Рагнарёк

Тоненькая девочка и большая война

Жила на свете тоненькая девочка. Когда началась Мировая война, ей было всего три года. Девочка помнила, хоть и смутно, время без войны. Мама часто говорила ей, что тогда вдоволь было и меда, и сливок, и яиц. Девочка была бледная и щуплая, как саламандра, с волосами, легкими, как просвеченный солнцем дымок. Старшие вечно твердили ей: не делай того, не делай этого – «потому что война». Так и шли вместе война и жизнь. Но вот парадокс: может быть, девочка осталась жива именно потому, что взрослые увезли ее из большого города, где заводы варили сталь и множество труб дымило в пропитанном серой воздухе, в провинциальный городок настолько крохотный, что враг навряд ли стал бы его бомбить. С тех пор она росла в скромном раю английской природы. В пять лет каждый день проходила две мили до школы и обратно через луга, заросшие желтыми баранчиками, лиловой викой, золотыми лютиками и ромашками, – луга, обведенные живой изгородью[1], где густо было сперва от цветов, а потом от ягод: тёрна, боярышника, шиповника. В изгороди тут и там высились ясени. Когда на них набухали черные как смоль почки, мама девочки говорила: «черней, чем почки ясеневы в марте»[2]. В маминой судьбе тоже случился парадокс: с началом войны она обрела право на жизнь разума и теперь учила в школе мальчишек – а мальчишки попались ей способные. Прежде замужним женщинам это было запрещено. Девочка очень рано выучилась читать. Мама бывала ближе и добрей, когда речь заходила о замысловатых сцеплениях букв на бумаге. А отец – отец был далеко. В небе тоже шла война, и он был там, где-то над Африкой, Грецией, Италией, в том мире, который найдешь лишь в книгах. Отца девочка помнила: его волосы, рыжие с золотом, и ясные синие глаза, как у бога из древних мифов.

Девочка знала где-то на глубине – хоть и не смогла бы это высказать – что взрослые живут в страхе неотвратимой беды. Весь привычный им мир стоял на краю гибели.

Зеленый рай английской провинции не погиб, как многое другое, не был втоптан в грязь армейскими сапогами. Но страх не кончался, даром что взрослые пытались его скрыть.

В душе девочка знала, что отец, ясноглазый и золотой, не вернется никогда. А взрослые в конце каждого года цедили по глоточку сидр за его возвращение. Девочка не смогла бы этого высказать, но в ней нарастало самое настоящее, горькое отчаяние.