Путешествие в страну Артиколей

VI

Если бы не сожаление о прерванном путешествии, то нашему пребыванию в Майяне мы с Анной могли бы только радоваться, первое время, по крайней мере. Природа была чудесная, климат превосходный, обращение с нами было отменно предупредительное. Мистрис Александр скоро полюбила нас и отвела нам павильон на берегу озера. Мы могли бросаться в воду прямо с нашей террасы. Это доставляло огромное удовольствие Анне, которая чувствовала себя вполне счастливой лишь в воде. Было истинным наслаждением плавать в этом теплом озере, на дне которого видны были мелькавшие пестрые рыбы фантастических очертаний. Восхитительны были и прогулки за чертою города, в сопровождении слуги, который взбирался на верхушку кокосового дерева, когда нам хотелось пить, и сбрасывал оттуда кокосовые орехи, полные чудесного молока.

Но больше всего занимали нас наблюдения над жителями. Мы на каждом шагу отмечали знаки комической почтительности, какие Бео оказывали Артиколям. Иные из Бео доводили поклонение до того, что собирали для своих коллекций малейшие клочки бумаги, к которым прикасались священные перья Артиколей. Один богатый Бео, например, показывал нам старое перо, которым писал когда- то Ручко, и купленное им за большие деньги у антиквара. Это перо было для него реликвией. Для точного определения отношений жителей Майяны к искусству и художникам, мне пришлось бы пользоваться только такими словами, как религия, жрецы.

Лучшие из Артиколей — святые, живущие в вымышленных, их воображением созданных мирах. Все их желания, чаяния направлены лишь на то, что бы достигать совершенства в произведениях искусства. Высочайшим жизненным достижением мнится Артиколям уподобление великим, чтимым на острове Майяне Артиколям, как Флобер (у многих Бео имеется бюст этого французского писателя), как Шелли — в храме, воздвигнутом английскому поэту, мы видели мраморную статую, изображающую его совершенно голым, — или Марсель Пруст: в годовщину его рождения в местном театре торжественный спектакль, и майянские артисты читают избранные страницы из его произведений. Между живыми Артиколями наиболее чтимый поэт — Альберти. Всю свою жизнь он вынашивал поэму в тридцать стихов, которую зачал в восемнадцать лет и закончил на семьдесят втором году своей жизни.

Строго жертвенный характер жизни на Майяне дополняет свято выполняемые обязательства. Раз в неделю дается драматический спектакль в театре или концерт в так называемой Исполинской Аудитории. Спектакли и концерты даровые и носят характер народного празднества. Первые ряды отведены Артиколям. Присутствие всех Бео обязательно. Нарушение обязательства не влечет за собою кары, но для выполнения его достаточно и авторитета общественного мнения. На Бео, который не любит, не чтит ни музыку, ни литературу, смотрят, как на пария. Артиколи не садятся за его стол, не принимают его угощения. Другие Бео презрительно отворачиваются от него. В конце концов жена, дети все-таки уламывают его и заставляют хотя бы притворяться благоговеющими перед искусством.

Тайны искусства чтятся здесь совершенно так, как в других странах тайны религии.

Самый знаменитый драматург Майяны — Пьедро Санд- зони. Пьесы его прекрасны, но так туманны, что большинство Бео их не понимают. Это только усиливает их благоговение перед Сандзони. Событие, свидетелями которого привелось нам быть в дни пребывания на Майяне, показалось нам особенно характерным, почти символическим выражением отношений Бео к Артиколям.

Любимейшая Садзони исполнительница главных женских ролей в его пьесах, Ноэми, актриса с сильным, артистическим темпераментом, играла обычно в состоянии экстатическом, в каком-то трансе. Чтобы вызвать в себе этот необходимый ей для творчества нервный подъем, она наказывала своей горничной, чтобы на дверях ее театральной уборной выведено было имя той героини, какую она играла в тот или иной вечер. Однажды горничная забыла переменить надпись, и Ноэми вышла на сцену, одетая и загримированная для роли, которая не входила в новую пьесу, объявленную на афише.

Товарищи по сцене, получая лишенные смысла реплики, пытались обратить внимание Ноэми на их растерянность, знаками давали ей понять, что она в заблуждении, что говорит совсем не то, что надо было говорить по ходу пьесы; Ноэми ничего не замечала.

Пьедро Сандзони, находившийся в театре, застыл от ужаса и хотел было уже броситься на сцену и остановить спектакль. Но оглянулся на задние ряды, и убедился, что ничто не смущает благожелательного внимания публики. Акт доигран был до конца, занавес опустился под шумные аплодисменты Бео. Из долетевших до Сандзони фраз, какими обменивались Бео, он узнал, что по их мнению, это самая сильная из всех его пьес.

Цензура Артиколей воспретила воспроизведение этого эпизода в местной газете. Пьеса напечатана была так, как исполнялась в этот вечер. Заменив роль пьесы другой, этой пьесе совершенно не отвечавшей, Сандзони дал ей и новое имя: «Лицо из другого мира». Пьеса эта долго не сходила с репертуара, и нам с Анной тоже очень понравилась. Закулисную ее историю мы узнали от мистрис Александр.

Она же рассказала нам, что несколько лет уже молодые Бео, по природе своей бунтари, увлекались новой модой, грозившей печальными последствиями: отрицание значительности Артиколей. Эти Бео осмеливались называть Артиколей паразитами, высказывали желание освободить от них остров, по крайней мере, лишить их привилегий и заставить их жить трудом своих рук. Во главе этой молодежи стоял некий Самфогг, Артиколь-дегенерат, проповедовавший своим ученикам, что жизнь важнее искусства. Этих молодых бунтарей называли Биофилами, и все, конечно, относились к ним с презрением, как к людям глубоко безнравственным. Идеи их, впрочем, широкого распространения не имели, оттого что, едва женившись, Биофилы входили опять в колею нормальной жизни.

Случается, впрочем, и нередко, что среди Бео рождается настоящий Артиколь. Большинство Артиколей третьего поколения происходят от Бео. В Психариуме имеется даже особое отделение, своего рода семинар, где такие случаи подвергаются тщательному обследованию и изучению. Практические преимущества положения Артиколей так очевидны, что симуляция какого-нибудь художественнного произведения была бы вполне естественна. Увы, Майяна от таких явлений не избавлена. Но дирекция семинара начеку. Свою профессиональную честь Артиколи оберегают ревностно. Быть может, они иной раз и проявляют излишнюю снисходительность в отношении лже-художников, лже-писа- телей, которые находят для себя удобным быть на содержании у Бео... Но жизнь подлинного Артиколя нелегка. Период творчества протекает у них с такой же болезненностью, как роды. Промежутки в творческой работе, кажущиеся дни отдыха, в сущности, — дни тревожных, мучительных исканий. Почти все они — здоровья хрупкого, и настойчивое хлебосольство Бео плохо отражается на их пищеварении. Если бы не самоотверженность женщин Бео, жизнь для большинства Артиколей была бы просто невыносима. Артиколь редко выбирает в подруги жизни женщину из своей среды. Опыт показал, что такие браки редко бывают удачны. Но законодательство Майяны дает Арти- колю предпочтительное право на любую женщину Бео, если он заявляет под присягой, что эта женщина ему необходима для успешного художественного творчества. Закон предусматривает в таких случаях временный союз между Ар- тиколем и Бео, не расторгающий заключенный раньше брак с Бео; и лишь в случаях предполагаемого отсутствия Артиколя временно освобождает Бео от обязанностей в отношении своей жены. Это преостроумное разрешение конфликта, устраняющее возможность тайного, гнусного адюльтера, и европейским странам следовало бы последовать этому примеру. Что касается мужа-Бео, то выбор, падающий на его жену, он почитает большой для себя честью. Он знает, что имя его упомянуто будет в истории великих Артиколей, и что в общественно-историческом значении он выиграет то, что потеряет в верности своей супруги.

Иные Артиколи, впрочем, жалуются на предоставленные им привилегии. Оттого что литературная ценность любви, — говорят они, — именно в преодолении затруднений и преград. Должен сознаться, что лучшие романы, какие я прочел на Майяне, написаны были давними Бео, что, очевидно, подтверждает теорию Артиколей о литературной полезности любви, пути которой не укатываются привилегиями.

Несчастие Артиколей, едва ли ими сознаваемое, мне кажется в том, что они утратили контакт с жизнью, с действительностью. В нормальном обществе художник чего-то добивается, борется, в молодости, по крайней мере. И об этой поре сохраняет он воспоминания любви, ненависти, целую гамму ярких, сильных чувств. Жизнь на Майяне никаких усилий от художника не требует. Артиколям не за что бороться, нечего одолевать. И оттого они невероятно невежественны. Читатели не поверят мне, пожалуй, что вопросы, какие я сейчас приведу, предложены были Анне и мне наиболее образованными Артиколями.

— Мне надо вставить в книгу, которую я готовлю к печати, описание горной пограничной местности, через которую проходят контрабандисты, — говорил мне один Артиколь. — Но как переходят гору? Тропинками? Дорогами? Насквозь? — Другой долго расспрашивал об устройстве судна; он не понимал назначения руля, парусов, весел. Точно так же чужды им всякие экономические вопросы, так как ими занимаются Бео. Один лишь старый Альберти много всего видел за долгие годы, когда ничего не писал, а лишь готовился писать и приобрел за это время огромный запас наблюдений и знаний. Один из самых замечательных людей, каких пришлось мне встречать в жизни. Но в глазах ортодоксальных, верных своим принципам Артиколей, этот Альберти — еретик.

Единственная реальность для Артиколя — та работа, которой он в данное время поглощен. Все остальное, то, что мы называем жизнью, действительностью, для него — что-то вроде запаса или рыбного садка, куда он заглядывает, когда ему нужно что-нибудь для духовного питания. Беседы с Артиколями доставляют мне часто большое удовольствие, и вместе с тем у меня всегда в их обществе какое-то смутное чувство неудовлетворенности. Мне всегда кажется, что разговаривая со мною, они видят перед собою не меня, а вымышленное ими существо. В самом разгаре беседы они вдруг куда то исчезают, оставаясь на своих местах, но вы чувствуете, что где-то они парят над вами, где- то высоко, высоко. Личная жизнь их складывается согласно фабуле, развивающейся в их произведении. Артиколь бросает возлюбленную? Значит, ему нужна суета разрыва. Он изменяет жене? Стало быть, ему необходима суета ревности. С изумлением выслушивал я от седовласых стариков с непорочными глазами такие признания: «Мне нужна молодая девушка, кровосмесительство, преступление».

Оттого, почти у всех Артиколей такая сложная внутренняя жизнь. Иные, по природе своей — постоянные, целомудренные, рады были бы оставаться такими до конца своих дней. Но им необходимы возбуждающие мозговую деятельность сильные чувственные ощущения, и, конечно...

Жермен Мартен однажды с циничной откровенностью объяснял мне, что наиболее благоприятную для творчества атмосферу дает рождение новой любви. — В эти моменты внутреннего напряжения и страстного самообольщения, — художник творит с такою же легкостью, с какой птица поет. — И, по его мнению, Артиколь в каждой женщине должен видеть возможную для себя любовницу, так как талант питает разнообразие чувственных ощущений, а не только удовлетворение желания. — Брак, говорил он мне еще, — вообще, продолжительная связь с одной женщиной, — смерть для большого художника. Меня убедил в этом долгий личный опыт.

Но если сложна личная жизнь Артиколя, то совсем упрощена на острове Майяна жизнь политическая. Артиколи политикой не занимаются. И управление островом поручено комитету, состоящему из одних Бео. Артиколи ведают только зрелищами, издательствами и отделом иммиграции.

Единственная газета на острове печатает лишь сведения о готовящихся к печати произведениях и о физическом и нравственном самочувствии Артиколей. Например, в день нашего водворения в Психариум я прочел в газете большую статью об «Астме Ручко». В течении следующей недели печатались имевшие большой успех статьи о снах, приснившихся Артиколям.

Некоторое внимание Артиколи оказывают лишь вопросам общественного благоустройства, полицейским уставам, обязующим жителей блюсти тишину. В этой части города, где живут Артиколи, мостовая покрыта каким-то каучуковым составом, заглушающим шум экипажей. На этих улицах запрещены гудки, свистки, сирены и громкий говор. За исключением обеденных часов, на этих улицах можно разговаривать только шепотом. Полицейский литературной бригады составил против Анны, у которой такой мягкий, милый голос, протокол за то, что она громко сказала: «Вот дом Альберти». К счастью, на необычный шум подошел к окну сам поэт и уладил эту историю. Пользование телефоном воспрещено с девяти утра до полудня. Для Артиколей с особо чувствительными нервами правительство построило «Башню молчания», в которой все комнаты выложены пробками. Приближаться к этой башне жителям строго воспрещается. Они обязаны обходить ее на расстоянии 400 метров, и доступ к ней имеют только приставленные к Артиколям слуги, да и то лишь в известные часы.

Женщины-Бео, выходящие замуж за Артиколей, до свадьбы проходят курс в специальной школе, где их постепенно приучают к молчанию.

Анна говорила, что и многим Артиколям не мешало бы проходить курс в этой школе: мы нахвалиться не могли на внимание, каким окружены были в Психариуме, и жизнь на острове была для нас полем интереснейших наблюдений, но от ежедневных посетителей, от которых отделываться нельзя было, мы страдали безмерно.