Путь к жизни

IV

Они сидели вдвоем в беседке.

Вокруг все трепетало в солнечном зное, а у них в зеленом полусвете беседки все казалось вдвойне тихим и прохладным. Тяжелый внутренний гнет испытывали оба они.

В три часа уходил пароход. Еще два часа — и они будут разлучены. Они не будут более представлять одно целое нераздельное, как до сих пор, как в продолжение трех месяцев. Явятся два отдельных существа, из которых каждое уходит в свою жизнь. Он не мог понять этого, ему казалось, что он отрывает часть от себя самого. За маленькой экскурсией, которую он решил предпринять, за этой экскурсией ясно вырисовывающейся перед ним — подымалось для них обоих нечто другое, мрачное, гигантское и ложилось глубокой тенью на их души. Они оба чувствовали тяжелый гнет; который сжимал им душу и грудь.

Из столовой доносился стук тарелок. По озеру вдруг пронесся пароход по направлению к Монтрэ. Он был переполнен и быстро подвигался вперед до зеленой, сверкающей, словно шелк, зеркальной поверхности воды, со своей живой ношей.

И когда судно пронеслось мимо него, его вдруг охватило радостное чувство, словно освобождение от гнета. Но уже в следующее мгновение оно перешло в боль, часто возникавшую уже и раньше в его душе, боль, которую он не понимал. Ему снова показалось, что он совершает что-то дурное. Ему хотелось помчаться вслед за уходящим пароходом, но он как будто не мог поднять отяжелевших крыльев. Он чувствовал себя тяжелым и прикованным к земле, как ручная домашняя птица. Горечь поднялась в нем. Но тут же последовал широкий поток нежности, который все унес, оставляя лишь на дне души осадок дикой мучительной боли.

И mademoiselle Claire также следила за исчезающим пароходом.

— Желаю вам приятных впечатлений от вашего путешествия! — сказала она.

Она сказала вполне спокойно эти слова, и к тому же это были банальные слова. Но в таких случаях дело не в словах. Звук голоса, с которым она произнесла их, вихрем поднял в нем хаос чувств и обессилил его. Он боролся одно мгновение со всем тем, что теснилось в нем; но затем все в нем улеглось, и он весь растворился в глубокой, теплой, спокойной сердечности.

— Я уже получил все, что мог получить, — ответил он тихо, — я получил больше, чем самую жизнь.

Они оба встали. Он искал ее глаз, но она отвернула лицо в сторону. Прошло одно лишь мгновение. Оно обоим показалось вечностью. Это было одно из тех мгновений, в которые решаются человеческие судьбы, в которых жизнь ждет, притаив дыхание. Ему оставалось только протянуть руку... но в этот момент на веранде показалась девушка и позвала их обедать — и мгновение исчезло.

Когда наступила пора отъезда, они все вчетвером отправились в город, как это бывало раньше, когда они ходили гулять. Старики смотрели на эту поездку, как на разлуку в течение нескольких дней, в продолжение которых их гость ознакомится со Швейцарией, — а он и она вели себя так, как будто и они также относятся к этой разлуке.

Подплыл пароход и прижался к маленькому искусственному островку. Перебросили мостки — и пассажиры повалили гурьбой.

Он сказал всем троим „Au revoir“, пожал каждому из них руку. Они ответили тем же — и он исчез. Затем сняли мостки, пароход двинулся, а он стоял у перил со шляпой в руках, отвечая на последние приветствия, стоял неподвижно, не отрывая глаз от фигуры в белом платье и широкополой желтой шляпе. Он знал, что это она, хотя черты лица и контуры тела нельзя было уже более различить. Но вот пароход обогнул близ лежащий мыс — и все исчезло.

Он почувствовал словно заглушенный крик в своей душе: ему вдруг показалось, что вся жизнерадостность, которую он носил в себе, уносится обратно к ней, к источнику и родине этой жизнерадостности.

Он почувствовал внезапное влечение броситься вплавь за борт парохода, который так бессмысленно уносился в неправильном направлении. Все, что было в нем живого, жизненного, уже плыло обратно, он чувствовал себя пустым, будто тело его стало вдруг безжизненной скорлупой. Но он поборол то, что рвалось к ней, прежние силы снова наполнили его, словно водоворот, так что у него закружилась голова.

Дни проходили, а жизнь уносила его через поля и озера, через разные местности в незнакомые города. В маленьких отелях и посреди суеты больших интернациональных пансионов его пугало одиночество, но оно всегда было возле него, следило за ним. Оно искало его, и он как будто сам не мог не стремиться к тому, что внушало ему страх. Потому что это было мучительное сознание одиночества повсюду и всегда, которое рыдало в нем словно бессонное дитя.

Дни проходили, проходили недели. Однажды поздно вечером он прибыл в Гешенень. На утро взял извозчика и поехал по новой местности. Когда они обогнули последнюю скалу и перед ними развернулось маленькое зеленое плато между снежных вершин гор, он велел кучеру отъехать и присел на камень у дороги. Он хотел обнять одиночество во всей ширине его, хотел свести счеты с этим чувством, которое не было пустотой души его, но нечто другое, принявшее живой образ и голос.

Воздух холоден, хотя середина июня. Из тяжелых туч, проносящихся по бледно-голубому небу, спадают маленькие крупинки снега, твердые и острые, как ледяные кристаллы. Холодно, но этот холод не заставляет мерзнуть, а только дает возможность свободно дышать.

И теперь, когда он сидит и ждет, к нему навстречу выходит то, что он поджидает. Он знает, кто это хотя он не может различить черты лица и линии тела, — это, в сущности, образ, не принадлежащий определенной личности. И этот образ подходит к нему, безмолвный, как воспоминание, и берет его за руку. Он встает и идет за ним. И они идут через горы и долины много дней и много ночей.

...И в один прекрасный солнечный день они очутились перед решеткой маленькой виллы в Вевэ. Они вошли. Кругом ни души. Они вдвоем в саду, словно в раю Адам и Ева. Они снова садятся друг против друга — его обдает горячая волна, когда он снова видит ее перед собою с пышными русыми волосами. Он чувствует, как в него вливается тепло и жизненность. Но черт ее лица он не может различить, хотя тщательно всматривается в нее.

Он чувствует, что он пил из источника вечной жизни, пока не стал новым человеком. Но образ, благодаря которому вошла в него новая жизнь, бледнеет и испаряется.

Снова проходят дни. И с каждым днем расстояние между ним и оставшимися в Вевэ увеличивается. Они составляют один круг жизни, он — другой.

Теперь он ясно видит, как эти два отдельных круга приблизились, сплелись на мгновение, слились в одно, снова расстались, отдаляясь друг от друга с головокружительной быстротой и, направляясь каждый по своему жизненному пути, словно два небесных тела, пути которых на мгновение скрестились.

И когда теперь перед ним встает воспоминание о жизни его в Вевэ — старый господин с белой бородой, старая дама с локонами, он у старинного бюро, она в кресле — все кажется ему таким далеким, будто перед ним старый, выцветший портрет и ему становится все непонятнее, отчего ему казалось, будто он должен вернуться туда. Кто ждет его там? Никто на ждет. Только легкую боль чувствовал он в душе своей, когда перед ним вставало тускнеющее воспоминание о прохладном зеленом садике с желтыми дорожками и о mademoiselle Claire с пышными русыми волосами в красном платье, посреди садика в дивных цветах небесного рая.