На следующий день то же ясное, без единого облачка небо, та же полнейшая неподвижность воздуха. «Виктория» поднялось на высоту пятисот футов, и ее медленно несло к западу.
– Вот мы и в самом сердце пустыни Сахары, – проговорил Фергюссон. – Какие безбрежные пески, что за удивительное зрелище! Странно распоряжается природа… Спрашивается: почему на одной и той же широте, под теми же самыми лучами солнца, в непосредственной близости, существуют чрезмерно роскошная растительность и такое полнейшее бесплодие?
– Причины, дорогой Самуэль, мало интересуют меня, – возразил Дик, – гораздо более меня заботят факты. Самое главное то, что в природе именно так обычно и происходит.
– Надо ведь немного и пофилософствовать, дорогой Дик. Это никому не вредит.
– Пофилософствуем, я не прочь, времени у нас достаточно. Ведь мы еле-еле движемся. Ветер боится дуть, он спит…
– Это будет продолжаться недолго, – сказал Джо. – Мне кажется, что на востоке виднеется полоса туч.
– Джо прав, – ответил доктор.
– Да, но дождемся ли мы в самом деле тучи с хорошим дождем и хорошим ветром, который будет хлестать нам в лицо? – спросил Кеннеди.
– Посмотрим, Дик, посмотрим.
– А ведь сегодня пятница, сэр. От пягницы я не жду хорошего.
– Ну, что ж, надеюсь, что сегодня тебе придется отказаться от своих суеверий.
– Хотелось бы. Уф! – сказал Джо, вытирая лицо, – жара хороша, в особенности зимой; но на что она сдалась нам летом?
– Ты не боишься действия солнечного тепла на наш шар? – спросил Кеннеди у доктора.
– Нет. Гуттаперча, которой пропитана тафта, выносит гораздо более высокую температуру. Во время испытаний она выносила температуру в сто пятьдесят восемь градусов. И оболочка ничуть от этого не пострадала,
– Туча! Настоящая туча! – закричал вдруг Джо, острое зрение которого совершенно не нуждалось ни в каких подзорных трубах.
Действительно, над восточной стороной горизонта поднималась густая пелена; глубокая, как будто взбитая, она казалась скоплением маленьких тучек, не сливавшихся друг с другом и сохранявших свою первоначальную форму, из чего доктор вывел заключение, что в том месте не было никакого движения воздуха.
Эта компактная масса, появившись в восемь часов утра, только в одиннадцать надвинулась на солнце, и оно исчезло за ней, как за густой завесой. Горизонт же в это время совершенно прояснился.
– Это изолированная туча, на которую нам не следует особенно рассчитывать, – проговорил доктор. – Обрати внимание, Дик, форма ее совершенно такая же, как была и утром.
– Совершенно верно, Самуэль, и ждать от нее дождя или ветра не приходится.
– К несчастью, по-видимому, это так, ибо туча держится на очень большой высоте.
– А что, Самуэль, как ты думаешь, если б нам направиться самим к этой туче, раз она не желает пролиться над нами дождем?
– Кажется, что особенной пользы от этого не будет, – ответил доктор. – Придется ведь израсходовать лишний газ и, следовательно, большое количество воды. Но в нашем положении ничем нельзя пренебрегать. Давайте поднимемся.
Фергюссон пустил в змеевик самое сильное пламя горелки, температура сильно поднялась, и вскоре под влиянием расширившегося газа «Виктория» пошла вверх. На высоте около тысячи пятисот футов аэронавты вошли в тучу, окружившую их густым туманом, и «Виктория» перестала подниматься. Здесь не чувствовалось никакого ветерка и даже было мало влаги, что видно было по слегка лишь отсыревшим вещам в корзине, «Виктория», купаясь в тумане, как будто стала двигаться быстрее, но это был единственный результат их подъема.
Фергюссон с грустью убедился в том, как мало было выиграно этим маневром, когда вдруг услышал крик Джо, полный бесконечного удивления:
– Ах, что это такое?
– В чем дело, Джо?
– Ах, сэр! Ах, мистер Кеннеди! Как это удивительно!
– Да что такое?
– Представьте себе, мы здесь не одни. Тут какие-то интриганы. Наверное, они хотят украсть наше изобретение.
– С ума он сходит, что ли? – проговорил Кеннеди.
Джо замер, словно превратясь в статую, изображавшую величайшее изумление.
– Неужели жгучее солнце могло так подействовать на мозг этого бедного малого? – отозвался доктор, оборачиваясь к Джо. – Да скажешь ли ты…
– Вот взгляните сами, сэр! – возбужденно проговорил Джо, указывая пальцем в пространство.
– Клянусь святым Патриком! – в свою очередь закричал и Кеннеди. – В самом деле, что-то невероятное! Самуэль! Самуэль! Смотри же! Смотри!
– Вижу, – спокойно ответил доктор.
– Подумай, еще один воздушный шар, и на нем такие же, как мы, путники, – волнуясь, проговорил шотландец.
И действительно, в каких-нибудь двухстах футах парил другой воздушный шар со своей корзиной и пассажирами, причем двигался он по тому же самому направлению, как и «Виктория».
– Ну, что же, – сказал доктор, – нам ничего больше не остается, как подать ему сигнал. Кеннеди, возьми наш национальный флаг и вывесь его.
Казалось, что пассажирам соседнего шара в этот миг пришла в голову та же самая мысль, ибо чья-то рука тем же жестом в точности воспроизвела салют таким же флагом.
– Что бы это могло значить? – с удивлением пробормотал охотник.
– Да не обезьяны ли это? – закричал Джо. – Посмотрите, они ведь нас передразнивают.
– А это значит, – смеясь, пояснил Фергюссон, – что ты сам, дорогой мой Дик, отвечаешь на свои же сигналы. Я хочу сказать, что там, во второй корзине, мы видим себя самих и что тот шар – это наша собственная «Виктория», и только.
– Ну, уж извините, сэр, этому я никогда не поверю, – заявил Джо.
– Милый мой, ты сам можешь в этом убедиться. Встань-ка на борт и помаши руками.
Джо тотчас исполнил приказание, и в то же мгновение все его жесты были точно повторены.
– Это не что иное, как мираж, – продолжал доктор, – простое оптическое явление, происходящее вследствие разницы в плотности воздуха. Вот и все.
– До чего удивительно! – все повторял Джо. Он никакие мог поверить объяснениям доктора и продолжал производить свои эксперименты, размахивая руками.
– Какая в самом деле любопытная вещь! – заметил Кеннеди. – А занятно видеть нашу славную «Викторию»! Знаете, выглядит она внушительно и держится очень величественно.
– Как вы там ни объясняйте все это, – вмешался Джо, – но все-таки тут есть что-то необыкновенное.
Вскоре отражение «Виктории» стало мало-помалу бледнеть. Туча поднялась выше, покинув воздушный шар, который теперь и не порывался следовать за ней. Через какой-нибудь час от нее не осталось и следа.
Ветер едва чувствовался; казалось, что он еще более ослабел. Доктор, потеряв надежду двигаться вперед, стал спускаться к земле.
Путешественники, временно отвлеченные от своих грустных дум любопытным явлением, теперь к тому же истомленные палящим зноем, снова впали в подавленное состояние духа. Но вдруг около четырех часов Джо заявил, будто среди необозримых песков что-то возвышается, и вскоре он ясно уж различил две пальмы, росшие неподалеку друг от друга.
– Пальмы! – воскликнул Фергюссон. Тогда там должен быть источник или колодец.
Он схватил подзорную трубу и, убедившись в том, что глаза Джо не ввели его в заблуждение, с восторгом стал повторять:
– Наконец-то! Вода! Вода! Мы спасены, ведь как ни медленно мы подвигаемся, но все же не стоим на месте и когданибудь да доберемся до этих благословенных пальм!
– А пока, как вы думаете, сэр, не выпить ли нам нашей водички? – предложил Джо. – Жара ведь в самом деле невыносимая.
– Давайте выпьем, мой милый.
Никто не заставил себя просить. Была выпита целая пянта, после чего воды осталось всего-навсего три с половиной пинты.
– Ах, от нее оживаешь! – воскликнул Джо. – До чего вкусна эта вода! Никогда пиво Перкинса не доставляло мне такого удовольствия.
– Вот хорошая сторона лишений, – заметил доктор.
– Она не так уж хороша, – сказал охотник. – Я согласен никогда не испытывать наслаждения от питья воды, лишь бы только всегда иметь ее в изобилии.
В шесть часов вечера «Виктория» уже парила над пальмами. Этц были два жалких, высохших дерева, какие-то призраки деревьев без листвы, скорее мертвые, чем живые. Фергюссон. с ужасом взглянул на них.
Под деревьями виднелись потрескавшиеся от зноя камни колодца. Кругом не было ни малейших признаков влаги. Сердце Самуэля болезненно сжалось, и он уже собирался поделиться своими опасениями с товарищами, как послышались их восклицания.
Насколько хватал глаз, к западу тянулась длинная полоса скелетов. Отдельные кости валялись вокруг колодца. Видимо, какой-то караван заходил сюда, оставив на своем пути все эти груды костей. Должно быть, более слабые путники один за другим падали в песках, а более сильные, дойдя до этого столь желанного источника, погибали вокруг него ужасной смертью.
Путники, побледнев, смотрели друг на друга.
– Не стоит опускаться, – промолвил Кеннеди, – лучше уйти подальше от этого отвратительного зрелища. Ясно, что здесь не найти ни капли воды.
– Нет, Дик! – возразил Фергюссон. – Для очистки совести мы обязаны в этом убедиться. Да к тому же лучше нам провести ночь здесь, чем в каком-либо другом месте. А в это время мы исследуем колодец до самого дна. В нем ведь когда-то, несомненно, был источник – быть может, какие-нибудь следы его и сохранились еще.
«Виктория» опустилась на землю. Джо и Кеннеди, предварительно насыпав в корзину песку, по весу равнявшегося их собственному, бросились к колодцу и спустились на его дно по лестнице, почти совершенно развалившейся. Здесь они убедились, что источник иссяк, по-видимому, уж много лет назад. Они стали рыть сухой рыхлый песок, но, увы, в нем не было и следа влаги. Наконец, они поднялись из колодца, потные, осунувшиеся, запыленные, удрученные, в полним отчаянии.
Фергюссон понял, что все поиски их оказались тщетными. Для него, впрочем, это не было неожиданностью, и он молчал. Доктор почувствовал, что отныне ему надо быть и мужественным и энергичным за всех троих.
Джо принес с собой из колодца затвердевшие обрывки бурдюка и с силой кинул их на валяющиеся кругом кости.
За ужином никто не проронил ни единого слова, да и ели с отвращением.
А между тем ведь они еще и не знали настоящих мук жажды. Лишь мысль о том, что ждет их впереди, приводила путников в такое уныние.