Рассказы. Выпуск 2

Владислав Безлюдный Шут

Красивый густой туман, как вкусное мороженое, найденное в холодильнике супермаркета, — продукт случайности, а не стараний. Природа — мастерица рандома. Сегодня у вас солнечное утро, а завтра — такой себе стильный Сайлент Хилл, из глубин которого должен выйти не то ежик, не то пирамидоголовый убийца с огромным тесаком.

Но сегодня из влажной дымчатой субстанции на обозрение честному люду вышел высокий худощавый человек в старинном костюме шута с тем самым колпаком, под которым у шутов по обыкновению хранится мудрость. Вот он — дурак, под чьим дурацким обличьем скрывается тайна.

Шут жил. Странствовал. Существовал. Так долго, что никто и не помнил, откуда и когда он появился. Словно тот родился одновременно с миром. Менял облик, потешался над обитателями тех мест, где оказывался.

Он наслаждался возможностью делать глупости совершенно безнаказанно. И стремился, чтобы эти глупости никогда не были во зло. То партию кокаина в Колумбии заменит пакетами с ванильным сахаром, то в небольшой европейской стране киллер выстрелит в президента пластиковой пулькой от страйкбольного ружья. То многотонная бомба, падающая на мирный город на Ближнем Востоке, разбросает повсюду плюшевых мишек.

Он мог прийти на собрание Ку-клукс-клана в маске чернокожего и шутить над собравшимися. Как-то бессмертный и неуязвимый балагур украл у террориста взрывчатку, а самого незадачливого смертника телепортировал в Диснейленд в костюме Гуфи.

Шуту нравилось рушить стереотипы, преподавать урок глупцам, в трусах пробуждать смелость, наивным открывать глаза на реалии жизни.

По-детски наивный, но мудрый. Беспечный, но всегда готовый к неожиданностям. Все это удивительным образом сочеталось в нем, как тысячи монеток разных стран, лежащих на дне фонтана в центре Рима.

Сначала люди отрицали существование шута, считали его мифом, а каждое появление приписывали каким-нибудь безумцам и фанатикам. Потом те, кто столкнулся лично с мифическим созданием, пытались его поймать или убить, но всякий раз терпели поражение. Смеющийся паяц ловил собой серебряные пули. Улыбался вбитому в сердце осиновому колу. И даже после падения на голову термобарического снаряда вышел, поклонился невидимой публике и растворился в воздухе.

А потом… потом о нем почти забыли. Он стал частью культуры. Кто-то считал его архетипом самого Творца. Другие говорили, что это ипостась Локи. Кому-то и вовсе было чхать на факт существования странного персонажа, что то и дело появлялся в неожиданных местах.

Так продолжалось, пока влиятельные люди, называющие себя Комитет, не озаботились существом, регулярно срывающим их планы. Уж слишком часто неизвестный в дурацком колпаке оказывался там, где они пытались переписать историю свинцом и кровью.

Глава европейского «филиала» организации — сэр Генри — регулярно получал отчеты о том, как некто в шутовском костюме мешает операциям, появляясь в разных точках земного шара. Директор и раньше слышал о чем-то подобном. Но сейчас наглец (если тот действовал в одиночку) перешел дорогу лично ему и его коллегам.

Туман рассеивался. Из него, словно из горячего душа, вышел худощавый высокий человек с нарисованной улыбкой. Он подмигнул снайперам на крыше и исчез. Очередной политик пережил покушение, сам того не подозревая.

Финита ля комедия

В доме с химерами горела тусклая лампочка. Окна закрыли тяжелыми бронированными роллетами, всюду установили детекторы движения, а на всех постах выставили по двое часовых. Хозяева явно ждали гостей холодным осенним вечером.

В комнате сидели трое. В высоком кожаном кресле с резными подлокотниками устроился хозяин дома — немолодой мужчина, на чьем хмуром усталом лице читалось явное недовольство. Старик пытался усилием воли сдерживать дрожь в руках, но пальцы не слушались. Тогда он крепко обхватил деревяшки, стараясь не выдавать волнения.

Рядом стояли его личный помощник и рослый атлетичный охранник, время от времени слушающий что-то в наушнике. Напротив, закинув ноги на стол из красного дерева, расположился партнер сэра Генри — «Второй после бога», как называли его в Комитете, — Ричард Оффенбах.

— Снова он? — старик поморщился.

— К сожалению, он в очередной раз рушит наши планы, — ответил помощник, — снова. Срыв покушения на президента Эквадора, перехват трафика из Колумбии, несколько неудавшихся взрывов в Афганистане. И всюду он. Теперь добрался до Европы.

Старик с трудом привстал, и его тут же подхватил под руку охранник.

— Нужно найти способ поймать или прикончить эту тварь. Уверен, что существует метод.

— Генри… — обратился к нему коллега, — я бы не был в этом столь уверен. Если он тот, о ком я думаю, мы вряд ли в силах его даже удержать взаперти.

— Дик, я слишком стар, чтобы сомневаться, и слишком опытен, чтобы оставить все как есть. Позвони Кецаву. Он в таких делах лучше нашего разбирается. Если мы оба думаем о чем-то в равной степени нестандартном.

— Я свяжусь с израильским крылом организации. Пусть пришлют своих ребят. Им не привыкать решать проблемы такого рода, — ответил Оффенбах.

Сэр Генри встал и подошел к проигрывателю, стоящему на красивом деревянном комоде. Перебрал несколько пластинок и вытянул совсем старую, в пожелтевшем конверте.

— Генри, ты постоянно слушаешь Колтрейна. Может быть, сделаешь мне одолжение и поставишь что-то другое? — спросил Оффенбах.

— Скоро я отправлюсь на тот свет, и это все останется тебе, Дик. Так что потерпи немного мои слабости. Эта музыка напоминает мне о том, кем я был. Иногда важно об этом помнить, чтобы чувствовать значимость всего, что сделал. Уж прости, дружище, я иногда бываю сентиментален.

Захват

Спецотряд, направленный израильскими коллегами, мало напоминал классическую группу захвата. Вместо привычного огнестрела — ружья с дротиками и специфические атрибуты. На одежде — письмена на мертвом языке. Даже сетка, выбрасываемая по принципу гарпуна, пропитана особым зельем. Плюс парочка козырей на случай, если план «А» провалится.

К приходу «гостя» готовились хорошо, и «гость» решил не подводить ребят, которым заплатили за поимку.

Шут стоял рядом с дорогой, по которой уже вот-вот должен был проехать правительственный кортеж. Рядом в траве что-то зашуршало. Он посмотрел под ноги. Старый пепельно-серый кот с рваным ухом таращил на него желтые глазищи.

— Ловушка? Знаю, дружище. Но ведь так даже интереснее.

Он погладил кота, на миг исчез — и тут же вернулся с куском домашней колбасы.

— Держи, проживи этот день лучше меня.

Животное потерлось о широкую клоунскую штанину, схватило еду и унеслось куда-то вдаль.

Шут запрокинул голову и запел. Он пел про ревущий шторм, рвущиеся паруса, храбрых моряков, что смело вышли навстречу стихии, зная, что рискуют жизнями.

Сначала подул легкий ветерок. Спустя пару минут он усилился, медленно превращаясь в шквал. Небо затягивалось серо-черными облаками. Пошел дождь.

Шут смотрел, как намокает его изящный красно-белый костюм, вышитый золотыми нитями, и улыбался. До момента истины оставалось несколько минут.

На мокрую мостовую упала снежинка. Спецназовец на мгновение отвлекся: рановато для снега в эту пору.

— Вечер добрый, господа.

Шут очутился прямо перед отрядом, склонил голову, снимая колпак в знак приветствия.

Три дротика и сеть вылетели в одном направлении. Шут не двинулся с места, приняв «приветствие». Его тело, словно губка, впитало все, что прилетело. Тут же рядом с красными шутовскими сапогами упала маленькая монетка.

— А вот это уже интереснее, — прошептал паяц и замер.

Командир группы дал сигнал остальным:

— Пакуем его. Только осторожно.

Шут стоял неподвижно. Он все еще видел, слышал, мог говорить, но тело перестало слушаться. Ему казалось, что в руки и ноги вставили спицы, а голова превратилась в большой глиняный котелок.

Бог весть откуда рядом появился тот самый блохастый бродяга с ободранным в боях ухом. Шут зашептал:

— Привет, привет, дружище кот!

Шута ведут на эшафот!

Повесят там его с утра.

Все потому, что жизнь — игра!

Беги скорей, дружище кот!

Зови, зови честной народ!

— Заткнись! — крикнул командир отряда.

Один из спецназовцев попытался отпихнуть назойливое животное сапогом. Только носок обуви не встретил никакого сопротивления. Кошачий силуэт потек, словно на длинной выдержке фотоаппарата, а затем и вовсе рассеялся в воздухе.

На мгновение шут засомневался в сделанном выборе. Всего одно слово, и его тело превратится в колоду карт, песок или пепел. Но он остался. Молча позволил внести себя в машину с тонированными стеклами.

***

Сэр Генри и Дик Оффенбах пили чай, а за надежно защищенными окнами бушевал осенний ливень. Камин потрескивал, и мелкие кусочки угольков с легким стуком ударялись в огнеупорное стекло.

— Я вижу, ты любишь играть на нервах, — сэр Генри с трудом сдерживал гнев. Ему сейчас больше всего хотелось прикончить улыбчивого собеседника.

Пленник, удерживаемый цепями и печатями, пошевелил пальцами рук. Понимая, что высвободиться без перемещения не сможет, он с тоской вздохнул и ответил:

— Вообще, я люблю туман, кошек и «Нутеллу». И совсем не люблю убийства.

За окном прогремел гром, в комнате запахло озоном. Мимо охранника пронеслась серой молнией тень. Он выхватил пистолет из кобуры и замер.

У ног шута свернулся дымчато-серый кот. Как он мог сюда пробраться, если окна и двери надежно закрыты и даже в вентиляции стоят датчики движения?

— Шутить вздумал? Сучий сын, да я тебя на ноль поделю! — не сдержал эмоций директор Комитета.

— Я и есть ноль, — ответил шут и вновь улыбнулся.

Из его рукава выпала на пол карта. Охранник, стоящий рядом с сэром Генри, нагнулся и поднял ее. Кот зашипел на незнакомца, выгибая спину.

— Что там, Джеффри? — спросил старик.

— Кажется, это Таро, сэр. Здесь написано «The Fool».

— Дай мне ее.

Сэр Генри протянул дрожащую руку. Но стоило ему лишь коснуться этого кусочка изящно оформленной бумаги, как сознание рухнуло в пустоту, и мгновение спустя он оказался в месте, о котором ему всякий раз напоминала старая поцарапанная пластинка.

Нью-Йорк, 1959 год

Генри стоял под маленьким навесом бакалейной лавки. Мимо проходили люди, не замечающие мальчишки. Один, полный и надменный, вел на поводке пса. Парнишка вжался в стену, а собака оскалила зубастую пасть и зарычала.

— Сэр, смотрите за своим псом!

Голос принадлежал высокому мужчине в старомодной шляпе. Он подмигнул Генри.

— Привет, друг. Чего мокнешь? Хочешь, угощу тебя вкусным чаем и свежей сдобной булкой?

Мальчик испуганно посмотрел в глаза незнакомца и отрицательно мотнул головой.

— Не бойся. Вот, прямо напротив — мое любимое кафе. Там много людей, безопасно, а главное — тепло и сухо.

Внутри вкусно пахло выпечкой, а часть помещения занимала импровизированная сцена. На ней стоял молодой чернокожий мужчина, играющий на саксофоне. Незнакомец помахал ему рукой, и тот подмигнул в ответ.

— Это божественный Джон Колтрейн. Лучший сопрано-саксофонист поколения. Нравится музыка?

Парнишка кивнул и восторженно уставился на музыканта, виртуозно играющего одну из лучших своих композиций.

— Хочешь познакомлю? Он и тебя научит.

Когда джазмен отыграл программу, мужчина подал Генри руку и подвел его к сцене.

— Привет, дружище, — обратился он к саксофонисту, — это мой юный приятель, и он очень хочет стать твоим учеником. Будет помогать, чем сможет, выполнять мелкие поручения. Сделаешь это для меня?

— Хорошо, Алеф, — улыбчивый музыкант нагнулся к мальчику. — Привет, парень. Я Джон, но ты можешь называть меня просто Трейн. Хочешь научиться играть на этой штуковине?

В этот момент Генри растерялся и немного испугался. Он стоял, смотрел то на улыбающегося чернокожего парня, то на свое отражение на блестящей поверхности саксофона.

— Так что? Остаешься? — подмигнул ему музыкант.

Сердце бешено колотилось, на глаза наворачивались слезы. Нет, это все ему просто снится. Не бывает так. Ведь он сирота, коих полон город. С чего бы вдруг этим двум джентльменам ему помогать?

Мальчишка резко сорвался с места и выскочил из кафе, едва не сбив с ног даму, собиравшуюся войти.

***

Сэр Генри вынырнул из воспоминаний и уронил карту. Сейчас он вновь стоял в комнате с камином. Сквозь нарисованную маску на лице шута проступили знакомые черты.

— Ты убежал от своей мечты, потому и несчастен. Потому пытаешься заполнить дыру в своем сердце, брат Тав. Я мог лишь направить тебя, но не заставить, — прошептал пленник.

Старик едва не рухнул на пол, но охранник успел подхватить его.

— Не может… Этого не может быть.

Сэр Генри схватился за сердце.

— Может, брат, — ответил шут.

— Зачем ты все это сделал? Почему всю жизнь пытаешься мне мешать?! Кто ты, черт тебя дери!

— И вышли четверо братьев из дома Малкут. Первым шел Куф, за ним — Реш и Шин. Тав1 вышел последним, обещав догнать их, когда исполнит свою мечту. Ибо с именем его всякое дело завершается, и всякая история обретает финал. Я пытался тебе помочь. Правда пытался. Все уже в сборе, только ты застрял здесь, а я жду, когда ты вернешься в отчий дом. Я пришел первым, и я уведу тебя отсюда, если сам того захочешь. Ты не помнишь. При рождении тебя назвали Октав. Октав Годар. Твои родители в этом мире — французские эмигранты. Они умерли, когда тебе было два года. Потом ты оказался на улице, и люди, что приютили тебя, дали новое имя.

Сэр Генри, пошатываясь, сделал несколько шагов вперед. Джеффри был готов выстрелить в пленника и целился точно в лоб.

— Все в порядке, парни…

Старик не без труда наклонился, подобрал карту с пола и, вновь провалившись в воспоминания, рухнул на персидский ковер. Он лежал посреди комнаты с открытыми глазами, улыбаясь тому, что не мог видеть никто другой.

Джеффри наклонился над шефом:

— Сэр, как вы?

— Со мной все замечательно, Джефф. Все просто отлично.

Он закрыл глаза. В комнате с камином заиграл Колтрейн. За окнами, прикрытыми бронированными ставнями, на землю тихо падал снег.

1959 год. Арт-кафе. Мальчик не мог понять, что только что с ним произошло. Перед глазами возник странный кабинет с камином, мужчина в старинном шутовском костюме.

Генри даже тряхнул головой, и, сам не понимая, что делает, протянул саксофонисту руку:

— Меня зовут Октав, сэр. Я… я очень хочу стать вашим учеником.