Путь чести

Глава 15

…— Ратники с кремниевыми пищалями — отступить в воду, перезарядиться! Остальные — рубите лошадей по копытам!

Следуя собственному приказу, я рванулся в сторону от четверых панцирников, уже вломившихся в камыши — на очередном шаге увязнув в илу и выдернув из сапога ногу; мгновением спустя стопа левой погрузилась в студеную воду и вязкую жижу… Но и тяжелые жеребцы литовских всадников мгновенно потеряли темп, вступив на топкий берег. Так что я успел уйти в сторону от врага — перекинув саблю в левую руку и самым острием елмани зецепив левую переднюю ногу ближнего ко мне скакуна! Клинок рвануло в руке так, что я едва удержал рукоять, кисть при этом пронзило острой болью… Но и не остановивший своего бега конь ожидаемо завизжал — и, поджав раненую ногу, тяжело рухнул в воду, в ил!

На этот раз мне достался менее расторопный противника — а может, все дело в тяжелой броне? Так или иначе, враг все же успел освободить ноги из стремян и даже покинуть седло до падения скакуна, а вот встать — уже нет. И когда я подлетел к литовцу, перекинув саблю в правую руку, тот поднялся лишь на четвереньки. От рухнувшего сверху клинка панцирник еще успел закрыться блоком вскинутого над головой палаша — но прямой удар стопы в лицо вновь отправил его в грязь…

Я уже было собрался добить тушинца — но тут впереди грохнул выстрел, и что-то тяжелое рвануло левый бок, заставив меня вскрикнуть от боли! Потеряв равновесие, я едва ли не упал на колени; между тем, перевернувшись на спину, начал подниматься мой первый противник — когда как второй панцирный всадник, пришедший на помощь товарищу, кинул разряженный пистоль в седельную кобуру, и, оголив саблю, направил скакуна в мою сторону!

— Н-н-а-а-а!!!

Осознание того, что меня сейчас вот-вот прикончат, придало сил — и неожиданно резко (даже для себя самого!) рванув к спешенному врагу, я рубанул наискосок по диагонали, прочертив клинком короткую дугу по направлению к его шее! Литовец попытался было вновь закрыться блоком — но, не восстановив равновесия после прошлого падения, неудачно подставил руку под мой удар… Широкая елмань, венчающая мою саблю, срубила кисть врага чуть пониже запястья — а после вогнала кольчужные кольца мисюрки прямо в плоть отчаянно закричавшего тушинца!

От полетевшей уже в мою голову сабли второго панцирника я увернулся, плюхнувшись животом в ил… Литовец осадил коня прямо напротив меня — но из-за вязкой жижи не смог достаточно быстро развернуть жеребца в мою сторону.

— А-а-а-а-а!!!

Я наотмашь рубанул с колен, целя чуть пониже запястных суставов передних ног лошади — и достал обе! Но, дико заржав, вражеский скакун не рухнул, а встал на дыбы — намереваясь передними копытами проломить мне голову! Захолодев от ужаса, я неуклюже рванулся назад, потеряв равновесие и невольно выпустив из руки саблю… Одновременно с тем почувствовав спиной упругое сопротивление примятых мной камышей…

Но все же смертельного для себя удара я избежал — и, к тому же оказался на чуть более сухом участке берега. В то время как конь врага, с силой опустив копыта в вязкую иловую жижу (где я был мгновение назад!) наконец-то в ней увяз, вновь заржав от боли в раненых ногах.

— Курва!!!

Литовец (а может, и лях), недовольный тем, что так долго возится с грязным московитом, яростно ругнулся, пока еще не в силах дотянуться до меня саблей. В то время как сам я, вновь почуяв побежавший по спине могильный холодок, уже вскочил на ноги и рванулся к своему противнику! Саблю искать времени не осталось — и подгоняемый страстным желанием выжить, я обхватил обе передних ноги вражеского коня именно в тот миг, когда он только-только вырвал их из грязи…

Мне бы ни за что не удалось сделать «проход в ноги» тяжелого скакуна, находящегося в равновесие — а в моем теле из двадцать первого столетия, я и в принципе ничего не смог бы с ним сделать! Но Тимофей Орлов мужик реально могучий — и крепко обхватив передние конечности коня, я одновременно с тем с силой рванул их в сторону, слева направо!

Испуганно заржал потерявший опору и полетевший в грязь конь, удивленно выругался его всадник, вскрикнувший от боли мгновением спустя — скакун придавил левую ногу моего противника… В то время как я, вырвав из-за голенища правого, уцелевшего пока сапога засапожный нож, уже перемахнул через живот жеребца (едва ли не попав под смертельный удар задних копыт!) — и обрушился на противника!

Тушинец попытался защититься из неудобной для себя позы — но я успел блокировать его правую руку предплечьем левой, буквально ударив им под самое запястье… И одновременно с тем с силой вогнал зажатый обратным хватом нож под ключицу вскрикнувшего ворога! Четырехгранный клинок без особого труда пробил кольчужные звенья литовского панциря…

Очередной толчок пытающегося встать коня опрокинул меня на противника — но тот уже перестал сопротивляться, бессильно опустив руку с зажатой в ней саблей. Между тем я, поднявшись на ноги, уже подскочил к встающему коню — и с силой вогнал засапожный нож тому в шею! Дико заржав, упрямое животное хотя бы и в последние мгновения своей жизни попыталось меня достать, рухнув именно в мою сторону — но я успел отпрянуть назад. Только сейчас почувствовав пульсирующую боль в левом боку…

Впрочем, при ближнем рассмотрение все оказалось не столь и плохо: вырвав клок кафтана и разбив звенья спрятанного под ним калантаря, вражья пуля, по сути, только поцарапала кожу над ребрами — возможно, правда, сломав одно из них.

А может, даже и не сломав … В любом случае, на более детальное изучение ранения времени сейчас нет — остается лишь только возблагодарить Бога, что в момент выстрела литовца я как раз рванулся к первому своему противнику, и потому враг не сумел точно попасть!

Облегченно выдохнув, я обошел еще дергающегося коня, зайдя с открывшегося левого бока — и достал из седельной кобуры второй, неиспользованный пистоль тушинца. На мое счастье, он не успел толком промокнуть… После чего поспешил к месту общей схватки, ступая уже обеими босыми ногами (потерял и правый сапог, завязший в илу!) в промокших портянках по чавкающей под ногами жиже…

От реки вразнобой грохнуло сразу несколько выстрелов. Стреляли «новики» — и довольно точно, выбив из седел пятерых оставшихся на лошадях всадников! Еще трое было рванулись обратно к обозу — но подбежав к ближнему ко мне литовцу на десять шагов, я вскинул руку, наведя мушку пистоля на спину врага, и тут же утопил спуск… Грохнул выстрел — и вскрикнув, всадник кулем сверзился из седла, запутавшись ногой в одном из стремян.

Оставшиеся тушинцы также не успели далеко уйти — казачьи стрелы настигли обоих ворогов, поразив их в спины… Прочих, уже спешенных и барахтающихся в грязи литовцев мои драгуны добивают на земле — так что в конечном итоге мой расчет с камышами оправдался. Я, правда, недооценил ворогов, лихо ринувшихся в атаку на моих ратников! Но и те не рассчитали, что лошади их будут сильно вязнуть, что сделает их неповоротливыми и уязвимыми — а моя команда ранить именно скакунов позволила «драгунам» довольно быстро ссадить большинство воров, причем в довольно короткий срок…

Тем не менее, и мой полуэскадрон понес весьма чувствительные потери: девять убитых, еще семеро раненых — серьезно раненых, не говоря уже о небольших ранениях, вроде моего… Подойдя к обозным бочонкам, частью перевернутым — при звуках выстрелов несколько лошадей, впряженных в телеги и оставшиеся без возничих, понесли, переворачивая груз — я уловил терпкий запах крепкого алкоголя.

— Неужели это все из-за какой-то горилки?!

Моему разочарованию нет предела: ни порох, ни оружие, ни тебе хотя бы жалование наемникам, ничего. Водка! Местная водка, которую наловчились гнать у запорожских казаков — или кто там ее первым начал производить? И все наши потери только из-за спиртного…

— Соберите оружие, главное — огнестрельное. С панцирников можно снять брони, потом дыры залатаете. Весь хабар — перстни, золото, серебро, все в общий котел, после дуванить будем, но кресты не трогать! Горилки наберите несколько фляг для раненых, после бочки откупорить и скинуть с телег — мы на них раненых повезем и наших павших.

…Первый налет заставил меня всерьез засомневаться в своих силах. Несмотря на неплохо подобранную позицию и фактор внезапности, потери составили едва ли не треть отряда! А если брать в расчет тех, кто сидел в камышах, так и вовсе чуть менее половины… Такими темпами еще одна засада — и все, люди у меня кончатся.

Самому бы не сгинуть… Попади тушинец немного правее, и я получил бы гарантированно сломанное ребро, в круговерти схватки наверняка бы ранившее легкое. А уж если бы попала непосредственно в грудь тяжелая, крупнокалиберная пистольная пуля, то пробила бы легкое — все, неминуемая смерть.

А умирать, по совести сказать-то — страшно… В такие мгновения начинаешь очень остро желать вернуться к близким — хотя бы на несколько секунд, обнять, услышать запах, почувствовать их тепло… У павших сразу такой возможности — да и желания — нет. А вот у уходящих раненых, коим мы в качестве обезболивающего даем горилку… Они в горячечном бреду зовут кто мать, кто жену, кто детей. И их стоны и голоса слышать особенно тяжело, зная, что помочь уже ничем не можешь. Ибо тяжелораненые (у кого разрублено плеча или ранена голова, или отсечена кисть) в конечном итоге вряд ли дотянут до своих, даже если прямо сейчас погрузить их на телеги и увести за собой. Растрясутся на телегах, а там всевозможные заражения вдогонку… Раны, кому возможно, мы, конечно, прижгли, что-то незначительное обработали горилкой — но чистить их, правильно сшивать у меня никто не умеет.

…Остаток дня прошел в сборе отряда (включая и дозоры), коротких похоронах павших, смене «лежки». От места засады уходили нехоженными тропами, стремясь уберечься от встречи с разъездами поляков и прочих «тушинцев». А за время пути отошло сразу трое раненых — из тех, кому не повезло больше прочих… Затем готовили горячую похлебку из конины, бульоном которой проще всего кормить увечных.

Всю последующую ночь я просыпался то от боли в боку, то ли от стонов раненых, то ли от собственных стонов. И каждое пробуждение меня мучил один и тот же вопрос: что делать дальше?!