Рассказы о героях

В. Альтов БЕССМЕРТНЫЙ ДЕСАНТ

Герой Советского Союза

Акрен Мингазович Хайрутдинов

В ночь на 26 марта 1944 года над Южным Бугом висли белесые космы тумана.

Когда совсем стемнело, к берегу, стараясь ступать неслышно, подошла группа воинов. Майор Федор Котанов, подозвав командира отряда старшего лейтенанта Константина Ольшанского и замполита капитана Алексея Головлева, подошел с ними к самой воде. Там смутно, как фантастические рыбы, чернели силуэты семи рыбацких лодок. Навстречу вышел человек в дождевике и высоких до пояса резиновых сапогах.

— Андреев? — тихо спросил Котанов.

— Я, товарищ майор, — полушепотом ответит тот.

— Ну, вот и ваш проводник, — сказал Котанов. — Как лодки?

— В порядке.

— Тогда доброго пути вам, друзья!

В лодках установили пулеметы, уложили ящики с гранатами, патронами, запас продовольствия. Разместились поудобнее и оттолкнулись от берега. Скоро лодки с людьми будто растаяли в тумане.

Первую лодку вел знавший этот район с детства местный рыбак Андрей Андреев. Рядом с ним, всматриваясь в мутную пелену, сидел Ольшанский. Гребцы осторожно опускали весла в воду, чтобы не было сильных всплесков. На противоположном берегу — фашисты. В любую минуту оттуда мог обрушиться шквал огня.

— Нужная погода, — шепотом сказал Акрену Хайрутдинову сосед — коренастый, крепко сбитый Алик Мамедов.

— Точно, — коротко ответил Акрен. Разговаривать было нельзя. Перед отплытием Ольшанский еще раз предупредил: ни звука, даже если придется погибать — умирай молча.

Мысли Акрена уносились далеко, за две тысячи километров от черноморских берегов, в оренбургские степи, в село Мордовская Бокла. Там, на берегах тихой мелководной Боклы прошло его детство, там, когда началась война, он, оставив школу, поступил в обозный цех местпрома, где работал и его отец. Вместе они гнули дуги, полозья для саней, обода колес, делали телеги и розвальни.

Война была далеко, но ее голос доносился и до их села. То в одном, то в другом доме, получив похоронную, рыдали матери и жены. То из одного, то из другого дома уходили на фронт мужчины.

Акрен был комсомольцем. И поэтому в военкомат он пришел в первый день войны.

— Подрасти, придет твое время — сами вызовем, — сказал военком.

И еще раз пришел сюда Акрен летом 1942 года, в те страшные дни, когда гитлеровские армии хлынули на Кавказ, когда бои шли почти у самой Волги.

— Не могу больше дома сидеть, — сказал он.

— Готовься, теперь уже скоро вызовем, — пообещал военком.

В августе Акрену и его сверстникам принесли из военкомата повестки. Провожало их почти все село. Гармошка пела про трех танкистов и про Катюшу. Местный гармонист не успел еще разучить песен военного лихолетья.

До станции Акрена провожала мать — старая Садра-апа. Маневровый паровоз долго гонял вагон по путям, то в одну, то в другую сторону. И метались по перрону из конца в конец матери. Но вот и прощальный гудок.

— Мы вернемся, мама, обязательно вернемся! — крикнул Акрен на прощанье.

А потом, обнявшись, друзья запели:

И весь вагон подхватил известную песню, изменив только последнюю строчку:

Так с песней и ушел в летнюю ночь воинский эшелон.

Потом оказалось, что ушел он не на запад, а на восток — в глубокий тыл. Стал Акрен матросом-тихоокеанцем. Очень пришлась ему морская форма. Стройный, черноволосый, он в бескозырке и форменке стал совсем не похожим на того немного угловатого, тихого и стеснительного паренька, что работал в местпроме.

Спустя несколько месяцев Акрен снова в воинском эшелоне пересек всю страну. Он стал бойцом 384-го батальона морской пехоты Черноморского флота, батальона, которым командовал майор Федор Котанов. Об этом человеке на флоте рассказывали легенды. Он был начальником штаба знаменитого десантного отряда Героя Советского Союза Цезаря Куникова, геройски сражавшегося на Малой земле под Новороссийском.

Батальон Котанова был грозой для фашистов. Командование бросало морских пехотинцев в самые дерзкие операции. Служить в таком батальоне — большая честь. Тем более, что здесь встретил Акрен, можно сказать, почти земляка — Алика Мамедова. Алик — азербайджанец. Точное его имя Ами Ага-оглы Мамедов. Приехал он с матерью в Оренбургскую область вместе с другими эвакуированными. Жили они в селе Александровке. Тут ребята и стали звать его Аликом. Это имя прижилось. Почти с первых дней войны отец Алика воевал, и писем от него семья не получала.

Алик учился в седьмом классе, учился неважно, потому что было не до занятий — мальчишка рвался на фронт. Дважды пытался бежать, но его возвращали к матери. И тогда он «потерял» свидетельство о рождении и вновь явился в военкомат. Был он рослым и плечистым. Парнишка страстно убеждал, что он уже совершеннолетний, что он должен отомстить за отца. Уставшие отбиваться от несовершеннолетних добровольцев военкоматовцы поверили Алику. Так в батальоне Котанова появился краснофлотец Мамедов.

Акрен подружился с Аликом, вдвоем они часто вспоминали затерявшиеся в степном приволье оренбургские села, матерей… Вот и сейчас Алик, наверное, как и он, думает о матери, которая осталась совсем одна в Александровке.

…Позавчера, когда после лихой атаки взяли село Широкую Балку, они вдали, там, где сходятся Ингул и Южный Буг, увидели в рассветной дымке большой город. Это был Николаев — город русской морской славы, город-судостроитель, один из крупнейших черноморских портов. Части правого крыла 3-го Украинского фронта, с ходу форсировав Южный Буг, устремились к Одессе, поставив Николаев под угрозу окружения. Судьба Николаева казалась уже решенной, и парни в черных бушлатах готовились к штурму.

Но совсем неожиданно батальон Котанова сняли с передовой и отвели на отдых. А скоро вездесущий Николай Медведев, научившийся по каким-то для других незаметным признакам «угадывать» замыслы командования, предупредил товарищей:

— Готовьтесь, братишки, к большому делу.

— К какому? — полюбопытствовал Акрен.

— Завтра узнаешь, — вывернулся Николай и пошел своей дорогой.

А утром майор Котанов в самом деле вызвал добровольцев для выполнения особого задания. Шаг вперед сделали почти двести человек. Котанов и Ольшанский отобрали 53 самых сильных, самых метких стрелков, самых отчаянно смелых. В отряд вошли и Акрен с Аликом. Вместе с Ольшанским и Головлевым их стало 55. Потом, уже у берега, к морякам присоединились еще 12 саперов и связистов из соседней части.

Несколько часов в тревожном безмолвии плыли они против течения, держась поближе к своему берегу. Впереди — только туман да туман. И вдруг хлопок, и чуть ли не над их головами в небе повисла ракета. Она взвилась оттуда, с правого берега, где засели враги. Все невольно втянули головы в плечи. Но за несколько метров ничего нельзя было увидеть сквозь пелену тумана. И это спасло их.

Вода заплескивалась в лодки. Все промокли до нитки. Пришлось вычерпывать воду котелками, касками и даже шапками. И все это надо было делать тихо.

Андреев поднял руку. Ольшанский передал по цепочке команду — приготовиться к высадке. Был третий час ночи, когда отряд благополучно достиг берега. Тихо выгрузились, затопили лодки и направились к темнеющей громаде элеватора.

Разведчики во главе с Юрием Лисицыным бесшумно сняли часовых. К рассвету десантники заняли элеватор, каменное здание конторы порта и несколько домиков, находящихся рядом. У окон, превращенных в бойницы, разместились пулеметчики. Огневые точки расположили так, чтобы можно было вести круговую оборону. Акрен установил свой пулемет на первом этаже конторы. Огляделся. Из окна видна улица и часть железной дороги. Хорошо. Жаль вот только с Аликом расстались — тот попал в группу Лисицына, которая обосновалась в деревянном домике, в нескольких метрах от конторы.

Потом Ольшанский приказал собраться в подвале элеватора. Короткой была речь командира.

— Товарищи, — окидывая взглядом десантников, сказал он, — мы собрались, чтобы перед боем дать клятву Родине, что мы с честью выполним свою задачу. Мы должны оттянуть на себя как можно больше сил врага, чтобы наши войска взяли город с меньшими потерями. И вторая наша задача — не дать фашистам разрушить порт.

Затем Ольшанский предоставил слово Головлеву. Капитан читал слова клятвы:

И вслед за ним Акрен, Алик и их товарищи повторили суровое и ответственное слово: «Клянемся!» А через минуту радист старший сержант Виктор Самойлов отстучал ключом текст клятвы. Ее приняли в штабе батальона.

В восемь часов утра 26 марта в районе порта уже разгорелся бой. Окружив десантников, гитлеровцы атаковали их со всех сторон, но меткие пули разили врагов, как только те осмеливались высунуться на открытое место.

Против горстки моряков фашисты бросили три пехотных батальона, танки, артиллерию, шестиствольные минометы. Но элеватор и другие бастионы моряков продолжали огрызаться градом пуль. Хорошо видя врагов с верхних точек, десантники вели прицельный огонь, уничтожали артиллерийские расчеты. Михаилу Хакимову удалось поджечь из противотанкового ружья фашистский танк. Потом были подбиты еще две стальные машины.

Акрен Хайрутдинов огнем своего пулемета прижимал вражеских солдат к земле, не давал им подняться. Метко били пулеметы Прокофьева, Миненкова, Гребенюка, Шпака.

На матросский гарнизон обрушили бомбовый удар «юнкерсы». Потом под прикрытием автоматчиков фашисты подтащили огнеметы. Из форсунок с бешеной силой ударило в окна смертоносное пламя. Огнеметы подожгли здание конторы — горели полы, деревянные конструкции. От разрывов обрушивались перекрытия. В едком дыму, в каменной и цементной пыли ничего не было видно, трудно было дышать. Но как только гитлеровские вояки поднимались в атаку, из пылающего здания их встречали пулеметным и автоматным огнем, гранатами.

Редели ряды защитников крепости. Пуля фашистского снайпера сразила Тимофея Прокофьева. Прямым попаданием снаряда был снесен сарайчик, из которого стрелял Георгий Дермановский. Вспыхнул, как факел, домик, где сражалось отделение Лисицына. Но из огня продолжали разить врага Лисицын, Мамедов, Макиёнок. И только когда рухнула крыша и весь домик осел набок, этот бастион перестал существовать. Взрывная волна выбросила Лисицына. Отлежавшись, он пробрался к командиру.

Снова на советских моряков обрушила огонь фашистская артиллерия, совсем рядом загрохотали по мостовой танки.

Осколком оторвало руку Валентину Ходыреву. Передав пулемет Павлу Осипову, Акрен бросился на помощь товарищу. Затянув жгутом обрубок, остановил кровь, пытался перевязать. Но Валентин оттолкнул его — ни к чему теперь.

Оставшись в одной тельняшке, Ходырев со связкой гранат пополз навстречу танкам. Его дважды ранили, но Валентин упрямо полз вперед. Приподнявшись, он метнул гранаты. Взрыв разорвал гусеницу. Танк замер. Погиб и Валентин.

К концу дня в небе над портом появились краснозвездные истребители. Они несколько раз пронеслись над цитаделью десантников, поливая огнем фашистов, осаждавших район порта.

К ночи снова разгорелся бой. Рушились стены, горело все вокруг, один за другим гибли моряки, но оставшиеся в живых продолжали разить врагов.

С еще большим остервенением атаковали фашисты на второй день. Видимо, для храбрости им выдали по большой порции шнапса. Пьяные, они по трупам своих солдат лезли под пули десантников.

Когда стало особенно трудно — гитлеровцы, как очумелые, лезли уже в окна, — Ольшанский приказал Самойлову:

— Передайте в штаб — прошу открыть огонь по квадратам… — и командир назвал свои координаты.

Но вызвать огонь на себя не удалось — рация была повреждена разорвавшимся в здании снарядом. Тогда Ольшанский приказал Лисицыну пробраться к батальону. Лисицын благополучно прорвался через окружение, выбрался из города и уже на виду у своих подорвался на мине. Тяжелораненый, он, превозмогая невероятную боль, дополз до своих, передал донесение. И снова заговорили наши батареи.

Ольшанский и Головлев под обстрелом пробирались к бойцам в другие помещения, поддерживали воинов в трудные минуты, когда, казалось, человек уже не в состоянии выдержать. Погибли лейтенант Григорий Волошко, младшие лейтенанты Василий Корда и Владимир Чумаченко. Вражеская пуля настигла Головлева. Акрен перевязал его, с помощью Ольшанского отнес в угол, где было относительно спокойно, бросился к пулемету и стал бить по врагу.

Какой-то удушливый дым стал наполнять помещение. Не сумев справиться с десантниками, фашисты применили против них газ. Оставшихся в живых бойцов стало клонить в сон, оружие падало из рук. Но полуживые, израненные, оглушенные взрывами моряки продолжали сражаться.

Вечером в штабе приняли позывные десанта. Виктору Самойлову и Борису Монастырскому удалось отремонтировать рацию, и она заговорила, наконец, после долгого молчания. Но радиограмма была короткой и оборвалась так же неожиданно, как и началась:

В домике конторы в живых осталась горстка храбрецов. Тяжелораненый, истекающий кровью Ольшанский продолжал бить врагов из пистолета. Акрен пытался отвести командира за выступ стены, но тот словно не слышал его. Поддерживая командира одной рукой, Акрен другой стрелял в фашистов. Потом будто молния сверкнула перед глазами — и все кончилось.

Дольше других держалась группа Кирилла Бочковича, засевшая в массивном каменном здании, где раньше был цементный склад. Наступала вторая ночь. Долго прислушивались бойцы к перестрелке, и поняли, что сопротивляются только они — крохотный гарнизон цементного склада — Бочкович, Дементьев, Медведев, Павлов, Куприянов, Хакимов, Гребенюк.

Бочкович попытался пробраться к Ольшанскому, и ему удалось это, но здание конторы безмолвствовало — все ее защитники во главе с командиром и замполитом погибли. Рядом с Ольшанским были убиты Акрен Хайрутдинов и проводник отряда 20-летний рыбак, ставший бойцом, Андрей Андреев.

Когда Бочкович вернулся, кто-то предложил пробираться к своим. Но разве могли они оставить раненых? И тогда было решено — погибнуть всем до последнего, но не уйти с поста.

Ночью хлынул проливной дождь. Но сквозь шум ливня все явственней доносилась стрельба, отдаленные разрывы снарядов. Войска 3-го Украинского фронта вели бой за Николаев. На рассвете в район порта ворвались наши солдаты. Утром 28 марта Николаев стал советским.

Десант Константина Ольшанского с честью выполнил боевую задачу — моряки приняли удар на себя и удержали захваченный плацдарм до подхода наших войск. Плечом к плечу дрались русские Николай Медведев и Юрий Лисицын, украинцы Владимир Чумаченко и Кузьма Шпак, белорусы Иван Макиёнок и Александр Лютый, татары Акрен Хайрутдинов и Михаил Хакимов, азербайджанец Ами Ага-оглы Мамедов, адыгеец Абубагир Чуц, аварец Аде-Ахмед Абдулемеджидов и другие советские воины. 18 вражеских атак отразили герои. Более 700 трупов вражеских солдат и офицеров осталось в районе порта.

В Мордовской Бокле седая, высохшая от слез Садра-апа глаза проглядела, выглядывая почтальона, а когда он пришел, сердцем матери поняла, увидев чужой почерк на конверте: что-то случилось с Акреном. Протянула письмо Рашиду:

— Читай, сынок.

Потом Рашид принес из школы газету «Правда» за 20 апреля 1944 года. В ней был опубликован Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза бойцам Николаевского десанта, всем погибшим и немногим уцелевшим, оставшимся в живых.

— За проявленный героизм и отвагу при освобождении города Николаева, — читал Рашид, — присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда»…

«Как много фамилий, — думала мать, — и все незнакомые». Но вот и ее сын.

— Краснофлотцу Хайрутдинову Акрену Мингазовичу (посмертно).

Дальше опять шли незнакомые фамилии… Теперь они и для нее родные, побратимы ее сына. Породнила их одна братская могила.

В Николаеве, в тихом сквере на крутом берегу Ингула, где вечным сном спят десантники, установлен памятник 67 героям. На могильных плитах и цоколе памятника высечены их славные имена. Одна из лучших площадей города названа площадью 67 Героев Советского Союза. В канун 20-летия великой Победы звания Героя удостоен рыбак и воин Андрей Андреев, сражавшийся вместе с десантниками и погибший в схватке с врагами. Теперь их стало 68 — героев десанта Константина Ольшанского.

Там, где дрались насмерть отважные десантники, создан музей. Его экспонаты рассказывают о беспримерном подвиге советских воинов, среди которых были и наш земляк Акрен Хайрутдинов, и азербайджанский паренек, ушедший на фронт из оренбургского села, Алик Мамедов.

1967 г.