Почти как брат

Иногда заброшенная деревня — это просто деревня. А иногда — нет. Только одно от другого не всегда отличишь.

2015 г.


Тут уже не было дороги, даже крошева старого асфальта под дикой травой — так, колея в две тропинки. Машина шла медленно, тихо урчала; метёлки травы с шелестом скользили по бортам. Белокрылое насекомое, ангел, заглянуло в кабину и тут же улетело. «Ладу» мягко качнуло, они перевалили через бугор, заросший спорышем и подорожником, и остановились.

Звон кузнечиков заполнил всё вокруг.

Впереди лежала неглубокая балка, пересохшая годы назад, за балкой — низкие холмы, поросшие бузиной и отцветшей сиренью. Над деревьями можно было разглядеть пару старых бетонных столбов буквой А; кажется, даже поблёскивали на них изоляторы, но никаких проводов не тянулось к давно опустевшей деревне.

— Где тут эта каменка была? — спросил Кирюха то ли себя, то ли пространство, словно немного извиняясь за то, что они так и не нашли старую дорогу, рискнув пробираться по заросшей тропке.

— Да без разницы, — ответил Димка. — Добрались же.

Кирюха поставил «Ладу» в траву на целый корпус от дороги, дальше лезть уже не хотелось — там росли высоченный конский щавель и молодой мощный чертополох. Да и вообще можно было опасаться хоть пенька от старой электроопоры, хоть силосной ямы, хоть битой бутылки, выброшенной каким-нибудь механизатором в давние времена.

Они забрались сюда, на самом деле, просто из чистого интереса и желания отдохнуть от людей. Димка — после рабочего года в школе, Кирилл — от будней таксиста в большом городе. Он заканчивал последний курс универа и летом подрабатывал.

Нет, рациональный повод жечь бензин у них тоже имелся — где-то здесь, за Бунёвым, был знаменитый шелковичный сад, ранее колхозный, потом чей-то, а теперь давно уже ничей. Впрочем, говорили, что шелковица здесь всё такая же крупная и обильная, как раньше. Но поскольку дорога давно сделалась невыносимой, за кроваво-чёрной ягодой народ ездил поближе, в Бариново.

Вообще-то Димку шелковица интересовала мало, он её не любил, но был готов куда угодно завеяться из города просто так. Более домовитый Кирюха же набрал пакетов и пластиковых лотков в достатке; сейчас они валялись на заднем сиденье.

Димон взялся за рукоятку, дверь со щелчком открылась, и он спустил ноги на траву. Кирюха тоже встрепенулся и стал не спеша выбираться наружу.

— Старею, брат, — посмеиваясь, сказал он, хотя был лет на пять моложе Димки. — Засиделся, аж спина скрипит.

Вообще-то братом он Димке не являлся. Братьями — сводными — были их отцы, так что Димка и Кирюха могли бы считаться сводными двоюродными, если такое понятие существовало. Дружили они с детства и, пусть их семьи жили в разных городах, виделись частенько.

В этот раз Кирюха приехал в Димкину провинцию надолго, недели на две.

Они вышли из машины, разминая затёкшие ноги. Димка положил руку на капот, ощущая, как нагрелась даже блестящая, крашенная в серебристый металлик поверхность. Впрочем, сейчас в ней, растворяясь, отражались небо и трава, и машина казалась чуть зеленоватой. Зеркала покрыла пыль. Он вдруг подумал, что, зарасти их машина и правда травой, утрать блеск — и никто не найдёт её здесь, никакой трактор, никакие браконьеры. Никто.

Птицы будут вить гнёзда в салоне, разбитые градом стёкла помутнеют; обвиснут шины, которые некому будет даже снять; ржавчина, как вирус, с рождения заключённый в здоровом вроде бы теле, вздуется пузырями сквозь краску; облезет слабенькая современная хромировка, выцветут стопы-повороты, корпус просядет, ползучие травы заплетут кузов, и, в конце концов, природа поглотит технику, как поглотила некогда само Бунёво.

Как в той истории с «девяткой», подумал Димка. В двухтысячном году — а село было брошено ещё тогда, даром что несколько лет после того значилось жилым по бумагам — здесь была какая-то разборка. Охотники нашли серую «девятку» с разбитыми зеркалами и распоротым колесом, а недалеко — двоих мёртвых. Один, бритый, в кожаной куртке, лежал с ножом в шее. Второй, большой мужик, с разбитыми головой и лицом — рядом. Там же и монтировка в крови. Потом говорили, что оба значились в розыске, да и тачка тоже.

— Глушь полнейшая, — сказал Димка, провожая взглядом одинокого ворона. — Не дай бог свалимся в какой-нибудь колодец или погреб — ни одна собака нас не найдёт.

— Ну у нас же телефон есть, — весело ответил Кирюха, вынимая с заднего сиденья пакет, полный пакетов. — Правда, он здесь не ловит.

— Ну ясен пень.

Стояла тишина — та громкая, полная звона, стрекота насекомых, лёгкого ветра в дрожащих осинах, далёкого, сонного гула лягушек на невидимых болотах, и в то же время пустая, безмятежная тишина, естественный шум которой так отличался от привычного, противного городского фона и приевшегося за долгую поездку звука мотора, что казался самим отсутствием шума.

Димка вдруг заметил, что не хватает птиц. Пропел что-то жулан и улетел прочь. Иволга где-то в лесополосе сказала своё «вжжжя» и тоже умолкла. Жарко им, наверное, подумал он.

Зато лягушки орали где-то очень громко. Но и очень вдалеке, так, что от знакомого звука оставался только образ, ещё чуть-чуть, и он стал бы неразличим.

Небо на западе хмурилось, темнело и наползало пеленой. Неожиданно прохладный после жаркого нутра машины ветер не то чтобы дул, но потягивал.

Димон вздохнул. Будет дождь, как пить дать будет.

— Блин, промокнем? — сказал он вопросительно.

— А, — махнул Кирюха рукой в направлении тучи. — Ещё далеко.

— К вечеру точно польёт.

— Так это ж к вечеру, — с интонацией «так это ж на Марсе» сказал Кирюха.

— Ну да, где мы и где вечер… Слушай, а мы по грязи отсюда выберемся, если что?

Кирюха кивнул. Посмотрел вдаль, помолчал пару секунд.

— Ну не выберемся, в селе заночуем, в домишке. Или у добрых людей.

Димка только отмахнулся, мол, иди ты. Кирюха частенько себя так вёл. Например, если было жарко, он мог с серьезной мордой предложить пойти купить лимонада, кивая на остов разрушенного магазина и выцветшие алюминиевые буквы «КООП» на засыпанной глиной вывеске под ногами, или, подойдя к руинам фермы, похвалить — мол, как коровы мычат.

Однажды они ездили за черникой — у Димки была так называемая куриная слепота, гемералопия, и он плохо видел в полумраке и сумерках. Черника якобы помогала. На деле — нет, может, потому что Димка её тоже не любил и ел мало; но повод-то для дальней поездки был. И в Нижней Косани, брошенной, а потом выгоревшей маленькой деревеньке, где в тридцать первом была заварушка с кулаками, Кирюха почти напугал Димку, посмотрев куда-то сквозь него и предложив спросить дорогу вон у тех красноармейцев. Димка аж обернулся и, честно говоря, почувствовал облегчение, никого, конечно, не увидав.

Но чаще всего Димка против такого юмора ничего не имел.

Димон взял у Кирюхи пакет, тот прихватил борсетку, где, кроме ключей от машины, валялись скотч, фонарик, складной мультитул и прочие нужные вещи, и они, оставив «Ладу», спустились в балку и резво поднялись на холм.

Улица полностью заросла. Там, где раньше были палисадники, вдоль скошенных обочин и утоптанной грунтовки росла старая сирень, выиграв локальную схватку с бузиной и кленовой порослью. Некогда уютные сады одичали, яблони ещё держались местами, а сливы совсем заросли и стояли без завязи.

Дома просели, поблёскивали расколотыми стёклами или слепо щурились пустыми перекошенными рамами. Крупными хлопьями закручивалась краска на когда-то нарядных наличниках; ни ворот, ни заборов почти не осталось — упали или были разобраны. От некоторых домов сохранились лишь остовы.

Димка часто встречал в районке объявления — продам б/у кирпич, шифер, кровельное железо. Он хорошо знал, откуда оно берётся. Вот он, бывший в употреблении кирпич. Всю чью-то жизнь бывший в употреблении. Приедет грузовик, кувалды обрушатся на безжизненное тело чьего-то дома, руки раздерут на куски, бездушно отсортируют годные ещё части, и дом в каком-то виде продолжит жить — в составе чужого жилья. Трансплантация органов в мире бытовой архитектуры.

Они прочесали всю единственную улицу. Заглядывали в брошенные дома, бродили по яблоневому саду, оказавшемуся не колхозным — просто большим. Деревья состарились, одно упало, остальные заплетал глянцевито-зелёный дикий виноград. Кое-где завязались мелкие, невыносимо кислые — Димка попробовал — выродившиеся в дичку яблоки.

Крылечки и веранды заросли крапивой, ломившейся сквозь деревянные ступени с таким упорством, словно ей негде больше было расти. Звенели кузнечики, к далёкому рокоту лягух примешалось гудение маленьких лягушек-бычков — к дождю, — и всё это соединилось в такой гипнотический шум, что Димка иногда начинал сомневаться, а правда ли он всё это слышит.

Солнце жгло, но ветер всё так же тянул, а иногда налетал, быстрый, как удары ножа. Рваный.

Они ещё походили по улице, заглянули в пару окон. Углубились в чей-то сад и выбрались, покрытые паутиной и древесным мусором.

Колхозного сада нигде не было. Во все края тянулись густевшие по мере углубления заросли, но явно не шелковичные.

В конце концов присели на поваленный бетонный столб некогда крепких ворот.

Димон положил мешок с лотками и пакетами, Кирюха — борсетку. Их ужасно надоело с собой таскать.

Посидели. Помолчали. Солнце било слишком ярко, ветер шумел вершинами, дрожали, как от холода, осины. Сидеть было неуютно.

— Ну что, пошли ещё походим? Где-то ж оно есть?

— Только давай не будем всю эту хрень таскать, я тебя умоляю, — сказал Димка. — Тут же нет ни собаки и не будет.

— Ну ладно, — с сомнением отозвался Кирюха. — А если шелковицу найдём?

— Тогда вернёмся.

Кирюха переложил ключи и документы из борсетки в карман, а саму её сунул в пакет.

Внезапный шорох шагов раздался за спиной так близко, что у Димки похолодел затылок и погорячело внутри. Они оба одновременно обернулись.

Никого.

В разваленном дворе обшитого зелёными планками дома без крыши что-то шумело. Громко шуршало травой.

— Ёжик? — сказал Кирилл полувопросительно.

— Скорее всего. Пойду гляну, — Димон встал с холодного бетона и полез в чернобыльник, проросший сквозь доски давно упавших ворот.

Кирилл остался сидеть.

Никакого ежа Димка так и не увидел, трава была густая, а шорох, похожий на шаги, стих.

Нет, он увидел что-то тёмное и нагнулся, но тут же отшатнулся от запаха разложения: в траве, неловко вывернув крыло и шею, лежал свалявшийся, уже не блестящий, давно мёртвый грач.

— Там птица дохлая, — сказал Димка, возвращаясь к столбу. Лазить по двору ему расхотелось.

— Так это она и шуршала, — кивнул Кирилл.

Димка невесело усмехнулся, а про себя вздохнул. Он как-то начал уставать, сам не пойми от чего.

Облака наползали, медленно и ровно. С постоянной, едва заметной глазу, скоростью. Он были тяжёлые, мокрые, с синевато-серыми плоскими днищами; сливались в тучу и темнели. Свет приобрёл какой-то сумеречный оттенок.

— Мож ну её к хренам, эту шелковицу? — без особой надежды спросил Димка. Он хорошо знал Кирюхино упрямство в таких делах.

Кирюха же, считавший, что Димон занудствует на ровном месте, сказал едва ли не осуждающе:

— Ну и чего мы сюда чесали? Не, пошли уже.

Димон пожал плечами и согласился. В конце концов, не он за рулём. У него ни машины, ни прав вообще нет. Только велосипед. Ну а, как известно, чья тачка, тот и главный.

— Сад должен быть с той стороны, по идее, — рассуждал Кирилл. — Может, там ещё была улица, за теми зарослями?

— Слушай, а может, это вообще не то село? — спросил Димка.

— Да то, — сощурился на выглянувшее солнце Кирюха. — То. Другого тут просто нет.

Они снова дошли до конца улицы. Тупик. Видно, сад и правда был где-то за селом, со стороны неведомой старой дороги.

— Пошли напролом? — предложил Кирилл.

— А пошли, — вдруг неожиданно легко согласился Димка. Ему просто надоело слоняться туда-сюда, и хоть какое-то иное действие радовало.

Прикрываясь рукавом, натянутым на кулак и зажатым в горсти, Димон полез первым. Кирюха отставал ровно настолько, чтоб не получить крапивой или разогнувшейся веткой по лицу.

— Смотри-ка, а тут вишни…

— Значит, сад был.

— Опа…

Стена зарослей истончилась, поддалась, едва Димон переступил, чуть не запахав носом, через сломанный, лежащий на земле плетень. Дальше стоял ряд серебристых тополей.

А за ними — брошенный дом.

Большой, явно старый, из красного кирпича, обмазанный осыпавшейся глиной и когда-то белёный. Четырёхскатная крыша, крытая железом, была цела; круглые своды окон выдавали здание старой-старой постройки; рамы пустовали, только в одной глазнице застрял треугольный кусок мутного пыльного стекла.

Димон сделал несколько шагов параллельно стене, Кирюха двинулся в другую сторону, туда, где виднелись сарай и какие-то постройки.

— Ух ты, блин, — пробормотал Димон, резко останавливаясь. И упреждающе протянул руку. По спине посыпались крупные мурашки, всё тело будто током прошило.

— Там кто-то есть, — тихо, внезапно хрипло сказал он Кирюхе.

У того расширились зрачки, но он повернул голову к дому. И успел заметить движение.

Странное дело — в городе встречаешь десятки, сотни человек, и ничего.

В пустом незнакомом дворе разве что чуть пристальнее глянешь на мужика, идущего тебе наперерез, да и всё.

В лесу насторожишься и приумолкнешь, увидав человека за деревьями.

А в брошенном селе, в пустом доме с дырявой крышей, в дикой глуши, увидеть человека отчего-то страшно. Будто волка или кабана. А то и страшнее.

Беглый бандит, больной бомж, сиделец-алкаш, чёрный археолог, — кто угодно. Это мог быть кто угодно.

Не давая себе застыть в испуге, Димка медленно поднял ногу и шагнул к дому. Что-то смущало его в увиденном движении.

Человек, или что оно там, тоже пошевелилось, изменил своё положение тёмный силуэт на светлом фоне.

Вот фон-то и смущал.

— Дим, — окликнул Кирюха.

— А ну… Странно… Щас, — шёпотом отозвался Димон и пошёл уже смелее.

Силуэт в доме, вроде бы двигаясь ему навстречу, оставался на месте, и Димона это несколько успокоило.

Он решительно подошёл к окну и — заглянул внутрь.

На него взглянул человек, лицом к лицу, и лицо это было в тени, а позади него — мутнеющее голубое небо и ветки зелени, машущие на ветру, на просвете редких солнечных лучей.

Человек был вылитый Димка.

Зеркало.

— Это зеркало, — сказал он негромко. — Зеркало, Кирюх.

— Фууууух, мать его, — шумно выдохнул Кирюха, подходя и заглядывая. — А я аж испугаться успел.

— Да не говори… — Димон замолчал — не хотел показывать заметную дрожь в голосе.

Зеркало оказалось расколотое, узкое, в высокой резной деревянной раме, перекошенной и чёрной. Не рассохшейся, а как бы наоборот, размокшей. Пыль и мелкая зеленоватая замшелость по краям покрывали потемневшее стекло. Вверху, у косого скола, забравшего правый верхний угол, осыпалась амальгама. Оно стояло на облезлом стуле, так, чтобы отражать всё, что за окном. Пол и сиденье стула были засыпаны сырой глиной с обваливающегося потолка.

Страх прошёл, и парни теперь один вперёд другого желали обследовать дом. В окно лезть не стали, решили найти дверь.

Они прошли вдоль стены в сторону двора, всем телом проламывая репейник и матёрую дикую морковь, прикрываясь поднятыми локтями. Впрочем, в самом дворе, лишённом остатков забора, бурьян рос пусть и буйный, но не выше колен.

За двором и домом, под сенью старых-старых вязов и тополей, не росло ни кустов, ни сорняков. Там был почти лес. Наверное, так, вокруг дома, легче выбираться обратно, прикинул Димка.

Тут было жарко, и они расстегнули кофты, полные репьёв после штурма зарослей.

Во дворе, кроме длинного низкого сарая с запертыми дверьми и мутным, заляпанным побелкой окошком, обнаружился ещё погреб с открытой дверью.

Над входом сидел жук-олень, но, когда Димон тронул его, обнаружил, что жук давно высох и держался лишь чудом. Тельце упало вниз, один рог сломался.

Погреб был вполне себе обычный — тоже обмазанные глиной, белёные известью кирпичи, выпирающие углами из продавленного сводчатого потолка; косые каменные ступени. Их истёртые блоки оказались неудобными, короткими; свод нависал низко и мокро, на нём сидели рыже-серые ночные бабочки, не то спящие, не то, как жук, мёртвые. Внизу сгущалась темнота. Заплесневелая, полуобитая облезшей мешковиной внутренняя дверь косо висела на одной петле. Пыльно отсвечивали в темноте банки, белела на полу осыпавшаяся известь. Стояла пара вёдер с какими-то гранулами.

— Что это? — спросил Кирюха, указывая на вёдра. — Удобрение какое-то?

— Нитроаммофоска, по ходу, — пожал плечами Димка.

Кирилл вошёл под арку и спустился на три ступени.

— Мож ну его нафиг? — спросил Димка. — А то ещё надышишься там чем-нибудь.

— Да ну. А что то?

Он показал на жестяную коробку. Она лежала на второй снизу ступеньке, смутно поблёскивая закруглённым углом.

— Не вижу толком.

— Коробка такая из жести маленькая, величиной ну с блокнот.

— Аа. Из-под сигар, может. Портсигар или хрен его знает. А может, из-под чая или там леденцов каких-то, — Димка, честно сказать, понятия не имел.

— Я достану? — Кирилл застегнул кофту почти до подбородка.

— Давай я полезу.

— Да не, я сам. Интересно же.

Про то, что Димон ничего в сумраке подвала не разглядит, Кирилл умолчал — оба и так знали.

Он продолжил спускаться, осторожно, пригнувшись. Мрак под сводом принял его, красные полосы на спине спортивной кофты казались не такими уж яркими, светоотражающая полоска на рукавах тоже потускнела, словно ей нечего было отражать.

— Блин, — пробубнил он. — Ступеньки кривые вообще. Как можно сделать такие кривые ступеньки?..

— Осторожно, — сказал Димка на всякий случай. — Аё!..

Шум.

— Что такое?

Тишина.

— Что там? — спросил Димка уже тревожнее.

— Аххх… — прошипел Кирюха. — Ногу подвернул немного.

— Сильно?

— Да не, не совсем подвернул, а так, знаешь… подогнул. Но, зараза, неприятно. Тут ступенька стёсана как бы внутрь… И нога поехала.

— Болит?

Несколько секунд тишины.

— Не, окей, наступать можно.

— И что там?

— Слушай…

Тишина.

— Что?

— Слушай, тут, по-моему, книги какие-то. На полках.

— Да ну ни фига себе!

— Блин, фонарик не взяли… Ну как всегда. — Голос Кирюхи казался глуховатым и низким. — Темень, щас глаза привыкнут, посмотрю.

— Давай за фонариком сгоняю? — предложил Димка.

— Слушай, ну сгоняй. Я пока осмотрюсь.

— Там потолок не обваливается?

— Не, крепкий.

— Ты б лучше вылез.

— Щас, нога пройдёт. Тут интересно вообще-то.

— Ну я побежал тогда.

— Давай, только ты недолго.

— Само собой.

Димка оглянулся и решил обогнуть дом вокруг, вдоль задней стены, чтоб не лезть через бурьян.

Пели сверчки, гудели лягушки, низко, чуть-чуть тревожно. Набегал ветер, шелестел в вершинах. Закуковала кукушка, и он почему-то с облегчением улыбнулся, только сейчас сообразив, как беспокоило его отсутствие птичьих песенок.

— Кукушка, кукушка, — сказал он вслух, просто чтобы услышать человеческий голос — в одиночестве, оказывается, тишина легонько брала за горло.

Кукушка замолчала, едва закончив второй слог.

Осталось от этого какое-то разочарование, медленно, как ил в воде, распространившееся мутью на всё ощущение сегодняшнего дня.

Они так долго — чуть дольше, чем следовало бы, чтоб насладиться наконец достигнутой целью, — ехали к этому селу; с такой надеждой на интересное лазили по улице, а теперь как-то всё не складывалось. Не было ожидаемого тёплого, едва пасмурного, жемчужного дня; не было умиротворения; не было полновесного ощущения лета, беззаботности, которая сопровождала все их поездки.

Оставшись один, он вдруг понял: сейчас ему больше хотелось быть дома, чем здесь. Такое случалось редко.

Он ощутил было глухое раздражение на самого себя, но мельком, как тень рыбы на донном песке.

За домом оказалось не так уж просторно. Огибая угол, он влез в какой-то бузинник. В глаз попала мошка. Выбравшись из зарослей, Димка остановился, вытащил её и огляделся.

Брошенный дом смотрел окнами недружелюбно, в упор, и это ощущение взгляда было слишком реальным, чтоб от него отделаться. Как пыль на лице. За окнами было как-то темно, казалось, что там сыро, какие-нибудь осклизлые доски, проваленный пол, а над дырой — ржавая кровать со старым стёганым матрасом, со смокшейся ватой, полной насекомых, в подозрительных пятнах, почему-то с кружкой на цепи, бурой, хрупкой от времени, от множества злых дней.

Не могло там быть ничего такого, но пугающим вдруг оказалось подойти и посмотреть.

Поэтому он пошёл, стараясь понять, что ещё тревожит его в происходящем. А что-то такое было.

Потом дошло — не бывало окон на тыльных сторонах привычных хат, а всю улицу строили одинаково, по канонам. И следом дошло другое — солнце не в той стороне.

И двор, и улица тоже.

Он стоял лицом совсем в другую сторону, чем о том думал.

Вот тут его пробрал настоящий озноб, уже не в шутку.

Сделалось мало того, что пасмурно, так ещё какими-то обманными стали цвета. Желтоватый предгрозовой свет странно съедал расстояния, дезориентировал и никак не вязался с холодом. Но какой-то частью Димка понимал, что ему холодно не столько от окружающей температуры, сколько от напряжения. Он бывал в десятке брошенных сёл, иногда мурашки шли по коже, когда заглядывал в старый резервуар или забирался на ржавую водонапорную башню, глянуть на прошлогоднее гнездо аиста, или в чужой погреб, где мутные двадцатилетние соленья стояли в банках, как гомункулы в кунсткамере; но так, как сейчас — ещё не было.

Медленно он двинулся вдоль стены и только тогда понял, где он. Это была та самая сторона, с окном и зеркалом, в нескольких метрах от улицы. Как он смог заблудиться в трёх углах, Димон не очень-то понимал.

Он не стал смотреть на окна ещё раз, быстро пересёк открытый участок и, прикрыв голову рукой, выломился обратно на улицу. Прошёл немного вперёд и огляделся.

Он услышал шум, тихий шелест травы, не на ветру, а такой, механический. Пригибаемой ногами травы.

Обернулся, не быстро и не медленно, слишком плавно, потому что очень старался не дёрнуться.

Но это был Кирюха. Он шёл к нему, по его следам, и трава чуть слышно шуршала. Увидев, что Димка обернулся, Кирюха остановился, шагах в двадцати, и махнул рукой — иди, мол, сюда.

— Что? — спросил Димка.

— Да я решил вылезти. Там не очень уютно.

— А. Извини, что я так долго.

— Иди сюда. Я там кое-что вытащил, пошли посмотришь.

— А что?

— Ну пойдём, посмотришь.

Димка вздохнул и подошёл ближе.

Он заметил, что здорово похолодало. От зарослей тянуло чем-то стылым, как будто из самого подвала.

— Пошли, пошли, — нетерпеливо замахал рукой Кирюха, загребая воздух широким округлым жестом. — Пошли, пошли.

Было что-то гипнотическое в мелькании красной полосы на рукаве, в звоне кузнечиков, и Димка шагнул вперёд.

Кирюха шёл первым, Димка ясно видел его спину и пытался понять, что его смущает. Он, конечно, понимал, что этот налёт таинственности был проявлением иногда забавного, а иногда и начинавшего напрягать Кирюхиного юмора, но, поскольку настроения и так не было, он начал несколько раздражаться.

Впрочем, у этого ватного кома тягомотины появилась какая-то резкая грань. Словно блеснула воткнутая в ком неприметная иголка; может, чуть ржавая, но всё ещё острая.

Кирюха, чтобы успеть нагнать его, да ещё и заглянуть в дом, должен был выскочить из подвала почти сразу же, как Димка ушёл. Но он не отрицал, что мог провтыкать на грозу лишних пару минут, время-то он не засекал.

— Кирюх, — позвал Димон — и удивился, насколько одиноко прозвучал его голос. Словно не было тут никого, к кому можно было бы обратиться. — Эй. Эй!

Ему стало не то чтобы страшно, но как-то дурно. Пограничное ощущение, которое может пройти, как и не бывало, а может — он ощущал — кончиться обмороком. Что-то было не так, не так, не так.

— Что? — спросил Кирюха, не оборачиваясь.

А ну стой, хотел сказать Димон, но когда открыл рот, чтобы произнести первое «а», понял, что челюсть, язык, связки — всё ослабло так, что он вряд ли сможет это сделать. Подъязычье наполнилось какой-то холодной, неприятной, как глицерин, слюной, кровь отлила от головы так, что затылок замлел. Ощущение было сродни тому, когда долго лежишь на надувном матрасе на спине, на волнах, а потом пытаешься сесть.

Дурное ощущение.

— Да стой ты, — сказал он всё-таки одеревеневшим языком.

Кирюха развернулся к нему. Димка посмотрел прямо на него и понял.

Кирюха застегнул кофту, спускаясь в погреб, но Димон ведь помнил.

У кофты была красная изнанка, красная.

А у этой, видимая через не до конца застёгнутый воротник — синяя. Такая же, как лицевая сторона.

Димон выдохнул и посмотрел человеку в лицо. Он даже не заметил, когда начал пятиться.

— Димон, ты чего? — спросил человек. — Это же я.

Он улыбался, как Кирюха, только дольше. Он говорил, как Кирюха, только медленнее. Он был одет как Кирюха, только изнанка его спортивной кофты оказалась не того цвета.

Это не с Кирюхой что-то случилось, пока он оставался один в погребе, это был вообще не он.

Затылок и спина заледенели.

— Иди сюда, Димка, — энергично, уверенно сказал человек. С чуть растерянной усмешкой в конце, как полагалось, чуть дрогнувшим голосом, как надо бы, но Димка ему не поверил.

— Да Дим, — шаг ближе. — Да что с тобой?

— Кофта с изнанки красная, — только и сказал Димон. — Где твоя кофта, с изнанки красная?

Человек опустил голову, потянул язычок, наглухо застёгиваясь.

— Она всегда такая была, — сказал он. — Тебе показалось.

* * *

…Димка вернулся слишком быстро, Кирюха даже удивился не без испуга, когда тень перекрыла свет.

Он обернулся, привстав, и увидел силуэт, который моментально узнал. Силуэт призывно махнул рукой — дважды, широким жестом.

— Дим?

— Иди сюда, — позвал Димка.

— Ты фонарик принёс?

Коробка из-под монпансье или чего там, правда, оказалась пустой, набитой каким-то пеплом; в банках по преимуществу была невообразимая бурая субстанция, в двух — нечто вроде маринованных помидоров, под ровным белым слоем мути и в непрозрачном рассоле. Бока у них расползлись. Было ещё что-то, слоистое, как коктейль, с выпавшим осадком. Кирюха вдруг представил, что будет, если проткнуть крышку, воткнуть гофрированную трубочку и глотнуть, и его спазматически передёрнуло.

Книги на полке, которых было меньше, чем ему показалось сначала, заплесневели — он прикоснулся раз, понял, отдёрнул руку и больше не стал их без фонарика трогать.

— Иди сюда, я тебе кое-что интересное покажу! Там, в доме.

— А что там?

Силуэт молча махнул рукой.

Вздохнув и ощущая неясное раздражение, Кирюха начал подниматься. Нога ныла. Он только теперь, запоздало, понял, что поездка ему не очень-то и нравится. Да и по Димке, честно сказать, это тоже было заметно, ещё раньше.

Поднимаясь по корявым ступенькам, он подумал о том, что пора бы и выбираться домой. И хрен с этой шелковицей.

Снаружи всё как-то изменилось, погода ухудшилась, ветер стал мокрым, и даже сюда к нему примешался мерзкий запах удобрений. Сизая муть застилала небо, отбирая жёлтый цвет. Явно собирался ливень.

— Так что там? — спросил он, щурясь на жёлтом предгрозовом свету.

— Пошли покажу.

— Что-то интересное?

— Да, я увидел и сразу назад к тебе.

— Хм. Пошли, — сказал Кирюха. — А вообще, видно, пора выбираться к машине, смотри, какое небо.

Димка не глядя кивнул. Он уже шагал к дому, и Кирюха двинулся за ним.

* * *

Димка пятился вдоль заросшей улицы. Человек, который выглядел, как Кирилл, вроде почти и не шевелился, не гнался за ним, но до него как была пара метров, так и оставалась.

— Дим, да что ты? — всё повторял он. — Да это же я!

В ушах шумело, и Димка почему-то понял, что звона кузнечиков и гудения лягушек он давно, давно уже не слышит — нереальный, низкий, завораживающий гул был под стать жёлтому, дающему дымные, глубокие тени свету.

Димка даже подумал, что, может, он ошибся, что кофта кажется синей в таком свете, или что она и правда никогда красной не была — но он знал, что была, помнил её, брошенную в зале на диване, в лучах солнца, красной стороной вверх. Оттуда Кирюха её и взял перед поездкой.

Дышать стало тяжело, слюна сделалась вязкой, голова — отвратительно лёгкой. Казалось, что он сейчас упадёт, ноги не держали, словно их выпотрошили, пока он не заметил, и набили соломой.

Этого не могло быть. Не могло быть.

И, главное, он ничего бы не заметил, если б не кофта.

Это почему-то ужасало больше всего.

* * *

Кирюха шёл за Димкой, сам чувствуя нетерпение — что там такое он нашёл? Чего он вообще полез в дом, направляясь за фонариком — это был другой вопрос.

Димон же загадочно молчал.

Когда они пересекли двор и приблизились к дому, Кирюхе вдруг показалось, что не загадочно. Показалось на секунду, когда он глянул в сторону и Димон ушёл на край поля зрения, что того вообще здесь нет — так, тень упала под ноги. Он вернул взгляд. Знакомая спина, лохматый затылок.

Но отчего-то в этом молчании его начинала брать оторопь. Голоса кузнечиков и лягушек слились в один вязкий гул, да, впрочем, и голосами-то они никогда не были — животный шум. Свет казался нереальным, словно на мир — или на отдельно взятое Бунёво — поставили фильтры.

— Дим, ну что там? Скажи.

— Идём, — полушёпотом, не оборачиваясь, ответил Димка, махнув рукой, как пловец в зелёном море травы.

Что-то было не так в этом, но что? Кирюха нахмурился и вслед за другом ступил на крыльцо.

* * *

Почему-то возникла мысль про мультитул. Что, как, зачем, что он им собирался делать, он не знал. Но пятился в ту сторону, ко двору с вываленным наружу забором, где на бетоне, в пакете, лежала Кирюхина борсетка с инструментом.

Он был в шаге от того, чтобы бежать со всех ног, и в миге от того, чтобы закричать во весь голос.

* * *

Высокая крапива и отцветшие одуванчики росли сквозь ступени. Димка поднялся на веранду, грязную, заваленную какими-то растоптанными газетами, и протиснулся в почерневшую от времени, заклинившую дверь. Кирюха сунулся было за ним, сделал шаг внутрь.

И замер.

Не потому, что стены были закопчены, что на неразобранной печи была завешена шторка, из-под которой свешивался грязный рукав. Не потому, что в доме было совсем уж темно, не потому, что из-под комода, стоящего прямо в центре комнаты, натекла какая-то вроде лужа на засыпанный глиной гнилой пол.

Не потому, что отсвечивало из соседней комнаты едва видной полоской то зеркало.

И не потому, что посреди помещения чернильным провалом открывался люк в подпол и Димон направлялся именно к нему.

А потому, что на крыльце крапива не была ни примята, ни сломана, как и трава во дворе.

Кирюха остановился. Ему вдруг резко не понравилось происходящее. Стало жарко в этом сыром и затхлом доме, и очень захотелось обратно, пусть на неприятный жёлтый свет.

— Дим, — сипло позвал он и удивился, что сам себя не слышит. — Дим!..

Тот остановился.

— А ты как вошёл? — спросил Кирюха так же сипло.

Вздохнув, друг медленно обернулся, и Кирюха вдруг резко побоялся посмотреть ему в лицо. Сцепил зубы, рывком вдохнул затхлый воздух и посмотрел.

Лицо как лицо, белеет в темноте, только тени неверные, глубокие, чёрные, как провал в подпол.

— Ты как вошёл, говорю? Ты ж не шёл через дверь.

— А я в окно залез, там, где зеркало, — негромко, размеренно сказал Димон. — Да ты подойди, посмотри.

— Да на что! — Кирюха не выдержал, и голос его дрогнул. — Дим, пошли наружу, мне здесь не нравится.

Димон молча, плавно, призывно махнул рукой.

Кирюха сделал шаг назад.

— Ты чего? Это же я, — с улыбкой сказал Димон. Улыбка в темноте получилась неприятной.

* * *

— Иди сюда, — сказал человек. — Куда ты? Не убегай, иди сюда!

Он начал тихо посмеиваться.

Ужасно, ужасно было то, что настоящий Кирюха мог в это время оставаться там, в погребе, во дворе проклятого дома, потому что это был не настоящий Кирюха. Не его сводный двоюродный брат.

Всхлипнув, Димон шарахнулся в сторону и рванул к оставленным вещам. Подыгрывать ситуации, притворяясь, что она адекватна, он больше не мог.

* * *

Кирилл, обдирая плечо и пачкая футболку, вытиснулся наружу из жуткого дома, и Димон шагнул за ним.

Кирилл быстро отошёл от двери, затравленно огляделся. Его тошнило, что-то было совсем не так, было плохо.

Что-то произошло, пока он был в погребе.

Димонова бледная рука легла на чёрно-зелёную дверь. Ногти казались бескровными.

— Помоги, — сказал вдруг Димон. — Дай руку, у меня нога застряла.

Голос был ровный, спокойный.

Знакомый.

Но каким-то чувством Кирюха ощущал, что за дверью не его друг и почти родственник.

Он был очень похож, но не был настоящим. А настоящий находился где-то ещё.

— Кто ты? — едва слышно спросил Кирилл, пересилив себя. Он провёл черту, высказав это вслух. Согласился с той реальностью, где был кто-то похожий на Димона в брошенном, почему-то сыром доме в пустом вымершем селе.

— Это же я, — сказал Димон. Его глаз поблёскивал в темноте, но зрачок не расширялся и не сужался, когда сквозь мельтешение листьев осины на него падали остатки жёлтого света.

Кирилл перемахнул перила веранды, спрыгнул прямо в репейник и побежал огромными прыжками. Горячий ужас летел за ним по пятам, обжигая кожу и лёгкие.

* * *

Димон добежал до столба и упал, зацепившись за плющ. Ударил локоть. Выхватил борсетку из пакета, со стоном рывком встал на ноги и обернулся.

Человек не бежал, он шёл к нему, проводя ладонью по самым верхушкам травы, но близко.

Димка шарахнулся в сторону, пытаясь вернуться на улицу, но человек оттеснял его, загонял. Димон отступил во двор и нырнул в сад. И снова побежал, пригибаясь.

Насколько он знал, в борсетке ещё валялся запасной ключ от багажника. А в багажнике была лопата.

* * *

Кирилл бежал, не понимая, где он. Нога болела, но он уже не обращал на это внимания. В какой-то страшный миг ему показалось, что он опять бежит к дому, и сердце зашлось неровно. Стало больно, он остановился, уперев руки в колени. Мрак накрыл село, затхлый, неприятный воздух гудел. Такой же затхлый, как в том погребе, будто Кирилл ещё не вышел оттуда.

Сквозь отчаяние он чувствовал только одно — желание увидеть впереди спину Димона, настоящего Димона, догнать его и показать назад.

Чтоб он тоже увидел и понял.

Увидел того, кто гнался сейчас за ним.

— Подожди, куда ты? — смешок. — Это же я!

* * *

Ветки летели в глаза, били по лицу, корни подворачивались под ноги. Ужас скрутил внутренности, тошнило где-то в груди и горле.

Димон пролетел через сад, перемахнул упавшую ветку вяза, взбежал на какую-то утопшую в земле пристройку, крытую хрупким, гремящим шифером.

Обернулся.

Вроде никого.

Что за наваждение, подумал он. Низкое небо распластало своё брюхо над Бунёвым, было темно странной темнотой солнечного затмения, серый морок поглотил жёлтый цвет. Воздух вокруг гудел — тоскливо, тревожно и непрестанно. Димон не знал, что это за звук, в нём ничего не было больше от звона кузнечиков и пения лягушек. Да и было ли с самого начала? Могло ли что-то жить в этом проклятом месте? Могло ли что-то выдерживать это?

— Эй, иди сюда!

Сердце остановилось.

— Иди сюда! — смешок сквозь гудение. — Это же я!

Синяя с красно-белым кофта. Вот он.

Человек стоял на улице, там, куда Димка только что смотрел. Постоял секунду и пошёл к нему, мерно, как механизм, и спокойно, будто ничего не происходило.

Димон закричал в голос и спрыгнул с пристройки в сорную траву. Он снова побежал.

* * *

— Димон! — Кирилл кричал, срывая голос до хрипа. Он пробирался вдоль какого-то просевшего сарая, ведя ладонью по шершавой глиняной стене. Силы истощались, он никогда не умел бегать. — Димоооооон!

Внезапно сарай кончился, рука ушла в кусты, и Кирилл упал. Потянул связки в локте. Поднимаясь, понял, что вывалился в тесный двор, где в тени огромного вяза и трава почти не росла. За заросшим забором с проломом в три доски он увидел улицу и поспешил туда.

Голос всё звал, не прекращался ни на минуту. Слился с этим гулом.

Пробегая через двор, Кирилл увидел в траве пень-плаху, такой, на котором рубили курам головы. В растрескавшейся от десятков смертельных ударов, вычищенной дождями до чистого серого цвета поверхности не торчал, конечно, топор; но в щель был косо воткнут длинный ржавый нож без рукояти.

Кирилл, задержавшись на секунду, вытащил его, схватившись за основание через рукав.

— Ну куда ты? Это же я! Иди сюда! Это я, куда ты?

Смешок.

* * *

Димон бежал напрямик, понимая, что выскочит где-то между машиной и лесополосой, за садом крайнего дома. Голос, похожий на голос Кирюхи, звал его, иногда по имени, сознание странно туманилось, его бил озноб, а лицо горело, как при сильном жаре. Он не хотел и не мог представлять, что будет, когда то, похожее на Кирюху, настигнет его. Он перестал уже думать об этом как о человеке. Здесь давно не было людей. Было что-то другое.

Ему хотелось добраться до машины и ощутить в руках держак лопаты. И тогда пусть подходит. Если оно может причинить вред, значит, и ему можно. Значит, и ему.

Он однажды тонул — и сейчас чувствовал то же самое. Страх и угасающую надежду, затопляемую тоской.

Лихорадочно озираясь, он видел то там, то здесь белый промельк полос, мрачно-красный, всё ещё зовущий взмах манжеты, смутно бледнеющее лицо.

Он расстегнул борсетку, высыпал всё под ноги, заставив себя остановиться на пять секунд. Схватил блеснувший старый ключ и мультитул, разогнулся и опять побежал.

На ходу, подорвав ноготь, вытащил нож.

* * *

Кирилл выбежал на улицу и обернулся. То, похожее на Димона, шло за ним вплотную. Взгляд был неподвижен, а рот продолжал звать.

Кирилл с криком ударил ножом воздух. Никого. Сбоку мелькнуло, он обернулся и ткнул ножом туда.

— Ну чего ты? — сказал стоявший в шаге Димон. — Это же я.

Кирилл снова побежал.

* * *

Димка видел его то там, то здесь. Эта тварь появлялась и исчезала, а он кричал, матерился, плакал и отмахивался коротким лезвием.

Потом он вылетел на улицу. Пустую, мрачную, застывшую улицу, словно залитую серым стеклом. Увидел машину, и его словно пронзил горячий электрический разряд.

Сейчас он возьмёт лопату. И тогда уже пойдёт навстречу этой твари, что бы оно ни было. Кирюху он тут не бросит.

Сцепив зубы, он поспешил дальше по улице.

* * *

Кирилл пробежал по зарослям, вдоль какой-то канавы позади дворов, потом снова вылетел на просвет и увидел машину. Совсем близко, за балкой. Он нырнул в балку и взлетел на склон в несколько шагов.

Где Димон, думал он, ну где же Димон? Он знал, что его почти брат не будет расспрашивать, что да как, если Кирилл крикнет ему: поехали, поехали скорее отсюда!

Он запрыгнет в машину, не требуя объяснений.

— Иди сюда-а… — нёсся ему вслед голос. — Это я-ааа! — а может, не вслед, может, спереди. Или со всех сторон.

— У меня есть кое-что для тебя!

Он вылетел на холм и увидел это. Тёмную фигуру, похожую на Димона. Низко зарычал и сжал нож.

Он собирался поговорить с этим, чем бы оно ни было.

* * *

Димон был уже у самой машины, когда что-то заставило его обернуться.

— Ну иди сюда, — сказало то, что походило на Кирюху. Взгляд его был неподвижен, лицо белело в густом воздухе. Кофта оставалась наглухо застёгнутой.

Димон закричал и бросился на тварь, сжигаемый ненавистью. Ужас никуда не ушёл, он подхлестывал его, но теперь была ещё и ярость.

Фигура, похожая на Кирилла, рванулась к нему, занося ржавый нож, которого у настоящего Кирилла точно не было. Димон поздно заметил его.

Лезвие с хрустом вошло ему в бок, слева в рёбра, но он уже наносил удары, бил, бил, бил это в шею и лицо, выпуская горячую тёмную кровь. Рука работала, как пружина, он уже не мог остановить её. Сквозь боль, потеряв способность дышать, он понимал, что повредил это. Левой он держал тварь за ворот. Змейка, расползаясь всё шире, обнажала бледную грязную шею. И красную изнанку кофты.

Он бы закричал, если бы мог, но только заплакал, задыхаясь, глядя в безумно жестокое небо, словно не веря, что это могло произойти.

* * *

Кирилл вдруг понял. И успел отвести взгляд в сторону, прежде чем Димон догадался бы, что он понял. Пусть брат думает, что убил чудовище. Кирилл не хотел ничем огорчать его. Колени подогнулись, он упал на спину, выпустив рукоять. И темнота дня затопила его глаза вместе с кровью. Только кровь осталась стоять в глазницах, а темнота хлынула в разум, заполняя его, и это было последнее, что он осознал, это было уже навсегда.

Поперёк, так и не выпустив мультитул из руки, упал Димон. Кровь стекала на траву. Димон ещё какую-то минуту дышал, потом затих.


Прилетела откуда-то кукушка. Села на столбе. Посмотрела вниз, помолчала и взлетела, уронив рябое перо. Потянул и совсем затих ветер. Пошёл дождь, сначала тихий, а потом ливень.

Загрузка...