Разбойник и Мишка

ГИБЕЛЬ АЛЬФЫ

Как-то мы с Мишей Владимировым возвращались из передовых частей к себе, во второй эшелон дивизии. Я ехал на своём верном Соколе, а фельдшер — на Гнедке, быстроходном маленьком иноходце.

Едем мы с Мишей лёгкой рысцой и вдруг замечаем: в полукилометре от нас по склону высотки бежит волк. «Наверно, спугнули его снарядом из логова — вот он и удирает теперь подальше от огня, в тыл…» — подумал я. Но бежит зверь как-то странно — медленно и зигзагами, иногда покачивается и приседает. Хвост поленом волочит, и голова опущена до земли.

— Владимиров, за мной! — крикнул я, и мы полной рысью помчались наперерез волку.

На ходу я выхватил пистолет из кобуры. Подскакиваем ближе, осаживаем коней. Овчарка!

Спрятал я в кобуру пистолет и крикнул громко, властно: «Стой!» Собака вздрогнула и остановилась. Повернула голову и покосилась на нас правым открытым глазом. Вся морда у неё была в крови, левый глаз затёк кровью, а полуоторванное левое ухо свисало вниз. На шее — кожаный ошейник.

Я спрыгнул с коня и подошёл к раненой собаке. Она дрожала.

— Миша, кажется, это Альфа…

Поглаживая собаку по спине, я приговаривал тихо и ласково: «Альфа, спокойно… Ложись». Собака легла, и дрожь у неё стала затихать. Лошади таращили на собаку глаза и тревожно фыркали. Все животные пугаются и волнуются, когда чуют кровь.

Успокоив собаку, я приказал:

— Владимиров, сумку!

Через плечо у фельдшера висела большая кожаная сумка, в которой находилось всё необходимое для оказания первой помощи раненым животным: бинты, вата, хирургические инструменты и некоторые лекарства.

Да, то была Альфа — «аккуратный почтальон». Мы узнали её по костной мозоли на правой задней ноге.

Мы расстелили на земле попону и положили на неё своего пациента. Ноги связали бинтом, а на челюсти наложили петлю. Это страховка, чтобы во время операции собака не могла укусить. Владимиров придерживал Альфу. Осторожно тампонами я снял с морды свернувшуюся кровь. Мы опасались, что у неё повреждены череп и левый глаз, но наши опасения не оправдались. Видно, небольшой острый осколок, словно лезвие безопасной бритвы, чиркнул по голове и разрезал кожу лба наискосок от правого уха к левому глазу. Здесь он рассек надбровную дугу, но не затронул глаза. А другой осколок оторвал наполовину левое ухо.

Рану мы зашили шёлковой ниткой. И ухо пришили. После этого забинтовали голову, оставив два окошечка для глаз.

Во время операции собака иногда вздрагивала и повизгивала. Когда же мы её развязали, она встала, потянулась, будто расправляла уставшее тело, и замотала головой.

Собака наклонила голову и попыталась лапами сорвать повязку.

— Альфа, нельзя! Фу! — крикнули мы разом с Мишей, и собака послушалась.

— Надо теперь проследить за ней, — сказал я Владимирову, — а то она испортит нам всё послеоперационное лечение.

Владимиров сел в седло, а я на руках подал ему Альфу. Гнедок покосился на неё и фыркнул. Миша положил собаку поперёк седла впереди себя и обхватил её руками. Альфа прильнула к нему и как будто задремала.

Чтобы не тревожить пациента, мы ехали шагом и через час добрались до своей землянки. Нас встретил ветсанитар Квитко.

— О-о, да вы с прибылью… — сказал он, принимая от Владимирова раненую собаку.

Квитко предложил нам пообедать. В солдатском котелке он приготовил мясной кулеш.

— Но он уж, наверно, остыл. Я его сейчас подогрею.

— Не надо подогревать, — остановил я санитара, — нам как раз и нужен чуть тёплый. А ну-ка, дайте консервную банку.

Мы отдали собаке своё мясо, и она охотно съела его. Потом мы налили ей в банку суп и покрошили в него хлеб. И это блюдо Альфа тоже охотно съела и даже облизала банку. Таким образом, в этот день от нашего обеда остались нам с Мишей, как говорят, одни рожки да ножки.

После супа мы угостили Альфу сладким. Хрупая сахар, она виляла хвостом и смотрела на нас с благодарностью. Карие её глаза, выглядывающие из марлевых «окошечек», увлажнились и блестели.

— Ишь ты, сластёна… — усмехнулся я.

Собака лизнула мне руку, и мы поняли это

как просьбу повторить сладкое.

— Хорошенького понемножку, — промолвил Владимиров и повёл Альфу в землянку.

После обеда я прилёг отдохнуть в землянке. Альфа легла у моих ног и задремала. Во сне она часто вздрагивала и тихо скулила.

Через неделю швы сняли. Раны зажили хорошо. И ухо приросло. Только рубец стянул немного его: ухо укоротилось и не поднималось «свечкой».

Чтобы восстановить у собаки силы, мы кормили её вдоволь кониной. Квитко давал ей слишком большие куски. Альфа разрывала их на три-четыре части и прятала мясо в землю в разных местах, чтобы съесть после.

Первушкин очень обрадовался, когда узнал, что его собака жива и находится у нас.

— Наша Альфа никогда с маршрута не сбивалась. А потом раз — и пропала. Мы уже подумали: прямое попадание снаряда либо мины…

Вероятно, когда Альфа возвращалась с передовой к своему вожатому в штаб, то попала под артиллерийский налёт и, раненная, сбилась с маршрута и побежала куда глаза глядят, подальше от огня. Вот тогда-то мы и повстречали её в поле.

Первушкин увёл Альфу в роту, а через три дня снова привёл её к нам:

— Товарищ ветврач, не годится собака для боевой службы. Испорчена.

— Почему? Что случилось?

— Огня боится. Не идёт на передовую. Я уж её и так и сяк — ничего не помогает: ни хлыст, ни сахар. Отбежит от меня немного и опять ко мне обратно.

— Ну и что же теперь с ней делать будем?

— Да вот командир роты к вам прислал. Посмотрите хорошенько. Может, у неё что-нибудь в мозгах сдвинулось… Прямо не узнать собаку. Как рванёт где-нибудь снаряд, дрожит, жмётся ко мне и скулит, будто плачет.

— Ну что ж, оставляйте. Понаблюдаем за ней.

— Только вы уж, пожалуйста, в тыл её не эвакуируйте. Уж больно способная была собака. Может, и выправится со временем.

Я дал слово вожатому никуда не отправлять Альфу, и она осталась у нас.

Вожатый ушёл. Миша, довольный, улыбался.

— Чему, — спрашиваю, — радуешься?

— Да вот Альфа теперь у нас будет. Может, и совсем останется.

— Не радуйся, Миша, — сказал я, — наверно, она получила тяжёлое нервное потрясение…

— Ничего, товарищ начальник, не волнуйтесь. Мы её опять приучим к боевой службе.

— Не забывай, Миша, что Альфа была ранена и контужена в голову. После сотрясения мозга нелегко поправляются.

Находясь у нас под наблюдением, Альфа стала вести караульную службу. Когда мы спали, она бодрствовала у землянки и охраняла нас и лошадей. Альфа везде следовала за мной. Обычно она бежала впереди, на перекрёстках или развилках дорог останавливалась и, повернув ко мне голову, оттопыривала правое ухо и громко, отрывисто взлаивала: «Ам». Я понимал это как вопрос: куда идти? Я указывал рукой и кричал: «прямо», «направо», «налево». И Альфа бежала туда, куда я указывал.

Иногда где-нибудь в лощине я оставлял своего коня и шёл дальше пешком, а Альфу ставил в караул около Сокола. Она ложилась у его передних ног, и никто не мог подойти к коню. Обычно он стоял спокойно и без привязи, но иногда соблазнялся хорошей травой и тянулся за ней, делая шаг-другой. Альфа мгновенно вскакивала и легонько цапала зубами за передние ноги коня и рычала, словно хотела выразить: «ни с места». Она даже не позволяла приближаться ко мне незнакомому ей человеку, если я не говорил: «Свой, Альфа, свой».

Но однажды Альфа удивила меня…

Поехал я по делам службы к командиру полка полковнику Смирнову. Штаб полка размещался в блиндажах, вырытых на обратных от противника скатах безымянной высоты. Тут же внизу был заросший кустарником овраг. Подъезжать к штабу на машинах и на лошадях запрещалось, потому что немецкие самолёты могли засечь его и разбомбить. Лошадей и машины надо было оставлять в полукилометре от штаба, а затем идти пешком. Так я и сделал. Не привязывая, поставил Сокола в кустах и, приказав Альфе лечь около коня, пошёл по оврагу, пригибаясь к кустам. Отошёл я от коня метров пятнадцать и оглянулся. Смотрю, Альфа идёт за мной. Удивился я и строго прикрикнул на собаку: «Назад!» Вернулась Альфа и опять легла у ног коня. Ещё прошёл метров пятнадцать и опять оглянулся. Альфа опять следовала за мной. «Что такое? — думаю. — Почему она не хочет выполнять моё приказание?» Рассердился я. Вернулся, подошёл к собаке и стукнул её рукой:

— Назад! Ложись!

Альфа снова легла у ног Сокола и, положив на лапы морду, закрыла глаза. После этого я пошёл по своему маршруту и, пока не скрылся в кустах, видел лежавшую около коня Альфу. Лишь один раз она немного приподняла голову и, как мне показалось, хитровато посмотрела мне вслед. Но я не придал этому значения.

Каково же было моё удивление и возмущение, когда я при подходе к блиндажу командира полка увидел Альфу. Приседая на все ноги, она кралась к блиндажу с обратной стороны. Вот она уже на крыше блиндажа, покрытого зелёным дёрном. Смотрит на меня насторожённо, воровато и пугливо: а что, мол, ты на это скажешь?

В первый момент я хотел накричать на неё, но, подумав о том, что Альфа обхитрила меня — пока я шёл по прямой тропинке, она обежала по кустам, кругом, — я почувствовал себя обезоруженным. Развёл руками и улыбнулся:

— Ах ты, плутовка!..

Заметив мою улыбку и услышав добродушный голос, Альфа спрыгнула с блиндажа и бросилась лапами ко мне на грудь. Радостно взлаивая, она пыталась лизнуть меня в губы. Но я уже овладел собой и, оттолкнув её, нарочито громко крикнул:

— Пошла прочь!

Но Альфа не испугалась — она чувствовала, что этот окрик неискренний. Альфа отскочила от меня и, подбежав к двери блиндажа, толкнула её передними лапами и ворвалась в блиндаж. Я пошёл вслед за ней и услышал голос полковника Смирнова:

— Ваня! Гостья пришла. Угощай.

Это полковник говорил своему ординарцу Ване Горохову. Оказывается, когда я вместе с Альфой был в этом же блиндаже неделю тому назад и выходил из него на некоторое время, Ваня Горохов угостил Альфу тем, что она особенно любила, — колбасой и сахаром. И вот теперь, когда мы снова очутились в этих местах, Альфа настойчиво стремилась попасть в гостеприимный дом.

— Товарищ Горохов, вы дисциплину подрываете у моих пациентов, — упрекнул я его. — Нельзя угощать! — А на собаку прикрикнул: — Марш к коню! Ну!

Альфа виновато опустила голову и вяло, нехотя вышла из блиндажа. Когда я вернулся к своему коню, собака лежала у его ног и боязливо посматривала на меня. Она опасалась наказания за свой проступок, но я не тронул её. Сам больше виноват… Бывая с ней в частях, я иногда допускал, что её кормили из чужих рук.

Постепенно мы приучили Альфу к выстрелам, стреляя поблизости от неё из пистолета и винтовки. Но особенно она боялась взрывов.

Когда мы попадали под артиллерийский обстрел и снаряды рвались недалеко от нас, Альфа бросалась под ноги к коню и взвизгивала. Во время артиллерийского налёта приходилось ложиться на землю. Сокола я тоже приучил ложиться. Альфа прижималась ко мне, вздрагивала и закрывала от страха глаза. Я отгонял её от себя и подбадривал.

— Вперёд, Альфа, вперёд!

Она вскакивала и немного отбегала от меня, но тут же возвращалась обратно. Чтобы снова приучить Альфу к связной службе, мы обозначили два «поста» и заставляли её бегать между ними. Первый «пост» — наша землянка, и здесь находился я, а второй «пост» — в километре от землянки, в овраге, и там находился Миша. Я посылал её к Владимирову, а он — ко мне. По пути Квитко взрывал недалеко от неё «пакеты». Так мы приучали собаку к связной службе в боевой обстановке. Альфа постепенно привыкала, смелела, и мы тешили себя надеждой, что вскоре вернём её в строй.

Но надежда наша не сбылась.

Летом сорок третьего года наши войска разбили противника на Курской дуге и погнали его на запад. Противник отходил с боями и по пути отхода минировал дороги, берега рек, лесные опушки. Мне надо было поехать в дивизионный ветлазарет. Раненых лошадей в это время поступало много. Путь мой лежал по большаку — километров пятнадцать. «Зачем я поеду по этому длинному пути, когда можно поехать напрямик, через лес? Тут гораздо ближе…» — подумал я и поехал к лесу. Как обычно, Альфа бежала впереди меня. На опушке она остановилась, обернулась и пролаяла: «Ам».

Я крикнул:

— Стой, Альфа!

Подъехав к опушке, я внимательно посмотрел на землю. Поверхность ровная, никаких следов не видно. Взглянул на деревья — и на них не увидел каких-либо знаков. Иногда наши сапёры не успевали обезвреживать минные участки, и в этом случае они прибивали на столбах или деревьях дощечки с крупной надписью: «Заминировано». «Да зачем здесь пойдут немцы?.. — подумал я. — Нет здесь ни дорог, ни троп. Они ведь по дорогам удирают…»

Альфа стояла около меня и смотрела, ожидая приказания. Я крикнул:

— Вперёд, Альфа! Прямо! — и указал рукой.

Альфа взмахнула хвостом и побежала в лес.

Ехал я шагом, не правя конём — он сам осторожно лавировал между деревьями. Впереди мелькало серое тело Альфы. В лес я углубился не более чем на пятьдесят метров, как услышал впереди себя взрыв. Сокол вздрогнул и остановился. Альфа мгновенно исчезла из моих глаз.

На том месте, где только что находилась собака, образовалось облачко дыма и пыли. Вскоре облачко рассеялось, и я увидел Альфу. Альфа нарвалась на мину. Мне хотелось подъехать к ней, подойти, но этого нельзя было делать: значит, лес заминирован, можно подорваться. Да и помощь моя ей уже не требовалась…

Я поехал обратно. Правил так, чтобы Сокол шёл по своему следу. Благополучно выехав на лесную опушку, я направился в ветлазарет по дальней дороге. Ехал и думал: «Кто знает, может быть, Альфа своей смертью спасла меня и моего Сокола…»