Путешествие налегке

Смерть учителя гимнастики

Однажды весной, как раз когда во всей окрестности возле Камбре начали зеленеть деревья, случилось нечто странное и трагическое, надолго взволновавшее Южно-Латинскую школу для мальчиков; их учитель гимнастики повесился во время weekend’a в гимнастическом зале. Привратник обнаружил его в субботу вечером. Временно уроки гимнастики в младших классах заменили рисованием, а интеллектуально-литературные занятия для мальчиков, почти для всех без исключения, приобрели крайне болезненный характер.

В день похорон школа была закрыта. По мнению ректора, это печальное событие было связано с неудачным зачетом, зачетом, необходимым для того, чтобы стать директором школы гимнастики, но многие думали совершенно иначе. Это касалось маленького леска, расположенного на расстоянии километра к западу от школы и предназначенного для сплошной вырубки. Лесок был маленький, занимавший едва ли пол гектара. Туда учитель гимнастики водил по воскресеньям своих учеников. И ходила молва, будто он разрезал колючую проволоку вокруг местности, которой «Высотное здание и Комп» окружила лесок, чтобы люди не распоясывались бы там прежде, чем его срубят. Общепринятое же мнение было таково, что трагедия эта, мягко сказано, сильно преувеличена и, собственно говоря, выглядит абсолютно ненужной.

В день похорон Анри Пиво вместе со своей женой Флоренс, которую все называли Фло, выехали из города; они были приглашены на обед к компаньону Анри из строительной компании — Мишелю. Вереница автомобилей двигалась очень медленно и подолгу останавливалась. Им предстояло два часа езды.

Когда Фло бывала в дурном настроении, лицо ее становилось уже, а уголки выразительных глаз заметно опускались, отчего глаза казались больше, чем обычно; Анри имел обыкновение шутить по поводу мозаичных глаз Фло — красиво причесанные густые волосы сочетались с этой мозаикой, но очкам не было места в этой картине. Сам Анри был наделен тем, что принято называть приятной мужественной внешностью, надежной и несколько неопределенной, она не очень запечатлялась в памяти.

— Так-так, — сказала Фло, — мы снова крепко застряли. Ненавижу сидеть в пробке, каким-то образом это унизительно, чувствуешь себя несвободной. Живи я в другом городе, у меня не хватило бы наглости приглашать гостей на обед. Вместо этого мы могли бы пойти на похороны.

Он сказал:

— Но ты ведь думала, что это незачем.

— Незачем… незачем, сколько разговоров! И почему Мишель и его жена не пригласили вместе с нами мальчиков, во всяком случае они бы пообедали, неужели она забыла, что у нас есть дети?!

— Но им ведь надо было куда-то пойти поиграть в футбол. Да и какое им дело до приглашения Николь?!

— Анри, ты ведь знаешь, как поступают; кое-кто приглашает в гости, чтобы другие могли поблагодарить и отказаться, а потом все довольны.

Вереница машин тронулась. Через некоторое время он сказал:

— Тебе она не нравится.

— Мы встречались всего один раз. В семье Шатен. Мне никто и ничто не нравится.

Ландшафт вокруг был плоский и пустынный, с повторяющимися кварталами покосившихся высотных домов, бензоколонок, все обычное, как вечная беседа в салонах, без конца повторяющаяся и безликая.

— Анри! — сказала она.

— Да, любимая!

— Я думаю только об этом.

— Знаю. Мальчики говорили что-нибудь, они спрашивали?

— Нет!

— Но во всяком случае они знают?

— Анри, милый, это знает вся школа. Какой здесь ужасный вид. Где же их дома?

— Они еще не начали строить, это лесная вырубка.

— Лесная вырубка?

— Они вырубили лес, а это вырубка.

Он тотчас понял, что его реплика была неудачной, и ждал, когда она скажет что-нибудь о деревьях и как он сам объяснит ей: что будет, если здесь станут строить дома и так далее, что люди важнее деревьев, что их стало слишком много и им надо где-то жить.

Но Фло молчала. Она протерла свои очки краем юбки и лишь через несколько миль вернулась к тому, что им в любом случае следовало бы пойти на похороны.

Он возразил:

— Мы никого не знаем. Ни одному человеку не было бы дела до того, приехали мы на похороны или нет.

— Анри! Мне худо!

— Но мы не можем остановиться именно здесь. По-настоящему худо? Ведь обычно ты хорошо переносишь автомобиль?

— У тебя есть коньяк?

— В сумке.

За окном по-прежнему мелькал пустынный ландшафт.

— Знаешь что? — спросила Фло. — Это приглашение на обед совершенно бесполезное.

Собрав все свое терпение, он ответил:

— Ошибаешься. Оно вовсе не бесполезное. Если я работаю вместе с Мишелем и они с женой приглашают нас на обед, то вовсе не бесполезно, если мы приедем к ним. И ты это знаешь!

— Да, я знаю, прости… прости. Вы просто строите ваши дома…

— Фло, прошу тебя! Попытайся быть любезной вечером. Это важно для меня.

— Разумеется! Это правда. Я попытаюсь.

— Тебе лучше?

— Может, немного.

— Любимая моя Фло, не думай об этой истории с ним, с этим учителем. Такое случается время от времени, к сожалению. Люди слишком слабы, они не справляются, они сдаются. Но все повторяется снова. Ты понимаешь, жизнь продолжается, точь-в-точь такая же. А через какую-нибудь неделю у детей будет новый учитель гимнастики.

Она резко повернулась к мужу, посмотрела на его спокойный профиль и воскликнула:

— Ничего не будет таким же! И он не был слабым, совершенно не был, он был таким сильным, что не выдержал все это! А мы ему не помогли!

Наконец они очутились за городом среди красивых частных коттеджей и вышли из машины. Анри взял цветы, плащ Фло и сказал:

— Теперь мы сделаем все, что в наших силах, не правда ли? А потом снова поедем домой, и ты будешь спать завтра утром сколько захочешь.

Дом Николь и Мишеля выглядел шедевром архитектуры, изысканным украшением, где ничто ничему не мешало. Фло пришла на ум мысль о вернисаже, откуда нельзя улизнуть, пока тот, кто выставляет картины, может увидеть, что ты уходишь. Николь была похожа на свой дом: высокая, красивая и почти недосягаемая.

— Флоренс, — сказала она, дружок, я так рада, что Анри привез вас сюда. Мишель, к сожалению, придет немного позже. Он обещал позвонить. Опять эти ужасные конференции. Все время, все время!

— Я знаю, — ответил Анри. — Я понимаю. Business first![4] Как мило вы накрыли на стол, Николь! Просто великолепно!

В конце трапезы Анри поднял свой бокал и с любезной, само собой разумеющейся обходительностью, что столь легко ему давалась, поблагодарил хозяйку, сравнив ее с драгоценным камнем в совершенной оправе. Элегантно и весело ввернул он в свой тост рассказ о рыбалке с Мишелем в прежние времена, а также абсолютно новый анекдот, имеющий отношение к строительной отрасли, и закончил поэтической цитатой в связи с наступающей весной.

— Спасибо, дорогие друзья, — поблагодарила Николь, спасибо… Спасибо! Могу только сказать, как приятно, что вы у нас есть. А теперь, пожалуй, выпьем по чашечке кофе с коньяком в нашей гостиной. Мне очень интересно, что скажет Флоренс об ее отделке и интерьере. Подождите немного, всего один миг, я включу прожектор.

— Анри, — шепнула Фло. — Все идет хорошо? Не слишком ли я молчалива?

— Хорошо. Все идет отлично! Любимая, не забывай, что это важно для меня!

Она уклонилась от протянутой им руки и сказала:

— Я знаю, знаю, ужасно важно! Вы строите большие дома.

Николь вернулась обратно, она объяснила, что сад должен освещаться снаружи еще больше, но он не достаточно хорошо благоустроен.

— Вы не должны обращать внимание на то, что свет входит в комнату.

Фло переспросила:

— Что входит в комнату? Когда он входит…

— Как уютно, в самом деле уютно, — сказал Анри. — Здесь многое изменилось за последнее время!

Сквозь стеклянную стену они увидели прямоугольную травянистую лужайку, освещенную бенгальскими огнями и огороженную стеной.

Анри, — прошептала Фло. — Они у тебя в кармане…

Он дал ей темные очки.

Николь болтала о monsieur[5] Дешамп, о его оригинальном и вместе с тем современно сдержанном искусстве интерьера. Дорогостоящий господин, но великолепен. Ничего, что могло бы помешать, все чисто, просторно и на своем месте. Взгляните на фиолетовые и буро-зеленые цвета сирени! Они вписываются в общий фон. Как искусно, не правда ли? Особенно увядшие цветы.

Фло стало внезапно трудно фиксировать на чем-то свой взгляд, следить за слишком быстрой манерой хозяйки говорить, она осторожно спросила:

— Но зачем вы ставите мертвые цветы? И что вписывается в общий фон?

Николь засмеялась своим звучным ясным смехом.

— Мертвые цветы? Но, дружок, тогда, разумеется, бросается в глаза, что все остальное — живое! Вы выпьете коньяк?

— Нет, спасибо! Я за рулем!

— Ну а Флоренс? Малюсенькую-премалюсенькую рюмку!

— Да, спасибо! И не обязательно малюсенькую. Фло медленно добавила:

— Если б я только могла понять…

Анри прервал ее.

— Как жаль, что Мишель не смог быть дома.

— Да, не правда ли! Но он обещал приехать. Боже, как я устала от его конференций! Все время — конференции, конференции…

— Разумеется, Николь! Мне это знакомо. Но Мишель ведь понимает всю свою ответственность.

Фло повторила:

— Если б я только могла понять почему. Почему он это сделал…

— Фло, — прервал ее Анри, но она горячо продолжала:

— Почему? Ведь не идут и не вешаются из-за пустяков!

Она опорожнила свой бокал и посмотрела прямо на Николь.

Николь слегка приподняла плечи, но быстро взглянув в сторону Анри, отвернулась.

— Простите, но позвольте мне поговорить об этом, нам необходимо попытаться понять, что же с ним произошло, не правда ли? Что он имел в виду всем тем, что сказал тогда, в тот раз, когда мы не слушали его, Анри? Мы не прислушивались, а это было важно!

Николь, глубоко вздохнув, произнесла:

— Ведь речь идет об учителе гимнастики из школы, не правда ли? Я слышала об этом. В самом деле печальная история. Но вы ведь почти не знали его?

Фло не слушала. Опустив лицо, обрамленное тяжелой копной волос, она пыталась вспомнить…

— Было что-то важное во всем, что проходит мимо тебя, потому что не… Нет, подожди немного. Он полагал, что все время, пока живешь, нужно…

Неужели теперь слишком поздно? Что было так важно?

Обернувшись к Николь, Анри быстро объяснил:

— Он ходил со своего рода листком протеста, ну вы знаете. И хотел, чтобы родители учеников подписали его.

— Вот как!

Фло выпрямилась и воскликнула:

— А мы не подписали!

— Флоренс, мой дорогой друг, этого всегда следует остерегаться. Никогда ничего не знаешь заранее. Они всегда имеют в виду совсем другое, а не то, что говорят, а потом ты увяз, Мишель и я понимаем это лучше, чем многие другие. Это может быть связано с политикой.

— Нет, речь шла о лесе.

— Фло, любимая, это не имеет ничего общего с тем делом!

Зазвонил телефон, и Николь быстро поднялась. Пока она отсутствовала, Фло спросила:

— Думаешь, он повесился?

— Милая Фло, оставь это. Не теперь!

Хозяйка вернулась. Неправильно набран номер.

Я думала, это Мишель. Вы не выпили ваш кофе? Позвольте, я добавлю немного горячей воды.

— Кофе! — воскликнул Анри. — Почему теперь не пользуются термосом! Я вспоминаю, как уютно бывало в те времена, когда мы с Мишелем выезжали рыбачить…

Но Фло повторила свой вопрос:

— Что ты имеешь в виду, говоря, что это не имеет ничего общего с тем делом?

— Ничего. Поверь мне, ничего. Это совершенно не имеет никакого отношения к лесу.

Николь отворила стеклянные двери, ведущие в сад. Моросил мелкий дождик, совсем слабо. Она ненадолго задержалась на пороге, вдыхая мягкий влажный ночной воздух. Ей хотелось, чтобы Мишель наконец вернулся домой, чтобы помочь ей, она хотела, чтобы у его компаньонов-бизнесменов не было бы жен. Красивая, высокая Николь горячо желала: пусть ту жизнь, что она создала из покоя и удовольствий, жизнь, насколько это возможно не нарушаемую всем уродливым и непонятным, что вторгается извне, оставят в покое. Почему бы им не поговорить о чем-нибудь приятном, ведь это так легко?

— Леса, — сказала она, отодвигая незаметно графин с коньяком чуть подальше, — я всегда была очарована лесами. Однажды у нас с Мишелем выдалась совершенно свободная неделя в Дании. Эти неправдоподобные буковые леса! Тогда тоже была весна. Совершенно невероятно! Анри, не попробуете ли сигару?

— Да это же наша с Мишелем старая любимая марка!

Они улыбнулись друг другу.

— Знаете что, — сказала Фло, — я люблю запах сигар. Ощущение, словно никто и ничто не торопится.

— Это так верно! — благодарно воскликнула Николь. — Не то что сигареты! Немного «Виши»?

— Нет, спасибо!

Фло рассматривала красивую хозяйку дома, та внезапно показалась ей такой дружелюбной и простой, она почти застенчиво взяла ее за руку и доверилась ей.

— Николь, возможно вам понятно, я все время думаю об этом. Ощущение такое, что ему причинили зло, не подписав этот листок.

Телефон зазвонил снова, и снова номер оказался неправильным. Вернувшись, Николь пылала благородным негодованием.

— Флоренс, милая, — сказала она, — какая была бы разница, если бы подписали? Возможно, совесть Ваша стала бы чище. Вообще-то, приходило ли вам когда-нибудь в голову, что испытывать угрызения совести чрезвычайно претенциозно. Где-то я читала, что когда люди умирают, были ли они дружелюбны или недружелюбны, все равно их мучает нечистая совесть, это просто свойственно людям, и нечего принимать это всерьез. Мучает ли ваших мальчиков нечистая совесть? Нет! Они наверняка гоняют мяч или что-то в этом роде.

Наступила абсолютная тишина.

— Минутку, — сказал Анри. — Послушайте теперь меня. Вы обе! Его ученики, в том числе наши мальчики, побывали там и разрезали колючую проволоку во многих местах.

— Они сделали это! — воскликнула Фло. — Как прекрасно!

— Но как им это удалось? Думаю, это могло бы вас утешить! — сказала Николь.

Фло рассмеялась.

— Видите ли, моя дорогая Николь, они приняли это всерьез! Это ли не доказательство их благородства, или нет? Они не пожимали плечами и не отмахивались от всего этого как от скучной истории!

Николь медленно краснела.

— Говорили о каком-то зачете. Возможно ли, что они в самом деле сдают зачет? Обыкновенному учителю гимнастики? А он не справился с этим, пошел и… о Боже! Что он должен был сделать?

Анри ответил весьма кратко:

— Влезть в петлю. Чтобы стать штатным директором школы гимнастики.

— А он не мог этого сделать?

— Нет. Он пытался ежегодно…

— Он пошел и повесился. На веревке? Он был старый? Или слишком толстый?

Фло поднялась из-за стола.

— Он был единственным человеком, который что-то попытался сделать. И он хотел этого так сильно, что смог умереть за это. И никто ему не помог!

Николь была уже по-настоящему взволнована, она выдавила из себя:

— Ему, вероятно, пришлось, карабкаться наверх самому!

— Николь, — предупредил ее Анри.

Некоторое время было тихо, слышался лишь шум автомобилей, проезжавших за стенами дома.

— Флоренс, — сказала Николь, — я понимаю, вы пережили неприятные минуты, я понимаю вас прекрасно, абсолютно! Но неужели его так утешило бы теперь, если бы вы написали свое имя на его листе. Вы только подумайте!

— Не знаю. Возможно, в утешении нуждаюсь я… Но я не слушала его. Он что-то говорил о том, что мы несчастны и даже не знаем об этом, стало быть, ничего лучше уже быть не могло… Неужели все так просто, Анри? Что было так просто? Имело это отношение к природе?

— Фло, не начнем ли мы понемногу собираться домой?

— С выступлениями этих зеленых давным-давно покончено… — начала было Николь, но ее резко прервали.

— Этих зеленых, говорите вы, зеленых! Вы не понимаете! Вообще-то здесь нет ни единого цвета, который можно было бы назвать зеленым, даже трава по-настоящему не зеленая, здесь одни только ужасные декоративные цвета — совершенно безвкусные! Нет, не говори ни слова, я знаю, что веду себя плохо! Где мои очки, я имею в виду другие, те, что были на мне, когда мы приехали!

Анри протянул ей очки и сказал:

— Николь, я в самом деле думаю, что нам пора собираться домой!

— Правда, пора? А я подумала о маленьких бутербродах на ночь?

— В другой раз. Кроме того, у нас дома мальчики.

— Конечно, естественно. Как они вообще-то поживают?

— Чудесно! Просто чудесно!

— Николь, — сказала Фло, — я знаю, я была ужасна. Это непростительно. Но вы, вероятно, должны были бы все понять, если бы увидели его. Он был в каком-то смысле таким невинным. И любознательным, и интересующимся всем, и готовым рисковать. А теперь скажите мне — как кто-нибудь из нас сможет справиться с чем-либо, если такой человек, как он…

— Дорогая Флоренс, естественно, вы взволнованы; право же, легко сделать людей боязливыми и неуверенными, играть в лесу в Тарзана[6] и говорить, что все могло бы быть таким простым и счастливым, а потом пойти и повеситься. Думаю, это значит обмануться. И стать несчастным, не зная об этом. Какая мысль! Если не знаешь об этом, то, верно, ты не несчастен!

— Конечно, можно быть таким, как он! — воскликнула Фло. — И он не обманывал никого, это мы обманули его!

Она потянулась за коньяком и наполнила свой стакан:

— Я желаю, пусть что-нибудь будет так же важно для меня, чтоб я могла умереть за это!

После этих слов она прошла через стеклянные двери.

Зазвонил телефон. Анри ждал, он очень устал. Но вот Николь вернулась. Звонил Мишель, просил передать большой привет и сказал, что вернется, как только сможет.

— Вы, верно, можете остаться еще немного? Бутерброд на ночь? Мишель будет так разочарован!

Они оба посмотрели в сад. Фло не было видно.

Анри сказал:

— Может, подождем немного?

— Не думаю, что будет дождь, — заметила Николь. — Мы собирались поставить в саду небольшую скульптуру — фавна или мальчика, который держит рыбу.

— Думаю, надо мальчика.

— Думаете? Он будет стоять посредине. Мы уберем эти кусты, у них такой захламленный вид, нельзя ведь жить в джунглях, не правда ли?

— Нет, — сказал Анри.

— За стеной как раз есть дерево, но оно затеняет всю площадку, где пьют кофе.

— Естественно, — ответил Анри. — Может, выйдем и немного подышим?

Фло было нехорошо. Что-то случилось с ее очками, и стены вокруг травянистого прямоугольника лужайки казались совершенно нереальными — они подступали все ближе со всех сторон. Она уронила свой стакан на пол из терракотовых плиток возле садового гриля.

— Николь! Какая ужасная, ужасная стена!

Фло подошла вплотную к Николь и продолжила:

— Что бы вы сказали о ком-то, я говорю, о ком-то, кто могучим скачком перелетел бы через вашу стену, просто перелетел, о том, кто в сто раз умнее и нежнее нас, кто просто явился, легкий как перышко и свободный, и стоял бы там, и смотрел сквозь стену, и знал!..

Николь ответила, очень тихо и безжалостно:

— Предположительно с помощью лианы? Или, может, веревки? Не так-то легко улавливать ваши хрупкие намерения и мысли, милая Флоренс, уж не Тарзана ли вы имеете в виду, или своего рода Иисуса, или, возможно, вашего замечательного учителя гимнастики?

— Всех! — закричала Фло. — Всех! Но, если бы он явился, вы никогда не узнали бы его и никогда не приняли бы! Я знаю это.

Она растянулась на траве, подперев лицо руками.

Анри сказал:

— Николь, я сожалею!

— Не огорчайтесь. Я так легко все забываю. Не хотите остаться в комнате для гостей? Это не причинит никакого беспокойства!

— Спасибо, спасибо, но мы, пожалуй, поедем домой. Через некоторое время.

— Но она ведь не может лежать на земле, трава совсем мокрая…

— Пусть поспит.

Он бережно обнял Николь за плечи и сказал:

— Вы самая лучшая жена, которая могла быть у Мишеля. Вы подходите друг другу! Фло и я тоже подходим друг другу. Не можем ли мы немного посидеть здесь молча? Нет, ни слова! Пусть будет тихо.

Они сели на стулья возле садового гриля. Ночь была необычайно теплая для такой весны. Они слышали только шум проезжавших мимо машин. Николь откинулась на спинку стула и закрыла глаза.

— Анри? Знаете… мне становится чуточку жутко, когда ночью совсем тихо.

— В самом деле?

— Да, чуточку неприятно. Даже страшно! Здесь ведь постоянно толпится народ, у Мишеля столько знакомых, но когда они уезжают, а он засыпает, слышишь только шум машин, что почти всю ночь проезжают мимо. Но есть такое время, когда даже машины не проезжают. Понимаете, тогда стоит абсолютная тишина.

Анри зажег одну из сигар Мишеля.

Она продолжала.

— А это дерево за стеной, что отбрасывает тень…

— Да, это дерево?

— Один мальчик как-то влез на него. Соседи послали его сюда спросить, не засорился ли и у нас сток. И вместо того чтобы позвонить, он перебрался через стену с помощью веревки.

Анри сказал:

— Возможно, он играл в Тарзана… — и резко оборвал самого себя.

— Он выбрался обратно так же?

— Я не следила за ним.

Фло села в траве и спросила:

— Когда у вас засорился сток? Не засорился? Николь, вечер был очень приятный. Я прощаю вас. Мы все прощены.

Она поднялась и вошла в дом.

— Николь, — сказал Анри.

Он искал нужные слова, и она тотчас пришла ему на помощь:

— Благодарить не за что. Так мило принимать вас у себя. Вы должны как-нибудь прийти, когда Мишель будет дома. Вы все взяли? Ничего не забыли?

Ее большие синие глаза были так же красивы, как всегда, в них не читалось и тени недовольства.

Она добавила:

— Вы знаете, дорогой друг, все забывается так легко.

В машине Фло заснула. Проснувшись через час, она спросила:

— Надо мне написать ей письмо?

— Нет, не думаю. Не надо тревожить людей, которые легко забывают.

— Почему ты не злишься? Ты больше никогда не сможешь взять меня с собой туда.

— Конечно смогу. Лучше как можно скорее!

Она немного посмотрела на него, а потом по-прежнему стала глядеть прямо пред собой. Начинающийся дождь придал блеск асфальту. Через полуоткрытое окошко автомобиля к ним доносился аромат мокрой травы.

Через некоторое время Анри рассказал о дереве, на которое он забрался, когда был малышом. А потом не осмелился спуститься обратно вниз, он просидел там весь день напролет.

— Я жутко боялся, — сказал он. — А еще страшнее казалось то, что все будут смеяться надо мной.

— Кто-то пришел и спас тебя?

— Нет. Я слез вниз сам. Я плакал от испуга. А потом снова вскарабкался вверх, в тот же миг.

— Да, — сказала Фло. — Понимаю.

Немного машин было на шоссе той ночью. Анри представил себя Николь, которая лежала и прислушивалась к шуму автомобилей, они появлялись по одному, и ее одиночество становилось еще больше. «Великолепная женщина, — думал он. — По-видимому, жить с ней легко. У меня — женщина с трудным характером. Все хорошо!»

Когда они подъезжали к своему дому, он почти мимоходом спросил:

— Что это значит: быть несчастным и знать об этом?

— Возможно, это не так опасно, — ответила Фло. — Думаю, это не так опасно. Думаю, если знаешь об этом, это не опасно.

Мальчики уже легли спать. Анри завел будильник и собрал бумаги, которые ему нужны были для работы назавтра. Платье Фло было покрыто пятнами от земли и травы, он замочил его в ванной.