Пять недель в Южной Америке

Байрес

«Утренний курьерский поезд Росарио-Буэнос-Айрес принадлежал английской компании «Центральная Аргентинская железная дорога». Здесь широкая колея, большие, но узкие вагоны, мягкие кресла, вагон-ресторан и большая скорость: расстояние более 500 км поезд проходит за 4,5 часа.

Железные дороги Аргентины до 1947 г. находились в руках частных, главным образом английских и, меньше, французских акционерных компаний; и тем и другим принадлежало 70 % всей железнодорожной сети страны. Только немногие дороги поддерживались в приличном состоянии, ибо со времени мирового экономического кризиса 30-х годов они почти не приносили дохода, и, естественно, владельцы их не заботились о своевременном ремонте пути, подвижного состава, паровозов и т. п. Разная ширина колеи, как и в Бразилии, успешно обеспечивала конкуренцию между фирмами, но тормозила совершенствование транспорта. Изношенная и, преимущественно, узкая колея препятствовала введению новых современных типов паровозов, и до сих пор маломощные и устарелые типы их ходят на дровах; только около одной пятой переведено на нефть, к которой, кстати сказать, добавляется изрядное количество льняного масла.

Англия за время второй мировой войны в счет поставок Аргентины задолжала ей крупные суммы. В погашение этого долга Аргентина получила возможность выкупить акции английских дорог. И хотя, по выражению президента Перона, дороги эти представляют «старое железо», акции пришлось выкупить по цене, более высокой, чем их биржевая стоимость. Одновременно были также вы-куплены и дороги, принадлежавшие французским компаниям.

Таким образом, железнодорожная сеть Аргентины, в противовес бразильской, полностью находится в собственности государства. Любопытно, что, несмотря на это, отдельные дороги продолжают «конкурировать» между собой, рекламируя преимущества пассажирских сообщений или грузовых перевозок при пользовании именно ими.

Рядом с «Центральной Аргентиной» идут узкоколейные пути «конкурирующей» дороги «Центральная Кордова», тоже принадлежавшей раньше англичанам. Здесь скорость меньше-на дорогу уходит 8 часов, но пассажир может покоиться, при желании, в спальном вагоне (поезд этот идет ночью).

А что увидишь ночью? И мы избрали утренний поезд, его здесь называют рапидо* — и быстрее, и «виднее». Мне же особенно хотелось посмотреть, что такое аргентинская Пампа? Но тщетно смотрел я в окна и с одной и с другой стороны: нет ни клочка естественной расти-тельности-все кругом распахано и засеяно. И только возле железнодорожного полотна, огороженного колючей проволокой, можно увидеть отдельные растения из былой степной растительности, среди множества поселившихся здесь сорняков.

Первые мореплаватели, достигшие устья Параны, увидели на встретившихся индейцах множество серебряных украшений. Именно поэтому мутные воды огромного устья получили название Рио-де-ла-Плата (Серебряная река-по-испански), и впоследствии страну, уходящую вдаль по обе стороны Ла-Платы, стали называть Аргентиной (от латинского аргентум-серебро). Алчные до на-живы конкистадоры, захватившие индейские земли под «испанскую корону», ошиблись в своих расчетах на горы серебра и злата. И теперь на медных монетах Аргентины изображены бычья голова и колос пшеницы, которые полностью символизируют истинное богатство страны: Аргентина занимает первое место на материке Южной Америки по вывозу пшеницы и мяса.

А в мировом масштабе по сбору пшеницы Аргентина недавно стояла на восьмом месте (после СССР, Китая, США, Франции, Канады, Индии, Италии). Но за последние годы сельское хозяйство Аргентины пошло резко вниз в связи с тем, что по американскому плану Маршалла для Аргентины был закрыт сбыт пшеницы в Европу. США сами везли пшеницу для подкармливания населения своих полуколониальных стран Западной Европы.

В 1949–1950 годах посевные площади Аргентины сократились на 1/3 сравнительно с 1940–1941 годами; общий сбор урожая зерновых культур упал с 21,6 миллиона тонн до 7,9, то есть сократился почти в три раза.

Большое значение в экономике Аргентины занимает культура льна на семя. По экспорту льняного семени Аргентина занимает второе место в мире. Общий сбор его в 1947/1948 гг. составил 1 050 тысяч тонн. Интересно отметить, что культура льна попала в Аргентину с переселенцами из России в 1880-х годах.

До этого льна там совершенно не знали, а культура его показала блестящие результаты и распространилась с колоссальной быстротой; так, в 1886 г. сбор льняного семени составил 37,7 тысячи тонн, а через год — уже 81,2 тысячи тонн и т. д.

Однако за последние 13 лет — с 1938/39 г. происходит неуклонное сокращение посевов льна и падение сбора льняного семени.

Мимо окошек бешено мчащегося экспресса проносились бесконечные поля, разделенные колючей проволокой то на широкие, то на длинные, узкие участки. Их владельцы — эстансьеро — живут в городах. Лишь изредка, и всегда вдали от железной дороги, попадается большая усадьба — эстансья, чуть видная из-за густой рощи деревьев.

Зато часто мелькают маленькие фермы земледельцев: небрежно сложенный кирпичный дом, прикрытый листами разносортного железа вперемежку с асбестом; иногда крышу заменяет стогом наваленное сено альфальфы*; наскоро сколоченный сарай; открытый загон для скота; несложные сельскохозяйственные орудия лежат под от-крытым небом; колодец с «журавлем», иногда его дополняет ветрячок, качающий воду в бак. Таков облик жилья земледельца Пампы. Нет ни одного деревца или кустика возле его дома. Зачем? Он — арендатор-временный, кочевой земледелец.

По данным 1937 г., 63 % земледельцев Аргентины не являлись собственниками земли, а возделывали арендованные участки. По установившемуся в Аргентине порядку, арендный договор заключается с землевладельцем на срок 1–2 года и гораздо реже — на больший срок, но никогда не свыше 5 лет. При этом более 30 % арендаторов не имеют никакого договора и являются совершенно бесправными: землевладелец может согнать арендатора с участка в любое время.

Как правило, арендатор обязуется по истечении срока аренды сдать землю, засеянную альфальфой, которую землевладелец использует ряд лет под пастбище, а аренда-тор вынужден искать себе новое пристанище.

При таких условиях колонист-арендатор превращается в кочевника. Обычно он не имеет своих сельскохозяйственных орудий, тягловой силы и, получая их от помещика, обязуется обрабатывать землю на основе испольщины, то есть отдавать половину (а иногда и более!) урожая землевладельцу.

Получив свою часть урожая, такой арендатор попа-дает в лапы фирм-скупщиков зерна, диктующих свои цены.

Зачастую, особенно после первого года аренды, арендатор «не сводит концы с концами» и попадает в долговую зависимость от скупщиков или от помещика, полу-чая от них ссуды под урожай будущего года.

Подавляющая часть земель сосредоточена в крупных эстансьях*, иногда достигающих сотен тысяч гектаров. Даже в провинции Буэнос-Айрес, где цена на землю особенно высока, в 1942 г. насчитывалось 300 латифундий свыше 10 тыс. гектаров; им принадлежит здесь 1/5 часть всей земельной площади.

Насыщенность сельского хозяйства машинами мала для ведения его на достаточном уровне, хотя и превышает количество машин и орудий в Бразилии (в 1946 г. в Аргентине имелось 387 612 плугов и борон и 353 420 сеялок).

Крупные эстансьеро ведут, наряду со сдачей земель в аренду, скотоводческое хозяйство. 43 % всего аргентинского поголовья в 1937 г. находилось во владении 5 тыс. крупнейших собственников, а 200 тыс. мелких хозяйств, занимающихся скотоводством, имели всего 5,5 % поголовья.

Мелкие арендаторы-и земледельцы, и скотоводы — ведут свое хозяйство крайне примитивно, положение их бедственное, условия жизни очень тяжелые. Подавляющая часть их-колонисты-иммигранты из Европы, которые после нескольких лет пребывания «между двух огней», испытав гнет эстансьеро и скупщиков зерна и — скота, покидают страну, чем и объясняется значительный отток из Аргентины недавно прибывших иммигрантов.

По официальным статистическим данным, оказывается, что за 90 лет (с 1857 по 1948 г.) в Аргентину въехало 10,3 млн. человек и выехало 6,7 млн.; таким образом, за этот период осталось в стране 36 % иммигрантов. За последнее же время убыль усилилась и за последнее десятилетие этого периода (1939–1948 гг.) осело в Аргентине только 9 %, а 91 % иммигрантов покинули эту страну.

Как результат вышеотмеченного резкого падения экспорта продуктов земледелия и животноводства сельское хозяйство Аргентины переживает жестокий кризис, происходит сильное сокращение посевных площадей под пшеницей, рожью, ячменем и др. В год нашего посещения Аргентины (1946/47 сельскохозяйственный год) посевная площадь провинции Буэнос-Айрес составляла 6 216 900 гектаров, а в 1948/49 году-всего 4 190 400 гектаров. Произошло сокращение на 32,5 %, то есть ровно на 1/3!

И это в провинции, отличающейся самой разветвленной в стране железнодорожной сетью и наличием многих крупных городов, которые в свое время были наводнены фирмами, контрактовавшими хлеб еще на корню.

Как свидетельство кукурузного изобилия возле каждой фермы мы видели громадные ажурные цилиндры из ивовых прутьев, часто вдвое выше дома, доверху на-сыпанные оранжевыми и красными початками кукурузы.

Помимо своего основного товарного-на вывоз — назначения, кукуруза идет здесь в корм скоту, а также заменяет… дрова и уголь. Аргентинские торговцы могут пожать руку бразильским кофейным магнатам (кстати, на государственном гербе Аргентины изображены в рукопожатье две руки): одни делают пластмассу — кофелит, другие жгут «брикет» в виде кукурузного початка. В одном только 1943 г. было сожжено (взамен топлива)

3 650 тыс. т кукурузы, 730 тыс. т пшеницы и 860 тыс. т льняного семени. За этими цифрами скрываются другие: они означают разорение десятков тысяч арендаторов и мелких фермеров, которые не находят сбыта своей продукции.

Банки Англии и США, в руках которых сосредоточены основные нити внешней торговли Аргентины, определяют количество ввозимых в страну машин и металла (в частности, для оборудования шахт и нефтедобычи), угля и нефти, создавая в. стране недостаток топлива.

Аргентина протянулась почти от тропика Козерога, от 22 до 55° южной широты, на расстояние более 3 600 км. На этом огромном протяжении-от тропической области до Антарктики, — естественно, очень различны условия жизни. На севере страны в лесах растут многочисленные пальмы и десятки вечнозеленых видов деревьев; в лесных дебрях водятся ягуары, обезьяны, попугаи, удавы и в речных водах кишат кайманы; в культуре здесь идут пальмы, цитрусовые, сахарный тростник.

На крайнем юге, в Патагонии, — жалкие подушковидные кустарники, пустошные злаки, болотные сфагновые мхи; в прибрежных водах океана водятся тюлени и моржи, а на голых скалах Огненной Земли-несметные стаи антарктических пингвинов.

Взглянем все же немного пристальнее на карту растительности Аргентины, отражающую основные ее природные особенности (см. схематическую карту).

На самом севере (для нас, жителей северного полушария, эти слова говорят о чем-то, находящемся за полярным кругом, для аргентинцев же это значит, что речь идет о районах тропического пояса) двумя небольшими островками расположены влажные тропические леса, изобилующие лианами и эпифитами, хотя и менее богатые, чем бразильская гилея. В лесах этих идет добыча ценных древесных пород, дающих цветные древесины и строи-тельный материал.

Значительные площади на месте сведенных лесов в западном отрезке, особенно в провинции Тукуман, заняты под культуру сахарного тростника и хлопчатника. Кстати сказать, использование волокна хлопчатника для изготовления тканей было известно индейцам задолго до прихода европейцев и индейское название Тукуман означает — страна хлопчатника.

В восточном отрезке, где в лесах особенную ценность представляют как строительный материал виды араукарий, в диком виде встречается йерба мате* — парагвайский чай.

Йерба мате (правильнее, просто йерба) — низкорослый вечнозеленый кустарник, листья которого содержат тонизирующие, возбуждающие вещества, близкие по своему действию кофе и чаю. Дикие индейские племена — гуарани, с которыми столкнулись первые европейские пришельцы, употребляли настой листьев йербы в качестве напитка. Европейцы тоже пристрастились к этому напитку, и в настоящее время йерба в Аргентине (а также в Парагвае, Уругвае и южной Бразилии) является столь же распространенным и обязательным, как кофе в Бразилии.

Пьют йербу по-особенному. Для этого изготовляется специальная посуда из маленькой тыквочки, которая часто любовно разрисована-это матё*. В нее насыпается порошкообразная йерба, вставляется особая металлическая (чаще всего серебряная) трубочка — «бомбижа»*, после чего в мате наливается крутой кипяток. Через две-три минуты напиток готов. Его сосут, не торопясь, через бомбижу. Настоящие аргентинцы, особенно памперо — жители Пампы-считают, что йербу нельзя пить из ста-кана: подлинный вкус ее обнаруживается только при заваривании в мате.

Когда собирается компания, одна-две матё с йербой ходят по кругу: каждый отсосет немного и передает соседу.

Традиция пить йербу из матё настолько утвердилась, что оба эти слова часто соединяют вместе, именем «йерба матё» называют самый напиток из йербы, хотя, по существу — то говоря, выражение «йерба матё» равнозначно нашему «стакан чая».

Исследования действия парагвайского чая на организм показывают, что он значительно более полезен, чем обыкновенный чай. Употребление йербы улучшает работу сердца и желудка, расширяет кровеносные сосуды, укрепляет память и всю симпатическую нервную систему.

Русский дипломат Ионин, путешествовавший в Южной Америке в прошлом столетии, писал о йербе, что она походит вкусом «на крепкий чай без сахара, но немножко более горько, терпко, вяжуще, немного отзывается также запахом пареных листьев; но, путешествуя по степи, я скоро не только к нему привык, но даже пристрастился. Усталый после долгой езды на не-удобных лавках дребезжащего дилижанса, после бессонной холод-ной ночи, я в первый раз с наслаждением потянул из трубочки эту горячую жидкость и с нетерпением ждал, когда трубочка по-дойдет ко мне второй раз. Я сразу почувствовал себя бодрее…»

Наряду с кафе в городах Южной Америки имеются специальные «чайные», где подают йербу-мате. Исконные потребители пьют йербу без сахара, но в городах эта традиция уже испорчена и в йербу прибавляют не только сахар, но и ром и лимон.

Неоднократно в Рио и Байресе я пил йербу-мате и даже привез немного с собой. Упакованная в деревянную коробочку, мелкораскрошенная йерба немного похожа на махорку и даже есть что-то сходное в запахе (в сухом виде только!). Не раз, работая над этой книгой, я заваривал йербу прямо в стакане и с удовольствием пил ее. Пить ее следует только, пока она горячая; холодная настойка невкусная. Мне кажется, что йерба более всего походит по своему аромату, вкусу и цвету заварки на кок-чай (зеленый чай), к которому я привык и люблю в своих поездках по пустыням Средней Азии.

Прежние дикорастущие заросли парагвайского чая почти полностью истреблены, и теперь он культивируется на плантациях, занимающих более 65 тыс. гектаров. Сбор листа с этих плантаций составляет более 83 тыс. т, но их не хватает для удовлетворения внутреннего спроса

Аргентины, в которой среднее душевое потребление йербы достигает очень большой величины-более 8 кг в год. Недостающее количество Аргентина ввозит из соседних Бразилии и Парагвая, где также имеются плантации и заросли парагвайского чая.

Тоже на севере, но в условиях климата, менее бога-того осадками, а, главное, с выраженным засушливым периодом, лежит обширная область Чако, растительность которой весьма своеобразна и пестра. В основном она может быть отнесена к типу, весьма близкому бразильской каатинге, но в то же время на территории Чако встречаются обширные площади хотя светлых и редкостойных, но очень высокоствольных лесов. Наряду с участками, поросшими гигантскими кактусами, опунциями и другими безлистными и колючими низкорослыми растениями, встречаются открытые пространства с густой злаковой растительностью, которая свойственна саваннам, а в долинах тянутся густые галлерейные леса со многими вечно-зелеными породами.

Земледельческое освоение области Чако пока невелико; здесь имеется лишь незначительное скотоводство. В глубину Чако оттеснены остатки индейских племен.

Но область Чако имеет особое значение в жизни Аргентины: в ее оригинальных, светлых, засухоустойчивых лесах основными породами являются два вида кебрачо*, замечательные высоким содержанием в древесине дубильного вещества — таннина (до 25 %), являющегося важнейшим продуктом для кожевенной промышленности. Помимо этого свойства, древесина деревьев кебрачо отличается своей тяжестью (тонет в воде) и исключительной твердостью. Народное название ее — кебрачо — означает «сломай топор».

Высокое качество дубильного экстракта, получаемого из кебрачо, завоевало ему огромный спрос на мировом рынке.

Это было использовано предприимчивыми английскими концессионерами для организации добычи его в крупных масштабах. Было получено у аргентинского правительства не только право эксплоатации лесов с кебрачо, но и приобретены в собственность частных компаний огромные лесные площади. Прямо на месте в этих лесах были устроены десятки заводов, хозяева которых (на собственной-то земле!) завели «свои» порядки, образовав своеобразное «государство в государстве», со своими дорогами, флотилией на реках и торговой сетью, помимо которой рабочие не имеют права покупать.

Добыча дубильного экстракта растет из года в год. При этом английские хищники уничтожают леса гектар за гектаром, не заботясь об их возобновлении.

Аргентина дает на мировой рынок более 60 % всего добываемого дубильного экстракта, но при существующих методах хозяйства кебрачевые леса находятся на пути к катастрофическому уничтожению.

С востока к области Чако примыкает район влажных субтропических лесов, имеющих много общего с тропическими лесами юга Бразилии и Парагвая. Эти леса занимают так называемое Междуречье (Энтре-Риос аргентинцев), пространство между реками Парана и Уругвай. Наибольшие лесные массивы находятся на севере, и многие ценные древесные породы являются там предметом промысла, а земледелие и скотоводство незначительно. Юг же этого междуречья, провинция Энтре-Риос, — наиболее освоенный из всех ранее рассмотренных районов. Пшеница, рис, хлопчатник, табак и даже сахарный тростник — основные культуры, наравне с заметным животноводством. Проживает здесь почти 1/10 населения Аргентины.

В среднезападной части Аргентины, примыкая к Пампе, протянулась область очень бедной и своеобразной растительности, именуемой здесь «монте». По существу, — это полупустыня, характерная отсутствием значительных рек, крайней скудостью осадков и бедной растительностью из жестких злаков, колючих трав и низкорослых кустарников. Только козы могут здесь находить себе достаточный корм на природных пастбищах. Около 2/3 козьего поголовья страны сосредоточено именно здесь.

И, как это типично для пустынь и полупустынь, земледелие здесь носит оазисный характер. Наиболее значительные оазисы возникли в западной предгорной части, где на искусственном орошении создалось значительное плодоводство и виноградарство. Таковы оазисы: Мендоса, Сан-Хуан и Сан-Рафаель.

Еще в начале текущего столетия в Аргентину ввози-лось 450–500 тыс. гектолитров вина. В 1942 г. выработка вина составила почти 7 млн. гектолитров и намного превысила возможность внутреннего потребления. Низкое же качество аргентинских вин не создает условий для широкого вывоза. В результате создавшегося перепроизводства правительство пошло по «проторенному пути» уничтожения вин, винограда и виноградников. В одном лишь 1936 г. было уничтожено 3 млн. гектолитров вина. Только «планомерное» уничтожение нереализуемой продукции могло ослабить кризис виноделия. Уничтожение виноградников поощряется без всяких ограничений, но ни одной новой лозы нельзя посадить без особого на то разрешения специального контролирующего органа.

Южнее области монте лежит огромная, почти на 15° протянувшаяся с севера на юг, область Патагонских степей. Однако со степями у них мало общего: климат здесь суровый-холодный и сухой. Растительность весьма разрежена; жесткие злаки образуют плотные дернины, часто имеющие вид кочек; немногие колючие кустарники образуют крупные подушки, иногда настолько плотные, что их не может пробить даже пуля.

Земледелие здесь возможно только на орошении и почти не развито. Крайне разреженное население занимается овцеводством. Только в последнее время по реке Рио-Чубут образовался небольшой скудный оазис в связи с большими нефтяными разработками по ней.

На крайнем юге, на Огненной Земле близ поселка Ушуаи, находится каторга для противников нынешнего реакционного режима.

Особняком стоят высокогорные районы Анд. Наиболее значительные по площади находятся на крайнем северо-западе страны. Это-крайне суровые высокогорные пустыни с продолжительным засушливым периодом и осадками, выпадающими преимущественно в виде снега. Растительность отличается совсем особенными видами, часто представленная кустарниками из семейства сложно-цветных. Здесь типична подушковидная форма роста для очень многих растений из разных семейств. «Пуна» и «тола» — местные названия для этой растительности.

Область крайне мало населена, количество скота ничтожно, главным образом ламы.

По крайней западной границе Аргентины протянулась узкая полоса субантарктических лесов из видов южного бука*, существующих здесь в суровых условиях умеренного и холодного климата, отличающегося значительной влажностью. Южный бук представлен на крайнем юге листопадными формами, в более северных и умеренных условиях-вечнозелеными,

Наконец, обратимся к наиболее важному району.

Центр страны занимает обширная область Пампы, о которой уже была у нас речь впереди. Слово пампа — индейское, и на языке племени кечуа значит: «поросшие травой, совершенно лишенные древесной растительности ровные пространства». Это вполне характеризует былую растительность этой плодороднейшей части Аргентины.

До тысячи видов различных злаков составляют флору Пампы, представляя в естественном виде богатые пастбища. Индейские племена, густо населявшие Пампу, занимались охотой на диких жвачных, изобиловавших тогда на равнинных ее просторах. И именно скотоводство было первой отраслью хозяйства, которое начали здесь насаждать первые чужеземные пришельцы.

Черноземные почвы Пампы не привлекали внимания колонистов, и до начала XIX в. в Аргентину ввозился хлеб из США, — настолько ничтожны здесь были посевы. Между тем скот-коровы, овцы, лошади — размножался столь быстро, что не только покрывался спрос на мясо внутри страны, но и на внешнем рынке оно не могло найти сбыта.

Вывозилось лишь некоторое количество живого скота и сушеного и соленого мяса, которое приготовляли примитивные предприятия «саладерос», возникшие вблизи портовых городов. Но саладерос покупали мясо у владельцев ближайших эстансий, так как при отсутствии в то время железных дорог перегон скота из далеких районов Пампы был совершенно невыгоден: цены на мясо были очень низкие. Единственную ценность там представляла кожа. Животных убивали, сдирали шкуру, вырезали лучшие куски мяса, а вся остальная туша оставлялась в поле.

Такое изобилие скота и мяса породило в Пампе совершенно своеобразное блюдо — это «аззайо соп сиего», то есть мясо, жаренное в коже. А. С. Ионин очень красочно описал способ приготовления этого жаркого, который он наблюдал в 1896 году: «целого быка с его костями, толь-ко без потрохов, зарывают в яму, слегка, впрочем, при-крыв его землею, и разводят над ним костер; бык скорее преет, чем жарится в своей коже, почти варится в той воде и в том сале, которое содержит его мясо, и выходит поистине неподражаемое, вкусное, мягкое кушанье из этого мяса Пампы. Другой способ тоже почти не уступает первому по своим результатам и имеет то преимущество, что требует гораздо меньше времени: быка разрезают вместе с кожею на куски и кладут эти очень большие куски прямо на уголья, так чтобы шкура образовала нечто вроде чашки или сковороды, в которой мясо не то жарится, не то варится».

Ионин отмечает, что такой способ приготовления своего рода роскошь, не потому, что требуется целый бык, а по-тому что жертвуется шкура быка, которая составляет почти всю его цену. Он заключает: «Мясо само по себе ничего не стоит, и теперь мы закололи быка, чтобы накормить сравнительно небольшое общество — мы съели едва ли толь-ко десятую его часть, а остальную оттащили в степь и предоставили на корм урубу…»

Баранье же мясо вообще никто не ел. Овец и баранов убивали лишь для снятия шерсти и кожи, а тысячи трупов гнили в степи.

Подобный варварский метод хозяйства продолжался до открытия способа сохранения мяса в мороженом виде. В 1882 г. на Ла-Плате близ Буэнос-Айреса возник первый «фригорификос» — холодильная фабрика-бойня. Аргентинское мясо получило широкую возможность вывоза в Европу, в частности в Англию. Владельцы фригори-фикос, число которых быстро возрастало, так же как и их размеры, получали огромные барыши. Кстати, почти все они вначале находились в руках английских компаний, но за последние десятилетия многие фригорификос были скуплены капиталистами США. Таким путем аргентинское животноводство, получив стимул для нового развития, оказалось под контролем англичан и северо-американцев.

Из 18 фригорификос 13 находятся на территории Пампы: это показывает экономическое значение этой природной области, также как и степень ее зависимости от иностранного капитала.

Влияние США на экономику Аргентины слабее, чем на экономику Бразилии. США закупают пока еще только 8 % экспорта у первой и 34 % у второй.

Вообще же по всей Латинской Америке США неуклонно усиливают свои позиции за счет Англии, особенно за годы второй мировой войны.

Так, ввоз в Латинскую Америку разных товаров из США и Англии составлял (в % от общей стоимости ввоза):

За последние годы доля США возросла до 65 %.

Сходная картина в экспорте продукции латиноамериканских стран в эти государства (тоже в % от общей стоимости экспорта):

До второй мировой войны в Аргентине преобладали английские импортные товары. После войны резко усилилась торговая экспансия США. В 1946 г. США ввезли в Аргентину вдвое больше товаров, чем Великобритания: соответственно 28 и 13 % всего ввоза Аргентины.

Капиталовложения США в латиноамериканских странах составляли в 1948 г. 36 % из общей суммы иностранных инвестиций США во всем мире. Сумма английских капиталовложений составила 2,6 млрд. долларов. К концу 1950 г. сумма капиталовложений США в странах Латинской Америки достигла 6 млрд. долларов и вдвое превышала английские.

За период с 1945 по 1947 г. вновь сделанные США капиталовложения во всем мире составили 906,2 млн. дол-ларов. На страны Латинской Америки пришлось 603,8 млн. долларов, то есть более двух третей.

По официальным данным, вероятно заниженным, при-были монополий США от капиталовложений в Латинской Америке исчислялись в 1940 г. в 153 млн. долларов, в 1946 г. они достигли 261 млн. долларов, составив более половины доходов от всех зарубежных капиталовложений США.

Все это достаточно показательно. Не без основания даже «свой» комментатор из газеты «Нью Рипаблик» озаглавил одну статью: «Америка-плохой сосед в экономическом отношении».

За время второй мировой войны Аргентина накопила изрядный запас золота и иностранный девиз*. В результате сокращения экспорта и, наоборот, усиленного ввоза товаров из США аргентинский золотой запас очень быстро почти полностью перешел в карман к этому самому «соседу» — США.

Аргентина огромные средства расходует на вооруженные силы и полицию. Если в 1944 г. весь бюджет страны не превышал 2 469 млн. песо, то в 1950 г. толь-ко на открытые военные расходы было ассигновано 2 413 млн. песо.

Одновременно с утратой золотого запаса происходил непомерно быстрый рост выпуска бумажных денег.

В год нашего пребывания в Аргентине в стране обращалось бумажных денег на 4 836 600 тысяч песо, а к концу 1949 г. эта астрономическая цифра была перекрыта более чем в два раза и возросла до 9 799 900 тысяч песо. Естественно, что и так невысокая покупательная способность песо упала еще более.

Не помог правительству и недавний американский заем в 125 млн. долларов, ибо на эти деньги Аргентина обязывалась ввозить товары из США, тем самым подрывая свою национальную промышленность.

В настоящее время Аргентина занимает четвертое место в мире по количеству скота после Индии, СССР и США. Скотоводство ее приняло товарные формы. И, точно так же, как и зерновое хозяйство, оно в полной мере находится в зависимости от лихорадочных скачков в развитии капиталистического мира.

Во время второй мировой войны Аргентина резко увеличила производство и вывоз мяса, но в предвоенные кризисные годы скотовладельцы, точно так же как столетие назад, использовали только кожи из-за невозможности сбыть мясо. Правда, наметился некоторый «прогресс» в этом деле: жирные туши баранов не бросали зря, а использовали в качестве топлива, весьма, кстати, дефицитного в Пампе.

Область Пампы занимает исключительно важное место во всем хозяйстве Аргентины. Здесь в настоящее время сосредоточено три четверти населения страны, производится четыре пятых всех видов зерна, выращивается две трети всего поголовья скота; на территории Пампы наиболее густая сеть железных дорог, охватывающих три четверти всей железнодорожной сети Аргентины, и в пределах этой области производится девять десятых всей промышленной продукции страны.

В 1535 г. на низменном берегу Ла-Платы, за 275 км от океана, испанский авантюрист и завоеватель Педро де Мендоса основал город с длинным названием: Сьюдад-де-Нуэстра-Сеньёра-де-Буэнос-Айрес, смысл которого аргентинцы выражают как «Город святой девы — покровительницы моряков».

Впоследствии это пышное название превратилось просто в Буэнос-Айрес, теперь же большинство аргентинцев называют свою столицу коротко «Байрес», а на почтовых отправлениях пишут еще короче: «ВзАз».

Долгие годы по своем возникновении Буэнос-Айрес был единственным портом страны, через который совершалось все общение с внешним миром. Коренные обитатели Байреса получили тогда кличку «портеньо» — жители порта, которая зачастую и теперь применяется к жителям этого города.

Возникший на восточной окраине тогда еще совсем неведомой и неосвоенной Пампы, город обнаружил поразительные темпы роста с момента перехода Аргентины на путь высокотоварного капиталистического производства. В 1853 г. здесь было 91 тыс. жителей, в 1869 г. — 178 тыс., в 1887 г. — 433 тыс., в 1905 г. — более миллиона, в 1925 г. — 2 310 тыс. и в 1947 г. число жителей Байреса перевалило за 3 млн. Сейчас Буэнос-Айрес-крупнейший город не только Аргентины, но и всей Латинской Америки и даже всего Южного полушария. Так называемый «Большой Буэнос-Айрес», то есть с включением в город-скую черту ближайших к собственно Байресу населенных пунктов, в год нашего посещения насчитывал

4 миллиона 465 тысяч жителей, что составляло 28,5 % всего населения страны и 47 % ее городского населения.

Сохранив свое значение крупнейшего порта Аргентины (80 % всего ввоза и 40 % вывоза), Байрес стал центром промышленности страны, основное направление которой-переработка продуктов сельского хозяйства: мясохладобойни, мясоконсервные фабрики, кожевенные, обувные, текстильные, мукомольные и маслодельные заводы и т. д.

В Буэнос-Айресе развились и сталелитейные, лесопильные, машиностроительные и другие предприятия, связанные с городским строительством, строительством железных и шоссейных дорог. Всего в Байресе и его ближайших окрестностях около 10 тыс. крупных и мелких предприятий, в которых сосредоточена почти половина промышленных рабочих страны.

Как в области товарного сельского хозяйства, так и особенно в промышленности Аргентина находится в сильнейшей зависимости от иностранного капитала, в первую очередь от Англии и США. Особенно «стараются» в последнее время США, которые, находясь накануне кризиса производства, бросаются повсюду в погоне за рынками сбыта.

Будучи в последней четверти прошлого столетия городом торговой буржуазии, понастроившей просторные особняки и крупные жилые дома в частях города, примыкающих к порту и торговым кварталам, Байрес с быстрым ростом промышленных предприятий вскоре был окружен трущобами рабочего предместья. Пол-миллиона пролетариата населяет Байрес в условиях крайней скученности, типичной для американских го-родов.

Поезд Росарио-Байрес, приближаясь к столице, все чаще и чаще проносится мимо садов, чаще всего с цитрусовыми деревьями, сменяющими надоевшие уже нам поля с кукурузой.

Наконец, почти не сбавляя хода, экспресс врывается на окраину города и мчится в узком «канале» между жилых домов рабочего предместья. Здесь — типичная «одноэтажная Америка»; маленькие стандартные домики тесно прижаты один к другому; высунешь голову из окна и окажешься во дворе соседа.

Местами двадцать домиков подряд не отличимы один от другого. Местами рябит в глазах от пестроты внешне разных, но по существу тоже одинаковых домишек. На узкую улицу выходит «парадная» часть дома. Тыльная часть смыкается с таким же рядом домов параллель-ной улицы. Домики крохотные, один повыше, другой совсем низенький, а рядом вдруг дом с мезонином; пестрые крыши — то черепица, то цинк, то железо, окрашенное в зеленый цвет. Смотришь на эту картину (а улица за улицей следует вдаль), и кажется, будто огромное старое кладбище взяли и сдавили потеснее, оставив узкие дорожки среди стиснутых до отказа монументов, склепов, часовен, надгробий. И только одно отличие от кладбища здесь: на улице — ни деревца, ни кустика. Изредка лишь среди более обширного «владения» торчит жалкое деревцо, задыхающееся в кирпичном окружении.

Экспресс мчится дальше, мелькают склады и тыльные кирпичные стены громоздких домов центральной части столицы.

В Буэнос-Айресе издается несколько десятков газет, выходящих утром… днем… вечером…, одна перед другой стремящихся сообщить самые свежие новости. С оперативностью прессы мы знакомимся, едва вступаем на перрон под дебаркадером вокзала. К нам подходят два репортера, один немедленно щелкает аппаратом, другой «берет» интервью. Сергей Васильевич по-испански находу кратко сообщает о наших скромных ботанических интересах.

Поезд пришел по расписанию, это было в 12 часов 30 ми-нут местного времени. В 3 часа дня мы купили газету, в которой прочитали большую статью о нас. Значительная часть содержания повторяла то, что было напечатано в газетах Росарио, но был и «свежий материал» вокзального интервью и помещен фотоснимок. К чести газеты скажу, что в статье не было особенно выпирающей клюквы, но снимок… можно было бы заменить любым другим негативом, ибо на этом отпечатке даже родная мать никого бы из нас не опознала.

Следующее знакомство-с «тайной» полицией: после интервьюеров к нам подходит штатский молодой человек и сообщает, что он агент тайной полиции, подтвердив это показом некоей жестянки на нижней стороне лацкана пиджака.

Он спросил, чем может быть нам полезен. Мы сказали, что нам нужно поскорее такси.

Агент бросился сквозь толпу выходящих из подъезда пассажиров и через полторы-две минуты подкатил на такси. Усадив двоих из нас, он побежал вторично, по пути что-то сказав носильщику, и так же быстро вернулся.

Носильщик, подвозивший наши вещи на тележке, намекнул нам, что такси в это время очень трудно достать.

Повидимому, его намек мы поняли правильно и «оценили» аргентинскими песо усердие этого явного агента тайной полиции: он приятно улыбался, захлопнув за нами дверцу и напутствуя нас прощальными взмахами руки.

В окошко автомобиля врывался горячий асфальтово-бензиновый воздух шумных авенид столицы. Движение в Байресе не менее оживленное, чем в Рио, но нет той лихорадочной гонки, что в бразильской столице, и нет подстегивающих надписей «не менее 60 км в час».

Город хорошо распланирован-проспекты пересекаются под прямым углом улицами (авенида и руа). В каждом квартале-номера домов в пределах сотни: один квартал имеет номер от 1 до 99, второй-100-199, третий-200-299 и т. д., хотя бы домовладений было больше или меньше. При такой системе любой адрес можно найти очень быстро.

Через полчаса мы уже осматривали город с высоты одиннадцатого этажа из окон нашего номера в гостинице.

Город не красив сверху. Плоский, с малым количеством зелени, с торчащими повсюду башенными полу-небоскребами над преобладающими трех —, пятиэтажными зданиями. И хоть сейчас и зима, но над городом вис-нет сизая дымка зноя, которым пышут кирпичные и бетонные здания в узких, плохо проветриваемых улицах.

Только в сторону к Ла-Плате как-то просторнее, там меньше небоскребов и видны большие пятна зелени парка Палермо, Ботанического и Зоологического садов, и за ними открываются безбрежная Ла-Плата и порт.

В тот же день мы отправились в Ботанический сад, находящийся в ведении муниципалитета.

Ботанический сад основан в 1898 г. Занимает он небольшую площадь, стиснутую в треугольнике многолюдных улиц. Местоположение сада, наличие возле него многих линий трамваев и автобусов и станций метрополитена обеспечивает ему большую посещаемость в отличие от сада Рио-де-Жанейро. Это наложило соответствующую печать на об-лик сада: здесь больше уделе-но внимания обслуживанию гуляющей публики, использую-щей его как парк, нежели просветительным задачам. Так, экскурсии по саду не проводятся, путеводитель не переиздавался с 1928 г., отсутствуют даже открытки со снимками замечательных растений или уголков сада.

Сад построен в трех планах: имеется часть систематическая, где растения расположены по семействам; часть географическая, где представлены наиболее типичные растения флоры Аргентины, собранные по административным ее областям, и, наконец, часть сада отведена под показ различных архитектурных стилей парков, а также имеется несколько аллей, преследующих лишь эстетические цели.

Значительно более умеренный климат (климат «влажной приморской пампы»), чем в Рио, здешнему саду не позволяет иметь в открытом грунте очень много тропических деревьев, которыми так богат сад Рио-де-Жанейро. Зато тут более обильно представлена флора субтропиков, среди которой много форм, сбрасывающих листву на засушливый период года.

Вот замечательное дерево аргентинской каатинги из южных частей области Чакоумбу*. Это крупное дерево с необычайно толстым стволом, основание которого часто расползается в виде огромной глыбы, и от нее отходят один или несколько стволов, поддерживающих раскидистую крону. Дерево это не имеет настоящей прочной древесины, легкая пористая ткань ствола и ветвей может быть без труда проткнута ножом. Губчатое строение ствола позволяет растению скоплять большое количество влаги, которое, вероятно, является запасным на сухой период года. Плоды умбу похожи на плоды нашей шелковицы, только увеличенные раз в десять, но не представляют лакомства ни для кого, кроме птиц.

Большая аллея обсажена деревцами оригинального растения-чорисы* из засушливой области монте. Ствол его имеет колбасовидную форму, а плоды могут итти в сравнение с сардельками. В молодом возрасте ствол чорисы покрыт острыми шипами, постепенно врастающими в кору. Для созревания плодов требуется 11–13 месяцев, и деревцо цветет уже тогда, когда едва только поспевают плоды от цветов предыдущего сезона. Цветет чориса в сухой период года, и мы могли любоваться ее крупными бледно-розовыми цветами на ветвях, сбросивших листву на это время.

Поразил нас гигант тропических лесов Аргентины — типа*, достигающий высоты более 40 м и свыше 1 м в поперечнике.

Увидели мы здесь растение, которое пропустили в Ботаническом саду Рио — это жижижапа*. Невысокое травянистое растение, оно формой своих листьев напоминает более всего пальму (по этому сходству иногда его даже называют панамской пальмой). Жижижапа стяжала себе большую славу тем, что из нее изготовляются настоящие панамские шляпы, производство которых сосредоточено в Эквадоре и является там чуть ли не государственной монополией. Заключающиеся в листьях волокна отличаются исключительной прочностью. Для получения волокна срезаются молодые листья, едва только они начинают развертываться. Далее листья разрываются на ленты шириной 3–4 сантиметра; затем с помощью простого инструмента (кусок дерева с укрепленными в нем частыми иголками) ленты эти разделяются на узкие «соломки» (toquilla по-испански).

«Соломку» эту погружают на 10–15 минут в кипяток, затем сушат в течение 3 часов (быстрая сушка не допускается!) и в заключение отбеливают. Это уже исходный материал для плетения шляп. На одну шляпу уходит от 8 до 12 листьев, а для выделки шляпы высокого качества требуется до 18 дней ручного труда. «Простую», невысокого качества шляпу, изготовляют за 1 день. Она ценится, конечно, несравненно дешевле. Неудивительно, что «панамы» очень дороги даже на месте своего изготовления: их стоимость втрое-впятеро превышает стоимость фетровой шляпы. Зато долговечность и «носкость» (если можно так выразиться) панамских шляп превосходят все известное на мировом рынке: ее можно мять как угодно, стирать и она сохраняет вполне хороший, «приличный» вид.

Среди богато представленной флоры аргентинских полупустынь

в саду имелись замечательные экземпляры кактусов — опунция* и кардон*, первые более 3 м высоты, а второй-5,5 м.

Увидели мы здесь кустарниковых и древесных представителей из высокогорной пуны, относящихся к семейству сложноцветных. Нам они были интересны особенно потому, что в нашем восточном полушарии семейство сложноцветных представлено почти исключительно травянистыми формами; здесь же, в Андах Южной Америки, сложноцветные растут в форме кустарников и небольших деревьев.

В западной части сада есть маленький участок технических растений.

Мы не нашли здесь ничего примечательного, кроме одного небольшого деревца, обратившего наше внимание уже издали. Крупные его листья были необыкновенно окрашены: верхняя сторона темно-зеленая, нижняя — бледная, светло-зеленая. Возле деревца на колышке была прибита дощечка с надписью «tosigo» (яд).

Оказалось, что это ядовитое растение — тунг*, хорошо известное всем, кто посещал наше Черноморское побережье. Родом из Китая, оно хорошо распространилось в субтропиках и тропиках Старого и Нового Света. Так, в одной лишь Флориде, где тунг начали возделывать в 1905 г., теперь насчитывается 12,5 миллионов деревьев.

Чем же замечательно это тунговое дерево?

Семена тунга содержат от 54 до 60 % масла, отличающегося рядом важных технических свойств. Масло тунга быстро сохнет. Лаки, эмали и краски на тунговом масле выделяются исключительной прочностью, водонепроницаемостью, свето— и погодоустойчивостью, отлично противостоят кислотам и щелочам. Наиболее важные части самолетов, подводные части гидротурбин, корпуса автомобилей и т. п. окрашиваются лаками и красками на тунговом масле.

То же самое и подводные части кораблей. Тунговое масло предохраняет их не только от ржавения, но и от обрастания моллюсками.

Китайские деревянные «джонки» с древнейших времен окрашивались тунговыми красками и отличались своей исключительной долговечностью. Общеизвестна прочность китайских лаков. Они тоже сделаны на тунговом масле.

Тунговое масло — лучшее средство борьбы с коррозией металлов и используется сейчас в очень многих отраслях промышленности.

В конце апреля — начале мая в наших влажных субтропиках можно видеть обильное цветение тунгового дерева. На нем еще нет листьев и ветви сплошь одеты цветами. Вскоре развиваются и листья, крупные, кожистые с длинными черешками. Под осень среди листвы на длинных плодоножках раскачиваются многочисленные оригинальной формы плоды-шаровидные, они слегка сплющены у полюсов. В Байресе мы застали тунг в стадии конца плодоношения, одиночные плоды висели на ветках, несколько штук валялись на земле.

Для остережения публики от собирания этих плодов и была повешена дощечка. Действительно, семена тунга очень ядовиты, яд их смертелен.

У нас в СССР выявлены морозостойкие формы тунгового дерева, выдерживающие понижение температуры до — 15°. Впервые тунг привезен к нам создателем Батумского ботанического сада профессором А. Н. Красновым в 1895 г.

В настоящее время тунг культивируется в Грузии, Азербайджане, Абхазии и на побережье Краснодарского края.

В одном из уголков сада мы увидали группу цезаль* пиний-кустарников из семейства бобовых. Их нежные двоякоперистые листья хотя и густо покрывали ветки невысоких кустов, но только слегка притеняли почву* Цветы их собраны на концах ветвей в короткую, но густую кисть. Самые цветы какие-то необыкновенные, сказочные: из ярко-желтого венчика свисает множество длинных пурпурно-красных тычинок. Мы невольно залюбовались ими, казалось, они вызывают чувство бодрости, жизнерадостности.

Четыре года спустя, будучи в экспедиции на трассе Главного Туркменского канала, я повстречался с этими растениями в городе Кизыл-Атреке. Я узнал их по их незабываемым цветам. Цезальпинии здесь украшают скверы и бульвары, виднеются и за оградами отдельных домов. В наших сухих субтропиках (так называют южную часть Туркмении) они цветут дважды в год — весной и осенью (я их видел цветущими в мае и октябре 1951 г.). В суровые зимы концы ветвей побиваются морозом, но растение в целом сохраняет свою жизнеспособность.

Так прижились у нас заморские пришельцы из далекой Аргентины.

В Кизыл-Атреке, на опытной станции Института сухих субтропиков, мы увидели еще одно растение, с которым познакомились в ботаническом саду Байреса. Это «нандувей»* аргентинцев. В Байресе он рос в виде корявого деревца метров 4–5 высоты. В естественных условиях, в засоленных районах Пампы нандувей тоже имеет небольшие размеры.

В Кизыл-Атреке он вырос мощным деревом, достигнув в 12 лет высоты 7–8 метров. Здесь он обрел как бы вторую родину. Отлично плодоносит. Плоды его съедобны, и так как они поспевают в апреле-мае, когда еще нет никаких местных фруктов, то к этому дереву беспрерывно снуют мальчишки, всегда охочие до подвигов, связанных с перелезанием через ограду. Кизыл-атрекский нандувей настолько освоился на новом месте, что начинает распространяться самосевом. Лесомелиораторы рекомендуют использовать его для посадок в наиболее суровых условиях пустыни, так как обнаружили у него высокую засухоустойчивость и солеустойчивость, а, главное — способность развивать глубокую корневую систему, достигающую корнями до грунтовых вод.

Много в саду деревьев нашей флоры-ель, сосна, лиственица, кедр, платан, тополь и др. Примечательно, что если платан и ильм великолепно себя чувствуют здесь и широко используются в зеленом строительстве Аргентины, то ель и лиственица растут чахлыми экземплярами и в конце концов гибнут даже при внимательном уходе в Ботаническом саду.

В отличие от сада Рио здесь очень мало эпифитов и лиан на деревьях.

Научная часть сада размещена всего в двух комнатах небольшого здания, помещающегося на территории сада.

Ботаник Жорж Косентино был нашим гидом и по саду, и во многих дальнейших экскурсиях в Байресе и Ла-Плате. Он возглавляет научную работу в саду, имея лишь нескольких технических сотрудников и садоводов, наблюдающих за парком и группой маленьких оранжерей.

Оказалось, что Косентино изучает русский язык. Он ходил все время с самоучителем в руках и стремился на заданные ему вопросы отвечать по-русски.

Ботанический сад Байреса ведет переписку и обмен семенами более чем с двумя десятками ботанических садов Советского Союза.

С точки зрения Косентйно наша флора представляет большой интерес для интродукции в Аргентине. Это уже блестяще оправдалось на многих древесных породах, прекрасно растущих в Пампе. Изучение русского языка поможет Косентино овладеть нашей научной литературой.

Вход в Ботанический сад бесплатный, но администрация проявляет большое внимание к публике: повсюду много скамеек; для маленьких детей отведена особая площадка, отделенная от «ботанической» части сада сеткой; на этой площадке кучи чистого морского песка и много всяких сооружений для игр; имеется вешалка, где можно оставить пальто и вещи; туалетная комната с не-сколькими умывальниками и «автоматическими бумажными полотенцами»; буфет и читальня с газетами, журналами и книгами-филиал городской библиотеки с вывеской «Лектура пара тодос» — чтение для всех.

Ботанический сад закрывается в 5 часов вечера (это теперь, а вообще-за час до захода солнца), и сторожа выпроваживают публику убедительным, хотя и не совсем вежливым, но общепринятым в Латинской Америке шипящим свистом — «пст», обращенным к наиболее засидевшимся, преимущественно юным, посетителям. При желании можно отправиться по-соседству в Палермо, там гулять можно подольше.

Парк Палермо-исключительно прогулочный парк. В нем нет ботанических редкостей, но зато много изобретательности вложено в архитектурное оформление парка с использованием разных способов формовки крон, под-стрижки, создания зеленых стен и арок из лиан и т. п.

Разнокалиберность, в смысле пестроты архитектурного стиля, зданий Байреса не позволяет иметь законченные архитектурные ансамбли, вроде таких, которые мы так любим в Ленинграде: Дворцовая площадь, Екатерининский сквер, Адмиралтейство и Сенат с Медным Всадником между ними и масса других.

Поэтому в столице Аргентины очень немногие площади красивы, причем основная доля эффекта часто приходится на умелое оформление зеленью.

В Буэнос-Айресе есть несколько красивых памятников. Повидимому, к их выполнению привлекались большие мастера ваяния. Мне особенно понравился памятник «труженикам камня»: группа великолепно исполненных, как живых, мужчин и женщин с усилием тащит огромную глыбу камня. Памятник относится к эпохе революционного подъема и развития демократических настроений в конце прошлого столетия.

Холодным бездушием и скудоумием веет от обелиска, воздвигнутого явно по формальным соображениям к 50-летию Аргентинской республики.

На площади Мая, окруженной разностильными и разноэтажными зданиями, «украшенными» кричащими рекламами, торчит этот гладкий четырехгранный шпиль. По углам сквера фонтаны и возле них прекрасные своей экзотичностью деревца чорисы. Но что они символизируют здесь? Разве что колбасное изобилие этой самой «мясной» страны Нового Света (чориса-по-испански-колбаса, а среднее потребление мяса на душу населения в Аргентине равно 133 кг в год).

Очень колоритны уголки старого Буэнос-Айреса, где сохранились дома, насчитывающие более 100, а может быть, даже и более 200 лет. Таким уголком является набережная р. Риачуэлы, в устье которой и был основан город в самом начале.

К каменной стенке набережной, не огражденной пара-петом, пристают небольшие суда, часто парусные. Один шаг, и со старинного пестроцветного булыжника, может быть, даже привезенного сюда из Пиренеев, можно ступить на палубу маленькой бригантины* или шкуны*, которые под свежим ветром ходят в Байрес с Параны и Уругвая.

Вдоль набережной тесно прижаты один к другому старинные домики, как бы перенесенные из Валенсии или Картахены с берегов Средиземного моря. На окнах здесь еще сохранились цветные ставни, а над улицей повисли легкие балконы с изящным узором старинной решетки.

Еще пройдетесь вдоль Риачуэлы и увидите древний портовый склад с крохотными окошками над стрельчатыми узкими дверями, от которых так и веет сыростью и мраком средневековья.

Общий облик Байреса гораздо более строгий и сухой по сравнению с Рио, где масса усилий направлена на создание внешнего кричащего эффекта.

Даже толпа народа на людных улицах выглядит здесь по-иному. В Рио толпа очень пестрая. Не только женщины в ярких платьях, но даже мужчины носят костюмы, непривычные для европейского глаза своей окраской-бежевые, красновато-коричневые, бордовые, голубые, часто клетчатые или с каким-либо крупным рисунком, резко выделяющимся по цвету. Очень часты белые костюмы, иногда шелковые или шерстяные. И общий стиль-галстук непомерно яркого цвета и обычно в таком резком сочетании: ярко-красный галстук при голубом костюме. Пестроту толпы усиливает еще и то, что среди публики довольно значительное количество цветных — негров, индейцев, мулатов, да и даже самые настоящие бразилейро-кариоки имеют разные оттенки кожи.

Совсем иной облик публики на улицах Байреса. На женщинах здесь наряды гораздо менее яркие, чем на бразильянках, а мужчины, как правило, носят костюмы однородной и преимущественно темной окраски-черные, коричневые, темно-серые; лишь в редких случаях попа-даются костюмы из материи тоже темной, но с узкой и яркой полосочкой. Белые костюмы почти не носят даже в самое жаркое время года. И если на улице попадается человек в белом костюме, про него тотчас говорят: «эль бразилеро!» (это бразильянец) и почти никогда не ошибаются.

Весть о прибытии советских астрономов и ботаников быстро дошла до сведения аргентинских ученых, объединенных в Русско-Аргентинский комитет, имеющий целью укрепление дружеских связей между обеими странами.

Как только мы вернулись из Ботанического сада, нам сообщили, что сегодня вечером нам назначено свидание с аргентинским ботаником Пароди.

Профессор Лоренсо Пароди — виднейший ботаник Аргентины. Его работы посвящены изучению злаков, расти-тельности Пампы и общим ботанико-географическим закономерностям Аргентины. Принял он нас с Леонидом Федоровичем у себя дома.

Очень забавны были первые минуты знакомства, которые Пароди потом нам со смехом разъяснил.

Поздоровались. Несколько «общих» фраз. Разговор не клеится. Чувствую со стороны Пароди какую-то настороженность, опасливость. Задаю ему несколько вопросов о растительном покрове Пампы, о сходстве или различии ее с нашими русскими степями, о влиянии человека на растительность, роли пожаров и т. п.

Пароди отвечает, задает мне вопросы, завязывается беседа, Пароди оживляется, ведет нас в свой рабочий кабинет, показывает многие типичные растения Пампы (у него в кабинете небольшой личный гербарий, в котором собраны все злаки Аргентины), дарит оттиски своих работ. И уже под конец нашего свидания, за рюмкой вина, Пароди рассказал, что прочитал корреспонденции о «русских шпионах», перепечатанные в Байресе из бразильских газет, и сперва и впрямь опасался — не шпионы ли мы в самом деле? — и весело смеялся по этому поводу.

Меня очень интересовали некоторые особенности жизни растений и структуры растительных сообществ Пампы, и потому я с большим удовольствием принял предложение Пароди посмотреть Ботанический сад университета, которым он ведает и где есть много растений Пампы. Это было очень кстати и Леониду Федоровичу, которого Пароди обещал познакомить с аргентинским лесоведом.

На рабочем столе Пароди лежала верстка печатающейся новой его работы, посвященной ботанической географии Аргентины, написанной в коллективе с другими аргентинскими ботаниками. Пароди показал нам эту сводку, первую сводку, охватывающую описанием всю страну. Он высказал сожаление, что мы скоро уезжаем и он не сможет дать нам эту книгу, которая должна выйти из печати через месяц-полтора.

Тщетно я пытался получить «Ботаническую географию Аргентины» все годы, прошедшие с нашей встречи. Я запрашивал ее и в библиотеке нашего института, и в Публичной библиотеке, справлялся о ней в библиотеках Москвы. И неизменно получал отказ на протяжении четырех лет. И что же оказалось: книга, верстку которой мы держали в руках в 1947 г., вышла из печати только в 1950 г.! В мае 1951 г. она дошла, наконец, до нашей библиотеки. Перу Пароди в ней принадлежит глава о растительности Пампы.

Ботанический сад университета-небольшой сад, преследует исключительно научные и педагогические цели и в нем особенно много таких видов, которые отсутствуют в муниципальном Ботаническом саду.

Особенное внимание тут уделено собиранию флоры Аргентины и значительно меньшее флоре других стран.

Так, здесь очень большая коллекция древесных пород Аргентины, значительно более богатая, чем в соответствующем разделе городского Ботанического сада.

Хорошо подобранная коллекция аргентинских злаков возглавляется знаменитой гигантской пампасной травой*, не только превышающей рост человека, но легко скрывающей всадника, с ее огромной дерновиной, из которой высятся почти метровые, раскидистые и серебристые метелки.

На особом участке собраны многочисленные кактусы, представляя и флору Аргентины, и бразильской каатинги, и Мексики, где растет великан кактусов-цереус*. Здесь он имел высоту 8 м и 30 см в поперечнике.

Множество водяных растений из различных семейств собрано в бетонных резервуарах (каждый вид отдельно). Мы попросили дать нам несколько редких водяных расте-ний, отсутствовавших в культуре в наших оранжереях, что немедленно было исполнено.

Особенно интересным для нас оказался новый видзлака, недавно лишь открытый, описания которого еще не было тогда опубликовано.

Кроме того, университетский сад несет на себе печать личных научных интересов Пароди, который тщательно собрал в нем почти все растения флоры Пампы. Флора же Пампы очень богата, в отличие от флористически более бедных степей Старого Света, — она насчитывает около тысячи видов злаков и почти такое же количество разнотравья. Пароди показал нам наиболее важные растения, в особенности злаки. Но что оказалось самым замечательным, это то, что Пароди показал нам заповедный кусочек Пампы, сохраняющийся в саду с момента его основания, то есть более ста лет. Конечно, этот клочок в два гектара претерпел уже много изменений и в состав его покрова внедрились некоторые сорняки; некоторые виды, наоборот, исчезли, но все же он представляет исключительный научный интерес.

В беседе в ответ на мои вопросы Пароди рассказал, что в наиболее удаленных районах Пампы еще и сейчас сохранились ни разу не паханные участки Пампы с девственной первобытной растительностью; что в Пампе весной много эфемеров из семейств луковичных и ирисовых; что Пампа имеет два периода покоя — летом от засухи и зимой от холодов; что во многих местах Пампу выжигают и в результате этого исчезает разнотравье и усиливается роль злаков; что видовой состав растительных сообществ Пампы даже на очень маленькой площади достигает 200 и даже 300 видов, и много других интересных сведений.

Сергей Васильевич в свою очередь выяснил у Пароди ряд интересовавших его вопросов, и в заключение нашего посещения Пароди дал нам два молоденьких экземпляра дерева умбу, которые и по сей день великолепно растут в оранжерее Ботанического сада нашего Института в Ленинграде.

На второй день нашего пребывания в Байресе Русско-Аргентинский комитет организовал экскурсию астрономов в обсерваторию в г. Ла-Плата, куда мы также отправились, чтоб посетить агрономический факультет университета и Национальный естественно-исторический музей.

Косентино вызвался сопровождать нас, было решено ехать в Ла-Плату (60 км от Байреса) на автомобиле, а не поездом, чтобы посмотреть окрестности столицы и сделать даже остановки по пути в интересных для ботаников местах.

И до чего же нам не повезло! С утра Байрес затянуло необыкновенно густым туманом. Портеньо* нас уверяли, что так часто бывает и что «через час» будет ясно и даже особенно приятная погода. Мы решили переждать туман, но он не разошелся и через два часа. Решили ехать в тумане. Машины в городе шли с осторожностью и с зажженными фарами. За городом, на широком двухпутном шоссе можно было поехать быстрее, но фары все же были включены.

В хорошую погоду поездка в Ла-Плату занимает 40–45 минут, мы же ехали почти полтора часа, и вот досада-то! — ничего не видели вокруг.

Город Ла-Плата по отношению к Буэнос-Айресу занимает отчасти такое же место, как г. Пушкин по отношению к Ленинграду. Отличие в том, что Ла-Плата является еще и портом и, следовательно, тут есть ряд предприятий, связанных с торговыми и экспортными операциями.

Сходство же в том, что в Ла-Плате имеется несколько научных учреждений, превосходящих по своему значению столичные, а также внешнее сходство в том, что улицы Ла-Платы и ее площади изобилуют зеленью так же, как наш г. Пушкин.

Естественно-исторический музей в Ла-Плате является подтверждением сказанного-это крупнейший музей страны. Музей занимает большое здание прекрасной архитектуры, с величественной лестницей, окруженное парком и (опять напрашиваются сопоставления!) очень похожее по первому впечатлению на Русский музей в Ленинграде, если смотреть на него со стороны Михайловского парка.

В двух этажах здания в больших и светлых залах выставлены экспонаты по всем разделам естественных наук (геологии, зоологии, ботанике, палеонтологии, антропологии и т. д.), а также по археологии, этнографии и истории страны.

Косентино обращает наше внимание на огромный экземпляр осьминога, подвешенного в одном из залов к потолку с распростертыми на несколько метров щупальцами, и на большую коллекцию броненосцев. Эта группа животных — типично южноамериканская, они распространены от Патагонии до Мексики, будучи особенно обычными в Пампе и Чако, и известны в Аргентине под своим индейским названием-тату*.

Косентино на ходу успевает рассказать, что мясо тату съедобно и даже очень вкусно и что в Байресе есть ресторан, где можно заказать броненосца. Угощение броненосцем — особый национальный аргентинский шик. Гурманы сами разделывают тушу тату, подаваемого на стол в своем панцыре.

Не стану более описывать здесь виденное, тем более, что многие отделы мы могли осмотреть лишь очень бегло, но остановлюсь на близкой мне ботанической части.

К великому нашему огорчению, только два небольших зала уделены ботанике и притом, главным образом, посвящены лесоведению.

Здесь собраны образцы древесных пород, населяющих леса Аргентины, некоторых грибных заболеваний деревьев и немногие растительные продукты. Видно, что над сбором материала и его экспозицией никто продуманно не работал, так как все выставленные экспонаты носят совершенно случайный характер. Даже наиболее важные древесные породы страны здесь представлены крайне неполно.

Объясняется это тем, что в составе работников ботанического раздела музея нет ни одного крупного ученого.

Кроме выставочной части, в музее имеются лаборатории по соответствующим разделам знаний, где проводится научно-исследовательская работа. Лаборатории эти занимают полуподвальный этаж, помещения которого первоначально, вероятно, предназначались под склады и мастерские.

По темному, с низким сводчатым потолком, проходу нас провели в ботаническую лабораторию, которая занимает всего четыре комнатки. В одной из них с 1895 по 1897 г. работал наш соотечественник Н. М. Альбов, который для своего времени в деле изучения флоры и растительности Аргентины, особенно Огненной Земли, сделал более кого-либо другого.

Сводчатый потолок, который без труда можно достать рукой, и низкое окно вровень с землей так мало похожи на высокие и просторные рабочие кабинеты в гербарии нашего института в Ленинграде.

Кстати, о здешнем аргентинском гербарии. Коллекции растений уже ряд лет почти не пополняются, так как размещать их негде: все уделенные гербарию шкафы заполнены. Обращает внимание, что многие растения пред-ставлены только лишь фотоснимками с таковых в гербариях США. Очень любопытно нововведение в гербаризации: на многих листах гербария помещены фотографии, дающие представление об общем облике растений.

Сотрудники лаборатории встретили нас с большой сердечностью, подарив на прощание последнюю фотографию Альбова, которого здесь высоко ценят; портрет его украшает стену кабинета, где он работал.

Если ботаническая лаборатория и соответствующий раздел музея не вызвали у нас особого интереса, то библиотека музея произвела очень благоприятное впечатление. Она занимает двухсветный зал полукруглой формы, стены которого заняты книжными шкафами, а вся площадь зала отведена под стенды со свежими поступлениями и столы для читателей. Библиотека насчитывает около 120 тыс. томов, включающих основные научные журналы всех стран.

Первым русским изданием, поступившим после второй мировой войны (до войны библиотека получала более сорока советских подписных изданий по естественным наукам), явился сборник работ Ботанического института за годы Великой Отечественной войны, изданный в конце 1946 г.

Осмотрев музей, мы с удовольствием прошлись пешком к зданию агрономического факультета университета, присматриваясь к составу древесных насаждений на улицах. Преобладающим деревом здесь оказались эвкалипты, которые в Ла-Плате растут несравнимо лучше, чем в Байресе, несмотря на незначительность расстояния между этими городами.

Столь же великолепные деревья эвкалиптов я видел впоследствии на Черноморском побережье близ Батуми. В плане преобразования природы на Кавказе и в Крыму эвкалипты займут большое место. Это-одна из наиболее быстрорастущих древесных пород на земле: в возрасте 10–12 лет они достигают высоты 15–20 метров и более. Родина эвкалиптов-Австралия, где они представлены 160 видами: от низкорослых кустарников до деревьев, тягающихся по размерам с знаменитым мамонтовым деревом, достигая 150 метров высоты при 12 метрах в поперечнике.

Эвкалипты отличаются высокой транспирацией, так что являются серьезным средством осушения заболоченных мест. Способствуя осушению заболоченных низменностей, эвкалипты тем самым облегчают борьбу с малярией. Один из видов эвкалипта за эти свои свойства получил даже название «лихорадочного дерева».

Древесина эвкалиптов обладает ценными техническими свойствами, из коры добывают дубильный экстракт, а листья содержат эфирное масло, имеющее применение в медицине, особенно при болезнях дыхательных путей и невралгиях, а также в парфюмерии, кондитерском деле и в некоторых технических производствах.

Примечательно, что в Ла-Плате одинаково успешно произрастают великолепные рослые с раскидистыми кронами деревья с четырех континентов: наши европейские дуб и ясень, североамериканская белая акация, австралийские эвкалипты и казуарины и, наконец, южноамериканский «инсьенсо»* из области Чако в Аргентине. Темно-зеленые, блестящие, будто только что покрытые лаком листья последнего, густо одевающие ветви, украшали сквер перед агрономическим факультетом.

Теперь наша группа увеличилась на одного человека: к нашей «четверке», сопровождаемой аргентинским ботаником Косентино, в музее присоединился уругвайский биолог (да простит он меня: не помню его фамилии).

Уругваец, по-испански экспансивный, крайне обрадовался встрече с нами. Он внимательно следил за работами русских биологов, для чего усердно изучал русский язык, и очень сожалел, что до сих пор еще не восполнился пробел в получаемых у них русских журналах, возникший во время войны. Ему хорошо известны работы академиков Н. А. Максимова и А. А. Рихтера, работы Е. В. Вульфа, Н. П. Кренке и многих-многих других, подчас совсем еще молодых научных работников.

Вместе мы осмотрели агрономический факультет Ла-Платы, входящий в состав университета Буэнос-Айреса.

Нас принял ректор университета. После традиционной чашечки кофе декан факультета показал нам почти все аудитории и лаборатории.

Учебный процесс организован хорошо: по каждому курсу проводятся практические занятия в особой, своей, лаборатории. Много наглядных пособий в виде плакатов и таблиц, сельскохозяйственных машин или их моделей, большая коллекция образцов сельскохозяйственного сырья и продуктов его переработки, работающая модель элеватора (к сожалению, оказалась испорченной), миниатюрные электрические печи для выпечки хлеба с целью определения хлебопекарных свойств зерна и для выучки пекарному делу и т. д.

В лабораториях химической и всех других, связанных с применением химических веществ или с производством анализов почв или растительных продуктов, полы выложены изразцовыми плитками и имеют наклон для окатывания пола водой из шланга.

Библиотека факультета хорошо снабжена учебной и научной литературой по сельскому хозяйству, имеет около 40 тыс. книг, и помещение позволяет дальнейший ее рост. До войны библиотека получала более двадцати советских сельскохозяйственных изданий.

На факультете обучается полторы тысячи студентов, срок обучения четырехлетний; всех предметов-42.

Нас пригласили посетить опытные поля, где в данное время студенты проходят учебную практику, но позднее время не позволило нам воспользоваться любезностью хозяев.

Наибольший интерес для нас представил макет, показывающий приготовление йербы — парагвайского чая — по наиболее принятому в Аргентине способу.

Способ приготовления йербы довольно простой и состоит из пяти различных операций, последовательно про-водимых. У нас этот способ не известен, а для многих читателей он может представить большой интерес: Сергей Васильевич подробно расспросил обо всех стадиях и с его слов и разрешения я привожу здесь краткое описание процесса приготовления йербы.

1) «Sapecado» йербы. Свежесрезанные ветви толщиной до 1 сантиметра (yerba quebrada) вместе с листьями загружаются в наклонный длинный цилиндр из металлической сетки. По мере надобности цилиндр вручную медленно вращается, и загруженная масса постепенно сползает вниз и слегка перемешивается. В нижней части цилиндр подогревается и листья подвергаются короткому воздействию температуры в 250º

Суть операции заключается в том, чтобы листья быстро потеряли избыток влаги и притом не почернели бы. Поэтому устройство sapecador'а рассчитано так, чтобы листья обдавались жаром только 30–40 секунд, после чего выпадают из цилиндра и отодвигаются в сторону. При этом листья все же слегка дымятся.

Полученный продукт называется «yerba sapecada». Промежуток времени между проведенной и следующей операцией 24 часа.

2) «Secanza» (сушка). Эта операция именуется иногда «torrefaction» (поджаривание).

В наиболее примитивном производстве йербы «сопекадированные» ветки с листьями размещают на металлической решетке, устроенной на некоторой высоте. Под решеткой раскладывается огонь с расчетом, чтобы йерба находилась под воздействием тепла в 80-100° (но никак не выше 100°). Такое простое сооружение носит название карихо или каричо (carijo, caricho). Подсушиваемая масса время от времени перемешивается. Рабочие, выполняющие эту работу, именуются «уру» (иги); обычно — это парагвайцы, так сказать, потомственные знатоки приготовления йербы.

Полученный продукт обычно невысокого качества, так как впоследствии напиток припахивает от дров дымом и смолой.

Существует и более сложное сооружение для этой же операции, именуемое «barbacua». Yerba sapecada также раскладывается на решетках, но последние размещены под навесом без стен. Огонь раскладывается вне этого помещения, а горячий воздух подводится по трубам.

Продолжительность операции от 10 до 20 часов. Выходящий при этом продукт получает название «yerba tostada».

3) «Canchadio» (размельчение). Это производится двумя способами — вручную или с помощью простой машины.

В первом случае на земле расстилают кусок тонкой материи (сара) и на нее накладывают «тостадированную» йербу и колотят ее палками, либо деревянными саблями или цепами (mayal).

Более совершенный способ-применение машины «canchodora». Она состоит из деревянного или железного конусовидного валика, усаженного зубьями и вращающегося вокруг собственной оси и по кругу (вершина валика свободно укреплена на вертикальной оси, в центре круга вращения). Зубчатый валик приводится в движение мулом или лошадью, ходящими по кругу. Под вращающийся валик кладется йерба.

Круглая площадка, на которой «ходит» зубчатый валик, обычно огорожена так, чтобы йерба не попадала под ноги лошади.

Суть этой операции сводится к тому, что йерба как бы обмолачивается — листья отпадают от веток и размельчаются. Конечный продукт, получаемый при этом, носит' название «yerba canchada».

4) Ферментация. Йерба складывается в особое помещение, именуемое «noque», которое обычно строят в лесу; оно имеет двускатную крышу. Здесь йерба и подвергается ферментации, она слеживается и слегка спрессовывается. Процесс ферментации длится несколько месяцев. После этого йерба насыпается в мешки и идет в оптовую продажу под названием «yerba conchada». Хороший продукт должен иметь влажность 8–9% (не более 10 %, так как избыток влаги вреден при длительном хранении). Однако это еще не конец.

5) Перемалывание. Прошедшая ферментацию yerba conchada свозится на особые мельницы, где она окончательно перемалывается (измельчается), но так, чтобы от-дельные частицы имели поперечник около 1 миллиметра. Примесь мелких частиц и пыли обесценивает продукт. После этой операции полученный продукт называют «yerba molida». Далее йерба расфасовывается в пакеты, деревянные коробки или жестянки и поступает в широкую продажу.

Аргентинские ученые агрономы проявляют большой интерес к достижениям нашего сельского хозяйства, но применить их могут лишь в экспериментальной и учеб-ной работе.

Внедрение научных достижений в сельскохозяйственное производство идет очень туго в силу стремления владельцев эстансий удешевить себестоимость зерна, цена которого на рынке падает катастрофически из-за трудностей сбыта. Арендаторы же не заинтересованы в приме-нении любых улучшений, хотя бы установления севооборота, так как обычно короткие сроки аренды и полукочевой образ жизни арендатора не создают никакого стимула в этом направлении. В результате до сих пор по урожайности пшеницы Аргентина находится на двенадцатом месте среди стран, производящих пшеницу, занимая третье место по общему сбору ее в странах Западного полушария.

В таком же положении урожайность других хлебных злаков. Лучше обстоит дело для страны с перспективной культурой хлопчатника. Валовой сбор хлопка-сырца имеет тенденцию к быстрому росту, так же как очень быстро растут площади под его культурой (за последние тридцать лет площадь под хлопчатником выросла в сто раз: с 3,3 тыс. га в 1914 г. до 336,5 тыс. в 1942–1943 гг.). Отсутствие селекционной работы с хлопчатником до сих пор отражается на нестандартности и низком качестве волокна наряду с примитивными способами его очистки.

Любопытно, что Аргентина вместе с СССР являются странами широкой культуры гречихи; вероятно, гречиха распространилась в Аргентине под влиянием русских земледельцев, ибо культура ее, несомненно, азиатского происхождения. Площади под гречихой совершенно отсутствуют в тропическом поясе земли, но зато занимают большие площади в умеренном поясе Северного полушария, в СССР, и в сходных условиях Южного полушария-в Южной Америке.

Гречневая крупа имеет большой спрос на мировом рынке, в связи с чем агрономическая наука Аргентины проявляет большой интерес к методам культуры гречихи в Советском Союзе.

Как мы имели возможность неоднократно убедиться при встречах с аргентинскими учеными, значительные, особенно прогрессивные их круги пришли к убеждению о необходимости шире опираться на сельскохозяйственный опыт СССР, а не США, где методы хозяйствования ведут к неуклонному падению плодородия почвы и потрясаю-щей по масштабу эрозии — развеванию почв.

В период нашего пребывания в Аргентине вышла в испанском переводе под редакцией Л. Пароди книга акад. Н. А. Максимова «Основы засухоустойчивости», которую аргентинские агрономы справедливо считают «библией засухоустойчивости». Книга эта принята как одно из основных пособий высшего агрономического образования.

Отражением широкого распространения таких взглядов, т. е. стремления перенять достижения советской агрономии, является выступление в аргентинской печати аргентинского посла в СССР Федерико Кантони, в котором он развернул большую программу мероприятий по улучшению земледелия, скотоводства и лесоводства путем использования советских научных и опытных данных, а так-же интенсивного внедрения советских сортов растений и разновидностей животных в сельское хозяйство страны.

Несомненно, что сходство климатических и почвенных условий некоторых районов Аргентины и Советского Союза может значительно облегчить эту работу.

Аргентина — самая «белая» страна южноамериканского материка. На 16,1 млн. ее населения насчитывается всего 20–30 тыс. индейцев.

Аргентина не имела своих негров-невольников, которые в огромных количествах ввозились в Бразилию. Негры в Аргентине представляли сравнительную редкость.

Исключительная по жестокости политика первых коло-низаторов привела к поголовному истреблению многих индейских племен. Последние их остатки в названном выше количестве подвергаются и сейчас планомерному уничтожению, являясь объектом чудовищной эксплоатации на промыслах кебрачо и хлопковых плантациях Чако, области, где в основном сохранились еще индейцы.

Форма отношения белых колонизаторов к былым коренным обитателям страны — индейцам — нашла свое отражение даже в том, что индейцы в своих представлениях злого духа — чорта — рисуют белым.

Особое племя огнеземельских индейцев еще в XIX столетии насчитывало более 10000 человек, теперь же сохранилось лишь около 300 человек.

Период колонизации и общения с индейцами оставил свой след в языке аргентинского населения, в котором появились в разных местах различные особенности произношения, а также вошел в употребление ряд индейских названий животных и растений (тапир, ягуар, тапиока, маниока, ананас) и, конечно, географических имен.

Происходившие тогда неизбежные браки европейцев с индейскими женщинами дали значительное потомство смешанной крови. Количество метисов достигает сейчас 400 тыс. человек.

До сих пор продолжает сохраняться представление о «неполноценности» людей с примесью «цветной» крови. И хотя официально конституция Аргентины не делает различий между «белыми» и «цветными» — и в Аргентине, как и в Бразилии, не встретить мулата на государственной службе или на заметном месте в обществе.

Даже в том, как сложно различается номенклатура расовых оттенков (креол-испанец, родившийся в Аргентине; мулат-потомок негров и европейцев; самбо-представитель смешанной индейско-негритянской крови и т. п.) с арифметическими показателями степени смешения (терсерон, квартерон, квинтерон и т. п.), доказывает то пре-небрежение к «цветным», которое имеет место и сейчас.

На протяжении всей истории и особенно последнего 80-90-летнего периода рост населения шел за счет иммиграции. Правда, наряду с большим притоком иммигрантов, имел место и отток населения из страны, но сальдо складывалось всегда в пользу Аргентины.

В целях закрепления населения в стране в свое время правительство издало закон, по которому аргентинское подданство принимали все, родившиеся на территории Аргентины. Таким путем к настоящему моменту несколько более четырех пятых населения-аргентинцы, остальные — иммигранты.

И со стороны этих «настоящих аргентинцев» проявляется определенное пренебрежение не только к «цветным», но и к иммигрантам.

Несмотря на официально декретированную обязательность обучения в начальной школе, количество неграмотного населения в Аргентине превышает по крайней мере 20 %.

По официальным аргентинским данным, в 1914 г. было 39 % неграмотных на население старше 7 лет. Для 1943 г. приводится цифра 17 % на население старше 14 лет. Сбросив со счетов неграмотных от 7 до 14 лет, аргентинские статистики «повышают» грамотность страны, полагая, видимо, что с 12-14-летних парней грамоту требовать не следует.

Местные власти, объявив обязательность начального обучения, ничего не сделали для охвата всех детей грамотой. Начать хотя бы с того, что даже и начальное обучение является платным. Обследования же показали, что треть детей «обязательного» школьного возраста (от 7 до 14 лет) остается вне школы.

Показательно, что среди учителей наблюдается значительное количество безработных, в то время как школы

Аргентины не обеспечены необходимым штатом преподавателей. Опубликованные правительственные данные за 1944 г. показывают, что в Аргентине в среднем 82,5 учащихся на тысячу человек населения.

У нас в Советском Союзе, в стране подлинной сплошной грамотности, например, в одной из самых отдаленных республик-Таджикистане — на тысячу человек населения 394 учащихся: 82,5 и 394!

Буэнос-Айрес — центр издательской деятельности для всей Латинской Америки, говорящей по-испански (кроме Бразилии, где язык португальский).

США наводняют Аргентину испанскими переводами своих бульварных романов. В магазинах Байреса, как и в Рио, предлагается вниманию невзыскательного читателя изрядное количество североамериканского «чтива», хотя оно не выступает здесь с той подчеркнутой рез-костью, как в столице Бразилии.

В Байресе есть несколько больших магазинов, которые продают литературу на русском языке. Здесь не только многочисленные аргентинские издания, но и большой выбор книг и журналов, выписываемых из Советского Союза. Среди этих изданий первое место по количеству занимает художественная литература, потом идет политическая и далее научная.

В одном из многочисленных книжных магазинов я насчитал только на трех полках 80 названий книг Ленина, Сталина, Молотова, Вышинского и русских классиков: Толстого, Тургенева, Горького, свежие издания писателей и поэтов-современников — Эренбурга, Симонова, Фадеева, Федина, Гладкова, Вересаева и многих-многих других В этих магазинах можно достать и свежий номер журнала или газеты, вышедших в СССР всего две-три недели назад.

Аргентинский читатель любит и читает произведения русской литературы

Советские кинофильмы в Аргентине пользуются неизменным успехом. И это единственные фильмы, которые идут при переполненном зале, и в дни показа их сам собой отменяется общепринятый порядок входа а зад в любое время.

Но, как и в Бразилии, большинство экранов занято показом американской кинопродукции. Просматривая в газетах объявления многочисленных киностолицы, часто наталкиваешься на дополнительное указание: «только для мужчин». В этих кинотеатрах демонстрируются специальные порнографические фильмы производства Голливуда. В таком виде приходит сюда «западная цивилизация» и рекламируется «американский образ жизни».

К чести аргентинского зрителя надо сказать, что такого сорта фильмы не пользуются большим успехом и для них отведены небольшие залы.

В последнее время вашингтонские дипломаты стремятся к тому, чтобы навязать правительствам латино-американских республик обязательность обучения в школах… английскому языку.

Казалось бы, это большое культурное дело, облегчающее ознакомление с достижениями зарубежной науки и техники, помогающее узнать произведения Шекспира, Диккенса, Марка Твена… Но «за крестом подчас прячется дьявол», — гласит испанская поговорка.

Не подлежит сомнению, что янки стремятся использовать язык для облегчения американской пропаганды.

На одной из площадей Байреса мы видели красивое театральное здание Teatro Colon (театр Колумба). Я подчеркиваю-театральное здание, ибо, как и в Рио, здесь отсутствует своя театральная труппа и в великолепном здании зажигаются огни только от случая к случаю.

Такое положение никак не укладывается в наше привычное представление. Ведь у нас каждый, даже небольшой город имеет свой театр! А здесь столица государства, город с трехмиллионным населением, не имеет театра. Два мира — две культуры!

Ученые и интеллигенция Русско-Аргентинского комитета устроили прием в честь пребывания в Буэнос-Айресе советских ученых.

Два-три часа, проведенные в тесном общении со многими учеными и общественными деятелями, показали, что передовая аргентинская интеллигенция искренне стремится к налаживанию тесной, дружеской и деловой связи с научными учреждениями Советского Союза и советскими учеными.

В один из предшествующих дней руководитель нашей экспедиции А. А. Михайлов и глава ботанической группы Б. К. Шишкин нанесли официальные визиты министру просвещения и министру иностранных дел Аргентины.

В немецком энциклопедическом словаре «Большой Брокгауз», изданном в 1929 г., в статье о Буэнос-Айресе, где говорится о количестве населения, в скобках добавлено: «много немцев». И это не без значения, хоть и не сказано, сколько именно. На протяжении 25 лет до второй мировой войны Аргентина находилась под сильным влиянием Германии; в особенности это относится к аргентинской армии. Немецкая ориентация сохранялась и позднее, во время войны.

Лишь кончилась война, Аргентина стала местом бегства гитлеровских военных преступников. В 1950 году, когда начались лихорадочные военные приготовления под нажимом англо-американского блока в Западной Германии, среди этого недобитого Советской Армией фашистского сброда началось оживление. В Аргентину прибыл некий Шпиккер, один из министров земли Северный Рейн — Вестфалия, с целью «возобновления торговых связей». В результате этой поездки началось массовое возвращение бывших гитлеровцев в Западную Германию, исчислявшихся многими сотнями (только в лагерь № 76 близ Штутгарта в течение ноября 1950 года прибыло более 400 гитлеровцев). Это-все летчики, военные специалисты по ракетному и химическому оружию, танкам и офицеры войск СС.

В Аргентине ширится борьба против засилья американского империализма, движение в защиту мира. В 1950 году Белый дом разослал «разверстку» на поставку пушечного мяса латино-американскими странами для ведения войны с корейским народом, защищающим свою свободу и независимость. По этой «разверстке» Аргентина должна была поставить три тысячи солдат.

17 июля 1950 года правительство заверило Соединенные Штаты о готовности послать аргентинских солдат в Корею. На следующий же день в Буэнос-Айресе состоялась 50-тысячная демонстрация протеста. В городе Роса-рио рабочие провели массовую забастовку. Демонстрации и митинги протеста состоялись в Ресифе, Санта-Фе, Ла-Плате и множестве других городов страны. Аргентинские войска не были посланы в Корею.

Сторонники мира подвергаются в Аргентине жестоким преследованиям. Так, был убит Хорхе Кальво — один из руководителей Национального комитета защиты мира, организатор широкой кампании протеста против американской агрессии в Корее.

Убийство в Байресе произошло вскоре после выступления Ачесона против движения сторонников мира и всего через несколько дней после посещения Южной Америки его помощником Мюллером.

Однако преследования сторонников мира не могут остановить борьбы аргентинского народа за мир.

Председатель Конфедерации трудящихся Латинской Америки Ломбардо Толедано недавно заявил: «Никогда Соединенным Штатам не удавалось так объединить все народы против своей военной политики, как сейчас».

Страх перед миром-болезнь, охватившая сейчас миллионеров и всех тех, кто видит в войне лишь прибыльное предприятие, не считаясь с ужасами и бедствиями, которые она несет народам. Народы не знают страха перед миром, они хотят мира, они требуют его.

Народные массы Аргентины идут в ногу со всеми народами, поднявшими знамя борьбы за мир.

Земледельцы Аргентины заявили, что они не будут производить зерно для войны. Под Стокгольмским Воззванием в Аргентине подписалось свыше 1,5 миллиона человек. На самом высоком здании Буэнос-Айреса студенты вывесили плакат: «Аргентинская молодежь не будет пушечным мясом американского империализма!»

А всего в Латинской Америке собрано свыше 10 миллионов подписей под требованиями заключения Пакта Мира между пятью великими державами.

Аргентинский народ создал прекрасные города, воздвиг в них красивые памятники, самоотверженно осваивает громадные пространства земель, выдвинул замечательных писателей и поэтов, воспитал многих крупных ученых, создал большие культурные ценности.

Со стороны простых людей, со стороны аргентинской интеллигенции, со стороны аргентинских ученых мы, советские ботаники и астрономы, встретили самое теплое, внимательное и дружеское отношение. Мы увидели, что они высоко ценят русскую, советскую науку, что они следят за нашей научной мыслью и художественной литературой, что они желают расширения научных связей с Советским Союзом, что они с восхищением и благодарностью смотрят на великий подвиг, совершенный народами СССР в уничтожении фашистских варваров в Европе и Азии.

Четыре дня, проведенные в общении с учеными Байреса и Ла-Платы, показали нам, как это высоко и гордо звучит: советский, русский ученый! Я почувствовал, какая большая честь быть представителем русской, советской науки.

Под вечер четвертого дня мы покинули Буэнос-Айрес.

В Росарио мы приехали ночью. Дул холодный шквалистый ветер, и нас никто не встретил. Как же найти «Грибоедова», которого еще в понедельник должны были поставить под погрузку? Мы стали искать телефон, чтобы навести справку в порту; но не успели мы еще соединиться с портом, как проходивший мимо носильщик сказал, что знает, где стоит «барко руссо Грибоедов». Но и его мы беспокоили напрасно расспросами. Шофер такси, лишь услышал три этих слова «барко руссо Грибоедов», безошибочно привез нас к воротам того элеватора, у причалов которого шла погрузка нашего корабля.

Утром термометр показал 3°, а вахтенные говорили, что ночью было даже около 0°. Это-небывалое здесь понижение температуры.

Из Байреса мы привезли большую корзину, заполненную сотней растений из Ботанического сада, которые нам передал Косентино для Ленинграда. Корзину мы оста-вили ночью на палубе. Когда мы открыли ее, то оказалось, что некоторые, особо нежные, растения «померзли». Мы перенесли их тотчас в кают-компанию, а также рас-ставили по каютам; большинство из них «отошло», но несколько растений потеряли листья и вскоре погибли.

Погрузка продолжалась еще весь следующий день. С утра мы несколько удивлялись, что обычные ежедневные гости не появлялись на теплоходе.

Мы, ботаники, отправились на берег, желая приобрести в Росарио семян местных красиво цветущих растений. В городе мы купили газету, из которой узнали, что «барко советико Грибоедов» сегодня рано утром ушел из Росарио.

Слухи же о том, что «Грибоедов» еще стоит в Росарио, постепенно распространились в городе, особенно после того, как публика видела на улицах группы наших моря-ков и пассажиров. И со второй половины дня паломничество приняло еще более заметный размах, чем в предшествующие дни.

Рядом с нами у причала соседнего элеватора грузился зерном «швед». Ни одного гостя ни разу мы не видели на его палубе.

День отхода «Грибоедова» был днем трогательного прощания с нами нескольких сот граждан г. Росарио.

В нескольких местах на пути с улицы к причалу были расставлены полицейские (до сих пор дежурил один полицейский, так сказать, «для порядка»). Многие из нас видели, как они не пускали публику к «Грибоедову». Но народ все же проникал на пристань и, в конце концов, на пирс.

В этот день было особенно много молодежи, в том числе студентов и студенток Медицинского института. Четыре юные студентки так мило просили подарить им по какой-нибудь русской книжке, что было очень трудно им отказать. Вероятно, с подобной просьбой обращались не только ко мне, так как позднее я никак не мог разыскать одну свою книжку, взятую у меня кем-то для чтения.

В 11 часов приехал наш капитан, закончивший последние формальности с портовыми властями, и, как только ему доложили, что все моряки и пассажиры на борту, был дан сигнал к отходу.

На пирсе не мог бы уместиться больше ни один человек. Масса народа стояла на набережной.

Наконец, убрали сходни, и «Грибоедов» стал отваливать от пирса. Нам махали платками и шляпами, кричали слова прощального привета, здравицу в честь Советского Союза, просили передать привет Сталину…

Несколько человек-и мужчин и женщин-утирали слезы. Я понимал искренность и чистоту этих слез. Это была, может быть, самая драгоценная дань любви к нашему отечеству, символом которого был корабль под алым советским флагом.

«Грибоедов» уже вышел на середину реки, уже мелкими фигурками виднелись люди на берегу, но мы все еще видели, что нам шлют оттуда прощальный привет.

«Грибоедов» дал три раскатистых и длинных прощальных гудка и пошел вниз мимо пристаней портового города, мимо его жилых кварталов и набережных. И где бы ни виднелась группа людей, нам махали оттуда платком или шляпой, а в домах открывали окна и выходили на балкон.

И последнее прощальное приветствие посылала нам маленькая фигурка с подмостков свайных построек за факторией Свифта. Она махала кумачовым шарфом. Вероятно, это был тот паренек, который просил у нас доску, чтобы построить хижину на «ничьей земле».