Путь к жизни

I

Рано утром он вышел на станции Лозанна. Под проливным дождем бросился он через рельсы в буфет, чтобы подкрепить свои силы горячим кофе в это сырое и холодное февральское утро.

Он сидел измученный и полусонный, словно оглушенный хаосом звуков, царившим вокруг него. Все слилось для него в одно целое, в какое-то бесформенное движение. И он вздрогнул, когда вдруг увидел перед собой кельнершу в белом переднике с кофейником в руках.

Дождь злобно и отрывисто барабанил по крыше. Перед ним стоял дымящийся ароматный кофе, проходила гибкая фигура в черном платье и белом переднике. И все вместе: шум падающего дождя, душистый кофе, девушка и окружающие смутно сливались в одном общем впечатлении. Его охватил приятный трепет, словно от теплых лучей солнца, и ему на мгновенье показалось, что он дома у себя в тепле. Но уже спустя секунду очнулся — в дверях стоял портье и выкрикивал целый ряд городов и между ними и город Вевэ.

Помчался далее. Сидя у окна, равнодушно следил за проходящими извилистыми берегами озер. Женевское лежало такое серое и мрачное под полосами дождя. Лишь изредка у другого берега из громады туч выплывали вершины Альп. И когда становилось жутко от этой картины величия природы, он выглядывал в противоположное окно. Взор его встречал лишь однообразные, обнаженные виноградники. И тяжесть долгого одинокого путешествия угнетала его глубокой и беспричинной тоской.

Должно быть, он был еще болен, так как чувствовал, как в нем внезапно возникает безотчетный страх. Воспоминание снова пронизывало его, словно боль от свежей раскрывшейся раны. От него бежал он и от своей болезни — и вот и то и другое сказывалось здесь. И в то время, как внешняя оболочка его души мчалась с быстротой молнии в одном направлении — мысли его уносились с еще большей скоростью в противоположную сторону воспоминаний, и он снова с болезненно напряженным взглядом бродил в тех местах, которые он покинул двое суток тому назад.

...Вот он сидит в сумерках тихого мягкого январского вечера в кресле возле окна и смотрит сквозь затуманенные стекла на дорогу. Следы колес, оставшиеся на ней, наполнены желтоватой водой, и красные ветки ивы виднеются из за густого тумана; закутался в свой теплый серый халат; слушает, как дрова потрескивают в камине... Перед ним стоит его старый друг, доктор.

— А теперь возьми себя в руки, мой дружок, — говорит тот весело и решительно, — не считай себя таким обездоленным. Бессмысленно так терзаться из-за того, что девушка не полюбила. Надо иметь самолюбие. Ты был уже на краю смерти из-за этого. Я помог тебе выбраться из самого тяжелого, а теперь сделай сам последнее усилие. Делать тебе здесь нечего, а деньги твои гниют в банке. Поезжай-ка ты путешествовать, да подальше отсюда, туда, где много солнца.

Но выздоравливающий не отвечает ни слова и упрямо смотрит сквозь затуманенное стекло в сумерки тихого, мягкого январского дня, смотрит на большую дорогу, где следы колес полны желтоватой воды, где красные ивы виднеются из за густого тумана. Под ветками этих ив расхаживал он каждый вечер, когда наступали сумерки, чувствуя на своем лице мелкий, как пыль, дождик. Он расхаживал взад и вперед все с одной и той же мыслью в голове, пока, наконец, все перед ним не закружилось и не уплыло из глаз. И много ночей и много дней бродил он с думами о скуке жизни...

И вот, в один прекрасный день он очутился в поезде. Все дальше и дальше уносил его он от оставшегося позади прошлого. Ему кажется теперь, будто он ушел от каких-то чар, что прошлое уже не может более настичь его. Он чувствует, что когда-нибудь оно совершенно исчезнет из его памяти, как уже исчезло от его взоров. Да! Когда-нибудь! Но вдруг поезд останавливается — он прибыл в Вевэ...