Рассказы о сержанте Берковиче

Дело пятое. ПАКЕТИК С ЗОЛОТЫМ ПЕСКОМ

Как отдохнул? — спросил инспектор Хутиэли, когда сержант Беркович в воскресенье утром вошел в кабинет. — Надеюсь, что хотя бы в эту субботу ты не спорил с Наташей о том, был ли преступником Феликс Дзержинский?

— Нет, — рассеянно отозвался Беркович, усаживаясь на свое место и включая компьютер. — С Наташей мы вообще не спорили.

Что-то в голосе сержанта показалось инспектору необычным, он повернулся в кресле и внимательно посмотрел на помощника.

— Вы что же, опять поссорились? — спросил Хутиэли.

— Нет, что вы! — воскликнул Беркович. — Мы не ссорились уже три недели. Даже самим странно. Почему-то у нас стали совпадать мнения по многим вопросам.

— Так бывает, — философски заметил Хутиэли. -Правда, обычно это случается на десятом году семейной жизни. Но все равно я вас поздравляю. Однако, — помедлив, сказал инспектор, — мне кажется, что вчерашний день оказался все-таки чем-то примечателен…

— Ха! — воскликнул Беркович. — Произошла любопытная история, и я не знаю теперь, как поступить. С одной стороны, все по закону. С другой — явное мошенничество…

— Ну-ка, — сказал Хутиэли заинтересованно, — расскажи.

— Подруга Наташи, — начал Беркович, — пригласила нас на свой день рождения. Зовут ее Света, Светлана…

— Так Света или Светлана? — переспросил инспектор.

— Вообще-то ее зовут Орит, а иногда Рина.

— Ничего не понимаю, — озадаченно сказал Хутиали. — Сколько имен у этой женщины? Я знаю, что многие репатрианты меняют свои русские имена на еврейские, но ведь не два на два!

— Почему же? — усмехнулся Беркович. — Света — это сокращенно от Светланы. Светлана — это свет, то есть Орит, если перевести на иврит. Все очень просто.

— А Рина?

— Орит для русского слуха непривычно, вот имя и модифицировали до Рины.

— Почему тогда не звать женщину по-старому — Света? — удивился Хутиэли.

— Спросите что-нибудь полегче, инспектор, — вздохнул Беркович. — Ход женской мысли неисповедим как пути Г-сподни…

— Ну хорошо. Извини, я тебя прервал. Итак, эта Светлана-Света-Орит-Рина пригласила вас с Наташей на день рождения.

— Да, и мы приехали одними из первых. Света — очень милая женщина, мать-одиночка, у нее дочь тринадцати лет, очень милая девочка.

— Г-споди, — вздохнул Хутиэли, — все у тебя такие милые… И это говорит сержант полиции. Сейчас ты скажешь: «А потом произошло убийство, совершенное одним из гостей, очень милым человеком»…

— Никакого убийства, слава Б-гу! — воскликнул Беркович.

— Естественно, — кивнул Хутиэли. — Если бы кого-нибудь убили, я знал бы об этом. Извини, я тебя перебил…

— Постепенно стали собираться гости, — продолжал Беркович, восстанавливая в памяти события вчерашнего вечера. — Приехала подруга Светы Оксана с мужем Шаулем…

Инспектор открыл было рот, чтобы высказаться по поводу странного сочетания имен, но промолчал.

— Шауль Динкер, — сказал сержант, — приехал в Израиль двадцать лет назад и здесь преуспел. Он владелец страховой компании, и в Оксану влюбился с первого взгляда, когда она как-то пришла в офис, чтобы пожаловаться на одного из страховых агентов. Между прочим, Шауль был в то время женат, так из-за Оксаны он развелся, это были такие страсти…

— Не люблю страсти, — пробормотал инспектор, — они проходят, и остается дурацкое ощущение, будто все сделано напрасно…

— Оксана стала богатой женщиной, — продолжал Беркович. — У Наташи из-за этого бывают приступы комплекса неполноценности…

— Имея такого завидного жениха, как ты? — удивился инспектор.

— С моей сержантской зарплатой…

— Ха! — сказал Хутиэли и демонстративно пожал плечами.

— Потом, — продолжал рассказ Беркович, — приехали Игорь с Мариной, хорошие ребята, он программист, а она — парикмахер… После них появился Наум Мархасин, личность, показавшаяся мне очень колоритной. Высокого роста красавец лет тридцати пяти с выцветшими на солнце волосами и обожженными загаром щеками. Загар у Наума был таким, будто он провалялся под палящим солнцем по крайней мере месяц. Ладони — почти черные… После Наума прибыли Миша с Кларой и дочерью Диной, девочкой лет семи… Сели за стол. Естественно, главное внимание было обращено на Наума…

— Почему? — спросил Хутиэли. — Вроде бы не его день рождения справляли.

— Он такой колоритный! К тому же в компании его почти не знали, он познакомился со Светой на прошлой неделе, сразу после возвращения в Израиль. По его утверждениям, он нашел золото.

— Что? — удивился Хутиэли. — В каком смысле? Шел по улице и увидел слиток?

— Не иронизируйте, инспектор, — вспыхнул Беркович. — Этот Наум репатриировался в девяностом, но для своих талантов здесь применения не нашел и рванул в Южную Африку. Там ему повезло больше: он занимался каким-то бизнесом, что-то там покупал и продавал, и неплохо заработал. Во всяком случае, денег хватило на то, чтобы купить в горах участок, что-то около трех дунамов — говорили, что там может быть золото, и Наум решил рискнуть. Денег, чтобы нанять рабочих, даже негров, у него уже не оставалось, и он несколько месяцев сидел на участке сам, промывая породу в поисках крупиц золота. Можете представить, инспектор, как слушали Наума все присутствовавшие… Рассказ звучал, будто история из Джека Лондона.

— И ты тоже, — буркнул Хутиэли, — слушал, разинув рот.

— Нет, рот мой был закрыт, но то, что рассказывал Наум, действительно было очень интересно, и главное — с такими точными деталями, что ни у кого, и у меня в том числе, и тени сомнения не возникло.

— Она его за муки полюбила, — неожиданно заявил Хутиэли, — а он ее — за состраданье к ним.

— Ого! — поднял брови Беркович. — Вы знаете Шекспира?

— Проходили в школе, — кивнул Хутиэли. — Помню, я еще тогда проявил свои способности к сыску. Я все искал оправдательные мотивы в поведении Отелло.

— И что же, нашли?

— Нашел, только значительно позже. Как-то, уже служа в полиции, я разговорился с Адису Дасой, ты его не знаешь, он служит в дорожном патруле. Способный парень, фалашмура. Но в Шекспире — нуль. Так вот, однажды я рассказал ему эту историю, мне хотелось знать, как оценит улики, представленные Яго, истинный представитель племени мавров…

— Фалашмура — не мавры, — поправил Беркович.

— Непринципиально, — отмахнулся Хутиэли. — Так ты знаешь? Услышав о пропаже платка, Адису побледнел — ты можешь представить побледневшего эфиопа? — и чуть не грохнулся в обморок. А потом спросил: «Он ее, конечно, убил?» Я подумал, что Адису все-таки читал Шекспира, но он это имя даже не слышал… Так вот, именно Адису и просветил меня относительно поведения Отелло. У фалашмура, видишь ли, есть обычаи, которым много столетий. В частности, от матери к дочери передается реликвия — вышитый платок, в котором, по преданию, скрыта тайная сила. Платок нельзя передавать никому

— и уж тем более, мужчине. Если женщина теряет платок, ее надлежит наказать, и наказание выбирает старейшина рода. Если она платок дарит, женщину надлежит убить, и здесь закон не допускает толкований. Ты представляешь? Оказывается, Отелло не был ревнивцем! Он выполнял свой долг, ведь именно Отелло был как бы единственным хранителем законов своего племени… Конечно, Дездемона не знала всех этих тонкостей, но ведь незнание закона, как известно, не избавляет от ответственности. Отелло исполнил свой долг, но жить после этого, конечно, был не в состоянии. Хотя, должен тебе сказать, что, предстань он перед судом фалашмура, его, ясное дело, оправдали бы. А может, даже и наградили за хорошую работу…

— Удивительно, — пробормотал Беркович, — я всегда думал, что Отелло глупец…

— Многие склонны обвинять других в глупости., не зная точно побудительных причин, — назидательно сказал Хутиэли. — У нас в Израиле это сплошь и рядом. Правые называют тупцами левых, а левые — правых, между тем и те, и другие достаточно умны… Впрочем, ты рассказывал об этом золотоискателе, извини, я тебя опять прервал.

— Ничего, ничего, — сказал Беркович. — Этот Наум действительно сам перекопал гору породы. Несколько недель он работал на солнце, и кожа его стала черной, как у этого вашего Адису Дасы. Он отпустил бороду и усы и был, по его словам, похож на жюльверновского Айртона после того, как его нашли Сайрус Смит и его товарищи.

— Сайрус Смит? — переспросил Хутиэли. — Это путешественник?

— Это книжный герой, — пояснил Беркович. — Так вот, золотоносные пески Наум нашел месяц назад. Он намыл несколько песчинок и понял, что нужно действовать иначе. Поставить оборудование, нанять рабочих… А денег не было. Друзей в Южной Африке — тоже. Банковскую ссуну он уже потратил, а долг пока не вернул… В общем, он взял с собой пакетик золотого песка и рванул назад, в Израиль. Было это неделю назад. Наум сбрил бороду и усы, чтобы вернуть себе цивильный облик, и стал опять чувствовать себя евреем, а не отшельником-аборигеном…

— Романтическая история, — усмехнулся Хутиэли. — Представляю, как вы ее слушали.

— Если бы только слушали! Этот Наум приехал в Израиль с целью найти спонсора. Ему нужны были деньги, чтобы продолжать работы на участке. Участок, кстати, действительно его — тут нет сомнения, он показал документы. И пакетик с золотым песком тоже продемонстрировал. Рассказывая о своих приключениях, он не сводил взгляда с Шауля и Оксаны — в нашей компании это были единственные по-настоящему богатые люди, потенциальные спонсоры. И что меня поразило, Шауль действительно заинтересовался и уже готов был начать обсуждать с Наумом детали предстоящей сделки…

— Вот так люди и теряют свои состояния, — вздохнул инспектор.

— Почему вы думаете…

— Но ведь ясно, что этот Наум — жулик, разве нет?

— Да, я это тоже понял, но ведь вы там не были, откуда…

— Ты очень точно все изложил, Борис. Впрочем, ты, надеюсь, вывел мошенника на чистую воду?

— Конечно, — усмехнулся Беркович. — «Шауль, — сказал я, — минуту назад этот человек очень живо описывал, как он сбривал бороду и усы. А теперь посмотрите на его загар. Как по-вашему, мог господин Мархасин так загореть под бородой?»

— Чем же закончилась вечеринка? — спросил Хутиэли. — Не мордобоем, надеюсь?

— Что вы! При женщинах? Нет, господин Мархасин удалился по-английски, но о нем уже не вспоминали. Меня волнует другое, инспектор: он больше не сделает такой ошибки и не станет говорить о несуществующей бороде… Тогда его рассказ будет выглядеть очень правдоподобно, и кто-то может клюнуть…

— Ну и пусть, — пожал плечами Хутиэли. — Это не наши проблемы, верно?

— Денег жалко, — вздохнул Беркович, — пусть даже и чужих…