Работа за рубежом

7

И очутился в бюро по найму на работу за границей. Как есть, босиком, в одних трусах.

— Топрый тень! — расплылся в улыбке «Гурвинек», но его глаза за толстыми линзами очков смотрели на меня холодно и беспристрастно. Так же, как «гляделки» из шестигранных ячеек.

— Э… — протянул я, неловко переминаясь с ноги на ногу, и попытался открыть дверь позади себя.

Двери не было. Не было даже прямоугольника на гладкой стене, заклеенной фотообоями с изображением ковыльной степи.

— Конттракт саконтшился, — объяснил «Гурвинек» и указал на кресло напротив стола. — Прошу фас, присашивайтесь.

— Но… Но как же…

Я растерянно развел руками, намекая, что стою в одних трусах. Обратный переход оказался настолько неожиданным, что подействовал подобно электрошоку. В глазах рябило, сознание функционировало на грани, движения были дергаными, почти неподконтрольными.

— Не стоит песпокоиться, — заверил «Гурвинек». — Все претусмотрено. Фаша отешта стесь. Перите.

Он извлек из-под стола пластиковый кулек и протянул мне. С трудом соображая, где рукава у рубашки, а где штанины у джинсов, я оделся.

— Присашивайтесь, — повторился «Гурвинек». Я машинально сел в кресло.

— Осталось выполнить непольшие формальности. — Он положил передо мной листок бумаги и пачку долларов. — Фаша сарплата. Распишитесь.

Я расписался, сунул деньги в карман. Сознание пребывало в ступоре, слов не было.

— Фсехо фам ттопрохо, — кивнул «Гурвинек», спрятал расписку в стол и повернулся лицом к экрану компьютера.

Мне ничего не оставалось, как встать и выйти на улицу.

В переулке свирепствовал жаркий июльский полдень. Яркое солнце резало глаза, асфальт под ногами плавился, душный городской воздух ватой забивал легкие. На Минейре всегда была оптимальная температура и чистый воздух, но это я понял только сейчас. Механически, будто робот, я прошагал к скверику и сел за столик летнего кафе. Официант подал дежурное блюдо — сардельки с тушеными грибами, я вяло поковырялся вилкой, но еда показалась пресной и невкусной. То ли дело на Минейре… Откинувшись на спинку пластикового кресла, я уставился на золоченую рыбку в фонтанчике — чем-то она напоминала золотую рыбку, которую поймал в мутных водах речушки галактической заграницы.

Краем глаза я уловил, как кто-то подсаживается ко мне за столик.

— Привет, Ларионов!

Я повернул голову и увидел все того же бородача.

— Ну, и как тебе заграницы? — спросил он.

Я не ответил, молча глядя ему в глаза. Маленькие, подслеповатые, но не хитрые, как показалось месяц назад, глазки бородача бегали по моему лицу, словно в ожидании помощи. Мольба и надежда были в них. Он явно чего-то ждал от меня…

— М-да… — участливо протянул он. — Пришибло тебя изрядно. Водочки? Я подумал немного и кивнул. Мысли текли вяло, заторможенно. Снять психологический стресс, как при переносе с Земли на Минейру, было некому, лучшим средством прийти в себя оставалась водка.

Бородач радостно крякнул, наполнил пластиковые стаканчики.

— Не пьем, а лечимся! — поднял свой стаканчик и выпил. Я тоже выпил и с непривычки закашлялся.

— Запей!

Он налил мне минеральной воды, я послушно запил и принялся за сардельку. Охмелел почти сразу. Это сняло заторможенность, помогло раскрепоститься, но чувство нереальности происходящего не исчезло. Я словно раздвоился — один Ларионов сидел за столиком, закусывал, а второй наблюдал за ним со стороны.

— Сева, — наконец-то представился бородач и протянул руку через столик.

— Ларионов, — кивнул я, хотя мое «имя» ему было откуда-то известно, и пожал руку.

— Еще? — предложил он.

— Нет, спасибо. Отвык, — сказал второй Ларионов, который как бы наблюдал за первым, поглощающим сардельку.

— А я выпью, — тяжело вздохнул Сева, налил полный стаканчик, выпил залпом, шумно втянул носом воздух, но закусывать не стал. — Ну, и как тебе там показалось?

— Где — там? — Два Ларионова наконец совместились в одного, хмель, ударивший было в голову, пропал. — Ты кто — один из них?

— Если бы… — невесело усмехнулся он и отвел глаза в сторону. — Я такой же, как ты. Тоже побывал за границей.

— А от меня чего хочешь? — напрямую спросил я.

— От тебя? — удивился он. — Ничего я от тебя не хочу. Разве что посидеть вместе, поговорить, водки выпить. Знаешь, как опять туда хочется?

— Так в чем дело? Завербуйся снова. Бородач Сева удивленно посмотрел на меня.

— Ах, да, ты еще не в курсе… Вакансий для меня нет. Да ты обернись, посмотри.

Я обернулся и замер от изумления. Вместо красочной витрины бюро по найму на работу за границей я увидел пыльную витрину магазинчика скобяных товаров.

— Такие дела… — скорбно протянул Сева. — Водки налить?

— Нет. — Я отрицательно помотал головой. Защемило сердце, и на душе стало тоскливо. — Ничего не хочу. Пойду я…

— Понимаю, — кивнул он. — Иди. А я выпью.

Я молча встал и побрел домой. Вселенская апатия царила в душе, будто меня выпотрошили, и по улице передвигался не Ларионов, а его пустая оболочка.

Во дворе, по асфальту у соседнего подъезда, были рассыпаны цветы. «Кокнули-таки Хацимоева…» — вяло пронеслось в голове. Цветы были дорогими: розы и огромные гвоздики, — вряд ли кто иной в нашем доме мог расщедриться на столь пышные похороны. Реальность нашего мира настойчиво вторгалась в сознание, но я не хотел ее принимать. Какое мне дело до смерти депутата, перестрелок, вообще до чего бы то ни было?

Поднявшись на лифте к себе домой, я открыл дверь и увидел в коридоре белобрысого парнишку в одних трусах.

— Это что еще за явление? — вызывающе спросил он, недобро уставившись на меня. Из своей комнаты выглянула Машка и одарила меня недовольным взглядом.

— Это Ларионов, — буркнула она, схватила парнишку за руку и увлекла в комнату. Ни «здравствуй», ни «как дела?», ни «где ты пропадал?» Будто и не месяц не было меня дома, а на минуту вышел за хлебом.

Я прошел в свою комнату, не раздеваясь, рухнул на кровать и проспал весь день и всю ночь. Снился мне каньон, маленький домик, прилепившийся к скальной гряде, цветник у дома, спокойная речка… Ровно в семь утра, будто по будильнику, я вскочил, открыл глаза… И увидел, что нахожусь в постылой городской квартире. Радостное настроение, навеянное хорошим сном, улетучилось. Из открытого окна со двора доносились шорох метлы и громогласное возмущение дворничихи бабы Веры в адрес крутых мира сего, которые и после смерти «мусорют». Реальный земной мир нагло вторгался в сознание, мне было тошно.

Я встал, прошел в ванную комнату, машинально почистил зубы, побрился, умылся, а затем долго рассматривал себя в зеркало. Вновь вернулись мысли о суициде, мне хотелось повеситься. Как там я писал зубной пастой на зеркале: «Да здравствует мыло душистое и веревка пушистая…»? Я не стал повторяться — все равно никто не поймет. В лучшем случае обругают, что пасту перевел и зеркало загадил.

Естественно, завтрак на кухне меня не ждал и в холодильнике было пусто. На столе лежала записка:

«Меня не будет неделю. Будьте здоровы!»

Насчет здоровья жена правильно написала. Но как поправить душевное здоровье? Иного лекарства, кроме водки, я не знал.

Вскипятив воду в чайнике, я приготовил растворимый кофе и сел к столу. Топоча босыми ногами по полу, как слон, в кухню вошла заспанная, растрепанная Машка в плотно запахнутом халатике.

— Ларионов, — сказала она, — дай сотню!

Я молча полез в карман, достал сто долларов, протянул.

— О! — удивилась Машка. — Ларионов сегодня богатенький! — Она окинула меня подозрительным взглядом. — Когда успел загореть?

— На Бермудах отдыхал, — серьезно сказал я, глядя дочке в глаза.

Машка скривилась, снова окинула меня недоверчивым взглядом, фыркнула и удалилась в свою комнату. Не поверила. Год буду отсутствовать, никто не спохватится.

Два дня я не находил себе места, неприкаянно слоняясь по городу. Заглянул на радио — там ко мне отнеслись точно так же, как дома. Будто вчера заходил. Поговорил с Витасом, предложил обработать две заготовки, записанные на диктофон. Из «СПИДом я уже переболела» ничего не получилось, зато другую заготовку отшлифовали до антирекламы: «Припарка из солей Мертвого моря хорошо помогает от трупных пятен на вашем теле». Длинновато получилось, Фесенко скривился, но деньги заплатил.

На третий день я не выдержал, зашел в кафе «Минутка», заказал Паше стакан водки, выпил и направился на поиски летнего кафе у фонтанчика под старыми тополями, которое можно было найти, только приняв предварительно на грудь, словно оно находилось в параллельном мире. Как в Бермудах.

Кафе я нашел, но вот бюро по найму на работу за границей напротив не было. Был магазинчик скобяных товаров. Зато в кафе сидел бородач Сева, похоже, ставший завсегдатаем.

— Привет, Ларионов! — не вставая с места, он помахал рукой и жестом пригласил за столик. Я сел.

— Водку будешь?

— Буду.

Мы выпили, помолчали.

— Такие дела… — скорбно протянул Сева. — Еще?

— Еще.

Мы снова выпили.

— Тянет назад? — спросил он.

— Тянет… — признался я.

— М-да… Меня тоже. Я три раза там побывал…

Глаза Севы затянула поволока.

Я сочувственно вздохнул, и вдруг до меня дошло, что он сказал.

— Три раза? Слушай, как тебе это удалось?!

— Обыкновенно, — пожал плечами Сева. — Дал объявление в газету, что согласен на работу за рубежом, меня и вызвали.

— Да? — Я вскочил с места. — Бегу!

— Сядь! — поморщился Сева, хватая меня за рукав. — Не мельтеши. Объявление можно дать и по телефону — «Городской курьер» принимает бесплатные объявления. Беда только, что гарантии никакой. Я уже полтора месяца каждую неделю даю объявления, а толку? Нет вакансий…

— Но ты же пытаешься? — возразил я, усаживаясь.

— Пытаюсь…

— А мне почему запрещаешь? Давай номер телефона «Городского курьера»!

Я достал мобильник. Сева продиктовал, и я набрал номер.

— «Городской курьер»?

— Да.

— Бесплатные объявления принимаете?

— Диктуйте.

— Пишите:

«Согласен на работу стерхайсером на Минейре. Телефон: 58-02-87. Ларионов»:

— Записали?

— Да. Это все?

— Все.

— Будет в вечернем номере, — сообщила приемщица и отключилась. Сева налил в пластиковые стаканчики водку.

— За удачу? — предложил он. В его больных глазах читалось, что удачи он желал прежде всего себе.

— За удачу!

Я поднял стаканчик и мысленно добавил: «Мою удачу!»

Напились мы до чертиков, я не помню, как попал домой. Но, как ни мучило ночью похмелье, проснулся ровно в семь, принял контрастный душ, оделся и сел на кухне пить кофе.

Снова на кухне появилась растрепанная Машка и повторила ставшую дежурной сцену с выцыганиванием денег. Я дал — отец, куда денешься? — но «спасибо», как всегда, не дождался.

Машка ушла к себе, из открытой форточки доносился зычный голос дворничихи бабы Веры, как всегда недовольной поведением жильцов, а я сидел, прихлебывал кофе, и мои мысли привычно крутились вокруг суицида. «Да здравствует мыло душистое и веревка пушистая…»

И в это время зазвонил мобильный телефон. Все еще находясь в минорном состоянии полной отрешенности от земной жизни, я достал телефон, поднес к уху.

— Ларионов, — сказал в трубку.

— Ттопрое утро, — поздоровались со мной. — Этто фы тавали опъявление, што сохласны на раппоту стерхайсера на Минейре?

У меня перехватило горло, в голове все смешалось.

— Т-та… — с трудом выдавил я, невольно подражая акценту «Гурвинека».

— К сошалению, факансий стерхайсера в настоясший момент нет. Мошем прет-лошить только раппоту сайнесером на Фасанхе…

— Согласен! — не дослушав, проорал я. — Согласе-е-ен!!!