Рай на заказ (сборник)

12. ЗУБЫ ЗЕМЛИ (ПРОШЛОЕ ВЕРОЯТНОЕ)

Место действия: Западная Африка. Возраст рассказчика: 21 год.

Итак, она была передо мной.

Я вытащил фотоаппарат и взялся за дело. Я должен был увековечить ее образ.

Как она была прекрасна!

Времени у меня было очень мало. Я это знал. Я также отдавал себе отчет в том, что могу поплатиться жизнью за фотографии.

В спешке я сделал два десятка снимков и только затем обратил внимание на реакцию ее телохранителей. Потрясенные происходящим, они приближались, размахивая острыми лезвиями. Они были полны решимости положить конец моему существованию. Я задержал дыхание, как учил меня профессор Лебрен.

Именно сейчас мне особенно не хотелось умирать. Только не теперь, когда я так близок к цели. Только не у нее на глазах.

Царица оставалось удивительно безмятежной. Казалось, мое присутствие нисколько ее не удивляло. Она взирала на меня совершенно спокойно. На мгновение я даже поймал себя на мысли, что она позирует мне и гордится возможностью быть навеки запечатленной на пленке.

Клик. Чак. Клик. Чак. Клик. Чак.

Другие участники нашего похода кричали мне:

«Хватит! Немедленно убирайся оттуда!»

Но я их не слушал. Я быстро вставил новую пленку в фотоаппарат, несмотря на толпу охранников, которые приближались, явно намереваясь прервать фотосессию.

«Не бояться».

Вспотевший указательный палец скользил по кнопке затвора, левая рука, также вся влажная, резкими движениями крутила кольцо фокусировки на объективе.

И вот охранники атаковали.

Я закрыл глаза. Я вспомнил слова профессора Лебрена: «Когда ты приблизишься к царице, охранники постараются проникнуть внутрь тебя, чтобы разрушить твой организм; они быстро обнаружат семь входных отверстий на твоем теле, которые будут для них важнейшими стратегическими целями. Так что сожми ягодицы, а также защити ноздри и уши».

Профессор был прав.

Тело кололи все больнее, но я не осмеливался схватить нападавших.

Как же я оказался в таком положении?

Все началось с юношеской страсти: «наблюдать природу, чтобы понять ее».

Единственными существами, за которыми можно было подглядывать в саду, не боясь обратить их в бегство, оказались... муравьи. Сад окружал виллу моих дедушки и бабушки в Тулузе.

На верхнем слое почве обнаружились целые города, которые можно было изучать, не влияя на поведение их обитателей.

Предложите им забраться на ваш палец – и они храбро начнут карабкаться на него.

Захватывающий опыт встречи двух «общественных животных»: муравья и ребенка. Представителей двух самых могущественных цивилизаций планеты. Для меня этот контакт казался волшебством.

Сначала я наблюдал за ними в саду, затем стал закрывать в стеклянных банках, чтобы постоянно иметь при себе. На смену банкам из-под варенья пришли аквариумы. Или, точнее, террариумы. Все более и более объемные. Последний достигал полутора метров в длину и метра в ширину и высоту. Под моим пристальным наблюдением там проживали три тысячи особей, в том числе царица. Это были рыжие муравьи – роскошный вид, обитающий в лесах. Я кормил их яблоками и тарамой. Я их фотографировал. Снимал на видеокамеру супер-8[60]. Фиксировал их приключения, постоянно прилагая огромные усилия к тому, чтобы все обитатели террариума оставались в живых. А это было очень непросто. Приходилось непрерывно следить за составом и качеством пищи, температурой и влажностью воздуха. По злой иронии, они устроили свое кладбище прямо возле стекла, как будто желая обвинить меня в том, что я был плохим «хозяином». Время от времени у меня даже возникало ощущение, что они умирали... нарочно, только для того, чтобы заставить меня понервничать.

Я присутствовал при перемещении расплода, при сооружении новых поселений. Я наблюдал за гражданскими войнами в террариуме (три царицы объединились, чтобы избавиться от самой большой правительницы, опустили ее голову в желоб поилки и держали так до тех пор, пока она не перестала шевелиться). Со временем я начал узнавать некоторых муравьев. Я смог убедиться, что – вопреки распространенному выражению «трудолюбивый, как муравей», – многие на самом деле совершенно не утруждали себя работой. Население террариума фактически делилось на три группы.

Первую треть составляли особи, которые спали, отдыхали, прогуливались, не делая ровным счетом ничего полезного для сообщества.

Ко второй трети принадлежали особи, чья активная деятельность приносила окружающим только вред. Они все время без толку перетаскивали кусочки палочек, уносили пищу, а затем возвращали ее на прежнее место. Строили песчаные мосты, которые тут же рушились. Воздвигали бесполезные помещения, где никто никогда не жил.

Особи, входившие в состав последней трети обитателей террариума, исправляли последствия бессмысленных действий представителей второй трети и осуществляли по-настоящему эффективную, плодотворную деятельность.

Позже, когда я учился на журналиста в Париже, был объявлен конкурс на лучшую тему для репортажа. Конкурс затеял владелец марки сигарет, который хотел создать себе имидж спонсора, поддерживающего подающих надежды журналистов.

Я предложил написать очерк об африканских бродячих муравьях. Бесконечно длинные колонны этих крупных хищных насекомых, обитающих в тропических землях, разрушают все на своем пути и даже доводят местных крестьян до полного разорения.

Меня выбрали из многих сотен кандидатов, представивших идеи оригинальных сюжетов. Вероятно, голосуя за меня, члены жюри полагали, что я струшу и в последний момент откажусь от своей идеи.

Я потратил все свои сбережения на покупку очень тяжелого фотоаппарата – «Никкормата» с телеобъективом для макросъемки – и спустя две недели очутился в Западной Африке.

Там уже несколько дней работала команда ученых из НЦНИ, Национального центра научных исследований. Целью экспедиции было проследить пути миграций бродячих муравьев по джунглям. Это был уникальный шанс!

Мигрирующая орда бродячих муравьев насчитывает около пятидесяти миллионов особей, причем большинство из них вооружены длинными и острыми мандибулами[61]. Насекомые продвигаются вперед подобно потоку черной кислоты, растворяющей на своем пути всех представителей животного мира.

Существовало мнение, что колонна бродячих муравьев может опустошить целые деревни и что, охваченные охотничьим азартом, эти создания способны атаковать таких крупных животных, как газели и даже слоны. Эти утверждения казались мне явным преувеличением.

Вскоре мне предстояло узнать правду.

Не успел я покинуть самолет, как очутился в совершенно ином мире, где все выглядело более ярким и радостным.

Был еще только апрель, но на солнце уже очень сильно припекало.

За пределами делового центра столицы в беспорядке громоздились незаконченные многоэтажки, в которых никто не жил. Нечистые на руку подрядчики построили лишь первые этажи и сбежали, бросив работу. Повсюду играли дети. Вразвалочку прогуливались многочисленные собаки, сбиваясь в стаи; женщины, одетые в бубу[62] самых разных расцветок, переносили вазы, горшки, корзины, младенцев. Запах цыпленка, жаренного на бензине, смешивался с ароматом пряностей и дурманящих цветов.

В «сельское такси», доставившее меня к месту назначения, – «Пежо-504» с пробитым во многих местах днищем, сквозь которое виднелась летящая лента дороги, а в салон постоянно летела оранжевая пыль, – набилось восемь пассажиров и два десятка кудахчущих кур.

Над зеркалом заднего вида была прилеплена наклейка: «ДОВЕРЬТЕСЬ ВОДИТЕЛЮ, ОН ЗНАЕТ, ЧТО ДЕЛАЕТ». Об этом действительно стоило напомнить лишний раз. Ведь водитель, хоть и бросил нас сначала на солнцепеке на целых полчаса, пока сам вместе с приятелями потягивал пальмовое пиво, в конце концов все-таки согласился довезти нас до деревни, где я должен был присоединиться к команде ученых из НЦНИ.

Вскоре автобан превратился в дорогу федерального значения, федеральная трасса – в областную, а та – в ухабистую сельскую грунтовку, которая и привела нас наконец к деревне.

В правой части селения, в доме, построенном высоко над землей, на ветвях огромного дерева, жила семья Лебрен – чета энтомологов, обосновавшихся здесь десять лет назад, – и группа только что прибывших ученых.

При входе в деревню женщины толкли сорго, распевая песни и жуя сырые зерна.

Над глиняными хижинами торчали антенны, а бензиновые генераторы рычали и дымили, заставляя работать невидимые телевизоры.

Деревенский колдун был тут за священника, психоаналитика, травника, консультанта по вопросам семьи и брака, астролога, аптекаря и дерматолога. Сидя на корточках на утоптанной земле в центре деревни, он объяснял окружавшей его молодежи, как распознать различных лесных духов и выяснить, не сглазил ли тебя кто-нибудь. Темой занятий в тот день как раз был «антисглаз» – техника безопасности, позволяющая вернуть порчу тому, кто ее навел. Методика, базирующаяся на хорошо известном принципе «не рой другому яму, сам в нее попадешь».

Тут не было ни малейшего намека на присутствие представителя полиции или любого административного органа страны. Все что угодно могло произойти без какой-либо реакции со стороны властей.

Профессор Филипп Лебрен оказался поджарым, мускулистым человеком высокого роста, с рыжей бородкой клинышком, смягчавшей выдающуюся вперед нижнюю челюсть. На лоб энтомолога свисала прядь волос. Он носил рубашку в красно-зеленую клетку, какие обычно можно увидеть на лесорубах, и высокие сапоги, защищавшие от укусов скорпионов. На плече ученого сидел мангуст по кличке Наполеон, охранявший его от змей.

Профессор Лебрен тут же посоветовал мне переодеться в рубашку с длинными рукавами.

– Из-за москитов?

– Нет, из-за мошки. Москиты – это еще ничего, ведь они жужжат и при укусе впрыскивают в кровь коагулянт, поэтому место укуса не чешется. А вот мошка летает беззвучно и оставляет крохотные, но открытые ранки, в которые попадают паразиты. В организме человека начинают размножаться маленькие черви, и это приводит к слепоте.

Действительно, я обратил внимание на то, что в зрачках некоторых жителей деревни копошилось множество светло-коричневых червячков. И я тут же решил никуда не выходить без рубашки с длинными рукавами.

Впрочем, вскоре я заметил на своей белой рубашке маленькие пятнышки крови. Это означало, что мошке удавалось проникнуть под ткань.

Профессор Лебрен также утверждал, что я должен взять мальчика-слугу. Я отказывался: подобный архаичный обычай возмущал меня. Ученый отвел меня в сторонку:

– Забудь о предрассудках. Погоди-ка, сейчас сам бой убедит тебя в том, что тебе просто необходимо нанять его.

Он подозвал высокого, худого человека в спортивных шортах и бесплатной рекламной футболке. Незнакомец, судя по его виду, был весельчаком.

– По-французски его зовут Серафим, но в деревне его знают как Куасси-Куасси. Это значит «третий ребенок». Давай, Куасси-Куасси, скажи ему, зачем ты нужен.

– Я завязываю шнурки на ботинках.

– Да я и сам прекрасно их завязываю, – удивленно ответил я.

– Я закрываю за вами дверь.

– До сих пор я и с этим справлялся.

– Я застилаю вашу постель. Каждый день я навожу порядок в ваших вещах.

– Аналогично.

Наконец, исчерпав все остальные доводы, Куасси-Куассии поведал, что у него десять жен и он рассчитывает получить от меня деньги на покупку одиннадцатой. Первая жена была согласна с его выбором, так что ему не хватало только денег. Десяти франков КФА[63] (то есть пяти французских франков, или чуть меньше одного евро).

Я сказал, что готов дать ему эту сумму просто так, но он ответил, что другие этого не поймут, тут «так не принято». В итоге африканец нашел решающий аргумент. Его услуги будут необходимы при изучении бродячих муравьев, поскольку каждый ученый в полевых условиях должен иметь ассистента.

Профессор Лебрен подмигнул мне: «Здесь все не так, как показывают в кино или по телевизору. Забудь свой политкорректный взгляд на мир, приспосабливайся к обстоятельствам и людям, которые тебя окружают». Не желая вызывать лишние толки, я принял эту странную помощь, раздумывая, не будет ли бой играть роль соглядатая, рассказывающего обо мне остальным обитателям деревни.

В последующие дни мне удалось узнать Куасси-Куасси поближе, и я стал находить удовольствие в беседах с ним. Притом что ученые, «тубабу»[64] («белые врачи»), как называли нас местные жители, редко вступали в серьезный разговор (то есть общались на равных, как «члены одного племени») со своими слугами. Сначала боя немного смущало подобное отношение с моей стороны. Когда же он чувствовал неловкость, то становился еще более веселым. Его смех обычно превращался в настоящий гогот. Наблюдать за ним было забавно.

Куасси-Куасси смеялся постоянно, и единственной темой, над которой он отказывался шутить, было колдовство.

Африканец говорил: «Вы, белые, не можете понять нашей магии. Она выше вашего разумения».

У Куасси-Куасси были удивительно белые зубы, он чистил их, полируя веточкой, которую постоянно посасывал.

Как-то я заметил, что хотел бы иметь такую же палочку, чтобы и мои зубы блестели, но слуга ответил: «У вас, белых, от этой палочки выпадают зубы». И продолжал веселиться, соскребая с зубов налет.

В связи с подготовкой крупной экспедиции к знаменитым бродячим муравьям распорядок жизни в деревне претерпел некоторые изменения. Приходилось ждать наступления более жаркого времени, чтобы насекомые стали более активными и начали свои массовые походы.

Команда исследователей из НЦНИ в полном составе чистила видеокамеры и фотоаппараты. Одни приехали сюда, чтобы снимать, другие – чтобы фотографировать или собирать материал для диссертаций.

Вечерами все десять членов экспедиции собирались за столом. Мы обсуждали политику, мировой футбол, рассказывали анекдоты о местном правительстве или колдовстве в деревне. Мы пили очищенную озерную воду (приходилось долго ждать, пока она пройдет через фильтр из пористого камня). Каждый день мы глотали хлорохин, чтобы не заболеть малярией.

Профессор Лебрен посоветовал не приближаться к заболоченным берегам озера. Игравших там детей утаскивали крокодилы (рептилиям нравилось мясо с душком, они прятали тела под свисающие в воду ветви растений, и пропавших не могли отыскать), так что не стоило нарываться на неприятности.

Мы ели консервы, которые вполне сносно готовил Нацпраз (его родители увидели в календаре «Нац. праз.», сокращение от «Национальный праздник, 14 июля»[65], и решили, что это такое имя), здоровенный одутловатый детина, с руками толстыми, как ляжки. Он имел обыкновение добавлять стручковый перец во все блюда, с ученым видом объясняя: «Это для дезинфекции. Острое убивает паразитов». У самого Нацпраза на спине был нарост толщиной в палец, но, судя по всему, это его нисколько не смущало.

Мне тогда исполнился двадцать один год, и я с удивлением открывал для себя подробности жизни в африканской деревне, расположенной в джунглях, в полной изоляции от всего мира.

Однажды Куасси-Куасси сказал, что может найти для меня «женщину, которая умеет стучать на машинке», как только я этого захочу. Я ответил, что не нуждаюсь в услугах секретарши. Расхохотавшись, африканец заметил: «Не для того, чтобы работать секретаршей, а чтобы заниматься любовью». И доверительно сообщил мне, что сам перебрал великое множество «женщин для занятий любовью». Его способ завлекать представительниц слабого пола был очень прост. Он приезжал в город, прогуливался там, замечал какую-нибудь приглянувшуюся ему девчонку, переходил через улицу и нарочно толкал ее. После чего извинялся и в виде компенсации приглашал пострадавшую выпить. Познакомившись, они занимались любовью (это называлось «делать зиг-зиг-пан-пан»). Иногда ему удавалось таким образом «снять» за день трех девиц. Я был впечатлен успехами этого Казановы. Во время рассказа он кокетливо подмигивал, использовал множество непристойных жестов и все время улыбался, демонстрируя великолепные, ослепительно белые зубы.

Я спросил, не боится ли он подхватить болезни, передающиеся половым путем. Он ответил, что бояться нечего, так как у него есть специальный амулет-оберег, сделанный колдуном.

Куасси-Куасси показал мне этот талисман: к его лодыжке была привязана кожаным ремешком небольшая трубочка.

– А... Как бы это сказать... Ты никогда не пробовал презервативы?

– Что?

– Ну, презы?..

– А, ты об этом, – ответил он мне. – Это магия белых, и она действует только для белых. А мы – черные и пользуемся магией для черных, на нас она лучше действует. Колдун говорит, что любой желающий может, конечно, попробовать магию белых и сравнить, но каждый раз при этом усмехается. Это – для тех, кто боится и хочет использовать сразу обе магии. Вообще-то, у нас тут есть один през: кто-то из белых оставил. Его используют те, кому приспичит попробовать магию белых.

– Только один? – удивленно спросил я.

– Да, им все и пользуются. Его каждый раз моют и передают «тому, кто верит в сверхъестественное так же, как белые».

– Значит, ты никогда не использовал презерватив?

– Как же, пробовал, но считаю этот способ очень непрактичным. – Он расхохотался. – Кроме того, в нем ничего не чувствуешь. Да и девчонка тоже не захотела. Он заявила, что не станет продолжать, если у меня на члене будет этот резиновый носок!

Теперь он стал смеяться над найденным сравнением.

– А если ты подцепишь какую-нибудь болезнь и твой амулет на лодыжке не поможет?

– Ну тогда пойду к колдуну и скажу ему: не работает! И он специально для меня изменит текст заклинания. Там, внутри, магический текст, написанный от руки и скрученный в крошечную трубочку. Иногда его приходится немного конкретизировать, чтобы он заработал.

Я кивнул, но отверг предложение относительно «девушки, печатающей на пишущей машинке».

На следующий день Куасси-Куасси отлучился, чтобы принять участие в охоте на людей-газелей.

Я спросил, о чем идет речь, и профессор Филипп Лебрен объяснил мне, что племя, в чьей деревне мы находились, называет себя людьми-львами. Они охотятся на людей-газелей и едят их.

– Люди-газели – это члены соседнего племени?

– Совершенно верно. И они считают это обычной, естественной охотой, подобно тому как в природе лев охотится на настоящих газелей.

– А что об этом думают люди-газели?

Профессор Лебрен погладил бородку. Издалека доносились птичьи крики.

– Им и в голову не пришло бы просить помощи у Amnesty International[66]. Для них вполне нормально быть объектом охоты. Это древняя традиция. Если они попадаются, то жалеют только о том... что не бежали достаточно быстро.

– Ты шутишь?

– На самом деле люди-львы охотятся только для того, чтобы достать добычу для религиозной церемонии. У них сейчас что-то вроде Пасхи, только вместо агнца они едят... человека-газель.

– Но это же... каннибализм!

– Зачем такие громкие слова? Нужно приспособиться к местным взглядам на мир, а не судить их согласно нашей книжной морали. Сам увидишь – когда только оказываешься здесь, многое смущает, но в конце концов начинаешь видеть разницу. У членов нашего племени – у людей-львов – челюсти более квадратной формы, заостренные клыки, маленькие круглые уши и лукавый взгляд исподтишка, как у кошачьих. А у жителей соседней деревни вытянутое лицо, более продолговатые уши, они выглядят более мирно и постоянно жуют какую-то траву, как жвачные животные.

– Послушай, ты отдаешь себе отчет в том, что говоришь?

Профессор Лебрен посмотрел с нашего деревянного балкона на баобабы. Наполеон, его мангуст, бросился в погоню за маленьким грызуном. Оба животных перешли на стремительный галоп, стуча коготками по сухой земле.

– Знаешь, когда живешь так далеко от цивилизации, нельзя рассуждать, как в Париже. Законы здесь устанавливает колдун, он решает все. Ты уже знаешь, как местные обитатели верят в истории о духах, привидениях и колдовстве. Они все свое свободное время посвящают улаживанию дел в этой сфере.

Сверкнула молния, окрестный лес содрогнулся от грома, хлынул ливень.

– С помощью амулетов?

– Да, и талисманов-оберегов. Здесь все связано с магией. Охота на людей-газелей составляет часть местных религиозных верований. Впрочем... вероятно, они поймают не более одной жертвы.

Я тоже вышел на балкон, чтобы полюбоваться на дождь, который барабанил по широким листьям.

– Они действительно станут есть этого человека-газель?

– Они употребят его в пищу не для того, чтобы насытиться. Люди-львы съедят его согласно своему священному ритуалу. Они начинают облаву с большой сетью и кастрюлями для шума. Поймают того, кто бегает медленнее остальных, приведут к себе и убьют в соответствии с древними обычаями. Это великая церемония. Каждому жителю деревни полагается строго определенный кусок тела жертвы. По словам моего боя, наиболее желанная часть – это печень, затем съедают почки, губы, глаза, уши, язык... Мышцы рук или ног отдают собакам.

– Я тебе не верю. Ты смеешься надо мной.

Профессор Лебрен все так же невозмутимо разглядывал горизонт.

– Я никогда не присутствовал на этих церемониях. Белым это запрещено. Но как-то в местной газете я наткнулся на заметку об одном судебном процессе. Женщина жаловалась на то, что не получила куска человека-газели, соответствующего ее положению в племени. В конце статьи – я это хорошо помню! – журналист писал: «Боюсь, что французы отнесутся к нам как к дикарям, потому что мы едим тех, кого они считают людьми. Как сложно объяснить им очевидное! Но мы же знаем, что они едят пищу, которая вызывает у нас такое же отвращение, как наша у них, например лягушек или улиток. Мы не осуждаем их обычаи, пусть и они не осуждают наши!» А вместо вывода было написано: «С колониализмом покончено!»

Ученый пожал плечами, давая понять, что ничего нельзя изменить.

– А они никогда не пытались съесть белых? – спросил я, продолжая разговор.

Наполеон и маленький грызун промчались в другую сторону.

Профессор Лебрен поморщился:

– Кажется, они находят нас то слишком пресными, то горькими на вкус. Мой бой сказал мне, что от белых им становится по-настоящему нехорошо. Так, будто они ели тухлятину.

Несмотря на все услышанное, меня по-прежнему одолевали сомнения.

Ночью я услышал вдалеке отрывистый рокот тамтамов. Я встал, поднял противомоскитную сетку и вышел на балкон нашего дома, расположенного на ветвях огромного дерева. Я различил слабый отблеск пламени, издалека доносилось пение. В этот вечер жители нашей деревни явно что-то праздновали.

Когда на следующий день я спросил Куасси-Куасси, правда ли, что они ели человека-газель, он взглянул на меня с удрученным видом и воскликнул:

– Ах, проклятие! Надо было принести тебе кусочек. Вы же всегда все хотите попробовать, да? Вы говорите, чтобы «не сдохнуть идиотом», правильно? – Увидев, что я расстроен, и явно желая подбодрить меня, он добавил: – Не переживай так, ничего особенного! Просто жареное мясо, похоже на свинину на вертеле. Почти тот же вкус. Хочешь, я посмотрю, не осталось ли чего для тебя?

Я отказался и увидел в глазах Куасси-Куасси, что он разочарован отсутствием у меня интереса к местным традициям.

И вот наконец настал великий день.

Температура воздуха поднялась выше обычного, и слуги заметили колонну бродячих муравьев, появившихся из чрева земли после нескольких месяцев спячки.

Муравьи продвигались вперед по зарослям.

– Вы будете довольны, тубабу. Большое гнездо, очень большое! Муравьи идут длинной колонной через холм, – сообщил слуга нашего коллеги-бельгийца.

Мы приготовились. Чтобы муравьи не могли забраться на нас, нужно было, как объяснил профессор Лебрен, натянуть высокие резиновые сапоги – вроде тех, в которых выходят на работу канализационные рабочие. Кроме того, эта обувь была опрыскана репеллентом. К несчастью, не нашлось ни одной пары сапог моего размера.

Мне пришлось скрепя сердце надеть свои ботинки с верхом из ткани. Воспользовавшись советом профессора Лебрена, я просто заправил брюки в ботинки.

Экспедиция отправилась в путь. Мы следили за муравьями издали при помощи биноклей.

Через джунгли текла бесконечная черная и бурлящая река. Она катилась вперед со скоростью идущего человека: примерно пять километров в час. У нас было бы время, чтобы оторваться в случае нападения.

Орды бешеных носителей мандибул нападали на все мелкие живые существа, которые только могли настичь: на ящериц, змей, пойманных на земле птиц, пауков, грызунов. Жертву тут же окружали муравьи-солдаты, и через мгновение несчастное создание оказывалось затоплено потоком насекомых. Они проникали внутрь, прогрызали ходы в теле, разделывали его на мелкие куски, которые тут же поднимались над черными головами.

Зубы Земли.

Профессор Лебрен объяснил, что по ночам бродячие муравьи образуют некую гигантскую шевелящуюся тыкву – временный лагерь, шар, в сердце которого укрывается царица. Собака четы Лебрен однажды ткнула носом такой «плод». Ее скелет до сих пор служит примером того, каким может стать результат «секундного непонимания» между представителями двух видов живых существ. Мандибулы бродячих муравьев так остры, что могут оставлять следы на древесине, и так тонки, что местные жители пользуются ими для наложения швов на порезы. Бродячий муравей вгрызается в кожу, и остается лишь оторвать ему туловище. Голову насекомого оставляют торчать в теле, так как его мандибулы соединяют края раны.

Профессор Лебрен рассказал, что, когда муравьи приближаются к деревне, люди бегут оттуда, предварительно поставив всю мебель ножками в миски с уксусом. Насекомые могут сожрать даже новорожденных младенцев, если оставить их в зоне атаки.

Мы долго следовали за обезумевшей рекой. До тех пор, пока полуденное солнце не стало настолько обжигающим, что муравьи решили устроить подземное гнездо, чтобы защититься от его лучей. Несколько десятков миллионов мандибул взялись за работу, и убежище было выкопано за несколько минут.

Тогда профессор Лебрен, исследователи, слуги и я занялись прокладкой рва метровой глубины вокруг лагеря муравьев, а затем, по сигналу руководителя экспедиции, стали осторожно копать туннель, который должен был вывести нас к камере царицы.

– Дыши как можно реже, – шепнул мне профессор Лебрен. – Запах твоего дыхания привлекает их, а запах страха – возбуждает. Когда окажешься возле царицы, то задержи дыхание, если можешь.

Когда мы наконец добрались до периферийных зон гнезда, муравьи, подобно жидкости, выплеснулись во все коридоры своего временного поселения. Но это была разумная жидкость. Они окружали нас, атаковали, пытались забраться на нас. Это у них получилось только с моими ногами – сказалось отсутствие у меня защитных сапог.

Однако я оставался в центре траншеи дольше всех остальных членов экспедиции, чтобы вести фотосъемку до последней возможности.

Я должен был поймать в объектив главную звезду.

Царицу бродячих муравьев.

Потрясающее создание, в двадцать раз более величественное, чем ее сородичи. Размерами с мой палец. Странная треугольная голова с двумя выпученными глазами идеально круглой формы. Тонкое туловище с хитиновым покровом медно-красного цвета, а под ним огромное брюшко, составляющее три четверти ее тела.

Именно с помощью этого чрезмерно развитого придатка уникальная в сообществе муравьев особь каждый день откладывает тысячи яиц. Больше нигде в природе нет столь стремительно работающей машины по производству жизни.

И вот теперь ее телохранители бросились на меня. Я чувствовал, как они взбираются по мне, цепляясь лапками, как они ощупывают поверхность моей одежды. Я был полностью покрыт ими. Меня окутывало черное шевелящееся покрывало.

А затем один из муравьев отыскал проход – небольшую дырку в моих штанах.

Туда тут же ворвалась группа охотников. Оказавшись под тканью, они стали пробираться между волосков на моих икрах. Другие муравьи, взобравшись по рубашке, достигли шеи, нашли проход в воротничке и двинулись вниз по спине, используя ложбинку позвоночника как трассу для спуска.

Какой удивительный опыт. Гулливер в стране лилипутов.

Царица тихо покачивала головой, не отводя от меня взгляда, как будто ее нисколько не касалась разыгрывающаяся рядом сцена.

Я перестал делать снимки в тот момент, когда почувствовал прикосновение лапок в ушах и уголках губ. Начав съемку, я, по совету профессора Лебрена, надолго задержал дыхание и теперь выдохнул воздух через ноздри и сплюнул, чтобы очистить нос и рот.

А затем меня внезапно схватили две руки. Это Куасси-Куасси, поняв, что я не отдаю отчета в смертельной опасности, решил вытащить меня изо рва. Он поднял меня, встряхнул и оттолкнул как можно дальше от лагеря муравьев. Мы оба покатились по земле.

Он спас мне жизнь.

– Еще чуть-чуть, и муравьи сожрали бы тебя, ту-бабу! Да ты совсем рехнулся! – кричал он.

Я кашлял и плевался.

– Это как с женщинами: нужно уметь уйти в правильный момент! Иначе они тебя съедят, – продолжил Куасси-Куасси и разразился громким радостным смехом, демонстрируя свои сверкающие зубы.

Только после того, как я увидел, что все мое тело усеяно впившимися в кожу бродячими муравьями, я осознал, чего мне удалось избежать.

Раздетый до трусов, я стоял посреди саванны и, дрожа от отвращения, пытался соскоблить ножом сотни воткнувшихся в меня насекомых. Со стороны это выглядело так, словно я сбриваю клочья густой шерсти.

Я все время сморкался, борясь с ощущением, что меня атакуют изнутри. Бродячие муравьи впились даже в стельки и шнурки моих ботинок.

Однако у меня в руках было то, за чем я сюда явился. Две пленки с негативами фотографий царицы бродячих муравьев. Собственной персоной. Насколько я знал, снимков этой «звезды» из другой цивилизации было крайне мало. Куасси-Куасси смотрел на меня с насмешкой:

– Проклятый тубабу! Что на тебя нашло? Как ты мог остаться, когда все остальные уже ушли?! А я ведь говорил, что буду тебе нужен. Я бы в любом случае бросил тебя не раньше, чем ты бы дал мне денег на одиннадцатую жену, уж в этом можешь не сомневаться! Это тебя и спасло!

И Куасси-Куасси вновь расхохотался.

Он дружески, но очень сильно хлопнул меня по спине, вытер слезы, выступившие на глазах от смеха, и посуровел:

– Вот что. Ты хотел узнать, и теперь ты знаешь. Вот они – ужасные бродячие муравьи. Кажется, ты хочешь еще и написать о них книгу. Ты просто тронулся! – Куасси-Куасси пристально посмотрел на меня: – Всего один вопрос, тубабу: почему ты так интересуешься муравьями? В конце концов, это всего лишь... муравьи!