Ради безопасности страны

ЮЗЕФ ПРИНЦЕВ «КТО ВЫ, ДЖОРДЖ КОЛЛИНЗ?» Повесть

В Москве шел снег. Его ждали давно, осень была затяжная, слякотная, подморозило только в декабре, но снега не было, иногда лишь сыпала мелкая крупка, и деревья на бульварах стояли черные, стекленея голыми ветками, схваченными морозом.

Потом, в первых уже числах января, будто прорвало — снег не переставая шел вот уже с неделю, и ранним утром люди пробирались к станциям метро, к автобусным и троллейбусным остановкам по узеньким тропинкам.

В такое вот заснеженное утро вышел из дверей своей квартиры Георгий Константинович Колесников.

Спустился на лифте вниз, вынул из ящика газеты, вышел из подъезда и слился с потоком прохожих.

Когда-то район, где он жил, считался окраиной Москвы, теперь же метро довозило его до центра за каких-нибудь пятнадцать минут, и он едва успевал просмотреть все газеты. Делать это приходилось всегда стоя: станция, на которой он садился, давно перестала быть конечной, и в эти ранние утренние часы вагоны были переполнены. Но за долгие годы поездок из дома в институт он приспособился и, когда напиравшая сзади толпа вдавливала его в раскрытые двери, не сворачивал, как все остальные, в проход между сиденьями, а проталкивался к противоположным дверям и, став спиной к вагону, вынимал газеты и пробегал глазами заголовки, мысленно отмечая про себя то, что необходимо прочесть вечером. Сегодня же ему сразу попалась очень дельная и нужная статья, он сунул остальные газеты в карман пальто и принялся за чтение.

Статья была большая, дочитывал он ее уже на эскалаторе, благо тот был длиннющий, перед последней ступенькой сложил газету и зашагал к выходу.

Когда Колесников вошел в большую, уставленную кульманами комнату, сотрудники его были уже на месте. Хмуро кивнул всем сразу и прошел к своему столу за перегородкой.

— Не с той ноги встал? — спросил один из конструкторов у молодой, тщательно причесанной женщины в элегантном рабочем халате.

— Спросите у него, — пожала плечами женщина.

— Рискованно.

— А вы рискните, — улыбнулась женщина.

— Нет уж, увольте! — поднял тот руки. — Это ваша привилегия, Нина Владимировна!

— Это почему же? — нахмурилась женщина, и лицо ее сделалось жестким.

— Ваше призвание — смягчать удары начальства! — галантно склонил он голову. — Спасать нас, грешных, от неправедного гнева!

— Ну, если так... — усмехнулась Нина Владимировна и, взяв рулон чертежей, пошла за перегородку.

Колесников сидел за своим столом и все так же хмуро смотрел в окно на заснеженную крышу дома напротив.

— Можно к тебе? — прикрыв за собой дверь, негромко спросила Нина Владимировна.

Колесников кивнул. Она кинула чертежи на стол, прошла к креслу Колесникова, склонилась над его плечом.

— Неприятности?

— А-а! — отмахнулся Колесников. — Мадам опять...

— Выступила? — сдвинула брови Нина Владимировна.

— Еще как! — вздохнул Колесников.

— Думаешь, догадывается?

— Это про мужей говорят, что они обо всем узнают последними, а она как-никак женщина, — невесело отшутился Колесников.

— И что ты решил? — осторожно спросила Нина Владимировна.

— А что решать? — досадливо дернул плечом Колесников. — Разводиться?

— У меня совета спрашиваешь? — усмехнулась Нина Владимировна и, помолчав, сказала: — Звонила Маргоша. Тебя срочно просит зайти Павел Николаевич.

— А что стряслось?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Нина Владимировна. — Я человек маленький.

— Я тоже небольшой, — усмехнулся Колесников и встал.

— Вечером увидимся? — спросила Нина Владимировна.

— Как получится... — Колесников пошел к дверям.

Он прошел по коридору, спустился по лестнице этажом ниже, вошел в один из кабинетов.

— Здравствуйте, Маргарита Федоровна, — поздоровался Колесников с секретаршей. — Вызывал?

— Пройдите, — кивнула та на дверь за своей спиной и улыбнулась: — Что это вы с утра такой хмурый?

— Не выспался, — буркнул Колесников и открыл дверь кабинета.

Начальник отдела, моложавый еще на вид человек, указал Колесникову глазами на кресло у стола, продолжая напористо говорить в телефонную трубку:

— Никаких публикаций! Что значит в пределах возможного? Нет! Категорически!.. Все, Сергей Викторович. Я занят.

Повесил трубку и сердито сказал:

— Обмена информацией им не хватает! А?.. Это по закрытой-то теме!

— Сегодня закрытая, завтра открытая, — пожал плечами Колесников.

— Как прикажешь понимать? — вскинул брови начальник отдела.

— Мы засекречиваем, а потом выясняется, что где-то уже запатентовали, — ответил Колесников. — Не бывает так?

— Пожалуй, что и бывает, — не сразу, но согласился начальник отдела.

— А сто лет бы не засекречивали — патент в кармане, — усмехнулся Колесников.

— Ладно, хватит! — отмахнулся начальник отдела. — Звонил Парфенов. Просил тебя завтра быть в представительстве.

— Какая фирма?

— Я не очень в курсе. Созвонись с министерством и уточни.

— Большая закупка?

— Говорю тебе, не в курсе. Думаю, что да. Иначе бы Парфенов один справился. Тебя что-нибудь не устраивает?

— Единственная позиция. Я, Павел Николаевич, не купец, а разработчик.

— Именно в этом качестве ты им и нужен, — суховато ответил начальник отдела.

— А наукой когда заниматься?

— Не я тебя рекомендовал как эксперта-специалиста, — откинулся в кресле начальник отдела. — Все претензии к директору института.

— Очень принципиально! — усмехнулся Колесников.

— Ну вот что... — с трудом сдержался начальник отдела. — Я вас больше не задерживаю, Георгий Константинович!

— И на том спасибо! — Колесников тяжело двинул креслом и вышел из кабинета.

На город уже опустились ранние сумерки, когда Колесников и Парфенов вышли из здания, где помещалась торговая палата. Зажглись уличные фонари, и в голубоватом их свете темнела полоса расчищенной от снега мостовой и сахарно искрились подмерзшие верхушки сугробов у обочины.

Колесников, стараясь ступать след в след Парфенову, пробиравшемуся между сугробов к машине, смотрел на его обтянутую тесноватой дубленкой спину и лениво думал о том, что такие, скажем, крепкие середнячки, как Парфенов, носят обязательно дубленки, а с шапками как повезет — пыжик или ондатра. Начальник Парфенова дубленку, наоборот, никогда не наденет, а прошествует к машине в строгого покроя демисезонном пальто, но уж шапка-то обязательно будет пыжиковая.

— Тебя куда подбросить? — усаживаясь рядом с шофером, спросил Парфенов. — К дому?

— Останови где-нибудь у метро, — не сразу ответил Колесников.

— У метро так у метро, — кивнул Парфенов и, когда машина тронулась, обернулся к Колесникову: — Какие ощущения?

— К нашим условиям надо прикинуть, — задумывается Колесников. — По всем параметрам. А так что же... Нужных нам комплектующих вроде бы достаточно... И гарантийный срок подходящий... Но тут думать и думать! Закупка-то солидная!

— Да... — самодовольно протянул Парфенов. — Не семечки! Наша контора мелочиться не любит.

— Валюта летит, машина стоит! — усмехнулся Колесников. — Без обеспечения.

— Программистов не хватает, — пожал плечами Парфенов. — А вообще-то не нашего с тобой ума дело. Провел сравнительную оценку, доложил по начальству и сиди, не кукарекай!

— А то голову свернут? — поинтересовался Колесников. — На супчик?

— Запросто, — хмыкнул Парфенов, закурил и сказал: — Надо посмотреть, что «Шуккерт» предложит.

— Завертелась карусель! — досадливо поморщился Колесников. — Со штатниками три года хороводились, теперь опять двадцать пять! Подписали же вы контракт с Виккерсом?

— Ты что, с луны свалился? — удивился Парфенов. — Штаты все поставки по вычислительной технике аннулировали. И еще учти: насколько я понял, наши больше склоняются к «Лори». По всяким соображениям. Но так, чтобы «Шуккерта» не очень обижать. Усек?

— Это уж из области внешней политики! — отмахнулся Колесников и, увидев светящуюся букву «М», попросил водителя: — Прижмитесь здесь где-нибудь...

— Жду тебя завтра в министерстве, — глядя ему в спину, сказал Парфенов.

— Созвонимся. — Колесников хлопнул дверцей машины и зашагал к станции метро.

В неярком свете торшера, стоящего в изголовье дивана, поблескивает полировкой неизменная «стенка» с хрустальными фужерами за стеклом, крутится пластинка на диске проигрывателя.

Закинув одну руку за голову, в другой держа зажженную сигарету, откинулся на подушку Колесников. Подсвистывая Джо Дассену, он затягивается сигаретой и привычно, не глядя, стряхивает пепел в массивную, чешского стекла пепельницу.

— Что за дрянь ты куришь? — остановилась на пороге комнаты Нина.

Она в джинсах, мужская рубаха навыпуск, в руках, поднос с двумя чашками кофе.

— Почему дрянь? — Колесников принюхался к запаху табака. — Югославские.

— Мужчина твоего плана должен курить «Яву» или, в крайнем случае, «Мальборо».

— А не наоборот? — хмыкнул Колесников.

— Нет. Не наоборот. — Нина поставила чашки на журнальный столик. — «Мальборо» уж очень кастово. Как браминский знак. А «Ява» — скромно и солидно. Пей кофе, остынет.

— Спасибо. — Колесников приподнялся на локте, Нина ловко подсунула ему под спину подушку.

— Есть не хочешь?

— Какая еда... — Колесников взглянул на часы. — На метро бы успеть.

— Оставайся до утра.

— Скандала не оберешься! — Колесников отставил пустую чашку и спустил ноги с дивана.

— Скажи, что фирмачей своих куда-нибудь возил, — взъерошила ему волосы Нина.

— А телефон на что? — лениво возразил Колесников.

— А мужское самолюбие? — прищурилась она. — После утренней выдачи мог и не звонить.

— Оскорбился? — уточнил Колесников.

— Угу... — прижалась к его плечу Нина.

— Ты, конечно, извини... — чуть отстранился Колесников. — Но она далеко не дура.

— И что за сим следует? — заглянула ему в глаза Нина.

— То, что она прекрасно знает круг моих обязанностей. А я не гид из «Интуриста».

Колесников встал и пошел в ванную.

— Воду горячую отключили! — крикнула ему вслед Нина.

Колесников ничего не ответил. Послышался шум льющейся из крана воды. Нина взяла оставленную Колесниковым в пепельнице сигарету, глубоко затянулась, лицо ее вдруг осунулось, между бровей залегла морщинка. Причесываясь на ходу, из ванной вышел Колесников. Надел висевший на спинке стула пиджак. Размял в пальцах новую сигарету.

— Много куришь, — заметила Нина.

— Не в этом суть, — отмахнулся Колесников.

— А в чем?

— Кабы знать... — щелкнул зажигалкой Колесников.

— Комплексуешь?

— Пытаюсь уточнить свои параметры. На сегодня, — не то в шутку, не то всерьез сказал Колесников.

— Заложи данные в машину, — в тон ему ответила Нина.

— Где они, данные-то? Одни эмоции. А они, как ты знаешь, не просчитываются.

— Что это ты вдруг заметался? — испытующе поглядела на него Нина.

— А я не «вдруг», — серьезно ответил Колесников. — Меня от дурных мыслей давно бессонница одолевает.

— Старушку топором убил?

— Себя убиваю. Делаю меньше, чем могу. Разрабатываю чужие идеи. На свои времени не хватает. И пока П. Н. на своем месте сидит, он мне развернуться не даст. Нынешнее положение вещей его вполне устраивает!

— А сидит он плотно, — вставила Нина.

— Да бог с ним! Пусть хоть кресло продавит! Дал бы возможность самостоятельной работой заниматься, — нервно смял сигарету Колесников. — В закупочную комиссию опять втравили! Импортное поручение, коммерческое предложение, сроки, условия — СИФ, ФОБ! Так поднаторел, могу во Внешторг переходить.

— Не такая уж мрачная перспектива, — усмехнулась Нина. — Давай меняться! Ты под мое начало, а я за твой стол за перегородкой. Да еще в экспертах похожу, по заграницам повояжирую. Или баб в эксперты не берут?

— Почему же... Берут, — кивнул Колесников. — Вон у «Шуккерта» женщина — инженер по торговым связям с СССР. Говорят, в электронике разбирается дай боже!

— Молодая, старая?

— Скоро увижу.

— Смотри, Колесников! — пригрозила Нина.

— С двумя бы разобраться, — улыбнулся ей Колесников.

— Долго что-то разбираешься.

— Не понял, — сдвинул брови Колесников. — Ты о чем?

— Все о том же, — ушла от прямого ответа Нина. — О твоих комплексах.

Отпила остывший кофе, поморщилась и негромко, будто себе, сказала:

— Удивительные вы создания, мужики! Напридумываете про себя бог знает что и выламываетесь! Один — непризнанный гений, другой — супермен, третий — вообще экстрасенс! А жена или любовница за ручку вас водит и носом тычет: сделай то, сделай это. А вы — пожалуйста! Лишь бы самим ничего не решать. Как младенцы! С пуповиной расстаться не можете!

Колесников рассмеялся, но, встретив ее непримиримый взгляд, озадаченно спросил:

— Ты что? Всерьез завелась?

— Я не патефон, Колесников, — жестко сказала Нина. — По научным открытиям он, видите ли, истосковался! Да открывай ради бога! Порази нас всех. Я первая буду рада. А не можешь — не выеживайся! Живи, как все!

— А ты злая, оказывается, — сказал Колесников.

— Я не злая. Я одинокая, — не сразу ответила Нина и, помолчав, устало добавила: — Если идешь, то иди. Я спать хочу.

— Извини. — Колесников встал. — Приятных сновидений.

— Будь здоров, — отвернулась к темному окну Нина.

Колесников посмотрел на ее поникшие плечи, хотел было шагнуть к ней, но раздумал и вышел из комнаты.

В метро было пусто, свет притушен, стены терялись в полумраке, и от этого огромный зал казался еще больше. Одинокие пассажиры спешили к единственному работающему еще эскалатору, уборщицы мыли полы, и по цветной мозаике растекались мыльные лужицы.

Когда Колесников вышел из вестибюля, то на мгновение зажмурился — так резок был переход от полумрака станции к ослепительно белому снегу, густым ковром покрывавшему улицу. Стояло безветрие. Снег, пушистый и легкий, падал медленно и ровно, и, пока Колесников шел до своего дома, голова его, плечи и грудь были засыпаны снегом.

В подъезде он снял шапку, сбил с себя снег, сунул палец в отверстие почтового ящика и, убедившись, что он пуст, вызвал лифт.

Выйдя на своем этаже, остановился перед дверью квартиры, прислушался, вынул ключи и вошел в темную прихожую. Включив свет, он покосился на плотно закрытую дверь одной из комнат, снял пальто, шапку, задвинул ногой под обувной ящик аккуратно выставленные тапочки и прошел в кухню. На столе стояли вскрытый пакет с молоком, стакан в подстаканнике, тарелка, прикрытая другой, донышком кверху. Посреди стола белел лист бумаги. На нем угловатым, почти мужским почерком было написано: «Парфенов просил позвонить ему домой. В любое время». Последние слова были подчеркнуты. Подписи не было. Колесников налил в стакан молока из пакета, поднял верхнюю тарелку, взял один из приготовленных ему бутербродов и со стаканом в руке, дожевывая на ходу, прошел к себе. Увидел расстеленную на диване постель, невесело усмехнулся и сея в кресло у письменного стола. Закурил и, глядя на медленно падающий за окном снег, тяжело задумался. Что-то в последнее время жизнь у него пошла наперекос!

Когда это началось, Колесников вспомнить не мог. То ли в тот злополучный день накануне 8 Марта, когда женщины его сектора уговорили остаться на «междусобойчик» и он, выпив лишнего, оказался в однокомнатной квартире Нины на другом конце города, а утром, пряча глаза, плел жене что-то несусветное, а та делала вид, что верит ему. Тогда Колесников не предполагал, что связь эта так затянется, — повел себя с Ниной, словно бы ничего между ними не было, она легко и просто приняла эти «правила игры», слишком легко и просто, как ревниво показалось Колесникову, и он не выдержал первым, все повторилось, встречи их стали частыми, а со временем обыденно привычными, и Колесников не раз гнал от себя мысли о том, что обыденность этих нескольких часов, проведенных с Ниной, не стоит той изнуряющей атмосферы молчаливой холодной войны, которая с недавних пор окружает его дома. «Записками переговариваемся!» — усмехнулся Колесников и подумал, что в сущности никогда не был бабником. В институте сокурсниц даже сторонился, но, подвыпив в компании, ловил себя на том, что старается понравиться, причем не какой-нибудь чем-то приглянувшейся ему девушке, а сразу всем без разбора, «чохом»! И, что самое для него непонятное, не преследовал при этом никакой определенной цели, и случалось, что с такой вечеринки не он уводил девушку, а какая-нибудь из них, та, что попредприимчивей, уводила его. Потом он тяготился происшедшим, избегал встреч, «спускал все на тормозах» до какой-нибудь новой студенческой вечеринки, когда, обычно угрюмый и не очень разговорчивый, он вдруг опять ощущал в себе какую-то непонятную ему самому легкость и его, как говорят, «несло»!

То же, очевидно, произошло и с Ниной, но то ли с годами он стал менее решительным, то ли Нина чем-то привязала его к себе, но порвать с ней, как рвал он прежние свои связи, ему не удавалось, да он и не пытался этого делать, и тянется эта резина вот уже три года!

Колесников вспомнил резкие и злые слова Нины, и ему стало горько от мысли, что в общем-то она права и бочку на П. Н. он катит, скорее, затем, чтобы оправдать свою бездеятельность, боясь признаться самому себе, что ничего интересного за последние годы не сделал, занимается текучкой, исправляет чужие разработки, а чаще и не исправляет, а просто подписывает — сойдет и так! Но ведь может же он что-то?! Мог, во всяком случае!

Колесников один за другим принялся выдвигать ящики письменного стола и выгребать, оттуда старые чертежи, расчеты, прикидки. Вместе с рулонами чертежей и листами исписанной цифрами бумаги выкинул пожелтевшую фотографию. Взял ее в руки. Поднес к свету.

Мальчонка, чем-то неуловимо похожий на Колесникова, вскинув руки, тянется к чайке, взлетевшей с песчаной отмели.

Вон еще когда он пытался ухватить за хвост свою жар-птицу! Не вышло. А ему уже под сорок. Пик пройден!

Колесников сгреб все со стола, сунул в ящик, резко задвинул его, снял телефонную трубку и набрал номер.

— Анатолий? Это Колесников. Не поздно? А я и звоню в любое время... Нет, в аэропорт не поеду... Вот пусть внешторговцы и встречают. К двенадцати в представительстве? Договорились.

Кинул трубку на рычаг, закурил и, откинувшись в кресле, опять засмотрелся на медленно падающий за окном снег.

В Шереметьеве западногерманских фирмачей встречали работник Внешторга Виталий Владимирович Семенчук, Парфенов и постоянный представитель фирмы «Шуккерт» в Москве Герберт Губер.

Предстояло первое, предварительное ознакомление с технической документацией изделия, предлагаемого фирмой, поэтому и встреча в аэропорту носила сугубо деловой характер, без протокольных церемоний.

За сплошь стеклянной стеной бесшумно взлетали и шли на посадку самолеты, катились по летному полю автоцистерны с горючкой и машины-буксировщики, а здесь, в зале, стоял ровный гул голосов, перекрываемый разноязычными объявлениями дикторов.

Семенчук и Парфенов сидели за длинной стойкой и неторопливо потягивали кофе из маленьких чашечек. Подошел Губер — розовощекий, аккуратный немец с коротко подстриженными усиками, сел на высокий табурет рядом с Семенчуком.

— Прибытие задерживается на сорок минут. — Он придвинул к себе чашку с уже остывшим кофе. — Туман.

— Летайте самолетами Аэрофлота. Быстро, дешево, удобно, — сострил Парфенов и сам рассмеялся.

Губер вежливо улыбнулся и сказал:

— Не совсем дешево.

— У вас дороже, — возразил Семенчук.

— Я, я! — решил не спорить Губер, отхлебнул кофе и чуть заметно поморщился.

— Рюмку коньяку? — предложил Семенчук.

— О, не теперь! — замахал руками Губер. — Только вечер!

— Вечером надо водку пить! — хохотнул Парфенов. — А коньяк с утра.

— Да?! — поднял брови Губер. — Какая причина?

— Тонизирует! — объяснил Парфенов и опять рассмеялся.

Губер изобразил на лице улыбку и обернулся к Семенчуку.

— Герр Семенчук, я слышал, вы готовите коммерческое предложение также и фирме «Лори». То не есть ошибка?

— В каком смысле? — сдвинул брови Семенчук.

Губер хлопнул себя ладонью по лбу:

— О, мой русский язык! Не ошибка. Найн! А как это говорят... Не ошибся ли я?

— Насчет «Лори»? — уточнил Семенчук. — Нет. Не ошиблись. — Недовольно покосился на Парфенова и добавил: — До коммерческого предложения пока далековато, но с документами знакомимся. Здоровая конкуренция, как говорят у вас на Западе. Вас это чем-то не устраивает?

— О, найн, найн! — затряс головой Губер. — Это никогда не есть вредно для дела. Как это по-русски? Стимулирует!

— Совершенно верно! — улыбнулся Семенчук. — Проведем сравнительную оценку и будем решать, что предпочтительней. Учитывая наши производственные условия.

— Я понимаю! — закивал Губер. — Фирма предлагает, заказчик выбирает.

— Вот, вот! — вмешался в разговор Парфенов. — Хозяин — барин!

Семенчук поморщился, а Губер удивленно поднял брови:

— Не совсем понял, простите?

— Анатолий Сергеевич хотел сказать, что предпочтение в этом случае отдается заказчику, — суховато пояснил Семенчук и, взглянув на часы, сказал Парфенову: — Пойду отпущу шофера пообедать. Твоему сказать?

— Перебьется! — отмахнулся Парфенов.

— Ну-ну, — хмыкнул Семенчук и обернулся к Губеру: — Простите, Герберт. Я сейчас вернусь.

— Конечно! — закивал Губер. — Я понимаю! Забота о ближнем. Как в библии!

— Как в Конституции, — поправил, улыбнувшись, Семенчук. — Право на отдых. — И направился к выходу.

— Внимание! — послышался голос диктора. — Совершает посадку авиалайнер «Ил-62», следующий рейсом Дюссельдорф — Москва!

— Ну вот! — взглянул на часы Парфенов. — Нам и туман нипочем!

— Где же герр Семенчук? — заторопился Губер.

— Успеет! — успокоил его Парфенов. — Мы к таможенному залу подойдем.

— Гут! — уже на ходу бросил Губер и заспешил к дверям, за которыми располагалась таможенная служба.

Семенчук и Парфенов стояли неподалеку от застекленных дверей таможенного зала и молча курили, изредка поглядывая на стойки, через которые выходили прошедшие досмотр пассажиры.

— Вот они! — Семенчук потушил сигарету в металлической пепельнице. — Высокий — это Вульф, специалист фирмы.

— А женщина? — Парфенов поправил галстук под распахнутой дубленкой.

— Штайнер, — ответил Семенчук. — Тоже фирмачка. Инженер по торговым связям с СССР.

— Жаль, что только по торговым! — не удержался от очередной остроты Парфенов.

— Уймись, Анатолий, — усмехнулся Семенчук.

— А что? — озорно покосился на него Парфенов. — Будь здоров кобылка!

Но Семенчук, уже не слушая его, шагнул к дверям навстречу сухощавому, седоватому немцу в легком, не по сезону, пальто и каракулевой шапке пирожком. Рядом с ним шла высокая молодая женщина в длинном пальто из грубого шинельного сукна, голова ее была не покрыта, и каштановые, с рыжеватым отливом волосы, небрежно, казалось, причесанные, а на самом деле уложенные с неуловимым изяществом, поблескивали в свете неоновых ламп.

Чуть поотстав, семенил Губер с двумя плоскими чемоданами в руках. У самого выхода Губер каким-то образом оказался впереди, бочком выскользнул в дверь, передал чемоданы подошедшему шоферу, подтянул узел галстука и, придав лицу официальное выражение, представил гостей и встречающих:

— Герр Вульф, главный специалист фирмы.

Седоватый немец приподнял над головой свой каракулевый пирожок и вежливо улыбнулся.

— Герр Семенчук. Внешнеторговое объединение.

Семенчук тоже улыбнулся и приподнял свой золотистый пыжик.

— Герр Парфенов, представитель министерства. Наш заказчик.

— О!.. — Вульф улыбнулся Парфенову, тот заулыбался в ответ, потянулся к своей ондатровой шапке, но не снял, а лишь сдвинул на затылок.

— Фрау Штайнер, — продолжал церемонию знакомства Губер.

— Эллен, — улыбнулась женщина.

Семенчук ловко склонился над ее рукой, выпрямился и, не надевая шапки, сделал шаг в сторону, уступая место Парфенову.

— С прибытием! — Парфенов подхватил протянутую ему руку, сильно тряхнул ее, потом спохватился и стянул с головы шапку.

— Рады приветствовать вас в Москве! — Семенчук широким жестом радушного хозяина указал на выход в город: — Прошу!

В вестибюле гостиницы, когда все формальности были закончены и чемоданы гостей унесли наверх, первым поднялся с кресла Семенчук.

— Располагайтесь, отдыхайте, — привычно улыбнулся он Вульфу. — Ровно в двенадцать Анатолий Сергеевич будет ждать вас в представительстве. Я с вами увижусь вечером. Кстати, какую культурную программу вы для себя наметили? Большой балет — это естественно... Что еще? Может быть, цирк?

— Третьяковская галерея, — с трудом выговорил Вульф. — Это есть возможно?

— Почему же нет? — опять улыбнулся Семенчук. — Конечно! Что еще?

Вульф что-то сказал по-немецки Штайнер, та перевела:

— Если можно, мы подумаем.

— Сколько угодно! — засмеялся Семенчук. — Времени у вас достаточно.

— О да! — согласно закивала Штайнер и тоже засмеялась: — Работа, работа, работа!..

Вульф опять что-то спросил у Штайнер, та обернулась к Парфенову:

— Шеф удивлен, что не видит второго эксперта. Герр Колесников, кажется? Он не болен?

— Здоров он как бык! — отмахнулся Парфенов. — В двенадцать будет в представительстве.

— «Как бык» я не перевожу, — улыбнулась ему Штайнер и быстро заговорила по-немецки.

Вульф удовлетворенно кивнул и что-то коротко приказал Губеру. Тот быстро раскрыл свой кейс и передал Штайнер три целлофановых пакета.

— Битте! — показал свои фарфоровые зубы Вульф. — Кляйне сувенир.

Штайнер протянула Семенчуку и Парфенову по пакету:

— От нашей фирмы. В честь знакомства.

И, оглянувшись на Вульфа, повертела в руках третий пакет:

— Это для герр Колесников.

— Я передам. — Парфенов взял, у нее из рук пакет. — Спасибо.

Семенчук вынул из бокового кармана пальто небольшой плоский футляр и протянул его Вульфу:

— От нашей фирмы. С пожеланиями подписать этими авторучками как можно больше контрактов.

— Данке шён! — Вульф разглядывает футляр.

— А это вам! — Семенчук улыбнулся Штайнер. — Говорят, наши духи не хуже французских.

— О! — Штайнер открыла картонную коробочку, понюхала пробку флакона, восхищенно прикрыла глаза: — Прелесть!

— Очень рад. — Семенчук застегнул пальто и взял со столика свою пыжиковую шапку. — Желаю полезно потрудиться. Всего доброго. До встречи.

— Ауфвидерзеен! — Вульф склонил в поклоне свою седоватую голову и тут же выпрямился.

— Пока! — Парфенов подхватил пакеты и направился к выходу.

Семенчук развел руками: «Шутник!» — и пошел за Парфеновым.

Когда, миновав швейцаров, они вышли из подъезда гостиницы, Семенчук, хмурясь, сказал:

— Ты бы все-таки вел себя поаккуратней, Анатолий. Ерничаешь больно много. Несолидно.

— Зато им солидный куш светит. Если «Лори» не перехватит, — отмахнулся Парфенов. — Перебьются!

— Хозяин — барин? — усмехнулся Семенчук.

— Во-во! — согласился Парфенов и ощупал целлофановый пакет. — Виски, что ли?

— Откуда? — возразил Семенчук. — Не штатники. «Дюпель-кюмель» какой-нибудь.

— Дюпель так дюпель! — кивнул Парфенов. — Под селедочку пройдет.

— Не ту закуску выбираешь! — засмеялся Семенчук и, уже открывая дверцу машины, спросил: — А что этот твой Колесников? Сильно прикладывается?

— Он такой же мой, как и твой, — отрезал Парфенов. — Не запойный, но принять на грудь может. Под настроение!

— Ну-ну... — неопределенно хмыкнул Семенчук, сел на заднее сиденье и, перед тем как хлопнуть дверцей, сказал: — Учти, Анатолий Сергеевич. Экспертиза должна быть на высоте. Закупка, сам знаешь, не маленькая.

— Ты это к чему? — насторожился Парфенов.

— Я это к тому, что на заказ претендуют две фирмы и предпочтение надо отдать той, чьи условия более для нас выгодны. Без потери качества. Сечешь?

— Секу, — уже серьезно ответил Парфенов.

— Ну и лады!

Семенчук захлопнул дверцу, и машина тронулась с места.

Парфенов, собрав лоб в морщины, смотрел ей вслед. Потом кинул пакеты на заднее сиденье своей машины, плюхнулся рядом с шофером и хлопнул его по плечу:

— Поехали, Костя!..

Эксперты работали в представительстве фирмы, в специально отведенной для этого комнате.

На длинном столе были разложены кальки с чертежами и схемами, громоздились папки с описаниями, инструкциями по эксплуатации и ремонту. На приставном столике стоял магнитофон, на другом, у окна, поднос с кофейником и чашками.

Подчеркнутая официальность, с которой Колесников и Парфенов обращались к «фирмачам» в первые дни работы, как-то сама собой исчезла и перешла в те деловые, а подчас и непринужденные отношения, которые возникают у высококвалифицированных специалистов, занятых одним общим делом и понимающих друг друга с полуслова.

Колесников, расстегнув верхнюю пуговицу рубашки и оттянув узел галстука, стоял у стола и, по-птичьи склонив голову набок, разглядывал лежащую перед ним кальку с чертежом. Полистал одну из папок, задумчиво пожевал губами и передвинул ее сидящей за столом Штайнер:

— Отметьте у себя. Параметры техники безопасности у нас выше.

— А точнее? — внимательно вглядывается в документ Штайнер.

— Нужные цифры будут указаны в поручении. — Он размял в пальцах сигарету и похлопал ладонью по карманам пиджака, висящего на спинке стула.

— Битте! — Штайнер щелкнула своей золоченой зажигалкой.

— Данке шён! — улыбнулся ей Колесников.

— Ну-ка, ну-ка!.. — Парфенов оторвался от бумаг и, взяв из рук Штайнер зажигалку, повертел в пальцах. — Пьезо?

— Яволь! — кивнула Штайнер. — Вам нравится?

— Пур ле дам! — вернул ей зажигалку Парфенов и пояснил: — Дамская!

— О, я! — сдерживая улыбку, кивнула Штайнер.

Парфенов опять погрузился в изучение документов, а Колесников, негромко насвистывая, расхаживал вдоль стола и все так же по-птичьи, сбоку, разглядывал разложенные кальки с чертежами. Потом, вдруг перестав свистеть, прицелился прищуренным глазом в один из чертежей, постоял над ним, что-то прикидывая для себя, и так же, как в прошлый раз раскрытую папку, передвинул чертеж к Штайнер.

— Вам не кажется, что этот узел здесь лишний? — Колесников ногтем большого пальца черканул по кальке.

— Не уверена... — протянула Штайнер.

— А я уверен! — Колесников придвинул к себе лежащий перед Штайнер блокнот, взял фломастер и двумя-тремя росчерками начертил схему. — Так малость поизящней.

— О! — подняла брови Штайнер. — Вы разрешите, я покажу это шефу?

— Пожалуйста! — засмеялся Колесников. — Считайте это моим рацпредложением!

Парфенов шумно двинул стулом, встал, подошел к столику у окна, налил себе кофе, залпом выпил и поморщился.

— Горький? — забеспокоилась Штайнер.

— К горькому мы привыкши! — нарочито коверкая слово, сказал Парфенов. — Холодный.

— Момент! — Штайнер взяла кофейник и вышла из комнаты.

Парфенов хмуро посмотрел ей вслед и вернулся к столу.

— Ты что надулся, как пузырь? — спросил Колесников.

— Тебя жалко, — буркнул Парфенов.

— Да? — удивился Колесников. — С чего бы?

— Идеями раскидываешься за бесплатно. — Парфенов достал сигареты, взял лежащую на столе зажигалку Штайнер, прикурил и сказал: — Перед фрау выламываешься?

— Это ты брось! — нахмурился Колесников.

— Выламываешься, — по-бычьи мотнул головой Парфенов. — Перед бабой выставляешься, а на чужого дядю работаешь.

— Это почему же на чужого? — На лбу у Колесникова прорезалась резкая складка. — Мы машину покупаем.

— А если не купим? — тяжело посмотрел на него Парфенов. — Кто тебе спасибо скажет?

— Кто купит, тот и скажет! — отмахнулся Колесников. — Дурью маешься, Анатолий.

— Не знаю, кто из нас! — мрачно сказал Парфенов. Раскрылась дверь, и в комнату вошла Штайнер с кофейником в руках. Поставила его на поднос и обернулась к Парфенову:

— Битте, герр Парфенов. Самый горячий!

— Благодарю, — исподлобья взглянул на нее Парфенов. — Уже не хочется.

— А я выпью. — Колесников взял из рук Штайнер чашку с кофе и стал у окна.

Штайнер посмотрела на его спину, на хмурое лицо Парфенова и спросила:

— Что-нибудь не так?

— Притомились немного, — не сразу ответил Парфенов.

— Я понимаю! — закивала Штайнер и взглянула на свои часики: — О! Конец работать! Время за четыре часа с половиной!

— С полчасика еще можно посидеть, — сказал Парфенов и полистал лежащую перед ним папку. — Как с прикладными программами? Математическое обеспечение базовое?

— Да, да! — Штайнер развернула перед Парфеновым листы кальки. — Необходимое количество специалистов указано.

— Спасибо, — углубился в бумаги Парфенов.

— Пожалуйста.

Штайнер обернулась к Колесникову. Тот уже поставил пустую чашку на поднос, подошел к столу и, ероша волосы, рассматривал очередной чертеж. Потом спросил:

— Эти блоки заменяются?

— Конечно! — Штайнер безошибочно выбрала из вороха чертежей нужный и передала его Колесникову: — Вот.

— Угу... — промычал Колесников, вглядываясь в чертеж, и протянул руку за блокнотом.

— Магнитофон! — нараспев сказала Штайнер.

— Забыл, — виновато пожал плечами Колесников, взял кальку со схемой, присел к столику, на котором стоял магнитофон, включил его и принялся негромко надиктовывать нужные ему данные.

Парфенов встал из-за стола и с хрустом потянулся:

— Аллее! Все на сегодня.

— Я, я! — согласно закивала Штайнер. — Какие документы вас будут интересовать завтра?

— Значит, так... — задумался Парфенов. — Температурный режим, шумность, размещение... Что еще? Пожалуй, количество и сроки прибытия монтажников.

— Последнее не ко мне! — быстро сказала Штайнер. — Непосредственно к шефу.

— Ясно, — кивнул Парфенов.

— Вопрос бизнеса, — будто извиняясь, добавила Штайнер. — А я, как у вас говорят, просто технарь.

— Все мы просто технари, — надевая пиджак, сказал Колесников. — До завтра!

— До завтра, — кивнула ему Штайнер. — Ауфвидерзеен, герр Парфенов.

— Чао! — сделал ей ручкой Парфенов и направился к дверям вслед за Колесниковым.

Человеку несведущему валютная закупка представляется делом несложным: заказал, оплатил, получил. Лишь те, кто непосредственно занят размещением заказов в иностранных фирмах, знают, что операция эта непростая, требующая участия многих специалистов и зависящая от ряда условий. Тут и конъюнктура на международном рынке, и специфика данного производства, и взаимовыгодный контракт. Если же на заказ претендует не одна, а несколько фирм, то в действие вступает и такой немаловажный фактор, как те или иные отношения между договаривающимися сторонами.

Не посвященному в тонкости внешнеторговых операций покажется странной и длительность самого процесса закупки. Чем она больше, тем дольше время от первого ознакомления с технической документацией изделия до выработки импортного поручения и подписания контракта. А с какой из конкурирующих фирм он будет заключен, зависит во многом от оценки экспертов. И большая часть работы, равно как и ответственности, ложится на них.

Все это было хорошо известно Колесникову. Так же как и то, что каждая такая экспертиза надолго выбивала из привычной колеи. Предстояла поездка за рубеж, в фирму, а если контракт будет подписан, то и не одна. Опять откладывалась разработка прибора, идею которого он давно вынашивал, институтские дела передавались заместителю, тот вечно что-нибудь путал, по возвращении Колесникова «вызывали на ковер», и П. Н. с садистским спокойствием выговаривал ему, как мальчишке.

Было время, когда Колесников не любил уезжать из дома. Бывая в командировке даже за каких-нибудь несколько сотен километров, в соседнем городе, без причины нервничал, названивал в институт и домой, считал дни до отъезда. Особенно неуютно чувствовал он себя вечерами, когда оставался один в гостиничном номере. Курил одну сигарету за другой, пытался читать, но ловил себя на том, что пробегает глазами страницы, не очень-то уясняя смысл прочитанного, откладывал книгу и принимался мерить шагами тесноватый номер от окна до дверей и обратно. Снизу, из ресторана, доносились приглушенные звуки оркестра и веселые, как ему казалось, голоса. Наперед зная, что никакого веселья там нет, Колесников спускался вниз, без аппетита съедал первое попавшееся ему в меню блюдо, — почему-то всегда это были фирменные котлеты, одинаковые в каждом городе, — выпивал теплую до отвращения водку, поднимался к себе в номер и ложился в постель. Спал он плохо, несколько раз за ночь вставал, курил, пил воду, опять ложился и ждал утра, когда можно будет встать и заняться делами.

Колесников всегда завидовал людям, которые, попав в чужой город, чувствуют себя там, как дома. Встречая на улицах Москвы стайки молодящихся, энергичных старушек, весело окликающих друг друга на английском или немецком, он невольно задерживал шаг, наблюдая за тем, как храбро плутают они по арбатским и замоскворецким переулкам, лишь изредка сверяясь с планом. Сам он за границей не рисковал бродить по городу, а когда перед отъездом надо было искать подарки домашним, выбирался в ближайший от отеля супермаркет и покупал первое, что подвернется под руку. Вынимать сунутые ему дома мерки — следочки из картона и какие-то бумажные полоски — он в магазине стеснялся, и туфли для жены всегда оказывались на размер меньше, а платья, наоборот, больше. Над его непрактичностью посмеивались, а купленные им вещи расходились по знакомым.

Но Колесников знал, что дело тут вовсе не в том, практичен он или нет.

И в московской своей жизни, и в заграничных поездках он все чаще и чаще ловил себя на том, что видит себя как бы со стороны. Один Колесников спускается в метро, листает газеты, садится за свой рабочий стол в институте, а другой, будто сторонний наблюдатель, следит за тем, как он это делает. И, обычно слегка сутулый, Колесников распрямлял спину или менял походку, если тому, второму Колесникову, она казалась чуть шаркающей. А когда, понуро сидя перед столом П. Н. и выслушивая очередную нотацию, он вдруг откидывался на спинку кресла и закидывал ногу на ногу, это было не реакцией на резкие слова начальника отдела, а все тот же, сторонний Колесников подсказывал, что поза эта наиболее выразительна в данной ситуации. Это он, второй Колесников, остановил первого, когда тот уже решился попросить продавщицу с подходящей фигурой примерить платье, выбранное для жены, и заставил указать на выставленное на витрину, слишком для него дорогое, небрежно кинуть на прилавок крупную купюру и гордо удалиться, стараясь не думать о том, что себе он уже не может купить даже блока сигарет. Причем это было не самолюбием, не позой, а, скорее наоборот, желанием избавиться от ощущения какой-то неуверенности в себе, которая возникала в самых, казалось бы, обыденных, не «стрессовых» ситуациях. Особого значения он этому не придавал, — так, нервишки! — тем более что за чертежной доской ощущение это пропадало совершенно. Когда он увлекался работой, то мог запросто выдать такое решение, что все его сотрудники только разводили руками в немом восхищении. Сослуживцы переглядывались: «Может еще кое-что парень!», в глазах женщин читался нескрываемый интерес. Такие женские взгляды Колесников усекал мгновенно!

Так же посмотрела на него и Штайнер, когда он предложил свой вариант компоновки. Было это неделю назад, а сегодня, в последнее воскресенье их совместной работы в Москве, Эллен попросила Колесникова показать ей город.

День был солнечный, с легким морозцем, и на плакате «Москва — Париж» у входа в Пушкинский музей буквы казались мохнатыми от налипшего снега. Когда Штайнер и Колесников спускались по ступеням, Эллен поскользнулась, ухватила его за рукав, тут же отпустила, засмеялась и сказала:

— Прекрасная выставка. Какой Шагал! А Сезанн! Что, нет?

Колесников хотел вежливо покивать головой: мол, да, да, конечно, но неожиданно для себя выпалил:

— Я в живописи — как свинья в апельсине.

— Что, простите? — остановилась Эллен.

— Не разбираюсь в живописи, — пояснил Колесников.

— Но это еще не есть свинство, — наморщила лоб Эллен. — А при чем тут цитрон?

— Свинье все равно, что апельсин, что брюква, — усмехнулся Колесников. — А я Сезанна от Шагала не отличу.

— А-а! — рассмеялась Эллен. — Шутка? Фольклор?

— Вроде, — кивнул Колесников.

Эллен поглядела на него все еще смеющимися глазами и сказала:

— Я тоже не совсем большой специалист в живописи. Такая маленькая свинка!

— Непохоже, — возразил Колесников. — Из музеев не вылезаете.

— Приходится, — пожала плечами Эллен. — Мой шеф слегка... как это по-русски... чокнулся на живописи. Вот и я тоже... чокаюсь!

— Помогает? — поинтересовался Колесников.

— Пока ему не надоест говорить со мной об искусстве, работой я обеспечена.

— А если он на спорт перекинется?

— Запишусь в футбольную команду! — тряхнула непокрытой головой Эллен и опять рассмеялась.

У входа в бассейн «Москва» стояла очередь, и в глазах рябило от разноцветных курток и вязаных шапочек. Вышедшая из бассейна стайка ребятишек со спортивными сумками через плечо осадила ларек с мороженым.

— Они после купания едят мороженое?! — ужаснулась Эллен.

— Ну и что? — улыбнулся Колесников. — Моржи!

— Кто? — не поняла Эллен.

— Купаются круглый год.

— Под открытым небом?

— Могут даже в проруби. Во льду.

— О майн готт! — Эллен молитвенно прижала руки к груди. — Только бы мой шеф не увлекся этим... моржованием. Тогда я пропала!

— Будем надеяться на лучшее! — Он тронул Эллен за локоть, указывая на ступени подземного перехода. — Нам сюда.

Колесникову никогда бы не пришло в голову зайти в бубличную с Эллен. Но, проходя мимо, она вдруг замедлила шаг, потянув носом воздух, сделала стойку, как хорошая охотничья собака.

— Это пекарня?

— Бубличная, — взглянул на вывеску Колесников.

— Что то есть?

— Такие круглые штучки. С дыркой! — пытается объяснить Колесников.

— Пахнет, как дома воскресным утром! Заглянем?

— Пожалуйста, — не очень уверенно кивнул Колесников и, открыв дверь, пропустил Эллен вперед.

В небольшом полуподвальном помещении было тепло и чисто, у кафельных стен стояло несколько круглых столиков на высоких ножках, вкусно пахло свежеиспеченным тестом и кофе. У прилавка две девчушки-школьницы, смеясь, перебрасывали с ладони на ладонь горячие еще бублики. На них осуждающе посматривала старушка в пуховом платке, а в дальнем углу стояла у столика Нина.

Колесников увидел ее сразу, как только вслед за Эллен спустился по ступенькам. Нина удивленно подняла брови, потом понимающе усмехнулась и отвернулась к окну. Колесников почувствовал, что краснеет, разозлился на себя за это и покраснел еще сильней, потребовал тарелок, которых здесь не полагалось, и, прихватив с соседнего столика скупо нарезанные треугольничком бумажные салфетки, подал Эллен два горячих бублика.

— Кофе? — предложил он.

— Нет, нет! — отказалась Эллен. — Спасибо.

Она отошла к столику, подула на бублик, вгрызлась зубами в хрустящую корочку и зажмурилась от удовольствия.

— Ну как? — спросил Колесников.

— Вредно, но вкусно! — вздохнула Эллен. — Обожаю тесто!

— Ешьте на здоровье! — рассмеялся Колесников.

Чуть повернув голову, он покосился на Нину. Она, все еще глядя в окно, задумчиво жевала бублик. На столике перед ней стояла полупустая чашка с остывшим уже кофе. В цигейковой шубке, потертые петли и карманы которой она сама обшила кожей, в мужской шапке-ушанке она показалась Колесникову похожей на уставшую девчонку, и только едва заметные морщинки у подкрашенных глаз и складка между сдвинутых в раздумье бровей выдавали ее возраст.

Колесникову стало до боли жалко ее, и, сердясь на себя за эту ненужную, как ему казалось, жалость, он опять, как это не раз с ним бывало, увидел себя со стороны: стоит полным идиотом за пустым столиком напротив иностранки и смотрит, как она набивает рот горячим заварным тестом. И такой самоуверенностью вдруг повеяло на него от этой красивой, прекрасно одетой, пахнущей французскими духами и дорогими сигаретами женщины, что он, еще больше разозлясь на себя, обернулся к Нине и, словно только сейчас увидев ее, поднял в приветственном жесте руку.

Нина, уловив этот его жест боковым зрением, обернулась от окна и недоуменно посмотрела на Колесникова.

— Привет! — слишком громко для маленького помещения крикнул он.

Нина кивнула и чуть заметно пожала плечами.

— Ваша знакомая? — Эллен через плечо Колесникова взглянула на Нину.

— Да! — с нажимом ответил Колесников. — Работаем вместе.

— Тоже инженер? — заинтересовалась Эллен.

— Разработчик. — Колесников обернулся к Нине: — Идите к нам, Нина Владимировна!

Нина помедлила, взяла с полки под столиком матерчатую хозяйственную сумку и подошла.

— Знакомься! — улыбнулся ей Колесников. — Фрау Штайнер.

— Просто Эллен! — запротестовала Штайнер.

— Просто Нина! Вы всегда принимаете иностранных гостей на таком уровне, Георгий Константинович?

— Герр Колесников не виноват! — засмеялась Штайнер. — Это была моя инициатива.

— Тогда простим!.. Экскурсия по Москве? Смотрите налево, смотрите направо?

— Угадала, — кивнул Колесников.

Эллен смотрела, как Нина, слишком уж прямо, по-балетному, держа спину, поднялась по ступенькам, потом обернулась к Колесникову:

— Мне нравятся женщины с мужским характером.

— Характер нордический, стойкий... — пробормотал Колесников.

— Что, что?! — удивилась Эллен.

— Это я так... — смешался Колесников. — Двинули?..

— В смысле — пошли? — переспросила Эллен и перекинула через плечо ремень своей сумки. — Двинули!

Колесников и Эллен шли по тихой улочке, где рядом со старинными особняками высились новенькие кирпичные девятиэтажки. Многоголосый шум огромного города не докатывался сюда, хотя улица эта находилась почти в центре Москвы.

— У нас тоже есть такие дома. — Эллен остановилась перед кованой решеткой одного из особняков. — В пригороде. — Помолчала и добавила: — Приедете к нам — я сведу вас в один подвальчик. Там отлично готовят айсбан. Пробовали когда-нибудь?

— Нет, — покачал головой Колесников. — А что это?

— Свиная ножка с капустой. Вы любите хорошо поесть, Георгий?

— Как-то не задумывался над этим. Что значит хорошо?

— Хорошо — это значит вкусно и много.

— Много иногда могу. Если до этого дня три сидел без горячего.

— А так бывает?

— Бывает, когда заработаешься. А вкусно?.. Мне как-то без разницы.

— А кто вам готовит? Жена?

— Жена не готовит. Некогда. Работает много.

— Мне тоже некогда. И некому.

— А как же ваши знаменитые «три К»: кирхе, киндер, кюхе?

— Все изменилось, Георгий! — засмеялась Эллен. — У нас, деловых одиноких женщин, теперь «три А»: арбайтен, арбайтен, арбайтен!

— Понятно. Кстати о работе... Мне надо забрать кассеты и переписать кое-что до вашего отъезда. Это возможно?

— Конечно. Магнитофон у вас есть?

— Найду где-нибудь.

— Зачем же? Есть другой выход из положения. Подождите меня несколько минут, хорошо?

— Пожалуйста.

Колесников, не очень еще понимая, что задумала Эллен, посмотрел, как она скрылась в подъезде одной из девятиэтажек, закурил и принялся прохаживаться вдоль ограды соседнего особняка. Вскоре Эллен вышла с небольшим чемоданчиком в руках.

— Вот! — протянула она чемоданчик Колесникову. — Вполне приличный маг. Пользуйтесь на здоровье!

— Но я могу не успеть до завтра.

— Почему обязательно до завтра?

— Вы же улетаете. Кому его вернуть?

— Никому. Он ваш. Фирма считает, что вы вполне заслужили этот маленький подарок.

— Нет, нет! — решительно запротестовал Колесников. — Этого я не могу себе позволить!

— Но почему?! — искренне удивилась Эллен. — Вы так много сделали для нас. Не надо все так усложнять, Георгий! Это же необходимо для дела.

— Ну хорошо... — заколебался Колесников. — Но только с одним условием: когда закончу, возвращаю его в представительство. Герберту или кому вы скажете.

— Шеф будет очень обижен. И я тоже.

— Иначе я не могу.

— Делайте, как сочтете нужным. И не будем портить такой прекрасный день. Договорились?

— Допустим.

— И прекрасно! А сейчас я прощаюсь с вами. У меня в этом доме друзья, и они настаивают, чтобы я осталась обедать. Может быть, пойдем вместе? Они будут рады.

— Спасибо, нет, — покачал головой Колесников. — Мне еще надо поработать.

— Ну что ж... Жаль! Привет вашей сослуживице. Если вы ее увидите.

— Только завтра на работе.

— Да?.. Завтра так завтра. Провожать нас придете?

— Не знаю... Как сложится день.

— Тогда до встречи у нас в фирме. Ждем вас.

— До встречи.

Эллен пошла к дому, у подъезда оглянулась, помахала Колесникову рукой. Он махнул в ответ и медленно пошел вдоль улицы.

Окраина Дюссельдорфа, по которой ехала сейчас Эллен на своем «фольксвагене», показалась ей после заснеженной шумной Москвы серой и тихой.

Стояла ветреная, сырая погода, над крышами домов висел туман, ветер рвал его в клочья, он медленно рассеивался, чтобы снова сгуститься, когда стихал ветер.

Эллен припарковала свой «фольксваген» рядом с новеньким «мерседесом-300», стоящим у подъезда особняка с вывеской «Филиал торгового общества „Арго“», и потянула на себя тяжелую дверь.

В комнате, обставленной светлой современной мебелью, ее ждал невысокий, полный мужчина с начинающими редеть волосами. На круглом столике стояли бутылки и ведерко со льдом. Мужчина поднялся навстречу Эллен, в приветственном жесте поднял руку и кивнул на кресло напротив.

— Виски, джин, коньяк? — спросил он.

— Пожалуй, коньяк, Рудольф. — Эллен опустилась в кресло.

С ловкостью профессионального бармена Рудольф Герлах разлил напитки, поднял свой стакан с виски:

— С приездом! Займемся делами?

Эллен набрала цифровой код на замках своего кейса, положила перед Герлахом стопку фотографии.

— Георгий Константинович Колесников. Ведущий инженер-разработчик. Высокочастотная и вычислительная техника.

— То, что нужно! — одобрительно кивнул Герлах, рассматривая фотографии.

— Тридцать восемь лет. Женат. С женой отношения сложные. Есть женщина на стороне.

— Это она? — Герлах взял в руки фотографию Нины.

— Да.

— Довольно цепкая особа... — вглядывается в фотографию Герлах. — Что еще по Колесникову?

— Крайне импульсивен. На грани срыва. Своим служебным положением недоволен. И не без оснований.

— Да? — удивленно поднял брови Герлах. — Это что-то новое. Объясните.

— Колесников — инженер «божьей милостью», как у них говорят. Очень талантлив! В этом я убедилась. А его в институте держат на голодном пайке.

— Конфликты с руководством? — заинтересовался Герлах.

— Возможно. По линии института мы его не изучали. Не было возможности.

— Ну что ж... — Герлах раскурил сигару, плеснул себе виски и усмехнулся: — Назовем операцию — «Кейр-пакет». Знаете, что это такое?

— Даже не догадываюсь, — покачала головой Эллен.

— Еще бы! — рассмеялся Герлах. — Вас тогда и на свете не было! Сразу после войны американцы подбрасывали оголодавшим немцам в своей зоне посылки с продовольствием, сигаретами, дешевыми вещами с распродажи. Это и есть «кейр-пакет». Магнитофон Колесников взял?

— Думаю, да. Во всяком случае, сведений, что он вернул его в представительство, пока нет.

— Ну и прекрасно! — поднялся с кресла Герлах. — Надеюсь, ваши данные перепроверки не требуют?

— Если это необходимо, пожалуйста.

— Думаю, особой необходимости пока нет. Когда вы ждете Колесникова?

— На той неделе.

— О’кэй!

Колесников ждал отъезда с нетерпением. Дома было худо. Не легче было и с Ниной, хотя Колесников и пытался делать вид, что ничего особенного не происходит. Блажит девка! Замуж охота! А рвать сейчас с женой и начинать всю эту маету с разводом, обменом квартиры, выносить молчаливую враждебность, почти ненависть одной и скрытое желание другой переложить все эти тяготы на его плечи Колесников был не в силах. К прежнему чувству раздвоенности прибавилась и постоянная боязнь, что с ним непременно что-то случится. Где-то Колесников читал, что есть тип людей, предрасположенных к тому, чтобы с ними происходили всякие неприятности. И личные, и служебные. Этакие Епиходовы эпохи НТР! То ли нервная конституция у них особая, то ли биоритмы не те, а может, еще какая-нибудь чертовщина, но притягивают они к себе всевозможные житейские хворобы и ничего с этим поделать не могут. Себя Колесников к такой категории людей не причислял, но в последнее время что-то у него засбоило, и это его тревожило. Он стал не в меру раздражительным, с трудом сдерживался в разговоре со своими сотрудниками и несколько дней назад из-за случайной ошибки в расчетах скверно и грубо накричал на пожилого безответного Николая Николаевича, проработавшего в институте добрых три десятка лет. Колесников тяжело переживал случившееся, но извиняться перед Николаем Николаевичем не стал, просто старался избегать встреч с ним в институтских коридорах.

Вот и сегодня, в последний вечер перед отлетом, он и сам не заметил, как мирный, казалось бы, разговор с Ниной перерос в тяжелую и нелепую ссору.

Нина мыла посуду, а Колесников сидел за столом в кухне, покуривал и прихлебывал крепчайший чай из подаренной ему Ниной кружки.

— Что тебе привезти из капиталистического рая? — пошучивал Колесников, щурясь от табачного дыма. — Автомобиль, дубленку, шубу?

— Себя привези, — не оборачиваясь от раковины, сказала Нина. — Таким, каким был.

— А каким я был? — поинтересовался Колесников.

— Нормальным человеком, — Нина ожесточенно трет тарелку.

— А сейчас я что? Ненормальный?

— На грани, — кивнула Нина. — Еще чуток — и в психушку!

— Запсихуешь тут! — согласился Колесников. — Всё наперекосяк!

— Что именно?

— Да всё! — отодвинул пустую кружку Колесников. — Работа, жизнь!

— Ах скажите! — повернулась к нему Нина. — Жизнью он недоволен! Работой!.. А от кого это зависит? Да другой бы на твоем месте землю носом рыл! Все бы имел!

— Квартиру, дачу, машину, японский телевизор! — подхватил Колесников.

— Дачу необязательно, без японского телика можно перебиться, а квартира и машина элементарно необходимы!

— Так уж и элементарно? — съязвил Колесников.

— Слушай, Колесников! Не прикидывайся святым! — разозлилась Нина. — Хотела бы я посмотреть, как бы ты ко мне в коммуналке пробирался! Из всех дверей подглядывают, коридор длиннющий, по стенам велосипеды развешаны. Не дай бог, какой-нибудь упадет да по голове! На радость соседям!

— Взрослый или детский? — очень серьезно спросил Колесников.

— Кто? — не поняла Нина.

— Велосипед.

— Без разницы! — отмахнулась Нина. — Я, как тебе известно, на содержании ни у кого не была, хоть и не святая. Этот однокомнатный шалаш своим горбом вытянула. И на машину намолочу!

— Техническими переводами? — поинтересовался Колесников.

— Чем и как — это вопрос второй. Главное — результат!

— По крайней мере, откровенно, — пожал плечами Колесников.

— Вот именно! — непримиримо сказала Нина. — А ты в позу встаешь! В пятую позицию!

Нина составила пятки вместе, прижала локти к бедрам, вывернув отставленные ладони, и походкой Чарли Чаплина прошлась по кухне. Колесников усмехнулся и спросил:

— Ты все это серьезно? Или это так... Теории.

— Какие к черту теории?! — зло крикнула Нина. — Практика это, Колесников! Жизнь! Нормальная причем. Какой-то ты, ей-богу, туркнутый. Ты открой очи, оглянись, посмотри кругом! Твой Парфенов небось из каждой загранкомандировки по системе привозит. И в комиссионный тащит. Вот тебе и машина! Уж он-то своего не упустит! А ты? Блаженный какой-то! Магнитофон подарили, так и тот вернуть хочешь!

— Никто мне его не дарил, — буркнул Колесников. — На время взял. Для работы.

— Ах, для работы! — передразнила его Нина. — Врешь ты, Колесников. Чего ж тогда он у меня болтается?

— Так ты же... — Колесников даже задохнулся. — Ты же просила придержать... Записи какие-то фирменные выцарапывала... Переписать хотела!

— Давно переписала! — отмахнулась Нина.

— И молчала? Завтра же отнеси в представительство!

— Ты соображаешь, что говоришь? — возмутилась Нина. — Я никакого отношения к вашим экспертным делам не имею, и вдруг — здрасьте! Что обо мне люди подумают? Сам неси.

— Но я же улетаю ночным рейсом!

— А мне-то что? Тебе этот магнитофон всучили — ты и расхлебывай!

— Что значит «всучили»?! — вскочил Колесников. — Выбирай выражения!

— Ах, ах!.. Извините за непарламентское высказывание. Вы у нас человек утонченного воспитания! Вы людям не хамите, не оскорбляете, матом пожилых людей не кроете!

— Замолчи! — стукнул кулаком по столу Колесников.

— На Лизу свою кулаком стучи! — огрызнулась Нина.

— Лизу не трогай! — закричал Колесников. — Не смей!

— Ну спасибо! — Нина сорвала с себя фартук, бросила на стул. — Спать со мной — это пожалуйста, а обсуждать твою благоверную — ни-ни! Вот и иди к ней!. Она тебе чемоданчик уже собрала, бутербродов наготовила. Иди, иди! Не отсвечивай!

— И пойду! — шагнул к двери Колесников.

— Давай, давай! Топай! — подбоченилась Нина. — Два сапога — пара! Живете, как на Луне!

— Как умеем! — уже из прихожей крикнул Колесников.

— Да не умеете вы никак, — встала на пороге кухни Нина. — Полоротые!

— Это мы еще посмотрим! — крикнул, надевая пальто, Колесников.

— И смотреть нечего! — сунула шапку Нина. — До сорока лет дожил, а толку, как от козла молока!

— Ну и дрянь же ты! — Колесников нахлобучил шапку и хлопнул входной дверью.

Нина вернулась в кухню, села на табурет у стола и расплакалась.

Колесников стоял над раскрытым, аккуратно уложенным чемоданом. Сверху лежали пижама и целлофановый пакет с бутербродами. Колесников невесело усмехнулся, вынул пакет, закрыл чемодан и прошел на кухню. Положил пакет в холодильник. Вынул из кармана пиджака записную книжку и ручку. Вырвав листок, написал:

Положил листок посреди кухонного стола и вернулся к себе в комнату. Когда за окном послышался сигнал автомашины, Колесников взял чемодан, надел в прихожей пальто и шапку, подумал и постучал в закрытую дверь:

— Лиза... Елизавета Григорьевна...

— Да? — послышался из-за двери женский голос.

— Я уезжаю.

— Счастливого пути.

— Выйди хоть...

Дверь не сразу, но распахнулась. На пороге стояла подтянутая, моложавая женщина.

— Не ложилась? — спросил Колесников.

— Как видишь.

— До свиданья.

Женщина пожала плечами и ушла в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.

Колесников покачал головой, вздохнул, поднял чемодан и вышел.

Встречи и проводы деловых людей одинаковы во всех аэропортах мира. Колесников и Парфенов еще проходили досмотр, а у таможенного зала их уже ждали Вульф, Эллен Штайнер и стоящий чуть в стороне шофер, готовый подхватить чемоданы прибывших.

Все было так же, как в Москве, когда западногерманских фирмачей встречали в Шереметьеве. За одним исключением. В холле, через который проходили прилетевшие и встречающие, сидел за стойкой бара Рудольф Герлах, а в настенном зеркале прекрасно были видны двери таможенного зала и несколько столиков, что стояли неподалеку от стойки.

Потягивая виски, Герлах неприметно поглядывал в зеркало, наблюдая за встречей Колесникова и Эллен. Остальные, по-видимому, его не интересовали. Шофер понес чемоданы к выходу. Вульф, Эллен, Колесников, Парфенов, оживленно переговариваясь, направились следом за ним. Проходя мимо стойки, Вульф сказал что-то Эллен, та предложила:

— Чашечку кофе с дороги?

Вульф приглашающе указал на один из столиков, коротко бросив подбежавшему кельнеру:

— Кофе, коньяк!

Кельнер почтительно поклонился, скрылся за стойкой, тотчас же вернулся с подносом, на котором стояли чашки с кофе и четыре рюмки с коньяком.

— Про́зит! — поднял рюмку Вульф.

Парфенов выпил свою залпом, отхлебнул кофе и спросил:

— Когда начинаем работать?

— Завтра с утра. — Эллен вынула из сумочки записную книжку. — Три дня на знакомство с оборудованием. Непосредственно на производстве. Затем фирма-разработчик. Все вопросы по координации.

— Сколько даете на это времени? — поинтересовался Колесников.

Эллен перевела его вопрос Вульфу. Тот подумал и ответил:

— На ваше усмотрение. Фирма не считает для себя возможным устанавливать какие-либо сроки.

— Зато наша считает, — буркнул Парфенов, выслушав перевод.

— Деньги? Или время? — чуть сощурилась Эллен.

— А деньги — это время, — отшутился Парфенов.

Вульф вопросительно поднял брови. Эллен перевела ему свой короткий диалог с Парфеновым. Вульф выслушал ее с непроницаемым видом, обернулся к Колесникову и, улыбаясь, произнес длинную фразу по-немецки.

— Наши разработчики очень ждут к себе герр Колесников. А его ждет приятный сюрприз, — перевела Эллен.

— Да? — удивился Колесников. — Какой же, если не секрет?

— Секрет! — улыбнулась Эллен и взглянула на свои часики. — Вам надо отдыхать. Завтра трудный день.

Первым поднялся Вульф, за ним остальные.

В зеркале было видно, как они пересекли холл, как сработали фотоэлементы и раздвинулись стеклянные створки дверей.

Герлах допил свое виски, небрежно кинул на поднос смятую купюру, закурил и тоже пошел к выходу.

Когда двери за ним закрылись, он постоял под пластиковым козырьком, провожая взглядом машину, которая сворачивала на шоссе, ведущее в город. Прошел за угол, где был припаркован его «мерседес», хлопнул дверцей и, развернувшись на шоссе, поехал в противоположном направлении.

В машинном зале мигали разноцветными огоньками ЭВМ, на экранах бежали колонки цифр, вспыхивали и гасли диаграммы, стояли у пультов программисты.

Вдоль счетных устройств неторопливо шли Эллен, Колесников, Парфенов и один из инженеров вычислительного центра — седой уже человек в накрахмаленном до блеска белом халате. У выключенной машины со снятым кожухом Колесников задержался.

— Можно взглянуть?

Инженер понял его без перевода и закивал головой:

— Я, я!.. Битте!

Из-за плеча техника, проверяющего блоки, Колесников скосил глаза на схему у него в руках и спросил у сопровождающего их инженера:

— Система датчиков барахлит?

Эллен перевела, техник обернулся, уважительно посмотрел на Колесникова и опять принялся за работу, а инженер утвердительно кивнул и сказал что-то Эллен.

— Герр инженер отдает должное вашему высокому профессионализму, — перевела Эллен.

— На том стоим! — ответил за Колесникова Парфенов.

Инженер выжидающе посмотрел на Эллен.

— Обычный для советских специалистов уровень подготовки, — не сразу подыскала она слова, соответствующие смыслу сказанного Парфеновым.

— О!.. — поднял брови инженер и жестом пригласил их следовать дальше: — Битте!

— Прошу вас! — на всякий случай повторила по-русски Эллен.

Они двинулись по машинному залу, останавливаясь то у одного, то у другого счетного устройства. Колесников и Парфенов спрашивали что-то у программистов и техников, записывали их ответы в блокноты.

Фирма-разработчик помещалась в офисе, чем-то напоминающем НИИ, в котором работал Колесников. Те же коридоры с кабинетами начальства, крупного и помельче, такие же уставленные кульманами просторные комнаты с лампами дневного света на потолке.

В одном из кабинетов за длинным столом, заваленным чертежами и схемами, сидели Колесников, Парфенов, Эллен и ведущий инженер-конструктор фирмы.

В пепельницах дымились окурки сигарет, на приставном столике остывал в чашках кофе, по всему было видно, что работают здесь давно и напряженно.

— Так... — рассматривает чертежи Колесников. — А уменьшить число обслуживающего персонала нельзя?

— Для такой линии автоматических систем — это минимум, — выслушав перевод, ответил инженер-конструктор.

— Я понимаю... — взъерошил волосы Колесников. — А все-таки?

— Боюсь, что нет, — покачал головой инженер-конструктор. — Все остальное соответствует вашему техническому заданию?

— Да, да! — успокоил его Колесников. — Все наши коррективы внесены. Так, Анатолий Сергеевич?

— Вроде бы так... — кивнул Парфенов. — С математическим обеспечением сложновато. Тут ты прав.

Эллен перевела, инженер-конструктор ответил ей что-то. Эллен улыбнулась.

— Герр Клюге удивлен тому, что вы хотите сократить рабочие места и при этом не боитесь безработицы.

— Мест у нас хватает! — заметил Парфенов. — Программистов пока маловато.

— А у нас наоборот, — невесело усмехнулся инженер-конструктор.

Эллен не сразу, но перевела.

— Это мы знаем! — Парфенов отложил в сторону кальки со схемами. — Закруглились на сегодня?

— Пожалуй, — кивнул Колесников и обернулся к инженеру-конструктору: — Данке шён!

— Битте! — разулыбался инженер-конструктор.

В дверь кабинета постучали, и на пороге встали Вульф и немолодой, но подтянутый человек в строгого покроя темном костюме.

— Разрешите вам представить, — сказал Вульф. — Герр Штейнбах — главный инженер фирмы.

Штейнбах склонил в поклоне коротко остриженную голову, дождался перевода и произнес несколько фраз.

— Герр Штейнбах рад приветствовать своих русских коллег, — повторила за ним Эллен.

— Соответственно! — кивнул Колесников.

Эллен чуть замешкалась, но нашлась:

— Они тоже.

Штейнбах, глядя на Колесникова, заговорил снова.

— Разработчики фирмы, выполняющие ваш заказ, просят вас, герр Колесников и герр Парфенов, зайти к ним, — перевела Эллен.

— Раз просят, надо уважить, — важно согласился Парфенов и обернулся к Колесникову: — Попредставительствуем?

Колесников чуть заметно пожал плечами, но промолчал.

— Битте! — Штейнбах распахнул дверь кабинета, пропуская вперед себя гостей.

Они прошли коридором, спустились этажом ниже, вошли в большую светлую комнату, где за рядами кульманов стояли люди в голубых рабочих халатах. Штейнбах встал за спиной Колесникова, оказавшегося впереди, и торжественно объявил:

— Герр Колесников!

Люди за кульманами негромко зааплодировали. Колесников растерянно оглянулся на Штейнбаха и Вульфа. Они тоже, улыбаясь, похлопывали в ладоши.

— Что это значит? — нервно дернул плечом Колесников.

Штейнбах поднял руку и, когда аплодисменты стихли, заговорил.

— Герр Колесников! — вполголоса переводила Эллен. — Мои коллеги восхищены инженерным решением компоновки, которую вы предложили. Она уже разработана, и мы просим вас ознакомиться с чертежами.

— Цирк какой-то! — пробормотал Колесников.

Он оглянулся на Парфенова. Тот, мрачно посапывая, смотрел в сторону.

— Битте! — указал на кульманы Штейнбах.

Колесников, смущенный и злой, пошел вдоль кульманов. Чуть поотстав, шли Штейнбах, Вульф и Эллен. Парфенов демонстративно остался стоять у дверей.

Колесников, переходя от одного кульмана к другому, разглядывал чертежи. Хмурое лицо его прояснилось, в глазах появился блеск. У последнего кульмана он задержался, внимательно вглядываясь в чертеж, потом обернулся ко всем и поднял вверх большой палец.

Разработчики опять зааплодировали.

Колесников брился, когда в дверь его номера постучали.

— Да, да! — крикнул он из ванной. — Войдите!..

— Это я... — вошел в номер Парфенов. — Ты чего не закрываешься?

— От кого?

— Мало ли... — Парфенов оглядел номер. — Подсунет чего-нибудь в чемодан, потом доказывай на таможне, что ты не верблюд!

— Брось! — отмахнулся Колесников, повязывая галстук.

— На свидание собрался? — поинтересовался Парфенов.

— Угу... — промычал Колесников. — А ты разве не пойдешь? Прогуляемся. Город посмотрим.

— Знаю я эти прогулки! — уселся в кресло Парфенов. — Ах, готика! Ах, средние века! А потом в ночной бар со стриптизом. И расплачивайся из своего кармана. В трубу вылетишь! Я лучше по магазинам прошвырнусь. Ты-то купил чего-нибудь?

— Успею.

— Не скажи! Времени в обрез, а с бухты-барахты нужную вещь не купишь. Это только кажется, что зайди в любой магазин — все, что душеньке твоей угодно!

— Не так, что ли?

— Так-то оно так... — ухмыльнулся Парфенов. — Но в таком магазине и цены кусаются. А если хочешь подешевле, но и не дрянь с распродажи — побегать треба! Ты небось в центре покупаешь?

— Как придется, — пожал плечами Колесников.

— А надо по окраинам полазить! — поучительно поднял палец Парфенов, — Я у вокзала систему японскую за полцены сторговал.

— Ну-ну! — хмыкнул Колесников, поправляя перед зеркалом узел галстука.

— Хорош, хорош!.. — откинулся в кресле Парфенов. — Ни одна фрау не устоит. А уж Эллен тем более!

— Прекрати, Анатолий! — нахмурился Колесников.

— Шуток не понимаешь? — Парфенов закурил и, помолчав, сказал: — Слушай, Георгий... Ты, я вижу, окончательно решил в пользу «Шуккерт». А как же «Лори»?

— А что «Лори»? — обернулся к нему Колесников.

— А то, что гарантийный срок у них дольше, комплектующих больше... И цена подешевле, между прочим! А в качестве я существенной разницы не вижу.

— Зато я вижу, — резко заметил Колесников.

— Ну конечно! — усмехнулся Парфенов. — Ты же, считай, соавтор. Большой куш можешь сорвать. В валюте!

— Опять шутишь или как? — с нажимом спросил Колесников.

— «Или как»! — поднялся с кресла Парфенов. — Подумай серьезно, Георгий Константинович. Твое слово в экспертизе решающее.

— Уже подумал, — небрежно ответил Колесников. — Кота в мешке не покупаю.

— Насчет кота — это ты в точку! — Парфенов погасил сигарету и, тяжело ступая, пошел к двери.

— Не понял. — Колесников надел пиджак.

— В зеркало на себя посмотрись, — сказал Парфенов и вышел.

Колесников оглядел себя в зеркале и пожал плечами.

Парфенов оказался прав. Прогулка по городу закончилась в ночном баре. Сначала Колесников и Эллен осматривали городские достопримечательности, фотографировались у какой-то средневековой кирки. Потом Эллен на своем «фольксвагене» повезла Колесникова в пригород, где в знаменитом подвальчике они ели айсбан, запивая его пивом из тяжелых фаянсовых кружек с металлическими крышками.

Был уже поздний вечер, когда они вернулись в город и теперь сидели за столиком ночного бара. В небольшом зале было полутемно, играла негромкая музыка, на столиках горели свечи под разноцветными колпачками, и Колесникову казалось, что перед ним сидит совсем незнакомая женщина с усталым и милым лицом.

— Завтра вы улетаете... — сказала Эллен.

— Да, — отозвался Колесников. — Пора.

— Жаль... Мне было хорошо с вами. Легко и просто.

— Увидимся в Москве, — не сразу ответил Колесников. — При подписании контракта.

— Вы уверены, что он будет подписан? — осторожно спросила Эллен.

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это было так.

— Фирма вам будет очень благодарна.

— А вы?

— Что я без фирмы? — невесело усмехнулась Эллен. — Конечно да! Ваш заказ упрочит мое положение.

— Выгода в данном случае обоюдная. У нас машина, у вас положение! — пошутил Колесников.

Они помолчали, прислушиваясь к музыке.

— Потанцуем? — предложила Эллен.

— У меня это не очень получается, — поднялся Колесников.

— Получится! — улыбнулась ему Эллен.

Вспыхивали и гасли разноцветные прожектора, освещая музыкантов и несколько медленно танцующих пар. Эллен и Колесников вступили в этот освещенный круг. Площадка была тесновата, и Колесников чуть не столкнулся с танцующей рядом парой. Эллен покачнулась, обняла его обеими руками за шею, но тут же сняла руки.

Уже светало, когда она подвезла Колесникова к отелю. Выбираясь из «фольксвагена», он не рассчитал и стукнулся головой. Эллен рассмеялась, притянула его к себе, поцеловала, хлопнула дверцей, и машина, с места набрав скорость, скрылась за углом.

Герлах нажал кнопку обратной перемотки и, пока прокручивалась магнитофонная лента, о чем-то сосредоточенно думал. Потом обернулся к сидящей у столика с магнитофоном Эллен.

— Запись разговора Колесникова и этого...

— Парфенова, — подсказала Эллен.

— Фамилии у этих русских!.. — качнул головой Герлах. — Разговор в номере о соавторстве, о вознаграждении в валюте... Как он это назвал?

— «Большой куш», — ответила Эллен.

— Это что, взятка?

— При желании можно понять и так, — кивнула Эллен.

— Только так! — жестко сказал Герлах. — Запись технически чистая?

— Вполне.

— Поработайте над ней, — приказал Герлах. — И давайте еще раз послушаем вашу.

Эллен включила магнитофон. Послышалась тихая музыка и голоса Колесникова и Эллен:

«— Завтра вы улетаете?

— Да. Пора...

— Жаль... Мне было хорошо с вами. Легко и просто.

— Увидимся в Москве. При подписании контракта.

— Вы уверены, что он будет подписан?

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это было так.

— Фирма вам будет очень благодарна!»

— Стоп! — скомандовал Герлах. — То, что нужно! Фотографии готовы?

Эллен раскрыла свой кейс и положила на стол перед Герлахом несколько фотографий: Колесников и она за столиком в баре, она, обнимающая Колесникова, целующая его у машины.

— Не густо! — рассматривает фотографии Герлах. — В постель вы его не смогли затолкать?

— Не все сразу, — жестковато ответила Эллен. — И потом это не такой уж большой криминал в наше время. Не забывайте, что у них разрешаются браки с иностранками.

— Но не женатым мужчинам! — заметил Герлах.

— А он почти в разводе, — возразила Эллен. — И почему обязательно постель? Это банально!

— Зато наверняка! Когда они улетают?

— В полночь.

— В отеле все подготовлено?

— Да.

— Вы не ошиблись размером?

— Думаю, нет.

— Ну что ж... — поднялся Герлах. — До вечера!

В этот вечерний час отель был так же шумен, как и днем. В холле толпились вновь приехавшие, поднимались в ресторан нарядно одетые пары, из бара доносилась музыка, разноязычный говор, веселые выкрики, женский смех.

Выйдя из лифта на своем этаже, Колесников встретил двух служащих отеля, толкавших перед собой тележку с вещами отъезжающих. В груде разномастных кофров и чемоданов он сразу узнал свой, самый, пожалуй, неприметный.

Открыв дверь номера, Колесников надел пальто, снял с вешалки кепку и только тогда заметил лежащий на кресле пакет в плотной целлофановой упаковке. Сверху лежал конверт с типографским клише фирмы. Вскрыв конверт, он вынул листок, на котором было напечатано: «От фирмы «Шуккерт» с благодарностью». Колесников скомкал листок и конверт, сунул в карман и вышел из номера.

Портье с грехом пополам объяснялся по-русски, и они с Колесниковым с трудом понимали друг друга.

— Как попал в мой номер чужой пакет?

— Пакет принадлежит вам, герр Колесников! Его принес посыльный из магазина, вы уплатили за покупку и просили доставить в отель, в ваш номер.

— Не платил я ничего! Не покупал, понимаете?

— Вот корешок квитанции. Здесь указаны ваше имя, фамилия, название отеля, номер. Я расписался в получении.

— Я прошу вас вернуть этот пакет в магазин. Немедленно!

— Магазин уже закрыт, герр Колесников! Если бы даже он был открыт, сделать это можете только вы. Покупка оплачена вами.

— Вам русским языком говорят, что я ничего не платил! — вышел из себя Колесников. — Можете вы это понять или нет?

— Не понимаю! — развел руками портье.

— Черт знает что такое! — махнул рукой Колесников и пошел к лифту.

Он стоял и бесцельно нажимал кнопку, когда дверцы раскрылись и из лифта вышел Парфенов со злополучным пакетом в руках.

— А я тебя ищу! — обрадовался Парфенов. — На, держи и скажи спасибо! Захожу, понимаешь, к тебе... Дверь настежь, номер пустой, а в кресле пакет лежит. Забыл, что ли?

— Забыл! — буркнул Колесников.

— А злиться-то зачем? — обиделся Парфенов. — За тебя же волнуюсь! Всю валюту небось всадил в эту шубу?

— В какую еще шубу? — Колесников даже задохнулся.

— Что я, без глаз? — рассердился Парфенов. — Отогнул угол и поглядел. Я бы, конечно, из искусственного меха не покупал. Но смотрится здорово! Как натуральная! Ты наверх зачем собрался? Про пакет вспомнил?

— Вот именно! — мрачно сказал Колесников. — Про него.

— Пойдем, пойдем! Нас машина ждет, — заторопился Парфенов. — Чемоданы уже там!

И потянул Колесникова к выходу.

В аэропорту их провожали Штейнбах, Вульф и Эллен, а за стойкой бара, на своем обычном месте, сидел Рудольф Герлах. Он видел, как мимо прошел шофер с чемоданами гостей, как торопился за ним нагруженный какими-то свертками Парфенов и мрачно вышагивал Колесников с пакетом под мышкой.

Нина стояла перед зеркалом и, поглаживая меховые отвороты шубки, всматривалась в свое отражение.

— Это разве я? Это не я! Это совсем другая женщина!

— Да оторвись ты от зеркала! — откинулся на спинку дивана Колесников.

— Нет, ты посмотри, какая прелесть! — не может успокоиться Нина. — Она же переливается на свету! А легкая! Пушинка просто! И размер мой. Как по заказу... Ну Колесников! Ты меня убил!

— Не похоже! — смеется Колесников.

— Но она же безумно дорогая! Откуда у тебя столько валюты?

— Не дороже денег! — машет рукой Колесников. — Мех-то искусственный!

— Да ты что, Колесников? — опустилась на стул Нина. — Разыгрываешь меня, что ли? Это же норка! Самая настоящая!

— Брось! — почему-то шепотом сказал Колесников.

— Ей-богу! — тоже шепотом ответила Нина.

Они замолчали, боясь взглянуть друг на друга. Потом Нина спросила:

— Откуда она у тебя? Только прошу тебя, не ври!

— Ну... — с трудом подыскивает слова Колесников. — Я им предложил свой вариант компоновки... Не рассчитывая ни на что, как ты понимаешь... А они... В порядке компенсации, что ли... В общем, не мог я не взять... Так сложилось по-дурацки! Но я честно думал, что мех не натуральный. И Парфенов сказал, что искусственный!

— Он знает, откуда у тебя эта шуба? — насторожилась Нина.

— Да нет! — отмахнулся Колесников. — Думает, жене купил.

— А она ее видела?

— Откуда? Я прямо из аэропорта к тебе. — Колесников помолчал и с надеждой спросил: — Слушай... А может, они ошиблись?

— Кто? — не поняла Нина.

— Фирмачи. Тоже думали, что она искусственная.

— Ну Колесников! — развела руками Нина. — Они же не ты. Деньги считать умеют.

— Вообще-то, конечно... — уныло согласился Колесников. — Что же теперь делать?

Нина надолго задумалась, потом глаза ее блеснули, она тряхнула коротко остриженной головой и решительно заявила:

— А ничего не делать! Ты им свою идею подарил? Подарил! Они тебя, как порядочные люди, отблагодарили. Знал ты, что шуба норковая? Не знал! И сейчас не знаешь!

— То есть как это? — недоуменно смотрит на нее Колесников.

— А так! — Нина говорила быстро, нервно, словно убеждала в чем-то и себя: — Могла я ошибиться? Что я, скорняк? Шубы шью? На пушном аукционе работаю? А может, она и вправду искусственная?

— Брось, Нина... — поморщился Колесников. — Себя-то зачем обманывать?

Они опять надолго замолчали, потом Колесников сказал:

— Магнитофон еще этот... Ну сдам я шубу... Как представительский подарок, который принять не могу. Тогда и магнитофон надо сдавать... А меня спросят: где же вы раньше были? Красиво?.. Да и не это главное!

Нина подняла голову, увидела его глаза, испуганно спросила:

— А что главное?.. Говори же ты, господи!

— А то, что контракт подпишут с этими фирмачами, а не с конкурирующей фирмой. Хотя условия у ней предпочтительней. И все для этого сделал я! Понимаешь?

— Постой, постой! Ты хочешь сказать...

— Именно это! — угрюмо кивнул Колесников. — Подумают, что склонился к определенному решению из-за этих подарков, будь они трижды!..

— Но ведь это не так?.. — смотрит ему в глаза Нина. — Не так ведь, Колесников?

— А ты что, сомневаешься? — горько усмехнулся Колесников. — Конечно, не так! Я считал и сейчас считаю, что эта машина надежней. Но ты попробуй докажи! Идиотское положение!..

Колесников обхватил голову руками и замолчал.

— И что же ты намерен делать? — ласково взъерошила ему волосы Нина.

— Не знаю... У тебя выпить ничего нет?

— Коньяк твой остался. Принести?

— Принеси, — не поднимая головы, глухо сказал Колесников.

Окончательное соглашение подписывалось в Москве.

Присутствие экспертов было обязательным, и Колесников, не заходя в институт, поехал во Внешторг, где в комнате для переговоров собирались представители обеих сторон.

За эти недели он так ни на что и не решился, шуба и магнитофон по-прежнему были у Нины. Колесников ходил сумрачный, все валилось у него из рук, ночами не мог спать, шарил в аптечке в поисках хоть какого-нибудь снотворного, но, кроме валерьянки, в доме ничего не было, и Колесников, морщась, пил ее столовыми ложками, нещадно курил, давая себе зарок завтра же вернуть шубу и магнитофон. Но дни проходили за днями, подарки он так и не вернул и ехал сегодня в объединение с тяжелым ожиданием беды.

В комнате, примыкающей к переговорной, уже толпились сотрудники Внешторга и представители заказчика из министерства. Из банкетного зала слышалось негромкое позвякивание посуды — готовили фуршетный стол.

— Привет! — Парфенов помахал Колесникову рукой и, когда тот подошел, спросил: — Ты что какой-то непраздничный?

— Не велик праздник, — пожал плечами Колесников.

— Все-таки! — пыхнул сигаретой Парфенов. — Какой ни на есть, а этап.

— Разве что... — усмехнулся Колесников, поглядывая по сторонам.

— Фирмачей ищешь? — догадался Парфенов. — Сейчас заявятся. Вон Виталий уже документы понес!

В переговорную комнату с папками под мышкой прошел Семенчук, как всегда элегантный и сдержанный.

Парфенов погасил сигарету, поправил узел галстука, пробрался поближе к двери. Колесников нехотя пошел за ним.

Когда на пороге появились ответственный сотрудник Внешторга, вице-президент фирмы, Вульф, Эллен и Штейнбах, распахнулись двери переговорной и вслед за пришедшими туда потянулись все остальные.

Церемония подписания была обычной. Ответственный сотрудник Внешторга и вице-президент фирмы обменялись папками и пожали друг другу руки, раздались негромкие аплодисменты, защелкали блицы фотокорреспондентов, Семенчук распахнул двери, приглашая в банкетный зал.

После первых официальных тостов нарушился порядок в распределении мест за столом, гости и хозяева переходили от одной группки к другой, оживленно переговаривались на немецком и русском.

Колесников не заметил, когда к нему подошли вице-президент фирмы, Штейнбах, Вульф и Эллен.

Вице-президент фирмы поднял свой бокал и, обращаясь к Колесникову, сказал:

— Герр Колесников! Разрешите от имени фирмы выразить вам наше глубокое удовлетворение и признательность за ту работу, которую вы проделали как эксперт.

Колесников выслушал перевод и ответил:

— Спасибо! Но я работал не один.

— Я, я! — закивал вице-президент фирмы, которому Эллен перевела ответ Колесникова. — Мы также благодарим герр Парфенов.

Вице-президент выговорил фамилию с некоторым усилием и теперь оглядывался, ища глазами Парфенова.

— Анатолий Сергеевич! — окликнул Парфенова вездесущий Семенчук. — За тебя пьют!

— Всегда готов! — подошел к ним уже раскрасневшийся Парфенов. — Но главный именинник вот! — И он кивнул на Колесникова.

— Уже отмечено! — засмеялся Семенчук и поднял бокал: — Про́зит!

— Ждем вас теперь на приемку оборудования, — отпив из своего бокала, сказал вице-президент фирмы. — Надеюсь, что мы тоже окажемся на высоте.

Эллен, улыбаясь, перевела. Вице-президент фирмы, Штейнбах и Вульф направились к торцу стола, Семенчук и Парфенов пошли за ними, Эллен задержалась и негромко сказала:

— В гардеробной вас будет ждать небольшой сюрприз. Не удивляйтесь.

— Опять? — нахмурился Колесников. — Вы ставите меня в очень неловкое положение.

— О! Не беспокойтесь! — засмеялась Эллен. — Маленький сувенир на память. Ваши товарищи их тоже получат. И налейте мне рюмку коньяка!

Колесников оглянулся на официантов, один из них быстро подошел и наполнил их рюмки.

— За вас! — подняла свою Эллен.

— Спасибо, — хмуро отозвался Колесников.

— И пожалуйста, не переживайте так! — быстро сказала Эллен. — Это же мелочи!

— Ничего себе мелочи! — буркнул Колесников.

— По сравнению с тем, что вы для нас сделали, — добавила Эллен. — Я имею в виду вашу работу.

Колесников хотел возразить, но Эллен позвали с другого конца стола, и она отошла, улыбнувшись Колесникову.

Колесников все так же хмуро посмотрел ей вслед, повертел в руках пустую рюмку, оглядел стол и обернулся к официанту. Тот подошел с бутылкой коньяка в руках, наполнил рюмку Колесникова и собрался отойти.

— Оставьте бутылку, — сказал Колесников.

Вышколенный официант молча поставил бутылку перед Колесниковым и отошел.

В гардероб Парфенов и Колесников спустились последними.

— Хорош!.. — оглядел Колесникова Парфенов. — С чего это ты так набрался?

— А ты? — криво усмехнулся Колесников.

— Я в норме! — Парфенов пошарил по карманам и отдал гардеробщику номерок. Тот помог Парфенову влезть в дубленку и вручил целлофановый пакет.

— Это еще что? — удивился Парфенов.

— Просили передать. — Гардеробщик взял номерок у Колесникова, подал ему пальто и новенький, тоже в целлофане, кейс: — А это вам.

— «Эти сувениры жгут грудь», — пьяно продекламировал Парфенов. — На кой тебе этот ящик? А у меня что? — Он ощупал свой пакет. — Ого! Пара бутылок имеется! Поедем ко мне и раздавим! А?..

— Поехали! — махнул рукой Колесников.

И не очень твердой походкой они направились к выходу.

Колесников спал, когда шофер Парфенова остановил машину у дома Нины.

— Георгий Константинович! — окликнул его шофер. — Хватит спать. Приехали.

— А?.. — поднял голову Колесников. — Куда приехали? Домой?

— Куда сказали, туда и довез! — засмеялся шофер.

— Ладно... Спасибо тебе... — тяжело полез из машины Колесников.

— Чемоданчик забыли. — Шофер сунул Колесникову кейс, хлопнул дверцей. Машина отъехала. Колесников, пошатываясь, вошел в подъезд...

Проснулся Колесников с тяжелой головой и не сразу сообразил, где он. Не в его правилах было ночевать вне дома, и он не мог припомнить, как он оказался в квартире Нины и почему спал одетым в кресле. Колесников потер ладонями лоб, с трудом поднялся, но тут же опять опустился в кресло и крикнул:

— Нина!

— Пришел в себя? — заглянула в комнату Нина. — Хорош ты был. Я тебя таким никогда не видела.

Колесников молча полез за сигаретами.

— Не курил бы сейчас, — остановила его Нина.

Колесников упрямо мотнул головой, щелкнул зажигалкой, но тут же смял сигарету в пепельнице:

— Гадость какая!

— Иди под душ, — покачала головой Нина.

— Какой тут душ! — поморщился Колесников и увидел лежащий на полу у кресла кейс в целлофановой упаковке. — А это что?

— У тебя надо спросить, — пожала плечами Нина. — Очередной сувенир, наверное...

— А-а! — потер лоб Колесников. — Точно... На черта он мне нужен?

Колесников откинулся на спинку кресла и закрыл глаза.

— Хороший кейс.

Нина сняла целлофановую обертку, щелкнула замками и открыла крышку. На дне кейса лежал конверт из плотной бумаги с грифом фирмы.

— Тут какой-то конверт.

— Посмотри, что там, — не открывая глаз, сонно пробормотал Колесников.

Нина раскрыла конверт, потрясла над кейсом — из конверта посыпались долларовые бумажки.

— Доллары, Колесников! — испуганно сказала Нина. — И много!

— Этого еще не хватало! — схватился за голову Колесников.

— Верни сейчас же! — опустилась на диван Нина. — Немедленно!

— Кому?! — закричал Колесников.

— Не кричи! — не сводит глаз с раскрытого кейса Нина. — Сдай во Внешторг.

— И признаться в валютной сделке? — усмехнулся Колесников. — Знаешь, чем это пахнет?

— Но надо же что-то делать? — беспомощно смотрит на него Нина.

— Раньше надо было думать! — безнадежно махнул рукой Колесников.

— Но должен же быть какой-то выход? — настаивает Нина.

— Только один, — подумав, сказал Колесников. — Взять их с собой, когда поеду, и там вернуть.

— Шубу с магнитофоном тоже потащишь? — невесело пошутила Нина.

— Да нет! — принял ее слова всерьез Колесников. — На таможне сильно удивятся. Но уж валюту я у себя не оставлю! Надо же, додумались!

— А рублями бы сунули — взял? — смотрит на него Нина.

— За кого ты меня принимаешь?! — возмутился Колесников.

— Не обо мне речь, — очень серьезно ответила Нина. — А вот за кого тебя принимают они — это вопрос. Такие сувенирчики за красивые глаза не дарят.

— Объяснял же я тебе... — с тоской проговорил Колесников. — Ты что, мне не веришь?

— Тебе-то я верю, — протянула Нина. — Но странно все это!

— Ничего странного! — не столько Нину, сколько себя уговаривает Колесников. — Для нас, может быть, и странно, а для них — обычное дело!

— Вот дело и заведут, — пообещала Нина.

— Замолчи! — Колесников стукнул ладонью по подлокотнику кресла, увидел лицо Нины и тихо сказал: — Извини... И свари мне кофе, пожалуйста...

Нина вышла из комнаты. Колесников потянулся было за сигаретами, но отшвырнул пачку и в отчаянии обхватил голову руками.

За оградой загородной виллы зеленеют первыми листочками деревья сада. Неторопливо прохаживаются по усыпанной толченым кирпичом дорожке Рудольф Герлах и Эллен.

— Пока все идет гладко... — раздумывает вслух Герлах. — О наших «подарках» — будем их так называть — Колесников не заявлял?

— Нет. И думаю, не заявит, — ответила Эллен.

— Похоже на то, — согласился Герлах. — Все сроки прошли. Ну что ж... Встретите их — и сразу Колесникова сюда. Пора нам побеседовать.

— Может быть, удобнее в городе? — предложила Эллен.

— По каким соображениям? — остановился Герлах.

— Поездка на виллу может его насторожить, — размышляет Эллен. — Занервничает раньше времени.

— Пусть понервничает, — усмехнулся Герлах. — Это полезно. Приготовьте все записи и фотографии.

— Мне присутствовать при вашей беседе? — спросила Эллен.

— Думаю, не стоит, — покачал головой Герлах. — Разговор у нас будет сугубо мужской. И особых предлогов для поездки не придумывайте. Скажите, что с ним будет беседовать... ну, скажем, если придерживаться официальной версии, представитель торгового общества «Арго».

— Ясно.

— Жду фотографии и пленку.

— Завтра же будут у вас.

— Все, пожалуй?

— Если разрешите, одна деталь.

— Слушаю.

— Хотелось бы, чтобы ваша встреча произошла после подписания документов о приемке оборудования. Иначе у фирмы могут возникнуть осложнения с контрактом.

— Да... — согласился Герлах. — Это немаловажно. Только не очень тяните.

— Сделаю все возможное.

— О’кэй! Жду.

К подъезду особняка, где размещалось правление фирмы, одна за другой подъезжали машины. Швейцар почтительно кланялся, распахивая зеркальные створки дверей. В просторном холле приехавших встречали вице-президент фирмы, Штейнбах, Вульф и Эллен.

При подписании акта о приемке присутствовали представители торгпредства и консульства, вместе с Колесниковым и Парфеновым прилетел Семенчук.

Когда подписи на актах были проставлены, вице-президент фирмы широким жестом указал на раскрывшиеся двери соседней комнаты, за которыми виднелись накрытые столы:

— Прошу, господа! За успех нашего общего дела!

Переговариваясь, присутствующие при церемонии направились к столам.

Эллен, шедшая рядом с Колесниковым, негромко сказала:

— Не исчезайте, Георгий. У меня к вам разговор.

— У меня тоже, — решительно заявил Колесников.

— Жду вас внизу, у машины.

— Договорились, — кивнул Колесников.

«Фольксваген» катился по загородному шоссе мимо прятавшихся за деревьями вилл. Колесников, сидевший на переднем сиденье рядом с Эллен, заметно нервничая, посматривал в боковое стекло машины. Потом не выдержал и спросил:

— Мы, кажется, уже за городом?

— Да, — кивнула Эллен. — Теперь недалеко.

— Но что все-таки нужно от меня вашему торговому представителю?

— Это он вам скажет сам. И доллары вы передадите тоже ему. Если пожелаете.

— При чем тут он? — резко обернулся Колесников.

— Узнаете.

Эллен притормозила у ворот одной из вилл и коротко посигналила. Сторож распахнул ворота и, когда «фольксваген» въехал, снова закрыл их.

Эллен остановила машину у крыльца.

— Выходите. Вас встретят.

— А вы? — удивился Колесников.

— Я подожду в машине, — усмехнулась Эллен. — Не беспокойтесь.

Колесников пожал плечами и вышел. На крыльце стоял Герлах.

— Прошу! — с едва уловимым акцентом сказал Герлах по-русски и открыл входную дверь.

Колесников оглянулся на Эллен. Она отвернулась к боковому стеклу и щелкала зажигалкой, прикуривая.

— Прошу, Георгий Константинович! — с нажимом повторил Герлах. — Нам предстоит серьезный разговор.

В обшитой дубовыми панелями комнате уютно потрескивают дрова в камине; на столике стоят бутылки, высокие стаканы, поблескивает ведерко со льдом.

Прихлебывая свое неизменное виски, Герлах благодушно поглядывает на Колесникова, а тот горбится в кресле, сцепив руки между коленями.

— Ну хорошо... — Герлах отставил в сторону стакан и раскурил сигару. — Допустим, я разделяю вашу точку зрения на такие иллюзорные моменты, как «совесть», «мораль», «гражданский долг» и прочее. Тогда еще острее встает вопрос о нашем общем долге перед человечеством — спасти мир от ядерного безумия! С этим вы, надеюсь, согласны?

— С этим согласен, — кивнул Колесников. — И все же я не очень понимаю... Вы пригласили меня только для того, чтобы побеседовать об этом? Но я не журналист-международник, не социолог, не экономист. Я — инженер!

— Знаю. — Герлах попыхтел сигарой и сощурился от дыма. — И тем не менее мне было очень любопытно встретиться с представителем «другого мира», как пишут у нас некоторые не в меру ретивые газетчики. Поэтому я и попросил фрау Штайнер представить мне такую возможность. Вы не в претензии за это?

— Будем считать, что нет, — угрюмо ответил Колесников.

— Вот и прекрасно! — улыбнулся Герлах. — Тогда согласитесь и с другой моей предпосылкой: равновесие в мире может существовать только при наличии равного объема информации. Незнание порождает страх, а страх заставляет вооружаться, накопление сил может привести к катастрофе. Чтобы этого избежать, необходимо доверительное сотрудничество. Согласны?

— Кто же с этим не согласится? — усмехнулся Колесников.

— И я так думаю! — Герлах внимательно посмотрел на него из-под прищуренных век. — Вот такое сотрудничество я вам и предлагаю.

— Мне? — удивился Колесников. — В чем же оно будет заключаться?

— Мы знаем вас как высококвалифицированного специалиста. — Герлах глотнул виски и чиркнул зажигалкой, раскуривая погасшую сигару. — Вам не кажется, что обмен информацией в нашей с вами области — я имею в виду электронику — был бы крайне полезен, учитывая нашу общую цель — спокойствие в мире? Мы ставим вас в известность о наших последних работах, вы сравниваете их с вашими и делаете своего рода экспертизу, даете сравнительную оценку. Единственное, на что мы рассчитываем, — на ваше компетентное мнение, на ваш совет. Нам нужна всего лишь консультация, желательно долговременная!

— Кому это «вам»? — настороженно смотрит на него Колесников. — Вашей торговой фирме?

— Будем пока называть ее так... — кивнул Герлах. — Какое это имеет значение?

— Кое-какое имеет!.. — нервно усмехнулся Колесников. — Кажется, я начинаю догадываться, о какой фирме идет речь.

— Люблю иметь дело с догадливыми людьми, — разлил виски по стаканам Герлах. — Вам льду побольше?

— Спасибо, — отодвинул стакан Колесников. — Я не буду больше пить.

— Что так? — прищурился Герлах.

— Не хочу, — поднялся из-за стола Колесников. — Мне пора возвращаться в город.

— Не торопитесь... — снизу вверх смотрит на него Герлах. — И сядьте. Мы еще не договорили.

— Мне не о чем с вами больше разговаривать, — продолжает стоять Колесников.

— Это вам кажется. — В голосе Герлаха появились жесткие нотки. — Сядьте, Георгий Константинович! В ваших интересах продолжить беседу.

— В моих? — пожал плечами Колесников. — По-моему, вы ошибаетесь.

— Сейчас вы убедитесь в обратном. — Герлах кивком головы указал Колесникову на кресло: — Садитесь! — И, когда Колесников опустился в кресло, спокойно сказал: — Как вы уже поняли, институт, который я представляю, к торговым операциям прямого отношения не имеет. И тем не менее маленькие сувениры, которые вами так любезно приняты... Вы не забыли? Магнитофон последней модели, норковая шубка для вашей любовницы, некоторая сумма в долларах. Все это вы получили от нас!

— Я не верю вам! — вскинул голову Колесников. — Это шантаж!

— В данном случае формулировки роли не играют, — усмехнулся Герлах.

Колесников полез в боковой карман, швырнул на стол пакет:

— Вот ваши доллары! Шубу и магнитофон я сдам, когда вернусь!

— Поздно, — покачал головой Герлах. — Вы получили крупную взятку и сделали все, чтобы контракт подписали с известной вам фирмой, хотя договорные условия ее были завышены.

— Это неправда! — закричал Колесников.

Герлах достал из-за кресла магнитофон, поставил кассету.

— Выпейте. И послушайте.

Он нажал кнопку. Послышались голоса Парфенова и Колесникова:

«— Слушай, Георгий... Ты, я вижу, окончательно решил в пользу «Шуккерта». А как же «Лори»?

— А что «Лори»?

— А то, что гарантийный срок у них дольше, комплектующих больше. И цена подешевле, между прочим... А в качестве я существенной разницы не вижу.

— Зато я вижу.

— Ну конечно. Ты же, считай, соавтор. Большой куш можешь сорвать. В валюте».

Герлах нажал на кнопку «Стоп» и взглянул на Колесникова:

— Что с вами, Георгий Константинович? Выпейте еще. И слушайте дальше.

Раздались тихая музыка и голоса Колесникова и Эллен:

«— Завтра вы уезжаете?

— Да. Пора.

— Жаль. Мне было хорошо с вами. Легко и просто.

— Увидимся в Москве. При подписании контракта.

— Вы уверены, что он будет подписан?

— Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это было так.

— Фирма вам будет очень благодарна».

— Впечатляет? — выключил магнитофон Герлах. — Ей было хорошо. А вам?

— Ложь! Между нами ничего не было! — хрипло сказал Колесников и потер ладонью горло, будто его что-то душило.

Герлах молча кинул на стол пачку фотографий:

— Взгляните. Вам это будет интересно.

Колесников, пытаясь унять дрожь в пальцах, перебрал фотографии: он и Эллен за столиком бара, обнимающая его Эллен, поцелуй у машины. Колесников отшвырнул фотографии:

— Гнусность какая!

— Согласен, — кивнул Герлах. — Гнусно совершать служебное преступление из-за случайной интрижки.

— Вам никто не поверит! — потянулся к бутылке Колесников.

— Пейте, пейте... — одобрил Герлах. — Вам это сейчас не помешает. А поверят нам или нет? Послушайте.

Герлах нажал на кнопку, и вновь раздались голоса Колесникова и Эллен:

«— Пожалуйста, не переживайте так. Это же мелочи.

— Ничего себе мелочи.

— По сравнению с тем, что вы для нас сделали».

Герлах остановил запись:

— Ну как?

Колесников подавленно молчал. Потом глухо спросил:

— Что вам от меня нужно?

— Это другой разговор! — откинулся на спинку кресла Герлах. — Для начала вы сообщите наименования работ, допуск к которым вы имеете. По возможности и о других работах, запланированных в вашем институте и НИИ смежников.

— Это же... — вскочил Колесников. — Это же шпионаж! За кого вы меня принимаете? Я не предатель!

— Сядьте, — поморщился Герлах. — К чему эти громкие слова? Давайте-ка выпьем!

Он разлил виски, проследил взглядом, как опрокинул почти полный стакан Колесников, и глотнул из своего.

— Напичканы вы псевдоморалью выше головы. Это мешает жить.

— Мне не мешает! — с пьяным вызовом ответил Колесников.

— Мы достаточно хорошо знаем вашу биографию, Колесников, — жестко заметил Герлах. — Особенно последний ее этап.

Чуть заметно усмехнулся, видя, как сник при этих словах Колесников, и напористо сказал:

— Я вам предлагаю сделку покрупней, чем та, которую вы провернули. Три тысячи долларов вы получили. Магнитофон и шубу я не считаю. Еще десять тысяч на вашем счету в швейцарском банке. Вот!

Герлах положил на стол банковский счет. Колесников с пьяной. сосредоточенностью полистал его и кинул обратно:

— Георгий Колесников — миллионер! Смешно!

— Ничего смешного! — подлил ему виски Герлах. — Проценты плюс определенная сумма, в которой вы не обязаны отчитываться, а ваш банковский капитал остается неприкосновенным. Неплохо?

— Куда лучше! — согласился Колесников, выпил и, окончательно пьянея, заявил: — Но не для меня!

Герлах прищурился и со скрытой угрозой сказал:

— Подумайте. Очень вам советую. Время для этого у вас будет.

Колесников его не слышал. Он спал. Герлах нажал кнопку звонка. В дверях встали два крепко сбитых парня.

— Уложите его наверху. — Герлах кивнул на Колесникова. — Побольше выпивки, лед, содовую. Сигареты отберите. Попросит курить — суньте ему травку. Дверь на ключ. Документы мне.

Повернулся и вышел из комнаты.

В номер отеля, где молча сидели у телефона Семенчук и Парфенов, коротко постучали.

— Да, да! Войдите! — быстро обернулся к дверям Семенчук.

В номер вошел представитель торгпредства, кинул на спинку кресла пальто.

— Никто не звонил?

— Нет, — покачал головой Семенчук. — Что в консульстве?

— В полицию заявлено... — устало опустился в кресло представитель торгпредства. — Пока ничего!

— Не сквозь землю же он провалился! — сказал Парфенов. — Должны быть какие-то концы... А что фрау эта говорит?

— Штайнер? — переспросил представитель торгпредства. — Да все то же... Последний раз видела его на приеме в фирме. Больше ничего не знает.

— А не темнит? — поинтересовался Парфенов.

— Кто ее разберет? Не должна бы...

— Веселые дела! — вздохнул Парфенов.

— Куда уж веселей! — Семенчук прошелся по номеру и остановился перед представителем торгпредства. — У нас визы завтра кончаются.

— Знаю, — кивнул тот. — Придется вам лететь без него.

— Как же так? — вскинулся Парфенов.

— Другого выхода нет, — пожал плечами представитель торгпредства. — Все необходимые шаги мы предпримем.

— Ну Колесников! — выдохнул Парфенов. — Отмочил номер!

— Угомонись, — остановил его Семенчук. — Ничего же не известно... А если несчастье с человеком? Авария на дороге... Сердце прихватило... Мало ли!

— В больницах его нет, — погасил сигарету представитель торгпредства и, помолчав, добавил: — В морге тоже.

— Значит, живой, — упрямо повторил Парфенов. — Прячется.

— Да уймись ты! — прикрикнул Семенчук. — Нельзя же так... Бездоказательно.

— Третьи сутки человека нет, — мрачно сказал Парфенов. — Какие тебе еще доказательства?

Ему никто не ответил. Сидели молча, поглядывая на телефон.

Герлах посигналил у ворот виллы, притормозил «мерседес» у крыльца и, хлопнув дверцей машины, поднялся по каменным ступеням.

В холле его встретила Эллен.

— Как подопечный? — Герлах снял пальто.

— Когда приходит в себя, требует соединить его с консульством и полицией.

— Надо его ломать побыстрей, — озабоченно сказал Герлах.

— Что-нибудь случилось?

— Кажется, ему предстоит поездка в Штаты.

— Даже так? — подняла брови Эллен.

— В детали меня не посвятили, — покосился на нее Герлах.

— Это уж как водится! — усмехнулась Эллен.

Герлах сделал вид, что не слышал, остановился на площадке второго этажа и кивнул на плотно закрытую дверь:

— Заходили к нему?

— А это нужно?

— Пока нет. Давайте-ка взглянем на него вместе.

В комнате с задернутыми шторами неярко горит плафон под потолком, освещая уставленный бутылками стол. На диване лежит полуодетый Колесников. Он что-то бормочет, вскрикивает, опять затихает в тяжелом сне. Потом вдруг вскакивает, испуганно озираясь по сторонам, вытирает рукавом рубахи потный лоб, подходит к висящему на стене зеркалу и вглядывается в свое небритое, исхудавшее лицо.

Крутится магнитофонная лента, сидит за столом один из парней с наушниками на голове. В креслах расположились Герлах и Эллен. В зеркале они видят все, что происходит в соседней комнате.

— Вид у него не очень... — сочувственно качает головой Герлах.

— Курит не переставая... И пьет... — объясняет Эллен. — Парни, по-моему, перестарались с травкой.

— Отойдет, — успокоил ее Герлах. — Небольшая встряска, и все будет о’кэй!

Обернулся к парню с наушниками и спросил:

— Есть что-нибудь интересное?

— Нет, шеф. — Парень покосился на Эллен: — Фройлен, правда, досталось...

— Спрягал ее имя с матушкой? — усмехнулся Герлах.

— Совершенно верно! — ухмыльнулся парень, но, увидев лицо Эллен, сжался на своем стуле.

— Ну что ж... — взглянул на часы Герлах. — Пора его немного встряхнуть! Замените Эрика, фройлен. — И приказал парню: — Спускайся в машину. И передай Вернеру, чтобы тоже был готов.

Когда Герлах вошел в комнату, Колесников стоял у стола с бутылкой виски в руках. Обернулся на стук двери, увидел Герлаха, рука его судорожно сжала горлышко бутылки.

— Спокойно, спокойно... — остановился Герлах. — Поставьте бутылку на место. Вот так... Садитесь, нам надо поговорить.

— Почему меня держат взаперти? Какое вы имеете право? Я советский гражданин!

— Были им, — заметил Герлах.

— Что значит «был»? — вскочил Колесников. — Где мой паспорт?

— Думаю, он вам больше не понадобится, — спокойно сказал Герлах. — Сядьте, Колесников! Сядьте, вам говорят!

Колесников тяжело опустился на стул и потянулся за стаканом с виски.

— Не стоит больше пить. — Герлах отодвинул стакан в сторону. — Вам сейчас нужна ясная голова. В состоянии вы меня выслушать?

Колесников молча кивнул.

— Советский гражданин, исчезающий в чужой стране, перестает им быть, — жестко сказал Герлах. — Вы исчезли. По доброй воле или нет — этого никто не знает. Последствия вам ясны?

Колесников ничего не ответил.

— Даже если бы не было всех привходящих обстоятельств, — вы понимаете, конечно, о чем я говорю, — положение у вас безвыходное. Вы отказались работать на нас у себя в Союзе, будете работать здесь.

— Кем? — вырвалось у Колесникова.

— Тем же, кем работали. Инженером-конструктором. Но мне кажется, — давайте вместе это взвесим, — в этой стране вам оставаться бессмысленно. Слишком вы, извините, наследили с этим контрактом! Боюсь, что на вас будут косо посматривать... Есть варианты получше! Скажем, Соединенные Штаты. Неограниченные возможности для научной инициативы! Устраивает вас такая перспектива? А, Колесников? Что же вы молчите?

— Свяжите меня с консульством, — ответил Колесников. — Немедленно!.

— Вы удивительно упрямый человек! — с трудом сдержался Герлах. — Неужели вам до сих пор непонятно, что вашему консульству уже нет до вас никакого дела! Вас нет, Колесников!.. Ни для консульства, ни для вашей торговой делегации. Вас бросили на произвол судьбы!

— Врете вы все! — зло сказал Колесников. — После всего, что случилось, я не верю ни единому вашему слову!

— Ну что ж... — поднялся Герлах. — Одевайтесь. И едем!

— В город? — встрепенулся Колесников.

— Вы увидите, кто из нас прав, — ушел от прямого ответа Герлах. — Одевайтесь, Колесников!

«Мерседес» въехал прямо на летное поле и остановился у взлетной дорожки, на которой светился огнями готовый к отлету авиалайнер.

— Смотрите внимательно! — обернулся Герлах к Колесникову, сидящему между Вернером и Эриком.

К трапу самолета уже подходили пассажиры, и среди них Колесников увидел Семенчука и Парфенова.

— Узнаете?

Колесников подался вперед, то ли хотел крикнуть, то ли освободиться от рук сидящих рядом парней, но губы у него задрожали, он коротко всхлипнул и уткнулся головой в спинку переднего сиденья.

— Выпейте, — протянул ему плоскую фляжку Герлах. — Будет легче.

И повернул ключ зажигания. «Мерседес» взревел мотором и покатил к воротам аэропорта.

Город раскинулся на холме, а внизу, огибая его, тянулась цепь озер. В городе была своя главная улица, свой торговый центр, свой лучший в штате отель. Если судить по рекламе, все здесь было лучшим. А лучше всего сама реклама!

Каждый вечер главная улица призывно подмигивала голубыми, желтыми, красными огнями баров, дансингов, закусочных, кинотеатров, итальянских и китайских ресторанов, маленьких магазинчиков с намалеванными на витринах надписями: «Нон стоп». Проносились взад и вперед на мощных «харлеях» и «хондах» подростки в кожаных куртках, у игральных автоматов толпились люди, возбужденные азартом и выпивкой, у зеркальных дверей отеля одна за другой парковались машины.

По утрам улица была пуста, только два негра собирали в черные пластиковые мешки груды скомканных газет, арахисовую шелуху, пустые бутылки из-под колы да у входа в ресторан стоял рефрижератор, ожидая разгрузки.

Джордж Коллинз — так называли теперь Георгия Колесникова — проснулся, едва будильник начал вызванивать мелодию популярной песенки Майкла Джексона.

Не снимая пижамы, прошел в маленькую кухоньку, включил электроплиту, поставил воду для кофе, кинул на сковородку несколько ломтиков бекона и вернулся в комнату.

Когда Коллинз вышел из дома, улица уже оживала.

Служащие супермаркета в одинаковых белых рубашках с короткими рукавами поднимали железные шторы на витринах, два подростка в линялых джинсах начищали медные ручки дверей отеля, а швейцар, еще без куртки, но в форменной фуражке, покрикивал, на них хриплым спросонок голосом.

На углу, напротив дома, где размещалось советское консульство, газетчик раскладывал кипы газет и журналов.

Коллинз поднял журнал, что лежал сверху. С глянцевой обложки ему белозубо улыбался все тот же Майкл Джексон. Листая страницы журнала, Коллинз поглядывал на противоположную сторону улицы.

Окна в доме были зашторены, рабочий день в консульстве еще не начинался.

Коллинз положил журнал и пошел дальше.

У дверей бара его окликнули:

— Хэлло, Джордж!

На пороге стоял узкоплечий, веснушчатый, с лицом постаревшего подростка, человек в помятых вельветовых брюках и в рубахе с распахнутым воротом.

— Привет, Фрэнк! — кивнул ему Коллинз. — Не рановато ли начал?

— Я не начал, а продолжаю! — показал щербинку между зубами Фрэнк. — Присоединяйся!

— Спасибо, но пока не хочется, — отказался Коллинз.

Фрэнк обернулся и крикнул в глубину бара:

— Запиши за мной, Питер!

Кинул в рот сигарету, спустился по ступеням, вразвалку зашагал рядом с Коллинзом.

— Две рабочие лошадки плетутся впрягаться в хомут! — сказал он.

— Хомут один, лошади разные, — заметил Коллинз.

— Уточни, — заинтересовался Фрэнк.

— Я верчу жернов вслепую, а ты срываешь призы на беговой дорожке.

— Неплохо сказано, — оценил Фрэнк. — Но, милый мой, я же не виноват, что твой диплом здесь пустая бумажка.

— Свободная страна неограниченных возможностей! — усмехнулся Коллинз.

— Конечно, свободная! — кивнул Фрэнк. — Стой у Белого дома с плакатом «Долой президента» — тебя пальцем никто не тронет, но попробуй пройдись с лозунгом «Долой моего босса» у дверей нашей кормушки — выгонят взашей! Устраивает такая перспектива?

— Мне терять нечего, — пожал плечами Коллинз.

— Как знать... — загадочно сказал Фрэнк. — Покажи себя!

— С моим-то знанием английского? — недоверчиво посмотрел на него Коллинз.

— Ты кто? Сенатор? — выплюнул изжеванную сигарету Фрэнк. — Речи в конгрессе будешь произносить? В баре тебя понимают, надеюсь?

— Даже на пальцах, — рассмеялся Коллинз.

— А в чертежах и без языка разберешься, — заключил Фрэнк.

Они остановились у солидного — стекло и бетон — офиса, вошли в подъезд, сунули в прорезь электронного сторожа свои жетоны. Сработали турникеты, пропуская их в длинный, устланный пластиком коридор.

— Разбежались по стойлам? — задержался у лифта Фрэнк.

Коллинз молча кивнул и пошел в глубь коридора.

— Когда соберешься перекусить, позвони! — крикнул Фрэнк.

Коллинз, не оборачиваясь, поднял руку над головой и вошел в одну из дверей.

Фрэнк, прищурясь, смотрел ему вслед.

На длинном полированном столе в кабинете Уолтера Доновена не было ни одной бумажки. Стоял лишь стакан с молоком. Доновен — седой, тщедушный, с нездоровым цветом лица — очищал яблоко фруктовым ножом. Сидящий напротив Фрэнк с интересом следил, как длинной лентой сползает на тарелку яблочная кожура.

— Продолжайте, Фрэнк. Я слушаю, — не поднимая головы, сказал Доновен.

— А что касается его намерений... — пожевал незажженную сигарету Фрэнк. — Вчера все утро торчал в супермаркете, где советские обычно закупают продукты. А сегодня опять отирался у консульства.

— Я в курсе, — кивнул Доновен. — С кем-либо из консульских в контакт не входил?

— Пока нет. Дозвониться пытался! Один раз из закусочной, второй — из аптеки. Оба раза вешал трубку, не поговорив.

— Не отвечали? — поднял голову Доновен.

— Думаю, не решался, — ответил Фрэнк.

— Считаете, еще не созрел? — аккуратно разрезал яблоко на дольки Доновен.

— Может быть, подтолкнуть? — предложил Фрэнк.

— Только осторожно, — согласился Доновен. — Материалы подготовлены?

— Пока в чертежах, — ответил Фрэнк

— Пленкой займитесь сами. — Доновен пожевал яблоко, запил молоком и болезненно поморщился. — Берегите желудок, Фрэнк!

— При нашей-то работе? — прищурился Фрэнк.

— Это вы правы, — качнул головой Доновен. — Какую только дрянь не приходилось пить!

Прикрыл глаза, вспоминая что-то, потом взглянул на жующего Фрэнка:

— Можете идти.

Фрэнк встал и пошел к двери. Доновен маленькими глотками допил молоко и откинулся на спинку кресла.

Как всегда, по вечерам в баре было шумно. Завсегдатаи облепили стойку, за столиками у стены сидели гости посолидней да случайно забредшие на огонек парочки. На экране телевизора безумствовал в окружения полуголых красоток осточертевший всем Майкл Джексон, под низким потолком слоями висел сигаретный дым, задерганная официантка металась от столика к столику с подносом, уставленным бутылками, высокими стаканами с пивом и соком.

За дальним столиком, в углу, сидели Коллинз и Фрэнк.

— Еще два мартини! — крикнул Фрэнк официантке.

— Я уже тяжел, Фрэнк! — запротестовал было Коллинз. — Достаточно!

— Пей, лошадка! — хлопнул его по плечу Фрэнк. — Что нам еще остается?

— Ты хочешь сказать, мне? — понимающе усмехнулся Коллинз.

— Тебе, мне — какая разница? — Фрэнк снял с подноса рюмки с мартини.

— Большая, — качнулся на стуле Коллинз. — Ты тут свой, я — чужой.

— Захочешь — станешь своим, — поставил перед ним рюмку Фрэнк.

— Нет, Фрэнк! — покачал головой Коллинз. — Не получится.

— Что так? — чуть сощурился Фрэнк.

— Не получится, и все тут! — упрямо повторил Коллинз.

Залпом выпил свое мартини и отставил рюмку в сторону:

— С меня хватит!

— Чего? — внимательно смотрит на него Фрэнк. — Выпивки?

— И выпивки тоже. — Коллинз помолчал. — Хочу домой!

— Выпьем еще и пойдем, — согласился Фрэнк.

— Да нет... — потер лоб ладонью Коллинз. — Я не об этом доме... Я о России!

— Вот оно что... — протянул Фрэнк. — Это пройдет.

— Нет, Фрэнк! — твердо сказал Коллинз. — Не пройдет. Не могу я здесь. Сопьюсь или повешусь!

— Так быстро это не делается, — усмехнулся Фрэнк.

— Что именно? — не понял Коллинз.

— Спиваются медленно, а чтобы повеситься, нужно свихнуться. Для этого тоже требуется время!

— Все шутишь? — искоса взглянул на него Коллинз.

— Вполне серьезно. — Фрэнк не выдержал и рассмеялся: — Шучу, конечно! А если всерьез... — Он пристально посмотрел на Коллинза. — В ваш дом так просто не возвращаются. Ты эмигрант. Хуже того, невозвращенец!

— Но меня вынудили к этому! — почти закричал Коллинз.

— Кто этому поверит? — прищурился Фрэнк. — Недоказуемо. Увы, Джордж!

Коллинз опустил голову, Фрэнк показал проходящей мимо официантке два пальца и потрепал Коллинза по плечу:

— Выкинь эту затею из головы! Выпей и забудь!

Коллинз угрюмо взглянул на него.

— Пусть со мной делают все, что хотят... Слышишь, Фрэнк? Все, что угодно! Но только там, дома!

— До чего вы, русские, сентиментальны! — вздохнул Фрэнк.

Официантка поставила на стол две рюмки с мартини, собрала пустые и ушла.

— По последней! — Фрэнк пододвинул рюмку Коллинзу. — Хочешь дружеский совет?

— Ну?

— Стань наконец деловым человеком.

— А!.. — отмахнулся Коллинз. — Это я уже слышал! — И, усмехнувшись, добавил: — Кстати, там... В России... От одной женщины.

— Значит, она была не дура! — Фрэнк понизил голос: — С пустыми руками тебе возвращаться нельзя. Какая жизнь тебя ждет? Нужно что-то такое, что доказало бы твою... Ну, я не знаю... Не лояльность даже, а нечто большее! Одного твоего желания вернуться мало!

— О чем ты? Не понимаю... — морщит лоб Коллинз.

— Придет время — поймешь!

— А все-таки? — настаивает Коллинз.

— Не стоит сейчас об этом, — махнул рукой Фрэнк. — Если действительно решишь что-то, тогда поговорим.

— Я уже решил! — стукнул кулаком по столу Коллинз.

— О’кэй! — поднял рюмку Фрэнк. — За тебя!

— Спасибо! — Коллинз в несколько глотков допил мартини и тяжело,тряхнул головой. — Слушай, Фрэнк... Давно хотел тебя спросить... Где ты выучился русскому?

— Служить в экспортно-импортной компании и не знать языка страны, с которой имеешь деловые связи? — пожал плечами Фрэнк. — Ты меня смешишь, парень!

— Ну конечно! — с трудом соображает Коллинз. — Как-то не приходило в голову.

— Ладно!.. Пора и честь знать! — поднялся Фрэнк. — Пойдем.

— Слушаюсь, ваша честь! — приложил ладонь ко лбу Коллинз.

— О, братец! — рассмеялся Фрэнк. — Ты, кажется, в хорошей кондиции! Гоп-гоп, лошадка!..

И, обняв Коллинза за плечи, повел его к выходу.

На следующий день, дождавшись ленча, Коллинз не пошел, как обычно, в закусочную напротив, а направился в супермаркет. Остановился на первом этаже, у автоматов, опустил никели, взял чашку бульона, сандвич с ветчиной и отошел в сторону, поглядывая на проходящих мимо, нагруженных покупками людей. Услышав русскую речь, подошел к мужчине в легком костюме и белой рубахе с галстуком, помогавшему молодой женщине укладывать пакеты и банки.

— Простите... — обратился он к мужчине. — Вы из советского консульства?

— Да, — поднял голову мужчина. — В чем дело?

— Видите ли... — волнуется Коллинз. — Моя фамилия Коллинз... Джордж Коллинз... Вернее, Колесников! Георгий Константинович Колесников.

— Вы — русский? — внимательно смотрит на него мужчина.

— Документы у меня на имя Коллинза. Так получилось... В общем, это долгая история... С кем я могу поговорить и как это сделать?

— Приходите в консульство... — пожал плечами мужчина. — Вас примут и выслушают.

— В какое время удобней?

— В любое. Лучше с утра. Но предварительно позвоните.

— Спасибо!

— Пожалуйста.

Мужчина кивнул Коллинзу, взял у отошедшей в сторону женщины пакеты с продуктами и направился к машине.

Коллинз постоял, разминая в пальцах сигарету, так и не закурил, выбросил смятую сигарету в урну и медленно пошел вдоль улицы.

Ровно в двенадцать, когда Уолтер Доновен допивал свой первый стакан молока, негромко зазвонил телефон. Доновен снял трубку:

— Слушаю.

— Он в консульстве, шеф! — послышался голос Фрэнка.

— Давно он там?

— Около часу. Если точно, сорок шесть минут.

— Прекрасно! — кивнул в трубку Доновен. — Пленка у вас готова?

— Да, шеф. Приступать?

— В зависимости от результата его переговоров. Но сначала вылейте на него ушат холодной воды, остудите пыл, а потом киньте приманку.

— Понял.

— И не ищите с ним встречи. Он сам вас найдет. Должен же он с кем-то поделиться своей радостью!

— Все понятно, шеф. Это вы сняли наблюдение?

— Да. Пусть попасется на свободе. Не ровен час!

— Он даже не проверяется! — слышен в сильной мембране смешок Фрэнка.

— Его могут проверить! — Голос Доновена стал ледяным. — Поэтому повторяю: не ищите с ним встречи. И сделайте так, чтобы он вас нашел не дома. Ясно?

— Я все понял, шеф.

— Действуйте.

Доновен кинул трубку на рычаг, брезгливо покосился на остатки молока, вздохнул и придвинул к себе стакан.

В низких креслах сидят друг против друга Коллинз и немолодой уже человек в сером костюме и белой рубашке с темным галстуком. На столике между ними — поднос с кувшином и стаканом, сигареты в керамическом бочонке, массивная пепельница.

— Да... — задумчиво проговорил пожилой человек. — Невеселую историю вы нам рассказали. — И обернулся к сидящему на диване, у стены, человеку помоложе: — А?.. Игорь Иванович?

— Чего уж тут веселого? — отозвался тот.

Коллинз смял в пепельнице недокуренную сигарету и потер ладонью горло.

— Да не волнуйтесь вы так... — участливо смотрит на него пожилой. — Тяжело вспоминать, я понимаю...

— Рассказал вам — и вроде легче! — потянулся за новой сигаретой Коллинз. — А то некому было так подробно... И стыдно.

— А ведь ничего этого могло и не произойти, — мягко заметил пожилой. — С подарками этими вы поступили, будем прямо говорить, не самым пристойным образом. Они вас за эту ниточку и потянули!

Коллинз, все еще растирая ладонью горло, молча кивнул.

— А вас ведь искали, Георгий Константинович... Давайте я уж так вас буду называть... — сказал сидящий на диване человек. — В полицию заявляли, МИД запрашивали, с официальным заявлением выступили. До конца вам верили!

Коллинз вскинул на него глаза, хотел что-то спросить, но человек предупредил его вопрос:

— В аэропорту вы сломались? А трюк был из дешевых! Узнать, когда истекает срок визы у ваших товарищей и каким самолетом они улетают, проще простого! Но вы-то не в первый раз в загранкомандировке, знали, что есть, слава богу, кому за вас вступиться! Пили много?

Колесников молча кивнул.

— Но здесь-то почему сразу к нам не обратились? Считали, что с прежней жизнью покончено? — внимательно смотрит на него пожилой.

— Сначала да... — не сразу ответил Коллинз. — Потом понял, что не смогу... Скажите... какая-нибудь надежда у меня есть?

— Пишите заявление — разберутся, — подумав, ответил пожилой и кивнул на сидящего на диване человека: — Вот Игорь Иванович поможет.

— Спасибо! — встал Коллинз. — Большое вам спасибо!

— Пока не за что, — тяжеловато поднялся с кресла пожилой. — И не от меня зависит решение вашего вопроса.

— Я понимаю... — сник Коллинз.

— Пройдемте ко мне, Георгий Константинович, — пригласил его тот, что помоложе. — Займемся вашими делами.

— Да, да... — Коллинз направился к дверям, обернулся к пожилому, порывисто сказал: — Но все равно... Чем бы это ни кончилось... Спасибо вам!

Пожилой молча кивнул. Игорь Иванович распахнул дверь, пропуская Коллинза вперед.

В консульстве Коллинз был в пятницу. День был укороченный, и, не заходя в офис, он направился прямо домой. Хотел было зайти в бар, чтобы повидать Фрэнка, но пить ему сегодня не хотелось, и он решил, что позвонит ему домой попозже вечером. На звонки никто не отвечал, и Коллинз, уверенный, что Фрэнк где-то крепко загулял, улегся спать. Уснуть он долго не мог, ворочался в постели, курил и только под утро забылся в коротком сне. Проснулся он на удивление бодрым, сразу же вспомнил свой вчерашний разговор в консульстве, заявление, которое он там оставил, и жизнь показалась ему не такой уж занудной штукой. Он набрал номер Фрэнка, но к телефону опять никто не подходил. За завтраком Коллинз вдруг сообразил, где он может его найти. Фрэнк как-то говорил ему, что на уик-энд уезжает из города на озера побаловаться рыбалкой и попрыгать с ракеткой на корте. Коллинз быстро собрался, вышел из дома и остановил проезжающее мимо свободное такси.

У первых коттеджей Коллинз отпустил машину и пошел вдоль берега пешком.

Фрэнка он разыскал на одном из кортов. Без рубашки, в шортах, он носился по площадке, отбивая пушечные удары своей партнерши и проигрывая сет за сетом. Появление Коллинза спасло его от неминуемого позора.

— Слава всевышнему! — успел шепнуть он Коллинзу, когда тот его окликнул. — Она из меня отбивную делает!

Церемонно извинился перед своей мучительницей и потащил Коллинза к озеру.

— Молодец, что выбрался! — хлопнул он Коллинза по плечу. — Здесь хоть дышать можно!..

— Я тебе звонил, — объяснил Коллинз. — Потом вспомнил про твой теннис.

— Если это называется теннисом! — хмыкнул Фрэнк. — С этой каждодневной выпивкой всю форму потеряешь! Кстати, тут довольно приличный бар. Заглянем?

Коллинз рассмеялся:

— А спортивная форма?

— Ну ее к дьяволу! Пошли?

— Не стоит, Фрэнк... — оглядывается вокруг Коллинз. — Посидим где-нибудь на бережку.

— Посидишь тут! — Фрэнк кивнул на рыболовов, усеявших берег, и встрепенулся: — Есть идея!

И полез в моторную лодку, стоящую у мола.

— Чья она? — спросил Коллинз.

— Да этой! — мотнул головой в сторону корта Фрэнк. — Я сказал, что хочу порыбачить, она дала мне ключи, но заставила сыграть с ней шесть сетов. Ты видишь, во что она меня превратила? Садись!

Коллинз забрался в лодку, Фрэнк отомкнул замок и оттолкнул лодку от мола.

— «Миссисипи! Ах, Миссисипи!..» — затянул Фрэнк и рванул шнур.

Мотор затарахтел, Фрэнк выжал газ до отказа, нос лодки круто поднялся, и, вспенивая воду, она понеслась к середине озера, на глубину.

— Сбрось газ! — закричал Коллинз. — Перевернемся!

Фрэнк расхохотался, сбавил скорость, а потом и вовсе выключил мотор. Лодка закачалась на поднятых ею же волнах.

— Ну ты и псих! — вытирает мокрое от брызг лицо Коллинз.

— От кого я это слышу? — прищурился Фрэнк. — От маниакального шизика? Кандидата в самоубийцы?

— Что было, то было! — согласился Коллинз. — Вылечили.

— Быстро! — удивился Фрэнк. — Чем же, если не секрет?

— Врачи хорошие попались!

— Хороших врачей нет, — возразил Фрэнк. — Есть хорошие больные — сами выздоравливают!

— Значит, я один из них! — смеется Коллинз и уже серьезно сообщает: — Я был в консульстве, Фрэнк.

— Не врешь? — недоверчиво смотрит на него Фрэнк. — Неужели все-таки решился?

— Решился, Фрэнк, — кивнул довольный собой Коллинз. — И подал все бумаги!

— Ну парень... — протянул Фрэнк. — Я думал, ты спьяна болтал! И что же?

— Сказали, надо ждать.

— Ну-ну... — Фрэнк помолчал. — Боюсь только, не дождешься.

— Почему это?! — вскинулся Коллинз. — Мне твердо сказали: «Пишите заявление — разберутся».

— Вот, вот... — кивнул Фрэнк. — Разберутся и пошлют тебя подальше. Нужен ты им!

— Ты что?! — нахмурился Коллинз. — Серьезно?

— Какие тут шутки? — пожал плечами Фрэнк. — Ты дальше нашей конюшни носа не высовываешь, а я поколесил на своем веку! Знаешь, сколько я таких парней, как ты, встречал? Я имею в виду ваших эмигрантов. И старых, и новых! Не заладится у него здесь жизнь: ни при деньгах, ни при деле — куда ему деться? В петлю? Вот он и строчит заявление: «Хочу обратно домой, простите, пустите!». А ему: «Отказать!» Думаешь, почему?

— Почему? — подался вперед Коллинз.

— Да потому, что он неудачник! — как бритвой отрезал Фрэнк. — Не ученый, не изобретатель, даже не крупный музыкант. Просто неудачник! Зачем им такие? Своих хватает! А эти пусть остаются. Ослабляют и без того прогнившую капиталистическую систему!

— Но я-то... — неуверенно начал Коллинз. — Я — инженер. Разработчик. Могу еще кое-что...

— Мог, — оборвал его Фрэнк и уже мягче добавил: — На чем ты у нас сидишь? Разбираешь старые архивы. Ищешь, не выплеснули ли вместе с водой ребенка. Не выплеснули. На гениальные решения не наткнешься! А сам решать уже не можешь. Отвык! Похоже на правду?

Коллинз хмуро промолчал.

— Ну вот... — с сожалением посмотрел на него Фрэнк. — Извини, что так прямо. Но мне очень не хочется, чтобы ты разбил себе лоб с разбега. Не дай бог, и вправду в петлю полезешь!

Фрэнк помолчал и как-то очень доверительно спросил:

— Слушай, Джордж. Помнишь, о чем мы с тобой говорили в баре?

— О жизни, — пожал плечами Коллинз.

— О твоей, — уточнил Фрэнк. — Я говорил тебе, что одного твоего желания, чтобы вернуться, мало. Нужно еще кое-что!

— Говорил, — вспомнил Коллинз. — А что еще нужно? Деньги? У меня их нет.

— Никому твои деньги там не нужны, — перебил его Фрэнк. — Деньги нужны мне. Здесь. И много.

— А при чем тут мой отъезд? — не может понять Коллинз.

— Ты на все готов, чтобы вернуться в Россию? — пытливо смотрит ему в глаза Фрэнк.

— На все! — не отводит глаз Коллинз. — На все решительно!

— Тогда слушай, — понизил голос Фрэнк. — Как тебе известно, я имею доступ к текущим секретным работам.

— И что из этого? — недоумевает Коллинз.

— Слушай и не перебивай! — рассердился Фрэнк. — Это очень серьезно.

— Хорошо. Слушаю, — кивнул Коллинз.

— Я вручаю тебе микропленку. Фотографии чертежей прибора, над которым мы сейчас работаем. Прибор сверхсекретный! Ты передаешь эту пленку в консульство с условием: первое — гарантировать тебе возвращение в Россию, второе — уплатить мне десять тысяч долларов. Каждый из нас при своих интересах!

— И ты... — шепотом спросил Коллинз. — Ты пойдешь на это? Но это же... Это — шпионаж, Фрэнк! Ты понимаешь, чем ты рискуешь? Все же знают, что мы с тобой друзья!

— Мою вину доказать невозможно. Я буду отпираться даже на электрическом стуле! — убеждает его Фрэнк. — А ты для своих уже не неудачник, ты человек, который нужен. Ты понимаешь это?

— Но я рассказал в консульстве, чем я занимаюсь, — растерянно смотрит на него Коллинз. — Они знают, что меня не допускают к самостоятельной работе. Откуда у меня могут быть секретные материалы?

— Ну и правильно делают, что не допускают! — разозлился Фрэнк. — Потому что ты туп как пробка! Я тебе передал материалы! Можешь ты это понять своими размягченными мозгами? Я!..

— И я могу им об этом сказать? — не может прийти в себя Коллинз.

— Ты обязан им это сказать! — вышел из себя Фрэнк. — Иначе как я получу свои десять тысяч монет?

— Понял... — вытер потный лоб Коллинз.

— Слава тебе, господи! — с шумом выдохнул воздух Фрэнк. — Ты согласен?

— Я должен подумать... — собрал лоб в морщины Коллинз. — Как-то все это... Липко... И страшно!

— Выбирай, что для тебя страшней — рискнуть и уехать человеком или не рисковать и спиваться здесь дальше, — жестко сказал Фрэнк. — Право выбора за тобой!

Рванул за шнур, затарахтел мотор, Фрэнк направил лодку к берегу.

Коллинз шел в офис пешком. К здешней подземке он так и не привык, а дождаться автобуса и не опоздать на работу было равносильно крупному выигрышу у «однорукого бандита», как называли в городе игральные автоматы. Проходя мимо бара, Коллинз замедлил шаги, но решил не поддаваться соблазну и купить сигареты в лавчонке Дрейка, за углом. Толкнул стеклянную дверь, спустился на две ступеньки и оказался перед прилавком, за которым сидел седой курчавый старик в майке с портретом Джексона и надписью: «Майкл — сердце мое!»

— Привет, Соломон! — кивнул ему Коллинз. — Пачку ментоловых. Как жизнь?

— Как в сказке! — усмехнулся старик. — Не злоупотребляйте ментолом. Вредно для сердца.

— А-а! — отмахнулся Коллинз. — Один черт!

— Сердце, между прочим, тоже одно, — вздохнул старик. — В офис?

— Да, — кивнул Коллинз. — Будь он проклят!

— Не гневите бога, Джордж! — укоризненно посмотрел на него старик.

— Вы ему молитесь каждую субботу, — усмехнулся Коллинз. — Помогает?

— Не сравнивайте, — сказал Дрейк. — Я старый человек. Пива хотите? Только что привезли. Со льда.

— Великий вы соблазнитель! — вздохнул Коллинз. — Давайте.

Вскрыл запотевшую банку, сделал несколько глотков и спросил:

— Вас не тянет обратно, Дрейк?

— В Россию? — переспросил старик. — Дети еще не теряют надежды сделать здесь свой бизнес. Представляете? С их капиталами! А куда я без детей? — Старик, прищурясь, оглядел тесную лавчонку и вздохнул:

— Это не бизнес, а слезы! Вам нужна эта гонконгская дешевка? Уступлю со скидкой.

— Спасибо, не нужно! — рассмеялся Коллинз.

— Вот видите! — невесело усмехнулся Дрейк. — А мои чилдрен садятся в кар, закупают оптом партию этого дерьма и воображают, что они без пяти минут Рокфеллеры! По мне так лучше варить яйца на продажу. Как говорили у нас в Одессе: имеешь бульон и при деле! — Внимательно посмотрел на Коллинза и спросил: — Не смешно?

— Не очень. — Коллинз положил на прилавок две долларовые бумажки. — Спасибо за пиво!

— Я вас расстроил, — смотрит ему в лицо старик. — У вас, наверное, своих болячек хватает?

— Не без того, — кивнул Коллинз и вышел.

В комнате архива, где работал Коллинз, стояли вдоль стен дюралевые стеллажи, заполненные папками с документами и чертежами. На рабочем столе под лампой с металлическим колпаком лежала папка со схемой, которую просматривал сейчас Коллинз.

Он разгладил кальку ладонями, привычно пробежал глазами схему, иногда скашивая глаза вниз, где были взяты в рамочки условные обозначения, и вдруг поймал себя на мысли, что если бы хоть на минутку забыть о чужом городе за окнами, непривычных запахах в коридорах, непонятном ему говоре в комнатах, где стоят за кульманами разработчики, он бы чувствовал себя, как в своем институте, в Москве.

Коллинз потер ладонью горло, как будто ему стало трудно дышать, снял телефонную трубку и набрал короткий номер.

— Хелло! — послышалось в мембране.

— Фрэнк, это я, Коллинз.

— Слушаю тебя, Джорджи...

— Я согласен, Фрэнк.

— О’кэй! — В голосе Фрэнка чувствовалась с трудом сдерживаемая радость. — Сейчас я спущусь.

Коллинз вынул сигарету из полупустой уже пачки, лежащей на столе, щелкнул зажигалкой и не сразу смог прикурить от нее. Так дрожали у него руки.

Игорь Иванович Сошников прилетел в Москву ранним утром. На взлетных дорожках еще не высохли лужи после ночного дождя, но солнце уже припекало, было душновато, и подернутое дымкой небо обещало новую грозу с ливнем.

Не дожидаясь багажа — прилетел он налегке, — Сошников через таможенный зал прошел к выходу и направился к стоянке служебных машин.

Виктор Александрович Горяев уже ждал его в своем рабочем кабинете и, когда Сошников вошел, отложил в сторону бумаги и встал из-за стола.

— Как долетели?

— Без происшествий, Виктор Александрович.

— И то слава богу! Садитесь. Чай, кофе?

— Спасибо. Завтракал в самолете.

— Лето какое в Москве, а? Липы цветут!

— Чудо! — кивнул Сошников. — Всю дорогу от Шереметьева в окошки глядел. Чуть голову не свернул!

Они посмеялись, и Горяев сказал:

— Ладно. Давайте к делам. Вас небось сроки поджимают.

— Да и вас, наверное, тоже? — смотрит на него Сошников.

— Есть немного, — согласился Горяев.

Прошел за стол, перебрал бумаги, некоторые из них отложил в сторону.

— По первой позиции мы с вами имеем следующее: все связанное с Колесниковым подтверждается. — Горяев взял в руки одну из бумаг. — Согласно не зависимым друг от друга информациям, к невозвращению его фактически принудили. Также достоверно подтверждается и его несогласие участвовать в разного рода антисоветских актах со стороны энтээсовцев и других эмигрантских союзов, если их можно так назвать! Беспокоит нас вторая позиция, Игорь Иванович.

Горяев помолчал, прошелся по кабинету, остановился перед Сошниковым.

— Колесников просил вас о встрече по телефону?

— Да. Сказал, что речь пойдет о пленке с чертежами, которую ему вручил некий Фрэнсис Гарви для передачи нам. При определенных условиях, которые он хотел бы оговорить.

— Так прямо и сказал?

— Абсолютно не скрываясь. Хотя предупредил, что говорит по телефону-автомату.

— Ну вам-то от этого не легче, — усмехнулся Горяев. — Что вы ему ответили?

— Сделал вид, что не понял. Назначил встречу на пятницу, в двенадцать. И связался с вами.

— Это я знаю. — Горяев опять прошелся по кабинету. — Что вы об этом думаете?

— Пока нахожусь в некотором недоумении, — признался Сошников.

— Я тоже, — кивнул Горяев. — С чего это они вдруг разбрасываются своими секретами? Откуда такая щедрость? И что это за определенные условия? Если деньги, то это так... прикрытие!

— Может быть, пойти на прямой контакт и попытаться прощупать их? — предложил Сошников.

— Нет, — нахмурился Горяев. — Категорически нет! Если они навязывают нам свою игру, а похоже на это, то мы должны знать всю ее подоплеку. И продумать все контрходы. С чем вы пойдете на контакт? Они торговцы серьезные, знают, что кота в мешке не покупают, и вам придется, хотя бы для вида, глянуть на эти чертежи. И все! Встреча будет зафиксирована в лучшем виде. Техника у них поставлена, не сомневайтесь!

— А я и не сомневаюсь, — усмехнулся Сошников.

— И правильно делаете, — в тон ему ответил Горяев.

— А может быть, этот Гарви решил просто подзаработать? — нерешительно спросил Сошников. — Они за тысячу-другую не только чертежи выкрадут, человека ухлопают!

— А почему именно нам предлагают эту сделку? — возразил Горяев. — С другими было бы проще. И безопасней. Вы не находите?

— Думаете, дезинформация? — выжидающе смотрит на него Сошников.

— Скорее всего, да, — кивнул Горяев. — Но как-то уж очень грубовато подбрасывают. Прямолинейно. А могут это сделать первоклассно! На что рассчитывают?

— Полагают, что мы доверимся Колесникову и в этом случае?

— Возможно, — согласился Горяев. — Хотя вряд ли они нас так недооценивают. Вопрос в другом: знал ли Колесников об этой акции или его использовали вслепую?

— Да... — задумался Сошников. — Это важно. Если знал, то...

— Договаривайте, коли начали! — улыбнулся Горяев. — Если знал, то все-таки его на чем-то сломали и работает он на разведку. Таков примерно был ход ваших рассуждений?

— Именно такой, — кивнул Сошников. — Но, может быть, здесь еще и более дальний прицел? Потратили столько сил, чтобы переправить Колесникова в Штаты, а теперь сами выталкивают его из страны. Случайно ли?

— Я не думаю, что Колесникова можно использовать как прямого агента, — покачал головой Горяев. — И они это понимают не хуже нас с вами. Хотя способ заброски не лишен изящества: сами себе внедряем агента. Учтем и такой вариант!

Горяев помолчал, обдумывая что-то, потом обернулся к Сошникову:

— Если склоняться к мысли, что Колесников действует по заданию, настораживает еще одно обстоятельство — личность самого «торговца», так сказать!

— Вы имеете в виду Гарви? — уточнил для себя Сошников.

— Именно его. — Горяев подошел к столу, снял трубку одного из телефонов: — Дмитрий Васильевич, есть что-нибудь по Фрэнсису Гарви?.. Да, зайдите, пожалуйста...

Положил трубку и спросил:

— Колесников искренне переживал из-за несданных им вовремя подношений? Как вам показалось?

— По-моему, искренне, Виктор Александрович, — подумав, ответил Сошников.

— Скажите ему при случае, что вещи сданы, — перебирает бумаги на столе Горяев.

— Жена сдала? — поинтересовался Сошников.

— Да нет... — усмехнулся Горяев. — Жена ничего про них не знала. Была тут у нас одна девица. Никак не хотела поверить, что Колесников невозвращенец. Беседовал с ней один наш товарищ, она ему глаза чуть не выцарапала!

— Так это же хорошо! — обрадовался Сошников.

— Что глаза не выцарапала — хорошо? — рассмеялся Горяев.

— Да нет... — Сошников тоже рассмеялся. — Что верит в него — хорошо!

— А кто же спорит? — сощурил глаза в усмешке Горяев и обернулся на стук в дверь: — Да, да!..

— Разрешите, Виктор Александрович? — встал на пороге средних лет человек в неприметном темном костюме.

— Проходите, Дмитрий Васильевич... Знакомьтесь. Игорь Иванович Сошников. А это Дмитрий Васильевич Скворцов. Моя правая рука, можно сказать!

— У вас таких рук... — усмехнулся Скворцов и положил на стол перед Горяевым справку: — Все, что есть, Виктор Александрович.

— Маловато... — пробежал глазами справку Горяев. — Но уже кое-что. Скажем, вот!

— Это недалеко от Сан-Франциско, — вспомнил Сошников.

— А кого там готовят, нам известно, — сказал Горяев. — Вы обратили внимание на русское отделение?

— А как же! — кивнул Сошников. — Прямая связь с Колесниковым.

— Насчет прямой не очень уверен, но что связь есть — бесспорно, — ответил Горяев и, помолчав, сказал: — Они подставляют нам Гарви. Через Колесникова. Расчет идет на то, что подброшенную дезу мы проглотим — очевидно, изготовлена она на очень высоком уровне — и будем сами выходить на Гарви. Игра, таким образом, пойдет в одни ворота. Пока кто-нибудь сверху не даст команду кончать. И тогда начнутся вопли о тотальном шпионаже и русской угрозе! Прошу вас, Игорь Иванович, неукоснительно запомнить следующее: ни на какие контакты не идти, пленку, естественно, не брать, категорически заявить, что в подобные сделки мы не вступаем. И проверьте, как они себя поведут. Особенно Колесников! Если наши предположения ошибочны и он просто пешка в их игре, надо его вытаскивать, тем более что все законные основания для этого есть. Когда вы обратно?

— Завтра же, — вздохнул Сошников. — Следующий рейс только в пятницу.

— Сочувствую. Но ничего не поделаешь! Надо.

— Понимаю.

— И держите меня в курсе.

— Обязательно, Виктор Александрович. До свиданья. И спасибо!

— До встречи!.. Дмитрий Васильевич, проводите, пожалуйста. — И, когда Сошников и Скворцов вышли, сел за стол и опять углубился в бумаги.

Фрэнк загнал мяч в лунку и оглянулся на Доновена, сидящего в плетеном кресле у края площадки:

— Оцените удар, шеф!

Доновен благодушно кивнул и погладил лежавшую у его ног собаку.

— Если завтра все пройдет благополучно, устрою, себе праздник — велю зажарить стейк с кровью! Верите ли, Фрэнк, я стал завидовать своим собакам. Два раза в день едят мясо, а я жую за них овсянку.

— Каждому свое! — неосторожно пошутил Фрэнк и вжал голову в плечи, ожидая окрика.

Доновен не расслышал или сделал вид, что не слышит. Откинулся в кресле, подставив лицо солнцу.

— Вам играть, шеф, — почтительно напомнил Фрэнк.

— На сегодня достаточно, — проворчал Доновен. — Жарковато!

Свистнул собаке и пошел через лужайку к коттеджу. Фрэнк заспешил за ним.

Доновен поднялся на открытую веранду, сердито покосился на стол, где стоял стакан с молоком, опустился в глубокое кресло и сказал Фрэнку:

— Виски в баре, лед в холодильнике. — Помолчал, прикрыв морщинистые веки, и добавил: — Плесните и мне глоток.

— Шеф!.. — застыл с бутылкой в руках Фрэнк.

— Могу я выпить по случаю начала операции? — усмехнулся Доновен. — Только льда побольше.

Попробовал виски на язык, причмокнул и поднял стакан:

— За ваше сотрудничество с Москвой!

— Страшновато шутите, — передернул плечами Фрэнк. — Меня даже в дрожь бросило!

— Каждому свое, — невозмутимо сказал Доновен.

Фрэнк поперхнулся виски и закашлялся.

Доновен покосился на него и спросил:

— Когда Коллинз будет договариваться с русскими?

— Ему назначено на завтра, в двенадцать.

— Наметили, где произойдет передача пленки?

— Я считал, что удобней будет, если они сами назначат место, — словно оправдываясь, ответил Фрэнк. — Меньше поводов для подозрений.

— Возможно, — кивнул Доновен. — Но если предложат консульство, отказывайтесь. Нам необходимо зафиксировать встречу и факт вручения денег или чека. Поэтому вытаскивайте их из норы!

— Я понимаю, шеф, но...

— Никаких «но», Фрэнк! — перебил его Доновен. — Одними вашими показаниями их не прижать. Нужны четкие доказательства. — Доновен глотнул виски и отставил стакан. — Предлагайте нейтральную почву. Скажем, где-нибудь здесь, на озерах. Кстати, они арендуют коттедж для своих работников. Неподалеку отсюда. Это не покажется странным. В общем, тащите их за уши! Остальное, как вы понимаете, дело техники. И вдолбите это Коллинзу. Хоть с голоса его учите. Как попугая!

— Понял, шеф, — сосредоточенно жует сигарету Фрэнк.

— Жду ваших сообщений. — Доновен откинулся на спинку кресла. — С утра я в городе. Всё. Идите.

И устало прикрыл глаза.

Коллинз шел в консульство, не подозревая, что идет не один. Его вели люди Доновена и докладывали о каждом его шаге.

Доновен, сидя в своем кабинете, слышал то женские, то мужские голоса:

— Проследовал в нужном направлении. В контакт ни с кем не вступал.

— Прошел мимо отеля... Подходит к бару... Нигде не останавливается.

— Миновал бар... аптеку... парикмахерскую... Идет один.

— Объект у пункта назначения... Вошел.

Доновен нажал кнопку на пульте и негромко сказал:

— Ждите, когда выйдет.

Фрэнк Гарви ждал Коллинза в офисе. Так между ними было условлено. Пожевывая незажженную сигарету, он нервно расхаживал по просторной, с окном во всю стену, комнате. Мебели в ней почти не было. Только рабочий стол с вертящимся креслом черной кожи и шкаф для бумаг. В углу, прямо на полу, стоял портативный телевизор.

Фрэнк выплюнул изжеванную сигарету в металлическую корзину, присел на стол, но тут же вскочил, прошелся по комнате, включил телевизор.

С экрана заголосил Майкл Джексон в красной куртке и брюках в обтяжку, Фрэнк дернулся, выключил телевизор, полез в карман за новой сигаретой. Сунул ее в рот и уселся в кресло, нетерпеливо поглядывая на дверь.

Как только Коллинз вышел из подъезда дома, где размещалось советское консульство, в кабинете Доновена раздался хрипловатый мужской голос:

— Он вышел, шеф.

Доновен отставил в сторону недопитый стакан с молоком и нажал кнопку на пульте.

— Продолжайте наблюдение.

Покосился на стакан, вздохнул и взял его в руки.

И снова в кабинете послышались мужские и женские голоса:

— Объект проследовал... В контакт не вступает...

— Миновал парикмахерскую... Идет мимо аптеки... Нигде не останавливался...

— Подходит к бару... Остановился... Вошел в бар...

Доновен удивленно поднял брови, наклонился к селектору:

— Повторите.

— Остановился и вошел в бар, — повторил голос — Следовать за ним?

Доновен секунду подумал и быстро сказал:

— Нет. Как только увидите известную вам машину, снимайте наблюдение.

— Понял.

Доновен пожевал губами и взялся за телефонную трубку.

Телефон зазвонил так неожиданно и резко, что Фрэнк вздрогнул.

— Хелло! — поспешно снял он трубку.

— Он в баре, Фрэнк, — отчетливо слышен голос Доновена.

— Не может быть! — растерялся Фрэнк. — Ему велено идти прямо в офис. Не заходя никуда!

— Он в баре, — повторил Доновен. — Немедленно выясняйте, в чем дело, и ко мне. Слышите, Фрэнк? Немедленно!

— Да, шеф! Я сейчас же...

В трубке раздались короткие гудки, Фрэнк кинул ее на рычаг и быстро пошел к двери.

Когда машина Фрэнка резко затормозила у бара и, хлопнув дверцей, он взбежал по ступенькам, стоявший неподалеку человек небрежно скомкал газету, кинул ее в урну и не торопясь пошел вдоль улицы к остановке автобуса.

В эти дневные часы в баре было непривычно тихо и пусто.

Подремывал за стойкой Питер — седой, грузный, с оплывшим от постоянного недосыпа лицом. Перебитый нос и расплющенные уши выдавали в нем бывшего боксера.

Перед телевизором с приглушенным звуком сидела официантка и с обожанием смотрела на экран, откуда ей ослепительно улыбался Майкл Джексон.

Фрэнк еще с порога увидел Коллинза в дальнем углу бара. Подошел к нему и сел напротив.

— Что стряслось, Джордж? Почему ты здесь?

— Зашел пропустить стаканчик, — поднял на него глаза Коллинз.

— Я же просил нигде не задерживаться! — с трудом скрывает раздражение Фрэнк.

— А куда торопиться? — сгорбился над стаканом Коллинз.

— Ну Джордж!.. — сжал кулаки Фрэнк, но пересилил себя и полез в карман за сигаретой. — Договорился?

— Нет, — покачал головой Коллинз.

— Почему? — не донес сигарету до рта Фрэнк.

— Им не нужна твоя пленка, — потянулся за стаканом Коллинз.

— Что?! — Фрэнк встал, но тут же сел обратно. — Что ты сказал?

— Они отказались от твоего предложения, — повторил Коллинз, допил свое виски и оглянулся на официантку.

— Хватит с тебя! — отобрал у него стакан Фрэнк. — Припомни весь разговор. В деталях.

— Никаких особых деталей не было, — трет лоб ладонью Коллинз. — Просили тебе передать, что в такого рода сделки не вступают и поэтому нет смысла договариваться о какой-либо встрече.

— И все?

— Все, — кивнул Коллинз и опять потер ладонью лоб. — Нет, не все!

— Что еще? — подался вперед Фрэнк.

— Они так на меня смотрели! — обхватил голову руками Коллинз. — Как будто и жалели, и осуждали...

— Ну, это для детей! — отмахнулся Фрэнк и встал: — Поехали!

— Куда? — не двигается с места Коллинз.

— Подброшу тебя домой, а у меня еще есть дело. Вставай, вставай!.. Тебе надо выспаться.

— Не так уж я пьян, — тяжело поднялся Коллинз.

— По твоему виду этого не скажешь! — усмехнулся Фрэнк, — Пошли!

И первым заторопился к выходу. Коллинз помедлил и пошел за ним.

«Бьюик» свернул с автострады и ехал теперь по неширокому асфальтовому шоссе, которое тянулось вдоль озера.

— Не гоните, Фрэнк, — сказал с заднего сиденья Доновен. — Это мне мешает.

Он втянул в поднятые плечи морщинистую,- как у черепахи, шею, низко опустил голову и, зажав ладони между коленями, о чем-то сосредоточенно размышлял. Потом выпрямился и буркнул:

— То, что они не взяли пленку, еще ни о чем не говорит.

Фрэнк так резко затормозил, что Доновена кинуло на спинку переднего сиденья.

— Вы в своем уме, Фрэнк? — потер лоб Доновен.

— Простите, шеф! — виновато повернулся к нему Фрэнк. — Но вы мне напомнили... Я забыл забрать у Коллинза пленку!

— И поэтому я должен разбивать себе голову? — усмехнулся краешком губ Доновен. — Езжайте, нечего стоять посреди дороги.

И, когда Фрэнк опять набрал скорость, заметил:

— Игра только начинается, Фрэнк! Пока меня беспокоит только одно — их упорное нежелание встретиться с вами.

— Если честно, шеф, я тоже не горю таким желанием! — повернул голову Фрэнк.

— Так боитесь русских? — усмехнулся Доновен.

— Считаете, напрасно? — Фрэнк свернул у надписи: «Частное владение».

— Ну почему же, — посматривает в боковое стекло Доновен. — Противник достойный! Тем интересней было бы запечатлеть вашу встречу.

Он помолчал, опять что-то обдумывая, потом сказал:

— Они попадутся на крючок, Фрэнк. Поверьте моему опыту.

— А если не попадутся? — спросил, не оборачиваясь, Фрэнк. — Что тогда?

— Тогда?.. — Доновен прищурил и без того небольшие глаза. — Используем второй вариант. Будем делать из пешки ферзя!

— Двинете Коллинза? — уточнил Фрэнк.

— Да. Вариант менее выигрышный в нашем с вами понимании, но для людей оттуда, — Доновен пальцем ткнул в крышу машины, — имеет свои бесспорные преимущества.

— Понимаю, — кивнул Фрэнк и затормозил у ворот коттеджа. — Приехали, шеф!

Он коротко посигналил, ворота распахнулись и, когда «бьюик» въехал, закрылись опять.

В комнате Коллинза опущены жалюзи на окне, на столе горит очень яркая лампа, пепельница полна окурков, лежит лупа, разбросаны листки с расчетами.

Коллинз, небритый, в пижаме, сидит за столом и то разворачивает перед лампой пленку и рассматривает ее через лупу, то опять погружается в расчеты.

Отложив фломастер, сидит несколько секунд с закрытыми глазами, потом встает из-за стола, идет на кухню к раковине, до краев забитой грязной посудой, промывает воспаленные глаза и возвращается в комнату.

Присев к столу, он пересмотрел листки с расчетами, откинулся на стуле и, глядя куда-то вверх, глубоко задумался.

Фрэнк проснулся от настойчивого гудения зуммера. Не сразу сообразил, что это сработало входное устройство у подъезда дома, потом пошел к двери, нажал нужную клавишу и хрипло спросил:

— Кто?

— Я, Фрэнк! — послышался голос Коллинза. — Извини... Очень срочно!

— Дьявол тебя побери! — выругался Фрэнк. — Входи!

Надел халат поверх пижамы и включил свет.

Когда Коллинз вошел в комнату, Фрэнк присвистнул:

— Ну и видок у тебя! Ты не наркоман ли случаем?

Коллинз мотнул головой, вытащил из кармана смятые листки с расчетами, потряс ими в воздухе:

— Вот!..

— Из-за этих бумажек ты разбудил меня в такую рань? — зевнул Фрэнк.

— Я посидел над чертежами, которые ты хотел передать в консульство. — Коллинз снял с кресла вельветовые брюки Фрэнка и сел. — Довольно плотно посидел!

— И что ты высидел? — насторожился Фрэнк.

— Я нашел ошибку. В главном узле, — не без гордости сказал Коллинз. — Понимаешь, Фрэнк... Сначала я просто просмотрел пленку, хотел проверить, совсем я выбит из седла или еще что-нибудь соображаю... Просчитал один узел, второй... И что-то у меня засбоило! Не сходится! Ну и завелся, как в лучшие свои времена. Нашел!

— А ты уверен, что это ошибка? — присел в кресло напротив Фрэнк. — В этих чертежах не так просто разобраться.

— Непросто, — согласился Коллинз. — Но я разобрался. И если я прав, то прибор довести невозможно!

— Мне жаль тебя огорчать, Джордж... — сочувственно смотрит на него Фрэнк. — Но прибор уже доведен. Я это знаю точно!

— Не может быть... — растерялся Коллинз. — Тогда что же получается... Ошиблись копировщики? Проставили не те цифры?

— Какое, это имеет теперь значение? — пожал плечами Фрэнк. — Тебе же сказали в консульстве, что пленка им не нужна? Ну и выкинь ее в мусорную корзину вместе с твоими расчетами!

Коллинз недоуменно посмотрел на него, потом неуверенно кивнул:

— Я об этом не подумал... Погоди! А если бы они эту пленку взяли? Выходит, ты бы получил десять тысяч монет за липу, за блеф?

— По-моему, ты свихнулся, Джордж... — вздохнул Фрэнк. — Откуда же мне было знать, что там наляпали копировщики? Ты эту техническую ошибку нашел? Честь твоей инженерной хватке! И они бы сообразили, в чем дело. Не идиоты же у вас там сидят!

— Наверное, ты прав... — сразу поскучнел Коллинз.

— Я всегда прав! — рассмеялся Фрэнк, снял с постели одну из двух подушек, кинул на диван, вынул из шкафа плед и положил на подушку. — Раздевайся и ложись досыпать! Будить тебя утром не буду. Заеду за тобой в ленч!

— А кто вместо меня будет работать? — слабо запротестовал Коллинз.

— Это не твоя забота! — отмахнулся Фрэнк. — Вставай под горячий душ — и в постель. Пижаму найдешь в ванной.

— Спасибо, Фрэнк! — Снимая на ходу рубаху, Коллинз вышел из комнаты.

Фрэнк, сидя в кресле, потянулся за сигаретой, сунул ее в рот и задумался. Так он и сидел, пожевывая сигарету и прислушиваясь к плеску воды из ванной.

Как все пожилые люди, Доновен просыпался рано.

Его жена, дочь и внуки еще спали, а он уже вышел из дома и пешком, что тоже входило в утренний распорядок, направился в деловой квартал города.

Рабочие апартаменты Доновена размещались на последнем этаже одного из тех зданий, которые обычно предназначались для сдачи в аренду различным конторам, и отличались от них отсутствием какой-либо вывески и хитроумным входным устройством.

Доновен, миновав холл, оказался в коридоре и, пройдя мимо массивных, наглухо закрытых дверей нескольких комнат, вошел в свой кабинет.

На столе, как всегда, стоял стакан с молоком, на тарелке лежало яблоко.

Доновен уселся в кресло, обреченно вздохнув, посмотрел на молоко, на яблоко и взял в руки фруктовый нож.

Когда Фрэнк, коротко постучав, вошел в кабинет, на тарелке лежали аккуратные витки яблочной кожуры, стакан с молоком был отставлен в сторону, а Доновен, надев очки, просматривал какие-то бумаги.

— Что-то вы сегодня рано, Фрэнк, — убрал он бумаги в ящик стола. — Есть что-нибудь важное?

— Да, шеф! — Фрэнк без приглашения опустился в кресло.

— Ну-ну... — посмотрел на него поверх очков Доновен.

— Коллинз... — начал Фрэнк и замолчал.

— Я слушаю вас, Фрэнк, — снял очки Доновен.

— На рассвете ко мне ввалился Коллинз... — мнет в пальцах сигарету Фрэнк. — С дикими глазами, небритый... Все это время, что мы были на озерах, он просидел над пленкой с чертежами... Самоутверждался как разработчик, видите ли!..

Фрэнк кинул в пепельницу сломанную сигарету и охрипшим вдруг голосом сказал:

— Он нашел ошибку в расчетах, шеф! Ту самую!..

И, боясь поднять глаза на Доновена, принялся искать целую сигарету в смятой пачке.

— Где же он сейчас? — слишком уж спокойно спросил Доновен.

— У меня. Спит, — поднял голову Фрэнк и поспешно добавил: — Дверь заперта. Ключ я взял с собой.

— А телефон оставили, — очень тихо сказал Доновен.

— Не понял, шеф... — растерянно смотрит на него Фрэнк.

— Он не спит, Фрэнк, — поднялся из-за стола Доновен. — Он уже проснулся. Вот, послушайте.

Подошел к магнитофону и нажал кнопку.

Послышалось чуть слышное шуршание — лента крутилась вхолостую, — потом раздались голос Коллинза и ответные — женский и мужской:

«— Это консульство?

— Да. Говорите, вас слушают.

— Попросите, пожалуйста, Игоря Ивановича Сошникова.

— Минуточку!»

Опять зашуршала лента, затем вновь послышались голоса:

«— Слушаю вас.

— Здравствуйте, Игорь Иванович! Это... Колесников!

— Доброе утро, Георгий Константинович! Что скажете хорошего?

— Не знаю, хорошее или плохое. В общем, это не по телефону... Я должен показать вам расчеты.

— Не очень вас понимаю. Какие расчеты?

— Чертежи... Там ошибка в расчетах... Я должен встретиться с вами! Обязательно!

— Если из-за этих чертежей, то, право, не стоит.

— Это очень важно, Игорь Иванович! Я, кажется, представляю, в каком направлении следует разрабатывать схему... У меня нет возможности просчитать это на машине... Но если я прав... Вы понимаете, как это важно?

— Я не очень разбираюсь в технике, Георгий Константинович.

— Дело не в технике! То есть в технике тоже... Это важно для меня! Мне все время кажется, что вы меня в чем-то подозреваете! А я не могу... Мне очень нужно встретиться с вами!

— Хорошо. Эти дни меня не будет в городе. Давайте в начале недели.

— Спасибо, Игорь Иванович!

— Жду вас».

Доновен нажал на кнопку «Стоп», обернулся к Фрэнку:

— Что скажете?

— Выходит, меня слушают, шеф? — вытер потный лоб Фрэнк.

— А меня, думаете, нет? — рассердился Доновен. — Не будьте ребенком. Всех слушают. Говорите о деле!

— Он провалит операцию, — глухо сказал Фрэнк.

— Может, — кивнул Доновен.

Сел в кресло, долго о чем-то думал, потом поднял на Фрэнка ставшие вдруг прозрачными глаза:

— Езжайте в лабораторию и привезите сюда доктора Макклея.

— Шеф!.. — испуганно смотрит на него Фрэнк. — Вы хотите...

— А вы хотите, чтобы провалилась операция? — навис над столом Доновен. — Этого вы хотите?

Помолчал и опять опустился в кресло.

— Идите.

Фрэнк встал и медленно пошел к двери.

Горяев сидел за своим столом и внимательно слушал Сошникова.

— Ему и в голову не приходила даже мысль об ошибке в чертежах! — взволнованно говорит Сошников, — Не могла прийти! Но он талантливый разработчик, а они его к самостоятельной работе не допускали, держали на голодном пайке, в архиве. А тут вдруг такая возможность увидеть, на что способны здешние разработчики! Начал читать чертеж, увлекся, решение было, видно, интересное. И вдруг стоп! Не цепляет! Не складывается! Не знаю, сколько он над этой пленкой просидел, но нашел ошибку в основном узле. Так мне представляется! И не только нашел ошибку, но, судя по его словам, понял, в каком направлении должна развиваться схема!

— Значит, все-таки дезинформация... — задумчиво говорит Горяев.

— Да, — подтверждает Сошников. — Как вы и предполагали, выполнена на высочайшем уровне!

— Так... — продолжает раздумывать Горяев. — Не исключено, что вся история с переправкой Колесникова в Штаты не что иное, как подготовка акции, которую мы с вами имеем. Снабдить нас дезинформацией и прощупать тем самым наши возможности. Проглотим эту наживку — отстали в этой области электроники и можно дальше водить нас за нос, тут уж Гарви постарается; выплюнем — смогли разобраться, а значит, в чем-то опередили. Тогда надо исхитряться и узнавать, в чем опережение. Возможно, ставка была и на Колесникова, коль скоро он окажется опять в Москве. Надеялись на чем-то сломать! Откуда он, кстати, вам звонил? Опять из автомата?

— Не сказал, — вспоминает Сошников. — А это важно?

— В данном случае — очень! — кивнул Горяев. — Если разговор записан, я боюсь за Колесникова. Такого они не прощают! Форсируйте все дела по его возвращению. Мы поддержим.

— Хорошо, Виктор Александрович.

— Постарайтесь все-таки увидеться с ним, но только у себя, в консульстве, и попросите его быть предельно осторожным.

— Понял.

— До свиданья. Счастливо долететь!

— Спасибо. До свиданья!

Коридор лаборатории доктора Макклея был точно таким же, как сотни других. Белые стены, белые с черным стулья вдоль стен, закрашенные белым створки дверей из толстого стекла.

Вдоль стены сидели сотрудники офиса, где работал и Коллинз. Рядом с ним устроилась болтливая молодая девица. Она вертела головой, рассматривая коридор и людей, ожидающих в очереди, и тараторила без умолку:

— Никогда не была в больнице! Это больница, правда?

— Лаборатория, — не поворачивает к ней головы Коллинз.

— А похоже на больницу! — не умолкает она. — Вообще-то это очень гуманно со стороны дирекции, что нас вакцинируют. Меньше шансов заболеть! Хотя иногда очень хочется поболеть! Но немножко! Поваляться в постели, посмотреть телевизор! Вы предпочитаете прямые каналы или видеокассеты?

— Я не смотрю телевизор, — буркнул Коллинз.

— Значит, вы больной! — заявила девица. — Как это можно? Не смотреть телевизор! Ой, вы пошутили, наверное, да? А я думала, серьезно! Вы давно у нас работаете? Я вас почему-то нигде не видела!

Коллинз повернулся, чтобы высказать все, что он о ней думает, но из дверей кабинета, опуская рукав рубахи, вышел Фрэнк.

— Давай, Джордж! — хлопнул он Коллинза по плечу. — Один укол — и забудешь про грипп. До следующей эпидемии!

Коллинз усмехнулся и вошел в дверь кабинета.

На клеенчатой кушетке, укрытый простыней, лежит Коллинз. Он в наушниках, на висках — датчики, тонкие щупальца тянутся к застекленной перегородке, за которой, мигая разноцветными огоньками, работает сложная электронная установка.

За пультом сидит техник в голубом халате, рядом — врач с микрофоном в руках. Поодаль, в глубоких кожаных креслах, расположились Доновен и доктор Макклей — худой, жилистый, с голым черепом и с трубкой в зубах.

— Вы гарантируете успех, док? — опасливо посматривает в сторону установки Доновен.

— Пока мы попадали в яблочко! — набивает трубку Макклей. — Бывают, конечно, срывы, но редко.

— От чего это зависит? — интересуется Доновен.

— От количества сеансов, от состояния нервной системы... — пожимает плечами Макклей. — Иногда, может, наступит вспышка, как мы говорим... Заблокированный участок вдруг сбрасывает с себя нагрузку... Но это, повторяю, в очень редких случаях!

— Но все-таки возможно? — допытывается Доновен.

— В моей практике не встречалось, — раскурил трубку Макклей. — Лоботомия... я имею в виду операцию на мозге... была бы, конечно, надежней. Но ведь вы против?

— Да, знаете... — поморщился Доновен. — Не хотелось бы превращать его в полного идиота.

— Вы становитесь сентиментальным, Уолтер, — попыхивает трубкой Макклей.

— Что поделаешь? — разводит руками Доновен. — Возраст!

Покосился на врачей, манипулирующих у установки, и спросил:

— В чем, собственно, этот процесс заключается?

— Ультразвук... Электронный гипноз, — возится с трубкой Макклей. — Довольно несложно! Через наушники внушается нужная программа поведения, ультразвуковая установка при этом запутывает электротоки, управляющие памятью. Если популярно, это — электронное манипулирование мозгом.

— Понимаю, — кивнул Доновен. — Но звучит страшновато, знаете ли...

— Почему же? — возразил Макклей. — Наука достигла возможности управлять разумом. По-моему, это прекрасно!.. Извините, Уолтер!

Подошел к установке, взглянул на шкалу показателей, послушал, как врач монотонно повторяет в микрофон: «Вы не знаете, как вас зовут... Вы не знаете, как вас зовут... Вы не помните, что с вами было раньше... Вы не помните, что с вами было раньше... Вы не видели никаких чертежей... Вы не видели никаких чертежей...» — и вернулся к Доновену.

— Все о’кэй! — уселся он в свое кресло, — Через неделю будет как новорожденный!

Игорь Иванович Сошников столкнулся с Коллинзом у входа в супермаркет.

— Георгий Константинович! — Сошников остановился. — Куда же вы пропали? Домой несколько раз звонили, но вы, наверное, были в отъезде? На вас пришли анкеты, надо заполнить.

Коллинз покачал головой и медленно сказал:

— Вы меня с кем-то путаете.

— Вам привычней Коллинз? — усмехнулся Сошников.

— Я не знаю такого, — почти без интонаций ответил Коллинз.

Сошников с удивлением взглянул на него, лицо его стало серьезным.

— Извините. Я, наверно, ошибся.

Коллинз кивнул и медленным, размеренным шагом направился к дверям магазина.

Внимательно и грустно смотрит ему вслед Сошников.

— У него глаза... Не знаю, как вам передать... — Сошников сидит у стола консула. — Видит и не видит! А если и видит, то что-то только ему доступное. Внутрь себя человек смотрит! Они с ним сделали что-то, Геннадий Николаевич!

— Возможно, наркотики? — раздумывает консул.

— Не похоже! — качает головой Сошников. — Насмотрелся я здесь на этих наркоманов... Нет! Здесь другое! Пострашней!.. С психикой что-то. Надо вмешиваться, Геннадий Николаевич!

— Согласен, надо, — кивает консул. — Свяжитесь с Москвой.

И, помолчав, негромко добавляет:

— Боюсь только, что поздно.

Мимо парикмахерской, аптеки, бара все тем же медленным, размеренным шагом идет Коллинз. Он не замечает ни холодного уже ветра, обрывающего листья с деревьев, ни нарядной вечерней толпы вокруг.

Он проходил мимо отеля, когда увидел входящих туда мужчину и женщину в меховой накидке поверх вечернего платья. Что-то дрогнуло в лице Коллинза, глаза на миг стали осмысленными, но тут же снова потухли, он потер ладонью лоб, двинулся вслед за женщиной и остановился посреди вестибюля, растерянно оглядываясь.

Стоящий у входа в ресторан седой респектабельный господин во фраке указал на него глазами старшему над боями. Тот подошел и спросил:

— Что-нибудь угодно, сэр?

Коллинз покачал головой и направился к выходу, но остановился у витрины, рекламирующей товары самого дорогого в городе магазина. Болезненно морщась, он переводил взгляд с норковой шубы на японский магнитофон последней модели, в глазах его читалось напряженное усилие, словно он пытался что-то вспомнить и не мог, но когда увидел рядом с витриной ажурную решетку, за которой кассир отеля пересчитывал пачки долларов, и соединил вдруг для себя шубу, магнитофон, доллары в какое-то только ему доступное целое, замычал, как от боли, и с хриплым криком бросился к витрине, с силой ударяя по ней кулаками.

Послышался звон разбитого стекла, посыпались осколки, откуда-то появились двое в- одинаковых синих блайзерах, подхватили его под руки и потащили к дверям.

Завыла сирена полицейской машины, и все стихло.

Перед столом шерифа сидит Коллинз и, обхватив голову руками, раскачивается на стуле.

— Я вспомнил... Я все вспомнил... Меня зовут Коллинз... Джордж Коллинз...

Отнял ладони от лица, всмотрелся в шерифа, вскочил, опрокинув стул.

— Нет! Я... Я — Колесников! Георгий Колесников! Немедленно свяжите меня с советским консульством! Нет, не нужно... Я сам! Я сам!

И, пошатываясь, пошел к выходу. Стоящий у дверей полисмен вопросительно взглянул на шерифа. Тот едва заметно кивнул головой. Полисмен пропустил Колесникова и вышел следом.

Шериф снял трубку телефона, набрал номер и негромко сказал:

— Хэлло, Уолтер! Это Стронг. Твой парень кое-что вспомнил!..

Коллинз-Колесников свернул с пустынного шоссе к озеру и шел мимо заколоченных уже коттеджей, когда сзади послышался шум автомобильного мотора. Он оглянулся, отступил в сторону, но черный «бьюик» резко свернул, прижимая его к каменной стене ограды. Коллинз-Колесников вжал голову в плечи и побежал по узкой улочке вниз, ища укрытие, не находил его, спотыкаясь, бежал дальше, а «бьюик», тяжело урча мотором, гнал его к озеру и, когда Коллинз-Колесников оказался на берегу, надвинулся вплотную, тесня к воде.

Коллинз-Колесников пятился от машины спиной к озеру и не мог оторвать глаз от сидящего рядом с водителем Фрэнка.

— Фрэнк! — хрипло закричал Коллинз-Колесников, не замечая, что стоит уже по колено в воде. — Ты не сделаешь этого, Фрэнк!..

Внезапно машина резко рванулась вперед и с силой ударила Коллинза. Взмахнув руками, он опрокинулся навзничь и остался лежать недвижим, а вода вокруг его головы медленно окрашивалась в розовый цвет.

Фрэнк распахнул дверцу машины, ногой притопил начинающее всплывать тело и, убедившись, что Коллинз мертв, кивнул водителю. «Бьюик» взревел мотором, пробуксовывая в мокром песке, выбрался на береговую кромку и, набрав скорость, скрылся за прибрежными дюнами.

Газетные и журнальные страницы с фотографиями убитого.

Крупные заголовки:

Зал пресс-центра МИД СССР был переполнен.

Иностранные и советские журналисты заполнили все ряды, стояли в проходах, толпились в дверях. Крутились магнитофонные ленты, вспыхивали блицы, стрекотали кинокамеры.

— Итак, кто же он, Джордж Коллинз? — обращается к залу стоящий перед микрофоном немолодой уже человек с седой прядью, падающей на лоб. Время от времени он привычным жестом откидывает ее со лба, прядь падает снова, но человек, уже не замечая этого, продолжает говорить. — Вопрос этот с завидным упорством задают сейчас газеты, журналы, радио и телевидение США и сами же на него отвечают. Одни из вас, господа журналисты, утверждают, ссылаясь на якобы авторитетные источники, что Джордж Коллинз — американский подданный, ставший жертвой международного терроризма. При этом некоторые из господ журналистов не гнушаются намеками на пресловутую «руку Москвы». Прием, согласитесь, не очень-то чистоплотный! Другие, в том числе кое-кто из присутствующих здесь, сообщают своим читателям, что Джордж Коллинз — это советский гражданин Георгий Колесников, оставшийся в Соединенных Штатах и за это поплатившийся жизнью.

Со всей ответственностью я должен заявить, что вся эта пропагандистская шумиха, поднятая с определенной целью — очернить Советский Союз в глазах рядовых американцев, является абсолютным вымыслом, ни в коей мере не соответствующим действительности. Истинные же факты говорят совершенно обратное. Об этом вам сообщит товарищ Горяев. Пожалуйста, Виктор Александрович!

Горяев передвинул поближе к себе микрофон, негромко заговорил:

— У нас имеются неопровержимые доказательства, раскрывающие весь ход заранее запланированной, провокационной акции спецслужб США, которые, опасаясь провала, сначала лишили памяти, а затем физически уничтожили советского гражданина Георгия Константиновича Колесникова!

Зал загудел, и в этом шуме никто не услышал, как всхлипнула, зажав рот платком, сидящая в дальнем углу зала молодая женщина с усталым лицом. Это была Нина.

Горяев поднял руку, прося тишины, и, когда зал тревожно затих, сказал:

— Сейчас эти доказательства будут вам предъявлены.

Белыми легкими хлопьями летит за окном первый снег.

Горит настольная лампа в комнате Колесникова. За его письменным столом сидит Елизавета Григорьевна, а стол завален чертежами, расчетами, схемами. Елизавета Григорьевна достает из ящиков все новые и новые груды бумаг, рулоны чертежей. Среди смятых листов увидела пожелтевшую фотографию. Поднесла ее к свету.

Мальчонка, чем-то неуловимым напоминающий Колесникова, вскинув руки, тянется к чайке, взлетевшей с песчаной отмели.