подстреленным собственными коллегами.

— Шанс, с которым тебе придется считаться. Между прочим, другие ведомства не были и не должны быть информированы о нашем участии в деле. Тебе это понятно?

— Да, сэр, — сказал я, потому что так ответить было проще всего, но отнюдь не потому, что это было правдой.

Глава 3

Уже целый час я лежал в кустах, черпая терпение в очевидном факте: у кого-то в серебристом трейлере была бессонница, несварение желудка или просто мучили угрызения совести. Время от времени слышалось, как кто-то в нем двигался, неутомимо и беспрестанно. Казалось, что два часа ночи — время слишком позднее, чтобы увидеть кого-нибудь или что-нибудь, но внезапно дверь трейлера отворилась, и на пороге возникла женская тень. В темноте ее лицо было всего лишь бледным пятном, а очертания фигуры складывались благодаря какой-то замысловатой тоге или домашнему халату. Спустившись на землю, она наклонилась и подобрала полы одежды, чтобы та не волочилась по траве. В этот момент тоненький голосок окликнул ее из глубины трейлера. Звук, казалось, на мгновение парализовал женщину. Она застыла на месте, затем, не поворачивая головы, ответила:

— Все в порядке, Пенни. Я просто хочу поднять окна в машине. Начинается дождь. Спи спокойно, милая.

Она зашагала к «форду», залезла внутрь, втянув за собой длинный шлейф, захлопнула дверцу и подняла одно за другим оконные стекла. Некоторое время она сидела не шевелясь. Машина стояла кабиной в мою сторону, но ночь была слишком темной, чтобы я мог различить сквозь переднее стекло черты или тем более выражение ее лица. Однако я все-таки увидел, как она заплакала, закрыв лицо руками и опустив голову.

Что ж, плакать дозволяется кому угодно. И дама, недавно совершившая зверское убийство, вполне может нуждаться в подобного рода безобидной разрядке, пока дочка не видит и не может спросить, в чем дело.

Я напомнил себе о том, что нет никаких доказательств виновности миссис Женевьевы Дриллинг и что я нахожусь здесь не для того, чтобы их искать. Из слов Мака у меня сложилось впечатление, что я должен завоевать доверие леди совершенно для других целей, пусть пока мне еще и неизвестных. Тот факт, что она могла вот так расслабиться и заплакать, в известной мере обнадеживал. Можно было надеяться, что крепкое мужское плечо, надлежащим образом подставленное даме с целью ее утешения, может быть воспринято без негодования и отвращения.

Такая хладнокровная реакция при виде человеческой печали, тем более женской, наверное, заслуживает осуждения, и мне стало бы за себя стыдно, если бы я не промок с головы до ног, лежа в кустах. Теперь же я просто хотел, чтобы она как следует высморкалась, включила освещение в кабине (чтобы я мог разглядеть черты ее лица), а затем снова забралась бы в свой дом на колесах, дав мне возможность смыться отсюда незамеченным.

Звук поблизости выдул из моей головы все эти непрофессиональные мысли. Слабый шорох, доносившийся из кустов позади меня свидетельствовал о том, что я более не являюсь единственным обитателем этой части рощи. Кто-то еще полз сюда на предмет подглядывания и подслушивания. Внезапно шорох прекратился: миссис Дриллинг вылезла из «форда» и направилась к трейлеру. Проведя рукой по волосам, она открыла дверь и исчезла внутри, так и не предоставив мне возможности составить какое-либо впечатление о ее лице и фигуре.

Я лежал очень тихо. Она сказала дочке, что начинается дождь. Тогда его не было, но сейчас он шел, шелестя листьями по всей роще. Тем не менее я услышал, как человек позади меня поднялся и пошел прочь. Я осторожно повернулся и пополз за ним. Дождь помогал своим шумом, и смоченные им листья не шелестели подо мной, но через пару минут я решил, что лучше бы уж было сухо, и черт с ним — с риском быть услышанным. Человек, за которым я следил, высокий и, судя по движениям, достаточно молодой, был или блондином с очень короткой стрижкой, или просто лысым: я видел его голову, слабо мерцающую среди деревьев, даже когда не мог различить контуры фигуры. Как ищейка в лесу, он не являл собой ничего выдающегося, производил много шума и, казалось, толком не знал, куда идет. Через некоторое время он остановился и растерянно огляделся, потом тихонько свистнул. Другой голос прозвучал из кустов слева:

— Сюда, Гарри. Ну? Что скажешь?

— Бог мой, я весь вымок. Чертовски холодная страна…

— Кого ты интересуешь? Где женщина?

— Все еще здесь. Думаю, она достаточно сообразительна и не захочет привлекать к себе внимание, уехав сразу же после того, как заплатила за ночлег. Она почему-то сидела в машине. Похоже, что плакала. Раскаяние, а? Бр-р, вспомнить только, что она сделала с лицом того бедного парня, — если это была она.

— Мы бы знали наверняка, если бы ты их не упустил.

— Дьявол, они же пошли к зубному врачу! Кто и когда уходил от дантиста меньше чем через час?

Невидимый мне человек произнес:

— Не понимаю, где во всей этой картине место тому типу? Впрочем, не важно. Теперь ему место только в могиле, в запаянном гробу.

Я услышал, как он встал.

— Теперь, когда мы уложили их спать, надо бы добраться до телефона и сообщить, что игра стала грубоватой. Пошли.

Я дал им время убраться подальше и потому вымок до нитки, когда снова приполз к трейлеру. Очевидно, приступ слезоизвержения успокоил миссис Дриллинг: в трейлере было тихо.

Я решил, что до утра их можно оставить в покое, а пока мне следует где-нибудь поесть и обсушиться. Моя последняя еда, бутерброд с ростбифом, осталась в двухстах милях к югу, а мой последний ночлег — еще дальше. Но нам, людям тайных профессий, сон, ясное дело, не нужен — по крайней мере, в теории, по которой, согласно инструкции, надлежит действовать.

На этом кемпинге придерживались, очевидно, политики сегрегации: простонародье с палатками решительно отделялось от аристократов с трейлерами. Мне отвели место на другой стороне рощи, и я, чтобы застолбить заявку, установил свою палатку прежде, чем отправиться в кусты играть в индейцев.

Маленький «фольксваген» был обращен носом к палатке, и издали картина выглядела очень уютной. Она навевала мысли о сухой одежде и плитке шоколада — для изгнания страха голодной смерти, пока не удастся найти что-либо более существенное.

Вблизи картина оказалась не столь уютной: в моей машине сидел пассажир — женщина, если судить по длине волос. Сначала я подумал, что дама, за которой я следил, пробралась сюда раньше меня — в конце концов, мне не сообщили об участии других лиц женского пола в этом деле. Но тут женщина заметила меня и вылезла из машины, и я увидел, что она значительно ниже ростом и тоньше, чем Женевьева Дриллинг.

В ожидании меня она стояла возле машины. В темноте мне удалось разглядеть очень немногое: темные брюки, легкое полупальто и светлые перчатки. Волосы как будто черные или, во всяком случае, очень черные. Чтобы защититься от дождя, она надвинула на голову капюшон.

— Вас зовут Клевенджер? — спросила она, когда я остановился перед машиной.

— Так написано в правах на вождение: Дэвид П. Клевенджер, Денвер, Колорадо. Теперь давайте поговорим о вас.

— Не здесь, — возразила она. — Отель «Виктория», четвертый этаж, номер одиннадцать. Как только вы почиститесь — в таком виде вас не пропустят.

— Отель «Виктория», — повторил я, — Почему вы думаете, что я приду?

Она улыбнулась. У нее, надо полагать, были хорошие зубы: они словно сверкнули в темноте. И вообще, у меня сложилось впечатление, что, если бы я смог разглядеть ее получше, она не показалась бы мне противной.

— О, вы придете, — заверила меня она. — Или вы предпочитаете рассказать полиции Реджины, что вы делали в Плейсмен-мотеле возле мертвого тела? Оно, правда, было мертвым задолго до того, как вы проникли туда, открыв замок отмычкой, но не думаю, что вам так уж хочется объяснять свое поведение официальным властям, да еще в чужой стране. Четвертый этаж, номер одиннадцать, мистер Клевенджер.

Я сказал:

— Прибавьте сюда выпивку с ростбифом и тогда — о’кей.

Она засмеялась и пошла прочь. Глядя ей вслед, я кисло подумал, что мне повезло. Не затрачивая усилий, я узнал, что за мной следили, и теперь, согласно полученным инструкциям, предпринимал шаги, чтобы выяснить причину слежки.

Глава 4

Когда я вошел, предварительно постучав и получив приглашение: «Дверь не заперта, входите», то увидел, что она стоит возле серванта, орудуя над пробкой в горлышке приятной для взора бутылки.

— Ваш ростбиф там, на телевизоре, — сообщила девушка не оглядываясь, — Угощайтесь, мистер Клевенджер. К сожалению, его принесли без горчицы.

— Кому она нужна? — сказал я, — В данный момент я могу съесть корову вместе со шкурой.

Я взял тарелку, съел пару кусков мяса и почувствовал слабый намек на восстановление сил и способности к соображению.

Я повернулся, чтобы взглянуть на маленькую, стройную девушку, стоявшую в дальнем углу комнаты. На ней были темные узкие брюки, белая шелковая рубашка с длинными рукавами и открытый черный жакет. Я не очень понимал, что этот костюм должен изображать, но, с другой стороны, я вообще мало разбираюсь в дамских модах.

Я спросил:

— Вас как-нибудь зовут, или вы откликаетесь на любой звук?

Не поворачиваясь ко мне, она ответила:

— Я зарегистрировалась в отеле как Элайн Хармс. Если вам обязательно надо обращаться ко мне по имени, это имя сойдет.

— А как же.

— Надеюсь, вам нравится шотландское виски? Оно здесь так же дешево, как и любое другое, и, значит, очень даже недешево.

— Шотландское будет в самый раз.

Обычная моя диета бурбон-и-мартини, но я не считал, что этот принцип стоит отстаивать в три часа утра в номере отеля, принадлежащем незнакомой девушке. К тому же гораздо больше, чем выпивка, меня интересовало ее лицо — она так старательно прятала его от меня.

В движении, которым девушка повернулась ко мне, было нечто такое обдуманное и вызывающее, что послужило бы мне предостережением, если бы я в нем нуждался. Она шагнула вперед со стаканом в каждой руке и вызывающим блеском в глазах, стараясь подстеречь момент, когда я вздрогну. Ну и черт с ней. Я еще мальчишкой играл в покер. И в жизни мне довелось видеть целую кучу мужчин (да и женщин тоже) с поврежденными лицами. Пару часов назад я видел человека вообще без лица. Меня ей было не испугать.

Взяв предложенный мне стакан, я сказал:

— Благодарю. Вы спасли мне жизнь, мисс Хармс.

— Надеюсь, с ростбифом все в порядке, мистер Клевенджер?

— Просто чудо, — откликнулся я. — Еще бы пару, и был бы как раз мой прожиточный минимум на день.

Между прочим, ничего такого шокирующего в ее лице и не было. В детстве она переболела оспой, только и всего. Поэтому кожа имела грубый вид. Грустно, конечно, но не так, как если бы она являла собой тот хрупкий тип девиц, для которых столь существенны розы и лилии на щеках. На ее физиономии мальчишки-сорванца с большим, красивой формы ртом и маленьким вздернутым носиком этот дефект не бросался в глаза. С нежной и гладкой кожей она казалась бы только хорошенькой, теперь же выглядела одновременно и хорошенькой и опасной. Я хочу сказать, что шрамы от оспы изменили ее лицо так же, как дуэльные шрамы меняют лицо мужчины. Они придали ему выражение жесткости и угрозы. В брюках и шелковой рубашке она напоминала тех леди прошлых столетий, которые (часто не менее, чем она, разукрашенные оспой) не расставались со шпагой и в любой момент готовы были пустить ее в ход, не успев даже как следует вас разглядеть.

Она сказала:

— Вы говорите так, словно бы приехали издалека и настолько быстро, что не имели времени задержаться в пути и поесть.

— Сегодня днем я еще был в Южной Дакоте. Впрочем, уже вчера.

— Что же вас сюда привело?

— Телефонный звонок, — ответил я, — телефонный звонок в связи с глупым молокососом, который опять заварил какую-то кашу.

По дороге в отель я сочинил историю, настолько близкую к истине, насколько допускали мои инструкции.

— Предполагалось, что я должен утереть ему нос и послать домой к папочке.

— Кто папочка и где он?

Я покачал головой.

— Вы, мисс Хармс, слишком много хотите за один ростбиф.

Она настаивала:

— Что вас связывало с Майком?

Я не знал, о чем ей рассказывал Грегори, а о чем нет, но рискнул и сказал:

— Мы с ним работали в одной лавочке.

— Он называл себя страховым агентом из Капы, Калифорния. Говорил, будто здесь в отпуске, обычный турист.

— У меня где-то есть карточка, — заметил я, — утверждающая, что я занимаюсь страхованием жизни в Тринидаде, штат Колорадо. Если вы верите подобным вещам, вы глупее, чем показались мне поначалу.

— Но и вы ведь не желаете сообщить, чем занимаетесь в действительности.

Я промолчал, и она добавила:

— Нельзя сказать, чтобы мы успешно продвигались, а?

— А мне продвигаться некуда, — возразил я, — Я здесь только потому, что меня пригласили.

Секунд десять девушка разглядывала меня в задумчивости, затем объявила:

— Красные кафтаны атакуют Банкер-Хилл, мистер Клевенджер.

Не стану утверждать, будто вы что-нибудь уловили в данном контексте, но мне лично кое-что стало понятнее. Таким образом она сообщала, где работает, одновременно приглашая и меня сделать то же самое, — если я мог.

Время от времени кто-то наверху пытается с самыми благими намерениями скорректировать разнообразные и многочисленные тайные начинания нашего могучего и мудрого правительства, чтобы его служители взаимодействовали надлежащим образом и не совали необдуманно коллеге пальцы в глаза. Идея не срабатывает по ряду причин и, в частности, потому, что скептически настроенный опытный агент видит мало радости в том, чтобы доверить свою жизнь и порученное дело безответственным кретинам, работающим на другое ведомство. Половину времени мы не доверяем даже сотрудникам нашей собственной лавочки.

Девица была не из наших, так как Мак обязательно сообщил бы мне, если бы поблизости было к кому обратиться за помощью. Она работала в каком-то другом ведомстве, и предполагалось, что я теперь запечатлею на ее устах братский поцелуй признания и скажу что-нибудь вроде: «Подождите, пока мы увидим белки их глаз». Конечно, это не был настоящий пароль, но и настоящий не лучше, они все в таком роде. После этого, согласно официальной теории, мы с мисс Хармс должны усесться рядом и в атмосфере взаимного доверия сравнить наши данные по операции «Дриллинг». Естественно, для того, чтобы выработать совместный план проведения кампании. Теперь вы понимаете, насколько такая идея может импонировать кучке экспертов в Вашингтоне, которым никогда не приходилось ставить свою жизнь в зависимость от совершенно незнакомой им личности и фразы, известной широкому кругу лиц и, возможно, давно скомпрометированной.

Я сказал:

— Что-то не пойму, куколка. И на самом деле это ведь был Бридс-Хилл, да?

Не стану утверждать, будто при других обстоятельствах я не среагировал бы, как полагается. Обычно нам советуют оказывать помощь в пределах разумного, но решение всегда остается за агентом на месте действия. И всегда это щекотливый дипломатический вопрос. Но не в данном случае. Мне был дан приказ: другие ведомства не знают о нашем участии в этом деле и не должны знать.

Элайн рассмеялась.

— Извините, я задумалась.

Она замялась.

— Может быть, если не возражаете, вы просто расскажете, что тут делаете?

Я сказал:

— Возражаю.

Она хотела заговорить, но я прервал:

— И пожалуйста, не угрожайте мне полицией Реджины, мисс Хармс. Держу пари, она вам тут нужна не больше, чем мне. Если хотите знать, кто я и чем занимаюсь, сообщите, кто спрашивает. Если, например, вы покажете мне маленькую золоченую бляху, моя позиция может измениться решительным образом.

Девушка нахмурилась.

— Кто вам сказал…

Я снова прервал ее:

— Почему для разнообразия нам не продолжить в предположении, что оба мы сравнительно разумные люди? Вы же проверяли на мне какой-то пароль, а? Этот вздор о Банкер-Хилл. Так что, если хотите получить ответ на кучу ваших вопросов, скажите сначала, кто вы и с какой целью наблюдали за той комнатой в мотеле, выслеживая всех, кто в нее входил, и проверяя их потом дешевыми условными фразами. Если это Дядя Сэм, я могу уступить. Но если это местные «Маленькие красные капюшоны» или «Смоки-медведь», то черт с ними. И с вами.

Она слегка улыбнулась.

— Что это вы вдруг всполошились, мистер Клевенджер?

Я пристально посмотрел на нее, потом проглотил остатки ростбифа, допил виски, поставил стакан на телевизор, достал из кармана два канадских доллара и положил их рядом со стаканом.

— Вот, — сказал я, — Никто никому ничего не должен. Если тут много, внесите сдачу в фонд муниципальных расходов вашего городка. Я вижу здесь есть телефон, так что, как только я уйду, вы в два счета можете вызвать полицию.

Я ухмыльнулся ей в лицо и направился к двери.

— До встречи за решеткой.

— Мистер Клевенджер…

Я остановился на пороге.

— Если в конце вашей фразы вопросительный знак, то вы зря тратите дыхание.

— Я работаю на правительство Соединенных Штатов, мистер Клевенджер. На Дядю Сэма — если воспользоваться вашим выражением.

Я повернулся. Она сидела на большой двуспальной кровати, внимательно следя за тем, как я прореагирую. Я подошел к ней и мрачно сказал:

— Мне, красотка, пришлось устроить сцену, чтобы извлечь из вас это признание. Теперь покажите для подтверждения какую-нибудь бумажку и перейдем к делу.

Девушка покачала головой.

— Мы не носим с собой маленьких золоченых блях, мистер Клевенджер.

— Я должен верить вашему слову?

Элайн негодующе вскинула голову, и я пожал плечами.

— О’кей. Со мной нетрудно поладить. Сначала немножко вы, затем я. Может быть, так дело и пойдет на лад. Я работаю в Западном сыскном агентстве. 3001, Паломас, Денвер, Колорадо.

Она удивилась:

— Частный детектив?

— Точно. Частный детектив, ищейка, шпик, сыщик — называйте, как хотите.

— Можете это доказать?

Я возразил:

— Вы доказываете, я доказываю. Если вашему слову можно верить, то и моему тоже.

Она засмеялась.

— Одно не следует из другого.

Я сказал:

— Какого черта? Это же легко проверить, если вы и вправду их работник. Всего-то и дела — взять трубку и заказать международный разговор. Если ваши бюрократы хоть чего-то стоят, то не успею я допить стакан, как Вашингтон уже будет у телефона с интересующими вас сведениями.

Не сделав движения к аппарату, даже не взглянув на него, она сказала, не сводя с меня глаз:

— И Майк Грин тоже был частным детективом? Вы заявили, что работали в одной лавочке.

Девица, возможно, заманивала меня в ловушку, но я поставил на то, что при всех своих недостатках Грегори все же был профессионалом и не мог расколоться перед ищейкой женского пола в брючках.

— А как же, — сказал я, — Он работал в конторе на Западном побережье. Они иногда провертывают там для нас дела, а мы для них здесь. Поэтому, когда оттуда запросили помощи, босс связался со мной в Рэпид-Сити, где я заканчивал одно дельце, и велел мне дуть сюда, что есть мочи. Майк не позвонил к ним в Лос-Анджелес в условленное время, они забеспокоились и попросили осторожно выяснить, в чем дело.

Я поморщился.

— У них в Лос-Анджелесе странные представления о географии. Им, наверное, кажется, что любое место к востоку от Скалистых гор находится рядом с любым другим местом к востоку от Скалистых гор.

Элайн в течение нескольких секунд испытующе разглядывала меня, потом отвернулась и уселась поудобнее на кровати.

Я лениво размышлял о том, насколько женщины устроены иначе, чем мужчины, если им доставляет удовольствие сидеть на собственных ногах.

Внезапно она подняла глаза, надеясь, наверное, застать меня врасплох.

— Майк никогда даже не намекал на это, — заметила Элайн.

Я ничего не ответил, и она продолжала:

— Конечно, временами он был ужасно таинственен, и я не верила, будто он всего лишь страховой агент в отпуске. Почему его заинтересовала миссис Дриллинг и почему она интересует вас?

Я честно ответил:

— Еще не знаю.

— Но вы не станете отрицать, что следите за ней. Я же сама видела.

— А как же, — согласился я, — Я позвонил в Денвер, чтобы сообщить о Майке, и босс сразу же послал меня проверить кемпинг — не улизнула ли оттуда миссис Дриллинг. Он сейчас звонит на Побережье, чтобы узнать, в чем дело. Утром я снова буду с ним разговаривать.

Я нахмурился и посмотрел на Элайн.

— Не думаю, что вы соизволите сообщить мне, какие правительственные дела привели вас сюда, мисс Хармс?

Она колебалась не более секунды.

— Не вижу, почему нет. Можете передать информацию вашему боссу вместе с предупреждением. Миссис Дриллинг стащила научно-техническую документацию государственной важности. Ее муж, ученый, работающий над одним секретным правительственным проектом, был как будто немного неосторожен со своими бумагами. Мы пытаемся вернуть их прежде, чем она передаст их своему любовнику, иностранному разведчику. Мы думаем, что они договорились встретиться в Восточной Канаде и вместе удрать морем за границу. Мы не прочь поймать и его, если это не повредит главной задаче — вернуть документы.

Я сказал:

— Полагаю, она их временно куда-то сплавила. Иначе все, что вам надо было сделать, — это перетряхнуть трейлер и «форд».

— Могу сообщить, если вас интересует, — ответила Элайн, — что несколько дней назад мы предприняли тщательные поиски (боюсь, несколько тайным и незаконным образом), но ничего не обнаружили. После того как Дриллинг удрала из дому, у нее было три дня, чтобы избавиться от документов, прежде чем ее засекли в Британской Колумбии. Мы думаем, что она переслала их по почте в какой-нибудь городок на востоке Канады и сейчас направляется туда за ними. В любом случае мы не спустим с нее глаз, пока не найдем документов.

Элайн подняла на меня глаза.

— Можете передать своему боссу, что у любого честного агентства, которое впутается в это дело, будут серьезные неприятности.

Я вздохнул.

— Душечка, вы — самая грозная девушка, какую я когда-либо встречал. Сначала это была полиция Реджины, а теперь — правительство США. Но я сообщу ему. Уверен, что он затрясется, как лист на ветру. Он очень пугливый человек, мой босс, совсем как я.

Девушка на постели рассмеялась. На этот раз настоящим, искренним смехом, отчего ее лицо засияло, и все дефекты словно бы исчезли. Она и в самом деле была очень мила.

— Простите, — сказала она, — Я не имела в виду изображать себя такой важной и строгой персоной, но Майк Грин доставил нам немало беспокойства, крутясь возле нашего объекта, и, не зная, кто он, мы затратили на него кучу времени.

— А вам не довелось увидеть убийцу, пока вы тратили эту уйму времени?

Элайн слегка покраснела, словно я упрекнул ее в некомпетентности. По сути дела, так, впрочем, и было.

— Нет, — ответила она. — Когда я попала туда после полудня, он уже был мертв. Но разве есть сомнения? Другой-то кандидатуры не имеется.

Я пожал плечами.

— Откуда мне знать? Моя информация так скудна. Что ж, завтра утром я передам боссу ваше предупреждение, а сейчас я, пожалуй, побегу в кемпинг и попробую урвать пару часов для сна. А дождь все идет! Хоть бы мои спальные принадлежности не промокли. Палатка у меня не такая уж водонепроницаемая, — Я бросил взгляд на часы, — Пока накачаю этот чертов матрац, от ночи ничего не останется.

— Несколько часов у вас есть. Эта Дриллинг редко когда выползает на дорогу раньше девяти часов утра.

Девушка заколебалась. Что-то в ее интонации заставило меня внимательно посмотреть ей в глаза. Она ответила ничего не выражающим взглядом и похлопала по кровати, на которой сидела.

— Это большая кровать, — заметила она. Атмосфера в комнате внезапно изменилась. Элайн вызывающе взглянула на меня.

— У нас с вами такая тоскливая профессия…

Я молчал: ход по-прежнему был за ней. Она продолжила:

— Конечно, если вам не хочется, то о’кей. Я имею в виду, если вы храните верность жене или любимой девушке, то меньше всего я хочу сбить вас с истинного пути. И если вы спите только с девицами, у которых щечки как лепестки роз…

Она замолчала, не сводя с меня глаз. Я сказал:

— Откуда вы все знаете? А если я просто устал, проехав пятьсот миль за семь часов? Эти «фольксвагены» не предназначены для автогонок.

В ее глазах что-то изменилось, они стали пустыми и потускнели, как тающий лед.

— Отговорка не хуже всякой другой, — заметила она ровным тоном. — Прошу прощения за предложение. Встретимся вечером в Брэндоне. На случай, если забудете название, это город, в окрестностях которого находится большая провинциальная тюрьма. Расстояние отсюда составляет как раз средний дневной пробег миссис Дриллинг, если только она не изменит своих привычек решительным образом. Мисс Элайн Хармс, Музхед-лодж, номер двенадцать. Буду ждать и советую появиться с именем вашего босса и убедительным объяснением причины, по которой вы впутались в это дело. Мой шеф не поощряет частную инициативу.

— Угрозы, одни угрозы, — вздохнул я и, посмотрев на нее сверху вниз, грубо спросил:

— Получил ли Майк Грин аналогичное предложение, и если да, то какова была его реакция?

Элайн не шелохнулась, продолжая сидеть, скрестив под собой ноги. После короткой паузы она сказала пустым голосом:

— Майк Грин предпочитал дам повыше классом и приятней для взора. Зачем класть под себя отмеченных оспой мартышек, когда вокруг есть много чего получше. Конец цитаты. По крайней мере, он был честен и не заявлял, что устал. — Она сделал гримасу, — До свидания, мистер Клевенджер. Желаю вам хорошо отдохнуть и жду вас в Брэндоне с ворохом информации.

Я сказал:

— Вы симпатичнее, когда злитесь, но красивей, когда смеетесь.

Элайн взглянула на меня и после долгой паузы осторожно сказала:

— Романтический подход можно пустить побоку. И не делайте бедной девушке разных больших одолжений.

— Чего только не сделаешь, — возразил я, — чтобы не спать под дождем в дырявой палатке.

Она медленно улыбнулась. Улыбка ее была так же приятна, как и смех: немного заносчивая, свежая и бесстыдная.

— И чего только не сделает девушка, чтобы не спать одной!

Глава 5

Когда я оделся и вышел из ванной, Элайн стояла у окна, глядя на серое небо и улицу четырьмя этажами ниже. В бледном свете раннего утра она являла собой довольно интригующую картинку, так как на ней была только белая шелковая рубашка, которую нам почему-то так и не довелось снять в нашей внезапной приди-в-мои-объятия-какой-ты-есть любовной игре. Войдя в комнату, я не мог не заметить, что импровизированная ночная рубашка в отношении длины сильно уступает тем, что продают в магазинах.

— Свяжусь с вами в Брэндоне, — объявил я деловым тоном, так как не очень ясно представлял, какими предполагались теперь наши отношения.

Элайн повернулась и посмотрела на меня. Потом принялась застегивать рубашку — как я понимаю, больше из чувства опрятности, чем из скромности, так как особых причин для проявления застенчивости у нас с ней уже не было. Она как-то странно и сухо улыбнулась.

— Наверное, считаете меня дешевой шлюхой?

Я сказал:

— В этой комнате мужчина может только проигрывать. Если он не хочет спать с вами, значит, ему противна ваша внешность. Если спит — порочит вашу репутацию.

Я ожидал, что она рассердится, но Элайн только ухмыльнулась, затем приняла серьезный вид и сказала:

— Милый, мы занимаемся гнусным делом. Думаю, ты догадываешься, что я сделаю, как только ты выйдешь отсюда. Я тут же отправлю твой стакан для проверки отпечатков пальцев.

Я засмеялся.

— Очень рад, что ты это сказала. Я как раз старался придумать подходящий предлог, чтобы унести вон ту бутылку виски и посмотреть, что у меня получится с моим самодельным оборудованием для снятия отпечатков. У босса есть кое-какие связи в Вашингтоне, и он мог бы проверить, что ты за птичка.

— Не выйдет, если только я сама не помогу, — возразила с улыбкой Элайн. — Но пожалуйста, бутылка твоя. Мне кажется, что мистер Грин уже заполучил мои отпечатки, и гораздо хитрее, но я не возражаю, если и ты будешь иметь образец. Только не расплещи содержимое — это было бы преступлением.

Она не спускала с меня глаз, пока я вытаскивал из корзины для мусора длинный бумажный пакет, расправлял его и запихивал внутрь бутылку.

— Дэйв…

— Да?

Она снова стала серьезна.

— То, что происходит в постели, ничего не меняет, милый. Не при моей профессии. Надеюсь, ты это понимаешь?

— Что ты хочешь сказать?

— Нравишься ты мне или нет, это ни на что не повлияет. Поэтому, если ты не частный детектив из Денвера, то прыгай поскорее в свою маленькую повозку и катись отсюда в любом направлении. Иначе на бульваре останется только мокрое пятнышко с обозначением — Клевенджер.

Я сказал:

— Так приятно, что ты не забываешь пугать меня.

Девушка покачала головой.

— Не шути с этим, милый. Дело очень серьезное. Если ты выкинешь какой-нибудь фокус, тебя уничтожат, и я им помогу, не сомневайся. Это я и хочу тебе втолковать. Даже если ты и вправду частный детектив из Денвера и даже если у тебя есть убедительная причина и оправдания для того, чтобы вертеться поблизости, — все равно, настоятельно советую отправиться домой и заняться каким-нибудь приятным и доходным делом о разводе. Потому что мы промчимся по тебе, как паровой каток, если ты попадешься нам по дороге. Эта женщина завладела такими… В общем, это чрезвычайно важно, и мы должны вернуть бумаги назад, прежде чем кто-либо другой… Ты же не можешь не видеть, что частному детективу тут нет места.

Она казалась такой серьезной и миловидной — с взлохмаченными волосами и в укороченной ночной рубашке. Я сказал:

— Еще немного и разговор пойдет о государственной измене. Грозная власть взяла дело в свои руки, и мелкий частный сыщик может зарабатывать свою жалкую горстку монет в другом месте. Черт возьми, это диктатура! Я пожалуюсь моему сенатору!

Я приподнял ее подбородок, легонько поцеловал в губы и сказал:

— До встречи в Брэндоне.

Это было задумано как благопристойный прощальный жест мужчины несколько старше по отношению к девушке несколько моложе (нет смысла входить в обсуждение точной разницы наших лет), но получилось иначе. Не стану утверждать, будто последовали страстные объятия с порывистыми заверениями в вечной любви. Ни она, ни я не годились на такую роль, и, глядя на нас, вы, вероятно, вообще бы ничего не заметили. Может быть, это случилось раньше, когда мы обнимались и вместе спали на просторном ложе в номере отеля. Может быть, мы оба только сейчас это поняли, но ошибки тут не было. Как поцелуй, это длилось, впрочем, лишь секундой долее, чем следует при обычном знаке прощания. Отстранясь, мы взглянули друг на друга. Я протянул руку и коснулся пальцами ее темных волос.

— Златокудрая Элайн, русалка Астолата… Теннисон?

— Наверное, — ответила она. — Нехорошо смеяться надо мной.

— Ты была небрежна, когда впускала меня сюда, — заметил я, — Пора быть поосторожней с дверями, русалочка. В отличие от Майка.

Девушка усмехнулась.

— Что может сделать мне кислота, чего еще не было сделано?

— По крайней мере, физиономия у тебя еще в целости и сохранности, какой бы отвратительной она ни казалась. Мы с тобой знаем парня, у которого ее нет.

Элайн глубоко вздохнула.

— Музхед-лодж, номер двенадцать.

— Да, — ответил я и вышел не оглядываясь.

По дороге к лифту мне хотелось удариться головой о стену, чтобы вбить в нее хотя бы немного смысла — такое никому не нужное усложнение дела. Я имею в виду, что девушка даже не была красива.

Во всяком случае, заметил я себе строго, сейчас не время для личных увлечений. Я уже солгал ей несколько раз и имел приказ продолжать в том же духе. Мак особо подчеркнул: другие ведомства не должны о нас знать. К тому же я сильно подозревал, что и Элайн кое-что соврала или, по крайней мере, скрыла часть правды, и, скорее всего, малоприятную часть, которую я буду обязан обнаружить, чтобы выполнить порученную мне работу. Все было бы проще, если бы я мог сохранить объективную точку зрения. Вот что получается, если, поддавшись импульсу, ложишься спать с незнакомой девушкой.

На улице меня ждало мрачное утро с нависшими над головой серыми тучами. Сидя в «фольксвагене», я просмотрел газету, подобранную в вестибюле отеля, чтобы быть в курсе новостей, а также, думаю, и для того, чтобы привести в порядок свои мысли, прежде чем идти в телефонную будку для официального разговора.

В плане новостей последние двадцать четыре часа, которые я провел в машине, кустах и постели, были очень горячими. На юге США, возле границы, взорвался в воздухе реактивный самолет. ВВС послали бомбардировщик по ошибочному тренировочному маршруту. ВМС объявили об исчезновении атомной подводной лодки. Два корабля столкнулись в гавани, а еще дальше к югу, в Мексике, автобус свалился в пропасть. Международные дела пребывали в состоянии обычного хаоса. Я не видел связи ни одного из этих событий с моим заданием, но судить с уверенностью было рановато, так как я еще толком не знал, в чем мое задание состоит.

Здесь, в Канаде, было немногим спокойней. Где-то к северу самолет службы охраны природы вынужден был совершить посадку в зарослях. В провинции Квебек, город Монреаль, взорвали бомбу с динамитом, дав тем самым толчок к обсуждению, не начало ли французское движение за освобождение новую волну терроризма? И ближе к дому (точнее — к взятому на прокат автомобилю, в котором я сейчас сидел): из тюрьмы в Брэндоне сбежали двое заключенных.

Последнее сообщение заставило меня нахмуриться. Оно-то точно окажется связанным с моим заданием, так как теперь автострады будут забиты отрядами разного рода полиции, занятыми поисками провинившихся правонарушителей. Я очень надеялся, что они их не мешкая изловят, поскольку, каким бы ни оказалось мое задание, выполнить его удастся гораздо легче, если местные власти не будут дышать мне в затылок.

Относительно тела в мотеле Реджины — небольшая заметка отождествляла его с Майком Грином, гражданином США, из города Напы, Калифорния. Утверждалось, будто смерть вызвана большой дозой принятого снотворного, но полиция не удовлетворена некоторыми обстоятельствами дела, и расследование будет продолжено.

Пока я сидел и читал газету, никто, по-видимому, мною не заинтересовался. Я тронул машину с места — следом никто не ехал. Я отыскал телефонную будку на углу рядом с заправочной станцией, продававшей разновидность горючего, о которой я никогда не слыхал, «Белую Розу» — если вы любознательны. Войдя в будку и заказывая разговор, я наблюдал, как дождевые капли отскакивают от крыши «фольксвагена».

— Скажем, пять футов два дюйма, сто десять фунтов, около двадцати пяти лет, темные волосы, серые глаза. Шрам от аппендицита и маленький косой шрам на правом бедре, как от сложного перелома, — возможно, в детстве упала с дерева. Она из тех, кто в юные годы лазает по деревьям. — Я чувствовал, что о чем-то забыл. Забавно, но мне пришлось пару секунд подумать, чтобы вспомнить: — О, и у нее, очевидно, когда-то была оспа — видно по лицу.

В двух тысячах миль от меня Мак сухо заметил:

— Ты как будто провел тщательное расследование. В этом не было необходимости, мы проверили мисс Хармс по просьбе Грегори. С ней все в порядке.

— Очень хорошо, — сказал я, — Но не мог же я поверить ей на слово. У меня здесь бутылка с ее отпечатками пальцев, но при данных обстоятельствах я, пожалуй, забуду о том, что на ней есть снаружи, и сосредоточусь на том, что внутри. Между прочим, отличное шотландское виски. Вижу, сэр, вам удалось найти официальное и осмотрительное лицо: в газетной заметке почти ничего нет. Вам не приходило в голову, что может иметь смысл дать им описание зубов Грега? Я имею в виду, там мало что осталось в отношении наружности или отпечатков пальцев, а всегда есть вероятность, что кто-то считает себя очень-очень ловким.

— Предположение, приходившее мне в голову, — ответил Мак. — Но это Грегори. Совершенно точно. Мы можем оставить мелодраматическую идею о подтасовке. Что касается девушки, то, если ты считаешь необходимым, можно проверить имеющиеся у тебя отпечатки.

Я заколебался.

— Нет… не нужно… Думаю, она не фальшивка. Но…

— Что тебя, Эрик, беспокоит? Ты как будто не полностью удовлетворен.

Я велел себе не быть сентиментальным слюнтяем. Черт возьми, я же все-таки правительственный агент, выполняющий важное государственное задание, и никакой чертенок в юбке (или брюках) не собьет меня с истинного пути.

— Мне на нравится кислота, сэр, — сказал я. — Разве это в духе наблюдаемого объекта? Я имею в виду — Дриллинг-объекта.

Где-то далеко Мак помолчал пару секунд, потом сказал:

— Похоже на незначительную трансформацию варианта с мышьяком. Ослепите человека с помощью, например, олеума, который к тому же вызывает невыносимую, обезоруживающую боль, и можно заняться им на досуге, когда будет свободное время.

— Да, — согласился я, — Но меня беспокоит пара вопросов. Откуда миссис Женевьева Дриллинг, домохозяйка, может знать о варианте с мышьяком? И где она взяла яд? И как ввела его Грегори? Не думаю, что он погиб от ожогов кислотой.

— Это был цианид или какой-то производный от него, — ответил Мак. — Мы пока не знаем, как он был введен, — эта сторона дела еще расследуется. Могло быть проделано с помощью стрелы из духового или пружинного пистолета — из тех, что камуфлируются под портсигар или пудреницу. Или просто с помощью шприца, если убийца не боялся близкого контакта.

— Да, — заметил я, — Но теперь мы говорим о профессиональной шпионской оснастке. Я не знал, сэр, что мы имеем дело с профессионалом.

— Миссис Дриллинг не профессионал, но ее приятель — да.

— И где же предположительно маячит этот тип Рейтер, держа наготове аптечку, полную кислот и ядов? Есть основания полагать, будто он в Реджине?

— У нас нет доказательств, что это не так, — уточнил Мак, — В настоящий момент мы, к сожалению, не знаем, где находится мистер Рейтер. Конечно, если он в Реджине, то мог бы и сам совершить это убийство.

— Да, — согласился я. — Но есть и другая возможность, которую, на мой взгляд, стоит проверить.

— Продолжай.

Я посмотрел на «фольксваген» под дождем и подумал о девушке в темных брюках и белой рубашке, а потом о девушке в одной только белой рубашке. Я сказал:

— Вы называете это трансформацией старого варианта с мышьяком, но есть и большая разница. Следы мышьяка обычно со временем исчезают, и потому, как правило, он используется людьми, не желающими нанести непоправимые увечья. Но здесь у нас разгулялся садист, которому нравится истязать жертву, прежде чем ее убить.

Я заколебался, потом жестко продолжил:

— Если же не садист, то кто-то с личными претензиями.

Скажем, девушка с испорченным лицом, которой пренебрег красавец мужчина, сопроводив свой отказ насмешками над ее физическим недостатком.

Глава 6

Высказавшись, я почувствовал себя гораздо лучше. Как говорила сама Элайн: «То, что происходит в постели, ни на что не влияет», — и, сообщив своему шефу возможную, на мой взгляд, версию случившегося, я выполнил свой долг. Теперь никто (даже я сам) не мог обвинить меня в попытке скрыть собственные мысли только потому, что девушка мне понравилась.

Помолчав, Мак промолвил:

— Понимаю… Ты имеешь в виду мисс Хармс? Ты это серьезно, Эрик?

— Нет, сэр. Просто обращаю ваше внимание как на возможность. Я решил, что лучше обсудить это предложение, прежде чем мы однозначно повесим на нашу Дриллинг убийство, которое могло быть совершено кем-нибудь другим.

— Какие у тебя доказательства?

— Только косвенные. Она признает, что заходила в мотель, хотя и заявляет, будто Грегори был уже мертв, когда она пришла туда. Но мы не обязаны этому верить. А оружие для опытного агента не проблема, так же как и решимость пустить его в ход.

После еще более длинной паузы Мак произнес:

— Эрик, ты отдаешь себе отчет в том, что нам не предписывали расследовать убийство? Это задача местной полиции, а также ведомства мисс Хармс, если она виновата.

На такой ответ я и надеялся. Мы не ставим себе целью мстить за убитых коллег, большей частью мы даже не задерживаемся, чтобы их похоронить.

— Да, сэр, — сказал я.

— Есть еще вопросы?

— Здесь крутятся два субъекта. Один — высокий, лысый или блондин, я не сумел разобрать в темноте. Откликается на имя Ларри, имеет склонность теряться в лесу.

— Ларри Фентон, — сообщил Мак. — Другой выступает под именем Маркус Джонсон, он старший в паре. Не думаю, чтобы он был способен заблудиться в лесу. Хороший, опытный работник. Информация поступила из того же источника, что и о мисс Хармс. Я не смог установить, работают ли они вместе или она действует независимо от них, — не хотелось задавать слишком много вопросов. Тут довольно деликатная ситуация.

Я помедлил, думая, что последует объяснение, но он молчал, и я задал вопрос:

— И еще этот тип Рейтер — каково бы ни было его настоящее имя. Я понял вас так, что нам неизвестно, где он, но есть ли хоть какие-то предположения, как и где мисс Дриллинг намеревается вступить с ними в контакт?

— Этот контакт, возможно, уже имел место.

— Как так, сэр?

— С тех пор, как леди покинула Уайт Фоллс, она приблизительно сутки оставалась без наблюдения.

— Только сутки? — переспросил я, — Элайн Хармс говорила: три дня.

— Что известно ведомству мисс Хармс и что — нам, это разные вещи, Эрик.

— Да, сэр, — признал я, получив выговор, — Начинаю понимать, сэр. Как вы сказали — деликатная ситуация, сэр.

— По причинам, которые тебе станут ясны, миссис Дриллинг прилежно эскортировала. Наблюдение предполагалось непрерывным и незаметным, в начальной стадии, по крайней мере. Имелось в виду внушить ей, будто она сумела удрать незамеченной. К сожалению, современные лимузины делают с очень низкой посадкой. Никогда не мог понять, для какой цели, если только не для того, чтобы сбивать с головы шляпу, когда в них садишься. Агент (разумеется, не из нашей организации), чьим заботам поручили в Британской Колумбии миссис Дриллинг, выбрал для слежки один из таких шедевров автомобильных дизайнеров. Дама, как тебе известно, правит полутонным пикапом. Нужно ли рассказывать, что произошло?

— Догадываюсь, сэр, — сказал я. — В надлежащем месте леди съехала с автострады и отделила тем самым мужчин от детей, или, лучше сказать, средства передвижения от игрушек.

— Совершенно верно. Мама с дочкой отправились порыбачить на горное озеро, дорога к которому крайне труднопроходима. Пикап не встретил, серьезных затруднений, а хромированный шедевр тут же застрял, получив пробоину в баке и другие повреждения. У семьи Дриллинг очень кстати оказались с собой спальные мешки, и они провели ночь на озере, в то время как агент вместо наблюдения за ними занимался поисками ремонтной техники. На следующий день дамы вернулись к трейлеру, публично демонстрируя приятный для взора улов радужной форели.

— Значит, наша Дриллинг рыбачка?

— Она или кто-то другой. С кем или с чем, кроме рыбы, они столкнулись там наверху, остается неизвестным. Агент с изысканным вкусом по части автомашин был снят после того, как указал Грегори их лагерь. В результате мы приступили к слежке несколько раньше, чем планировалось.

— Поправьте меня, сэр, если я ошибаюсь, — сказал я, — но у меня складывается впечатление, что эта слежка — чистая липа. Если за ней следили еще от штата Вашингтон, кто мог помешать в любой момент задержать ее и вернуть документы?

— В любой момент после первых семи часов. — Я услышал, как в двух тысячах миль отсюда зашуршали бумаги, — Согласно полученному мной донесению, в день побега, точнее — в двадцать три часа, миссис Дриллинг задержалась в одном городе и адресовала объемистый пакет миссис Энн Оберон, Ивернесс, мыс острова Бреттон, Новая Шотландия. Ивернесс — это горняцкий городок на Атлантическом побережье. Бывший горняцкий городок — следует сказать, так как местные разработки закрыты уже несколько лет. Среднее имя миссис Дриллинг — Энн, а девичья фамилия — О’Брайен. О превращении О’Брайен в Оберон доводилось слышать и раньше.

— Как из Смита в Смити или из О’Лири в Элайр, — добавил я, — Мисс Хармс говорила, что, по ее сведениям, леди, вероятно, адресовала бумаги самой себе, но им неизвестно, по какому адресу.

— Я уже указывал тебе, что ведомству мисс Хармс сообщили столько, сколько им следует знать для выполнения их части операции.

— Понимаю, — сказал я. — Значит, это и в самом деле липа, но они об этом не знают, а мы в курсе дела.

— Совершенно верно.

— А дама Дриллинг? Ей-то известно, что бумаги липовые?

— Конечно, нет. Необузданными романтическими импульсами миссис Дриллинг управляет, как энергией атома, в патриотических целях. Когда Рейтер появился в Штатах, нам случайно стало известно, что его миссия — получить информацию о работах доктора Дриллинга. Как только выяснилось, что он планирует раздобыть данную информацию через его жену, к их любовной связи начали проявлять большое внимание и заботу, составляя в то же время, как это ни печально, разнообразные планы, основанные на отнюдь не бескорыстном использовании этой связи. Прошлой зимой вышла накладка, когда кто-то менее подверженный чарам Рейтера анонимно позвонил в ФБР, предложив проверить этого субъекта. Звонок мог оказаться провокацией: как мы, точнее, ведомство, производившее операцию, прореагируем? Поэтому сообщение нельзя было просто игнорировать. Рейтеру под благовидным предлогом отказали в визе, но лелеяли надежду, что он тайно войдет в контакт с миссис Дриллинг — его последний шанс успешно выполнить задание — и он это сделал. Согласно имеющемуся у меня донесению, она, услышав зов любимого, радостно отозвалась. Заранее подготовленные документы с помощью доктора Дриллинга были помещены в доступное ей место, и она их взяла.

— Значит, муж помог подловить собственную жену? Приятный джентльмен.

— Я слышал, будто доктор Дриллинг считает, что его честь и репутация запятнаны бесстыдным и предательским поведением молодой жены.

— Самодовольный индюк, судя по описанию, сэр?

— Он самый. Но не будем жаловаться, раз его достоинства служат нам на пользу. Он готов к сотрудничеству без всяких оговорок и обещал любую помощь, какая может потребоваться.

— Отлично, — сказал я, — У меня есть идея насчет подхода к его жене и дочке, но ему придется ее подтвердить, если кто-либо вздумает затеять проверку.

— Он нас поддержит;— заверил меня Мак, — Сообщи, что надо будет сказать, и он это скажет. В дополнение к другим мотивам он боится за свою карьеру. Но продолжу рассказ. Оставив Уайт Фоллс, миссис Дриллинг направилась на север. Она почти сразу избавилась от саквояжа, в котором находились документы, бросив его у дороги в ящик для сожжения мусора и сделав попытку (не совсем удачную) сжечь его. В тот же день позже, как я уже говорил, она отправила бандероль. Агенту удалось подглядеть адрес, не прибегая к официальным каналам, что могло обнаружить наше внимание к миссис Дриллинг, если бы позже кто-нибудь вздумал поинтересоваться. Естественно, мысль, что мы желаем помочь адресату получить отправленные по почте документы, не должна даже зародиться в головах миссис Дриллинг, Рейтера или его помощников, если таковые у него есть.

Я нахмурился, глядя, как стучит дождь о стекло будки.

— Возражение, сэр. Каждый может набить пакет бумагой и отправить его по почте. Существует такая вещь, как ловушка, сэр. Было бы спокойнее, если бы удалось заглянуть внутрь.

— Риск, связанный с проверкой бандероли, был слишком большим. Я имею в виду возможность разглашения. Сделали другое, немногим хуже. Дама, понятно, ожидала, что рано или поздно ее остановят, допросят и обыщут. Предположительно, именно по этой причине она при первой возможности отделалась от доказательств своей вины. Как только миссис Дриллинг въехала в Канаду, ее ожиданиям пошли навстречу, и было точно установлено, что драгоценных документов с ней нет.

— Понимаю… Элайн говорила, что леди обыскивали. Это было до того, как ее на день потеряли в Канаде?

— Да.

— Значит, бумаги находились у нее, когда она исчезла из Уайт Фоллс, но отсутствовали при въезде в Британскую Колумбию? И по пути она отправляла почтой только один пакет?

— Так это выглядит в настоящий момент. Ведомство, их рук которого мы принимаем данную операцию, убеждено, что миссис Дриллинг направляется в Ивернесс и что документы ждут ее там.

Я сказал:

— И мы хотим, чтобы бумаги были доставлены по назначению?

— Безусловно. Поскольку дело касается нас — в этом главная задача. Мы отвечаем за успешное получение ею бумаг в Ивернессе и за их дальнейшую передачу.

— С какой целью? Или ученые ребята в Уайт Фоллс состряпали кое-что по научной части, такое правдоподобное и дезинформирующее, чтобы в убедительной атмосфере всучить это противной стороне и тем самым увести их исследования в ложном направлении?

— Цель данных нам инструкций мне не сообщали, — сухо ответил Мак.

Я усмехнулся, услышав его тон.

— Понимаю, сэр. Пирог слишком велик, и нам достался только кусочек. Наше дело не задавать вопросы, а… Из этой оперы, да? Но вернемся к горному озеру, до которого не смог добраться тот тип в фаэтоне из Детройта. Если миссис Дриллинг и Рейтер и в самом деле устроили там военный совет, то не считаете ли вы возможным, что они назначили еще одно рандеву, подальше на пути на восток?

— Вполне вероятно. Одно или несколько. Может быть, он отправится к Атлантическому побережью сам по себе, а может быть, и нет. В конце концов, она новичок в такого рода делах, и ему простительно сомневаться в ее способности довести дело самостоятельно до успешного завершения. Возможно, он слоняется поблизости, готовый помочь советом, одобрением или химикатами.

— И если мне случится наткнуться на него, сэр? — спросил я. — Что я должен делать, раскланяться и извиниться?

— Безусловно. Его нельзя трогать.

Я сказал:

— Черт возьми, если меня разозлят, могу я хотя бы утопить дочку, или весь этот дурацкий караван должен доползти до места назначения в целости и сохранности? А вы уверены, что там у них нет кошки, собачки или любимого попугая, за которым мне тоже следует присматривать?

Он никак не прореагировал, и я вздохнул.

— Да, сэр. Миссис Дриллинг со свитой должна прибыть куда ей вздумается, с любыми документами, какие она пожелает прихватить с собой. А теперь скажите, сэр, какого рода особые неприятности могут ждать их в пути, что даже нас включили в эскорт?

Мак ответил несколько удивленным и укоризненным тоном:

— Ты не хочешь думать, Эрик.

— О чем я не хочу думать?

— Как ты не понимаешь? — продолжал он. — Всем заинтересованным лицам, если не считать нескольких человек (нас с тобой в том числе), известно лишь то, что эта женщина похитила совершенно секретную документацию, создав тем самым угрозу национальной безопасности. После задержки, не слишком длинной, чтобы не вызвать подозрений, но достаточной для ее успешного старта, о случившемся, естественно, доложили по всем обычным каналам. И все ведомства, занимающиеся подобными делами, предпринимают обычные в таких случаях шаги. Ты уже встретил трех типичных представителей. Их может быть и больше. Понятно, что мы не можем отозвать агентов, посланных вдогонку за миссис Дриллинг другими ведомствами: если кто-то где-то проговорится, наши оппоненты поймут, что мы не так уж стремимся вернуть бумаги доктора Дриллинга, как это кажется на первый взгляд. Теперь тебе ясно?

— Начинаю усваивать. Механизм возврата похищенных документов должен работать вплоть до последнего колесика, чтобы никому не пришло в голову сомневаться в подлинности бесценных исчезнувших научных материалов.

— Совершенно верно. И, несмотря на это, миссис Дриллинг и Рейтер должны добраться до цели. И не только добраться — они должны быть свободны и невредимы в тот критический момент, когда бумаги будут взяты из почтовой конторы Ивернесса. И им не должны помешать удрать за пределы континента любым маршрутом, какой бы ни выбрал мистер Рейтер. Твое дело — все это организовать, убедив их сначала, что ты абсолютно лишен патриотических побуждений и политических связей.

— Да, убедить, — кисло заметил я, — взорвать Монумент в Вашингтоне или еще что-нибудь в этом духе. Один вопрос.

— Да, Эрик?

— Шутки в сторону, сэр. Как далеко могу я зайти, выполняя ваше задание, если вдруг дело обернется круто?

— Так далеко, как будет необходимо, — произнес он хладнокровно на расстоянии в две тысячи миль.

Я открыл рот, чтобы повторить вопрос, но остановился. Можно не сомневаться, что он обдумал все существующие возможности, прежде чем выдать мне carte blanche[22] со своей подписью на нем. Не было нужды указывать ему, что при таких инструкциях я свободно могу оказаться по колено среди трупов минимум двух наций, включая и женские тоже.

— Да, сэр, — сказал я желчно, — Так далеко, как будет необходимо, сэр, Прекрасно, сэр. Теперь что касается моей вымышленной биографии. Я хочу внести ряд изменений, которые, я надеюсь, не вызовут у вас возражений.

Глава 7

Сидя в «фольксвагене» вблизи влажной от дождя дороги, проходящей через кемпинг неподалеку от серебристого трейлера, я имел возможность обдумать разговор с шефом, отложить в памяти приметы Рейтера, сообщенные мне с расстояния в две тысячи миль, и отработать детали истории, которую я намеревался выдать маме и дочке Дриллинг. Неожиданно я увидел девочку, шлепающую по лужам под дождем. Своим внешним видом она более или менее оправдала мои ожидания, сложившиеся по заочному описанию. Коленки, правда, оказались не такими узловатыми, как я думал, но в порядке компенсации волосы были накручены на гигантские цилиндрические приспособления, которые фактически заменяли ей шляпу. Возможно, я слишком строг и старомоден, полагая, что девица в таком украшении должна сидеть дома. Впрочем, на мой вкус, приди я к ним в гости, она вообще бы могла не появляться в гостиной.

Параллельно торчащие цилиндры на голове Пенелопы Дриллинг делали ее похожей на маленького робота, настроенного на прием сообщений из космоса. Для защиты от дождя на приемную радиоаппаратуру накинуто что-то вроде ночного колпака из прозрачной пленки с завязками под подбородком. У нее было худенькое детское личико с большими блестящими глазами, словно выглядывающими из очков. Очертания рта с неловко наложенной помадой были слегка искажены металлом во рту, который в конце концов должен был принести ей ряд ровных крепких зубов. Так же как сооружение на голове в перспективе обещало вьющиеся локонами волосы. Атомная война или нет, но эта девица, казалось, твердо верила в будущее и готова была всю жизнь выглядеть словно ведьма сегодня, чтобы иметь роскошный вид завтра.

На ней был довольно короткий плащ и желтые резиновые сапоги. Девица ходила в прачечную кемпинга (я заметил, как она шла туда, еще до того, как занял наблюдательный пост) и сейчас тащила в руках связку одежды. Она шлепала трусцой по лужам, спеша укрыться от дождя, и остановилась как вкопанная, когда я вышел из машины и встал перед ней.

— Мисс Дриллинг?

Она презрительно взглянула мне в глаза, спросила: «Что вам угодно?» — и попыталась сбоку меня обойти, чтобы стрелой броситься к трейлеру, если я вздумаю ее укусить.

Я сказал:

— Если вы — Пенелопа Дриллинг, то у меня для вас есть сообщение.

— Мне нельзя с вами разговаривать, — ответила она, бросив взгляд в сторону трейлера. Затем быстро спросила:

— Сообщение? От кого?

— От вашего отца.

— Папа? При чем здесь он и…

— Пенни! — послышался зов из дверей трейлера. Думаю, я имел право считать себя очень ловким. Я очень тщательно выбрал место для разговора с девочкой — так, чтобы миссис Дриллинг, случайно посмотрев в окно, обязательно бы увидела нас обоих. Она среагировала в соответствии с моими ожиданиями, но сам инцидент меня разозлил. Зачем глупая женщина, вздумав баловаться с секретными документами и субъектами сомнительной репутации, впутала в эту историю еще и своего ребенка? Да и я тоже мог бы придумать что-нибудь получше и не лгать пятнадцатилетней девочке прямо в лицо — у меня не было для нее никаких сообщений, ни от кого и ниоткуда.

Девчонка бросила на меня взгляд, сделала попытку пожать плечами и убежала, прижимая к груди ворох одежды. Я поспешил за ней и прибыл к дверям трейлера как раз в тот момент, когда мамаша Дриллинг, затолкнув дочку внутрь, пыталась их закрыть.

— Миссис Дриллинг? — спросил я.

Она начала поднимать решетку, чтобы освободить дверь, но передумала.

— Хорошо, — сказала она устало, — Хорошо. Ну, а вам что нужно? Как будто я и так не знаю!

— Могу я войти?

— Не вижу — зачем?

— На улице очень сыро, — начал я. Сквозь решетку я не мог разглядеть даму как следует — просто женский силуэт в уже знакомом одеянии. — Отчего бы вам не пожалеть Пенни, миссис Дриллинг? Вы уже взрослый человек, и ваша жизнь — это ваше личное дело. Но Пенни?

Короткая пауза.

— Очень неплохо, — похвалила женщина по другую сторону решетки, — Особенно привлекает маленький вздох посередине фразы. Звучит так, как будто вы и в самом деле любите детей.

Я решил рискнуть и сказал:

— Если честно, я терпеть не могу сопливых сосунков, но я на работе.

Она ничего не ответила, и я подумал, что все испортил, и нужен был серьезный и взволнованный подход. Вдруг она как-то нехотя рассмеялась, и решетчатый занавес отодвинулся в сторону. Приглашения войти не последовало, но когда я ступил ногой на ступеньку складной лестницы, она, пропуская меня внутрь, посторонилась и захлопнула за моей спиной дверь трейлера.

Я оказался в маленькой уютной комнате с двухъярусной койкой у одной стены и диванчиком у другой. Последний, надо полагать, можно было раздвинуть на ночь. Слева — прилавок с газовой плитой, умывальником и кухонным шкафчиком. Справа — туалетный столик, разновидность камина, работающего на бутане, и туалет. Здесь имелись все принадлежности домашнего уюта, спрессованные настолько тесно, насколько это было возможно. Для прохода оставалась узкая дорожка линолеума, вьющаяся сквозь заросли клееной березовой фанеры.

Девочка Пенни сидела в дальнем углу на постели, протирая после дождя стекла очков. Без них у нее был очень невинный и беззащитный вид, и я подумал, что она превратится в довольно милую особу, когда наконец завершит реконструкцию зубов. Она сняла плащ, оставшись в белой блузке и короткой юбке с разрезом, модной в этом году. Ни юбка, ни блузка не отличались свежестью, но следовало учесть, что в настоящее время она вела бродячий образ жизни, столь популярный в наши дни. Да и пятнадцать лет это не тот возраст, когда высоко ценят искусство портнихи.

Я обратился к ней:

— Милочка, я не имел в виду вас, когда говорил о сопливых сосунках. Мне просто нужно сказать что-нибудь такое, чтобы расшевелить вашу ма.

Пенни бросила в мою сторону застенчивый взгляд и осторожно улыбнулась, порадовав меня видом сверкающей нержавеющей стали.

Надеясь, что с этой стороны пробоина заделана, я повернулся к мамаше и испытал легкий шок. Я имею в виду, что ее анкетные данные были кошмарны: измена мужу с человеком подозрительных политических связей, похищение документов государственной важности (так она, по крайней мере, думала, очень вероятно — нанесение тяжелых увечий с помощью серной кислоты с последующим убийством пострадавшего. Я, вполне естественно, ожидал увидеть болезненного вида неврастеничку с непредсказуемыми импульсами или мрачную фигуру, жуткую и таинственную, нечто вроде женщины-вамп с раскосыми глазами и зловещей улыбкой.

Вместо этого передо мной стояла высокая, приятно сложенная, симпатичная дама с лицом, усыпанным веснушками. Не просто легкая пыльца на лице, нет — настоящие, по всему лицу, веснушки. Волосы у нее были каштановые с красноватым отливом, а лицо… Впрочем, я уже сказал о ее симпатичной физиономии. В некоторых кругах это, правда, не считается достоинством: женщина должна быть прекрасна, или вообще говорить не о чем.

Женевьева Дриллинг не была прекрасна. Вам бы не пришло в голову повесить ее фотографию на стену и восхищаться ею как предметом искусства. Просто она была чертовски симпатичной женщиной, и, глядя на нее, хотелось сказать кто-нибудь такое, отчего бы она улыбнулась — для начала. Когда это удастся, другие идеи не заставят себя ждать. Если, конечно, вы не поклонник исключительно образцов безупречного и сияющего совершенства или не являетесь, как я, преданным делу агентом, чья фанатичная верность долгу делает вас неуязвимым к любого рода искушениям.

Впрочем, мне пока еще не удалось вызвать на ее лице улыбку. Отнюдь. Она разглядывала меня с ясно видимым холодным отвращением.

— Кто вы такой? — спросила она.

— Дэвид П. Клевенджер, мадам, — ответил я. — «П» вместо Прескотт, но я на этом не настаиваю.

— Неужели? — сказала она. — Как интересно. И чем вы занимаетесь, мистер Прескотт Клевенджер? Точнее, что вы делаете здесь? Я имею в виду, не считая того, что улещиваете молоденьких девушек.

— Уле… что? Я только сказал, что у меня поручение от вашего па? Так, милочка?

Девица на постели промолчала, только нацепила очки на свой маленький носик — чтобы лучше меня рассмотреть, я думаю. За нее ответила мамаша:

— Нас не интересуют сообщения моего мужа.

— Я слышу вас, но не слышу ее, — возразил я.

Серо-зеленые глаза сузились.

— Хотите сказать, я ее запугиваю? Пенни здесь по своей воле, так, дорогая? Она сделала выбор. Можете сообщить об этом моему мужу.

Я сказал:

— Вспоминаю, как несколько раз я в ее возрасте делал «свой выбор». Теперь я очень рад, что мои решения были своевременно пересмотрены власть предержащими.

— Мы с Пении понимаем друг друга, — заявила Женевьева Дриллинг. — Если вас это успокоит, мистер Клевенджер, валяйте — выкладывайте сообщение моего мужа. Удивляюсь, что он позволил себе настолько отвлечься от работы, чтобы его придумать. Правда, удивляюсь. У нас с Пенни сложилось отчетливое впечатление, что он давно забыл о нашем существовании. И чего же он хочет?

— Ее, — сказал я.

Дочка за моей спиной пошевелилась, но я не посмотрел в ее сторону. Я не имел ни малейшего понятия, чего хотел и чего не хотел доктор Дриллинг. Может быть, дети, даже его собственные, нагоняли на него скуку. По тому, что мне о нем стало известно, он вполне мог оказаться как раз такого рода человеком.

— Только ее? — с вызовом спросила Женевьева, — Меня нет?

— О вас, мадам, ничего сказано не было.

— Что ж, очень на него похоже, — сухо заметила она. — Он всегда считал меня единственной ошибкой в своей в других отношениях превосходно спланированной жизни. Больше он ничего не хочет?

Я взглянул на нее с невинным видом.

— Может быть, и да, мадам, но меня интересует только это его желание. Другие желания доктора Дриллинга обслуживаются, насколько мне известно, правительством США, но это вне моей юрисдикции.

Она не сводила с меня глаз.

— Значит, вы не представляете правительство США, мистер Клевенджер?

— Я? Нет. Я — частный детектив из Денвера, штат Колорадо. Нас рекомендовала вашему мужу другая фирма, которая уже посылала к нам работника по этому делу.

Миссис Дриллинг нахмурилась.

— Вы хотите сказать, что человек, называющий себя Майком Грином… Я думала… — Она спохватилась и замолчала.

Я сказал:

— Он самый, Майк Грин.

— Почему детективное агентство Майка Грина вдруг рекомендует фирму-конкурента? — поинтересовалась она. — Не пытайтесь внушить мне, будто самоуверенный и обаятельный мистер Грин нуждается в помощи, чтобы выполнить такое простое дело — обмануть женщину.

— Майку всегда нужен был помощник, — возразил я, — но не теперь. Он мертв. Его убили прошлой ночью.

За моей спиной раздался сдавленный возглас. По лицу женщины, стоявшей передо мной, пробежала тень. Она хотела что-то сказать, но промолчала. Потом все-таки сказала:

— Я вам не верю. Он убит?

— Об этом пишут в газетах. Конечно, там не говорится: «Убийство». Самоубийство — так они заявляют, — Я оглянулся, — Сбегайте, милочка, к машине и принесите газету с заднего сиденья.

— Оставайся на месте, Пенни, — приказала ее мать. Она облизнула губы, — Значит, газеты пишут о самоубийстве, но вы заявляете — убийство?

— Мак никогда не убил бы себя, мадам, — возразил я, — Лишить женщин всего мира очаровательной личности. Никогда он не был бы так жесток.

Легкая улыбка на мгновение тронула губы женщины.

— В одном отношении вы, по крайней мере, говорите правду. Видно, что вы знали мистера Грина. — Она заколебалась. — Вам известно, кто его убил?

— Понятия не имею, мадам. Я знаю лишь то, что прочитал в газете. У полиции, вероятно, есть своя теория, но, как частный детектив, я предпочитаю, когда могу, не иметь дела с ними.

— И с какой целью вы рассказываем мне об этом?

— Черт возьми, вы сами меня спросили! Прошу прощения, не хотел грубо выражаться при дамах. Но вы спросили, что я тут делаю. Так вот: должен занять место Майка.

— Понимаю.

— Майк, наверное, пытался хитрить. Притворялся страховым агентом в отпуске или что-нибудь в том же духе. Я, дамам, не таков. Карты на стол — так я считаю.

— И вам нужна Пенни? Так вот чего добивался все это время мистер Грин? Я никак не могла понять, что у него на уме.

Я сказал:

— Да, мадам. Доктор Дриллинг приехал бы сам, но, судя по всему, правительство в настоящее время не считает длительные вояжи полезными для доктора Дриллинга, особенно за пределы страны. Поэтому ему пришлось нанять себе замену.

Говоря это, я, игнорируя дочку, смотрел прямо перед собой. Кого бы из родителей она ни предпочла, ей, надо полагать, приятно услышать, что ее отец, получивший отставку, достаточно озабочен, чтобы последовать за ней. Если не смотреть девочке в лицо, лгать было легче.

Женевьева Дриллинг коротко рассмеялась.

— Не хотите ли вы сказать, будто его подозревают в сговоре со мной? Это же чудесно! Он должен лопнуть от злости! — Она перестала смеяться и перевела дыхание, — Простите. Просто я… Быть рядом с этим надутым ученым ослом больше пятнадцати лет и выслушивать лекцию на тему о бдительности каждый раз, когда я задавала обычный женский вопрос… Надеюсь, они лишат его допуска к секретам… Это заденет моего мужа больше, чем если бы его кастрировали или… еще что-нибудь в этом роде. О, гораздо больше! Он едва ли когда-либо вообще… — Она замолчала, порозовела, взглянула на дочь, а потом на меня, — Черт бы вас взял, при чем здесь это?!

Интригующий экскурс в область семейных отношений четы Дриллинг глубоко меня заинтересовал, и я промолчал, надеясь услышать еще что-нибудь, но напрасно. Тогда я сказал:

— У вас, миссис Дриллинг, ничего не выйдет. Мне неизвестно, во что вы тут впутались, но за вами следят все кому не лень, и вам не выйти сухой из воды. Рано или поздно, одно ваше неверное движение — и все кончено. Хотите вы, чтобы, когда это произойдет, рядом с вами была Пенни?

Женевьева внимательно разглядывала меня.

— Если мой муж действительно вас нанял, почему он не велел вам или мистеру Грину забрать ее силой? Меня это удивляет.

— Вы слишком часто смотрите телевизор, мадам, — возразил я, — В реальном мире ни одно частное агентство не станет связываться с похищением детей или с чем-то таким, что может быть выдано за похищение.

— Тогда что же вы намерены делать?

Я сказал:

— Прежде всего хочу вежливо попросить вас отпустить ее домой, что я сейчас и делаю. Отпустите вашу дочь, мадам. Велите ей сложить вещи и уехать со мной. Я о ней позабочусь. Завтра вечером она будет дома.

— И если я откажусь? — спросила она твердым голосом.

— У меня «фольксваген» синего цвета с номером штата Колорадо и легкая зеленая палатка, не из больших, что в виде зонтика, а такая, знаете, в виде буквы «А». В любое время, как только вы или Пенни захотите поговорить со мной, я буду поблизости. А когда произойдет взрыв, я, как смогу, подберу осколки. Но мне не хотелось бы ждать слишком долго, слышите, Пенни? Как захочется ехать домой, вы, не беспокоясь о личных вещах, просто бегите ко мне, и через пять минут мы будем на пути к дому. Дэйв Клевенджер, не забудьте. О’кей?

Молчание. Я от души надеялся, что не перестарался. Что я буду делать, если она решит послать девочку домой?

Но тут Пеннни неловко поднялась. Ей пришлось протиснуться боком мимо меня, но она с этим справилась и, не говоря ни слова, обвила руками шею матери. Женевьева Дриллинг на мгновение прижала ее к себе и посмотрела на меня.

— Видите, мистер Клевенджер?

— Вижу, — подтвердил я, нащупывая за спиной ручку двери, — Всех не покоришь, хотя к этому и надо стремиться. Буду поблизости.

Глава 8

Музхэд-лодж в Брэндоне доблестно сражался за то, чтобы иметь старомодный, деревенский вид, но архитектура под «хижину в лесу» явно не удалась, и сквозь прибитые тут и там оленьи рога и головы проглядывал современный мотель. Чтобы ознакомиться с обстановкой, я проехал мимо, оставил машину в паре кварталов от мотеля и вернулся пешком, так как не хотел рекламировать мой визит к Элайн.

Интересующий меня номер можно было легко заметить еще издали по большой цифре 12 на двери, выходившей к плавательному бассейну. Перед входом стоял «форд», прошлогодняя модель, маленький, изящный, но с мощным двигателем В-8. Я позавидовал. День был у меня что надо! С утра и до самого вечера я тащился за Женевьевой Дриллинг по автостраде Транс-Канада. Она управлялась со своим тандемом с решительностью и умением, удивительными для женщины, и у меня сложилось впечатление, что, маневрируя, она не перестает следить за мной в боковое зеркальце, стремясь, насколько это в ее силах, отравить мне существование.

Канадские водители неутомимо вносили свой вклад в ее усилия. Ни один из них не желал сдаваться без борьбы, пропустив вперед маленький «фольксваген», тем более «фольксваген» с номером США. Я не встречал такой агрессивной компании жокеев на колесах с тех пор, как последний раз участвовал в автомобильных гонках. К тому же мой «жучок» был слабоват для скоростных соревнований на автостраде. Отсюда и зависть при виде маленького экзотического «форда» с модной мельницей в носовой части.

Я лениво прошелся вдоль бассейна. Маневр предназначался для возможных наблюдателей, но частично объяснялся еще и тем, что я тянул время, колеблясь между стремлением увидеть Элайн и нежеланием снова лгать ей в первый же момент нашей встречи. Наши цели были противоположны. Моя — обеспечить передачу документов по назначению. Ее — их задержать. По крайней мере, она так думала, а мне запретили рассказывать ей, что она здесь только для того, чтобы хитроумный план выглядел правдоподобно. Оставался еще маленький вопрос об убийстве, но это меня мало волновало. Если Мака данное обстоятельство не беспокоит, то меня — тем более. Грегори никогда не числился среди моих друзей. Тем не менее это была еще одна сфера неопределенности и возможного конфликта.

Никто, казалось, не следил за мной, когда я проходил мимо номера двенадцать, и я готов был обнаружить свои намерения и подойти к двери, когда краешком глаза увидел, как дверная ручка чуть-чуть повернулась — как будто кто-то внутри хотел открыть дверь, но, услышав мои шаги, передумал. Где-то на контрольной панели в моем мозгу вспыхнули предупреждающие огни и завыла сирена. Пришлось напомнить себе, что я агент на задании, а не школьник, несущий букет цветов своей девушке. Конечно, это могла быть сама Элайн, готовая распахнуть дверь и заключить меня в свои объятия. Но если так, почему же она этого не сделала? Я прошел не задерживаясь к автомату с напитками, который стоял в углу дворика, долго искал мелкую канадскую монету и еще дольше извлекал бутылку на свет и вынимал из нее пробку. Дверь номера двенадцать оставалась закрытой.

Я намеренно вернулся тем же путем, время от времени отпивая из бутылки (какой-то местный продукт, напоминающий по вкусу сироп от кашля, которым меня поили в детстве, только растворенный в соленой воде). За углом была контора мотеля с большим окном. Я вошел внутрь и встал возле стенда с журналами. Я стоял, попивая свое снадобье, и дождался: перед окном появился мужчина. Он прошел мимо, не глядя по сторонам.

Конечно, это мог быть кто угодно, из любого номера мотеля, но данный субъект соответствовал описанию, недавно мною полученному. Рост — пять футов одиннадцать дюймов. Около тридцати пяти лет. Темные вьющиеся волосы с сединой на висках. Правильные черты лица. У него еще оказались аккуратные темные усики, не включенные в словесный портрет, но их так легко отрастить.

Когда он прошел мимо, я отвел взгляд от журнала и проследил за тем, как он пересек автомобильную стоянку, обслуживающую контору и находящийся по соседству ресторан. Оглянись он — и увидел бы меня через окно. Но я знал, что если это — Ганс Рейтер, то он не оглянется. Он был профессионалом. Не из их верхушки, сказал Мак, но компетентен. И не ему делать такие, ошибки, как попытаться глянуть украдкой через плечо (особенно если у него были причины, чтобы смотреть украдкой). Он подошел к лимузину, вполне гармонировавшему с его солидной внешностью, — большой золотистый «мерседес», чей безупречный вид был несколько подпорчен маленькими округленными закрылками, поставленными немецкими дизайнерами в запоздалом подражании американским моделям четырех-пятилетней давности. Я записал номер: штат Калифорния. Что ж, если вам надо затереться среди туристов, то на любой автостраде континента заводите себе калифорнийский номер. В этом штате, по-моему, никто никогда не сидит дома.

Я подождал, пока он плавно укатит в своем дорогом импортном авто, но не сделал попытки поехать следом, тем более что моя машина находилась в двух кварталах отсюда. Кроме того, откуда частный детектив Дэйв Клевенджер мог знать мистера Рейтера? Что же касается Мэтта Хелма, агента правительства США, то он имел строгие указания держаться как можно дальше от него. Тот факт, что мне хотелось остаться и выяснить, чем он занимался в комнате Элайн, не повлиял, я надеюсь, на мое решение, так как это было более или менее моим личным делом.

Я дождался, пока «мерседес» не исчез за углом, купил журнал, который изучал у стенда, допил смесь в стакане и спросил даму за конторкой, куда бы ей хотелось, чтобы я дел бутылку. Она любезно согласилась позаботиться о ней, и я медленно направился к двери в номер двенадцать, около которой уже проходил дважды. В общем-то, я едва ли ожидал услышать ответ на мой стук. В походке Ганса Рейтера была какая-то напряженность и подчеркнутая естественность, ясно показывавшие, что вот идет человек, ожидающий, что за его спиной через мгновение разверзнется ад, но надеющийся быстро убраться на приличное расстояние до того, как это случится.

Ни ответа на мой стук, ни движения за дверью. Я перевел дыхание и непринужденно огляделся по сторонам. Вокруг — никого. Вытащив из кармана бумажник, я извлек из него кусочек пластика, один раз уже использованный здесь в Канаде. Прикрывая замок корпусом, я старался не думать о том, как недавно тем же нелегальным способом открывал такую же дверь и что обнаружил по другую ее сторону. По крайней мере, пытался на думать.

Замок оказался несложным, дверь легко открылась, но я принял дополнительные предосторожности, когда заходил внутрь. То, что один человек только что вышел из этого номера, не гарантировало его безопасности, а пистолета со мной не было. Он остался в «фольксвагене» в таком месте, где никто в мире не нашел бы его, не разобрав машину на части. В чужой стране, на автостраде, забитой полицейскими, занятыми охотой за сбежавшими заключенными (мы встретили два кордона), было слишком опасно носить при себе оружие, не имея на него разрешения. У меня, однако, имелся при себе не совсем обычный маленький ножик, который я держал наготове, когда входил, — очень быстро. Но ничего не случилось. Я закрыл дверь и в очередной раз проделал ритуал проверки стенного шкафа и ванной. Затем я сложил нож, спрятал его в карман и подошел к двери, на которой она лежала.

Не скажу, что я этого ждал, но после встречи с Рейтером не удивился. Поэтому у меня не было оправдания для болезненного шока, который я испытал, глядя на нее. Картина, в общем-то была мирной: никакой кислоты на лице, а в руке — пистолет небольшого калибра, едва ли способный прострелить толстое пальто, на виске — темное пятно, и больше ничего. Кожа, как всегда бывает при выстреле в упор, слегка обожжена порохом, немного крови, но ничего похожего на кровавый кошмар, неизбежный при использовании оружия большого калибра.

Сегодня она надела платье — может быть, для меня: яркий ситец, по контрасту с которым ее лицо казалось бледным. Пара белых лакированных туфель стояла возле кровати. Глаза были закрыты. Если бы не бледность, пистолет и рана, можно было бы подумать, будто она просто сбросила туфли и прилегла отдохнуть. Он тщательно обставил сцену: портативная машинка, очевидно, ее собственная, стояла на длинном столике у стены. В нее был вставлен листок с напечатанной фразой: «Сожалею. Я, должно быть, сошла с ума. Простите». Рядом с машинкой — пустая бутылочка со стеклянной пробкой. Наклейка подпорчена струйкой едкой жидкости, но можно разобрать: «Серная кислота, концентрированная». Рядом с бутылкой лежал шприц с остатками какой-то гадости, той же, конечно, что была использована для убийства Грегори.

Я не поверил ни на мгновение, но для полиции картина вполне убедительная: не вынося сознания своей вины, Элайн выставила на вид все вещественные доказательства, напечатала прощальную записку и застрелилась. По крайней мере, они, если бы захотели, могли поставить на этом точку и не заниматься более загадочным убийством или самоубийством иностранца в мотеле Реджины. Что ж, как очевидный кандидат она логично напрашивалась на подобную подтасовку, коль скоро таковая потребовалась. Я и сам ее подозревал.

Я вернулся к постели. Шок прошел. Я вообще не должен был его испытывать. Когда работа будет выполнена, я могу напиться и выплакать свою тоску в пиво, виски или джин. Сейчас же у меня было много других дел. Я извлек из кармана испачканную белую перчатку и примерил на руку девушки. Она оказалась не по размеру: снималась и надевалась свободно. Что ж, и на том спасибо, проверка не доставила мне удовольствия. Я смотрел на поврежденную перчатку, пытаясь реконструировать убийство, в котором она была лишней, и убийство, в котором она играла какую-то роль, а также цепь событий, ведущих от одного к другому. Правдоподобный вариант предложить труда не составляло, если игнорировать возможность подтасовки и считать перчатку тем, чем она казалась: вещественным доказательством, оставленным убийцей на месте преступления, — назовем его для удобства рассуждения Женевьевой Дриллинг.

Спохватившись, она забыла в номере Грегори перчатку, Женевьева вошла в контакт со своим сообщником Рейтером, чтобы объяснить ему, как она попалась. Тот согласился прибрать за ней место происшествия, дав полиции такое простое и ясное решение вопроса, что они там на радостях не придадут значения маленькому противоречию — несоответствию руки и перчатки. В любом случае, каковы бы ни были его побуждения, он приходил сюда с очевидной целью: замести следы одного убийства совершением другого.

Конечно, ни Женевьева, ни ее Ганс не знали, что полиция не нашла потерянной перчатки. Перчатку нашел я, и, может быть, Элайн осталась бы жива, если бы они это знали. И возможно, она осталась бы жива, если бы не ожидала меня, и потому, несмотря на предупреждение, была не так осторожна с дверями, как следовало. Я поморщился и засунул перчатку в карман. В любой момент, когда захочется, можно взвалить на свои плечи все грехи мира. Многие так и делают, но как раз сейчас у меня не было времени на власяницу и мешок с пеплом.

Телефон зазвонил, как только я направился к выходу. Я заколебался, но казалось полезным узнать, кто звонит, поэтому я достал носовой платок и с его помощью на третьем звонке взял трубку.

Молодой мужской голос, который я уже слышал ранее в зарослях, произнес:

— Элайн? Нам только что сообщили из Денвера о том типе Клевенджере, с которым ты встречаешься сегодня вечером. Он, похоже, о’кей. Частный детектив без подделки… Элайн? Кто у телефона?!

Решение принять было нетрудно. Я мог повесить трубку, и пусть Ларри Фентон и Маркус Джонсон гадают о том, что случилось. Элайн, очевидно, сообщила им, что ждет меня (кстати, ответ на один из вопросов Мака — действительно, все трое работали вместе), и при сложившихся обстоятельствах знакомая мне парочка, услышав о том, что произошло с Элайн, тут же помчится меня допрашивать. Лучше было создать впечатление детской искренности.

Я сказал:

— Это Клевенджер. Если вы — тот самый тип Ларри, дуйте быстрее сюда и захватите лопату. Пригодится. Захотите потом поболтать со мной — я буду в кемпинге. Если не знаете где, то самое время поинтересоваться.

— Слушайте, вы! Не двигайтесь с места и…

Я повесил трубку, посмотрел на постель, но там не было никого, с кем можно было бы поговорить. Я имею в виду, что, сентиментально прощаясь с убитой девушкой и драматически обещая отомстить, вы просто разговариваете сами с собой — и ничего больше. Кроме того, мрачно подумал я, мне платят не за красивые жесты с мечом возмездия. Наоборот, мне дан строгий приказ помочь убийцам остаться целыми и невредимыми.

Глава 9

Когда я вышел на улицу, последние отблески заката гасли в небе. Без приключений добравшись до машины, я включил зажигание и, проехав несколько кварталов, остановился у заправочной станции. Пока служащий наполнял горючим бак «фольксвагена», я прошел в туалет, закрыл за собой дверь, вытащил из кармана ножик и белую перчатку и спустил ее в унитаз, предварительно разрезав на мелкие кусочки, чтобы не засорить канализацию.

Предполагая, что изобличающая убийцу перчатка действительно принадлежит Женевьеве Дриллинг (а кого еще мог покрывать Ганс Рейтер?), я не мог рисковать и хранить ее у себя. Я не видел, для какой полезной цели она может послужить как Дэвиду Клевенджеру, так и Мэтту Хелму, и никак не мог позволить, чтобы она послужила кому-либо еще, особенно человеку с законопослушным складом ума. Если я хотел выполнить задание, то последнее место для Женевьевы — это тюрьма. Она была моим ребеночком, все ее пять футов семь дюймов, начиненные убийствами, шприцами с кислотой и Бог знает чем еще, так же как и Ганс Рейтер, компетентный убийца молодых девушек, тоже был моим сосунком. И мой долг, напомнил я себе еще раз, проследить за тем, чтобы ни один волосок не слетел с их хитроумных, кровожадных и красивых голов.

По меньшей мере, подумал я, сливая последний раз воду, перчатка могла бы впутать меня в излишние неприятности, если в кемпинге кто-то ждет моего возвращения, а я достаточно медлил на пути туда, чтобы ожидать этого.

Они, конечно, не сидели на виду. Мне выделили на задах кемпинга довольно уединенное место, полускрытое деревьями и кустами, и компаньоны решили разыграть все как по нотам. Джонсона в наступившей темноте я не заметил, но Ларри никогда не пойдет со мной на охоту. Он был из тех субъектов, которые не могут спокойно усидеть на месте, и я засек его в кустах еще раньше, чем вылез из машины.

Чтобы не искать впотьмах бензиновый фонарь, я не стал выключать фары. Они подождали, пока я разожгу фонарь как следует, поставлю его на ближайший столик и выключу фары. Тут Джонсон вышел из-за дерева и навел на меня пистолет. Я вежливо поднял руки. Ларри вылез из засады (если вам угодно так назвать то место, где он сидел), подошел и ударил меня.

Боксер из него был не Бог весть какой, но я разрешил себе упасть, полагая, что так легче всего прекратить бой еще до его начала. «Тертый калач» Клевенджер не станет связываться с двумя вооруженными людьми, да еще агентами секретной службы. Кроме того, я никогда не видел смысла в том, чтобы бить человека — кулаком, по крайней мере. Все, что вы приобретаете, это — поврежденные суставы и врага, который едва ли пострадал настолько сильно, чтобы при желании не добраться до вас позже. На мой взгляд, наносить удар стоит только чем-то таким, что ликвидирует вашего оппонента постепенно, если вам вообще необходимо его бить. Но никто не объяснял этого Ларри Фентону. Сбив меня с ног, он подошел ближе и пнул ногой мне под ребра.

— Ты убил ее! — выдохнул он. — Черт тебя побери, ты убил ее!

Пинка гордый и самолюбивый сыщик Клевенджер, пожалуй, не должен был вытерпеть. Я бросил взгляд на Джонсона, который стоял в стороне с пистолетом. Мак сказал: «Хороший, опытный работник». На первый взгляд он не производил такого впечатления: пухлая маленькая фигурка в очках с золотой оправой. В толпе вы бы не обратили на него никакого внимания.

Если судить по виду, он зарабатывал на жизнь продажей обуви или страховкой, а по вечерам смотрел телевизор вместе с маленькой пухлой женой и маленькими пухлыми ребятишками. Вглядевшись внимательней, я заметил за очками холодные, настороженные голубые глаза. Рука с пистолетом не дрожала. Я облегченно вздохнул: этот человек не сделает ничего необдуманного и не позволит взбалмошному партнеру-любителю зайти слишком далеко. Можно было устроить небольшую сцену. Он не занервничает и не просверлит во мне дыру по ошибке. Я обратился к нему, не обращая внимания на Ларри, который угрожающе склонился надо мной.

— Оттащите это от меня, — сказал я, — Если оно снова начнет лягаться, я отрежу ему копыта.

— Осторожнее, Клевенджер, — сказал Джонсон. — Будьте очень-очень осторожны.

— Идите к черту! — бросил я и засунул руку в карман брюк. Он не выстрелил. Я достал нож и медленным движением открыл его. Ларри было полез на меня, но Джонсон сделал ему знак рукой.

Я сказал:

— Еще один пинок, и я перережу сухожилие. Его будут знать как Ларри-без-ступни. А ты, коротышка, кончай размахивать своим дурацким пистолетом, слышишь? Выстрели хотя бы раз посреди публичного кемпинга вроде этого и будешь давать объяснения каждому фараону в Канаде.

Джонсон хладнокровно меня разглядывал.

— Для мелкого частного шпика вы что-то слишком много болтаете.

— А вы, — отпарировал я, — слишком нахальны для мелкого шпиончика, работающего в чужой стране, и, скорее всего, без разрешения.

— Откуда вы нас знаете? Откуда вам известно его имя?

Я сказал:

— Тьфу, вы же сами сообщили, как его зовут. Прошлой ночью в кустах за трейлером Дриллинг. Он заблудился, и вы позвали его, помните?

Маленький человечек, казалось, встревожился.

— Вы там были?

— Да, я был там, — ответил я. — В отличие от некоторых я действительно умею передвигаться в лесу, пусть даже мне самому приходится говорить об этом.

— И как вам удалось столько разнюхать?

— Когда меня сюда посылали, то сказали, что у правительства есть свои интересы в этом деле. А прошлой ночью в Реджине та девушка, пытаясь выудить из меня информацию, сообщила, что работает на Дядю Сэма. Когда же я взял трубку в ее комнате в Брэндоне, ваш коллега отрапортовал свой отчет мне вместо нее. Все это увязывает вас в один узел. В нашем деле такое рассуждение называется дедукцией.

Я твердо посмотрел на Джонсона.

— А сейчас, коротышка, я встану. Валяйте, стреляйте из вашей игрушки, если думаете, будто в Вашингтоне вас поддержат. Они там придут в восторг, получив официальный протест из-за пары ублюдков из их же собственной секретной службы, стреляющих ни в чем не повинных людей к северу от границы.

— Кто будет протестовать? Вы, с убийством на руках?

Я ответил не сразу. Сначала я встал, Ларри было дернулся, но сигнал начальника его остановил. Я закрыл нож и, не сводя глаз с Джонсона, положил его в карман.

— Что такое об убийстве?

— Мой партнер изложил это проще некуда. Мы думаем, это вы убили Элайн.

— Вздор, — возразил я, — Эти ваши старые приемчики: с пеной у рта накинуться на человека и внезапно бросить ему в лицо обвинение, рассчитывая застать врасплох и выудить из него что-нибудь. Не на того напали. А потому давайте перейдем к делу. Девушка покончила с собой, и нам известно почему. Это был ее пистолет? Молчите? Что ж, как говорится: молчание — знак согласия. О’кей, тогда только один вопрос: оставите вы все как оно есть сейчас, или у вас есть намерение пришить это дело мне?

— Зачем нам это нужно? — спросил Джонсон.

Я сказал:

— Сборщики подоходного налога, агенты казначейства или секретных служб — типы вроде вас. Кто может сказать, почему вы что-либо делаете? Может быть, хотите обелить ее во имя служения делу (так, кажется, говорится?), или ваше ведомство не одобряет, когда его люди совершают убийство и самоубийство по личным причинам. А может, вам просто не нравится, что я мозолю вам тут глаза.

— Недурная мысль, — откликнулся он, — Я подумаю.

Я фыркнул:

— Жалкая мыслишка. Лучше оставьте все как есть и покончите с этим делом. Оно стартовало в Реджине и финишировало в Брэндоне.

Ларри негодующе и как бы не веря своим ушам таращил глаза на партнера.

— Зачем вы его слушаете, Маркус?! Он убил ее! Элайн никогда бы не покончила с собой и не убила бы никого так, как в Реджине. Она никогда не путалась с кислотой.

Я посмотрел на Джонсона и покачал головой.

— Где вы его нашли, друг? Неужели он действительно верит в ту чушь, которую извергает? Я думал, он просто притворяется.

Ларри остервенело крикнул:

— Ты убил ее! Ты был там, мы знаем, что ты был там!

— Конечно, я ее убил. Потом взял трубку и рассказал вам об этом. Ловкач, а?

— Может быть, ты нарочно, чтобы мы не подумали. — Он повернулся к партнеру, — Кто же еще мог? Мы же знаем, что миссис Дриллинг и близко не подходила к мотелю. Пока она была в городе, я следил за ней, не оставляя ее ни на минуту.

Я быстро спросил:

— Но она заезжала в город?

— Да, пока ее дочь готовила обед, она завернула сюда на пикапе запастись горючим, но…

— Зачем такая куча работы — отсоединять пикап от трейлера, когда она могла наполнить бак, не съезжая с автострады? У любой заправочной станции. Но вы ни на миг не спускали с нее глаз?

Я внимательно смотрел ему в глаза, и тень беспокойства проскользнула в них, дала мне ключ.

— Обычно при заправочных станциях есть уборные. Она туда не заходила? — Он мигнул, и я, увидев, что нахожусь на верном пути, продолжил: — Может быть, она там задержалась, а? У нее не было возможности удрать? Нет, конечно. Вы же не спускали с нее глаз. Через замочную скважину, да?

Раньше я удивился, как Женевьева, находясь под непрерывным наблюдением, ухитрялась незаметно поговорить с Рейтером, но теперь мне стало ясно. Скорее всего, они договаривались встретиться в определенное время на определенной заправочной станции. Он, вероятно, ждал, сидя внутри, пока она не постучит условленным образом. Или они общались через перегородку в смежных туалетах. Но я не собирался излагать вслух свои мысли. Рейтер был моим секретом, моим дорогим невинным младенцем, которого я должен был лелеять и опекать.

Я мрачно посмотрел на Ларри. Он покраснел и замолчал. Все-таки для своей профессии он был слишком молод, хотя в первый момент его бритая голова сбивала с толку. Волосы у него вылезли только в отдельных местах, но он побрился наголо — может быть, желая походить на Юла Бриннера, а возможно, просто превращая необходимость в достоинство. Он был худ и бледен, и отсутствие волос старило его, делая голову похожей на череп. На самом деле ему, наверное, было немногим больше двадцати. Я решил, что он недавно болел или был ранен, и это его первое дело после выхода из больницы. Возможно, мне не следовало судить его строго. Может быть, он считался хорошим работником, которого после тяжелого испытания слишком скоро снова послали на поле боя. Впрочем, я не очень-то в это верил. Скорее всего, он все-таки был зеленым новичком, которому попало в первый же или во второй выход на охоту. И сейчас попадет, если только он не будет очень уж удачлив. Кто знает, может случиться, что этим делом придется заняться мне.

— Что ж, — сухо заметил я, — у нее все на месте, у этой Дриллинг. Следить, надо полагать, было интересно.

Ларри заколебался.

— Я не то чтобы действительно следил… — Он замолчал и повернулся к Джонсону: — Она не могла удрать, клянусь, Маркус! Не могла она смотаться туда и вернуться… — Он снова замолк.

Я сказал:

— Не все ли равно, куда ей надо было смотаться, если она не могла от вас удрать? Факт тот, что на самом деле она вполне могла улизнуть, и, очевидно, вы допускаете такую возможность, иначе не болтали бы так много, пытаясь это скрыть.

— Хотите, Клевенджер, — вмешался Джонсон, — повесить случившееся на миссис Дриллинг? Мне кажется, вы — тот человек, который уверял, будто это самоубийство?

— И сейчас утверждаю то же самое. Ваш сынок настаивает на убийстве, и я указываю ему, что я не единственный кандидат на главную роль. Спасибо.

Мы еще без видимых результатов поговорили на ту же тему. Мне не удалось убедить Ларри в своей невиновности, а Джонсон, я скоро понял, и не нуждался в убеждениях. Он просто позволил Ларри проверить меня на эту липу с убийством. Очевидно, я прошел проверку, потому что он, наконец, велел Ларри меня обыскать и убрал пистолет. Вслед за этим он принялся рассказывать, как я должен с ними сотрудничать и какие меня ждут неприятности, если я не соглашусь.

— В этом деле частному сыщику и вправду нет места, — заявил он, — Но раз вы здесь…

— Обязательно, — заверил я его. — Непременно. Но вы оба держитесь подальше, ладно? У меня и так хватает забот, и мне совсем ни к чему, чтобы меня видели вместе с парой агентов секретной службы. Я сообщу вам, если что-нибудь узнаю.

— Смотрите, не забудьте. Пошли, Ларри.

Я следил, как они исчезли в темноте, потом потер рукой ушибленный подбородок и поморщился. Что ж, на время мне удалось увести их со следа Рейтера.

Я разжег плитку Колемана, поставил на нее сковородку и зажарил маленький бифштекс, купленный в городе. Он оказался жестким и жилистым. Помыв посуду, я направился в аристократическую часть кемпинга, где стояли трейлеры. В серебристом трейлере с вашингтонским номером горел свет, и я постучал в дверь.

Через некоторое время Пенни высунула голову. Она все еще была в оснастке для межзвездной связи, но сегодня вечером вместо колпака из пластика на ней красовался розовый сетчатый капюшон.

— Мне бы надо поговорить с вашей матерью, — сказал я.

Ее маленькое личико казалось испуганным. Она заколебалась и резко повернулась.

— Это тот человек, — сказала она, обращаясь в глубь трейлера, — тот частный детектив. Он хочет поговорить с тобой, мама.

— Скажите ей, — добавил я, — что речь пойдет об убийстве.

Наступило молчание. Я услышал, как Женевьева встала и пошла к двери. Девочка исчезла. Миссис Дриллинг выглянула из дверей трейлера.

— Что там об убийстве, мистер Клевенджер?

— Вы не предложите мне войти?

Она оглянулась назад, словно спрашивая совета, но спохватилась.

— Нет, я не предложу вам войти, — резко бросила она, — Что вам нужно?

Я пожалел, что пришел. В трейлере, очевидно, был кто-то посторонний, и я не хотел выдавать его присутствие Ларри или Джонсону, которые, возможно, следили за мной.

Я фальшиво вздохнул и сказал:

— Хорошо, мадам, я ухожу. Я только хотел сообщить вам последние новости о Майке Грине. Как я и утверждал, он был убит, и молодая леди, сделавшая это, покончила с собой этим вечером. Я думал, вам будет интересно узнать об этом.

Женщина сухо возразила:

— Не могу понять, почему вы так считаете. Если есть что-либо, интересующее меня меньше, чем Майк Грин и его грязная смерть, это…

Я прервал ее:

— Знаю. Это Клевенджер и его грязная жизнь. Спокойной ночи, мадам.

Уходя, я услышал, как захлопнулась за моей спиной дверь трейлера. Что ж, я сообщил им хорошие новости, и теперь они могли успокоиться. С небольшой помощью с моей стороны им удалось безнаказанно совершить два убийства. Меня удивило, что Рейтер был настолько глуп, чтобы прийти сюда, — если это был Рейтер. Но если так, я очень надеялся, что ему удастся улизнуть незамеченным еще до утра. В противном случае мне, возможно, придется изобрести какой-нибудь хитрый способ помочь ему. Хотелось верить, что в следующий раз, когда меня назначат телохранителем, в Вашингтоне для разнообразия подберут более приятный объект, но надежды на это было мало. Для выполнения приятных заданий есть великое множество приятных джентльменов с высокими моральными принципами, и только нам всегда достаются дела, от которых тошнит других.

Глава 10

Утром снова моросил дождь. Ковчег Дриллинг снялся с места гораздо раньше, чем обычно: чуть позже семи утра. Я мог бы проспать или не успеть поесть, если бы вечерний визит к трейлеру не подготовил меня к возможным изменениям в привычном распорядке дня. Ранний старт, казалось, предсказывал приличный дневной пробег. Однако и тут меня поджидали неожиданности. Сегодня утром Женевьева совсем не была тем решительным, уверенным в себе водителей, каким она проявила себя вчера. Даже въехав на автостраду, она еле тащилась, обгоняя только тех, кто фактически стоял на месте. Это очень упрощало мне жизнь, но я сомневался, что она руководствуется подобными соображениями. Я заметил, что она одна в кабине. Пенни, очевидно, сидела в трейлере и, надо полагать, не одна.

Трейлеры не предназначены для передвижения в них, и в ряде мест это, кажется, даже запрещено. Женевьева правила так, как будто боялась, что кто-то внутри может схватить морскую болезнь, или просто избегала малейшего повода для беседы с автодорожной инспекцией.

Мы забрались уже довольно далеко в провинцию Манитоба, и прерии Сэскетчуана уступили место холмистым долинам, усеянным тут и там рощами. Когда мы ехали сквозь одну из них, Женевьева неожиданно свернула к обочине и затормозила. Я проехал дальше, намереваясь остановиться за поворотом и вернуться пешком, чтобы посмотреть, в чем дело, но внезапно наткнулся на полицейскую заставу.

Не оставалось ничего другого, как превратиться в обычного туриста и вести себя соответственно, но, переваливая через заграждение, я не переставал размышлять о том, что, похоже, Женевьева остановилась из-за этой заставы, и если да, то откуда она могла о ней знать?

Высокий тип, одетый в форму Королевской конной полиции (широкополая шляпа и штаны с желтыми кавалерийскими штрипками), подошел и, пробормотав извинения, заглянул в «фольксваген». Потом выпрямился и махнул рукой, разрешая ехать дальше. И тут в голове у меня что-то зашевелилось — можете, если хотите, назвать это догадкой. Я принял вид любопытствующего бездельника и высунулся из окна машины.

— Все ищете сбежавших заключенных? — спросил я. — Почему вы думаете, что они болтаются поблизости, имея перед собой все леса Севера? Я бы предположил, что они уже на полпути к бухте Гудзона.

— Один из них из здешних мест, сэр, — ответил полицейский. — Мы полагаем, что они могли спрятаться у кого-нибудь поблизости. По крайней мере, есть сведения, будто не далее как вчера вечером их обоих видели в Брэндоне.

— Понимаю, — сказал я. — Вы имеете в виду, что им известен ваш образ действий в подобной ситуации? Вам придется нелегко, а?

— Да, сэр.

Я тронул машину с места. Идея, складывающаяся у меня в голове, была настолько маловероятной, что я никак не мог в нее поверить. Однако с Женевьевой что-то определенно было не так. Она странно вела себя вчера вечером и сегодня утром, и пока я не получу объяснения, не следовало отбрасывать любую возможность.

Я остановил «фольксваген» за следующим поворотом, достал из маленького чемоданчика бинокль, вернулся пешком назад и нашел среди деревьев место, с которого мог видеть заставу. Через некоторое время тандем подкатил к ожидающему их полицейскому и послушно остановился. Женевьева сидела за рулем, рядом с ней никого не было.

Высокий фараон, инспектировавший меня, заглянул к ней в окно и удовлетворенно выпрямился. Его партнер подошел к трейлеру и просунул внутрь голову. Очевидно, все оказалось в порядке, потому что он закрыл дверь и махнул рукой Женевьеве. Я дал ей проехать мимо моей засады, не обнаруживая себя, но, вернувшись к машине, увидел, что она пристроила свой караван ей в хвост. Сама она сидела в пикапе, склонившись над рулем и закрыв лицо руками.

Почувствовав мое присутствие, она подняла голову. Я увидел, что глаза ее сухи, но полны отчаяния.

Я спросил, входя в роль Клевенджера:

— О’кей, мадам, что происходит? Где девочка, где Пенни?

Женевьева, уставясь на меня, молчала. Взгляд ее был враждебен, но она как будто колебалась. Казалось, она не могла решить, настолько ли безвыходна ситуация, чтобы рискнуть и сделать ставку на такого сомнительного субъекта, как я. Не услышав ответа, я пожал плечами, подошел к трейлеру, осторожно открыл дверь и забрался внутрь. Я отдавал себе отчет в том, что, реши женщина в пикапе сорваться с места, мне придется совершить прыжок на твердый бетон, иначе меня вроде как похитят. Но я не видел, что она может этим выиграть, и она, очевидно, тоже. Трейлер был пуст. Внутри — чисто и опрятно, словно бы здесь недавно прибрали за каким-то постояльцем. Или постояльцами.

Я проверил маленький туалет, совмещенный с душем, и небольшой шкаф из клееной фанеры. Королевской конной полиции следовало постыдиться. Внутри находилось достаточно много предметов одежды на подростка женского пола, чтобы возник интригующий вопрос: а куда делась их обладательница? Я просмотрел различные ящики, обнаружив в них кухонные принадлежности, одежду да пачку юмористических книжек. Глубоко под кроватью я нашел коллекцию потрепанных игрушек, которую мисс Дриллинг, надо полагать, теперь бы не одобрила — в пятнадцать-то лет. Тут было все, чтобы развлечь ребенка во время путешествия, — от рогаток и водяного пистолета до хорошеньких кукол в изящных платьицах. Мне не очень-то было ясно, что я искал, но не хотелось упускать такую возможность.

Я быстро осмотрел миниатюрный шкафик, встроенный в стену возле кровати. Услышав снаружи шаги, я уже задвигал последний ящик, когда кое-что привлекло мой взгляд, и я подобрал уникальный экземпляр: перчатка с левой руки, белая кожаная (пары в ящике не оказалось). Думаю, это я и искал. Совсем недавно я спустил в унитаз такую же, только с правой руки. Дальнейшие сомнения относительно их владелицы были неуместны: слишком велика для дочки, зато впору мамаше.

Я положил перчатку на место и как раз закрывал ящик, когда Женевьева, раскачивая на рессорах трейлер, взбежала по приставной лесенке и показалась на пороге.

— Вы едва ли найдете в том шкафу мою дочь, если, конечно, — добавила она ехидно, — вас интересует Пенни.

Я повернулся к ней лицом.

— Пенни или ключ к тому, где она. Мы, детективы, всегда ищем ключ. Где она, миссис Дриллинг?

Женевьева напряженно смотрела на меня.

— Если я скажу, вы не поверите.

— Попробуйте.

— Пенни где-то там. — Женевьева махнула рукой в сторону леса, видневшегося сквозь открытую дверь трейлера. На мгновение она заколебалась, но потом ее прорвало:.

— Вы последний человек в мире, которого я бы стала просить о помощи, но… но у меня нет выбора. Если я не выполню все, что они велят, эти типы ее убьют. Если всего только увидят, что я говорю с вами, они ее убьют.

— Кто?

Она глубоко вздохнула и сказала с ожесточением в голосе:

— Это просто дико! При… при всем том, с чем мне приходится иметь дело, я ухитрилась налететь еще на пару сбежавших заключенных. Можете смеяться, мистер Клевенджер. Смейтесь! Почему вы не смеетесь? Это же действительно смешно, разве нет? О, Бог мой!

Я уже давно обо всем догадался, но циничный частный детектив не мог прямо с ходу переварить такую историю. Поэтому я с подозрением воззрился на нее, как будто обидевшись, что она пытается сплавить мне такую липу. Забавно, но, найдя перчатку, я обнаружил, что отношусь к леди с большей терпимостью. Установив, где находится недостающее звено, я мог перестать разыгрывать из себя ищейку и вспомнить, что убийство Грегори не имеет ко мне никакого отношения. Мое дело — завоевать доверие дамы, а не посадить ее на электрический стул.

Солнечные лучи, пробиваясь из-за спины миссис Дриллинг, зажгли красноватые блики в ее волосах. Мне пришло в голову, что со своими рыжими волосами, веснушками — вообще с ее фигурой и лицом, не говоря уже о девичьей фамилии О’Брайен, она, бесспорно, была ирландкой. Что ж, мне говорили, что это загадочная, неуравновешенная и вспыльчивая раса, но по какой-то причине эта мысль вызвала у меня смутное беспокойство. То, что предположительно она совершила, не вязалось с внешним обликом этой бойкой ирландочки, вполне уравновешенной и не лишенной здравого смысла. Впрочем, мне случалось встречать самых нормальных людей, превращавшихся в трудных обстоятельствах в настоящих психопатов, а насчет ее обстоятельств сомнений не было.

Однако сейчас, стоя передо мной, она выглядела вполне здоровой и разумной женщиной. На ней было длинное платье из хлопчатобумажной ткани — очко в ее пользу в моих глазах. По моему мнению, дама в брюках выглядит естественно только на лыжах или верхом на лошади. Ноги у нее были голые, а передвигалась она в коричневых теннисных туфлях на белой резиновой подошве. У нее действительно был чертовски симпатичный вид, и я не мог не подумать о том, какая все-таки жалость, что она кончит тем, что будет ликвидирована или попадет в тюрьму, Китай, Россию — куда бы там она ни направлялась. И все только потому, что клюнула на романтику в образе скользкого субъекта, секретного агента по имени Рейтер.

Поскольку я молчал, она повторила:

— Я же говорила, что вы не поверите.

— Да, мадам, это трудновато переварить, — ответил я, — Вы стоите передо мной, леди в бегах, с эскортом, по крайней мере, из двух агентов секретной службы США и одного частного детектива, и хотите уверить меня в том, что пара уголовников выбрала как раз ваш трейлер для побега. Это, знаете ли, такое совпадение…

Она покачала головой.

— Не такое уж большое, как вы думаете, мистер Клевенджер. У одного из сбежавших, того, что помоложе, есть девушка в Брэндоне, которая их прятала, пока они решали, как им лучше выбраться из полицейской сети. Она осмотрела все трейлеры в кемпинге и выбрала наш как единственный без мужчин. Они полагали, что с парой женщин им легче будет справиться.

Я пожал плечами.

— У вас, мадам, это звучит очень убедительно. И где, предположительно, эти негодяи настигли вас?

Женевьева игнорировала мое недоверие.

— Они пробрались к нам очень неожиданно сразу же после наступления темноты и застали меня врасплох. Между прочим, когда они постучали в дверь, я подумала, что это вы или один из тех типов из Вашингтона, которые следят за мной. Тот, что помоложе, сразу приставил мне к боку нож, — Она потерла локтем пострадавшее место. — Он был довольно груб, а я не героиня… И тут еще Пенни. Это произошло всего за несколько минут до вашего прихода. Теперь вы понимаете, почему я не могла пригласить вас внутрь?

Я задумчиво посмотрел на нее.

— И они провели с вами ночь? Переходили они границы? С вами или с девочкой.

Женевьева коротко рассмеялась.

— Не в том смысле, какой подразумеваете вы, мистер Клевенджер. О, удовольствия было мало, но младший только что расстался со своей девушкой, а старшего интересовала лишь бутылка виски в шкафу. Ему только этого недоставало за решеткой.

— Опишите их.

— Неужели поверили? — Ее голос был резок, — Более молодой — около двадцати лет, высокий, худой. Неплохо выглядит, если вам по вкусу смазливые ублюдки. Ну, вы понимаете, что я имею в виду? Уверена, в обычной жизни у него длинная грива или ее канадский эквивалент. При нем большой охотничий нож, который ему дала девушка.

— Какой именно?

— О, лезвие длиной около шести дюймов. Он им размахивает, словно Сирано де Бержерак. Сразу объявил нам, что с ним шутки плохи, когда он при ноже. За это, мол, и попал в тюрьму, убив человека. Тот, что старше, лет шестидесяти, противный маленький сморчок с жуткой жаждой. Не знаю, какое преступление совершил он, но уверена, что способен на любое, лишь бы оно не требовало смелости. Утром он хотел раздобыть еще бутылку, но партнер пригрозил перерезать ему горло, если тот попытается. Они чуть не подрались из-за этого. Пьянчуга схватил мой большой кухонный нож, но это был только блеф, и он, захныкав, отступил. Нож, однако, все еще у него. Неприятное оружие, мистер Клевенджер, по крайней мере, десяти дюймов длиной и хорошо отточен.

— Два ножа, — подвел я итог, — Это все? Пистолетов нет?

— Теперь вы мне верите?

Я пожал плечами.

— Вопрос, миссис Дриллинг, касался огнестрельного оружия.

— Нет. Я знаю, потому что они обшарили трейлер, надеясь найти пистолет или ружье, — Она сухо рассмеялась, — Каждый, кому не лень, обыскивает мой трейлер — от правительства США до сбежавших арестантов.

— И они увели вашу дочь, — сказал я. Вынув из футляра на столике очки в оправе, я рассеянно посмотрел сквозь них. Оправа была слишком мала для меня, но стекла, насколько я мог судить, не противоречили тому, что мне сообщили о дочери: она была близорука, унаследовав этот дефект, очевидно, от ученого папаши, так как мама очень неплохо обходилась без всяких очков.

Я подумал о маленькой девочке со скобками на зубах, которая находилась сейчас где-то в лесу с двумя преступниками, по крайней мере, один из которых был убийцей. Я напомнил себе, что нахожусь здесь не для того, чтобы присматривать за детьми, но, с другой стороны, моя роль требовала проявления определенной заботы о благополучии Пенни, и в данном случае это могло оказаться средством для улучшения отношений с женщиной, стоявшей передо мной.

Затягивая время, я спросил:

— Она может без них обходиться?

— Это дубликат. Пенни на всякий случай захватила с собой и вторые очки.

— Зачем вы взяли дочку в этот вояж, миссис Дриллинг? Почему не оставили дома, где она была бы в безопасности?

Серо-зеленые глаза Женевьевы сузились.

— В безопасности, говорите? Одна в большом доме, с отцом, которого интересуют только его прирученные световые лучи? Я, мистер Клевенджер, не ожидала что наткнусь на беглецов из тюрьмы.

— И все-таки женщина, уходя от мужа к другому мужчине, обычно не берет с собой своих отпрысков.

— О, вы знаете о Гансе? — Она пожала плечами, — А почему нет? Вы проводили исследование на тему о том, как жены оставляют мужей? Я просто сказала Гансу, что он должен принять нас обеих или никого.

— Думаю, нет смысла спрашивать, где вы планируете встретиться со своим Гансом?

— Нет. А почему вас это беспокоит? Вы же всего лишь частный детектив, нанятый в интересах безопасности Пенни. Что для вас Ганс или научные формулы, которые я будто бы стащила? Боюсь, ваша визитная карточка начинает проявляться в ее истинном свете, и это карточка не частного детектива. Что ж, вы не выглядели убедительно в роли наемной ищейки, а в настоящий момент мне это вообще все равно. Только… только помогите мне вернуть Пенни. Пожалуйста.

— Упорная вы дама, миссис Дриллинг, — заметил я, — Вам просто необходимо поставить на меня клеймо секретной службы, но не будем сейчас терять на это время. Какие инструкции эти гипотетические заключенные предположительно дали вам?

Она оборвала меня:

— Никакие они не гипотетические, черт вас возьми! Хотите, чтобы я показала, где меня поцарапал нож? — Я промолчал, и она продолжила другим тоном: — Я должна встретиться с ними где-то впереди на дороге. Тот, что моложе, ехал со мной в кабине, лежа на полу. Я помогла ему забраться туда перед рассветом. Когда мы выехали на автостраду, он заставил меня описывать местность вокруг. Должно быть, знал, где находится засада, так как велел мне затормозить, и, когда я это сделала, ушел со своим напарником в лес, прихватив с собою Пенни. Он сказал, чтобы я проехала через заставу (если таковая встретится) одна, а потом свернула направо по первой же проселочной дороге, доехала до озера в двух милях от автострады и ждала. Если я не приеду или предупрежу полицию…

Она замолчала.

— Знаю, — сказал я, — они убьют Пенни, изрубят на кусочки. Что ж, давайте найдем эту проселочную дорогу. Вы — впереди, а я сзади в «фольксвагене». Остановитесь, когда автострада скроется из виду.

— Что вы намерены предпринять?

— Скажу вам, когда мы начнем наше сафари. А сейчас лучше бы исчезнуть отсюда, пока нас не заметили фараоны и не заинтересовались, чем мы тут занимаемся.

Женевьева Дриллинг, нахмурясь, некоторое время разглядывала меня. Думаю, прикидывала, насколько ошиблась, доверившись мне. Потом она повернулась, спустилась по приставной лесенке в мир, залитый солнечным светом, и направилась не оглядываясь к своему «форду», предоставив мне самостоятельно закрыть дверь трейлера.

Глава 11

Своим походным топориком я срубил аккуратную маленькую рождественскую елочку. Под наблюдением Женевьевы я обрубил ветки, а также верхнюю (около дюйма диаметром) и нижнюю (дюйма полтора-два) части ствола. Получилась крепкая палка, вроде тросточки, немного короче трех футов, липкая от смолы.

Я с сожалением посмотрел на топорик, засовывая его в чехол и пряча в багажник. В свое время я упражнялся с оружием типа томагавков, но человек с двумя фунтами стали в голове или в груди имеет тенденцию оставить этот мир, а мы и так уже доставили канадским властям немало хлопот с двумя трупами. И потому я считал целесообразным свести смертоубийство к минимуму.

Женевьева с сомнением смотрела на меня.

— Разве у вас нет пистолета? — спросила она, — Я думала, все детективы с ног до головы увешаны оружием, так что едва могут ходить. И все агенты секретных служб тоже — кем бы вы ни были.

Я не испытывал желания без необходимости обнаруживать степень своей вооруженности: она могла позже использовать эту информацию против меня.

Я сказал:

— Вы, мадам, насмотрелись телефильмов. В реальной жизни от пистолета куда больше неприятностей, чем пользы. Особенно в чужой стране с очень строгими законами импорта. С моей стороны было бы незаконно иметь тут с собой какое-либо оружие. Если бы я застрелил здесь кого-нибудь, даже всего лишь сбежавшего заключенного, мне пришлось бы много и долго объясняться. — Я взмахнул для проверки своей тростью. — Не волнуйтесь, мадам. Один хороший человек с тросточкой стоит дюжины плохих людей с ножами.

Женевьева сухо заметила:

— Мне всегда нравились скромные люди. Хочется верить, что вы действительно так хороши, как изображаете.

— Вспомните: один из них почти наверняка держит нож у горла Пенни. С их стороны это очевидная предосторожность. Пригрозите ему пистолетом, и он занервничает. Даже может сделать что-нибудь сгоряча. Но если я появлюсь фактически без оружия… — Я пожал плечами, — Если у вас есть предложение получше, давайте обсудим его.

Женевьева заколебалась.

— Но оно очевидно. Меня удивляет, что вы его не делаете.

— Какое?

— Там, на дороге, остались двое служащих Королевской конной полиции. А Королевская конная всегда настигает беглецов, разве не так?

— Если вы предпочитаете их, — возразил я, — почему не обратились за помощью к ним?

— Я их не предпочитаю. Вам очень хорошо известно, что я не могу позволить себе иметь дело с полицией.

Я посмотрел на нее.

— Даже чтобы спасти жизнь вашей дочери?

Женевьева покраснела и принялась оправдываться:

— Они будут стараться поймать преступников. Пенни для них окажется на втором плане. Но вы — человек, которого наняли будто бы для того, чтобы защищать Пенни. Поэтому я и обратилась к вам.

Я сказал:

— Хотелось бы, мадам, чтобы вы решили для себя этот вопрос. Помню, не так давно вы ничуть не поддались на мою приманку: я-частный-детектив и так далее. А теперь снова сбиваете меня с толку.

— Значит, нас — двое, — сказала она мрачно.

— И если вы не хотите иметь дело с полицией, к чему тогда вообще говорить о ней?

Женевьева задумчиво посмотрела на меня.

— Удивительно, почему вы не хотите иметь с ней дело? Разве респектабельный частный детектив, отвечающий за жизнь юной девушки, не должен при данных обстоятельствах настаивать на том, что следует обо всем доложить властям?

Это был хороший вопрос, но она оставила мне лазейку, и я ею воспользовался:

— Прилагательное, мадам, принадлежит вам. Не припомню, чтобы я когда-либо хотел прослыть респектабельным, если это означает — любить фараонов. Я давно работаю частным сыщиком и не хочу добровольно иметь дело с полицией. Там, дома, я вынужден с ними сотрудничать, если не хочу, чтобы меня выбросили из дела. Терплю их шуточки и только вежливо улыбаюсь. Это — дома. Но здесь — провались они к дьяволу. Я нисколько не грущу, что незнаком ни с одним канадским полицейским. И если смогу, то и не намерен знакомиться. О’кей?

Женевьева продолжала изучать меня.

— У вас на все есть ответ, да? Итак, вы решили справиться с двумя отчаянными вооруженными бандитами — один, не имея при себе ничего, кроме маленькой палочки. Вы, мистер Клевенджер, или очень храбрый человек, или дешевая фальшивка! Хотелось бы мне знать, кто именно!

Я сказал:

— Есть легкий способ убедиться.

Она еще пару секунд разглядывала меня, потом легонько пожала плечами и пошла к трейлеру, стоящему на узкой проселочной дороге, проложенной в лесу между деревьями. Я отметил, что у нее легкая прямая походка женщины, которой нет необходимости играть ягодицами, чтобы привлечь к себе внимание мужчин.

Я крикнул ей вслед:

— Миссис Дриллинг!

Она обернулась.

— Что?

— Как ваша девичья фамилия? — Я знал, конечно, но по некоторым причинам хотел, чтобы она сама ее назвала.

— О’Брайен, — ответила она, поколебавшись, — А в чем дело?

— Просто так, чистое любопытство. Вперед, Дженни О’Брайен!

Женевьева хотела что-то сказать — возможно, возмутилась моей фамильярностью, но передумала, рассмеялась и забралась в пикап. Я еще раз взмахнул моей липкой тростью, бросил взгляд на «фольксваген», более или менее скрытый деревьями, направился к трейлеру, залез внутрь и закрыл дверь. Послышался шум мотора, и мы тронулись с места.

В качающемся, подскакивающем трейлере сильно потряхивало. Меня чуть не пристукнуло какими-то пластмассовыми тарелками, вывалившимися из шкафика на стене; а за другими, еще не раскрывшимися дверцами терлись друг о друга (судя по слуху) разнокалиберные банки с консервами или специями. Мне пришло в голову, что там может быть спрятан зловредный реагент, замаскированный под растительное масло или сироп для пирога. Пустая бутылочка, которую я видел в комнате Элайн, не гарантировала, что весь запас уже использован. Если после процедуры с Грегори кое-что осталось, то жидкость могли перелить в другую посуду. Я быстро нашел то, что искал, так как для этой цели подходил не всякий сосуд: металл или пластик кислота прожгла бы. Маленький кувшинчик для специй с притертой стеклянной пробкой сразу привлек мое внимание. Капля, выпущенная из него на палец, мгновенно вынудила меня броситься к умывальнику, чтобы смыть чертову жидкость. Это было не оливковое масло.

Я мрачно посмотрел на маленькую, обманчивую с виду бутылочку. Наверное, я все-таки был разочарован. Не знаю почему, но я начал думать, что Женевьева, может быть, всего лишь милая, излишне увлекающаяся дама, и только. Я прикинул, не стоит ли вылить эту дрянь и наполнить контейнер водой — на случай, если его содержимое захотят использовать против меня. Но такой защитный маневр был, так сказать, обоюдоострым, так как мог предупредить моих оппонентов, что я в курсе дела, причем именно в тот момент, когда мне, возможно, удастся наконец завоевать их доверие.

Можно было слегка растворить дьявольскую смесь, чтобы она стала не столь эффективной. Но мое химическое образование очень поверхностно. Я только помнил, что кислоту сливают с водой в определенной последовательности, но в какой именно, я не знал. Поэтому в конце концов я оставил сосуд в прежнем виде и на том же месте, где его нашел, — среди бакалеи. Едва я успел захлопнуть дверцу настенного шкафика, как наше продвижение вперед прекратилось.

Я осторожно выглянул между занавесками в боковое окошко и увидел голубое озеро с сосновым лесом по берегам. Моя хорошенькая веснушчатая кислотолюбивая леди выключила мотор. Согласно моим указаниям, она не пришла составить мне компанию — и слава Богу: я мог бы не удержаться от искушения, попросив ее приготовить салат со специями.

Мы сидели, каждый в своей клетке, на берегу озера в тихом канадском лесу и ждали визитеров. И они появились.

— Эй, там, в машине! Леди, проснитесь! — раздался с опушки не то крик, не то хриплый громкий шепот. Я не рискнул снова показаться у окна, а просто пригнулся в ожидании у дверей трейлера.

— Отлично, леди. Теперь откройте обе дверцы, чтобы мы видели, что там у вас, и вылезайте… Так, правильно… Теперь просто стойте на месте. Одно лишнее движение — и девочка получит свое. О’кей, Мышонок, проверь трейлер.

Я услышал голос Женевьевы — на грани паники:

— В трейлере никого нет.

— Да уж, лучше бы не было. Иди, Мышонок.

— Подождите! — играла она потрясающе. Но я напомнил себе, что там, где речь об обмане, у нее имеется профессиональный инструктор Рейтер и немалый опыт, приобретенный в пути.

— Стойте! — снова крикнула Женевьева. — Там сидит человек, тот частный детектив. Я вынуждена была его захватить, так как он остановил мою машину и не отпускал, пока я не рассказала, где находится Пенни. Иначе он грозил обратиться в полицию. Но он обещал не причинять вам вреда, если вы не тронете девочку.

— Он обещал! — фыркнул голос, — Как мило!

— Вы не понимаете! Он просто частный детектив, и ему на вас наплевать. Он говорит, пусть канадские власти сами присматривают за своими беглецами, а ему, мол, платят только за то, чтобы он присматривал за Пенни. Разрешите ему выйти. Не причиняйте ей вреда только потому, что… Я ничего не могла сделать, говорю вам! Я вынуждена была привезти его сюда. Или он, или полиция.

Долгая пауза. Потом человек в кустах сказал:

— Хорошо, скажите ему, пусть выходит, и чтобы руки были на виду. Если вытащит пистолет, ребенок тютю, понятно?

— Да, да, конечно. Выходите, мистер Клевенджер. Пожалуйста, будьте осторожны. Один из них держит нож за спиной Пенни.

Я открыл дверь и выпрыгнул из трейлера.

— Брось палку! — приказал юноша, стоявший около Пенни.

Теперь я мог рассмотреть и бандитов и девочку. На ней была вчерашняя короткая юбка с разрезом и грязная белая рубашка. На носках и обуви грязь, и вообще вид довольно потрепанный. Сетка для волос исчезла, цилиндры, словно змеи, раскрутились. Но тем не менее ей как будто не нанесли большого вреда, хотя лицо ее по понятным причинам было бледным, а глаза полны испуга.

Мужчины были в хлопчатобумажных брюках и рабочих рубахах. Мерзкая на вид пара. Молодой правонарушитель с правильными чертами лица и взглядом убийцы и пожилой ворюга с очевидным пристрастием к алкоголю.

— Брось палку! — повторил тот, что моложе.

— Пошел вон, ублюдок, — сказал я доброжелательно. — Чего ты боишься? Что я прицелюсь из нее и скажу: «Бам-бам, ты убит»?

Я сделал несколько шагов в сторону от трейлера.

— Эй, ты, с воспаленными глазами! — крикнул я, — Иди сюда и осмотри этот дом на колесах. Проверь, что там нет ищеек, пока твой друг не наложил в штаны от страха.

Юноша сильнее сжал горло Пенни.

— Поосторожнее шлепай губами, мистер, — сказал он, потом заколебался и неохотно добавил: — Мышонок, иди и посмотри, как я и говорил с самого начала.

Они обменялись знаками, которые я, надо полагать, не должен был разгадать, затем Мышонок боком обошел меня, и я услышал, как он влез в трейлер и через несколько секунд вышел из него.

— О’кей, Фрэнки, там пусто.

— Хорошо, — бросил Фрэнки, — что вы имеете нам сообщить?

— Отпустите девочку, и мы забудем о нашей с вами встрече, — ответил я, притворяясь, что не слышу, как крадется за моей спиной старый жулик. Он двигался медленно и неуклюже (неудивительно, что по нему тюрьма плакала), и я громко продолжил, чтобы ему помочь:

— Что скажешь, Фрэнки? Отпусти ее — и вам нечего бояться. Можете убираться ко всем чертям.

Тот ответил:

— Бояться? Слушай, верзила, я тебя и вот на столечко не боюсь. — Американские гангстерские фильмы составили, очевидно, главную часть его образования, а может быть, все тюрьмы мира выдавали один и тот же продукт (англо-американского происхождения, по крайней мере). Он выговаривал слова по-тюремному жестко и отрывисто:

— Хочешь сказать, мы должны дать вам уехать, а сами топать пешком?

— Отлично, — согласился я, — Забирайте машину, трейлер. Только отпустите девчонку. Обещаю…

На этом слове я развернулся на пятке, и чувство момента меня не подвело. Мышонок занес надо мной большой кухонный нож, словно собрался отколоть кусок льда для коктейля. Думаю, он и вправду надеялся воткнуть его мне в спину. Но если он и был вором-профессионалом, то как убийца пребывал в классе любителей.

Высоко поднятый нож не годился ни для нападения, ни для защиты, и я был в полной безопасности, когда сделал выпад и всадил ему палку чуть пониже ребер. Он согнулся, любезно подставив шею, и я стукнул по ней своей тростью (не очень сильно). — Он упал, потеряв на ближайшие два-три часа всякий сознательный контакт с внешним миром.

Быстро развернувшись, я продолжил беседу с Фрэнки:

— На чем мы остановились? Да, как я уже сказал, отойди от девочки, пока я не спустил, с тебя штаны и не нашлепал как следует.

Я рисковал, конечно, и, наверное, вел бы себя иначе, если бы у него был пистолет: с перепугу он мог случайно выстрелить. Но ножом по ошибке трудно нанести серьезное повреждение. Пенни стояла не шелохнувшись и закусив губу от боли, так как он нервно водил лезвием по ее ребрам.

— Не следовало этого делать, мистер. — Лицо Фрэнки заблестело от пота. — Брось палку! Брось, а не то…

— А не то что? — спросил я. — Убьешь ее? И потом? — Я плюнул на землю перед его ногами. — Я скажу тебе, что будет потом. Потом ты будешь мертв. Ноги у меня длиннее твоих, и лес — мне дом родной. Только поцарапай ей кожу своим дурацким ножиком — я тебя под землей найду и прикончу. Будешь еще волынить, разорву на куски и брошу в озеро. Ну, малолетка! Хватит стоять с грозным видом и строить из себя мужчину! Здесь ты, может быть, на что-то и годишься, но у нас в Денвере таких сопляков не отпускают от мамочкиной юбки.

Я посмотрел на него еще пару секунд, фыркнул, изобразив пренебрежение, и отбросил палку в сторону.

— Вот, нет палки. Ну, а теперь что ты будешь делать?

Это сработало. Я не только пристукнул его партнера, но и задел его самолюбие: в присутствии двух женщин я обращался с ним, как с мальчишкой. Кроме того, даже своим дефективным умом он осознал, что угрозы расправиться с Пенни не помогут получить машину, без которой ему не выбраться из здешних лесов. Не ее, а меня ему надо было убить, и, отпустив девочку, он шагнул вперед, чтобы осуществить свое намерение.

Он приближался, держа нож наготове, и в отличие от Мышонка знал достаточно, чтобы держать его как шпагу, а не как вертел. Но этим, пожалуй, исчерпывалось все, что он знал. Сначала он надвигался осторожно, но, когда я отступил, осмелел и прыгнул, выбросив вперед руку с ножом. Я сделал все строго по правилам, уклонившись влево и обезоружив его боковым ударом каратэ. Имея дело с ножом, лучше, по возможности, действовать ногами, так как они обычно защищены обувью — в моем случае тяжелыми туристскими ботинками.

Нож вылетел у него из руки, а сам он от удара развернулся в сторону, схватившись за ушибленную руку. Едва коснувшись земли после броска, я, не вставая, подсек ему ноги, тут же встал и носком ботинка осторожно ударил его по голове. Перешагнув через Фрэнки, я подобрал нож и швырнул в озеро. Сохранять ножик не стоило — дешевая грубая имитация охотничьего американского ножа. Их обычно покупают охотники, считающие, что им необходим кинжал для защиты от оленей или кроликов. Подобрав инструмент, выпавший из руки Мышонка, я подошел к Женевьеве, которая держала дочку в объятиях.

— Это как будто принадлежит вам, мадам, — сказал я, протягивая ей кухонный нож с длинным лезвием.

Женевьева похлопала дочь по плечу и повернулась ко мне. Последовала странная короткая пауза. Я выбросил из головы все мысли о сосуде с кислотой, найденном мною в трейлере. Как и убийство Грегори и Элайн, этот сосуд никоим образом не был связан с данным мне поручением: завоевать дружбу и доверие этой женщины и помочь ей добраться туда, куда она пожелает.

Я подумал, что лучше просто не могло получиться. Столкновение с парой сбежавших арестантов было диким совпадением, но это дало мне шанс осуществить задуманное. И считала меня Женевьева Дриллинг частным детективом или агентом секретной службы — все равно, теперь она не могла не чувствовать себя до известной степени мне обязанной. Наконец-то удалось, подумал я, создать основу для вполне удовлетворительного чувства взаимной близости.

— Вы прямо герой, мистер Клевенджер! — нарушила молчание Женевьева, — Какая сцена! — В ее голосе звучали странные, напряженные нотки. Как будто она не знала, расплакаться ей или истерически рассмеяться. И я был абсолютно застигнут врасплох, когда она размахнулась и сильно ударила меня по щеке.

— Чертова вы фальшивка! — воскликнула она.

Глава 12

Предполагается, что, подобно морской пехоте, мы готовы всегда и ко всему. Но признаюсь, что я был так удивлен, что сделал шаг назад, прижав руку к щеке. Наверное, у меня даже был обиженный вид, как у парня, который считал, будто ему полагается поцелуй благодарности, но обнаружил, что у его девушки другая точка зрения.

— За что? — спросил я, — И почему?

Женевьева резко рассмеялась.

— Ну-ну, мистер Клевенджер, зачем растягивать фарс? Неужели вы действительно думаете, что я так глупа и поверю в этот небольшой балет, разыгранный в мою честь?

— Но…

— Знаете, вы не такой уж хороший актер. Легко заметить, что сцена была не раз отрепетирована. Следовало обставить все поэффектней.

— Послушайте, мадам…

— И почтительное обращение тоже ни к чему, — оборвала она меня и бросила взгляд на две фигуры, распростертые на траве. — Вашим друзьям, должно быть, неприятно лежать на земле. Почему бы вам не приказать им подняться и раскланяться? Они-то выглядели очень неплохо. Какое-то время я действительно думала, будто они сбежали из тюрьмы, — пока не состоялась эта фальшивая битва. Это было так неубедительно, мистер Клевенджер! Знаете, что мне ваша схватка напомнила? Рассказ, прочитанный в детстве. Сабатини или кто-то другой. Жестокий негодяй, стремясь завоевать доверие высокородной героини, велел двум своим матросам напасть на нее. Сам же, выхватив верную шпагу, бросился на выручку. Девица, тип инженю, упала ему на грудь, истекая благодарностью и восхищением. Но я — не инженю, мистер Клевенджер! Когда я вижу драку, то чувствую, настоящая она или нет. Во-первых, вам не следовало с самого начала излучать такое безмятежное спокойствие, с этой вашей дурацкой палочкой. А как вы повернулись точно в тот момент, когда тот алкоголик изображал намерение вас проткнуть. Я уже открыла рот, чтобы закричать. Он дал вам какой-то сигнал.

— Он — нет, — возразил я, — Пенни — да. Когда зрачки ее глаз внезапно расширились, я понял, что пора повернуться.

Женевьева засмеялась, отнюдь не убежденная.

— У вас на все всегда есть ответ, так? Но больше не тратьте на меня вашу изобретательность. Это был жестокий и мерзкий обман, мистер Клевенджер. Рано или поздно мы узнаем, что преступники пойманы где-нибудь на Лабрадоре или в Британской Колумбии. Пойдем, дорогая, нам пора.

Она взяла Пенни за руку, потом, словно передумав, повернулась, бросила кухонный нож в трейлер и захлопнула дверь. Я мог бы протестовать, но видел, что это будет бесполезной тратой времени. Женевьева убедила себя, что все происшедшее — один обман. Возможно, ей хотелось себя убедить, так как это освобождало ее от бремени благодарности. Наблюдая, как мать и дочь маршируют к автомобилю, я кисло подумал, что некоторые люди всегда находят повод уклониться от уплаты долга.

Должен признать, однако, что я едва ли находился в положении, позволяющем критиковать чужие поступки. Я спас девчонку от пары стопроцентных головорезов, но мои побуждения трудно было назвать честными и открытыми, — мысль, которая мало меня успокоила.

Мне пришлось долго продираться через лес к «фольксвагену», а когда я добрался до него, то увидел Джонсона, который сидел на передке с сигарой в зубах.

— Я решил, что лучше сам поговорю с вами, так как с моим партнером вы не ладите. Не хочу, чтобы вам снова пришлось вытаскивать тот маленький ножик. А что произошло? Чем вы там в лесу занимались?

— Идите к черту, — сказал я.

Он вытащил изо рта сигару и хмуро посмотрел на меня.

— Слушайте, Клевенджер, мне уже приходится присматривать за одним младенцем, но за вами я присматривать не должен. Не доставляйте мне хлопот, а не то я опущу нависшую над вами дубинку. И не воображайте, будто я не могу этого сделать. А теперь рассказывайте, чем вы там занимались?

Я рассказал, и он нашел мою историю очень забавной — после того, как поверил, что я не выдумываю. Через день или два я и сам стал смеяться над собой, но тем не менее все это не создало той атмосферы доверия и добрососедских отношений, которые, согласно строгому приказу, мне следовало установить с Женевьевой Дриллинг и ее другом Гансом Рейтером.

Впрочем, Рейтер до сих пор не давал о себе знать: пока мы ехали восточнее озера Великолепного и затем огибали Великие озера по северному маршруту, который в конце концов убегал в большие леса. Ганс, наверное, мчится на своем шикарном «мерседесе» по более короткому пути вблизи озер, думал я, следуя изо дня в день за серебристым трейлером по автостраде, окаймленной деревьями. Он должен стремиться попасть на восток раньше Дриллинг, чтобы сделать необходимые приготовления к бегству с континента. Я очень надеялся, что у него все будет в порядке и мне не придется ему помогать.

Это было скучное и долгое путешествие. Местность здесь красивая, но ее не видно из-за деревьев. Едва ли хоть раз автострада выбирается из окружающей ее зелени, чтобы можно было посмотреть, что делается вокруг. Даже кролики не перебегали нам дорогу. Ничто не нарушало монотонного однообразия вечнозеленого леса, хотя повсюду встречались знаки, призывающие быть осторожнее, так как в лесу водятся опасные звери.

Делая в среднем триста миль в день и останавливаясь только на ночь, мы пересекли провинцию Онтарио и въехали в провинцию Квебек. Здесь дорожные знаки и указания были на французском языке, а персонал заправочных станций почти не изъяснялся по-английски. Я уже не один день находился за пределами США, но только сейчас почувствовал, что попал в чужую страну.

Наблюдались даже следы известной напряженности, которые теперь часто можно встретить за границей. Случайные фразы, написанные мелом или краской на стенах хижин или сараев, свидетельствовали о том, что кое-кто считал бы весьма приятным, если бы говорящее по-английски население убралось подальше, оставив говорящих по-французски единственными обладателями принадлежащей им по праву земли. Это была не моя война, но я не мог не подумать, что такие лозунги должны показаться забавными краснокожему джентльмену, воспитанному на языке группы алгонкинов[23], который в свое время был тут в ходу. Индейцы в противовес общепринятому мнению обладают большим чувством юмора.

В окрестностях Монреаля шел дождь — мы по-прежнему тащились по стране вместе с циклоном. Будучи воспитан на засушливом юго-востоке, я быстро устаю при повышенной влажности. Особенно если не одну и не две ночи провожу на пропитанных водой простынях в дырявой палатке. В свое время я достаточно долго жил на вольном воздухе и не считаю теперь, будто совершаю нечто выдающееся, доказывая, что могу это выдержать.

Миссис Дриллинг с дочкой, хотя и лучше экипированные, видимо, чувствовали то же самое, потому что, задержавшись на окраине города, чтобы договориться о ночлеге своего дома на колесах в гараже для трейлеров, они не стали рыскать в поисках пристанища, а сразу же зарегистрировались в самом фешенебельном отеле. Так, по крайней мере, я объяснил себе их действия, хотя и не отвергал возможности, что у миссис Дриллинг могут быть и другие причины для того, чтобы остановиться в «Королеве Мэри», нежели просто желание помокнуть в настоящей ванне и съесть обед, который варила не она сама.

Каковы бы ни были мотивы моей дамы, но я был рад случаю почиститься в цивилизованной обстановке, так как мне надоело изо дня в день бриться с помощью сковородки, в то время как москиты жуют мне шею и уши. Заплатив за большее число удобств, чем мне было необходимо, — Дядя Сэм рано или поздно получит счет, — я сумел снять номер через холл от семейства Дриллинг. Сейчас было бы очень приятно не торопясь выпить виски и залечь в ванну, что, вероятно, и делала в данный момент Женевьева, но я напомнил себе, что долг выше удовольствия, и со всей доступной мне быстротой привел себя в респектабельный вид. Быть может, у меня возникло предчувствие, что теперь, когда мы оставили позади дикие, унылые просторы Севера, нас наконец-то ждут более активные действия.

Едва я успел застегнуть пуговицы на моей единственной белой рубашке и завязать скромный узелок на моем единственном галстуке (в Черных Холмах у меня не было нужды в более светском наряде), как уже началось. Стук в дверь прозвучал робко, но, открывая ее, я принял обычные меры предосторожности, так как помнил, что и Элайн и Грегори были слишком беспечны с дверьми. У девочки на пороге в руках ничего угрожающего не оказалось. Она взглянула на меня сквозь очки в роговой оправе и продемонстрировала полный рот сверкающей нержавеющей стали, думая, я уверен, будто приятно мне улыбается.

— Вы не возражаете… Я хочу сказать, можно мне войти? — спросила она.

Первое, что я заметил, сделав шаг назад, чтобы пропустить Пенни в комнату, это ее прическу. До настоящего момента я так ни разу и не видел девчонку без цилиндров или какой-нибудь накидки — сетчатой, из пластика или того и другого вместе.

Выпущенные на свободу ее волосы едва ли оправдывали столько хлопот. Они не светились, как неон, и не плясали твист вокруг ее головы. Это были обычные светло-каштановые волосы молоденькой девушки, уложенные большими буклями, из-за которых лицо Пенни с тонкими детскими чертами казалось очень маленьким. Несмотря на очки и скобки на зубах, она все-таки была хорошенькой девочкой. Впрочем, «девочка» — это не совсем точное слово. На ней были нейлоновые чулки, вполне взрослые туфли с умеренно высокими каблуками и маленькие белые перчатки. Платье имело вид бесформенной, не имеющей талии конструкции, известной несколько лет назад как модель под названием «мешок» и вновь обретшей популярность, но уже под именем, если не ошибаюсь, «рубаха». Но каково бы ни было наименование, такой наряд, сам по себе простой и удобный, обычно к лицу только юным девушкам и являет собой удручающее зрелище на даме более зрелых лет.

Прямое платье лишь иногда входило в контакт с ее телом, но нетрудно было заметить, что превращение девочки в девушку должно состояться в самое ближайшее время.

Я закрыл дверь, и мы остались наедине. Оглядев ее с головы до ног, я восхищенно присвистнул. Думаю, я просто ее дразнил, но по сравнению с грязными джинсами улучшение было налицо, и зрелище заслуживало аплодисментов.

Она, смутившись, порозовела, нервно оглядела комнату, узрела две большие кровати и отвернулась: она слышала о постелях. Я сообразил, что девица, входя в номер к незнакомому мужчине, очень волновалась, так как не была уверена, не изнасилуют ли ее там. И у меня, несмотря на настороженный вид Пенни, сложилось впечатление, что она отнюдь не была убеждена в том, что данный опыт не был бы интересным и достойным внимания начинанием. Девочка была еще достаточно юна, чтобы бояться, но уже достаточно повзрослела, чтобы испытывать любопытство.

Я сказал:

— Думаю, вы пришли ко мне не потому, что захотели вернуться к своему папочке? Едва ли это можно назвать дорожным костюмом для долгого путешествия.

— Нет, нет, я… — маленькая пауза, в течение которой она разглядывала свои хорошенькие белые туфельки или не менее хорошенькие белые перчатки, которые нервно стискивали одна другую.

— Я не верю этому! — неожиданно заявила Пенни, бросив на меня взгляд исподлобья. — С самого начала я твердила маме, что не верю. И сейчас тоже.

— Чему вы не верите?

— Та драка, — объяснила она, — Не верю, будто вы ее подстроили. И те люди — я знаю, что они настоящие бандиты. Я была с ними дольше, чем мама, — все это время в лесу. Я слышала, как они разговаривали между собой. Они не играли для меня. Знаю, что не играли!

— Милочка, — заметил я, — меня вам убеждать не нужно. Говорили вы это матери?

— Конечно, говорила, — Пенни покраснела, — Мама заявляет, что я просто глупая девчонка, а вы совсем даже не частный детектив, а очень умный правительственный агент. И вам ни на секунду нельзя доверять.

Я рассмеялся.

— Звучит, как говорит ваша ма, отлично. А что вы думаете, Пенни?

Она снова уставилась на свои туфельки.

— Я думаю… Если есть хотя бы один шанс за то, что вы действительно спасли нас от тех людей — в одиночку, не имея никакого оружия, кроме маленькой палки, то вы очень смелый человек, мистер Клевенджер, и мы в большом долгу перед вами, разве не так? И мы должны, по крайней мере, предоставить вам возможность доказать свою правоту. Это самое меньшее, что мы можем сделать. Возможно, я и вправду глупа и наивна. Возможно, вы и в самом деле холодный, расчетливый… — девочка в смущении замолкла.

— Холодный и расчетливый — кто? — спросил я улыбаясь, — Ищейка, фискал, предатель? Какой у вашей ма есть для меня термин или кличка?

— О, мама никогда не говорит «фискал». Она бы мне не позволила, хотя дома все девочки… — Пенни остановилась, сообразив, что уклонилась от темы, и посмотрела на меня с неожиданной настойчивостью, — Мама говорит, будто на самом деле вам наплевать, что будет со мной. И папе тоже. Она говорит, это просто предлог, чтобы следить за нами для вашего секретного ведомства.

Теперь под пристальным взглядом ее голубых глаз наступила моя очередь смутиться. Я снова пожалел, что у миссис Дриллинг не хватило здравого смысла оставить свою дочь дома. Эта игра не годилась для маленьких девочек, даже если они носили нейлоновые чулки и туфли на высоких каблуках.

Я пожал плечами и заявил ханжеским тоном:

— Как убедить человека, не желающего быть убежденным?

— И очень легко, если человек хочет, чтобы его убедили, да? — сказала Пенни. — Особенно если он… ну, очень молод.

Она по-прежнему не сводила с меня взгляда. Сообразительная девочка, подумал я, но очень одинокая и нуждается в одобрении.

— Вот телефон, — предложил я. — Если хотите, можете позвонить папе. Правда, если я лгу, то и ему велели лгать, так?

Пенни состроила гримасу.

— Какая же это помощь?

— Черт побери, милочка, — возразил я, — в таком вопросе вы никогда не дождетесь помощи. Это вам решать, лгун я или нет. Не просите меня наставлять ваш маленький нелепый умишко на путь истинный.

Пенни улыбнулась.

— Едва ли это вопрос моего маленького нелепого умишки. Скорее, это вопрос маленького нелепого умишки моей матери, разве нет? Это мою мать вам надо убедить. — Она прервала дыхание. — Так вот, пообедайте с нами и убедите ее.

Наверное, у меня был удивленный вид — и очень кстати, так как меня, очевидно, и предполагалось удивить.

— Что такое? — спросил я.

— За этим я и пришла. Может быть, вы — обманщик. Может быть — нет. Но если вы действительно спасли меня там в лесу, то вы заслуживаете, чтобы вас выслушали. И так будет! Я донимала маму, пока она не согласилась побеседовать с вами в цивилизованной обстановке. Мы пообедаем вместе внизу в «Клубе путешественников» в половине восьмого. — Она взглянула на маленькие золотые часики на запястье, — У вас, мистер Клевенджер, есть полчаса для сбора доказательств. Не опаздывайте.

Глава 13

В Монреале «Клуб путешественников» занимает, наверное, то же место, что и «Столлмастергарден» в Стокгольме или «Антони» в Нью-Орлеане (не могу не ввернуть в рассказ пару названий шикарных ресторанов, в которых мне случалось бывать по долгу службы). Он представляет собой большой, беспорядочно спланированный и тускло освещенный зал на первом этаже отеля. Официанты одеты в костюмы франко-канадцев прошлого века — так одевались участники экспедиций за мехами в первозданную глушь Американского континента. На стенах — старое оружие и предметы домашнего обихода. Такого рода обстановка может быть искусственной и фальшивой или приятной и уютно-старомодной в зависимости от искусства оформления и его цели: предназначено ли оно для создания непринужденной атмосферы или для сокрытия низкого класса в области кулинарии. Первое впечатление оказалось благоприятным, но я решил воздержаться от окончательного суждения, пока не познакомлюсь со вкусом пищи и уровнем обслуживания.

Когда я вошел в зал, дамы Дриллинг уже сидели за столом, и пока мои глаза привыкали к полутьме, мне было несколько трудно отличить их друг от друга: платья одного покроя и цвета, и волосы Женевьевы тоже зачесаны в большой узел. Может быть, в теории это снаряжение «мать плюс дочь» выглядит остроумно, но в реальной жизни оно удается только на обложках журналов мод. Наверное, потому, что тридцатипятилетняя женщина не может блистать в наряде, который превращает пятнадцатилетнюю девочку в живую куколку.

Я подошел к их столу, и Женевьева бросила на меня взгляд, отнюдь не излучавший свет радушного гостеприимства.

Я сказал:

— Это, мадам, и вправду очень любезно с вашей стороны.

Она ответила безразличным тоном:

— Идея не моя. Пенни, похоже, страдает острым приступом героеобожания. Такой уж впечатлительный возраст.

— О, мама! — уязвленно воскликнула девочка.

— Садитесь, мистер Клевенджер, — предложила Женевьева, — Адвокат защиты заставляет меня выслушать вас, но, может быть, мы выпьем перед тем, как вы предъявите суду ваши аргументы и доказательства?

— Да, мадам, — согласился я, садясь между двумя дамами, — Мне бы, мадам, лучше мартини.

— О нет, — запротестовала Женевьева, — только не мартини. Это не к лицу джентльмену с Запада. Бурбон с ключевой водой — вот ваше питье. Или пшеничное виски прямо из кувшина.

— Денвер теперь вполне современный город, — заметил я. — Как и по всей стране, у нас есть мартини и детская преступность. И не похоже, чтобы вы, судья Дриллинг, с непредвзятым умом приступали к моему делу.

— Верно, мама, — вмешалась Пенни, — Ты могла бы, по крайней мере, попытаться быть беспристрастной.

— Ладно, — рассмеялась Женевьева, — попытаюсь. Закажите и мне мартини, мистер Клевенджер, и кока-колу для Пенни. На улице опять дождь? Немного солнца не помешало бы для разнообразия.

Мы поговорили о погоде, о стране и дорогах, по которым мы ехали, и о жестоком духе соперничества, горящем, как факел, в груди каждого канадского водителя.

— Было бы еще ничего, если бы они просто обгоняли и все, — пожаловалась Женевьева. — Но едва только обгонишь одного, как ему тут же надо восстановить свой статус-кво, а потом он снова спит. И тогда опять приходится идти на обгон или тащиться позади, делая не больше сорока миль в час. Когда мне на протяжении десяти миль трижды пришлось протягивать семнадцать футов трейлера мимо одной и той же моторизованной черепахи, я готова была спихнуть ее с дороги.

— Но вы управляете своим тандемом, как профессионал.

— Еще бы, — сказала она. — Мой отец был подрядчиком, и, наверное, не существует такого механизма на колесах, который он бы на мне не проверил. Потом мы разбогатели, стали респектабельным семейством, и мне пришлось изображать леди в светло-голубом лимузине с автоматическим переключением скоростей и держаться подальше от грузовиков и кошек.

Женевьева замолчала и бросила на меня острый взгляд.

— Вы прямо иезуит, мистер Клевенджер. Знаете, как польстить женщине и заставить ее говорить о себе.

— А как же, — сказал я, — Они тут же тают, если заявить, что им хоть танк водить — Все нипочем. Прием беспроигрышный.

Она неохотно рассмеялась, потом заметила:

— Что ж, перейдем к делу. У вас, я думаю, есть куча фальшивых визитных карточек и других штучек, которые предположительно должны меня убедить в том, что вы не работаете каким-то темным и хитроумным путем на Дядю Сэма.

— О мама, ты же обещала! — воскликнула Пенни.

— Все в порядке, дорогая, — заверила дочь Женевьева, — У мистера Клевенджера, я уверена, шкура как у носорога. Он не обидится на мое подшучивание. Ну, мистер Клевенджер, не начать ли с вашей лицензии частного детектива, или как там она называется? — Я достал лицензию, она осмотрела ее и сказала:

— Очень милая работа. А теперь разрешение на оружие? Есть ведь у вас такое, даже если пистолет вы оставили дома? И прибавьте штук пять визитных карточек. Хотя это, пожалуй, лишнее: даже я, если бы захотела, могла иметь их сколько угодно на любое имя, в том числе и на ваше, мистер Клевенджер.

Пенни, почувствовав себя неловко, зашевелилась.

— Мама, ты несправедлива!

— О, я очень справедлива, — возразила ее мать. — Мистер Клевенджер великолепно понимает, что его документы ничего не значат. Любой агент секретной службы, если захочет, может иметь их целую кучу и на любое имя. Ему придется предложить доказательства получше, — Она улыбнулась и похлопала дочь по руке. — Тот факт, милая, что он теперь в твоих глазах господин вроде Дугласа Фербенкса, едва ли доказывает его честные намерения.

Я сказал:

— Ну а на это что вы скажете, миссис Дриллинг?

Она взглянула на листок, который я ей протянул, — сложенную пополам газетную вырезку. Потом перевела взгляд на меня, осторожно взяла газету в руки, развернула, внимательно прочитала и опять, на этот раз с подозрением, уставилась на меня.

— Нигде не видела этого сообщения, — объявила она. — Уверена, что не пропустила бы его.

— Может быть, вы не удосужились заглянуть в виннипегскую газету сразу после того цирка в лесу? Мне она попалась случайно, кто-то отставил ее в придорожном кафе.

Конечно, это было не так. Полагая, что такой документ может пригодиться, я позвонил Маку, чтобы тот велел кому-нибудь просматривать все местные канадские газеты на предмет новостей, имеющих отношение к затронутому вопросу. Вырезки направляли в условленное место здесь, в Монреале — как только стало ясно, что мы проедем через город.

Пенни, нахмурившись, смотрела на мать.

— Что это такое?

— О, небольшой опус, — объяснил я, — напечатанный на моем личном типографском станке, который я выдаю за газетную фотографию двух бандитов, задержанных в довольно потрепанном виде через несколько дней после того, как они сбежали из тюрьмы в Брэндоне. Как и все мои документы, чистая подделка, конечно. Цитирую вашу ма: рано или поздно мы услышим о настоящих преступниках, пойманных на Лабрадоре или в Британской Колумбии.

— Разрешите посмотреть, — девушка взяла заметку в руки. — Но это же те самые люди, которые пытались…

Я сказал:

— Милочка, не смотрите так, вы просто наивны. Естественно, лица будут похожи, если фотографии сфабрикованы. Взгляните на вашу ма: она не верит ни одному моему слову. И не думайте, что она бросится искать подшивки газет, чтобы проверить эту фальшивку. Что она знает, то знает. И не нам с вами сбить ее с толку, — Я вздохнул, — Бесполезное дело, Пенни. Благодарю за услугу, но судья уже вынес вердикт и не изменит свое решение.

Пенни в негодовании повернулась к матери.

— Но, мама!

— Разрешите взглянуть еще раз, — попросила Женевьева. Нахмурясь, она несколько секунд изучала снимок, потом посмотрела на меня.

— Если эта картинка не подделка, я должна извиниться перед вами, мистер Клевенджер.

— Если! — Я пожал плечами.

— Так что же, подделка? — спросила она.

— Так что же, нет, — передразнил ее я.

Женевьева заколебалась, но потом сказала:

— Должна признать, что как будто поспешила с выводами. Хотя я вам не доверяю — ни вот настолечко. Но рассказы Пенни о тех людях, а теперь еще газета… Может быть, вы, мистер Клевенджер, действительно вызволили нас из очень неприятного положения. Если это так, то, пожалуйста, простите за излишнюю торопливость в суждениях.

Само по себе ее извинение выглядело не хуже любого другого. С небольшими оговорками я мог бы быть им доволен и удовлетворен. И был бы — если бы не одна мысль: как долго Женевьева сидела на своей тираде, ожидая случая сложить ее к моим ногам? У меня росло ощущение, что вся эта сцена была спланирована заранее. Дочка приставала ко мне, уговаривая пообедать с ними, только для того, чтобы ее мать могла произнести свою речь. Не под этим предлогом, так под другим; не газетная фотография, так что-нибудь другое.

Гадкая мысль, но, бросив взгляд на Пенни, я получил ее подтверждение: вместо того чтобы прыгать и радоваться оправданию своего героя, она, казалось, чувствовала себя неловко и неуютно, словно хотела бы находиться за тысячу миль отсюда, чтобы не видеть, как ее мать по каким-то темным причинам, понятным только взрослым, изображает смирение перед посторонним мужчиной.

Я не стал ломать голову над этими причинами. Вечер начался хорошо и обещал и дальше быть интересным. Все пошло очень мило, как только мы преодолели неловкость, вызванную извинением Женевьевы. Обслуживали нас умело и ненавязчиво. Выпивка была превосходна. Лосось настолько хорош, насколько это вообще возможно для рыбы, а пожив вдали от океана, забываешь насколько это возможно.

Пенни разрешили выпить стакан вина, и довольно скоро, что меня нисколько не удивило, ее начало клонить ко сну. В связи с чем ей был выдан ключ и родительское благословение на сон грядущий. Я заказал коньяк, а Женевьева что-то зеленое, мятное и сладкое. Она подняла бокал.

— Ну, мистер Клевенджер?

— Что — ну, миссис Дриллинг?

Женевьева сухо улыбнулась.

— Было очень заметно, а? У нас с Пенни еще очень мало опыта в такого рода интригах, но она, по-моему, выглядела неплохо.

Я посмотрел на нее и сказал:

— Немного тренировки, и из нее выйдет вылитая Мата Хари. Но не забывайте, что леди в конце концов застрелили. В ходе этой операции двое уже пострадали. Почему бы не позволить дочке вернуться к отцу, прежде чем она получит свою долю, играя вместе с вами в игры для взрослых?

Женевьева поморщилась.

— Как вы упрямы, мистер Клевенджер. Все играете в недалекого частного сыщика? Может быть, хватит, а?

— Я думал, мы решили…

— Мы решили, что те люди, вероятно, были сбежавшими уголовниками. И вероятно, вы и в самом деле очень браво и искусно нас спасли. Для Пенни этого достаточно, но мы-то с вами понимаем, что данный факт не имеет никакого отношения к тому, в каком агентстве, частном или государственном, вы работаете. Наоборот. Если та драка была подлинной и вы способны вот так, между прочим, и фактически без оружия справиться с двумя закоренелыми головорезами, то вы, мистер Клевенджер, слишком хороши для какой-то дешевой частной лавочки в Денвере. Как ни отрезай пирог — на нем везде одна надпись: «Правительство США».

— Ваша лестная оценка государственных служб удивила бы немало людей, — заметил я, — но тогда с чего вдруг смиренные извинения и бесплатное угощение?

— Потому что я нуждаюсь в помощи. Наверное, более правильно будет сказать: я снова нуждаюсь в помощи, а вы — единственный человек, к которому я могу обратиться. Мне все равно, на кого вы работаете. Если на правительство США, то, может быть, я даже отдам вам те дурацкие секретные бумажки, но сначала сделайте то, что я попрошу.

Вот это да! Меньше всего на свете я хотел, чтобы мне всучили документы доктора Дриллинга! Я представил себе, как звоню Маку и докладываю, что так уж получилось, но эти драгоценные материалы вместо того, чтобы двигаться к месту неведомого нам назначения, оказались вдруг у меня. Я содрогнулся.

— Обратитесь к Джонсону и его мальчику на побегушках, мадам. Они за это ухватятся, — посоветовал я. — Мне же платят за поиски секретных бумаг не больше, чем за охоту на сбежавших бандитов. Мой личный опыт говорит: любое частное лицо, пожелавшее, даже с лучшими намерениями, впутаться в такое дело, не избежит кучи неприятностей. Джонсон и Фентон — вот кто вам нужен. Вы их не раз встречали по дороге. Хотите, я приглашу их сюда?

Она нетерпеливо покачала головой.

— Ну почему вы не прекратите свой дурацкий балаган? Я не могу обратиться к этим клоунам, и вам это отлично известно.

— Джонсон — не клоун, — возразил я. — Не могу сказать того же о его партнере, но Джонсон — парень не промах. Не обманывайте себя на этот счет.

— И все равно с ним не договоришься. Знаю я этот тип людей. Никаких уступок. Тут же начнет размахивать флагом и рассказывать о моем долге патриота. Чередуя с угрозами, разумеется.

Я бросил на нее взгляд.

— Вы считаете, что я работаю на правительство, но поведу себя иначе? Думаете, со мной можно договориться? О чем?

Женевьева заколебалась и заглянула в свое зеленое питье.

— Мне кажется, вы — умный человек, мистер Клевенджер.

— А как же, — откликнулся я, — Спасибо. А дальше?

Она сказала, отчетливо выговаривая слова:

— Я вам говорила, что мой отец был очень удачлив в бизнесе. Вы умны, а я богата и не так уж… непривлекательна, надеюсь.

Пауза. Я сказал:

— Давайте не будем крутить, Дженни О’Брайен. Пытаетесь вы меня подкупить или соблазнить? Или и то и другое вместе?

Она подняла на меня глаза и улыбнулась.

— А в чем ваша слабость, Дэйв? Деньги или секс?

Я помолчал и сказал:

— Всегда считал, мадам, что деньгам придают слишком много значения.

Глава 14

Выйдя из лифта, мы прошли через холл мимо номера Дженни. Мысленно я решил называть ее Дженни. Как, скажите, соблазнять даму с холодным и строгим именем Женевьева?

Она не обнаружила желания проверить, все ли в порядке у ее дочери. Ей, наверное, казалось, что сейчас не время демонстрировать материнские чувства. К тому же маловероятно, чтобы пятнадцатилетняя девушка потерялась в отеле между вестибюлем и собственной комнатой. Мы остановились у дверей в мой номер, и Дженни коснулась моего плеча.

— Дэйв… — голос ее звучал нерешительно.

— Что?

— Вам придется мне… подсказывать. У меня мало опыта в такого рода вещах.

Слегка разочарованный, я внимательно на нее посмотрел. Не хочу сказать, будто я без оглядки поверил ее рассказам. Конечно, нет. Совершенно очевидно, что моя дама замышляла нечто хитроумное, не важно, включало это постель или нет. И у меня не могло быть никаких законных оснований для жалоб. В этом деле мы все были ужасно хитроумны. Но мне не нравится, когда меня принимают за простофилю, способного проглотить все что угодно. Эта поза «ах-я-еще-так-невинна» для ее-то лет и с ее анкетой сводила нашу игру на чересчур примитивный уровень.

К своему удивлению, я заметил, что, несмотря на приличный семейный стаж и наличие почти взрослой дочери (не говоря уже о других подробностях ее биографии), у моей Дженни и в самом деле, был какой-то невинный вид. Это меня беспокоило. Она все время выпадала из образа, созданного имеющимися против нее уликами, — в частности, маленьким сосудом из-под специй, хранящимся в трейлере.

— Я хочу сказать, — заявила она, — что мне еще не доводилось никого соблазнять, и вам придется показать, как это делается.

Что ж, это был сравнительно новый вариант древней, как мир, ситуации и, пожалуй, интереснее, чем более обычный: «скорей-приди-ко-мне-в-объятья». Я открыл дверь, включил свет, потом сказал:

— Мне вспоминается, будто я слышал ваше имя в одной фразе с именем мужчины. Рейтер, кажется. Гнусная клевета, конечно?

Она подумала над моей шуткой, заколебалась, но вошла в комнату, не произнося ни слова. Я шагнул следом за ней и закрыл дверь. Дойдя до середины номера, Женевьева повернулась и посмотрела на меня.

— Дэйв, я не утверждаю, будто я девственница.

— И?

— И я замужем. У меня есть ребенок, и, может быть, я спала с человеком, который не был моим мужем. С человеком, полным внимания, обаятельным и очень-очень настойчивым. Может быть, я была настолько глупа, что сначала даже поверила, будто его настойчивость вызвана восхищением моей возвышенной душой и неотразимой внешностью, — Ее тон был сух. Помолчав, она продолжила: — И, может быть, однажды вечером, когда мы с мужем должны были идти в гости и я два часа готовилась к этому — и все только для того, чтобы, как всегда, в последнюю минуту получить звонок из лаборатории… Говард даже не затруднял себя лично, чаще всего звонил кто-нибудь из ассистентов. Может быть, на этот раз я взбесилась, позвонила Гансу и позволила ему угостить меня в шикарном ресторане и завлечь потом к себе домой.

Она замолчала. Потом подняла глаза, почти застенчиво, и сказала:

— Это все-таки, Дэйв, не то же самое, что хладнокровно переспать с совершенно чужим мне мужчиной, которому я ничуть не доверяю.

— Благодарю, — сказал я.

— Да, я вам не верю и не хочу притворяться, будто это не так. Например, я абсолютно уверена, что вы здесь сейчас не только ради женщины, которая вас умеренно интригует, но и потому, что видите в этом свой служебный долг, — хорошо, не будем спорить, — вашу обязанность перед боссом. Вам надо выяснить, что за всем этим скрывается.

Дженни испытующе посмотрела на меня. Я промолчал. Она вздохнула и продолжала:

— Впрочем, я и Гансу никогда особенно не верила, только не говорила ему об этом. Конечно, я делала вид, будто без ума от него, — так все выглядело пристойнее. И кроме того, как сказать внимательному и приятному человеку, а тогда я считала его таковым, что спишь с ним только потому, что тебя бесит твой собственный муж, а он случайно оказался под боком?

Я сказал:

— Многовато вы прошагали с этим внимательным и приятным человеком, если, как говорите, ему не доверяете. Не с этим ли связана ваша нужда в помощи?

— Может быть. Но давайте пока не будем об этом говорить. Я хочу сказать, тут нет никакой романтики. Мне ведь в данный момент полагается соблазнять вас своим обаянием, а не докучать личными заботами, — Она замолчала. Потом:

— Дэйв…

— Да?

— Будьте помягче, Дэйв. Подыграйте мне, пожалуйста, хоть немного. Вы нисколько не хотите помочь. Не будьте же так служебно официальны, разве вы не видите, что я сгораю от стыда? — Она вздохнула и, прежде чем я успел заговорить, быстро продолжила:

— Хорошо. Итак, я — в номере отеля наедине с мужчиной. Как должна развиваться моя роль в сцене совращения? Должна ли я просто снять одежду, нырнуть в постель и протянуть к вам обнаженные руки? Это как-то… слишком быстро. Может быть, сначала выпить?

— Не стоит ли сначала обсудить, — предложил я, — какого рода помощь вы хотите купить своим белоснежным телом?

Женевьева еще раз вздохнула и нетерпеливо сказала:

— Нет, с вами и в самом деле чертовски трудно. Даже не доверяя ни на грош вашим мотивам, я готова рискнуть, веря, что вы достаточно честны и кое в чем мне поможете после того, как… После того, как получите меня. Почему же и вы не можете рискнуть, поверив, что и я достаточно разумна и не стану просить больше, чем стоит одна… одна хорошая случка? Прожив более пятнадцати лет с человеком, для которого секс бесконечно скучнее науки, я, поверьте, не склонна переоценивать то, что могу предложить.

Я смотрел на нее с беспокойным ощущением: где-то за показным фасадом в ней чувствовался фундамент искренности и откровенности. Вопрос был — какого рода фундамент?

Я сказал:

— Вы, ирландочка, очень здорово все это выложили.

Она твердо встретила мой взгляд.

— Я стараюсь. Я не стану просить вас изменить родине, пренебречь служебным долгом или что-нибудь в таком духе. Я… я просто хочу, когда наступит решающий миг, чтобы кто-то был рядом. Кто-нибудь лично заинтересованный в том, чтобы со мной обошлись справедливо. Очень рада, что вы отказались от денег. Никогда бы не могла доверять человеку, которому заплатила.

— Вы вообще не очень-то разбираетесь в такого рода делах, а? — заметил я, — Почему вы думаете, будто человек, склонный заключить небольшую побочную сделку, останется ей верен, чем бы вы там его ни купили?

Женевьева покачала головой.

— Дэйв Клевенджер, вы не понимаете. Я не прошу вас ни продаться мне, ни отработать аванс впоследствии. Я только хочу, чтобы вы перестали смотреть на меня, как на ходячее досье опасной для разглашения информации, взятое на учет в вашем архиве. Взгляните на меня хотя бы раз, позабыв, что вам наговорили, и вы поймете, что я просто не могу быть той зловещей личностью, какой меня считаете вы и те два других работника секретной службы, да и Говард, Ганс и… и все остальные. Я не так коварна и не так хитроумна, как вы думаете. Мне кажется, в ваших секретных делах очень важно составить правильное представление о своих оппонентах, так вот смотрите, не ошибитесь в отношении меня, мистер Клевенджер.

Она была бесподобна. Я подумал о перчатке и сосуде, в котором должны были храниться специи для салата, но, увы, не хранились, и сказал:

— Не знаю, кто опаснее: женщина, признающаяся в своем коварстве, или полностью его отрицающая.

Дженни сделала протестующий жест.

— Черт побери, вы судите обо мне в рамках телевизионного клише: закоренелая шпионка, тип Б. Я — не клише. Я — женщина, и очень заурядная, между прочим. И если я вынуждена заплатить или переспать с вами, чтобы это доказать… Впрочем, займемся делом. Где у вас выпивка? Таков ведь первый шаг, да? Напоить мужчину, сделать его уязвимым…

— Верно, — согласился я. — Обычай таков. Сюда, пожалуйста.

Я открыл саквояж и выудил из него бутылку шотландского. Стаскивая с нее бумажный чехол, я вспомнил, как последний раз пил из этой бутылки, кто тогда был со мной, что между нами произошло и что с ней потом случилось. В результате, не знаю почему, но я почувствовал себя дешевым и неверным проходимцем.

— Не имел в виду принимать гостей, — заметил я, — иначе запасся бы льдом. Хотите, позвоню, чтобы принесли?

— Нет. Не хочу, чтобы прислуга отеля нарушала нашу компанию. Я могу пить виски теплым, если и вы не против.

Женевьева взяла протянутый ей стакан и оценивающе посмотрела на меня.

— А теперь вам бы лучше сесть в то кресло, я же усядусь в соблазнительной позе на его ручку, потом соскользну к вам на колени и прильну к груди — так, что все ваши органы сразу придут в возбуждение.

Я сказал:

— Идите к черту. Вы, моя милая, слишком велики, чтобы сидеть у кого-либо ла коленях. Если речь об этом, давайте лучше разбудим Пенни. По габаритам она — в самый раз, чего, правда, не скажешь о ее возрасте и опыте.

— Пенни могла бы вас удивить, — заметила Дженни со странными нотками в голосе. Когда я взглянул на нее, она рассмеялась и сказала:

— Я часто думаю, как много моя дочь знает о жизни из первых рук? Но наверное, это интересует всех родителей.

— Она милая девочка, — заметил я.

Дженни выпила и сердито посмотрела на меня.

— Черт возьми, мы собрались тут не для того, чтобы обсуждать моего ребенка! Ну же, Дэйв, помогите хоть чуть-чуть. Что я должна делать перед тем, как лечь в постель с мужчиной? И как быть с одеждой? Меня всегда интересовало, как может женщина, не теряя достоинства, снять с себя в критический момент чулки и пояс?

— Вам вообще не следовало его надевать, — возразил я. — Это отсталый способ поддерживать чулки. И кого интересует ваше достоинство? — Я нахмурившись посмотрел на нее. — Черт, разве Говард или Ганс никогда не спешили?

Она поморщилась.

— Что вы! Оба всегда были безупречными джентльменами, дьявол побери их обоих! Очень внимательны и терпеливы. Но, послушайте, Дэйв Клевенджер, у меня что, что-нибудь не на месте? Я стою перед вами, готова пить, любить и наслаждаться любым угодным вам способом, а вы? Сидите и задаете дурацкие вопросы. Или помогите мне перенести наш диалог с порога на постель, или я пойду и лягу спать, — Она гневно воззрилась на меня. — Мы здесь уже целых полчаса — так, по крайней мере, мне кажется — а вы даже меня не поцеловали.

Момент искренности и откровенности пришел. Мы снова были в рамках клише: героиня просила ее поцеловать.

Я сказал:

— Если вы настаиваете… — шагнул вперед и поцеловал ее в губы. Из-за стаканов, которые были в наших руках, все получилось как-то неловко и неуклюже.

— О’кей? — спросил я, отстраняясь.

Она пожала плечами.

— Смотря чего ждешь от поцелуя. Но сейчас, профессор, сделав шаг в нужном направлении, продолжайте, пожалуйста, вашу лекцию.

— Есть два варианта, — откликнулся я, — Вариант «постепенных-уступок-его-настойчивости» и вариант «я-раба-внезапной-страсти». Первый требует немало времени и выпивки, а второй может быть опасен для костюма. Я имею в виду, что в одном случае вы в ходе оргии разоблачаетесь шаг за шагом (будто бы для удобства или потому, что жарко), пока не дойдете до ключевой стадии, когда события начнут развиваться в более стремительном темпе. Во втором случае после небольшой раскачки желание вспыхивает в вас, как факел, и вы волочите партнера на ближайшую лужайку. Войдя в клинч, вы срываете с себя все… что следует сорвать, и тут-то возникают всякого рода повреждения одежды — если вы меня понимаете. Проблема может оказаться затруднительной, если вам потом предстоит немалый путь и встречи с людьми, а булавок у вас нет.

Дженни молчала, и я подумал, не уговаривает ли она себя быть храброй девушкой и пройти это жуткое испытание, раз уж дело зашло так далеко. Потом она сказала:

— Что ж, идти мне особенно некуда, только через холл, но из приличной одежды у меня лишь то, что на мне. Да и Пенни… может быть, еще не будет спать, когда я… Предпочитаю вариант, который полегче для белья и платья. Что снимать сначала — платье или туфли?

— Конечно, платье, — сказал я, — Туфли в последнюю очередь. Многие мужчины считают сочетание «туфли плюс нижнее белье» очень стимулирующим. Стойте!

Покончив с виски, она протянула руку за спину, чтобы расстегнуть молнию, и теперь смотрела на меня с недоумением.

— В чем дело?

— Где ваша физиология? Всегда поручайте работу мужчине. Многие из нас получают дополнительное удовольствие, помогая даме снять с себя одежду. Повернитесь.

Чуть поколебавшись, она повернулась ко мне спиной. Я расстегнул крючки и молнию на платье, потом пуговицы на блузке под ним. Они оказались маленькими, и пальцы мои слегка дрожали, отчего я разозлился, так как дрожь была чисто механической реакцией. Я совсем не хотел этой женщины, черт бы ее взял! Кроме того, я не видел, зачем мне нужно дополнительное и бессмысленное усложнение и без того запутанной ситуации. Женевьева Дриллинг не была дурой. Переспав со мной, она не изменит мнения обо мне ни в одном действительно важном вопросе.

— Ну вот, — сказал я, помогая ей снять кофточку через голову и отмечая против воли округлую форму ее плеч.

Выскользнув из блузки, она сделала шаг, освободилась от расстегнутого платья, и остановилась, слегка растерянная, держа в руках охапку одежды. Заметив это, я сказал:

— На этой стадии допускается сложить ее аккуратно. Позже мы в безудержном порыве примемся разбрасывать по углам остатки нашего туалета. В чем дело?

Она резко повернулась ко мне лицом.

— Вы могли бы, по крайней мере, снять пиджак! — с негодованием бросила она. — Я чувствую себя совсем голой, когда вы стоите рядом в сюртуке и при галстуке. Стойте, я вам помогу.

Я не двинулся с места, когда она шагнула ко мне в туфлях на высоких каблуках и белой комбинации с кучей складок и оборок, которые интригующе шелестели при движении. Теперь научились делать такие симпатичные штучки со складочками. Дженни была стройна и высока ростом, и ее походка радовала взгляд. Впрочем, я уже давно это заметил.

Я сказал:

— Ирландочка.

Ее пальцы были заняты узлом моего галстука, и она ответила, не поднимая взгляда:

— Да?

— Это дешевая игра, ирландочка. Что вы надеетесь выиграть?

Вопрос напрямик застал Дженни врасплох. Ее пальцы оставили мой галстук, чтобы подхватить блузку и платье, соскользнувшие с дрогнувшей руки. Не поднимая глаз, она сказала без всякого выражения в голосе:

— Не понимаю, что вы имеете в виду.

— Вы ошиблись дверью, куколка, — произнес я нарочито суровым и жестким тоном, — Со мной и раньше пытались сыграть такую шутку.

Она игриво сказала:

— Ну вот, кое-чего мы уже достигли. Вы, по крайней мере, больше не называете меня «мадам».

— О’кей, пусть будет по-вашему, — согласился я.

Она сдернула наконец с меня галстук и подняла глаза.

— Я же говорила…

— Знаю-знаю. Вам нужен друг в решающий момент. О’кей, будем друзьями. Вот, пожалуйста, мой пиджак. Повесьте все это куда-нибудь, а я наполню стаканы.

Получилась маленькая пауза, пока каждый из нас занимался своим делом. Возясь с бутылкой, я взглянул через плечо на Женевьеву.

— А теперь, ирландочка, можете двигаться в направлении постели. Не слишком очевидно. Просто сделайте вид, будто вам захотелось прилечь и отдохнуть.

— Так?

Я подошел к кровати и посмотрел сверху вниз на сидящую на ней женщину. Она мне не нравилась. Трудно испытывать нежность к даме, хранящей в кладовой олеум. Но миловидная женщина, без платья, всегда привлекательна для похотливого мужского ума определенного склада, и боюсь, мой ум как раз такого склада. Я сунул ей в руку стакан и отпил из своего.

— Слушайте, Дриллинг, вы, черт побери, даже в нижнем белье сидите словно леди в гостиной! Вспомните — по замыслу вы должны уже быть слегка под градусом. Выдвиньте вперед ноги, раздвиньте их — вот так, это уже лучше. Задралась комбинация? Ничего страшного. Теперь взлохматьте волосы, но не очень. Так. А бретельку сбросьте с плеча. Облизните губы. Умница! Надуйте губки… чуть-чуть. Знаете, такой сонно-соблазнительный вид.

Я сделал шаг назад и склонил голову набок, любуясь эффектом, как фотограф, снимающий для журнала мод.

— Очень хорошо, ирландочка. Мы еще сделаем из вас шлюху.

Женевьева тряхнула головой, чтобы убрать с глаз локон, и укоризненно посмотрела на меня.

— Смеетесь надо мной, да?

— Конечно, — сказал я, — А разве вы нет? Вы разве не смеетесь над ослом, который попался на такую дешевую приманку? — Я скорчил гримасу и, подражая ей, пропищал:,— Пожалуйста, мистер Клевенджер, научите, как я должна вас соблазнить? Я маленькая девочка и сама не умею.

Она промолчала, следя за тем, как я сажусь на постель рядом с ней, потом сказала:

— Какую шутку с вами и раньше играли, Дэйв? Что вы имели в виду?

— Вы знаете, что я имел в виду, — ответил я. — Хотите деталей — пожалуйста. Была одна девушка в… Впрочем, не важно где.

На самом деле это произошло в городе Кируна, в Швеции. Но Дженни захотела бы узнать, что делал частный детектив из Денвера за Полярным кругом, а был уже слишком поздний час для изобретения правдоподобной версии. Я продолжил:

— У девушки имелись друзья, интересовавшиеся кое-чем в моей комнате. Пока они там шарили, она занимала и развлекала меня точно так же, как вы сейчас. А что, ирландочка, происходит в вашей комнате?

Выстрел был сделан наугад, но, заметив, как сузились ее глаза, я понял, что не промахнулся.

— Добилась она своего? — быстро спросила Дженни. — Я хочу сказать, ее друзья добились своего?

— А как же, — ответил я, — Мне только того и нужно было. Я состряпал для них фальшивку, но они этого не знали.

Я намеренно использовал слово «фальшивка», чтобы увидеть, какая будет реакция. Результат оказался обнадеживающим: если судить по ее виду, я с равным успехом мог вести разговор об азиатских ландышах — фальшивки миссис Дриллинг не интересовали. Она не подозревала, что вместе со мной и другими сама принимает участие в одной из них, и очень замысловатой к тому же. Ей хотелось одного — увести беседу от ее номера и того, что в нем происходит.

— Вы так умны, Дэйв, — сказала она приятным голосом, — А что случилось с девушкой?

Я посмотрел на нее. Отнюдь не мешало выяснить, какого рода человеком она была в действительности. И мне надоела эта игра. Хотя бы для личного удовлетворения следовало ее немного встряхнуть.

— Сейчас покажу, что с ней случилось, — сказал я тоном, от которого глаза моей дамы широко раскрылись. Взяв из руки Дженни стакан, я поставил его на пол, осторожно поместил рядом свой, повторил: «Вот что с ней случилось» — и грубо прижал Женевьеву к себе.

Она вскрикнула от неожиданности.

— Дэйв, пожалуйста!

Я повалил Дженни на кровать и прижался губами к ее губам. Думаю, мне хотелось проверить, ударится она в панику или нет. На мгновение показалось, что да: секунду-другую я ощущал отчаянное сопротивление, потом услышал, как что-то упало на ковер, и понял, что она просто удерживала меня, пытаясь сбросить туфли. Затем Дженни издала странный тихий торжествующий звук и страстно прижалась ко мне, словно всю жизнь ждала мужчину, который не станет обращаться с ней, как будто она сделана из стекла. Или как будто весь вечер ждала, когда же наконец я совершу тактичную ошибку, облапав ее.

Я чувствовал сквозь рубашку, как ногти Дженни впились мне в кожу. Ее губы были теплыми и с готовностью отозвались на мой несколько грубоватый поцелуй. Я вдруг осознал, что все мои хитроумные планы стремительно теряют свое значение, и даже почти забыл, что я как-никак преданный долгу агент секретной службы, выполняющий важное правительственное задание. Впрочем, я заткнул рот своей совести, указав ей, что меня и не должно волновать происходящее в комнате Дженни. И что от частного шпика, грубого малого по имени Дэйв Клевенджер, ждут как раз такой реакции. Можно даже сказать, что в известном смысле я продолжал выполнять задание.

Секунды (или минуты?) лихорадочных поисков и находок — и вот мы лежим, тяжело дыша, в объятиях друг друга. Момент, возможно, не подходил для шуток, но внезапно я почувствовал, что достаточно хорошо узнал эту женщину и могу рискнуть.

— Вот ваш миг, Дженни.

— Миг?

— Критический момент, — прошептал я ей на ухо, — когда вы можете с достоинством снять чулки и пояс. Не забудьте о достоинстве — его-то я и хочу увидеть.

Дженни, прижавшись ко мне, мягко рассмеялась.

— Одежда, — пробормотала она, — Зачем мы ее носим? Стащите ее с меня, милый. Как шкуру с кролика, как кожу с угря — чулки и все остальное.

— Разве угри носят чулки?

— Довольно глупостей! Раздевайте меня, черт побери! Сами ведь начали, и кто говорил, будто мужчинам это нравится? Дэйв…

— Да?

— Любите вы меня?

— Конечно, нет, — ответил я, — Я вас терпеть не могу. Бог мой, еще болтают о поясе Венеры. Где ключ к этой штуке?

Нас было только двое на всем свете, и мы прерывисто шептали неизвестно что друг другу на ухо, стремясь преодолеть неловкую, но неизбежную паузу между обещанием и исполнением. И тут крыша нашего маленького рая рухнула, пол провалился, стены зашатались, оставив нас уязвленными и незащищенными, — два помятых незнакомца на помятой постели. Я хочу сказать — кто-то постучал в дверь.

— Мама, — произнес снаружи неуверенный голос, — мама, ты там? Мистер Клевенджер, вы не знаете, где моя мама?

Глава 15

Впрочем, все было не так уж плохо, потому что нечто подобное случалось со мной и раньше. Когда-то я и сам был женат, у меня были дети (теперь они растут далеко на Западе с той же матерью, но другим отцом), и я имел возможность узнать, что это такое, когда в самый интимный момент у дверей спальни раздается тонкий детский голосок. Было это, однако, много лет назад, и я, так сказать, потерял в этом смысле родительскую тренировку.

— О черт! — сказал я, привстав на кровати и соображая, закрыта ли дверь или девчонка свалится прямо нам на голову. И тут вещи и события начали как-то выстраиваться у меня в голове, я подумал об одной вполне вероятной возможности и, глубоко вздохнув, мрачно посмотрел на лежащую рядом со мной женщину.

— Мои поздравления. Но какое совпадение! Вы с дочкой сработались на диво! Хотя она все-таки малость перестаралась, а? Пара минут, и, как говорится, все было бы потеряно.

Дженни уставилась на меня. Бледная, встревоженная и, казалось, шокированная моими словами.

— Дэйв, не думаете же вы…

Снова нетерпеливый стук. Я сказал:

— Откликнитесь поскорей. Скажите, что опасность миновала и нет нужды ломать двери.

Дженни села и откинула назад взлохмаченные волосы.

— Секундочку, дорогая! — откликнулась она. Потом быстро повернулась ко мне: — Дэйв, клянусь… О, что толку! — Она оглянулась и сердито крикнула:

— Ради Бога, Пенни! Ты разбудишь весь отель. Дай мне, милочка, хоть немного одеться.

Несмотря на все случившееся, я был слегка удивлен. Наверное, потому, что имею несколько отсталые взгляды на то, что следует и не следует знать детям.

— А вы не боитесь? Вдруг у нее будет травма или еще что-нибудь? — спросил я.

— Вы, по-моему, сами заявили, будто мы с Пенни спланировали все это заранее, — резко возразила Дженни. — Но даже если и нет, неужели вы думаете, что современный подросток не — знает, с какой целью мужчина и женщина ложатся вместе в постель? Чем, по-вашему, мы могли здесь заниматься? Играть в бридж? Дайте платье, пожалуйста! — И когда я встал, мне в спину: — Дэйв…

— Да?

— Вы не правы. Вы это знаете, да? Я ничего подобного не планировала. Я… я и не хочу, чтобы все так закончилось. Если не верите, идите сюда, и пусть она там стоит, барабанит в дверь и надсаживает свои проклятые маленькие легкие.

Я посмотрел на Дженни.

— Вот подлинно материнские чувства.

— Чувство, душегубство! Дэйв, если я и могла бы так поступать с вами, то разве с собой я бы такое проделала? Я словно разваливаюсь на тысячу кусков!

Она прерывисто вздохнула.

— Что ж, надо, наверное, выяснить, в чем дело. У вас не найдется чего-нибудь успокоительного?

— Конечно, найдется. — Когда я снова подошел к кровати, она продолжала сидеть в той же позе, спрятав лицо в ладонях. Услышав мой голос, она подняла голову, взяла таблетку, проглотила ее и запила водой. Вернув мне стакан, она еще раз вздохнула, встала, прицепила на место все застежки и бретельки — словно фермер, защелкивающий подтяжки. Затем проделала все необходимые движения по прилаживанию пояса и чулок и оправила смявшуюся комбинацию.

Поймав платье и блузку, которые я ей бросил, она стала их надевать, в то время как я обертывал вокруг шеи галстук, затягивая его, словно петлю, — это в какой-то мере символизировало мое состояние. Посмотревшись в зеркало, я стер с лица помаду носовым платком.

— Мамочка, ну пожалуйста! — произнес голосок за дверью.

— Дэйв, впустите поскорей это маленькое чудовище, — попросила Дженни.

Выполняя просьбу, я подумал, что у Женевьевы Дриллинг родительские чувства сейчас далеки от своего апогея. Что ж, только в сентиментальных романах все всегда любят детей. В настоящий момент я и сам не был в восторге от девчонки. Тем не менее я ощутил стыд, когда открыл дверь, и Пенни, войдя, увидела возле измятой постели свою мать, взлохмаченную, в незастегнутом платье и распахнутой блузке.

Почему-то все выглядело еще хуже оттого, что на девочке была фланелевая пижама с вышитыми на ней белками в духе Диснея. На вид ей казалось не больше десяти лет, хотя она снова была в бигуди, покрытых голубой сеткой с завязками под подбородком.

Пенни окинула сцену серьезным взглядом, искоса посмотрела на меня, подошла к матери и принялась застегивать ей платье на спине.

— У тебя, мама, дыра на чулке, — указала она ничего не выражающим голосом.

— У меня, милая, дыра в психике, — откликнулась ее мать, — Я только что ее получила, споткнувшись о препятствие под названием Пенни. Что это за важное дело, с которым нельзя подождать, пока я не вернусь в номер?

— О! — встрепенулась Пенни. Оказанный ей прием, казалось, заставил ее забыть, зачем она приходила.

— Это тот человек, мама, — сказала она, осторожно взглянув на меня.

— Продолжай, — приказала Женевьева, — Мистер Клевенджер, как и все секретные службы США, знает о Гансе.

Момент был не очень подходящий, чтобы настаивать на своей невинности в отношении моих связей с официальными властями, и я просто ждал, когда Пенни продолжит.

— Ну, он, как и ожидалось, пришел с инструкциями. Правда, мне можно обо всем этом рассказывать?

Дженни сделала нетерпеливый жест.

— Мистер Клевенджер не простофиля, дорогая. Он уже давно догадался, что я развлекала его… с определенной целью.

Пенни состроила гримасу.

— Ничего себе развлечения! Твоя прическа, мамочка, выглядит как стог сена после урагана. — В ее голосе звучало презрение к неприглядным занятиям взрослых.

— Прошу, милая, обойтись без замечаний по поводу моей внешности. Итак, Ганс пришел, как мы договаривались…

— Да, мистер Рейтер пришел. Он сообщил мне то, что… вам, тебе следует знать и сделать, и как раз хотел уходить, когда послышался стук в дверь. Мистер Рейтер спрятался в шкаф. Я открыла дверь, притворившись, будто только что проснулась. Это оказался один из тех двух агентов, что нас преследуют.

Я спросил:

— Который постарше? Джонсон?

— Нет, тот, что без волос, похожий на скелет, — отвечая на вопрос, Пенни старалась не смотреть на меня. — Он не поверил, что я одна. Наверное, видел, как я впускала мистера Рейтера. Я… я так испугалась, мама. У него был пистолет, он оттолкнул меня и вошел в комнату. Я не могла его остановить. Заглянув во все уголки, он навел пистолет на дверцу шкафа, велел мистеру Рейтеру выйти и…

— И что дальше? — бросила Дженни, когда девочка смолкла.

— Не знаю.

— Как это не знаешь? — спросил я.

— Не знаю, и все! — запротестовала Пенни, — Н-не набрасывайтесь так оба на меня. Я н-не знаю, что было дальше.

Она шмыгнула носом и чуть не плача икнула.

— Тот американский агент не смотрел в мою сторону. Он… он был очень возбужден, когда приказывал мистеру Рейтеру выйти из шкафа, подняв руки и не делая лишних движений. Он не обращал на меня никакого внимания, и я просто выскользнула из комнаты и помчалась сюда рассказать вам. Больше я ничего не знаю, кроме того, что они еще там. Я бы увидела, если бы они вышли.

Вот так. Шах и мат джентльмену с губной помадой на носовом платке и глупым выражением на физиономии, то есть мне. Я пока много чего не понимал, и по-прежнему оставался вопрос — что за человек была моя страстная, веснушчатая, олеумная леди. Я не очень-то продвинулся в решении этой проблемы.

И еще этот новый аспект взаимоотношений «мать-дочь», который надлежало переварить и усвоить. До настоящего момента я принимал более и менее на веру трогательный фасад: «Дорогая мамочка» и «Пенни, милочка», но сегодня вечером он дал трещину. Что ж, семейная жизнь — это не всегда одни розы, и при данных обстоятельствах следовало ожидать кое-каких шероховатостей. Меня удивило не столько это, сколько разного рода признаки, свидетельствующие о том, что Дженни куда свободнее, чем я предполагал, посвящала дочь в домашние тайны и даже сделала ее сообщницей в своих связях с Рейтером.

Но все это было пустяками по сравнению с тем, что один из моих главных подопечных, мой ненаглядный, лелеемый убийца молодых девушек, сам Ганс Рейтер умудрился попасть в лапы агенту секретного ведомства США.

Мне было не совсем ясно, что, собственно, думает Ларри Фентон по поводу того, что он делает. Если только он не имел гораздо лучших, чем я думал, связей с местными властями, он был не в состоянии один произвести официальный арест на иностранной территории. С другой стороны, ему едва ли поручали вычеркнуть мистера Рейтера из списка действующих агентов и включить в список ушедших в иной мир. Такого рода поручения («контракты» по терминологии преступного мира) обычно доставались другому ведомству, к которому принадлежал я, а не он.

Если же Ларри имел в виду тихое похищение с последующим быстрым путешествием через границу, почему он, чтобы напасть на свою жертву, выбрал самый большой отель в самом большом канадском городе? Темная аллея или тропинка в сельской местности казались более подходящими. Возможно, Рейтер рассуждал подобным же образом, когда рискнул идти сюда.

Все это, впрочем, не имело значения. Приходилось смотреть в лицо мрачному факту: Гансу угрожала серьезная опасность.

«Ему не должны причинить вреда, — сказал Мак, — Они должны добраться до цели, и ты сделаешь все, чтобы помочь им в этом».

Мак дал мне незаполненный чек со своей подписью, и было очень похоже, что мне придется проставить цифру и предъявить его к оплате.

Глава 16

Дженни не заламывала руки и не теряла времени попусту, вопрошая, что ей делать, — у меня, во всяком случае. Короткий взгляд, брошенный в мою сторону, не был взглядом любовницы, а, скорее, быстро соображающей женщины, которая пытается оценить различные факторы в трудной ситуации. Последовало молниеносное совещание (шепотом) между мамой и дочкой. Пенни отыскала залетевшую под кровать белую туфлю на высоком каблуке и поставила ее рядом с такой же, стоявшей на коврике. Дженни впрыгнула в туфли и направилась к двери, приводя по дороге в относительный порядок свою прическу. Девочка, словно тренированный щенок, держалась сбоку. Когда я двинулся следом, обе обернулись, и было любопытное сходство между двумя парами глаз (одна в очках, другая — без), смотревших на меня, как на досадную помеху, с которой, к сожалению, ничего нельзя поделать. Мне, впрочем, подумалось, что впоследствии могут потребоваться какие-нибудь правдоподобные объяснения моей любознательности.

Сейчас, однако, на очереди стояли проблемы другого рода. Недостаточно просто вытащить Ганса из западни. Следовало сделать это так, чтобы ни он, ни его сообщник в юбке не увидели в моем поведении ничего подозрительного. И еще Джонсон! Но о нем я мог подумать позже. Может быть, удастся подействовать через Вашингтон и отозвать его прежде, чем он станет реальной помехой.

В настоящий момент главная моя забота состояла в том, чтобы сплавить предстоящую акцию спасения (если таковая мне удастся) двум наиболее заинтересованным в ней лицам. Я должен незамедлительно придумать убедительную причину, почему такой, казалось бы, патриотически настроенный гражданин, как Дэйв Клевенджер, вдруг захотел по своей воле впутаться в международную склоку лишь для того, чтобы помочь людям с весьма сомнительной репутацией. Надо придумать такую причину, которая наконец произведет надлежащее впечатление на Дженни, до настоящего времени оставлявшую без внимания все мои героические усилия. И самого Ганса я тоже должен был убедить в моем дружелюбном и неофициальном статусе, а он, скорее всего, не был человеком, чье сознание может быть затуманено благодарностью, что бы вы там для него ни сделали.

Дженни прошагала прямо к двери своей комнаты, принялась искать в кошельке ключ, вспомнила, что отдала его Пенни, и посмотрела на девочку, которая в ответ покачала головой. Дженни пожала плечами и постучала. На мгновение воцарилась абсолютная тишина, затем кто-то повернул ручку изнутри, и дверь открылась. Дженни, дочка и я, на почтительном расстоянии, вошли в номер.

Внутри имела место маленькая банальная сцена — словно стоп-кадр из второсортной киноленты. Ганс Рейтер, превосходно выглядящий в светлом пиджаке и спортивного покроя брюках, стоял, небрежно прислонившись к дверце шкафа. У его ног лежал маленький автоматический пистолет испанской марки — из тех, у которых ствол выдвинут вперед, а не утоплен в корпусе, как у большинства американских. Например, в кольтах большого калибра. На тонком стволе виднелась нарезка для глушителя, сидевшего на своем месте, на кончике ствола. Было не ясно, всегда ли Рейтер носит оружие в таком виде или привинтил глушитель в спешке в темном шкафу, когда понял, что попал в засаду.

Это было снаряжение профессионала, хотя опытные агенты предпочитают не иметь дело с запрещенным и разоблачающим их приспособлением вроде глушителя. Не говоря уже о неловком положении, в которое попадаешь при обыске, эти штуки далеко не так эффективны, как о них говорят, а большой цилиндр, привинченный к стволу, мешает прицелу, лишая вас возможности стрелять с желаемой точностью.

С профессиональной точки зрения маленький, внушающий страх пистолет немало говорил о Гансе Рейтере и не в его пользу. Впрочем, поза джентльмена была безупречна. Казалось, он вполне в себе уверен, и ему слегка скучно — самый подходящий вид для пленника, даже если в душе он ног не чует от страху. Это вызывает у противника чувство замешательства: что такое против него замышляется? На другом конце комнаты Ларри, реагируя на подобное обращение с ним, нервно переминался с ноги на ногу и, судя по всему, был сбит с толку. Его худое лицо блестело от пота, и даже на бритой голове выступили капли. Жестом левой руки он велел нам пройти в глубь комнаты и той же рукой захлопнул дверь, не уводя глаз и пистолета (38-й калибр, с отпиленным стволом) далеко в сторону от Рейтера.

Оказавшись внутри, Дженни резко повернулась к нему.

— Чем, по-вашему, вы занимаетесь у меня в номере? — потребовала она, — Мне наплевать, кто вы такой! У вас нет права врываться сюда, пугая мою дочь и угрожая моим… моим друзьям! Ну-ка, спрячьте ваш дурацкий пистолет и…

Ларри нетерпеливо поморщился.

— Заткнитесь, леди.

— Ну вот что! Я должна заявить…

— Нет!

Дженни сердито раскрыла рот, но передумала и промолчала. Она устраивала очень неплохую демонстрацию, но поза благородного негодования была, на мой взгляд, слегка переиграна. Очевидно, они с дочкой решили разыграть такую сцену. Оставалось увидеть, что еще они задумали во время своего тридцатисекундного военного совета. Но в данный момент меня больше интересовал Ларри. Поначалу голос его слегка дрожал, но постепенно он обрел уверенность и рискнул бросить взгляд в мою сторону.

— Я надеялся, что вы придете, Клевенджер, — Казалось, он забыл, что мы расстались далеко не друзьями, — Поэтому и дал улизнуть девчонке. Да, я видел, милочка, как вы удирали, но решил, что вы задумали привести сюда свою мать и, может быть, нашего детектива тоже, а этого-то мне и хотелось. Теперь мы снова вместе, одна большая счастливая семья, и вы, Клевенджер, поможете мне управиться с этим смазливым клоуном.

Говорил он достаточно решительно, но в глазах его читалась мольба: он просит прощения за то, что меня ударил, и сделает все-все, что я пожелаю, как только мы отсюда выберемся. Но сейчас не время для личных счетов, и он рассчитывает на мою помощь.

Я сказал:

— Что прикажете, амиго?

— Во-первых, подберите пистолет, а потом проследите за этим типом, пока я буду допрашивать женщин. Осторожно… не заслоняйте его от меня. Этот ловкач очень опасен.

Я не стал доказывать ему, что мне приходилось отбирать оружие у разного рода ловкачей еще в то время, когда он играл с погремушкой, запихивая ее в рот и издавая довольные урчащие звуки, приводившие в немалый восторг его молодую мать. Ну, если и не в то время, так немногим позже.

Я подошел к Рейтеру и остановился на безопасном расстоянии. Он не сдвинулся с места, и я не мог дотянуться до пистолета, лежавшего возле его ботинка.

Я сказал:

— Когда скомандую, переступишь влево на тридцать шесть дюймов. Не сделаешь — лягну между ног. Сдвинешься на пару дюймов дальше — лягну дважды и тресну по башке твоим собственным пистолетом. Готов? Шагай!

Дженни, обняв за плечи дочку в пижаме, негодующе смотрела на меня. И черт с ней. В данный момент она отходила на второй план, главной моей заботой был Рейтер. Я стоял спиной к Ларри и, произнося свой грозный монолог, подмигнул Гансу. Если он не поймет, то может, считая меня врагом, испортить игру, когда она начнется. Любой из них мог помешать, но Рейтер был опасней и опытней других. Я увидел, как глаза его слегка расширились от удивления. Он заколебался. Я угрожающе шагнул вперед, и он отступил, пожав плечами.

Я подобрал маленький пистолет, проверил обойму, и с этого момента проблема, по сути, была решена. Мне оставалось только повернуться и выстрелить. Это был единственный способ справиться с нервным субъектом по кличке Ларри, водившим во все стороны своим пистолетом. Я это знал. Знал также, что предательский поступок застанет его полностью врасплох. Знал, что Мак одобрит мои действия или, по крайней мере, покроет их. Предвидя нечто подобное, он заранее дал мне отпущение грехов. И лишь одного я не знал — пистолета. Это только в кино герой хватает незнакомое оружие и с пятидесяти шагов расстреливает из него туза треф. С другой стороны, Рейтер все же был профессионалом, и едва ли его револьвер мог быть настолько плох, чтобы я промахнулся, стреляя в упор по такой мишени.

Я просто тянул время и прекрасно это знал. Самым нелепым казалось то, что лопоухий растяпа мне верил. Он двинул мне в челюсть, пнул под ребра и тем не менее считал, будто я забуду личные обиды и поведу себя как стопроцентный американец. Это было бессмыслицей, это приводило меня в бешенство, но я не мог заставить себя послать в него пулю, чтобы ранить или убить, пока сохранялась возможность добиться желаемого результата менее решительными средствами.

В конце концов, сказал я себе, я имею дело не с Джонсоном. Если удастся подобраться поближе, я справлюсь с растерявшимся сопляком, не причинив ему особого вреда. Я щелкнул затвором и направил пистолет на Рейтера.

— О’кей, коллега, — сказал я, не поворачивая головы, — Он у меня под прицелом, и я прошью его насквозь, стоит ему один раз не так посмотреть в вашу сторону.

Я снова подмигнул, и Ганс едва заметным кивком отозвался наконец на мой сигнал. Я не обольщался достигнутым и не считал, будто мы заключили пакт о взаимопомощи, но теперь он, может быть, не станет торопиться, а сначала посмотрит, какую помощь я могу оказать. Тем более что предлагаю ее бесплатно и по своей воле. Глядя на него поверх пистолета, я не мог не вспомнить девушку на постели в номере мотеля в полутора тысячах миль отсюда. Но все личное, к сожалению, не имело отношения к делу. Ему не должны причинить вреда, сказал Мак.

— Все хорошо, миссис Дриллинг, — произнес за моей спиной Ларри, — я хочу, чтобы вы сели в то кресло.

Я слегка изменил позицию, чтобы, не упуская из виду Рейтера, наблюдать за происходящим. Движение выглядело естественным и на пару футов приблизило меня к Ларри. Дженни двинулась к указанному ей креслу, поколебалась и села. Пенни хотела пойти за ней.

— А ты нет, пичужка, — приказал Ларри, — Иди сюда, милочка. Повернись ко мне спиной и заложи руки за голову.

Он посмотрел на нас через плечо Пенни — странным, вызывающим и одновременно растерянным взглядом — и, резко ухватив девочку за запястье, завернул ей руку за спину. Пенни вскрикнула и упала на колени. Дженни ахнула, вскочила с кресла и снова села, когда Ларри приставил пистолет к голове Пенни.

Я изобразил протестующий жест и сделал еще один шаг в нужном направлении.

— Послушай, парень, нельзя же…

— Держитесь подальше! Следите за тем типом, как вам было велено. Не вмешивайтесь! — Голос Ларри звучал резко.

— Миссис Дриллинг, — обратился он к старшей из дам, — у вас есть кое-что очень нас интересующее, и нам надоело ждать. Вы не улизнете с этим с континента, и мы знаем, что вы хотите подобрать эту вещь где-то здесь, в Восточной Канаде. И вы скажете нам — где, или вам придется увидеть, как ломают ключицу вашему ребенку. Вы достаточно водили нас за нос, миссис Дриллинг.

Дженни облизнула губы.

— Нас? — спросила она, — Где же ваш сообщник? Знает ли он, что вы тут делаете?

В глазах Ларри что-то промелькнуло.

— Мистер Джонсон здесь ни при чем, — возразил он, — У мистера Джонсона важный телефонный разговор с Вашингтоном. Сейчас командую я.

Что ж, не первый раз новичок пускался в шальную самостоятельную игру, надеясь отличиться в отсутствие старших. Я отыграл еще несколько дюймов, но был встречен подозрительным взглядом, что выглядело малообещающе.

— Ну же, миссис Дриллинг!

Мне совсем не нравился его голос. Ларри находился на грани срыва, и его поведение становилось опасным и непредсказуемым. Зная, что должен идти до конца, или Джонсон сотрет его в порошок, когда вернется, он крикнул:

— Скажи ей, милочка, как тебе это нравится! Расскажите вашей мамочке, как вам больно! — Он завернул девочке руку еще выше, Пенни застонала.

— Мама, мне больно! — Она охнула. — Мама, скажи ему! Пожалуйста, скажи!

Теперь я ждал только благоприятного момента, чтобы выстрелить. Я уже сделал ошибку, упустив удобный случай. Ларри, должно быть, почувствовал угрозу, так как снова бросил взгляд в мою сторону, ослабив на секунду хватку на запястье девочки. Она воспользовалась этим, повернулась и обхватила руками его колени. И тут-то, как говорится, шерсть полетела клочьями.

Все произошло сразу. Все они мгновенно пришли в движение, хотя казалось, будто события развиваются в медленном темпе. Ганс полез в карман, и Ларри, увидев это, отчаянно пытался отцепиться от Пенни, которая его не отпускала. Дженни нырнула из кресла, но не к Ларри, а в мою сторону — то ли потому, что осталась в неведении относительно моего перехода на правую сторону, то ли, как обычно, мне не поверила. Что ж, я ожидал чего-нибудь в этом духе и не был застигнут врасплох. Ганс выхватил пачку сигарет, но не стал закуривать, а направил ее, как пистолет, на Ларри, который, прижав Пенни коленом к полу, целился в него из 38-го. Мне пришлось потерять долю секунды, уклоняясь от броска Дженни, но я бы не опоздал, несмотря на задержку, если бы стрелял из своего револьвера. Неуклюжий, лишенный прицела пугач Ганса уводил вверх не хуже, чем аэростат Бенджамина Франклина. Я почувствовал отдачу, услышал более или менее негромкий хлопок и увидел, как высоко над головой Ларри отлетела штукатурка. Я быстро опустил ствол вниз и выстрелил снова, но 38-й прогремел раньше, чем испанская игрушка брыкнула меня во второй раз.

Я не видел, как управлялся Ганс со своим замаскированным оружием (чем бы оно так ни было), и не очень этим интересовался, — лишь бы только он остался жив, а уж я помогу, как было приказано, всеми необходимыми средствами. Но когда я, убедившись, что с Ларри все кончено, перевел взгляд на Рейтера, то увидел, что он сидит на полу с каким-то забавным и удивленным выражением на лице.

Единственный выстрел Ларри был очень хорош (или плох) — в зависимости от точки зрения. Рубашка Ганса была в крови, и он стремительно покидал этот мир. Только и всего.

Глава 17

Я постоял с минуту у двери, прислушиваясь. Это было первым на очереди. Если в пределах слышимости оглушающего хлопка 38-го (не говоря уже о двух щелчках глушителя) бодрствовала какая-нибудь бдительная личность, то нам следовало заботиться только о полиции. Все другие наши заботы они возьмут на себя.

Но мы могли выйти сухими из воды, если поблизости не было никого, кроме спящих постояльцев отеля. Человек, проснувшийся ночью от внезапного шума, едва ли сможет с уверенностью определить, что его разбудило, тем более предпринять для выяснения этого какие-либо шаги в гостинице чужого ему города и, возможно даже, в чужой стране. Не так уж много на свете туристов со столь обостренным чувством долга, которые сообщат в полицию или регистратуру отеля о выстреле, может быть, услышанным ими посреди ночи, особенно зная, какая свистопляска за этим последует.

В холле царила тишина. Я подождал — по часам — еще две минуты, но тишина оставалась нерушимой. Что ж, наконец-то мне в деле Дриллинг хоть в чем-то повезло. Я глубоко вздохнул и, повернувшись, посмотрел на Дженни. Она беспомощно глядела на меня — может быть, потому, что в комнате я был единственным, кроме нее, человеком, показывающим признаки жизни.

Картина действительно напоминала поле боя. Ларри, убитый наповал, лежал почти у моих ног. Немного в стороне валялась без чувств девчонка — по крайней мере, я надеялся, что дело не обстояло хуже. В другом углу с открытыми глазами сидел Ганс Рейтер. Я подошел к нему. Пока я слушал, что делается в холле, он закончил счеты с жизнью и теперь был мертв. На мой взгляд, это не могло произойти с более подходящей личностью, и мне было нисколько его не жаль. Только себя.

Я стоял, мрачно глядя в пол и думая о том, что сделал ошибку, которая совершенно недопустима для человека моей профессии: дав волю гуманному побуждению, я сорвал ход операции. Мне дали строгий приказ — обеспечить любой ценой безопасность Рейтера. Я знал, как это сделать, имел необходимое оружие, но заколебался, не решаясь заплатить чужой кровью полную цену, и торговался с самим собой вместо того, чтобы делать дело.

А теперь двое были убиты вместо одного, задание пошло коту под хвост, а мне предстояло попасть в лапы нашего психиатра, который определит степень разжижения моего мозга и есть ли надежда на излечение. Впрочем, в данный момент все это не имело отношения к делу. Я сел на корточки, чтобы осмотреть вещицу, похожую на пачку сигарет (английской марки «Плейере» — если это вас интересует), и увидел сбоку маленькую дырочку, из которой, надо полагать, вылетало нечто смертоносное, если нажать в надлежащем месте надлежащим образом. Я подумал, что Грегори, вероятно, убили из подобной штуки, а не при помощи шприца, оставленного на столе в номере Элайн.

Я не стал играть с занятной игрушкой, так как не знал, от какого моего движения она может выстрелить и стрелял ли из нее Рейтер. Она вообще могла работать по принципу замка с секретом, а для одного вечера я сделал уже достаточно глупостей и не хотел завершить его с отравленной стрелой в глазу. Но компания попалась, прямо скажем, лихая — с этими их глушителями, кислотой и замаскированными пистолетами.

Я подошел к Ларри, лежавшему с дырой в голове. Я подумал, что в определенном смысле у него всегда была дыра в голове, просто она не сразу послужила причиной его гибели. Я ничего такого не чувствовал в связи с его смертью, разве только сожаление, что это не случилось при первом выстреле. Я посмотрел на дурацкий пистолет в моей руке, потом на Дженни, которая скорчилась на полу, словно боялась пошевелиться. Кто знает, может быть, она действительно боялась.

Я сказал:

— Что за халтурную машинку таскал при себе ваш кавалер? Если бы его пистолет стрелял поточнее, он был бы сейчас жив. Но этот пугач бьет с четырех ярдов на два фута выше. Никогда не поверил бы, что такое может быть, если бы не увидел своими глазами.

Женевьева по-прежнему не сводила с меня широко раскрытых глаз. Съежившись на коврике, она отнюдь не походила на ту решительную даму, что так недавно лежала в моих объятиях. Вместо нее передо мной находилась перепуганная девчонка. Что ж, в первый раз наблюдать насильственную смерть не очень приятно. Впрочем, очевидно, и во второй раз тоже, подумал я, вспомнив о сосуде с кислотой.

Она облизнула губы.

— Вы… вы застрелили агента секретной службы США! — выдохнула она. — Я думала… Не понимаю… — Она замолчала, посмотрела на меня с подозрением пополам с надеждой и жестко сказала:

— Очередной трюк, мистер Клевенджер? Прикажите вашему другу встать и стереть с лица краску.

— Вы прикажите, — предложил я.

Дженни бросила взгляд на Ларри, и надежда, если таковая у не была, полностью испарилась. Я еще раз посмотрел на пистолет в моей руке и увидел, что из глушителя торчат куски наполнителя. Часть звукопоглощающего вещества была вырвана наружу двумя произведенными выстрелами. Я внимательно осмотрел пистолет и обнаружил, что глушитель сидит косо. Должно быть, Ганс сбил его, бросив оружие на пол по приказу Ларри, или просто в темноте шкафа неправильно закрутил резьбу. Из-за кривой посадки глушитель увел мои пули вверх, и мне, вероятно, следовало извиниться перед Гансом, так как вина была не его.

Я вытащил из кармана носовой платок, вытер им пистолет и вложил оружие в руку Рейтеру.

— Что вы делаете? — спросила за моей спиной Дженни.

— Они застрелили друг друга, — объяснил я, — Стреляли в упор, и оба попали. Очень тонко. Может быть, полиции это понравится.

— Но ведь это неправда, — тупо сказала Женевьева, — Вы его застрелили, агента секретной службы Соединенных Штатов. Я видела. — Она нахмурилась, как будто мыслительный процесс давался ей с трудом, — Почему вы это сделали?

У меня было время придумать ответ в духе происшедшего, и я сказал:

— Это чертовски глупый вопрос, ирландочка.

Она снова облизнула губы.

— Что вы имеете в виду?

— Хорошо, хорошо. Вы не залезали в мою постель и не ползали по мне вдоль и поперек. И вам не нужен друг в решающий момент. О’кей. Кто-нибудь вас цитирует? Нет. Кто-нибудь бросает вам в зубы ваши собственные слова? Только не я.

Дженни была потрясена.

— Не хотите же вы сказать…

— Бросьте, — прервал я ее. — Вы тут ни при чем. Кто-нибудь говорит иное? Нет. Парня убил я. Скажем, потому, что мне не нравилось, как он брил голову. Или за то, что он выкручивал девочке руку. Не волнуйтесь, ирландочка, я взрослый человек и никого не прошу делить со мной мою вину. И вас тоже. Но не притворяйтесь, будто вы не знаете, почему я это сделал, а не то я… — Я замолчал и поморщился, — Черт! Как ни крути, а каша заварилась. И всегда так — стоит только кому-нибудь схватиться за пистолет. Вот почему я, когда могу, оставляю свой дом. Но вам бы следовало присмотреть за Пенни. Принести воды?

Но материнский инстинкт у моей дамы еще не проснулся. Она продолжала в ужасе смотреть на меня.

— Но я совсем не имела в виду… Я не просила никого убивать.

— Да, ирландочка, да, — сказал я успокаивающе. — Не думайте об этом. Мы как-нибудь вывернемся, дайте только сообразить, как и что.

— Но не могли же вы застрелить его только потому, что я просила…

— Я уже говорил, что застрелил его за то, что он обижал девочку. Я очень люблю детей.

— Когда мы встретились, вы заявили, будто терпеть не можете сопливых сосунков. — Она медленно выпрямилась, не отрывая от меня глаз. Я промолчал, и она, задыхаясь, продолжила:

— Это же безумие! Какой-то бред! Неужели вы решили, что я… что вы…

Я прервал ее:

— Слушайте, ирландочка. Парень мертв. Понимаете? Мертв, как труп. А потому не тратьте время, обсуждая, кто и что имел в виду. Смиренно прошу прощения, мадам, если неправильно понял ваши желания. И у вас прошу, и у него. Времени на консультации, как вы, наверное, помните, было маловато. Я, мадам, сделал все, что было в моих скромных силах. В следующий раз, мадам, когда заберетесь в постель к мужчине и скажете, что надеетесь на его помощь, постарайтесь объясниться получше или выберите парня, умеющего читать чужие мысли.

Вероятно, это было не самое лучшее, что я мог выдумать. В основных чертах — тот же самый банальный подход «я-полюбил-вас-с-первого-взгляда», который несколько раньше пытался использовать Грегори. Однако, в отличие от него, я располагал в доказательство своей привязанности брошенным к ее ногам трупом. Тот факт, что ей, судя по всему, не нужно было ни то, ни другое (ни труп, ни привязанность), не имел никакого значения.

Дженни прошептала:

— Простите. Ради Бога, простите. У меня и в мыслях не было, что такое может случиться. Я бы никогда… — Она остановилась, нахмурилась и продолжила: — Он был на службе правительства США, а вы его застрелили. Значит, вы не… Я хочу сказать, вы не работаете вместе с ним? Вы и в самом деле…

— Простой бедный частный сыщик из Денвера по имени Клевенджер. Как я, мадам, в свое время и говорил вам. И сейчас бедный частный сыщик — на пути к электрическому стулу, если только мы не уберемся отсюда побыстрее и подальше… Да, кстати. Пенни — ваша дочь, а не моя. Только прикажите, и мы оставим ее лежать здесь.

— О! — Женевьева как будто наконец проснулась и виновато посмотрела на дочку, которая, похоже, начала шевелиться. Дженни бросилась к ней, полная раскаяния и заботы. Направляясь за водой в ванную, я подумал о том, что все-таки добился своего. Теперь, когда от операции не осталось камня на камне, я достиг цели: заставил наконец-то Женевьеву Дриллинг поверить в Дэвида Клевенджера, восприимчивого к женским чарам частного детектива, специалиста по стрельбе в упор из пистолета.

Я услышал, как девочка что-то сказала, и крикнул:

— Как она, о’кей?

— У нее синяк на подбородке и сломаны очки, а в остальном, думаю, все в порядке. Так, милочка?

Пенни приглушенно забормотала неуверенным голосом. Я пустил для охлаждения воду. Девочка заговорила снова, и у меня в голове зашевелилась мысль, которой следовало появиться пораньше. Я вспомнил, как тот же полудетский голосок спрашивал в моем номере, можно ли ей при мне рассказывать, Дженни ответила: «Да», и Пенни сообщила, что Ганс (она его называла корректно: мистер Рейтер) дал ей какие-то указания как раз перед тем, как к ним ворвался Ларри. Слабая надежда, но лучше такая, чем ничего.

Сейчас, впрочем, был не очень подходящий момент, чтобы заниматься этим вопросом. Да и комната, превратившаяся в лавку мясника, не была подходящим местом. Для допроса Пенни мне придется обеспечить как пространство, так и время, а пока что я подошел к ним со стаканом воды и предложил его девчонке.

— Надо выбираться отсюда, — сказал я. — Мы должны исчезнуть, не привлекая внимания. Мы не будем выписываться из отеля, а потому — никакого багажа, ничего. Просто встаем и выходим. Понятно?

Дженни заколебалась, посмотрела по сторонам, но сдержала себя.

— Хорошо, — сказала она жестко. — Что мы должны делать?

— Оденьте девочку, как она была за обедом. Предполагается, будто она и не переодевалась. Соорудите снова то воронье гнездо у нее на голове, и обе наденьте чулки, про которые не скажешь, что их только что пропустили через мясорубку. Можете, если хотите, сунуть в сумочку запасную пару да ваши зубные щетки. И все. Спускаясь вниз, примите радостный вид, как будто продолжаете приятный вечер, направляясь с вашим мужским эскортом на прогулку по тихим улочкам старого Монреаля.

— А где будете вы?

— Захвачу пару вещей у себя в номере, спущусь вниз, выведу машину из гаража и подъеду ко входу в отель. Это займет около четверти часа, но пусть для надежности будет тридцать минут, — Я посмотрел на часы, — Ровно через полчаса вы двое, счастливые и улыбающиеся, выходите из гостиницы. Я буду ждать. Вы залезете в машину, и мы отчаливаем. О’кей?

Я вышел из комнаты, оставив их в обществе двух трупов. Закрыв за собою дверь, я снова взглянул на часы: без двадцати трех час. У меня было желание разыскать телефон и поведать о своих грехах Вашингтону, но я решил, что дипломатичнее будет подождать, пока на горизонте не появится еще что-нибудь, кроме моих позорных ошибок и неясной надежды. К тому же я не думал, что у меня есть на это время.

Высказывая такое предположение, я, возможно, поступал очень несправедливо по отношению к милой и обаятельной даме, но мой суточный запас добрых побуждений и симпатий был полностью исчерпан, и я не собирался доверять женщине только потому, что ради нее убил человека, — так она, по крайней мере, думала. Я быстро прошел в свой номер, позвонил в гараж и попросил вывести «фольксваген», рассовал кое-что по карманам, надел шляпу и, окинув взглядом комнату, вышел, громко хлопнув дверью, — так, чтобы было слышно, если… кто подслушивал. Пройдя деловым шагом мимо номера Дженни, я завернул за угол к лифту и нажал кнопку вызова. Кабина приплыла и открылась с металлическим лязгом. Постояв с полминуты, она снова закрылась и укатила вниз. Я ждал.

Следует отдать им должное — по части быстроты сборов маме с дочкой можно было позавидовать. Есть ли еще на свете леди, которая ровно за четыре минуты сумела бы сменить чулки и реконструировать почти с нуля современную замысловатую прическу? И какая, скажите, пятнадцатилетняя девчонка (вспомните ваш юношеский или девичий опыт) могла бы не только сдернуть платье с крючка, но и его надеть? Как бы то ни было, а ровно через три минуты после того, как закрылась дверь лифта, они появились из-за угла.

Дженни демонстрировала отличную спортивную форму: никто, глядя на нее, не догадался бы, что совсем недавно она испытала и любовь и войну. Девчонка была еще не совсем в порядке, но дело близилось к завершению: сама она поправляла волосы, а мать на ходу застегивала и одергивала на ней платье. Дамы настолько увлеклись собственным туалетом, что заметили меня, только подойдя вплотную. Обе сразу замерли на месте. Как говорит древний автор, я снова был на коне. Я подошел к Дженни, окинул ее (как я надеялся) мрачным и разочарованным взглядом и обдуманным театральным движением ударил по щеке.

— Что, дешевая шлюха? — грозно сказал я. — Что, подлая, грязная сука? Хочешь удрать, подбросив ребенка мне? Точнее, двух детей.

Она беспомощно посмотрела на дочку, потом на меня.

— Дэйв, я…

Я вынул из кармана маленький ножик и той же рукой выпустил лезвие. Есть более легкий способ открыть его, но этот производит нужное впечатление. Я сказал:

— Я, ирландочка, пытался сделать все культурно. Ни в чем вас не обвинял, не жаловался на то, как вы завлекли меня в эту историю, а потом, когда дело обернулось убийством, увильнули от ответственности. Я только хотел, чтобы мы держались друг друга и работали сообща, стараясь выпутаться из скверной истории. Если это вообще возможно. И едва я отвернулся в сторону, как вы тут же за порог и бежать!

— Дэйв, — взмолилась Дженни, — Пожалуйста, Дэйв, я не хотела…

— Вы никогда не хотите, — прервал я ее, — С кем, по-вашему, ирландочка, вы играете? Я вам не лопух из ФБР и не профессор домашней экономики. Сын миссис Клевенджер не намерен сидеть на электрическом стуле в одиночестве. Как говорится, погибать — так с музыкой, то есть с вами. Еще один фокус, и я вас убью. Надеюсь, я выражаюсь понятно, мадам? А теперь все вместе со смехом, шутками и улыбками спустимся к автомобилю, и если кто-нибудь сделает или скажет что-то не так, на коврике в коридоре отеля окажется гораздо больше крови, чем хотелось бы администрации. Пистолет не моя стихия, но, как говорил Фрэнки, когда я при ноже, со мной шутки плохи. А теперь — шагом марш!

Монреаль большой город, и мне не сразу удалось из него выбраться. Я пытался поймать новости по приемнику «фольксвагена», но местные станции извергали только канадскую поп-музыку и скороговорку на французском, который не входит в число моих любимых языков. За городом, однако, маленький «Телефункен» нащупал передачу на английском, и я убедился, что заботы одолевают не одного меня.

Мир по-прежнему находился в состоянии постоянного хаоса. Аэропланы дождем сыпались с неба, автомобили сталкивались, поезда стадами покидали рельсы и пытались ехать по бездорожью. А военно-морской флот США все еще расследовал пропажу одной из своих драгоценных атомных подводных лодок. Обсуждалась судьба «Трешера» — аналогичной посудины, которая несколько лет назад нырнула в глубину и больше не появлялась. У меня сложилось впечатление, что та же история произошла и со «Скалпин» — так называлась потерянная недавно подлодка. Впрочем, уклончиво-скользкий язык репортажа не вызывал доверия ни к одному слову.

Слушая и размышляя, я продолжал вести машину. Нам никогда не рассказывают полностью обо всем, что связано с заданием. А иногда — как сейчас — нам вообще ничего не рассказывают. Поэтому мы не можем не пытаться связать порученную работу с разного рода сообщениями, передаваемыми газетами и радио. Пока что я не видел никакой связи между моими заботами и исчезнувшей подводной лодкой, но заранее отвергать такую возможность не следовало. В ближайшее время, впрочем, адмиралам придется грустить о своей оловянной рыбе без меня, мне и так было о чем подумать.

Сводка новостей закончилась без сообщения о двойном убийстве в главном отеле Монреаля. Еще рано, подумал я. Но если Джонсон уже начал искать своего партнера, у нас окажется очень мало времени в запасе — явно недостаточно, чтобы позволить себе ехать не в том направлении, в каком следовало. Поэтому, увидев пустую поляну вблизи дороги, я затормозил и остановил машину.

Дженни повернула голову и посмотрела на меня. Девчонка на заднем сиденье зашевелилась. После того как я убедился, насколько сыгранной командой является эта парочка, мне не очень-то улыбалось иметь кого-то из них за спиной. Но есть предел числу задов (тем более женских), которые могут разместиться с достаточным удобством на маленьком сиденье справа от водителя, и я предпочел иметь рядом более опасную представительницу семьи Дриллинг — Женевьеву.

— Отлично, леди, — сказал я. — Первая ступень сработала удачно, и мы отделились от стартовой площадки. Теперь будет очень мило, если кто-нибудь сообщит, куда ехать. Мне не хотелось бы взять курс на Марс, если наша цель — Луна.

Молчание. Я посмотрел на Дженни, чье лицо маячило бледным пятном над чуть более светлым полем ее белой блузки, и сказал:

— Ну же, ирландочка. Не заставляйте меня изображать Ларри.

— Ларри?

— Это кличка того парня, специалиста по выкручиванию рук, которому я обязан своими нынешними приключениями. Разве вы не знали?

Дженни едва заметно покачала головой, и я продолжил:

— Я, куколка, не ограничиваюсь выкручиванием рук. Когда я что-нибудь спрашиваю, а мне не отвечают, дело обычно заканчивается серьезными неприятностями.

— Что… что вы хотите знать?

— Сейчас я, в общем-то, знать ничего не хочу. Я спрашиваю только о том, куда ехать. Мне нужно побыстрее убраться из этой страны, и у вас, мне кажется, на этот счет кое-что предусмотрено. Не будьте собакой на сене. Ваш друг мертв, значит, есть место для другого человека.

Молчание. Я произнес хриплым голосом:

— Ну же, говорите. Север, юг, запад, восток? Нацеливайте меня. Позже скажете, когда включить вторую ступень. — Дженни молчала. Я вздохнул. — Хорошо, все опять начинается снова. Думаю, Пенни, что нам с вами лучше выйти из машины, чтобы я мог снять пиджак и засучить рукава. Знаю, вы чувствуете себя какой-то боксерской грушей, и мне очень жаль, но что поделаешь? Ваша мать опять проглотила язык.

Я снова услышал, как девочка зашевелилась в темноте на заднем сиденье.

— Мама, ради Бога, скажи! — простонала она, — Не позволяй ему… Я больше не выдержу. Пожалуйста, скажи. Ну, пожалуйста!

Дженни глубоко вздохнула и сухо сказала:

— Северо-восток, мистер Клевенджер. Следуйте мимо Квебека вдоль залива Святого Лаврентия, по южной его стороне. Потом повернете направо, к Фредериктону. — Она замолчала, потом добавила свирепым тоном: — На какое-то время это вас займет и, надеюсь, поднимет ваше настроение.

— А как же, — откликнулся я. И так оно и было. Не то чтобы мне и вправду требовалось указание, в каком направлении ехать. Я и так знал, куда ей нужно. Но приятно обнадеживал тот факт, что она не соврала и что, как оказалось, блефом у нее можно вытянуть все необходимые сведения.

Глава 18

Мак произнес:

— Не знаю, Эрик… Что ты хочешь сказать? Что Рейтер не так важен для операции, как мы предполагали?

— Нечто в этом роде, сэр. Не незаменим, во всяком случае.

Звучало это, конечно, не очень убедительно. Словно школьник, который разбил окно и оправдывается: оно, мол, было не таким уж большим, и в нем все равно были трещины. Мак молчал. Я мысленно видел, как он хмурится в пятистах милях к юго-западу от маленькой придорожной телефонной будки, в которой я сейчас стоял, прижав трубку к уху. Мы миновали долготу Вашингтона днем раньше. Мы проделали немалый путь, и не только в прямом смысле.

— Это очень странно, — сказал наконец Мак, — В конце концов, по нашим сведениям, именно его прислали из-за океана в связи с проектом Уайт-Фоллс. Женщина — только удобная отмычка, которую он подобрал, прибыв сюда.

Я взглянул через стекло будки на удобную отмычку, сидевшую в «фольксвагене» у обочины. Еще не рассвело, но я мог видеть, что мама с дочкой решили воспользоваться моим отсутствием для небольшого совещания, главной темой которого, льстил я себе, была, вероятнее всего, моя особа.

— Не думаю, сэр, — возразил я, — что вас правильно информировали относительно ситуации. У меня такое ощущение, что какой-то элемент был кем-то где-то упущен. В частности, на мой взгляд, неверно оценили миссис Дриллинг.

— В чем именно, Эрик?

— Предполагалось, будто она все это делает, потому что сходит с ума по Рейтеру, так? Но могу засвидетельствовать, сэр, что Женевьева не проявляла никаких видимых знаков вышеупомянутого увлечения. У меня сложилось отчетливое впечатление, что она терпела его как партнера по постели главным образом из-за своей злости на мужа. Однажды она даже почти попросила меня спасти ее из его лап. Смысл, во всяком случае, был именно такой. После того сражения она, похоже, больше волновалась из-за смерти Ларри Фентона, в связи с тем, что убитым оказался агент секретной службы.

— Если не страсть движет поступками леди, какую ты можешь предложить альтернативу?

Я заколебался.

— Думаю, он чем-то ей угрожал, сэр. Чем-то достаточно серьезным, так что ей приходилось скакать, когда он щелкал бичом. Посерьезнее, чем случка на стороне.

Мак возразил:

— Он мертв и не щелкает бичом. Но ты как будто все равно надеешься, что она доведет его план до завершения?

— Да, сэр, — подтвердил я, — таково мое впечатление. Может быть, кнут передан кому-нибудь другому здесь, на востоке. Но если даже и нет, и возможность шантажа погибла вместе с Рейтером, то каков у нее выбор? Путь назад ей отрезан. Там ждут обозленный муж, закон и четыре трупа. Возможно, по закону она и не ответственна за все четыре убийства. Может быть, и ни за одно из них, но однажды попав в лапы следствия, она никогда из них не вырвется. И ей это известно. Не говоря уже о небольшой провинности, связи с врагами государства, юридически определяемой как измена Родине. Она не может остановиться на полпути, сэр.

— Ты предполагаешь, ей есть куда идти?

— Черт! Она же куда-то направлялась, когда я остановил ее в холле отеля. Уверен, что у Рейтера в этих местах где-то наведен мост для переброски с континента, и он успел сообщить дочке достаточно много, чтобы мама могла надеяться отыскать этот мост. Или, по крайней мере, войти в контакт с кем-то, кто приведет ее к нему.

Я помолчал, потом спросил:

— Нам известно, как сам Рейтер попал сюда? Прилетел ли он самолетом, приплыл ли на корабле или пронесся над волнами, как чайка? Если мы знаем, как он приземлился, то мы, может быть, знаем, как он намеревался удрать?

— Разумная мысль, — согласился Мак, — которая уже приходила мне в голову.

— И?

— И люди, располагающие данной информацией, не желают с ней расставаться, Эрик. Секретность очень высока в этом направлении.

Я состроил гримасу телефонному аппарату на стене будки.

— Когда-нибудь мы разведем такую бдительность, что русские усядутся в Вашингтоне, и никто ничего не заметит, потому что никто не осмелится заговорить об этом или о чем-нибудь другом.

Я глубоко вздохнул и поставил на своего единственного туза.

— Сходите, сэр, к этим любящим играть в загадки личностям и спросите, говорит им что-нибудь имя Гастон Мьюр или нет? Он живет в местечке под названием Фрэнч Арбор, и у него есть лодка. Если верить имеющейся у меня карте, Фрэнч Арбор — это маленькая прибрежная деревушка на острове Кэйн Бретон, Новая Шотландия. Меньше чем в тридцати милях от городка Ивернесс, бывшего рудничного поселка. Я только что извлек это из девицы. Я, сэр, постепенно становлюсь настоящим живодером.

— Гастон Мьюр, — повторил Мак, — Фрэнч Арбор. Посмотрю, какую это вызовет реакцию. Эта информация исходит от Рейтера? Что еще он рассказал маленькой девочке?

Я сказал:

— Вы рискуете получить спицей в глаз, сэр, называя юную девицу маленькой девочкой. Больше он ей ничего не рассказывал, если девица не врет, конечно. Я, впрочем, думаю, что она говорит правду. По словам Пенни, Рейтер просил передать ее матери, что та должна прибыть во Фрэнч Арбор надлежащим образом экипированная — последнее, полагаю, означает: с бумагами. Предполагалось, что она встретится с Мьюром или Рейтером в прибрежной забегаловке послезавтра в семь часов вечера, простите — уже завтра. В случае непредвиденных обстоятельств, если она не сможет прийти, она должна передать Мьюру весточку, оставив записку условного, но с виду невинного содержания в местном магазинчике. Девушка не пожелала сообщить ключ к записке. На этом она заупрямилась, и я решил, что на первый раз достаточно.

— Понимаю. Ты сказал, завтра вечером?

— Да, сэр.

— И ты считаешь, что, несмотря на изменившуюся ситуацию, миссис Дриллинг на это пойдет?

— Думаю, сэр, у нее нет выбора. Чтобы купить себе шанс на спасение, ей придется принести бумаги. Друзья Рейтера, может быть, помогут ей удрать без него, но не без документов. Что-то же ей надо иметь, чтобы сторговаться, — Я перевел дыхание, — Дело сводится к тому, что мы потеряли одного почтового голубя, но при небольшой удаче другой еще может доставить сообщение. Лишь бы нам до завтрашнего дня не попасть за решетку. Но это уже ваше дело. У меня впереди еще семьсот миль, и если я хочу придерживаться графика Рейтера, у меня нет времени играть в сыщики-разбойники. И я не смогу обогнать канадскую полицию на сорокасильной лошадке с двумя пассажирами женского пола.

Мак молчал, а я не пытался угадать, что он решит. Если даже он считал возможным продолжить операцию, то мог прийти к выводу, что бестолковый агент на месте действия был слишком некомпетентен, чтобы извлечь пользу из случившегося. Основания для такого суждения у него были.

Наконец он произнес:

— Это потребует массы деликатных дипломатических маневров — устроить вам зеленую улицу через три провинции, когда речь идет об убийстве. Не знаю, удастся ли что-нибудь сделать, избежав пагубных комментариев.

— Они застрелили друг друга, — сообщил я, — Фентон и Рейтер. По крайней мере, я все устроил таким образом. Властям не обязательно этому верить, но на день-два они могли бы притвориться. И тогда им нужно искать только исчезнувших свидетелей, а с таким делом можно не торопиться.

— А как ты намерен поступить с неким мистером Джонсоном, который сейчас, наверное, идет кровавым следом мести? Или скоро пойдет.

— Им займетесь вы, сэр. Пусть его отзовут. Скажем, для снятия показаний о действиях погибшего партнера.

— Я могу только делать предложения и давать рекомендации. Я не командую его ведомством.

— Нет, сэр.

— Если мои усилия отозвать Джонсона окажутся тщетными…

Я подождал и спросил:

— Да, сэр?

— Надеюсь, ты не испытываешь к джентльмену тех нежных, братских чувств, какие ты как будто питал к его более молодому партнеру?

— Нет, сэр.

— Есть еще маленькая девочка, прошу прощения — юная леди. Она тоже может оказаться помехой. Так как ты, Эрик, по-видимому, не в состоянии руководствоваться общими указаниями, мне придется дать их тебе в деталях. Если она или кто-либо другой снова поставят под угрозу выполнение операции, с ней должен немедленно произойти несчастный случай, по возможности с фатальным исходом. С ней или с ним. Ясно я выражаюсь?

— Да, сэр.

Он продолжал:

— Нам поручили это дело не для того, чтобы мы гладили по головке маленьких девочек и молодых увальней из других ведомств. Как раз наоборот. В нашу задачу вообще не входит гладить кого-либо по голове. Если ты, Эрик, просто не можешь иначе, я могу отослать тебя к очень приятному джентльмену, ведающему набором в Корпус Мира. Твой возраст, кажется, чуть больше требуемого, но я буду рад дать тебе наилучшие рекомендации, так как ты, судя по всему, принимаешь очень близко к сердцу благо всего человечества.

— Да, сэр.

— Это все. Я посмотрю, что можно сделать здесь.

— Да, сэр.

Я услышал щелчок в трубке и медленно и глубоко вздохнул. Что ж, я ждал чего-то в этом роде. Главное, что Мак снова пустил меня по следу и даже обещал поддержку в Вашингтоне, а шкуру он снимал с меня и раньше. Могло быть и хуже. Тем не менее, направляясь к автомобилю, я снял шляпу и вытер лоб носовым платком.

Я сделал это даже несколько подчеркнуто. Мой гарем, тут же затеявший возню с гребнями и губной помадой (вы бы ни за что не подумали, что они обменялись хотя бы словом, пока я отсутствовал), бросал на меня вопрошающие взгляды, пока я усаживался в машину и вытирал лоб платком.

Я сказал:

— Фью! Это мой босс в Денвере. ФБР уже на него набросилось. Он говорит, что умывает руки, не желая быть впутанным в убийство, тем более при таких обстоятельствах. Так он сказал.

Я посмотрел в полутьме на Дженни.

— Черт возьми, ирландочка, во что вы меня втянули? — Она не ответила, и я продолжил:

— Но что бы это ни было, а вы вытащите меня, понятно? Из этой истории и из страны. Пенни уже сообщила, куда ехать, — Фрэнч Арбор. Но вы та дама, которая скажет, где получают билеты на пароход. Причем прямо сейчас.

Дженни облизнула губы.

— Что вы имеете в виду?

— Не стройте из себя дурочку, — фыркнул я, — Всех вокруг что-то интересует. Что-то очень важное. И вы знаете — что, или вам известно, где оно лежит. Так вот, я тоже хочу это знать. Ваш друг Рейтер договорился насчет того, как дернуть отсюда, но его друзья едва ли придут в восторг, увидев меня вместо него. Только тогда они не получат то, что их интересует, потому что вы отдадите это мне, а не им.

— Вы… вы угрожаете мне, Дэйв?

Я засмеялся.

— Бросьте, красотка. У вас была возможность разыграть все как по нотам: дама и ее рыцарь и так далее… Но вы решили удрать, и теперь мы с вами — жулики в бегах. Только я куда крепче и опытней. И если вы думаете, будто я не сумею выудить из вас все, что вам известно, до последней крошки, что ж, испытайте меня.

Я поморщился.

— Лучше поверьте на слово. Сейчас или через полчаса, но вы все равно заговорите. Думаете, у меня кишка тонка? Я бы тогда не продержался столько лет в нашем деле, и к тому же сегодня на карте моя жизнь. Вы все расскажете — такая, как вы есть сейчас, — или уже калекой. Вот ваш выбор.

Девочка на заднем сиденье умоляюще сказала:

— Он сделает это, мама! Ты знаешь, что сделает! Скажи ему!

Дженни обратилась ко мне:

— Дэйв, вы отдаете себе отчет, о чем просите?

— Нет, — ответил я, — И мне наплевать. Лишь бы это было достаточно ценно и помогло выбраться из истории, в которую вы меня впутали. Если к тому же они захотят подбросить вдогонку малость монеты, я возражать не стану.

— Это… научная информация об одном проекте моего мужа. Это очень важный проект, строго охраняемый правительством США.

— Ну и что? — рассмеялся я, — Эй, ирландочка, уж не хотите ли вы удариться в патриотизм? Поздновато, пожалуй, а? Ха! Кто бы говорил!

Она ничего не ответила. Я ждал. Девчонка завозилась за моей спиной. Дженни глубоко вздохнула и сказала: «Ивернесс».

Спешить не следовало. Откуда мог знать Дэвид Клевенджер, где в Новой Шотландии находится Богом забытый горняцкий городок? Мэтт Хелм — тот знать мог, но только не Дэвид Клевенджер. Я достал дорожную карту, потянулся, чтобы включить свет, и нашел индекс.

— Ивернесс, И-6,— сказал я. — Вот он где. Ниже Фрэнч Арбор, на берегу. Знаете, ирландочка, на этот раз вы, может быть, сказали правду. Где в Ивернессе?

Она почти не колебалась.

— Почта.

— Понятно. Послали самой себе? Сообразительная девушка. А под каким именем?

Дженни молчала, и я раздраженно сказал:

— Не заставляйте меня начинать все сначала. Разве я не убедил вас, что не шучу?

Дженни посмотрела на дочку, словно прося совета или, может быть, моральной поддержки. Пенни быстро сказала:

— Ну что же ты, мама? Скажи ему. Пожалуйста. В конце концов, он тоже увяз по горло. И нам нужна его машина, чтобы туда добраться.

Дженни вздохнула.

— Оберон. На имя Энн Оберон.

— Очень хорошо, — мрачно заметил я, — Очень хорошо. Простите, что мне пришлось вам нагрубить. Итак, миссис Энн Оберон, Ивернесс, Новая Шотландия. На этом мой допрос закончен.

Тайна стала публичным достоянием, и я мог ее использовать, как сочту нужным. Я перевел дыхание и бросил взгляд на девочку. Теперь, когда все закончилось, я почувствовал себя неловко, увидев, какой растрепанный и помятый вид у Пенни. Мне ведь не так давно пришлось ее немного встряхнуть.

Я наклонился к ней.

— Приношу свои извинения, мисс Дриллинг.

Она посмотрела на меня серьезным внимательным взглядом, казавшимся без очков каким-то беззащитным. Не думаю, что я до сих пор оставался ее героем, хотя и сокрушил в свое время двух великанов с помощью маленькой палочки. Но это было так давно.

— Вам трудно без очков, да, милочка? Покажите их мне. Может быть, мне удастся хотя бы временно починить вашу оптику.

Пенни крепче зажала в руке сумочку и покачала головой. Она не желала принимать от меня никаких одолжений, так как понимала, что ласковым обращением с ней я просто успокаиваю свою совесть. Я взял сумку из ее пальцев и достал очки. Они не были сломаны, только провисла дужка, — очевидно, во время сражения. Кончиком ножа я подтянул винты и закрепил уголок кусочком липкой ленты, лежавшей у меня в ящике с инструментами. Затем я протер носовым платком стекла и посмотрел на свет, не осталось ли пятен.

Никто не шевельнулся. В машине царила тишина. Я смотрел сквозь стекла, вспоминая очки, которые в свое время попались мне в трейлере, — маленькие детские очки с заметными диоптриями. Эти были другими. Они даже не были близки к тем. Их вообще не следовало называть очками. Вместо линз в них были вставлены обычные стекла.

Глава 19

Кто-то за моей спиной шевельнулся. Девчонка на заднем сиденье выставила руку перед собой и приставила какую-то штуку к моей голове. Я почувствовал это, даже не повернув шеи. Рано или поздно мне придется повернуться и посмотреть, чем она мне угрожает, — если я сумею прожить так долго. Но сначала, на мой взгляд, следовало привести в порядок разбежавшиеся мысли.

Я еще раз взглянул на бесполезный очки в моей руке. Пенелопа Дриллинг была близорука, это мы знали точно. Если призадуматься, пожалуй, только это мы о ней и знали. Как это ни невероятно, но никто не удосужился описать мне ее по-настоящему, и я сомневался, чтобы кто-либо ранее постарался для Грегори. По словам Мака, Грегу просто указали стоянку Дриллинг, а незадолго до этого мать и дочь провели день в горах Британской Колумбии. Пока агент, который должен был следить за ними, выяснял отношения со своей шикарной детройтской телегой.

Никто, очевидно, не проверил, были ли две женщины, спустившиеся с озера в горах, теми же самыми дамами, которые туда поднялись. Только такое единственное логичное предположение объясняло предмет в моей руке. В конце концов, кто обращает внимание на детей в столь серьезном деле, как наше? Для взрослого человека, сосредоточившегося на наблюдении за старшей Дриллинг после ее временного исчезновения, одна несовершеннолетняя мисс с очками на носу и скобками на зубах выглядит на расстоянии точно так же, как и любая другая. Особенно если она проделывает те же странные фокусы со своей прической. Не говоря уже о том, что подмена девиц совпала со сменой агентов, ведущих слежку.

Придумано было очень хитро и ловко, как и вообще все в этом деле. Я не сомневался, что, когда у меня найдется время подумать, отпадет целый ряд вопросов, беспокоивших меня с самого начала, — поведение Дженни, например. Но сначала мне надо было прожить ближайшие несколько минут.

Медленно и с недоумением в голосе я сказал:

— Смешно… Я думал…

— Что вы думали, мистер Клевенджер? — голос Пенни и вместе с тем не ее. Так холодно и жестко не сможет говорить ни одна пятнадцатилетняя девочка. Голос продолжал:

— Не двигайтесь! Даже головы не поворачивайте.

Я сказал:

— Если вы пистолетом тычете мне в голову, то, ради Бога, милочка, будьте поосторожнее. Я мышонок. Я маленький пушистый ягненок, не обижайте меня.

— Так что вы думали, мистер Клевенджер?

— Ну… мне говорили, что Пенелопа Дриллинг близорука…

— И?

— Что ж, как вы помните, я влип в эту историю впопыхах. После того как Майк Грин выбыл из игры, меня послали установить контакт с женщиной и молодой девушкой, путешествующими на тандеме с трейлером. Сообщили марку машины, цвет, номер. Дали беглый набросок действующих лиц. И все. Это не очки, а оконные стекла, милочка. Как детектив, я вынужден сделать вывод: или они не ваши, или вы не Пенелопа Дриллинг.

— Вы очень хорошо все объяснили, мистер Клевенджер. Я не Пенелопа Дриллинг.

Я перевел дыхание. Мне удалось заставить ее признать это вслух, и я остался жив. Я сокрушенно покачал головой.

— Вы, должно быть, немало веселились за моей спиной. А ваша так называемая ма, кто она? — Я не смотрел на Дженни, — Веснушки снимаются, да?

— Нет, — голос девушки звучал презрительно, — Нет, с мамочкой все без обмана, так, мамочка? Но настоящая Пенни-милочка сейчас в надежном месте, далеко на Западе, — как залог мамочкиного хорошего поведения. Уф! Можете повернуть голову, мистер Клевенджер.

Думаю, я мог гордиться собой. Почти наугад я сказал Маку: «Шантаж», и так оно и было — шантаж. Я медленно повернулся и посмотрел на оружие, которое она держала на расстоянии фута от моего лица. Тут мне гордиться было нечем: я уже видел его в трейлере, в ящике для игрушек, и не обратил внимания. Это был как будто все тот же детский водяной пистолет из прозрачного пластика, но только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении, а с моей точки зрения, я находился даже чересчур близко, пластик оказался стеклом. В действительности игрушка была искусно замаскированным шприцем с рукояткой, заполненной бесцветной жидкостью, маленькая капля которой выглядывала из отверстия того, что в настоящем пистолете называется стволом.

— Если я нажму на этот крючок, мл стер Клевенджер, вы навсегда лишитесь зрения.

— Да, милочка, да, — согласился я, — Только, пожалуйста, поосторожнее. Парень без глаз не сможет увезти вас очень далеко, — Я как бы с удивлением покачал головой. — Вот, значит, что случилось с Майком Грином? Будет ли бестактно спросить — почему?

— У Майка Грина были слишком беспокойные руки, — произнес холодный юный голос, — Даже самые молоденькие девушки не оставались без его случайных и, по всей видимости, неумышленных знаков внимания. Однажды любознательные пальцы мистера Грина обнаружили, что девочка, которую он считал Пенелопой Дриллинг, очень уж хорошо физически развита для своих лет. Сначала открытие только заинтриговало джентльмена, но потом заставило призадуматься. Последнее для мистера Грина было трудным процессом, но я могла видеть, куда это его ведет.

Я посмотрел на маленькую хорошенькую бледную мордочку, немного непривычную без очков, с невинным детским выражением, ставшим мне таким знакомым за последние дни.

— Сколько же вам все-таки лет?

— Чуть больше двадцати, мистер Клевенджер, хотя это и не ваше дело.

— Зачем вы оставили не принадлежавшую вам перчатку в комнате Майка в мотеле?

Девушка состроила гримасу.

— Предосторожность на всякий случай. И разумная, я считаю. Но Ганс очень рассердился. Он заявил, будто это ошибка, ставящая под угрозу всю нашу миссию, и предпринял шаги, чтобы ее исправить.

— Да, я слышал об этих шагах, — заметил я, — У вас есть имя?

— Можете называть меня Наоми.

— Наоми, — протянул я. — Очень мило. Один вопрос, Наоми.

— Да, мистер Клевенджер?

— Почему вы наставили на меня эту штуку?

Наоми слегка растерялась, мигнула и ответила:

— Ну… я не знала, как вы прореагируете.

— А как вы думали, я прореагирую?

— Я ожидала… ну, что вы рассердитесь, узнав, как вас обманули.

— О’кей, — сказал я, — я рассержусь завтра или в какой-нибудь другой день, когда моя совесть замучает меня, напоминая о девочке, которую я должен был защищать и которую мне даже не довелось увидеть. Но это завтра, а сейчас я прыгаю от радости. Я же думал, что мне придется топать до самого океана, чтобы найти этого типа Мьюра и договориться с ним насчет побега с континента.

Наоми заколебалась.

— А теперь вы хотите договориться со мной?

— А как же, — сказал я. — Раз Рейтера нет, значит, парадом командуете вы. Никого другого я на горизонте не вижу. Кроме Мьюра, но он, как я понимаю, командует только лодкой.

— Да, парадом командую я, — холодно сказала Наоми, — И, может быть, я туповата, но не вижу, что вы, мистер Клевенджер, имеете нам предложить. Нам с самого начала был известен город, в который направлены документы, так как именно мы велели миссис Дриллинг послать их туда. Я не знала лишь фамилии той фиктивной личности, на чье имя они адресованы. Мамочка ни за что не желала сказать, но вы только что преподнесли ее мне. Большое спасибо, мистер Клевенджер, и заранее благодарю за машину. А теперь, если вы просто вылезете из нее… Держите руки на виду, мистер Клевенджер!

— Черт, я же только прятал свой платок. О’кей, о’кей, поосторожнее с вашей проклятой игрушкой! — Я не сводил с нее взгляда через спинку сиденья, — Слушайте, не можете же вы просто так оставить нас здесь?

Я держал платок наготове. Рывком прикрыв им ствол кислотного пистолета, я левой рукой в тот же момент особым образом сжал ей запястье — так, что ее пальцы разжались прежде, чем она поняла, что происходит. Повернув оружие на сто восемьдесят градусов, я той же левой рукой навел его на нее. Лишившись от неожиданности дара речи, Наоми безмолвно смотрела на меня, глаза девушки горели ненавистью.

— Сидите тихо, если не хотите стать уродом! — бросил я, — Ирландочка!

— Да?

Я отбросил влажный носовой платок подальше от автомобиля. Казалось, я чувствовал, как обугливаются пальцы на правой руке, но это могло быть только воображением. Я не сводил глаз с Наоми.

— Бегом, ирландочка. Возьмите ключ и откройте багажник. Крышка поднимается вверх, помните? Там есть канистра с водой на два галлона. Принесите, потом зайдите сбоку, облейте и вымойте руку. И побыстрее!

Я высунул руку из открытого окна и ждал, пока не почувствовал, как по ней потекла холодная вода. Похоже, у меня еще оставались все пять пальцев.

— Мне кажется, я все смыла, — сказала Дженни, — На вас почти не попало, помог платок.

Я втянул руку внутрь. Один взгляд подтвердил, что она права: никаких следов ожога. Я повернулся к девушке на заднем сиденье.

— Можно снять металлические скобки с ваших зубов? — спросил я. Она кивнула, — Тогда снимите. Посмотрим, на что вы похожи. Наоми засунула руку в рот, поработала несколько секунд и потом опустила ее. Она была очень привлекательна — в таком миниатюрном, хрупком духе. Что ж, с виду коралловая змея тоже ничего. Я вспомнил, как выглядел Грегори после расправы с ним. Мне пришло в голову, что убийство Ганса Рейтера объяснялось отнюдь не только его некомпетентностью. Рейтер задал ей головомойку, был ее боссом, а теперь его нет, и боссом стала она. Очень вероятно, Наоми хотелось, чтобы так получилось, — ее на это вполне хватило бы.

И еще я подумал, что Фрэнки и его приятель-алкоголик так никогда и не узнают, что, в сущности, обязаны мне жизнью: там, в лесу, рядом с ней они были на волосок от смерти. Своим появлением я, можно сказать, их спас.

— Давайте снова поговорим на ту же тему, — предложил я, — Вы все еще считаете, будто мне нечего вам предложить?

Наоми посмотрела на меня, потом на стеклянный пистолет в моей руке и медленно улыбнулась.

— Вы очень энергичный человек, мистер Клевенджер.

— Я могу быть очень полезным человеком. Мне нужно исчезнуть из страны. Немного деньжат не помешает, но жадничать я не буду. Договорились, Наоми?

Я слышал, как Дженни возле автомобиля издавала возмущенные звуки протеста. И черт с ней — свое дело она сделала. Теперь игра шла между мной и девчонкой.

Наоми рассмеялась.

— Договорились… Дэйв.

Я сделал одну из самых трудных вещей в своей жизни. Еще раз повернув дьявольский пистолет, я отдал его ей — рукояткой вперед.

Глава 20

Мы с Дженни сидели в машине возле универсального магазина в каком-то маленьком городке, носящем имя какого-то святого. Это была своего рода проверка лояльности. Если мы послушно ждем на месте, указанном нам Наоми, мы доказываем одно. Если потихоньку улизнем — совсем другое. В этом случае она снова побежит к телефону, чтобы устроить нам приятную встречу на другом конце линии, в Новой Шотландии. Впрочем, Наоми могла так поступить в любом случае. Правду сказать, я не сомневался, что именно это она и сделает.

Пребывая в ожидании девушки, я развлекался чтением надписей на расставленных поблизости металлических конструкциях. Занятие не из самых продуктивных, но все же лучше, чем гадать, удалось Маку расчистить нам путь или нет. И не ждет ли нас за ближайшим углом отряд полицейских ищеек. Если что-либо может сделать более безрадостной рекламу прохладительного и сигарет «Мэдисон-авеню» — так это их буквальный перевод на французский язык.

Дженни зашевелилась.

— Дэйв…

— Что, ирландочка?

— Неужели вы… Я хочу сказать, не можете же вы ей доверять?

Я бросил взгляд на свою собеседницу. Для женщины, которая не раздеваясь провела весьма бурную ночь, она выглядела очень неплохо. Мила на вид и как будто достаточно уверена в себе — для новичка, по крайней мере. Было приятно не думать о ней, как о владелице кислотного баллончика. Впрочем, эта мысль никогда и не выглядела убедительной.

Я сказал себе, что материнское чувство оправдывало или, во всяком случае, объясняло большую часть ее непонятного поведения. Я даже подумал, не привлечь ли ее в качестве сообщницы. Действуя вместе, мы с гораздо большей вероятностью могли выполнить работу и остаться в живых, нежели трудясь независимо и ловя шанс каждый за себя.

Искушение было сильным. В нашем деле всегда есть риск превратиться в этакого осторожного, хитроумного и подозрительного субъекта, который ни за что не доверится постороннему, даже если от этого зависит успех или неудача порученной ему работы. Подобной ошибки мне допустить не хотелось. С другой стороны, приказ звучал недвусмысленно: полное сохранение тайны. Никто не должен знать о цели нашего участия в операции. Кроме того, возникал конфликт интересов. Дженни интересовала прежде всего безопасность ее дочери, в то время как мне было строго велено придушить любую девицу, которая вздумает путаться под ногами.

Я ответил в духе Клевенджера:

— У меня есть выбор? Кто еще поможет мне выпутаться из этой истории, вы?

— Она — злобное маленькое чудовище. Садистка, — объявила Женевьева, — Знаете ли вы, на что это было похоже — ехать с ней весь этот долгий путь, жить вместе, притворяться ее матерью? Бог мой! Если бы Он послал мне такого ребенка, я бы сама выбросила его из колыбели и раздавила ногой, как тарантула.

— Да, да, — согласился я, — А что с Пенни, настоящей Пенни?

Выражение лица Дженни изменилось.

— Они держат ее взаперти. Там, где мы были две недели назад. Мерзкого вида пара (одеты, как рабочие с фермы) увела ее. Вот и все, что мне известно. Дэйв, я схожу с ума, когда думаю об этом. Пенни так впечатлительна и непохожа на сверстников. Застенчивая, очень способная и тихая девочка. Не очень хорошенькая, но ужасно милая. Наверное, вы правы, и мне действительно следовало оставить ее дома, но мой муж… Не всякий мужчина сам по себе способен один воспитать ребенка, а Говард не стал бы и пытаться, он слишком занят своими световыми лучами. Я считала, что ей будет лучше со мной, — Дженни передернула плечами, — Наверное, я ошиблась, если учесть, как обернулось дело. Я слишком цивилизованна и не ожидала всей этой жестокости. Дэйв…

— Да?

— Вы мне поможете? Ганс обещал позвонить туда, когда они получат бумаги… и убедятся, что с ними все в порядке. Наоми знает номер телефона. Может быть, вы ее уговорите… Черт! Вот и она, маленькая ведьма! Могу поспорить, мне она ничего не купила, только себе.

Дженни заколебалась, словно борясь с собой. Потом тихо и скороговоркой сказала:

— Дэйв, вам следует кое-что знать. Не очень рассчитывайте на то, что ждет вас в Ивернессе.

Я с изумлением посмотрел на нее.

— Что, черт побери, вы имеете в виду?

Дженни покачала головой. Она не отрывала глаз от Наоми, которая приближалась к нам с большим пакетом под мышкой. Освещенная утренним солнцем, в простом голубом джемпере и блузке с оборками, с высокой прической, она казалась маленькой невинной девочкой.

— Сейчас не время, — прошептала Дженни. — Но будьте осторожны. Вот — я оказала вам услугу, помогите и моей Пенни, ладно?

— Постараюсь, — ответил я машинально, соображая, какую еще свинью она могла подложить, чтобы в последний момент пустить на ветер всю операцию. Неужели после всех наших приключений нас не ждут на почте Ивернесса никакие документы? Или с ними что-то не в порядке? Что ж, буду волноваться, когда придет время. Мне вполне хватало неприятностей в настоящем. Зачем заимствовать их из будущего? Я наклонился вперед, чтобы Наоми могла забраться на заднее сиденье «фольксвагена».

— Подумать только, в этом Богом забытом краю нет джинсов, — весело сказала она. — Это просто вредительство. Все в порядке, поехали, Дэйв. Остановитесь возле первой же кучки деревьев, я хочу сбросить с себя этот дурацкий наряд, пока меня не задержали за прогуливание занятий в школе.

Голос Наоми звучал звонко и беспечно. Слушая ее, вы бы никогда не подумали, что она недавно совершила убийство и имеет на уме пару-другую преступлений в ближайшем будущем.

Я выехал из города, свернул на дорогу, ведущую к небольшой группе сосен, и там остановился.

— Ваша гардеробная, мадам, — сообщил я и вылез из машины, чтобы Наоми могла толкнуть сиденье вперед. Она потянулась, взяла пакет и через секунду выпрямилась рядом со мной.

— Пойдемте, Дэйв. Нам надо поговорить.

— А как же…

— Не оставляйте ключи в машине. Мы же не хотим, чтобы милая мамочка удрала от нас. Она может наехать на кого-нибудь.

Я взял ключи и пошел следом на Наоми. Она отошла в сторону, но так, чтобы видеть автомобиль. Положив пакет на траву, девушка повернулась ко мне.

— Я слышала, что вы специалист по расстегиванию молний и пуговиц. Демонстрируйте! — Она повернулась ко мне спиной.

— Всегда рад помочь.

Я занялся знакомыми застежками, размышляя о том, что вроде как попал в заколдованный круг: или я их потрошу, вытряхивая информацию, или стаскиваю с них одежду.

— Держу пари, что вы в восторге, — ехидно сказала Наоми, — Как она в постели? Годится хоть на что-нибудь?

— Кто? Дженни? Вы же сами не дали проверить.

— Такую кислую пилюлю поискать! Можете мне поверить, она сразу струсила, но Ганс этого ждал. Он и не рассчитывал, что она добровольно сделает все, как надо. Вот почему он держал меня наготове, чтобы подменить девчонку и иметь кое-что против дорогой мамочки, пока мы не выберемся из страны.

Наоми стянула с плеч платье и блузку, сбросила туфли, сняла чулки, стащила с себя через голову комбинацию и осталась только в маленьких трусиках и очень тугом, плоском бюстгальтере.

— Расстегните, — приказала она, и, когда я повиновался, сняла бюстгальтер и резким движением отшвырнула его в сторону. Глубоко вздохнув, она повернулась ко мне лицом.

— Бог мой, как приятно снова дышать полной грудью! И есть! Пробовали вы когда-нибудь пережевывать мясо ртом, полным нержавеющей стали? Там в пакете есть лифчик, дайте его сюда. Надеюсь, следующая девчонка, которую мне придется изображать, окажется не такой плоскогрудой. Дэйв…

— Да?

— Вам нравится?

— Что?

— То, что видите, глупый! — Она засмеялась. — Я хочу сказать, что мы с вами могли бы неплохо провести время, но сначала надо избавиться от милой мамочки. Я имею в виду — когда мы будем уверены, что она не замышляет никаких штучек. Я звонила Гастону Мьюру и сказала, что у него в лодке будут два пассажира. Только два.

Сейчас было не время изображать изумление, демонстрировать высокие принципы или интересоваться, где закончится предполагаемая лодочная прогулка. Я пожал плечами.

— Очень мило. Лишь бы, куколка, пассажиры оказались те, что следует. Вы не пробуйте каких-нибудь штучек. Я родился не вчера.

Наоми одобрительно улыбнулась.

— Какой недоверчивый и осторожный мужчина! Не беспокойтесь, милый. Мы отлично проведем время. Нас ждет миллион удовольствий. Передайте мне рубашку, пожалуйста.

Я подал ей темную, с рисунком рубашку и такого же цвета узкие, в обтяжку брюки. Девушка всунула ноги в сандалии, и мы пошли к машине. Дженни ждала нас со скучающим и презрительным взглядом на симпатичной веснушчатой физиономии, делая вид, что даже не заметила сцену стриптиза, исполненного перед ее и моим носом.

Через четырнадцать часов мы уже были в Ивернессе. По пути нас никто не остановил, мы даже не видели ни одного полицейского. Неужели Мак добился, чтобы нас оставили в покое?

Глава 21

Это оказалось так же просто, как бывает просто получить почту до востребования. Сначала, конечно, нам пришлось ждать несколько часов, пока откроется почтовая контора, но после этого испытания все прошло без сучка, без задоринки. Перед нами даже не было никого в очереди. Дженни подошла к окошку, назвала клерку вымышленное имя и повернулась к нам, держа в руках большой пакет, перевязанный крепкой веревкой. Мы склонились над ней, я и Наоми, и эскортировали ее к машине. Наоми схватила пакет и забралась на заднее сиденье.

— Я видела телефонную будку на главной улице возле заправочной станции, — сказала она прерывистым голосом, — поезжайте туда, а я посмотрю, что приготовила тут для нас дорогая мамочка. Черт! Она так опутала свои бумаги веревкой, точно боялась, что они выпрыгнут из пакета и удерут. Дайте ваш ножик, Дэйв.

— Идите к черту, куколка, — возразил я, ведя машину, — Вам нужен мой нож, попробуйте его взять. Но сначала позовите на помощь семерых великанов из соседнего леса. Вы держитесь за ваш игрушечный пистолет, а я за мой ножик.

Наоми нетерпеливо фыркнула.

— Хорошо, тогда вы откройте пакет.

Я остановил машину рядом с телефонной будкой, взял пакет, перерезал веревку и развернул его. Наоми выхватила пакет из моих рук и вытащила из него стопку бумаги. Увидев на верхнем листе большой красный штамп, она с удовлетворением вздохнула. Со своего места мне удалось прочитать бросающееся в глаза слово «СЕКРЕТНО», но и я испытал не меньшее облегчение.

Джени спокойно сказала:

— Полиция.

Я поднял глаза. Действительно, по главной улице в нашу сторону шествовал представитель закона. Не местного происхождения, а в форме Королевской конной полиции и даже в бриджах для верховой езды. Лошади, правда, с ним не было. Его спокойный вид свидетельствовал о том, что он не занят поисками убийц, тем более не видит их перед собой. Я услышал, как за моей спиной Наоми торопливо запихивала бумаги в пакет.

— Чего вы ждете? — выдохнула она. — Поехали!

— Не будьте дурой, — посоветовал я, — Может быть, еще плюнуть в него, когда будем проезжать мимо? Чтобы он уж точно обратил на нас внимание? Человек просто ищет, где поесть. Ступайте звоните.

Конный полицейский без лошади завернул в ресторан в квартале от нас. Наоми глубоко вздохнула, выскользнула из машины, зашла в будку и, не выпуская пакета из рук, принялась набирать номер. Когда она увлеклась разговором, я взглянул на сидевшую рядом Дженни.

— О’кей, ирландочка. Что все это значило? Тот таинственный разговор, который вы вели, пока она покупала одежду?

Дженни покачала головой.

— Не важно, — сказала она. — Все в порядке. Кому она, по-вашему, звонит?

— Полагаю, что джентльмену по имени Гастон Мьюр. Но не спрашивайте меня, о чем они беседуют. Я могу оказаться не прав, а мне не хотелось бы по ошибке оклеветать невинную девушку.

Дженни внимательно посмотрела на меня, но ничего не сказала. В этот момент вернулась Наоми, и я наклонился вперед, чтобы пропустить ее на заднее сиденье.

— Едем к морю, — приказала она.. — Я скажу, где повернуть.

— Но мы же готовились к рандеву во Фрэнч Арбор? — возразил я.

Девушка не была хорошей актрисой, так как слишком правдиво посмотрела мне в глаза.

— Планы изменились, — сообщила она. — Я дозвонилась до Гастона и сказала ему, что бумаги у нас. Сейчас он не может освободиться, так как занят лодкой, но хочет днем с нами встретиться, чтобы обо всем договориться. Но мы же пока должны отправиться в одно место, подальше от посторонних глаз. Он посоветовал мне куда.

— О’кей, — согласился я и пустил машину вперед.

Когда мы выехали из города, океан оказался слева.

Согласно карте, впрочем, мы любовались сейчас заливом Святого Лаврентия, а океан находился дальше на северо-восток. Но и здесь соленой воды вполне хватало, чтобы произвести впечатление на парня из штата Нью-Мексико.

Дженни глубоко вздохнула.

— Как прекрасно! — сказала она, — Но немного страшно. Всегда думала, а что там, в глубине?

— Рыбы, — откликнулся я, — и кости мертвецов.

— Следите, куда едете, — прервала нас Наоми, — Здесь не поворачивайте. Еще пару миль прямо по дороге.

Мы проехали мимо заброшенных угольных копей, бетон сменился гравием, потом просто грязью и пылью, и закончили путешествие возле еще одного рудника прямо в лесу. Обычный небольшой рудник, и эксперт, наверное, с первого взгляда смог бы сказать, какую он выдавал продукцию. Но мне все рудники кажутся одинаковыми, что бы из них не извлекали — золото, серебро, медь или железо. Одни и те же ямы, ржавые рельсовые пути, когда-то и для кого-то имевшие смысл, те же живописные подъемники и лифты и те же обветшавшие хижины.

По крайней мере, все они вызывали у меня одну и ту же мысль: какое отличное место, чтобы спрятать труп. Очевидно, та же мысль пришла в голову и другим людям — или я был очень несправедлив к Наоми и ее невидимому другу.

У меня не оставалось особых сомнений относительно того, зачем нас с Дженни сюда привезли, но я мало что мог сделать в связи с этим. Бумаги по-прежнему предстояло доставить, куда следует (куда, кстати), а у меня ощущалась нехватка почтовых голубей. Ганс мертв, Дженни больше не котируется. Оставалась только Наоми. Наоми и Гастон Мьюр, фигура пока что неизвестная. Чувство самосохранения у меня не слабее, чем у других, но нас все-таки нанимают на работу не только для того, чтобы мы просто старались уцелеть, — последнее рассматривается как второстепенная, хотя и разумная задача.

Главная моя цель — доставить документы на лодку Мьюра. Но достигнуть желаемого я мог лишь при условии, что Наоми и ее сообщник будут целы, невредимы и ничего не заподозрят. И единственный путь к этому заключался в том, чтобы сидеть, где укажут, и по мере возможности помочь им застигнуть меня врасплох.

Это заняло немало времени. Думаю, они помимо прочего ждали, не вздремну ли я от скуки, и я хотел пойти им навстречу, но передумал, решив, что в этом случае я, так сказать, «выпаду из образа». Дженни, впрочем, устроилась поудобнее в машине и заснула.

Но вот Наоми принялась оживленно болтать о том о сем, и немного погодя я услышал, наконец, как сзади кто-то пытается потихоньку подкрасться ко мне.

Ожидая, когда это произойдет, я подумал, что, если он такой же моряк, как и следопыт, лодка никогда не выберется из гавани. Я увидел, как Дженни, просыпаясь, беспокойно зашевелилась, оглянулась по сторонам, заметила незнакомца и уже хотела предупреждающе крикнуть, но в этот момент, слава Богу, пистолет коснулся моей головы, и все закончилось, прежде чем она осознала, что происходит.

У Мьюра (если это был он) оказался глубокий баритон.

— Не двигайтесь, мистер Клевенджер, — предупредил он меня из-за моей спины. Затем обратился к Наоми:

— Вы говорили, что у него есть нож. Возьмите его и стерегите женщину.

Я вздрогнул от прикосновения пистолета, как будто совершенно не ждал такого подвоха. Наоми бросилась вперед, вытащила у меня из кармана маленький складной нож и попятилась назад. Вид у нее был довольный и гордый, как у котенка, поймавшего воробья.

Она спрятала ножик, извлекла на свет свое стеклянное пугало, сняла со ствола колпачок и навела пистолет на Дженни. Ситуация знакомая. И как сравнительно сообразительный агент секретной службы я должен был бы смириться с тем, что меня дважды обошли, и, не тратя слов попусту, начать все с нуля. Но согласно программе я не был сравнительно сообразительным агентом секретной службы, а считался сравнительно тупым частным детективом и потому изобразил приличествующее случаю изумление и негодование.

— Эй, это что такое? — возмутился я, — Верните мне ножик. Наоми, скажите вашему другу, что он ошибается.

Наоми рассмеялась.

— Это вы, мой милый, ошиблись.

— Ах ты, подлая маленькая ведьма!

Я сделал жест, словно намеревался схватить ее и растерзать голыми руками. Вышло очень драматично, и мне велели сидеть смирно, если я не хочу получить пулю. И я сидел смирно, исполнив «вы-не-можете-так-поступить-со-мной» и «я-доберусь-до-тебя-пусть-это-будет-последнее-что-я-сделаю» и еще пару других словесных упражнений, которые обязательны для героев телеэкрана, когда на них наводят ствол пистолета.

На эту тему имеется целая литература, которая единодушно изображает героя неуравновешенным кретином, готовым устроить припадок каждый раз, когда окружающие оказываются недостойными его слабоумной доверчивости.

Человек с пистолетом сделал шаг в сторону, и я смог его рассмотреть. Он оказался здоровенным смуглым типом средних лет с намечающимся брюшком. На нем был старый темный пиджак, рабочая рубашка, матросская шапочка и чистый комбинезон. Пистолет марки «люггер», старый и подержанный, не имел, однако, ни малейших следов ржавчины или небрежного обращения. Давно я уже не видел 7,65-миллиметрового «люггера». Нынче больше сталкиваешься с более тяжелым 9-миллиметровым образцом, но когда-то 7,65-й считался очень современным оружием, посылающим легкую пулю со скоростью более тысячи футов в секунду, что для пистолета очень неплохо.

У Гастона Мьюра в отличие от его скорострельной пушки манера обращения оказалась рассчитанно-медлительной, даже почти мягкой. Я имею в виду, что, поменяйся мы ролями, я тут же заткнул бы ему рот, стукнув по голове рукояткой пистолета. Но Гастон Мьюр, очевидно, был человеком более гуманного склада. Может быть, он не разделял пристрастия Наоми к насильственным действиям. Мысль ободряющая, но я не очень на нее полагался: пистолет-то у него все-таки был.

— Достаточно, мистер Клевенджер, — прервал он меня наконец. — Говорю вам, хватит!

— Одну маленькую услугу, — взмолился я, — Пожалуйста, Мьюр, если вас так зовут.

— Да, я Мьюр, — ответил он, — А что за услуга?

Я устремил гневный взгляд на Наоми.

— Дайте мне ее в руки на полминуты, и я…

Мьюр прервал меня:

— Пожалуйста, мистер Клевенджер. Мы сочувствуем вашему разочарованию, но, как разумный человек, вы должны понять, что дальше для вас нет места. Если мы возьмем вас с собой, вы узнаете вещи, о которых не должны знать. А теперь, пожалуйста, присоединитесь к леди.

Я поднялся с бревна, на котором сидел, проворчал что-то грозное и встал рядом с Дженни, которая вылезла из машины. Она взглянула на меня, потом на Мьюра и облизнула губы.

— Что… что вы хотите с нами сделать?

Я разозлился на нее за этот вопрос. Что мы выиграем, если он честно скажет, что намерен завести нас в рудник, пристрелить и завалить наши трупы разной рухлядью так, чтобы нас никто не мог бы случайно обнаружить. Ну а скажи он, что никаких таких мыслей у него в голове нет, разве мы могли бы этому поверить? Так к чему утруждать голосовые связки, задавая бесполезные вопросы, когда ответ был, возможно, всего в нескольких шагах и минутах от нас?

Впрочем, на самом деле я злился по другой причине. После двух дней и двух ночей, проведенных в одном и том же платье, у Дженни был такой удручающий вид, что мне невольно стало ее жаль. А я не хотел никого жалеть. Я пожалел Ларри Фентона, и это принесло мне одни неприятности. Я напомнил себе, что Женевьева Дриллинг приобрела фишки на право участия в развернувшейся игре намного раньше меня, так почему бы ей не быть вместе с остальными во время последней сдачи?

Наоми поинтересовалась:

— А что вы думаете мы с вами сделаем, дорогая мамочка? Видите там наверху черную дыру в холме? Лезьте! — Она направила пистолет в мою сторону, — Дэйв, милый, вы тоже.

Мьюр спросил:

— Где бумаги, девушка?

— В машине, на заднем сиденье.

— Ключи от машины?

— Там же, наверное.

— Проверьте. Потом возьмите вон в той хижине керосиновый фонарь и моток веревки. И спрячьте подальше ваше нехристианское оружие. В нем здесь нет необходимости.

Дурацкая ситуация действовала на нервы. Обычно операция заканчивается тем, что вы ловите объект вашего внимания в заготовленную ловушку или в поле прицела. И все. Если даже вас используют как приманку, все равно с какого-то момента разрешается сбросить с себя овечью шкуру и оскалить зубы. Но не в данном случае. Сейчас никого не надо было ловить или стрелять. Наоборот, мне следовало проследить, чтобы эту пару никто не поймал — ни я, ни кто-либо другой. Поэтому мне только и оставалось, что послушно карабкаться вверх по склону холма за Дженни. Думаю, я мог бы без большого труда справиться с Мьюром и его маленькой сообщницей, но тогда сразу же возникала задача: дать им удрать целыми и невредимыми, да еще так, чтобы это не показалось подозрительным. Проще и безопаснее (по крайней мере, в смысле выполнения задания) было изображать послушание и надеяться, что Бог или Гастон Мьюр окажутся милосердными. Я не был настолько глуп, чтобы рассчитывать на милость Наоми.

С кольцом веревки, перекинутым через плечо, она лезла позади нас, размахивая фонарем. Я заметил, что, невзирая на приказ Мьюра, она не спрятала в карман свою игрушку. У входа в рудник Дженни, тяжело дыша, остановилась. Подъем по усеянному камнями склону был нелегким — особенно в туфлях на высоких каблуках — и лицо ее блестело от пота, а намокшая ткань блузки прилипла к рукам. Она смотрела на меня большими темными глазами, но вопрос, светившийся в них, не успел воплотиться в слова — в этот момент наша стража нас догнала.

Гастон Мьюр вынужден был сам зажечь фонарь, так как Наоми была слишком молода и не знала способов освещения, предшествовавших всеобщей электрификации. Мьюр вернул ей зажженный фонарь и взял в руки моток веревки. Ни один моряк не может взяться за веревку, не проделав с ней каких-нибудь фокусов, и нам пришлось ждать, пока он укладывал ее кольца поаккуратнее.

Наоми сделала нетерпеливый жест.

— Зачем она вообще нам нужна?

Вопрос, казалось, удивил Мьюра.

— Нам придется их связать, девушка, чтобы выиграть время. Я послал предварительный сигнал сразу после того, как вы позвонили, но наши друзья не подойдут, пока не получат поддержки. Им не нравится находиться вблизи от берега. Нам нужно время, чтобы еще раз выйти на связь и потом без помех достичь назначенного для рандеву места.

Наоми нахмурилась.

— Вы хотите сказать… — начала она, — Вы хотите сказать, что не намерены их убить?

Пауза. Мьюр посмотрел на нее, хотел что-то сказать, но передумал. Казалось, он был сбит с толку. Осторожно набросив на руку веревочное кольцо, он прочистил горло и махнул рукой в сторону туннеля.

— Идите с фонарем вперед, — скомандовал он, — Убийство, девушка, не входит в круг моих обязанностей. Я держу связь и вожу лодку. И все. Несколько лет я занимаюсь этим здесь, а теперь продолжу в другом месте, там, куда им вздумается меня послать. Я стараюсь работать без ненужного кровопролития. Здесь нет необходимости кого-либо убивать, и потому мы никого не убьем.

— Но это как раз нужно! — с жаром возразила Наоми, — Вы же прекрасно понимаете, что они все испортят, если сумеют освободиться раньше времени. Мы не должны так рисковать. И кроме того… и кроме того, им слишком многое обо мне известно. Если мы оставим их в живых, я уже никогда не смогу вернуться на этот континент.

Мьюр задумчиво разглядывал девушку.

— Почему, — спросил он, — почему вы хотите их убить? Знаете, что сообщил мне о вас по телефону Ганс Рейтер? Он сказал, что вы честолюбивы, кровожадны и ненадежны… Как получилось, что он погиб? Вас об этом спросят, будьте уверены. — Голос Мьюра не изменился, когда он продолжил: — Поосторожнее с вашим оружием! Я стреляю вполне прилично, и один человек может доставить документы нисколько не хуже, чем двое. Но лодкой из нас двоих могу управлять только я.

На хорошеньком личике Наоми на мгновение промелькнула тень откровенной злобы и бешенства, но она тут же справилась со своими чувствами. Пожав хрупкими плечиками, она отвернулась. Мьюр знаком приказал мне следовать за ней. Думаю, я мог считать это комплиментом: из двух своих пленников он полагал меня более опасным и не хотел, чтобы я находился рядом с ним.

— Никаких штучек, мистер Клевенджер, — предупредил он, — Как вы слышали: будете вести себя хорошо, и с вами ничего не случится.

— Не случится! — воскликнула Дженни, — Связанные в туннеле! Пока нас найдут, мы умрем с голоду.

— Сомневаюсь, — возразил Мьюр, — Ваш долговязый друг кажется мне предприимчивым человеком. Уверен, что ему со временем удастся освободить и себя и вас. А теперь — за ним, пожалуйста.

Дженни отпрянула в сторону.

— Но не можете же вы…

— Вперед! — оборвал он ее, теряя терпение. И Дженни замолчала. Я услышал, как она вошла в туннель следом за мной.

Внутри мне нисколько не понравилось. Амбиции спелеолога у меня начисто отсутствуют, и я не люблю находиться под землей даже в самых комфортабельных и приспособленных для посещения туристов пещерах. А это была просто старая, заброшенная, уходящая вниз дыра в холме, достаточно широкая, но отнюдь не предназначенная для людей шести футов ростом и выше, в чем я немедленно убедился, ударившись головой о свод туннеля. На полу по полусгнившим шпалам бежали ржавые рельсы. Время от времени попадались изъеденные коррозией тележки, куски кабеля и перекрученного провода.

Картина была довольно безрадостная, но я испытывал облегчение при мысли, что задание фактически выполнено. Нам оставалось только дать себя связать, как послушным деткам, и надеяться на то, что неторопливое благоразумие Мьюра возобладает над кровожадными порывами Наоми. О нашем освобождении мы могли подумать после того, как эта парочка отправится с бумагами по последнему участку длинного пути, начавшегося на другом конце континента. Как правильно предположил Мьюр, я располагал кое-какими приспособлениями (в частности, пряжкой на поясе с остро отточенными краями), которые предназначались именно для такого случая.

Туннель сделался ниже, причем настолько, что двигавшаяся впереди Наоми была вынуждена согнуться пополам, чтобы проползти под нависшей скалой. Мне в том же вместе пришлось встать на четвереньки. По другую сторону скалы туннель сразу расширился, дав возможность двигаться вперед, не прибегая к акробатике.

За моей спиной Дженни ожесточенно жаловалась на мешающее ей платье и ущерб, наносимый ее одежде в этих грязных трущобах. У меня было время почувствовать, что ее стенания звучат как-то фальшиво — словно бы она нарочно издавала подобного рода усыпляющие бдительность звуки, руководствуясь теорией, что женщина, беспокоящаяся о своих тряпках, не может быть опасна.

Едва эта мысль осенила меня, как я тут же повернулся, но было уже поздно. Глупая женщина бросилась в атаку. Может быть, она и вправду считала, будто это ее последний шанс. Мьюр, вероятно, потерял всякую осторожность, слушая нытье Дженни, потому что, пролезая под скалой, вытянул руку с пистолетом вперед. И моя дама оказалась тут как тут. Последовала короткая возня, потом крик:

— Дэйв, пистолет у меня! Ловите, вы знаете, как с ним обращаться.

И тут же я увидел, как «люггер» скользит ко мне по дну туннеля. Черт! Меня тянуло схватить его не больше, чем рассерженную гремучую змею. Я ни в кого не хотел стрелять! Дженни, сидя верхом на Мьюре, решительно и отнюдь не по-женски молотила его кулаками. Я почему-то вспомнил о комбайнах и других сельскохозяйственных машинах, которые, по ее рассказам, она водила в молодости. И я подумал, куда, черт побери, девались милые, нежные киногероини, которые, хныча, жались к стенке, пока мужчины сражались?

И вот теперь, после стольких приключений, когда я уже не желал ничего, кроме мира и покоя, да пары веревок вокруг костей и лодыжек, судьба послала мне в помощь рыжую ирландскую дикую кошку.

Впрочем, времени для долгих сожалений не было. Я очнулся от своего секундного транса. Пистолет был рядом, я схватил его и сделал прыжок в сторону, полагая, что через мгновение струя кислоты прорежет воздух. Перекатившись на бок и ударившись о стенку туннеля, я вскочил на ноги, держа пистолет наготове, и увидел, что был более или менее прав.

Наоми поставила фонарь на пол. Не обращая на меня внимания, она нацелила свою олеумную игрушку на две фигуры, ожесточенно возившиеся между старыми рельсами позади и выше нее. Судя по всему, девчонку не очень волновало, которая из сражающихся сторон подвергнется освежающему действию кислоты, лишь бы только она сама тоже могла поучаствовать в развертывающихся событиях.

Этого я ей позволить не мог. Грубо говоря, Дженни можно было пожертвовать, но Мьюром — нет. Ему, черт возьми, предстоит править лодкой, а для такого дела зрение у него должно сохраниться в полном объеме. Что бы ни случилось с другими, он был, если можно так выразиться, кислотонеприкосновенен. Он сам подсказал мне, указав, что один может доставить документы не хуже, чем двое, если это один — Гастон Мьюр.

Тем не менее я пытался сделать ей поблажку. Честное слово, пытался! Я навел «люггер», чтобы обезоружить, а не убить. Но в спешке я как-то забыл, что держит в руке Наоми. Она же, задрав ствол пистолета вверх, опускала его теперь до уровня плеча, прицеливаясь на манер ковбоев. Насмотревшись вестернов, нынешние сопляки думают, будто обязательно надо проткнуть небо стволом револьвера, прежде чем выстрелить.

Они забывают, что эта «вверх-вниз» процедура имела смысл только в те времена, когда приходилось отбрасывать гильзу после каждого выстрела, чтобы не заклинить затвор.

Второй раз в ходе операции мне приходилось стрелять навскидку из незнакомого оружия. Но пистолет Мьюра был хорошо пристрелен и попадал туда, куда его направляли. Поэтому на этот раз я не промахнулся. Маленькая, 7,65-миллиметровая быстрая пуля перехватила опускающуюся руку Наоми, и кислотный пистолет взорвался в пяти дюймах от ее носа. Потому что стеклянный контейнер, заполненный жидкостью, не просто разбивается вдребезги, а именно взрывается, когда в него попадает пуля, движущаяся с такой скоростью.

На мгновение наступила полная тишина, нарушаемая только прерывистым шорохом: комочки грязи, отколотые звуковой волной, падали вниз с потолка туннеля. Потом Наоми закричала.

Глава 22

Жуткий звук прорезал тишину пустого туннеля, заполнив его хнычущими, бессмысленно хихикающими, бормочущими отголосками эха. Наоми закричала еще раз и повернулась в мою сторону. Рукав и плечо ее темной рубашки были покрыты светлыми пятнами — там, где кислота обесцветила ткань. Обе руки ее были прижаты к лицу. Казалось, она не замечала, что из кисти правой руки льется кровь. Пуля, уничтожившая оружие Наоми, прошла сквозь ее руку навылет. Она споткнулась о фонарь, упала, и в туннеле стало темно.

Теперь крики Наоми не прерывались ни на мгновение, но сейчас меня интересовал другой звук. Все равно, не имея ни воды, ни морфия для смягчения боли, я ничего не мог для нее сделать. Что ж, еще одним почтовым голубем меньше. Я выбросил ее из головы и сконцентрировал внимание на тихом шорохе, который свидетельствовал о том, что Мьюр, как всякий разумный человек, потерявший оружие, драл без задних ног отсюда подальше. Мысленно я от души пожелал ему счастливого пути, надеясь, что он будет осторожен и не сломает себе ногу или еще что-нибудь, скатываясь по склону холма к «фольксвагену».

Наоми повернулась и двинулась вниз в глубину туннеля, спотыкаясь, падая и как-то однообразно, механически крича, словно раненый зверь. Я услышал, как она поползла на четвереньках. Шорох от ее передвижения становился все слабее, потом прекратился и наконец затихли и крики. Наступила тишина, которую я не стремился нарушить, желая предоставить Мьюру как можно больше времени.

— Дэйв…

Я почти забыл о моей непрошеной спасительнице, Дженни Боевом Коньке.

— Здесь, ирландочка.

— Как вы думаете, она… они?..

— Эта штука не убивает, — ответил я. — Хотя сейчас она, возможно, молит Бога, чтобы это было не так. Не двигайтесь, пока я не зажгу свет.

Я зажег спичку, нашел фонарь и осмотрел его. Стекло уцелело; часть керосина вытекла, но в резервуаре было еще вполне достаточно. Желтый свет фонаря показался очень ярким после непроглядной темноты. На полу виднелись осколки стекла и темные пятна жидкости. Обойдя их, я подошел к Дженни на обломке скалы. После героической борьбы за нашу жизнь и свободу она представляла собой довольно интригующую картину, но нанесенный ей ущерб на первый взгляд казался незначительным.

— Пошли, — сказал я, наклоняясь, чтобы пролезть в уже знакомую дыру.

— Но… но не можете же вы просто оставить ее здесь? — Дженни была шокирована.

Я глубоко вздохнул. Вина была не ее. Она делала то, что считала правильным. Может быть, мне следовало раньше рассказать ей обо всем — приказы там или не приказы, все равно.

Я сказал:

— По причинам, которые должны остаться без объяснения, я в настоящий момент гораздо больше интересуюсь нашим другом Мьюром. Надеюсь, он умеет водить «фольксваген». Если нет, мне придется показать ему, как это делается.

Что вы думаете? Он и в самом деле не умел. Когда мы вышли из туннеля, автомобиль стоял на прежнем месте, и Мьюр сидел в нем, соображая, как включается задний ход. Заметив нас, он включил первую скорость, пустил машину вперед, затем выключил мотор, и пока «фольксваген» под действием тяжести катился вниз, он ожесточенно крутил рулевое колесо. Еще один бросок вверх с последующим сползанием вниз, и ему удалось развернуть машину и выехать на лесную дорогу. Я поднял «люггер», тщательно прицелился в небо над лесом и дважды (для эффекта) выстрелил, чтобы показать Мьюру, как я взбешен потерей машины.

Поставив пистолет на предохранитель и спрятав его в карман, я оглянулся и увидел, что Дженни изучает меня с задумчивым и недоумевающим выражением.

— Вы… вы хотели, чтобы он удрал? — спросила она недоверчивым тоном.

Я внимательно посмотрел на нее. Вид был что надо!

— Повернитесь, — скомандовал я, — Она удивилась, но послушалась. Я прошел через процедуру с молнией и застежками в третий или четвертый раз (третий, если быть точным), Дженни сбросила с себя вьющиеся на ветру остатки блузки, затем нагнулась, чтобы оборвать лохмотья нижнего белья, свисающие из-под платья, после чего я снова помог ей застегнуться. Джемпер тоже не был чистым и не очень-то прикрывал грудь, но, по крайней мере, сохранился в более или менее неповрежденном состоянии.

Выпрямившись, она продолжила, как будто никакой паузы и не было:

— Вы хотели… вы нарочно позволили ему захватить вас врасплох, да? Я еще тогда удивилась, когда, проснувшись, увидела, как вы расселись на бревне, притворяясь, будто не слышите его приближения. Кто вы, Дэйв? Чего вы добиваетесь?

Я сказал:

— У вас будет почти респектабельный вид, если стащите с ног эту нейлоновую паутину.

Она не обратила внимания на мои слова.

— Если бы вы не застрелили в Монреале того человека из секретной службы Штатов, я бы по-прежнему считала, что вы один из них. — Она остановилась, и ее лицо, покрытое веснушками и грязью, внезапно побледнело. — Так и есть, да? Вы действительно один из них. Я все время была права, просто не понимала, чего вы хотите. Я думала, все вокруг и вы тоже устраивают Гансу хитроумные ловушки. Но Бог мой! Вы зашли так далеко, чтобы все это выглядело… Вы хотели, чтобы эти документы ушли из страны. Это и было вашей целью. Переправить их, чтобы никто не догадался, что… так и надо. Боже мой!

Мне запретили в чем-либо признаваться, но она была так расстроена, а бумаги наконец-то двигались в надлежащем направлении, что я не удержался и спросил:

— В чем дело?

Секунду или две она смотрела на меня, потом сказала:

— В том пакете ничего нет.

Я уставился на нее, вспомнив предостережение, которое позже она более или менее взяла назад. Мне хотелось схватить ее и как следует потрясти, но я велел своим рукам оставаться на месте. Я услышал, как говорю:

— Что такое, ирландочка?

— Там ничего нет, говорю вам! Ничего такого, что имело бы ценность для кого бы то ни было.

— Но я видел…

— Вы видели верхний лист со штампами, и все. Если бы вы заглянули под него, то нашли бы только нудные письма моего мужа. Я дважды предупреждала вас, Дэйв. Там, в Монреале, я говорила вам, что я совершенно заурядная личность. Не ловка, не злонамерена и не гожусь для измены своей стране. Но вы все настаивали на том, что я коварна и хитра. Единственно, кому я изменила (если уж обязательно надо употреблять это слово), так только Говарду. И даже этого я бы не сделала, если бы он просто… Впрочем, не важно.

— Но вы все-таки взяли его портфель.

— Конечно, взяла. Он так махал им перед моим носом. Как же я могла не взять? — Она вздохнула. — Все они так вели себя… Можно подумать, что измена передается в постели, как сифилис. Неужели я потеряла всякое соображение только потому… только потому, что вступила в связь с человеком, который оказался шпионом? Когда я поняла, кто такой Ганс и что ему нужно, я позвонила в ФБР, анонимно, конечно. Я не хотела, чтобы по всему Проекту поползли сплетни, просто хотела от него избавиться. Он, между прочим, тоже свихнулся: я хочу сказать, что он, как и другие, полагал, будто я готова стащить для него секретные документы, раз не прочь с ним переспать. Как будто одно имеет отношение к другому!

Возник действительно новый аспект ситуации. Я спросил:

— Так это вы звонили насчет Рейтера? Мне что-то такое рассказывали.

— А что я могла еще сделать? Порвать на себе одежду, посыпать голову пеплом и идти в службу безопасности признаваться? В этом, как мне казалось, необходимости не было.

Дженни села, чтобы стащить с ног чулки. На меня она не смотрела.

— Но Бог мой, как они следили за мной, когда Ганс исчез! А потом он позвонил. Это было так нелепо, что я даже не могла разозлиться: я должна была украсть секретные документы и мчаться с ними, к нему, Гансу, в Канаду. Этот человек просто страдал манией величия.

— Но фактически именно это вы и сделали, — заметил я.

Дженни поморщилась.

— Черт бы их взял, они меня вынудили! Я чуть не взбесилась от злости. Попросить меня они не могли, понимаете? Нет, чтобы прийти и сказать: «Миссис Дриллинг, помогите нам, пожалуйста, поймать в ловушку этого человека», — я думала, им это нужно. Но нет! Я дышала отравленной атмосферой и, значит, была заклеймена. Доверять мне?! Поэтому они решили быть очень умными, и Говард, мой собственный муж, напросился им в помощь! Можете вы понять, что я тогда почувствовала? Он стоял передо мной со своим дурацким портфелем, разглагольствуя о том, как важны бумаги, находящиеся в нем, фактически всовывая портфель мне в руки. И до меня вдруг дошло: он же ждет, что я утащу портфель! Все они рассчитывали на это!

Она наконец посмотрела мне в лицо.

— Вот я и стащила его, Дэйв. Стащила, унесла в гараж, вынула все листы, отмеченные грифом секретности, и засунула их в большой бак с удобрениями — все, кроме заглавного листа. На него было страшно смотреть: он прямо-таки был весь разрисован грозными штампами. Я знала, что в этот бак Говард никогда не заглянет — он не выносит запаха. Там, главным образом, сухой овечий навоз.

— А потом вы сделали пакет, набили его какой-то корреспонденцией, положили сверху титульный лист и адресовали все это сюда, как и велел вам Ганс по телефону, так?

— Конечно. Я решила: если им нравится играть в сыщики-разбойники, я тоже стану играть. Повожу всю компанию за их длинные, любознательные носы, а затем в подходящий момент посмеюсь над ними и расскажу, где находятся их драгоценные фальшивые документы. Они ведь фальшивые, да? Я хочу сказать, что меня никогда и близко не подпустили бы к настоящим. После этого мы с Пенни уедем и поселимся в таком месте, где никто и никогда не слышал даже слова «секретно». Только… только, когда я приехал к Гансу в Канаду, оказалось, что это совсем не игра, а я влипла. Мне только и оставалось, что тянуть время и надеяться — вдруг что-нибудь произойдет прежде, чем мой маленький фокус выплывет наружу.

Дженни судорожно вздохнула.

— Мне очень жаль, Дэйв. Наверное, с моей стороны это был детский и безответственный поступок, но я так взбесилась, что должна была хоть что-то сделать. Подумать только — заманить меня с помощью моего мужа! Черт бы их взял! Надеюсь, я вас не очень подвела?

Я подумал о трех мужчинах и одной девушке, погибших в ходе этой операции. И еще об одной, не совсем погибшей, по крайней мере, так я думал. Затем я представил себе континент шириной в три тысячи миль и реактивные самолеты, летящие над ним со скоростью сотен и тысяч миль в час. Вспомнил телефон, радио и другие чудеса современной техники. Пусть даже мы доставим сюда надлежащие бумаги — ракетой, например. Но как их вручить в надлежащие руки? Затевать новую сдачу было поздно, приходилось играть имеющимися картами, точнее, просто смотреть, как они лягут сами.

Я сказал:

— Что ж, как говорят у нас в горах: посмотрим, куда поплывут щепки. А сейчас почему бы нам не поискать ручей, чтобы вы могли умыться, пока я наношу визит нашей больной знакомой?

Дженни вздрогнула.

— О, я почти забыла. — Она с отвращением посмотрела на темную дыру в холле, — Разве мы можем для нее что-либо сделать? Не лучше ли побыстрее позвать на помощь?

— Вопрос не в том, что мы можем сделать для нее, а в том, что она может сделать для нас. И вас никто не приглашал.

Дженни была достаточно сообразительна, чтобы понять, что я имею в виду. Она быстро сказала:

— Глупости. Дайте мне только вытрясти землю из туфель, чтобы освободить место для новой.

На этот раз рудник не вызвал у меня особых эмоций. Делать мне все равно было нечего, поэтому я мог позволить себе поползать в недрах холма в поисках того, что я не очень-то стремился найти. Первая находка, несколько ниже стрелкового полигона, — кусок материи в пятнах кислоты, зацепившийся за гвоздь. Следующая — мой ножик. Он лежал, неоткрытый, возле стены, запачканный кровью и еще чем-то. Как будто его пытались открыть, прежде чем бросили.

Я не стал задавать себе вопрос, зачем Наоми понадобился ножик, просто вытер его о край рубашки и положил в карман. Ниже по туннелю были заметны и другие следы ее продвижения. Наконец, мы добрались и до нее. Она лежала лицом вниз между рельсами, вся в грязи, маленькая, истерзанная и неподвижная, но я слышал ее тяжелое дыхание.

Если вы можете это сделать, то уж обязаны смотреть, не отворачиваясь, на дело своих рук. Я поставил фонарь на пол и осторожно перевернул Наоми. Я услышал, как Дженни вскрикнула, потом ее вырвало. Но я знал, чего ждать. Недавно я видел нечто в этом роде. Наверное, можно было сказать, что Грег отомщен. Я взял Наоми за неповрежденную руку и неизвестно зачем пощупал пульс: и так было ясно, что она жива, если дышит. Маленькая ручка сомкнулась на моей.

— Дэйв…

Голос был незнакомым, низким. Казалось, он шел откуда-то из глубины и издалека.

— Он самый, — ответил я.

— Убейте меня, — попросил голос.

— Конечно, — откликнулся я. — Подождите, пока я найду подходящий кусок скалы. Как вы предпочитаете, чтобы я разбил вам голову, сзади или спереди?

— Я не шучу. Вы это сделали — вы и закончите. Убейте меня.

— Не волнуйтесь, куколка.

Она вцепилась мне в руку.

— Вы не дадите им спасти меня! Не позволите отвезти в больницу, отмыть, напичкать всякими… Я видела, что эта штука сделала с Майком Грином, я не хочу жить такой! Я буду уродом, слепым безлицым уродом, с когтем вместо пальцев. Убейте меня!

— А как же, — сказал я, — а как же, куколка. Но не бесплатно.

Я услышал, как ахнула Дженни. Наоми умоляюще продолжала:

— Дэйв, мне больно! Бог мой, как больно!

Я молчал. Она заговорила другим, почти деловым тоном:

— Что вам нужно?

— Информация, — сказал я. — Пенелопа Дриллинг. Где и кто ее прячет?

Наоми прошептала:

— И вы меня из-за этого шантажируете? Черт бы вас взял! После того, что со мной сделали!

Я поднялся.

— До свидания, бэби. Как только попаду в город, сразу пришлю врачей. Они о вас позаботятся.

Она сжала мою руку.

— Я люблю вас, Клевенджер. Вы почти так же подлы, как я.

— Хуже, — возразил я. — Я буду навещать вас в больнице. Следить за тем, как вы поправляетесь. Со своим крючком на левой руке.

Дженни позади меня шевельнулась. Наверное, она считала, что я невыносим, хотя я и боролся за ее дочь. Впрочем, Дженни была не в счет. Откуда ей знать, как это бывает? Она не была профессионалом, как Наоми или я.

Наоми резко рассмеялась.

— Вы прелесть, — выдохнула она. — Такой хладнокровный, бесчувственный зверь. В вас нет ни капли сочувствия, да?

— Ни капли.

— Меня тошнит при одной мысли о нем. Еще и поэтому… Они будут полны сочувствия, все эти сопливые врачи и сиделки. Что они знают? Кому нужно их собачье сочувствие? Проверьте городок Гринвич, Британская Колумбия. Дом стоит в трех милях к западу от города. Это маленькая ферма. Девчонка там, если она еще жива. Этого я гарантировать не могу. Фамилия на почтовом ящике: Тери, мистер и миссис Клод Тери. О’кей?

— О’кей, — сказал я, — У меня есть для вас таблетка. Секундочку, я должен ее найти.

— Вот оно что! — прошептала девушка, — Я выронила свою там, в темноте, и не могла найти. Потом пробовала ваш ножик, но не сумела открыть его одной рукой.

— Это требует опыта, — заметил я, — Вот, пожалуйста. — Я достал таблетку, принадлежавшую Грегори. — Вам известно, что нужно делать. Зажимаете между зубами и сдавливаете, если действительно хотите этого.

— Трусишка, — сказала Наоми мягким шепотом, — Хотите заставить меня? Чтобы потом говорить себе, будто вы были ни при чем?

Я сказал:

— Черт возьми, куколка, только скажите, и я тут же перережу вам горло. Просто таблетка чище и безболезненней — так мне говорили, по крайней мере.

— Дайте ее сюда. Мне снова больно. Долго я не выдержу.

— Откройте рот.

— Прощайте, — прошептала она, — и пусть вас преследуют кошмары со мной в главной роли. В цвете и со стереоэффектом. Теперь всуньте ее мне в рот.

Когда мы вышли из рудника на тусклый солнечный свет, то увидели, что внизу на полянке, где раньше стоял «фольксваген», появился полицейский автомобиль. Пока мы сползали вниз по склону холма, какой-то человек открыл заднюю дверцу, вышел и направился к нам. На нем был зеленый костюм из твида, и я расколол его с первого взгляда. Не знаю почему, но все они, сбросив форму, всегда облачаются в твид — такой грубый, ворсистый материал и чаще всего яркого цвета.

— Мистер Хелм? — спросил он, когда мы приблизились к нему, — Я — капитан Холланд, морская разведка США. В этом деле мы сотрудничаем с канадским флотом. Я хочу вас поздравить: похоже, что рыбка клюнула. Пойдемте. Вы заслуживаете того, чтобы присутствовать при ее потрошении.

Глава 23

Большая скала нависала над океаном. Солнце почти село, но сверху под предательски спокойной поверхностью воды виднелись острые подводные рифы. Далеко от берега море было темным и непроницаемым для взгляда. Наискосок от нас, ближе к горизонту, белая лодка направлялась в открытое море, оставляя за собой пенящийся след.

— Он идет, не замедляя хода, — сказал Холланд, — Думаю, он не открывал пакет, а может быть, решил убраться отсюда. Значит, миссис Дриллинг подменила бумаги?

— Так она говорит.

— Жаль. Наши лучшие ученые старались над ними. Забавно, если связка старых писем сыграет ту же роль, — Холланд посмотрел в окуляр подзорной трубы, стоявшей на треножнике, позади которого мы лежали. Это была большая штука, похожая на пересохшую половину бинокля с линзами величиной в две ладони. — И похоже, что так и есть. Курс приблизительно на север. Скорость около двадцати узлов, и больше ему и не выжать — видите, как она прыгает по волнам?

Мой собеседник поднялся на ноги.

— Взгляните, если хотите. Я пойду поговорю с нашими друзьями. Сожалею, что не могу вас пригласить. Но чем меньше вы узнаете о технических деталях последнего акта, тем меньше вам надо будет забыть.

— Пожалуйста, — сказал я.

Я смотрел, как он шел к группе одетых в форму людей, расположившихся у подножия скалы. Рядом с ними стояли какие-то приборы, но их назначение меня мало волновало. Я не отказался бы узнать, для каких переговоров и с кем притащили сюда всю эту аппаратуру, но сомневался, что мне скажут, и потому не спросил.

Я склонился к подзорной трубе и настроил фокус. Труба была что надо! Передо мной как на ладони белая лодка Мьюра разбивала волны в пласты блестящей пены. Дженни уехала. Происходящее было слишком засекречено, чтобы ей разрешили присутствовать, да и ее сейчас гораздо больше интересовало, что делается в городе под названием Гринвич в провинции Британская Колумбия. Кроме того, ванна и свежее белье волновали миссис Дриллинг в данный момент куда сильнее, чем международные секреты. Ими она, надо полагать, была сыта по горло. Я сомневался, что увижу ее когда-нибудь.

Далеко в море лодка изменила свою посадку в воде. Корма поднялась, борта выровнялись, и пена исчезла. Капитан Холланд вернулся и встал рядом со мной.

— Он снизил скорость, — сообщил я, — Он останавливается.

— Простите, можно я взгляну?

Я встал, отряхнулся и инстинктивно посмотрел вверх, но не увидел никаких самолетов, хотя один-то наверняка был. Какую бы ловушку они ни готовили, но неразумно полагаться только на наблюдение с берега. Я услышал, как Холланд издал короткий возглас, и повернулся в его сторону. Он знаком подозвал меня.

— Посмотрите, — прошептал он, словно боялся, что его могут услышать там, в море, на расстоянии нескольких миль, — Хорошенько посмотрите, друг, если вам не случалось бывать в их самых секретных доках. Такое зрелище увидишь нечасто! Одна из последних и самых лучших! И мы поймали ее. Мы поймали ее!

Я пригнулся к трубе и увидел в надвигающихся сумерках, что позади белой лодки появилась влажная плоская тень чудовищных размеров.

Был период, когда автомобили выглядели как повозки без лошадей, а субмарины — как настоящие корабли, которые лишь время от времени ныряли в воду. Но это был не корабль, а подлинное создание глубин. Она была больше любой подлодки, какую я когда-либо видел, и неизмеримо выше. Лишь мгновение она была неподвижна и тут же рванулась вперед и вниз, в океан. Секунда — и видение исчезло.

— Она погрузилась, — сообщил я, — Похоже, что лодка Мьюра тонет.

— Да. Он открыл люк в днище лодки перед тем, как ее покинуть.

Голос Холланда звучал озабоченно. Я взглянул на него и увидел, что он следит не за картиной на море, а за стрелкой замысловатого хронометра на запястье. Лодка Мьюра медленно погружалась кормой вперед. Смотреть больше было не на что. Я поднялся на ноги и встал рядом с капитаном, который, не издавая ни звука, шевелил губами.

— Сейчас, — прошептал он, — сейчас.

Секунду-другую ничего не происходило. Затем далеко в океане возникло белое пятно, из середины которого вырвался гигантский гейзер кипящей воды. К тому времени, когда звук достиг наших ушей, море уже начало успокаиваться. На поверхности осталось только расширяющее масляное пятно. Я услышал, как Холланд издал какой-то странный звук, и посмотрел на него. Он судорожно глотнул, прочистил горло, снова перевел дыхание и сказал:

— Черт возьми, ненавижу смотреть, как гибнет судно, даже если оно принадлежит им. Вы, конечно, ничего не видели.

— Нет, сэр.

— Если все же видели, то только печальный инцидент. Непонятный, необъяснимый случай. Можете не сомневаться, что выражения соболезнования будут посланы, куда следует, как только местные власти установят, что взорвалось у них под носом.

Я сказал:

— Не думаю, что это имеет отношение к нашей субмарине, которая не так давно пропала без вести. Не может же быть так, что наши друзья устроили какой-то блеф в океанских глубинах, а мы только что дали им единственный совет, который они в состоянии понять.

Он взглянул на меня. Затем шепотом, почти нежно, сказал:

— Будем надеяться, что это был блеф, мистер Хелм.

Будем надеяться и молить Бога, чтобы они поняли наш ответ и поверили, что мы не шутили. И конечно, я понятия не имею, о чем это вы говорите.

В Вашингтоне, как обычно, решили, что мне в очередной раз повезло. По крайней мере, эту точку зрения я ощутил в одном кабинете на втором этаже одного здания не важно на какой улице.

— Похоже, — сказал Мак, — что все, и каждый удовлетворены твоей работой, Эрик. Однако…

— Да, сэр, — сказал я.

Он заколебался.

— Впрочем, неважно. Здесь в городе находится джентльмен по фамилии Джонсон. Ты встретишься с ним завтра и объяснишь все, что сочтешь нужным. Не следует настраивать против себя наших коллег.

— Настраивать… — повторил я. — Да, сэр.

— Еще меня просили тебе передать, что сегодня вечером в половине шестого в баре Ванс-отеля тебя будет ждать леди.

— Ее как-нибудь зовут или?..

— Она просила сообщить тебе, что Пенелопа цела и невредима. По-моему, дама хочет выразить свою благодарность…

Я с трудом узнал Дженни. Конечно, я и не ожидал увидеть взлохмаченную молодую женщину в грязно голубом джемпере, но и не был готов к степени ее трансформации. На ней было что-то такое в китайском духе — изумрудно-зеленое и струящееся. Веснушки, казалось, поблекли, но густые волосы, очень мягкие и блестящие, были еще более рыжими, чем мне запомнилось.

— Миссис Дриллинг, мадам, — произнес я.

Дженни повернулась спиной к стойке бара и улыбнулась. Я уже успел забыть, как она привлекательна.

— И каким же именем я должна вас называть, мистер Секретный Агент? — спросила она, — Какая у вас сегодня кличка?

— Мэтт Хелм, — ответил я, — Но с такой внешностью, ирландочка, вам нет нужды знать имя мужчины — просто щелкните пальцами.

Она засмеялась, но тут же остановилась.

— С Пенни все в порядке, — сказала она серьезно.

— Знаю, мне передали.

— Она сейчас дома. Не могу сказать, как пойдут дела дальше, но пока что…

Дженни заколебалась и, казалось, смутилась, потом неловко продолжила:

— Я плачу свои долги, Дэйв.

— Имея в виду?

— У нас был договор, помните? Но расплату… прервали. Вы не оставили меня в трудный момент. Вы были жестоки и беспощадны, но иначе, наверное, было нельзя. Вы сделали то, на что я оказалась бы неспособна. — Она заколебалась, — Я хочу сказать, что вы выполнили свою часть договора, и я выполню свою. Если вас это еще интересует.

Я посмотрел на нее, затем знаком попросил бармена подать мне мартини и снова взглянул на Дженни. Она не сводила с меня глаз.

Тщательно выбирая слова, я сказал:

— У вас был договор с сомнительным субъектом по имени Клевенджер. Этот частный сыщик больше не существует.

Дженни нахмурилась.

— Иными словами вы, не желаете.

— Я этого не говорю, ирландочка. Я хочу сказать, что мне вы не должны ничего из того, что обещали в трудную минуту вымышленному персонажу.

Она холодно заметила:

— Не чересчур ли вы добропорядочны?

— Черт! Я просто выясняю отношения: никто никому ничего не должен.

Помолчав, Дженни медленно улыбнулась.

— Понимаю, что вы имеете в виду. Верно, так будет гораздо лучше!

Она оказалась права — так и было.