Кровать была установлена изголовьем к широкому окну — с недавнего времени единственной связи человека с природой, точнее, с небольшим кусочком сельского пейзажа.
Если выпадала нечастая для Англии удача, и тучи обходили дом стороной, мужчина подставлял свои, покрытые старческими пятнами руки, солнечному лучу, а в долгие ночные часы следил за причудливым, похожим на лик человека рисунком лунных гор.
Он был далеко не молод, хотя и не глубокий старик. Но сердце, да и не только, подкачали, ограничив в движениях, приковав к бесконечным лекарствам и процедурам. Но только тело, не голову. В награду или наказание Всевышний оградил от старческого маразма, оставил трезвый ум и память, способность координировать жизнь Семьи, фиксировать деградацию собственного организма и понимать, как мало осталось от его «шагреневой кожи».
Мужчина имел многое из того, о чем только мог мечтать смертный на исходе лет: многочисленных и любящих родных, безукоризненное внимание и уход, достаток, нажитый многолетним трудом, но не было душевного покоя. Он был умен и опытен, чтобы не предвидеть возможных осложнений. Память услужливо перелистывала страницы великой Книги: «Ибо знаю я, после смерти моей развратитесь вы и сойдете с пути, который я указал вам, и постигнут вас бедствия в конце дней…»[1]
Все чаще, особенно в часы ночного одиночества, когда вступал в свои права оркестр шорохов, понимал, что он уже взошел на свою последнюю вершину Нево[2] и должен дать благословение тем, кто унаследует его дела на земле.