Пять недель в Южной Америке

От гилеи до безлесных вершин

Над заливом стлался густой туман, и солнце едва только поднялось над океаном. Из окна гостиницы было видно, как молочная сырая пелена растеклась по набережной и заползала в улицы, идущие к горам. Группы наиболее высоких фикусов, обрамляющих берег Ботафого, то возникали темно-зелеными островками в колеблемом ветром тумане, то скрывались им. Клочья тумана заползали на склоны Корковадо и, казалось, растворялись в покрывающих их лесах. Небо было безоблачно, и вершины гор освещались солнцем, лучи которого внизу тускнели и гасли в утреннем «дыхании» океана.

Город еще был объят ночной тишиной, когда я покинул отель. Полусонный шофер лихо мчал меня по непривычно пустынным улицам непроснувшегося Рио.

Особенно безлюдными выглядели торговые улицы, где витрины и двери магазинов были закрыты железными шторами или раздвижными решетками. Только возле продуктовых магазинов и фруктовых лавок изредка виднелись грузовики, с которых сгружались корзины и ящики со свежими фруктами и овощами.

Приближаясь к вокзалу, мы все чаще стали встречать пешеходов, а в самом вокзале стояла небольшая очередь у билетной кассы на 6-часовой дачный поезд Рио-Терезополис. До поезда оставалось еще четверть часа, и я успел выпить на дорогу две чашечки кофе в маленьком буфете, переполненном торопящимися пассажирами. И, надо сказать, что очень приятны были две эти «кафезиньо» — крохотные чашечки горячего, сладкого и ароматного кофе — в это раннее и сырое утро.

Вокзал Коломбо расположен, если можно так сказать, в глубине города, и поезд долгое время шел среди городских построек и параллельно с трамвайной линией, на которой уже пошли вагоны.

В городской черте поезд шел не быстро, были часты короткие остановки, и вагон, почти пустой вначале, постепенно заполнялся публикой. Была суббота, и среди пассажиров было немало дачников и просто стремящихся провести воскресный досуг за городом.

С полчаса мы ехали по городу и его окраине. Наконец городские постройки кончились. По обе стороны полотна теперь стали встречаться частые мелкие деревянные домики, возле каждого колодец, маленький двор со скотиной и участки полей поблизости.

Вскоре и эти домики прекратились, дорога пересекла несколько речек, или кана. лов с берегами, поросшими густыми луговыми травами. И дальше потянулись обширные поля риса (уже убранные), сахарного тростника и бананов. Банановые плантации тянутся, не прерываясь, на большие расстояния, подступая местами к самому поезду. Большие и как бы лакированные листья бананов покрыты влагой, и крупные капли росы обильно стекают по ним. Обильная роса видна на всех растениях — результат утреннего тумана, почти каждодневно надвигающегося с океана.

Одни участки плантаций уже убраны, на других — еще видны поспевающие и совсем молодые гроздья плодов и нередки такие, где бананы еще только цветут.

Сроки цветения и созревания бананов очень разно-образны и позволяют иметь на протяжении всего года свежие плоды различных разновидностей и сортов этого «хлеба» тропиков.

Бананы не приносят семян и размножаются исключительно черенками. Огромные площади заняты в Бразилии под бананами. Только вблизи Сан-Пауло имеется более 5 млн. растений. Культивируются они преимущественно по морскому побережью, особенно в южной половине страны, но они хорошо идут и по всей стране, где имеются подходящие сырые почвы.

Большое количество бананов вывозится из Бразилии. Так, Аргентина покупает около 10 млн. гроздей; более 2 млн. вывозит отсюда Англия, меньшее количество приобретают другие страны. Около 60 млн. гроздей потребляется на месте.

Бананы по форме, окраске и вкусовым качествам плодов имеются в сотнях сортов: сорт золотой, серебряный, яблочный, «пальчик девушки», ананасный и масса других.

Бананы употребляют в сыром виде, но некоторые сорта только вареные, печеные или поджаренные. Бананы кладут в салаты, подают в качестве гарнира к мясу. Из многих сортов приготовляют разные сласти, мармелад, желе, халву, мороженое, кремы; варят из них варенье, джем. Другие сорта вялят, сушат, делают из них муку, «хлопья», солод.

В Бразилии бананы имеются повсюду. По общей массе урожая бананов Бразилия стоит на первом месте среди других тропических стран.

Банановые плантации, тянувшиеся по обе стороны дороги, здесь, на приморской низине, снабжают плодами Рио и его окрестности. Разведение бананов на экспорт сосредоточено в более южных штатах Бразилии-Сан-Пауло, Парана и Санта-Катарина.

Даже только в этом районе, на пути из Рио в Терезополис, можно было поразиться обилию сортов бананов. На каждой станции десятки мальчиков и девочек бегали перед вагонами, предлагая свой товар, и что ни продавец, то другой сорт.

Через час пути безбрежное банановое море стало прерываться участками пашен, покрытых сорняками и начинающих зарастать кустарниками и деревцами

На горизонте, еще окутанные туманом, виднелись горы, куда шел наш поезд. Вскоре дорога вошла в полого холмистые предгорья, покрытые низкорослыми, но чрезвычайно густыми древесно-кустарниковыми зарослями, а правильнее сказать - чащами. Лианы и эпифиты здесь сплошь покрывают, оплетают, обрамляют деревья и кусты.

По всей вероятности, это заросли вторичного происхождения на месте прежде существовавших лесов, сведенных под плантации, которые были заброшены после истощения почвы при обычном здесь хищническом способе ее использования. В подтверждение этого предположения изредка встречались одиночные крупные деревья-остатки девственных лесов.

Все растения покрыты обильной росой, сверкающей в лучах низкого еще солнца; особенно эффектно выглядят длинные косматые «бороды» похожей на лишайник тилляндсии*, пропитанные влагой и отблескивающие на солнце тысячами капелек росы. Роса покрывает даже телеграфные провода. Воздух так насыщен влагой, что и в вагоне стенки стали влажными, и одежда на мне тоже отсырела.

Через полтора часа после начала пути поезд стал постепенно забирать в гору, петляя между предгорных холмов, покрытых здесь уже хорошим тропическим лесом. Часто видны густо стоящие стройные стебли бамбука.

Эпифитов и лиан в этом лесу точно так же много. Между холмов на плоских низинах и здесь расположены банановые плантации, среди которых разбросаны первобытные — из бамбука и пальмовых листьев-хижины земледельцев.

Через два часа пути на очередной станции наш поезд расцепили на три части по два вагона и позади каждой прицепили по маленькому паровозику. Отсюда пошла зубчатая железная дорога: посредине полотна положена особая зубчатая рельса, за которую цепляется соответственными зубцами специальное колесо паровоза. Вскоре дорога вошла в узкое ущелье, и начался крутой подъем вверх. Наклон пути настолько большой, что пассажиры, сидевшие спиной к движению, принуждены были цепляться за поручни, чтоб не съехать с сиденья.

Борта ущелья покрыты величественным лесом, среди которого изредка встречаются гранитные скалы или участки с пышной луговой растительностью на особенно крутых склонах.

Через полчаса «зубчатый» паровоз поднял нас до вы-соты около 800 м над уровнем моря на конечную станцию — городок Терезополис, занимающий широкую долину среди живописных хребтов гор Серра-дос-Органос.

На станции меня очень приветливо встретил доктор Жил-директор Национального парка. Я тотчас спросил, где же «сеньор Правдин» (Леонид Федорович уехал сюда из Рио накануне и по уговору он должен был меня встретить). Оказалось, что он с утра отправился на экскурсию в лес и ждет меня там.

Терезополис — небольшой городок дачного типа. Знатные кариоки и состоятельные бизнесмены понастроили здесь себе дачи и проводят тут наиболее знойные месяцы года.

Благодаря значительной высоте и окружению горных хребтов в этой местности заметно прохладнее, чем в многолюдном асфальтово-бетонном Рио.

Правда, и здесь самая низкая температура в самом холодном месяце — июле — не опускается ниже +13°. В полуденные часы градусник в тени показывает даже в холодные месяцы +24, 26°, но зато к вечеру скатывается прохлада с горных вершин и ночью здесь можно «по-настоящему» отдохнуть, не то, что в расслабляющей банной духоте океанского побережья.

В наше распоряжение доктор Жил предоставил целый домик, в котором обычно останавливаются почетные гости, посещающие Национальный парк.

Домик оригинально расположен на крутом берегу горной речки близ небольшого, но эффектного водопада. Необычность этого домика в том, что в него попадаешь сверху. Третий этаж находится на уровне дороги, и, входя в домик, я принял его с улицы за одноэтажный. Неожиданно внутри оказалась лестница. Она привела меня во второй этаж (здесь - столовая, кухня, ванная, удобства; наверху же передняя и три спальных комнаты), а потом и в первый (тут курительная и большая веранда с прекрасным видом на речку, водопад и заросший густым лесом горный склон).

Вид из окна моей спальни был закрыт розово-пурпурными охапками цветов замечательного дерева иперошо*. Это был молодой еще экземпляр дерева, обычно достигающего 15–20 метров высоты. Ствол его нормально круглый, гладкий, а концы молодых веток отчетливо четырехгранные. Листья 5-7-пальчатые, отдельные пластинки небольшие, 4–7 сантиметров длины и 2–2,5 ширины. Воронковидно-колокольчатые крупные цветы (поперечник венчика 5–6 см) собраны в густое пышное соцветие. Окраска их розово-пурпурная и яркая и в тоже время очень нежная. Я не мог сопоставить ее с какими-либо знакомыми цветами.

У иперошо очень интересно происходит цветение. Начинается оно с нижних ветвей, на которых к этому времени в короткий срок опадают листья. Зацветание постепенно распространяется вверх, а ему предшествует сбрасывание листьев. В течение 12–15 дней дерево находится в полном цвету. А потом происходит обратное явление: завядают и опадают цветы и развиваются новые листья. Этот процесс идет быстрее: через несколько дней дерево бывает уже одето нежно-зеленой молодой листвой.

Иперошо зацветает с четвертого года жизни и цветет в периоде с июня по август.

Национальный парк в Терезополисе — это лесной заповедник, имеющий задачей сохранить в неприкосновенности тропический лес и все другие природные ландшафты, входящие в его границы. Заповедник занимает большую площадь, которая включает и широкие долины подножья гор, и их склоны, и безлесные вершины.

Управление Национального парка — оффис — занимает всего одну комнату в том же домике, что служит в качестве гостиницы для почетных посетителей. Неподалеку от него расположены службы (гараж, конюшня, склад) и дома для рабочих.

В отличие от наших советских заповедников-здесь не ведется никакой научной работы, даже самой простой инвентаризации флоры и фауны. В штате заповедника имеются лишь садоводы и чернорабочие, всего 35 человек.

Доктор Жил-культурный человек, лесовод по образованию, чрезвычайно преданный порученному ему делу. Он придерживается прогрессивных взглядов, весьма симпатизирует Советскому Союзу, высоко оценивает советскую науку (чем и объяснялось его внимательное и добро-желательное отношение к нам с самых первых шагов нашей работы в Национальном парке). Он рассказывал нам о своих планах организации научной работы в заповеднике, которые ему никак не удается осуществить из-за крайне ограниченных средств, отпускаемых правительством.

Бюджет заповедника всего 300 тыс. крузейро то есть около 75 тыс. рублей на наши деньги. Действительно, не развернешься на такие средства. Их едва хватит на то, чтобы собрать библиотеку: имеющиеся книги и журналы умещаются пока в одном шкафчике все в той же комнате оффиса. Доктор Жил сказал, что у них имеется гербарий, но, видимо, его так немного, что единственный помощник Жила так и не смог разыскать его в маленькой комнате управления, когда мы об этом попросили.

Доктору Жилу за три года его работы здесь удалось приступить к организации маленького ботанического сада в нижней части заповедника. Замысел его очень интересен: он хочет собрать здесь всех представителей флоры заповедника, пересаживая их уже более или менее крупными экземплярами. Но это требует больших усилий и затрат. Расчеты же на доход от посещений Национального парка туристами не оправдались. Бразильские туристы, видимо из-за «прирожденной усталости», пред-почитают проводить досуг в созерцании природы с террас кафе и баров, а для привлечения иностранных туристов нужна дорогостоящая реклама, которая могла бы перешибить завлекательные призывы отелей Копакабаны и находящейся по соседству Китандиньи (о ней я скажу после).

Через час после моего приезда мы с доктором Жилом отправились верхом разыскивать Леонида Федоровича.

Мы нашли его на высоте 1100 м недалеко от дороги, которая проходит через весь заповедник от низа до вершин на расстоянии около 15 км. Внизу на два-три километра по ней может пройти машина, далее дорога становится такой извилистой и крутой, что удобнее всего пользоваться верховыми лошадьми; с трудом здесь можно проехать в легкой двуколке. А с шестого километра и до вершины идет узкая тропа, на которой не мало таких участков, где лучше сойти с коня и вести его в поводу.

На высоте 1600 м построен дом для туристов. Он сделан целиком из древесных пород, растущих в здешних лесах. Стены срублены из неокоренных стволов, крыша покрыта «соломой» из тонкостебельного бамбука-лианы, стены внутри, стол и скамьи-из простых досок, также из древесины разных видов и разнообразной окраски. Даже люстра сделана из удачно подобранных сучьев деревьев, к которым прицеплены несколько электрических лампочек.

Внутренность дома-одна большая комната с койками вдоль стен в два яруса на 18 человек и большим столом и скамьями, вкопанными в землю (пол-земляной, покрытый цыновками только возле постелей). Сбоку к дому при-строена кухня, туалет и сарайчик с маленькой динамо-машиной на бензиновом моторчике. Надо заметить, что электрификация здешняя имеет главным образом символическое значение, и для настоящего освещения используются обыкновенные керосиновые лампы и вездесущая «летучая мышь».

В первый же вечер доктор Жил устроил в нашу честь ужин (точнее обед), составленный почти целиком из национальных бразильских блюд. Пальмито*, суп с шушу и картофелем, чураско* с соусом из фейжона, сам фейжон, который надлежало есть, посыпая его фариньей, и что-то еще. Мы с удовольствием пробовали все эти блюда, так сказать, с этнографическим интересом. Пальмито мне очень нравится, оно вкусом похоже на спаржу, но только лишь отчасти похоже, в нем все же больше своего, особенного вкуса. Чураскону, ничего… мясо, как мясо. А вот фейжон — даже сдобренный маслом и тапиоковой мукой — не вызвал приятных ощущений. Вряд ли это блюдо нашло бы большой спрос у нас в Союзе. А ведь в Бразилии фейжон, да к тому же без заправки жиром, — это основное и каждодневное питание многих миллионов рабочих и земледельцев и, в особенной мере, негров, метисов, кабокло и прочих «цветных», как их оскорбительно именуют «белые».

В заключение обеда на сладкое были поданы консервированные фрукты-кажу*, манго и маракужа*. В этом виде они потеряли свою прелесть: приторно-сладкий и густой сироп сделал их грубыми и резиноподобными и перебил вовсе вкус этих замечательных плодов. Особенно пострадал от такого способа консервирования манго, но и кажу тоже был неузнаваем. В свежем виде кажу сочный, кисло-сладкий, с необычайно приятным своим особенным привкусом, и он очень освежает и утоляет жажду.

Кажу в свежем виде отличается исключительным богатством аскорбиновой кислоты. Вообще содержание витаминов в нем столь велико, что кажу служит лечебным средством с времен таких давних, когда еще не были открыты витамины и их целебные свойства. Кажу рекомендовали для излечения различных болезней. Один бразильский врач почти полстолетия назад писал о кажу: «Говорят о лечении виноградом, плодами хлебного дерева, апельсинами, лимонами, вишнями, фигами, яблоками, финиками. Все эти средства, несомненно, эффективны, особенно лечение виноградом. Однако ни один из этих плодов не может соперничать по целебным свойствам с кажу. Слабые, истощенные люди, больные экземой, ревматизмом, страдающие отсутствием аппетита и поносами, собираются летом на один из прекрасных берегов Сержипе, где желтые и красные кажоэйро образуют прекрасные леса. Напитавшись соком кажу, больные воз-вращаются домой упитанными, пополневшими, непохожими на тех людей, какими они были раньше. Про кажу можно сказать, что даже злоупотребление им идет на пользу».

Очень интересно, что у кажу съедобной является разросшаяся плодоножка, на конце которой в виде крючковато изогнутого придатка находится орешек, заключающий семя сильно ядовитое и потому обычно выбрасываемое. Рассказывают, что орешки тоже очень вкусны и вполне безопасны для человека, если их поджарить. Однако мы ни разу не смогли их попробовать. Говорят, что в продаже они бывают очень редко, так как почти полностью идут на экспорт в США.

За обедом мы спросили Жила, накормлены ли рабочие, которых он нам дал в помощь; может быть, их позвать сюда, вероятно они очень голодны (Леонид Федорович их взял с утра в лес, и они до сих пор не ели). Он ответил, что они уже поели.

Как гостеприимный хозяин он предлагал тост за успех нашей работы, за дружбу с Советским Союзом. Потом он говорил о своем давнишнем желании посетить нашу страну, расспрашивал о Москве, о Ленинграде. Рассказал, что он сам «сосиалиста», что в парке он устроил «колхозо» — огород, урожай с которого получали рабочие заповедника.

Один из сопровождающих нас рабочих был мулат с черными курчавыми волосами, а второй, повидимому, метис, но с очень светлой кожей и тонкими чертами лица. Уже после ужина, случайно зайдя на кухню, я обоих застал за трапезой: у них было по алюминиевой миске фейжона; один сидел на пороге кухонной пристройки, второй-на корточках у стены; миска с фариньей, которую они подбавляли в фейжон, стояла на земле между ними. На кухне есть стол и скамейки. За столом сидел повар (вернее, он сторож этого туристского дома и одновременно повар) и парень, пригнавший наших лошадей, которых мы оставили в лесу, оба — белые; они доедали остатки от нашего обеда.

Прогулка по дороге и тропе от подножия гор заповедника до вершин доставляет исключительное наслаждение созерцанием бесконечно разнообразных картин, раскрывающихся вокруг путника.

Вот дорога пересекает ущелье, по крутым склонам которого высятся гиганты девственной гилеи; с их ветвей свисают стебли лиан и многие из них перебрасываются с одного борта на другой, образуя над ним в высоте ажурную сетку. На лианах, помимо принадлежащих им листьев, прицепились эпифитные бромелии и орхидеи, свисают вниз космы тилляндсии и бахрома рипсалиса. Они задерживают часть солнечного света, и под этой ажурной «крышей», по самому дну ближе к воде, расположилась группа древовидных папоротников с огромными нежнолистными вайями. Ручеек, протекающий по дну ущелья, виден только на пересечении его дорогой. Выше и ниже этого места он скрыт густым сплетением приземного яруса лиан и кустарников, сквозь которые очень трудно продраться.

Неожиданно дорогу преграждает упавшее дерево. Его еще не успели распилить и убрать. Это дерево оказалось для нас целым кладом: на его стволе мы собрали более трех десятков видов эпифитных цветковых растений, папоротников, мхов и лишайников.

Вот, с поворота дороги на выступе хребтика, разделяющего два ущелья, можно видеть, каким густым и непрерываемым пологом леса одеты горные склоны. Хорошо видны отдельные наиболее крупные деревья, возвышающиеся над основным и сомкнутым ярусом гилеи.

В нижней зоне леса часто встречается очень интересное дерево, о котором я уже упоминал-это цекропия.

Ее крупные лапчатые листья, образующие зонтиковидную крону, отличаются серебристым оттенком и заметны издалека на общем темно-зеленом фоие леса. Но не это замечательно. В стволе цекропии имеются пустоты, в которых живут муравьи, питающиеся соком особых железок, находящихся у основания листьев. Виды муравьев, обитающих на цекропии, не пускают на дерево другие виды, особенно тех, которые поедают листовую ткань. Здесь мы наблюдаем пример своеобразного «содружества» между животными и растением.

В тропическом лесу огромное количество муравьев самых различных размеров и окраски. Они в таком изобилии населяют лес, что постоянно сваливаются на путника, пробираются за шиворот, заползают в рукава и штанины и, что самое неприятное, часто очень сильно кусаются и жалят, вызывая то боль, то зуд. Мы вполне оценили замечание русского ботаника Ю. Н. Воронова, путешествовавшего в тропических лесах Колумбии: «Под тропиками муравей, в гораздо большей степени, чем хищник, грозит на каждом шагу человеку, а порою отравляет существование».

За четыре дня пребывания в Национальном парке мы сделали много интересных наблюдений над структурой и жизнью тропического леса.

Общеизвестно видовое богатство флоры тропического леса, особенно в лесах Бразилии. Мы заложили несколько пробных площадей, на которых произвели полный пере-счет и промеры всех деревьев, подроста, кустарников и лиан, и получили арифметическое доказательство этого явления.

Так, на площади в 800 кв. метров мы насчитывали от 30 до 36 стволов взрослых деревьев от 20 до 35 м высоты, которые относились к 15–17 различным видам, причем даже близко заложенные одна к другой площади имели очень мало видов, общих для обоих участков.

Учет возобновления, то есть молодых подрастающих деревьев в шесть-десять метров высотой, показал, что здесь видовое разнообразие еще более велико и очень мало видов возобновления совпадает с видами основного лесного яруса. Таким образом, по мере отмирания старых деревьев, им на смену придут совсем другие виды.

Видовой состав подлеска, то есть низких, в два-пять метров кустарников, наоборот, оказался очень бедным (менее десятка видов), и количество отдельных особей также невелико (от 1 тыс. до 3 250 штук в пересчете на гектар леса). Это вполне понятно, так как густые кроны верхних ярусов пропускают вниз, в глубину леса, очень мало света. В лесу настолько мало света, что даже на самой высокочувствительной пленке у меня фотоснимки оказывались с большой недодержкой.

Лиан оказалось очень много-более 3 тыс. стеблей на гектар леса.

Если же произвести перерасчет на гектар площади леса, то оказывается, что в здешней среднегорной гилее насчитывается до 1 тыс. стволов крупных и 80–82 тыс. мелких деревьев. (В буковых лесах, наиболее богатых и влажных из лесов Закавказья, где мне пришлось быть в лесной экспедиции, мы насчитывали на гектаре всего 240–300 крупных стволов и максимум 50–60 тыс. экземпляров мелких деревьев.) Если прибавить к этому еще стебли лиан, то мы убеждаемся, насколько высока насыщенность площади в тропическом лесу.

Мы не смогли по недостатку времени, да и физически это трудно было бы выполнить, сосчитать количество эпифитных растений, населяющих лес на этой же самой пробной площади. Можно лишь предполагать, что их оказалось бы несколько сот тысяч.

По мере поднятия выше в горы лес постепенно изменяется. Прежде всего заметно, что деревья становятся все менее толстоствольными и уменьшается их высота. Более однородным становится видовой состав.

Древовидные папоротники, нуждающиеся в наибольшем тепле и влажности, исчезают на высоте около 1 800 м над уровнем моря. Вскоре же за ними следуют пальмы, причем на больших высотах они никогда не достигают своими кронами верхнего яруса, буквально «прозябая» ниже его.

Бамбук-лиана*, очень типичный для нижней зоны здешних лесов, мельчает с высотой и на верхнем пределе уже не цветет, распространяясь там только корневыми отпрысками.

Лианы, которые внизу имеют длиннущие и толстые стебли, перебрасывающиеся с дерева на дерево и образующие мощную листовую поверхность на вершинах деревьев и на опушках, на высоте 2 000 м исчезают постепенно, и их замещают другие виды лиан, преимущественно ползущих по земле или забирающихся очень невысоко от земли на кусты и деревья.

Одновременно происходит и уменьшение количества эпифитов, так же, как и резко беднеет их видовой состав. Всего выше заходят виды бромелий. Количество же эпифитных мхов и лишайников, наоборот, возрастает сравнительно с высшими цветковыми растениями-эпифитами.

Если в гилее у подножия гор на почве очень мало встречается травянистых растений, то на большей высоте, благодаря более обильному освещению в лесу, травянистый покров становится все гуще и местами даже сплошь покрывает почву.

Наконец, что тоже особенно примечательно, в составе древесных пород все чаще начинают попадаться листопадные виды, то есть сбрасывающие листву на холодный период года. На самом верхнем пределе леса, проходящем здесь на высоте 2 100-2 200 м, вечнозеленые виды деревьев совершенно отсутствуют. Наше пребывание в заповеднике пришлось на зимнее время года, и мы могли наблюдать оголенные деревья на их верхней границе. Стволы их здесь низкорослые, ветви уродливо искривлены, появляются даже стелющиеся, пригибающиеся к самой земле формы, как бы превращенные из дерева в кустарник.

Замечательно, что некоторые виды бромелий не только достигают верхнего лесного предела, но даже идут дальше, переходя с деревьев на голые скалы. Причудлива была картина оголенных от листвы деревьев на высоте более 200 м, на ветвях которых «гнездились» бромелии, действительно напоминая скопление птичьих гнезд.

Выше леса распространена травянистая растительность, местами похожая на наши альпийские луга, местами же на высокогорные степи.

Полной неожиданностью для нас был болотистый кочкарник на высоте около 2 400 м. На торфянистой почве здесь довольно густо были расположены кочки кортадерии*, чрезвычайно похожие на кочки наших болотных осок. Но что оказалось самым неожиданным-мы нашли между кочками сфагновые мхи, мох очень близкий к виду нашего обычного кукушкина льна и, в довершение всего насекомоядное растение-росянку. Все это - типичные представители болот умеренных и северных широт, так далеких от тропического пояса южного полушария, где мы с ними встретились.

Выше этого болотистого кочкарника растительность заметно изреживается, расположена пятнами среди обнаженных глыб гранита, покрытых лишь только пестро-окрашенными накипными лишайниками.

Близ вершины, в небольшой лощине, расположены два домика из тонких жердей, обмазанных глиной. Тип домиков точно такой, в каких живут бразильские земле-робы и рабочий люд. Но если в постоянном тепле подножия гор дом прежде всего важен как крыша от дождя, то здесь, на высоте 2 550 м, они были плохой защитой от сильных ветров, гуляющих над горами. Эти домики — жилье для рабочих, обслуживающих верхнюю зону заповедника. Мы провели здесь одну ночь вместе с этими рабочими и теми двумя, которых дал нам в помощь Жил.

Ночь была очень холодной, и если бы рабочие не поделились с нами теплой одеждой, то вряд ли мы могли бы спокойно отдохнуть. Мы никак не предполагали, что здесь будет так холодно, и поднялись сюда в легких костюмах, оставив теплую одежду в туристском доме.

Ветер свободно проникал в многочисленные отверстия тонких стен, и мы согревались горячим кофе, протягивая зябнущие руки к огню первобытного очага.

Рабочие, живущие здесь, рассказали нам, что на вершинах гор изредка, раз в несколько лет, выпадает снег, обычно скоро растаивая. Но вот, три года назад здесь выпал большой снег и лежал четыре дня; в это же время по ночам морозы достигали — 7. Очень многие растения здесь погибли в ту пору.

Утром я поднялся на вершину, чтобы осмотреть окрестные горы; к тому же хотелось посмотреть отсюда на Рио, который бывает виден в ясные дни, как говорили рабочие. Но мне погода не благоприятствовала: порывистый ветер все время нагонял снизу и от океана сырые облака, скрывавшие и без того туманный горизонт.

Иногда появлялось «окно», и тогда как на ладони далеко внизу был виден городок Терезополис, залитый ярким солнечным светом, и по частям раскрывалась величественная панорама горной страны. Находился я немного выше оригинального узкого и остроконечного пика, получившего у бразильцев название «дедо де деус» (палец божий; он изображен на заставке к этой главе). Видно было, как леса мощной курчавой пеленой одевают низкие части хребтов и склонов, как потом лес становится ниже, как, наконец, уже в форме кустарника всползает на крутой гребень у основания «пальца» и далее уже не идет.

На пути вниз мы, после того как у нас составилось общее представление об основных ландшафтах, приналегли на сбор гербария и всяких иных материалов. Мы заложили пробные площади в лесу, сделали три глубоких почвенных разреза и взяли из них образцы для анализа, срубили несколько модельных деревьев для изучения хода роста их в здешних условиях. По мере нашего продвижения материала набралось так много, что пришлось устроить склад. Потом рабочие взяли двух лошадей с привьюченными к седлу ящиками и доставили наши сборы прямо вниз, в домик для гостей, куда мы возвратились лишь к ночи следующего дня.

Мы подружились с нашими рабочими и узнали от них очень много интересного о свойствах разных видов деревьев и жизни тропического леса.

Разговор у нас шел через переводчика, которого мы взяли с собой из Рио. Он родился в Бразилии и русский язык знал от родителей, которые эмигрировали сюда от гнета польских помещиков в начале этого столетия. В поисках лучшей доли они покинули родное местечко на Западной Украине, ныне воссоединенной со всеми украинскими землями в Советскую Украинскую Республику. Теперь родители нашего переводчика приняли советское подданство и ждут разрешения вернуться на родную землю свободной социалистической страны.

Наши рабочие не только помогли нам своей, так сказать, «физической силой», но оказались замечательными знатоками леса и населяющих его деревьев, кустарников, лиан. Жители леса, они были здесь, как в своем родном, до мелочи знакомом, доме.

Они рассказали нам, плоды каких деревьев съедобны, какие плоды не пригодны в пищу или даже ядовиты. Они сообщали нам местные названия всех деревьев. Иногда кто-нибудь затруднялся сразу назвать его, и тогда они совещались вдвоем, делали на стволе засечку топором, нюхали свежую древесину, разглядывали листья, даже пробовали их вкус. Достать листья и цветы с взрослого дерева здесь почти невозможно: кроны высоко, на 20–25, а то и на 40 м от земли. Но почти для всех интересовавших нас деревьев они сумели найти молодое подрастающее деревцо, с которого и можно было взять в гербарий хотя бы листья. Если бы мы смогли пробыть в заповеднике еще несколько дней, можно было бы собрать столько ценных сведений об этом народном знании природы, что их хватило бы для большого рассказа.

На следующий день после ночевки близ вершины мы предполагали к обеду спуститься в дом туристов; еще накануне мы заказали приготовить нам обед. Но уж давно миновал обеденный час, а мы все еще были далеко, увлеченные сборами растений. Нам хотелось взять десятка два эпифитных орхидей и бромелий и доставить их «живьем» в Ленинград. Подыскание хороших экземпляров и осторожное снятие их с деревьев задержало нас.

Вдруг слышим, что нас окликают с дороги. Пошли на голос: оказывается, не дождавшийся нас к обеду повар доставил еду сюда. Большой кусок жареного мяса был еще даже теплым. Это было очень кстати, ибо мы уже сильно проголодались.

Естественно, что мы поделились с рабочими, которые, так же как и мы, с раннего утра ничего не ели. Наши мулат и метис долго отказывались взять мясо и булки. Наконец, взяли. И вот, психология вечно гонимого: они не посмели есть в нашем присутствии и отошли оба далеко в сторону, где с жадностью накинулись на еду. В кои-то веки они едят мясо.

Общепринятым является представление о вечнозеленом тропическом лесе, что в нем нет никаких сезонных ритмов, никакой периодичности в развитии растений, что на одном и том же дереве постоянно зацветают все новые и новые цветы и в то же время спеют плоды, которые можно видеть одновременно на разных стадиях созревания. Такие взгляды на природу тропического леса пронизывают и специальные работы и учебники. С этими же представлениями и мы приехали сюда, в тропическую часть Южной Америки.

Так еще Гумбольдт в 1817 г. написал об экваториальной области вечнозеленых тропических лесов: «…здесь земле судьбой назначена вечная юность. Опадающая листва возрождается во все времена года».

Альфред Уоллес, совершивший четырехлетнее путешествие по Амазонке в 1848–1852 гг., так обрисовал природу и, в частности, растительность экваториальной области Южной Америки: «На экваторе… царствует вечное лето, вечное равноденствие. И если бы не изменение количества осадков, направления и силы ветров, продолжительности хорошей погоды и солнечных дней, идущих параллельно с незначительными изменениями растительного и животного мира, природа тропиков была бы однообразной до крайности».

«Благодаря такому климатическому режиму в росте растений никогда не бывает перерывов, и разница между временами года крайне незначительна, если она вообще есть. Все растения-вечнозеленые, в цветах и плодах никогда нет недостатка, хотя временами они бывают особенно изобильны: многие однолетние злаки и плодовые деревья приносят в год по две жатвы. В иных случаях, напротив, требуется более года для созревания крупных, массивных плодов, и потому не редкость, что плоды на дереве созревают одновременно стем, как оно покрывается цветами, подготовляясь к следующему урожаю. Так это бывает, например, у бразильского ореха, растущего в лесах по Амазонке, у многих других тропических деревьев, но лишь у немногих растений умеренного пояса».

Бэтс, спутник Уоллеса по путешествию в Южную Америку и проживший 11 лет в классических экваториальных влажных тропических лесах на Амазонке с 1848 по 1859 г., писал в 1863 г., что на экваторе (описывается район Пара) «…периодические жизненные отправления растений и животных не совершаются, как в умеренных странах, одно-временно у всех видов, или у всех особей одного вида. Лес под экватором… остается всегда почти в одном виде. Каждый день, беспрерывно у одних видов распускаются листья и цветы, у других зреют плоды или падают листья. Времена года не следуют одно за другим, не бывает по порядку весны, лета, осени, но каждый соединяет в себе все три времени года».

Варминг, также проработавший несколько лет в тропической области Южной Америки, пришел к тому же представлению о сезонности вечнозеленого тропического леса: «В тропическом лесу нет ни зимы, ни лета, ни весны, ни осени; периодичность развития, замечаемая в других сообществах, здесь почти неприметна или же совершенно отсутствует. Некоторые виды развивают в продолжение всего года новую листву; если некоторые виды и имеют ясно выраженный период покоя или стоят короткое время совсем без листьев и имеют определенное короткое время для развития новой, часто буро-красной листвы, то они совершенно теряются в массе других деревьев, не имеющих периода покоя или имеющих его в другое время года. Хотя большинство видов и имеет, по всей вероятности, определенное время для цветения, тем не менее для разных видов оно всегда различно. Лес поэтому богат цветами круглый год. Следовательно, жизнь тропического леса не имеет периодичности».

Вот эти высказывания и были использованы рядом по-следующих авторов, отечественных и зарубежных, для характеристики вечнозеленых влажных тропических лесов.

Академик А. А. Григорьев, тщательно анализируя особенности среды экваториального пояса, писал: «Ровный климат не создает предпосылок для сезонных смен жизненного цикла экваториального леса. Не только раз-личные виды, но и различные индивидуумы одного вида, а часто даже и отдельные ветви одного дерева цветут и плодоносят в разное время в течение всего года». И далее в заключение: «Таким образом, молодые побеги и листья, цветы и плоды… имеются в экваториальном лесу круглый год».

Такой глубокий знаток мировой ботанико-географической литературы, как профессор А. П. Ильинский, при-давал даже таксономическое значение признаку отсутствия сезонных аспектов. В одной его работе 1935 года мы находим: «Для всех классов южноамериканских гилейон, как и гилейон вообще, характерны следующие признаки. Преобладание индивидуальных ритмов над сезонными. Слабое отличие, а часто и полное отсутствие сезонных аспектов». Тоже сказано и в его книге «Расти-тельность земного шара».

Итак, мы видим, что в наиболее широко известных у нас учебниках, постоянно рекомендуемых и используемых студентами пособиях и даже в специальных исследованиях (Григорьев и Ильинский), прочно укрепилась точка зрения о том, что влажный и вечнозеленый лес экваториального пояса не имеет выраженной сезонной ритмики и характеризуется отсутствием сезонных аспектов.

Между тем, даже первые исследователи тропической природы (Уоллес, Бэтс, Варминг), наряду с общей картиной «бессезонности» тропических лесов, в тех же самых сочинениях, из которых взяты приведенные выше выдержки, отмечали наличие сезонности, хотя и совершенно не подчеркивали ее.

Так, вспомним, что в приведенной выдержке из Уоллеса сказано: «Все растения-вечнозеленые, в цветах и плодах никогда нет недостатка, хотя временами они бывают особенно изобильны» (подчеркнуто мной. — Л. Р.).

Бэтс очень ярко рисует четыре сезона в году-два дождливых и два сухих-на Амазонке выше Манауса в м. Эга (Тэфф), на 3°ю. ш. Он писал: «Год в Эге разделяется сообразно с повышением и понижением реки, с которыми совпадают сухой и дождливый периоды».

Из дальнейшего его рассказа выясняется, что жители весь март и апрель проводят вне дома, отправляясь на сбор бразильского ореха (Bertoletia excelsa) и какао, поспевающих в это время. Он указывает далее, что один сезон года (сухой), начинающийся в январе и продолжающийся и весь февраль, у местного населения носит название «лето умари» в честь фрукта умари, созревающего как раз в это время.

Целый ряд исследователей, работавших в тропиках Старого и Нового Света над различными специальными темами, часто затрагивали вопрос о поведении растений в вечнозеленых тропических лесах и сообщали данные, которые, будучи сопоставлены вместе, явно свидетельствуют о наличии сезонной ритмики. Эти факты и данные отмечены в сводке по ботанической географии Шимпера — Фабера. Но в то же время авторы этой сводки приводят некоторые данные, которые идут в разрез с большинством правильно подмеченных явлений сезонности в жизни тропического леса. Так, указывается на разновременность цветения на отдельных ветвях одного и того же экземпляра и на разновременность в календарных сроках цветения особей одного и того же вида, на наличие цветов и плодов на одном и том же дереве, на цветение одной особи вида одновременно с наличием созревших плодов на другой особи того же вида и т. п.

К сожалению, именно вот эти, несомненно выходящие из общего правила, отклонения вошли в широко распространенные пособия, о чем уже было сказано в самом начале. И даже в последнем учебнике профессора В. В. Алехина они нашли место и им придано неправильное толкование широко распространенного типичного явления. Так, он пишет: «Представление о том, что вечнозеленые деревья имеют длительно существующие листья и непрерывный рост, неправильно. Обычно деревья сбрасывают свою листву по частям (1–6 раз в год), через известные промежутки времени (независимо от времени года), и никогда не стоят без листьев. Интересно, что сбрасывание более старых листьев у различных экземпляров одного и того же вида происходит в разные сроки.

Несмотря на крайне благоприятные в течение круглого года условия, вечнозеленые, подобно другим деревьям, имеют период покоя. Указания на то, что многие тропические деревья растут беспрерывно, повидимому, неправильны.

Так как внешние условия влажно-тропического леса очень постоянны, то период покоя связан, повидимому, с внутренними причинами.

Подобно листопаду и развертыванию новых листьев, время цветения не приурочено к определенному периоду, а распределено по всему году… Но многие виды цветут круглый год; однако беспрерывное цветение нужно пони-мать в том смысле, что всегда можно встретить цветущие экземпляры…»

Все приведенные нами выдержки свидетельствуют о сказанном в самом начале-господстве представления об отсутствии сезонной ритмики в развитии вечнозеленых влажных тропических лесов, связанной с сезонными колебаниями условий внешней среды. К сожалению, нам не удалось найти работ, которые были бы посвящены фенологическим наблюдениям в этих лесах. В этом во-просе зарубежная наука, как видно, сильно отстала от советской.

Существует также широко распространенное представление о крайнем однообразии, равномерности климата вечнозеленых влажных тропических лесов. Это представление верно лишь в самом грубом приближении и может относиться только к температуре, колебания которой действительно очень незначительны. Что же касается до осадков, то распределение их по месяцам отличается очень сильно решительно повсюду. Нет буквально ни одного пункта на земле в областях распространения вечнозеленых влажных тропических лесов, который бы отличался равномерностью их распределения. Повсюду наблюдается в году «сухой» сезон, со значительно меньшим количеством осадков, и более влажный, с гораздо более обильным их выпадением. Количество осадков в наименее дождливый месяц всегда втрое, вчетверо, а иногда и вдесятеро менее, чем в наиболее дождливый.

Так, Батавия (на о-ве Яве), Борнео, устье Нигера и Ямайка характеризуются следующими количествами осадков в самый дождливый и наименее дождливый месяц: 350 и 30 мм, 490 и 100, 630 и 340, 510 и 80 мм.

Даже только эти данные могут вызвать предположение, что режим выпадения осадков в области влажных тропических лесов не может не сказаться на ритмике их развития, не может не вызвать сезонности фенологических явлений.

Это предположение нашло, как будет видно дальше, убедительное подтверждение.

Еще в первый день нашего пребывания в тропическом лесу на бразильском берегу близ Ангра-дос-Рейс мы обратили внимание, что почти отсутствуют деревья в цвету.

То же самое и здесь, в Национальном парке, наше первое знакомство с ним вызвало удивление малым количеством цветущих деревьев и лиан. Уже тогда возникла мысль о связи цветения растений с осадками. Сопровождавшие нас рабочие подтвердили, что в тот период, когда мало дождей, цветут лишь очень немногие деревья.

Последующие экскурсии и маршруты подтвердили это, также как и два самолетных рейса, во время которых удалось наблюдать большие пространства бразильской гилеи. Несмотря на обилие в лесах Бразилии крупных деревьев, отличающихся ярко окрашенными цветами, «зеленый океан» их в пору нашего пребывания был утомительно однообразен, и только изредка выделялись цветущие в это время деревья гуазумы* с нежно-кремомовыми соцветиями и второе дерево, собрать и определить которое не удалось, с пунцовыми цветами.

Позднее, в беседе с бразильским ботаником Кастро выяснилось, что в период дождей покрытые лесом окрестности Рио-де-Жанейро бывают расцвечены яркими красками многочисленных цветущих деревьев и лиан, забирающихся на их кроны. Наше пребывание в Бразилии совпало с «засушливым», с минимальными осадками, временем года.

Но не только эти беглые впечатления, которые, естественно, могут вызвать сомнение у читателей, хочу я при-вести для подтверждения мысли о наличии сезонной ритмики в тропических вечнозеленых лесах. Отсутствовали, например, в продаже некоторые тропические фрукты; одни, как выяснилось, потому, что их «сезон» уже прошел, для других же еще не наступил их «сезон». Но и это может быть не сочтено существенным доказательством.

В двух работах бразильского ботаника Велозо, посвященных растительности влажных тропических лесов восточно-бразильской гилеи в районе Национального парка в Терезополисе (примерно на 22° ю. ш.) и в районе Ильеоса (примерно на 15° ю. ш.), помещены сведения о сроках цветения и плодоношения многих видов деревьев, кустарников, лиан и небольшого количества травянистых растений. Для района Терезополиса приведены данные для 275 видов из 62 семейств, а для района Илье-оса-106 видов из 36 семейств, причем в последнем случае это все деревья.

Просмотр приводимых Велозо данных показывает, что обычно цветение продолжается в течение 1 месяца в году, редко растягивается на 2 месяца и еще реже на

3 месяца. Так, из 381 проанализированного вида цветут в течение 3-х месяцев 3,4 % видов, в течение двух месяцев-19,8 % и остальные 76,4 % в продолжение месяца и меньшего срока.

Плодоношение осуществляется в более уплотненные сроки. Так, из того же количества видов плодоносят в течение 3-х месяцев 2>8 % видов, в течение 2-х месяцев 17,7 % видов и остальные 79,5 % в течение месяца и менее. Кроме того, 11 видов травянистых растений цветут и плодоносят дважды в год в течение одного месяца, и лишь один кустарник — Rubus rosaefolius цветет и плодоносит 4 раза в году.

Таким образом, из этих данных ясно видно, что у подавляющего большинства видов сроки цветения и плодоношения отнюдь не растянуты на «круглый год», а приурочены к сравнительно короткому периоду, не превышающему 3-х месяцев.

Распределение по месяцам количества цветущих и плодоносящих видов деревьев и других растений позволило построить графики, показавшие весьма тесную зависимость с ходом среднемесячных количеств выпадающих осадков.

Так, рассмотрим график, характеризующий леса рай-она Терезополиса. Сразу же мы обнаруживаем, что наибольшее количество цветущих растений приходится на январь, февраль и март, то есть на месяцы максимального количества осадков. Абсолютное число цветущих в это время видов соответственно 80, 78 и 45. Позднее, вместе с резким падением количества осадков, происходит и столь же резкое уменьшение количества цветущих растений, в абсолютных числах падающее до 7 в июле. В августе и сентябре происходит еще одно увеличение количества цветущих видов, хотя нарастание количества осадков в это время происходит незначительно. Оказывается, что в эти месяцы цветут преимущественно травянистые растения, кустарники и полукустарники, составляющие более ¾ всех цветущих в это время растений. Можно определенно утверждать, что для этих растений, составляющих нижний ярус тропического леса, «сухой» период является как раз наиболее благоприятным для цветения, вслед за которым происходит и их плодоношение; травы, кустарники и полукустарники плодоносят, как правило, через месяц после цветения.

Рассмотрение кривой плодоношения обнаруживает, что наибольшее количество плодоносящих растений приходится на конец «сухого периода» и начало периода дождей, когда они еще не достигли своего максимума.

Отметим еще также, что кривая среднемесячных температур не имеет таких резких колебаний, как осадки, но все же и здесь нужно отметить, что наименьшее количество цветущих растений тропического леса совпадает в Терезополисе с периодом и наименьших среднемесячных температур.

Перейдем к рассмотрению данных по району Ильеоса. Напомним, что здесь мы имеем дело только с древесными видами. Уже поверхностный взгляд обнаруживает, что все кривые этого графика, кроме температуры, очень близки по своему ходу. Так, максимум количества цветущих деревьев полностью совпадает с периодом наибольшего количества осадков, минимум цветущих растений — с периодом наименьшего количества осадков; абсолютные числа цветущих деревьев: в марте 30 видов, а в июле и августе только 4 и 2 вида соответственно. Остальные высшие и низшие точки этих кривых-цветения и осадков-также совпадают до удивления точно. Кривая, характеризующая плодоношение, также имеет близкий ход к кривой осадков и отступает от нее лишь в октябре. Точно так же мы видим, что наименьшее количество цветущих (а также и плодоносящих) видов деревьев приходится на период и наиболее низких среднемесячных температур.

Итак, можно сделать следующие выводы:

1. Во влажных вечнозеленых тропических лесах имеется определенная периодичность (ритмика) в смене различных фенологических фаз и в развитии растений, но растянутость их (фенологических фаз) на значительный период и захождение фаз развития у одних видов на аналогичные фазы у других создают общепринятое, но не соответствующее действительности, представление о непрерывности вегетации, цветения и созревания плодов и семян.

2. Кратковременные наблюдения в Бразилии (послу-жившие толчком к рассмотрению всего этого вопроса) и анализ массового материала, охватывающего 381 видов, относящихся к многочисленным семействам, заставляют признать совершенно непреложной связь периодичности в развитии растений с сезонным режимом климатических явлений, в первую очередь с количеством выпадающих осадков, а также с температурой. Эту периодичность необходимо понимать не как просто прямую связь цветения с количеством осадков, а как приуроченность к периоду наибольшего количества осадков (к «влажному» периоду, сезону дождей), в продолжение которого определенным образом выражены и насыщенность почвы влагой, и относительная и абсолютная влажность воздуха, интенсивность солнечного освещения и т. п. Иными словами, установлено наличие приуроченности фенологических фаз к определенным сезонам, то есть наличие сезонной ритмики в жизни вечнозеленого тропического леса.

3. Анализированные в графиках климатические (и фенологические) данные относятся к районам 13° и 22° южной широты, характеризующимся наличием, по край-ней мере, двух сезонов-влажного и сухого. Точно такая же картина наблюдается и в экваториальной области Бразилии, что можно видеть из данных количества осадков и средних температур в Белеме на 3° с. ш. Добавим, что почти неотличимы от них соответствующие данные для Обидоса и Манауса, лежащих почти на самом экваторе, в глубине бразильской амазонской гилеи. Можно не сомневаться, что и там наблюдается столь же выраженная ритмичность в развитии растений, как и в рассмотренных выше районах, и что установленное нами явление сезон-ной ритмики в развитии вечнозеленых тропических лесов Бразилии имеет, несомненно, общее значение для всего типа в целом, поскольку во всех областях распространения влажных вечнозеленых тропических лесов характер сезонности осадков имеет универсальное значение.

Многочисленные литературные данные показывают, что имеется определенная сопряженность цветения с ослаблением в эту пору деятельности вегетативной системы: наступление периода покоя в развитии листовых почек, опадение листьев до или после цветения, остановка в развитии молодых побегов, замедление жизнедеятельности камбия и т. п. Все это позволяет заключить, что листопад (и все другие фазы развития вегетативной системы), повидимому, имеет такую же сезонную ритмику, как и цветение, связанную с ритмикой климатического режима.

4. В тропическом лесу, с его сложной многоярусной структурой, у растений различных ярусов, несомненно, выработалась своя сезонная ритмика. Так, у растений, входящих в нижние ярусы тропической гилеи района Терезополиса, наблюдается вспышка цветения и плодоношения в августе-сентябре, т. е. в «сухой» сезон, когда деревья (растения верхних ярусов) находятся в стадии замедленного развития и среди них цветут только очень немногие виды, составляющие менее ¼ от числа цветущих в это время трав, кустарников, полукустарников и лиан. По всей вероятности, в этот «сухой» период про-исходит наиболее активное осветление лесной чащи за счет сбрасывания деревьями листьев, обеспечивающее успешное генеративное развитие растений нижних ярусов.

Следует указать, что этот вопрос о сезонной ритмике различных ярусов тропического леса, будучи совершенно не исследован, представляет особенно большой интерес.

Таким образом, можно вполне определенно утверждать, что и вечнозеленый тропический лес - гилея подвержен сезонной ритмике, в противовес ранее установившимся мнениям.

В средней (по высоте над уровнем моря) части тропического леса очень часто мы видели крохотных птичек — колибри. Оперение их чрезвычайно яркое и переменчивое, отливая то одним, то другим оттенком. В полете они более похожи на ночных бабочек-бражников, чем на птиц. Колибри так часто ударяют крылышками, что они почти незаметны в сумраке гилеи: кажется, что в воздухе с огромной быстротой каким-то непостижимым способом пролетают сигаровидные тельца с длинными изящными клювиками.

Многие виды колибри питаются душистым соком цветов, и почти всегда их в массе можно видеть вокруг цветущих ветвей деревьев или лиан. По большей части они не садятся на ветку, а «стоят на месте» в воздухе и ловко запускают свой клюв внутрь крупных цветов, совсем так, как делают это бражники, которых мы с детства знаем, как особенных лакомок до нектара душистого табака, раскрывающего свои ароматные венчики на ночь.

На Амазонке водится одна сумеречная бабочка «Macroglossa titan», размером несколько меньше колибри, но она летает точно так же, как колибри, и точно так же останавливается перед цветами, чтобы своим хоботком высасывать из них сок. Только хорошо присмотревшись к ним, удается различать их на лету. Сходство бабочки и колибри поражает, даже если сравнивать их, держа обеих вместе в руках. Местные жители вполне убеждены, что одна превращается в другую. Наблюдая превращение гусеницы в бабочку, они полагают, что нет ничего сложного и ночной бабочке превратиться в птичку.

В нижней зоне леса мы изредка видели обезьян. Чаще всего они были очень далеко от земли, среди переплетавшихся между собой ветвей, по которым они легко путешествуют из края в край. По особому шороху в ветвях наши бывалые рабочие — «лесовики» узнавали, что где-то высоко над головой пробирается мартышка. Они иной раз «окликали» обезьян особым, непередаваемым звуком, и те что-то тараторили «в ответ», предпочитая все же поскорее удрать подальше. В некоторых районах местное население приручает обезьян и держит мелких мартышек дома, подобно нашим кошкам или собакам. В то же время во многих местах в Бразилии на обезьян охотятся и употребляют их в пищу, так что понятен их страх при встрече с двуногими существами.

Тропические страны изобилуют многочисленными Видами змей, иногда совсем безобидных, но чаще опасных своим смертоносным ядом. Нам посчастливилось ни разу не столкнуться со змеей, может быть потому, что змеи преимущественно ночные пресмыкающиеся и днем скрываются в таких местах, где их трудно потревожить. Большинство укусов змеями людей совершается в сумерки и ночью* когда змеи выползают за добычей. От змеиных укусов очень сильно страдает в Бразилии местное население, как правило, не имеющее обуви. Чаще всего змея «жалит», то есть кусает своими зубами, ноги, причем укус редко приходится выше колена, обычно же — немного выше щиколотки. Ботинки с плотными гетрами, а еще лучше, высокие сапоги являются надежной защитой от змеиного укуса.

По американским источникам, Бразилия среди государств Нового Света занимает первое место по количеству человеческих жертв от змеиного яда. «Змееведы» США устанавливают, что число укусов ядовитыми змеями в Бразилии превышает 15 тысяч в год, из них 5 тысяч среди населения оканчиваются смертельным исходом.

Ученые янки с биржевой расчетливостью определили, что Бразилия ежегодно теряет 7 500 тыс. долларов от укусов змей, цинично оценивая «стоимость» каждого погибшего в расцвете сил и работоспособности работника в 1 500 долларов.

Столь невысокий «курс» человеческой жизни имеет объяснение в том, что «благородные белые» колонизаторы Бразилии ходят обутыми.

Должно быть только что приведенным выше коммерческим расчетом («потеря» Бразилией 7 500 тыс. долларов от укусов змей) объясняется организация в Сан-Пауло Змеиного института. Охочие до экзотики туристы тысячами посещают это учреждение, которое паулисты (жители города Сан-Пауло) называют Бутантан, а американцы — Змеиная ферма.

Казалось бы, благороднейшая задача стоит перед сотрудниками этого оригинального, воистину экзотического, учреждения-спасение человеческих жизней и борьба с последствиями укусов ядовитых гадов. Но что может сделать этот институт, находящийся на южной окраине страны, в огромном удалении от наиболее «змее-опасных» областей, население которых лишено какой бы то ни было медицинской помощи? По официальным сведениям, в Бразилии в 1944 г. было всего 13 760 врачей, сосредоточенных главным образом в крупных городах, 25 % населения совершенно не обслуживаются врачами.

К исходу четвертого дня мы спустились вниз. Заботливый доктор Жил прислал нам навстречу восьмиместный «форд» (пикап-лимузин), дожидавшийся нас в начале автодороги. Несмотря на усталость, наступившую уже темноту и мои настоятельные приглашения, наши помощники отказывались ехать с нами. Один уж было решился усаживаться в машину, но второй что-то сказал ему, и оба они пошли пешком оставшиеся 4–5 км.

Переводчик разъяснил нам наше естественное недоумение: «цветным» не полагается ехать вместе с белыми, да и для нас, дескать, это-по здешним порядкам — «нехорошо».

По просьбе Жила надо было отобрать по одному экземпляру всех растений для пополнения гербария заповедника. Оставаться еще на день мы здесь не могли, так как ожидалось, что 4–5 июня «Грибоедов» придет в Рио, и мы почти всю ночь разбирали с Леонидом Федоровичем собранную коллекцию.

Итог нашей работы в лесах заповедника: три цинковых ящика гербария, два мешка почвенных образцов и древесины, ящик и большой пакет с живыми растениями.

Утром к завтраку пришел Жил. Он живо интересовался нашими впечатлениями о заповеднике. Мы рассказали ему о густой сети государственных заповедников у нас в Союзе, охватывающих все природные особенности нашей страны. Он был искренне поражен, когда мы стали перечислять заповедники, которые приходили на память.

Еще более он удивился, узнав, какая большая научно-исследовательская работа проводится в наших заповедниках. Он жаловался, что до сих пор в бразильской науке очень сильно немецкое влияние, которое за послед-нее время усиленно вытесняется американским. Ученых — «настоящих бразилейро» очень мало.

Ему, Жилу, очень хочется посетить СССР, так как от многих иностранцев он слышал, что наука в России развита очень высоко. Он давно добивается командировки, но по не известным для него причинам в Министерстве земледелия, которому он подчинен по службе, ему обещают научную командировку только лишь в США.

Почти до полудня затянулась наша беседа. Наконец, после традиционной чашечки кофе, мы распрощались с приветливым директором Национального парка.

В наше распоряжение Жил предоставил тот самый пикап-лимузин, что встретил нас накануне в лесу. Убрав две задние скамейки, мы смогли разместить наши сборы. Жил сконфуженно передал через нашего переводчика о своем опасении, что бензина в баке может не хватить до Рио. Мы тотчас ответили, что бензин «берем на себя».

Мы решили ехать не прямо в Рио, куда шоссе идет почти все время вдоль уже знакомой железной дороги, а через лежащий неподалеку городок Петрополис, соединенный со столицей совсем недавно законченной авто-страдой.

На выезде из Терезополиса шофер остановил машину и о чем-то заговорил с нашим «традукторо»*. Оказалось, что он спрашивает, у какой фирмы мы предпочитаем брать бензин. Для нас это, понятно, не имело значения, но для шофера важно было купить горючее у той фирмы, где он известен уже как постоянный клиент. Он хотел бы заправиться у Форда.

— Ну, Форд, так Форд, — согласились мы.

Поехали дальше. Поворот, перекресток-и снова остановка у бензоколонки с большими буквами на синем поле, такой же шрифт, как на машинах «Ford».

На противоположном углу тоже бензоколонка, но уже «Esso», и на остальных углах перекрестка еще по фирме, предлагающей горючее: «Texas» и вездесущий «Shall». Все четыре конкурента на одном перекрестке! Понятно беспокойство шофера: тут не скроешься от взора Форда, если вдруг вздумаешь купить горючее у Шелла. И в порядке поощрения «верности» нашего шофера Форду рабочие окатили машину водой уже бесплатно.

Петрополис — город немного крупнее своего соседа Терезополиса. Он является тоже дачным местом, изобилуя в большей мере фешенебельными виллами и дачными коттеджами. На одной из уютных площадей мы увидели стоянку… извозчиков напротив ожидающих пассажиров такси. Пароконные экипажи на дутых шинах театрализованно-вычурно разукрашены, извозчики тоже, только что не загримированы. Извозчики здесь, в Петрополисе, сохраняются не как «транспорт», а лишь как развлечение, как своего рода музейная редкость, которой потешаются весельчаки-кариоки, «убивающие время» в Петрополисе.

За Петрополисом, лежащим в межгорной долине, широкая лента автострады легко взбегает на хребты, пересекает овраги и ущелья, прорезает голые скалы, либо теряется в гуще тропического леса.

Содержание дороги в хорошем состоянии доставляет немало хлопот муниципалитету Рио, на средства которого она построена для обслуживания избирателей и содержателей этого муниципалитета. После каждого дождя, если не размоет бурным потоком в каком-либо месте дорогу, то занесет смытой со склонов почвой или завалит глыбами камней. И тогда возле такого участка длинными вереницами выстраиваются шикарные автомобили, пока регулировщики пропускают их по временному объезду или мостику, вокруг которого теснятся измазанные потом и грязью полуголые дорожные рабочие. Реклама «Дорога Рио-Петрополис не зависит от погоды» обязывает муниципалитет быстро устранять повреждения.

С дороги открываются великолепные виды на горную страну, на ее долины с фермами и дикие ущелья, затканные густой сеткой лиан.

Мне особенно понравились те участки шоссе, где оно отсекает горные склоны, и здесь в «отпрепарированном виде» можно наблюдать всю сложную структуру тропического леса. Хороши также скалистые участки, где не только в трещинах сосредоточено множество растений, но и к голому камню приросли роскошные бромелии, а сверху иной раз свисает расцвеченная огненными цветами кустарниковая ползучая лиана кортисейра*.

Автострада Рио-Петрополис разрекламирована в путеводителях и на уличных щитах так же, как кока-кола. Только есть разница: кока-колу приглашают пить всех, а право пользования этой виа маравильоза* приобретается лишь с покупкой в личное пользование роскошного лимузина. Общедоступный автобусный билет не дает права проезда по этой «дороге избранных». Автобусы и грузовики в Петрополис ходят по другой дороге, а на въезде на трассу со стороны Рио стоит специальный пикет: полицейские останавливают автомобили непрезентабельного вида или обладающие малой скоростью и жезлом указуют им путь на обыкновенное, так сказать, грузо-пассажирское шоссе. Прокатившихся же по дороге с той стороны эти же полисмены штрафуют. Не будь на пикапе заповедника жестянки с надписью «Сервисо флорестал»*, мы не избежали бы этой кары за проезд в полугрузовом автомобиле.

На полпути до Петрополиса воздвигнут не менее рекламируемый, чем автострада, Китандинья — отель.

Компания владельцев Китандиньи в рекламных буклетах* вещает: «В отель Китандинью ведет дорога цветов». Действительно, близ этой гостиницы, вдоль асфальтового полотна, насажены на несколько километров широкие полосы гортензий. Только жадный до наживы лавочник мог так испакостить роскошную тропическую природу этими мертвыми цветами.

Китандинья — это такой же «рулеточный отель», как знакомая уже нам гостиница в Араша. «Пропускная способность» его столь же велика, если не больше, но и он оказался в таком же бедственном положении из-за запрета игры в рулетку (временного, как утешают себя владельцы).

Близость к столице облегчает участь акционеров Китандиньи: в ней устраиваются различные панамериканские конференции. Наезжают делегаты, сотни газет шлют своих корреспондентов, — для гостиницы наступает короткий «бум». Такую очередную конференцию США устроили в сентябре 1947 г.

Миновав Китандинью, дорога идет уже все время вниз. Горы снижаются и отступают все дальше назад. Исчезают увитые лианами деревья, начинаются банановые плантации, болотистые низменности, воздух теряет свежую сырость горных лесов. «Виа ариштукратика»* соединяется с общей подгородной магистралью, лимузины вливаются в общий транспортный поток, направляющийся к городу.

Снова, только уже с другой стороны, мы мчимся вдоль лачуг рабочей окраины на приморской низине. После недавнего чистого прозрачного горного воздуха трудно вдыхать тяжелые испарения океана, смешанные с копотью фабричного предместья.