Рассказы

Стена

Перевод О. Веденяпиной

В конце концов остается только ветер. Когда ничего уже не будет — ни слез, ни голода, ни мотора, ни музыки, — тогда останется только ветер. Он переживет все — камень, улицу, даже бессмертную любовь. И в голых кустах он будет петь утешительные песни над нашими, заснеженными могилами. А летними вечерами он будет заигрывать с цветочками и приглашать их к танцу — сегодня, завтра, всегда.

Он — первая и последняя великая симфония жизни, и его дыхание — вечная мелодия, звучащая над колыбелью и гробом. И в сравнении с его напевами, громыханием, нашептыванием, грохотом и свистом все остальное — ничто. Даже смерть — ибо ветер поет над крестами и костьми, а где он поет — там жизнь. Ибо цветы подвластны ему, и они смеются над костлявой смертью — цветы и ветер.

Ветер — мудр, ибо он стар, как жизнь.

Ветер — мудр, ибо он может петь широко и мягко, если захочет.

Его дыхание — сила, и нет ничего, чтобы помешало ему.

Жила одинокая, разбитая, старая стена, бывшая некогда частью дома. А теперь она стояла шатаясь и раздумывала о смысле своей жизни, и глаза ее были пусты. И, темная, она поднималась в небо — угрожающе, покорно, покинуто.

А когда вечерний ветер взял ее в свои мягкие руки, они тихо качнулась и вздохнула. Его объятия были теплые и мягкие, потому что стена постарела, подряхлела, погрустнела. Ей так хорошо стало от его объятий, они были такие мягкие, и она вздохнула еще раз.

— Что с тобой? — нежно спросил юный ветер.

— Я одинока. Я бесполезна. Я мертва, — вздохнула старая стена.

— Ах, тебе грустно, потому что они забыли тебя. Ты защищала их всю жизнь — их колыбели, их свадьбы, их гробы. Но они забыли тебя. Оставь их, мир неблагодарен, — юный ветер знал это, ведь он был так мудр.

— Да, они забыли меня. Моя жизнь потеряла всякий смысл. О, люди, они неблагодарны, — жаловалась старая стена.

— Тогда кончай! — науськивал ветер.

— Почему? — спросила стена.

— Отомсти за себя, — нашептывал ветер.

— Но как? — допытывалась стена.

— Падай! — сладострастно прошептал он.

— Зачем? — отозвалась она дрожа.

Тут юный ветер чуть-чуть наклонил стену вперед, ее негибкие кости затрещали, и она увидела, как в самом низу, у ног ее, спешили куда-то люди, неблагодарные люди. И когда она опять увидела людей, она задрожала всем телом, эта старая покинутая стена, и спросила ветер:

— Упасть? Разве я могу… упасть?

— Ты хочешь? Значит можешь, — изрек ветер, мудрый, как мир.

— Так и быть, попробую, — вздохнула старая стена.

— Падай же! — закричал ветер, и рывком схватил ее в свои молодые руки, и наклонил ее и прижался к ней, и приподнял ее чуть-чуть, и сломал. Потом он ее оставил, и она упала.

Она клонилась все ниже и ниже. Там, внизу, копошились неблагодарные, забывчивые, неверные людишки, которым она сохраняла верность всю свою жизнь. И когда она увидела этих людишек — они были такие крошечные и так усердно копошились, — она забыла о ненависти и мести. Ведь, в сущности, она любила людей — копошащихся, крошечных. И ей стало жаль их, и в последнее мгновение ей захотелось подняться.

Но ветер был начеку. И он дал пинка старой дряхлой стене, и она, скрипя и визжа, грохнулась на улицу.

Она убила пожилую женщину, и двух детей, и молодого человека, который только что вернулся домой с войны. Она громко вскрикнула, умирающая, разбитая, старая стена и, в последний раз надтреснуто вздохнув, спросила ветер:

— Зачем? Зачем ты это сделал? Я же любила их!

Но ветер засмеялся, когда стене пришел конец. В нем бурлили силы, и он был полон древней мудрости. Он смеялся над жизнью, он ведь знал, что так и должно было случиться. И у него, у древнего юного ветра, не было сердца.

Но он мог быть мягким, если хотел. И он стал навевать своим пением вечный сон стене, которая умерла, вздыхая, потому что убила четырех человек.

Но вот он, юный ветер, уже опять смеется, ибо он переживет все: камень, улицу, даже бессмертную любовь.