Путешествие в страну Артиколей

IX

Судно наше, заново выкрашенное, стояло под розовато-желтыми парусами, красиво выделявшимися на фоне ярко-синего неба. В дверях Психариума мистрис Александр расцеловала Анну:

— Простите, — сказала, она, — за то, что помимо моей воли, так долго задержала вас здесь.

— Мистрис Александр, что вы... Вы так скрасили нам пребывание па Майяне... Благодаря вам, мы увозим чудесные воспоминания...

— Ну, не такие уже чудесные, надеюсь, — с таинственной своей, грустной улыбкой ответила мистрис Александр. — Я хотела бы, чтобы позднее вы и с некоторым ужасом вспоминали о Майяне. Майяна должна укрепить в вас любовь к тому, что не есть Майяна.

— Я вам это обещала, — тихо сказала Анна.

Я понял, что это были намеки на темы их бесед, в которых я не участвовал, и отошел па несколько шагов. Они еще раз поцеловались и Анна уже бегом догнала меня.

Жермен Мартен пришел в гавань проститься с нами. Нам искренне жаль было расставаться с ним. Мы знали теперь, что он использовал наши отношения, как только мог, но прощали ему это за его ум и не только за ум. Это был обаятельный человек, и с грустью думали мы в эти последние минуты о том, сколько узлов добрых человеческих отношений развязалось и завязалось за короткое наше пребывание на острове. Из трех судей, встречавших нас на этом берегу, только один присутствовал при нашем отъезде. У Анны были красные глаза, у меня, быть может, тоже... Мартену, как истинному Артиколю, чужды были волновавшие нас чувства (психоз первой степени), и волнение он быстро отметил в своей записной книжке.

Моряки-Бео умещали на судне ящики с провизией. Жители Майяны и тут проявили удивительное великодушие: мы увозили с собой съестных припасов гораздо больше, чем нужно было на краткий переезд до Таити. Мартен с притворным равнодушием говорил о мелочах. Он старался, по-видимому, о том, чтобы эта сцена расставания сделана была, как глава одной из его книг. Когда мы в последний раз пожимали ему руку, он сказал только:

— Прощайте! Напишите же мне, как кончилась эта повесть.

Мы медленно отчалили. Потом паруса наши стали надуваться. Мы обогнули мыс, где среди красных скал похоронен был бедный Ручко. С другой стороны острова белел среди пальм дом с убранными цветами балконами: там Снейк, вероятно, видел перед собою слишком реальный образ Анны.

Солнце медленно уходило с золотистого неба. Море тихо рябило. А там побледнели и растаяли лиловые облачка, и над нами задрожали первые звезды.

Мы сидели с Анной на палубе и говорили об Артико- лях.

Теперь, когда нас уже отделяла от них хотя бы и неширокая даль, все черты и странности их представлялись нам преображенными этой далью и значительными.

— Да, они освободились от материи, — говорил я, — а ведь к этому, в сущности, направлены все усилия человечества. Другие народы побеждают власть вещей чародейством, религией, наукой... Артиколи избрали другой путь. Они, пожалуй, опередили нас.

— Возможно, — сказала Анна, — Но я вот думаю: действительно ли они свободны? Или только мнят себя свободными? И счастливы ли они?

— Смотря кто... Я думаю, что Ручко был счастлив.

— Да, Ручко был счастлив, оттого что считал себя счастливым. Но, этот дневник? Вряд ли может быть у счастливого человека такая потребность жить два раза... Вернее, пожалуй, будет сказать, что Ручко был несчастный человек, умевший одолевать свое несчастье.

— Разве это не счастье?

— Нет, — сказала она, весело тряхнув головой... — Я уверена, что есть и настоящее подлинное счастье.

Она подумала и добавила:

— А Снейк? Он-то был счастлив?

— До встречи с вами, да... Помните, какой он был в день нашего приезда? Юный Феб! Благодаря вам, он упал с небес на землю. Когда оправится от падения, опять упорхнет. Снейк спасется. Вот Мартен... В этом я менее уверен...

Она глубоко вздохнула и провела язычком по своим губам.

— А! Какой соленый воздух... — и опять заговорила об Артиколях:

— А будущее? Что с ними будет? И с Майяной лет через двадцать?

— Кто знает? Быть может, все Бео станут Артиколями, и тогда некому будет работать, и весь остров медленно умрет голодной смертью...

— Или наоборот, — добавила к моим словам Анна. — Бео восстанут, решив, что слишком долго были жертвами самообольщения Артиколей, и сметут с лица земли всю их культуру?

— Все возможно, милая Анна, все возможно...

Анна взяла мою руку и сама обвила ею свои плечи. Встала луна, выплыли серебряные облака. Небольшие волны мягко ударялись о борта судна. Тонкий, такой уже знакомый мне запах Анны сливался с ароматами морской ночи. Мне вспомнилась фраза из стихотворения Снейка: «Ваши полураскрытые уста — разверзшееся небо». Я приник к этим устам, и был бы безмерно счастлив в это мгновение, если бы не странное ощущение, что, притаившись в ночной тишине, нас подслушивает огромный Артиколь.