Рассказы о героях

В. Ложкин ЗВЕЗДА ЗАЖГЛАСЬ ПОД ВАРШАВОЙ…

Герой Советского Союза

Тимофей Петрович Сафронов

Хозяйство Тимофея Петровича — что заводская лаборатория. Вдоль стен выстроились огромные стального цвета шкафы-инкубаторы. Приглушенно урчат электромоторы, подмигивают сигнальные лампочки. Всюду рубильники, кнопки, циферблаты, распределительные щитки.

— Хотите взглянуть на нашу продукцию? — спрашивает Тимофей Петрович и направляется к одному из инкубаторов.

Через распахнувшиеся дверцы видна стопка плоских деревянных ящиков. Тимофей Петрович выдвигает один из них. Ровными рядами лежат в нем куриные яйца. Но что это? Словно близко где-то сидит невидимый дятел и самозабвенно долбит по дереву: тук, тук, тук. Крайнее яйцо покачнулось, что-то слабо треснуло, и в образовавшейся в скорлупе трещинке появился… кончик желтенького клюва. А немного подальше, совсем освободившись от скорлупы, неуклюже покачиваясь на еще неокрепших лапках, захлебывается в пронзительном писке «всамделишный» цыпленок.

— Сто тысяч вывели нынче таких красавчиков, — с гордостью говорит Тимофей Петрович. — И все равно мало. Колхозам подавай ранний молодняк, а мы не успеваем.

Он выдвигает из инкубатора очередной ящик. В глазах рябит от пушистых желтых комочков. Они смешно покачиваются на расползающихся ножках, трепещут крылышками, воинственно клюют остатки мертвой скорлупы, из плена которой только что освободились, и пищат, пищат.

Тимофей Петрович осторожно берет одного из них и усаживает на широкую, крепкую ладонь. Цыпленок сразу же присмирел, прижался к теплой ладони, уставившись черными бусинками на своего хозяина.

Гляжу я на сильную, мужественную руку Тимофея Петровича Сафронова, и в памяти всплывают другие, суровые и грозные, дни, когда эта же самая рука защищала Родину, беспощадно карая закордонных «гостей» с паучьей свастикой на знамени.

Помню слова одного солдата-фронтовика, который очень просто и, по-моему, весьма метко определил суть воинского подвига:

— Это когда смерть уже хватает тебя за глотку, а ты продолжаешь делать свое дело…

Но трудно, очень трудно «делать свое дело», когда косая уже занесла над тобой костлявую руку, а ты, жаждущий жизни и во имя жизни, бросаешься со связкой гранат под танк, истекая кровью, продолжаешь вести огонь из пушки, в неравном бою с фашистскими стервятниками смело идешь на таран…

Много было пройдено военных дорог. Всякое бывало. Иной раз приходилось попадать в такие переделки, что казалось: все, конец. Ан нет, вновь становился в строй командир взвода разведки лейтенант Сафронов, вновь шагал вместе со всеми вперед, навстречу зловещим зорям войны, навстречу желанной победе.

…Варшава! Истерзанная, изуродованная гитлеровскими палачами, вся в руинах, дымящихся развалинах, она протягивала обожженные, кровоточащие руки навстречу русским братьям-освободителям.

Наши войска спешили на помощь. Уже можно было различить сквозь мутную пелену осенней непогоды суровые очертания польской столицы. Передовые отряды подошли к предместью Варшавы — Праге, раскинувшейся вдоль правого берега красавицы Вислы. Немцы упорно сопротивлялись. Трижды наши штурмовые батальоны бросались вперед, но каждый раз откатывались на исходные рубежи. У врага была мощная, хорошо продуманная система огневых средств, к тому же тщательно замаскированных. Где они расположены?

Вечером Сафронова вызвал командир полка:

— Есть боевое задание, лейтенант. Нужно пробраться в Прагу, в тыл к немцам, засечь огневые точки и передать их координаты по радио. Ясно?

Полковник пристально взглянул на Сафронова. Встал из-за стола, заходил по землянке.

— Посоветовались мы и решили: идти нужно вам, Тимофей Петрович. Требуется опытная рука. Подбирайте себе помощника с рацией и, как говорится, ни пуха ни пера!

— Прошу отпустить со мной вашего личного радиста Юрия Самойлова.

Полковник улыбнулся.

— Да, у вас, как я вижу, губа не дура. Ну, да ладно. Только берегите его…

…Стемнело. Сильный ветер гнал по небу низкие, тяжелые тучи. Моросил нудный осенний дождь. Двое в плащ-палатках упорно пробирались навстречу неизвестности. Ненастье им было только на руку — надежно укрывало от посторонних глаз. Долго ползли разведчики по залитой водой траве, через брошенные окопы, по липкой глинистой жиже.

В небе вспыхивали ракеты. В их свете становились видными расплывающиеся силуэты небольших домиков, спускающихся по откосу к реке, парк и совсем недалеко массивный двухэтажный каменный особняк.

— Видел? — в самое ухо радиста сказал Сафронов. — В нем и расположимся.

Через полчаса они были у чугунной решетки, за которой серой громадой высился дом. Очевидно, все обитателя спали, так как ни одно окно не светилось. Наверх, к чердачному фонарю, вела наружная деревянная лестница. «Это уже хорошо», — отметил про себя Сафронов.

Бесшумно пошли вдоль ограды, лейтенант впереди, радист чуть сзади. Вдруг Сафронов замер на месте. Что-то глухо звякнуло. Лейтенант чуть подался назад. И сержант увидел: дверь парадного входа широко распахнута, за ней — тускло освещенный электрической лампочкой коридор и… немецкий часовой. Укрывшись от дождя, он стоял в коридоре у самой двери, опершись спиной о стену. Воротник шинели поднят, руки глубоко засунуты в карманы, автомат висит на груди.

Что же делать? Искать другой наблюдательный пункт? Но ведь скоро рассвет, на поиски нового места не остается времени. Нет, нужно обосновываться именно здесь. Да это, пожалуй, и безопаснее. Вряд ли кому из фашистов придет в голову, что советские разведчики расположились у них в доме.

Сафронов снимает с себя перископ, автомат и все это отдает Самойлову.

— Оставайся здесь и следи за мной. Я постараюсь снять часового. Когда все будет готово, проходи вон через ту калитку к лестнице. Там встретимся.

Часовой стоял все на том же месте. Он не видел, как бесшумная тень скользнула от забора к подъезду. Разведчик на миг остановился, прислушался. И вот уже сильная рука зажала фашисту рот, а в другой сверкнул армейский нож… Теперь вывернуть лампочку. Коридор погрузился в темноту.

Чердак был забит поломанной мебелью, кипами старых журналов и газет. Пробираться приходилось с величайшей осторожностью. Ведь стоило оступиться, нерасчетливо поставить ногу, и эта рухлядь обвалится, загремит, выдав с головой.

Устроились у северного ската крыши, откуда должен быть хорошо виден город. Только успели найти в крыше щель для наблюдения, как внизу поднялась суматоха, послышались команды на немецком языке. Кто-то завозился у лестницы, заскрипели ступеньки.

Разведчики взялись за автоматы. Тимофей Петрович выложил из сумки гранаты и аккуратно положил перед собой. Засосало, защемило под ложечкой. Сказал радисту:

— Стрелять только после меня.

В чердачном окне замаячил чей-то силуэт в каске. Длинной очередью захлебнулся ручной пулемет. В наступившей затем тишине явственно послышался удаляющийся скрип ступеней. Потом все стихло. Разведчики с облегчением вздохнули.

Когда рассвело, сержант попытался связаться со своими, но рация безмолвствовала.

— А, черт, — выругался он и взялся за отвертку.

Одни во вражеском тылу, без связи со своими разведчики лишались возможности выполнить самую важную часть задания. Было над чем задуматься.

— Постарайся все же устранить неисправность, — спокойно сказал Сафронов радисту. — Я буду наблюдать.

Не торопясь, он заточил карандаш, достал из планшетки чистый лист бумаги; кусочком замши, который всегда носил в маленьком брючном карманчике, тщательно протер бинокль. И только после этого приник к щели в крыше.

Совсем рядом, во дворе соседнего дома, укрытая со всех сторон высокой каменной оградой, расположилась вражеская минометная батарея. «Цель № 1», — записал Сафронов на листке и указал ее координаты.

С чердака дома, на котором расположились разведчики, пригород просматривался во всех направлениях. Почти каждый дом был превращен немцами в огневую точку. А что это за кочки торчат на перекрестке вон тех улиц? Да это же башни врытых в землю танков!

Исписав один листок, Сафронов начал второй. Юрий толкнул его в бок и, улыбаясь, показал большой палец, дескать, все в порядке. Лейтенант тепло похлопал радиста по плечу и снова приложился к биноклю.

Уже полдень. Пора передавать координаты огневых точек. А их засечено немало: девять легких и одиннадцать крупнокалиберных пулеметов, пять минометных батарей, девятнадцать врытых в землю танков, три самоходных орудия, две батареи стопятимиллиметровых пушек.

В эфир полетели закодированные данные.

Передана последняя цифра. Теперь можно немного отдохнуть. Страшно хочется пить, но где-то ночью, когда ползли, оторвалась от пояса фляга с водой, Сафронов жадно облизывает сухие, потрескавшиеся губы.

…В рации вспыхнул зеленый глазок. Самойлов крепче прижал наушники, затем передал их лейтенанту.

— Через пять минут начнем пристрелку. Корректируйте огонь. Как поняли?

— Понял все отлично, — ответил Сафронов.

Точно в назначенное время ухнул первый разрыв, за ним второй, третий…

— Первый плюс, второй минус вправо ноль десять, третий влево ноль восемь, пятый — цель, — говорил Сафронов в микрофон, не отрывая бинокля от глаз.

Потом чей-то суровый голос сказал:

— Начинаем артподготовку. Берегите себя, уходите в укрытие.

Грохот потряс все вокруг. Из слухового окна вылетели стекла. Чердак наполнился пылью, дымной гарью.

Немецкие огневые точки напоминали развороченный муравейник.

Всюду метались серо-зеленые шинели, застигнутые врасплох огневым шквалом. Кое-где взметнулись языки пожаров.

Снаряды все рвались и рвались, уничтожая боевую технику врага, сея смерть в его рядах. Торжество разрушительной силы звучало нежной музыкой в ушах разведчиков. Ведь это их руками всесокрушающий смерч стали и огня направлен на вражеское логово. Это они помогли своим войскам.

Крупный снаряд разорвался совсем рядом. Воздушной волной сорвало с крыши несколько железных листов. Другой снаряд обвалил у крыши весь восточный угол. Осколки градом сыпались на крышу, легко пробивая ее. Рухнула наружная лестница…

«Почему наши бьют так настойчиво по дому?» — мелькнуло в голове Сафронова. И тут же он вспомнил: «Цель № 1 — минометная батарея в соседнем дворе». Они вызвали огонь почти на себя.

Оставаться на крыше становилось опасно. Разведчики подползли к чердачному люку. Сержант слегка приоткрыл его, и в образовавшуюся щель лейтенант увидел лестничный пролет и сбегающих вниз, к выходу, немцев. Отбросив люк, Сафронов швырнул вниз две гранаты. Послышались стоны раненых.

Через минуту разведчики были в коридоре второго этажа. Какой-то фриц, выскочив из боковой двери и наткнувшись на них, истошно крикнул: «Рус!» и бросился обратно. Сафронов дал короткую очередь, и фриц свалился на пол. Из-за двери хлопнул одиночный выстрел. Пуля обожгла правое ухо Сафронова. В комнату полетела граната и все смолкло. Как видно, в доме больше никого не было.

Артподготовка закончилась. На северной окраине пригорода ожесточенно застрочили пулеметы, яростно затрещали автоматы.

— Наши атакуют, слышишь, Юрий? Наши!

Не сговариваясь, выбежали из особняка. Увидели: группа немцев залегла в конце улицы. На площади несколько солдат устанавливали орудия для стрельбы прямой наводкой.

— Давай на соседний двор! — крикнул Сафронов и первым кинулся к распахнутой настежь калитке.

Минометной батареи больше не существовало. Валялись куски исковерканного металла, разбитые ящики из-под мин, трупы убитых. Но один миномет все-таки уцелел. Вытряхнув из стальной трубы землю, лейтенант установил ее на опорную плиту, направил в сторону площади, где располагались немецкие противотанковые пушки.

Мина скользнула по трубе вниз, миномет со свистом выплюнул ее обратно. За ней полетела вторая, третья, четвертая…

Из-за забора донесся лязг гусениц. Оставив миномет, Сафронов осторожно выглянул на улицу. К ним приближался фашистский танк. Паучья свастика чернела на башне, а рядом был нарисован леопард с поднятой лапой. Во дворе валялось немало немецких гранат. Не прошло и минуты, как восемь штук их было стянуто проволокой в одну связку. С этим смертоносным грузом Сафронов притаился у каменного забора, невидимый для врага. И как только танк поравнялся с ними, тяжелая связка мелькнула в воздухе. Ахнул взрыв. Правая гусеница разметалась по булыжной мостовой. Танк беспомощно завертелся на месте и стал…

В Прагу входили части Советской Армии.

Не задерживаясь, советские войска устремились вперед, к Варшаве.

К исходу дня Сафронов с Самойловым, догоняя свою часть, наткнулись на батарею советских противотанковых орудий. Весь ее личный состав был перебит. Что здесь произошло, какая трагедия разыгралась? Думая об этом, разведчики еще не знали, что им предстоит продолжить подвиг товарищей.

Словно что-то толкнуло Сафронова в спину. Он быстро оглянулся и замер. Прямо на них из-за высотки выползали немецкие танки. Один, два, три… двенадцать.

Вспомнили ли о смерти в эти минуты два советских воина? Едва ли. Их мысли были заняты другим — задержать врага, чего бы это ни стоило.

— Вот из этого будем бить, — сказал Сафронов. — Когда-то я был, говорят, неплохим наводчиком. А ты заряжай. Вот так. Только замок сильнее захлопывай.

Ствол орудия плавно опустился вниз и переместился чуть влево. Грохнул выстрел. Второй снаряд поджег головной танк. Вскоре у другого заклинило башню. Еще один зачадил дымным факелом. Враг никак не ожидал, что одинокая пушечка вступит с ним в единоборство. Десятки снарядов обрушились на смельчаков. Их обдавало комьями горячей земли, воздушной волной сбивало с ног. Но они снова и снова поднимались и продолжали неравную схватку.

С глухим стоном повалился на землю Юрий. Что-то обожгло правую руку Сафронова. Глянул — и помутилось в глазах: кисть руки оторвана, из раны хлещет кровь. Покорежило и левую руку. С огромным трудом заложил он в казенник последний снаряд.

Навел орудие… Вспыхнул пятый танк.

Не выдержали нервы у гитлеровцев. Последнее, что успел заметить Сафронов, — это повернувшие вспять танки…

Мы сидим с Тимофеем Петровичем на крыльце его дома. Он в кителе. На груди, повыше орденских планок, горит Золотая Звезда.

Много лет минуло с того дня, как Михаил Иванович Калинин вручил ее отважному разведчику. Но не потускнел дорогой сердцу пятиугольничек, по-прежнему ярко пламенеет он всеми своими гранями, неподвластный времени.

1960 г.