Рассказы из русской истории 18 века

II БУЛАВИН

В Астрахани смута была задавлена, ибо ее завел только один город, вставши за старину и приглашая встать за нее и других, приглашая казаков без указания на другие, более побудительные причины. Приглашение астраханцев застало всех врасплох, не были готовы, а главное, не было предводителя: обыкновенно смута на украйнах разгоралась сильно, когда начиналась у казаков, когда известный предводитель, под своим или вымышленным именем, поднимал знамя за казацкие интересы. Таково было и Булавинское восстание на Дону,

Из далеких времен нашей истории слышатся нам отголоски борьбы за право, за возможность ухода. Со стороны людей знатных много было неудовольствий и жалоб, когда само собой прекращалось право: «Боярам и слугам вольным воля». Прекращалось это право само собою, потому что не к кому стало переходить боярам и слугам вольным: один стал государь на всем государстве. В других сферах, в городах и селах, государство должно было бороться с тем же стремлением уходить, переходить и этим уходом и переходом отбывать от исполнения обязанностей, налагаемых государством. Громадность государственной области и бедность народонаселения, бедность промышленного развития, бедность, ничтожность города и преобладание села были причиною этой постоянной борьбы. Потребности государственные росли все более и более, тяжелые войны истощали казну, доходов недоставало; государство стремилось поэтому взять как можно больше податей с промышленного городского жителя, но посадским, при бедности их промыслов, платить было тяжело, и они бежали из своих городов или закладывались за сильных людей, чтоб отбывать податей, которые с большею тяжестью, разумеется, ложились на остававшихся, не говоря уже о том, как эта тяжесть увеличивалась еще московскою волокитой и злоупотреблениями воевод и приказных людей; а тут еще те, которые бежали из государства в степи и стали вольными казаками, возвратились в начале XVII века с самозванцами и литвой, но явились для жителей Московского государства, для людей, живших честным трудом, «грубнее литвы и немцев, разоряя все, и муча людей такими муками, о каких и в древние времена было не слышно».

Государство оправлялось с трудом; оно требовало средств, чтобы поправиться, но разоренные городские жители разбегались или закладывались, чтоб отбыть от податей; нужно было вести продолжительные и тяжелые войны, а ратные люди жаловались, что им жить и служить нечем, крестьяне бегут из их поместий к землевладельцам, могущим дать большие льготы, чем они. И вот, против этого стремления уйти, разбрестись розно, по тогдашнему выражению, государство принимает свои меры, оно ставит заставы, ловит беглецов, выводит их из закладничества, усаживает на одних местах, прикрепляет.

Но понятно, что такими средствами нельзя было уничтожить зла, уничтожить побегов; надобно было другое средство; оно обстояло в том, чтобы поднять труд, обогатить трудящегося человека и дать ему возможность удовлетворять требованиям государства. Но как было это сделать? Как было поднять материальное благосостояние народа, нераздельное с благосостоянием нравственным? Перед глазами были на западе Европы государства богатые, государства поморские; разбогатели они от торговли, от промышленности, от моря, от городов, которые у них так сильно развились, в противоположность государствам восточной Европы, государствам сельским по преимуществу.

В настоящее время некоторые писатели западной Европы жалуются на это усиленное развитие города в ущерб селу у них, находят здесь односторонность, вредную крайность. Мы не будем защищать никакой односторонности, никакой крайности, которая всегда вредна; но мы заметим одно, что если в западной Европе было чрезмерное развитие города, то в Европе восточной была крайность противоположная, слабое развитие города и господство села, что крайне вредило народному развитию вообще, производило эту отсталость восточной Европы перед западной, бедность, застой жизни народной. Понятно, что народ русский, как народ исторический, способный к развитию, должен был чувствовать эту страшно вредную односторонность в своей жизни и, чтобы дать ей большую правильность, стремиться к уравновешению начал. Это стремление высказалось уже давно в лучших людях, высказалось как главное стремление правительства. Приобрести морской путь и усилить промышленность, торговлю, приобрести то, чего было так много на западе Европы и недоставало на Востоке, уничтожить вредную односторонность, отнять у России характер чисто сельского государства и дать надлежащее развитие городовому началу — стало задушевною мыслию исторических деятелей, задушевною мыслию величайшего из них, которого по преимуществу называют преобразователем; в страстном стремлении Петра к морю высказалось стремление исторического народа к тому, чего именно недоставало ему для продолжения исторической жизни, и что условило такое блестящее развитие западноевропейских народов. Приобрести море, усилить город, промышленность, торговлю, сделать свой народ богатым и через то доставить государству средства к беспрепятственному достижению своих целей, дать народу средства, умение сделаться богатым, то умение, которым в этом отношении отличались западные европейцы, заставить, выучить народ работать, промышлять, торговать так, как это делали иностранцы — вот программа деятельности Петра Великого. Но выполнение этой программы требовало новых тяжких пожертвований со стороны бедного народа, который хотели сделать богатым или выучить, как сделаться богатым. Чтобы приобресть море, прежде всего нужно было вести тяжелую, продолжительную войну. «Денег как можно более доставать, ибо деньги суть артериею войны», — предписывал Петр новоучрежденному своему Сенату. Это доставание денег для войны и доставание людей для трудной военной службы тяжело падало на народ, и вот начинается усиленное бегство в степи, к казакам для отбывания от тяжелой службы и податей! Но преобразователь менее всякого другого был способен хладнокровно смотреть на это отбывание от службы и податей, смотреть, как у него вырываются из рук средства для выполнения его программы.

В конце 1707 года он отправил полковника князя Юрия Владимировича Долгорукого с командою на Дон отыскивать беглецов и высылать на прежние жилища. Долгорукий отыскал уже 3000 беглых; но в это время между казаками начала ходить грамота с увещанием не допускать Долгорукого до исполнения его наказа и бить сыщиков. Начались волнения, и бахмутский старшина Кандратий Булавин нечаянно ночью напал на отряд Долгорукого и истребил его вместе с предводителем. Впоследствии брат убитого, князь Василий Владимирович Долгорукий, спрошенный о причинах мятежа, прямо отвечал обвинением старшины Войска Донского, атамана Лукьяна Максимова с товарищами: «Атаман Лукьян Максимов с товарищи, отправив брата моего и дав ему четырех человек из старшин для будто изволения Его Величества указу, послали помянутые воры указ на Бахмут к атаману тамошнему Булавину, чтоб он брата убил, а их воровской умысел для того был закрывая свое воровство, что многие тысячи людей беглых приняли, и умысел их воровской был такой: когда брата убьют, то тем воровство их закрыто будет и, видя в то время его величество в войне великой со шведом, рассудили, что за помянутою войною оставлено их воровство будет».

Но если бы даже и Петр, за войной, хотел оставить это дело, то не хотел оставлять его Булавин. Чтобы выгородить себя, старшины хотели заковать его и отослать для розыска; но Булавин, по привычной для казака дороге, бежал с Дона в Запорожье. Дело, казалось, этим кончилось; но 8-го февраля 1708 года, киевский воевода, князь Дмитрий Михайлович Голицын получает от ахтырского полковника Федора Осипова донесение, что Булавин, вышедши из Сечи, с большою силой стоит на реке Вороной, ниже Кодака. Гетман войска запорожского, Иван Степанович Мазепа, немедленно отправил в Сечь запрос, что это там такое делается? и получил успокоительный ответ, что из Коша с Булавиным никто не пошел, что его самого в Сечи нет, и когда приходил, то с бесчестием был отпущен, и если опять придет, то его немедленно пришлют к гетману. Но Булавину уже не нужно было опять приходить в Сечь. Знамя было уже поднято, предводитель явился, и по всей Украине пошли «прелестные» письма нового Разина: «От Кондратья Булавина и всего съездного войска, походного донского, в русские города начальным добрым людям, также в села и деревни посадским и всяким черным людям челобитье: ведомо им чинят, что они всем войском единодушно вкупе в том, что стоять им со всяким раденьем за дом пресвятой богородицы и за истинную веру христианскую, и за благочестивого царя, и за свои души и головы, сын за отца, брат за брата, друг за друга и умирать за одно; а им, всяким начальным добрым людям и всяким черным людям всем также с ними стоять вкупе за одно, и от них они обиды никакой ни в чем не опасались бы, а которым худым людям, и князьям, и боярам и прибыльщикам и немцам за их злое дело отнюдь бы не молчать и не спущать ради того, что они вводят всех в эллинскую веру и от истинной веры христианской отвратили своими знаменьми и чудесы прелестными; а между собою добрым начальным, посадским и торговым и всяким черным людям отнюдь бы вражды ни? какой не чинить, напрасно не бить, не грабить и не разорять, и буде кто станет кого напрасно обижать или бить, и тому чинить смертную казнь; а по которым городам по тюрьмам есть заключенные люди, и тех заключенных из тюрем выпустить тотчас без задержания; да еще им ведомо чинят, что с ними казаками запорожские казаки и Белогородская Орда и иные многие орды им казакам за душами руки задавали в том, что они рады с ними стать заедино. А с того их письма списывать списки, а подлинного письма отнюдь бы не потерять и не затаивать, а будет кто то письмо истеряет или потаит» и они того человека найдут и учинят смертную казнь. У того письма доходного войскового атамана Булавина печать.

Булавин рассылал свои грамоты с Хопра из Федосеевской станицы. 18 марта явился в Тамбове, Тамбовского уезда, села Княжова, церковный дьячок и рассказывал: «Был я в Пристановском городке; воры говорят, чтоб им достать Козловского воеводу князя Григория Волконского; Булавин идет к нам, тамбовцам, с силою; при нем 17000 войска; а с другой стороны ждут они каракалпаков; намерение воровское — собравшись всем, идти в Черкасск; воры говорят: дело нам до бояр, да до прибыльщиков, да до подьячих, чтобы перевесть их всех». Запорожцы и калмыки уже начали разорять деревни в Тамбовском уезде, грозились идти к Тамбову и к Туле, а у тамбовского воеводы Данилова не было 594 и ста человек войска; он послал повестки, чтобы шли все в город для осадного сиденья; но никто не пошел; между тамбовцами слышались речи: «Что нам в городе делать? не наше это дело!» Воевода велел бить в набат, палить из пушек; по набату пришло в город городских людей е 300 человек; воевода обрадовался, роздал им порох и свинец; пошли все в церковь к молебну; но еще не кончили молебен, как в городе не было уже ни одного человека из получивших свинец и порох.

Около Булавина на Хопре сталпливалось все более и более народу: много приставало к нему по охоте, иных брали неволей: из Федосеевской станицы пристали к нему человек с 30, да товарищ его Лучка Хохлач прибрал к себе на Бузулуке человек с 300; начались уже и казни подозрительным и непокорным, в верхних городах Булазин троим велел отсечь головы. Пристановский городок на Хопре с 500-ми казаков взял сторону вора, который велел силою забрать в свою шайку рабочих, готовивших на Хопре лес в отпуск Азову; начальные люди их были побиты. В Пристановском городе был у казаков круг; пришел Булавин, вынул саблю и говорил: «Если своего намерения не исполню, то этою саблей отсеките мне голову». В хоперские городки разослал он грамоты, чтобы никто не пахал и хлеба не сеял и никуда не отлучался, чтобы все были в собрании и к службе готовы, а пришлых с Руси людей принимали безовзяточно. Мятеж ширился; степная половина Тамбовской области пустела: волостные люди с своими пожитками убирались в леса за Цну реку. Как обыкновенно бывало в подобных случаях, лучшие люди стояли за правительство, объявляли, что они к бунту не склоняются, требовали, чтобы воеводы шли с полками немедленно к Пристановскому городку, дабы поддержать тех казаков, которые пристали к Булавину поневоле. Но где было взять полков воеводам царским, тогда как полки и союзники Булавина увеличивались час от часу? Жители деревень Тамбовского уезда Корочина, Грибановки, склонились к воровству, выбрали между собою атаманов и есаулов расправу чинить по казачьей обыкности. Воры разорили новонаселенные деревни в Тамбовском уезде по реке Вороне, людей, котерые им противились, побили, другие пристали к ним волей и неволей. 30 марта 200 человек воров прошло на Битюг, засели острог, воеводу, попа, подьячих и лучших людей разграбили, воеводу держали в оковах и сбирались повесить. Зашатался Козловский уезд: воры многих здесь склонили в свое согласие, привели к присяге, выбрали атамана и есаулов.

Наконец обнаружилось движение и со стороны правительства. Воевода Степан Бахметев с одною старинною дворянскою конницей переправился за реку Битюг и 28 апреля, на речке Курлаке, встретился с ворами, которых было 1500 человек из хоперских, медведицких и бузулуцких городков; атаманом у них был товарищ Булавина Лукьян Хохлач. Воры толковали: «Если побьем полки, то пойдем на Воронеж, тюремных сидельцев распустим, а судей, дьяков, подьячих и иноземцев побьем». После упорного боя войска правительства разбили воров и гнали их на 20 верстах, взяли в плен 143 человека, три знамени. Но дальнейших успехов ожидать было нельзя: у Бахметева не было ни драгун, ни солдат, не было ни пушек и никаких полковых запасов, не было лекаря, и раненые гибли без помощи. Бахметев получил «прелестное» письмо, в котором уговаривали его быть заодно с булавинцами, стоять за веру христианскую, а им, булавинцам, нет дела ни до бояр, ни до торговых людей, ни до черни, ни до солдат, только им нужны немцы-прибыльщики.

В то время как Бахметев, по печальному состоянию своего отряда, не мог воспользоваться победой над Хохлачом, Булавин торжествовал над войсками правительства. Азовский губернатор Толстой выслал против него полковника Николая Васильева, который, соединившись с донским атаманом Лукьяном Максимовым, 8 апреля встретил Булавина выше Паншина, на речке Лисковатке, у Красной Дубровы. Полковник и атаман хотели немедленно вступить в бой; но казаки верховых городов стали говорить, что надобно переслаться с казаками Булавина, надобно разузнать дело, доискаться, кто же виноват? Атаман Лукьян Максимов говорит, что Булавин сам собою затеял бунт, а Булавин клянется, что атаман прислал ему грамоту, в которой приказывалось убить князя Долгорукого; если окажется, что Булавин на самом деле виноват, то пусть казаки его выдадут, если же виноват Лукьян Максимов, то обоих сковать и отослать к великому государю. На другой день, 9 апреля, пришел от Булавина казак и говорил, чтобы кровопролития не начинать, а сыскать виноватых между собою, да чтоб атаман Максимов отправил к Булавину на разговор старшину Ефрема Петрова. Петров отправился и, возвратившись назад, созвал казаков в круг, чтоб отдать отчет в своем посольстве; но в то время как казаки толковали в кругу, а царский полковник стоял спокойно, надеясь, что дело кончится без битвы, Булавин напал на войска правительства жестоким боем, верховые казаки немедленно изменили, соединились с ворами и вместе с ними обратили свои ружья на царские полки, которые потерпели поражение, оставили в руках Булавина четыре пушки, порох, свинец и 8000 рублей денег. Лукьян Максимов ушел к Черкасску, полковник Васильев к Азову. Победители дуванили добычу: досталось по два с гривной на человека.

Но важнее добычи было впечатление, произведенное в казацких городках вестью о победе при Лисковатке: весь Хопер, Бузулук и Медведица отложились и начали собираться около Булавина: по Хопру было 26 городков, в них 3670 человек казаков; по Бузулуку 16 городков, в них 1490 человек; по Медведице 14 городков, в них 1480 человек; пристали к Булавину 10 городков от Донецкого городка (на Северном Донце) до Голубинского, в них 6900 казаков; пристали 33 городка от Голубинского до Черкасска, в них 6470 человек; за Максимова стоял главный город Черкасск с 5000-ми жителей, да по Дону 5 городков с 1780-ю человек. Северный Донец с 12 городками и 1680 человеками жителей весь отложился и начал собираться около булавинского полковника Семена Драного.

После сражения при Лисковатке Булавин отправился вниз по Дону к Черкасску, и поход его был торжественным шествием: сопротивления нигде не было; охотники приставали к нему толпами, и число булавинского войска дошло до 15000 человек; казаки из станиц вывозили с каждого двора по хлебу да по чаше пшена, а иной привозил всякий запас и живность. 28 апреля Булавин осадил Черкасск; суток с двое Максимов со своими приверженцами отстреливался от осаждающих, но безуспешно: Рыковская, Тютерева и Скородумовская станицы сдались Булавину, сдались и на Черкасском острову станицы Дурная и Прибылая, мосты по-прежнему сделали, а между тем из Черкасска приезжали в воровские полки для разговоров двое братьев, Василий Большой да Василий Меньшой Прздеевы. Разговоры эти кончились тем, что в Черкасске положили выдать Булавину атамана Лукьяна Максимова и старшин Ефрема Петрова, Абросима Савельева, Никиту Соломату, Ивана Машлыкина. 1-го мая отправился в Черкасск Игнатий Некрасов, взял Лукьяна Максимова с товарищами, отвел в Рыковскую станицу и развел по избам за крепкими караулами,

Булавин стоял за Рыковскою станицею на Бугра; сам он не двигался с места, а для всяких дел в Черкасск, Рыково и Скородумову станицу рассылал беспрестанно Некрасова и Драного; близ Скородумовой станицы шумели круги, толковали об участи Максимова с товарищами и наконец решили и приговорили: атамана и старшин побить до смерти. Но прежде еще исполнения приговора привели Максимова и Ефрема Петрова в круг, приехал Булавин и велел их бить плетьми, допрашиваясь денег и пожитков. 6 мая собрались для казни: атаман Максимов молча положил голову на плаху; но Ефрем Петров сказал: «Хотя я от вас и умру, но слава моя не умрет; вы этот остров такому вору отдали, а великому государю остров знатен, реку великий государь всю очистит и вас, воров, выведет». Булавина не было при казни.

На место Максимова атаманом был выбран Булавин. Новый атаман писал государю, что собрались казаки по Дону, Донцу, Хопру и Медведице для перемены и выбора новых старшин, пришли в Черкасск и убили до смерти атамана Лукьяна Максимова и старшину Ефрема Петрова с товарищи за их неправды, за то, что они не давали в дуван царского годового жалованья, не дали 20000, присланных за астраханскую службу, и 10000, присланных в нынешнем году. Тут же Булавин бил челом, чтобы жену его и сына из Валуек отпустили к нему в Черкасск. Казаки послали от себя грамоту, в которой также прописывали вины Максимова с товарищи: «Царского жалованья в дуван не давали; множество новопришлых с Руси людей принимали и о заимке юртов[4] без нашего войскового ведома письма давали и за те письма многие взятки себе брали; по твоему государеву указу не одних пришлых с Руси людей, но множество и старожилых казаков, которые пришли лет двадцать тому назад и больше, всех неволею в Русь высылали, ради бездельных своих взяток в воду сажали, по деревьям за ноги вешали, женщин и младенцев между колод давили и всякое ругательство чинили, городки многие огнем выжгли. Князя Юрия Долгорукого убил не один Кондратий Булавин, убили его с общего ведома, потому что у розыска поступал не по твоему государеву указу; от тебя, великого государя, мы никуда не откладываемся, твоих украинских городов не разоряли и отнюдь разорять не будем; желаем тебе служить по-прежнему всем войском донским и всеми реками всеусердно. И чтобы твои полководцы к городкам нашим не ходили, а будет они насильно поступят и какое разоренье учинят, в том воля твоя: мы реку Дон и со всеми запольными реками тебе уступим и на иную реку пойдем».

Понятно, что ни угроза оставить Дон, ни уверение в готовности служить после «прелестных» писем Булавина и движений в степных областях государства не могли произвести выгодного для казаков впечатления на правительство. В тот самый день, как Булавин осадил Черкасск, Петр назначил брата убитого мятежниками Долгорукого, князя Василия Владимировича, главным начальником войск, отправленных против Булавина; предписал, чтобы все украинские воеводы были ему послушны. Но судьба Булавина решилась еще прежде прибытия Долгорукого. Как всегда, так и теперь, казачье общество делилось на две стороны: казаков старых, домовитых, которые хотели сохранять крепкую связь с государством, и казаков молодых, новых или голутвенных (голи, голытьбы), этого сброда со всех сторон, ненасытных искателей зипунов, которых самые деятельные товарищи Булавина Голый, Драный были полными представителями по имени и на деле. Старые казаки уступили на время толпам Булавина, но они были твердо уверены, что предсмертное пророчество Ефрема Петрова исполнится. Уже в первых числах мая казаки начали советоваться, как бы схватить Булавина и переслать в Азов. У самого Булавина и его приверженцев вовсе не было крепкой надежды сладить с войсками правительства; мы видели, что в грамоте к царю они грозили не сопротивлением, а бегством, и действительно 19 мая получены были вести с Дона, что Булавин хочет бежать на Кубань, куда отправил письмо к Гуссейн-паше[5], что если государь их не пожалует против прежнего, то они от него отложатся и станут служить султану; а султан бы государю не верил, что с ним в мире: государь и во время мира многие земли разорил, также и на султана корабли и всякий воинский снаряд готовит.

Между тем движения неприязненных Булавину казаков продолжались; к несчастью, они не успели еще хорошенько сговориться и сосредоточиться около одного вождя, а между тем, полагаясь на свою многочисленность и силу, начали давать волю языку. Однажды, в конце мая, собрался большой круг изо всех станиц; Булавин приехал и начал говорить многие непристойные слова; тут раздались голоса между казаками верховых городков: «Ты много говоришь, а с повинною к великому государю не посылаешь; не всех перекуешь! теперь нас в согласии много, можем тебя и в кругу поймать». Булавин велел взять за караул крикунов и стал осторожнее, завел при себе караул человек из восьми.

Но не караул, а только один успех против войск царских мог поддержать Булавина. Узнав о приближении этих войск под начальством бригадира Шидловского и полковника Кропотова, Булавин выслал против них Семена Драного с 5000 донских и 15000 запорожских казаков. 1-го июля, в урочище Кривая Лука, Драный встретился с войсками правительства, бой продолжался три часа дня и два часа ночи; казаки потерпели совершенное поражение и потеряли Драного. Вслед за известием о поражении и гибели Драного пришла к Булавину другая печальная весть. Он отправил под Азов 5000 человек под начальством Лучки Хохлача, Карпунки Козанкина, Ивашки Ганкина; против них вышел уже известный нам полковник Николай Васильев, но не имел успеха; воры наступали с великою наглостию и пришли к Матросской слободе; тут на помощь к Васильеву явились четыре солдатских роты и поправили дело: воры, теснимые с одной стороны войсками Васильева, с другой осыпаемые ядрами с Азовской крепости и с кораблей, обратились в бегство и были преследуемы до реки Коланчи.

Эти две неудачи решили участь Булавина. Старые казаки взяли верх; 7-го июля к куреню, где жил Булавин, явились они под начальством Ильи Зершикова. Булавин заперся и начал отстреливаться, убил двух человек у осаждающих, наконец, видя невозможность отсидеться, застрелил себя из пистолета. Хохлач, прибежавший из-под Азова в Черкасск, был убит, Зершиков провозглашен атаманом. 26-го июля к реке Аксаю подешел главный начальник войск правительства князь Долгорукий и поставил полки свои во фронт. Приехал Илья Зершиков с старшиной и лучшими казаками: все сошли с лошадей, приклонили знамена и пали на землю, прося милосердия. На другой день царские ратные люди вступили в Черкасск; казаки привели в обоз к Долгорукову сына Булавина, Никиту, брата Ивана да Михаилу, сына Семена Драного, всего двадцать шесть человек близких к Булавину людей; а на другой день, 28-го июля, все казаки присягнули вперед не бунтовать.

Но смертью Булавина и покорностью Черкасска дело не кончилось. Мы видели, что волнение начало распространяться в разных местах степных украинских областей Московского государства. Еще весною, при жизни Булавина и Хохлача, когда мятеж был силен на Дону, возмутились жители Камышина, убили воеводу и десять начальных людей, и приняли к себе Хохлача; шайки воровских казаков и калмыков продолжали разорять села и деревни, разорили Мокшанск, убили подьячего, которому был приказан город. Никита Голый рассылал прелестные письма: «Нам до черни дела нет, нам дело до бояр и до тех, которые неправду делают; а вы голудьба вся идите со всех городов, конные и пешие, нагие и босые, идите, не опасайтесь, будут вам кони, ружье, платье и денежное жалованье; а мы стали за старую веру, задом пресвятой богородицы, за вас и за всю чернь, чтоб нам не впасть в эллинскую веру. А вы, стольники и воеводы и всякие приказные люди! не держите чернь, по городам не хватайте и пропускайте всех к нам в донские городки; а кто будет держать чернь и не отпускать, тем людям смертная казнь». Воры овладели было и Царицыным, где казнили воеводу Афанасия Турчанина, но держали город только три дня: явились государевы ратные люди, присланные Апраксиным из Астрахани, и отняли Царицын у воров, Хохлач попытался овладеть Саратовом, но неудачно; отступив от города, он стал дожидаться Некрасова; но в тот самый день, как Некрасов соединился с Хохлачом, явились под Саратов бузовые калмыки и начали проситься у саратовцев, чтобы впустили их в город; саратовцы отказали, тогда калмыки опрокинулись на казаков Хохлача и Некрасова и убили у них человек с сотню; казаки бросились бежать. Между тем по Волге пошла весть, что идут царские войска под начальством боярина князя Петра Ивановича Хованского. Казаки стали покидать Камышин и бежать на Дон, им последовали многие камышинские жители; тогда остальные камышинцы и бурлаки стали говорить казакам: «Для чего забунтовали, а теперь бежите на Дон!» Они схватили атамана Кондратия Носова в круг, допросили, где девал порох и свинец, вынули у него бочку пороха и принесли в круг. Тут атаман, Иван Земин, увидав, что казакам приходится плохо, стал сулить бурлакам бочку вина и по полтине денег; бурлаки не выдержали искушения и отправились вместе с казаками, побравши пушки и порох; которые камышинцы не хотели с ними идти тех били и грабили.

Пора была бежать казакам. Хованский занял Саратов и отправил саратовцев и калмыков к перекопскому казачьему городку: городок был взят, казаки побиты, дома их выжжены и разорены без остатка. Услыхав об этом, казаки все выбрались из Паншина городка с женами и детьми, но следом за ними шел товарищ Хованского, Дмитриев-Мамонов, и калмыки. 23-го августа он нагнал беглецов ниже Паншина, верстах в пяти у Дона: у воров было 4 000 человек, кроме жен и детей, обозу у них было 1000 телег; после великой баталии воры потерпели совершенное поражение, очень мало ушло их в двух полках, жены, дети их и пожитки достались царским ратным людям и калмыкам. После этой победы, по распоряжению Хованского, запылало восемь городов казачьих, тридцать девять городков добили челом и присягнули.

В том же августе поднимались шестнадцать станиц, казаки укладывали имение на телеги, женщины и дети собирались в дорогу, и скоро 3000 казаков с семействами столпились в Есаулове городке; пришли они сюда по письмам Некрасова, который обещал быть к ним в Есаулов с Ивашкою Павловым, Сережкою Беспалым, Лоскутом и другими предводителями голутвенных. Чтобы не допустить Некрасова к Есаулову, Долгорукий, бросив пехоту и обоз, с одною конницей пустился к Есаулову, куда пришел 22-го августа; воры сели в осаде, поджидая Некрасова; монах раскольник Кирилл пел молебен о победе казаков над государевыми людьми: этот Кирилл, не будучи попом, исправлял в Есаулове все священнические требы, исповедовал, причащал, крестил. 23-го числа Долгорукий повел приступ, но приступ не удался. Несмотря на то, осажденные потеряли надежду отсидеться и дождаться выручки от Некрасова; они прислали повинную к Долгорукову и присягнули не бунтовать. Началась расправа; атаман Васька Тельной и монах Кирилл с товарищем своим, другим монахом-раскольником, были четвертованы; других, с десятка по человеку, перевешали кругом городка; иных, поставя виселицы на плотах, пустили вниз по Дону. Таким образом казнено было больше двухсот человек. Тогда, отчаявшись в своем деле, Некрасов, с 2000 казаков, побежал на Кубань и поддался султану.

Но не отчаивался Голый. По письму донецкого атамана Колычева, 18-го сентября он пришел в Донецкую станицу; войска с ним было тысячи с четыре; и здесь, как в Есаулове, казаки были с женами, детьми и скотиной. Недели с полторы после прихода Голого в Донецкую станицу показались на Дону будары[6]: то шел провиант в Азов, провожал его полковник Илья Бильс с солдатским полком. Когда будары пристали к станице, Голый и Колычев явились с хлебом и солью на поклон к Бильсу; немец, не подозревая, что за люди перед ним, отплатил честью за честь, потчевал их и, как добрым подданным царским, позволил ходить по бударам и осмотреть пушки, свинец, казну. Давши Бильсу провожатых, воровские атаманы отпустили его Доном вниз, а сами пошли за бударами следом по берегу, чтобы воспользоваться первым случаем и захватить лакомую добычу. Случай не заставил себя долго ждать: в урочище за бурунами поднялась погода, будары разнесло, многие сели на мель; Голый и Колычев были тут: Голый закричал с берега, чтоб Бильс приставал с своею бударой слушать государев указ; полковник послушался, пристал, воры бросились на будару, схватили Бильса, офицеров перевязали и посадили в воду, солдат забрали к себе в таборы, государеву казну и солдатские пожитки раздуванили между собою.

Воры ликовали, тем более что пришла весть, что Долгорукий, считая дело конченым в Черкасске и Есаулове, распустил войско и стоит в малолюдстве. Казаки решили: жен и детей развести по городкам, а самим идти под украйные города. «Если Долгорукого разобьем, говорили они, то в городах чернь к нам пристанет, пойдем прямо к Москве, побьем бояр, немцев и прибыльщиков». Но недолго они радовались: Долгорукий знал уже обо всем, что случилось с Бильсом, и двинулся из Острогожска в Коротояк, куда пришел 15-го октября, и 26-го стоял под Донецкою станицей. Голый и Колычев выбежали на устье Хопра еще до прихода Долгорукого; но 1000 человек казаков и бурлаков решились остаться и отстреливались без умолку часа с полтора, но не спасли городка: скоро на его месте чернелись одни обгорелые развалины и возвышалось сто пятьдесят виселиц. Голый и тут еще не хотел уступить: около него собрались последние силы мятежа, 7500 казаков, с которыми он засел в Решотовой станице. 4-го ноября Долгорукий явился и сюда; воры вышли на бой, но не выдержали натиска царских войск и обратились назад в городок; победители ворвались и туда по пятам, выбили казаков из городка, гнали до Дона, рубя без милосердия: 3000 человек пало трупом, много потонуло, иных на плаву пристреливали, а которым и удалось переплыть, то померзли. Голый ушел сам-третий; Решотова станица запылала, но это был уже последний пожар. Дон стихнул.