Рама II

31. ВУНДЕРКИНД ИЗ ОРВИЕТО

— Спокойной ночи, Отто, — проговорил Дэвид Браун в спину германскому адмиралу, выходившему из его хижины. — До завтра, — доктор Браун зевнул и потянулся. Поглядел на часы. Оставалось еще чуть более восьми часов до того, как свет включится снова.

Он стащил свой летный костюм, отпил воды. Франческа вошла в его хижину, едва он опустился на ложе.

— Дэвид, — объявила она, — у нас новые сложности, — и, подойдя поближе, коротко чмокнула его в щеку. — Я разговаривала с Яношем. Николь заподозрила, что Валерий получил препарат.

— Чтооо? — Браун взвился с кушетки. — Как она сумела? Ведь даже возможности не было…

— Очевидно, биометрия обнаружила какие-то свидетельства, и она ими воспользовалась. Сегодня Николь проговорилась об этом Яношу.

— Ты ничем не выдала себя, когда разговаривала с ним? Мы должны совершенно…

— Конечно, нет, — ответила Франческа. — Во всяком случае, Яношу ничего подобного и в голову не придет. Он-то — просто воплощенная невинность, по крайней мере в таких делах.

— Чертова баба. Лезет повсюду со своей проклятой биометрией. — Дэвид потер лицо руками. — Ну и денек. Сперва этот дурень Уилсон лезет в герои. Теперь еще эта… Я же говорил тебе, что надо стереть все данные об операции. Уничтожить основные файлы совсем не сложно. И тогда ничто не…

— Результаты биометрии останутся, — возразила Франческа, — а в них и содержится главное свидетельство против нас. Чтобы обнаружить все это по данным об операции, нужно быть не иначе как гением.

Она села и прижала голову доктора Брауна к груди.

— Наша серьезная ошибка заключалась не в том, что мы не уничтожили файлы — такое могло лишь вызвать подозрения в МКА. Мы ошиблись в оценке Николь де Жарден.

Высвободившись из ее объятий, доктор Браун поднялся.

— Черт побери, Франческа, во всем виновата ты. Зачем я только позволил тебе втравить меня в это дело. Я же с самого начала знал…

— С самого начала знал, — резко перебила Франческа своего соучастника, — что ты, доктор Дэвид Браун, не участвуешь в первой вылазке внутрь Рамы. Ты знал, что и твои будущие миллионы, и слава лидера экспедиции будут поставлены под сомнение, если ты останешься на борту „Ньютона“. — Перестав ходить, Браун замер перед Франческой. — С самого начала ты знал, — продолжала она уже более мягким тоном, — что и я была заинтересована в твоем участии в первой вылазке. И что ты можешь рассчитывать на мою поддержку.

Взяв Брауна за руки, она потянула его к кушетке.

— Садись, Дэвид. Мы вновь и вновь возвращаемся к одному и тому же. Генерала Борзова убили не мы. Мы с тобой только дали ему препарат, вызвавший симптомы аппендицита. Но решились на это мы вместе. И если бы Рама не начал этот маневр и если бы не подвел робот-хирург, наш план сработал бы превосходно. Борзов сейчас поправлялся бы после аппендэктомии на борту „Ньютона“, а мы с тобой распоряжались бы экспедицией внутри „Рамы“.

Выдернув свои руки из ее ладоней, Браун принялся их тереть.

— Я… я замарался, — проговорил он. — Прежде я ничего подобного не делал. То есть нравится это нам с тобой или нет, отчасти мы виноваты в гибели Борзова. И в смерти Уилсона, пожалуй, тоже. Нам могут предъявить обвинение, — он вновь покачал головой, на его лице появилась отрешенность.

— Я же ученый. Что же стряслось со мной? Как я вляпался во все это?

— Избавь меня от этих претензий на добродетель, — резким тоном проговорила Франческа. — И нечего себя обманывать. Или это не ты тот самый мужчина, что похитил важнейшее астрономическое открытие десятилетия у своей выпускницы, а потом еще женился на ней, чтобы навсегда заткнуть рот? Так что невинности ты лишился давным-давно.

— Ну это неправда, — возмутился доктор Браун. — В прочих вещах я был честен, кроме…

— Кроме тех случаев, которые сулили тебе выгоду. Просто куча дерьма! — Франческа вскочила и сама уже принялась расхаживать по домику. — Все вы, мужчины, ханжи. Просто удивляешься тем объяснениям, которыми вы поддерживаете в себе представления о собственном благородстве. Вы никогда не признаетесь в том, каковыми являетесь и чего добиваетесь. Женщины честнее относятся к себе. Мы знаем наши амбиции, желания, основные потребности… собственные слабости тоже. И принимаем себя такими, какими являемся, а не какими хотели бы видеть.

Вернувшись к кушетке, Франческа вновь взяла руки Дэвида Брауна в свои.

— Милый мой, — откровенно сказала она, — мы с тобой родственные души. Наш союз построен на самой прочной основе — на взаимном эгоизме. Нас обоих влечет одно и то же — слава и могущество.

— Жутко слушать.

— Тем не менее это так, даже если ты не хочешь признаваться себе в этом. Дэвид, милый, разве ты не понимаешь, что испытываешь нерешительность потому, что не можешь сознаться в своей истинной сути? Погляди на меня. Я всегда точно знаю, чего хочу, и никогда не колеблюсь, когда приходится что-то решать. Поступаю автоматически.

Американский физик долго молчал, сидя рядом с Франческой. Наконец он повернулся и положил голову ей на плечо.

— Сперва Борзов, теперь Уилсон, — вздохнул он. — Меня словно выпороли. Хорошо бы всего этого не было.

— Дэвид, сдаваться поздно, — Франческа погладила его по голове. — Мы зашли чересчур далеко и главный приз уже перед нами.

Потянувшись, Франческа начала расстегивать рубашку на нем.

— День был долгий и трудный, — проговорила она успокоительным тоном, — давай попытаемся забыть об этом. — Дэвид Браун закрыл глаза, она поглаживала его по лицу и плечам.

Потом Франческа надолго припала к его губам и вдруг отодвинулась.

— Знаешь что, пока мы вместе, можно черпать силу друг в друге. — Начиная неторопливо раздеваться, она стала перед Дэвидом, заставляя его открыть глаза.

— Поспеши, — нетерпеливо произнес он, — я уже…

— Не волнуйся, — ответила Франческа, лениво спуская с себя трусы, — со мной у тебя никаких проблем не было. — Франческа вновь улыбнулась, раздвигая его колени и прижимая голову к грудям. — Не забывай об этом, — проговорила она, потянув с него шорты свободной рукой. — Я тебе не Элейн.

Франческа разглядывала уснувшего возле нее Дэвида Брауна. Напряженность и беспокойство, еще несколько минут назад не исчезавшие с его лица, сменились спокойной мальчишеской улыбкой. „Как примитивны мужчины, — размышляла Франческа, — оргазм моментально успокаивает их. Хотелось бы, чтобы так было с нами, женщинами“.

Она соскользнула с узкой кушетки и оделась. Франческа старалась не побеспокоить спящего друга. „У нас с тобой все-таки остается проблема, — сказала она себе, закончив с одеванием, — и решать ее нужно безотлагательно. Куда более трудная, ведь придется иметь дело с женщиной“.

Франческа вышла наружу — во тьму недр Рамы. Возле склада на другом конце лагеря светились огоньки, но в остальном лагерь „Бета“ был погружен во мрак. Все спали. Включив свой небольшой фонарик, она пошла к югу — в сторону Цилиндрического моря.

„Что же вам нужно, мадам Николь де Жарден? — размышляла она. — Где ваша слабость, где мне искать вашу ахиллесову пяту?“ Несколько минут Франческа старательно перебирала в памяти все что знала о Николь, тщетно пытаясь обнаружить какой-нибудь дефект личности или характера, за который можно было бы зацепиться. „Деньги? Нет. Секс тоже, во всяком случае, я ее не заинтересую. — Она усмехнулась про себя. — Дэвид тоже. Николь не скрывает неприязни к нему“.

„А как насчет шантажа?“ — спросила себя Франческа, оказавшись возле берега моря. Ей вспомнилась реакция Николь на вопрос об отце Женевьевы. „Пригодилось бы, — подумала она, — знай я только ответ… но я его не знаю“.

Франческа была озадачена: ей не удалось придумать способ скомпрометировать Николь де Жарден. Огоньки лагеря уже были едва заметны во мраке. Франческа выключила фонарик и очень осторожно опустилась на край утеса, спустив ноги вниз.

Оказавшись в такой позе над льдами Цилиндрического моря, Франческа вдруг вспомнила свое детство в Орвието. В одиннадцать лет, невзирая на все предупреждения, доносившиеся со всех сторон, не по годам развитая девочка решила начать курить сигареты. Каждый день после школы она спускалась из своего городка на окружавшую его равнину — на бережок любимого ручейка. И там дымила в тишине, как бы выражая этим личный протест, придумывая себе сказочный мир — с замками, принцами… где-нибудь в миллионах километров от матери и отчима.

Воспоминания о юности пробудили в Франческе желание покурить. В экспедиции она принимала никотиновые пилюли, удовлетворявшие лишь потребность привыкшего к наркотику тела. Усмехнувшись про себя, Франческа потянулась к одному из карманов летного комбинезона. Там в специальном футляре она хранила три сигареты — на „крайний случай“.

Выкурить сигаретку внутри внеземного звездолета, пожалуй, будет поступком еще более дерзким, чем курение в одиннадцать лет. Откинув голову назад, она выпустила из легких в воздух Рамы струю табачного дыма. Франческе хотелось кричать от восторга: поступок позволил ей ощутить собственную свободу. И угроза, которую представляла для нее Николь де Жарден, вдруг показалась не столь существенной.

Попыхивая сигареткой, Франческа вспоминала жгучее одиночество девчонки, бродившей по склонам старого Орвието. И тот ужасный секрет, который навеки спрятала в своем сердце. Об отчиме Франческа не говорила никому, тем более матери, да и теперь вспоминала нечасто. Но здесь, над Цилиндрическим морем, ту детскую боль она ощутила очень остро.

„Все началось сразу после моего одиннадцатого дня рождения, — подумала она, вновь погружаясь в воспоминания восемнадцатилетней давности. — Сперва я даже не поняла, чего добивается этот сукин сын. — Она снова глубоко затянулась. — Даже после того, как начал мне ни с того ни с сего подарки таскать“.

Он был директором ее новой школы. В своем первом же тесте Франческа обнаружила редкие знания по истории Орвието. Она выходила за всякие рамки — чудо и только. До той поры отчим не замечал ее. Восемнадцать месяцев назад они с матерью поженились и немедленно завели близнецов. Франческа была лишним ртом и докукой — просто предметом в приданом матери.

„Несколько месяцев он старался быть со мной особенно ласковым, а потом мать отправилась ненадолго погостить у тети Карлы“. Потоком хлынули мучительные воспоминания: запах вина в дыхании отчима, его потное тело и свои слезы — когда он оставил ее комнату.

Кошмар продлился около года. Отчим овладевал ею, когда матери не было дома. А потом однажды вечером, пока он одевался, повернувшись к ней спиной, Франческа врезала ему по затылку алюминиевой бейсбольной битой. Окровавленный и потерявший сознание отчим свалился на пол. Она выволокла его в гостиную и бросила.

„Он больше не посмел прикоснуться ко мне, — вспоминала Франческа, вминая сигарету в грунт Рамы. — Мы жили в одном доме как незнакомцы. С тех пор я стала проводить бОльшую часть своего времени с Роберто и его друзьями. Я ждала своего часа. И когда пришел Карло, я не упустила его“.

Летом 2184 года Франческе исполнилось четырнадцать. Большую часть лета она провела, слоняясь вокруг центральной площади Орвието. Ее кузен Роберто как раз получил диплом экскурсовода по кафедральному собору. Старинный Il Duomo, главная достопримечательность города, строился этапами начиная с XIV века. Этот храм был художественным и архитектурным шедевром. Фрески Луки Синьорелли [43] в его капелле Сан-Брицио были провозглашены самым прекрасным примером стенной живописи XV века за пределами Ватиканского музея.

Сделаться официальным экскурсоводом по Il Duomo было непросто, в особенности в девятнадцать лет. Франческа гордилась Роберто. И иногда сопровождала его, правда заранее дав обещание не затруднять кузена заковыристыми вопросами.

И вот августовским вечером, как раз после ленча, на площадь возле Il Duomo выкатил изящный лимузин; шофер потребовал в туристическом бюро экскурсовода. Джентльмен в лимузине не делал предварительного заказа, и под рукой оказался один Роберто. Франческа с немалым любопытством разглядывала невысокого симпатичного мужчину, или заканчивавшего третий десяток, или уже разменявшего четвертый. Уже целое столетие автомобили в верхнюю часть Орвието пропускали только по специальному разрешению. Значит, этот мужчина — личность незаурядная.

Как и всегда, Роберто начал экскурсию с рельефов работы Лоренцо Майтани [44] на наружном портале храма. Любопытствуя, Франческа держалась в сторонке и курила, тем временем кузен рассказывал о причудливых изваяниях демонов в подножии колонн.

— Перед вами одно из самых ранних изображений ада, — говорил Роберто, указывая на поистине дантовы фигуры. — XIV век… Концепция ада, порожденная буквальным истолкованием Библии.

— Ха! — вдруг встряла Франческа. Бросив сигарету на брусчатую мостовую, она подошла к Роберто и пригожему незнакомцу. — Концепция ада в мужском понимании. Посмотрите, у многих демонов заметны груди, и по большей части изображенные грехи имеют половую природу. Мужчины всегда полагали, что сотворены совершенными, и только женщины научили их греху.

Незнакомец был удивлен шпанистого вида девицей, пускающей дым изо рта. Но тут же отметил природную красоту и сметливость. Кто она?

— Это моя кузина Франческа, — ответил взволнованный ее неожиданным вмешательством Роберто.

— Карло Бьянки, — сказал мужчина, протягивая руку. Ладонь была влажной. Заглянув ему в лицо, Франческа заметила интерес. Она ощущала, как колотится в груди сердце.

— Слушая Роберто, — застенчиво проговорила она, — вы получите только официальную информацию. Смачные кусочки он опускает.

— А вы, юная леди…

— Франческа, — сказала она.

— Значит, Франческа. У вас есть особенная информация?

Франческа ответила самой обворожительной улыбкой.

— Я много читала, — пояснила она, — и все знаю о мастерах, создававших собор, в частности о живописце Луке Синьорелли. — Она помедлила и затем продолжила. — А знаете ли вы, что Микеланджело приезжал сюда изучать фрески Синьорелли, прежде чем приступил к росписи Сикстинской капеллы.

— Нет, не слыхал, — Карло от всей души расхохотался. Он был заинтересован. — А теперь узнал. Пойдем с нами. Будешь добавлять то, что пропустил кузен Роберто.

Ей нравилось, как он глядит на нее. С восхищением, как на прекрасную картину или драгоценное ожерелье — ничего не пропуская бесстыжими глазами в ее фигуре. Его легкий смешок только подстегивал Франческу. И ее комментарии сделались еще более дерзкими и непристойными.

— Видите эту бедняжку у демона на спине? — спросила она, пока гость разглядывал гениальные фрески Синьорелли внутри капеллы Сан-Брицио. — Она вроде бы едет на нем, так? Знаете, кто она? И лицо, и тело принадлежат подружке Синьорелли. Пока он день за днем вкалывал здесь, она соскучилась и решила позабавиться с парочкой герцогов. Словом, обделала Луку с головы до ног. Вот он и отомстил ей — обрек вечно ездить на бесе.

Отсмеявшись, Карло спросил Франческу, справедливо ли было наказывать женщину.

— Конечно, нет, — ответила четырнадцатилеточка. — Вот вам еще один пример мужского шовинизма XV века. Мужчина мог вставить кому угодно, и его назвали бы мужественным, а когда женщина хотела удовлетворить свои…

— Франческа! — перебил ее Роберто. — Это уж слишком. Твоя мать убила бы тебя, если бы слышала, что ты здесь говоришь.

— Причем тут мать. Я говорю о двойном стандарте, существующем и поныне. Поглядите на…

Карло Бьянки не мог поверить своему счастью. Этот богатый модельер из Милана, добившийся к тридцати годам международной известности по случаю, из чистой прихоти нанял машину до Рима вместо того, чтобы воспользоваться, как обычно, скорым поездом. Его сестра Моника вечно твердила ему о дивном Il Duomo в Орвието. Остановиться он решил буквально в последнюю секунду. И тут — вот это да! — такой лакомый кусочек.

После экскурсии он пригласил Франческу в ресторан. Но у входа в самый шикарный ресторан Орвието юная женщина замялась. И Карло понял причину. Они пошли в магазин, он купил ей дорогое платье, туфли к нему и все прочее. Карло был изумлен ее красотой. В четырнадцать-то лет!

Франческе еще не приводилось пить по-настоящему хорошее вино. И она пила его словно воду, а при каждом новом блюде едва не повизгивала от удовольствия. Карло был очарован женщиной-ребенком. И тем, как сигаретка торчала у нее из уголка рта. Такая неиспорченная, такая неотесанная.

С едой они покончили, когда уже стемнело. Франческа дошла с ним до лимузина на площади перед Il Duomo. Пока они спускались по темному переулку, она пригнулась и игриво прикусила мочку его уха. Притянув ее к себе, он был немедленно вознагражден взрывным поцелуем. Напряжение в чреслах одолевало его.

Франческу тоже. Она, ни секунды не колеблясь, приняла предложение Карло проехаться на автомобиле. И когда лимузин подкатил к предместьям Орвието, она уже сидела на нем. Через полчаса, после того как они закончили заниматься любовью второй раз, Карло понял, что не в силах расстаться с этой невозможной девицей. Он спросил Франческу, не проводит ли она его до Рима.

— Andiamo! [45] — ответила та с улыбкой.

„А потом мы отправились в Рим и на Капри, — вспоминала Франческа. — Провели неделю в Париже. В Милане мне пришлось жить с Моникой и Луиджи. Для вида — внешнее впечатление весьма заботит мужчин“.

Долгие размышления Франчески нарушили померещившиеся вдалеке шаги. Она осторожно поднялась и прислушалась. Кроме собственного дыхания ничего не было слышно. Потом звук снова донесся до нее — слева. Слух свидетельствовал: кто-то идет по льду. Накатил страх — воображению представились жуткие твари, крадущиеся по льду к лагерю. Она вновь прислушалась, но ничего не услышала.

Франческа направилась к лагерю. „Карло, — сказала она себе, — если я и любила мужчину, то только тебя. Даже когда ты начал делить меня со своими друзьями“. Проснулась давняя, позабытая уже боль. Франческа с гневом противилась ей. „Но ты начал бить меня. И тогда все погибло. Ты и в самом деле оказался сукиным сыном“.

И Франческа решительно отодвинула воспоминания в сторонку. „Так на чем же я остановилась, — думала она, подходя к своему домику. — Ах, да. На Николь де Жарден. Что именно она уже успела узнать? И что с ней делать?“