Расшифрованная Илиада

Как читать «Илиаду»

1. Бессонница, Гомер... Про «Илиаду» Гомера знают все. Но признайтесь по совести: кто прочел все ее 24 «песни» (или «книги», или «рапсодии»)? А в них ведь 15 693 стиха. Начинали читать многие. Даже поэт Осип Мандельштам признавался в стихах:

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.

Я список кораблей прочел до середины.

А «Список кораблей» — это во второй песни. Только второй из двадцати четырех. Большинство бросало чтение еще раньше: ведь нудно и без пояснений непонятно. Если читать, то как лекарство от бессонницы.

Более 130 лет тому назад известный филолог-классицист Леопольд Францевич Воеводский избрал вступительной лекцией в Новороссийском университете вопрос «О так называемых гомеровских поэмах» (позже он написал о них и докторскую диссертацию). В этой вступительной лекции он признал, что Гомер, если не настроиться заведомо на благоговейное почитание, сух, скучен, во многих местах просто неэстетичен. Поэмы его чудовищных размеров, изобилуют постоянными повторениями, уймой имен, которые нет никакой возможности запомнить. Большей частью описываются сражения, где на каждом шагу возмутительные описания резни: кто кого убил и как он его убил, какие именно внутренности вывалились.

Воеводский констатирует, что все попытки решить «гомеровский вопрос» (как и кем созданы эти поэмы) не удались. Почему все? Наверное, какая-то ошибка является общей для них всех. Какая же? С его точки зрения, этой «общей премиссой» является убеждение в гениальности Гомера и высокой поэтичности гомеровских поэм. Давайте признаем: ну не гений Гомер — наивный безграмотный старик VIII века до н. э. {Воеводский 1876: 135-138)

Желчная критика Воеводского явно перехлестывает через край. Есть у Гомера своя образность («зеленая старость Одиссея»), сквозь естественное для Гомера (и его времени) кровавое варварство пробиваются идеи человечности, а героический эпос вообще нужно воспринимать иначе, чем современный роман. Но читать «Илиаду» действительно раздражающе трудно.

Идет речь об Атридах, по-видимому царях. Сколько их? Их связь с сюжетом от нас ускользает. Один из них обижает Ахилла, а также старика жреца. Нужно знать, что эти цари — сыновья Атрея, что один из них, Мене-лай, царь Спарты, был женат на прекрасной Елене, и ее увел Парис, троянский царевич, за что Менелай пошел войной на Трою, а с ним другие ахейские цари, вступившиеся за соплеменника (в Греции тогда было много небольших государств). И что коалиционное войско возглавил брат Менелая, Агамемнон, царь Микен. Нынешнему читателю нужно еще и знать некоторые вещи, ясные тогдашнему слушателю сызмальства — что Феб и Смин-фей — это не разные боги, а лишь эпитеты Аполлона, что «град Приамов» — это Троя, она же Илион, который осаждали греки, что ахейцы (ахеяне), данайцы и аргивяне — это одно и то же и т. д. Без этих знаний ничего вообще непонятно.

Кроме того, повествование то и дело наталкивается на явные противоречия, несуразности, неувязки. Нет, я не имею в виду, что в событиях вместе с людьми участвуют боги, что они творят чудеса, а герои совершают подвиги, которые одному человеку просто не под силу, — ломают с ходу огромные каменные зубья крепостной стены, Аякс орудует в бою корабельным шестом в двадцать два локтя длиной (то есть в добрых 10 метров). Из-под алтаря выползает дракон, конь Ахилла обращается к хозяину и вещает человеческим голосом. Это все можно списать на тогдашние верования, на сказочность преданий. Ну сказки, мифы, легенды — что с них взять. Но ведь страдает и логика самого повествования.

Ахилл обращается к своей матери богине Фетиде с жалобой на несправедливость ахеян, четко указуя обидчика (Агамемнона) и суть обиды (отнял награду — добытую в боях пленницу, доставшуюся при дележе), молит вступиться. Фетида откликнулась на эту мольбу и спрашивает:

Что ты, о сын мой, рыдаешь? Какая печаль посетила

Сердце твое? Не скрывайся, поведай, да оба мы знаем

(песнь I, стихи 362-363)¹.

Как будто Ахилл и не излагал ей только что суть жалобы!

Концовка первой песни гласит: «Боги легли спать, и Зевс спал». А начало следующей песни (тут же, сразу) такое: «Все боги и люди спали, но Зевс не спал». Нестыковка, замеченная еще аналитиками XIX века.

Во вторую песнь «Илиады» включен «Каталог кораблей» — перечень флотилий, приплывших осаждать Трою, с перечислениями вождей, а также городов и народов, их пославших. Все это было бы логично в начале войны, но не в конце ее, когда ахейцы осаждают Трою уже десятый год. Здесь стоило бы перечислять уже не корабли, а пешие войска и колесницы. Складывается впечатление, что «Каталог» перенесен откуда-то из повествования о начале войны.

Война началась из-за прекрасной Елены, жены спартанского царя Менелая. Той самой, которую соблазнил и увел троянский царевич Парис. За Менелая вступились многие ахейские цари и явились под стены Трои. Перед поединком Париса с Менелаем прекрасная Елена, ставшая супругой Париса, ведет разговор с его отцом, троянским царем Приамом (песнь III). Разговор идет на крепостной башне, откуда Елена, хорошо знающая ахейских героев, виднеющихся вдали, показывает их Приаму одного за другим и на его вопросы объясняет, кто есть кто. Это было бы тоже логично в начале войны, но не на десятый год осады! Да и сам поединок главных зачинщиков войны был бы уместнее в ее начале.

В «аристее (изложении подвигов) Диомеда» (песнь V) Одиссей колеблется «умом и душой», что предпринять сначала—настигнуть ли царя Сарпедона, «сына громами звучащего Зевса», или напасть на ликийцев и «у множества души исторгнуть» (V, 671-673). Хотя из предшествующих и последующих строк ясно, что наступают-то троянцы, а ахейцы, к которым принадлежит Одиссей, отступают. Кто же кого настигает?

В XI песни троянцы, воспользовавшись отсутствием Ахцлла, подошли вплотную к кораблям ахейцев и штурмуют корабли и кущи (то есть жилые шатры). Но еще в VII песни ахейцы для обороны кораблей и кущей построили защитную крепостную стену между Троей и своими кораблями. Стена мощная. Сказано, что после войны Аполлон, Посейдон и сам Зевс девять дней будут разрушать эту стену. Итак, она была в VII песни, и в XII песни она снова объявилась. Песнь эта даже называется «Битва за стену». А где же была эта стена в XI песни? Там ее нет, троянцы свободно прошли все пространство, отделяющее корабли от города. А между тем обе песни описывают один и тот же день боев.

Посылая Патрокла в бой, Ахилл отвергает его предположение, что мать его Фетида внушила ему дурные предзнаменования от Зевса: «Мне ничего не внушала почтенная матерь от Зевса» (XVI, 50-51), тогда как прежде, в ответе ахейским послам, пытавшимся примирить его с Агамемноном, Ахилл ссылался как раз на такое предзнаменование, переданное ему именно матерью (IX, 410-414).

В битве отмщения за Патрокла Ахилл воюет пешим, и тщетно один троянец, подбежав, обнимает его колена — Ахилл его закалывает ножом (XX, 463—464). Но тут же сказано, что

...под Пелидом (Ахиллом. —Л. К.) божественным

твердокопытные кони

Трупы крушили, щиты и шеломы: забрызгались кровью

Снизу вся медная ось и высокий полкруг колесницы...

(XX, 498-500)

Таких нестыковок много. Полное впечатление, что либо певец не очень четко представлял себе свой сюжет (но где же гениальность Гомера?), либо текст неоднократно подправлялся во многих местах, но при этом те, кто правил, упускали внести соответствующие изменения в соседние места и в места, связанные с правленым местом. На подобных неурядицах основаны критические исследования многих гомероведов (таких называют аналитиками) — они выделяют в Илиаде много вставок и подправок и приводят аргументы в пользу того, что у поэмы, в сущности, много авторов. Более того, неувязки в сюжете, многочисленные дублеты имен (синонимы) — два имени у города (Илион и Троя), два имени у реки (Ксанф и Скамандр) и т. д. — позволяют аналитикам защищать гипотезу, что поэма вообще составлена из нескольких разных песен, слитых в одну эпопею. То есть текст со стеной и текст без стены создавались порознь, а потом были объединены. Или песни со стеной (с XII по середину XV) включены позже в поэму, ахейской стены не имевшую.

Сторонники же традиционной идеи о единственном гениальном творце Гомере, называются унитариями. Они считают, что певец просто мог по забывчивости сбиться с принятого сюжетного курса. Но нестыковок слишком много, и они носят систематический характер, то есть двойное толкование многих деталей проведено через всю поэму.

Все это очень затрудняет чтение.

В 1884 году крупнейший специалист по Гомеру Ульрих Виламовиц фон Мёллендорф писал: «В настоящее время Гомер уже не является много читаемым поэтом... Даже филологи знают его большей частью столь же плохо, как святоши — Библию» (\Vilamowitz 1884: 38). Что уж и говорить об обычных людях!

Современный итальянский писатель Алессандро Бар-рико (Баррико 2007: 5-7) пишет:

«Какое-то время назад у меня возникла мысль устроить публичное чтение „Илиады“... Я очень быстро понял, иго читать гомеровскую поэму в ее первозданном виде невозможно: для этого понадобится, как минимум, сорок часов времени и весьма терпеливая аудитория. И тогда я решил внести изменения в текст, приспосабливая его к поставленной мною цели. [...]

Я начал с сокращения текста, иначе чтение растянулось бы на неприемлемую для современной публики длину. Почти никогда не выбрасывая сцены целиком, я ограничивался, насколько это было возможно, удалением повторов, которых в „Илиаде“ великое множество, отчего текст становился немного лаконичнее. [...]

Я не сокращал целые сцены, но сделал из этого принципа намеренное исключение: изъял из текста все эпизоды, где появляются боги. Как известно, в „Илиаде“ боги довольно часто вмешиваются в происходящее, управляя им и предрешая исход войны. Но для современного восприятия они оказываются, пожалуй, наиболее чуждым элементом, из-за которого постоянно прерывается рассказ и замедляется развитие событий. Разумеется, я бы никогда не сократил эти сцены, если бы был уверен в их необходимости. Но, к сожалению, такой уверенности у меня не было. [...] Как говорил Лукач, роман — это эпопея без богов».

Кроме того, Баррико исключил из текста «все архаизмы, затемняющие смысл сказанного», а также изъял самого Гомера из текста — вычеркнул авторскую речь. Все повествование он разбил на эпизоды, а каждый эпизод излагает устами одного из участников, всякий раз другого, — то Хрисеиды, то Ферсита, то Пандара и т. д. Сплошные монологи. Что получилось? «Илиада» без повторов, без богов и без Гомера — это, конечно, не «Илиада». Это произведение Баррико, излагающее сюжет «Илиады» другими литературными средствами, вольный романоподобный пересказ. Он так же далек от «Илиады», как комикс на тему «Войны и мира» от эпопеи Льва Толстого.

Произведение Баррико, написанное в 2004 году, переведено на русский и издано в Москве {Баррико 2007). Оно показывает, что литераторы хорошо представляют себе трудности чтения самой «Илиады» и стараются как-то устранить их, сделав сюжет доступным, но нередко за счет утраты всего остального. Читатель воспринимает сюжет и теряет «Илиаду».

2. Оригинал и перевод. Вдобавок для русского читателя встает проблема языка и перевода — кто ж у нас знает древнегреческий. Раньше его изучали в классических гимназиях, но классическое образование сильно ужали еще в царской России, и поделом: нужно было освободить учебное время для современных языков и для дисциплин, необходимых в реальной жизни, — физики, химии, биологии, для расширения математики. Латынь осталась в юридических и медицинских вузах, а древнегреческий — только в университетах на классических отделениях филологических факультетов. Так что — перевод.

Само собой понятно, что художественное поэтическое произведение требует художественного поэтического перевода. Все мы знаем, что это очень трудно, но все же возможно. Есть отличные переводы сонетов Шекспира— переводы С. Маршака и А. Финкеля. Есть хорошие переводы стихов Гёте и Гейне. Особенно удаются переводы стихов, когда этим занимаются большие поэты. Почему же «Илиада» и «Одиссея» в переводах не производят впечатления настоящей поэзии, музыки слова?

Древние греки несомненно получали эстетическое наслаждение от прослушивания гомеровского эпоса. Такое же наслаждение получают от чтения «Илиады» и «Одиссеи» немногие современные филологи-классицисты, свободно владеющие древнегреческим языком. Тем, кто пользуется переводом, это совершенно недоступно.

Между тем русских стихотворных переводов гомеровского эпоса много (перечень их см. в кн.: Егунов 1964), и есть очень хорошие переводы на русский язык. Перевод Гнедича, сделанный во времена Пушкина, торжественномедлителен, переполнен архаизмами (словами церковно-славянского языка) и этим близок к оригиналу. Более того, Гнедич изобретал новые слова для гомеровского эпоса. Колесничие у него «бодатели коней». Это от слова «бодец», обозначавшего в древнерусском стрекало. Ныне и «стрекало» уже непонятное слово. Этим термином обозначалась острая палка, которой управляли конями с колесницы вместо вожжей — кололи в правую сторону крупа или в левую. Кони у Гнедича снабжаются эпитетом «звуконогие», герой Гектор — «шлемоблешущий», и еще много таких составных эпитетов.

Это нарушение легкости понимания — не упущение переводчика, а передача свойств оригинала. Ведь речь Гомера — не обиходная древнегреческая речь, а «искусственный язык» (точнее, диалект), сформированный в среде аэдов (эпических певцов) из разных греческих диалектов, с изрядным количеством архаизмов, иностранных слов, редких выражений (Meister 1921). Таким способом певцы создавали «высокий штиль». Ведь и в русском эпосе нечто подобное. В русском быту не употребляются выражения «а и возговорит...» или «ой ты гой еси...». Перевод Гнедича — несомненно, шедевр русской литературы. Вот как выглядит начало поэмы у Гнедича:

Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,

Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал: Многие души могучие славных героев низринул В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным Птицам окрестным и псам (совершалася Зевсова воля) —

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою Пастырь народов Атрид и герой Ахиллес благородный.

Через сто с лишним лет после Гнедича за перевод взялся писатель В. В. Вересаев — его перевод на вполне современный язык живее, понятнее, но лишен величавости. То же начало выглядит у Вересаева так:

Пой, богиня про гнев Ахиллеса, Пелеева сына,

Гнев проклятый, страданий без счета принесший ахейцам, Много сильных душ героев пославший к Аиду,

Их же самих на съеденье отдавший добычею жадным Птицам окрестным и псам. Это делалось волею Зевса С самых тех пор, как впервые, поссорясь, расстались

враждебно

Сын Атрея, владыка мужей, и Пелид многосветлый.

Есть еще переводы Н. Минского, А. Шуйского и др. Но при несомненных достоинствах все эти переводы страдают несколькими общими недостатками.

Первый недостаток — в выборе стихотворного размера. Все русские переводчики переводят обе поэмы гекзаметром, следуя греческому оригиналу. Но греческий гекзаметр принципиально отличен от русского гекзаметра, созданного искусственно. Русский гекзаметр — это, по сути, шестистопный дактиль. Дактиль — это трехтактная стопа с ударением на первом слоге. Вот шесть таких стоп в строке — это гекзаметр.

Кое-где Гнедич разнообразил гекзаметр, заменяя дактиль в некоторых стопах двухдольным размером — хореем или спондеем. Этой деталью можно здесь пренебречь.

Но в греческом языке, так же как в немецком или английском, есть долгие и короткие гласные. Например, в английском «биит» (beat) — это «удар», а «бит» (bit) — это «крошка», «маленький кусочек». В немецком: «каан» (Kahn) — это «челнок», а «кан» (капп) — это «может». В греческом буква «эта» (ц) обозначает долгое «э», а буква «эпсилон» (е) — короткое, «омега» (а>) — долгое «о», а «омикрон» (о) — короткое, и т. д. Так вот греческий стих был основан на чередовании долгих и коротких слогов.

В русском же языке деления на долгие и короткие нет, поэтому русская копия гекзаметра основана на чередовании ударных и безударных, как это обычно для русского стиха. Стало быть, греческая стопа гекзаметра оказывается четырехдольной (долгий слог равен двум коротким), а русская стопа — трехдольной. То есть другая ритмика. Разница — как между танго (или, скажем, торжественным маршем) и вальсом. Это во-первых. А во-вторых, греческий стих получается длиннее русского примерно в полтора раза. Это создает впечатление гораздо большей протяженности, медлительности. Тут другое дыхание.

При всем совершенстве перевода одноглазого Гнеди-ча, Пушкин встретил его злой эпиграммой, которую он не напечатал и тщательно вымарал в рукописи, понимая, что обнародование ее будет несправедливо. Литературоведы восстановили ее текст. Вот он:

Крив был Гнедич поэт, преложитель слепого Гомера,

Боком одним с образцом схож и его перевод.

И Белинский был против «русского гекзаметра». Он говорил, что Гомера надо переводить «мерной прозой», то есть свободным стихом или чем-то вроде того.

Далее, у всех переводчиков «Илиада» рассчитана на декламацию или чтение. А на деле она в древности пелась под аккомпанемент лиры. Она должна быть распевной, как русские былины. Ни один из существующих ныне переводов петь или хотя бы возглашать речитативом под аккомпанемент какого-либо струнного инструмента нельзя, не получается.

Все переводили Гомера как книжного поэта, литератора, хотя и древнего. А это был народный певец, акын, гусляр, не знавший грамоты. Возможно, действительно слепец. Его стихия — фольклор. Он помнил много народных песен об эпических героях и сам сочинял новые песни о тех же героях, каждый раз импровизируя. Но его импровизации ходили испытанными ходами, варьируя традиционные сюжеты. У него типичные признаки народного певца — это открыли Милмэн Пэрри и Элберт Лорд. Эти признаки: постоянные, как бы примороженные к объектам эпитеты (вроде русских «стрела каленая», «девица красная» и «добрый молодец»). Это также традиционные формулы-выражения (как русские «что ни в сказке сказать, ни пером описать», «я там был, мед-пиво пил» и т. д.). Почти после каждой речи одного из героев — «Так произнес...». После описания почти каждого отряда — стандартное завершение: «Сорок за ним кораблей под дружиной примчалося черных».

У певца множество повторов (целыми строками и «строфами» — до трети всего текста). Он этими заученными формулами и кусками текста пользуется, как книжный поэт — словами. Это позволяет ему свободно развивать повествование, не задумываясь над тем, какие слова и фразы употребить. Сразу вставляет готовое предложение из запасов памяти. В его речи масса частиц и союзов в роли частиц — как в русском эпосе (типа русских «да», «ведь», «да как» и т. п.), — они заполняют ритмические пробелы, делая речь падкой, но не такой экономной, как литературная.

Переводчики же невольно «улучшают» его, подчищают; приглаживают; превращают его народную речь в литературную, книжную. Они убирают повторы, разнообразят язык, выбирают более экспрессивные выражения, яркие образы. Вместо «так произнес» проставлены разные варианты: то «рек он», то «так он взывал», то «слово скончал». Разумеется, все это не значит, что нужно уподобить перевод русским былинам, уснастить речь выражениями «ой да ты», «гой еси» и т. п. Не стоит начинать поэму сугубо по-русски: «Уж ты гнев да воспой, богинюшка, как Ахиллеса-то свет Пелеевича...» Не нужно создавать «Гомера в зипуне».

Но и такой перевод был — это перевод «барона Брамбеуса» — О. И. Сенковского, востоковеда, журналиста и писателя первой половины XIX века. Вот как звучит начало «Илиады» в его переводе:

Спой, богиня, про бешенство Пелеевича Ахилла,

Окаянное, что тьму кручин на греков взвалило.

Многие-то побросало оно в Ад крепкие души Богатырские, трупами же их угостило собак Да воронов всех (Юпитера то свершалась воля!..)

С тех пор, то есть, как впервые разошлись, побранившись, Атреич, царь мужей, и божеский Ахилл!

Атреича лучше оставить для пародий, но народность и распевность должны чувствоваться.

На каждом шагу в переводах встречаются смысловые нарушения. С первых же слов. У Гнедича: «Гнев, богиня воспой, Ахиллеса, Пелеева сына...» В греческом оригинале первое слово — М/уу «обиду». Петь надлежало про обиду, а не про гнев. Гнев проистекал из обиды. С объяснения, на что обиделся Ахилл (Ахиллей), и начиналась поэма. Причем поэма не воспевает гнев Ахилла, а осуждает. В оригинале «пой про обиду» (у Вересаева ближе к подлиннику: «пой про гнев»), а поскольку это — начало, то лучше «спой про обиду», но чтобы не было слишком фамильярно — «заведи песнь про обиду».

Греческий герой Ахиллеус (АхіЛАєьд), имя которого не входило в русский размер, назван у Гнедича Ахиллесом (и это стало традиционным), позже он стал Ахиллом. Но в гомеровской речи он входит в целую систему однотипно названных героев, образующих древнее поколение в эпосе. Все они на -еус, а переводятся всегда на -ей (окончания -ус, -ос в русском языке отсекаются): Одиссей, Идоменей, Нелей, Пелей, Эврисфей, Мене-сфей, Тезей, Эрехтей. Обычно не стоит отступать от литературной традиции, но в случае с Ахиллом — надо: он — представитель целого поколения героев и, следовательно, он — Ахилл ей.

Значит, более близок к подлиннику как по звучанию, так и по смыслу был бы такой примерно перевод начала поэмы:

Заведи-ка, богиня, песнь про обиду проклятую Ахиллея,

Что Пелеев сын, ведь она великие навлекла на ахеян бедствия, Как низвергла могучих героев души враз в преисподнюю,

А самих-то окрестным псам на лихое повергла терзание Да хищным птицам на пир. Уж сбывалася воля Зевсова С того дня, как промеж собой возгорелись враждою лютою Сын Атреев, мужам повелитель, и пресветлый герой Ахиллей.

Это, конечно, не образец поэтического перевода, не конкуренция Гнедичу или Вересаеву, а только намек на то, как должен звучать, на мой взгляд, русский текст эпопеи, максимально близкий по фонетическому воздействию к звучанию оригинала и более точный по смыслу.

Далее, гомеровский эпос благодаря своей древности (почти три тысячи лет) и колоссальному объему является настоящей энциклопедией древнейшей Греции — столько сведений о греческой культуре, языке, искусстве, быте, экономике, социальном строе! Другое дело, что Троянская война отделена от времени самого Гомера половиной тысячелетия, и народный певец знал описываемое им время примерно так, как русские сказители — события, описанные в былинах, то есть время Киевской Руси. В Троянской войне, как она представлена у Гомера, намешаны реалии разных веков — с XIII века до н. э. (предполагаемое время Троянской войны) и даже XVI века по VIII—VII века до н. э. (предполагаемое время жизни самого Гомера). В этом разбираться ученым, и многое уже распределено по векам. Но так или иначе, эти сведения в «Илиаде» есть, и их ниоткуда в такой полноте не добыть, кроме как в «Илиаде». «Илиада» — это богатейший исторический источник.

А это налагает дополнительные требования на перевод: он должен быть детальным и безукоризненно точным. Никаких домыслов, никакой отсебятины. Но обратимся к переводу Гнедича. Явившись к Агамемнону просить о выкупе пленной дочери, жрец Аполлона протягивает царю венец на жезле золотом. У Гнедича добавлено «красный» (I, 15). Венец у греков действительно повязывался красной лентой, однако в данном месте у Гомера в оригинале цвет не указан. Можно, конечно, вводить от себя дополнительные слова, если этого требует размер, но нейтральные, а не добавляющие новую информацию.

Когда боги обсуждали, как Приаму получить у Ахилла труп Гектора, Зевс, по Гнедичу, говорит:

Тело похитить склоняют бессмертные Гермеса боги;

Я же, напротив, ту славу хочу даровать Ахиллесу...

(XXIV, 109-110)

В оригинале же у Гомера Зевс намеревался дать Ахиллу не «славу», а достойную «почесть», то есть выкуп. Античные боги и герои не были столь бескорыстны, как их представлял переводчик ХЕХ века.

Вообще, нужен дословный (пусть и прозаический) перевод. Такие переводы на английский язык есть (У. X. Д. Рауза, также Эндрю Лэнга, Уолтера Лифа и Эрнеста Майерса), на русском современных нет. Есть очень устаревшие (Петра Евдокимова — 1776-1978 годов, Ивана Мартынова — 1823-1925 годов).

Гомеровский эпос — это фольклор особого рода: он выделялся своим совершенством из народных эпосов. Этим совершенством он обязан греческому духу состязательности, реализованному в обычае ежегодных всегре-ческих состязаний народных певцов на острове Делос. Готовясь к этому престижному конкурсу, певцы заучивали наизусть огромные тексты, всячески их улучшали, так что у наиболее талантливых из них фольклор максимально приближался к литературе.

Но заведомо ясно, что большинство из нас читать Гомера в оригинале не может и не будет, а перевод, даже лучший — Гнедича или Вересаева, — не дает полного впечатления и не доставит того наслаждения красотами стиха, которое увлекало древних, а ныне доступно немногим знатокам. Зачем же читать «Илиаду»?

3. Потреплем лавры старика. Ну, все-таки переводы многое дают, многие особенности оригинала сохраняют. Из переводов выясняется тема эпоса — о Троянской войне, о десятилетней осаде Трои-Илиона. Переводы обрисовывают сюжет, основные характеристики героев. Правда, это сюжет; требующий объяснений, расширения знаний, потому что в «Илиаде» представлена не вся история войны, а только 41 день последнего года войны (а наполнены событиями только девять дней) — нет ни начала ее, ни конца, и нужно привлечь другие источники для понимания сути событий (другие поэмы, сочинения древних историков).

«Илиада», в сущности, вообще не о войне (хотя убивают в ней на каждом шагу), война и осада Трои там только фон. Все вертится вокруг ссоры главнокомандующего греков (ахейцев) Агамемнона и выдающегося ахейского героя Ахилла (Ахиллея). Обиженный Агамемноном, Ахилл устранился от боев, ахейцы стали терпеть поражение. Друг Ахилла Патрокл отпросился у Ахилла и ввязался в битву, где был убит предводителем троянцев Гектором. Потрясенный Ахилл помирился с Агамемноном и, охваченный жаждой отмстить Гектору, убил его в бою. Старый царь троянцев Приам явился в стан греков и умолял Ахилла выдать ему труп Гектора для похорон. Похоронами Патрогсла и Гектора и оканчивается «Илиада». Здесь в центре внимания не стратегия и территориальные захваты, не договоры и союзы, а чувства, страсти, личные переживания, психология героев и мораль.

«Одиссея» описывает другую очень частную цепь событий, связанную с Троянской войной, — возвращение с войны Одиссея. Точнее — его сказочные морские приключения, привязанные ко времени после Троянской войны.

Ход же войны излагают другие произведения — поэмы так называемого Троянского эпического цикла (или, по-древнегречески, кикла — кигслические). Причины и начало войны описаны в поэме «Киприйские песни», или «Киприи». Дальнейший ход и исход войны — в поэмах «Эфиопида», «Малая Илиада», «Гибель Илиона» и «Возвращения» («Ностьг»). Они приписываются разным авторам и дошли до нас только в жалких отрывках, а также в кратком, но полном переложении, которое дано в «Хрестоматии», составленной неким Проклом — то ли грамматиком II века н. э., то ли известным философом самого конца античности — V века н. э. Отсюда мы знаем то, что молчаливо подразумевается в «Илиаде».

Переводы сохраняют общие представления древнейших греков о доблести и чести, их кровожадность и агрессивность, но и новые для того времени идеи человечности и даже миролюбия. По переводам можно приблизиться к представлениям древнего певца о красоте песни, о симметрии построений, можно проанализировать его сравнения и эпитеты, то есть получить какие-то представления о его эстетике. Но это привлекает скорее филологов и историков.

Обычному человеку, пусть и образованному, для чтения «Илиады» и «Одиссеи» нужно безусловно озаботиться предварительной подготовкой — почитать про место Троянской войны в истории, узнать то немногое, что известно о ней помимо эпоса, найти некоторые сведения о древнегреческом обществе и том искусстве, которое относится ко времени Гомера, — искусстве геометрического стиля, с его симметрией и раппортом (повторами мотивов). Хорошее представление обо всем этом дают некоторые старые книги — «Гомер» Л. Ф. Лосева (1960).

Но чтение становится захватывающе интересным, если читать с критическим запалом. Читать активно и творчески.

Уже само деление «Илиады», как и «Одиссеи», на 24 песни не очень логично и просто напрашивается на изменения. Рубежи между песнями не вполне соответствуют основным разрывам в событиях. «Каталог кораблей», занимающий вторую половину второй песни, явно никак с ней не связан, он совершенно иной по характеру и должен быть выделен в самостоятельную песнь. Даже его место между второй и третьей песнями под сомнением (как и вообще его принадлежность к «Илиаде»). Если его изъять, логика повествования восстанавливается: вторая песнь завершается построением войск к бою, а третья песнь начинается с того, что войска построены. Рубеж между шестой и седьмой песнями проведен прямо по речам Гектора — седьмая начинается со стиха «Так говорящий, пронесся вратами блистательный Гектор». Нет четкого разрыва и между песнями XII и XIII — действие плавно перетекает из одной песни в другую, разделяет их только вставной эпизод: явление Посейдона. В конце песни XIV стоит обращение к музам с последующим описанием боя. Но с обращения к музам обычно начинаются песни — это явно начало новой рапсодии — XV. Изготовление новых доспехов для Ахилла (песнь XVIII) и снабжение ими Ахилла разорваны: конец этого эпизода отнесен к началу XIX песни. И так далее.

Это деление на 24 песни проведено через много веков после гомеровского времени эллинистическим филологом Зенодотом Эфесским в IV веке н. э., проведено не очень удачно. Поэтому современные филологи, принимая древнее деление как условное, удобное лишь в силу традиционности и общераспространенности (по нему идет привычный счет стихов поэмы), разбивают каждую рапсодию на более дробные, сюжетно монолитные куски. Можно называть их эпизодами. Так, в первой песни выделяются: «Проэмий» (Предисловие), «Мор», «Ссора», «Честь» («Обида»), «Поездка в Хрису», «Мольбы» («Олимп») и т. д. А уж группировка их в песни (или разбивка по песням) может совершаться по-разному, и, вероятно, совершалась по-разному — во всяком случае, не на те 24 песни, которые ввел эфесский грамотей. Он больше заботился о том, чтобы песен было 24 (по числу букв греческого алфавита, поскольку у греков числа обозначались буквами) и чтобы объем их был примерно одинаковым — чтобы их было удобно исполнять полностью до неизбежного перерыва на отдых.

Именно те трудности чтения, те несообразности текста, которые породили двухсотлетний спор унитариев с аналитиками, делают чтение «Илиады» чрезвычайно занимательным не только для исследователя — для всякого пытливого ума. «Потреплем лавры старика», — говаривал лицейский учитель Пушкина, приступая к занятиям с лицеистами гомеровским эпосом. Дело не в сладости унижения великого, не в тайном наслаждении, приписываемом Зоилу — одному из первых «злопыхателей» Гомера. Этот философ и критик IV—III веков до н. э. выявлял реальные нелепости у Гомера и был прозван «бичом Гомера». Его имя стало нарицательным для мелочного хулителя, но его критика совсем не мелочна Она плодотворна. Почему-то мы не ставим великого философа Платона в число зоилов, а ведь Платон в своем идеальном государстве вообще запрещал чтение Гомера!

Находить противоречия в тексте и размышлять над их причинами страшно интересно. Ведь это значит выявлять нарушения порядка и пробиваться сквозь хаос наслоений истории текста к первоначальному ядру, каким бы оно ни было. Если воспринимать «Илиаду» как цепь загадочных и запутанных обстоятельств, которые необходимо распутать.

4. Дилетантизм и профессионализм. Энциклопедич-ность представленного в «Илиаде» материала образует основу для того, чтобы люди самых разных специальностей и интересов находили для себя нечто близкое, доступное и занимательное в этих материалах. Чтобы они могли со знанием дела рассуждать о некоторых аспектах «Илиады» (разумеется, осторожно — все же нас отделяет от гомеровского времени две тысячи семьсот с лишним лет, а от Троянской войны — еще пятьсот). Но это и любопытно — какими эти стороны жизни были тогда, на заре европейской истории. От этого веет неповторимым ароматом древности. Это же вдуматься — какая толща времени! Три тысячи лет — втрое дольше, чем от нас до начала Киевской Руси...

Есть книги по гомеровской флоре {Fellner 1897), по гомеровскому миру животных {Körner 1930), отдельно о собаках в произведениях Гомера {Scott 1947-1948:226-228), по гомеровским кораблям, оружию {Reichel 1901) и другим вещам {Archaeologia Homer ica 1968-1990), гомеровским богам {Erbse 1986), отдельно по каждому богу, по трапезам {Brosin 1861), по числам у Гомера, по упоминаемым народам, по экономике гомеровского общества и бездне других сюжетов.

Бывает, что люди активно и творчески вчитываются в «Илиаду», и это их настолько захватывает, что они втягиваются в исследование, особенно если у них есть к этому страсть и навык. Ученые других специализаций, не филологи, не классицисты, в конце концов берутся за перо и не только ввязываются в дискуссии, но и выпускают книги по гомеровским проблемам. Так, московский философ профессор А. Ф. Лосев написал книгу «Гомер» {Лосев I960), которая служит пособием для студентов. Иркутский геолог и геоморфолог член-корреспондент АН СССР Н. А. Флоренсов при жизни не решался опубликовать свои размышления о Гомере, но посмертно вышла его книжка «Троянская война и поэмы Гомера» {Флоренсов 1991).

Итальянский инженер-ядерщик Феличе Винчи выпустил огромный труд «Гомер и Балтика» {Винчи 2004).

Ценность этих книг разная. Можно не соглашаться с идеями Лосева, но нужно признать, что его книга написана в высшей степени квалифицированно и профессионально, с учетом всего наличного материала, всей доступной литературы, без нарушений научной методики. Спорность ряда положений обусловлена не упущениями автора, а недостатком материалов для убедительного решения, фрагментарностью их, неизбежностью гипотетических восполнений и реконструкции.

Книга Флоренсова оставляет двойственное впечатление. В ней много умных мыслей и метких наблюдений, но круг знаний автора по избранным проблемам был явно слишком ограничен. Флоренсов принимал на веру греческий язык троянцев, реальность взятия ахейцами Трои, видное место этой войны в реальной истории. Для него явилось неожиданностью открытие клинописной надписи о «крутой Вилусе» и лувийского языка троянцев, но он честно привел эту обескураживающую новость в послесловии.

Труд Феличе Винчи насквозь дилетантский и бесполезный. Проникшись несуразной идеей, что Трою надо искать не в Малой Азии, а в Финляндии (Одиссей же плавал в Балтийском море, а не в Средиземном), автор отыскивает в Скандинавии и Англии отдаленно созвучные гомеровским местные названия, без всякой доказательной методики сопоставляет их с гомеровскими, и не обращает внимания на разительные несоответствия, просто не замечает их. Его соблазнила нередкая у технарей иллюзия, что гуманитарные занятия очень легки и никакой методики там не требуется, что нужна лишь начитанность в избранном вопросе. Книга его, переведенная с итальянского на английский и на русский (на средства автора), есть графоманское произведение, и научная ее ценность равна нулю.

Здесь я должен сказать о себе. Я ведь тоже занялся Гомером всерьез, не будучи профессионалом. По образованию и профессии я археолог (профессор археологии), получил также филологическое образование, но не классическое, а по русскому фольклору. Правда, школа у меня была очень хорошая, высшего класса: по археологии моим учителем в Ленинградском университете был проф. М. И. Артамонов, директор сначала Института истории материальной культуры, потом Эрмитажа и заведующий кафедрой археологии, а по филологии — профессор В. Я. Пропп, один из основателей русского структурализма и семиотики. Я владею некоторыми современными европейскими языками, но древними (греческим и латынью) свободно не владею. В этих языках моих знаний хватает лишь на то, чтобы читать со словарем и разбираться в отдельных словоформах. Я не могу наслаждаться чтением греческого оригинала поэмы.

Но я заинтересовался гомеровским вопросом, исходя из моих занятий археологией. Изучая бронзовый век Европы, я внимательно разбирал древности Трои — раскопки Шлимана и Блегена (тогда еще раскопок Корфмана не было). Мне бросилось в глаза, что материалы раскопок разительно не совпадают с тем, как описывает город «Илиада». Некоторые другие археологи уже до меня высказывали подобные наблюдения. Тогда я внимательнее вчитался в текст «Илиады» и обнаружил, что и текст далеко не так ясен, как это принято считать. В частности, текст несет явные признаки фольклора — это тоже до меня признано, но надо же сделать вывода: если это фольклор, то как верить в реальность Гомера (фольклор — коллективное творчество) и как верить описанию Троянской войны? Уж особенности фольклора я знаю: древний героический эпос весь пронизан мифами, это скорее мифы, чем легенды. Что война не была такой, как описано, это ясно, но была ли она вообще?

Таким образом, для меня привлекательность чтения «Илиады» состоит не столько в эстетических качествах эпопеи (хотя я не стал бы повторять инвективы Воеводского), сколько в ценности «Илиады» как исторического источника. Для меня «Илиада» — прежде всего богатейший исторический источник, и надо его препарировать как всякий древний источник — применить внешнюю критику (выявить первоначальный текст) и внутреннюю критику (оценить объективность текста — его соотношение с реальностью).

Конечно, занятия текстовыми источниками не входили в мою профессиональную компетенцию. Я бы, возможно, и не стал отвлекаться на серьезный анализ гомеровского эпоса, но жизненные обстоятельства сложились так, что толкнули меня в эту сторону. В 1981 году, после того как разрядка международной напряженности была оборвана нашим вторжением в Афганистан, я был репрессирован, посажен в тюрьму, затем отправлен в лагерь. По возвращении в конце 1982 года лишен степени и звания, уволен из университета и оторван от археологических экспедиций. Поскольку операцию проводил КГБ, меня никуда не брали на работу. Я подрабатывал переводами, а для души занялся теми проблемами, до которых раньше руки не доходили. В частности, всплыли проблемы гомеровского эпоса — для их анализа ведь не нужны ни экспедиции, ни лаборатории, ни лаборанты, ни немедленные ассигнования, только книги и мысли.

Вчитавшись в историю проблемы, я сразу же оказался в кипении двухсотлетнего спора аналитиков с унитария-ми. В этом споре брали верх то те, то другие. В XIX веке в науке доминировали аналитики, в основном немецкие, в XX возобладали унитарии, в основном английские и американские. В каждом течении было много разновидностей и групп. Я все больше склонялся на сторону аналитиков, все больше убеждался в том, что старые немцы были ближе к истине. Все они расчленяли «Илиаду» на составные части, но делали это по-разному, по-разному реконструировали процесс ее создания. Само это разнообразие было аргументом унитариев: если аналитики не могут столковаться по вопросу, как складывалась «Илиада», то, значит, она и не возникала из частей, а была создана сразу как цельная поэма. Приводились и другие аргументы в пользу ее единства (симметрия структуры, монолитность языка).

Единство ее было для меня очень сомнительно. Откуда в ней это обилие дублетов и синонимичных названий? Город называется то Троя, то Ипион, а иногда и Пергам. Река, на которой он стоит; — то Ксанф, то Скамандр. Зачинщик войны — то Парис, то Александр. Греки — то ахейцы, то данайцы, то аргивяне. Никаких следов переименования. Это объяснимо, если слились песни о двух разных городах на двух разных реках. Еще дублет: главные герои греков Ахилл и Диомед совершают одни и те же подвиги и даже получают одну и ту же рану — в щиколотку. Между тем эти два главных героя греков почти на всем протяжении эпопеи не встречаются друг с другом. Появляется Ахилл — исчезает Диомед, возвращается Диомед — нет Ахилла. Это объяснимо, если они принадлежат разным песням одного и того же плана (с однотипными героями), эпизоды которых соединились вперемежку.

Как это проверить? Как доказать это решение? Очевидно, нужно заняться парными синонимами, подсчитать количество появлений каждой пары в поэме и посмотреть, как они распределяются по ее песням и эпизодам. Если беспорядочно, то текст един, а если есть какие-то предпочтения и эти предпочтения одинаковы у разных пар синонимов, то, значит, есть система в их распределении, есть диалектные различия в языке разных частей «Илиады» и, скорее всего, эти части принадлежат разным источникам «Илиады».

Конечно, если заняться сравнением синонимичных имен, изучать распределение эпитетов и т. п., то нужно браться за древнегреческий оригинал. Ведь переводчики, чтобы уложиться в стихотворный размер, смело заменяли один синоним другим, исходя из их равенства. И уж, конечно, не следили за большой точностью перевода эпитетов — было бы в общем в русле повествования. А для исследования нужна точность.

Мой приятель, заведующий кафедрой античной истории, говорил мне: «Если хочешь, чтобы тебя воспринимали всерьез и как филолога-античника, выучи греческий. Тебе же это не так уж трудно, ты ведь знаешь столько языков». Но я понимал, что на солидное овладение греческим языком мне потребуется не менее года-двух, а я человек занятой и старый. В конце концов, для тех операций, которые мне предстоят, решил я, свободное владение и не требуется, мне хватит и моих школярских знаний. Ведь гомеровские поэмы чрезвычайно детально изучены лингвистами, есть множество комментариев к текстам, специальных гомеровских словарей, списков всех повторов, всех грамматических форм и т. п. — этим можно пользоваться. Состязаться с филологами-античниками в знании языковых тонкостей я не собирался (все равно уже не нагнать), а вот в том, что умею я, а они нет, — мое преимущество. Я знал археологический материал, понимал фольклористику, владел методикой статистического анализа, применяемого в археологии, свободно читал научную литературу на многих языках. И я не был скован принятыми в дисциплине догмами, к которым все специалисты привыкли.

Я занялся этой работой. Через несколько лет меня стали снова понемногу печатать в научных журналах — по археологии, истории, этнографии, ориенталистике. Одними из первых таких публикаций были мои очерки о Трое в журнале «Знание — сила» и статьи по гомеровскому вопросу в «Вестнике Древней Истории» и других научных журналах. Когда наступила эпоха перестройки, меня начали приглашать на преподавание археологии в лучшие зарубежные университеты, я стал там профессором. В 90-е годы восстановился в родном университете как профессор, защитил новую, докторскую диссертацию по археологии. В это время университет напечатал мою большую монографию «Анатомия „Илиады“» {Клейн 1998), а еще два издательства — книгу «Бесплотные герои» (о героях и происхождении «Илиады» — Клейн 1994). В толстом журнале «Стратум» появилась моя «монография в журнале» о второй песни «Илиады» — «Каталоге кораблей» {Клейн 2000). Сейчас эти работы переиздают {Klejn 2012).

Нет, мои выводы далеко не все специалисты признали, но уж это как обычно. Во всяком случае, появились рецензии в солидных научных журналах, мои работы были приняты всерьез, а виднейший российский историк Древнего мира ориенталист Игорь Михайлович Дьяконов в своей рецензии 1987 года на мои первые публикации гомеровских штудий написал: «В ранней юности я мечтал разобраться в неясностях и противоречиях гомеровского эпоса, ради этого, собственно, и стал историком. Но для понимания Гомера потребовалось рассмотреть некоторые восточные сюжеты, на которых и задержался, как оказалось, на всю жизнь. Так и не привелось сделать открытий, которые бы позволили лучше понять „Илиаду“. Как представляется, Л. С. Клейну это сделать удалось. Любопытно, что Л. С. Клейн также специализировался и составил себе имя в другой отрасли науки (в первобытной археологии), но он сумел (и успел) предпринять квалифицированное исследование и в классической филологии и истории. Возможно, для успеха в гомероведении, где исследования зашли в тупик, нужен был именно такой специалист — со свежим взглядом неофита и в то же время с опытом зрелого ученого, не дилетанта в науке» (Дьяконов 1987: 209-210).

Далее Игорь Михайлович излагал мои положения, оспаривал некоторые из них, а завершал рецензию так: «Как бы ни относиться к выводам автора, перед нами серьезная и тщательная работа, к которой, с моей точки зрения, историкам необходимо отнестись со всей серьезностью. Можно с ней не соглашаться, но не учитывать ее отныне уже нельзя. Опровергнуть его выводы если вообще возможно, то только на основании столь же детального и аргументированного анализа гомеровского текста и правильного понимания эпической поэзии. На мой взгляд, работа Л. С. Клейна построена так, что полностью ее опровергнуть будет весьма трудно, да и поправки сколько-нибудь кардинального характера представляются маловероятными. Теория Л. С. Клейна, несомненно, породит обширную литературу... Не исключено, что исследования Л. С. Клейна, если их взять во всем объеме, будут означать начало новой эпохи в гомероведе-нии» (Дьяконов 1987: 211).

Один из моих выводов Игорь Михайлович ввел в свой университетский учебник истории Древнего мира.

Таким образом, я, вероятно, вправе считать, что освоил и эту профессию. С этих позиций я и пишу настоящие очерки для широкого круга читателей.

Это вовсе не значит, что я всех приглашаю пройти моим путем. Но какие-то стороны моего опыта могут пригодиться любому читателю. Ведь нет надобности каждому непременно публиковать все свои размышления и замечания. У многих для этого не хватит накопленных знаний, навыков и опыта. Однако если читать гомеровский эпос критически и творчески, мобилизуя свои знания и удовлетворяя свои личные интересы, то рождающиеся мысли и наблюдения сами по себе доставляют неизбывное наслаждение. Читать становится захватывающе интересно. Не уснешь над «Каталогом кораблей». А делиться своими открытиями не обязательно с публикой, достаточно — с друзьями и близкими. Кстати, это хороший пробный камень для первой оценки.

Если же у вас и друзей подозрение, что ваши наблюдения и размышления пригодны не только для личного роста и домашнего общения, изложите их на бумаге и обратитесь к специалистам. Но помните, что делать это есть смысл только в том случае, если вы достаточно начитаны в данном вопросе и уверены, что ничего подобного не появлялось в литературе. А мои нижеследующие очерки призваны показать вам, что поле для придирчивой критики и вдумчивых размышлений здесь чрезвычайно велико и читать «Илиаду» захватывающе интересно.

Очень советую читать мою книгу с Гомером под рукой, лучше всего в каноническом переводе Гнедича. Если вас не остановит перспектива читать беллетристику, размышляя и сравнивая, то есть работая мыслью, то рекомендую заглянуть в конец моей книги и, найдя там приложение, разметить по нему текст перевода (если, конечно, Гомер у вас собственный). Легче будет оперировать сравнительно цельными кусками текста.

А читать мою книгу не обязательно с начала. В книге три части, начать можно с любой. Те, кому больше по нутру критические разборы текста литературных произведений с открытием неожиданностей, терпеливо будут вчитываться в первую часть — «Путешествие по сюжету», — прежде чем взяться за остальные. Там в привычных образах и поворотах сюжета много неожиданного. Кто больше любит находить в литературных произведениях отражение реальности (или разоблачение мифов о реальности), вероятно, сочтет более интересным начать прямо с части «Эпос и реальность». Надеюсь, что, с какой бы части вы ни начали, потянет к остальным.

В первой части я прохожу по ярким узлам сюжета, в основном придерживаясь его последовательности. Мои первые три очерка (три главы) затрагивают в основном первые три песни «Илиады», но третья задевает и песни IV и VII. Следующие три очерка посвящены песням IX, XVI и XIX. Но поскольку они тесно связаны между собой, я вытащил их из последовательности и собрал вместе, поставив очерки рядом друг с другом. А дальше я опять вернулся к последовательности, затрагивая песни ХП-ХГЧ XVIII, XXII и XXIV.

Я нарушаю традицию обходиться в научно-популярной литературе без ссылок и привожу библиографию, правда самую необходимую — для проверки цитат и фактов и для справок.

Искренне благодарен старшему научному сотруднику Института восточных рукописей РАН С. Р. Тохтасьеву (Санкт-Петербург), доценту В. А. Коршункову (г. Киров) и А. В. Андрееву (г. Артемовск, Украина) за помощь в работе над книгой.

Баррико А. Гомер. Илиада: Роман / Пер. с ит. М.: Иностранка, 2007.

Винчи Ф. Гомер и Балтика: Исследование по гомеровской географии. Саранск: Тип. «Красный октябрь», 2004.

Воеводский Л. Ф. О так называемых гомеровских поэмах: Вступительная лекция по греческой словесности. Одесса: Тип. Ульриха и Шульце, 1876. (Оттиск из «Записок Новорос. ун-та», т. XIX).

Дьяконов И. М. Местоположение Трои и хетты (по поводу работы Л. С. Клейна) // Народы Азии и Африки. 1987. № 2. С. 209-211.

Егунов А. Н. Гомер в русских переводах XVIII-XIX веков. М.; Л.: Наука, 1964.

Клейн Л. С. Анатомия «Илиады». СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998.

Клейн Л. С. Бесплотные герои: Происхождение образов «Илиады». СПб.: Фарн: Худ. лит., 1994.

Клейн Л. С. Каталог кораблей: Структура и стратиграфия // Stratum plus (СПб.; Кишинев; Одесса). 2000. № 3. С. 17-51.

Лосев А. Ф. Гомер. М.: Учпедгиз, 1960. (2-е изд. М.: Молодая гвардия; ЖЗЛ; Соратник, 1996).

Флоренсов Н. А. Троянская война и поэмы Гомера. М.: Наука, 1991. Archaeologia Homerica. Bd. I—II. Goettingen: Vanden-hoeck und Ruprecht, 1968-1990.

Brosin O. De coenis Homericis: Diss. Berlin: Hochschulschrift, 1861.

Erbse H. Untersuchungen zur Funktion der Götter im homerischen Epos. Berlin: Walter de Gruyter, 1986.

Fellner St. Die homerische Flora. Wien: Holder, 1897.

Klejn L. S. Incorporeal heroes: The origins of Homeric images. Newcastle: Cambridge Scholars publishing, 2012.

Körner O. Die homerische Tierwelt. 2. Aufl. München: J. F. Bergmann, 1930.

Meister K. Die homerische Kunstsprache. Leipzig: Teubner, 1921. (Neue Aufl. Darmstadt, 1966.)

Reichel W. Homerische Waffen. 2. Aufl. Wien: Holder, 1901. Scott J A. Dogs in Homer // Classical World. 1947-1948. XLI: 226-228.

Wilamowitz U. Homerische Untersuchungen. Berlin: Weidmann, 1884.