Рагу из любимого дядюшки

— Мы познакомились с ней в Каракалпакии…

— Где? — искренне удивилась я.

Этот душистый старорежимный старик совершенно не вязался с какими-то дальними азиатскими просторами, казалось, что он всю жизнь прожил в этом кабинете, где все создано для его удобства.

— Я ведь из петербургских немцев, — пояснил ювелир, — до революции немцев здесь жило немногим меньше, чем русских, Васильевский остров был сплошь немецким. Во время Первой мировой многие из них отправились в фатерлянд, а перед Великой Отечественной почти всех оставшихся пересажали или выслали. Моего отца увели из дома ночью, и больше я о нем не слышал, а нас с матушкой выслали в Каракалпакию. Я был тогда совсем ребенком, но очень хорошо помню эти ужасные соленые степи… Почему-то все время было холодно, мать топила печку сухим овечьим навозом и резаным камышом, но это топливо быстро прогорало и давало мало тепла… И постоянно попадающий в глаза и скрипящий на зубах мелкий соленый песок… и голод, постоянный голод!

На какое-то время старик замолчал, видимо, воспоминания нелегко давались ему. Наконец он глубоко вздохнул и продолжил:

— Мы жили в доме у старой узбечки, ее звали Зухра. Она была добрая женщина и иногда угощала меня ячменными лепешками. Кроме нас, у Зухры был еще один жилец — Моисей Аронович Фридман, старый ювелир из Петербурга, такой же ссыльный, как мы. Дядя Моня. Я много времени проводил у него. Поймите, у меня не было таких книг, которые обычно читают мальчики, — «Остров сокровищ», «Всадник без головы», «Пятнадцатилетний капитан», и вместо них я читал книги по ювелирному делу, по огранке и распознаванию драгоценных камней. Дядя Моня очень многому научил меня.

Мама не перенесла тяжелого климата, заболела лихорадкой и умерла. Перед смертью она взяла с дяди Мони слово, что он не даст мне пропасть. И он не дал, научил меня всему, что я умею.

— Но при чем здесь моя прабабушка? — спросила я, воспользовавшись тем, что Иван Францевич снова замолчал.

Этот «вечер воспоминаний», признаться, меня немного утомил, тем более что все рассказанное не имело ко мне никакого отношения.

— Она жила тогда там же, мы с ней часто встречались. Конечно, она была взрослая женщина, а я — ребенок, какие у нас могли быть общие интересы, но поймите, мы были из одного города, из Ленинграда, и нам хотелось иногда побеседовать о нем… А дядя Моня относился к ней с огромным уважением и говорил, что ее отец был выдающимся ювелиром, замечательным мастером, его имя было легендой среди коллег. Потом, когда возвратились из ссылки, мы иногда встречались — теперь чтобы вспомнить соленый ад Каракалпакии…

— Отец Софьи Алексеевны был ювелиром… — проговорила я задумчиво, — значит, ее слова о бриллиантах могут быть не совсем пустыми…

— Ничего не значит, — мягко возразил Иван Францевич, — я, конечно, не хочу вас огорчать, но вы только представьте: после революции обыски следовали один за другим, у людей отбирали все сколько-нибудь ценное, а уж ювелиров трясли в первую очередь, так что сохранить что-нибудь было практически невозможно. Потом Софья Алексеевна была в ссылке, сами понимаете, она ничего не могла увезти с собой в товарном вагоне, где люди были набиты, как скот, и ничего не могла спрятать в саманной хижине. А позже, в послевоенные годы, она жила так бедно, так тяжело! Я пытался предложить ей помощь, — торопливо ответил старик на не произнесенный мной вопрос, — но она категорически от всего отказывалась… Ваша бабушка была чрезмерно щепетильна! Но если бы у нее что-то оставалось из вещей отца, она не бедствовала бы…

— Может, она просто боялась? Продашь один камень, а кто-нибудь пронюхает об этом и привяжется, узнают масти или бандиты… Неизвестно, что хуже!

— Может быть, может быть, — произнес Иван Францевич, но я чувствовала, что мои доводы его не убедили. — Вы не пьете чай, — сказал он наконец совсем другим голосом, — я утомил вас своими воспоминаниями. Позвольте, я налью вам горячего. И непременно ешьте шоколад, если хотите сохранить хорошую голову.

— Что же она имела в виду, о чем говорила в своем письме? «Иван Францевич поможет тебе разобраться с ними…» О чем это она? С чем вы поможете мне разобраться?

Ювелир пожал плечами:

— Если бы у нее каким-то чудом осталось что-то от отца, какие-нибудь камни или ювелирные изделия, я, конечно, помог бы вам оценить это, помог продать за настоящую цену, если такова будет ваша воля…

— То есть «помогли бы разобраться с ними»?

— Но я еще раз хочу повторить: это маловероятно. Так что на вашем месте я бы не придавал письму такого значения.

Мы посидели еще какое-то время, и я засобиралась.

Иван Францевич вышел к дверям проводить меня и напоследок просил иногда его навещать.

— Не забывайте старика! Вы напомнили мне Софью Алексеевну, а она была необыкновенной женщиной!

— Соседи в Парголове считали ее ведьмой, — ответила я.

— А кто такая ведьма? — произнес Иван Францевич совершенно серьезно. — Ведающая, то есть знающая тайны!

По паркету застучали когти, и в прихожую вышел Шторм. Он не злился, как вначале, напротив, дружелюбно вилял хвостом.

— Вот и Шторму вы понравились, — улыбнулся старый ювелир.

Выйдя от Ивана Францевича, я переходила улицу, чтобы сесть на троллейбус, и вдруг увидела отъехавшую от тротуара темно-зеленую машину. В машинах я не очень разбираюсь, но эту сегодня я уже точно видела — запомнила трещину на ее левой фаре. Признаюсь, я испугалась: после всех приключений, после того, как мне несколько раз чудом удалось избежать смерти, в каждом таком совпадении я видела явственную угрозу.

Прежде чем я бегом пересекла проезжую часть и вскочила в подъехавший троллейбус, зеленая машина проехала мимо, не набирая скорости и не сделав попытки сбить меня. Троллейбус тащился по улице со скоростью беременной черепахи, я нашла свободное местечко и сидела, задумавшись о своих многочисленных проблемах. Случайно бросив взгляд в окно, я снова увидела туже самую машину. Как же так, она на моих глазах проехала мимо, а теперь тащится следом за троллейбусом?

Должно быть, сделала круг, объехав квартал, и снова вернулась на ту же улицу…

Но это значит, что они следят за мной.

Не знаю, кто такие эти «они», но факт налицо.

Это что-то новое в моей практике. До сих пор меня только пытались убить — причем вполне откровенно. И совершенно непонятно, почему это так и не получилось. У меня нет ни оружия, ни хорошей физической подготовки, даже особенно везучей я себя никогда не считала. Единственное объяснение, которое приходит в голову, — это вмешательство покойной прабабки Сони, которая обещала присматривать за мной с того света… Но я все-таки не настолько сумасшедшая, чтобы думать об этом всерьез.

И вот теперь эта слежка… Я могу сделать из этого только один вывод: кто бы они ни были, но на могиле Аксиньи Прохоровны им ничего не удалось найти. Иначе вряд ли их могла заинтересовать моя скромная особа. Но, видно, и раньше за мной следили, я просто этого не замечала, иначе как бы они знали о моих передвижениях.

Троллейбус подъехал к моей остановке. — Я подумала проехать дальше и потом вернуться, чтобы сбить преследователей со следа… Но тут же поняла бесполезность такого шага: они и так прекрасно знают, где я живу, знают каждый мой шаг — даже то, что я еще только собираюсь сделать, куда только собираюсь пойти.

Я вышла из троллейбуса и направилась к дому.

Оглянувшись, убедилась, что темно-зеленая машина стоит на углу.

Я подумала про Олега. Может, позвонить ему, попросить о помощи?

Но эта мысль была не слишком удачной. Кто я ему? Почему он станет заниматься моими делами? Конечно, он спас мою жизнь, но одно дело — защитить девушку, которую убивают прямо у тебя на глазах, и совсем другое — разбираться в моих сложных и совершенно непонятных проблемах…

От долгой неподвижности рука опять онемела. Нет, с кровообращением у него не все в порядке! Сняв руку с приклада, он пошевелил пальцами, повращал кистью, разгоняя кровь. Все-таки возраст дает себя знать! Конечно, прибавляется опыт, остается выдержка, но здоровье уже не то, а оно очень важно при его профессии, когда приходится подолгу караулить цель на каком-нибудь холодном чердаке или в сыром подвале, как сейчас.

Он оглянулся — ему почудилось за спиной какое-то движение. Должно быть, крысы. Кирпичные своды подвала уходили во тьму, и это немного нервировало: казалось, что там может таиться какая-то угроза. Вообще эта позиция была не совсем привычна для него: обыкновенно он предпочитал находиться наверху, на чердаке или на верхнем этаже дома, оттуда лучше целиться в голову жертвы… Вернее, объекта, кроме того, с чердака легче уходить после завершения операции. Но этот подвал тоже неплох, он заранее осмотрел его и нашел хороший путь отхода. Теперь главное — дождаться появления объекта, а ждать он всегда умел.

После выполнения этого заказа непременно надо будет отдохнуть, поехать в хороший санаторий, допустим, в Карловы Вары… Еще лучше было бы уйти на покой, но для этого он отложил недостаточно денег, так что самое большее, что он может себе позволить, — это месяц отпуска.

Но сначала надо выполнить заказ.

С этим заказом у него с самого начала не заладилось. Нашел удобную позицию на чердаке против дома объекта — позиция засветилась, в самый неудачный момент туда притащилась дворничиха с каким-то хмырем из технической службы.

Выследил объект в загородном доме, подготовил прекрасную операцию, замаскированную под несчастный случай, — оглушил жертву, затащил в подвал, открыл газовый кран… Хотел блеснуть качеством исполнения, продемонстрировать свою квалификацию, недоступную молодым конкурентам… Но объект каким-то образом выжил, и вместо блестящей, мастерской операции получился полный провал, недопустимый и позорный для специалиста его уровня.

Махнул рукой на красоту исполнения, подкараулил объект в том же поселке, хотел без лишних выкрутасов попросту его задушить — и тут откуда ни возьмись появился какой-то тренированный козел, ловко владеющий приемами рукопашного боя, и чуть не закончил одним махом успешную карьеру блестящего специалиста… Хорошо хоть удалось унести ноги!

После этого, надо признаться, он немного занервничал, предпринял глупую, непродуманную вылазку — напал на объект в больнице, попытался задушить полиэтиленовым мешком, но девчонка отбилась, а тут еще появилась целая толпа докторов, черт бы их побрал… Но это ему наука: нельзя нервничать, нельзя спешить. Операция должна быть тщательно подготовлена.

И вот он внимательно понаблюдал за объектом и нашел его самое уязвимое место.

Ежедневные прогулки с котом. В любую погоду независимо от обстоятельств она выносит своего котяру во двор и выпускает в этот подвал делать свои кошачьи дела.

Значит, здесь и надо поставить последнюю точку в этой затянувшейся истории.

Всякая постоянная привычка делает человека уязвимым, дает возможность приготовить ловушку, в которую он сам войдет по привычке. Ловушку останется только захлопнуть.

Он снова растер немеющую руку и припал глазом к окуляру оптического прицела.

В дальнем конце двора появилась хорошо знакомая стройная фигурка с большой сумкой в руке.

Багратион встретил меня на пороге комнаты и даже тихо мяукнул, что было совсем не в его правилах. Весь его вид изображал крайнее нетерпение.

— Что это с тобой? — удивилась я. — Вроде сейчас не время для прогулок.

Кот снова мяукнул и посмотрел страдающими глазами.

— Ты слишком много ешь, — заворчала я, — или это от молока…

Я открыла свою «котовую» сумку, и бедолага поспешно запрыгнул в нее.

Мы вошли во двор, и Багратион стремглав бросился в подвальное окошко. Оглядевшись по сторонам, я снова увидела знакомую зеленую машину. Проклятая тачка стояла в дальнем конце двора с таким видом, словно оставлена здесь хозяином еще с прошлой осени.

Эта наглость переполнила чашу моего терпения. Я решила подойти к машине и посмотреть в глаза тому, кто сидит в ней и следит за мной, как кот за мышью…

В этот момент я ничего не боялась и даже не подумала о том, чего может стоить мне такой шаг и что будет с Багратионом, если меня убьют… Правда, я верила, что они не посмеют убить меня среди бела дня прямо во дворе моего собственного дома!

Я чуть не бегом пересекла двор, наклонилась к окну машины, чтобы наконец увидеть своего преследователя или преследователей…

В салоне никого не было.

Он поймал стройную женскую фигурку в перекрестье оптического прицела и плавно повел ее, чуть опережая. Он вел ее, словно она была его партнершей в странном медленном танце. Девушка прошла мимо кустов и на секунду скрылась от его взгляда, чтобы тут же снова появиться. Он не спешил — она направлялась прямо к нему, и нужно было только немного выждать, чтобы сделать единственный, безупречный выстрел.

Девица остановилась, наклонилась и открыла свою сумку. Огромный черный, как ночь, кот беззвучно выпрыгнул на землю и на мгновение замер, принюхиваясь.

Девушка выпрямилась. Она была так хорошо видна, что он мог разглядеть каждую родинку на ее лице.

Палец мягко, плавно потянулся к спусковому крючку винтовки.

И в это время странный шум за спиной повторился.

Он задержал дыхание, скосил глаза. Сзади шевельнулась неясная тень. Снайпер повернул голову.

Из темноты, сгущавшейся в глубине подвала, медленно выдвинулась мужская фигура. Крупный, тяжеловесный человек поднес палец к губам и тихо, с заметным акцентом, произнес:

— Нэ надо стреляйт!

— Что? — дурашливо переспросил стрелок, оттягивая время.

— Я расторгайт контракт!

— Ты еще кто такой? — Снайпер быстрым движением перекинул винтовку на левую руку и навел ее на незнакомца. — Тебя мне еще не хватало!

— Я… как это… заказтшик, и я отменяйт заказ!

— Так дела не делаются. — Киллер скривился и злобно сплюнул на грязный цементный пол. — Что значит — отменять? Почем я знаю, что ты заказчик? Такие заказы не отменяют! И ты, мать твою, как меня нашел?

— Я… как это… следит за объект и наблюдайт вас. Это не есть профешионал! Вас отшен легко вычисляет! Я отменяйт заказ!

— Да ты, козел, что себе позволяешь? — проши: пел киллер, все больше и больше распаляясь. — Я этот объект столько времени веду, изучил его, как собственный сортир, сколько времени на него угрохал, а ты — отменять?

— Нэ волновайтес, — заказчик придвинулся ближе, выпучив глупые голубые глаза, — я оплатит неустойка, вы не понести болшой урон.

— Да разве только в деньгах дело! — Киллер не повышал голоса, чтобы не спугнуть объект, но ярость в его груди так и кипела. — Ты, харя американская, не понимаешь? Я в это дело душу вложил!

— Как это переводит — «душу влоджил»? — озабоченно переспросил тот. — Я ясно выражатся — заказ отменяйт! Мои обстоятэлства изменяйт! Мне не нужно ее убивайт, мне нужно полутшайт от нее информация!

— Ах, у тебя обстоятельства изменились? — прошипел киллер, придвигаясь к заказчику. — А я-то при чем?

— Мне нэпременно нужно узнавайт все, што она знайт! Ее не нужно сейтшас убивайт!

— Так дела не делаются! — зло повторил убийца.

— Вы должны выполняйт мой приказ. Я есть заказтшик, и мой слово для вас есть закон!

— А вот те хрен! — презрительно бросил киллер. — Мы не в твоей гребаной Америке! У нас так дела не делают! — Вдруг его глаза блеснули, словно увидели что-то очень интересное, он понизил голос и вкрадчиво проговорил: — Ну, если ты хочешь отменить заказ, давай прямо сейчас неустойку. И наличными!

— Сейтшас, сейтшас, — засуетился, закивал американец, — я не иметь все деньги при себе, но некоторый сумма я вам оплатит… я знайт эта ваша русская слабост к наличные деньги…

Киллер осторожно отложил винтовку и незаметно вытащил из-за спины нож. На этого козла не нужно тратить пулю, ее он оставит для объекта. Сейчас он возьмет деньги — пусть их будет меньше, чем он рассчитывал, но зато он доведет это проклятое дело до конца! Он возьмет бабки, потом приколет заказчика, эту гниду, которая позволяет себе диктовать правила игры! Он приколет его, как в детстве прикалывал булавками редких жуков и бабочек, чтобы разместить их в своей коллекции, а потом возьмет винтовку и разберется с девчонкой. Все равно она никуда не денется, будет ждать своего чертова кота! Он обязательно должен довести дело до конца, иначе у него останется отвратительное чувство, что он состарился и больше ни на что не способен, что ему пора на свалку. На самом деле он полон сил, он может все, он в расцвете своих возможностей, просто этой девчонке как-то невероятно везет, словно ей кто-то подыгрывает в той смертельной игре, которую они с ней ведут…

Американец, косясь на исполнителя, достал из кармана туго набитый бумажник и, стараясь не показывать его содержимое, вытащил стопку зеленых купюр.

— Эй, не жмись, Америка! — дурашливо проговорил киллер, заглядывая через плечо заказчика и одновременно отводя руку с ножом. — Ты что, блин, на базаре — выгадать норовишь?

— Это будет достатотшно. — Американец с недовольной гримасой добавил еще одну купюру. — Это будет отшен достатотшно!

— А вот те хрен! — Киллер выбросил руку с ножом, но хитрый янки, видимо, ожидал чего-то подобного и отскочил неожиданно ловко для своей крупной, неуклюжей фигуры и бросился в сторону, выкрикивая:

— Это нэлзя! Это нэлзя! Меня нэлзя убивайт, я есть заказтшик! Я дать вам плохая рекомендэйшн!

— Хрен ты что-нибудь дашь, — прохрипел киллер, догоняя подлого американца, — когда я тебе кишки выпущу! Ты своими рекомендациями подавишься! Ты, сволочь буржуазная, в этом подвале сгниешь и можешь тут крысам давать свои гребаные рекомендации!

Американец повернул лицо к своему преследователю. В его глазах горели ужас и недоумение: он не понимал, как можно так непростительно нарушать самые основные законы бизнеса!

Киллер теснил его к грязной кирпичной стене, размахивая узким, отлично заточенным ножом. Американец водил по сторонам безумными глазами, пытаясь найти путь к отступлению, лазейку… Но все было безнадежно, убийца загнал его в тупик, как охотник — затравленное животное…

Убийца поднял руку с ножом, приготовившись к последнему, решающему удару…

И в это мгновение ему под ноги бросилось что-то черное, какой-то косматый зверь с ярко горящими зелеными глазами…

Киллер споткнулся, потерял равновесие и рухнул на пол.

Все его тело пронзила холодная молния боли. Он дернулся, попытался встать и вдруг увидел перед глазами расплывающуюся на грязном цементном полу темно-красную лужу.

«Кровь, — лениво отметил он, — откуда здесь кровь?»

В боку пульсировала постепенно стихающая боль.

«Что это со мной? — постепенно успокаиваясь, думал он. — Кажется, я засыпаю… а что за зверь бросился мне под ноги? Ах да, это ведь был кот девчонки… кот объекта… моего последнего объекта…»

Глаза видели все хуже и хуже, темнота в подвале сгущалась, и киллера все больше клонило в сон. В конце концов, он был уже очень немолодым человеком, и ему давно пора было отдохнуть… отдохнуть… отдохнуть.

Американец изумленно следил за тем, как этот страшный человек, неожиданно упав и наткнувшись на собственный нож, несколько раздернулся и окончательно затих, уставившись в грязную кирпичную стену широко открытыми мертвыми глазами. На полу растекалась кровавая лужа, и американец вынужден был отступить в сторону, чтобы не испачкать в крови ботинки.

Он подумал, что происшедшее совершенно закономерно: этот человек хотел нарушить священные законы бизнеса, но Провидение этого не допустило. Он как заказчик имел полное право расторгнуть контракт, как только его условия перестали соответствовать интересам заказчика.

Американец спрятал в карман бумажник с неистраченной неустойкой, брезгливо переступил через нечестного русского и направился к заднему выходу из подвала.

Багратион так долго не появлялся, что я уже начала беспокоиться. На улице март, Багратион у меня кот завидный, поэтому вполне возможно, что какая-нибудь уличная киса положила на него глаз. И она ему тоже понравилась, так что теперь влюбленные очень хорошо проводят где-нибудь время. А мне что прикажете делать? Где мне искать этого бродягу? И вот, когда у меня уже лопнуло терпение, кот появился из подвала, но в каком виде… Глаза его горели темно-зеленым огнем, шерсть на спине и на загривке стояла дыбом, хвост распушился примерно в три раза больше обычного и напоминал поток густого дыма, который временами шел из трубы фабрики «Красный треугольник», где задолго до моего рождения делали резиновые галоши. Глядя на кота, я поняла смысл выражения «хвост трубой».

Дома на звук хлопнувшей двери выскочила Маргарита и подобострастно сообщила, что мне несколько раз звонил женский голос, который наконец попросил перезвонить Лене.

«Что еще у них стряслось? — недовольно подумала я. — Вроде бы Ленка у мамы, все в порядке…»

Ленка взяла трубку сама. Узнав, что это я, она долго копошилась, закрывала дверь, потом заговорила вполголоса:

— Слушай, меня достала свекровь! Звонит каждые десять минут, рыдает в трубку, требует сказать, куда я дела ее мальчика!

— Ах, она так ставит вопрос… — пробормотала я, — оригинальная трактовка…

— Никитушка не звонит ей уже четыре дня, она в панике и считает, что он пропал, с ним случилось несчастье.

— Что ж, она недалека от истины, — заметила я.

— А что мне ей сказать? — кипятилась Ленка. — Ты пойми, она уже и мою мать с ума свела!

— Пошли ее подальше открытым текстом, сказать подробно, куда? — предложила я.

— Не могу, — грустно ответила Ленка, — смелости не хватает. Не могу открыто хамить немолодому человеку, хоть свекровь и зараза, каких мало.

— Ты хочешь, чтобы я ей нахамила? — Я вспомнила раздраженный женский голос, который кричал мне в свое время, чтобы я оставила ее Никиту в покое и не смела звонить к ним в дом. — Я, конечно, могу, но как представиться? Сказать, что звоню по твоему поручению? Она не поверит…

— Не валяй дурака! — рассердилась Ленка. — Я звоню посоветоваться, что делать. Я сказала свекрови, что мы разводимся…

— Ну, верно, она не очень расстроилась… — подзадорила я Ленку.

— Представь себе, сначала она расстроилась! Оказалось, что она меня любит!

— И ты в это веришь? — Я была настроена очень скептически.

— Ну… все же я перетаскала ей тонны продуктов, пока она болела! — неуверенно сказала Ленка. — Возможно, ей присуще чувство благодарности…

— Я тебя умоляю!

— Точно, — Ленка не могла не согласиться, — я ей не поверила, и правильно сделала, потому что теперь она прямо обвиняет меня в том, что я извела ее сына. Грозится в милицию пойти!

— С нее станется… — протянула я.

— А что я им скажу? — надрывалась подруга. — Про похищение, про наркотики и так далее? Еще на меня все повесят!

Я подумала, что при таком раскладе как бы на нас и все трупы, найденные в ангаре торгового дома «Британия», не повесили, а заодно и организацию теракта на мюзикле «Норд-ост», но решила не распространяться о таком щекотливом вопросе по телефону.

— Может, она поорет, выпустит пар и затихнет? — осторожно поинтересовалась я.

— Исключено, — твердо ответила Ленка, — да ты сама представь, как это со стороны выглядит. У меня муж пропал, а мне и горя мало? Значит, это я его куда-то дела!

— Ты права, с этим нужно что-то делать, — сказала я, — ладно, я подумаю, потом тебе перезвоню.

— Соображай быстрее! — жалобно сказала Ленка. — У меня мама уже второй пузырек валерьянки приканчивает!

— Думать тут нечего, — сказала я, повесив трубку. Не считайте, что я рехнулась и разговариваю сама с собой. Нет, в данном случае я обращалась к Багратиону, который сидел на диване и, надо полагать, слышал наш с Ленкой разговор.

— Думать тут нечего, — повторила я, — нужно звонить Олегу.

Раньше я не хотела этого делать, потому что сама еще не разобралась в своих проблемах. Но теперь проблемы были Ленкины. Олег, надо думать, в курсе того, куда делся ее муж.

Однако вспомнит ли он меня? Ведь прошло несколько дней, он обещал позвонить и не позвонил. Тут я вспомнила, что дала ему телефон той самой коммуналки на Кирочной. Но ведь Олег связан со спецслужбами, так что может без труда выяснить мой домашний…

И тут же раздался телефонный звонок. Я взяла трубку, и кто, вы думаете, спрашивал меня? Конечно, Олег! На ловца, как говорится, и зверь бежит.

— Ты меня нарочно обманула, — начал он, — ты дала телефон, а сама из той квартиры съехала. И подруга тоже. Но не думай, что от меня можно так просто избавиться.

— Да я и не думаю, — мирно ответила я, — вот как раз собиралась тебе звонить…

Разумеется, он не поверил, но мне было все равно. Я наскоро объяснила Олегу суть Ленкиной проблемы — свекровь совсем съехала с катушек от беспокойства за сына и собирается идти в милицию.

— Я наведу справки и позвоню. — Как мне показалось, его голос звучал разочарованно: может, он ждал, что я признаюсь ему в любви?

— Нет уж, — решительно сказала я, — ты должен сообщить ей все лично, а то мне Ленка не поверит. Уж будь так любезен, выкрои время, и побыстрее, а то они там с матерью валерьянкой обопьются, а у свекрови совсем крыша съедет.

Мы условились встретиться через полтора часа в кафе «Марко Поло» на Петроградской, после чего я подошла к зеркалу и задумалась, можно ли считать эту встречу свиданием. То есть нужно ли мне как-то особенно готовиться к ней или сойдет и так. Из зеркала на меня смотрела весьма непрезентабельная особа — нестриженые, непричесанные волосы, лицо бледное и невыразительное, в глазах, правда, в последнее время изредка появлялся наш фамильный огонь. Ай да ладно, пойду как есть, не до того мне сейчас!

— Соня! — окликнула меня незнакомая девушка возле двери кафе «Марко Поло».

Мы с Ленкой условились встретиться пораньше, чтобы успеть выработать общую стратегию. Я сначала не узнала ее, а когда узнала, то сразу же испортилось настроение.

Сегодня на улице было тепло, светило солнышко, асфальт просох. На Ленке было светлое короткое пальтишко из кашемира с крупными пуговицами, на шее оранжевый шарф. Она подстриглась коротко, и сразу стало заметно, что она очень похудела, от этого глаза казались еще больше. Была она бледна и помаду выбрала в тон коже лица — светлую., — Обрезала волосы, — бормотала Ленка, — так стали лезть в больнице, просто кошмар. Вообще выгляжу ужасно, бледная, как смерть, и ощипанная, как мокрая курица…

Я бы так не сказала, но решила промолчать, потому что Ленка явно желала услышать от меня, что выглядит она неплохо. Одно скажу: раз она прежде всего побежала в парикмахерскую и не забыла накраситься, стало быть, чувствует себя явно лучше.

Мы сели за столик и не успели двух слов сказать, как появился Олег.

— Познакомьтесь, — начала я светским тоном, — это Лена, моя подруга, хотя вы ведь уже встречались…

— Да, — сказал Олег, и я сразу же почувствовала, что с ним что-то не то.

Действительно, он застыл столбом и вытаращился на Ленку. Я так поняла, что в прошлый раз он на нее особенно не смотрел, да и смотреть-то там было не на что — она была в ужасном состоянии. Теперь же Ленка слегка почистила перышки и сразу произвела на моего знакомого неизгладимое впечатление.

— Да… мы… — прохрипел Олег и сделал попытку протянуть руку, но она тут же упала плетью.

— Здравствуйте, — прошептала Ленка и опустила глаза.

Когда-то давно, еще до моего рождения, у нас в Большом театре кукол шел спектакль под названием «Под шорох твоих ресниц», мне мама про него рассказывала. Так вот, наша дальнейшая встреча проходила под этим самым девизом — «Под шорох ресниц». Ленка на протяжении всего разговора то томно опускала глаза, то трепетала ресницами. Было заметно, что от каждого ее взгляда Олег вздрагивает, словно его дергает электрическим током. Вначале меня это раздражало, потом начало забавлять.

Она вовсе не выглядела несчастной, несчастье отпугивает людей; нет, Ленка выглядела такой беспомощной с этой своей короткой стрижечкой, что даже мне иногда хотелось немедленно ее защитить и взять на себя все ее проблемы. Что уж говорить об Олеге — сердце-то ведь не камень даже у сотрудника спецслужб, тем более что он простой технический гений.

Когда первичный обмен взглядами приостановился и мы уселись за столик, я сделала попытку направить разговор в деловое русло.

— Видишь ли, Олег, — начала я, — у нас проблемы. И мы решили обратиться к тебе за советом.

Он сделал над собой усилие, оторвал взгляд от Ленки и обратил его на меня. Как видно, сравнение было не в мою пользу, потому что Олег тяжко вздохнул, но все же заставил себя перейти к делу.

— Я навел справки, — хрипло заговорил он, — дело в том, что о случае в загородном доме Горлового широкие массы не оповещены. То есть ни в прессу, ни на телевидение ничего не просочилось. Охрана хозяина там тихонечко все прибрала, мы им не мешали. Вашего мужа не было среди убитых, это я знаю точно. Надежду Ведерникову увезли к Горловому, что с ней — понятия не имею, но у себя дома она не появилась.

— Нам про нее совершенно неинтересно, — тихонько вставила я, и Ленка согласно кивнула.

— Далее, — Олег дождался, когда Ленка снова подняла ресницы, — насчет случая в ангаре торгового дома «Британия». Там нашли кучу трупов, свидетелей никаких. — Тут он повернулся ко мне и даже соизволил слегка подмигнуть. — Разумеется, милиция занимается этим, но поскольку в живых никого не осталось, то дело, надо полагать, закроют, посчитав его обычной бандитской разборкой. Об участии вашего мужа в этом инциденте никто не знает, так что у милиции нет к нему никаких претензий.

— Но он об этом может не знать… — снова вставила я, а Ленка опять-таки взмахнула ресницами.

— С нашей стороны тоже его никто не собирается искать, — продолжал Олег, — потому что это такая мелкая…

— Дрянь, — подсказала я.

— …что он никому не нужен, — закончил Олег. — Однако он, со своей стороны, опасается всех и вся, поэтому думаю, что он пустился в бега либо забился в какую-нибудь щель…

— Как таракан, — снова подсказала я. Олег опять деликатно промолчал.

— Что же мне делать? — прошептала Ленка.

— Да, вот именно, что делать с матерью Никиты? — вспомнила я. — Она настроена очень агрессивно.

— Пошлю кого-нибудь провести с ней беседу, чтобы не мутила воду, — вздохнул Олег.

— Полегче там, все-таки мать за сына переживает, — неожиданно для себя сказала я.

Олег молча развел руками. Я посчитала нашу беседу оконченной и допила кофе. Внезапно Олегу позвонили на мобильник, он послушал, изменился в лице, потом извинился и вышел, очевидно, чтобы мы не слушали разговор.

— Ну, ты довольна? — спросила я и тотчас сообразила, что вопрос мой прозвучал весьма двусмысленно, во всяком случае, Ленка поняла его так.

— Сонька! — Голос ее звучал виновато. — Ну ей-богу, я не нарочно! Понятия не имею, с чего это он на меня стал пялиться!

— Угу, — согласилась я, глядя в сторону.

— Сонь, ты думаешь, он мне нужен?

— Конечно, нужен, раз мы сами к нему обратились! — рассердилась я.

— Но я не об этом…

— Ладно, брось, не бери в голову, — отмахнулась я, — сейчас не до того…

И тут же подумала, что это я такая рациональная, что могу рассчитать, когда можно заниматься личными делами, а когда нельзя, а сердцу-то ведь не прикажешь… Значит ли это, что у меня нет сердца?.. И вообще, имела ли я на Олега какие-нибудь виды? То есть он, конечно, встретился на моей дороге очень и очень вовремя, защитил от убийцы там, в лесочке, дал возможность подслушать все, что происходило в доме Горлового, без него я не сумела бы спасти Ленку. Судя по всему, Олег — парень неплохой, ведь возиться с нами вовсе не входило в его обязанности.

Я закурила сигарету и прислушалась к себе. Обидно или не обидно мне, что он втюрился в Ленку с первого взгляда? Обидно, конечно, только вовсе не из-за ревности. Даже сейчас, когда Ленка после болезни, сравнение с ней не в мою пользу. Уж больно у меня жалкий вид.

Мне внезапно захотелось просто до боли, до зубовного скрежета холить и лелеять свое тело, не спеша бродить по магазинам, подбирая одежду по своему вкусу, плавать в бассейне, посещать сауну и салон красоты, никуда не торопиться и ни о чем не думать. Разумеется, у Ленки ничего этого не было, она не может себе позволить болтаться без дела, она много работает, но все-таки следит за собой. А во что превратилась я за эти годы? Кошмар какой-то… Конечно, я не виновата, что так случилось с мамой, но пора уже возвращаться к нормальной жизни, давно пора…

— Сонька, Сонька! — теребила меня Ленка. — Ты снова витаешь где-то в облаках и совершенно меня не слушаешь!

— А что такого важного ты хочешь мне сказать? — огрызнулась я. Ленкин оранжевый шарфик, так подходивший к дорогому пальто, и шорох ее ресниц порядочно надоели мне за сегодняшнюю встречу.

Подруга снова взмахнула ресницами, на глазах ее блеснули слезы. Мне стало стыдно — ей и так досталось за последнее время, а тут я хамлю, причем ни с того ни с сего.

Окончательно выяснить отношения нам помешал Олег. Он вернулся очень озабоченный и сказал, что ему срочно нужно уходить.

Он предложил нас подвезти. Мы высадили Ленку у издательства, Олег проводил ее грустным взглядом и снова стал нормальным человеком. Пока мы ехали к моему дому, он молчал, потом поинтересовался, как мои дела.

— Нормально, — ответила я рассеянно, поскольку решила, что спрашивает он чисто из вежливости.

— Ты ничего не хочешь мне рассказать? — настойчиво спрашивал он. — Тебя никто не преследует, не беспокоит звонками?

Меня преследовали, за мной следили… Но если я расскажу об этом Олегу, то придется полностью ввести его в курс дела насчет бабушкиного странного завещания. Снова в голове зазвучал ее голос: «Никому ничего про них не рассказывай… Сама проживешь…» Ладно, пока помолчим, а там посмотрим.

— Спасибо тебе за заботу, — ответила я, — и к Лене ты очень внимателен был, просто глаз с нее не спускал…

Олег отвернулся. Это хорошо, пускай думает, что я ревную.

Утром я вспомнила, что завтра сороковой день со дня смерти бабушки Софьи и что нужно будет ехать в Парголово. Когда мы с Багратионом спускались по лестнице на свою обычную прогулку, то наткнулись на мадам Брошкину, которая, по ее же собственному выражению, взяла надо мной шефство и теперь при встрече неустанно справлялась о нашем с котом здоровье и не обижает ли нас Маргарита.

Мадам Брошкина погладила Багратиона, привычно поразилась его размерам и между делом сообщила мне, — что вчера вечером в подвале соседнего дома возле старой кочегарки нашли труп неизвестного.

— Бомж какой-нибудь? — с замиранием сердца спросила я, вспомнив, в каком виде выскочил вчера оттуда Багратион.

— Нет, милиция сказала, что одет был прилично, но документов при себе никаких не имел, — ответила вездесущая соседка, — так что ты осторожно ходи по подвалам-то…

Я так испугалась, что решила туда совсем не подходить и кота не пускать. Багратион был очень недоволен, когда мы направились совсем в другую сторону. Он долго шлялся по двору, не нашел песка, вымазал лапы в сырой земле — в общем, прогулка получилась неудачной.

Я решила, что завтра возьму его с собой в Парголово, пускай кот на прощанье погуляет по дому, где он прожил всю жизнь. Опять же мышей приведет к общему знаменателю.

Снова, как только мы вошли в квартиру, Марго сообщила мне, что звонил приятный мужской голос, очень вежливый, и сказал, что перезвонит. Марго просто умирала от любопытства — еще бы, раньше мне никто вообще не звонил, а я подходила к телефону только для того, чтобы заняться утомительными поисками работы. Всех друзей и подруг я растеряла во время маминой болезни и в ужасный год после ее смерти. Но Марго этого не знала, она думала, что у меня такой отвратительный характер, что со мной никто не хочет общаться. И вот после нашей ссоры я пропадала где-то десять дней, а потом вернулась как ни в чем не бывало и сказала, что жила у подруги. Значит, у меня есть друзья… Кроме того, соседка мадам Брошкина, оказывается, очень хорошо ко мне относится. И все соседи тоже… Марго не знала, что и думать.

Телефон вскоре зазвонил снова, и я еле успела ответить раньше Маргариты.

В трубке раздался знакомый сухой стариковский голос.

— Здравствуйте, Соня, — мне послышалась в нем нерешительность, — это Мюллер…

— Здравствуйте, Иван Францевич, я вас узнала.

— Не посчитайте за навязчивость, но я нашел в своих архивах кое-что интересное. Если бы вы могли приехать к старику… Это касается вашей прабабушки Софьи Алексеевны.

— Непременно приеду, — ответила я, повесила трубку и только тут заметила, каким ярым любопытством горят глаза Маргариты.

— Кто это? — не выдержала она. — Кто это — Иван Францевич?

— Любопытство — порок вопреки общему мнению, — ответила я и ушла в свою комнату.

Парфеныч открыл дверь сразу же, как только я нажала на кнопку звонка, словно ждал под дверью. Шторм стоял рядом с ним, шумно дыша и энергично размахивая хвостом.

— Проходите, . Иван Францевич ждет вас. Отметив про себя, что мои акции в доме ювелира явно поднимаются — Парфеныч обращается на «вы», Шторм встречает, виляя хвостом, — я прошла по коридору и открыла дверь кабинета.

Иван Францевич устремился ко мне навстречу, приветливо улыбаясь и протягивая руку.

— Здравствуйте, Сонечка. — Старик склонился к моей руке, сверкнув желтоватой лысиной. — Не подумайте, что я выдумал какой-то ничтожный предлог, чтобы снова зазвать вас в гости. Я после вашего визита ударился в воспоминания, а потом стал просматривать старые газеты и журналы — захотел найти что-нибудь о вашем прадеде… точнее, прапрадеде — отце Софьи Алексеевны, и вообще о ее семье… И вот посмотрите, что я нашел!

Иван Францевич подвел меня к письменному столу, на котором громоздились стопки пожелтевших газет и журналов, и указал на одну из страниц с таким видом, с каким грибник показывает необыкновенно красивый боровик или рыболов — огромную щуку.

— Вот здесь, — проговорил он, надевая очки и находя нужную заметку, — вот… «Коорин — надежное средство от переутомления, старческой дряхлости, последствий алкоголизма…» Ах нет, извините, это не то… — Он провел пальцем по строчкам и наконец прочел: «На состоявшихся недавно торгах известный санкт-петербургский ювелир, купец первой гильдии Алексей Степанович Голубев, приобрел значительную партию замечательных африканских алмазов. Эти прекрасные камни, отличающиеся исключительной красотой, изумительного голубого оттенка, были выставлены на торги известным английским алмазодобытчиком лордом Скофилдом. Сия коллекция камней получила среди знатоков имя „Алмазы розовой антилопы“, поскольку рассказывают, будто шахту, на которой они добыты, нашел негритянский охотник, преследовавший антилопу небывалого розового цвета. Счастливому охотнику уплатили за его находку пятьдесят фунтов стерлингов, которые этот сын природы истратил на „огненную воду“, нынешний же владелец заработал на этой шахте уже не один миллион фунтов и стал одним из богатейших людей Британской империи, тем самым еще раз подтвердив удивительную практичность и деловую сметку англичан.

Господин Голубев отказался комментировать цель покупки коллекции, однако один из его работников, пожелавший остаться неизвестным, сообщил, что Алексей Степанович собирается изготовить из африканских камней бриллиантовый гарнитур для одной чрезвычайно высокопоставленной особы, а также целый ряд драгоценных уборов для своего нового отделения, которое намерен открыть в Бостоне, в Соединенных Американских Штатах, куда он с этой целью отправил своего брата и доверенного человека Бориса Степановича Голубева».

— И что все это значит? — недоуменно спросила я.

— Эта заметка напечатана в журнале «Солнце России» в самом конце 1913 года. Как вы понимаете, вскоре началась мировая война, и многие планы пришлось переменить или отложить до неопределенного будущего, которое так никогда и не наступило. Зная неторопливость тогдашней ювелирной техники, я уверен, что Алексей Степанович не успел изготовить задуманные драгоценные изделия, в лучшем случае он огранил купленные «Алмазы розовой антилопы», сделав из них первоклассные бриллианты. Далее, насколько я знаю, Алексей Степанович так и не открыл отделения в Соединенных Штатах — та же война и последовавшая за ней революция помешали. Таким образом, возможно, бриллианты остались у Голубева… хотя я еще раз повторяю — очень мала вероятность того, что камни не были изъяты при одном из бесчисленных обысков или замаскированных под обыск грабежей…

Я вспомнила картину, виденную мной на парголовском кладбище, и подумала, что если даже бриллианты пережили революционные и военные годы, то сейчас-то вряд ли осталась надежда их отыскать. Однако еще один факт из прочитанной Иваном Францевичем заметки привлек мое внимание.

— Выходит, у меня могут быть родственники в Америке? Потомки того самого «брата и доверенного лица»?

— Возможно. — Старик пожал плечами. — С тех пор минул почти целый век, так что трудно что-нибудь утверждать наверняка.

Он позвал Парфеныча, и тот сервировал нам стол, как в прошлый раз, — темно-синие чашки, душистый чай с ароматом бергамота, ореховое печенье, швейцарские шоколадные конфеты.

— Ешьте шоколад, Сонечка, — потчевал меня старый ювелир, — он очень полезен для головы…

Не успела я вернуться домой, как Маргарита, поджав полные губы, сообщила, что снова звонила моя подруга Лена и очень просила перезвонить. Марго так мучилась от неудовлетворенного любопытства, с чего это я вдруг стала вести такую активную жизнь, что даже забыла попрекнуть меня тем, что она бегать к телефону не нанималась.

— Ну что у тебя стряслось на этот раз? — устало спросила я Ленку, словно перед этим не пила чай в приятной компании, а по меньшей мере таскала бревна.

— Как дела? — жалобно проблеяла Ленка.

— Да ничего, — против воли мой ответ прозвучал достаточно сухо, — а у тебя? Свекровь отвязалась?

Очевидно, человек из спецслужб побывал у ее свекрови и провел с ней воспитательную беседу. Суть этой беседы нам неизвестна, но результатом явился звонок Ленке и разговор, в котором скверная баба недвусмысленно дала ей понять, что пока ее сын не женился, он был очень примерным мальчиком, послушным сыном и отличником. И только негодная Ленка довела ее образцово-показательного сына до того, что им теперь интересуются органы внутренних дел.

— Словом, это я Никитушку подставила, толкнула в объятия Надьки Ведерниковой и заставила связаться с бандитами и продавать наркотики! Нет, ну ты представляешь? — восклицала подруга.

Насколько я помнила мать Никиты, Ленке еще мало досталось.

— Но ты хотя бы высказала ей, что от брака с ее сыночком ты не получила ничего, кроме неприятностей, и вообще чуть коньки не отбросила из-за его преступных дел?

— Не успела, — грустно созналась та, — она первая трубку бросила.

— Растяпа! — от души выругала ее я. — А ты вообще чего звонишь-то?

Ленка спохватилась и перешла к делу. Скверная баба между руганью сообщила ей, что, хоть комната в коммунальной квартире на Кирочной у них с Никитой общая, она, свекровь, сделает все, чтобы ни метра этой жилплощади Ленке не досталось.

— Подумать только! — поразилась я. — У нее сын пропал, а она о жилплощади беспокоится… Ну и люди!

Ленка сказала, что, наверно, свекровь насчет Никиты обнадежили, в смысле, что с ним ничего не случилось, от этого она приободрилась и вновь стала законченной стервой.

— Такой и была… — поддакнула я.

В общем, этот инцидент можно было бы считать исчерпанным, но дело в том, что на Кирочной остались кое-какие Ленкины работы. Естественно, я в свое время собрала только ее вещи, а со свекрови вполне станется назло Ленке все это выбросить. Так что нужно съездить в коммуналку, причем как можно скорее, пока Никитиной маменьке не пришло в голову поменять там замок.

— Сонька, едем со мной, а? — взмолилась Ленка. — Я одна боюсь, вдруг муженек объявится…

— Ну и что он тебе сделает? — Мне совершенно не хотелось присутствовать при их объяснении.

— Теперь-то, конечно, ничего, — вздохнула Ленка. — Все, что мог, он уже сделал, но я все равно боюсь…

— Я вообще-то занята… — протянула я недовольно.

— Ты что — на работу устроилась?

— Да нет… — растерялась я.

В Ленкином красноречивом молчании слышался вопрос, чем же я так сильно занята, если ничего не делаю. Тут я вспомнила, что должна ей деньги. И почувствовала укоры совести.

— Ладно, поедем, только прямо сейчас, потому что завтра с утра я уезжаю в Парголово.

В этот раз на Ленке были простенькая курточка и джинсы. Все-таки хорошая она девка — заметила небось, как я глядела тогда в кафе на ее фирменный прикид, и решила не раздражать меня понапрасну. Я тут же расстроилась — что ж, выходит, я просто завидую Ленкиным тряпкам? Да было бы чему!

Тут я подумала, что она оделась попроще, потому что придется тащить домой пыльные папки с ее работами, и малость успокоилась.

В комнате никого не было, и замок сменить свекровь не успела. Ленка вышла в коридор поговорить со старухой-соседкой, а я по ее указанию собирала некоторые мелочи. Она все не возвращалась, я огляделась по сторонам и сообразила, что здесь кто-то побывал после меня. Не могу сказать, что я, собирая Ленкины вещи в жуткой спешке, оставила комнату в полном порядке, но все же я помнила, что дверцы шкафов были мною аккуратно закрыты и на полу не валялись тряпки.

Кто мог заходить сюда? Только Никита. Что он тут искал, одному богу ведомо. Ничего ценного у них не было. Все Ленкины вещи, документы, пару колечек и золотые часики я привезла к ее маме. Может, Никите нужно было где-то переночевать? А впрочем, какое мне-то до этого дело! Но все же в душе шевельнулось беспокойство. Мы с Ленкой были уверены, что Никитушка уже очень далеко отсюда, а он, оказывается, ошивается поблизости. Мне стало очень неуютно, и, как оказалось впоследствии, предчувствия меня не обманули.

Сейчас же я решила ничего не говорить Ленке о своих подозрениях, она и так боится.

Она вернулась и, посмеиваясь, сообщила, что жена соседа Витьки, у которого я снимала комнату, решила к нему вернуться. Она пришла как-то днем и обнаружила пустое жилище и разодранные обои. Как я уже отмечала раньше, это была женщина аккуратная и комнату держала в относительном порядке. Ничего удивительного, что при виде свисающих со стен клочьев (Багратион потрудился на славу) она пришла в ярость. Оказывается, она и понятия не имела, что ее непутевый муженек сдал помещение. Деньги за это и за новые обои Витька благополучно пропил, по такому случаю парочка скандалит уже третий день, а сейчас заключила временное перемирие и вышла в магазин. Так что, если мы хотим убраться из квартиры живыми, следует поторопиться.

Я выбросила из головы все тревожные мысли про Никиту, мы наскоро собрали барахло и выскочили из квартиры. Уже в машине Ленка сказала тоскливым голосом:

— Олег звонил…

— Ну и что? — лениво отозвалась я. — Сказал-то что?

— Да ничего! — Она пожала плечами. — Три раза звонил и ничего не сказал, так, ерунду какую-то… Как мое здоровье да как я себя чувствую…

— Ну-ну, — усмехнулась я и отвернулась к окну. Вот, скажите, за что мне все это? Только я обрела подругу, как оказалось, что она замужем за парнем, который когда-то давно был моей первой любовью. И я начала трястись, как бы она про это не проведала, тогда дружбе конец. Никитушка оказался подлецом, и Ленка, слава богу, узнала об этом не от меня. Казалось бы, ничто не омрачало нашей дружбы, так нет, Олегу понадобилось непременно влюбиться в Ленку с первого взгляда! И даже если я сумею ее убедить, что он мне совершенно не нравится, то все равно придется с подругой расстаться. Да тот же Олег не потерпит, чтобы я торчала рядом, он, скорее всего, думает, что я ревную. И Ленка чувствовала себя виноватой. Не везет мне с подругами…

— Звони… — сказала Ленка на прощание неуверенным тоном, — не пропадай…

Еще когда мы ехали в поезде, Багратион начал волноваться. Он пушил усы, постоянно вертел головой и пытался вылезть из сумки, в конце концов я пригрозила застегнуть его наглухо, только тогда он слегка успокоился, но обиженно вздыхал всю дорогу.

В маршрутке народу было очень много, и Багратион чуть не до полусмерти напугал какую-то толстую тетку в рыжей «химии», внезапно заорав из сумки дурным мявом. Я пожалела, что взяла его с собой, но тут же устыдилась — разумеется, животное переживает, ведь я везу его в те места, где прошла вся его кошачья жизнь.

Я почесала кота за ухом. Он нервно ухватил мой палец зубами, да так и остался сидеть.

Возле дома мы никого из соседей не встретили, и это было хорошо. Я тихонько открыла дверь и выпустила Багратиона наружу. Глаза его горели дьявольским огнем, усы топорщились, как у старого генерала. Кот прошелся по комнате на мягких лапах, потом втянул носом воздух, пригнулся к полу и начал красться, чуть не распластавшись и мерно размахивая хвостом в разные стороны.

— Ты чуешь мышей? — спросила я. — Я тоже их чую, хоть и не кошка. Значит, тебе есть чем заняться. Задай-ка им перцу, а то совершенно распустились. А я запру дверь и пойду в церковь.

Кот даже не оглянулся, он был занят подготовкой к охоте.

Тетя Дуня ждала меня на паперти. Мы с ней отстояли службу, потом долго слушали, как старенький батюшка душевно и с большим чувством молился за упокой Софьи Алексеевны. В конце он сказал, что душа ее теперь нас покинет, и тетя Дуня поцеловала у него руку.

На кладбище было тихо. Тетя Дуня раскрошила птичкам кусок булки и пообещала, что весной посадит на могиле цветочки. Она пыталась было пойти со мной в дом, но я твердо заявила, что хочу побыть одна, приберу там все сама, а вещи ей потом занесу. Она обидчиво поджала губы, но возразить не посмела.

И вот я сижу в пустом холодном доме. Кот куда-то подевался, мышей тоже не видно и не слышно — не то он их всех съел, не то они сами испугались и ушли к соседям.

На сердце у меня вдруг стало так тяжело, как давно уже не было, казалось, что я теряю бабушку именно сейчас. Неужели и вправду я верила, что эти сорок дней кто-то присматривал за мной, не давал пропасть? Как бы то ни было, теперь-то уж точно я осталась совсем одна.

«Нечего лить слезы, — велел мне внутренний голос, — соберись и принимайся за работу».

Действительно, уборки много, а ведь еще нужно поймать кота и уехать домой, пока ходят автобусы. Что будет потом со мной, я решила сейчас не думать. Снова начнутся унизительные поиски работы, прогулки с котом, визиты к Ивану Францевичу, которые, надо сказать, ничегошеньки мне не дают, просто старику я понравилась, и он хочет меня немножко обогреть и подкормить в память о прабабке Софье…

Здесь, в старом деревенском доме, в убогой старушечьей обстановке, мне казалось, что вся история с алмазами — это красивая сказка. Правда, Иван Францевич убедительно доказал мне, что бриллианты были. Но когда? Сто лет назад! С тех пор столько всего случилось… Революция, две мировых войны… И бабушка тогда была совсем маленькой, откуда она могла знать про камни?

Значит, если прабабка Софья Алексеевна умерла в 2003 году на девяносто втором году, то в восемнадцатом ей было… девять лет. Помню ли я себя в девять лет? Интересное дело, конечно, помню! А в старости, я слышала, как раз юные годы помнятся очень хорошо, а то, что было, к примеру, позавчера, забывается. Хотя к прабабке это не относится, у нее, я так понимаю, память была хорошая до самой смерти.

Я двигалась по комнате, разбирала вещи, завернула узел для тети Дуни, подмела пол. Странное дело, в доме не было никаких бумаг, которые накапливаются у человека в течение жизни, — письма, фотографии, поздравительные открытки, документы, медицинские справки…

Я тут же одернула себя. Кто мог поздравлять Софью Алексеевну с праздниками, если она была совершенно одинока? Кто мог писать ей письма? И фотографии… я тогда нашла только одну…

В комнатах был относительный порядок, и я перешла на кухню. Тетя Дуня в прошлый раз подмела осколки и распихала разбросанные кастрюли, так что я только протерла кухонный стол и подоконник.

Над столом висела старая посудная полка, покрытая пожелтевшей газетой. Она выглядела неаккуратно, на ней я заметила крошки и несомненные следы пребывания мышей. Я сдвинула кастрюли, аккуратно свернула газету вместе с содержимым и остановилась в удивлении. Под ней лежали фотографии — две штуки. Очень старые снимки, но они прекрасно сохранились. Обе фотографии были наклеены на твердую глянцевую картонку и ничуть не пожелтели от времени. На одной была изображена маленькая кудрявая девочка в светлом платьице, сидящая в большом кожаном кресле. Девочке на вид было лет семь. Она очень внимательно, без улыбки глядела перед собой яркими темными глазами. Вторая фотография, надо думать, была сделана на несколько лет раньше, потому что девочка на ней была младше. Этот снимок был семейным.

Грузный мужчина с черной бородой сидел в том же кресле и держал на коленях кудрявую девочку. Сзади за креслом стояла молодая женщина в шелковом темном платье с глухим воротом. Она чуть наклонилась к мужу и положила руку ему на плечо.

На обеих фотографиях снизу было написано красивыми буквами:

«Фотография Гринбаума. Невский проспект, 62».

Было так странно держать в руках давно сделанные фотографии, и до меня не сразу дошло, что кудрявая девочка на обоих снимках — это моя прабабушка Софья…

Из сеней послышалась возня, и там материализовался кот. Вид у него был самый разбойничий, но очень довольный. Заметив меня, он облизнулся и гордо прошел в комнату, держа хвост строго перпендикулярно полу. Однако таким величавым шагом он дошел только до середины комнаты, потому что внезапно заметил мышь.

Мышь была явно близорука, иначе она не решилась бы выскочить из норки прямо на кота. От такой вопиющей наглости Багратион малость прибалдел, но тут же опомнился и бросился на несчастную с воинственным воплем. Однако та успела опомниться на долю секунды раньше, поэтому Багратион закогтил пустоту. Усиленно работая лапами, мышь добралась до самого дальнего угла и стремительно скрылась в щели. Кот с разбегу проскочил в угол и стукнулся лбом о стенку, после чего разочарованно поглядел на меня.

— Ну что, — подначила я, — упустил? Как же ты так опростоволосился, а? Вроде бы серьезный, опытный котяра…

Багратион покаянно вздохнул и поскреб когтями пол. Но щель была для его лапы слишком узкая.

— Оставь мышь в покое! — рассердилась я. — Если не догнал, значит, такое ее мышиное счастье…

Но кот не хотел уступать. Он топтался в углу и решительно скреб половицу. Я махнула на паршивца рукой и продолжала уборку, как вдруг половица заходила ходуном, щель увеличилась, и лапа Багратиона застряла в ней. Кот заорал от испуга.

— Слушай, мне некогда с тобой возиться! — рассердилась я. — Что ты как маленький…

Я расширила щель и освободила лапу. Мышь, разумеется, давно ушла в подпол и теперь тихо посмеивалась там, вспоминая, как Багратион вытаращился на нее. Я попыталась пристроить половицу на место, и только тут до меня дошло, что кот вскрыл тайник. Под половицей лежали какие-то бумаги. Я вытащила их с замиранием сердца. Это оказались три заграничных продолговатых конверта.

Я положила письма на стол. Они совершенно не вязались с окружающей обстановкой, с бедным деревенским домом, с вопиющей нищетой, среди которой жила покойная прабабка. Письма были поразительно современные, западные — узкие плотные голубоватые конверты с прозрачным окошечком, в котором был виден адрес — тоже непривычный для нас, написанный как бы задом наперед: мс. Софья А. Голубева, дом 4, улица капитана Михреньгина, Парголово, Россия.

Что такое «мс»? Мисс или миссис? Трудно представить, чтобы кто-то называл бабушку «мс. Софья А. Голубева»…

Обратный адрес тоже впечатлял: мр. Джон С. Голдбиф, Милтон-драйв, Финикс, Аризона.

Я не сразу догадалась, что «мр. Голдбиф» — скорее всего, переделанная на английский лад моя собственная фамилия Голубев и автор писем — мой дальний родственник.

После короткого колебания я решилась прочесть эти письма. Хотя они были адресованы не мне, но прабабки уже не было в живых, а эти послания многое могут мне объяснить. Кроме того, я уверена — будь Софья Алексеевна жива, она сама дала бы мне их прочесть, как-никак их написал мой родственник…

Письма выглядели совершенно одинаково, но, разглядев штемпели, я определила время, когда они были отправлены. Первое — пять лет назад, второе и третье — четыре с половиной, с разрывом примерно в месяц.

С первого я и начала.

Открыв конверт, я достала два плотных листка, исписанных по-русски мелким неровным почерком. Чувствовалось, что автор отвык писать по-русски, некоторые буквы выходили у него на английский лад — то «Я» повернуто не в ту сторону, то буква Н больше напоминает номер, но в целом прочесть было можно, и даже ощущался какой-то аромат устаревшего и оттого более настоящего русского языка.

«Дорогая кузина Соня, — начиналось письмо, — я рад наконец найти Тебя после стольких лет…»

Я удивилась и умилилась тому, что этот русский человек в далекой Аризоне называет бабушку дорогой кузиной и пишет «Тебя» с большой буквы. Трудно представить старуху, которую я застала умирающей на больничной койке, маленькой девочкой и чьей-то кузиной, но тот человек в Америке, очевидно, помнил ее такой.

«Я знаю, что теперь у вас большие перемены и уже можно не скрывать, что у Тебя есть родственники за границей, и даже переписываться с ними. Поэтому я и пишу наконец после стольких прошедших лет. Ты знаешь, я теперь совершенный старик и так беспомощен и уродлив, что даже у себя самого вызываю насмешку и жалость. Я смотрю на себя в зеркало и думаю: неужели этот отвратительный морщинистый тип с пигментными пятнами на дряблой желтоватой коже действительно я ? Не может быть! Сердце мое еще стучит иногда с прежним волнением, тогда мне кажется, что я по-прежнему молод и если открою окно, то увижу не пальмы и далекие горы, а березовую рощу и синий купол деревенской церкви… И Тебя, дорогая кузина, увижу на крыльце.

Представить, что Тебя прошедшие годы тоже не пощадили, мне совершенно невозможно. Я вспоминаю кудрявую девочку с яркими темными глазами, такую, какой я видел Тебя перед нашим окончательным отъездом в Соединенные Штаты. Помнишь ли, как тем последним летом мы купались в затоне под мельницей и ловили налимов вместе с Сережей Кругловым? Помнишь, как мы залезли в сад Семизаровых и нас едва не покусала их собака Аврорка ?Сколько же Тебе тогда было — семь лет, должно быть… Помнишь ли, как я катал Тебя на бициклете… кажется, по-русски говорят «велосипед»… Вот я уже забываю даже слова родного языка, последнее, что осталось у меня от прошлого.

Впрочем, Сонечка, не подумай, что я вздумал жаловаться, что я был несчастлив или неудачен здесь. Нет, жизнь моя прошла хорошо, я был, наверное, даже счастлив, единственное только плохо — она прошла, моя жизнь, и прошла слишком быстро…

Я хотел бы повидать Тебя, да боюсь — старое тело мое не понимает, что я еще молод душою, и не перенесет такого путешествия, да и Тебе я не хочу устраивать столь непосильное испытание. К тому же, признаюсь, мне отрадно сохранить Тебя в памяти той кудрявою девочкой с яркими удивительными глазами…»

Я дочитала письмо и отложила в сторону.

Конечно, очень трогательно читать эти душевные излияния американца, состарившегося на своей благополучной чужбине и не представляющего даже в страшном сне, через что прошла его «кузина Соня», «кудрявая девочка с яркими удивительными глазами», но мне это письмо ровно ничего не дало, нисколько не приблизило к фамильной тайне.

Я достала из конверта второе письмо.

Тот же неровный мелкий почерк, только еще более торопливый — кажется, пишущий человек чувствует, что ему осталось жить совсем немного, и спешит использовать оставшееся время. Неровные, непривычные, не совсем русские буквы наползают друг на друга, как будто слова торопятся выплеснуться на бумагу и боятся не успеть.

«Дорогая кузина Соня!

Счастлив был получить от Тебя весточку. Меня удивило Твое беспокойство — неужели и сейчас в России может быть опасно переписываться с зарубежными родственниками? Мне кажется, Ты ошибаешься и те времена, о которых Ты вспоминаешь, более не наступят…»

Я прервалась на секунду. Так вот почему бабушка Соня прятала эти письма! Она слишком многое перенесла за свою долгую жизнь, слишком привыкла, что все может быть опасно, боялась, что страшные времена вернутся, и на всякий случай скрывала переписку с американским кузеном.

Но, судя по всему, она ему все же ответила! Значит, посчитала повод для этого достаточно важным. О чем же она написала ему?

Я продолжила читать, надеясь получить ответ на свой вопрос.

«Мне кажется, изменения в вашей стране необратимы и Твое беспокойство напрасно. Кроме того, мы с Тобою, кажется, уже достаточно стары, чтобы более ничего не опасаться. Старость ужасна, но у нее все же есть и свои положительные стороны…

Но довольно об этом. Еще больше удивило меня в Твоем письме сообщение о том, что Тебе удалось сохранить знаменитые камни Твоего батюшки, так называемые «Ашазы розовой антилопы». Мне кажется это почти невероятным! То, что Ты рассказала о самоотверженности Прасковьи, Твоей нянюшки, достойно всяческого восхищения, и сама Ты совершила почти невозможное. Впрочем, в нашем с Тобою возрасте не кажется важным то, что так заботит молодых, да и стоят ли какие-то камни человеческой жизни и молодости ? Я отдал бы любые алмазы, чтобы хоть на час вернуться в то лето перед нашим отъездом из России, чтобы пройти тропинкой среди березовой рощи об руку с Тобою…

Однако не все так относятся к ценностям. Например, я ни в коем случае не стал бы рассказывать Твою удивительную историю моему сыну.

Должен признаться, он иногда огорчает меня. Собственные его дела не слишком хороши, а заботят его только деньги, только процветание, и иногда мне кажется, что Эндръю ради финансового успеха способен на все, на любую подлость и даже на преступление. Я пытаюсь внушить ему, что есть в мире высшие ценности, что не все измеряется деньгами, но он, кажется, думает обо мне, как о выжившем из ума старике.

Пожалуй, узнай он об алмазах Твоего отца, ему могло бы прийти в голову, что он имеет на них какие-то права, что может претендовать на наследство моего покойного дядюшки.

Как грустно обнаружить на старости лет, что собственный сын настолько не понимает меня, живет чуждыми мне ценностями! Грустно оказаться в моем возрасте столь одиноким!

Впрочем, стыдно проявлять такую старческую слабость и уныние. Жизнь моя прошла неплохо и была, пожалуй, счастливой.

Одно плохо: Россия слишком далеко, и я не надеюсь больше увидеть Тебя, дорогая кузина.

Все больше думаю я о прошлом, о прежних годах, о нашем детстве. Помнишь ли ты, как августовским вечером мы сидели на ступенях беседки и разглядывали загорающиеся звезды? Орион, Сириус, Кассиопея, Большая Медведица, Млечный Путь… Здесь, в Аризоне, и звезды не такие. Хотя, должно быть, это я не такой — старый и усталый, переживший своих ровесников, переживший свое время. Одно осталось мне — воспоминания…

Твой кузен Иван».

Я положила письмо обратно в конверт.

Значит, алмазы действительно существовали! Прабабка чудом смогла сохранить их, сберечь… Но тогда где же они? Куда делись после ее смерти? Неужели они находились здесь, в этом нищенском доме, и их нашел тот, кто перевернул все вверх дном в день ее смерти?

Нет, этого не может быть! Если бы тот, кто орудовал в бабушкином доме, нашел алмазы, он бы затих и исчез с моего пути, получив все, что хотел. Но после этого был еще погром в конторе нотариуса Кулешова, а затем — на кладбище… Должно быть, тот, кто шел по следам алмазов, искал у нотариуса бабушкино письмо, искал — и нашел, и осквернил могилу…

Тут я вспомнила, что не прочла еще третье из найденных мною писем.

Я достала лист из конверта.

Почерк был другой, совершенно незнакомый, ровный и аккуратный.

«Уважаемая мс. Голубева!

С прискорбием должна сообщить Вам о кончине Вашего родственника мистера Джона-Голдбифа. Он тихо скончался в минувшую пятницу в собственном доме в Финиксе. Ваш адрес я нашла, разбирая его бумаги, и вспомнила, что мистер Голдбиф часто вспоминал о Вас. К сожалению, последние годы он был частично парализован, что лишало его возможности самостоятельно писать письма, прибегать же для этого к чьей-либо помощи он, должно быть, считал унизительным. Мистер Голдбиф был очень добрым и сердечным джентльменом, и мне будет его очень не хватать.

Немного о себе. Я присматривала за вашим родственником последние годы. Он выбрал меня с тем, чтобы слышать русскую речь: я русская, приехала восемь лет назад из Киева. Впрочем, вряд ли это Вам интересно. Бумаги и вещи Вашего родственника я передам его сыну Эндрью, хотя, надо признаться, при жизни их отношения были далеко не идеальны, и он даже не считал нужным навещать отца в годы его болезни.

Извините, вряд ли это Вам интересно. С уважением, Анна Синицына. Финикс, Аризона».

Я аккуратно вложила письмо в конверт и откинулась на стуле, разминая затекшую шею. Вот оно, значит, как… Значит, эти проклятые алмазы все это время были у бабушки. Как ей удалось сохранить их в течение долгого времени? Вопрос остается открытым. Но так или иначе, они были, были до последнего времени. И когда сорок дней назад в больнице прабабушка хрипло шептала, что оставляет мне алмазы, она пребывала в здравом уме и твердой памяти. Если бы ей дали еще немного времени, она успела бы объяснить, где же их спрятала. И тогда я уже стала бы владелицей тех самых африканских алмазов, о которых рассказывал Иван Францевич…

Я потрясла головой и усилием воли отогнала от себя прекрасное видение: лучистые камни сияют голубоватым светом. Хотя они могли выглядеть совсем не так, ведь я никогда не видела настоящих алмазов.

Так или иначе, сейчас их нет, они бесследно исчезли, потому что, если бы они были спрятаны в доме, их давно бы нашли, ведь какой погром устроили. Да здесь просто негде их спрятать, все на виду. Хотя ведь обнаружила же я тайник для писем… Там больше ничего не оказалось, это точно, я проверила. И зачем тогда бабушка Софья писала, что мне поможет могила Аксиньи Прохоровны? Очевидно, там и были спрятаны бриллианты. И теперь их кто-то оттуда взял. Вот только кто?

А это как раз я знаю — их взял тот, кто читал прабабушкины письма, потому что в России об алмазах никто не знал. Не зря прабабка прожила долгую и тяжелую жизнь, она понимала, что, если хоть кому-нибудь проговорится о драгоценных камнях, жить ей останется несколько часов, при нашей-то криминальной обстановке.

Писем от американского кузена никто не читал, кроме меня и бабушки. Их просто не нашли. Значит, кто-то читал ее письма в Штатах, в самой Аризоне.

Ну да мне теперь все равно, где были алмазы, раз уже их нет ни в этом доме, ни в сейфе у нотариуса, ни в могиле Аксиньи Прохоровны Коленкоровой…

Коленкор… я вспомнила, что обещала отдать тете Дуне коленкоровые занавески. Нужно снять их, потом поймать кота и уходить отсюда, а то вон уже скоро стемнеет…

Я подвинула к подоконнику стул и собиралась уже встать на него, как вдруг появилась все та же беспокойная близорукая мышь. Очевидно, она никак не могла совладать со своим любопытством, либо же ей срочно нужно было куда-то пройти — может, у нее дети брошены или муж загулял… Так или иначе, мышь очень упорно выползала на свет божий, и кот, разумеется, не мог ей этого спустить. Завидев черное косматое чудовище, мышь так испугалась, словно не она только что удирала от него под половицу. Она шарахнулась в сторону и с разбегу заскочила на стул. Тут уж я завизжала и отпрыгнула подальше — ужас до чего боюсь мышей! Очевидно, та совсем потеряла голову от страха, потому что вместо того, чтобы соскользнуть на пол и искать спасения в щелях пола, она зачем-то по стенке добралась до подоконника и вцепилась лапками в занавеску. Тут Бафатион совершенно озверел, одним прыжком вскочил на подоконник и тоже вонзил все когти в занавеску, примериваясь, как бы половчее схватить нахалку. Мышь упорно ползла вверх к карнизу, кот подпрыгнул и повис на занавеске.

Не зря тетя Дуня уверяла меня, что коленкор — очень прочный материал. Действительно, под тяжестью кота занавеска не порвалась, но зато сломался карниз. Металлическая полая труба разъехалась точно посредине, и на пол из нее посыпались круглые полупрозрачные голубоватые камешки.

Кот с любопытством наблюдал за их падением, этим воспользовалась мышь, чтобы окончательно ускользнуть в дыру над карнизом. Бафатион с сожалением проводил ее глазами, но решил не связываться. Он спрыгнул на пол и потрогал один из камней лапой.

— Не смей! — Я очнулась от столбняка. — Ты с ума сошел, это же не игрушки!

Карниз упал вниз, камни брызнули во все стороны. Я встала на колени и принялась их подбирать. Так вот они какие — «Алмазы розовой антилопы». Полупрозрачные неграненые камешки голубоватого цвета. На первый взгляд не такие уж они красивые. Ну да, чтобы они засверкали, заиграли холодным голубым огнем, их нужно огранить… Стало быть, они пролежали в этом карнизе много-много лет, и никто их не нашел. Бабушка долго находилась в ссылке, ее няня умерла, дом стоял пустой, и никто не позарился на старый карниз.

Тот, кто делал обыск в доме, не догадался про тайник. И я бы ни за что не догадалась, где прабабка спрятала алмазы. Так вот зачем она упомянула в письме могилу Аксиньи Коленкоровой! Это был намек на коленкоровые занавески…

Очевидно, прабабка хотела все же шепнуть мне про карниз там, в больнице, но сил на это не хватило. А я сама их в жизни бы не нашла.

И тогда она велела коту указать место. Я тут же рассмеялась от такого дикого предположения. Так, пожалуй, можно додуматься до того, что и мышь была засланная…

Я продолжала ползать по полу, собирая голубоватые камешки, и кот перестал валять дурака и всячески пытался мне помочь. Я потрясла пустотелую трубу карниза, и из нее вывалился мешочек из синей потертой замши, а в нем еще несколько камешков. Очевидно, мешочек развязался, и камни высыпались, когда сломался карниз.

Наконец я поднялась с колен и оглядела пол. Теперь, кажется, все. Я прошлась еще на всякий случай веником, но ничего не нашла. Разложила алмазы на столе и пересчитала. Всего их набралось пятьдесят два камешка. Интересно, сколько такое богатство может стоить? Но мне не хотелось в этот момент думать о деньгах. Я полюбовалась камнями еще немного, потом сложила их в замшевый мешочек, завязала его шнурком и повесила на шею под свитер. На дворе почти стемнело, предстоит долгая дорога домой, а из защитников со мной только кот.

Как бы в ответ на мой призыв, Багратион явился из кухни и сел рядом.

«Не дрейфь, — говорил его взгляд, — прорвемся!» Все равно мне стало вдруг как-то неуютно в пустом доме, даже соседей за стенкой не слыхать. Я засунула сломанный карниз за печку, свернула занавески и скомандовала коту:

— Полезай в сумку!

И тут неожиданно услышала тихий скрип открывшейся двери.

Входная дверь не запиралась изнутри, уходя, я закрывала ее снаружи на висячий замок.

— Тетя Дуня, это ты? — окликнула я, обернувшись.

Мне никто не ответил, и шаги, раздавшиеся в сенях, определенно были мужскими — тяжелыми и уверенными.

— Кто там? — повторила я испуганно, и снова ни звука в ответ.

Мне стало не по себе. Одна в пустом доме, я была совершенно беззащитна. Мешочек с алмазами жег мою шею. Если в дом вошел грабитель, он непременно обыщет меня и найдет драгоценные камни, а меня убьет, чтобы не оставлять свидетеля…

Сейчас я обрадовалась бы кому угодно, даже пьяному соседу Витьке — при всех его «достоинствах» он все же не грабитель и не убийца…

Дверь открылась, и на пороге появился незнакомый мужчина — крупный, тяжеловесный, немолодой. В его спокойной, уверенной повадке, загорелом лице чувствовалось что-то совершенно не отечественное. Казалось, на нем стоит штамп — изготовлено в Америке. «Скорее всего, он действительно американец», — отстраненно подумала я и немного успокоилась — как будто иностранец не может оказаться грабителем и убийцей.

— Нэ надо волновайтся! — проговорил незнакомец с отчетливым акцентом, словно прочитав мои мысли. — Мы с вами… как это… родные. Нэ беспокойтэсь, я только нэмного говорить с вы.

Он окинул комнату озабоченным взглядом и увидел конверты на столе.

— О! — На лице мужчины появилось одновременно хитрое и наивное выражение. — Вы их находить! Я долго искать, но не находить…

— Так это вы перевернули здесь все вверх дном? — Я повысила голос и двинулась на новоявленного родственника с самым угрожающим видом, надеясь, что он посторонится и я смогу выскочить из дома.

— Что это «вверх дном»? — с интересом спросил американец, и не подумав пропустить меня к двери.

Напротив, он загородил мне дорогу и вытащил из кармана складной нож с длинным узким лезвием.

— Это что — такая манера приветствовать родственников? — возмущенно спросила я, скосив глаза на нож.

— Я не причиняйт вам неприятностей, если вы честно отвечайт! — выкрикнул он с неожиданной злостью, угрожающе взмахнув ножом.

— Что вам от меня нужно? — Я испуганно отступила и огляделась, думая, как сбежать от этого сумасшедшего. — И кто вы вообще такой? Откуда взялись на мою голову?

— Я уже говорить — мы с вами… как это… родные! Извиняйт меня, я нэ отшень хорошо спик рашн, хотя мой… фазе… отетс был русский.

— Ваш отец — Джон Голдбиф? — догадалась я. — То есть Иван Голубев? Вы его сын Эндрью?

— Да, это так, — говоря это, американец следил за мной, как кот за мышью, и понемногу приближался.

— Да, правильно ваш отец писал — ради денег вы готовы на любую подлость и даже на преступление!

Эндрью отмахнулся от моих слов, как будто я говорила на совершенно незнакомом ему языке.

— И вы даже не навещали родного отца во время болезни! Откуда же вы узнали о существовании родственников в России?

— После смерть мой отетс я получайт все его бумаги. Среди них находить письма из России и узнавайт о даймондс… об алмазах! Я приехайт сюда, но те-тья уже умерла. В больниц мне сказайт, что ест наследница — вы. Поскольку я есть тоже… как это… родной, то имею на них законный право.

— Да уж, действительно родной! Право он имеет, видите ли! Заявился в Россию, чтобы урвать свой кусок пирога! Понаехали тут из своей Америки!

— Что значьит «кусок пирога»? — переспросил этот ублюдок.

— Объясни ты мне, родственничек, — спросила я, понемногу отступая к стене, — зачем ты устроил на меня такую охоту? Зачем пытался меня убить — то отравить газом, то задушить?

— О, я не делайт это! — воскликнул он с наивным возмущением. — Это делайт специалист, нанятый мной… Я заключает контракт… Но у вас в Россия все работайт отшень плохо, и этот специалист не выполняет контракт! Он несколько раз… как это… делайт неудача…

— Ах, так ты, дядюшка, заказал меня? Как родной, да? По-родственному так, по-семейному — нанял киллера? Да и тот оказался какой-то бестолковый… Видно, ты польстился на дешевизну! Нашел не самое лучшее сочетание цены и качества! Но объясни ты мне, глупой, на фига тебе понадобилась моя смерть?

Я нарочно пыталась заболтать этого чокнутого разговорами, потому что мне не нравился его взгляд. Видно было, что он готов на все, а ведь этот козел еще не знает, что я нашла алмазы. Если он их увидит, мне точно живой отсюда не выйти…

— Я не понимает… — смущенно протянул Эндрью, — я думает, у вас, как во всем цивилизованном мире, есть закон… и если вы и я наследник эти алмазы, то мне нужно устраняет другой наследник и я законно получайт наследство… получайт даймондс!

— Ах ты какой наивный! — Я расхохоталась ему в лицо. — Хотел, как в цивилизованном мире, убить лишнего наследника и законно хапнуть прабабушкины алмазы? Вот идиот-то!

Кажется, он совершенно не понял моей иронии. Он серьезно кивнул и подтвердил:

— Именно так! Но у вас нет закон! У вас нет наследство! Мне говорил один знакомый в Америка, что русские все делать не так, как цивилизованный мир, что они не выписывайт чек, не пользоваться кредитная карта, они за все платить наличность, таскать с собой чемоданы денег! Я никак не мог верить, но это оказалось правда! Алмазы не есть законный наследство, они спрятан неизвестно где!

— Ты в России, мой дорогой, а не в своей гребаной Америке, — усмехнулась я. — У нас алмазы хранят не в банковском сейфе, а в каком-нибудь тайнике, например на кладбище…

— На кладбище нет алмазы! — возмущенно перебил меня американец. — Старая жентшина обманывайт в свое письмо!

— А ты не читай чужие письма! — огрызнулась я. — Не тебе это было написано!

Американский родственник сердито посмотрел на меня и придвинулся ближе.

— И когда ты ничего не нашел в могиле совершенно посторонней старухи, ты решил, что моя смерть тебе невыгодна, что меня сначала нужно обо всем расспросить…

— Да, это так, — подтвердил он, — я отменяйт контракт…

— Вот спасибо-то! Значит, теперь мне позволяется жить?

— Только сказать мне… ответить на мой вопрос — где камни? Где даймондс? — нервно проговорил он, наступая на меня и путая от волнения русские и английские слова.

— Думаю, тебе лучше знать! — огрызнулась я, поспешно отступая за колченогий стол. — Ведь это ты разрыл могилу! Не остановился даже перед кощунством!

— Что это «коштчунство»? — как ни в чем не бывало осведомился мой американский дядюшка.

— Ты что — решил взять у меня несколько уроков русского языка? — насмешливо спросила я, понемногу подбираясь к окошку. — Тогда нам нужно обсудить вопрос оплаты!

— Вы, русские, вечно шутить, — поморщился американец, — я сейчас не шутить! На кладбище нет даймондс… нет камней! Куда она их спрятала?

— Да я-то откуда знаю? — завопила я. — Я вообще об их существовании только сейчас узнала, когда письма прочитала! Она перед смертью что-то бормотала, да я тогда подумала, что старуха бредит!

Американец не верил ни одному моему слову, это было видно по его лицу. Но мне стало все равно, шаг за шагом я приближалась к окну.

— Даже не думайт об это! — рявкнул он, подскочив ко мне и размахивая ножом. — Я не позволяйт шутить со мной! Говорить, где даймондс?

Я лихорадочно искала выход и не находила его. Стоит американцу как следует тряхнуть меня — и он найдет камни. И что-то подсказывало мне, что после этого он не оставит меня в покое… свидетели ему не нужны! Его глаза горели такой лихорадочной жадностью и злобой, что я понимала — он сейчас готов на все и убьет меня, не задумываясь.

— Караул! — завопила я в полный голос, надеясь, что соседи услышат. — Убивают!

Нет, никто не появился, даже дверь не скрипнула, и собака не залаяла, сторож называется! Зато американец совсем озверел.

— Последний раз я спрашивать! — Он шагнул ко мне, нацелившись ножом на горло. — Где даймондс?

Я отшатнулась, остро отточенный нож скользнул самым кончиком по моему свитеру, разрезав воротник, и родственничек узрел на моей шее мешочек с алмазами.

— О! Даймондс! — радостно завопил этот козел и протянул ко мне руку.

И в это время к его ногам метнулся черный пушистый шар.

Прежде чем я что-то поняла, Багратион полоснул когтями по ноге американца, там, где задрались брюки.

Тот взвыл от боли и отскочил, пытаясь разглядеть, что там у него с ногой.

И в это мгновение мне на глаза попалась большая заржавленная чугунная сковородка, которая висела на гвозде. Про себя я отметила, что с удовольствием приготовила бы рагу из любимого дядюшки! Схватила посудину и с размаху опустила на голову сумасшедшего родственника.

Американец изумленно охнул и со страшным грохотом рухнул на пол.

Несколько секунд я стояла над ним, созерцая дело своих рук.

Неужели я его убила?

Но он чуть слышно застонал и шевельнулся.

Жив, мерзавец! И очень скоро очухается, так что мне лучше скорее уносить отсюда ноги!

Я схватила сумку, позвала Багратиона. Кот тут же послушно нырнул в нее. Ну до чего же все-таки удобный зверь — никаких с ним хлопот, никаких проблем, когда надо — исчезает, когда надо — появляется, к моим врагам непримирим…

Я почесала Багратиона за ухом и застегнула сумку.

Входную дверь дома заперла на допотопный висячий замок — может, это хоть немного задержит проклятого американца — и торопливо зашагала к автобусной остановке.

В город я вернулась поздно. От остановки троллейбуса направилась к дому по короткому пути, таща тяжелую сумку с котом.

Тропинка вилась среди кустов и сараев. Воздух был уже по-настоящему весенний, пахло влажной землей и талым снегом. Время было довольно позднее и так темно, что я с трудом находила дорогу. Ни одного фонаря поблизости, конечно, не наблюдалось.

Мне стало страшно: в кустах мог прятаться кто угодно, а у меня на шее бриллианты…

Я прибавила шагу и наконец вышла на широкую дорогу.

Здесь стало немного светлее, и я перевела дыхание.

Сзади послышался шум мотора, и со мной поравнялась машина. Я посторонилась. Однако машина не проехала мимо.

Она остановилась, передняя дверца распахнулась, и удивительно знакомый голос предложил:

— Садись, подвезу!

Я шарахнулась в сторону, но сзади раздались торопливые шаги, и сильные руки схватили меня за плечи.

— Я же сказал — садись! — зло прошипел Никита.

— Какая встреча! — воскликнула я, когда смогла справиться с сердцебиением. — А я уж думала, больше тебя не увижу на этом свете!

— Вот отдашь должок, и действительно расстанемся!

— Какой еще должок? — искренне удивилась я. — Я тебе что-то должна?

— А как же! — Он осклабился. — Это кому-нибудь другому ты могла заливать про то, что видела сумку с деньгами у меня, а я-то прекрасно знаю, что не брал ее. Значит, сука, это ты ее прихватила!

— Ах, так ты говоришь о той спортивной сумке!

— Знаешь, лучше не зли меня, — заявил этот подонок, скрипнув зубами, — мне терять нечего, я тебя зарежу и выброшу в канаву.

Кто-то мне, помнится, говорил, что первого мужчину невозможно забыть. Вот он сидит рядом со мной, мой первый мужчина… Ох, и угораздило же меня связаться с ним в свое время! Правда, что есть, то есть — после всего происшедшего я его действительно долго не забуду! Он ведь знал, где я живу, и караулил меня.

Он скрутил мои руки за спиной и перетянул их куском провода. Потом тряхнул, усаживая на сиденье машины, захлопнул дверцу и нажал на газ.

— Тебе решать, — сказал он с холодной яростью, — или мы едем за деньгами, или я поворачиваю за город, еду в лес и хороню тебя в первом подходящем овраге.

Хорошенькие варианты он мне предлагает! Прямо не знаю, на который из них согласиться!

— Что-то ты больно смелый стал, — заявила я, понизив голос, — не боишься своих старых друзей?

— Каких еще друзей?

— Ну, тех, с которыми ты пытался делать бизнес в ангаре «Британии» и которые почему-то посчитали себя обиженными?

— А, эти! — Он кровожадно усмехнулся. — Эти мне больше не опасны, они напоролись на людей Горлового и отбыли малой скоростью на тот свет…

— Ах вот как! А ты, стало быть, везучий…

— Стало быть, так. И нечего мне зубы заговаривать! — рявкнул он. — Говори, где деньги, или я тебя прикончу!

Что-то мне последнее время везет на доброжелателей. Желающие меня убить выстраиваются в очередь. Скоро придется проводить среди них предварительную запись.

— Ладно, — сказала я с тяжелым вздохом, — выбора у меня нет. Поворачивай налево.

— Вот это другое дело, — усмехнулся Никита, — умница девочка!

Взглянув в зеркало заднего вида, я заметила огни еще одной машины, притаившейся за углом. Никита скосил на меня глаза и прошипел:

— Только попробуй что-нибудь устроить — я тебе почки прострелю!

Угроза звучала серьезно, да я и не в силах была сейчас «что-нибудь устроить» — после всего, что мне сегодня пришлось перенести, сил совершенно не осталось, голова кружилась, и сердце тяжело стучало где-то в горле. Чтобы прийти в себя, я велела Никите объехать вокруг квартала, но не могла решить, как поступить.

Уж слишком много удивительных событий произошло с утра. Сначала мы с Багратионом нашли алмазы. Не успела я прийти в себя от такой новости, как появился мой американский родственник (чтоб его в своей Америке каждый день кто-нибудь сковородкой успокаивал…). И как только я избавилась от его назойливого внимания, меня тут же перехватил Никита. Ох, недаром мое сердце было неспокойно, хоть и уверял Олег нас с Ленкой, что Никита уже далеко.

Чем ближе мы подъезжали к дому с подвалом, тем неспокойнее делалось у меня на душе. Я видела, что Никита совершенно озверел, буквально сошел с катушек и, как только получит деньги, наверняка убьет меня. Значит, нужно что-то срочно придумать, найти какой-то выход…

Но голова совершенно не работала, меня охватила какая-то удивительная слабость и безразличие. Будь что будет, сил на борьбу у меня уже не осталось…

Наконец мы въехали во двор.

Никита проехал мимо кочегарки и вопросительно посмотрел на меня.

— Куда теперь?

Руки у меня были связаны, и я мотнула головой, указывая направление:

— Вон к тому дому. Подвальное окно видишь? Он подъехал к окну и заглушил мотор.

Во дворе в этот поздний час не было ни души.

— Вылезай, — коротко бросил Никита.

. — Никуда я не пойду! — заявила я, вжавшись в сиденье. — Я тебе объясню, где искать, ты сам найдешь!

— Ты за кого меня принимаешь? — прошипел он. — Думаешь, я как дурак полезу в подвал, чтобы ты могла сбежать? Я сказал — вылезай!

Я потеряла последнюю надежду. Там, в подвале, он меня обязательно убьет. Очень уж место удобное, а свидетель ему не нужен…

— Последний раз говорю — вылезай! В его руке появился пистолет.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться. Я вылезла из машины и, пошатываясь от усталости, подошла к окну.

— Это здесь, — показала я глазами на подвал.

— Прыгай вниз!

— Развяжи мне руки! — потребовала я. — Со связанными руками мне не спуститься, я сломаю шею!

— Ничего, захочешь жить — спустишься. — Никита повел стволом пистолета, как будто выбирая, в какое место выстрелить.

— Тебе же хуже! Если я разобьюсь, ты не найдешь тайник!

« — А если я развяжу тебе руки, ты подберешь кирпич и приложишь меня по черепу! — ответил он.

Надо сказать, в одном он оказался, несомненно, прав: у меня было сильнейшее желание разбить ему башку. Даже среди тех отвратительных типов, с которыми судьба сталкивала меня последние полтора месяца, Никита выделялся своими редкостными моральными качествами.

К сожалению, это горячее желание не совпадало с моими весьма ограниченными возможностями.

Я посмотрела на пистолет и полезла в подвальное окно.

Ну, сломаю шею. На этом все и кончится. По крайней мере, не придется больше смотреть на эту подлую рожу.

Я прыгнула, упала на бок и откатилась, чтобы Никита не грохнулся на меня. Шею я не сломала, только ушибла ногу. Чтобы Никита не увидел меня в таком унизительном положении, я отползла к стене, прижалась к ней плечом и кое-как поднялась.

Ушибленная нога болела, но кости были целы, и идти я могла.

Как только у меня мелькнула мысль ускользнуть во тьму, рядом со мной с грохотом приземлился Никита.

Оглядевшись и привыкнув к темноте, он прикрикнул на меня:

— А ну показывай свой тайник! И только попробуй шагнуть в сторону — схлопочешь пулю!

Я тяжело вздохнула и, прихрамывая, побрела к куче песка.

У меня было ощущение дежа-вю — все, что происходило сегодня, удивительно напоминало мое предыдущее посещение подвала вместе со здоровенным бандитом Коляном.

То посещение закончилось его гибелью.

Сегодня гораздо больше шансов погибнуть было у меня.

Было так темно, что я находила дорогу почти на ощупь.

Вот наконец и куча песка, которой так долго пользовался Багратион.

Лужа уже высохла, и провода, которые послужили причиной смерти Коляна, кто-то убрал.

— Рой здесь. — Я показала Никите на песок.

— Сама рой! — огрызнулся он, снова напомнив мне покойного Коляна, но тут же сообразил, что ему придется развязать мне руки, и передумал.

Он огляделся в поисках какого-нибудь инструмента и заметил ту самую фанерку, которой я воспользовалась прошлый раз.

Подозрительно оглянувшись на меня, произнес:

— Только попробуй сойти с места — пристрелю! Однако пистолет ему пришлось засунуть за ремень, чтобы освободить руки.

Никита опустился на колени и начал копать.

Я крошечными шажками, стараясь не издать ни звука, отходила в темноту, понимая, что в моем распоряжении не больше десяти-пятнадцати минут.

Куча песка быстро убывала.

Неожиданно под ногой хрустнула щепка.

Никита вскочил как подброшенный пружиной, выхватил из-за пояса пистолет и рявкнул:

— Я тебе ясно сказал — стоять на месте! Пристрелю к чертовой матери!

Я замерла в страхе. Логика говорила, что он не убьет меня, пока не найдет денег, но он такой псих, что его поступки не подчиняются логике.

Никита подтащил меня ближе и снова принялся за работу.

Прошло еще несколько минут, и он расчистил крышку люка.

— Открывай, — сказала я почему-то шепотом. Он поднял крышку, и я увидела знакомую спортивную сумку.

Если Никита при виде ее наверняка обрадовался, то для меня это был, можно сказать, смертный приговор. Пока он не нашел денег, я была ему нужна, теперь настал критический момент, когда я сделалась лишней и чрезвычайно опасной.

Он с заметным усилием вытащил баул из тайника, поставил на грязный цементный пол и потянул «молнию».

В первый момент наступила гнетущая тишина, а затем Никита разразился таким отборным и высокохудожественным матом, что его заслушались бы грузчики в одесском порту.

Заинтригованная его реакцией, я вытянула шею и заглянула через Никитино плечо в сумку.

Денег в ней не оказалось, зато был битый кирпич.

— Ты, сука, думаешь, лоха нашла? — Он повернулся ко мне, скрипя зубами от злости. — Думаешь, надо мной можно так издеваться? Ты пожалеешь, что на свет родилась!

— Деньги были здесь… — ответила я совершенно искренне. — Когда я прятала сумку, доллары лежали в ней!

— Тогда объясни мне, убогому, куда они подевались? — с дурашливой улыбкой, плохо скрывающей ярость, осведомился Никита. — И советую тебе сделать это как можно скорее, а то мое терпение уже на исходе!

— А она все равно не знает, где деньги! — раздался у него за спиной спокойный мужской голос. — Это я их отсюда забрал.

Никита волчком развернулся на месте, но все равно опоздал: Олег, появившийся из темноты, быстрым красивым движением выбил из его руки пистолет.

Никита снова грязно выругался и отскочил в сторону, заслонившись мной, как щитом.

— Ты еще кто такой? — проговорил он, злобно сверкая глазами. — Откуда взялся на мою голову!

— Не думаю, что тебе надо это знать, — презрительно ответил Олег. — Если не хочешь больших неприятностей, оставь девушку в покое.

— Интересно, что ты называешь большими неприятностями? — усмехнулся Никита, и я почувствовала сквозь одежду холодное острие ножа. — По-твоему, все, что происходило до сих пор, — это неприятности маленькие?

— Большими я называю переломы рук, ног и ребер, — охотно отозвался Олег, — которые я тебе гарантирую, если ты немедленно не отпустишь девушку!

— Вот что, бойскаут. Я так понимаю, тебя с этой сучкой связывают теплые дружественные отношения, поэтому, если хочешь, чтобы она осталась жива, ты сейчас будешь стоять на месте, как девушка с веслом, и не сойдешь с этого самого места еще пятнадцать минут, а до завтрашнего дня вернешь мне деньги. Иначе у нее действительно будут большие неприятности… Лично я большими неприятностями называю медленную и мучительную смерть. Понял? — издевательски процедил Никита, медленно отступая и волоча меня за собой.

— Не понял, — спокойно отозвался Олег, — мне на эту девчонку совершенно наплевать, можешь делать с ней все, что хочешь…

Вот уж не ожидала от него такой подлости! Конечно, я подозревала, что Олег черствый, сухой, толстокожий тип, но чтобы он так спокойно отдал меня на растерзание разъяренному бандиту!..

Гнев придал мне силы и решительности, я взвизгнула и изо всех сил пнула Никиту пяткой. Кажется, я попала по колену, во всяком случае, он очень цветисто выругался и на секунду выпустил меня.

И в этот самый миг мимо меня пролетело что-то большое и стремительное.

Такое мне раньше приходилось видеть только в гонконгских фильмах с Джеки Чаном.

Олег в огромном прыжке преодолел отделявшее его от Никиты расстояние и обрушился на Ленкиного бывшего, как коршун на зазевавшегося суслика. Еще в полете он нанес ему целую серию красивых ударов. Не знаю, как насчет переломов рук, ног и ребер, но смотрелось это здорово. Я подумала, что Олегу нужно завязывать со своей работой и идти сниматься в кино. Платят там наверняка гораздо больше.

Никита отлетел в сторону, шмякнулся на пол, как тряпичная кукла, и на некоторое время затих.

Однако очень скоро он подал голос.

Сначала он громко и мучительно застонал, а потом произнес с детской обидой в голосе:

— Крутой, да?

— По крайней мере, с женщинами я не дерусь! И беременную жену бандитам не сдавал!

— Ну и что теперь будет? — жалобно спросил Никита. — Арестуешь меня? Отправишь на зону?

— На зоне ты, пожалуй, долго не протянешь. — Олег усмехнулся. — Слухи туда доходят очень быстро, и про перестрелку в ангаре там наверняка уже знают… Да нет, я тебя, пожалуй, не буду арестовывать, а то мне придется слишком многое объяснять своим коллегам… Я тебя, пожалуй, отпущу. Если ты, конечно, усвоил, что Соня тебе больше неинтересна. — Олег оглянулся на меня. — У тебя теперь совсем другие заботы — как бы Горловой не вспомнил о твоей скромной персоне… Говорят, он мужик здорово ревнивый!

Никита разразился очередной порцией мата. Пожалуй, ему нужно устроиться работать на филологический факультет университета — там сейчас активно занимаются изучением ненормативной лексики!

— Шел бы ты домой, — бросил ему Олег через плечо, направляясь к выходу из подвала, — тебя там мамочка обыскалась!

Я поравнялась с ним и обиженно поинтересовалась:

— Значит, тебе на меня совершенно наплевать?

— Трудно с тобой, — проворчал Олег, — я ведь должен был его как-то отвлечь, сбить с толку…

— А разве нельзя было это сделать как-нибудь иначе? Не так обидно?

— Трудно с тобой! — повторил Олег. — Спасаешь тебя, спасаешь — и никакой благодарности, одни упреки!

За разговором мы выбрались из подвала, оставив Никиту лежать в углу. Меня он больше не интересовал.

— Значит, ты вытащил из люка баксы еще тогда? — спросила я Олега, когда мы оказались наверху.

— А ты думала, я такой дурак, что поверю тебе на слово? — отозвался он. — Деньги были — и пропали! Куда делись — никто не знает… Ох, Соня, умеешь ты наживать неприятности на свою голову!

— Это точно, — согласилась я, — вечно лезу, куда не просят. Стало быть, ты поэтому за мной присматривал, боялся, что я за деньгами полезу? А чего боялся-то, раз их там уже нету…

— Глупая ты, — вздохнул он, — этими бабками пользоваться нельзя, они бандитские, на них кровищи целый океан!

— Вот-вот. Поучи меня еще! — Я очень обиделась, потому что никак не могла доказать Олегу, что вовсе не собиралась брать доллары себе.

С другой стороны, поведение мое выглядело нелогично. Если не собиралась брать деньги — почему не рассказала про них?

— Ну а ты куда их дел? — усмехнулась я.

— Если бы я себе их взял, — обиделся, в свою очередь, Олег, — не стал бы тебя от этого мерзавца спасать. Тогда бы мне свидетели не нужны были.

— Точно, — согласилась я и подумала, что Никиту он не тронул из-за Ленки. Он на нее имеет виды, а как женщина станет относиться к человеку, который арестовал и посадил ее мужа, хотя бы и бывшего?

Благородный какой Олег у нас оказался… И честный. Сдал небось доллары государству и получил премию в размере месячного оклада…

Я отвернулась и потрогала замшевый мешочек на шее. Он был на месте, никуда не делся.

— Ладно, — сказала я, подходя к машине Никиты.

Кот всю дорогу сидел в сумке тихо, я мысленно велела ему никак не обнаруживать свое присутствие, потому что очень боялась, что Никита выбросит его из машины. Теперь же Багратион почувствовал, что опасность миновала, и отчаянно взвыл. Олег открыл машину, и мы с котом счастливо воссоединились.

— Нам пора. — Я повернулась к Олегу. — Я не в претензии на твое поведение, все же ты нам очень помог. И сейчас спас мне жизнь, так что всего тебе хорошего, думаю, больше не встретимся.

Он хотел было еще что-то сказать, но передумал, махнул рукой и исчез.

На лице Маргариты, открывшей мне дверь, отразилось разочарование: она втайне надеялась, что раз я ушла так надолго, да еще с котом, то, возможно, вернусь не скоро.

— Поздно гуляете, — осмелилась вякнуть она, увидев, что из кухни появился Владимир Николаевич, и решив — при нем я не стану ничего отвечать.

Но после всего случившегося мне было море по колено.

— Привет, папуля! — окликнула я отчима. — Помнишь, когда мне было двенадцать лет, ты подглядывал за мной в ванной? Я пригрозила, что пожалуюсь маме, и тогда ты купил мне огромную коробку шоколадных конфет?

Очень интересно наблюдать за их физиономиями! Марго ошарашенно вытаращила глаза и громко сглотнула, да так и осталась стоять с открытым ртом.

Владимир Николаевич встал столбом и смог только проскрипеть:

— Что ты несешь?

— Да что ты стесняешься, дело житейское! — подбодрила я его. — И вообще я не в обиде…

Он сделал шаг в мою сторону, но я встретила его самой наглой улыбкой, которую только могла изобразить.

— Да я никогда… — начал отчим.

Это святая правда « — он никогда. Ему в голову не могло такое прийти, потому что он вообще мало меня замечал. Но сейчас мое слово было против его, и стало понятно, что Маргарита ему не поверит. Действительно, дело житейское, с кем не бывает?

Впервые за последний год я увидела на лице Владимира Николаевича человеческое выражение. Это была обида от того, что он не мог доказать свою правоту. Не то чтобы мне стало его жалко, я отлично помнила тот день, когда вот в этой самой прихожей он выплюнул мне, отчаявшейся и более, чем всегда, склонной к самоубийству, несколько презрительных слов и спокойно ушел на работу. Просто мне стало противно.

— Не бойся, я пошутила, твой Вова кристальной души человек, — сказала я Марго.

— Дура! — крикнул мне вслед отчим, вот как его разобрало.

В Парголове наступила ночь. Витька Стамескин, сосед покойной Софьи Алексеевны, видел странный сон.

Ему снилось, что он находится в диких и жарких джунглях, лежит среди корней тропических растений и его терзает какое-то ужасное животное — помесь тигра и дикой свиньи. Это животное хватает его зубами за руки и за шею, повторяя голосом законной жены Зинаиды:

— Проснись, Витька! Проснись, бревно бесчувственное!

Витька хотел сказать тропическому чудовищу, что и так не спит, но тут он действительно проснулся.

В момент пробуждения ему показалось, что сон продолжается и что чудовище из сна по-прежнему треплет его, но тут он наконец окончательно пришел в себя и узнал Зинаиду.

Законная жена трясла Витьку, щипала за щеки и повторяла:

— Да проснись же ты наконец, изверг! Проснись, урод! Проснись, козлище!

Да, это, несомненно, была жена.

— Чего тебе надо? — огрызнулся Стамескин. — Что ты человеку поспать не даешь? Я, может, на работе утомившись и ночью выспаться желаю!

— Ты, козлище, послушай. — Зинаида подняла толстый палец. — За стенкой чтой-то творится.

— Что там может твориться, — отмахнулся Витька, попытавшись повернуться на бок и снова заснуть.

— Да говорят тебе, уроду, — не спи! Сперва там вроде гремели, потом ругались, потом бегали, а теперь стукот какой-то…

— Да это бабка Соня, ведьма старая, уборку не ко времени затеяла, — отмахнулся Витька и тут совсем проснулся и вспомнил, что старуха-соседка уж больше месяца на кладбище. Он сел на кровати и прислушался. Из-за стены действительно доносился слабый ритмичный стук.

— Ну и стучат, — недовольно проговорил он, — ну и пусть стучат, а нам-то что за дело?

— Да? — взвизгнула Зинаида, готовясь закатить истерику. — А ежели они там пожар устроят — мы ведь тоже сгорим! А ежели там чего стрясется — к тебе же Васильич, участковый, притащится!

Витька понял, что ему не отвертеться, поднялся с постели и натянул пузырящиеся на коленях тренировочные штаны. С тяжелым вздохом он выбрался на улицу и ткнулся в соседскую дверь.

На ней, как и накануне, висел амбарный замок. Ключа у Витьки не было, и он хотел уже вернуться в теплую постель, но для порядка дошел до забитого досками окна кухни.

В доски кто-то стучал.

— Эй, ты кто тут? — недовольно осведомился Витька. — Ты чего людям спать-то мешаешь?

— Добрый тшеловек, — послышался изнутри приглушенный незнакомый голос с заметным акцентом, — выпускайт меня, поджалуйста!

— Чегой-то? — Витька отступил от окна. — Не я тебя запирал — не мне выпускать! Шляется по чужим домам, а мне не спать из-за него!

— Добрый тшеловек, — заныл незнакомец, — я тебе давайт мани… деньги!

— О! — Витька обрадовался. Выходит, не зря он вылез из теплой постели. — Деньги — это разговор! Деньги — это хорошо!

— Ну, так выпускайт, выпускайт меня!

— Ага, я тебя выпушу — а ну как ты меня обманешь? Ты сперва мне бабки давай, а уж после…

В щелку между двумя досками высунулся уголок зеленоватой купюры. Витька вытащил бумажку и уставился на нее в восторге.

— Никак баксы?

— Выпускайт меня — я тебе еще твенти… двадцать дам! — донесся из окна приглушенный голос.

— Сто, — отрезал Витька.

В нем неожиданно проснулся настоящий бизнесмен.

В конце концов сошлись на пятидесяти, и Витька побежал в дровяной сарай за топором.

Когда он оторвал от окна доски, оттуда выбрался немолодой крупный мужик явно иностранного происхождения. Мужик потирал затылок, на котором явственно выделялась здоровенная шишка. Он отдал Витьке обещанные деньги и, кряхтя и спотыкаясь, потащился к станции.

Витька спрятал доллары в задний карман штанов и подумал, что прав политик Жириновский: распоясались американцы, всюду свой нос суют! Вот уж и в бабкину избу пролезли!

— Ну, чего там было-то? — поинтересовалась Зинаида, когда супруг забрался обратно в постель.

— Да козел соседский забрался, — ответил Витька честным голосом, — не пойму, как его угораздило!

Я думала, что не засну в эту ночь, потому что алмазы жгли мне шею, я так и не решилась с ними расстаться, но стоило плюхнуться на диван, как сон сморил нас с котом буквально сразу.

Наутро я договорилась о визите к Ивану Францевичу и полетела к нему, забыв позавтракать.

Парфеныч встретил меня, как старую знакомую, Шторм смотрел с симпатией и дружелюбно вилял хвостом. Глядишь, скоро он будет меня облизывать!

— Иван Францевич ждет, — с уважением проговорил Парфеныч и проводил меня до дверей кабинета.

Темная массивная мебель, бархатные портьеры, портреты и гравюры на стенах… Я поняла, как мне хотелось снова оказаться здесь, как не хватало этого патриархального уюта!

Ювелир спешил мне навстречу в той же домашней темно-бордовой куртке и шелковом шейном платке. Видно было, что он чрезвычайно заинтригован, ему очень хочется узнать, какие у меня новости, но хорошее воспитание не позволяет сразу набрасываться на меня с вопросами.

Старик склонился к моей руке, потом крикнул в коридор:

— Парфеныч, сообрази-ка нам кофейку!

— Вы же всегда предпочитаете чай? — удивленно спросила я.

— Что-то подсказывает мне, что сегодня особенный день и можно поступать необычно! — Ювелир заговорщически улыбнулся. — Кроме того, Сонечка, вы обязательно должны попробовать замечательный кофе Парфеныча!

Иван Францевич подвел меня к низкому столику и усадил на мое обычное место.

Надо же, у меня уже есть в этом кабинете свое место! Постепенно я становлюсь здесь своим человеком!

Парфеныч внес поднос с маленькими кофейными чашечками, традиционным печеньем и конфетами. Я поднесла к губам кофе.

Это действительно был божественный напиток — очень густой, очень крепкий, очень сладкий. Я всегда считала, что настоящие знатоки пьют кофе без сахара, но этот кофе мог дать сто очков всему, что я пробовала до сих пор.

Я ждала, когда Иван Францевич произнесет свою любимую фразу: «Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы», но ювелир, должно быть, не находил себе места от любопытства и, едва скрывая нетерпение, произнес:

— Сонечка, умоляю вас, скажите — неужели… я по вашей интонации предположил… неужели вам удалось найти?

Он не сказал, что найти, но мы друг друга прекрасно поняли.

Я оттянула воротник свитера и сняла с шеи замшевый мешочек.

— Неужели! — воскликнул ювелир с неожиданным для его возраста и профессии юношеским восторгом.

Он поставил чашку, расплескав кофе, схватил мешочек и бросился к письменному столу.

Голубоватые камешки с тихим стуком посыпались на глянцевую поверхность столешницы. Иван Францевич достал ювелирную лупу, пинцет и углубился в изучение камней.

Больше всего это напоминало священнодействие.

В кабинете наступила тишина, изредка нарушаемая восхищенными вздохами и молитвенными причитаниями:

— Какая чистота! Ни одного изъяна! А какой исключительный оттенок! Нет, их репутация не преувеличена! — Наконец он положил лупу и поднял на меня просветленный, восторженный взгляд. — Я счастлив, что дожил до этого дня! Поверьте мне, Сонечка, я всю жизнь имею дело с драгоценными камнями, но такой исключительной коллекции мне прежде не доводилось видеть!

— Значит, это действительно те самые «алмазы розовой антилопы», о которых говорилось в дореволюционной статье?

— Никаких сомнений!

— И вы действительно «поможете мне с ними разобраться», как писала прабабушка в своем письме?

— Сонечка! Даже если бы я не хотел сделать для вас все возможное ради памяти Софьи Алексеевны, я просто счастлив был бы заняться вашими камнями! Это мечта каждого ювелира — огранить такие алмазы, тем самым пробудить их, раскрыть их красоту, а потом создать из них произведения искусства! Это мечта… но… — Он замялся.

— Но?

— Но я, к сожалению, не смогу один выплатить вам всю их стоимость. Поверьте, я довольно обеспечен, но эти камни уникальны и невероятно дороги, а я непременно хочу, чтобы вы получили за них настоящую цену. Поэтому мне придется обратиться к некоторым из своих коллег, чтобы приобрести камни совместно с ними.

— Иван Францевич, дорогой, я вовсе не собираюсь торопить вас с деньгами! Если вам потребуется долгое время, чтобы огранить и реализовать эти алмазы, — меня это нисколько не пугает…

— Нет, Сонечка, я человек далеко не молодой, со мной всякое может случиться, а огранка и оформление таких камней — дело долгое. Я не хочу, чтобы после моей смерти у вас были какие-то неприятности или проблемы, и решу этот вопрос по возможности быстро…

— Иван Францевич, дорогой, я уверена, что вы проживете еще очень много лет… Но, впрочем, я полностью доверяю вам и полагаюсь на ваш опыт и на ваши знания. Делайте, как считаете нужным.

И тут наконец он произнес свою постоянную фразу:

— Ешьте шоколад, Сонечка, он очень полезен для головы!

Я наелась шоколаду до отвала и еще многого другого. Понемногу в голове все улеглось, и я поверила, что теперь являюсь владелицей пятидесяти двух алмазов и что стоят они огромных денег. Спасибо тебе, Софья Алексеевна, что сохранила для правнучки такое наследство!

— Иван Францевич, — начала я нерешительно, — я все понимаю, но я… я не хочу с ними окончательно расставаться. Хочется иметь что-то на память о прабабушке. Вы меня понимаете?

— Понимаю! — Старик расцвел. — Очень хорошо понимаю ваши чувства! И я вот что сделаю: выберу среди этих алмазов самые лучшие и сделаю вам комплект — серьги и два кольца. Или, может быть, вы хотите колье?

Я рассмеялась — невозможно представить, чтобы я куда-нибудь надела бриллиантовое колье.

— Благодарю вас, достаточно серег и кольца! Возможно, я не стану их надевать часто, но хоть изредка буду любоваться…

— Договорились…

В коридоре Парфеныч сунул мне толстую пачку денег.

— Это пока, — сказал он, — после разберешься с Иваном Францевичем…

Выйдя от ювелира в самом жизнерадостном настроении, я неторопливо шла по улице, разглядывая витрины. Все-таки хорошо быть богатой, особенно с непривычки! Всю жизнь я считала копейки, отказывала себе в самом необходимом, а теперь могу позволить себе все, на чем остановится взгляд!

Мой взгляд остановился на роскошной витрине бутика.

Раньше я прошла бы мимо, что называется, не поворотив головы кочан, — ну не для меня все эти роскошные и безумно дорогие шмотки!

Но теперь я обеспеченная, даже богатая женщина!

Я решительно толкнула дверь и вошла в магазин.

Веши на плечиках действительно были очень красивые, но, взглянув на цены, я невольно обмерла. Раньше мне пришлось бы отдать месячную зарплату за блузку и полгода отработать за жакет, но что я меряю все своей вчерашней зарплатой! Нужно избавляться от психологии вчерашнего дня и привыкать жить, как богатая женщина!

— Девушка, что вы роетесь?! — произнесла у меня за спиной продавщица. — Все равно ведь не купите!

Я удивленно повернулась к ней.

Девица примерно моего возраста стояла, сложив на груди руки, и презрительным, скучающим взглядом инспектировала мою дешевую одежду, купленную на вещевом рынке. На груди у нее красовалась табличка с громким титулом: «Менеджер зала. Наталья».

— Это дорогой магазин, — заявила она высокомерно, словно была как минимум хозяйкой этого бутика, — вы же видите, все цены указаны в условных единицах!

Она прямо не хамила, но сама ее интонация, поза, презрительный взгляд, которым окидывала меня, были откровенно хамскими.

— Что вы хотите сказать? — осведомилась я, постепенно закипая.

— Ничего не хочу! Рядом есть дешевый магазин, идите туда, там вас обслужат!

— Девушка, позовите, пожалуйста, администратора! — произнесла я как можно более повелительным тоном.

— Чего это? — фыркнула девица.

— Я сказала — администратора!

— Буду я еще… — начала она, но к нам уже спешил через зал мужчина лет тридцати пяти с намечающейся лысиной. Он услышал нашу перепалку и торопился погасить возможный скандал в самом зародыше.

— Наталья, что здесь происходит? — осведомился он, пытаясь с ходу оценить ситуацию.

— Да вот тут какая-то… щупает все, потом у вещей будет нетоварный вид, а она все равно не купит…

Администратор переводил взгляд с нее на меня, лихорадочно прикидывая, чью сторону принять.

Я решила помочь мужику в такой сложной ситуации и упростить ему проблему выбора.

— Мне кажется, девушка работает не на своем месте, — заявила я с самой невозмутимой и светской улыбкой, — по-моему, у вас приличный бутик, а она ведет себя, как на базаре. Скажите, вы принимаете оплату карточками «Виза»?