Путь Хранителя. Том 4

Глава 8

Я медленно расхаживал по просторному светлому кабинету с задумчивым выражением на лице. Тому самому помещению, в котором я впервые пообщался с Олегом Голицыным с глазу на глаз после публичного поединка с Альбертом Гурьевым, который мне навязали настырные бояре в самонадеянной попытке меня устранить.

Пожалуй, с того вечера, который по стечению обстоятельств посетил лично Генерал-Губернатор Санкт-Петербурга все и началось.

В уютном кабинете, который располагался на втором этаже додзе «Цветочек» ничего не изменилось. Прозрачный журнальный столик по центру, три черных дивана, старомодный комод из красного дерева, широкий камин и два массивных кожаных кресла расположенных друг напротив друга.

Даже запах остался прежним, тот же дорогой табак, что так любил мой дед вперемешку с нежным цветочным ароматом.

Обыденный рутинный день превратился в поворотный так стремительно, что осознание важности грядущей встречи до сих пор не приходило ко мне в полной мере.

За самый обычный месяц, где каждый день был похож на предыдущий, я успел привыкнуть. К теплой постели моего тесного номера общаги, которой я пользовался не для сна. К беседам с Катей при свете уходящей луны. К безмятежности и спокойствию. На миг, я даже ощутил себя обычным студентом.

Каждую ночь после ночной вылазки, перед самым рассветом младшая Богданова встречала меня на ступеньках додзе «Цветочек» своей молчаливой улыбкой. На ее симпатичном обеспокоенном личике читалась лишь искренняя забота и теплота.

По причине, которую Катя Богданова и сама не могла понять, ее тянуло ко мне. Девушка чувствовала незримую связь между нами каждый раз, когда наши взгляды пересекались. От зоркого взгляда ее нежно-розовых глаз не ускользала ни единая моя эмоция.

Врожденная чувствительность Богдановых к любым внешним потокам наделяла это воистину пугающее цветочное семейство нечеловеческой проницательностью и интуицией. Я знал это как никто другой и все равно ничего не мог с собой поделать.

Та запутанная всепоглощающая мешанина чувств из симпатии, злости, обиды, уважения, благодарности, восхищения и душевной близости, что я испытывал к Екатерине Богдановой из моего мира, непроизвольно вылезала и здесь.

Мы с Катей росли и взрослели вместе. Пусть я большую часть времени и был в разъездах, но Санкт-Петербургское гнездо семейства Богдановых мы посещали довольно часто.

Пожалуй, младшая Богданова была первой, к кому я испытал хоть какие-то чувства. Мне до сих пор сложно сказать, во что бы это вылилось, не будь я помешан на цели стать Хранителем, а она на стремлении изменить мир.

Будь мы обычными людьми, возможно, мы бы даже попробовали построить отношения.

С самого детства я не видел и не хотел замечать ничего, кроме цели. Большая часть того, что люди называли нормальной жизнью и нормальными человеческими отношениями проходило мимо меня. Я не считался ни со своими чувствами, ни с чьими бы то ни было еще.

Несся вперед как слепой танк. Наши взаимоотношения с Катей были сложными. Сопровождающиеся чередой юношеских ошибок, боли, взаимных обид и всех прелестей кочевого образа жизни.

К тому моменту как младшая Богданова стала известной в мире как розовая ведьма и стала первым членом моей личной команды, наши отношения как пары были безнадежно испорчены. Да и парой мы никогда по-настоящему не были. Нас лишь эпизодически объединял секс, общее прошлое и схожее маниакальное стремление каждого к своей цели.

И даже после стольких лет, я считал свою первую боевую подругу одним из самых близких людей на земле, готов был, не раздумывая отдать за нее жизнь, как за любого члена семьи Жуковых или Романовых.

В тоже время Катя бесчисленное количество раз вытаскивала мою задницу с того света и поддерживала меня ни смотря ни на что, а дед относился к ней как к дочери.

И всю эту гамму эмоций мне пришлось переживать заново в этот рутинный спокойный месяц. Но, в этом мире Катя не могла ответить мне тем же. Любые попытки сблизиться разбивались о стену непонимания.

Каждую ночную вылазку я всерьез размышлял над тем, чтобы отыскать каждого моего близкого из прошлого мира и насильно впихнуть в его голову мои воспоминания из прошлого мира. Чувство одиночества разъедало меня изнутри и разум отчаянно стремился это исправить.

Но потом я возвращался на остров, видел этот искренний и невинный взгляд младшей Богдановой и понимал, что я не могу так поступить. Ни с Катей, ни с кем-либо еще. Это совершенно другой мир, в котором у моих близких своя жизнь. И в ней нет места моему прошлому.

В эти моменты я чувствовал одиночество и чуждость этого мира особенно остро. Как назло, моей жизни ничего не угрожало, организм не работал на пределе и освобожденные ресурсы мозга тратились на погружение в себя. Все глубже, глубже и глубже.

Спасал лишь четкий распорядок дня, тренировки на износ и дисциплина. Короткие ночные беседы с Катей были наполнены обычными мирскими заботами. Младшая Богданова жаловалась на преподавателей и однокурсников. Читала нотации за пропущенные занятия. С пиететом рассказывала о цветах и своей оранжерее.

Но ни единого раза не спрашивала обо мне или о том, что происходит за пределами жизни обычных студентов Академии. Хоть и о многом догадывалась, без сомнений. Навыки манипуляции и усыпления бдительности, чтобы добиться своего Катя унаследовала у своей матери.

В один из дней я едва не впутал невинное дитя в тот водоворот хаоса, что творился вокруг. Но что-то внутри вовремя остановило меня. Не помню, было то обещание данное Василисе или собственное желание сохранить ту иллюзию мирной жизни, в которой Катя Богданова была в безопасности, но я смог выкрутиться и перевести тему разговора, показав Кате схему тренировочного конструкта.

Я думал это займет младшую Богданову на несколько недель и позволит мне избежать расспросов Кати о том, что ей знать опасно. Однако розовая ведьма и в другом мире осталась розовой ведьмой. На создание сложнейшего в мире тренировочного конструкта студентка без какого-либо опыта с официальным рангом Ученика затратила одну минуту.

И выполнила работу безупречно. Это на время поубавило пыл Кати и позволило мне прожить месяц так и не нарушив слово, данное Василисе не впутывать ее младшую дочь в происходящее.

Пусть талант розовой ведьмы и пропадает зря, это ее выбор и так или иначе, надолго это не продлится. Я знаю Катю. Рано или поздно она это преодолеет и окажется там, где ей самое место. Когда будет готова, она сама найдет свой собственный путь на вершину.

Все, что я могу сделать для Кати сейчас, это сделать ее мир более безопасным.

В тоже время от членов своей действующей команды в этом мире я отстраняться не стал и плотно занялся их тренировками. Сила и уверенность этих зеленых студентов росла с каждым днем.

Скептицизм и недоверие, которым было буквально пропитано додзе в первые дни наших тренировок выветрились уже через три дня, и я воочию увидел их трудолюбие и отчаянное желание стать сильнее.

Смерть Тимура, ранение Арсения и успехи Варвары подстегнули и так высокую мотивацию ребят до небес. Я же пошел по заветам деда и конвертировал ее в беспощадные тренировки, параллельно подтягивая и свою физическую форму.

Всего за месяц Олег Голицын серьезно улучшил выносливость и контроль вибраций вплотную подобравшись к рангу Мастера. Семен Болдырев научился возводить щиты, превосходящие его собственный ранг на два пункта без моей помощи.

Но самый впечатляющий прогресс показала Виктория Меншикова. В семестр младшая княжна входила с официальным рангом Ветеран, а закончить его рисковала взятием Мастера раньше самого Олега. Снежная королева, как ее прозвали в Академии, оказалась невероятно упорной и выносливой.

Вика стала прогуливать учебу и приходила раньше всех на каждую тренировку, при этом уходя последней. Ни единого слова не говорила поперек и беспрекословно выполняла все мои задания, схватывая на лету каждую показанную мной технику.

Уверен, еще месяц подобных тренировок и паутинообразные мягко-изумрудные потоки Меншиковой стали бы самой страшной силой в Академии.

Мои ностальгические мысли по оставшимся в прошлом мирным денькам прервал настойчивый стук в дверь.

— Входи, — машинально ответил я, будто родному брату российского Императора требовалось разрешение.

В голове мелькнула мысль, что Гавриил Романов не стал бы стучать и пришел кто-то другой, но надежда быстро разбилась стоило двери открыться. На пороге стоял коренастый представительный мужчина в элегантном темно-синем костюме.

Широкие плечи, короткая стрижка, густые брови, волевой подбородок и даже мерцающие аметистовые точки на радужке не выдавали в мужчине представителя дома Романовых так сильно, как всепоглощающая аура, в один миг заполнившая пространство.

Аметистовая энергия переливалась словно бриллианты, завораживая взор. У мужской линии Романовых потоки были грубые и прочные словно канаты, но в то же время острые. Находиться в одном помещении с высокоранговым Романовым само по себе занятие не из приятных, выдержать которое любой среднестатистический одаренный счел бы за подвиг, о котором рассказывал бы своим внукам.

Но Гавриил Романов выделялся даже среди родственников наличием ауры подчинения, которая безо всякого контроля самопроизвольно окутывала все материальные объекты вокруг и медленно, будто яд, подавляла волю всех присутствующих.

В один миг тело потяжелело в несколько раз и каждый атом в помещении попал под контроль ауры.

— Благодарю, — вежливо пробасил Гавриил и дверь за Романовым плотно закрылась.

Ближайшее к брату императора кожаное кресло развернулось под действием ауры подчинения. Не успел я и глазом моргнуть, как свет лампы потускнел, у дальней стены затрещал разожжённый камин, а прямиком из верхнего ящика комода по воздуху пролетела сигара, бутылка виски и пара стаканов с кубиками льда.

— Присаживайся, — доброжелательно махнул рукой Гавриил на кресло напротив и принялся разливать выпивку.

Выдержав жесткий властный взгляд Романова, я вежливо кивнул и расположился в кресле. Каждое движение под аурой подчинения давалось с трудом, будто в болотной трясине. Дышалось тоже соответственно.

Никак если быть точнее. Без потоковой подпитки у простого человека в таких обстоятельствах разом отказали бы все внутренние органы. Хорошо, что я не один из них.

— Привет, Гавриил. Рад видеть тебя в добром здравии, — наплевав на все обязательные титулы в обращении к Романову, сказал я.

Брат императора даже бровью не повел на мою фамильярность, стянул с себя пиджак, который аккуратно приземлился на вешалку у дальней стены. После чего неспешно засучил рукава и рывком сорвал удушающий галстук.

Похоже, разговор обещает быть долгим.

— Ну, здравствуй, Марк, — сделав глоток элитного виски пробасил Гавриил Романов, — или, стоит называть тебя Хранитель?