Раздвоение личности

— Ринка! Ты почему здесь?

Ну, вот, дождалась. Это Виталик. Стоит на дорожке в нескольких шагах, в руках — пластиковый пакет из магазина. Видно, что домой идет. То есть, в свой второй дом, к Анжеле.

— Привет, — сказала Регина, — ты только не сердись.

— Кто сердится? — Виталик подошел.

Выглядел он немного усталым, но точно не сердитым. Тетки в сторонке встрепенулись и уставились на них во все глаза. Остро глянув в сторону теток, Виталик наклонился к Регине и легонько чмокнул ее в щеку.

Это демонстрация такая — поняла Регина. Для теток. Это мы развлекаемся так.

— Кто сердится? — повторил Виталик. — Не ожидал просто. Тебе Ванька адрес сказал?

Ого, вот как, оказывается. Иван в курсе. Мужики все про всех знают, и прикрывают друг дружку.

— Нет, не он. Я ведь не к тебе, я к Вадику приехала. Хотела его увидеть. Вот… — она протянула пакет.

Виталик заглянул в пакет, и сразу нахмурился.

— Ох, блин, — вздохнул он. — Опять Лариска, да? Значит, и правда, что ли, не обошлось тут кругом без Лариски?

— Ты тогда мне разве не поверил?

— Ринка. Поверил, в общем. Но согласись, сразу в такое верить мне трудно. Ладно, пошли, — скомандовал он, сунув пакет под мышку.

— Куда? — испугалась Регина.

— Туда и пошли, — он показал на дверь подъезда, — познакомлю тебя.

— А надо?

— Пришла — значит, надо. Попалась, голубушка, — он крепко взял ее за руку повыше локтя, громко крикнул сыну:

— Вадька! Беги быстрей сюда!

Мальчик копошился где-то за снежной стенкой, и поэтому пропустил появление отца, но на зов откликнулся сразу — побежал к ним и становился, застеснявшись Регины.

К ним уже спешила, отделившись от общества нянек-бабушек, крупная дама в твидовом пальто. На Регину она смотрела недобро, дескать, что за фифа явилась, и какой пакости надобно ждать?

— Здравствуйте, Марина Сергеевна, — сказал Виталик как-то подчеркнуто-ласково. — Не заметил вас.

Регине стало смешно. Тут, как видно, свои танцы. А чего она ждала?

— Познакомьтесь, это Регина, сестра Вероники, — сказал Виталик радушно. — Ринка, Марина Сергеевна — Анжелина мама, как ты поняла уже, да?

Марина Сергеевна застыла столбом, у нее в глазах появилось явное облегчение — во-первых, и огромное недоумение — во-вторых.

— Очень приятно, — отозвалась Регина.

Виталик больше не обращал на них внимания, он сунул Регине пакет, повернулся к сыну и широко раскинул руки:

— Ну, герой, чего встал? Беги сюда.

Герой как будто ждал — рванул, набирая скорость, и со всего маху врезался в отца, обхватив его ручонками. Виталик рассмеялся, покачнувшись, подхватил сына и подбросил.

— Вот так-то, знай наших! Видишь, тетя тут к тебе приехала. Тетя Регина.

— Это тетя дяди Вани?

— Нет, она жена дяди Вани, — поправил Виталик, смеясь. — Тетя она тебе. Но ты все, друг, понял правильно. Пошли домой.

Он перекинул мальчишку через плечо головой вниз и, придерживая его за ноги, пошел к дому. Вадимка хохотал и лупил отца кулаками по спине. Регина пошла следом, за ними поспешала бабушка Марина Сергеевна, приговаривая:

— Виталичек, осторожно, гляди, опять у Вадимушки головка закружится!

Регине она чем-то очень напомнила собственную маму. Во всяком случае, обе тещи Виталика одинаково называют, и смотрят на него практически одинаково.

Мама. Неужели может быть так, что она знает об этом обо всем? О том, что любимый зять имеет еще одну жену, и, следовательно, еще одну тещу? Может, догадывается? То-то поговаривать начала, что это Регине, а не Веронике, с мужем повезло. Первые годы она не такое пела…

Она поднимались по лестнице за Виталиком следом, и у нее сосало под ложечкой.

— Эй, подруга, — усмехнулась Лара. — Не трусь, тебя не скушают.

Ага, и Лара тут. Само собой, где же ей еще быть?

Когда раздевались в прихожей, толкались, а Вадимка дурачился и лез под ноги, напряжение пропало. Невысокая светленькая Анжела смотрела на нее во все глаза, как на явление из другого мира. Собственно, почти так оно и было.

Регина ей улыбнулась:

— Привет. Я на минутку.

— Держи-ка, — она вручила, наконец, Вадимке игрушку. — Нравится?

Тот быстро кивнул, и убежал с коробкой.

— Эй, друг, — отец поймал его за шиворот. — А спасибо хоть надо сказать?

— Спасибо! Большое! — весело крикнул мальчик, и убежал, через минуту в дверь просунулась его довольная физиономия:

— Мама, это тетя дяди Вани.

Регина уже успела оглядеться. Это жилище мало походило на то, в котором Виталик обитал с законным семейством — с Вероникой и Сонечкой. Район неплохой, конечно. А так — обычный дом, хрущевка, три комнаты. Обычная мебель, не новая даже. Никакого шика-блеска. Надо думать, бонны с домработницами здесь тоже не водится. Но уютно. Как-то даже уютнее и теплее кажется, чем у Вероники. А может, дело в том, что Регина сама привыкла к такой обстановке, без изысков…

Виталик никогда не делал замечания Соне, ловя ее за шиворот, и никогда не носил ее головой вниз, небрежно перекинув через плечо. Потому что Соня — дочь, а это — сын? Совсем разные вещи?

В узком простенке, оказывается, имелось зеркало, и Регина увидела себя — в новых брюках, которые после стирки даже лучше сели на фигуре, в новом свитере с высоким горлом, но это не главное, главное — лицо, глаза. Женщина, у которой все в порядке. Все, как и должно быть. Пару недель назад она не узнала бы себя в таком отражении.

Молодец, Лара…

В конце концов Регина провела в гостях не минуточку, а часа три, и, что интересно, время пронеслось быстро. Она поиграла в новую машинку с Вадимкой — Лара об этом попросила, но потом Регина и сама увлеклась. Они построили в детской лабиринт из игрушек, и гоняли по полу машинку. У той, оказывается, еще и сирена имелась, которая противно гудела — ну, не прелесть ли?

Кончилось тем, что сирена умолкла, а машинка встала.

— Батарейки сели, мои дорогие, — посмеялся Виталик. — А что вы думали? Ладно, потом другие куплю.

— Это каждый день батарейки менять? — ужаснулась бабушка Марина Сергеевна. — Это же какие деньжищи.

Хорошо, что она не сказала — каждые два часа. Это было ближе к истине.

— Ну, вы-то не волнуйтесь, надо — сменим, — осадил ее Виталик.

Они еще пили чай, поболтали с Анжелой, так, ни о чем, и вполне освоились друг с дружкой, и даже Марина Сергеевна расслабилась и перестала смотреть на Регину, как на возмутителя спокойствия.

Когда Регина собралась уходить, Виталик тоже взял куртку.

— Я тебя до дома подброшу. Ты же домой?

— Нет, у меня еще дела.

— Тогда скажи, где твои дела, и я тебя отвезу.

Ладно — решила Регина. Ей так даже лучше.

— Тогда к Жене меня отвези. К Хижанскому. Он сегодня дома будет после часа, вот с ним у меня и дела.

— К Жене, так к Жене, — не особенно удивился Виталик.

Сына он потрепал по головке:

— Пока, герой. Увидимся.

Анжеле с Мариной Сергеевной он просто кивнул.

В машине Виталик сразу спросил:

— Осуждаешь?

— Не знаю. Нет, наверное. Я просто такое не понимаю, Виталь.

— Да это ладно. Я сам многого не понимаю. Еще мне скажи, какого тебя понесло в Поляковку Хижанского искать? Тоже Лариска?

Регина кивнула.

— Так она будет жить, или нет?

— Я лично в этом почти не сомневаюсь. Но больше у меня не спрашивай, ясно?

— Хорошо, не буду.

Он помолчал, побарабанил пальцами по рулю.

— Ты последнее время изменилась, Ринка. Прямо заиграла вся. Как окошко, которое протерли.

— Что? — изумилась Регина. — Окошко?

— В тебя, в такую, запросто влюбиться можно.

— Ну, спасибо, приятно слышать…

— Я Ваньке, того, сочувствую. Он бесится. Зачем ты так?

Ох, ну ничего себе. И этот туда же.

Регина открыла рот, и опять беззвучно закрыла.

— И Ника намекает, что у тебя кто-то есть. Правда, что ли? — усмешка тронула губы Виталика. — Это было бы жаль. Я не хочу терять веру в человечество.

— В человечество? — уточнила Регина, откашлявшись. — Это как же?..

— Конечно. Мне все-таки приятно думать, что на свете есть семьи, где мужчина и женщина столько лет могут быть вместе и получать от этого удовольствие, где муж не кадрит баб, даже если он нетрезв, а жены поблизости нет. Просто потому, что жена лучше, а жена… А жена такая, что влюбиться можно. И для этого, вот специально для этого даже не требуются никакие такие особенные деньги, или еще что. Это же здорово, Ринка — хотя бы знать, что на нашей старушке-Земле существует такое явление. Ринка, ты пойми, мое отношение к вам с Ванькой давно уже никак не зависит от того, что ты — сестра Ники. Поняла?

Она кивнула.

— А почему молчишь?

— Спасибо тебе, Виталь, — сказала Регина осторожно. — Для нас уже тоже безразлично, с какого боку мы родственники. Только одно скажу — ошибается Вероника, никого у меня нет. И с Ваней мы разобрались уже и помирились, так что все нормально.

— Хорошо.

— Виталь, Вероника знает про Анжелу и Вадимку?

— Думаю, что нет. Я не счел нужным довести до ее сведения. А что? Ты теперь расскажешь?

— Нет. Только, знаешь, о чем я думала, когда сидела там у вас? Я думала — вы, мужики, от нас, женщин, круговую оборону заняли, кормите нас сказками. Думала — что, если и у Ивана есть такая, вторая квартира?

Виталик расхохотался.

— Ты меня сейчас слушала? Я же только что ясно сказал — нет. По крайней мере, для меня это была бы новость.

— Я слышала. Но теперь думаю — верить? Или это была лапша для моих ушей?

— Ну, думай, думай. Поехали уже, — спохватился он. — А то там Анжела-свет с матушкой в окошко смотрят и думают — почему не едем, что в машине делаем? Любите вы, дамы, всякого насочинять, чтобы потом перетереть и пострадать.

Когда выехали из двора, он опять заговорил:

— Ванька как будто тоже не понимает, и Лариска. А чего тут понимать? Две женщины, два ребенка. Я за Вадьку жизни не пожалею, но и за Соньку ведь тоже, и ничем один из них другого не хуже. А в женах меня Ника устраивает больше, мы с ней многому уже научились. Я ведь ее, может, и теперь люблю. Впрочем, у нас с ней сложно. Да ты и сама не слепая, не можешь не знать. А Анжела? Да если бы Вадька не родился, мы бы с ней и забыли уже, как друг дружку зовут. Даже не будь Ники, как мне на ней жениться? Мне ее пару раз в неделю видеть достаточно, больше не надо. Хотя плохого о ней ничего не скажу. Сына она мне хорошего родила, молодец. Спасибо ей за это. И мать она нормальная, за это тоже спасибо…

Регина слушала и помалкивала. На Виталика накатила блажь объясниться. Он не с ней, он с самим собой, наверное, разговаривает.

Помолчав немного, Виталик начал опять:

— Вадька — он парень, это главное! Его надо работать научить. В его образование все вложу, что только сумею, и все у него будет, если не дурак. А он не дурак. Уже знаю, что не дурак. С этим даже Анжелка с маманей ничего поделать не смогут. Квартиру эту я ему купил, а лучшую себе, если надо, пусть сам заработает. С Сонькой — другое дело. Тут — какой муж попадется. За ней, конечно, придется приглядывать…

Прощаясь с Виталиком около Жениного дома, она попросила:

— Позвонишь мне? Оттуда?

— Из Бонна? Обязательно. Я же тебе обещал.

Да, и правда, он обещал…

Теперь, наконец, следовало обсудить с Ларой предстоящую миссию.

— Эй, ты здесь? — позвала Регина. — Давай, выкладывай. Я тебя внимательно слушаю!

— Да-да, конечно, — откликнулась Лара. — Все просто. Кольцо. Помнишь, тебе Ника рассказывала про кольцо, которое мне подарил Женя?

— А… да. И что?

— Мы его сейчас вернем. И все.

— А где оно, это кольцо?

— Там, у Жени дома. Упало за кухонный стол. Вот, мы найдем его, и отдадим.

— Подожди-ка. Когда оно упало?

— Давно. Мы оформили развод, я уезжала в Германию. Я хотела отдать ему кольцо. Ох, и по-дурацки же мы с ним поговорили. Разжижение мозгов у него случилось, что ли? Как будто он не понимал совсем, что мы развелись, что у меня другой мужчина есть. Я кольцо сняла и на стол положила, а он твердил, что я должна оставить его себе, и носить, пока не вернусь. Потом он вышел из кухни, на минутку, а я сбежала. А кольцо… Понимаешь, я смахнула его нечаянно, оно упало под стол.

— Ну и что?!

— А то! Я не смогла его достать. Стол там такой, его нельзя отодвинуть. А мне так не хотелось больше видеть Женю, просто невмоготу было, вот я и решила сбежать, пока его не было. А кольцо, я решила, он пусть потом найдет. Думала, если что, позвоню и скажу ему, где кольцо. Ты меня не понимаешь, да?

— Предположим, понимаю, в общем. Только не понимаю, в чем проблема? Ты не позвонила ему, как собиралась? Почему?

— Ты не поймешь. Я боялась с ним разговаривать. Я же сказала, ты не поймешь!

— А письмо написать?..

— А письмо… Я так и думала — напишу письмо. Но все время откладывала.

— Целых пять лет?

— Подруга, прекрати, пожалуйста. И так тошно. Я была неправа, но давай не будем обсуждать, как именно я была неправа.

— Хорошо. Извини. Я просто не понимаю. Ты только этого хотела от меня с самого начала — сказать Жене про кольцо?!

— Да.

— И все?

— И все.

— С ума сойти!

— Ты не понимаешь.

— Ну, да, о чем и речь.

— Мне подруга написала, что его мама жалуется, будто я ограбила ее сына. Дескать, нельзя было не вернуть такую дорогую вещь. Я, когда прочитала, разозлилась. Почему нельзя? Это мое кольцо, раз мне его подарили! Но дело не в этом. Тут надо знать Женю. Он считает, что я увезла кольцо в Германию. А это означает, что я — по-прежнему его, Женина, понимаешь? Это особенное кольцо. Тогда мы были друг в дружку влюблены, и говорили много ерунды, и делали тоже. Вот, он не верит в наш окончательный разрыв. Может быть, где-то очень глубоко в душе, но не верит. Это его подсознание. Ты понимаешь, что такое подсознание?

— Предположим. Хотя понять такое без бутылки почти невозможно, — не удержалась Регина.

— Послушай! Просто это особенное кольцо!

— Нет, пожалуйста, ничего больше. Хватит. Давай так — я тебе верю. Верю, что ты знаешь, что делаешь. Сейчас мы пойдем к Жене, и постараемся все уладить.

— Это кольцо продолжает нас соединять. И мне это нравилось, каюсь. Я виновата, да. Ты была права, когда меня упрекала. Но теперь — все. Понимаешь, я точно знаю, что все его будущее, и мое тоже, если оно у меня есть, зависит от этого. Пожалуйста, помоги мне. Это последнее, что я попрошу.

— Да, да, да. Конечно. Только, знаешь что, за пять лет многое могло случиться. Вдруг твое колечко давно уже подмели вместе с мусором?

— Не шути так.

— Какие тут шутки.

Женя сразу открыл дверь — он ждал Регину. Они загодя договорились о встрече.

— Привет, — сказала она.

— Привет, — он подхватил ее куртку.

Регина чувствовала себя легко, и Женя, кажется, тоже. Казалось, они были давними приятелями, а не познакомились только позавчера, к тому же так неординарно.

— Проходи сразу на кухню, — пригласил Женя. — Я сейчас кофе сварю. Не пугайся, он у меня получается вкусный.

— Можешь верить, он не врет, — буркнула Лара. — За остальное не поручусь, но кофе он тебя точно не отрави.

— Спасибо, — согласилась Регина. — А насчет кухни ты хорошо придумал. Мне ведь туда и надо.

— В каком смысле?

— Знаешь, чем мы сейчас займемся? Ни за что не догадаешься, — она прошла в кухню и огляделась. — Жень, где здесь стол, который нельзя передвинуть?

— Ну… Вот этот, возле мойки, — он показал на внушительный стол-тумбу. — Его отец сам делал. Каркас прикручен к стене, а на нем уже собрано все остальное.

— Ага, — подтвердила Лара. — Именно он. Тот еще мастодонт.

— Значит это надо ломать? — Регина слегка испугалась.

Не то чтобы жалко было стол. Но ведь Женя, как она уже поняла, к такой работе не способен?

— Ну, да, — легко согласился тот. — Получается, так! А зачем?

— Жень, — вздохнула Регина. — Там кольцо. Ларино кольцо, понимаешь? Оно упало под стол.

— Какое кольцо?

— С бриллиантом. Которое ты ей подарил.

— Когда?

— Когда подарил? Не помнишь, что ли?

— Нет, когда упало?!

— Пять лет назад.

Он вздохнул, улыбнулся, затряс головой.

— Не может быть!

Короче — приехали. Начнем заново.

— Жень, послушай меня внимательно. Лара уронила кольцо. А потом смылась, чтобы с тобой не разговаривать. Знаешь, уходить от мужа — удовольствие сомнительное, я вообще не понимаю, зачем она сюда приезжала, и зачем, если все решено, надо действовать друг другу на нервы, ну и так далее…

— Что решено? Ничего не решено. Она хочет мне что-то доказать. Что ж, ей почти удалось.

— Жень, — Регина даже растерялась. — Жень, проснись! Прошло пять лет!

— Это много что ли?

— Ее муж — отец ее ребенка.

— Да?.. — он улыбнулся.

Как-то странно улыбнулся.

— Так. Ну, хорошо, — Регина постаралась собраться с мыслями. — Мое мнение об этом тебе интересно? О том, например, что хвост нельзя рубить по кусочкам, потому что это глупость?

— Нет! — его глаза блеснули за стеклами очков. — За последние годы мне столько всего объясняли про глупости, что я уже не хочу слушать. Если можно, не надо.

— Просто отлично! Тогда давай как-нибудь уберем этот стол, и достанем кольцо. А я потом выпью с тобой кофе, если ты не передумал меня угощать.

— Я точно знаю, что его там нет, — упрямо сказал Женя и потер ладонью лоб.

Регине было его жаль. Еще как. Но что же делать?

— Жень, давай вспомним теорию вероятности, — сообразила она. — Лара сюда приезжала? С кольцом? Она пыталась его вернуть? Кольцо лежало на этом столе? Лара сбежала от тебя тайком? Так какова вероятность того, что я говорю правду, и кольцо — под столом? Особенно если я знаю об этом от самой Лары, и она очень просила меня, чтобы я помогла тебе найти кольцо?

— Когда?.. Когда она просила?

— Ну, недавно…

— Она заходила летом. Тоже перед отъездом. Мы хорошо поговорили. Она даже поцеловала меня… вот так…

Женя шагнул к ней, решительно запрокинул ей голову и впился губами в губы, Регина настолько не ожидала этого, что в самый первый момент даже не подумала уворачиваться. Она с силой толкнула Женю, но он уже отпустил ее, только смотрел блестящими глазами, на его щеках начали проступать багровые пятна.

— Ты совсем с ума сошел?!

— Я не хотел, — пробормотал он, запинаясь. — Извини.

— Вот идиотка! — сказала Регина с чувством.

Это она Ларе сказала.

— Спасибо, подруга, — отозвалась Лара. — Будем считать, что я осознала. Давай-ка за дело.

Регина решительно посмотрела на Женю.

— Доставай инструменты, и приступим. Или можно без инструментов?

— Н-не знаю.

Он пошатал несчастный стол — тот не шелохнулся, стоял, как монолит.

— У нас, кажется, был топор. Я пойду поищу.

Пока Женя возился в кладовке, Регина освободила внутренности стола от всякой всячины — от кастрюль, который занимали всю нижнюю полку, и от пакетов с крупами и макаронами, которыми была заставлена верхняя. Пакеты она засовывала в кастрюли, чтобы экономить место, его и так было слишком мало.

Вернулся Женя, с топором в руках и с блеском в глазах. Регина невольно поежилась — Женя, решительный, растрепанный и с топором — это было зрелище не для слабонервных. Но топор он держал так неловко, как сама Регина, наверное, его бы держала. Видно, и пользоваться им он умеет не лучше. То есть, если даже все получится, то без ненужных разрушений им точно не обойтись.

— Женя, подожди, — догадалась она, — я знаю, что надо делать. Я сейчас позову мужа. Он вообще умеет все, Жень!

Тот даже вздрогнул.

— Нет, не надо никого звать. Я сам.

Регина его понимала, конечно. Но…

— Женя. Если мы испортим стол, который твой отец делал, что скажет твоя мама?

Это мысль Женю отрезвила. Он посмотрел на Регину уже другими глазами, без блеска, положил топор, и сел.

— Хорошо, делай, как хочешь.

Регине повезло — Иван оказался на месте. Зато он не сразу ее понял. Он даже разозлился.

— Что ты там такое опять затеваешь?! Ладно, я приеду, сейчас же приеду. Жди, и, главное, никуда не девайся. Ясно тебе?!

Ожидая Ивана, они с Женей сидели и пили кофе. Из маленьких чашечек. Поразительно вкусный кофе.

Лицо у Жени было… Бывают такие лица, сразу отражающие состояние души. С таким лицом, наверное, очень неудобно, потому что невозможно соврать, а иногда бывает надо. Даже очень. Так жить проще. Это даже не враньем называется, а “делать хорошую мину при плохой игре”.

— Ее… сильно покалечило? — спросил Женя, про Лару, конечно.

— Довольно сильно. Я, по правде говоря, не знаю, как именно.

— Понятно. Но она ведь поправится?

— Да, конечно. Послушай, а у тебя не осталось ее фотографий? — Регина вспомнила, что до сих пор не представляет себе, как выглядит Лара. — Можно посмотреть?

— А я все жду, спросишь ты про это или не спросишь? — усмехнулась Лара.

— Конечно, — согласился Женя. — Я сейчас.

Он принес и отдал Регине несколько “кодаковских” снимков, и молча сел на свое место, взяв чашку с недопитым кофе. Регина перебрала фотографии. Ну и дела. Почему-то казалось, что Лара — стильная, “манекенистая”, без капли лишнего веса. Ничего подобного. Милая, симпатичная, белокурая — немка же. Немного пухленькая даже. Взгляд чистый и капельку наивный.

Регина отложила фотографии.

— Она изменилась, да?

Женя кивнул.

— Да. Похудела немного.

Иван приехал уже через полчаса, с инструментами в маленьком чемоданчике. Женин топор он презрительно подбросил на ладони, сострил:

— Этим только убить можно. Как тяжелым тупым предметом.

Женя и ему налил, было, кофе, Иван отказался. Но злым он не был — видимо, остыл, пока ехал.

Со столом он разобрался легко — вынул днище, подцепив его длинной плоской железкой. Заглянул внутрь и присвистнул, сказал Регине:

— Ринка, там фонарик, маленький такой. В кармашке.

Она подала фонарик.

Луч осветил черный, утрамбованный годами слой пыли.

— Что, говоришь, тут есть? Бриллиантовое кольцо? Не видно что-то.

Женя присел на корточки рядом, взял из руки Ивана фонарик, потом потянулся, пошарил пальцами.

— Есть. Вот оно, — сообщил он тихо, упавшим каким-то голосом. И, подув на найденное колечко, протянул его Регине. Она потерла его пальцами, потом об рукав, и колечко заблестело.

— Правда, красивое? — грустно спросила Лара.

— Правда, красивое? — как будто услышав ее, так же грустно, буквально тон в тон, повторил Женя, и как-то жалобно посмотрел на Регину.

— Очень, очень красивое, — ответила Регина им обоим.

Колечко ей действительно понравилось. Тот самый случай, когда налицо вкус и сдержанный шик действительно неординарной, дорогой вещи. Но какое маленькое, ей налезло бы только на мизинец!

— Надень, — попросила Лара.

Регина натянула кольцо на мизинец. Секунду полюбовалась им, и подняла глаза на Женю. Тот почему-то весь напрягся, в глазах его появилась непонятная злость. Регина поспешно сдернула кольцо и отдала Жене.

— Извини. Вот, возьми.

— Все? Ставлю доски на место? — Иван взялся за деревянное днище.

— Погоди, — остановила его Регина. — Раз уж… хоть пыль надо протереть. Жень, где взять тряпку?

— В ванной, — ответил Женя.

Он задумчиво вертел в пальцах колечко.

Регина нашла тряпку, налила воды в ведерко, и принялась за дело.

— Что Лара про это сказала? — спросил Женя.

— Что? А, про кольцо? Да ничего особенного. Вернуть его хотела, и все.

— Пусть подарит кому-нибудь еще, — посоветовала Лара. — Или нет, ни в коем случае. Пусть продаст, и купит что-нибудь. Машинку стиральную автоматическую, вот. И еще останется…

— Она хочет, чтобы ты его продал, — послушно перевела Регина.

— Нет, я не хочу, — тут же воскликнула Лара. — Я не хочу, чтобы он его продал!

— Продал? Да, конечно, — задумчиво согласился Женя, улыбнувшись грустной, детской какой-то улыбкой.

Не только Ларино колечко закатилось под стол, который никогда не сдвигали с места. Там были еще зерна фасоли, маленький ножик для овощей, несколько разномастных пуговиц и старый ключик, все пыльное и страшненькое на вид.

— Понимаешь, я не могу это продать, — сказал Женя. — Это нельзя продать.

— Можно, — сердито возразила Регина. — Даже нужно!

Она почему-то встревожилась.

Женя вышел из кухни. Регина услышала, как щелкнул шпингалет, хлопнула пластмассовая крышка унитаза, потом — тихое звяканье металла о фаянс, и шум спускаемой воды.

— Ты здесь? — позвала она Лару, проглотив комочек в горле. — Ты слышала?

О том, что здесь и Иван тоже, она забыла.

Лара промолчала. Вернулся Женя. Весь вид его говорил потрясенной Регине — все отлично. Все в полном порядке. В чем-то, в какой-то мере. А в чем-то, она видела, человеку очень не по себе. Плохо человеку.

Иван во все глаза смотрел на Женю.

— Оба вы ненормальные, — сказала Регина, — И ты, и твоя Лара.

— Хотите кофе? — словно вспомнив о чем-то важном, предложил Женя. — Я сейчас опять сварю кофе. У меня он получается вкусный. Вы, пожалуйста, не уходите пока.

Ему очень не хотелось остаться одному. Пусть потом, попозже, но не прямо сейчас. Регина это поняла.

— Спасибо, — согласилась она. — Мы с удовольствием выпьем.

И прислушалась. Лара продолжала молчать.

Найденный ножик Регина бросила в раковину, все остальное отправила в мусорное ведро.

Женя сварил кофе и разлил по чашечкам, достал надорванную пачку печенья.

— Перестань на меня так смотреть, — сказал он Регине. — Все в порядке. Мне так и надо было, чтобы ничего не осталось.

Он сидел напротив, цедил крошечными глотками из своей чашки, и смотрел куда-то сквозь Регину.

— Что у тебя покрепче есть? — спросил Иван.

— Выпить хотите? — уточнил Женя.

С Иваном он остался на “вы”.

— Я как раз не хочу.

— Я тоже не хочу.

— У меня все хорошо, — добавил он пару минут спустя. — Так ей и передайте: у меня все отлично.

— Мы передадим, — пообещал Иван. — Ты, друг, собирайся пока. Некогда мне рассиживаться. Надень, что попроще. Что не жалко.

— Куда?

— Поможешь мне, — сказал Иван. — Там не сложно. Очень надо.

Он говорил внушительно, не возразишь. Женя и не возражал, покорно пошел переодеваться.

— Куда ты его? — удивилась Регина. — Зачем?

— С собой возьму, — буркнул Иван. — Знакомить с технологией деревообработки. У меня еще ночная будет, там запарка у нас сегодня. Не бойся, ему понравится. Дам рубанок, будет строгать. За станок не пущу, так что ничего себе не отрежет.

Он потихоньку опять начал заводиться. Дел на работе выше крыши, а тут — Женя Хижанский! Куда еще его деть — непонятно, одного отставлять — как-то боязно. Придется ребятам поручать, чтоб присматривали.

— Ты с ума сошел? — удивилась Регина.

— А что, тебя попросить его развлечь? Нет уж, я сам. Я его уморю как следует, потом отдохнет — и будет как новенький.

— Ему, наверное, завтра на работу надо, нельзя ему в ночную!

— Ему и позавчера на работу было надо.

Он мог бы объяснить, что ему не нравится Женин взгляд, и Женино настроение в целом. Совершенно не нравится. Он мог бы рассказать, как это было страшно — найти Нику, залитую кровью из перерезанных вен, и главное, главное — быть в этом виноватым. Сколько ни уверяй себя, что он-то тут ни при чем! Он ни за что не рискнул бы теперь — оставить кого-то… вот так…

Но ведь он не мог ей этого объяснить!

— Пожалуйста, поезжай домой, — попросил он Регину. — Домой, и больше никуда, поняла? Или у тебя другие планы? Говори уж сразу!

— Нет. Я домой поеду.

— Точно? Может, Серегу попросить за тобой присмотреть?

— Точно. Не беспокойся.

— Я приеду завтра пораньше. Утром встретимся.

— Хорошо…

— Ты сегодня отпросилась, что ли?

Она кивнула. Иван так и не знал ничего про ее подпольный больничный.

— Я через час домой позвоню — чтобы дома была, ясно?

— Ваня, перестань, пожалуйста!

— Нет уж, не надейся. Я каждый час звонить буду, чтобы дома была!

— Ваня!

— Что — Ваня?

— Пойдем отсюда, подруга, — попросила Лара. — Они тут, кажется, разберутся. Уф, мне как-то спокойней стало.

На улице начался дождик. Настолько редкий и мелкий, что в окно его было не видно. Кругом — снег, сугробы, позавчера был буран, сегодня — на тебе, дождь. Все правильно, впрочем. Весна ведь.

Зонтика у Регины, конечно, не было. Но пока не страшно. Только бы не полилось сильнее.

— Я тебе расскажу про мою Хелен, — сказала Лара. — Они все ее обожают. Она на меня похожа, и даже немного — на Герхарда. Но она — Женькина.

— Ты уверена?

— На все сто процентов. Это тот случай, когда сомнений — вообще никаких. Ты только ему не вздумай рассказать, а то неизвестно, что он отчебучит. Убедилась ведь, что он может?..

— Почему ты решила, что я стану ему рассказывать?

— Почему? Мне показалось, что он тебе понравился. Он, как правило, всем нравится, поначалу особенно.

— А муж? Даже не догадывается?

— Герхард? Герхард знает. Но больше — никто. Герхард радовался очень, что я беременна. Не понимаешь, да?

— Нет, конечно. У меня от твоих обстоятельств давно уже ум за разум…

— У него не может быть своих детей, — объяснила Лара серьезно. — Последствия детской болячки. Он давно хотел детей. С Ленки он просто пылинки сдувает. Мы ссоримся с ним иногда, потому что я считаю, что он ее слишком балует, а он говорит, что детей нельзя избаловать, их можно любить или не любить…

— Понятно.

— Вряд ли тебе понятно. Думаешь, я такая расчетливая стерва, да? Нет, подруга, нет. Я от Герхарда не могла отказаться, он мой мужчина. Мне одного вечера хватило, чтобы это понять. Думаешь, его деньги сыграли роль? Да ничего подобного!

Регина пожала плечами, и прибавила шагу, потому что дождевые капельки начали сыпаться чаще. Маршруток что-то не видно, автобусов — и подавно. Такси вот пустых мимо проскочило уже три штуки. Понравились они ей за последнее время, эти такси!

Лара опять заговорила:

— Мы с Женькой почти три года прожили, детей не было. А потом мои родители в Германию собрались на жительство. А бабушка и дядя с тетей уже давно туда перебрались. То есть, вся моя родня оказалась в Германии, а я — тут. Они и нас ведь с Женькой звали, сколько я ним ни билась, он — ни в какую. Уперся, как баран. Потом мне родители приглашение прислали, и денег на дорогу, я туда слетала в гости, на Рождество. Познакомилась с Герхардом, закрутилось у нас, быстро так. Он вопрос ребром поставил — решай! А я только-только узнала про беременность, там уже, в Германии. Так ему и сказала. А он засмеялся и ответил, что это хорошо, просто отлично! Я тогда не поняла, почему хорошо, но раз он так сказал, то и мне тоже стало казаться, что это хорошо и даже отлично. Потом, правда, разные мысли были. Но, послушай, Женька ведь ничего не потерял. У него еще куча детей может быть. А Ленка — она не его, она наша с Герхардом. Особенно теперь.

— А что — теперь?

Лара помолчала немного.

— Это трудно объяснить.

— Можешь попробовать.

— Эта авария, когда я на машине разбилась. И эти, наши с тобой, теперешние дела. Это и есть моя плата. Понимаешь? Я расплатилась.

— Ничего себе. В огороде бузина, а в Киеве дядька. Знаешь такую поговорку?

— Ты опять ничего не поняла. Я расплатилась. За то… с Женей. Я это чувствую. Теперь, если… Короче, теперь все будет хорошо.

— Ясно, — вздохнула Регина. — Извини, пожалуйста. Если ты чувствуешь, значит, так оно и есть.

Она прошла еще немного молча, потом спросила, просто так:

— На чем домой добираться будем? Есть предложения?

— Как хочешь, — ответила Лара, голос ее прозвучал как-то совсем расслабленно, беззаботно. — Мне совершенно все равно. Хоть пешком пойдем, Как хорошо!

— Хорошо? — удивилась Регина.

Потому что дождь усилился, и погода, в сущности, была очень даже мерзопакостная.

Лара тут же ответила:

— Конечно. Жить хорошо. Дышать. Дождь — тоже хорошо. Не знаю, что завтра со мной будет. А пока — хорошо!

— Ладно, — сказала Регина. — Тогда продолжаем дышать. И ловим такси.

Дома она застала такую картину: два Сережки, ее сын и Веснин, сидели перед включенным компьютером — наверное, играли по очереди. Из динамиков неслась тревожная музыка и характерные звуки — уханье и хлопанье и утробные всхлипы.

— Привет! — поздоровалась она.

Сын на нее не отреагировал, потому что всецело был занят, Веснин повернул голову.

— Ух, ты, кто пришел! Тут только что Ванька звонил, ругался, что тебя нет.

— Ну, позвони ему, доложи, что я уже тут, — посоветовала она Веснину и пошла на кухню.

На столе в стеклянных банках красовались два роскошных букета — белые и желтые хризантемы, сдобренные пушистой зеленой травкой и еще какими-то мелкими цветами.

Еще на столе был разрезанный и почти съеденный торт, и конфеты, насыпанные кучкой. Ага, и чайник еще горячий. Но, как это ни заманчиво казалось на первый взгляд — пожалуйста, и торт, и конфеты, и чай с кофе, чего душа пожелает — ее душа уже видеть не могла ни чай, ни кофе, и сладостей тоже не хотелось. Так что, Регина полезла в холодильник за картошкой с мясом. Против этого душа не возражала, скорее, наоборот.

Веснин. Стоит за ее спиной и улыбается.

— Ой, — Регина вздрогнула. — Эта ваша с Иваном кошмарная привычка передвигаться как привидения меня когда-нибудь доконает. Поешь со мной?

— Нет, — он показал на кавардак на столе, — мы только что.

— Тогда иди и продолжай играть. Я буду есть. Если ты будешь не есть, а на меня смотреть, я подавлюсь.

Он засмеялся и послушно повернулся, чтобы уйти.

— А кому цветы? — спросила Регина.

— Тебе и еще одной даме. Мы с Сережкой вместе выбирали. Кстати, у тебя привилегия — можешь взять себе букет, который больше нравится.

— Гм. Потрясающе. Спасибо вам большое.

— Мам, дядя Сережа новую игру принес! — крикнул Сережка из комнаты. — Классно! Будешь с нами?

— Спасибо, нет.

— Мам, дядя Сережа еще такую “клаву” принес! С ума сойти.

— Что принес? — переспросила она у Веснина, который уже не торопился уходить, опять повернулся к ней и улыбался.

Тут же сама догадалась:

— Клавиатуру, что ли? А зачем?

— Так специальная, чтобы играть. Это крестнику подарок. Может, правда, с нами поиграешь? Серега рассказывает невероятное — что ты ас, каких мало.

— С удовольствием. Обязательно, — заявила Лара. — Ему я с удовольствием покажу, где раки зимуют!

— А… за подарок спасибо, — ответила Регина. — Я пока играть не хочу, Сереж. Потом как-нибудь.

Она выключила газ под кастрюлькой, и зачем-то сунула пальцы в карман брюк. Вот именно — зачем-то, иногда она делала так, в состоянии задумчивости.

В кармане что-то было. Какой-то ключик.

Она достала, посмотрела. Тот самый ключик, который она выгребла из-под стола вместе с прочим мусором. Кажется, она все выбросила в мусорное ведро. Получается, ключик не выбросила, а сунула в карман? Потому что — ключ? Она хотела сказать о нем Жене. Да, действительно. Но забыла. Как раз в этот самый момент Женя выбросил Ларино бриллиантовое кольцо. А она сунула ключ в карман. Случайно.

— Что это? — Веснин взял у нее ключ.

Регина объяснила. Про Лару, как обычно, постаралась не сказать лишнего.

— Интересно, — он вернул ключ. — Знаешь, не перестаю удивляться — как же все бывает интересно на этом свете.

— И не говори, — Регина швырнула ключ в мусорное ведро.

— Нет, постой! — Веснин хотел задержать ее руку, но не успел — ключ уже летел.

Он все равно не нужен Жене, раз провалялся под столом в пыли много лет. Куда еще его девать?

Ключ ударился о край ведра и отскочил на пол. Просто Регина промахнулась. Веснин почему-то захохотал, громко и весело.

— Я говорю — все очень интересно! — объяснил он. — Не ты первая пытаешься его выбросить.

— Что ты хочешь сказать?

Сергей поднял ключ, положил на край стола.

— Не выбрасывай ни в коем случае. Отдай Ваньке. Пусть потом Хижанскому вернет.

— Зачем? Послушай, объясни, что такое?..

— Ванька тебе и объяснит. Ты, главное, сделай, как я сказал.

— Дядя Сережа, твоя очередь, — заорал из комнаты Сережка, и Веснин ушел.

— А я вспомнила, — сообщила Лара. — Это “золотой ключик”. Я ведь думала, что выбросила его. Наверное, тоже смахнула со стола и не заметила. Они на меня целый месяц дулись, и Женя, и его мамочка.

— Да? А от чего он?

— Ха. Этого никто никогда не знал. Бабка Женина его берегла, потому что считала, что он приносит счастье. Ну, глядя на нее, и остальные тоже. Поэтому его “золотым ключиком” и прозвали, как в сказке про Буратино. А я не знала, ну, и выбросила. Слушай, это как-то даже … символично, что ты его сейчас нашла. Женька обрадуется, наверное. Только, знаешь, что я не поняла? Откуда твой Веснин про это знает? Откуда он знает, что я его выбрасывала, это ключ?!

В следующий раз Регина услышала Лару уже лежа под одеялом, поздно вечером.

— Рассказать тебе про ежика?

— Давай, — сразу согласилась Регина.

Про ежика, не про ежика, про какого ежика — все равно. Поболтать немного, а потом заснуть. Самое то.

— Ну, слушай. Это год назад было. Или полтора, точнее. Мы с Ленхен по магазинам поехали, одежку ей кое-какую купить, и погулять заодно. Там есть место такое, парк — не парк, идем через него, Ленка устала, на ручки просится, у меня в руках пакетов куча, я ее уговариваю, и злюсь, что машину далеко оставила. И на Герхарда злюсь — девочка большая уже, а он ее разбаловал, все на руках носит! Видим — ежик, на обочине лежит, навзничь, лапками кверху. И мордочка вся разбита: машиной, наверное, сбило. Там в пригородах кого только не давят. Ежи, лисы, змеи, косули даже попадаются. Я решила, что каюк ежику, тащу Ленку прочь, чтобы не расстраивать ребенка. Она — в слезы, и ни в какую, говорит, к Айболиту ежика надо. Это мы с ней книжку недавно прочли, про Айболита, я ее русскому учу.

Что делать, рассматриваю ежика, до меня доходит, что он живой еще. Освобождаю пакет и кладу ежика туда. Ленка сразу приободрилась, откуда силы взялись. Идем искать Айболита. Точнее, в больницу идем, там ветеринарное отделение есть. Заходим в кабинет, объясняем, что к чему. Доктор тампонами ежика протер, укольчик ему сделал и в операционную отнес. Нам велел ждать около часа. Ждем. Ленка переживает, и речи быть не может, чтобы уйти. Часа через полтора Айболит приходит, сообщает — как хорошо, мол, что вовремя принесли животное. Травма тяжелая, жить будет, но инвалидом останется. А сейчас, либе фрейлин, его забирать и даже навещать нельзя — плохо ему после наркоза. Мы конечно, радуемся за ежика. Доктор продолжает: пару дней пациенту, ежику, то есть, придется полежать в отделении реанимации, потом можете его забирать. Ленка счастлива, я в замешательстве. Он спохватывается, добавляет, мол, если это для вас обременительно или чересчур ответственно, можете оформить животное в приют. А если все-таки вы решите его забрать, понадобятся некоторые формальности. Удивляюсь — какие еще формальности? Оказывается, договор об опеке и характеристика из магистрата. В ней должно сообщаться, что члены нашей семьи не обвинялись в насилии над животными. Еще магистрат должен подтвердить, что наши материальные и жилищные условия достаточны для опеки над животным. Мы не должны быть слишком бедны для ежика, поняла? Я уже совершенно в нокауте, обещаю ему посоветоваться с близкими, спрашиваю, сколько должна за операцию. Он говорит — вы ничего не должны. Действует федеральная программа по спасению животных, пострадавших от людей. Наоборот, вы получите премию в сумме ста евро за своевременное обращение к нам. Вам отправят деньги почтовым переводом. Мы благодарны вам за вашу доброту. Данке шен, гутхерциг фрейлин, ауфвидерзеен! Как тебя все это, подруга?

— Классно, — оценила Регина. — Просто классно. Что потом стало с ежиком?

— С ним порядок. Герхард взял справки, и мы его домой забрали. Он передвигается плохо, как-то боком, а так — ничего, бойкая животинка оказалась. Ленка его обожает. Собирались сюда летом, главная проблема была — кому доверить ежика?! Знаешь, на меня после того случая грусть-тоска накатила такая. Я хоть и немка, так сказать, а ребенок мой — и вовсе, и страна моя теперь — Германия, а за Россию мне обидно — сил нет. Вспомнила я, как мама моя в больнице месяц пролежала, года за два до Германии. Ты уже поняла, о чем я, да? Я по-немецки говорю легко, но думаю по-русски, да сих пор. И почитать люблю по-русски. Обращаться человечно с ежиками — это же нормально, подруга. Они имеют право жить, а мы, люди, им мешаем. Так? Это только русский человек, прошедший через российские больнички, от такого фонареет, а вообще — это нормально…

— У тебя все будет хорошо, — сказала Регина. — Вот увидишь. Выздоравливай быстрей.

— Ага. Обязательно.

Чуть позже, когда Регина почти уснула, Лара опять ее позвала.

— Подруга, — сказала Лара. — Счастливо тебе. Пока!

— Пока-пока, — ответила Регина. — Спокойной ночи.

А утром, проснувшись, она поняла, что Лары с ней больше нет. Лара ушла. Вот так, почти не попрощавшись. Стало как-то странно, очень легко, и немного грустно.

И хорошо. И замечательно. И — наконец-то!

Как же она счастлива, Господи! Почему ей раньше не приходило в голову, как она счастлива? Почему она так много думала о том, чего у нее нет, а не о том, что у нее есть? У нее же, вообще, есть все, а хочется больше — так вот оно, только руку протяни!

Ее жизнь теперь всегда будет другого цвета. Как, к примеру, старые, двадцатилетней давности цветные фотографии отличаются от нынешних. Так ей вдруг показалось.

И солнце за окном. Какое солнце! Она открыла глаза, посмотрела. Какое солнце, когда только светает на дворе? Приснилось, наверное…

Веснин сидел в кафе, за угловым столиком, и ждал Нику Ведерникову. Кафе было дорогим и в это время дня пустовало. Ника опаздывала уже на двадцать минут. Впрочем, он и ожидал, что она опоздает. Даже, может быть, специально опоздает.

Еще через десять минут она пришла. Огляделась, не сразу его заметив. Он помахал рукой. Ника подошла, не торопясь, села напротив.

— Привет.

— Здравствуй, — улыбнулся он. — Ты как?

— Я хорошо, как же иначе?

Он достал карточку со своим именем и телефоном, подал ей.

— Спрячь в сумочку.

— Зачем мне это нужно?

— Нужно, нужно. Спрячь в сумочку, пожалуйста.

— Хорошо, — она открыла сумку и бросила туда карточку. — Если настаиваешь.

Она красивая. Одета великолепно. Сразу видно, что Ведерников на жене не экономит. Со стороны подумаешь — в полном шоколаде девочка. А в глазах что-то есть, такое, как у нелюбимой собачки. Но это приглядываться надо.

— Мне жаль, что так вышло, — сказала Ника, и даже неловко рассмеялась. — Один раз в жизни влезла в авантюру, и не повезло. Расскажи все-таки, откуда вы тогда взялись, ты и Иван? Понимаешь, я…

— Да все я понял. Ты же телевизор смотришь, детективчики почитываешь, там всякие клуши такое вытворяют, и все, что интересно, у них получается! Ты, что ли хуже? Ты лучше. Не расстраивайся. Проколы — они у всех бывают.

Даже в полумраке было видно, что Ника покраснела.

— Нет. Ничего ты не понял.

— Может, и не понял. Объяснишь?

— Просто мне нужны деньги.

Ух ты. Как неоригинально. Он чуть не засмеялся.

— А они всем нужны, Ника. Мне тоже. Я их зарабатываю, по мере сил. Тебя достала тотальная зависимость от богатого мужа? Тоже хочешь стать богатой и успешной?

— Да!

— Правильно, для этого нужно найти клад. Можно еще банк ограбить. Не факт ведь, что поймают?

Ника оперлась об стол, чтобы встать, но Веснин, протянув руки, удержал ее, попросил неожиданно мягко:

— Сиди, пожалуйста. Мы ведь еще не договорили.

Он выдернул из барсетки и бросил на стол пару женских перчаток.

— Твои?

— А у тебя они откуда взялись?

— Какая разница? Твои?

— Мои. А что?

— А странно. Размер ведь не твой, болтаются, наверное. Тебе поменьше нужно. Ну-ка, надень!

— Не хочу. Ты чего раскомандовался?

— Да вот Ринка обронила, что это ее перчатки. И у нее руки больше. Интересно, да?

— Ерунда, какая!

— Знаешь, когда маленькая девочка надевает веши мамы или сестры, это нормально. Это она вырасти хочет. Когда так делает взрослая женщина — по-моему, это не нормально. Если тебе нравится кое-что, что есть у старшей сестры, это еще не повод воровать у нее перчатки.

Он смотрел прямо в лицо Ники, и увидел сразу, как она побледнела и растерялась. Но тут же справилась с собой, гордо выпрямилась.

— Не переживай, — улыбнулся Веснин. — Такие всякие странные желания посещают всех. Просто, как правило, люди умеют их подавлять.

— Чушь какая. Меня никогда не привлекал “секенд хенд”.

— Серьезно? Скажи мне, девочка, все твои злоключения, так скажем, не отражены ведь в официальных медицинских бумагах, верно?

— Ты о чем? — Вероника распахнула глаза.

— Значит, нет, — улыбнулся Веснин. — Ну, и правильно. С психикой у тебя не так уж плохо. Ты глупая просто. Сиди! — он крепко стиснул ее руку и помешал вскочить.

— У меня к тебе предложение, девочка. Денег хочешь? Много у меня нет, но тысяч десять, пожалуй, могу отстегнуть. Не рублей, конечно. Условных единиц.

— И за что же? Не просто так ведь предлагаешь, как я понимаю?

— Конечно, нет. В Америку хочешь? Свяжись с самым лучшим, самым дорогим брачным агентством, я услуги оплачу, выбери себе самого распрекраснейшего кандидата, кого твое сердце пожелает, выйди замуж и уезжай. А я помогу, чем могу. Вдруг получится. Жизнь — игра! Сыграй еще разок?

Ника не нашлась, что сказать, она лишь изумленно смотрела на Веснина.

— Ты издеваешься надо мной?

— Нет. Просто, ты ведь этого очень хочешь. И не говори, что я не прав. Тебе стоит изменить свою жизнь, или, может, даже лечиться, а скорее, и то и другое. Если сделаешь первое, возможно, обойдешься без второго. Останешься тут — подумай сама, как все сложится дальше. Больше так нельзя, правда ведь?

— Правда, — серьезно согласилась Ника. — Ты забыл, что я замужем?

— Разведешься, долго, что ли? Муж тебе, как порядочный человек, тоже что-то отстегнет, за долгую и счастливую семейную жизнь. Плюс мои десять тысяч.

— Десять тысяч в Америке — это копейки. Слишком мало. Муж мне даст тоже копейки. Наше имущество так оформлено, что я при разводе получу самую малость.

— Ого! Ты уже торгуешься.

— Нет, ты не понял…

— Как же — нет? Торгуешься. Ладно тебе. Все же кое-что на первое время. И потом, ты ведь замуж выйдешь. А жена из тебя — мечта. Красивая, интересная дама, готовишь, я слышал, выше всех похвал. И работать будешь. Я постараюсь тебе помочь, это точно. И столько там на тебя свалится заморочек, что скучать не придется. Я думаю — не пожалеешь.

— У меня здесь дочь.

— Тебе нужно начать, наконец, жить, так? Видишь — два мужика столько лет не могут тебя прогнать. Прямо ловушка какая-то, так и будете в ней болтаться втроем. Сама наберись мужества и уйди. Подальше куда ни будь. И тогда для тебя возможно все!

— Как ты… сказал? Прогнать?! — она выпрямилась, ноздри ее затрепетали.

— Никогда, слышишь, никогда не говори мне этого больше, понял?

— Ладно. Да ты все спокойно обдумай, девочка.

— И не смей меня так называть!

— Да брось. Тебе это нравится.

— Моей дочке скоро пятнадцать лет!

Он угадал, в принципе. Это покровительственное “девочка” и злило ее, и, с другой стороны — нравилось. Оно было правильным, оно как бы говорило о том, какая она хрупкая, фигуристая, красивая, какая молодая — в свои тридцать четыре…

Она встала. Он тоже поднялся, всегда готовый поймать ее и задержать, если вздумает убегать. Потому что он еще не закончил.

— Ты просто не понимаешь, — сказала Ника. — Я его люблю, столько лет, и ничего с этим поделать не могу. Он один у меня, но как же он не понимает… А ты, ты… Ты и вовсе…

Веснин засмеялся, но совсем не весело.

— Я и вовсе — дерево, где мне понять такие тонкие чувства. Да? Несчастной любви столько же лет, сколько и человечеству. С этим можно справиться, девочка. И жить. И даже быть счастливым, представь себе. И представь себе, это вполне возможно и в Европе, и в Америке, и в России тоже. Место действия и всякое такое прочее вообще роли не играют, понимаешь?

— Политинформацию проводишь?

— Нет, что ты. Ты уж поверь. И проверь. Если жизнь тебе чего-то категорически не дает — не упрямься, не выцарапывай силой. Силой ничего получить нельзя. Откажись и успокойся, и просто иди дальше. И ты получишь кучу отличных подарков, предназначенных именно тебе, любимой.

Стремительно отвернувшись — взметнулась юбка, локоны, сумочка — Ника убежала.

Он ее расстроил. Вот уж воистину…

— Да, в Америку хорошо бы, — буркнул Веснин себе под нос, и улыбнулся. — Европа слишком близко стала последнее время. Да и Америка, впрочем, не так уж и далеко.

Вечером Ника ему позвонила.

— Я не пойду в агентство, — сказала она. — Ты меня сам с кем-нибудь познакомь.

— Ладно, — согласился он, подумав пару секунд. — Познакомлю. Но и только. Дальше — все сама.

— Разумеется. Знаешь, я разборчивая.

— Широкого ассортимента у меня нет, — сообщил Веснин. — Точнее, никакого нет, но разок попробовать можно. Если согласна, завтра в кафе, форма одежды вечерняя, будем вчетвером. Я определюсь с кафе и перезвоню.

— Я согласна. Но я не отказываюсь от денег. Они мне понадобятся.

— Я так и понял.

Вот и договорились…

Регина сладко потянулась и села. За окном — как-то не так. Словно не утро. Должно же быть утро?

На часах — семь. Все в порядке. Она успеет. Просто погода пасмурная, наверное. Погода сейчас только и делает, что меняется. Может, ей все приснилось? И сейчас снится? А Лара ушла…

Да, Лары точно нет. Странно, присутствие ее Регина не ощущала, а отсутствие — чувствует. Чувствует, как приятную легкость. Ей хорошо оттого, что Лара ушла.

В спальне свежо и прохладно, потому что форточка открыта. Это не она ее открыла.

В дверях возникла фигура мужа.

— Проснулась? Будешь вставать, или как?

— Вань, сколько времени?

— Девятнадцать десять. Ты дрыхла весь день.

— Что ты сказал? Послушай, какой сегодня день недели?

Он криво усмехнулся.

— Среда сегодня. Повторяю, ты весь день проспала. Я даже не мог тебя разбудить. А Серега уверял, что все в порядке. Кстати, а почему он был так уверен, не знаешь?

— Я не знаю! Ты меня в чем-то обвиняешь, что ли?

— Не обвиняю. Я просто все еще не понимаю, почему все кругом о тебе что-то знают, а я нет?

— Ты опять? — вздохнула Регина. — Да никто ничего не знает, не выдумывай! Погоди, значит, среда все-таки? — испугалась она. — Меня с работы не искали?!

— Искали. Юля твоя звонила. Только я выходил, с ней Серега разговаривал.

— Да? И что он ей сказал?..

— Он потом съездил и поговорил с твоим начальством. Не волнуйся.

— Что? Зачем?!

Хорошенькое “не волнуйся”! Регина просто испугалась.

— Да все в порядке, — хмыкнул Иван. — Ты Серегу не знаешь, что ли? Можешь быть уверена — у тебя на работе все в порядке!

Регина поежилась. Да, дела…

— Впрочем, — добавил муж задумчиво и совсем негромко, — я его тоже не знаю, черт бы все это побрал. И тебя не знаю. И вообще, ничего я уже не знаю.

— Вань, ты что? — Регина спрыгнула с кровати, подошла к нему.

Он продолжал, тихо и не торопясь:

— Знаешь, я все думал о нас с тобой. Я тебе ведь говорил уже, что люблю тебя? Я обещал тебе повторять регулярно? Я не в счет обещания сейчас говорю — я люблю тебя. Я без тебя не знаю, как бы жил. Мне легче умереть, чем тебя потерять.

— Ваня, что ты говоришь?!

— Говорю, как есть. И это даже здорово, что я тебя, оказывается, не знаю. Так даже интереснее. Только ты должна быть моя.

— Так и есть. Неужели сомневаешься?

— Правда? Это хорошо.

Надо было сделать один короткий шаг, чтобы прижаться к нему, и он охотно стиснул ее, а на ней была только тонюсенькая сорочка, то есть как будто ничего не было…

Она вовремя спохватилась и отстранилась, чуть-чуть.

— Ты все твердишь, что ничего не знаешь. А на самом деле это я ничего не знаю. Вань, когда ты мне все расскажешь? Расскажи сейчас!

— Сейчас? Тебе так хочется узнать это сейчас?

— Ваня. Пожалуйста! Я ни о чем другом думать не смогу!

— Хорошо, — он вздохнул. — Будет тебе сейчас. Поставь только чайник, хорошо?

Чайник уже закипел, когда Иван пришел к ней на кухню и сел напротив. Регина, оказывается, не чаю хотела, а есть, поэтому она соорудила себе внушительный размеров бутерброд из хлеба, колбасы, сыра и свежей петрушки, которая очень кстати нашлась в холодильнике. Иван даже засмеялся, увидев этот бутерброд.

— Тоже хочешь? — поинтересовалась Регина на всякий случай.

Он помотал головой и налил себе чай в большую кружку.

— Что “все” тебе рассказать?

— Все — это все. И подробнее, пожалуйста.

— Хорошо, попробую подробнее, — он улыбался. — Все получилось, как обычно — бабы устроили бардак, а потом просят — объясните им, что же все-таки произошло.

— Ваня.

— Вчера Беата Крингеляйн звонила Витальке. Она извинялась и тоже просила объяснить…

— Беата — подруга Лари Миллер!

— Ты знаешь это? Может, сначала ты расскажешь мне все, что знаешь?

— Я только имя это слышала. Ваня, честное слово, я ничего не знаю.

Она в очередной раз приняла разумное решение — помалкивать. Если бы это всегда удавалось.

— Значит, так. У Берты Крингеляйн русская бабушка. Ее звали Анна Николаева. Она девочкой осталась после войны в Германии, на западной территории, потому что ее мать вышла замуж за немца. Потом Анна сама вышла замуж, родила пятерых детей и прожила долгую, спокойную жизнь. Она умерла три года назад. Но она всю жизнь хранила фотографию одного человека. То, что человек этот был отцом Анны — всего лишь версия. После смерти бабушки ее внучка Беата не выбросила фото, а положила в семейный альбом.

— Есть русская бабушка, есть друг семьи, — пробормотала Регина. — Мы подбираемся к сундуку?

— Точно. Ринка, я неправильно начал. Начало должно было быть другое. Задолго до революции один богатый человек, по фамилии Каламбики, собирал коллекцию маленьких портретов в драгоценных оправах. Часть этой коллекции попала к промышленнику Киржанскому, прадеду Жени. Как раз в это время Киржанский собирался уезжать за границу, и было это перед февральской революцией. У него было два сына, как в сказке — старший умный, младший революционер. Интересно?

— Еще бы! Давай дальше.

Она слушала, Иван говорил. Он рассказал ей все про коллекцию, закончив фальшивыми драгоценностями, найденными маленьким Женей в разбитой шкатулке. Про то, как поймали Веронику на квартире Хижанских, рассказывать не стал — и без этого обошлось. Вообще, роль Вероники в его изложении выглядела очень скромно. Она опознала Жениного предка на фото, она купила шкатулку, пытаясь найти драгоценности — без этого никак, раз Регина видела останки шкатулки на даче. Про Веснина он не стал говорить совсем. Просто ненавязчиво дал понять, что злодеи уже обезврежены — привет Шапошникову со товарищи. Сложных вопросов Регина задавать не стала. И на том спасибо. Она ведь, если на то пошло, уже спрашивала про Серегу, и он ей ответил.

История и так, в урезанном виде, получилась интересной.

— Потрясающе, — заключила Регина. — А Женя знает?

— Наверное, пока не все. Погоди, вот главного он точно не знает…

И он рассказал ей еще и про сейф в швейцарском банке. Тем более, что ключ — ключ вот он, все еще лежит на столе, около сахарницы. Может быть, зря поторопился Иван про это рассказывать, потому что Регина, переварив информацию и придя в себя от дополнительного удивления, спросила:

— Вань, а при чем здесь Сережка Веснин? Он же знает про ключ?! Значит, он все-таки…

Она с опаской потрогала ключик, оттертый ею же вчера от многолетней пыли. Подумать только — сейф в швейцарском банке!

— Про ключ в процессе следствия выяснилось, Рин, — вывернулся Иван. — Пришлось связываться с заграничными родственниками Хижанских…

— Понятно. Значит, Женя все-таки станет богатым человеком? Но все равно жаль, что он выбросил то колечко. Такое славное было.

— Подарить тебе такое?

— Ага, — с готовностью согласилась она. — Можно без бриллианта.

— Заметано. Со следующей же премии. Знаешь, от кого произошли женщины? Все-таки от мартышек. Любите вы надевать на себя совершенно бессмысленные блестящие штучки.

Вдруг он спросил безо всякого перехода:

— Ринка, ты почему за меня замуж вышла?

Она ответила осторожно:

— Потому что я в тебя влюбилась. Почему ж еще?

— А если бы, к примеру, Серега Веснин был на моем месте? Ну, представь? Он ведь во многом … так сказать, удачливее меня. Ему есть чем тебя заинтересовать. Да?

— Вань, ты зачем мне такие глупости говоришь?

— Это не глупости.

— Ну, хорошо. Он был на твоем месте. Мы с ним в кино ходили. Еще в кафе. В принципе, мне было с ним весело. Это перед этим вы с ним меня в шахматы разыграли, что ли?

Иван кивнул.

— Мне было хорошо. Но не так, понимаешь? А в тебя я влюбилась, ясно? С ним не было ничего похожего. Наверное, просто в него я не влюблялась. Сережка — он хороший, но он же был не ты.

Она встала, медленно подошла к Ивану.

— Вань, тебе не нужно ревновать. Это глупо. Ты лучше всех. Не веришь?

— Нет. Но это здорово, если ты так думаешь.

Он усадил ее на колени, крепко стиснул ее своими лапищами, растрепал волосы, стал целовать куда-то в шею.

— Ты моя. Я люблю тебя, Ринка. Слышишь, я люблю тебя… — он шептал это ей на ухо.

Кажется, она тоже что-то говорила. И было совсем неважно, что. Все равно он не слушал. И когда он просто поднял ее и отнес в спальню, она тоже стала объяснять ему что-то, и даже подушкой в него бросила. А хотелось, чтобы он целовал ее, тискал, и всего остального, что за этим полагалось, тоже до ужаса хотелось.

Собственно, так оно все и вышло.

Потом она села, натянув на себя покрывало, моргая, посмотрела на часы. С часами опять было что-то не то. Они показывали слишком много.

— Вань, что у нас со временем?

Он лениво отозвался:

— Со временем у нас все хорошо…

И потянул за край покрывала, так, что она упала прямо к нему в руки. Сопротивляться Ивану вообще было бесполезно. Так только, смеха ради.

Он осторожно поцеловал ее в плечо, потом в ямку на затылке, и повторил:

— У нас шикарно со временем.

— Сейчас Сережка придет.

— Думаю, вряд ли. Что парню дома делать?

— Ну, знаешь! Уроки.

— А, ну да, конечно. Ты у меня просто чудо, Ринка, правда, какая умница. Он же у нас любит уроки делать, всегда бегом бежит делать уроки… — он легонько куснул ее за мочку уха.

— Знаешь, я вот что подумал — сегодня я признался тебе в любви на неделю вперед. Или на месяц. Точно, месяц можно не беспокоиться. Нет, ты же понимаешь — это я только про признания, будь они неладны…

Регина схватила подушку, которая нашлась где-то в ногах, и в удовольствием метнула ее Ивану в физиономию. Он опять поймал. Легко. Одной рукой.

Он улыбался. Примерно как кот, который наелся сметаны.

Странно, но Иван плохо помнил Регину в самую первую их встречу. Потому странно, что Нику вот он помнил даже очень хорошо, будто перед глазами осталась ее фотография. Платье, темно-голубое в мелкий-мелкий цветочек, на плече — фотоаппарат на длинном ремешке, пепельные кудри волной и огромные влажные глаза олененка. Они трогали за живое, эти глаза. Он стоял и смотрел, удивляясь, что этот дивный образ — наяву, а не в кино, скажем. В кино — там бывает все, но не наяву же? По крайней мере, он еще не видел. Она посмотрела на него прямо, без стеснения, и улыбнулась, чуть-чуть, и поспешно отвернулась, словно смутившись. Он тогда тоже улыбнулся ей в ответ. Не удержался.

Кто-то у него над ухом тихонько свистнул. Кто это был — Иван не помнил совершенно. Этот кто-то еще сказал:

— Константиныч, ты только посмотри, какое чудо, а?

Он небрежно согласился:

— Ага. Красивый ребенок.

Он просто сказал, что подумал. Красивый ребенок. Он восхитился, но ничего мужского не затронули в нем те дивные кудри и глаза вкупе со всем прочим. Ну, нет — и все тут!

Тогда он выпил стакан газировки и пошел переодеваться, потому что дело было после тренировки, и он, вообще говоря, спешил. Он запрыгнул в троллейбус, и этот троллейбус повез его не домой, а совсем в другую сторону, к одному высокому зданию, возле которого он встретил девушку. Неделю назад. Его память не смогла бы воспроизвести с фотографической точностью, что на ней было надето, этого он вообще не заметил, вспоминались только поворот головы, ямочка около веселого рта, волосы, растрепанные и мокрые от дождя, еще — какая-то яркая блестка у шеи. И в то же время — он ее запомнил. Увидел — узнал бы сразу, это без сомнения.

Девушку он видел издали, метров с пяти, и нельзя было подойти ближе. Что за оказия тогда их разделила, почему эти пять метров оказались непреодолимыми, он тоже уже забыл, только чувство свое тогдашнее помнил отчетливо — вот, понравилась девушка, а подойти нельзя!

Потом, не сразу, а несколько часов спустя, он понял, что нужно найти ее обязательно. Точнее, нет, понял-то он сразу, через несколько часов эта идея просто никуда не ушла, а наоборот, четко оформилась. “Вот тормоз! — потешался потом Веснин. — Надо было сразу ловить и не пускать! А теперь что?”

Здание, из которого вроде бы вышла девушка, было режимным НИИ. Он решил, что она там работает, и начал приезжать к этому зданию к окончанию рабочего дня, всякий раз, когда ему самому позволяло время. В том, что найти ее будет несложно, он не сомневался. Сначала не сомневался…

На третий раз он зашел и заговорил с вахтершами — женщинами в форменной одежде, которые выдавали и забирали пропуска. Иванов заводской пропуск всегда был с ним, в кармане куртки, он сдавал его на проходной, приходя на работу. Здесь было наоборот — работник называл номер, и ему выдавали пропуск, сверяя лицо с фотографией.

Он объяснил вахтершам, в чем дело, постарался описать им свою незнакомку. Те посочувствовали, посмеялись и ничем не помогли. Впрочем, вряд ли ему удалось достоверно описать девушку, разве что в самых общих чертах. Он не мастер на такие вещи. Нужно было во что бы то ни стало ее найти. Она его зацепила. Эх, вернуть бы тот самый, первый миг их встречи! Конечно — тормоз, что еще скажешь.

Он ездил туда долго. Не каждый день, но, в общей сложности, месяца два, наверное. И — ничего. Девушка как в воду канула. Может, ему только показалось, что она выходила из этих дверей?

Несколько раз он попробовал ждать не на улице, а в здании, напротив кабинок вахтеров и турникета. Однажды, привычно скользя глазами по входящим — выходящим, он услышал:

— Товарищ Гордиенко! Арнольд Кузьмич, постойте!

Иван, услышав такое имя-отчество, еще и в сочетании с такой фамилией, не удержался и широко улыбнулся. Ничего себе — отец Кузьма, сын — Арнольд, и оба они — Гордиенко. Такого еще поискать.

Невысокий мужик с веселыми глазами это заметил, подмигнул ему и повернулся на зов:

— Да? Чего там еще? — терпеливо, но морщась, как от зубной боли, слушал, что ему говорили с той, внутренней стороны проходной.

А Иван смутился, но немного — раз мужик сам относится с юмором, и правильно, кстати, делает, то ему-то чего огорчаться? Тогда он почувствовал внезапную симпатию к этому человеку.

Пухлая кожаная папка, которую Арнольд Кузьмич держал под мышкой, вдруг выскользнула и шмякнулась на пол в полуметре от Ивана. Он быстро поднял ее, отдал.

— Спасибо, — Гордиенко взял ее другой рукой.

Руку, которая не удержала папку, он держал как-то особенно, как будто та была сломана и не слушалась. И еще он прихрамывал слегка — было не очень заметно.

— Я тебя уже три раза тут вижу, стенку подпираешь, — сказал Гордиенко с легкой усмешкой. — Чего так?

— Товарища жду, — ответил Иван.

Не веселить же и его тоже рассказом про прекрасную незнакомку?

— Подолгу ждешь, — заметил Арнольд Кузьмич. — Хоть раз дождался?

Иван в ответ пожал плечами. Ишь, дескать, какой наблюдательный…

— Помочь могу чем-нибудь?

— Нет, спасибо.

— Ну, жди.

Глупо, да. Но тогда ему так не казалось.

— Эй, парень, — окликнула вахтерша, та, которая знала его проблему. — Ты, вот что, здесь не стой. Иди на улицу. Тут ведь режим. Доложить про тебя придется, проверять еще станут — оно тебе надо?

Точно, оно было не надо.

Мужика этого, хромого и с покалеченной рукой, Иван видел еще несколько раз, тот кивал ему с той же легкой усмешкой. А свою незнакомку — нет. Он так и не встретил незнакомку возле той проходной.

Серега Веснин сначала поднял его на смех, потом посочувствовал и захотел помочь, отчасти из любопытства, наверное — получится или нет? Он составил целый план “Как найти мисс Х”. Они шатались по городу, находили разные мелкие студенческие кафешки, известные не всем. Он приставал: “Ну, подумай. Осмысли свои впечатления. Она студентка? Или работает? Она какая?”

У Ивана не было впечатлений. Точнее, было только одно.

Конечно, это должно было закончиться. “Это было интересно, но надоело!” — сказал Сергей. “Согласись, братан — уже хватит”.

Да он и сам понимал, что хватит. Это, решил он, была вроде как шутка. Игра.

Он ведь не мальчик уже был, а взрослый мужик, три года после армии, и несколько женщин в его жизни уже сменили одна другую. Отношения начинались, доходили до некой точки — и становилось неинтересно. Последняя, Иринка, медсестра из их заводского медпункта, всерьез была настроена выйти за него замуж, даже с родителями познакомила, ненавязчиво так. Их отношения разладились как раз во время охоты за незнакомкой, и это было хорошо. Не собирался он жениться на ней. У него была работа на заводе, работа в спортклубе, и еще институт по вечерам, правда, там он особо не выкладывался — как-то само собой получалось. И никто не пытался объяснять ему, как жить и что делать, он был сам по себе, и это было хорошо.

Нет, желание, родившееся сразу после армии — иметь семью — оно никуда не делось. Но ведь не на ком пока ему было жениться!

А между тем девочка-картинка Вероника ходила мимо и обменивалась с ним улыбками. Она занималась в фотостудии, и еще чем-то, аэробикой, что ли? Однажды он кого-то ждал на мягком диване в холле, и она тоже вроде бы кого-то ждала. Они стали разговаривать, она даже подсунула ему снимки — посмотреть. Иван, правда, не нашел ничего особенного, однако похвалил. Просто он не разбирался в фотографии.

Когда Иван понял, что девочка попадается на глаза неоправданно часто, он сразу перестал ей улыбаться. Только кивал вместо приветствия, или вовсе старался не замечать. Но в один прекрасный день, точнее, это был вечер, Ника заглянула прямо к нему в раздевалку, ее губы дрожали, а прекрасные глаза олененка сияли от слез, грозивших вот-вот пролиться. Она поведала, что трое каких-то неизвестных хулиганов проходу ей не дают, она боится идти домой. Конечно, Иван ее проводил. Никаких злоумышленников они по дороге не встретили, ни в тот раз, ни в последующие. К Ивану вообще, как-то так выходило, никто из этой породы близко не приближался. Но жалобы в устах девочки звучали очень уж достоверно. Он потом приставил к ней двоих пацанов из секции с просьбой, по возможности, разобраться. Они долго с ней возились. Один, оказалось, быстро стал к Нике неравнодушен, и Иван решил, что здесь все прекрасно, лучше и быть не может.

Веснин всю эту историю тоже знал, она произошла у него на глазах. Во дворец спорта Веснин уже много лет ходил, как к себе домой, одно время и подрабатывал там на пару с Иваном. А тогда он просто приходил потренироваться, размяться — почти всегда, когда там был Иван, был и Серега. Над Никой он посмеивался, не забывал сообщить:

— Вон, гляди-ка, твоя очаровашка! И везет же некоторым.

Как будто сам скучал без внимания очаровашек! Веснин мог заговорить, заморочить и расположить к себе любую особу женского пола, невзирая на возраст и звание. Иван не то, чтобы завидовал, но четко понимал, что ему такое не дано.

— Ты погоди, — усмехался Веснин, — у этой мисс большое будущее. Она же идет вперед, как танк, к своей светлой цели.

Иван тогда решил для себя, что тех троих хулиганов Ника, скорее всего, придумала. Восхитился еще ее сообразительностью, и тем, как артистично исполнен номер. Изумлялся только — ради чего балаган? Подружкам что-то доказать? Чтобы он, грубоватый, нескладный, неразговорчивый, мог серьезно интересовать девочку пятнадцати-шестнадцати лет? Зачем он ей? И она ему зачем?

Впрочем, и раздумывать о ней было некогда и незачем. Посмеялись, и забыли. Чего не бывает?

— Знаешь, с кем я познакомился вчера? — сообщил как-то Веснин. — С сестрицей твоей очаровашки. У нее ничего сестрица, между прочим.

Иван не разглядел ничего особенного за этой деланной небрежностью. Сестрица, ну и сестрица, немало их уже сменилось, и сестриц, и не сестриц.

— И как тебе? — полюбопытствовал он, просто так.

— Пока никак! Но это пока.

А совсем скоро Ивану на самом деле пришлось выручать Нику из беды. Как раз из той самой — шел по улице вечером и увидел девчонку, зажатую в угол двумя пьяными переростками.

Он неслышно подошел сзади, положил руки им на плечи.

— Так, ребята. Девочке домой пора, а вам по своим делам.

Никины глаза распахнулись и засветились радостно — она, похоже, испугалась всерьез и помощи ждала, как чуда. Были бы парни не пьяные, их бы сразу след простыл, а так они еще ерепениться начали. Это было уже просто смешно. Он легонько надавил им на плечи, развернул, чуть толкнув в стороны — просто чтобы поняли, что к чему. Не поняли!

Один быстро выхватил из кармана ножик.

— Ты нарываешься, чувак!

Это было еще смешнее. Ножик парнишка и держать толком не умел. А вот Иван и с ножиками, и с теми, у кого ножики, как раз немножко умел обращаться, два его армейских года вряд ли когда выветрятся…

Кончилось тем, что ножик он зашвырнул в кусты, а парням накостылял, но очень умеренно, и в кусты швырять не стал, придал им ускорение в сторону ближайшего переулка. Те сообразили, наконец, что следует делать.

Ника смотрела на него, как на героя в сияющих латах.

— Сопли ребятам в голову ударили, — объяснил он Нике, улыбнувшись, — Само по себе не страшно, но в сочетании с алкоголем плохо. Ты почему одна бродишь по ночам?

— Какая же сейчас ночь? — она еще пробовала ершиться.

— Двадцать один тридцать, и на улице никого. Тебе давно пора дома перед телевизором сидеть. Куда Вовка смотрит?

Вовка — это тот, неравнодушный к Нике парнишка.

Она только плечом повела:

— Причем здесь Вовка?

— Разве ни при чем? Ну, пойдем! — засмеялся Иван. — Домой тебя отведу.

И тонкая Никина рука тут же уверенно легла на его предплечье.

Разве он мог ожидать, что случится потом? Точнее, кого он встретит…

Девичья фигурка в плаще стояла на дорожке возле Никиного дома.

— Сестра, — вздохнула Ника. — Не сидится ей дома!

Ивана это рассмешило. Она слишком изображала недовольную барышню, которую нещадно пасут и не дают глотка свободы. Иван на месте ее папаши вообще запер бы на замок такую дочку, от греха подальше.

— Одиннадцатый час уже, — заметил он. — А родители твои где, они почему не волнуются?

— А они уехали, мы с сестрой вдвоем.

— Понятно…

“Сестрица очаровашки”. Ему еще любопытно стало.

Они подходили ближе. Девушка, сестра Ники, шагнула вперед и, скользнув по ним взглядом, тут же отвернулась. Хотя, она кивнула слегка Ивану, изобразив не очень определенное “здравствуйте”. И больше на них не взглянула, не спеша пошла к подъезду.

А Иван застыл, как соляной столб.

Он ведь не сомневался, что узнает ее сразу, как только увидит. Так и вышло — узнал сразу, в самый первый миг, а поймав ее взгляд, почувствовал, как бросило в дрожь. Вот она, незнакомка…

Опомнившись немного, он глянул на Нику. Та вдруг очень изменилась — лицо, фигура, взгляд стал потерянным, тяжелым. Но что ему было до нее тогда?

— Как зовут твою сестру?

— Ее Ринка зовут, — ответила Ника холодно, — Регина, то есть.

— Красивое имя…

— Да ну? Серьезно?

— Родителей нет, спать рано — может, на чай пригласишь?

— Нельзя. Поздно уже.

— Погоди. Не поздно, — он поймал ее руку. — Познакомь меня со своей сестрой. Солнышко, пожалуйста!

— Зачем? Она уже спать пошла. И, вообще, она замуж выходит, понял? И платье свадебное купила! Она на меня сегодня и разозлилась, потому что с женихом должна была встретиться. А не смогла — я задержалась. Понятно тебе?

Он ее почти не слушал.

— Ну, тогда я сам, — он подмигнул Нике. — Спокойной ночи, солнышко!

Теперь это казалось просто — он ведь узнал, кто она, и даже где живет! Хорошо бы сегодня, конечно. Прямо сейчас. Но сейчас она, во-первых, сердитая, а во-вторых, рядом будет вертеться эта пигалица с непонятным настроением, младшая сестричка. Значит, лучше завтра.

Он широкими шагами шел по темной улице, где отродясь, наверное, не было фонарей, и был счастлив, как мальчишка, которому подарили … какое-то чудо. Это ведь и было чудо — он хотел ее найти, и нашел, наконец. Уже бросил надеяться, и все равно нашел!

Его незнакомка — это сестра … его “очаровашки”. “Я познакомился с сестрицей твоей очаровашки!” — говорил ему Веснин. Недавно говорил, может, неделю назад. Он еще говорил, что “она ничего, эта сестрица”! А на его вопрос “как?” он ответил: “Никак, но это пока”! Неделю тому назад.

Смятением, как волной, снесло недавнее счастье.

Это же Веснин. Друг с первого класса, человек, ближе которого на свете нет. Все, что нужно Сереге, Иван отдал бы ему без сожаления. И Серега Ивану — наверное, тоже.

Но свою незнакомку? Отдать Сереге?..

Ее он не хотел отдавать. Только ее — нет, никак…

Стоп! Какой там еще у нее жених? Не Серега ведь, с которым она познакомилась неделю назад…

Ближайший телефонный автомат оказался исправным, голос Веснина в трубке — веселым и не очень удивленным.

— Где, говоришь, тебя носит? — уточнил Веснин. — Заходи.

На что он надеялся, направившись тогда к Сереге? Наверное, что тот сразу все поймет — как обычно, и сообщит, что нет у него ничего с этой девчонкой, и все в порядке, и пожелает ему удачи, пошутит как-нибудь, они посмеются, и все будет нормально, все получится. Ну, не может у него не получиться, после этой нежданной, чудесной встречи. И не может он отложить на завтра встречу с Серегой. Надо сегодня.

Сестрица “очаровашки”, твою мать… Если бы он только знал! Не зря, выходит, она встретилась ему, эта забавная девочка, девочка-картинка — как бы иначе он познакомился с ее сестрой?

Пусть только Сереги не будет на его пути. Остальное — ничего. Плохо, что есть какой-то там жених, но это еще посмотрим, что за жених такой! В конце концов, она еще не вышла замуж.

Все получилось не так.

Веснин выслушал его, и долго молчал, и глаза его стали отрешенными. Нечасто бывал у Сереги такой взгляд.

— Понимаешь, старик, — сказал он наконец, — Зря ты так. Ты же ее, Регину, совсем не знаешь даже. Подумаешь — видел один раз.

То, как он это сказал, не понравилось Ивану сразу.

— А ты? — спросил он, удивившись тому, как сел вдруг голос. — Ты уже ее знаешь?

— Понимаешь, у меня, кажется, это серьезно. Она мне нравится. Она всерьез мне нравится! Я даже думаю, что на ней женюсь. И какой там жених, ты сказал? Что-то не замечал я никого. Ванька, ну, пойми же ты — ты с ней даже не знаком еще!

— Ты, значит, уже знаком, — бездумно повторил Иван.

Она смотрели друг на друга так, как раньше — никогда…

Серега ведь прав — это Ивану надо уйти. Его номер здесь не первый, он с Региной даже не знаком, просто на улице видел.

— Надо же, — сказал Веснин, — мы с тобой по крышам скакали, как два придурка — и все из-за нее…

Иван тогда чувствовал одно — невозможно ему просто взять и уйти с дороги. Тогда он потеряет что-то, чего больше не найдет никогда. То, что уже — его, уже в душе, и выдергивать придется с мясом и кровью — так ему казалось. И Серегу он потерял, и это было, может быть, еще хуже, потому что Серега тоже пророс в его душу сильнее некуда.

Ничего этого не было еще час назад — надо же. Но теперь все равно, час прошел, или не час…

Ника, девочка, что ты наделала? Зачем вообще было смотреть на тебя тогда, в первый раз, зачем разговаривать с тобой и листать твои дурацкие альбомы?

— Так что скажешь? — спросил Серега.

И Иван сказал:

— Почему бы ей не решить самой? Она же не кукла, она тоже может выбирать. И будет без обид.

— Ну, нет, так не пойдет. Она не кукла, но она женщина. Мы сами должны решить. Сейчас и решим.

Веснин помолчал, раздумывая, потом вынул из ящика шахматный набор, бросил его на диван.

— Ты что? — не понял Иван.

— Мы сыграем с тобой, вот и все. Сейчас. Ты прав — такое лучше не откладывать. Мы сыграем, и будет без обид, так?

— У тебя, что, с головой плохо стало? Как это — сыграем?

Хотя, для них не в первый раз было решать что-то с помощью шахмат. Например, пацанами в летнем лагере они разыгрывали, кто полы моет, когда их ставили дежурить по кухне. Веснин мыл чаще.

— Это ты чего придурка корчишь? — Веснин смотрел прямо, и глаза его все больше стыли. — Не знаешь, как в шахматы играть? Выбирай, или мы решаем сейчас, и действительно без обид, или мы больше друг друга не знаем, и каждый за себя. Так что?

— Я ведь выиграю, — сказал Иван. — Давай, я согласен.

— Скажешь “гоп”, когда перепрыгнешь.

Иван уверен был, что выиграет. Или — почти уверен. Но он проиграл. Партия затянулась, они и не спешили никуда, и он уже шах поставил Сереге, и был уверен, что еще пара ходов — и все, мат. И странно было, что вот, они с Серегой Весниным, сидят и играют на девчонку. И это всерьез. Либо они “больше друг друга не знают, и каждый за себя”! Действительно, странно. Как во сне.

И он проиграл. Серега ему мат поставил. Не о том Иван, наверное, стал думать — и прошляпил…

Он ушел тогда, и следовал их договору очень четко. Это оказалось несложно. Веснин стал много реже бывать во дворце спорта, девочка Ника почти не попадалась на глаза. Скоро Ивану и вовсе пришлось уволиться из дворца. А потом ему работу предложили, на год, денежную работу на Севере, и он сразу согласился, взял “академ” в институте, с заводом было просто — написал заявление “по собственному”, точно зная, что через год опять возьмут. Было бы на то его желание. Он решил — вернется, и сразу машину купит. Квартиру сдал, в этом ему тетя Рая, мама Серегина, помогла, нашла квартирантов. Серега тоже собрался уезжать — решил поступать учиться в Москве. Он пришел на вокзал его проводить, тогда и сказал — Регина уехала и вышла замуж. Добавил с усмешкой:

— А мы-то с тобой тогда, а? Ну не дураки? И все из-за чего — из-за юбки…

Презрительно так сказал. Иван с ним был всецело согласен. Он сам так думал. Наваждение — было, и прошло, и нету его. Он почти не вспоминал Регину, “сестру очаровашки”, и весь тот первый год на Севере, и когда потом еще задержался там почти на год, и когда вернулся и в институте восстановился. Восстановился опять на вечернем, хотя ему предложили и дневное, но что он, мальчишка, что ли, чтобы учиться и копейки считать? Что ему о Регине было вспоминать? Была незнакомка, ею и осталась.

А потом… Он встретил ее на улице, как-то сразу растерялся и спросил про мелочь, потому что надо было позвонить, и она небрежно вытащила из кармана целую горсть. И сразу подумалось — никакая она не замужняя, это же сразу видно. Как он обрадовался! Решил — вот теперь все. Теперь он точно знает, что делать.

Это было уже другое. Это было начало его настоящей жизни, той, которая есть сейчас, и другой, в принципе, ему не надо.

А Веснин сказал: “Вот заразочка маленькая. Ненавижу таких!” Это он про Нику. Он тогда очень заинтересовался, как же все произошло.

Как Ника обстряпала все так ловко, что провела Серегу? И, главное — зачем? Если бы Ника знала тогда, что Иван от Регины отступился, потому что проиграл, что он теперь к ней и близко не подойдет — дело чести, так сказать? Все по-другому вышло бы? Может быть. Но Иван предпочитал не ворошить этот вопрос. Как должно было, так и вышло.

Перед самой их с Ринкой свадьбой, то бишь регистрацией в ЗАГСе, он съездил к тестю — поговорить. Решил, что они с тем мужиком с веселыми глазами, предлагавшим ему помощь возле проходной, непременно поймут друг друга. Ведь, что ни говори, а все-таки неловко было так жениться, тайком от ее родителей. В то же время, представить Нику на своей свадьбе в качестве родственницы — это было еще хуже. Лучше уж потом, как-нибудь.

Он подошел к вахтерше в форменной тужурке и спросил, как связаться с Гордиенко. На удачу спросил, ведь народу здесь работает уйма, где ей всех знать. Не помогла бы тетка, поискал бы другой способ. В крайнем случае, у Ринки узнал бы рабочий телефон отца. Но этого не хотелось. Ринка бы стала спрашивать — почему да зачем?

Ему повезло.

— Арнольд Кузьмич еще не приходил, — тут же ответила вахтерша. — Ждите, он скоро будет.

Имя и отчество вылетело у нее на одном дыхании и вполне серьезно — видно, ее уже давно не забавляло это необыкновенное сочетание.

Он подождал. Чуть не пропустил. Увидел — окликнул, шагнув вперед:

— Арнольд Кузьмич! Постойте, пожалуйста.

Тот обернулся, посмотрел, прищурившись:

— Вы чего-то хотели?

И вдруг узнал, удивился:

— Постойте-ка, а я вас помню. Ишь ты! Еще одна девушка понадобилась?

— Почему — девушка?

Он ведь тогда сказал ему, что приятеля ждет!

— Ну, как же, — усмехнулся Гордиенко. — Про тебя тут, как сказку, рассказывали. Что поделаешь, в каждом месте — свои байки. Так зачем я тебе, а, парень?

Иван даже смешался. Байки, надо же. Он вместо клоуна тут. И Гордиенко этот, отец его Ринки, стоит и улыбается. Он в костюме, при галстуке — Иван эту вещь всю свою жизнь терпеть не мог, и ручка солидная торчит из грудного кармана. Он тут явно начальник какой-то, а не чурки на станке обтачивает. Ринка что-то говорила про отца, но Иван не мог вспомнить — кто он, хоть, по должности? А Иван — после ночной, щетина на щеках, руки поцарапаны — незадача случилась на работе. Тот еще вид, наверное. И зачем он сегодня сюда приперся?!

Но, раз сказал “А”, надо говорить и “Б”, куда деваться. К тому же Гордиенко был не строгий и не сердитый, напротив, взгляд у него с каждой минутой становился все больше юморной какой-то…

— Собственно, вы правы, девушка мне и нужна, — сказал Иван, и даже улыбнулся. — Я на ней женюсь.

— Поздравляю, конечно, — вежливо сказал Гордиенко. — Но я при чем? Хочешь на свадьбу позвать?

— Нет, как раз не хочу. То есть… Не будет свадьбы. Но нам поговорить, наверное, нужно.

Брови Гордиенко поднимались все выше.

— Я на вашей дочери женюсь, вот в чем дело, — Иван прояснил, наконец, суть. — Надо нам поговорить, так ведь?

— Как-как? — переспросил Гордиенко, и наклонил голову, как будто прислушиваясь. — На Нике, что ли? Так ты опоздал, приятель.

С чего он-то взял, что Ивану нужна его Ника?!

— На Регине, — Иван разом перестал стесняться.

— На Ришке? — удивленно переспросил будущий тесть. — Так. А она знает? Что ты на ней женишься?

Он все еще улыбался, но, скорее, по привычке, и взгляд его был уже не юморной.

— Конечно.

— Так. Интересные дела. Скажи, а ту, два года назад — ты ее отыскал, что ли?

— Конечно. И теперь на ней женюсь.

— Даже так? — тесть вытаращил глаза. — Еще интереснее. Ну, вот что — приходите к нам домой, вдвоем с ней, сегодня вечером, или когда хотите — и поговорим. И пусть она сама мне скажет, что за тебя замуж выходит, понял, парень?

— Арнольд Кузьмич, — сказал Иван. — У нас регистрация через четыре дня. И придем мы уже после нее. И свадьбы никакой не будет. Я вашу дочь, можно сказать, украду, понимаете? С ее согласия, разумеется!

— Так. Значит… — теперь Гордиенко уж точно не улыбался.

Взгляд его стал внимательным и острым — у Ивана возникло чувство, что его рентгеном просветили.

— Ну, предположим. Тогда почему ты ко мне явился, похититель?

— За благословением, — пошутил Иван. — Как же иначе…

— Так. Значит, разговор у нас будет продолжительный, парень. У тебя паспорт с собой?

— С собой. Отпечатки пальцев здесь могут снять? — продолжал он ерничать непонятно зачем.

— Надо будет — снимут, не проблема, — ответил спокойно Гордиенко. — А паспорт затем, чтобы пропуск тебе разовый выписать. Не беседовать же нам в скверике, в самом деле.

И точно, побеседовали они тогда продолжительно. Обо всем. Часа три беседовали, наверное. Но трудно не было — тесть говорил легко, не давил. О Ринке заговорил, как бы невзначай, шутя даже, задал пару вопросов — Иван потом уже понял, что это он так его проверял. Потому что, чтобы ответить, Иван должен был знать Ринку, и знать достаточно хорошо. Еще он попробовал его подловить — достал из сейфа бутылку и две стопки, разлил — пахло резко и дольно противно.

— Давай по маленькой, парень. Чего это мы на сухую! Не бог весть что, правда — спирт разведенный, медицинский.

Иван не попался.

— Я не пью, если вы об этом.

— Совсем, что ли? — шевельнул бровью Гордиенко.

— Могу, если деваться некуда. Но не люблю.

— Так тебе сейчас деваться некуда. Давай, парень.

Они выпили, чокнувшись, но тост не провозглашали — и так вроде ясно было, за что им пить. Гордиенко наблюдал, кивнул одобрительно:

— Ты действительно не пьешь. Молодец. А чего так?

Иван понял, к чему вопрос, ответил чистую правду:

— Отчим всю жизнь пил, очень мне противно было видеть его пьяную рожу.

— Так. С отчимом, значит, вырос, без отца. А отец?

— Я его не помню.

Так, слово за слово, и вытягивал из него Гордиенко всю подноготную целых три часа. Еще, помнится, спросил:

— Ты что, вообще, делать умеешь, а, парень?

— Да все, в принципе, умею, — брякнул Иван.

— Ух, ты, — тесть даже удивится. — Таки все?

— Что не пробовал — разберусь и сделаю. Какие в этом проблемы?

— Никаких, значит? Ну, молодец.

Это тестю явно понравилось. А Иван и не рисовался вовсе, сказал, что думал. Он так жил, всю сознательную жизнь, лет с десяти примерно — разбирался и делал. А кто бы за него разбирался — мать, которой некогда, или отчим, которому чужой пацан в доме был нужен, как собаке пятая нога?

Самый трудный вопрос, который тесть ему задал, был про Нику.

— Ты мне вот что скажи, — Гордиенко сложил пальцы домиком. — Как я понял, это ведь из-за тебя у нас крик стоял и шум, и горе великое. Ты чем младшенькую мою обидел, а, друг? — он опять как бы шутил, но серые глаза из-под густых бровей смотрели остро.

— Шум? Горе?.. — поразился Иван.

Регина ему про это ничего не говорила. Был, значит, и шум. Тогда все даже хуже, чем он думает.

Но объяснять Гордиенко про Нику он не мог! Как бы это выглядело? Сказать отцу: “Ваша дочь достала меня своим вниманием?” Некрасиво это. И потом, какой бы отец с ходу в такое поверил?

Иван не сразу ответил.

— Я ее ничем не обижал, — сказал он очень спокойно. — Совершенно ничем. Просто она сама по себе очень … обидчивая.

— Так, — кивнул Гордиенко, тоже не сразу.

Он смотрел на него, и опять было такое ощущение — как рентген. Но недолго, скоро его глаза смягчились — наверное, сам знал характер своей “младшенькой”.

— Так, — повторил он. — Вы с Ришкой этого, значит, испугались. Дурачье. Ну, ладно. Может, так оно и правда лучше. Кстати, вам деньги нужны? — спросил он еще, — какая-никакая, а все-таки свадьба?

— Не нужны, — отрезал Иван. — У меня есть. Я же говорил.

— Про Север твой? Говорил. Как он тебе, кстати, Север?

— Хорошо. Холодно только.

— Ну, там так и должно быть!

Это был уже конец разговора.

Еще тесть добавил, правда:

— Жаль, конечно, что вы нормально жениться не хотите. Свадьба — это запоминается. И в платье этом с кружавчиками каждой девочке хочется пощеголять, хоть разок-то в жизни. По мне, так женитесь, как хотите, главное, чтобы жили дружно и детей вырастили. Но женщины — они какие? Они важное, бывает, в упор не видят, а из-за какой-нибудь ерунды они могут годами вздыхать, сокрушаться и слезы лить. И ничего с этим не поделаешь — природа у них такая. Может, и правда, стоит вам подождать маленько, да и устроить это дело … по-людски как-нибудь? Мать подключим, она поможет?

Нет уж, ни за что Иван не хотел ждать, ни маленько, ни сколько. Он хотел, чтобы они с Ринкой просыпались по утрам на одной подушке, и до этого осталось каких-нибудь четыре дня. А про ее природу, и про то, что она из-за ерунды, вроде платья с кружавчиками, будет сокрушаться — это же чепуха. Он не поверил. Не станет его любимая из-за этого сокрушаться!

— Смотри, парень, — сказал тесть на прощанье, — обидишь мою Ришку — не сносить тебе головы. Не обижайся, но я еще постараюсь про тебя узнать, что ты мне решил не говорить. У меня и на заводе твоем кое-кто есть, и вообще, подниму старые связи, понял?

Иван не обиделся. Он сказал:

— Узнавайте. Да я и сам… того, кто ее обидит…

Ему нечего было стесняться.

Он правильно сделал, что сходил тогда к тестю. Они как будто заключили свой маленький мужской пакт, и с тех пор всегда с полуслова понимали друг друга. Если сначала у Ивана к Гордиенко только симпатия была, из-за того мимолетного разговора у проходной, то теперь он его зауважал. Они поговорили, договорились, он ему поверил, и не сказал никому ничего, как Иван просил. То, как он с ним разговаривал — это внушало уважение. А если предупредил, что проверять станет, так это нормально, почему же нет, если имеет возможность? Раз дело касается дочки, и ситуация такая, нерядовая, скажем, никакие предосторожности нелишние. Вот если представить, что есть у Ивана дочка, и пришел к нему незнакомый детина и заявил, что он его будущий зять, свадьба через четыре дня, но вы можете не беспокоиться, и вообще, папаша, ваше дело уже сторона, это я так, предупредить пришел, в смысле, из вежливости? Он даже не брался вообразить свою реакцию в этом случае. Так что тестю он очень благодарен. И уважает его и за это тоже.

Нет у него дочки, и хорошо, наверное! С парнями в этом смысле проще. Да с ними во всех смыслах проще! Жаль только, что он у них один, этот парень, а не двое-трое. А может, наоборот, еще как интересно было бы, родись у них и дочка тоже…

Регина сама позвонила в Германию Виталику, потому что не могла ждать, просто не находила себе места. Она спросила про Лару, он ответил — все по старому. То же состояние, что и неделю назад. Но выключать приборы пока не будут. Кажется, никто не верит, что Лара выживет. Муж? Муж надеется. И он, Виталик тоже надеется, конечно. Всегда хочется верить в чудо, хотя большинство верят в то, что чудес не бывает. Он спросил — как дела у нее? Он это так спросил, что было ясно — он совсем не ее дела имеет в виду. А что? Он спрашивал, не снилось ли ей еще чего-нибудь? Нет, совсем ничего. Лара ушла.

По правде говоря, Регина была удивлена и разочарована. Ведь Лара уже ушла — здесь. Значит, она должна вернуться — там. В то, что она ушла без возврата, Регина не могла поверить.

Изменения начались через неделю. Электроника, сторожившая жизнь Лары, тут же зафиксировала это. Еще один день — и сомнений не осталось. Теперь все ждали, когда она очнется. Виталик сдержал слово, он позвонил и сообщил Регине. Он опять спросил, теперь прямо — она ничего не знает? Как там Лара? Регине нечем было его порадовать.

Она теперь жила … нормально. Сама по себе. Это было здорово. Быть только собой — оказывается, ничего нет лучше. С другой стороны, Лары ей как-то стало не хватать. Лариных умений и знаний, тех, которыми она привыкла пользоваться, почти этого не замечая. Так быстро привыкла! Теперь следовало учиться самой, и это еще ничего, но как учиться, если все уверены, что ты это и так знаешь?

Еще ей не хватало собственно Лары, ее голоса рядом, ее поддержки, ненавязчивой или даже навязчивой. Регина переживала за нее, как за близкого человека. Когда еще через два дня Лара вышла, наконец, из комы, Виталик опять позвонил, чтобы сообщить. Регина обрадовалась. Она давно так не радовалась. Как будто какая-то ее часть, ее собственная, могла погибнуть, но выжила.

Виталик сказал еще:

— Ринка, ты представляешь? Она жива! Она теперь окончательно жива! Сделано! Почему, скажи, эти олухи решили, что она не выживет? Ринка, ты молодец, спасибо тебе!

— Я тут при чем?

— Как будто не знаешь. После разговора с тобой я поверил, что она будет жить! А ведь тоже совсем не верил!

Смущаясь, Регина решилась попросить:

— Виталик, пожалуйста, спроси про меня, а? Нет, не сейчас, конечно, попозже, когда она совсем… Ну, когда ей станет лучше, спроси ее просто, она помнит меня, помнит, как мы с ней … разговаривали? Ладно, Виталик?

— Ладно, я спрошу. Конечно, спрошу. А сама не хочешь спросить?

Регина вдруг испугалась.

— Может быть, она не помнит. Скорее всего, не помнит. Нет, лучше не спрашивай!

— Да что ты волнуешься, конечно, я спрошу. Обязательно. Мне самому интересно.

Почему-то к Регине пришла уверенность, что Лара не помнит. Это правильно. Почему правильно? Лара вернулась из почти смерти в жизнь, и теперь будет жить сначала, заново. На этот раз Лара ушла отсюда налегке, и всем от этого только лучше, ей самой — в первую очередь. И не надо ей, придя в себя, все помнить. Этот груз достался одной Регине, ей с ним и справляться. Ларе и так сложно. А Регине…

А Регине, в общем, даже полезно. Пройдет еще немного времени, и вся эта история для нее тоже будет казаться не реальностью, а чем-то другим. Может быть, сном. Она уже казалась бы сном, если бы не вещественные доказательства. Чемодан, который она засунула в угол кладовки — он реален, как ни крути. Телефон, который починили в мастерской, осталась только большая царапина на крышке. Теперь это опять ее телефон. Только “симку” она купила другую, свою. Ее новые вещи, хотя какое это доказательство — новые вещи? Ее новый облик, к которому все поразительно быстро привыкли, а она привыкла к нему, и уже не могла быть прежней. Правда, краситься после ухода Лары она стала все же иначе — другая рука, и оттенки она подобрала другие, Ларины разонравились, но отношение к своему отражению у нее осталось таким же, как при Ларе. И ботинки на высоком каблуке, купленные Ларой, вдруг оказались неудобными, Регина перестала их носить, засунула в самый угол шкафчика. А курсы английского? Она нашла эти курсы, едва вышла на работу. Разве она пошла бы на курсы английского, если бы не Лара? Вопрос — зачем ей английский? Ну, пока просто так. Что потом — конечно, видно будет…

Вероника после отъезда мужа целую неделю жила у родителей, мама иногда звонила по вечерам, вздыхала, рассказывала — Ника, если не готовит на кухне, лежит на диване и смотрит телевизор, все подряд. У нее больной вид и круги под глазами. Еще мама задавала какие-то ненужные вопросы, кружа вокруг да около. Поначалу Регина боялась, что она опять наберется духу и начнет говорить про отношения Регины и Виталика, но нет. Мама шепотом, видимо, прикрывая трубку рукой, сообщила, что Ника собирается разводиться. Теперь, когда Регина знала про Анжелу, она не удивилась. Впрочем, знала ли про Анжелу Вероника? Да это и не важно. Она что-то чувствовала, догадывалась. Но — разводиться с Виталиком? Регина, несмотря ни на что, не могла плохо относиться к Виталику. Пожалуй, в глубине души ей все же не хотелось бы, чтобы Виталик и Вероника развелись…

Он, Виталик, так любил Веронику, раньше, когда женился на восемнадцатилетней девочке. Все было бы иначе, захоти она этого. Может, и теперь не поздно? Конечно, всего уже не склеишь, и не изменишь, и не вернешь, но многое — можно.

— Ты хочешь, чтобы я с ней поговорила? — спросила Регина маму.

— Нет, что ты, — та даже испугалась. — Она и так переживает. Не говори ей, что я тебе сказала!

— Хорошо, — пожала плечами Регина.

Конечно, а чего она ожидала? Ника ведь переживает!

— Посоветуй ей все же не спешить, — сказала она маме. — И еще на работу устроиться, хотя бы временно. Мне кажется, ей это поможет. Она встряхнется, люди новые вокруг, да и вообще…

Не нужно спешить. Если уж уходить, то надо хотя бы знать, куда. А куда уйти никогда не работавшей женщине, практически без профессии, и без образования, кстати — какие-то дипломы и удостоверения у нее есть, но это не образование! Зато запросов у нее всегда было — море. Как ей уйти?

И неясно, знает ли про все это Виталик, который сейчас в Бонне? Наверняка не знает. И не до того ему сейчас, так неужели Ника не может успокоиться и подождать? Чего ей неймется?

Виталик позвонил из Германии еще раз.

— Я спросил Лариску о тебе, — сообщил он. — Она не помнит тебя, Рин. Сказала, что вы не знакомы.

— Хорошо, — отозвалась Регина, — я так и думала. Спасибо тебе. Как она?

— Ну, лучше. Намного лучше. У нее, знаешь, еще много проблем. Но самое страшное позади.

— Передавай ей привет, — сказала Регина. — Пусть быстрее выздоравливает.

— Спасибо, я передам!

Вот. На этом — точно все…

Это было еще далеко не все, но продолжения пришлось ждать почти три месяца. Собственно, Регина ничего и не ждала, просто через три месяца, услышав телефонный звонок, она сдернула трубку и бездумно бросила в нее:

— Алле…

— Привет! — сказала трубка незнакомым, с хрипотцой, голосом.

— Вы, наверное, ошиблись номером, — объяснила Регина вежливо.

— Ну, уж нет, — в трубке раздался смех. — Привет, подруга!

Вот теперь Регина узнала. Голос звучал не совсем так, как она слышала его тогда. Оно и понятно, тогда он был внутри нее, теперь — извне. Теперь она просто слышала голос, к тому же и телефон, наверное, его исказил.

Вначале Регина опешила. Потом собралась с духом и сказала:

— Здравствуй! Рада тебя слышать.

— Правда, рада?

— Конечно!

— И не удивилась?

— Почти нет…

Регина действительно была рада слышать Лару. К тому же теперь это было естественно — две подруги болтают по телефону. Они же подруги?

И то, что они — подруги, теперь тоже было естественно.

— Как ты? — спросила Регина. — Ты давно меня … вспомнила?

— Не очень. Я, ведь, знаешь, спросить хотела — это правда было? Вот скажи, наш последний разговор — о чем он был?

— Ты рассказывала мне про ежика.

— Точно! А началось с того, что мы поехали за моим чемоданом, чтобы взять платье?

— Началось с того, что ты стала со мной болтать и напугала меня до полусмерти.

— А… Ну, да. Правильно. Потом мы пошухарили немножко у тебя на работе, потом узнали про Веру Михайловну, и принялись искать Женю, и в конце концов нашли его на нашей даче? Все так и было?

— Да, все так.

— Уф… Ну, ладно. Может, расскажешь, как там у вас дела? Ты там со всем нормально справилась без меня? Не выгнали тебя с работы?

— Нет, представь себе. Правда, кое-кто относится ко мне, как бы сказать, с некоторой опаской. А вообще — ничего, нормально.

— Я рада, что обошлось. Послушай, сама не знаю, чего на меня нашло?

— Говорю же — ничего, все нормально. Может, все к лучшему.

— Так ты справляешься? — голос у Лары был лукавый, со смешинками.

— Знаешь, я без тебя и раньше как-то справлялась, — заметила немного уязвленная Регина. — Впрочем, сложности были, — она тоже засмеялась. — Но уже наладилось. Я, например, изучила компьютер вдоль и поперек. Ну, может, и не поперек, но мне хватает! Знаешь, каким образом? Я пошла в ту фирму, где мы его купили, договорилась с парнем одним, он со мной несколько выходных подряд занимался. Еще я … В общем, все нормально!

— Ага, понятно. Увольняться передумала, значит?

— Кажется, как раз собираюсь, — Регина вздохнула. — Меня Макс к себе позвал. У него главный бухгалтер ушел, вакансия появилась.

— Ты сомневаешься?

— Немножко. Понимаешь, Макс был друг, а теперь будет работодатель. Большая разница!

— Подруга, с какой ты луны упала? Все нормально будет! Кстати, ты давно стриглась у Додика?

— На прошлой неделе. Вечное тебе спасибо за Додика!

— Еще бы. А Юля, Юля ваша, она вышла замуж за этого, как его, за “ботаника” в очках?

— За Александра? Да, вышла. Только разве он “ботаник”?

— Разве нет? Все равно, видишь, как хорошо получилось! У них же все хорошо?

— По моему, очень. Юлька довольна и счастлива.

Перемена с Юлей, действительно, была самой потрясающей. Она расцвела, и при этом еще превратилась рьяную домашнюю хозяйку, все свободное рабочее время листала какие-нибудь кулинарные журналы и газетки — их сейчас прорва, покупала то шторы для кухни, то еще какие-нибудь хозяйственные мелочи, и в упор не видела Валеру. А Валера как будто даже поскучнел и сник, хотя, кто знает, из-за Юли или нет…

— А как там мой Женя, то есть, не мой, не мой, Женя, как он там, ты не в курсе? У него все наладилось? — полюбопытствовала Лара.

— Женя… Он заходит иногда. Представляешь, он с Сережкой подружился, готовил его к олимпиаде по информатике. Второе место заняли! Сережка, то есть, занял!

— Это хорошо, но я не поняла, как он — нормально?

— Ну, как… — Регина пожала плечами. — Работает. Про его личную жизнь ничего не знаю. Дюймовочка замуж вышла.

— Кто, Светка, что ли?

— Да, Светка. За Гену, этого, Турку… Турчинского, что ли. За брата Шурика.

— Да поняла я, что за Гена. Турчинов он! Ну, ничего себе. Постой, она же беременна была?

— От Гены, вроде бы. Жене она помогала, потому что не могла бросить человека в такой беде.

— Ничего себе. Ну, ладно, проехали. Счастья им всем. Твой любимый Веснин тоже заходит иногда?

— Сережа уехал, в Бенин, еще не возвращался. Бенин — это Африка, представляешь?

— Представляю. Далеко. Ну, и ладно. А как там твоя сестричка поживает?

— Хорошо, улетела в Штаты пару недель назад. Знаешь, по-моему, она изменилась. Мы с ней вполне по-человечески общались последнее время. Мне даже стало казаться, что мы — нормальные сестры… — выпалила Регина откровенно, правда, тут же спохватилась — она как-то привыкла не жаловаться, что они с сестрой “ненормальные сестры” и общаются не “по-человечески”.

— Погоди, не так быстро. Она улетела … куда? — озадаченно переспросила Лара.

— В Штаты. В Америку, то есть. Постой, ты что, не знала? Тебе … не сказали?

— Нет. Но теперь давай уж, подруга, говори до конца. Что у нее там, в Америке?

— Она замуж вышла.

— Ника развелась с Виталькой?..

— Ну, да. Она познакомилась с американцем, и вот, уже уехала. Билл инженер, он сюда в командировку приезжал, на “Кристалл”. Все очень быстро получилось. Вчера я получила от нее электронное письмо, пишет, что все хорошо. Она пишет мне, а я распечатываю письма для мамы.

— Надо же. А Соня?

— Соня здесь. Виталик запретил ее увозить. Потом, может, она съездит туда в гости. На каникулы.

— Н-да… Ну, что ж, ей тоже всего наилучшего, сестричке твоей. Хотя, не ожидала, прямо скажем. Бедный Виталик. Теперь ему Анжела проходу не даст. Вот увидишь, она непременно вынудит его на себе жениться! — Лара рассмеялась, и Регине показалось, что она в этом вопросе не особенно сочувствовала Виталику.

— Ничего, — все же успокоила ее Регина. — Он не пропадет. Виталик — он такой, им не очень покомандуешь.

— Конечно, — согласилась Лара, — пускай. Ты лучше скажи, когда ко мне приедешь? Может быть, зимой, на Рождество? К Рождеству-то уж я точно распрощаюсь с этой проклятой коляской, и мы с тобой здорово проведем время!

— Ты сейчас … в коляске? — растерялась Регина.

— Ну, да. Но это пока. У меня классная коляска, на такой даже танцевать можно, но это все не то, конечно. Я скоро опять буду ходить. Может, через пару месяцев. А ты приедешь на Рождество, и мы с тобой отлично погуляем! Собственно, почему только мы с тобой? Привози своих парней, я их тоже мечтаю увидеть! Герхард тоже приглашает. Ты, конечно, не начала учить немецкий?

— Я начала учить английский. Собственно, знаешь, я …

Рождество! Сейчас за окном был яркий июльский вечер, только что дождь прошел и прибил пыль, и небо очистилось и не потемнело еще, оставалось сочно-голубым, а облака вдали плыли толстые, пухлые, как вата. Когда оно будет, Рождество…

Тут Регина подумала о том, что рождественские каникулы в Германии, даже учитывая то, что Лара приглашает ее к себе, будут стоить немало. И сразу же она поняла, что поедет в Германию непременно, как угодно, но поедет!

— Я приеду. Мы, точнее, приедем, — пообещала она. — Ты только выздоравливай.

— Вот и хорошо! Знаешь, — сказала Лара доверительно, — если бы не то время с тобой, у меня бы все было сейчас по-другому. Мне бы, наверное, было сейчас так плохо, я от тоски бы помирала, потому что веселого у меня тут мало — коляска эта, пальцы не слушаются, голова в одну сторону не поворачивается. А я радуюсь. Я ведь живая, и я — это я! Мои пальцы, мои волосы! И вообще наладится все, я точно знаю! Мне врач недавно сказал, что я ненормальная пациентка и совершенно сражаю его своим жизнелюбием, и именно поэтому он уверен, что у меня все постепенно наладится. А я ведь не притворяюсь, веришь? Я, правда, себя так чувствую. И у меня постоянно что-нибудь налаживается! Знаешь, — она понизила голос, — я Ленке книжки читаю каждый вечер. Ей стульчик сделали такой специальный, высокий, чтобы она могла со мной рядом сидеть, близко. И с Герхардом у меня все хорошо. Правда! У него сейчас бывает такой взгляд, раньше не было…Я люблю его. Знаешь, я его раньше не любила так…

Регина ужаснулась, потому что до нее дошло, наконец, истинное состояние Лары. Ясно, что радоваться жизни на ее месте — нечто потрясающее.

Вдруг Лара попросила:

— Послушай, а расскажи-ка мне про эту историю с наследством Женькиных предков. А то Виталик упоминал что-то, я плохо поняла.

Регина, конечно, рассказала — и про клад в шкатулке, которого не было, и про ключ, который оказался от сейфа в банке.

Лара внимательно выслушала и опять развеселилась.

— Беата Крингеляйн? Вот змея. Она уже несколько раз приходила ко мне, торты приносила с конфетами. Доверься она мне с самого начала… Да я всегда знала про эти поддельные безделушки. И чтобы из-за них такая история закрутилась — с ума сойти! Ну, Беата… Мать жалко, ну, Веру Михайловну, то есть — ей одной досталось ни за что!

— А Женя?

— Да ну его, Женю. Ему зато будет, что вспомнить.

И вдруг Лара сообразила:

— Так, значит, у Жени есть наследство? В Швейцарии? Вот это да! Ему теперь надо разыскивать заграничных родственников и ехать в Швейцарию? И ты говоришь, что дела у него — никак, то есть нормально, работает, и все тут?!

Регина засмеялась. Тогда у нее отчего-то вылетела из головы эта Швейцария, так что Лара, конечно, имела полное право негодовать.

— Погоди, — Регина загадочно понизила голос. — Тут просто еще одна история. Я тебе ее сейчас расскажу. Помнишь, я упоминала — Локтев, антиквар, знакомый Ивана? Он давно интересуется коллекцией Каламбики, поэтому какой-то знакомый из Франции прислал ему журнал. В журнале — свежая статья, обо всем об этом — история Хижанских, которые раньше были Киржанские, про потерянную коллекцию там тоже было много, и про ключ упоминалось, уже в самом конце — про то, что российские потомки потеряли свой ключ, один из двух, потому что не знали, для чего он нужен. И теперь сейф с наследством открыть невозможно. Там даже была приведена выдержка из письма Веры Михайловны, о том, что ты выбросила ключ.

— Что за журнал, и какой номер? Я хочу сама почитать. Подруга, ты понимаешь, что произошло?

— Конечно, — вздохнула Регина. — С письмом Веры Михайловны, и вообще с подробностями у них вышел перебор. Понятно, что информацию, которая в статье, собирали здесь, в доме Хижанских! Женя тоже страшно разволновался. Конечно, не ради статьи все было сделано! Наверное, когда стало ясно, что ничего не выйдет, и к сейфу подобраться не удастся, тогда статью и написали — хоть так информацию использовать, и то хлеб. А больше она была не нужна, и повредить эта огласка тоже уже не смогла бы. Кстати, автор той статьи — женщина, начинающая журналистка, и какая-то там кузина Жени. А в результате получилось, что Женя все узнал, и это главное! Он связался с родственниками — тоже Локтев помог, и уже съездил в Швейцарию!

— Так-так… И что?

— В сейфе был чек на небольшую сумму, и приписка, что это — на благотворительность. А потомкам было письмо. Киржанский оставил в сейфе длинное письмо, чтобы его прочитали обязательно оба его сына, или их потомки. Это было его своего рода завещание, но оно не касалось имущества. Женя получил копию письма…

— Письмо? — изумилась Лара. — Этот Киржанский на сто лет арендовал сейф с двумя ключами в щвейцарском банке, чтобы оставить в нем письмо потомкам? Он был юморист!

— Может, и так. Но Женя все равно вернулся очень довольный. Он подружился, кстати, с той журналисткой, они теперь друг другу пишут. Еще из родственников он познакомился с троюродным дядюшкой, они пожали друг другу руки, а потом позавтракали в ресторане, и все на этом! А больше никто в Швейцарию не приезжал.

— Что ж, это, конечно, интересно!

Они помолчали, совсем не думая о том, что убегали одна за другой секунды дорогостоящего, “международного” времени.

Лара опять тихонько рассмеялась.

— Вот бы узнать, что случилось с драгоценностями на самом деле. Они совсем пропали? А я ведь те безделушки, из поддельной коллекции, на елку вешала, украшала еще бантами, чтобы шикарней выглядели. На даче. Только почему ты говоришь, что они грубые, и все такое? Они ничего смотрятся. Я их разглядывала еще, тяжеленький такой металл, желтый, но не такой, как золото, а потемнее. И не почерневший. Интересно, что за сплав? А этим летом мы с Ленхен их раскопали в ящике, так она упросила меня надеть одну подвеску на ленту и бегала в ней по деревне. Там девушка изображена, хорошенькая такая, так Ленхен девушка эта нравится безумно. А еще одну подвеску повесили на куклу. Мы, кажется, так те две штуки и привезли сюда, одна до сих пор на кукле, а другая… Где-то она мне попадалась…

— Погоди, — удивилась Регина. — Что ты такое говоришь? Я же видела все одиннадцать. Они у Веры Михайловны, в шкафу, в коробке.

— Почему — одиннадцать? Их было всего шесть штук. Я видела только шесть!

— Нет, одиннадцать. Пропавшая часть коллекции — двенадцать подвесок. Нашли двенадцать подделок, одну подарили Локтеву, антиквару, а одиннадцать хранятся у Веры Михайловны. Я их в руках держала.

— В какой еще коробке? — переспросила Лара, и голос ее дрогнул. — Я разбирала старый бабушкин чемодан. Знаешь, такие были чемоданы, картонные, а сверху — клеенка? Там была разная рухлядь, все такое, что — никуда, молью побитое. Мать тогда как раз к сестре в гости уехала, вот я и решила этим воспользоваться, выбросить кое-что. Я тогда уже знала про подвески. Они были в старом шерстяном носке, носок весь в дырках, из-за моли. Я еще подумала — зачем их сюда-то было засовывать?