Путь отцов

Обращаясь к христианским авторам пятого века, сразу замечаешь пропасть, отделяющую их от золотого века патристики. Перемена бросается в глаза: великие люди ушли, и смены им нет. Миновали и величественные времена расцвета богословия. Внимание Церкви отныне все больше захвачено политическими событиями, положившими конец владычеству Рима. Иероним и Августин были бессильными свидетелями разграбления Рима Аларихом в 410 г. Волна германских нашествий захлестнула западную Церковь. Варвары оставили за собой Рейн и устремились вглубь былой империи, захватывая и покоряя все новые земли. В 486 г. последние области Галлии отошли франкам. Страница истории была перевернута: наступили новые времена, новые проблемы.

Император пребывал в Равенне, но роль его была ничтожна. Империя разваливалась, и на обломках ее возвысился епископат Римский. В Риме, словно царь, правил папа Лев Первый. Восточной империи пока удавалось защищаться от внешних врагов, избежав за счет Италии нашествия вестготов Алариха и остготов Теодориха. Такая политика позволила ей просуществовать до 1453 г. Восточная церковь целиком подпала под власть базилевса.

На протяжении V века обе части былой империи политически обособились до враждебности. Нарушенное единство было уже невосстановимо, разве что на словах, и то ненадолго. Обе половины Церкви пошли каждая своим путем, сообразно непохожим своим судьбам. Столетием раньше Афанасий приобщал Трирскую церковь сокровищам восточного благочестия, Иларий ездил на Восток, дабы напитаться греческим богословием, и много в том преуспел. Увы, времена плодотворного общения миновали невозвратно. В IV веке латинская культура еще питалась от древа культуры эллинской, римская аристократия знала греческий язык. Крупный имперский чиновник, ставший епископом Миланским, Амвросий распространял и внедрял богословскую мысль восточных Отцов, осваивая ее в подлиннике. Августин уже знал греческий плохо, а Лев Великий не знал его вовсе. Латинская ветвь окончательно отделилась от древа.

С помощью августинианства латинский Запад обрел богословскую самостоятельность. Великие споры по основам вероучения отошли в прошлое. Халкидонский собор казался далеким восточным происшествием, до которого Западу нет никакого дела. Здесь были собственные проблемы, аскетические и миссионерские. Германское нашествие заставило здешнюю Церковь обратить сугубое внимание на дело евангельской проповеди: предстояло обращать завоевателей–варваров.

Богословская мысль на Западе и на Востоке производит довольно убогое впечатление; ни один из сочинителей V века даже близко не подошел к уровню каппадокийцев. Новые Отцы — они же и последние — скорее затверживали, нежели творили. Не явилось ни одного самобытного богослова. Все черпали из накоплений золотого века. Кесарий Арльский повторяет и приспосабливает Августина, а с Кириллом Александрийским мы удаляемся из веков святоотеческих и вступаем в византийскую эпоху.

Кирилл Александрийский

(†444)

Александрия заслужила память Церкви своей борьбой во имя ортодоксии. Преемники Афанасия по–прежнему радели о чистоте вероучения, но в то же время стремились утвердить особое влияние своего престола, а по возможности и первенствовать на всем христианском Востоке. Это соперничество отразилось в раздорах Феофила и Иоанна Златоуста. Казалось, настал момент возвысить Александрию и над Константинополем, и над Антиохией. На «соборе в Дубах», где удалось добиться смещения Иоанна Златоуста, Феофила сопровождал его племянник и будущий преемник Кирилл.

Шестьдесят лет египетская Церковь была подвластна одной семье. Кирилл был ставленником своего дяди и соответственно более предрасположен к честолюбию, нежели к святости. Его религиозное и богословское формирование проходило под надзором Феофила. Широкого образования он не получил, опору находил в традиции, а не в философии. Какое‑то время он несомненно провел в монашеской обители. Но уединение было ему в тягость: он был создан для правленья. Исидор Пелусиот укоризненно писал ему, что он носит в сердце своем городской шум и суету.

ЕПИСКОП

Феофил умер в 412 г., и Кирилл заступил на его место. Вероятно, он был тогда еще молод, ибо управлял епархией более тридцати лет. Вместе с епархией он унаследовал и многие свойства дяди, как добрые, так и дурные: в ортодоксии пребывал тверд, в личной жизни безупречен; однако перенял не только властолюбие Феофила, но и его неприязни. Так, он наотрез отказался, невзирая на настояние Рима, вписать в богослужебные диптихи (перечень епископов) имя Иоанна Златоуста. Признать его вновь, заявил он, все равно что заново принять Иуду в собрание апостольское.

Было у него в сравнении с Феофилом и одно бесспорное преимущество: он знал толк в богословии. Неустанно трудясь над текстами, он стремился быть верным букве Писания и традиции его истолкования. Несторианский раскол делит его творчество на два периода: до 428 г. он был занят экзегезой и антиарианской полемикой, затем до самой смерти всеми силами опровергал несторианство. Экзегетике Кирилл воздал более чем должное. В издании Миня она занимает шесть томов in quarto. Это не лучшая и далеко не самобытная часть его произведений.

Епископ Александрийский был верен богословской традиции своего города, представителями которой были прежде всего Афанасий, а также Дидим Слепец, о котором предпочитали умалчивать, поскольку он был мирянином и учеником Оригена. Кирилл был не настолько изощрен, чтобы чтить память Оригена, приверженного, по его мнению, «греческой болтовне». Тем не менее он осуждал и антиохийцев, даже не пытаясь их понять, а уж тем более развить. Злопамятен он был на редкость.

СОЧИНЕНИЯ

Богословские сочинения Кирилла по большей части полемичны. В них он сказался весь. Он любил изобличать и ниспровергать ереси. Начал он с выступления против ариан, вообще все его богословские произведения написаны против кого‑нибудь. Он не был способен услышать доводы противника и уж тем более — признать его относительную правоту. Именно по его милости в истории укрепилась худая репутация за Феодоритом Киррским.

На склоне лет он сочинил пространную апологию «За святую христианскую религию против книг нечестивого Юлиана». Это одно из свидетельство, что язычество в Египте оставалось активным даже и в V веке. Самое ясное из богословских сочинений Кирилла посвящено опровержению несторианства и изъяснению единства во Христе. Кирилл с упорством и неуклонностью изъясняет таинства веры. Он стремится быть точным и четким, мысль его тверда, но пишет он монотонно и многословно. Слог его скорее напыщен, нежели красив. Он чужд великим богословским образцам и открывает эру византийской схоластики.

Он в равной мере богослов и деятель Церкви; он не столько пастырь, сколько предводитель. Он любит стычки и обнаруживает в них тот же неукротимый дух, что и в своих богословских декларациях. По натуре он воитель, ему так же нужны противники, как оратору — слушатели: без них он сам не свой. Враг для него — залог успеха и оправдание всех действий.

РАСПРИ

Став епископом, он первым делом рассорился с градоначальником Орестом. Он кидался на всех: на еретиков, на евреев, на язычников. На нем лежит моральная ответственность за гнусное убийство знатной язычницы Ипатии, которую равно уважали и язычники, и христиане. Еще прискорбней его отношение к евреям. Когда те — правда, безосновательно — возомнили, что школьный учитель Иеракс подослан епископом для слежки за ними, они подняли мятеж. Памятуя угрозы епископа, они напали на христиан ночью. Стараниями Кирилла настал день, когда христиане отплатили: они врывались в синагоги, убивали всех встречных евреев, грабили их дома. Таков был конец еврейского гетто в Александрии.

Дабы укрепить свое полновластие в Египте, Кирилл взял под контроль торговлю хлебом и приумножил свое достояние, опираясь на помощь темных и необразованных коптских монахов. Постоянный напор сверху вызвал, однако, сопротивление египетских монахов: в 428 г. они пожаловались на своего иерарха в Константинополь самому Несторию. Припомнили и раздоры Феофила с Иоанном Златоустом. Несторий был старым монахом из Антиохии, города–соперника; сам лично он был безупречен, но полемический азарт и пылкий нрав побуждали его к сомнительным утверждениям: в частности, он оспаривал древний титул Богоматери, дарованный Марии.

В отличие от Иоанна Златоуста, новый епископ Константинопольский по неосторожности пустился в богословские умствования. Наведенный на след доброжелателями, Кирилл учуял ересь, отыскал уязвимое место противника и перешел в наступление, радуясь случаю заткнуть рот египетским монахам, разобраться с Константинополем и принизить Антиохию.

ПРОТИВНИК НЕСТОРИЯ

Весьма кстати оказалось и довольно льстивое письмо Кирилла папе Целестину, где он обличал заблуждения Нестория. Сам Целестин греческого языка не знал и, не проверив кирилловых обвинений, осудил Нестория на местном римском соборе, мало того — уполномочил Кирилла действовать от своего имени. К несчастью, в послании к Кириллу отступления от веры, вменяемые Несторию, не были уточнены. Епископ Александрийский, дабы обеспечить расположение двора, сам составил три послания, но успеха не имел. Император отсрочил осуждение епископа, им самим назначенного, и созвал большой собор. С таким решением согласился и папа.

По условиям созыва каждую провинцию представляли несколько епископов. Кирилл привез с собой пятьдесят, да вдобавок еще немалое число младшего клира, чтобы заручиться надежной поддержкой. В Ефесе не сделали даже попытки разобраться во всем всерьез. 21 июня Кирилл собственной властью, невзирая на протесты семидесяти восьми епископов, решил ускорить события и назначил открытие собора назавтра. Несторию надлежало явиться в Ефес в качестве обвиняемого, но без права присутствовать на соборе. Он был осужден заочно. Это известие в Ефесе, где хорошо поработала египетская свита Кирилла, встретили буйным ликованием. Кирилл возвестил об осуждении Нестория, объявив его «новым Иудой». Положительно, Иуды у него множились!

На самом же деле собор еще не закончился. Возникло сомнение: открылся ли он законным порядком? Когда прибыли епископы с Востока, их ознакомили с положением дел. Они в свою очередь составили собор (часть епископов примкнула к ним), отменили решение Кириллова собора и низложили Кирилла и его сообщника епископа Ефесского. Наконец прибыли и римские посланцы, одобрившие низложение Нестория. В первых числах августа явился посланец императора с письмом Феодосия: «По милости вашей одобряем низложение Нестория, Кирилла и Мемнона». Одним словом, полная неразбериха.

Несторий и Мемнон подчинились. Кирилл оказался более опытным дипломатом и нашел путь ко двору с помощью богатых подношений, а на Востоке в этом толк знали. Епифаний перечисляет подарки: страусы, ковры, золото и шелковые ткани. Результат сказался незамедлительно. Феодосии созвал в Халкидоне избранных, те объявили о закрытии собора и распустили епископов по домам; правда, Кириллу и Мемнону было велено дожидаться в Ефесе решения их участи. Но Кирилл уже отплыл в Александрию. Так закончился Ефесский собор.

Встревоженный и несколько ошарашенный событиями, Кирилл понял, — с некоторым опозданием, — что ему следовало пойти на соглашения и уступки. Это было тем более уместно, что Нестория удалили со сцены и заточили в монастырь. Был подписан акт о единении, где Кирилл свел свои личные соображения к двенадцати анафематизмам, предъявленным Несторию. Тот подписал текст вероисповедания, отправленный ему Иоанном Антиохийским. Заключили мир. Об этом идет речь в одном из писем Кирилла, начинающемся знаменитыми словами: «Да возрадуются небеса и да содрогнется земля!» К несчастью, мировая оказалась недолгой; между тем весь спор сводился к богословским разногласиям между Антиохией и Александрией, причем обе точки зрения дополняли друг друга. Востоку угрожал раскол, и монофизиты могли ухватиться за слова Кирилла. Это предвидел св. Исидор Пелусиот. Он послал Кириллу суровое предупреждение: «Не ищите возмездия за личные обиды в урон Церкви и не выставляйте напоказ православие, ибо породите нескончаемую схизму». Сказано как нельзя более верно.

С 433 года о Кирилле никто ничего не слышал. «Красноречивое молчание», — пишет Ньюмен: что ж, должно быть, настало время отрешиться от крайностей жизни и вражды. Известно, что он умер 27 июня 444 года.

Царствование дяди и племянника чересчур затянулось, а потому сожалений не воспоследовало. В письме, возможно, апокрифическом, но приписываемом Феодориту, без обиняков выражено облегчение, какое испытали в Египте: «Наконец, наконец‑то он умер, этот злодей. Возрадуются пережившие его, но горько станет мертвецам».

О пристрастном человеке пристрастно и судят; разумеется, на справедливость в этом случае рассчитывать не приходится.

ТРУДНЫЙ ЧЕЛОВЕК

Таков этот человек, вызвавший в свое время столько споров и столь по–разному описанный современниками. Нет смысла умалчивать о его недостатках, они более чем очевидны, и недаром Ньюмен не без иронии заметил: «Кирилл не позволил бы, чтобы о его святости судили по делам его».

Суровый и свирепый приверженец ортодоксии, он был беспощаден к недругам, да и вообще не склонен снисходить к людям. Сторонники у него были, друзей не было. И в характере его не было ничего, что могло бы умерить его жесткость. Он сделал, что мог, для окостенения богословия, опираясь на авторитеты, подтверждавшие его точку зрения. Менее гневливое и пристрастное отношение к истине пошло бы на пользу Церкви куда больше.

Он сочетал традиционные буквалистские доказательства с доказательствами патриотическими, умело используя свидетельства Отцов Церкви наравне со свидетельствами Священного Писания. В споры с арианами он ввел апелляцию к рассудку: она весьма процвела в богословии.

Кириллу равно свойственны изворотливость и прямолинейность; и то и другое шло ему во вред. Он не умел признать частичной правоты еретика, не понимал, что и в самых ортодоксальных утверждениях надо знать край. Хромает и его терминология. Так, формула «единой природы», которую он хотел насильственно канонизировать, происходит из аполлинарийского апокрифа; Кирилл же полагал, что он принадлежит Афанасию. Таким образом, заодно с апелляцией к рассудку использовалась ссылка на авторитет. Заимствованная из письма, эта формула стала опорой монофизитства, только и признававшего одну природу Христа. Понадобился новый Халкидонский собор (в 451 г.), чтобы упорядочить учение о Христе. Поменьше бы страстей вокруг Нестория — и, глядишь, отыскалась бы менее двусмысленная формула.

«Но богослов, — признает Ньюмен, — он великий. Католики всех времен перед ним в неоплатном долгу». Кирилл премного послужил Церкви, отстаивая ортодоксию. И еще лучше послужил бы, а может, и уберег бы единство, если бы обладал широтой взгляда и умел сообразовать александрийские и антиохийские резоны. Не улаженный толком спор неизбежно вспыхивает с новой силой.

Епископ Александрийский был проницательным и правоверным богословом, хотя и воспринял ошибочные формулы Аполлинария в надежде предписать их Несторию. Кто был ему враждебен, тот, вероятно; испытывал такое же отвращение к его двенадцати анафематизмам, как и к утверждениям Нестория. Потому и случилось, что монофизиты, расколовшие Восток, ссылались именно на его авторитет.

Человек крайностей, он не мог не вызывать противоречивых оценок. И о нем и поныне судят пристрастно и несовместимо. Кирилл удаляется от нас и нас отдаляет от времен святоотеческих. Он открывает путь византийству. Его диалектика служит началом восточной схоластики. Восток и Запад вместе признали его в звании Учителя Церкви.

Кирилл толкует текст Евангелия от Иоанна о хлебе жизни. Христос не воспринял жизни извне, Он жизнь по сути Своей, ибо сказано, что Он рожден от Того, Кто есть жизнь и Отец.

ПРЕСВЯТАЯ ТРОИЦА И ВОПЛОЩЕНИЕ

Нелегко дается уму этот стих (Ин 6, 57) и по–особому труден, однакож непостижности в нем нет: чтобы рассудить как следует, должно лишь углубиться до конца. Когда Сын говорит, что послан, да уразумеем сим не свыше того, что Он явлен во плоти; говорим же «воплотился» и разумеем — вполне вочеловечился. Отец, говорит Он, соделал Меня человеком, и потому Я рожден от Того, в Ком жизнь изначально, и вот есмь живый, есмь Слово, а такожде и Бог, но, вочеловечившись, воздвиг храм по естеству Своему, храм Своего тела. Оттого и сказано, что «ядущий Меня жить будет Мною».

Я облекся бренной плотию, но, воплотившись. Я, сущий живый, рожденный от Отца живого, Я преобразил ее, дабы явить в ней Свою жизнь. Я не был одолен скверной плоти; напротив, одолел ее сам, ибо есмь Бог. И повторю еще ради сугубой внятности: как, воплотившись (что и значит был послан), Я не соделался менее благостью Отца живого и сохранил Свое существо нетленное, так и всякий приемлющий Меня и сопричастный плоти Моей, оживет сам, но вполне преображенный Мною, имею же власть даровать жизнь, ибо поистине рожден от источника всякой жизни, от Бога Отца. И недаром воплощение — дело Отца, ибо сказано у Соломона: «Премудрость построила себе дом» (Притч 9, 1), и недаром благовестник Гавриил ведает сотворение божественной плоти как дело Духа Святого, ибо рек Пресвятой Деве: «Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя» (Лк 1, 35), дабы уразумели, что Божество едино в существе Своем и узрели бы Отца, Сына и Духа Святого в триипостасном единстве, ибо не порознь вершат, но что одним соделано, то есть деяние целостного существа Божьего. Святая Троица единомысленна, как и единосущна, и единое произволение явлено в трех ипостасях: все исходит от Отца, через Сына, в Духе Святом.

Повторим же сказанное многократно: повторение может прискучить, зато с ним надежнее. В обычае у Христа, Спасителя нашего, прозревать во всем, что превосходит силы людские, руку Отца всемогущего. Он унизился, сделавшись человеком, но, хотя и принял рабский вид, но рабского состояния не воспрезрел. И однакож и сие было соделано лишь волею Отца. Породивший Его во всем сообразуется со словами Спасителя. «Отец, пребывающий во Мне, Он творит дела» (Ин 14, 10). Предавши, как должно, на потребу плоть, Он вознес Богу Отцу все превосходящее человеческое разумение. Так же и воздвигнуть свой храм в сердце девственницы значит отсечь для человека возможность приблизиться к нему.

Лев Великий

(†461)

В 440 г. папе римскому Сиксту III наследовал диакон по имени Лев. В потомстве он был прозван Великим, дабы тем подчеркнуть его историческое значение. Он может считаться последним свидетелем святоотеческих и первохристианских времен. Отцы золотого века один за другим отошли в вечность: Августин умер в 430 г., Кирилл Александрийский — в 444 г., перед смертью погрузившись в долгое молчание.

Нам мало что известно о его жизни до того, как он стал первосвященником. Мы даже не знаем точной даты его рождения. Вероятно, он родом из Тосканы, где в обычае были такт и благовоспитанность. В 430 г., когда Августин возлежал на смертном одре в Гиппоне, Лев уже был римским священнослужителем и деятельно участвовал в разбирательстве распри между сторонниками и противниками Августина на юге Галлии. Годом позже Кирилл Александрийский обращался к нему с просьбой о защите от происков Ювенала, епископа Иерусалимского.

РИМСКИЙ ЕПИСКОП

Избранный на римский престол диакон Лев находился в это время в Галлии с дипломатической миссией от Равеннского двора. Когда умер Сикст III, Лев был далеко от Рима, но, к общей радости, это не воспрепятствовало его избранию. К нему направили посольство, которое торжественно препроводило его в Вечный Город, где новоизбранный принял епископское посвящение. Понтификат Льва, один из самых долгих в истории папства, длился с 440 по 461 год. За двадцать перенасыщенных событиями лет епископ Римский как нельзя более возвеличил тогдашнюю папскую власть.

Во времена Льва папству выпали тяжкие испытания. Великим людям свойственно без видимых усилий оказываться на высоте событий: они не только предвидят их, но и управляют ими, по мере надобности вторгаясь в их ход.

Новый папа имел весьма высокое понятие о своем назначении. Он полагал, что папство, унаследовав власть древнего Рима, провиденциально призвано следить пути Церкви. Со времени епископства Петра Рим сделался церковным и вселенским центром. Папе надлежало надзирать за всеми Церквами Востока и Запада. Лев не только изыскал формулы, «с изумительной полнотой» выражающие это учение, но и утверждал его во всех жизненных обстоятельствах.

Прежде всего Лев был пастырем града Рима. Проповедовал он постоянно, упорно вытесняя языческие обычаи и суеверия, особенно астрологические, укоренившиеся среди римлян. Он обличал еретиков и манихейцев, по–прежнему наводнявших Рим. Он воздвиг во славу Божию рядом с храмом св. Петра монастырь под управлением Римского епископа.

Папа укреплял свою власть — как в метрополии, так и в самых отделенных провинциях. Он интересовался малейшими происшествиями, вникал во все раздоры. Он устанавливал требования к будущим епископам, обсуждал в Сицилии вопрос о сроках крещения, разъяснял Никите Аквилейскому, как должно поступать в случае варварского нашествия.

Иларий, епископ Арльский, силился подчинить своей власти все оставшиеся в границах Рима галльские провинции. Льва встревожило возросшее влияние арльского престола и епископа, которого он подозревал в затаенном намерении вырвать галло–романские епископаты из‑под папской власти. Папа восстановил епископа Безансонского, смещенного Иларием, и предписал Иларию созывать соборы лишь в пределах ему отведенной провинции. К папскому посланию был приложен соответствующий эдикт императора Валентиниана III, что дало повод воинствующим галлам, вроде Тиллемона и Кенеля, в ярости обвинить папу в принижении авторитета Церкви, в том, что он по слабости своей прибег к помощи омертвелой светской власти. Но епископ Арльский был человек святой; он подчинился.

Лев, конечно, не хуже Амвросия сознавал дряхлость Римской империи и явную немощь Равеннской власти. На смену Риму пришел Константинополь. Оказавшись лицом к лицу с Западом и варварами, византийский Восток превратился в христианскую империю.

ОТНОШЕНИЯ С ВОСТОКОМ

Хотя внешняя благопристойность сохранялась и за Римом оставалось право повсеместного вмешательства, однако разрыв между Востоком и Западом, между Константинополем и Римом при Льве Великом обозначился со всей отчетливостью. Путем юридических ухищрений недомолвки маскировались, однако психологическое отторжение шло своим чередом. Восток нимало не затронули пелагианские распри, хотя они разыгрались в восточной сфере. А христологические несогласия, от Нестория до Евтихия, напротив, остались сугубо восточными происшествиями. Ни один западный епископ в них не вникал. Рим сохранял лишь показной авторитет. Расколы чаще всего начинаются и завершаются в сердце, а не в законоположениях.

Поначалу осложнения с Востоком носили богословский характер. Первое адресованное в Константинополь послание Льва Первого относилось к монаху Евтихию, ему вменялось в вину возрождение несторианской ереси. Монах, возглавлявший монастырь с тремя сотнями иноков, был близок к константинопольскому двору. Он был глашатаем богословских последователей Кирилла, отнюдь не удовлетворенных решением 433 г. о единении. Официальное изобличение монаха подтвердил в 448 г. Константинопольский собор. При поддержке Диоскора, преемника Кирилла Александрийского, и всемогущего евнуха Хризафия, Евтихий обратился в Рим с протестом.

Папа Лев высказался по существу вопроса в догматическом послании, направленном епископу Константинопольскому (в истории за ним закрепилось название «Флавианского трактата»), где учение о двух природах Христа изложено со всей необходимой ясностью и отчетливостью.

Последующие события развертывались по предуказанной Кириллом схеме. Подстрекаемый Евтихием Феодосии созвал собор, которым заправляли сообщники того же Евтихия во главе с Диоскором Александрийским. На соборе опять‑таки ловко обошли папское послание, восстановили Евтихия и сместили его противников. Это постыдное представление сам папа назвал «ефесским разбоем», и название это осталось в истории.

Все приходилось начинать сначала. Новый собор был созван в Халкидоне, на азиатской окраине столицы. Догматические наставления папы Льва, изложенные во «Флавианском трактате», были торжественно провозглашены учением Церкви 25 октября 451 г. Папа одобрил постановления собора, за исключением уставного пункта 28, где заново утверждалось первенство константинопольского престола, уже признанное на вселенском соборе 381 г. Постоянный папский посланник в столице настаивал на соглашении, но Лев был непреклонен. Позиция «не слишком поддающаяся оправданию», как пишет монсиньор Батиффоль. Желая послужить римскому престолу, папа окончательно оставил помыслы о вселенском единстве. Эта неуступчивость не только затруднила отношения между Востоком и Западом, но и развела их по разные стороны образовавшейся расселины. «Единство не было нарушено, однако свелось к минимуму», — замечает Гюстав Барди.

Наконец, воспоследовали и прискорбные политические события. В 452 г. на Италию обрушился Аттила, он разграбил Венецию, уничтожил порт Аквилею и собрался идти на Рим. В отчаянии ничтожный император римский Валентиниан III был вынужден пойти на переговоры. В посольстве его сошлись консул, префект и папа.

«Аттила достойно принял посольство, — повествует историк Проспер, — и столь возрадовался присутствию римского первосвященника, что решил прервать войну и удалиться за Дунай, пообещав мир и в дальнейшем». На самом деле все было гораздо сложнее, и Аттила тоже отошел не просто так. Однако поступок папы потряс умы и послужил к укреплению папской власти.

Тремя годами позже преемник Аттилы Гензерих решил, что настало время овладеть Римом с моря. Флот его перегородил устье Тибра. В Риме началась паника. Императора убили собственные охранники. Папа Лев в сопровождении своего клира вышел навстречу царю вандалов. С ним ему не так повезло, как с Аттилой, однакож он получил заверение, что завоеватели не станут поджигать город и пощадят горожан. Город грабили четырнадцать дней. Из Рима нескончаемой вереницей потянулись повозки, груженные сокровищами храмов и дворцов.

В конце своего понтификата Лев Первый, так и не пожелавший признать за Константинопольским епископатом право первенства на Востоке, был вынужден обратиться к светским властям с просьбой обеспечить выполнение постановлений Халкидонского собора, ибо грозили возобладать монофизиты, отрицавшие двойственную природу Христа. Иной раз с фактами следует считаться больше, нежели с прерогативами, а просьба о помощи оборачивается куда более постыдным делом, чем отвергнутые уступки.

Лев Первый умер предположительно 11 ноября 461 г. и был погребен в ограде собора св. Петра, слева от входной галереи. По случаю переноса его мощей, в котором папа Бенедикт XIV участвовал как соборный священник, он был провозглашен в 1754 г. учителем Церкви.

ТВОРЧЕСТВО

Литературные сочинения папы Льва связаны с его обязанностями первосвященника. Наследие его состоит из двух частей: переписки и проповедей. Сохранилось 143 его послания, написанных за двадцать лет понтификата и позволяющих проследить его деятельность в Италии, в Галлии, в Африке, в Испании. Папа то и дело участвовал в решении вопросов вероучения и дисциплины. Двадцать писем адресованы Юлиану Хиосскому, его посланцу при дворе базилевса.

Папа Лев оставил нам ряд важных проповедей общим числом около сотни. Эти образцовые литургические тексты по большей части созданы в первое десятилетие его понтификата и относятся к событиям богослужебного круга: Рождеству, Богоявлению, Посту, Пасхе.

Лев не был склонен к импровизации, проповеди его всегда тщательно отредактированы. Папа заботился об изяществе слога, не оглядываясь, впрочем, на литературную моду. Фраза его развертывается великолепно и торжественно, как литургическая процессия. Величественное спокойствие этого римлянина подавляет эмоции и останавливает душевные порывы.

Речь его сообразна богослужению с его плавным и величавым ритмом. Он применял к месту параллелизмы и антитезы, ассонансы и рефрены, отяжеленные каденцией периоды, любезные уху римлян. Заботясь о сугубой выразительности, он изыскивал лапидарные формулы, уместные в языке богослужения.

Лев не был самостоятельным мыслителем. Образование его весьма и весьма хромало: нечего и сравнивать с Иларием, Амвросием или Августином. И к философии он относится едва ли не пренебрежительно: никаких отсылок к классикам. Он не знал греческого языка, что не могло не служить помехой, учитывая богословские распри. Источниками истин вероучения служили ему чаще догматические формулы и традиции, нежели богословские авторы, за исключением, пожалуй, Августина.

Он довольствовался элементарными понятиями, формулами, которые считал ключевыми, и никогда не возвышался над уровнем понимания слушателей. Он не толковал книг Писания, экзегет из него никакой. Библия для него — источник цитат–свидетельств. Чуждый метафизическому любопытству, он не стремился проникнуть в таинства веры, не затруднялся богословскими словопрениями. Учение о Троице сводилось для него к фразам Символа веры.

В проповедях его нет ни оригинальных мыслей, ни богословского пафоса, однако язык его красочен, звучен, и это скрашивает общие места. В переводе проповеди теряют всякую привлекательность — так подстрочник обнажает порой весьма скромные достоинства оригинала.

Лев не психолог, а скорее моралист, он куда лучше разбирается в жизненных перипетиях, нежели в таинственных глубинах души. Его больше привлекает разумность и упорядоченность, чем сердечность и проникновенность. У него нет ни тонкого чутья Петра Хризолога, ни простодушия Григория Великого.

Он был практиком, деятелем, а не мыслителем, и склонен был управлять, а не размышлять. Он прежде всего руководитель, отчетливо сознающий долг Римского епископа и преемника Петра.

«О, племя нареченное, народ избранный, град священства и владычества, — говорит он о Риме, — ты, по благодати святого престола блаженного Петра, сделался столицею мира, и признали тебя повсеместно не ради власти земной, но именем благовестия Божьего».

Достоинство, унаследованное от Петра, Лев понимал как долг служения. И проповедовал этот ревнитель веры то, что ему подсказывал собственный опыт единства устремленности и воли. Он утверждал и знал, что ни один верующий не может миновать испытаний своей веры.

ЛИЧНОСТЬ

Лев был правителем, а отнюдь не пророком и не историком–богословом. Может статься, ему нехватало воображения и творческого гения. Он не расслышал грохота обвального крушения Империи. Он вообще не умел приноравливаться к требованиям времени. Амвросий гораздо лучше понимал, что Империя обречена и разваливается на глазах. Донельзя неуступчивый в отстаивании особых прав Рима, не желающий признать очевидный примат Константинополя на Востоке, закрепленный вселенским собором, Лев вынужден был просить базилевса вникать в богословские вопросы. Он вмешался в игру, не соразмерив всех опасностей. В защите ортодоксии на Востоке он больше полагался на императора, чем на епископов, его усердием императора вознесли настолько, что признали в нем «достоинство священнослужителя, душу епископа». Лев был приверженцем твердой власти и не умел отнестись к ней критически или хотя бы сдержанно.

Он римлянин до мозга костей: сложность и восприимчивость Востока были ему не по нутру. Этот великий первосвященник, предвосхитивший средневековое папство, не сумел навести мост через пропасть между Римом и Константинополем. Вселенская Церковь представлялась ему скорее единой и дисциплинированной, нежели сложной и многообразной.

Обладая несокрушимым. упорством, он не слабел, а закалялся в испытаниях, доказал свое мужество и твердость. Все было против него, но он стоял на своем неколебимо, дух его оставался ясным. Сознание своего высокого назначения сочеталось у него с неподдельным смирением и кротостью: «Не судите о наследии по недостоинству наследника», — эта фраза приоткрывает завесу над его жизнью.

В непреклонности его не было высокомерия, во властности — ни малейшей жестокости. Его нравственный максимализм всегда облекался в сдержанную форму: этот аристократ хотел, чтобы власть соблюдала свои границы, он уважал личность и ценил правила обхождения. Он был из тех, кто готов оставаться на второстепенных ролях и требует первенства, лишь когда дело доходит до схватки. Этот служитель Церкви имеет собственное лицо уже хотя бы потому, что составил себе четкое понятие о единстве и дисциплине вселенской Церкви и о роли епископа Римского в этом единении. «Он не был первейшим папой, но все же был папой в полном смысле слова».

В пору, когда Римская империя распалась и Запад отошел к варварам, а Восток бредил схизмой, Лев олицетворял единственный островок стабильности среди всеобщего крушения. «Он был папой отходящего мира, — пишет Батиффоль, — но именно в нем Церковь первых веков обрела подлинность и величие папства». Лев завершает святоотеческую эпоху. И с него начиная, папы воцарились в Риме.

Христос явился ради всеобщего освобождения. Он поистине вочеловечился, не утратив Божественного величия. Осознай же, сколь много достоинства даровано тебе и каковому Телу ты причастен.

ПРОПОВЕДЬ НА РОЖДЕСТВО ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА

1. Возлюбленные братья, Спаситель наш родился в сей день, возрадуемся же. Изгоним из душ наших всякую печаль, ибо вот родилась жизнь, и сгинул смертный страх, и излилось на нас веселие обетования жизни вечной. Пусть все станут соучастниками нашей радости, ибо радость у всех одна: Спаситель наш, упразднитель греха и смерти, не обрел среди людей ни единого безгрешного и явился, дабы освободить всех. Да возликует святой, ибо награда его близка. Да возрадуется грешник, ибо ему уготовано прощение. Да возвеселится язычник, ибо призван. к жизни. Истинный Сын Божий, в полноте времен, осеняющей Его непостижимые предначертания, восприял человеческую природу, дабы примирить ее с ее Создателем; так же и диавол, виновник смерти, облекся в смертную плоть и был побежден ею; поверг природу и был повержен природой. Ради нас разыгралась эта битва, и нам была явлена величественная и необоримая приверженность; ибо сам Господь Всемогущий ополчился на жесточайшего врага Своего не в обличьи славы Своей, но облекшись нашей греховной плотию, по образу и природе подпав общей судьбе смертных, однако в Нем и образ, и природа наша отъединились от греха.

Но несть в Нем греха

И что читаем о рождении всеобщем, то здесь отнюдь не пригодно. Написано: «Кто родится чистым от нечистого? Ни один» (Иов 14, 4). В сем же небывалом рожденьи Христовом нисколько не участвовала похоть плотская, и несть в нем печати греха. Девственница из царственного колена Давидова избрана была сосудом плода святого, Божескою и человеческого вместе, и зачала она в Духе прежде, нежели понесла ее плоть. И дабы в неведении о замысле Господнем не убоялась она свершения непредвиденного, услышала из уст ангела весть о том, что станет восприемницей Духа Святого. И она, реченная матерь Божия, ничуть не была оскорблена в стыдливости своей. Как ей было не провидеть зачатия чудодейственного, если над нею свершалась воля Всевышнего по слову Его? И верующая душа укреплялась в уповании своем предшествующим чудом с Елисаветой, нежданно обретшей чадородие: можно ли было усомниться, что Тот, Чьей милостью понесла неплодная, властен оплодотворить девственницу?

Две природы неслиянные

2. Итак, Слово, бывшее у Бога, Бог Единый, Сын Божий, «и все чрез Него начало быть, и без Него ничто не начало быть, что начало быть» (Ин 1, 3), соделался человеком, дабы избавить человека от вечной гибели. И, ничуть не умалившись в Своем достоинстве, Он соблаговолил унизить Себя до нас, став соприродным нам и не утратив природы Своей и поистине сочетал образ рабский с образом, соипостасным Отцу. И обе природы сочетались в Нем так, что низшая, восславившись, сохранилась, а уничижение природы высшей не умалило ее. Та и другая сущность предстали в Нем всецело и единолично, и облик человеческий воссиял, слабость осилилась, добродетель обрела предвечность. Дабы искупить отпадение человеческое, природа нетленная соединилась с бренною: истинный Бог и подлинный человек явлены в едином облике Господнем. Такое и надлежало нам исцеление, ибо так «единый посредник между Богом и человеками» (1 Тим 2, 5) возмог умереть, как мы, и внове воскреснуть. Вот, стало быть, и понятно, что бремя спасения нашего нимало не нарушило девственной чистоты Богородицы: она соблюла целомудрие и разрешилась истиной. Таковое рождение, о братья возлюбленные, как нельзя более подобало Христу, в Котором явлена и мощь, и мудрость Божия: таким образом Он разделил с нами бремя по человечеству и стал превыше нас в божественности Своей.

Не будь Он сполна Богом, не имел бы власти принести нам исцеление; а не был бы доподлинно человеком, не явил бы нам образец. По рождестве Господа возликовали ангелы, воспевшие «Слава в вышних Богу» и возгласившие «на земле мир, в человеках благоволение» (Лк 2, 14). Ибо узрели созидание Иерусалима небесного в единении со всеми племенами земными. Как же должно было возрадоваться человеку в его уничижении при столь несказанном свидетельстве любви Божией, ежели и ангелы в высях своих предались такому ликованию!

Возвеличение человеческое

3. Итак, братья мои дорогие, возблагодарим Бога–Отца за Сына Его в Духе Святом. Бога, Который, в безграничном милосердии своем, столь возлюбил нас, сжалился над нами и «нас, мертвых по преступлениям, оживотворил со Христом» (Еф 2, 5). Итак, стали мы в Нем тварью новой, чрез Него внове сотворенной. И должно нам «отложить прежний образ жизни ветхого человека» (Еф 4, 22). Мы, соучастники в Рождестве Христовом, отречемся же отдел плоти. Познай, о христианин, достоинство свое, ты сопричастен Божеству, так не возвращайся же к жизни, для тебя постыдной, к былой своей скверне. Помни, какому телу ты принадлежишь и какова глава тела сего! Помни, что, вырванный из‑под власти тьмы, ты перешел в царство света, осиянное Богом. Посредством таинства крещения ты стал храмом Духа Святого, не отжени же властителя сего делами мерзостными и не окажись в полновластии диавола, ибо искуплен ты кровию Христовой. И Тот, Кто искупил тебя по милосердию Своему, судить тебя будет по истине, царство же Его, с Отцом и Духом Святым, есть во веки веков. Аминь.