Рассказы

Ящер

Ящер, король здешних земель, скользил по ночному болоту, подгоняемый потоком воздуха, и скрежетал зубами.

В костях у него зрело предчувствие. Мощное предчувствие. И он был достаточно стар и мудр, чтобы доверять подобному ощущению. Сегодня ночью — да, сегодня — он разыщет зверя, которого искал. Там, среди кипарисов и заиленных пойм, где-то между восходом луны и утренней зарей, его дожидался Старый Папа, облаченный скрюченную зелень. Этой ночью он собирался засвидетельствовать свое почтение Старому Папе — монстру, что перемалывает кости и пожирает плоть; он собирался затянуть лассо на его глотке и, воткнув багор в бледное брюхо, пронзить твердое, как пушечное ядро, сердце.

Ящер жевал незажженную сигару и вел глиссер через море водорослей; ветер сдувал с коричневого лица длинные седые волосы. Свет единственной аккумуляторной лампы, установленной на раме позади сиденья, вспарывал пространство впереди судна, однако Ящер без труда отыскал бы дорогу и в темноте. Он знал звуки болота: стрекот, кваканье и шебуршание, и знал его запах — затхлый, влажный аромат земли, зажатой между сушей и морем. Ящер странствовал по этому краю и в засуху, и в сезон дождей; знал его, как человек знает свою старую рубашку. И все же, за все эти бесчисленные годы Старый Папа, отыскавший какой-то тайный закуток, так и не пожелал выйти поиграть.

— Ты выйдешь, — проворчал Ящер, и ветер проглотил его слова. — Сегодня ты выйдешь, правда? Так точно, сэр, нынче ты объявишься, и мы с тобой немного потанцуем.

Он повторял эти самые слова каждый вечер, когда покидал побережье и углублялся в болото. Произносить подобное уже стало привычкой, ритуалом… Но сегодня… сегодня он чувствовал: это не просто пустая болтовня. Он почти видел, как сказанные им слова впиваются в шкуру Старого Папы, словно дротики в древесную кору, и Старый Папа беспокойно шевелится в своей подводной пещере, открывает один красный глаз, и одинокий пузырек воздуха вырывается из огромного, отвратительного рыла.

Слегка надавив морщинистой рукой на рулевой рычаг, Ящер сменил направление. Теперь он двигался на юго-юго-запад, в душистое и прогорклое сердце топей. Туда, где жимолость покрывает гниющие остовы лодок, а лягушки размером с обеденное блюдо поют точно Джонни Кэш. Некоторые из потонувших суденышек раньше принадлежали друзьям Ящера — другим ящерам, которые бороздили саргассовы моря топей в поисках Старого Папы и обрели тут вечный покой. Тела их так и не нашли. Но Ящер знал, где они. Их кишки и хрящ пошли на корм Старому Папе, кровавыми ручьями омыли тушу рептилии, чтобы низвергнуться на тридцать футов в черную грязь. Их кости гнили на дне, подобно серым замкам, чьи крепостные стены, неспешно поглощаемые мхом, превращались в бархатистый ил. Ящер знал. Его друзья — старые хвастуны, ублюдки да убийцы — жили за счет болота, и теперь болото возводило на их скелетах новый фундамент.

— Собираюсь поплясать чутка, — произнес Ящер и снова подрегулировал рычаг; воздушный винт ревел за спиной. — И немного порезвиться.

Он встретил шестьдесят три лета, и этот знойный август был шестьдесят четвертым по счету. Солнце Флориды закоптило его кожу, покрытую пятнами и веснушками; темно-карие, почти черные, глаза южанина ничего не выражали. Он жил один, хлебал ядовитое виски прямо из самогонного аппарата, играл в нечестивый пятикарточный стад, имел за плечами двух бывших жен, которые и слышать о нем не хотели, и зарабатывал на жизнь шкурами аллигаторов. Он, конечно же, внес и свою лепту в браконьерство, однако аллигаторы все больше свирепствовали во Флориде — и вскоре был объявлен открытый сезон охоты. На прошлой неделе он прочел в газете, что в Сарасоте аллигатор оттяпал три пальца у игрока в гольф, сунувшего руку в куст, чтобы достать мячик. Ящер ничуть не удивился. Аллигаторы охотятся за всем, что движется или чем двигают. Подлые сукины дети. Почти такие же подлые, как он сам. Ну, чтобы убить злобного выродка, считал Ящер, нужен другой злобный выродок.

Легкое нажатие на рычаг заставило глиссер свернуть южнее. Он чувствовал запах жимолости и табака, сладкий привкус дикой хурмы и мускусное благоухание кипариса. А еще в ночном воздухе витал аромат смерти: гниль, плесень и трупный газ из мутных глубин — нечто давным-давно мертвое, угодившее в омут зыбучих песков. Ветер уносил запахи, а старик стрелой мчался дальше, следуя за лучом фонаря. Осталось не слишком далеко — миля или около того, если по прямой.

Топь не пугала Ящера. Это, естественно, не означало, что он вознамерился стать закуской для аллигатора. Вовсе нет. В глиссере он держал два багра, дубинку, истыканную торчавшими, словно иглы дикобраза, гвоздями, двухствольный дробовик, бэнгстик и веревку. А также приличный запас еды, воды и бензина. Болото — хитрый зверь; оно усыпляет тебя, заманивает в ложные протоки, а затем, когда ты уверен, что внизу шесть футов воды, выблевывает полосу грязи под киль твоей лодки. Паника здесь означает смерть. В туристический сезон Ящер зарабатывал немного лишних деньжат, показывая салагам-новичкам окрестности. Его всегда изумляла изнеженность туристов, их избалованность и чистота. Когда охотник приводил сюда зевак, то почти слышал, как болото жадно облизывается, и поэтому всегда придерживался только широких, проверенных каналов, показывал молокососам несколько змей, оленей и прочей ерунды, а затем живо вез их обратно. Они думали, что видели топь — Ящер же просто улыбался и брал у них деньги.

Семинолы… Ну, собственно, это племя сказочников. Если вы уговорите какого-нибудь семинола отвести вас в небольшую деревушку, где жил Ящер, тот поведает вам такое, от чего волосы зашевелятся на голове. Например, историю о Старом Папе, аллигаторе-призраке, которого не способен убить простой смертный, и лишь Бог может сразить чудовище. Или о том, что Старый Папа спустился в сердце болот на молнии, а любой, кто отправиться искать его, в конце концов превратится в кучу аллигаторьего дерьма.

В последнее Ящер почти верил. Слишком уж много его друзей пришли сюда, но не вернулись обратно. О да, у болота были зубы. Сожрет и не подавиться. Затянет в свои черные недра. Что есть, то есть.

Охотник сбавил скорость. Фонарь высветил зеленую трясину впереди: огромные листья кувшинок и переливчато искрившуюся изумрудную ряску. Воздух был тяжелым, влажным и едким от испарений. Над водой стелился туман, и в этом тумане тлели красные рубины — глаза аллигаторов, следившие за приближением человека. Когда глиссер подходил ближе, головы рептилий погружались с вязким хлюююю пающим звуком, а после снова появлялись в пенистом следе за кормой. Преодолев еще около сотни ярдов, Ящер вырубил пропеллер, и глиссер бесшумно поплыл сквозь мглу.

Закурив сигару, он выпустил облачко дыма, затем достал веревку и стал завязывать на ней скользящую петлю. Глиссер скользил по листьям кувшинок, вынуждая лягушек с кваканьем спасаться бегством. Сразу после участка с кувшинками начиналось более глубокое русло, пролегавшее между зарослями камыша. У границы этой протоки Ящер и бросил за борт якорь — заполненный бетоном резиновый сапог. Глиссер замер в камышовых дебрях на краю глубокого канала.

Охотник закончил возиться с веревкой и, опробовав петлю несколько раз, убедился в ее прочности. Затем он взял металлический бидон, открыл его и, зачерпнув оттуда куски окровавленной конины, насадил их на крупный зубец, подвешенный к концу цепи, которая, в свою очередь, крепилась к металлической раме пропеллера и была снабжена небольшим колокольчиком. Он швырнул цепь с приманкой в камыши, а затем, погасив свет и положив под руку багор и лассо, устроился на своем насесте.

Попыхивая «Белой совой», охотник взирал на звезды и белый полумесяц, карабкавшийся на небо. Вдалеке, в стороне Майами, небосвод полыхал заревом. В ночном воздухе чувствовалось электричество. Кожу на голове покалывало, а волоски на тыльной стороне жилистых, покрытых татуировками рук вставали дыбом. При росте всего пять футов семь дюймов охотник весил около ста шестидесяти фунтов, но по силе сравнился бы с полузащитником «Дельфинов». Плечи его бугрились мускулам. Он совершенно не походил на какого-нибудь старого добродушного дедулю. Он проводил взглядом падающую звезду — алую жилку, плевавшую искрами. Ночь пульсировала, и он ощущал это, словно удары могучего сердца. Где-то справа взволнованно взвизгнула ночная птица, и вслед за ней раздался похожий на звук контрабаса рев аллигатора. Сегодня болото бурлило. Тучи москитов вились у лица Ящера, но жир и зола, которыми он натер кожу, защищали от укусов. Вновь возникло то непреодолимое чувство, что посетило его, когда он готовился покинуть побережье: нынче ночью должно что-то случиться, что-то необычное. Болото знало это, а значит знал и Ящер. Возможно, Старый Папа выполз поохотиться — злой и голодный. Возможно. Год назад Лэйни Аллен видел Старого Папу именно здесь, в этом самом канале. Большие аллигатор плавали по протоке подобно субмаринам — спокойные на глубине, яростные на поверхности. Лэйни Аллен — упокой, Господь, его душу — сказал, что самый крупный из тех аллигаторов выглядел жалко на фоне Старого Папы. Сказал, что глаза Старого Папы светились в темноте, словно фары 'кадиллака', а его эбеновая с зеленым шкура была такой толстой, что на ней пустил корни кипарис. Волна, поднятая Старым Папой, могла бы потопить глиссер, утверждал Лэйни, и от зубастого рыла до клиновидного хвоста Старый Папа походил на плывший по каналу остров.

В апреле Лэйни и Ти-Бёрд Стоукс, вооружившись дробовиками, винтовками и несколькими связками динамита, отправились сюда, чтобы выкурить Старого Папу из его потайного логова. В мае один из семинолов нашел то, что осталось от их глиссера: воздушный винт и часть расколотой кормы.

Колокольчик зазвенел, и Ящер ощутил покачивание лодки — аллигатор заглотил наживку.

Сжимая зубами окурок сигары, он снял с держателя позади сиденья мощный фонарь и включил его. На конце цепи, взбивая воду, крутился волчком аллигатор. Луч фонаря нашарил его в камышах. Это оказалась не слишком тяжелая молодая особь около четырех футов длиной, но взбешенная, словно низвергнутый в ад Люцифер, и готовая к драке. Ящер слез с насеста, надел перчатки из воловьей кожи, и стал наблюдать, как аллигатор сражается с вонзившимися ему в челюсти зубцами. Хвост зверя лупил из стороны в сторону, и в человека летели хлопья пены и брызги черной грязи. С этим Ящер ничего не мог поделать. Хотя он и аллигатор всегда пребывали на противоположных концах цепи, охотник находил дикую красоту в пилообразном оскале, в красных, пылающих глазах и в бьющемся, покрытом тиной теле. Деньги, однако, ему нравились больше, и шкуры аллигаторов помогали сводить концы с концами. Так тому, значит, и быть. Ящер подождал, пока аллигатор не вскинет голову на поверхность и не попытается стряхнуть зубья, а затем метнул лассо.

Его глазомер, рожденный из богатого опыта, не подвел и сейчас. Он заарканил глотку аллигатора и подтянул зверя поближе — мышцы вздулись на его руках, а лодка ходила ходуном. Потом он схватил багор и, когда аллигатор вновь стал крутиться вокруг своей оси в серой вспененной воде, проткнул его белесое брюхо. Кровь распустилась алым цветком — удар пришелся прямо в сердце. Однако аллигатор с упорной решимостью продолжал сражаться, пока Ящер несколько раз не саданул ему по черепу шипастой дубинкой, пронзив мозг. Дернувшись последний раз и подняв в воздух фонтан воды высотой в десять футов, аллигатор испустил дух. Глаза доисторического зверя закатились, и охотник взволок труп на борт судна. Он еще разок крепко заехал твари по голове, зная, что аллигаторы иногда прикидываются мертвыми, чтобы успеть оттяпать руку или ногу. Этот бедолага, впрочем, предпочел уйти, не ерепенясь. Ящер отсоединил цепь от зубцов, которые впились так глубоко, что позже их придется выдирать плоскогубцами. У него была целая картонная коробка запасных, поэтому он закрепил на цепи новые зубцы, наживил конину и бросил приманку за борт.

Охотник снял лассо с кровоточащей, воняющей болотом туши, выключил фонарь и снова устроился на сиденье.

В этом и заключался смысл его жизни.

Через час наживку вновь заглотили. Второй аллигатор был больше и тяжелее предыдущего, но не такой подвижный. У него недоставало одной лапы — судя по всему, лишился ее в драке. Ящер подтащил зверя поближе, передохнул, а после воспользовался лассо и багром. Наконец аллигатор улегся на дне глиссера рядом с первой жертвой; легкие хищника шумели, как паровоз, медленно сбавляя ход.

Ящер ждал. Лицо и руки человека лоснились от пота и липкой грязи.

Его поражало то, что эти создания нисколько не изменились. Мир облетел вокруг солнца миллион раз — сто раз по миллиону раз, — а аллигаторы оставались прежними. Закопавшись в ил, они обитали в своих тайных болотных пещерах; их крепкие тела идеально подходили для такой жизни. Они спали и кормились, кормились и размножались, спали и кормились — это и было циклом их существования. Ящер думал, как же это странно: над болотом летают реактивные самолеты, по шоссе, всего в нескольких милях отсюда, несутся скоростные автомобили, и в то же время в грязи возятся и пресмыкаются динозавры. Вот кем они, несомненно, были. Последними в своем роде динозаврами.

Ящер смотрел на падающие звезды, сжимая во рту потухшую сигару. Руки покрылись пупырышками. Некая сила витала в ночи. Что же это? Что-то назревало, что-то непохожее на все предыдущие ночи. Топь тоже чувствовала неладное, и выражала удивление на своем многоголосом языке: криками птиц, ворчанием аллигаторов, кваканьем лягушек и свистом. Так что же это?

«Старый Папа», — понял Ящер. — «Старый Папа уже в пути».

Луна катилась по небу. Ящер вытащил приманку (на ней обнаружилась мокассиновая змея), поднял якорь и, отталкиваясь багром, направил лодку сквозь заросли. Глубина была примерно футов пять, но ближе к протоке дно понизилось до двенадцати футов или больше. Он отыскал, как ему казалось, подходящее местечко рядом с кипарисовой рощицей, где одно упавшее дерево, облепленное желтыми крабами, под углом уходило в трясину. Он снова бросил якорь, закинул цепь с приманкой и, забравшись на сиденье, устроился там, размышляя и прислушиваясь.

Болото говорило с ним. Что оно пыталось сказать?

Минут десять спустя колокольчик звякнул.

Вода вспенилась и забурлила. «Здоровенный!», — подумал Ящер.

— Попляшем! — сказал он и включил фонарь.

Это был крупный аллигатор, но не Старый Папа. Зверюга семи футов длиной и весом, наверное, фунтов четыреста. Предстояло попотеть, прежде чем удастся уложить его в лодку. Глаза твари вспыхивали в лучах света, словно кометы, челюсти щелкали в попытках избавиться от крючьев. Ящер дождался удобного момента и бросил веревку. Она захлестнулась вокруг морды аллигатора, заставив пасть захлопнуться. Ящер потянул, однако ублюдок попался не слабый и ни в какую не желал приближаться. «Осторожно, осторожненько», — думал охотник. Стоит только утратить точку опоры — и окажешься за бортом. Упаси, Господь, от подобного. Он держал багор наготове, мускулы на плечах и спине трещали от натуги. Впрочем, охотник уже понимал: на сей раз придется воспользоваться дробовиком.

Он как раз тянулся за двустволкой, когда почувствовал, что глиссер приподнялся под напором волны.

Ящер потерял равновесие и оказался в опасной близости от того, чтобы подскользнуться, однако резиновые подошвы сапог, удержали его на мокрой палубе. Внезапность произошедшего удивила, как никогда в жизни. А потом он увидел, как аллигатор на конце цепи рванулся вверх и чуть было не вылетел из вспененной воды. Если глаза аллигатора могли выражать ужас, то именно это Ящер сейчас и наблюдал.

Аллигатор вздрогнул. Раздался треск, словно падало срубленное дерево. Вокруг тела рептилии вскипела окровавленная вода. Но не только она. В следующую секунду Ящер увидел, как из живота аллигатора вываливаются тягучие кольца темно-зеленого кишечника. Зверюгу потащило вниз с такой силой, что веревка и цепь затрещали от натуги. Колокольчик бешено трезвонил. Ящер выронил фонарь и пока нащупывал его между тушами аллигаторов, веревка жгла ему руку сквозь толстую перчатку. Глиссер вновь приподнялся и с чудовищным плеском обрушился вниз. Ящер упал на колени. Он услышал кошмарный хруст — звук сминаемых костей.

Вскоре все закончилось.

Дрожа, охотник поднялся на ноги. Глиссер покачивался, покачивался, покачивался — точно колыбель на воде. Он отыскал фонарь и осветил зверя на конце цепи.

Ящер приглушенно ахнул, во рту у него стало сухо, как в Сахаре.

Аллигатор сделался меньше. Большая часть тела была оторвана, кишки и сгустки крови расплывались вокруг уродливой раны.

«Половину оттяпал», — подумал Ящер, и волна чистого ужаса накрыла его с головой. — «Кто-то снизу загрыз его…»

— Боже милостивый и всемогущий, — прошептал он и выпустил веревку.

Искромсанный аллигатор плавал на конце цепи, его внутренности продолжали вяло выползать наружу. На стволе поваленного дерева крабы карабкались друг на друга в предвкушении трапезы.

Ящер вдруг осознал, как же он далеко от дома.

Что-то приближалось. Он услышал, как оно раздвигает камыши на краю глубокой протоки. Услышал бурление воды вокруг гигантского тела и чавканье грязи под лапами. Старый Папа. Старый Папа выполз из сердца болот. Старый Папа, злой и голодный. Он возвращался к останкам аллигатора, болтавшимся на конце цепи.

Ящер множество раз слыхал о людях, блеявших от страха, слабо представляя себе, на что это похоже. Вплоть до этой минуты. Это и вправду оказалось блеянием. Словно орала ошалевшая овца, которой вот-вот размажут башку молотком.

Он повернулся к двигателю глиссера, нажал кнопку стартера и потянулся к рукоятке дросселя рядом с сиденьем. Как только он дал немного газу, воздушный винт заскрежетал о раму, погнутую Старым Папой, когда тот с невероятной силой дергал цепь. Пропеллер высек целый фейерверк искр и смялся, точно мокрый картон. Глиссер круто развернуло, и двигатель взорвался. Ящер упал на грубые шкуры мертвых аллигаторов, выпустив фонарь. Он поднял взгляд — по его подбородку стекала грязь — и узрел нечто огромное и темное, вырастающее на фоне ночного неба.

Болотная вода струилась по бронированным бокам Старого Папы. Ящер увидел, что Лэйни говорил правду: корни, сорная трава и камыши росли на черно-зеленых пластинах, и это еще не все… В трещинах шкуры извивались змеи, а на кожистых гребнях кишели крабы. Ящер отпрянул назад, однако отступать он мог, только к противоположному борту, а этого было ой как недостаточно. Он стоял на коленях, словно кающийся грешник, молящий о милосердии у алтаря Старого Папы. Он увидел, как что-то — чешуйчатая лапа, щупальце, не пойми что — скользнуло вниз и сграбастало голову пойманного аллигатора. Старый Папа вытащил из воды исковерканную тушу, и цепь снова зазвенела от натуги. Глиссер начал поворачиваться.

Через несколько секунд Ящеру предстояло оказаться по уши в дерьме — он понимал это. А еще понимал, что, так или иначе, ему уже не жить. Он протянул руку и, нашарив дробовик, разрядил в Старого Папу один из стволов.

Вспышка оранжевого пламени высветила блестящие зубы и желтые глаза, угнездившиеся под массивным лбом, который облепила сотня крабов, как ракушки древнюю пристань. Старый Папа утробно заворчал — словно церковный орган взял низкую ноту. И вот тогда Ящер понял.

Старый Папа не был аллигатором.

Искромсанные останки рептилии отправились в пасть Старого Папы, и зубы с треском сомкнулись. Ящер выстрелил из второго ствола, и в ту же секунду глиссер перевернулся; охотник очутился в бурлящей воде менее чем в пятнадцати футах от монстра.

Его сапоги увязли в иле. Водонепроницаемый фонарик покачивался на волнах. Возле работающих челюстей Старого Папы корчились змеи, а Ящер попытался вскарабкаться на торчавший из воды ствол дерева.

Что-то слизкое и эластичное захлестнулось вокруг грудной клетки и потащило его из воды. «Старый Папа захотел добавки», — понял он и закричал. Рядом с собой охотник заметил кое-какой предмет и вцепился в него мертвой хваткой. Когда его поднесло к раззявленной пасти, он ощутил вонючее дыхание твари — кровь и болото — и услышал шипение змей, льнувших к шишковатым губам монстра. Ящер увидел блестящий глаз, отражавший сияние серповидной луны. В этот глаз он и ткнул тем, что держал в руках. Бэнгстик выстрелил.

Глаз лопнул, и на Ящера брызнула студенистая слизь. Старый Папа взревел, словно сама смерть захлопала в ладоши, и конечность, державшая человека, ослабла. Ящер кубарем полетел в воду. Задыхаясь и отплевываясь, он вынырнул на поверхность и ради собственной жизни то ли побежал, то ли поплыл сквозь качавшиеся камыши.

Старый Папа гнался за ним. Не нужно иметь глаза на затылке, чтобы понять это. Чем бы эта мразь ни была, она жаждала его мяса и костей. Он слышал кошмарные звуки погони: плеск воды и чавканье грязи. Ящера объяли паника и безумие — два сиамских близнеца, раздирающие мозг. Попляшем! Порезвимся! Он угодил в яму и полетел вверх тормашками. С трудом поднявшись, заставил себя двигаться дальше. Старый Папа — бог трясин, король аллигаторов — нависал над ним, подобно движущейся скале, и вокруг Ящера градом сыпались змеи с крабами.

Он выбрался из тростника на заиленную пойму. Сверху повеяло горячим дыханием, а затем его талию, словно язык лягушки, оплела та эластичная штуковина. У охотника перехватило дыхание, когда его подняло в воздух и, вращая, потянуло к блестящим, острым, как бритва, зубам.

Ящер не дожил бы до шестидесяти четырех лет, если бы притворялся мертвым. Он сражаося с липкой, влажной конечностью, сжимавшей его. Лупил кулаками, пинал ногами, вопил и извивался. Старый Папа держал крепко и уцелевшим глазом наблюдал за бесновавшимся перед ним охотником — так человек может смотреть на муху, угодившую в липкую ловушку.

Он попался. Чудовище понимало, что он попался. Ящер еще не вконец сбрендил, чтобы не сознавать этого. И тем не менее, он продолжал бороться со зверем, продолжал орать и неистовствовать, а Старый Папа изучал его, слегка наклонив набок свою огромную заскорузлую голову; по глубоким трещинам на уродливой роже струилась вода.

Сверкнула молния, но грома не последовало. Затем Ящер услыхал пронзительный вой. От разлившегося в воздухе электричества начало покалывать и пощипывать кожу, мокрые волосы заплясали на голове.

Старый Папа вновь заворчал. Вспыхнул очередной разряд — на этот раз ближе.

Мерзкая тварь выпустила его, и Ящер, будто бесполезный объедок, плюхнулся в ил.

Старый Папа, задрав голову, изучал звездное небо.

Серп луны по спирали спускался к земле. Ящер наблюдал за ним, и сердце громко бухало у него в груди, пока руки и ноги вязли в трясине. Полумесяц стрелял прожилками синих молний, словно ощупывая болото внизу. Медленно, неспешно, приближался он к Старому Папе. Монстр воздел когтистые лапы, и над топями разнесся громогласный вой, будто заиграла тысяча труб.

Ящеру подумалось, что подобный крик могло бы издавать потерявшееся вдали от дома существо.

Полумесяц — нет, не полумесяц, а блестевший металлом объект — теперь висел почти над самой головой. Оглушительно визжа, он парил над созданием, что носило имя Старого Папы, и Ящер видел, как вокруг зверя, словно приветственные знамена, пляшут разряды молний.

«Попляшем», — подумал он. — «Порезвимся».

Старый Папа заурчал. Кряжистое тело тряслось, как у ребенка в предвкушении Дня рождения. А потом голова Старого Папы повернулась, и единственный глаз вперился в Ящера.

Электричество струилось по волосам охотника, бежало по костям и сухожилиям. Его словно подключили к розетке неизвестной конструкции, пломбы во рту искрились болью. У охотника перехватило дыхание, когда Старый Папа шагнул в его сторону, погрузив в ил древнюю, гротескную лапу.

Нечто — щупальце, третья рука, да что угодно — вылезло из груди Старого Папы. Конечность зачерпнула грязи и окрасила ею лицо человека, словно оставила родовое клеймо. Прикосновение было липким и грубым, в ноздри ударила вонь болота и рептилий.

Затем Старый Папа обратил морду к металлическому полумесяцу и поднял лапы. Над поймами полыхали и трещали молнии. Птицы кричали на своих деревьях, обеспокоенный рев аллигаторов оглашал ночь.

Ящер зажмурился, ослепленный невыносимо ярким светом.

И, когда двумя секундами позднее сияние угасло, оказалось, что молнии забрали с собой Старого Папу.

Аппарат возносился в небеса. Медленно, неторопливо… Затем он увеличил скорость и, мелькнув размытой полосой, исчез. Над объятым какофонией воплей болотом остался висеть один только серп луны.

«Семинолы оказались правы», — подумал Ящер. — «Попали в самую точку. Старый Папа явился в болото верхом на молниях, и домой отправился точно таким же образом».

Что бы это все ни значило.

Некоторое время охотник отдыхал, лежа в грязи своих владений.

Незадолго до рассвета он заставил себя подняться и нашел обломок глиссера, плававший поодаль от илистой поймы. Разыскав также один из багров, он улегся на расколотые останки судна и начал проталкиваться сквозь изломанные камыши к далекому берегу. Болото пело вокруг Ящера, пока он полз на брюхе домой.