Чувство долга

Если ты задолжал колдунье, то это твои проблемы, проблемы окружающих, живых, мёртвых, людей и не совсем.

2014 г.



Усталость догоняла меня, догоняла, и настигла, когда до моста оставалась всего миля. Я остановил лошадь у полосатого дорожного столба и, обернувшись, молча взирал на причину моей усталости. На ней была белая фарфоровая маска и алый корсет с золотой шнуровкой. Низкое солнце укоризненно смотрело мне в затылок, Липа смирно переступала с ноги на ногу. Мы с ней и не пытались сопротивляться.

Беллатристе подъехала ближе, на своём чёрном тяжёлом коне, и, как всегда, я ничего не увидел в прорезях белого фарфора. Иногда я сомневался, что у неё вообще есть глаза.

Верёвка на шее, грязная от долгого ношения, вроде и не давила, но дышать стало почти невозможно. Она безмерно надоела мне за всё это время. Но мост оставался так же недостижим, как если бы до него была тысяча миль, а не одна.

— Ты не сможешь убежать, пока не вернёшь долг, — сказала Беллатристе своим бесцветным, шелестящим голосом. Я представил почему-то, что за маской действительно нет ни глаз, ни лица, только фарфоровый пыльный лабиринт, в котором ветер рождает звуки, похожие на человеческую речь.

Будь неладен тот час, когда я задолжал тебе, Беллатристе.

— Я хотел попробовать, — ответил я. — В этот раз мне удалось забраться дальше.

Слова давались мне с трудом, руки ослабли, слюна сделалась холодной и вязкой.

— Отдай долг и езжай хоть на полюс. Это просто.

— Будь это просто, я не пробовал бы сбежать, — ответил я. — Хватит, Трис. Я уже понял.

Я знал, что она терпеть не могла тех, кто называл её коротко. И никогда не отказывал себе в этом маленьком воздаянии.

Беллатристе кивнула, сделала какое-то движение пальцами, и я вдохнул полнее. Покалывающая волна нехотя расползлась по телу, свежая, но неприятная, как грязноватый паводок после дождя. Успокоилась дрожь, а после второго вдоха и вовсе прошла.

Усталость отступила. Но в любой момент Беллатристе могла снова показать свою власть.

— Трис, я же правильно понял? — спросил я.

Пустой взгляд и лаконичный кивок. Конечно, правильно. Я нервно сжал пальцы.

— А может, есть какой-то другой способ? Что угодно, Трис, только не это. Я не хочу приближаться к Шиверу.

— Хочешь, — сказала она, медленно, со скрипом перчатки, потирая большой палец руки об указательный. Верёвка, абсолютно неподвижная, каким-то образом снова перехватила мне дыхание, и ком в горле моментально вернулся. Кулак мой разжался, и руки бессильно повисли плетьми.

Всего миля оставалась до моста. Одна короткая миля, чтобы у меня появился шанс снять верёвку. Не вышло.

Беллатристе молча смотрела на меня. Матовые отблески застыли на её неподвижной маске.

Я отдам тебе долг, подумал я. Только бы больше никогда тебя не видеть.

— Хочу, — сказал я коротко. — Я поеду, Трис. Шивера я по крайней мере не знаю, а тебя я уже не могу видеть. Извини.

Она снова кивнула, согласно и неторопливо.

Я отвернулся, выплюнул тягучий комок, чувствуя покалывание в оживающих конечностях. Как вышло, в тысячный раз спросил я себя, что я позволил сделать со мной такое?

Ответ получился бы долгим, да и ничего бы не изменил.

— Шивер скоро проедет по Сизому тракту. Если ты перестанешь тратить время на побегушки, — Трис говорила ровно, тихо, наклонив почему-то голову, — то сможешь с ним повидаться. У него есть шанс вернуть свой долг, а у тебя — свой. И все вы будете довольны.

— А почему ты сама не можешь забрать у него долг? Ты или твои с-с-с-сёстры?

— Я уже говорила.

— Может быть. На ходу и жуя пирожок. Честно говоря, я ничего не понял. Ладно, про пирожок я пошутил. Он не пролезет в ту прорезь.

— Ты удивился бы… Впрочем, ладно. — Беллатристе повернула ко мне лицо — девичье фарфоровое лицо, — и я поёжился.

— Этот долг не может быть отдан из рук в руки. А у Шивера слишком много гордости, чтобы прислать с ним кого-то. Он первым делать шаг не будет. На нём ведь нет долговой верёвки, как на тебе. Если тебе удастся убедить его вернуть долг, то я засчитаю тебе твой. Вот и всё.

— А что он тебе должен?

— Не мне. Нам.

— Вам. И?

Беллатристе никак не отреагировала.

— Деньги? Алмазы? Клюв грифона? Кровь одноногого единорога, пролитую в полнолуние за обеденным столом?

Ответом снова была тишина. Чёрный конь Беллатристе размеренно бухал копытами, Липа смирно шагала рядом. Приближался Сизый тракт.

Я помолчал, потом продолжил, потому что от вида молчащей Беллатристе мне делалось не по себе.

— Я полгода работал у тебя сборщиком податей. Меня ненавидит уже вся округа. А теперь мне нужно ещё и выбивать долги у бешеного некроманта, — сказал я, надеясь услышать про Шивера хоть что-то сверх того, что я о нём знал.

— Шивер не некромант, — сказала Беллатристе, снова глядя перед собой. — Он нечто другое.

— А в подробностях? — спросил я. — Не будь туманна, как ярмарочный провидец.

— Он может оживлять неживые вещи по подобию живых существ. Если у него есть какие-то части этих существ.

Я приготовился было слушать дальше, но на этом Беллатристе опять замолчала. Я пожал плечами.

— Не вижу разницы, — сказал я. — Мне он всё рано не нравится.

— Хватит, — бесцветным тоном сказала Беллатристе. — Мы уже всё обсудили.

Я закусил губу и замолчал.

Наконец, когда дорога повернула к лесу и упёрлась в брусчатый тракт, Беллатристе остановила своего коня и небрежно указала мне на дальний лес. Её чёрные, волнистые волосы матово блеснули под светом проглянувшего солнца, но блеск их даже сейчас казался холодным.

За лесом, синие сквозь толщу воздуха, высились косые скалы предгорий Ташира, а над ними, подсвеченная закатом, висела, словно сама по себе, невысокая вершина ближней горы. Из тех мест в леса иногда забредали странные звери, которых давным-давно больше нигде нельзя было повстречать.

Я поехал вперёд, не остановившись и не обернувшись. Лес за трактом уже не принадлежал сёстрам Ранд, но бежать в ту сторону не было смысла — Беллатристе, как всегда, почувствует возросшее расстояние между ней и её проклятой верёвкой и быстро прекратит мои попытки. А реки в той стороне не было.

Я собирался подождать Шивера в предлесьях. Спустя четверть часа я остановил Липу меж желтеющих осин и серебристых тополей, растущих по сторонам от дороги. Спешившись, я проверил зачем-то, как вынимается клинок из ножен. У меня был простой меч, не имеющий имени, и я никогда не управлялся с ним слишком уж хорошо.

А вот Шивер, если верить слухам, своим владел безупречно.

Долго стоять мне не пришлось. В тишине, нарушаемой только шумом ослабевшего ветра, послышался стук копыт, пока ещё далёкий. Я замер, ожидая, и чем ближе он становился, тем меньше мне нравился.

Он был странный, какой-то тихий, хромой. Я вслушивался, пытаясь понять, что меня так настораживает в нём. Казалось, что это не топот конских копыт, а поступь какого-то гораздо более лёгкого животного. Или механизма — стук был настолько выверенным, мерным и ровным, что, наверное, мог ввести всадника в транс. На три слабых удара приходился один совсем глухой короткий стучащий звук. Мне почему-то представилась вспоротая, выпотрошенная лошадь с пустыми побелевшими глазами, одна нога которой была обглодана до кости, и буйнопомешанный белолицый некромант в бесформенном чёрном плаще, с глазами такими же мёртвыми, как и у лошади. Меня пробрала жуть.

Но прежде чем я успел об этом задуматься, я увидел и коня, и всадника, въехавших под сень рощи, и оторопел.

Шивер был высок, худ и беловолос. Он ехал верхом на подобии коня, скрученном из линялых, бело-золотистых соломенных жгутов, перевязанных пеньковыми верёвками. В соломенные манжеты трёх ног были вставлены настоящие конские кости, кости ног с копытами, и только вместо задней левой была привязана простая, расщепившаяся уже, палка.

Мотнув головой, я выбрался на дорогу, глубоко вдохнул и положил руку на рукоять меча, как будто он мог мне помочь.

— Шивер! — позвал я. — Остановись, я от Беллатристе Ранд!

Соломенный конь, гротескный, но самый настоящий, остановился в трёх шагах от нас с Липой.

Всадник смотрел на меня, молча, и крошечные зрачки его белых выцветших глаз пульсировали в такт ударам сердца.

— Ранд… — сказал он наконец, приоткрыв тёмный рот. — А, ты и сам, я вижу, ей должен! — Он указал корявой длиннопалой рукой на верёвку на моей шее. Голос у него отчего-то был радостный.

— Поэтому я и здесь, — буркнул я. Никакого выпотрошенного коня не оказалось, и я почувствовал себя чуть увереннее. — Беллатристе сказала, что ты можешь отдать мне то, что должен, и на том быть свободен.

— Вон оно как, — сказал он, помолчав. — Отдать тебе…

— Ага, — подтвердил я. Моя уверенность в том, что он ничего не собирается мне отдавать, почему-то крепла.

— Тебе — не могу. Так что отдам кому-нибудь другому, — заявил колдун и радостно засмеялся, словно какой-то забавной шутке.

И его соломенный конь, стоявший, как огородное пугало, поднял ногу.

— Стой, — испуганно окликнул его я. — Почему?

— Это долго. Понимаешь, — сказал он, — за мной гонится Данце, а все знают, что он наёмник не из простых. Я бежал так, что загнал коня. В Блоерде я выгадал немного времени, чтобы сплести себе нового. По счастью, я отобрал три мосла у стаи собак. Четвёртый они мне не отдали, да и собак не удалось раздобыть, — он противно ухмыльнулся, — но коня я, как видишь, сделать успел. Мне нужно спешить. А отдать то, что я должен — не так-то быстро.

— Э нет, — ответил я. — Это мой последний шанс расплатиться с Ранд. Если надо, я задержу Данце, но долг ты отдашь сейчас.

Шивер рассмеялся скачущим, неровным смехом. Зрачки его немигающих глаз продолжали мерно пульсировать.

— А как ты умудрился влезть в долги к Беллатристе? Сам или купил?

— Купил, — буркнул я.

— Вот что, парень, — сказал Шивер. — Данце ты не задержишь и на секунду, и ничего я тебе не отдам. Когда он настигнет меня, у меня будет, что ему предложить.

— Я тебя не отпущу, — сказал я, свирепея и теряя остатки осторожности.

— Ну тогда лови, — ответил он, пожав узкими плечами, и его соломенный конь без предупреждения сорвался в галоп.

Липа попятилась и заржала, и, выругавшись, я пустил её в погоню за Шивером.

Лес, тёмный, отороченный ржавой позолотой осенней опушки, вырастал впереди. Мы приближались к съезду, ведущему с тракта в чащу, и я не удивился, когда далеко впереди меня Шивер свернул именно туда.

Ветер с запахом дыма шумел в верхних ветвях. Сизые тени выстилали низины, багровая листва дождём падала вниз, летела в лицо, ложилась под копыта Липы. Только мы набирали хорошую скорость, как нужно было сбрасывать её на изгибах узкой дороги, и всё чаще Липе приходилось шагом переступать узловатые корни, заплетавшие землю. Я потерял Шивера из вида — его коню было всё равно, он ведь не рисковал сломать свои обглоданные ноги. Видно, колдун решил скрыться от Данце в лесу. Хотя для него, с его конём, это казалось несколько странным.

Впрочем, меня больше занимало то, что я буду с ним делать, когда — или если — его настигну. Ответов не было. Была только усталая злость, и злился я в основном на себя, за то, что ввязался в эту бесконечную историю. Больше всего удручало, что я, в общем, не был ничего должен сёстрам Ранд лично. Долг Беллатристе — как метка, как переходящий стяг. Как лот на аукционе. И я купил его по собственной воле, так что некого было винить, хотя и хотелось.

…Вскоре я понял, что Липа шагает уже медленнее, чем шёл бы я, и спешился.

— Выбирайся обратно, девочка, — сказал я Липе и хлопнул её по крупу. — Теперь моя очередь.

Она была умной лошадью, и я знал, что она подождёт меня у опушки. Так что я отвернулся и побежал. Сначала медленно, а потом всё скорее и скорее.

Я бежал так быстро, как только мог бежать по лесу, перепрыгивая корни, взрывая лежалые многолетние листья, наклонив голову и прикрываясь рукой от яростно хлеставших веток.

Через какое-то время дышал я уже открытым ртом, проглатывая куски бесполезного воздуха, в боку начало колоть, сначала короткой тупой иглой, а потом длинным шилом, мышцы ног сводило. Но я бежал, потому что видел следы Шивера. Растрепавшуюся солому, которую терял его конь, пробираясь сквозь заросли.

А потом я увидел самого коня. Упавший на бок, брошенный, он большой игрушкой лежал поперёк тропы. Над его ногами уже вились какие-то мошки.

Я перебрался через него и пошёл дальше. Шивер просто должен уделить мне время после такой упорной погони, думал я. Просто должен. А если не уделит, тогда я достану свой меч и набьюсь на драку. И будь что будет. Я был слишком зол, чтобы думать о последствиях.

Шивер совершил ошибку, оставив коня. Дороги здесь больше не было, но и такого бурелома, какой остался позади — тоже. Начинался ровный, просторный лес с высокими старыми деревьями, а впереди видна была освещённая солнцем поляна.

Бересклет и терновник перекрывали мне путь, и я прошёл чуть вправо, отыскивая проход. Тихо-тихо, потому что на поляне кто-то был.

Обнаружив просвет, я вдохнул поглубже и выломился на простор из кустарника, обнажив меч.

Поляна была невелика, и у дальнего её края девушка, собиравшая дрова, замерла и оглянулась на меня.

Она была темноволоса, волосы до плеч, а её рука лежала на рукояти большого ножа в ножнах у пояса.

— Хенн! — воскликнул я, опуская меч.

— Джером, — сказала она, медленно разжимая пальцы и вставая с колен. — Вот уж кого не думала тут увидеть. — Она улыбнулась.

Я поморщился. В её обществе я всегда чувствовал себя неловко.

— А я тут дрова собираю. Моя сторожка недалеко. Зайдёшь в гости?

— Нет уж, спасибо, — сказал я.

Она посерьезнела.

— Почему ты всегда такой мрачный, Джером? — спросила она.

— Не всегда, — ответил я.

— Да я знаю. Это только когда я с тобой разговариваю.

Я отмахнулся от её слов, пряча клинок в ножны.

— Хенн, здесь никто не проходил? — спросил я. Голос после гонки был хриплым.

— Проходил, — ответила она, внимательно глядя на меня большими серыми глазами. Это была крупная, рослая девушка с округлыми чертами. Губы и глаза у неё были чем-то подведены даже в лесу. Я не ожидал её тут встретить, но почему-то отчасти был даже рад. Впрочем, ничего удивительного в том, что она была здесь, я и не находил — охотники тут не были редкостью.

Собственно, в её занятии и крылись истоки моего к ней отношения — мне претили её жизнерадостные рассказы о том, как она завалила лося ради рогов, как охотилась на тощих, едва вернувшихся по весне гусей или натаскивала собаку на пёстрых диких утятах. Я никогда не говорил ей, что мне неприятны её разговоры, но давал это понять достаточно прозрачно.

— Ты его видела? — Спросил я.

— Только мельком, но я слегка понервничала. А кто это?

— Это некромант Шивер, — сказал я. — И он мне нужен.

— Шивер? — глаза её округлились. — Тот самый?..

— Да. Разоритель Кимангару, чернокнижник, неплательщик налогов и разбойник в розыске. Всё как полагается.

— Ого. — Хенн настороженно оглянулась. — А ты что здесь делаешь и зачем он тебе?

— Пошли, расскажу. Куда он, говоришь, пошёл? — переспросил я, стараясь отдышаться. Мне тяжело было продолжать погоню, но очень, очень хотелось его настичь. Я был взвинчен и не хотел думать о том, что в схватке он, скорее всего, меня одолеет.

— Пойдём, — сказала девушка. — Вообще-то он двигался в сторону сторожки. Я рада, что ты меня проводишь.

Я забрал у Хенн дрова, и мы покинули поляну. Она указывала мне путь.

— …Однажды, когда я нуждался в деньгах — а ты знаешь, такое со мной бывает достаточно часто, — один человек предложил мне купить у него долг. То есть он давал мне деньги, но за это я должен был выполнить его долговое обязательство перед ведьмами Ранд.

— Они вроде бы не ведьмы, — сказала Хенн, — а колдуньи.

— Да неважно. Важно то, что без применения магии эту проклятую долговую верёвку нельзя снять. Её можно только продать кому-то другому. Но я не могу даже попробовать, сёстры не отпускают меня далеко.

— А тот парень, что её тебе продал? Он же как-то от них выбрался?

— Да, он сбежал через реку. Но снять верёвку не смог. Впрочем, достаточно было того, что он нашёл, кому её продать. Беллатристе Ранд явилась вскоре, и я не успел добраться до… так сказать, человека, который снял бы верёвку за очень умеренную плату. Я надеялся на него и проиграл. Всё из-за нехватки времени.

— А при чём здесь Шивер?

Вдали застрекотала сорока, очень, очень далеко впереди. Мы замерли, прислушиваясь, но она вскоре затихла.

— По иронии, — сказал я, — моя обязанность у Ранд — собирать долги. Налоги, займы, и всё такое прочее. Шивер им должен.

— Я так поняла, что возвращать долг он не спешит.

— Да, он спешит в другую сторону, — ответил я и замолчал.

Хенн молчать долго не могла. Спустя полсотни шагов она опять начала разговоры про охоту.

— Тут хоть самой в долги залазь. Надо себе хороших собак. Не одну, а три… На птицу натренировать, и, кстати, две хороших собаки могут держать кабана на растяжке, можно подойти и просто ножом его зарезать…

Я не перебивал Хенн, и она вошла во вкус, продолжая описывать свои охотничьи мечты и воспоминания. Я надеялся, что она замолчит, если не поддерживать разговор, но она почему-то всегда любила болтать в моём присутствии.

— …О, однажды мы тут на кабанов охотились! Я, Кресса, Сивальд, брехло ещё… Ну, ты его не знаешь… Стадо было голов двадцать! Мы тогда всех положили, тут от крови мокро было, как на болоте, честное слово…

— Хенн, — не выдержал я. — Избавь меня от подробностей. Я не люблю охотников, ты знаешь.

Хенн, увлечённая своим рассказом, как раз остановилась перевести дух, и при моих словах глаза её как-то потухли.

— Извини, Джером, — сказала она.

— Ну правда, Хенн.

— Почему ты всегда зовёшь меня по фамилии? Ты не помнишь, как меня зовут?

— Помню, Ида. Мне так привычнее.

Хенн шмыгнула носом и замолчала. Наконец-то, подумал я.

Впереди снова затрещала сорока. Явно заметила кого-то. Дубы вокруг поредели, стали ниже, но раскидистее. Закатное солнце сквозь тучи окрасило медью полнеба.

Хенн, видимо, быстро надоело молчать, и она негромко спросила:

— А ты не боишься его? Он же жуткий тип. Я старалась не шевелиться, когда его заметила.

— Ты ещё его коня не видела, — ответил я. — Он умеет оживить лошадь, имея от неё только ноги.

Хенн резко остановилась.

— Что такое? — спросил я, глядя в её озадаченное лицо. — Что?

— Джером, — сказала Хенн. — Мне это не нравится. Он идёт в ту сторону, а у меня там два чучела, и они полностью готовы.

Меня передёрнуло. Она вдобавок и чучелами занимается, подумал я. Не хватало ещё, чтобы Шивер выпустил нам навстречу какого-нибудь волка с песчаным нутром.

— Не скажу, что рад. Это хищники?

— Всеядные, — буркнула Хенн. — Кабан, вот только закончила, и… второе…

Сорока затрещала впереди ещё раз, на таком же расстоянии. Значит, нам стоило идти быстрее. Если, конечно, птица ругалась на Шивера, а не на какое-нибудь зверьё.

— Ладно, — сказал я. — Будем надеяться, он твой шалаш не найдёт.

Мы ускорили шаг. Мне совсем не нравился такой поворот событий. Несколько потусторонняя природа происходящего, видно, не давала покоя и Хенн.

— Ты когда-нибудь пересекался с чем-то таким? Страшным? — спросила она, глядя вдаль по лесной дороге. Тихо тянущий ветер доносил до нас горький запах осенней листвы, дыма и сухой травы.

— Да, — ответил я, вспоминая.

…Это были дикие леса, где ясными ночами седые призрачные псы, видимые только в лунном свете, рыскали между замшелыми стволами, и я пробирался через эти места, ибо ничего другого мне тогда не оставалось.

Перед самым закатом я увидел девушку. Она лежала, согнув спину, на боку, на поваленном стволе. Худая и черноволосая, она то ли спала, то ли ей было плохо. Я шагнул к ней и окликнул.

Она начала оборачиваться, и прилипшие к стволу волосы потянулись клейкими нитями, а выпирающие позвонки стали раскладываться с влажными щелчками. Она оборотила ко мне длинную белую морду, высокая, безглазая, с шевелящимися отростками вместо ногтей, и я, ошпаренный ужасом, попятился и побежал…

— Да, — повторил я, и добавил, не желая вдаваться в подробности. — Но я не знаю названия той твари.

— А я однажды повстречала Долгую Ведьму, — сказала Хенн.

— Ого, — сказал я, помолчав. — И как?

— Когда смотришь на неё, она кажется небольшой, сухонькой, но ты понимаешь, что у человека не бывает таких пропорций. А когда оборачиваешься, убегая, то она огромна.

Я присвистнул.

Мы вышли из-за поворота, и увидели, что на дороге стоит кабан.

В первую секунду Хенн не испугалась, потому что по привычке увидела в нём добычу.

Потом она поняла, что это такое на самом деле.

Я рванулся влево, она вправо, выхватывая нож.

Тяжёлая туша ринулась вперёд, хруст пересохших сухожилий потонул в треске ломаемого сухостоя. Он двигался так же быстро, как живой. На мгновение я ясно увидел крутой бок, покрытый тусклой безжизненной щетиной, время словно споткнулось, и тут же снова понеслось вскачь.

Хенн отскочила спиной к дубу, но забраться на него не успевала. Она присела, делая выпад ножом, кабан обогнул её по дуге и с сильным заносом обежал дерево. Я припал к земле перед прыжком вперёд.

Кабан был страшен. Застывшая в оскале огромная харя не шевелилась, и теперь казалось странным, что мы даже на мгновение могли принять его за живое существо. Он не дышал, двигая лишь ногами, и это странное зрелище, сродни механическому театру, гипнотизировало. Длинное горбатое рыло, низкий лоб, тёмная сухая пасть — это было обличье мертвеца.

Когда сражаешься с животным, то сталкиваешься с его яростью, эмоциями, понимаешь его действия. Это же была просто машина, движимая какой-то потусторонней мощью, и нам оставалось только погибнуть либо уничтожить это.

Тускло блеснули стеклянные шарики, вставленные вместо глаз. Кабан рванул к Хенн, а я — к нему, оттолкнувшись ногами изо всех сил и выдирая клинок из ножен.

Я опоздал на полсекунды. Кабан пригнул голову, нырнув под нож Хенн. Она вонзила его ему в бок, не выпуская из руки, и лезвие с треском пропороло длинную борозду в шкуре. С ужасающей стремительностью кабан скользнул позади Хенн, походя разорвав ей клыком артерию под правым коленом.

Кровь хлынула багровым фонтаном, Хенн надломилась, как скошенная трава, и выпустив бесполезный нож, упала в листья.

Он развернулся ко мне в тот момент, когда я с силой опустил клинок, разрубая ему шею прямо за ухом.

Я выдернул меч из пустой раны прежде, чем он повернулся ко мне, и ударил изо всех сил, развалив рыло надвое.

Он прыгнул на меня, и я упал, пропуская его над собой. На меня падал песок. Я перебил ему ногу в прыжке, и, когда он приземлился, я перевернулся и глубоким выпадом подсёк ему заднюю.

Кабан завалился на бок — перебитые ноги просто не держали.

Он пытался подняться, молча, не издавая никакого звука, кроме шороха сминаемых листьев, и не смог. Я отрубил ему ещё одну ногу, просто так, на всякий случай, и он замер. Не умер — умер он уже давно — а просто перестал двигаться, превратившись в испорченное чучело. Мне сделалось как-то до тошноты жутко, когда я подумал, что он снова может начать шевелиться в любой момент.

Я отвернулся от него и бросился к Хенн.

Она пыталась сесть, оперевшись локтем о землю, стараясь зажать рваную рану непослушными пальцами. Кровь уже не хлестала, но продолжала обильно течь. Я бросил меч, схватил её нож и разрезал штанину, отхватив нижний кусок. Затем я перетянул её бледное, окровавленное бедро выше раны, так туго, как смог. Я ничего не смыслил в ранених, понимал только, что ей сейчас плохо. Она вся была бледной, белизной лица почти сравнявшись с масками проклятых Ранд. Тёплый металлический запах крови стоял над поляной. Листья под Хенн покрыла глянцевая красная плёнка.

Я поднял её и прислонил спиной к стволу. Пот выступил на её висках и над верхней губой, глаза подрагивали под опущенными веками.

— Джером, — позвала она тихо.

— Что, Хенн? Сиди тихо, сейчас я…

— Джером. — Хенн подняла руку, взяла меня за затылок перепачканными пальцами, оставляя кровь на моих волосах. — У меня там чучело медведя. И если… Мы отсюда не выйдем.

— Какого медведя? — спросил я, холодея.

— Пещерного.

Я сжал зубы. Когда Шивер оживит медведя, то получит боевую машину более страшную, чем медведь живой.

Конечно, он вооружался не против меня. «Когда Данце настигнет меня, у меня будет, что ему предложить». Я просто не вовремя попал между молотом и наковальней, и теперь за меня расплачивалась Хенн.

— Возьми мою сумку. — Хенн облизнула губы, её начала колотить мелкая дрожь, щёки пошли пятнами, словно её кто-то держал за лицо безжалостными холодными пальцами.

— Хенн, мы успеем. Я подниму тебя на дере…

— Не перебивай меня, я и так плыву.

Я замолчал, слушая.

— У меня в сумке есть ламповое масло. И огниво есть. Он… Там не песок, опилки. Сожги его, Джером. Прости меня, это я виновата.

Рука её упала без сил, голова склонилась, закатились глаза, обнажив узкую полоску белка под опустившимися ресницами. Хенн потеряла сознание.

Я нашёл то, что мне было нужно, быстро, содрогаясь от каждого хруста в лесу за спиной, и, потратив минуту на поиски подходящей палки, соорудил жалкий факел из обрезков льняной штанины Хенн, пропитанных маслом. Трут, найденный в сумке вместе с огнивом, я примотал туда же, кресало и потёртый кусок кремня сунул в карман, и пошёл вперёд по дороге.

Я понимал, почему охотница тогда замяла разговор о втором чучеле. Пещерный медведь был редким зверем, из тех, что почти уже не ходят по земле, и охота на него не приветствовалась. Тем более она не хотела говорить мне. Я вспомнил, как одёрнул её, когда она заболталась, и мне стало не по себе. Теперь я не знал, услышу ли когда-нибудь ещё её голос.

Погода быстро портилась, со стороны тракта накатывала влажная мгла, поглотив заходящее солнце, приближая и без того скорые сумерки.

Не знаю, как Шивер нашёл сторожку Хенн, а я отыскал её по следам мёртвого кабана. Узкое окно в ближней стене было распахнуто. Под навесом лежали дрова и стоял тяжёлый стол, на стене небольшого сарая висели какие-то сумки, в посыпанном солью буром пне косо торчал топор. Оборванная верёвка коновязи валялась на земле.

Ничего удивительного в том, что конь Хенн сорвался с привязи, я не видел. Я сам готов был бежать со всех ног.

Чучело пещерного медведя казалось огромным, как холм.

Боги были мне свидетелями, он шёл на задних лапах. И был вдвое выше меня. Гигантская, чудовищная туша с мерной походкой голема.

Хенн, конечно, оставила все клыки и когти на месте. Медведь смотрел на меня тусклыми стёклами глаз. Его огромная голова весила, наверное, больше, чем весь я.

— Шивер! — заорал я. — Шивер, прекрати!

Шивер и не подумал прекращать. Он стоял, прислонившись к сторожке рядом с дверью, и жевал травинку, скрестив руки на груди.

Медведь упал на переднюю лапу, накрест ударив меня второй, и земля содрогнулась. Он был гораздо быстрее настоящего, живого пещерного медведя, увальня, любившего ягоды и рыбу.

Каким-то чудом я успел отскочить в сторону, футовые когти вспороли землю у моей ноги, второй удар я парировал клинком. Металл скрежетнул по кости, руку отшвырнуло в сторону, и мёртвый зверь прянул вперёд, разинув пасть. Я выронил факел и сделал отчаянный выпад.

Лезвие пробило зверю нёбо, меня мотнуло, челюсть лязгнула, обрушившись на металл в дюйме от гарды. Меня спасло то, что мои пальцы не разжались, и удар не вывернул рукояти из рук. Словно рыцарь, пронзённый копьём, я повис на собственном клинке, торчащем изо рта медведя.

Он дёрнул головой, ударяя меня о землю. Меч двинулся в пробоине, и я выдернул его, потянув запястье. Мне оставалось только отступать, защищаясь.

Он ударил точно так же, как в первый раз, и я нанёс встречный удар в надежде отрубить ему когти.

Куда там! Они были едва ли не прочнее моего меча, который я еле удержал. Медведь не издавал ни звука, и мне стало страшно, как никогда раньше. Я слепо шарахнулся в сторону вдоль стены, и его пасть щёлкнула в каком-то дюйме.

Я увидел совсем близко свой факел. Наверное, в схватке кто-то из нас задел его, и он отлетел к стене. Я схватил его левой рукой и швырнул в окно, а потом сам бросился туда же.

Зашибив плечо, я прокатился по полу. Дом содрогнулся — медведь ударил в стену.

Я на коленях подполз к факелу, сунул левую руку в карман.

Новый удар сотряс сторожку, с треском и скрипом вылетела входная дверь, подались брёвна, и дом стал заваливаться. Чучело влезло в комнату, заполнив собой сразу весь её объём. Гигантская башка медленно тянулась ко мне, изо рта сыпались опилки, пока крутые бока протискивались сквозь дверной проём, раздвигая брус.

Тогда я в отчаянии ударил куском кремня по кресалу. Тонкий сноп жёлтых искр брызнул на промасленную ткань факела, и она загорелась.

Медведь не остановился. Я отшвырнул камень и схватил факел, ткнув сначала в застывшую мохнатую морду с жуткими, алыми отражениями в маленьких глазках, а затем — в законопаченную мхом стену.

Тут постройка не выдержала, низкий потолок начал оседать, привалив зверя-мертвеца, с чердака посыпалась какая-то пересохшая солома. Я поджёг и её, и она сразу занялась, давая клубы густого жёлтого дыма.

Медведь попятился, и дом осел ещё больше, просто разваливаясь на части. Я бросился к окну и буквально выпал на сухую осеннюю траву.

Он вывалился наружу в дыму. Шерсть на лапах горела, в пасти, на просыпавшихся опилках, плясало пламя. Я рванулся к нему, полоснув мечом мохнатый бок, и ткнул в сухую, полную опилок рану пылающую головню факела.

Он горел быстро, очень быстро. Передние лапы, подожжённые ещё в доме, и так уже почти перегорели. Он упал на спину и принялся кататься по земле, пытаясь загасить огонь, но только сильнее запылало брюхо.

Я стоял и смотрел на этот погребальный костёр, навсегда упокоивший огромное, сильное животное. Собирался дождь, и я надеялся избежать лесного пожара.

Первые капли упали передо мной, потом на мой разгорячённый лоб. Рука разжалась, изогнутый, потускневший, мой меч упал на ржавые листья. Я со стоном присел и поднял его. Он весил как целый мир.

Темнело, и я нигде не увидел Шивера. Впрочем, он уже не слишком заботил меня, мне нужно было вытаскивать Хенн. Липа оставалась на опушке, и у меня был маленький шанс добраться до неё. На то, что вернётся конь Хенн, надежды было и того меньше.

Но как только я сделал шаг к дороге, худая высокая тень отделилась от ствола ближней осины.

Усталость и злость одновременно сдавили мне горло, как проклятая верёвка.

— Шивер, — сказал я. — Уйди прочь.

— Ты гонялся за мной только для того, чтобы прогнать подальше? — Колдун положил руку на рукоять клинка, который носил у пояса, и двинулся ко мне. Я отступил на шаг, одновременно чувствуя спиной жар пламени и лицом — прохладный ветер наступающей ночи. Рыжие отсветы и синие тени делали черты его лица зыбкими и неуловимыми.

Дальше я отступать не стал.

— Там умирает Хенн. Помоги мне или дай мне пройти.

— О, её так зовут? Дурочка, думала, что я не заметил её там, на поляне. Это её кабан постарался?

— Надеюсь, Данце снесёт тебе голову, — ответил я. — А теперь уйди.

— Извини, парень, — сказал Шивер. — Я немного приврал, когда сказал про Данце.

Я закусил губу.

— Так чего ты бежал, как от огня?

— Вообще-то мне сюда и нужно было, — сказал он. — Здесь вечно бродят охотники, а, как ты знаешь, куски животных мне очень подходят. А чучельница — вообще удача.

— Заткнись, — попросил я.

— Ну почему? Вполне справедливо, — сказал Шивер радостно. — Ей, значит, можно убивать кабана, а кабану её — нет?

— Это сделал не кабан, — ответил я, чувствуя, как мой голос дрожит от негодования. — Это сделал ты.

— Вас становилось как-то слишком много.

— А зачем ты соврал мне? Про Данце?

— Чтобы ты погнался за мной, — сказал Шивер. — Тракт — место проезжее. Нужно было заманить тебя сюда.

— Зачем?

Некромант улыбнулся.

— Ты понимаешь, что магия долга — сильная вещь. А сердце должника, парень, — очень сильный ингредиент. Сердце человека, на котором лежит бремя долга, добытое в уплату другого долга — ещё более сильный. К примеру, долговая верёвка, что у тебя на шее, не могла быть сделана без его применения.

Ощущение, похожее на удар грома — только полностью безмолвное — припечатало меня, обездвижило, зажало рот невидимой ладонью. Значит, Беллатристе отправила меня к Шиверу, как ягнёнка на заклание. Сердце должника, отданное в уплату долга… Вот почему она не могла взять этот долг своими руками: убей она меня или Шивера, она разрушила бы эту ужасную магию.

Получалось, что либо я уплачу свой долг, убив Шивера, либо он свой, убив меня. Беллатристе оставалась не в накладе — видимо, свою полезность у неё на службе я исчерпал.

Но вырезать сердце у Шивера я не собирался, да я и не знал про эту магию.

Значит, Беллатристе ставила не на меня.

Тварь.

— Молись, Шивер, — сказал я. — Кажется, у меня тоже есть шанс расплатиться.

— Если я начну молиться, — сказал он, — у тебя кровь пойдёт из ушей от тех имён, которые я назову.

Я поднял меч.

Шивер вытащил оружие. Простая чаша гарды из тёмного металла казалась очень глубокой — какая-то дыра в реальности, многомильная труба, из которой торчал игольно тонкий клинок, на конце, казалось, истаивающий в туман. Я не стал присматриваться.

Он атаковал, клинок со свистом рассёк воздух. Наваждение бездны спало, хотя тонкий шлейф тумана прочертил сумрак вслед за кончиком лезвия. Я парировал удар.

И следующий, и ещё один, и ещё. Его скорость меня пугала.

Я сражался с ним с таким ожесточением, что треугольники выщербленного металла кружили в воздухе, как стальная метель. Я не жалел меча. Мышцы горели, скользящие выпады Шивера пробивали пространство влево, вправо, вверх, вниз от моего тела, но целых полминуты я отбивал его удары, не позволяя лезвию коснуться меня.

Усталость, отвращение, страх и ярость слились в одно невыносимое ощущение. Искры летали в полумраке, скрипуче кричала проснувшаяся сова.

Но у меня почти не было сил. С ужасом я понял, что движения мои замедляются, и несколько секунд спустя он достал меня в первый раз. Я прикрылся левой рукой, и обжигающий удар рассёк мне запястье. Хлынула кровь, сразу и много.

Я отступил и пропустил укол в плечо. Мне показалось, что у меня кружится голова, но тут же я понял, что вижу какое-то движение в лесу.

Я отбил следующий удар — просто повезло — и краем глаза снова заметил тень позади него. Ни быструю ни медленную человеческую тень, приближавшуюся к нам.

Он ударил мимо моего клинка, и жгучая боль полоснула шею, с короткой вспышкой искр распалась угодившая под магический клинок долговая верёвка, кровь хлынула из раны, левая рука вдруг стала совсем горячей и неповоротливой, и я упал на колено.

Его меч взвился, норовя перебить мне горло, но тут какая-то сила рванула Шивера назад, так, что он перекатился через лопатки.

Тёмная тень, в плаще цвета сумерек, встала между мной и колдуном, в левой руке тени был зажат меч. Его лезвие метило Шиверу в шею.

Человек был высок и широкоплеч. В отсветах огня я не разглядел лица — только стальной клин маски с крестовидной прорезью. Это был охотник за головами.

— Данце? — изумлённо спросил Шивер. — Ты?..

— А что тебя удивляет? — без особого интереса спросил наёмник.

— Ты же сказал, что врёшь, — просипел я, поднимаясь на ноги. Голова кружилась, кровь текла из ран в четыре ручья.

На меня никто не обращал внимания.

— Ты сжёг весь урожай в Кимангару, шантажировал старосту Донжа, превратил стадо коз в каких-то тварей, зарубил охотника за наградой в Гелиголле, и вдобавок затеял массовую драку в Блоерде. И всё это с конца лета. Я молчу о том, что было до того. Ты в розыске с самого ледохода. Тебе странно, что я пришёл за тобой?

— А ведь логично… — сказал Шивер, поднимаясь на ноги. — Я так понимаю, меня ты не отпустишь?

— Конечно, нет. Я получил задаток.

— Тогда начали?

— Эй, — сказал я. — А как же я?

— А тебе-то что? Долга на тебе больше нет, скажи мне спасибо.

— Я бы сказал, но твой кабан ранил Хенн.

— Это её кабан. Пусть она с ним и разбирается.

Я замолчал, не зная, что ещё сказать. Перетянул кровоточащую руку бывшей долговой верёвкой, затягивая узел зубами. Ещё раз крикнула где-то сова.

Данце шагнул к некроманту, как-то легкомысленно помахивая мечом. Шивер поднял свой.

Я не успел сделать и шагу, как Данце атаковал длинным выпадом, стремительней броска змеи, и Шивер почти отбил его своим лезвием. Мечи скрестились.

Дикий, короткий скрежет на секунду перекрыл скрипящий крик совы, клинок Данце с шипением скользнул вверх и вошёл Шиверу в глазницу. Данце рванул меч на себя, правой рукой нанеся сокрушительный встречный удар Шиверу в грудь.

Колдун упал, разбрызгивая кровь, и установилась тишина. Сова умолкла, и стих в верховьях крон беспокойный ветер.

— Ну и всё, — сказал буднично Данце, вытирая меч о штаны Шивера.

— Давай отсюда выбираться, — сказал я, глядя на тело. Сердце второго должника перестало биться, но из моих рук Беллатристе его не получит, подумал я.

— Одну минутку.

Я понял, что он собирается делать — он всё-таки охотился за головами, — и отвёл глаза.

— Я пойду. Там девушка раненая.

— Да, я видел её, когда шёл сюда.

— Как она? — спросил я, нервничая.

— Да я не глянул, — ответил Данце, присев возле трупа.

— Помоги мне с ней, пожалуйста.

— Я, — сказал наёмник, не поднимая головы, — могу помочь кому-то только умереть. Тебя устроит?

Я отвернулся от него и ушёл. Дождь становился всё сильнее.

Я шагал, и тяжёлые капли тычками били в лицо. Долговая верёвка обычным жгутом перетягивала мне руку.

Путь назад занял на удивление мало времени. Я вышел на прогалину почти одновременно с тем, как с другой стороны поляны показался всадник.

Конь под ним был чёрен и растворялся в темноте. Я удивился, что кто-то смог приехать верхом с той стороны. Впрочем, когда я разглядел белое пятно на месте лица, моё удивление прошло. Это была Беллатристе Ранд, которая, наверное, почувствовала потерю своей верёвки. А у таких, как она, свои дороги.

Я подошёл к дубу. Пока меня не было, Хенн сползла по стволу, изогнулась, уткнувшись головой в корень. Повязка и остатки штанин в равной степени пропитались кровью и казались чёрными в темноте.

Беллатристе молча подъехала с другой стороны.

Я присел, взял голову девушки в руки. Кожа её была холодной. Я никак не мог найти пульс на её шее, и, склонившись к ней, искал признаки жизни.

Она всё-таки дышала. Но очень слабо и редко.

— Что здесь произошло? — подала свой голос Беллатристе. — Как я вижу, ты не стал играть честно. Впрочем, Шивер, видно, тоже. Где он?

— Сдох, — ответил я.

— Закономерно, — согласилась колдунья.

Я судорожно вдохнул. И поднял лицо.

— Помоги ей, Беллатристе. Пожалуйста. — Я чувствовал себя безмерно уставшим и безо всякой верёвки. Начался настоящий дождь, синие лесные сумерки сгустилсь, нездоровый ответ пожара, который я видел на стволах, тускнел, темноту меж стволов затягивало белёсой дымной мглой. — Ты же можешь.

— Тогда она будет должна мне, Джером, — сказала Беллатристе, повернув ко мне маску. Она казалась призраком, и меня озноб продрал при взгляде на неё.

— Она будет должна мне. Больше, чем был должен мне ты.

— Она будет жить.

— Ида, — позвала Беллатристе. — Ты хочешь, чтобы я тебя спасла? Если да, ты окажешь мне ответную услугу?

— Джером… — тихо и бессильно позвала меня Хенн. — Джером, милый, ты тут? Здесь призраки…

Моё сердце сжалось, волна прошла по нервам, и я почувствовал на мокром от дождя лице слёзы.

— Ради меня, Беллатристе. Я буду должен тебе, — сказал я. — И я согласен оказать тебе услугу.

Небеса молчали, роняя холодный дождь. На какое-то время замолчало всё и вся. Огонь за моей спиной ещё сопротивлялся воде.

Я почувствовал шаги — это подошёл Данце.

— Так вот что с Шивером, — сказала Беллатристе, ничуть не удивившись. — А за мою голову у тебя нет задатка?

— Нет.

Я стоял, не оборачиваясь. Мне хватало одной равнодушной маски перед глазами, и я не хотел видеть другую.

— Жаль, что ты мне ничего не должен, — сказала колдунья. — Впрочем, ты не мог бы принести мне сердце того парня, раз уж захватил себе голову?

— Я бросил тело в огонь, — ответил наёмник.

Колдунья промолчала, и я снова подал голос.

— Помоги ей, Беллатристе. Время уходит.

— О, — сказала она. — Это будет очень немалая услуга, Джером. Куда большая, чем в тот раз.

— Спаси её, — сказал я.

Она жестом показала на верёвку.

— Сначала спаси.

— У тебя нет выбора, Джером. Надевай, иначе я не поверю тебе.

— Вижу, у вас тут дела, — сказал Данце. — До встречи.

Я слышал, как он ушёл, его тихие шаги сразу потонули в шуме дождя. Я так и не взглянул на него.

Я развязал мокрую от крови верёвку и надел на шею. Беллатристе склонилась ко мне, и её маленькие руки затянули новый узел на месте разреза.

— За тобой долг, Джером.

— За мной долг, Беллатристе Ранд.

Проклятая петля снова, как сотню раз до того, сжала мне шею, практически её не касаясь.

Какое-то время я смотрел, как Беллатристе, спешившись, возилась возле Хенн. Долг, который лишь умножился после всех моих усилий, давил на горло. Дождь падал прямыми струями, последние отблески пожара таяли в темноте, и совсем скоро тёмная ночь окутала и меня, и охотницу, и колдунью.

Загрузка...