Расследование смерти мадам Бовари

II

ЭММА БОВАРИ, УРОЖДЕННАЯ РУО,

около двадцати пяти лет, супруга господина Шарля Бовари, врача без степени в Ионвиле-лʼАббэи (департамент Нижняя Сена), скончавшаяся в Ионвиле-лʼАббэи 24 марта 1846 года в два часа пополудни от отравления мышьяком.

ПРЕДПОЛОЖИТЕЛЬНО УБИЙСТВО

Расследование доверено судебной полиции 25 марта 1846 года; в соответствии с постановлением г-на следователя трибунала города Руана следственные действия поручено произвести г-ну комиссару Делевуа.

1. Г-Н ТЮВАШ, ЗЕМЛЕВЛАДЕЛЕЦ, МЭР ИОНВИЛЯ

Господин Шарль Бовари, — сообщил господин Тюваш следователям, — обосновался тут, в Ионвиле, четыре-пять лет назад, чтобы выполнять обязанности врача (но не дипломированного доктора). В то время господину Бовари было около двадцати пяти лет, его жене — примерно двадцать. Вдвоем они купили дом на главной улице (впрочем, это единственная улица Ионвиля).

Несмотря на привлекательность местности, в которой расположен наш небольшой городок, и приветливость жителей, супруге господина Бовари здесь, кажется, совсем не нравилось. Проводя время в праздности, она тратила много денег: подписалась на парижские журналы, заказала фортепьяно, получала из Руана книги, покупала много различных вещей, одежду, мебель — в частности у господина Лерё, обосновавшегося в Ионвиле.

Правда или нет, но вскоре поползли слухи о том, что она ведет себя не соответственно положению замужней женщины. Ее видели с господином Родольфом Буланже — владельцем имения Юшет, затем с господином Леоном Дюпюи — клерком нотариуса у мэтра Гильомена. Она часто ездила дилижансом в Руан под предлогом посещения cвоих родственников. Однако, кажется, у нее нет никаких родственников в Руане и на самом деле она останавливалась в гостинице.

Господин Бовари был занят поиском пациентов, а потому ничего не замечал. Чтобы добиться доверия и уважения жителей, он взялся бесплатно прооперировать искривленную ступню некоего Ипполита, прислуживающего на постоялом дворе «Золотой лев». Операция прошла плохо. Ипполит стал калекой, и это сильно подпортило репутацию господина Бовари.

Что касается того, умерла госпожа Бовари вследствие несчастного случая или нет, я не очень-то в этом осведомлен. Господин Омэ, аптекарь, известил меня о несчастье 24 марта вскоре после полудня, я поспешил туда, но мадам Бовари уже скончалась. С ней были два врача не из нашего городка, которые не смогли ее спасти. Затем завязалась полемика по поводу разрешения на погребение, которое в конце концов было выдано.

В день кончины господа Бовари и Омэ сказали мне, что в секретере покойной они нашли письмо, где та сообщала о своем намерении покончить с жизнью при помощи яда. Но письмо мне не показали.

Думаю, поводом к самоубийству могли стать скрытые от мужа долги мадам Бовари, которые нужно было вернуть господину Лерё, помимо торговли занимающемуся ростовщичеством. Возможно также, она боялась гнева господина Бовари из-за своего недостойного поведения.

Что касается яда: если он не был куплен в Руане или каком-нибудь другом городе, то у нас мадам Бовари могла приобрести его только в аптеке господина Омэ, где мышьяк продают для борьбы с крысами, а также для приготовления различных препаратов медицинского или сельскохозяйственного назначения. Торговля мышьяком строго регламентирована законом от 6 апреля 1844 года (здесь г-н Тюваш заглянул в свои бумаги); яд отпускается только при письменном заявлении о том, с какой целью его приобретают, а имя покупателя вносится в реестр аптеки, и аптекарь в течение десяти лет обязан отчитываться за проданное количество мышьяка. Поэтому, где бы ни был приобретен мышьяк — у господина Омэ или в другом месте, — найти след не так уж сложно.

Общественное настроение в кантоне хорошее. Несмотря на тревожные слухи, жители считают произошедшее несчастным случаем. Народ спокоен, полностью доверяет Церкви и королю, уважает власть и мораль. Кроме некоторых кабаре, в кантоне не наблюдается никакой публичной распущенности.[9]

Прочитано, подписано, датировано:

г-н Тюваш, мэр

2. Г-Н АББАТ БУРНИЗЬЕН, КЮРЕ ПРИХОДА ИОНВИЛЬ-ЛʼАББЭИ

С момента своего приезда в Ионвиль мадам Бовари исповедовалась мне, и я могу сказать, не раскрывая секретов этого таинства, что в ее исповедях не было ничего особенного, разве что они казались более достойными и благообразными, чем исповеди большинства моих прихожан. В последнее время она исповедовалась реже, из чего я сделал заключение, что она могла исповедоваться где-нибудь в другом месте, например в Руане, так как она довольно часто там бывала.

Семья Бовари жила в согласии. Супруги стали прихожанами нашей церкви несколько лет назад, и от них не было слышно ни о каких скандалах. Может быть, господин Бовари излишне часто общался (хотя и по-дружески) с местным аптекарем господином Омэ, известным вольнодумцем и, возможно, даже (по крайней мере, так о нем говорят) франкмасоном… Однако, в отличие от господина Омэ, господин Бовари не афиширует свое неверие; он не исповедовался и не причащался, но каждое воскресенье присутствовал на мессе вместе с мадам Бовари.

Поговаривали, что у них были денежные затруднения. Но по этому поводу лучше опросить господина Лерё, торговца предметами туалета в Ионвиле, который, по слухам, одалживал им крупные суммы. Во всяком случае, их дом был арестован именно по его жалобе.

Покончила ли она с собой? Убежденная католичка, воспитанница монастыря урсулинок в Руане, мадам Бовари знала о строгих санкциях, которые принимаются Церковью по отношению к самоубийцам. Она никогда бы не приговорила себя к безбожному погребению и вечному проклятью. Поэтому я верю в несчастный случай, иначе разве согласился бы я похоронить ее по религиозному обряду? Какого рода несчастный случай? Как писали в газете, бытовой, вероятно, что в нашей провинции случается чаще, чем мы думаем. Следует допросить по этому поводу самого господина Бовари, а также их служанку Фелисите (я ее тоже исповедую, но она глупа и вряд ли что скажет, не думаю, что она много в этом понимает). Кроме того, поговорите с безбожником Омэ, потому что он помогал жертве и написал заметку о происшествии в газете.

Что касается письма, которое мадам Бовари оставила, чтобы объявить о самоубийстве, то я очень удивлюсь, если выяснится, что оно существует на самом деле; во всяком случае, мне его никто не показывал.

Вы услышите здесь много слухов. В маленьких городках всегда полно слухов.

Прочитано, подписано, датировано:

г-н Бурнизьен, кюре Ионвиля

3. Г-Н БОВАРИ (ШАРЛЬ), НЕДИПЛОМИРОВАННЫЙ ВРАЧ ИОНВИЛЯ-ЛʼАББЭИ (ДЕПАРТАМЕНТ НИЖНЯЯ СЕНА), ДВАДЦАТИ СЕМИ ЛЕТ, МУЖ ПОКОЙНОЙ

(Из-за подавленного состояния г-на Бовари дознание проводилось в спальне дома г-на и г-жи Омэ, где находился г-н Бовари, соблюдая постельный режим. Эта запись разговора — всего лишь черновик, она не имеет ценности протокола допроса. Здесь приведены слова г-на Бовари из личной беседы в присутствии заинтересованного лица.)

Значит, ты тоже с Флобером и дʼЭрвилем был в коллеже? Нет, к сожалению, я тебя совсем не помню, ведь нас было так много. Да и недолго я оставался в коллеже. Мне там было плохо, и мать забрала меня оттуда через несколько месяцев.

(…)

Что ты хочешь от меня услышать? Мы жили хорошо. Почему она приняла этот яд? Я совершенно ничего не понимаю. Она меня любила, я в этом уверен, она доказывала мне это тысячу раз. Правда, последнее время мне иногда казалось, что она любит меня меньше, чем раньше.

(…)

Почему-то она чувствовала себя несчастной. Что бы я ни предпринимал, она всегда оставалась недовольной.

(…)

Я ее обожал, я работал, давал ей все, что она хотела. Что еще я мог сделать?

(…)

Деньги? Это правда. (Он залился слезами.) Этот ужасный господин Лерё со своим товаром заставлял ее тратить огромные суммы, а потом без моего ведома заложить наш собственный дом. Именно он причина всех наших бед.

(…)

Несчастный случай? Нет. Я имел неосторожность подписать на нее доверенность на право проведения за меня любых финансовых операций, и, наверное, этот роковой документ погубил ее. Почему она скрыла от меня, что заложила наше имущество. Она в первую очередь должна была довериться мне, и тогда мы вместе сумели бы все преодолеть! (Снова слезы.) Увы! Она привыкла ничего мне не рассказывать.

(…)

ДʼЭрвиль уже спрашивал меня об этом: нет, у меня дома никогда не было мышьяка. Как она его достала? (Слезы.) Я ничего не знаю, я мало знал о ее жизни. Что касается письма, в котором она говорила о намерении покончить с собой, то я нашел его у нее в секретере. Не знаю, где оно. От переживаний я, наверное, оставил его у себя дома. Его можно поискать там.

(…)

Сейчас господин Омэ и его жена занимаются мною. Моя мать предложила мне свою помощь — она хочет переехать в Ионвиль и вести мое хозяйство.

(…)

Подходит ли мне это? (Он опять залился слезами.) Нет!.. Я хотел бы остаться один, а потом найти другую жену. Я так любил Эмму!..

(Дознаватель и заинтересованное лицо договорились, что запись беседы будет переработана в официальный протокол и г-н Бовари подпишет его, когда будет в состоянии сделать это.)

4. Г-Н ЛЕРЁ, ТОРГОВЕЦ МОДНЫМИ НОВИНКАМИ В ИОНВИЛЕ

Да, я коммерсант, родился в 1810 году в Марселе, лет десять назад обосновался в Ионвиле как продавец тканей и модных товаров. Я представляю три лучших дома из Руана: «Труа Фрер», «Барб дʼОр» и «Гран Соваж». Мой магазин находится чуть дальше по главной улице, по правую сторону. Наверху у меня контора, куда надо подниматься по лестнице. Там я веду свои дела.

Я не знаю, были ли причиной драмы покупки, сделанные у меня мадам Бовари в течение нескольких лет. Если это так, то я был бы искренне огорчен.

Мадам Бовари была необыкновенной женщиной, месье. С самого своего приезда в Ионвиль, несмотря на то что у нее был муж и дом, которому позавидовала бы любая женщина, она начала скучать. Наши разговоры начинались всегда одинаково: «Сегодня мне ничего не нужно, господин Лерё». После чего она скупала половину лавки! Причиной покупок галантереи, белья, иногда мебели была ее праздность. За один месяц она могла заказать у меня готическую скамеечку для молитвы, кашемировое платье, учебник итальянского языка и вдобавок лимонов на четырнадцать франков, чтобы чистить ногти! На эти покупки она подписывала мне долговые расписки, но вопрос об их оплате никогда не вставал.

Затем господин Бовари имел неосторожность подписать ей доверенность, и она стала выдавать векселя на имя четы Бовари. Не знаю зачем именно, но по каким-то делам она часто ездила в Руан. Ее счет у меня рос день ото дня, но речь шла уже о выданных кредитах, а не о покупках. Я не думал о том, чтобы отказать ей и сейчас понял, что был тогда неправ! Однако мои векселя уже достигли огромной суммы в три тысячи франков, и я счел невозможным ссужать ее деньгами и далее. Тем более что господин Бовари, не зная о долгах, сделанных его женой, тоже начал занимать у меня деньги! Мне надо было срочно погашать кое-какие платежи, и я подал на арест имущества.

Что она делала с деньгами, которые брала у меня в долг? Сначала она оформляла свой интерьер, покупала мебель, безделушки, кое-какие туалеты. Наверное, следует расспросить об этом ее мужа и двух знакомых, которые, кажется, были у нее в то время, это господин Родольф и господин Леон.

Господин Родольф — владелец усадьбы в половине лье отсюда. Она с ним часто виделась некоторое время, даже ездила с ним верхом, ради чего купила у меня амазонку, а также стек и все снаряжение.

Господин Леон — бывший клерк нашего нотариуса мэтра Гильомена. Когда он переехал из Ионвиля в Руан, стали поговаривать (хотя я и не доверяю слухам), будто мадам Бовари так часто ездила в Руан, чтобы видеться с ним. Поскольку этот вопрос заинтересовал следствие, надо расспросить Ивера, кучера дилижанса из Руана. Возможно, он сумел бы прояснить некоторые детали. Что же касается меня, то я ничего другого не знаю.

Прочитано, подписано, датировано:

Лерё, торговец модными новинками

5. Г-Н ОМЭ, АПТЕКАРЬ

(Г-н Омэ был вызван для дачи показаний вместе со своей супругой.)

Моя фамилия Омэ. Я аптекарь первого класса, специалист по водам Виши, сельтерской и другим минеральным водам, по выпаренным экстрактам фруктовых соков, по медицине Распайля,[10] арабскому ракауту,[11] таблеткам Дарсе, пасте Ренью, бандажам, ваннам, лечебному шоколаду и так далее.

С самого приезда молодой четы Бовари мы с женой выказывали им свое расположение. Мы облегчали всеми возможными способами их обустройство на новом месте, давали им советы и много раз принимали их у себя. Я помог им установить в погребе бочку для сидра, подсказал, какого мясника выбрать, где подешевле покупать продукты, помог заключить договор с городским могильщиком Лестибудуа, чтобы он раз в неделю приходил ухаживать за их садом.

Несмотря на все усилия, господину Бовари не удалось найти достойную его клиентуру. По моим настояниям, а также ради престижа, он прооперировал искалеченную ногу молодому Ипполиту, прислужнику постоялого двора «Золотой лев». К сожалению, операция прошла неудачно, и ногу пришлось ампутировать. Бовари был вынужден купить Ипполиту деревянный протез. Можете себе представить, какое это впечатление произвело на жителей!

Мадам тем временем скучала, она позволила себе некоторые траты… Если бы я знал, что она подписала векселя на многие тысячи франков для некоего господина Лерё, я бы немедленно настоял на том, чтобы господин Бовари прекратил всякие сношения с этим типом. Все здесь в курсе, что он был торговцем лошадьми на Юге и разорялся не один раз. А кое-кто говорил, что он в течение нескольких лет был содержателем дома свиданий в Арле!

Не знаю, каким образом мадам Бовари достала мышьяк или, если правильнее сказать, мышьяковую кислоту. Я никогда не продавал это ей, а также никому в Ионвиле за последнее время. Она получила мышьяк либо от своего мужа, либо в Руане, куда часто ездила.

Я не знаю, зачем она наведывалась в Руан. Вероятно, по своим делам, чтобы покупать там книги, ноты для фортепьяно, потому что она любила читать, ей нравилась музыка, особенно немецкая, которая на многих нагоняет тоску. Возможно, именно чтение и музыка так пошатнули состояние ее духа.

Я ничего не знаю ни о ее недавних денежных проблемах, ни об аресте недвижимости, а также об отношениях с господами Родольфом Буланже и Леоном Дюпюи. Ни я, ни моя жена не бываем у господина Родольфа Буланже. У него вообще мало кто бывает, да он никого и не приглашает. Что касается господина Леона Дюпюи, это молодой человек без состояния, но вполне приличный, и, полагаю, его переезд в Руан наверняка поможет ему встать на ноги. Я уважаю его за способности, а мадам Омэ ценит в нем любезность. У него есть таланты: он рисует акварелью, играет с листа, поет романсы. После ужина он охотно говорит о литературе и поэзии, если общество не садится играть в карты. Господин Дюпюи заслуживает того, чтобы достигнуть успеха. Возможно, однажды он станет нотариусом. Живя в Ионвиле, он снимал у нас в доме небольшую комнатку над амбаром, где сейчас поселилась наша дочь.

О самой я знаю лишь следующее. Около девяти часов вечера 23 марта меня внезапно вызвал господин Бовари, и я с изумлением узнал, что мадам Бовари проглотила мышьяк. Затем я помогал господину Бовари оказать ей первую помощь. Пришла также мадам Омэ, и мы все трое пытались облегчить страдания мадам Бовари. Именно я посоветовал Шарлю пригласить докторов Каниве и Ларивьера, сам же он подумал только о том, чтобы вызвать священника. После смерти несчастной моя жена мадам Омэ занялась необходимыми делами по хозяйству. Позже прибыла мать господина Бовари и взяла все в свои руки.

Да, Бовари сразу показал мне письмо, в котором его жена сообщала, что намерена покончить с собой. Он достал его из секретера своей жены, где она хранила свою переписку. Я помню, что письмо было адресовано ему, оно было запечатано, и он сломал печать. Судя по тому, что он мне прочитал, письмо начиналось такими словами: «Никого не вините…» Она сказала, что приняла мышьяк, и мы начали искать противоядие от этой отравы в медицинском словаре, который, к счастью, имелся в доме.

Нет, сам я этого письма не читал. Прочел его только господин Бовари. Что с письмом стало, я не имею понятия. Должно быть, господин Бовари куда-то его дел — спросите его об этом. Моя жена тоже не видела письмо, ее не было, когда он мне его читал.

Дабы защитить свою репутацию, я прошу вас как можно скорее проверить наличие одного фунта мышьяка в моей аптеке и снять с меня подозрения.

Господину Омэ было обещано, что его просьба будет удовлетворена.

Прочитано и подписано:

г-н Омэ, аптекарь первого класса

(Мадам Омэ подтверждает показания своего мужа. Что касается ее самой, она не видела письма мадам Бовари. Однако господин Бовари и ее муж почти сразу же сказали ей о нем.)

6. Г-Н РОДОЛЬФ БУЛАНЖЕ, ВЛАДЕЛЕЦ ИМЕНИЯ ЮШЕТ, РАНТЬЕ

Предварительное замечание. Поскольку от слуг господина Буланже был получен ответ, что хозяин вообще отсутствует в имении Юшет, дознаватели явились к нему без предупреждения, чтобы он не мог избежать встречи.

Юшет не является замком в истинном смысле этого слова, это скорее большое имение, расположенное в получасе ходьбы к западу от Ионвиля — если следовать по течению реки Риёль, а затем подняться по тропинке к дороге в Руан. Чтобы подойти к зданию, надо сначала пройти через хозяйственный двор. За входной дверью прямая лестница ведет в апартаменты господина Родольфа.

Господин Родольф — мужчина тридцати пяти — сорока лет, красивый, высокий, усы тщательно подстрижены, говорит искренне. Он сидел в зале своего имения Юшет под огромной головой оленя — его собственного охотничьего трофея. На нем было домашнее платье из красного бархата, накинутое на вышитую ночную сорочку. Господин Родольф не прервал своего завтрака, чтобы, надо отметить, любезно принять дознавателей. На столе, расположенном рядом с погасшим камином, находилась початая бутылка марочного коньяка, несколько стаканов, номер журнала «Иллюстрация»,[12] большая турецкая трубка, пепельница, доверху наполненная пеплом от сигар, а также несколько игральных карт, оставленных, вероятно, накануне.

Его спросили, разрешает ли он вести запись, на что он любезно согласился.

Дознаватель (Д.): Господин Буланже, можете ли вы уточнить для нас ваш гражданский статус?

Буланже (Б.): Родольф Буланже, тридцать четыре года, холост, владелец-рантье этого имения Юшет, относящегося к Ионвиль-лʼАббэи (Нижняя Сена).

Д.: Когда вы встретились с мадам Бовари в первый раз?

Б.: Черт возьми, вы прямо с места в карьер! Примерно четыре года назад, на сельскохозяйственной ярмарке департамента. Еще раньше я познакомился с ее мужем, господином Шарлем Бовари, когда обращался к нему по поводу лечения одного из моих слуг по имени Жирар, который служит у меня кучером.

Д.: Какова была истинная природа ваших отношений с мадам Бовари?

Б.: К чему скрывать? Очень скоро мы стали любовниками. Эта женщина меня привлекала. Когда женщина меня привлекает, мне хочется, чтобы она сразу же стала моей. Это сильнее меня. Эмма была несчастна. Ее муж простоват, и она больше не могла его выносить. Со мной ей было хорошо, я раскрыл ей ее собственную натуру. Она считала себя мечтательной и романтичной, а на самом деле ее чувственность просто никто не разбудил. Понимаете меня? Со мной она получала то, что искала. Мы вместе ездили верхом, встречались в лесу. Я открыл ей глаза на глупость ее мужа, на пошлую пом-пезность Омэ и жеманные излияния господина Леона.

Д.: Господина Леона?

Б.: Ну да, Леона Дюпюи, клерка нотариуса Гильомена. Когда я встретил Эмму, они были влюблены друг в друга уже целый год, но этот болван так и не перешел к действиям! В конце концов он вступил с ней в физическую близость только тогда, когда она начала меня утомлять и я от нее отделался. Мог ли он получить наследство? Возможно, в этом все и дело.

Д.: Когда вы видели мадам Бовари в последний раз?

Б.: Почти два года назад. Мы порвали, и я ее избегал.

Д.: Ей были очень необходимы деньги. Вы, как кажется, их имеете. Почему она не пришла к вам просить помощи?

Б.: Я же вам говорю, что она не приходила сюда два года. Ни по этому поводу, ни по какому-либо другому.

Д.: Она должна была значительную сумму господину Лерё. Дали бы вы ей эти деньги?

Б.: Вы шутите? Во-первых, у меня нет в наличии денег, которыми я мог бы немедленно распорядиться. Понадобилось бы продавать ценности, закладывать землю. Во-вторых, не представляю себя отдающим деньги одной из бывших любовниц, чтобы она заплатила не знаю сколько тысяч франков за всякую ерунду Лерё, да к тому же без ведома собственного мужа… И вообще я не думаю, что у Эммы возникла бы мысль обращаться ко мне. От меня она хотела любви, а не денег. Какой у нее был характер, если бы вы знали! У нас с ней были приятные и даже страстные моменты. Я сохранил по отношению к ней в некотором роде дружеские чувства, хотя для меня что кончено, то кончено.

Д.: Что вы думаете о причине ее смерти?

Б.: Классический способ: она покончила с собой. Что делать в жизни с таким мужем, как у нее, и таким любовником, как этот гордец Леон?.. Векселя Лерё ничего не изменили бы в этом деле.

Д.: Имеется ли у вас мышьяк?

Б.: Нет. Зачем мне мышьяк? Чтобы избавляться от надоевших любовниц? Я их просто выставляю за дверь — это гораздо проще!

Д.: Возможно, в этом деле вы могли бы ей помочь…

Б.: Конечно, может быть. Бедная Эмма! Она часто говорила мне, что хотела бы жить в Париже — там она была бы прекрасной любовницей. Она также умоляла меня свозить ее в Италию. Но вы представляете, какие это хлопоты, какие расходы!.. Да, это было бы полной глупостью!

Д.: Хотите что-нибудь добавить к вашим показаниям?

Б.: Нет. Я могу показать вам письма, довольно страстные, которые она мне писала. Они здесь, на комоде, среди других, в этой старой коробке от реймсского печенья. Но вряд ли из них вы узнаете больше.

Д.: Мы вернемся, господин Буланже.

Б.: В любое удобное для вас время. Ездите ли вы верхом, господин Делевуа? А ваш помощник ездит? Я бы с удовольствием предоставил вам лошадь, пока вы здесь находитесь.

Д.: Мой помощник Реми и в самом деле немного ездит верхом.

Б.: Тогда лошадь из Юшет в его распоряжении. Я велю своему конюху завтра привести ее на постоялый двор.

(Конец беседы. Беглый осмотр помещений с последующим кратким опросом слуг не позволил обнаружить следов мышьяка. Зато мы отметили, что в корзинке на столе, находящемся напротив камина, лежит веер с буквами «Э. Б.» Он изготовлен фабрикантом Рене Лапотром из Руана. На наш вопрос господин Буланже ответил, что мадам Бовари забыла этот веер у него еще давно, во времена их связи, и с тех пор он его хранит.)

7. ПОВТОРНЫЙ ДОПРОС Г-НА ЛЕРЁ

(Желая получить новые сведения от г-на Лерё, торговца модными новинками в Ионвиле, мы вернулись в его лавку. Беседа протекала следующим образом.)

Дознаватель (Д.): Господин Лерё, мы вернулись к вам, поскольку по мере продвижения нашего расследования становится очевидным, что вы можете оказать нам огромную помощь, поскольку мадам Бовари покончила с собой в большой степени из-за денежных затруднений.

Лерё (Л.): Ах так? Однако, по моим наблюдениям, такая молодая и красивая женщина, как она, очень редко доходит до самоубийства из-за денежных затруднений. Она всегда имела возможность достать деньги. Не думаете ли вы, что у нее, скорее, были иные причины для разочарования?

Д.: Объяснитесь, господин Лерё.

Л.: Почему вы не задали вопросы тем, кого я вам назвал? Повидайте господина Родольфа и господина Леона.

Д.: Почему их?

Л.: Откуда мне знать? (пожимает плечами) Это были ее друзья, и она неплохо проводила с ними время. Они оба очень хорошо ее знали.

Д.: Что вы подразумеваете под словами «очень хорошо знали»?

Л.: Кто хочет понять, тот поймет. Мадам Бовари и месье Родольф вдвоем уезжали верхом на долгие прогулки по лесу. Однажды после обеда, около трех часов я видел, как мадам Бовари выходила из гостиницы «Булонь» в Руане. Она держала месье Леона Дюпюи за руку.

Д.: За руку? Или под руку?

Л.: За руку.

Д.: Когда вы говорили последний раз?

Л.: С кем? С Леоном?

Д.: Нет, с мадам Бовари.

Л.: Ну, в тот же день, когда она приняла яд. Она зашла утром в лавку, после того как прочитала объявление о продаже ее дома, вывешенное на рынке. Она потребовала немедленно прекратить преследования, но я сказал ей, что уже слишком поздно: дело запущено, сумма слишком велика, и мне нужны три тысячи франков незамедлительно. «Где же я их найду?» — сказала она. «В вашем возрасте и с вашими внешними данными для вас нет ничего невозможного», — ответил я, делая ей комплимент — не более того, поверьте. Она едва не влепила мне пощечину, после чего, кажется, отправилась к господину Родольфу в замок Юшет.

Д.: Почему к господину Родольфу? Говорят, он не виделся с ней два года.

Л.: А куда бы вы хотели, чтоб она пошла? Этот человек — да еще, пожалуй, нотариус Гильомен, — единственный в Ионвиле, кто мог бы дать ей денег. Он должен был это для нее сделать. Его преемник, господин Леон, не имеет ни характера, ни состояния. Он вообще ни на что не годится.

Д.: Чувствуете ли вы себя ответственным за смерть мадам Бовари?

Л.: Ах, месье, вы не знаете этот тип женщин: она покончила бы с собой в любом случае! Ответственными являются ее муж, не способный оправдать надежды, и двое других, которые заставили ее мечтать… Туалеты, купленные, чтобы им понравиться, подарки им, гостиница, которую она снимала для встреч с ними!.. Но кто пришел ей на помощь, когда она была несчастна и нуждалась в деньгах? Я, папаша Лерё! Потому что, если бы не папаша Лерё со своими деньгами, все произошло бы еще раньше, а не сейчас… И знаете, что самое глупое? В глубине души мне нравилась эта девочка — как мне случалось ее называть. Если бы она захотела, мы бы наверняка все устроили! Но мадам побрезговала мною. Как же! Женщина из высокого общества, принцесса! Она предпочла покончить с собой.

Д.: Имеется ли у вас мышьяк?

Л.: Тьфу! Зачем он мне?

Д.: Не знаю. От крыс или для лечения.

Л.: Воображаете, что я ее убил или помог свести счеты с жизнью? Господа, тех, кто вам должен деньги, не убивают, а, наоборот, молятся, чтобы они жили как можно дольше и смогли выплатить все долги! Нет, у меня нет мышьяка. Чтобы избавиться от крыс (и даже от женщин) я предпочитаю использовать ловушки.

(Посещение помещений г-на Лерё действительно не позволило обнаружить следов мышьяка.)

8. ТРЕТЬЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО Г-НА ЛЕРЁ

(Дознаватели выходили из лавки. Г-н Лерё бежал за ними, чтобы догнать.)

Л.: Погодите, я только что вспомнил о двух вещах, которые, возможно, заинтересуют следствие, хотя я сам не считаю это особенно важным.

Д.: Говорите.

Л.: Сначала вот что: знаете ли вы, что Эмма Бовари была не первой женой господина Бовари? Он уже был однажды женат. После окончания медицинской школы (где, завершив три класса лицея с простым экзаменом по грамматике, он должен был довольствоваться статусом врача без диплома), он женился на довольно некрасивой вдове намного старше себя. Сорок пять лет, но шесть тысяч ливров ренты! О вдове Дюбюк господин Бовари-отец — да упокой, Господи, его душу! — имел обыкновение говорить, что «это кляча, упряжь которой не стоит даже ее шкуры». Господин Шарль Бовари лечил некоего папашу Руо от вывиха и влюбился в его дочь Эмму. Ей было гораздо легче его соблазнить, чем ему признаться в своей любви — вы понимаете, что я хочу сказать. Кстати, представьте себе, некоторое время спустя благодаря ниспосланному провидением случаю вдова Дюбюк внезапно скончалась!

Д.: И что?

Л.: И ничего. Однако говорят, до смерти своей первой жены Бовари уже имел связь с Эммой, которой в то время было семнадцать-восемнадцать лет! И что Эмма, подкладывая себе под юбки полотенца, убедила Шарля, будто беременна, и именно по этой причине он женился на ней после кончины вдовы Дюбюк! Что вы об этом скажете? Живя со своей первой женой, этот безобидный с виду Шарль путался с молоденькой и смазливой Эммой… Возможно, это происходило не без поощрения со стороны папаши Руо, желавшего выдать замуж свою дочь, у которой слишком богатая натура.

Д.: Вы дьявол, господин Лерё!

Л.: О нет! Я смотрю вокруг себя, вот и все. Благодаря разным занятиям, которыми мне приходилось зарабатывать на жизнь, я всегда испытывал интерес к женщинам и их маленьким причудам.

Д.: Каким занятиям, господин Лерё?

Л.: Ну вот, торговал модными новинками, кружевами, дамскими туалетами, а кроме того, был банкиром одно время.

Д.: Кто вам сообщил сведения о браке господина Бовари и смерти его первой жены? Как вы об этом узнали?

Л.: Я вам скажу об этом позже, и только если это будет действительно необходимо.

Д: Зачем было рассказывать эту историю? Что вы хотели этим добиться?

Л.: Ничего. Когда-то я частенько бывал в полиции, и встречал там хороших людей. Я знаю, что вам нужны факты, потому и сообщил те сведения, которыми располагаю. Мадам Бовари была красивой женщиной, месье, даже очень красивой. Уж поверьте мне, у красивых женщин есть и другие заботы помимо денег!

Д.: Мы еще увидимся, господин Лерё.

Л.: Очень надеюсь.

9. Г-Н БИНЕ, СБОРЩИК НАЛОГОВ, МЭТР ГИЛЬОМЕН, НОТАРИУС ИОНВИЛЯ

Ниже подписавшиеся заявляют, что в день, предшествующий ее смерти, мадам Бовари хотела увидеться с обоими, чтобы занять у них денег.

Г-н Бине заявляет, что около часа пополудни принял мадам Бовари в своем бюро на несколько минут и сказал ей, что у него нет трех тысяч франков.

Мэтр Гильомен обедал, когда мадам Бовари подошла к ограде дома и попросила вызвать его. Он был очень удивлен этим визитом и велел своим слугам передать ей, что занят.

10. Г-Н ИВЕР, КУЧЕР ДИЛИЖАНСА

Г-н Ивер не знает ничего. Он много раз возил мадам Бовари в Руан и возвращал обратно, но даже не догадывался, что она там делала. Хотя мадам Бовари оставалась в городе на два-три дня, она ездила всегда с небольшим багажом: простым саквояжем или дамской сумкой. Он никогда не видел, чтобы ее кто-нибудь сопровождал — за исключением одного раза, когда она была с г-ном Омэ. Однако тот сказал, что встретил ее случайно.

Последний раз я возил мадам Бовари в Руан и обратно как раз незадолго до ее смерти, 22 марта. Она была одна. Мадам казалась очень возбужденной, но не говорила ничего особенного. Впрочем, не в ее обыкновении было разговаривать с людьми.

11. Г-Н ЛЕОН ДЮПЮИ, ПЕРВЫЙ КЛЕРК НОТАРИУСА, ПРОЖИВАЮЩИЙ В РУАНЕ

Я специально приехал в Ионвиль. Не был здесь уже несколько месяцев. Меня зовут Леон Дюпюи, мне двадцать четыре года. В настоящее время я являюсь первым клерком у мэтра Борденава в Руане (Нижняя Сена). До этого долго работал у мэтра Гильомена в Ионвиле. Я знал мадам Бовари несколько лет, с самого дня их приезда. Я увидел, что мы с ней похожи: две благородные души, страдающие от вульгарности общества, уставшие от тех условий, в которых судьба заставляет нас жить, достойные более счастливой участи.

Муж Эммы славный парень, однако без намека на какое бы то ни было благородство. Что касается меня, то положение клерка и отсутствие состояния серьезно ограничивали меня. Мы с Эммой открыли, что оба мечтаем о музыке, поэзии, духовном просторе, красоте, в то время как вокруг царит пошлость. Нет ничего удивительного в том, что мы с ней полюбили друг друга.

Но тут я должен сделать уточнение. Наши чувства поначалу имели необычную природу. Мы не испытывали никакой необходимости в физической близости. Только потом, когда я переехал из Ионвиля в Pyaн, а господин Родольф, злоупотребив слабостью чувств Эммы, совратил и бесстыдно бросил ее, у нас возникла связь в полном смысле этого слова.

Каждую неделю она приезжала ко мне в Руан. Мы переживали тогда незабываемые моменты! Затем все изменилось. Она стала слишком пылкой, слишком эгоистичной. Эмма толкала меня на неосторожные шаги. Я усвоил непреложную истину: женщина, посмевшая вогнать тебя в крупные траты один раз, становится ненасытной.

Моя мать беспокоилась. Она напоминала мне о карьере, настаивала на том, чтобы я прекратил эту бесперспективную связь и заключил достойный брак. Я должен был получить должность первого клерка, у меня появилась возможность стать состоятельным. К тому же мать нашла мне девушку с приданым. И я — увы! — решился на разрыв.

Отношения мадам Бовари с ее мужем были блеклыми. Она говорила мне, что порвала с ним супружеские отношения именно с тех пор, как стала моей любовницей. Она выдумывала, что страдает мигренями, жаловалась на здоровье и тому подобное. Однако она была добра к нему и содержала в порядке дом. Правда, Эмма молчала о том, что задолжала господину Лерё, а также скрывала от мужа свои отношения с господином Буланже и мною. Бедный Шарль! Он, должно быть, сошел сума от всех этих событий!

Я видел ее в последний раз несколько дней назад, думаю, как раз накануне ее смерти. Она приехала ко мне в Руан, чтобы попросить в долг большую сумму денег — три тысячи франков, кажется. Эмма очень настаивала, и я был в полной растерянности. Она плакала, говорила, что их имущество арестуют, что Шарль ничего не знает, свекровь ее ненавидит, а отец, господин Руо, не может ничем помочь. Когда я сказал ей о своей беспомощности в этом деле, она назвала меня подлецом и попросила, чтобы я занял денег у своей матери или даже выкрал из нотариальной конторы, в которой работаю! Она была большой поклонницей романов: по ее мнению, достойный мужчина ради любимой женщины должен согласиться на что угодно.

Я так испугался, что даже не посмел отказать. Я выдумал, будто у меня есть друг, который, возможно, даст мне денег, и сказал ей возвращаться в Ионвиль. Если я его найду, заверил я ее, то приеду на следующий день в Ионвиль в три часа и привезу деньги. Естественно, ни друга, ни денег не существовало, и я никуда не поехал. Вы меня осуждаете? Как только я узнал о ее смерти, я сразу же примчался сюда.

В нашу последнюю встречу в Руане мы расстались около часу дня. Она должна была выехать дилижансом без четверти пять, а у меня как раз в этот вечер был ужин клерков.

Мне кажется, она покончила с собой. Ее финансовое состояние оказалось крайне затруднительным. Кроме того, она не переносила больше ни Ионвиль, ни своего мужа. Попытку совершить самоубийство она предпринимала и раньше.

У меня нет мышьяка, я его никогда не держал. Я не мог бы дать ей мышьяк.

Прочитано, датировано, подписано:

Леон Дюпюи

12. ФЕЛИСИТЕ, СЛУЖАНКА В ДОМЕ БОВАРИ

Дознаватель (Д.): Вы были служанкой мадам Эммы Бовари и видели ее каждый день. У нее не было от вас секретов?

Фелисите (Ф.): Я ничего не знаю, месье! (Заливается слезами.) Ничего не знаю! Как я могу знать? Она покончила с собой!

Д.: А где она достала мышьяк?

Ф.: Знать не знаю! Я даже не думала, что можно убить себя крысиным ядом!

Д.: А у нее в доме пользовались крысиным ядом?

Ф.: Нет, месье! У нас совсем не было крыс, дом очень хорошо содержался.

Д.: Когда вы убирались в доме месье и мадам Бовари, не попадалось ли вам какое-нибудь подозрительное лекарство в виде белого порошка?

Ф.: Никогда, месье.

Д.: Знаете ли вы о каких-нибудь долговых обязательствах вашей хозяйки, которые она держала в тайне от господина Бовари?

Ф.: Да, знаю. Векселя, выписанные на имя господина Лерё.

Д.: За что были выписаны эти векселя?

Ф.: Не знаю. За ее туалеты, за посещение читального зала в Руане, за пианино…

Д.: Последние векселя были выписаны не за уплату счетов. Речь шла о предоставлении займа. Почему мадам Бовари так часто ездила в Руан?

Ф.: Ах, боже мой! Вы заставляете меня предать мою хозяйку!

Д.: Будьте спокойны, вы не скажете ничего такого, что мы еще не знаем. Рас-

скажите нам о господине Родольфе и господине Леоне.

Ф.: Господин Родольф просто демон! Это жестокое и зловредное существо. Он заставил мадам страдать, но она была от него без ума. Господин Леон ничего особенного из себя не представляет. Он художник, читает стихи и рассказывает всякие бредни. Когда господин Леон переехал в Руан, она ездила к нему. Ей надо было платить за дилижанс, за свои туалеты, гостиницу, экипажи, подарки. Она даже давала ему карманные деньги! Мадам постепенно разорялась.

Д.: Были ли в жизни мадам Бовари другие личности, кроме господина Родольфа и господина Леона?

Ф.: Нет, месье, клянусь вам! И этих двоих быт предостаточно!

Д.: Имеются ли у вас сведения о связи, существовавшей между месье и мадам Бовари до того, как они поженились?

Ф.: Месье, не заставляйте меня отвечать на подобные вопросы!

Д.: Чем занималась ваша хозяйка накануне своей смерти?

Ф.: За два дня до ее смерти, как и каждый день, месье около семи часов отправился верхом к пациентам, а мадам проснулась около восьми. Я помогла ей одеться, а потом пошла на рынок, купить свечей на су. Там я увидела, что люди столпились вокруг столба, на котором было вывешено объявление об описи нашего имущества. Я его сорвала и принесла ей. Когда мадам его увидела, то чуть не лишилась чувств и велела взять мне место в дилижансе в Руан на тот же день. Она вернулась только около семи вечера. Не думаю, что месье был предупрежден об этой поездке.

Д.: А на следующий день?

Ф.: Она так ничего и не сказала месье, и он все еще не знал, что дом собираются арестовать. Когда он уехал, она встала и выскочила на улицу, без манто, в ботиночках. Я даже не успела догнать ее и сказать, чтобы она накинула на себя что-нибудь и сменила обувь. Не знаю, куда она пошла. Наверное, за город, потому что потом я видела ее вещи, испачканные грязью и порванные. Вечером месье вернулся раньше ее — часам к пяти, кажется. Он так ничего и не знал, и я рассказала ему об аресте дома. Месье был потрясен. Он послал меня искать мадам по всем соседям, но ее нигде не было. Когда я вернулась около шести, мадам уже пришла и лежала в постели. Месье сказал, что я больше не нужна, и я отправилась в свою комнату. Я вышла оттуда, только когда месье меня позвал и сказал, что мадам заболела. Вскоре явился господин Омэ.

Д.: В тот день, то есть на следующий день после возвращения из Руана и накануне своей смерти, мадам отсутствовала с семи часов утра и до шести вечера? Вы не знаете, куда она ходила?

Ф.: Нет, месье.

Д.: Значит, следы грязи и колючки на одежде появились именно в тот день? Не могла ли она испачкаться раньше?

Ф.: Нет, месье. Накануне я помогала ей раздеваться. Я бы заметила это, как и следы от ударов (как говорят), которые два городских доктора нашли у нее на теле. Тогда точно ничего не было. И она в последнее утро меняла платье.

Д.: Куда она ходила в последний день?

Ф.: Ничего про это не знаю. Могу только повторить, что по приказанию господина Бовари искала ее после обеда по всему поселку, но так и не нашла.

Д: Фелисите, известно ли вам что-нибудь о письме, которое ваша хозяйка написала господину Бовари, чтобы сообщить ему о намерении свести счеты с жизнью?

Ф.: Нет, месье.

Д.: Если ваша хозяйка не отправляла письма немедленно, она складывала их в секретере?

Ф.: Да, месье.

Д.: Значит, разыскивая письмо, господин Бовари, естественно, направился к ее секретеру?

Ф.: Я об этом ничего не слышала. Во всяком случае, не видела, как месье Бовари это делал. Возможно, он искал его, когда я уже вернулась в свою комнату.

Д.: Вы прикасались к ее секретеру, чтобы навести там порядок или взять оттуда что-нибудь?

Ф.: Нет, месье, ни до ее смерти, ни после. Мадам не хотела, чтобы там что-либо трогали.

Д.: Фелисите, вы отправитесь сейчас с нами в дом ваших хозяев. Мы постараемся найти письмо, о котором я вам сказал.

Ф.: Хорошо, месье. Дайте мне только снять фартук.

Письмо не было найдено.