Радужный город

Глава 1

Как там в песне поется? У природы нет плохой погоды? Андрей Павлович! Вы же были коренным петербуржцем! Как вас угораздило такое написать?! Да-да! Знаю! Образность мышления и изыски тех, кто пишет стихи, и речь-то, собственно говоря, не о погоде, но…

Обожаю Питер летом! И ненавижу весной, осенью и зимой.

В «южных» краях, откуда я родом, летом солнце плавит асфальт, и жаркое марево от нагретых домов и тротуаров окутывает тебя подобно одеялу, его не скинешь и даже руку или ногу не выпрастишь, чтобы хоть немного снизить температуру. А зима настоящая с морозами, сугробами по колено и прочими прелестями. Потому здешняя погода с постоянными ветрами, колеблющимися по шкале от легкого бриза до урагана, серостью, промозглостью меня слегка угнетает.

Приезжим, решившим в Питере обустроиться и «зашедшим» за его изысканный фасад, город кажется уже не таким приветливым. Холодный и климатом и людьми. Причем, не скажу, что они плохи, они самодостаточны, в них нет (хотя, возможно, это мне повезло) той пренебрежительности, что свойственна москвичам. Петербуржцы похожи на серое небо Северной столицы: за хмурыми тучами может быть яркое солнце, но пробиться сквозь толстенный слой облаков не всегда представляется возможным.

Вот опять шлеп-шлеп по лужам (зима, называется!) до метро. Хорошо еще жилплощадь недалеко, всего-то километр. И квартира своя – несомненный плюс, сильно улучшающий отношение к погоде.

Метро утром в субботу обычно не так запружено народом как в будни, если ваша станция не вокзал. А в моем случае это он родимый и есть – Ладожский, затесавшийся среди стеклянных кубов торговых и развлекательных центров, он напоминает замок с пузатыми башенками.

Мой любимый транспортный узел с эскалаторами с этажа на этаж, высокими стрельчатыми сводами и приятной мрачностью в отделке. Помнится, о здании вокзала кто-то писал, что это петербургский готический хай-тэк, спорить не буду.

Моя станция метро. Даже народ, тянущий за собой, аки бурлаки на Волге, багаж не мешает наслаждаться этим местом. Нравятся мне открытые платформы, где чувствуется приближение поезда: огромная железная машина толкает перед собой нагретый воздух, напоенный особым ароматом железной дороги, пусть она и под землей. Закрытые станции, где ты видишь лишь стены и двери, приятного внутреннего трепета не вызывают.

Но сегодня было не до трепета. Выспаться из-за отчета не удалось. Пробираясь между стоящих в кассу людей, сумки, охрану с рамками и лоточки с сим-картами, я героически пыталась восстановить в памяти, а взяла ли флэшку с подсчетами, или хотя бы удосужилась ли скинуть все это добро на почту?! Ведь через часик-полтора экран телефона осветится надписью «Начальник», и заиграет мрачная пронизывающая волынка – музыкальная заставка сериала «Охота на изюбря» (специально поставила, чтобы побольше драматизма нагнать или трагизма…) и мне надо будет что-то говорить.

Жетон в шести карманах куртки никак не хотел находиться, пригрелся. Бесстыжка! Но я, предвидя подставу, начала обшаривать «схроны» заранее. Так иногда приятно находить еще и спрятавшуюся часть зарплаты.

Удивительно, но вестибюль метро был практически пуст. Доставая на бегу телефон, и распутывая завязавшийся в узел провод наушников, я подошла ко второму турникету. Возле первого стоял мужчина. Я лишь успела заметить черное длинное пальто и услышать тихий голос, ругавший чьих-то предков по женской линии. Его жетончик, похоже, не желал быть принятым автоматом и вылетал обратно. Как обычно у новоприбывших, в будни они создают гигантские пробки и в без того набитом вестибюле метро.

– Вы его чуть вверх подкиньте, – улыбнулась я.

Мужчина поднял на меня глаза, и улыбаться сразу расхотелось. Холеное, властное лицо с холодными зелеными глазами, белый свитер под горло, черный шарф, волнистые темно-каштановые волосы – все, что я успела рассмотреть, наткнувшись на презрительный взгляд.

Похоже, советы не входили в перечень того, что привыкли слышать его уши. Такие персонажи предпочитают создавать пробки наверху, проматывая часы в своих авто, не мешая простым смертным наслаждаться спокойным передвижением к месту исполнения рабской повинности.

Сделав вид, что вообще ни звука не произнесла, и ему послышалось, я протолкнула нагретый ладонью жетончик в машину и через секунду уже неслась вниз по эскалатору.

Поезда долго не было, и я углубилась в чтение, стоя на платформе.

Хоть в чем-то могу выразить благодарность угонщикам моей машинки, потому как за два года ее наличия в моей жизни я прочитала в пять раз меньше книг.

Тоннель озарился светом фонарей приближающегося состава, заставив редких будущих пассажиров встрепенуться и подойти к ограничительной линии на краю платформы.

Не люблю сидеть в метро, да и работа моя есть «прилипание» попы к стулу, так что, прижавшись боком к противоположной двери, я продолжила чтение захватывающего романа о похождениях вора на службе короля.

Под равномерный стук колес и привычный голос какой-то знаменитости, озвучившей названия станций, окружающая действительность растворялась, оставалась только фантазия – картинки и образы становились почти осязаемыми: роскошь южной ночи, вздохи теплого океана, романтичный ореол охотника за удачей и его прекрасной леди, скрывавшей под маской благопристойности страсть.

Вагон был практически пуст, что удивительно, ведь суббота у многих день труда, а отнюдь не отдыха, как завещал иудеям Бог. А русские – любители присваивать приятные особенности и праздники других религий. Да и Новый год на носу. Большинство магазинов вскоре будет атаковано желающими развеяться и затовариться перед большими праздниками.

В покачивающейся железной коробке были, не считая меня, четыре человека. Две пожилые женщины, прилично одетые, с лицами заслуженных педагогов, они о чем-то переговаривались, склоняясь к уху соседки. Молодой человек в наушниках копался в плейлисте телефона. И тот самый мужчина, смотревшийся здесь не более уместно, чем новенький пылесос среди старых веников, застыл статуей возле первой двери по ходу движения поезда, уставившись во мрак за окном, ибо свет, лившийся с потолка, выхватывал лишь паутину кабелей на стенах тоннеля.

Он иногда чуть поворачивал голову, давая возможность рассмотреть лицо: его можно было бы назвать красивым, но выражение было каким-то злым и чуть высокомерным, и это больше отталкивало, чем привлекало.

Однако о мужчине я забыла о нем через мгновение, потому что сюжет романа вошел в крутое пике, и чтобы не запутаться в некоторых элементах детектива, пришлось сосредоточиться на чтении.

Мой путь лежал до «песочной» станции «Спасская». Облицовочный камень ее пробуждал желание оказаться где-нибудь в теплых краях, где в воздухе витает запах океана и экзотических цветов, где можно вот по такому песочку брести по берегу и наслаждаться тем, как набегающая волна омывает ступни. Но в ближайшее время мне светила работа, только работа, и ничего кроме работы.

Вагон до конечной станции довез уже приличную толпу спешащих по своим делам жителей города, туристов, нервно поглядывающих на карту метро, взмыленных студентов, чьи праздники омрачатся подготовкой к сессии. Я в потоке пассажиров нырнула в переход и оказалась на «Сенной», которая своим синим кафелем почему-то не навевала мысль о морях, а скорее походила на больницу. Пять минут, и я на Петроградке.

В парадной, где располагался наш офис, пахло Макдональдсом: картошкой, только что очищенной и окончившей жизнь в кипящем масле, и бумажными пакетами, в которые и упаковывались сии деликатесы.

Сегодня работало два секретаря. Женщина за пятьдесят, со звучным именем Алла, моложавая, симпатичная, посвятившая жизнь себе и мужу. Хотя наверняка было в ее «истории» что-то, что заставило пойти именно таким путем. Сейчас она наслаждалась поездками, танцами, имела на зависть подтянутую фигуру и хорошую кожу. Вторая секретарь, Карина, моя ровесница, тоже приезжая, предпочитающая арт-хаус, хорошую компанию под хорошую закуску, бойкая на язык, но дружившая с головой. С ними было приятно работать. Они были в меру ленивы и на необходимом уровне дотошны, иногда улавливая то, что в текучке я могла проглядеть.

Клиентов весь день практически не было, и я, сидя за их спинами в дальнем углу кабинета, слушая краем уха пространные рассуждения о важности здорового питания вперемешку с мистикой, предсказанием судьбы, допиливала скучнейший отчет, иногда отпуская свои комментарии по какому-нибудь вопросу.

К вечеру, как было сказано в одном из мультиков, которые так любит смотреть моя дочурка, героический герой справился, и на стол начальника лег распечатанный отчет за год без последнего месяца.

– Правильно она все сделала! – воскликнула Алла. – Какой смысл тянуть лямку с человеком, к которому уже ни то что уважение не испытываешь, а начинаешь тихо ненавидеть. Она, по-моему, по алиментам будет от него больше получать на ребенка, чем сейчас.

– Да, вот только прежде он ей весь мозг вынесет. Она и так на работе после его звонков иногда из реальности выпадает. А что будет, когда она его уже перед фактом поставит окончательно?! – удрученно качала головой Карина.

Словесные баталии, развернувшиеся в нашем коллективе после того, как всеобщая любимица объявила своего благоверному, что их ждет расставание, каждый день вспыхивали с новой силой. Но сегодня им, к сожалению, было не «воспылать». Ибо тут присутствовали две ярые защитницы Анны и ее решения. Я в этих разговорах принципиально участия не принимала и со своими советами не лезла, потому что сама нечто подобное пережила и считаю, что выбор тут исключительно за тобой, а не за теми, кто «справа-слева-сверху-снизу». Понять человека, доведенного до ручки, может не каждый (а уж тем более советовать), а лишь тот, кто был в схожей ситуации и то…

Меня зовут Соня. Если совсем официально, то Софья Аркадьевна Мизерная. Фамилия – единственное, что осталось мне от супруга. Потому как даже алименты от него приходили крайне редко и вполне соответствовали в размере значению этой самой фамилии. Да я, если честно, не сильно и старалась их из него вытрясти. Ведь самым обидным было то, что с ребенком он перестал общаться, с разводом вычеркнув его из своей жизни. Отцы, конечно, бывают разные, но я никогда не была сторонницей запрета встреч дочери и бывшего мужа, и тем более не собиралась малышку настраивать против него. Но папа решил, что ребенок – то, что останется в канувшем в небытие браке, а его новая жена всячески одобряла этот его взгляд на жизнь.

Посему, что-либо говорить Анне мне не хотелось. Пусть она и смотрела на меня, как на единственного человека в ее окружении, способного дать дельный совет. Только нет такого совета, и решения такого нет. И чтобы потом никого не винить, надо все решать самой, как бы это ни было тяжело. К тому же ее Саня мог оказаться благороднее нашего папы.

Правда, мне, в отличие от родившейся и имевшей кучу родственников в Питере Анны, приходилось гораздо тяжелее, и до сих пор приходится. Ведь кроме нажитых тут друзей, родственников у меня здесь не было. Из помощников только частный детский сад, и воспитательница, ставшая моей близкой подругой.

Мама и отец наперебой уговаривали меня вернуться в родные пенаты, но после десяти лет, прожитых тут, было бы странно проститься с насиженным местом и возвратиться обратно. Это был своеобразный Рубикон, который я перейти была не готова.

Распив под конец дня бутылочку подаренного вина, перемыв косточки паре клиентов, мы распрощались и ушли на заслуженный отдых. Понедельник опять «светил» мне работой, но это даже хорошо. Возможно, моя мечта – слетать в теплые края после новогодних праздников – реализуется, свожу своего Абрикосика на море.

Абрикос плавать очень любит, ванна у нас занята по два часа в день, а радостный смех и возня заставляют сердце радоваться, как в прочем и мозг, что стоит кабинка, и последствия водной вакханалии сведены к минимуму.

Звонок той самой нянечки-воспитательницы выдернул меня из чтения книги уже на эскалаторе. Тома была моей самой близкой подругой, соседкой, матерью двоих детей и по совместительству усыновителем третьего – мужа. Она для меня светоч и героиня. Ибо когда я первый раз привела дочку в садик и увидела маленькую, но очень громкую толпу мелюзги, то прониклась к Тамаре просто таки любовью и уважением. Я с трудом представляла себе, на сколько минут меня хватило бы в попытках заинтересовать, накормить, напоить, и вообще собрать эту толпу крохотных таракашек, так и норовивших разбежаться.

Характер у Томы строгий и рассудительный, все-таки педагог по образованию. Она своими правилами вносила в мою жизнь некую упорядоченность. Что, однако, не мешало нам иногда тихо дебоширить. Плюс к тому, как и я, она была приезжей, пытающейся за семьей и работой рассмотреть город, в которой ее так тянуло по молодости. Посему, она оставляла свою младшую и моего Абрикосика, одногодок, кстати, на попечение двух своих старших, да-да, и мужа тоже. И водила меня по театрам, кино и прочим увеселительным заведениям. Зарок – в месяц не менее двух походов. Так что ей я особенно благодарна, что не свихнулась после развода, когда хотелось сидеть дома и людей видеть как можно меньше.

– Привет, дорогая! Отчет сдала? – Тома была бодра и весела.

– Не напоминай! Полночи корпела, – закатила я глаза.

– Я мелких забрала к себе. Почитательницы этих… лошадей (а вся комната дочки Наташи у подруги была в постерах и игрушках персонажей детского мультика про пони, вызывавших у мамы зубной скрежет и панику при очередном походе в детский магазин) слезно молили оставить их на ночь. Припоминая, как ты выглядишь после отчетов, клятвенно заверяю, что накормлю, напою и умою. А ты отоспись!

Причина, конечно же, была еще и в том, что у Наташи будет ярый последователь – моя дочурка Настя, с которой, собственно, Ната и будет обсуждать все перипетии сюжета, а у мамы появится свободный вечер, вся суть которого будет сведена к тому, чтобы приготовить еду и быть пастырем до ванной и кроватки. Я же с ужасом сглотнула. Моя поклонницей говорящих непарнокопытных хоть и была, но не в такой степени, как Томина. Однако в поле зрения Абрикосика попался мультик про феечек, выглядящих как куклы, и все чаще стали появляться в тетрадках и альбомах девочки с крылышками и длиннющими волосами. Ох, первый звоночек приближающегося кошмара – увидеть такую же комнату, как у Наты, только вместо лошадей крылатые Барби.

– Ты знаешь, дорогая, я тебе доверяю сейчас больше чем себе. Заскочу через полчасика с вкусняшками.

– Иди домой! Сейчас перебаламутишь всех – твоя домой начнет проситься. Завтра ждем с тортиком. И ты не забыла? Нам послезавтра в театр! Наконец-то, я посмотрю на Боярскую во плоти!

Я долго рассыпалась Томе в благодарностях, она же прекрасно видела, какая я под конец года становлюсь, и это был очень приятный сюрприз – выспаться!

Забежав в магазин, я затоварилась свежим тортиком на завтра, бутылочкой вина на сегодня, и, решив по полной воспользоваться таким случаем, прикупила еще жуткий кошмар – замороженную пиццу.

Дмитрий, мой бывший муж, который очень любил готовить и считал себя гурманом, что, к сожалению, не отвечало размеру его заработка, на подобные покупки смотрел, закрыв глаза рукой. Я и сама все понимала прекрасно. Но! Гулять так гулять! Да и ждать прибытия курьера с заказом было лень.

Доченька по телефону отвечала односложно. Судя по переливам света в окне комнаты Наты, а квартира подруги располагалась в доме напротив, там вовсю шел просмотр поняш. В итоге в десять вечера я лежала, блаженно раскинувшись на кровати, пожелав Абрикосику и Сливке, как мы их с Томой величали, «Спокойной Ночи» и попивала вино. Хватило меня лишь на полбокала, после чего глаза сами собой закрылись, и мир, радужно переливаясь, закружился и провалился в темноту без сновидений.

Меня заставил проснуться настойчивый писк телефона. Сначала, как и положено, сердце ушло в пятки, я ведь жуткий параноик: мысли сразу бегут лишь в одном направлении: «Что-то случилось! Дома! С Абрикосом!»

Но на экране смартфона высветилась знакомая фамилия. Адвокат, точнее помощник адвоката, точнее один из помощников помощников адвоката. В общем, мальчик на побегушках.

Первым порывом было послать полуночника куда подальше. Но дурацкий «рабочий» инстинкт сработал!

– Соня! – ор в трубке вытряс из меня остатки и без того перепуганного сна.

– Даник, ты же в курсе, сколько сейчас времени?! – на всякий случай поинтересуюсь, а то он, может, в Бразилии пьет коктейли, и как бы подзабыл, что у нас тут ночь!

– Сонечка! Софья Аркадьевна! Я знаю! Но вы – мое единственное спасение!

– Эээ!

– Согласие на выезд ребенка!

– В понедельник!

– Сейчас!

– Это не смешно!

– Соня, спасите меня! Я забыл подготовить и вас вызвать! Если вы мне откажете – меня уволят!

– Данил Олегович, вы шутите?

– Нет! Сонечка! На коленях молю! Прошу, заклинаю! Это наш очень крупный клиент. Я у него сейчас помощник! Жена с ребенком завтра в девять утра улетают. Молю! Я все оплачу! Разумеется, даже сверх! Я пришлю машину! Я повешу ваш портрет и буду на него молиться.

– Господи!

– Я даже это могу говорить в молитвах!

– Даник!

– Поможете? – это было сказано таким тоном, что перед глазами встала умильная рожица пресловутого кота из Шрека.

– Я…

– Машина у вас будет через пятнадцать минут!

– Вы мой адрес не знаете!

– Обижаете, Софья Аркадьевна! Я ж почти адвокат.

– Даник, я, эм, немного не в форме.

– Ой, ладно вам. Вы говорите и злитесь! Значит, более чем адекватны.

– Я даже не знаю, почему я на это соглашаюсь!

– Потому что, Соня, вы – бесподобная женщина! Я всегда это знал! Пятнадцать минут!

Мда! Вот оно «трудогольство». Зачем трубку взяла?

Собралась я быстро. Но еще быстрее Даник скинул на почту письмо с данными. Мальчику надо сказать «спасибо», взяв образец нашего согласия, он заполнил все сам, очень надеюсь, верно.

Виталий Аркадьевич Тропинин, тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения, желал выдать согласие на выезд сына – Сергея Витальевича Тропинина с матерью Ильясовой Нонной Владимировной, в Бразилию, Австралию и Антарктиду!

Тут я выпала в осадок. Настрочила смс Данику, заявив, что Антарктида – это, е-мое, континент, а не страна! И она вроде как никому не принадлежит, и пограничников там нет. После чего мне написали такое, от чего волосы встали дыбом! Что-де ребенок с мамашей пройдут на яхте недалеко от «какого-то айсберга», считающегося пока частью континента, и на который претендует какая-то там страна, когда он соизволит уплыть в океан. И самый главный аргумент – клиенты очень «просят»!

В общем, я решила не спорить! Три часа ночи! Антарктида так Антарктида. Ребенку, правда, девять лет. По-моему, это папаше должно быть интереснее, мужчины любят такие штуки.

Взяв ключи от конторы, чтобы забрать бланки, печать и реестр, я вылетела из дома после смс Даника, умудрившегося просто сигнализировать, что шофер прибыл, вместо того, чтобы позвонить и объяснить, кто и на чем.

Я-то думала, что искать буду своего извозчика час среди тучи припаркованных в нашем комплексе машин, но пройти мимо уникального белого Гелендвагена, у двери которого дежурил хорошо одетый мужчина, с сигаретой в зубах, было сложно.

– Софья Аркадьевна? – поприветствовал меня курильщик.

– Она самая.

Дверь стоявшего с десяток моих квартир монстра радушно распахнулась и, кокетливо щелкнув, захлопнулась, едва я уселась.

– Адрес конторы уточните, пожалуйста, – голос у мужчины был совсем не сонный. Он, похоже, привык к внеурочной работе.

Я назвала адрес и засмотрелась на проносящийся мимо заснеженный город. Зима наступила внезапно: вместо дождя повалил снег, и серая унылая роба города на Неве превратилась в белый праздничный наряд.

Как же красиво! Мягкие огромные снежинки падали на дорогу, лобовое стекло, проносящие деревья и поребрики. Темная Нева, не скованная льдом, поглощала их, как бездна. Огромная сильная машина шла мягко и бодро. Водитель слушал нежные переливы радио Монте-Карло.

И это было потрясающе. Хотя, возможно, все еще играло вино.

Набережные утопали в огнях, подсвеченный мощными прожекторами парил над темной рекой Смольный Собор. Мосты были слиянием настоящего и прошлого. И вполне можно было вообразить себе, что на другом берегу расхаживают графини и царевны в длинных платья, чуть сжав предложенный кавалером локоть. Ночью Питер наводнен чем-то по настоящему старым, величественным и мистическим.

Только переехав в этот город, я часто гуляла, ездила на экскурсии, прикасалась к удивительному миру истории Северной Столицы, который так любила. Достоевский и его желто-серый Петербург, несший в себе крупицу безумия, рождавший в своих недрах тех, кто мог ему противостоять, и кто ломался под тяжестью его свинцового неба.

Петроградка: доходный дома, скверы, частые для этого времени машины. И куча воспоминаний, не моих, книжных. Но когда ты принимаешь все близко к сердцу, они становятся и твоими тоже.

Соборная мечеть. Кажется, она впитала весь свет по эту сторону реки, заложенная при империи, она пронесла себя сквозь целый век. Я никогда там не была: было страшно заглянуть туда, где меня не ждут. Не знаю, как насчет богов, но есть вещи, которые святы для человека, и не стоит в них входить тем, кто может, даже не желая, обидеть, нехорошо наследить. Слева пронесся ангел на верхушке Петропавловской крепости – Гробнице императоров.

Австрийская площадь, Дом Бенуа. Спасибо тебе, Дим. Для меня все это стало удивительно дорогим и удивительно близким. Когда я в школе писала реферат о Петербурге Достоевского, я и не думала, что жизнь повернется так, и я окажусь здесь, в некогда эпицентре жизни Российской Империи.

Из окон машин Петроградка кажется совсем иной, нежели днем, и для тех, кто выныривает из метро. Помнится, когда была машина, я была более мечтательна. Хотя дело в жизни, а не в транспорте.

Водитель аккуратно припарковался прямо на проспекте у входа в здание. Там, конечно, был знак, запрещающий парковку, но вряд ли у кого-то из стражей дорожного движения возникло желание спросить у водителя белого немецкого чуда, что он делает тут на «аварийке».

И я не торопилась; на бланк лег текст согласия; реестр оказался под мышкой; в крохотной сумке печать, и новый заезд уже на северо-запад города.

Лисий Нос. Место, где элитное жилье за высокими заборами перемежается со старыми развалюхами, владельцы которых крепко держатся за место, не желая получить хорошую горку миллионов и купить нормальное жилье.

Гелек остановился возле низкоэтажного строения за оградой, сделавшей честь бы и Кремлю, видимо, даже с отдельным причалом.

Дверь высотой до самого потолка мне открыл улыбающийся до ушей Данил. Я шла за ним, даже не смотря по сторонам, и так понятно, что дом – полная чаша. Да и темновато было: лампы разгоняли мягким светом мрак лишь на маленьких пятачках вокруг себя.

В конце коридора показалась приоткрытая дверь, за которой, судя по книжным стеллажам, имел место быть кабинет хозяина, оттуда доносился тихий разговор. В кабинете бродила от стеллажа к стеллажу красивая женщина, нервно сцепив руки в замок, в кресле же, повернутом к окну, сидел, по ходу дела, сам хозяин всего этого добра, спрятанный от нас за высокой спинкой.

Женщина оказалась приветливой, несмотря на поздний час и сумму того, что на ней было одето. Она улыбнулась и поздоровалась, положив передо мной на круглый столик свидетельство о рождении и свой паспорт.

Даник ввел данные верно.

Мужчина в кресле вещал на итальянском или на испанском, я не понимала разницы, но владел он языком, по моим ощущениям, как своим собственным, так быстра и насыщена была речь. Его паспорт лежал на краешке стола, ближе к нему, куда ни один из нас не решался приблизиться.

Все сидели, замерев, ожидая поворота большого кожаного кресла.

Правда, мы уточнили с Нонной Владимировной шепотом даты и страны, покачали головой при мысли о погоде, которая может помещать вылету, и потеряли всякую надежду увидеть лицо, которому и надо было подписать документ, когда кресло повернулось, явив нам хозяина кабинета – брюнета с красивым злым лицом, жетончик которого на Ладожском вокзале сегодня, а точнее уже вчера утром, никак не хотел открывать ему врата в метро.

– Доброй ночи! – выдал он дежурную фразу, его язык будто заново привыкал к русскому, чуть растягивая слова, чтобы убедиться в правильности произношения. – Где подписать?

Я аккуратно положила на стол листок и реестр на нужной странице.

– Ознакомьтесь, пожалуйста, с содержанием, и можно ваш паспорт, Виталий Аркадьевич?

Он, бегая глазами по тексту, не глядя, пододвинул ко мне коричневую книжечку без обложки.

– Ты спятила? – вдруг тихо выдал он.

Я подпрыгнула, полагая, что это, видимо, ко мне вопрос. Но, как оказалось, гнев хозяина был направлен на его супругу.

– Куда ты тащишь ребенка?

– На отдых. Бразилия и Австралия – мечты Сережи, я уж молчу про айсберги. Сам знаешь. Корабль просто пройдет мимо Антарктиды. Круиз индивидуальный и не продолжительный, всего полторы недели. Он даже пропустит от занятий в школе всего дня три, – начала оправдываться женщина.

– Самолетом долетите! – рявкнул брюнет.

– Виталий, прошу, не устраивай разборок! Я понимаю, что ты ненавидишь водный транспорт, но с Сережей все будет хорошо!

– Я все сказал. Вы можете вычеркнуть это? – он воззрился уже на меня.

– Да, разумеется! – кивнула я.

– Витя, все уже оплачено, и Сережка очень хочет. Ты сам знаешь, какой он любознательный. Не лишай ребенка удовольствия из-за собственных фобий! – устало опустилась в кресло Нонна Владимировна.

Господин Тропинин так сжал ручку, что мне показалось, она рассыплется в прах. Губы его превратились в ниточку, а тишина надолго воцарилась в кабинете.

– В следующий раз я прошу обсуждать такие вопросы со мной заранее. Это и мой ребенок тоже, – процедил мужчина, ставя размашистую подпись на полоске под текстом.

Нонна Владимировна явно что-то хотела сказать и явно нелицеприятное, но решила не спорить при посторонних, а может и побаивалась мужа. Хотя мужа ли? Ее паспорт лежал передо мной, и я невзначай его пролистала. Штамп о разводе с Тропининым В. А. датировался аж две тысячи десятым годом.

– Итак, согласие на выезд и получение необходимых виз Тропининым Сергеем Витальевичем. Ребенок выезжает с матерью в период с двадцать восьмого декабря… по шестнадцатое января. Вот здесь, пожалуйста, еще фамилию, имя и отчество полностью, – я указала пальцем на бланк и реестр.

Мужчина закончил расписываться и чуть приподнял руки, чтобы я могла забрать все свое добро. Я сверила его паспортные данные и подпись и аккуратно положила книжечку с гербом перед ним. Роспись, печать, и согласие перекочевало в руки Нонны Владимировны.

Взяв реестр и уложив печать в сумку, я встала и открыла рот, чтобы попрощаться.

– Задержитесь на минуту, – обратился вдруг ко мне хозяин кабинета. Его взгляд многозначительно указал Данику и бывшей жене на дверь, которая за ними и захлопнулась через полминуты.

– Я знаю, что могу наложить запрет на выезд сына, подав заявление пограничникам. А могу ли я запретить не страну, а способ передвижения? – зеленые глаза выжидающе уставились на меня.

– К сожалению, нет. По крайней мере, наше законодательство такого не предусматривает. В теории, если у вашего сына есть… было бы какое-либо заболевание, например, перелеты могли негативно сказаться на его здоровье, можно было бы обратиться в суд. Но, опять же, не уверена, что суд может принять подобное к рассмотрению. Все это только в пределах внутрисемейных отношений. Ограничить заявлением способы передвижения вы не можете. По крайней мере, о подобном я не слышала.

– Ясно, – губы мужчины опять превратились в тонкую ниточку. Мне же подумалось, что помимо законных способов, он вполне может позвонить какому-нибудь «знакомому» и решить этот вопрос другим путем.

Телефон Виталия Аркадьевича мелодично затренькал. Он приложил его к уху и опять заговорил на чужом языке. В этот раз ему пришлось еще и открыть стоявший перед ним ноутбук. Я же не стала ждать прощальных слов и вышла в коридор, тихо закрыв дверь.