Нa протяжении первых четырех веков Отцы Церкви споспешествовали победе христианства, были ее активными соучастниками. Религия, пришедшая из Иерусалима, покорила столицу Римского государства. Чужаки овладели Империей, и Церковь их сделалась государственной. В ходе этого постепенного преобразования язычество было искоренено; оно же помогло сохранить наследие античной мысли.
Христианские сочинения служат вехами, свидетельствующими о степени распространения религии. Апологеты, подобные Иустину и Иринею, отстаивали веру от посягательств извне и изнутри. Александрийцы и африканцы заботились о первичном богословском оформлении христианства. Восток поставлял философов, Запад — риторов и правоведов. В IV веке христианская культура уже цвела пышным цветом. Народились всевозможные литературные жанры; лишь поэзия представлена слабо, лирический пафос проявлялся помимо стихотворной формы; исключением можно считать разве Григория Богослова, но и он скорее лирик, чем поэт, стихотворные его сочинения более или менее случайны.
В 330 г. не было прямой надобности воздвигать Константинополь ради единения восточной и западной Церкви. Церковь едина, связи налажены. Киприан переписывался как с азиатскими, так и с испанскими епископами. Влияние Августина распространилось на всю Церковь. Веком позже в этом единстве была уже психологическая червоточина. В Риме, например, получили письмо Нестория и месяц не могли сыскать переводчика. Золотой век великих вероучителей отдалялся, связи слабели. В проигрыше была и та и другая сторона.
Всякий, кто основательно вчитывается в сочинения Отцов, поражается их идейной насыщенности и человеческой содержательности, а также их разнообразию. Никакой условности, никакого благолепия. В писаниях своих они остаются самими собой, видны нам во плоти и крови. У всех одна вера, но восприятие ее у каждого собственное, личностное. В этом оркестре избранных душ каждый владеет своим инструментом, и с каким мастерством, чувством, индивидуальностью!
Отцы Церкви были прежде всего пастырями. Главное их орудие — речь, проповедь. Это особенно проявилось в творчестве двух изумительных гениев, Оригена и Августина. Пастырскую деятельность ставят превыше всего и на Востоке и на Западе, но понимают ее, пожалуй, не одинаково. Восточные Отцы проникновенны, вдумчивы, патетичны; на Западе преобладает уклон правоведческий, практический, нравственный; особо ценится лаконизм изложения. Греческие богословы делают упор на величие человека, африканские помнят о том, что человек — существо падшее. Одни готовы приравнять человека к Богу, другие развивают учение о воздаянии.
И все же чересчур обобщать не следует. Иоанн Златоуст, грек из греков, — по рождению сириец и, как подобает сирийцу, велеречив и наделен богатым воображением. Каппадокийцы весьма отличны от александрийцев, но именно им ближе всего оказался Ориген, которому они следовали с восторгом и вместе с тем вдумчивостью. Кирилл по влечению души отказался от славы на родине. Учение Августина о предопределении и благодати обрело самых суровых критиков именно в Галлии.
Единство Римской империи облегчало культурные связи, но оно же способствовало распространению арианской ереси. Запад, до поры непричастный богословским распрям, в один прекрасный день весь оказался заражен арианством. Церковь восстала на ересь. Две великие жертвы имперских репрессий — Афанасий и Иларий: муж с Востока стал ревнителем на Западе, а западный священнослужитель причастился сокровищнице греческой мысли. В 364 г. Империя была разделена между Константинополем и Римом. Это разделение защитило Запад от христологических споров и отяготило Церковь. На Востоке никого не волновало пелагианство, даром что Пелагий пребывал в Палестине. Обе части былой Империи предались своим заботам. Единство формально существовало, но расселина ширилась, развитие пошло разными путями.
В христианской Византийской империи интеллектуальные усилия поощрялись. Однако Отцы Церкви отошли в прошлое, началась новая эпоха, провозвестником которой был Кирилл Александрийский. Византизм надвинулся на святоотеческое наследие. Народы Востока надолго оказались вовлеченными в богословские споры. Соборы знаменуют перемирия; затем раздоры усугубляются. В VI в. произошло сокрушительное столкновение с монофизитством (Север Антиохийский (ум. в 518 г.), Леонтий Византийский). Споры решались силой, вопреки всякой индивидуальной аргументации.
Явились два богослова: таинственный Псевдо–Дионисий освоил наследие греческих отцов и стал его проводником на Западе; он напитал средневековое богословие. Веком позже Максим Исповедник (ум. в 662 г.), более всего богослов, однако и пастырь, питомец аристотелевой и платоновской философии, сведенных им воедино под знаком церковных догматов и духовности, еще более отдалил христианство от святоотеческих времен.
Монашество обогащало восточную мысль. Полуграмотные штурмовые отряды Кирилла сменились «учеными» монахами из Сирии и Палестины. Эта среда и породила вышеупомянутого Максима. В том же веке Иоанн Мосх (ум. в 619 г.) сочинил знаменитый «Луг духовный», благоухающий свежестью и схожий с «Цветочками» св. Франциска.
Запад, породив Августина, словно бы истощился. Епископ Гиппонский с еще большей определенностью, нежели Амвросий, свидетельствует о перевороте, вызванном в V веке предощущением всеобщего краха. Кажется, один лишь епископ Миланский, целиком поглощенный борьбой с императором, не сознавал опасности, уже нависшей над всем государством. Запад отошел к варварам. Варварам предалась и Церковь, после скорбного колебания. Язычники, напротив, вплоть до V века яростно сопротивлялись, однако им суждено было исчезнуть вместе с Империей, их время миновало. Впрочем, отголоски языческих нравов дают о себе знать и по сей день.
Достойны внимания два епископа, которых историки то и дело упускают из виду: Максим Туринский (ум. в 423 г.) и Петр Хризолог (ум. в 440 — 450 гг.). История сохранила мало сведений об их жизни, но их сочинения говорят сами за себя. Оба они психологи, столь тонко и уверенно проницающие душевные движения, что поневоле припоминается Ньюмен. Оба сокрушали предрассудки и языческие нравы, опасные, по их мнению, не менее, нежели орды гуннов. Эти миссионеры, неотделимые от народа своего, чувствовали подспудное стремление всякого человека ко всеобщему братству, размышляли о спасении в космическом плане, неусыпно проповедуя Евангелие.
Вслед за Востоком Запад также пережил подъем монашеского движения, поначалу довольно анархического. Монастырь Брага в Испании был основан Мартином (ум. в 580 г.), переводчиком апофегм отцов–пустынников. Устав св. Бенедикта подтолкнул развитие монастырей и создал предпосылки для духовного подъема. Григорий Великий (ум. в 604 г.) озарил римский престол сиянием святоотеческих традиций: он, надо думать, был порожден этим движением.
В Галлии монастыри появились еще в IV веке. Достаточно назвать св. Мартина. Иоанн Кассиан приобщил лиринцев к восточному монашескому благочестию. Монах–священнослужитель Викентий Лиринский (ум. около 450 г.) был серьезным богословом. Прежде всего он сформулировал принцип органического развития вероучения, подхваченный Ньюменом в его «Догматическом развитии». Другой лиринский монах, Кесарий, епископ Арльский (ум. в 543 г.) был «одним из наставников галльской Церкви, основателем ее дисциплины и блюстителем ее культуры на протяжении двух сумеречных веков» (П. Леже). Он использовал проповеди Отцов, в особенности Августина, для евангелизации Галлии, нес Благую весть окружавшим его варварам. Церковь не стала сокрушаться о прошлом и обрела новые просторы для деятельности. Наставники Средних веков продолжили труды Отцов.
Сознавал ли Запад, насколько он оскудел, утратив греческое достояние? С той и с другой стороны к делу примешивались страсти, политические соображения, с той и с другой стороны не обошлось без полемических крайностей; все это отчасти заслоняло существо раскола и неосознанно усиливало его. Дискуссия началась как богословская, а раскол все углублялся, затрагивая душу и сердце…
Если верно, что мы исчерпали эру Константинову, то верно и то, что Церковь останется невзрачной и убогой, пока не овладеет всем своим достоянием, восточным и западным, пока не сольет свою историю — нет, душу свою — воедино. Единение христианское требует сочетания всякого со всяким: это — единение всеобщее.