Рассказы

Лилька и Антон

Лилька и Антон родились в один день. Никто из них не старше и не младше, одинаковые. Сначала они были совсем одинаковые: два пушистых меховых шарика зимой, две панамы и трусики в горошину — летом. И никто не мог понять, где мальчик, где девочка. И они сами, конечно, тоже. Потом стали появляться брюки и платья, и мама начала разбирать, кто сын, а кто дочка. А потом купили машину и куклу, и тут уж сам Антон догадался, что он мальчик, и взял обыкновенный синий самосвал, а Лилька сразу выбрала необыкновенную розовую куклу. Потому что она — девочка.

А в остальном все оставалось по-старому. Так же играли в мяч, копали песок лопатками. Хотя мяча было два, лопаток, конечно, тоже.

— Ведь можно играть вместе, — говорила мама, — или по очереди. И вполне хватило бы одной игрушки.

А так играли. Всегда вместе, иногда по очереди, но игрушек все равно было две.

— Ох уж эти близнецы, — качала головой мама и доставала из сумки два апельсина, два сачка для ловли бабочек.

— Надо радоваться, — бодро говорил папа. — И хорошо, что близнецы.

К зиме он принес две пары лыж. Нормально!

— Ничего страшного, — не унывал папа и купил весною два велосипеда. Но когда решили учить детей музыке, и Лилька с Антоном спросили: «А пианино два купите?» — папа воскликнул: «Ну, знаете!» — И сделал круглые глаза.

Когда Лилька и Антон были маленькими, они не умели говорить. Но им это как-то было и не надо. Потом Лилька стала говорить, и очень много, а Антон молчал. То есть он тоже все говорил, только про себя. Ему самому все было понятно. Мама стала очень волноваться.

— Антон, ну есть же у тебя язык?

«Конечно, есть», — отвечал Антон, только про себя.

— Ну покажи. Покажи язычок.

Антон показывал.

— Умница, — оживлялась мама. — Ведь ты же все понимаешь?

«Еще бы», — отвечал Антон опять про себя.

— Ну тогда скажи: «Би-би». Вот это что? Би-би, бибика, ну?

«Не бибика, а самосвал, — говорил Антон про себя. — Что это за ерунда «би-би».

Вечером приходил с работы папа.

— Что надо папе принести? Папа в одних носках. Как он будет топ-топ?

«Очень просто, — думал Антон, пока шел за тапочками. — Папа уже топал в носках на кухню».

— Я очень беспокоюсь, — вздыхала мама. — Ведь Лилька же все говорит.

— Ну — женщина!

— Вот ты все шутишь.

— Ничего не шучу. Мы знаем: молчание — золото. Правда, Антон?

А Лилька в это время отдавала приказы:

— Лилька хочет кис-кис. Дайте бритву жу-жу!

Это значит: мамин воротник и папину электрическую бритву. Или запросит блестящий шарик, тот единственный, который поддерживает опрокинутую чашу люстры:

— Хочу шарик! Лильке шарик! Дайте шарик!

— Это нельзя. На вот мячик.

— Лильке шарик, хочу шарик, шарик, шарик!

— А вот лягушка. Прыг-прыг лягушка!

— Шарик, дайте шарик, хочу шарик!

— О-о, — стонал папа. — Снимите люстру. Нет, Антон — это чудо-ребенок.

Но, конечно, заговорил и Антон. Первый раз вот так:

— Поела, — и отодвинул блюдце с кашей.

— Еще немнож… — начала мама и замерла. — Ты сказал… Что ты сказал?

— Поела, — повторил Антон басом.

— Ах ты, мой умничек, — прошептала мама, и у нее почему-то выступили слезы. — Мой разумничек. Только надо сказать: пое-л. Понял? Пое-л. Повтори.

— Поела, — повторил Антон и слез со стула.

Мама бросилась к соседям:

— Антон говорит! Честное слово. Сейчас сказал: поела. Это он от Лильки… Думает, надо, как Лилька.

Антон и правда говорил, как Лилька: пош-ла, взя-ла. Как-то пришел со двора в грязных штанах:

— Я в лужу села.

— Ты мальчик. Ты се-л. Это Лилька се-ла.

— Лилька не села! Антон в лужу села, — и ткнул себя в грудь. — А Лилька галошу потеряла.

Оригинальный снимок

Мама собиралась Лильку и Антона сфотографировать.

— Может, на этот раз будет что-нибудь поинтереснее? — сказал папа.

— Что ты имеешь в виду?

— Какой-нибудь оригинальный снимок. А то дюжина карточек — уставились в аппарат.

Мама пожала плечами.

В фотографии было много народу. Детей прихорашивали: снимали свитера, привязывали банты. Одна чужая мама совсем измучилась со своей дочкой. Она втыкала ей в длинные волосы заколки.

— Ну подожди, ну подожди, не дергай, — твердила эта мама. — Ну что же ты! — вскрикивала она, а волосы падали на спину.

Бабушка, тоже чужая, устроилась в уголке и приговаривала тихонько своему смирному внучку:

— Как сядешь, Витенька, ротик закрой. Закрой и не открывай. Вот так. Вот хорошо. Не забудь. А то прошлый раз как вышел?

Лилька и Антон тоже разделись, положили свои шубки на подоконник и стали в очередь.

— А-а, старые знакомые, — сказал фотограф, такой черноусый, энергичный мужчина. — Здравствуйте, здравствуйте. Трудные ребятки.

— Почему трудные? — спросила мама с обидой.

— Это не вам. — Фотограф положил на ручки кресла доску. — Для работы трудные. Вот так. Великолепно. Садитесь быстренько.

Лилька и Антон бросились к креслу. Доска хлопнула, отодвинулась и чуть не упала.

— Осторожно! — крикнула мама и хотела побежать.

— Спокойно, — произнес фотограф и одной рукой отодвинул маму, а другой придержал доску. — Вот так. Великолепно. Поближе.

Антон сел Лильке на платье, она оттолкнула его, но он не подвинулся.

— Смотри у тебя сколько места!

Но он все равно не подвинулся. Тогда Лилька локтем уперлась Антону в бок. Он расставил пошире ноги и прижался к спинке.

— Подвинься, мне тесно!

— Тебе не тесно, как тебя… Лилька, — сказал фотограф. — У тебя столько же места. Вот так. Даже больше.

— Не больше! У него целый кусок свободный.

— Дети! — не выдержала мама.

— Приготовиться, — сказал фотограф бодро. Он все время что-то двигал, щелкал выключателем, зажигал большие фонари то сбоку, то сзади, а то направлял их прямо в лицо. Это очень неприятно, когда направляют большой фонарь в лицо. Тогда выступают слезы и хочется моргать. Но сейчас уже было не до этого. Шла борьба за место. Антон вдавился в спинку стула и вцепился в край доски мертвой хваткой. Пусть теперь Лилька толкается сколько угодно.

— Приготовиться! — повторил фотограф. — Смотреть в окошечко!

Антон закусил губу, натужился и уставился в аппарат.

— Минуточку! — крикнула мама фотографу. — На кого они похожи? Что это за дети?

— Это вы мне говорите? — спросил фотограф и засмеялся. Негромко, где-то внутри.

А мама уже подбежала к креслу, быстро схватила Антона поперек живота и попыталась подвинуть. Но это ей не удалось. Нет, правда, она немного сдвинула, но вместе с доской, с Лилькой и даже с креслом.

— Сядь сюда, — сказала мама, но Антон не шелохнулся. Он как будто оцепенел. — А ты оставь его, смотри, потная вся! — Мама быстро убирала с красного Лилькиного лица прилипшие волосы.

— Мне тесно! — крикнула Лилька, и у нее брызнули слезы.

— Цирка не надо, — пробормотал фотограф и что-то повернул в своем аппарате.

— Подождите! — бросилась мама. — Посмотрите на них! Антон! Лилька! Перестаньте реветь. Какие у вас кресла тесные, совсем не приспособлены для близнецов.

Фотограф хмыкнул. Конечно, мама не собиралась ему это говорить, но что же ей оставалось делать?

— Мне некуда совсем… коленки… девать! — рыдала Лилька. — Даже вот эту… коленку, которая далеко от Антона!

— Оставь коленки! — крикнула мама. — Их не будет видно. Антон, выпусти губу! Выпусти, кому говорят!

— Спокойно, детки. Мама, отойдите в сторону, — фотограф хлопнул в ладоши. — Улыбаемся, вот так. Великолепно. Сейчас птичка вылетит.

— Птички не вылетывают… из аппаратов! — крикнула Лилька, обливаясь слезами.

— Пра-авильно, не выле-етывают, — протянул каким-то внутренним голосом фотограф. — Не выле-то-вы-вают… э-э… не выле-та-ют.

Мама стояла у двери и придерживала занавес, потому что очередь уже напирала.

— Смотрим сюда. Великолепно.

Антон, видно, устал. Ноги его ослабли, он выпустил воздух и открыл рот, чтобы снова вздохнуть. Но Лилька не упустила этого момента. Она тут же сдвинула его на край и села посредине. Антон повернулся… наклонил голову… и, как бычок, двинулся на Лильку лбом.

— Казнь египетская… — простонал фотограф. — Вавилонское столпотворение! — и медленно вытер платком лысину.

— Ну займите же их чем-нибудь, — сказала мама нервно. Она тоже достала из сумочки платочек. — Есть же у вас игрушки?

— Игрушки, игру-ушки, — прошептал фотограф и оглянулся вокруг невидящим взглядом.

— Что с вами? — испугалась мама.

— Да, у нас есть игрушки, — сказал фотограф твердо. Он взял себя в руки и стал опять энергичным мужчиной. — Пожалуйста, ослик Иа. Это он так кричит: «И-а, и-а! И-а!» — Фотограф отошел к аппарату и крикнул опять: «И-а!» Мама со страхом на него оглянулась. «И-а!» — сказал он ей в лицо.

Ослик был серенький, фланелевый, лопоухий. Лильке досталась голова с этими длинными мягкими ушами, а Антону задние ноги, ну и, конечно, хвост. Ноги были как ноги, с клеенчатыми копытцами, а хвост… Хвост — это был красно-синий плетеный шнурочек с кисточкой на конце, точь-в-точь такой же, как завязки у Лилькиных гольф.

— Хо-хо! — буркнул басом Антон, и это было первое, что он тут сказал. Лилька сразу увидела этот хвост и сообразила, почему Антон сказал: «Хо-хо!»

— Это мой хвост! — крикнула она. — Отдай мне! — и хотела повернуть ослика, но Антон в него так и вклещился. Лилька дернула изо всей силы, тут Антон… уперся ногами в сиденье, вдавился в спинку.

— У вас еще не было инфаркта? — повернулся фотограф к маме. — А у меня был.

Он снял крышку с объектива и щелкнул. Лилька все-таки успела вырвать хвост. И отвернуться от Антона, чтобы не отнял.

— Что это? — спрашивали потом знакомые. — Почему они сидят друг к другу спиной.

— Оригинальный снимок, — отвечала мама. — А что, интересно, когда уставятся в аппарат?

— Нет, но…

Лохматая, взъерошенная Лилька, широко раскрыв рот (издавала победный клич!) подняла в руке какого-то червяка. Это был, конечно, ослиный хвост. Антон, скосив глаза к переносице, дико глядел на Иа, как раз на то место, где только что был этот хвост. Оригинальный снимок.

Снегурочка

Иногда мама обращалась к папе так:

— Сегодня можете радоваться.

Это она про детей, потому что папа говорил: «Надо радоваться». Значит, на этот раз папа должен взять Лильку и Антона и отправиться с ними куда-нибудь, потому что мама надумала убираться, или пошить платье, или просто отдохнуть.

— Будем радоваться, — отвечал папа. — Долго? До половины девятого? Согласны.

Тогда Лилька и Антон быстренько одевались и уходили с папой гулять. Папа почему-то не любил просто гулять по улице или в сквере, он часто говорил: «А не свернуть ли нам в кинохронику?» Или в спортивный магазин? Или еще куда-нибудь. Сегодня он сказал:

— А не свернуть ли нам к дяде Мише?

— Свернуть, свернуть! — закричали Лилька и Антон.

Дядя Миша живет в старом доме, и у него есть отличный двор, где много всяких закоулков, а посредине двора стоит трансформаторная будка, на двери которой нарисован белой краской череп и кости крест-накрест. Это значит, что будка с током и подходить к ней опасно. Но все ребята, конечно, подходят, потому что опасная она только внутри. А еще во дворе есть сарай, иногда дверь в него бывает открыта, и тогда видно, что в нем много всяких интересных вещей. А еще, самое главное, в этом дворе всю зиму огромная гора снега, ни в каких других дворах такой нету, потому что сюда специально привозят снег на машинах, а потом его тают в снеготаялке. Это очень интересный двор. Лилька и Антон любят сюда приходить, особенно с папой, потому что папа дает им свободу.

Вот и сегодня он сел с дядей Мишей смотреть по телевизору хоккей, а Лильку и Антона проводил во двор. Гора на этот раз была до самого второго этажа. На нее лазили много ребят, так что если посмотреть издали, от дяди Мишиного парадного, то ребята эти ползали по ней, как большие черные букашки.

Лилька и Антон побежали и тоже полезли на гору. Снег был не очень плотный, и они проваливались по колено, а то и глубже, и вся гора с этой стороны была в ямках от валенок, а с другой — гладкая, там съезжали на санках. Лилька и Антон стали просить у кого-нибудь санки, но каждый говорил: «Подожди, вот сейчас только съеду сам…» — и съезжал, а потом другой говорил: «Ну сначала-то я сам…»

Лильке и Антону надоело ждать, они сели рядышком и съехали без санок. Даже лучше. А потом они влезли опять, и все шубы у них уже были в снегу, потому что они торопились и попадали в ямки не только ногами, но и руками, поэтому шубы жалеть уже было нечего. Они совсем легли на спину и еще лучше прокатились. И все ребята кричали и смеялись, и некоторые даже бросили санки и тоже проехали на спине. Тогда Лилька и Антон легли на живот и скатились головой вперед, а это оказалось еще лучше: гораздо страшнее, так что в груди как-то все кружится и замирает. И теперь уже многие ребята катались на спинке и на животе, и все они быстро вывалялись в снегу и стали прямо как живые снеговики.

А потом оказалось, что уже поздно, и мамы начали звать своих ребят домой, и ребята спешно скатывались напоследок еще и еще разок и уходили. И вот Лилька и Антон остались одни. Лилька глянула снизу на гору и увидела, что никого уже нету, только Антон стоит весь белый, заснеженный на самой вершине. Тогда Лилька крикнула:

— Ой, Антон, ты прямо, как Миклухо-Маклай!

А Антон засмеялся. Это в прошлый раз в этом дворе какой-то мальчишка-ученик сказал так про другого мальчишку, Лильке очень понравилось: Миклухо-Маклай. Правда, папа объяснил, что Маклай по снежным горам не лазил, он путешествовал в жарких странах, где снега нету, и был один отважный русский человек среди диких племен. Лильке очень понравился Миклухо-Маклай, поэтому она теперь так и крикнула.

Потом она тоже залезла на вершину, и они стали оглядывать сверху двор. Только жалко, что стало уже темно.

— Это надо днем смотреть или утром, — сказал Антон. — Тогда весь двор будет видно, а сейчас только вот эту горку. — Он кивнул головой вниз на маленькую горку, что была рядом с большой, она была тут с самого начала, но на нее просто не обращали внимания, потому что она маленькая. А теперь, раз уж ничего больше не видно, посмотрели на нее. И вдруг… она дрогнула. Горка дрогнула и осела. Стала меньше. Лилька и Антон очень удивились. А горка еще стала меньше. Как будто живая. Некоторое время она стояла смирно, а потом одним боком стала опускаться вниз и рухнула под землю.

Тут Лилька и Антон догадались, что это и есть снеготаялка. Вот это что такое. Это большая яма, как сундук, теперь даже и крышку железную стало видно, она лежала откинутая на земле. Обыкновенная дверь на ржавых петлях. А внизу снеготаялки проходили горячие трубы, они и растапливали снег. Теперь Лилька и Антон все поняли. Лильке захотелось поближе посмотреть на эти трубы, они, кажется, были не прямые, а извитые, как змейки, только сверху не видно. Она спустилась пониже, наклонилась и… снег под ней рухнул.

— Ой! — крикнула Лилька и тут же оказалась в этом железном сундуке. Снег был мокрый, снизу шел пар. — Антон!! — закричала Лилька во весь голос.

Антон живо слез с горы и протянул Лильке руку.

— Ой, — сказал он. — Ты потише тащи, а то и я упаду.

— Я боюсь, я боюсь! — плакала Лилька.

— Подожди, — сказал Антон. — Я сейчас палку принесу.

Он побежал вокруг горы, чтобы найти палку, но ничего не попадалось.

— Анто-он! — кричала Лилька. — Я боюсь, где ты?

— Вот я.

— Тащи меня, тащи меня, не уходи!

— Давай тогда вот так, — сказал Антон и ухватился за забор.

Но так рука не доставала.

— На ногу. Я тебя ногой тащить буду.

Лилька потянула за ногу и тут же сняла валенок.

— Ы-ы! — крикнула она еще громче и бросила валенок в угол.

— Ну держись теперь за ногу, — говорил Антон. — Держись, только штаны не стащи.

— Это что еще? — вдруг сказал какой-то бас. Дворник с широкой деревянной лопатой стоял возле Антона.

— Дяденька! — взмолилась снизу Лилька.

Дворник живо вытащил ее из таялки и пришлепнул по спине широкой лопатой. Лилька была рада. Они с Антоном побежали к дяде Мише, а дворник стал бросать этой лопатой в таялку снег.

— Братцы, как же это получилось? — повторял папа. — Аи, аи, аи! Дома нам зададут.

А потом он сказал:

— Ты, Лилька, как Снегурочка. Прямо чуть не растаяла. И все засмеялись.

— А где у тебя валенок, Антон?

Папа побежал во двор, а Лилька, Антон и дядя Миша глядели в окно, как он разговаривал с дворником, и как потом взял вторую деревянную лопату и они вдвоем выбрасывали снег из таялки обратно на гору.

— Ну, товарищи, — сказал папа, когда вернулся, — это же не валенок, а водосточная труба!

И стал вытряхивать из него снег и воду.

Пещерные жители

Мама и папа пришли в гости к своей знакомой тете Маше.

— А, Лилька и Антон! — сказала тетя Маша. — Сейчас я вас познакомлю со своим сыном Жешкой.

Сын оказался большим мальчишкой, лохматым и сердитым. Ему было тринадцать лет. Он сидел в своей комнате и что-то точил напильником. Он глянул из-под чуба на Лильку и Антона, а когда тетя Маша вышла, сказал им:

— Цыц!

Лилька попятилась, помолчала, а потом хотела спросить:

— А что это вы…

— Брысь под лавку! Ну! Кому говорят?

Лилька и Антон отступили еще, потом Лилька сказала:

— Я только хотела спросить, что вы делаете, а вы сразу: «Цыц!» И еще: «Брысь под лавку!» А я только хотела спросить…

— Я делаю железный замок. Чтобы повесить тебе на рот. Чтобы ты не болтала.

Лилька поджала губы и ухватилась за Антона. Сердитый Жешка снова точил: «р-р-ык, р-р-ык!»

— Ну как тут дела? — спросила тетя Маша, приоткрыв дверь. — Познакомились?

— Познакомились, — ответил вдруг ласковым голосом ее сын. — Очень весело играем.

— Вот и отлично. — И дверь захлопнулась.

Тогда Жешка положил железную пластинку, которую выпилил, на ладонь:

— Вот это что. Понятно?

Антон покачал головой.

— Ну, а вот так, понятно? — Жешка пристроил пластинку к коробке с проводками и винтиками. — Что это, соображаете?

— Не соображаем, — сказала Лилька.

— То-то и видно, что вы совсем бестолковые троглодиты. Повторите, кто вы?

— Проглодиты, — повторили Лилька и Антон.

— Правильно. Пещерные жители. Первобытные. Вы обезьяну в зоопарке видали? Гориллу? Вот от них потом произошли первобытные люди. Такие, как вы. И жили в пещерах.

Лилька и Антон переглянулись.

— Ну так и быть, — сказал неожиданно Жешка. — Давайте буду у вас главный троглодит.

Он сдернул плюшевую скатерть с тумбочки и повязал ее себе через плечо. Взлохматил еще больше свои волосы, ссутулился и свесил руки.

— Троглодиты одевались в шкуры. Ничего больше, как вы должны сообразить, у них не было.

Жешка пригнул голову и косолапо переступил с ноги на ногу. Лилька засмеялась, потому что сразу вспомнила кривоногую обезьяну. Было очень похоже.

Комната превратилась в пещеру, и в ней, конечно, уже ничего не было. Диван, письменный стол, телевизор — все это сразу как бы исчезло, была голая, полутемная пещера. Лилька и Антон сняли свои фуфайки и завязали их рукавами через плечо. Теперь все были в шкурах. Ходить вразвалку и раскачивать руками нетрудно, но вот челюсть…

— Челюсть вперед! Выдвинуть челюсть! — командовал Жешка. — Вы видали горилл? Ну? — он выпятил подбородок и говорил поэтому глухим басом.

У Антона челюсть выдвигалась легко, а Лилька могла только высунуть язык.

— Человек не ходит с высунутым языком, — сказал Жешка. — Даже пещерный. Только собака.

— Может, ты будешь собакой? — спросил Антон, когда Лилька раскрывала рот так и сяк и сворачивала челюсть набок. — Собакой тоже хорошо. Будешь жить с нами.

— Дудки! — возразил главный троглодит. — Собака в те времена была дикой. И бегала отдельно. Она не была еще другом человека.

Мужчины-троглодиты собрались на охоту. Лилька оставалась в пещере, она должна была поддерживать огонь.

— Огонь — это все. Без огня в пещере мрак, холод и голод. Ясно?

Лилька кивнула головой.

— А где у тебя огонь? Троглодитка Лилька, я тебя спрашиваю. Как ты будешь разводить огонь в очаге?

Лилька не знала.

— Может, ты думаешь, — продолжал, выпятив челюсть, главный троглодит, — что к твоим услугам газ, керогаз, примус, керосинка или целая коробка спичек? Ха-ха! Ничего этого не было. Огонь добывался трением.

Мужчины ушли, вооружившись дубинками, а Лилька стала добывать огонь. Очень трудно было первобытным людям с огнем. Тонкую сухую палочку надо долго-долго, быстро-быстро тереть о сухое дерево, пока не вспыхнет огонек. Лилька быстро устала, глядела на красные ладони, облизывала губы.

А в передней шла охота. Мамонт появился вскоре. Только раскопали на вешалке шубы и куртки, как показалась большая серая спина — дедушкиного пальто на меховой подкладке. Троглодиты накинулись на него с дубинками. Мамонт — животное огромное, ископаемое, страшной силы, но тут он быстро рухнул. Охотники затрубили победу.

— В чем дело? — прибежала тетя Маша. — Батюшки! Что это?

— Победа! — ответил сын, выпятив челюсть. — Мамонт рухнул. — И потряс дубинкой.

— Ты с ума сошел, — тетя Маша подняла пальто, — Вешалку оторвали. Марш отсюда, пока дедушка не видал.

— Нам никакие дедушки не страшны! Мы сейчас взвалим мамонта и понесем на обед. — Жешка взмахнул дубинкой и запел страшным голосом:

Он поднял глаза в потолок, посопел, потоптался с ноги на ногу, потом погрыз конец своей палки и радостно заорал:

Он снова запел свою песню и заставил Антона подпевать. Песня была очень хорошая, и Антон ее быстро запомнил и, конечно, подпевал. Они собрались нести свою добычу в пещеру, но тетя Маша не позволила, а на обед выдала тарелку с ветчиной и бананы.

— Ого, в пещере огонь! А вот и добыча. — Троглодиты поставили добычу на огонь — маленький коврик — и уселись вокруг по-турецки.

— А вилки? — спросила Лилька.

— Хо-хо! — захохотал троглодит Жешка. — Ты соображаешь? Вилки! Даже ножей еще не было. Есть надо вот как. — И он горстью взял три куска мяса.

Лилька и Антон захохотали тоже и полезли руками в тарелку. Лильке попалась косточка.

— Кости надо обсасывать, — рычал главный троглодит. — И бросать через плечо. Вот так. Кожуру от плодов — тоже. А пальцы вытирать об себя.

Стало совсем весело. Ели, кидали через плечо и вытирали пальцы об себя. Конечно, все время пели охотничью песню. Жешка помурчал-помурчал, порычал-порычал и придумал еще куплет:

И все спели хором. Тут Лилькина мама хотела заглянуть в комнату, но главный троглодит преградил ей дорогу:

— Посторонним вход в пещеру строго воспрещен! — и задвинул вход камнем — закрыл дверь.

Но потом взрослые захотели смотреть телевизор и все-таки вторглись в пещеру. Троглодит Жешка сбросил шкуру и ушел на кухню читать. Очень интересный был вечер в гостях.

Язык пересидел

У Антона заболел зуб. Папа повел его к врачу. Когда они вернулись, Антон прошел в спальню, сел в уголок за шкафом на маленький стульчик.

— Ну что — спрашивала Лилька. — А? Почему ты ничего не говоришь?

Антон помолчал, потом сказал:

— Яхык пехесидех.

Пересидел? Язык? Лилька широко открыла глаза и стояла так перед Антоном до тех пор, пока он ткнул себе пальцем в рот:

— Не вохочается.

Лилька побежала к папе.

— Очень может быть, — сказал папа, — что язык пока не ворочается. Потому что было сделано замораживание. Скоро пройдет.

Антон сидел смирно в углу, прижав подбородок к груди, поглядывая исподлобья, как маленький, сердитый бычок. Лилька, боялась теперь к нему подойти. Эта злая-злая врачиха заморозила Антону во рту, потом вынула язык и подсунула под Антона, а когда Антон его пересидел, положила обратно в рот. Но он теперь плохо шевелится. Лилька испугалась и собралась заплакать, но в это время Антон, немного картавя, сказал:

— Что это? — спросила Лилька.

Антон глубоко вздохнул и сказал громче:

Антон встал и ушел к папе, а Лилька осталась одна. «Зайка маленький дрожит под осинкой голой…» Почему же он дрожит, бедный маленький зайка? Совсем один, а кругом… «Снег, снег порошит…» Врач рассказывала. Ах! Лилька поняла. Это же она его и заморозила. Злая, злая эта врачиха. Она все замораживает: и Антона, и зайку, когда он побежал грызть кору.

В комнате засмеялся папа, а за ним Антон.

басом пропел Антон.

— Тебе не жалко зайку? — спросила Лилька у двери.

— Нет. Так ему и надо, вр-редителю. Не будет кор-р-ру гр-рызть.

— Он не вредитель. А врачиха твоя злая, нехорошая.

— Нет, хорошая, — сказал Антон. А потом: — Нехорошая. Нет, хорошая, но не очень.

— Довольно сочинять, — сказал папа. — Врач очень хорошая.

На другой день Антону надо опять в поликлинику. Поэтому он не идет завтракать. Он прижался лбом к буфету и плачет.

— Вот тебе здравствуйте, — говорит папа. — Ты же знаешь, что сегодня только показать.

Лилька тоже не ест кашу, хотя ей не надо идти к врачу.

— Не бойся, — говорит она тихо. — Ведь только показать.

— «Не бойся, не бойся», — передразнивает Антон. — Тебе хорошо дома, а мне опять одному идти…

Это правда. Лилька тоже сморщилась и прижала пальцы к дрожащим губам. Папа как раз вошел в комнату.

— И ты! — воскликнул он. — Вот уж действительно близнецы, во всем одинаковы.

Антон живо повернулся:

— Вот пойдем теперь. Узнаешь, как «не бойся».

Лилька хотела сказать, что вовсе у нее… Она посмотрела на брата и… ничего не сказала. Дорогой Антон бодро рассказывал, что зубы рвут «знаешь как, теперь сама увидишь».

Когда подошла очередь, папа сказал:

— Ну, кто первый? Иди, Лилька, ты с острой болью.

Лилька села в кресло и закрыла глаза. Но все равно она уже видела, что доктор молодая и улыбается. А Снежная королева тоже была красивая и улыбалась. Так что Лилька знает. Велела открыть рот, чем-то звякнула. Сейчас вынет язык, скажет «Вставай» и, когда Лилька привстанет, подложит его под нее.

— Вставай! — Лильку легонько шлепают и ставят на пол. — У тебя все в порядке. Ты, видно, не такая сластена, как брат.

— Такая, — сказала Лилька, и язык у нее повернулся легко. Тогда она осмелилась глянуть на кресло. Там ничего не было.

А к доктору уже вели Антона. Он довольно храбро посмотрел на Лильку и сел под круглую лампу.

— Ну, — улыбнулась доктор. — Сегодня не могу сказать: «Зайка маленький дрожит». Молодец.

— Что это за история, Лилька? — спросил папа в коридоре. — Зачем ты это выдумала, а?

Антон сначала тоже удивлялся: зачем? А потом, может быть, догадался.

Туфля в сметане

Больше всего Лилька и Антон любят кататься на чертовом колесе. Сегодня они приехали с мамой в Парк культуры и отдыха и увидели колесо это еще издали, еще с Крымского моста.

— Ого, какое колесище! — кричали они, когда бежали к нему уже по песчаной дорожке парка. — Здравствуй, милое колесико! — И прыгали и прыгали, пока мама покупала билеты.

В большой, открытой кабине Антон занял место с краю, а Лилька в середине, между Антоном и мамой.

— Тебе куда страшнее ехать: вверх или вниз? — спросила Лилька.

— Мне никуда не страшнее. Вот.

— А мне страшно вверх, а особенно, когда вниз. Но я все равно не боюсь.

Кабина вздрогнула и поплыла назад. Дернулась и остановилась.

Опять поехала. Опять остановилась. Шла посадка. Поднимались потихоньку. Так интересно висеть на уровне деревьев, а потом выше деревьев! А потом на самом-самом верху колеса! Тут уж как-то сам себя не помнишь, потому что все такое необычное. Интересно, что внизу стоит очередь совсем не такая, как всегда. Потому что ног не видно, а всё головы, шляпы, косынки… А продавщицы мороженого? Как будто и не настоящие. Стоят такие маленькие перед своими белыми сундучками, а эскимо и пломбиры, которые у них лежат целой горкой, и не видны вовсе. А садовник, который поливает газоны, тоже вроде игрушечный. Струя из брандспойта у него тоненькая, как будто из водяного пистолета. Так интересно, просто невозможно…

— Ой, у меня песок в туфле! — сказала вдруг Лилька, когда висели на самом верху.

Ей не ответили.

— У меня целый камень! — крикнула тогда Лилька и сняла туфлю.

— Ну не в лицо же трясти и не на колени, — заметила мама.

— Дай сюда. Надо вот как, — Антон махнул туфлей за бортом. — Вот как надо, чтобы высыпалось на землю. — Он махнул еще раз. Туфля вырвалась и полетела вниз. Мама ахнула и наклонилась за край посмотреть.

— Ну ладно, — сказала она. — Полежит на земле. Никому она не нужна.

— Конечно, — сказал Антон. — Кто же ходит в одной туфле? Но надо было убедиться, что она все-таки лежит на земле. Но ее не было видно.

— Странно, — удивилась мама.

— Но она же маленькая, — сказал Антон. — Вот, например, стоит целая тетка. А я и то ее почти не вижу.

— Какую, вон ту? — показала вниз Лилька. — Я тоже не вижу. Тем временем колесо потихоньку поворачивалось, и они приближались к земле.

— Да нет, Антон, ее нету. Господи, вечно у нас фокусы! — мама начала волноваться. Но тут как раз они быстро взлетели вверх, потому что посадка кончилась и колесо завертелось. Лилька зажмурилась и ухватилась за маму. Так пролетели три или четыре круга. Потом она опомнилась и спросила:

— Не видно?

Это у Антона, потому что он глядел вниз.

— Ты что? — сказал Антон немного шепотом. — Ты открой глаза, что тут творится.

А вокруг действительно творилось необычное: все мелькало, вертелось, крутилось… что-то зеленое, желтое, крапчатое. Это, наверно, деревья, дорожки, будки… Да и люди, конечно. В парке ведь много людей, куда же они делись? Но ничего уже было не разобрать, все мелькало каким-то сплошным пестрым колесом, как будто на листе бумаги сначала нарисовали деревья, будки, а потом зачертили все кругами, кругами, ну одной такой густой-густой пружиной. Чтобы ничего не было видно. Вот это и есть самое интересное, из-за чего катаются на чертовом колесе.

Когда остановились и вышли, туфли на земле не оказалось. Немного в стороне толпился народ.

— Это возмутительно, — говорил тощий старичок, который стоял в середине. — Ну могли бы вот вы снять ботинок и бросить вниз?

— Простите, — сказала мама. — Это, наверно, о нашей туфле?

— Ах, о вашей? — ехидно обрадовался старичок. — Где же вы были до сих пор?

— Мы только вышли, — сказала мама. — Должно быть, она упала к вам, наша туфля. Надеюсь, не причинила большого вреда?

— Она мне испортила килограмм сметаны, — поклонился старик. Толпа засмеялась. Мама на минуту растерялась, а потом рассердилась. Действительно, что тут такого, если маленькая детская туфелька упала, допустим даже, на этого старика? Не убила же его. И зачем из-за этого выставлять маму на посмешище?

— Это очень остроумно, — сказала мама. — Но мы торопимся. Верните, пожалуйста, туфлю.

— А вы мне килограмм сметаны.

— При чем тут сметана? — возмутилась мама.

— При том, что ваша туфля упала в мой бидон со сметаной. — Старичок открыл крышку бидона, который стоял у него в сумке.

Мама глянула:

— И она… там?

— Еще чего! — Старик сердито сунул маме мятый газетный сверток. В нем лежала мокрая, сметанная Лилькина туфля. Мама, расширив глаза, на нее глядела, а народ кругом хохотал.

— Комедия! — объяснял какой-то парень тем, кто стоял дальше. — Старик сидел внизу, в кабине, с внучкой. «Ну-ка, говорит, давай посмотрим, не собьем ли мы тут масла?» И открыл, значит, крышку. А тут — хлоп! Эх-ха-ха! Прямо сверху. Умора! Нарочно не попадешь. Нипочем!

Мама не смеялась.

— Вы нас извините, — говорила она старичку. — У нас нечаянно… Нам тоже неприятно.

Она вытирала туфлю газетой, вытирала и морщилась, потому что изнутри выдавливались и шлепались толстые белые капли.

— У меня пальцы скользкие, — заявила Лилька, когда надели туфлю и пошли от этого колеса.

— Молчи уж! — сказала мама. — Это называется отдых в выходной день.

Старик Нептун

Сегодня все семейство: мама, папа, Лилька и Антон решили покататься по реке. Они приехали на водную станцию и стали ждать своего катера. Красивые белые катера подходили один за другим, но все это были не те катера, хотя на них все время садились люди и уплывали под мост. Лилька и Антон подумали, что катера все одинаковые, а мама с папой чего-то выбирают, а пока они выбирают, все катера уплывут и никакой поездки не будет.

— Ну давайте же сядем на этот! — сказала Лилька.

— Это не наш.

А потом подошел точно такой же, и почему-то он оказался «наш». К нему подали трап — специальный мостик с перилами, и все пошли по этому трапу, а между досок была видна вода. На палубе было много народу, и все суетились, но вот катер тронулся и прошел тоже под мостом, и на брюхе этого моста было видно много всяких балок, стропил, которые переплетались и перекрещивались, как в игрушечном конструкторе. Лилька и Антон стояли и глядели на них, запрокинув головы. Стало даже темнее, когда они проходили под мостом, и еще стало слышно, как много шума на этом мосту, потому что по нему проезжали машины и, наверно, трамваи.

На палубе оказалось вовсе не тесно, народ перешел на другую сторону, и на нос, и на корму, и многие сидели уже в шезлонгах. Мама и папа тоже сели в шезлонги и стали загорать.

Лилька и Антон подумали, что раз папа закрыл лицо соломенной шляпой, а мама в темных очках, то теперь можно и побегать. Но это не удалось. Они, почему-то все видели, даже через шляпу и черные очки. Тогда Лилька и Антон сели на лавочку и тут только заметили интересную вещь: под крышей на больших крючках висели белые ведерки. Висели и покачивались, и на каждом была написана большая черная буква. Буквы тоже покачивались, но так и оставались в ряд, как будто топтались на месте.

— Давай прочитаем, — сказал Антон.

— Давай, — сказала Лилька, и они начали читать.

— Не шепчи, ты мне мешаешь, — сказал Антон.

— А ты подожди, пока я прочитаю.

— Нет, сначала я. Ведь это я придумал. — И Антон стал читать: — НЭ, Е, ПЭ…

— Ты неправильно читаешь, — перебила Лилька. — Надо: НЭ, У, ТЭ…

— Да где же У? Да У еще вон как далеко. Зачем ты хватаешь с конца? НЭ, потом Е, потом — ПЭ, а У еще вон где.

— Нет, — сказала Лилька. — Это с твоего края далеко, а с моего близко. — И начала читать: — Н, У, Т, П, Е, Н.

А Антон читал со своего края, и у него получилось НЕПТУН.

— Вот: НЕПТУН, — повернулся он к Лильке.

— Нет: НУТ-ПЕН.

— НЕПТУН! Какой НУТПЕН?

— Обыкновенный Нутпен. А что это Нептун?

— Да ничего, просто Нептун.

— Нет, просто Нутпен, Нутпен, Нутпен…

Какая-то старушка вздохнула и пересела подальше. Мама сняла свои очки:

— Перестаньте трещать. Люди отдыхают.

В это время катер свистнул. Таким тонким голосом с перерывами. Лилька и Антон спрыгнули с лавки. Наверно, катер приветствовал встречный пароход, поздоровался с ним. Пароход был большой, широкий, белый, он прошел важно мимо, и катер стал качаться на волнах, которые пароход за собой оставил.

Лилька и Антон прошли к самому носу и стали глядеть вниз. Катер острым носом разрезал воду, и она отворачивалась в сторону таким зеленым прозрачным валом, а на краю у него получалась белая-белая пена. Лилька и Антон положили подбородки на теплые перила и долго глядели на этот вал.

— Правда, он на мамину кофточку похож? — спросила Лилька.

— Которая в клеточку?

— Нет, другая.

— Которую я киселем облил?

— Да нет. Новая, с такими кружевами. Разве ты не видишь?

И Антон сразу вспомнил белые кружева на маминой нарядной кофте и увидел, как на самом гребне зеленого водяного вала появляется и как будто кипит такая кружевная пена, пышная, нарядная, густая, а потом она соскальзывает с зеленого прозрачного вала и вытягивается в цепочку и тоже курчавится сначала и бежит следом, но потом сразу исчезает, как будто ныряет вглубь. Это происходит уже у борта.

Лилька и Антон немного передвинулись и теперь смотрели, как кружевная пена уходит опять в воду, из которой она только недавно появилась. Это очень, очень интересно, и можно смотреть долго-долго, и ни капельки не надоест.

Но тут вдруг катер дернулся, как будто на что-то натолкнулся, внутри у него затахало — тах-тах-тах! — и он остановился. Вся публика стала спрашивать, что случилось, все опять оказались на палубе. Наверно, что-то сломалось у катера внутри, в самой машине, или он наскочил на мель.

— Да ничего, — сказал папа. — Просто старик Нептун зацепил нас немного своим трезубцем.

— Какой Нептун? — спросил сразу Антон и посмотрел на Лильку.

— Хозяин морской. Рассердился небось: что это такое? Плывут пароходы, бегут катеришки всякие, а к нему, старику, никакого почтения. Ни поклона, ни привета. Вот и взял да зацепил нас трезубцем.

Оказывается, Нептун — это старик, довольно крепкий еще, как сказал папа, голый, в одних плавках, а в руках у него такая длинная палка, а на конце — вроде вилы — три острых зубца. А борода у него длинная, белая, курчавая, как морская пена…

Лилька и Антон опять переглянулись. В это время катер снова дернулся и пошел вперед, и народ стал расходиться по своим местам. Кто-то успокоил, что теперь все в порядке, машина исправлена. И все поверили. Только Лилька с Антоном знали, что это вовсе никакая не машина, а действительно старик Нептун, хозяин морской, зацепил их своим трезубцем. Недаром же он плыл рядом с самого начала, и его седая пенистая борода развевалась у зеленого вала. Они же видели.

— А это какой Нептун? — спросил Антон. — Который на ведерках написан?

— А вы прочитали? — удивился папа. — Вот грамотеи. Это как раз он.

— А зачем он написан?

— А наш катер так называется. Другой, например: «Герой», «Космос», а наш «Нептун».

— А Лилька говорила «Нутпен».

— Да я нарочно, — сказала Лилька. — Просто так.

— Это ничего, — засмеялся папа. — Она еще не сумела как надо прочитать.

— Нет я сумела, — сказала Лилька. — Как надо.

Мама посмотрела на ведерки и поняла:

— Она задом-наперед прочитала. Тогда выходит Нутпен.

И все попробовали прочитать наоборот, с другого конца. Так и вышло.

— Все ты делаешь наоборот, — заволновалась мама. — Разве так можно. А что же в школе будет, когда пойдешь?

Такой разговор был уже не очень приятным, но тут как раз появилась симпатичная толстая тетя в белом халате и стала продавать мороженое.

А катер все шел и шел вперед. А потом он обогнул зеленый островок и повернул обратно. Солнце уже садилось, пассажиры перестали загорать, оделись и пели песни. Когда показался мост, Лилька и Антон его сначала даже не узнали. Он выгнулся в темное небо двумя горящими гирляндами из лампочек, и две такие же цепочки отражались в воде, и катер подходил все ближе и ближе к этим светлым водяным фонарикам, и вот уже коснулся их своим острым носом, и разрезал, как нитку бус, так что сразу рассыпались все блестящие бусинки…

Лилька и Антон запрокинули опять головы, чтобы посмотреть перекладины и балки под мостом, но теперь уже было темно и ничего не видно. А рядом с катером все скользил упругий водяной вал с кудрявой седой пеной. Значит, старик Нептун был тут, не отлучался ни на минуту.

Лилька и Антон снова пошли по трапу, только теперь уже вниз, на пристань. Они оглянулись на катер, он медленно гасил огни. Вода была черной и тихой.

— Спасибо, дедушка Нептун, — сказали Лилька и Антон. — Спокойной ночи.