Развилки

Глава 11. Что дальше?

Прошли три недели необычайно теплого декабря. Снег, выпавший в ноябре, растаял, на газонах зеленела трава, дожди внезапно сменялись солнечными днями, ничто не напоминало, что до Нового года остались считанные дни. Никита ходил на работу, радовался, что Татьяны все меньше доставали его вопросами, он все больше загружал их работой, сам же сидел за столом, поглядывал в окно и хотел начать новую жизнь. Уж слишком текущая жизнь была предсказуемой. То ли дело у Макса — что-то сверкнуло, озарило и вот уже новый поворот, за ним другой, дальше неизведанное, захватывающее дух. У него же ничего не сверкает, не озаряет, и впереди, кроме захода в магазин за очередной упаковкой пива и пакетом замороженных креветок, ничего не захватывало. Новая жизнь требовала новых идей. Пока у него родились одна, никому не нужная. Он придумал прибор для определения концентрации соли в супах и борщах. Задача была несложной, но он быстро понял, что любая хозяйка на вкус определит соленость супа не хуже, чем его прибор. В общем, никчемная была идея.

В четверг, когда начались события, о которых я хочу рассказать, Никита сидел на работе и радовался, что уже три часа Татьяны ни о чем его не спрашивали. Он разглядывал на оконном стекле дождевые капли и ждал окончания рабочего дня. Звонку Наташки он обрадовался — она умела отвлекать от невеселых мыслей.

— Ты мне нужен как мужчина, — выпалила она, не поздоровавшись. — Тебе больше нравятся женщины в желтых куртках или в голубых?

— В желтых, — сказал Никита. — В желтых они заметнее.

— То есть ты смотришь на куртку, а не на красоту женского лица?

— Тогда в голубых. Слушай, спроси Ирку, она лучше разбирается, что нравится мужчинам.

— Я спрашивала. Она советует сначала узнать грузоподъемность яхты. Ведь кроме моей одежды нам придется везти продукты и выпивку на целый месяц.

Наташка составила список нарядов, которые, по ее мнению, были необходимо каждой женщине для поездки на Соловецкие острова. Отдельный комплект был необходим для поездки в поезде, очень сложные комбинации обуви, брюк, свитеров и курток для солнечный и дождливый погоды во время морского перехода. Далее следовал простой, но женственный наряд для общения с туристами и рыбаками на островах, специальный комбинезон для поиска грибов и голубики на острове Анзер. Список завершался чем-то эффектным для отдыха у вечернего костра, а также дополнительными деталями одежды для прогулок по морскому берегу, которые бы украсили ее, придав женственности и загадочности. Панкрату она звонить стеснялась и донимала этими проблемами Никиту.

— Я бы Макса спросила, но он черт знает где, а ты его друг, — объясняла она.

Никита понимал, что Наташка просто хочет поделиться своей радостью и потому не раздражался. Она умела разговаривать так, что после гудков отбоя хотелось улыбнуться и пожелать ей оставаться такой как можно дольше.

А вечером, когда он помыл посуду после ужина и собрался залечь на диван досмотреть детективный сериал, случилось неожиданное, нарушившие все его планы. Телефон пискнул и на экране высветилась SMS-ка от Макса:

Никита, Панкрат! Простите, что я нарушаю ваши планы, но я нуждаюсь в вашей помощи. Я в деревне Митяевка в доме бабы Маши. Никита знает, где это. Если сможете, приезжайте ко мне на вездеходе Панкрата. Вере ничего не говорите. Макс.

В этой SMS-ке было непонятно все. В Митяевке не было телефонного сигнала — как он умудрился прислать это сообщение? Если сломал ногу или заболел, то он наверняка в городской больнице в сорока километрах от Митяевки. Почему надо скрывать от Веры, что он жив, пусть даже нуждается в помощи? И самое главное — каким ветром его занесло в Митяевку? Да еще в декабре, когда в деревне только два или три жилых дома, дачники давно разъехались, автолавка уже не приезжает, а из развлечений только ночной волчий вой и рассказы бабы Маши о том, что раньше все было хуже или лучше. Он вспомнил веранду, где они жили с Аленой, пляж, колодец с журавлем, удивился, что ничто не кольнуло в сердце, не захотелось сглотнуть от грустных воспоминаний и решил позвонить Панкрату. Он ответил мгновенно, как будто ждал его звонка.

— Рад, что он жив, — сказал он. — Далеко эта Митяевка?

Далеко, конечно. Да еще по раскисшей дороге. Вряд ли там положили асфальт.

— По Ярославке, потом свернуть. Последние тридцать километров по грунтовке.

— У меня четыре ведущих, проеду. Ты сможешь завтра часов в пять? У меня после обеда важное совещание, раньше никак не смогу.

В пять… придется уйти с работы пораньше.

— Годится, — сказал Никита. — Заезжай за мной, это по пути, я недалеко от проспекта Мира живу. Адрес пришлю.

Ровно в пять Никита стоял под козырьком подъезда, ежился от холодной сырости и смотрел как дождь хлещет по асфальту. Панкрат приехал через десять минут. Его «лексус» остановился прямо в луже.

— Прости, что опоздал, — сказала он, когда Никита залез в кабину, — прямо с работы, только в аптеку заскочил, лекарств накупил на все случаи жизни. Хрен знает, что с ним случилось. Я еще коньяк с работы прихватил и коробку с хорошим чаем. Для альпинистов и яхтсменов чай — лучшее лекарство.

— Даже если альпинист сломает ногу?

— Тогда сначала шина, покой, но потом обязательно чай.

Они выехали на проспект Мира и направились на север. Машин на дороге было немного, Панкрат вел уверенно, держась на левой полосе. За кольцевой дождь усилился, пришлось включить щетки на максимальную скорость. Видны были только желтые в свете фар струи дождя и габаритные огни идущей впереди фуры.

— Обещали, что через час дождь закончится, — сказал Никита. — Похолодает, потом пойдет снег.

Панкрат кивнул. Никита заметил, что он все больше напрягается, не сводит глаз с дороги.

— Устанешь — сменю.

— Нормально, надо держать скорость, иначе не успеем к утру вернуться.

Никита промолчал. Туда-обратно по такой дороге? Да еще по размокшей грунтовке. Он вспомнил лощину перед въездом в деревню. В дождь внизу всегда бурлил ручей, да и один склон крутой. Дачники хотели построить мост, но никак не могли договориться, кто сколько будет платить. Кто-то приезжает на месяц, другие на все лето. У кого-то «джипы», им мост вообще не нужен. А место поганое, в дождь автолавка доезжает только до спуска в лощину.

— Кстати, а кто зимой живет в этой Митяевке? — спросил Панкрат.

— Баба Маша, в конце улицы дядя Ваня с женой, еще и дед один. Он больной, с кровати почти не встает. Баба Маша к нему каждый день ходит, еду приносит, убирается немного. Сейчас, наверное, уже умер. Деревня не перспективная, на нее все давно махнули рукой. Дачники хотят там коттеджный поселок построить, места там отличные, в озере рыба, в лесу грибы, на болоте клюква. Охота, купание, рыбалка. Летом и осенью там отлично.

После Сергиева Посада дождь стал затихать, превратившись в водяную пыль. Панкрат переключил щетки на медленный режим. Машин на шоссе стало меньше, Панкрат прибавил скорость.

— А как они зиму проводят? — спросил он.

— Дорогу зимой не чистят, автолавка не приезжает. Картошку и овощи с лета запасают, печенье, муку и крупы покупают летом. У дяди Вани есть корова, куры. К Рождеству он кабанчика закалывает, с бабой Машей делится. Так что яйца, молоко, сметана, мясо и сало у них есть до самого Поста. Ну и консервы, конечно.

— А почта?

— Я так понял, что почтальон договорился с автолавкой, раз в неделю почта приходит. Да какая сейчас почта — реклама им не нужна, газет не читают. Есть радио и ладно. Телефонного сигнала практически нет. Вышка далеко, я только на берегу озера ловил, да и то не каждый день. От погоды зависит.

— А сигнал может отражаться от облаков?

Никита засмеялся.

— Это вряд ли. На такой частоте сигнал затухает, если в воздухе влага. Так что если туман, дождь или снег, то пиши пропало. Даже на озере пусто. В деревне еще холм с лесом мешает. Дачники пробовали на крыши залезать, телефон на палке поднимать — все без толку. Один «кулибин» придумал подбрасывать телефон, говорил, что так успевает переслать сообщение, но я ему не верю.

— А как же Макс сообщение переслал? — удивился Панкрат.

— Может на озеро сходил, а может чудо произошло. У меня так было. Иду по улице, вдруг телефон звонит. Я алекаю, алекаю, а связь уже оборвалась. Но сообщение бы пришло.

Пустынное шоссе обступил лес.

— Жарко стало, — сказал Панкрат. — Помоги снять куртку.

Он расстегнулся молнию, нагнулся вперед, Никита придержал рукава, Панкрат высвободил руки. Под курткой оказался деловой костюм с белоснежной рубашкой и галстуком.

— Даже переодеться не успел, — объяснил Панкрат. — Сразу после совещания в машину и к тебе. Надеюсь, что по грязи ходить не придется, а то у меня туфли итальянские, самые любимые. Не ожидал я, что совещание затянется.

— Не волнуйся, — усмехнулся Никита. — Даже если придется машину Макса из грязи вытаскивать, ты все равно за рулем будешь. А у бабы Маши дорожки песком с гравием присыпаны, там сухо даже в дождь. Черт, а это что?

В ветровое стекло летели крупные снежинки, они мелькали в свете фар, казалось, что они мчатся через скопление звезд.

— Ни хрена не видно, — проворчал Панкрат и сбавил скорость. — Далеко до поворота?

Никита вынул телефон, посмотрел на карту.

— Через три часа свернем. Там километров пятьдесят-семьдесят асфальт, потом грунтовка. Снег мокрый, это все равно, что дождь.

— Ты о ручье в лощине?

Никита не говорил ему про лощину, он что, может мысли читать? Или он вслух думал?

— Ну да, — он посмотрел прогноз погоды. — Обещают, что снегопад будет недолго, сейчас плюс, скоро все растает, а утром подморозит, без проблем проедем

На грунтовке машину стало бросать и стороны в сторону.

— Никогда не знаешь, какой глубины лужа, — сказал Панкрат.

Он крепко сжал руль, наклонился вперед.

— Я знаю, — успокоил его Никита. — Тут в дождь я легко на «Камри» проезжал. Лощина будет километров через пять, там разгонись на склоне. Мало ли что, вдруг ручей разлился.

Дорога и обочина были покрыты мокрым снегом, но «лексус» шел уверенно, Панкрат приободрился.

— А я еще думал, зачем мне полный привод. Хотел «Мерседес» купить, потом подумал — вдруг придется яхту перетаскивать. Надо было джип «Чероки» покупать, но в городе он бы смотрелся как слон в цирке.

Дорога резко пошла вниз.

— Лощина, — сказал Никита. — Не сбавляй, держи скорость.

Машина легко скользнула по прямому спуску, подняв тучу брызг они пересекли ручей, тихо сказали «ура», но радость оказалась преждевременной. Начался крутой подъем. Размытая дорога делала крутой поворот. Панкрат осторожно вывернул руль, но машину повело, колеса проворачивались впустую, их начало разворачивать поперек дороги.

— Черт! — выругался Панкрат. — У меня летняя резина, все некогда было поменять.

Он крутил руль, прибавлял газ, на машина его не слушалась. Их вынесло на обочину, Панкрат включил задний ход, с трудом вырулил на дорогу, машина заскользила вниз, колеса попали в какую-то яму.

— Хорошо сидим, — сказал Панкрат и выключил двигатель. — Давай ветки под колеса, будешь толкать, а я за руль.

Они вышли из кабины, фонарики телефонов высветили печальную картину: колеса утопали в грязи по самые оси.

— Все бесполезно, — сказал Никита, — но попробовать можно. Лезь в кабину, береги свои туфли.

Он наломал веток с ближайших кустов, подложил их под все колеса.

— Давай, — крикнул он.

Двигатель взревел, колеса швыряли ветки и грязь в разные стороны, но машина оставалась неподвижной. Никита пытался толкать, но вскоре поскользнулся и упал в липкую жижу. Он поднялся, весь в грязи, снова толкал,, не обращая внимания на холодную воду, летящую из-под колес. Через несколько минут, тяжело дыша, Никита подошел к водительской двери.

— Бесполезно, тут только трактором.

— В деревне есть трактор? — с надеждой спросил Панкрат.

— Нет, конечно. Это я так, теоретически. Но если машина Макса на ходу, то утром можно попробовать дернуть. Сейчас все бесполезно. Идем пешком, тут всего километр остался.

И они пошли.

Из дневника Макса

В деревню, в деревню! В тишину и безлюдье. И погода будет соответствовать. Конец осени, начало зимы. Самое время заглянуть в себя.

***

Никто в деревне не спросил, где я работаю. Новые времена, раньше это был бы главный вопрос. Спросили только про детей, покачали головами.

***

Вернулся к бабе Маше. Она спрашивает:

— Ну как там в твоей Европе?

— Духовности у меня там не было.

Она обрадовалась:

— Вот и по радио говорят: живут хорошо, а духовности у них нет.

Пропустила она мимо ушей, что духовности не было у меня. Каждый слышит то, что больше ему нравится.

Глава 12. Деревенский отель

Через полчаса они подошли к деревне. Темные дома были еле различимы сквозь начавший падать снег. Ветер усилился.

— Вот его «фольксваген», — сказал Никита, вытирая намокшее лицо. — Окна темные, баба Маша рано ложится, да и Макс, наверное, дрыхнет.

Они поднялись на крыльцо веранды, постучали, прислушались.

— Спят наверное, — сказал Панкрат. — Дверь не заперта, пошли, там все узнаем.

Они вошли на веранду. Никита пошарил по стене, нашел выключатель, тусклая лампочка осветила стол со стоящим на нем ноутбуком, шкаф с приоткрытой дверцей, картинку с аистом над кроватью — Алена как-то сказала, чтобы он был осторожнее, а то этот аист принесет им нежданный подарок. Включенный электрический обогреватель светил красной лампочкой. После уличной слякоти казалось, что на веранде тепло.

— О чем задумался? — спросил Панкрат. — Пошли дальше.

— Подожди секунду, — Никите хотелось задержаться.

Он подошел к ноутбуку, тронул мышку. На экране высветился какой-то текст.

— Дневник, — сказал он, наклонившись. — Ничего конкретного, что-то философское.

— Идем? — Панкрат кивнул на дверь, оббитую искусственной кожей.

— Да, конечно…

Большую часть комнаты занимала беленая печь, рядом стояла двухконфорочная газовая плита, к ней вплотную примыкал стол с кухонной утварью. Посреди комнаты круглый стол, стулья с гнутыми спинками, вдоль стен урчащий холодильник, большой сундук, окованный железными полосками, и диван с белым покрывалом. В углу висела икона с изображением Богоматери с младенцем, ее почти заслонял огромный фикус в кадке на трех ножках. Справа они увидели закрытую дверь в сени, дальше дверь, покрашенную голубой краской.

— Это ее спальня, — сказал Никита. — Больше комнат в доме нет.

Они осторожно постучали и, не дождавшись ответа, вошли в маленькую комнату, нагретую еще одним отопителем. Свет, льющийся из большой комнаты, помог им разглядеть голову на подушке, наполовину прикрытую одеялом.

— Макс, — кашлянул Панкрат, — привет!

Голова открыла глаза, улыбнулась, приподнялась над подушкой.

— Ой, ребята! — сказала голова. — Наконец-то!

Никита включил свет, остался стоять в дверях. Панкрат сел на край кровати.

— Что с тобой? Где баба Маша?

— Она в больнице, — Макс попытался сесть, охнул, положил голову на подушку. — У нее давление скакнуло, стала заговариваться, я ее отвез в город, но забыл взять свои вещи… — тут он замолк, пытаясь отдышаться, — вернулся и сердце прихватило. Не мог даже из машины выйти, руки не мог поднять. Еле дополз сюда. Пытался вам сообщение переслать, сигнала нет и нет. Полдня кнопки давил, вечером вдруг ушло. Теперь лежу.

— Так ты два дня ничего не ел? — Панкрат взял руку Макса, пощупал пульс, посмотрел на ногти, засунул руку под одеяло.

— Ноги теплые, — сказал он. — Ногти не синие, пульс нормальный. Инфаркта вроде нет. Сейчас болит?

— Когда лежу — не болит. Только когда глубоко вдыхаю.

Макс вымученно улыбался. Панкрат начал тыкать пальцами в грудь Никиты.

— Где больно?

— Везде, ты бы еще ножом тыкал.

— Межреберная невралгия, — сказал Панкрат. — Где застудился?

— Черт его знает, — Макс опять попытался сесть, не получилось, откинулся на подушку. — Есть не хотелось, спал в основном. Воду пил, печенье ел, кусок сыра в холодильнике нашел, мне хватало. Переехал в бабкину спальню, тут теплее.

Панкрат достал из кармана плоскую фляжку.

— Это коньяк, глотни, сосуды расширятся, отвлечешься, полегче станет.

Макс взял фляжку, глотнул, поморщился.

— Хорошо.

— Попробуй встать? — Панкрат просунул руку под спину Макса. — Мы сейчас сообразим горячий ужин. Потом ибупрофен выпьешь — это поможет.

Макс сел на край кровати, пошевелил пальцами голых ног.

— Знаешь, вас увидел и вроде полегче стало. Как лощину проехали?

Панкрат рассказал.

— Хреново, — вздохнул Макс. — Утром подморозит, колеса придется ломом выбивать из грязи. Второй машиной можно дернуть, но попотеть придется.

Фляжка пошла по кругу.

— Пойду проверю запасы.

Панкрат поднялся, вышел, послышался скрип дверцы холодильника.

— Есть яйца, сало, протухшая вареная колбаса, соленые помидоры, немного масла, открытая банка сайры…

— Сайра испортилась, — сказал Макс. — Надо ее выкинуть. И колбасу тоже. В подполе есть картошка и квашеная капуста, хлеба больше нет.

— Живем! — крикнул Панкрат. — Пока яичницу соорудим, потом посмотрим.

Они сели за стол, Макс улыбался.

— Мужики, — сказал он. — Мне и правда лучше. Может завтра я смогу за руль сесть. Вы уж простите, что я вас вытащил.

— Ерунда, — сказал Панкрат. — Потом будет, что вспомнить. А машину вытащим. Мне бы только до сигнала добраться. Тогда через два часа тут будет и трактор, и вертолет, и еще заказ из ресторана привезут.

Он встал, открыл дверцы кухонных шкафчиков.

— Мука, гречка, рис, сахар… все в трехлитровых банках.

— Это от мышей, — объяснил Макс.

— Тут их полно, — подтвердил Никита.

Панкрат достал бутылку, посмотрел на свет.

— Это самогон, — сказал Макс. — Мужик из автолавки приторговывает. Пить можно, баба Маша меня угощала.

Они разлили самогон по стаканам.

— До утра все выветрится, — сказал Панкрат, поставив пустой стакан на стол. — Крепкий черт, горло обжег.

— Это с непривычки, — улыбнулся Макс. — Мы с бабой Машей иногда баловались.

— А где тебя черти носили? — поинтересовался Никита. — Варя с ума сходит, хоть бы написал ей пару строк.

— Я написал, разве она не получала?

— Получала, — сказал Панкрат. — И я получил. Надеюсь, что это ты спьяну написал. Пока твое заявление я распечатал и в стол положил. Попросил оформить тебе отпуск за свой счет по семейным обстоятельствам. Заявление я сам написал, придешь на работу — подпишешь. Так где ты был?

— В Европе, — сказал Макс. — Сейчас нет сил рассказывать. Машину тут оставлял, приехал забрать, а заодно поработать. Здесь спокойно, хорошо думается. И баба Маша прелесть. Не мешала, как будто и не было ее. Вместе только ели. Она щи из квашеной капусты варила, картошку жарила. Что еще надо? Деревенский курорт «ол инслюзив» за копейки.

— Все так, — сказал Панкрат и разлил остатки самогона. — Ну, за удачу.

Из печной трубы раздался вой.

— Ветер — это хорошо, — сказал Панкрат. — Дорогу подсушит.

Он подошел к двери, ведущей в сени, прошел их, открыл дверь на улицу.

— Вашу мать! — услышали Макс и Никита. — Похоже, мы влипли!

Никита бросился в сени, выглянул наружу через плечо Панкрата. Свет из двери высветил тысячи кружащихся снежинок. Нет, не снежинок, огромных хлопьев. На крыльце лежал десятисантиметровый слой снега.

— В прогнозе ни хрена не было, — сказал Панкрат, прикрывая дверь.

— Прогноз для Москвы, — сказал Никита. — А тут…

Они молча вернулись за стол. Посидели, Никита встал заваривать чай.

— Сколько до города? — спросил Панкрат.

— Тридцать километров по грунтовке, потом еще вбок пять по асфальту, — сказал Макс.

— Шесть, — поправил его Никита. — Прямиком по озеру километров десять, у дачников были лодки. А так придется ждать, когда лед встанет. По озеру проще всего, там сугробы не наметает.

— А у этого… как его, дяди Вани нет лодки? — спросил Панкрат.

— Нет, он рыбу не ловит.

Панкрат взял бутылку повертел, поднес ко рту, высосал несколько капель, встал подошел к окну, прислонился лбом к стеклу, прикрыл сбоку глаза ладонями.

— Валит и валит, — сказал он. — Холодно, надо печь затопить. Никита, займешься?

Тут он заметил ружье, прислоненное к стене.

— Кто тут охотник?

— Это мужа бабы Маши, — сказал Макс. — Я его в шкафу на веранде нашел.

— Ага, было оно там, — подтвердил Никита. — Оно старое и патронов нет.

— Это на всякий случай, хоть попугать. С вами мне спокойно, а когда один ночью лежишь, прислушиваешься, всякое мерещится.

— Показалось, — сказал Никита. — Деревня пустая, все разъехались, а дядя Ваня с курами спать ложится.

— Я знаю, поэтому и испугался. С ружьем как-то спокойнее. Вот только патронов к нему нет.

Панкрат подошел к сундуку, поднял крышку, вынул картонную коробку и шомпол.

— Есть патроны, — сказало он, доставая из коробки несколько штук. — Даже с красными гильзами. Это или с пулями, или с картечью.

Он переломил ружье, посмотрел стволы на свет, начал чисть их шомполом. Закончив, он зарядил ружье патронами с красными гильзами и пошел в сени.

— Сейчас проверю, — сказал он, открывая входную дверь.

Раздался выстрел. Панкрат вернулся, начал вытряхивать снег из туфель.

— Картечь, — сказал он. — В заборе доску разнесло.

Никита возился у печки. Он чиркнул спичкой, разгорелся слабый огонек, стал больше, вскоре затрещали сухие березовые поленья.

— Тяга — зверь, — сказал он. — Скоро у нас будут Гагры.

Они придвинули половик к печке, уселись на пол, стали смотреть на языки пламени. Они тянулись верх, разрывались на части, улетали в трубу.

— Сейчас согреемся и спать, — объявил Панкрат. — Завтра решим, что делать. Никита, ты где будешь спать?

— На веранде, — сказал Никита. — Там ватное одеяло, будет тепло.

Он прислушался, как воет ветер в печной трубе.

— Выйду на улицу, нужна пища для размышлений.

Ледяной ветер — откуда он взялся? И еще снежинки, нет, так ласково не скажешь, ветер горстями бросал снег ему в лицо. Холодный, нет, тоже слишком мягко, обжигающий, мешающий дышать, смотреть, чувствовать. В свете из окна видно, как снег падает вниз, летит вбок, даже вверх, кружится в сказочно-зловещих вихрях. Никита сошел с крыльца и сразу попал в сугроб. Пока неглубокий, по колено, утром будет по пояс. Сделал несколько шагов, попытался посмотреть вдоль улицы. Тут рядом колодец с журавлем — не видно колодца. Но что это? Никита поежился — Только этого не хватало! Где-то вдалеке, хотя вдалеке он не мог ничего видеть, мелькнули огоньки. Желтые. Или зеленые? Не поймешь, глаза толком не открыть. Погасли и снова мигнули. Мутные, какие-то. Что это — окна в доме дяди Вани? Нет, его дом за поворотом. Показалось? Вот, еще мигнули. Что за черт, тут и правда что-то не то. Макс не зря боялся. Надо вернуться в дом. Скорее, скорее…

Он сел у печки, снял ботинки, стал растирать пальцы ног.

— Докладываю, — сказал он. — Похолодало, снег сухой, метель, ни черта не видно. «Фольксваген» занесен по бампер, завтра он никуда не сдвинется. И еще…

Он оглянулся на Панкрата.

— В конце улицы я заметил огоньки. Как искры. Яркие. Желтые. Или зеленые. Мигнут и потухнут, мигнут и потухнут.

— Это в каком-то доме? — спросил Панкрат.

— Вряд ли. Не знаю, метель, ничего не поймешь.

«Не верит, — подумал Никита. — Я бы тоже не поверил».

— Да… — Панкрат задумался. — Дружок, а не отслоилась ли у тебя сетчатка? Это первый признак. Ну-ка давай под свет.

Он осмотрелся, взял с комода очки, посмотрел сквозь них на лампочку, поднял веко Никиты, поднес очки, сказал, что это неплохая лупа, стал вглядываться.

— Скажу так, кровоизлияния нет. А сетчатка… Закрой глаза, зажмурься, и снова открой. Видел искры?

— Нет.

— Так… Значит, померещилось. Какие тут могут быть огоньки?

Никита промолчал. В чем-то Панкрат был прав — какие огни в практически пустой деревне, да еще в метель, когда видимость не более пяти метров. Но он их видел, видел отчетливо. И не то, чтобы мигнули один раз. И на зрение он никогда не жаловался.

Панкрат положил очки на место, взял ружье, вынул стреляную гильзу, вставил новый патрон.

— Теперь спать. Я буду дежурить и топить печь, пока не усну. Все нормально, все под контролем. Вопросов нет? Ну и отлично. Будем думать, что делать завтра.

Из дневника Макса

Автолавка приехала в последний раз. До апреля деревня отрезана от цивилизации. Баба Маша и старики с коровой и кабанчиком относятся к этому философски. Еды и дров на зиму хватит, будут побольше спать. У них надо учиться радоваться тому, что имеешь. Ходил в лес и старался радоваться запахам теплой зимы. Радовался, пока не увидел на поляне волка. Обошлось. И этому тоже обрадовался.

***

Сидел на берегу озера и думал о своем решении уйти с работы. Джон Милль писал, что на развилках надо принимать решения, которые максимизируют всеобщее счастье. Работа мне счастья не давала, сейчас мне лучше. Но Панкрат определенно расстроен моим уходом. У него счастья стало меньше. На какие весы положить мое и его счастье?

***

Дядя Ваня мечтает о мотоцикле и снегоходе. Все-таки вдали от цивилизации жить непросто. Его жена мечтает о новых тарелках. Вот прекратятся дожди, подсохнет дорога — свожу ее в город. Баба Маша мечтает, чтобы летом ее навестил сын. А я ни о чем не мечтаю. Надо работать, у меня есть цель, но это не мечта, а какая-то хренотень, мешающая радоваться.

***

Мироздание послало сигнал. Отвез бабу Машу в больницу и слег сам. Дойти до холодильника почти подвиг. На улице дождь, я теперь отсюда долго не выеду. Лощина в такую погоду непроходимая. Связи нет. Мироздание, что ты задумало? Какое у меня предназначение, что мне делать?

Глава 13. Учет и контроль

Главное — не паниковать!

Панкрат повернулся на другой бок, пружины старого дивана заскрипели. Жарко. Он откинул пахнущее пылью одеяло, сел, поставил ноги на холодный пол. Стало легче. В комнате пахло дымом, печная труба уже не гудела. Панкрат встал, в носках подошел к печке, подбросил три полена. Затрещала кора, с новой силой вспыхнуло пламя. Он придвинул к печке стул, стал слушать, как снова завыла труба.

Главное — не паниковать. Если снега будет много, то по дороге им до города не дойти. Отсюда один путь — по озеру. Нужно ждать, когда станет лед. Они дойдут до середины, а там уже лыжники, рыбаки, снегоходы, появится связь. Когда встанет лед? Через неделю? А что в его банке? В понедельник у него доклад на Совете директоров. Вторник — последний день, когда нужно подать в бухгалтерию распределение премий для сотрудников. Ладно, это неважно. Ведь мог он внезапно заболеть или умереть? Хорошая система должна быть устойчивой и не гибнуть при потере одного компонента. Это вроде Макс говорил о муравьях и пчелах. Коллективный разум практически бессмертен. Он называл его роевым разумом. Погибает одна клетка, и тут же заменяется новой. Так будет устроена разумная жизнь на развитых планетах с древними цивилизациями. Болезни, смерти, личные проблемы — все это лишнее, мешающее познавать Вселенную. И, кстати, отличная идея для устройства загробного мира. Там ты часть роевого разума. Сколько они обсуждали это на яхте? Вечера три, не меньше.

Поленья догорали. Панкрат вышел в сени за новой порцией. Свет зажигать не стал. Прикрыл дверь в комнату, подождал, когда глаза привыкнут к темноте. Поленница была слева от двери. Чуть дальше, в торце белело окно. Ежась от холода, он подошел, прислонил лоб к холодному стеклу. Ничего не видно. Только слышно, как свистит и гудит метель и как стекло дрожит от напора ветра. Скорее в комнату, к теплой печке, к желтым языкам пламени, к уюту, который спасает от холодного уличного ада.

Он аккуратно, чтобы никого не разбудить, положил поленья у печки. Поежился. Холод, принесенный из сеней, никак не хотел отпускать. Он взял одеяло, накинул на плечи, снова сел на стул. Что завтра? Послезавтра? Вот так сидеть и ждать, когда замерзнет озеро? Он знал, что происходит на яхте, когда команда мается от безделья. Всем нужно найти работу. На яхте всегда найдется, что починить и что убрать. Тебе нечем заняться? Надрай до блеска рынду. Зачем? Чтобы встречные видели, какой на корабле порядок. Рында блестит — значит, все остальное вообще идеально. Салют, капитан! И тебе салют, и семь футов под килем.

О еде он не беспокоился. У бабки точно есть запасы. Она ведь как-то собиралась прожить тут до весны. Полдня у них уйдет на ревизию продуктов. Нужен учет и контроль. Потом надо расчистить дорожку к колодцу. Топить снег неразумно, газ надо экономить. Ладно, это все они обсудят утром. Может удастся найти лыжи или сделать снегоступы. Фанера у бабки должна быть. Он вспомнил, что видел на чердаке у своего деда старые почтовые ящики — фанера, реечки… Найти проволоку, или капроновые веревки. Нужны четыре фанерки, они с Никитой дойдут до города, а там спасатели, вертолет. Он все организует. Черт! Опять надо ждать, когда замерзнет озеро. Сорок километров по дороге за день не пройти. И тропа до озера сплошные сугробы. Все, хватит об этом, надо спать.

Он взял со стола пакет с лекарствами, которые купил для Макса, нашел пузырек со снотворным, положил в рот таблетку, запил из чайника. Заскрипели пружины дивана. Сейчас надо думать о чем-нибудь хорошем. Желательно с продолжением. Например, вспоминать своих женщин. Кто была первой? Анька с первого этажа? Толстая, глупая, хихикала постоянно. Смешно вспоминать, как он расстегнул ей кофточку. «Что вас всех туда как магнитом тянет?» — сказала она. И почему его это остановило? Что он буркнул? Кажется, сказал, что он не такой, как все и застегнул маленькие пуговки. Ну и дурак же он был! Анька на него даже обиделась. А что бы случилось, если бы тогда просто посмеялся? Бы да кабы… Купи он нормальный джип или смени резину на зимнюю, то сейчас бы подъезжал к Москве, Никита и Макс дремали, а он слушал музыку в наушниках. Например, «Грозу» Вивальди. Это отличная музыка для поездки в снежную ночь. Уснуть не даст. Там есть места, когда перехватывает дыхание и ничего не страшно. Можно даже скорость прибавить, почувствовать, что тебе не полтинник, а двадцать, что все впереди, что на любых развилках ты примешь правильное решение, успеешь сделать что-то большое. Не для славы и денег. Это большое будет нужным, его будут ждать. И никто не будет знать, что это сделал он. А что вышло? Начальник отдела. Его не выбрали в Совет — слишком он много думал о путешествиях. Это никого не интересовало. Яхта на Ладоге? Над ним смеялись — надо яхту в Средиземке, пусть она стоит в порту Антиба или Канн. Прилететь, загрузиться едой и выпивкой, пройти до Сан-Тропе. Там снова купить выпивку и вернуться. Вот это понятно. Тепло, пальмы на берегу, на горизонте снежные Альпы, а не ладожские сосны на каменных плитах с белым мхом, над которым вьются полчища комаров.

Комары, слепни, круги на воде — это рыба спасается от щуки. И чайки на скале… Он уснул.

К утру метель утихла, но снегопад не угомонился. Из темных туч почти вертикально падали огромные снежные хлопья. В комнате было сумрачно, Панкрат включил свет.

— Предлагаю такой план, — сказал он, когда они собрались за столом. — Никита лезет в подпол, проводит там ревизию, приносит картошку и жарит ее с салом и луком. Макс красиво раскладывает соленые помидоры на тарелку, потом готовит кофе. Я видел банки растворимого в шкафу. Мне без сахара, остальные как хотят. Я пока буду проводить ревизию по всему дому. Нам нужны лыжи, валенки и что-нибудь для снегоступов.

— На снегоступах по дороге не дойдем, — сказал Макс.

Выглядел он неважно, лицо осунулось, во всем теле, движениях какая-то вялость, безразличие.

— Как ты сегодня? — спросил Панкрат.

Макс пожал плечами.

— Нормально. Только совесть мучает, что вас вытащил. Я бы один до весны без проблем дожил.

Никита хлопнул его по плечу.

— Если бы мне было плохо, ты бы приехал?

Макс кивнул.

— Все, начинаем работать, — сказал Панкрат. — За завтраком обсудим дальнейший план.

Панкрат накинул куртку и пошел в сени. Поленница у двери была небольшой, дня на три при такой погоде. Остальное, наверное, у задней стены дома или в сарае. В большом шкафу с фанерными дверцами висели три ватника — один новый, другой не новый, но еще приличный. Третий был весь в бурых пятнах, местами порван. На полу шкафа стояли валенки и свернутые ватные штаны. Панкрат опробовал залезть в валенки, чертыхнулся, поставил на место. Ватники и штаны он бросил в комнату — пусть согреваются. На полках он нашел небольшой моток медной проволоки, топор, клещи и ржавые пассатижи. Он попробовал разжать их ручки, пассатижи поддались, на пол посыпалась мелкая ржавчина. В углу стояли две лопаты для уборки снега. Одна пластиковая из тех, что сейчас продаются в магазинах «Сад и огород». Вторая — старая, фанерная. Ручка на ней треснула. «Можно починить», — подумал он, взял лопату, проволоку и пассатижи, вернулся в комнату, стал наматывать на ручку проволоку.

— Изолента нужна, — сказал Макс. — Русский человек все может починить с помощью проволоки и изоленты.

Он сидел за столом, обхватив руками кружку с кофе. Соленые помидоры краснели на большой глубокой тарелке.

— После завтрака пойдем чистить дорожки к туалету и сараю, — сказал Панкрат, закручивая проволоку. — Макс, я возьму твои ботинки, у нас с тобой одинаковый размер.

Макс кивнул, отхлебнул кофе. Вернулся Никита, начал чистить картошку.

— Ну что там? — Панкрат откусил пассатижами конец проволоки, поставил лопату в угол, взял телефон.

— Ящик картошки, — начал Никита.

Панкрат включил телефон, приготовился записывать.

— Размеры ящика? — спросил он.

— Метр на метр и еще на метр, — сказал Никита. — Кубический метр, одним словом. Но заполнен на две трети.

Панкрат записал все это в телефон.

— Дальше?

— Два небольших ящика с морковью и свеклой. Эмалированные бак с квашеной капустой, шестилитровая кастрюля с солеными груздями, сверху плесень.

— Так, записываем: кастрюля с груздями и пенициллином. Дальше.

— Бочонок с солеными огурцами, двадцать банок свиной тушенки, около десяти банок сайры в масле. Я эту сайру помню, ей уже года три как минимум.

— Ладно, — сказал Панкрат. — Потом проверим вздутие и срок годности. Что еще? Зеленый горошек есть?

— Шесть банок.

— Отлично, винегрет сделаем. Еще?

— Варенье разное в банках. Много. Не считал. Нам до лета хватит. Еще в бидоне моченая брусника.

— Все? — спросил Панкрат.

— Еще две живые мыши.

— Они будут на крайний случай, — сказал Панкрат, не улыбнувшись. — Подводим итоги: если экономить, то продуктов хватит до весны, а если после Рождества нам дадут часть кабанчика, то мы вообще живем как короли.

— До весны? — спросил Никита, наливая из ведра воду в кастрюлю и начиная мыть картошку.

— Это план «в», — сказал Панкрат.

Слово «в» он произнес с удовольствием, ему нравилось, что он придумал два других плана.

— План «а», — сказал он, — пробиться к озеру, в ясную погоду поймать сигнал и вызвать спасателей. План «б» — пробиться к озеру и дойти по нему до города.

— Вода кончилась, — сказал Никита. — Надо к колодцу тропу проложить.

Он взял нож, попробовал пальцем лезвие, покачал головой и застучал по доске. Нарезанный картофель выстраивался правильными рядками.

— А колодец не замерз? — спросил Панкрат.

— Он из сруба и с крышкой, — сказал Никита. — Такие не замерзают. Были бы бетонные кольца, мы бы пропали.

Он поставил черную чугунную сковородку на плиту, капнул масла, нарезал сала, немного подождал, стал ножом слой за слоем снимать картошку с разделочной доски. Картошка зашипела, он принялся нарезать лук.

— Итак, договорились, — сказал Панкрат, когда Никита разложил картошку по тарелкам и они сели за стол. — Сейчас делаем тропы до туалета, сарая и колодца. Потом перекусим яичницей и попробуем дойти до дома стариков с коровой. Пойдем мы с Никитой, я возьму ботики Макса, в своих туфлях не дойду. Ты найдешь, чем заняться? — обратился он к Максу.

— Я могу пойти с Никитой, — сказал Макс. — Дядя Ваня меня знает, а вас испугается.

— Меня должен помнить, — усмехнулся Никита. — Мы у бабы Насти молоко и сметану покупали. Сам он нелюдимый, всегда чем-то недовольный, а с бабой Настей мы друзья.

— Возьмите мою лыжную шапочку, — сказал Макс. — Тут еще есть пуховые платки, отличная вещь для такой погоды.

— Будем как фрицы под Москвой, — усмехнулся Никита. — Впрочем, это лучше, чем лежать с менингитом.

Макс сходил в спальню, принес шапочку и толстый шерстяной свитер.

— В комоде лежал. Панкрат, снимай пиджак, надевай.

Панкрат натянул свитер, повертелся.

— Ну как?

Никита подошел, ткнул пальцем в дырки, выеденные молью.

— Бандитские пули?

— Плевать, — сказал Панкрат. — Мне нравится.

Глава 14. На опушке

Расчистка дорожек заняла два часа. Снега местами было по пояс — сверху рыхлый, легкий, но внизу он пропитался водой, смерз, приходилось просто его утаптывать. Фанерная лопата сломалась окончательно, когда они начали пробивать тропу к колодцу.

— Страшно даже подумать о тропе к озеру, — сказал Никита. — Там около километра через сугробы. Тропа идет от дома дяди Вани. Там три тропы. Одна в лес к грибам, вторая в болото за клюквой, а третья наша, на пляж.

Он вспомнил, как Алена на этой тропе срывала ромашки, начинала гадать, спрашивала, что делать, если лепесток маленький. Потом бросала цветок, прыгала, смеялась и говорила, что это один из самых счастливых дней в ее жизни. «А у тебя?» — спрашивала она, подставляла щеку для поцелуя, ответа не дожидалась и бежала дальше.

— Все! — сказал Панкрат, когда они поставили ведра с ледяной водой под кухонный стол.

Макс сидел за столом и что-то печатал в ноутбуке.

— По радио передавали прогноз погоды, — сказал он, закрывая крышку компьютера. — Сегодня рекорд области по осадкам за всю историю наблюдений. Снегопад закончится завтра вечером.

Панкрат кивнул, потер вспухшие покрасневшие руки.

— Идем к деду, — сказал Никита. — Сейчас на улице по колено, хорошо, что ветер помог. Туда — обратно — сделаем подобие тропы.

Он стоял у окна и смотрел на падающий снег.

— Красиво, — добавил он.

Господи, где взять силы! Никита потер болевшие колени, пошевелил начавшие согреваться пальцы ног.

— Хорошо, — кивнул Панкрат. — Я жарю яичницу.

Короток зимний день. А если на небе тучи, из которых сыплется снег, то он кажется еще короче. На только что проложенной тропе к колодцу уже лежал пятисантиметровый слой снега. Никита и Панкрат стояли у калитки.

— Зачем мы туда идем? — спросил Никита.

— Валенки и лопата. Без них нам хана.

Панкрат оглянулся на их дом, из трубы которого вился дымок.

— Неохота идти, но делать нечего.

К концу улицы они подошли, когда совсем стемнело. У одного дома Никита остановился. Низкий, наполовину занесенный снегом, он казался жалким, покинутым навсегда. Из снега виднелась железная дуга детских качелей. «Летом дом снесут, построят что-нибудь современное, недолговечное, — подумал он.

— Тут дед жил, — сказал он Панкрату. — Тот самый, за которым баба Маша ухаживала. Продали дом, видишь качели, раньше их не было. Дачники.

— Далеко нам еще? — спросил Панкрат. Дом деда его не интересовал.

— Еще два дома, и за поворотом первый дом, немного на отшибе. Он крайний, прямо у леса стоит. На опушке.

Вскоре они очутились перед другим колодцем, от которого шла расчищенная дорожка до крыльца небольшого бревенчатого дома. За цветастыми занавесками горел слабый свет. Окна были пластиковыми, казались чужеродными на фоне темно-серых бревен. Рядом с домом стоял большой сарай, обнесенный крепким забором. К нему была откопана широкая тропа.

— Там у него корова, куры и кабанчик, — сказал Никита.

Они оглянулись на темнеющий лес, который практически примыкал к забору участка.

— И не страшно ему жить около леса? — спросил Панкрат.

В воздухе началось шевеление, снег закружился, зашумели сосны.

— Привык уже, — сказал Никита. — Летом тут хорошо, сосны, смолой пахнет, воздух целебный, он мне сам об этом говорил.

Они подошли к двери, постучали. В соседнем к крыльцу окне шелохнулось занавеска, минуты через три сиплый голос за дверью спросил:

— Кто там, чего надо?

— Дядя Ваня, это я, Никита, — голос у Никиты был сиплым, тонким. Он откашлялся, повторил:

— Это я, Никита. Помните, мы с Аленой у вас сметану покупали? Мы с Максом и другом в доме бабы Маши живем.

За дверью послышались шевеление, звякнула щеколда, дверь открылась. В проеме показалось бородатое лицо с густой седой шевелюрой.

— Нет сегодня сметаны. Чего еще надо?

Он открыл двери шире, друзья увидели у него в руках двустволку.

— Дядь Вань, а валенок у тебя лишних нет?

Старик стоял молча, ружье опустил, уперся прикладом в пол.

— Есть, но самому нужны, — наконец сказал он. — Еще чего?

Никита замялся. Похоже, дед за эти годы совсем одичал. Однажды они с Аленой пили с ними чай, баба Настя рассказывала о соседях-дачниках, дед ее поправлял, но незлобно, посмеивался в бороду.

— А баба Настя дома? — спросил Никита. Он понял, что про снежные лопаты сейчас лучше не спрашивать.

— А куда она денется, — пробурчал старик. — Вам она зачем?

— Привет от Алены передать, — догадался Никита.

И не ошибся. Лицо старика смягчилось, он отставил ружье в сторону и крикнул в темноту сеней:

— Настя! Тут тебе привет передают.

Зашуршали шаги, застучала палка, за спиной старика показалось сморщенное лицо старушки.

— Ой, да это же Никита! — запричитала она. — Иван, чего стоишь, зови гостей в дом. Ты как, у Маши живешь? Здоровье ее как? А то зимой у нее всегда давление скачет. А это кто с тобой? А где Максим? Уехал или как?

Друзья вошли в теплую комнату. На столе, на белой скатерти стоял самовар в окружении банок с вареньем, плетеной корзинки с сушками, тарелок с нарезанной копченой колбасой, конфетами. Две чашки на блюдцах с недопитым чаем говорили, что хозяев оторвали от вечернего чаепития. На кухонном столике сверкали эмалированные кастрюли, на подоконниках почти вплотную стояли горшки с цветами. В углу перед иконой горела маленькая свечка.

— А ты кто, не видела тебя раньше, — обратилась старушка к Панкрату.

Тот щелкнул каблуками, вытянулся, представился.

— А вас… Анастасия… Как, простите, по отчеству?

— Ишь ты, прям офицер какой, — продолжала улыбаться старушка. — Да какая я Анастасия. Все меня бабой Настей кличут. Привыкла, и ты так меня называй. Садись чай пить, офицер.

Старушка принесла две чашки, налила из фарфорового чайника заварку, долила кипятком из самовара.

— Угощайтесь, — она показала на тарелки. — Уж, что Бог послал. Как же вы сюда попали! Сейчас ни одна машина на приедет. Автолавка только в апреле появится.

Никита рассказал про бабу Машу, Макса и застрявшую машину.

— Ох, — сказала старушка. — Надо бы ее сыну написать. А может из больницы она сама напишет. Он к ней раз в три года приезжает. Здоровый такой бугай, охранником чуть ли не в самой Москве работает. Ох, грехи наши, грехи наши…

— А чего Максим сюда к зиме приехал? — спросил старик.

Никита сказал, что Максу нужна тишина, чтобы подумать.

Старик сделал вид, что сплюнул на пол.

— С жиру беситесь, — сказал он и начал разворачивать конфетный фантик. — Что в Москве ему не думалось?

— Тут тишина, никто не мешает, телефон не работает.

— Тьфу, — старик откусил половину конфеты, внимательно посмотрел на остаток. — Заткни уши ватой и думай. Надоело — пошел в магазин, купил колбасы, шашлыков всяких. Пришел домой, дверь закрыл, поел и снова думай. Не пойму я вас московских. Вот ты с Аленой купаться приезжал, я помню. А что не на море? Там тепло, комаров нет, плещись, пока не надоест. А вечером в ресторан, там музыка, танцы всякие.

— На море народу полно, а тут спокойствие, — сказал Никита.

Старик доел конфету, взял сушку, опустил ее в чашку с чаем.

— Валенки, говоришь… — он посмотрел на жену. Старушка вздохнула:

— Вот только старые.

— И куда ты их засунула?

— Сейчас, сейчас, — баба Настя заковыляла в соседнюю комнату, вернулась с валенками.

— В такой снег без них никуда, — сказала она, вынимая из валенок старые газеты и бросая их в печку.

— У нас лопата для снега сломалась, ручка там треснутая была, — сказал Панкрат как бы между делом.

— А починить руки отсохнут? — проворчал старик. — Пошел в лес, срубил березку или кленок, обчистил, вот тебе и ручка.

— Да у тебя три лопаты, — перебила его баба Настя. — Дай уж им одну, куда сейчас в лес, там снегу по пояс.

— Ежели сломаете, то чините, — старик был явно недоволен. — Мне в зиму без лопаты никак нельзя. А вы что собираетесь делать? Весны ждать, или как?

Панкрат рассказал о планах выйти к городу по озеру. Старик задумался, потом медленно сказал:

— Лед станет к Новому году или даже к Рождеству. Раньше никак. Потом рыбаки на озеро придут. Некоторые прямо на машинах заезжают. А как вы до озера доберетесь, там сугробы по грудь?

— Копать будем, вот для этого лопаты и просим, — сказал Никита.

— Копать… — хмыкнул старик, — Ну-ну, копать не перекопать. Там вы точно лопату сломаете.

Баба Настя вздохнула.

— Тут до озера с километр будет. А то вдруг дачники приедут на снегоходах Новый год встречать. В прошлом году приехали, три дня пили, весь снег заблевали, чуть дом не спалили.

Никита посмотрел на Панкрата.

— Вот еще вариант. План «д». Ждать дачников.

— Ждать — это не план, — отрезал Панкрат. — Мы тут околеем от скуки, пока дождемся.

Никита вдруг хлопнул себя по лбу.

— А я когда мы с Аленой по болоту ходили, видели заброшенную узкоколейку. Куда она ведет?

— Узкоколейка… — старик задумался, — Теперь это одно название. В девяностые все рельсы на металлолом снесли. По ней, конечно, легче идти, там снега мало. Она до Красного Торфяника. Это поселок заброшенный, около завода. Там при советской власти из торфа брикеты лепили. В свое время все электричество в области на торфе было. Сейчас, конечно, все на газе. а поселок тот пустой. Стоят дома, стекла выбиты, все ценное из квартир вынесли. От завода одни развалины остались. От нас до него по узкоколейке километров тридцать будет, она озеро огибает. От поселка до города еще десять. Там асфальтовая дорога, но сейчас ее никто не чистит. Так что по озеру самый лучший путь.

— А лыж у вас случайно нет? — спросил Панкрат.

— Что ж у вас ничего нет! — насупился старик. — В зиму же ехали. Были лыжи, рассохлись, я их на растопку пустил. Охотники раньше снегоступы делали из прутьев и ремней. Но вам без навыка, без сноровки это не сделать.

— А что охотники, давно здесь не появлялись? — поинтересовался Панкрат.

— Охотников нынче нет, как им сюда добраться? В лесу есть лоси, иногда они в деревню приходят, от волков спасаются. Волки зимой сюда часто заходят, корову чуют, но у меня забор крепкий, покрутятся и в лес обратно уходят. Медведи спят. Раньше рыси были, но я их давно не видел.

Старик немного оживился, был готов рассказывать дальше.

— А вы никогда в лесу огней не видели по ночам? — спросил Никита.

Старик переглянулся с женой, помолчал, нехотя сказал:

— Летом по опушке светляки летают. Вот они светятся. А зимой никого нет, кому тут светиться. Волчьи глаза светятся, когда на них фонарик направишь. Нет, не видел. Тут тишина, каждый шорох чем-то нехорошим кажется. А зимой тихо. Разве что снег с елки упадет, да дерево от мороза треснет. Вот и все звуки.

Он замолчал. Старушка хотела что-то сказать, но взглянула на мужа, промолчала, встала из-за стола.

— Я вам блинов утренних дам, — сказала она. — И сметаны банку. Блины на тарелку положу, вы ее берегите, а то мы летом одну разбили, у нас только четыре осталось.

Друзья переглянулись.

— Не надо тарелку, — сказал Никита. — Вы в газету заверните, мы их прекрасно донесем. А за сметану отдельное спасибо.

— А что новую тарелку не купите? — спросил Панкрат.

— А как ее купить? — вздохнула старушка. — Надо в город ехать, а как туда добраться. Автобус больше не ходит, можно с автолавкой до города доехать, а назад с ней через неделю. Летом можно дачников попросить, но они всегда заняты, или бензина мало, или шофер выпил и хочет отдохнуть. Да нам и не надо ничего.

Они встали из-за стола, начали прощаться. Вышли на улицу. У калитки Панкрат остановился, плюнул в снег.

— Суки они! Просто суки!

— Ты о ком? — спросил Никита.

— Эти суки на трехпалубных яхтах по Средиземке шастают, а тут человек не может тарелку купить. Погоди, я скоро.

Он развернулся, добежал до двери, постучал, дверь открылась, Панкрат что-то сунул старику в карман, тот замахал руками. Панкрат сказал, что даже слышать ничего не хочет, вернулся к Никите.

— Я ему десять тысяч дал. В город пусть с автолавкой едет, обратно на такси.

— В дождь никакое такси сюда не поедет, — сказал Никита. — А что ты так возбудился? Раньше что ли не знал?

— Знал теоретически. Из соцсетей в основном. А когда своими глазами увидишь…

Снегопад стал затихать, похолодало, небо немного прояснилось, на востоке в тучах желтело лунное пятно. Они остановились у дома, где жил больной старик. Навес над крыльцом обвалился под тяжестью снега, дуга качелей еле различалась среди снежного покрывала

— Вот так все и заканчивается… — начал Никита, но вдруг осекся, поднял вверх палец.

— Слышишь?

Глава 15. Тревожный вечер

В звенящей тишине им показалось, что где-то в конце улицы или даже в темной чаще кто-то неумелый играл на тромбоне или фаготе. Нет, не играл, а просто выдувал одну ноту. И была эта нота тревожной, усиливающей тоску от вида черных силуэтов старых домов, покосившихся заборов, черных веток, отчетливы видимых на фоне мутного света луны, прикрытой тучами. Звук нарастал, к нему присоединился второй тромбон на чуть другой ноте. Получившийся аккорд диссонировал, раздражал. А вот и третий тромбон, еще один, все громче, громче, как будто маленький ансамбль шел по улице, подходил все ближе и ближе.

— Это волки, — спокойно сказал Панкрат. — Ничего страшного.

— Они около дома стариков, — сказал Никита.

— Когда волки воют, они не охотятся, просто обозначают свое место, так они собирают стаю, — Панкрат поднял голову, посмотрел на луну. — При такой погоде самому завыть хочется.

— Только этого нам не хватало, — Никита напряженно что-то рассматривал в конце улицы.

— В следующий раз будем брать ружье, — Панкрат хлопнул его по плечу. — Пошли быстрее.

— Подожди, — Никита поднял руку. — Видишь?

На темной стене чащи мелькнул и погас желтый огонек. Потом мигнул еще раз. И еще.

— Это не проблема с моей сетчаткой, ты ведь тоже видел.

Панкрат молчал. Никита тронул его за руку.

— И что это по-твоему?

— Ты физик, ты и объясняй. В море я бы тебе рассказал о светящихся рыбах.

— Я не понимаю. Летом было бы сколько угодно объяснений. Здесь и сейчас объяснение одно — это люди с фонарями.

— В лесу? Где снега по пояс? Чушь.

— Тогда привидения. Или наш дед балуется. Такое объяснение годится?

Панкрат кивнул.

— Отлично. Будем считать, что дед под кроватью хранит прожектор, чтобы нас попугивать.

Когда они подходили к дому, погода резко переменилась. Поднимая снежные вихри, подул ветер, луна исчезла за плотными тучами, с неба посыпалось мелкая колючая крупа. У колодца они проверили, плотно ли закрыта крышка, подошли к крыльцу и остановились в недоумении. Окна в доме были темными, дымом не пахло, но не это привлекло их внимание. Дверь!

Дверь в сени была приоткрыта. Черная щель казалась зловещей, казалось, что кто-то невидимый смотрит на них, молча выжидает, ждет, когда они подойдут поближе. Ветер заметал в сени снег, дом казался теперь не прибежищем от разыгравшейся вьюги, а каким-то чужим, покинутым, как остальные дома в деревне. Они стояли и смотрели на дверь, на крыльцо, на которое порывы ветра бросали новые порции снега. Молчание нарушил Панкрат:

— Ты выходил последним?

— Да, — Никита не отрывал взгляда от темной щели. — Но я помню, как щелкнул замок.

Он поднялся на крыльцо, взялся за ручку.

— Стой!

Панкрат воткнул лопату в снег, бросил в сугроб валенки, отодвинул Никиту, легонько толкнул дверь. Та скрипнула, отворилось, прямоугольник черноты стал больше. Панкрат стоял, напряженно прислушиваясь. Из черноты не доносилось ни одного звука. Он сделал шаг, внутри махнул рукой, приглашая Никиту следовать за ним. У двери, ведущей в комнату, Панкрат остановился, протянул руку назад, прошептал, чтобы Никита отошел, сам встал в стороне от двери и рывком ее открыл.

Ничего не произошло. В сени ворвался теплый воздух с запахом дыма и чего-то кислого. Панкрат выждал несколько секунд, вошел в комнату.

— Макс, — прошептал он.

Никто не ответил. Тихо было в доме, только позади, за открытыми дверями гудела вьюга. Панкрат долго стоял, стараясь унять сиплое дыхание. Подошел Никита.

— Давай свет включим, — сказал он сдавленным голосом.

Панкрат поднес палец к губам, взял стоявшее у двери ружье, взвел курки, тихонько подошел к двери спальни, замер.

— Дрыхнет мерзавец! — воскликнул он и включил свет.

Макс привстал на кровати, протер глаза.

— Ой, мужики, простите. Хотел вам гречневую кашу сварить, прилег почитать и заснул.

Панкрат присел на край кровати.

— Ты в порядке?

— Да, — хрипло сказал Макс.

Тут он заметил банку со сметаной, которую Никита держал в руке.

— Ого, подарок от бабы Насти, как я понимаю.

Никита достал из кармана сверток, развернул, показал блины.

— Отлично! Я бы со своей кашей выглядел скромно.

Панкрат сел на стул у кровати.

— Ты без нас выходил на улицу?

Макс покачал головой.

— А входную дверь открывал? Ну, чтобы посмотреть на снегопад.

Макс переводил взгляд с Панкрата на Никиту.

— Нет, я же сказал, что прилег почитать и уснул. А что случилось?

Панкрат молча вышел, принес валенки, выгреб лопатой снег из сеней, тщательно закрыл дверь, вернулся. Никита возился у печки, аккуратно раскладывая щепки для растопки. Вскоре вспыхнул огонек, разгорелся, запахло дымом.

— Ветер, — сказал Панкрат. — Защелка у замка хлипкая. Блины будешь? — спросил он у Никиты, который начал аккуратно закладывать в топку первые поленья, стараюсь не загасить разгоревшиеся щепки.

— Давай по одному блину, — сказал он. — Остальные для завтрака оставим.

Потом он налил в чайник воды, зажег конфорку, включил радиоприемник и сел за стол. Пока передавали новости, в комнате появился Макс. Он надел куртку, поежился от холода.

— Знобит немного, — сказал он и тоже сел за стол.

Какое-то время они сидели молча, прислушиваюсь к бодрому голосу диктора.

— Мир окончательно сошел с ума, — Никита кивнул на радиоприемник.

Панкрат пожал плечами.

— Беда в том, что все правители думают только об одном — как удержаться у власти. Все остальные проблемы для них вторичные.

— Никогда не понимал людей, стремящихся к власти, — Никита поморщился. — Я был руководителем фирмы, и однажды пришел домой, когда меня из этой фирмы попросили. И знаешь, что я почувствовал? Чувство облегчения. Я стал свободным человеком, мог лечь в постель и думать о том, как проведу завтрашний день, а не о том, чем мне загрузить подчиненных, что мне делать с заместителем бухгалтера, который не умеет и не хочет работать, а выгнать его я не могу — у него отец большая шишка в нужном нам министерстве.

— Понимаю, — сказал Панкрат. — Жить становится легче, если ты собрал команду, которым ты доверяешь. В понедельник я должен выступать на Совете директоров банка. Вместо этого я думаю, как мы проведем воскресенье.

— А и как мы его проведем?

Никита свернул блин трубочкой, махнул в варенье, откусил и зажмурился от удовольствия.

— Мы начнем пробивать тропу к озеру. К вечеру может прояснится, будет шанс поймать телефонный сигнал. И нам нужно контролировать толщину льда на озере.

Никита отхлебнул чай, поставил в чашку на блюдце, отодвинул, стал водить пальцем по клеенке.

— Вот это наша улица, это поворот к дому дяди Вани. От него идут три тропы, самая правая идет к озеру на песчаный пляж. Сначала она идет через кусты, потом открытое место, березовая рощица, снова кусты, потом песок.

— А если напрямик? — Панкрат провел пальцем по клеенке.

— Тут глубокий овраг, он тянется до самый лощины, сейчас там снега метра два, а то и больше. А вокруг озера заросли кустов, нам там не пройти. Тропа на пляж — единственный путь.

Панкрат повернулся к Максу.

— Твое мнение?

Макс посмотрел на клеенку, сказал, что согласен с Никитой, что он ходил к озеру и оно больше, чем он думал.

— Ты что, на карту не смотрел? — спросил Панкрат.

Макс пожал плечами.

— Пойду прилягу, — сказал он, оперся руками в стол, собираясь встать.

Панкрат приложил ладонь к его лбу. Макс мотнул головой, сказал, что он в порядке и ему надо просто полежать. Тут в радиоприемнике раздался треск. Никита встал, повернул ручку громкости, раздался щелчок, приемник умолк. Панкрат допил чай, встал, заглянул в спальню. Макс сидел на кровати, держал ноутбук на коленях и что-то печатал.

— Все в порядке?

Макс кивнул, показал большой палец. Панкрат осторожно прикрыл дверь, кивнул Никите, и тут вдруг оглушительный удар потряс дом, мигнула и погасла лампочка над столом, вскоре сильная вспышка осветила окна и через секунду раздался второй удар, сильнее первого. Лампочка вспыхнула, опять погасла, но через три секунды зажглась, как ни в чем не бывало.

— Что это?

Никита и Панкрат бросились к окну. В черном небе сверкали молнии на секунды проявляя рваные очертания туч.

— Зимняя гроза, — сказал Панкрат. — Это плохо. Догадываюсь, что сейчас творится на улице.

Они вышли на крыльцо, Панкрат протянул руку, в ладонь ему ударили твердые ледяные капли.

— Ледяной дождь, — сказал он. — Я так и думал. Это самое плохое, что могло с нами случиться. Столкнулись два фронта: теплый и холодный. Завтра будет тепло, а это, сам понимаешь, не к нашей радости. И скажи мне как физик, с какой скоростью замерзает вода на озере?

— Зависит от температуры, — сказал Никита. — В среднем один — два сантиметра в день. Но если сверху лежит снег, то может даже медленнее. И еще от толщины льда зависит. Чем лед толще, тем медленнее идет замерзание.

— А сколько сантиметров нужно, чтобы мы могли пройти по льду?

— Точно не знаю, — пожал плечами Никита, — я не любитель зимней ловли. Вроде сантиметров десять-пятнадцать. Проверим экспериментально. В любом случае надо идти гуськом, связавшись прочной веревкой. Если кто-то провалится, то двое смогут его вытащить. Но если это случится на середине озера в сильный мороз, то это верная смерть от переохлаждения.

— Согласен, — Панкрат взял Никиту за локоть, провел его в сени, закрыл дверь на засов и щеколду. Зайдя в комнату, он заглянул к Максу.

— Гроза на улице, — сказал он.

— Я слышал, — Макс не отрывал взгляда от экрана ноутбука.

— Завтра будет потепление, — сказал Панкрат.

— Посмотрим, — равнодушно ответил Макс. — Я, наверное, скоро засну.

Он закрыл ноутбук, поставил его на стоящий рядом стул.

— Спокойной ночи, — сказал Панкрат и закрыл дверь.

Глава 16. Траншея

— Да уж… — Никита воткнул лопату в снег, оперся на нее, посмотрел на вырытые пять метров траншеи. Потом поднял голову, взглянул на тучу, из которой отвесно сыпались мокрые хлопья, и добавил:

— Такими темпами мы к Новому году не успеем. Это мы с утра такие резвые, а к вечеру не сможем даже руки поднять.

К нему подошел Панкрат.

— Есть два варианта. Первый — вздыхать и сокрушаться. Второй проще — работать.

Он взял лопату, начал ритмично раскидывать снег по сторонам. Никита присоединился к старику, наблюдавшему за их работой.

— Ерунду вы затеяли, — сказал старик. — Вас московских не поймешь. Сидели бы, ждали, когда рыбаки на озеро приедут. А то и к нам на снегоходах заезжают. По улице промчатся, бензином навоняют и были таковы. А по их следу к озеру легко можно выйти.

— И что, трем здоровым мужикам сидеть и ждать?

Старик откашлялся, махнул рукой.

— Дело ваше, я ж говорю, что не понимаю вас. А третий-то где?

Никита развел руками.

— Слаб он, невралгия у него.

— Нервы, что ли? Я тут одного дачника спросил, зачем он дом купил. Нервы, говорит, тут лечу. Телефон не работает, с утра выпью и весь день спокоен.

Подошел Панкрат.

— Есть идея. Давай работать не по очереди, а вдвоем. У меня валенки, я буду пробивать узкий лаз, а ты следом расширять, чтобы его не засыпало.

Старик ухмыльнулся.

— Ну, лечитесь, лечитесь. Бабка вас на обед звала. Как до озера дойдете — приходите.

И ушел, довольный своей шуткой.

— Умаялись, — баба Настя сняла крышку с кастрюли, повалил пар, за столом сразу стало уютно, по-семейному. — Угощайтесь смелее, у нас картошки до конца лета хватит.

Розовое солоноватое сало, скользкие хрустящие грузди, сочная квашеная капуста и горячая картошка с подсолнечным маслом. Что может быть вкуснее?

— Эх! — вздохнул дядя Ваня. — У меня под расчет, до мая, но раз такое дело, раз такое лечение началось.

Он вышел в сени, вернулся с бутылкой водки, поставил на стол, достал из буфета четыре стограммовых граненых стаканчика.

— Мы по чуть-чуть, — сказал он жене. — Я тебе тоже налью, поддержи компанию.

— А как же! — кивнула она.

Выпили, хрустнули груздями, закусили салом и картошкой.

— Новый год как собираетесь встречать? — спросила баба Настя. — А то к нам приходите. И вам веселее, и нам радость. Елку мы нарядим, а в подполе у нас уже три года бутылка шампанского стоит, все никак повода не было. Игрушки на елку есть, старые еще, советские, в коробке лежат.

— Новый год… — Панкрат задумался. — А я могу картошку с луком и сыром запечь.

— Сыром… — баба Настя вздохнула. — Небось сыр из Москвы привезли. А мы последний раз сыр месяц назад ели. А как это картошку с сыром?

— Поставлю в духовку картошку с луком. Как зарумянится, сверху натертым сыром посыплю. Вкусная будет корочка. А сыр в холодильнике нашли. Он затвердел, но я его на терке натру.

— Ишь ты! — баба Настя посмотрела на мужа. — Вот как московские картошку едят. Неси самовар, будем чай пить.

На столе появилась литровая банка с рассыпным чаем, банка варенья и пачка печенья.

— Зима быстро пролетит, — сказала старушка. — Зимой почти все время спишь, как медведь. Радио включишь, новости послушаешь, да и уснешь. А в марте уже хорошо, ручьи журчат, солнце светит, птицы щебечут, а там и апрель скоро, трава вырастет, дорога подсохнет, автолавка приедет.

— Не страшно зимой одним? — спросил Панкрат. — Вчера мы слышали, как вечером волки выли.

— Выли, — согласился старик. — Это они в стаю собирались. Без стаи зимой волки не выживут. Они всегда друг за дружкой ходят, впереди самые сильные, тропу в снегу делают, сменяют друг друга. За ними кто послабее, самым последним идет матерый, за порядком следит, слабых подгоняет. Все у волков разумно. Они могут так две недели голодными по лесу ходить, потом забьют оленя или лося, наедятся, полежат, поспят и снова на охоту. Зимой в лес без ружья лучше не ходить, особенно ночью.

— А кроме волков ночью по лесу никто не ходит? — спросил Никита.

— Медведи спят, лоси и олени ходят, а всякая мелочь под снегом живет.

— Мало ли кто еще в лесу живет, — сказал Панкрат. — Лешие, например, фавны, нимфы…

Баба Настя перекрестилась.

— Тьфу на вас. Не знаю, как где, а в нашем лесу только леший водится. Я сама его видела.

— Это как? — спросил Никита. — Расскажите.

Старик махнул рукой.

— Щас начнет истории рассказывать, только уши развешивай.

— Правду расскажу, — сказала баба Настя. — Молодая я была, в девицах ходила, очень подберезовики любила, больше белых. А самый лучший подберезовик у нас на горке около Щучьего озера. Там березняк, трава, грибы все чистые, сухие, ни одного червяка. От нас это километра три будет. Взяла я, значит, корзинку, да и пошла. Летом тропок много, зверье к озеру пить ходит. Сбилась я с пути, подошла к болоту, надо, думаю, возвращаться. Повернулась, а он на меня из-за елки смотрит. Бородатый, косматый, лицо грязное, глазищи сверкают. Посмотрел и за елку спрятался. Потом опять выглянул, опять спрятался. Я чуть не умерла от страха. Перекрестилась три раза, и бегом домой. Дороги не разбираю, о колючки платье порвала. Прибегаю домой, рассказываю, мне никто не верит, за платье ругают.

— Ты каждый раз по-разному рассказываешь, — усмехнулся старик. — Прошлый раз ты его как раз у Щучьего озера видела.

— Так болото у этого озеро и было. Ты вспомни, летом там можно по кочкам до воды дойти, а если дождь, то там грязь по колено, все рогозом заросло и комаров туча.

Старик кивнул, налили себе рюмку, выпил, крякнул, пальцами взял из миски капусту, запрокинул голову, положил в рот. Глаза заблестели, щеки зарумянились.

— Знаю я это озеро, — сказал он. — У меня там случай был. Собирал я там землянику, слышу, стреляют на озере. А это июнь был, какая охота в июне? Подхожу, а там дачник с ружьем, сосед мой. Показывает мне подстреленную утку, улыбается. А на озере утятки маленькие плавают, без матери остались. Я говорю, что ж ты паразит делаешь, погибнут ведь утятки. А он смеется: «не обеднеет наша земля от потери одной утки». Я плюнул, залез в воду, поймал утят, в кепку посадил, домой принес. Все лето мы их кормили. К осени они подросли, летать стали, но к вечеру всегда во двор возвращались. А один раз не вернулись. Видно другие утки над нами пролетали, прокричали им, вот они за ними в теплые края и подались.

— А что сосед? — спросил Панкрат.

— Что сосед… Пришла через неделю его жена за сметаной, утят увидела, я ей все рассказал. Она ушла, а через десять минут сам сосед пришел, бутылку водки принес, прощения просил. Ну вот и вся история.

— Иван, — сказала баба Настя, — а ты еще про волка расскажи.

— А с волком так получилось. Было это три года назад, аккурат в Яблочный Спас. Лето жаркое было, все высохло. Выхожу во двор, слышу за забором кто-то жалобно скулит. Прямо как собака. Подхожу, смотрю, у забора волк лежит. С виду нестарый, но худющий, все ребра наружу. Смотрит на меня жалобно, глаза мутные, поскуливает. А у нас как раз дома картоха варилась, ну я в миску наложил, маслом полил, сала подрезал, хлеба накрошил, в другую миску воды налил, принес ему под морду сунул. Он все секунд за пять съел, воду выпил, на бок упал и глаза закрыл. Ну, думаю, помрет скоро, тут я его и закопаю.

Старик отломил кусок печенья долго жевал его, запил чаем, продолжил:

— Весь день лежал, я подходил проверить — не помер ли? Нет, глаза закрыты, но дышит. А на следующий день подхожу, а его нет — в лес ушел. С тех пор я волков не боюсь. Сейчас, наверное, в лесу его дети бегают, должны они помнить, как я их отца спас.

— Да уж… — сказал Никита. — Вот это история.

— Ваши жены, небось, беспокоятся? — спросила баба Настя.

— Перед вами два холостяка, — засмеялся Панкрат. — Не закоренелых, но вот так получилось.

— И что, вас в Москве никто не ждет? — продолжала допытываться баба Настя.

— Панкрата ждут, — сказал Никита. — Панкрат, тебя Наташка точно ждет, она к походу на Соловки готовится, сейчас наряды покупает.

— Ну да, — развеселился Панкрат. — Я к тебе ехал, она звонит. Спрашивает, какого цвета ей непром покупать — желтый или голубой?

— Что такое непром? — спросил старик.

— Непромокаемая куртка, но яхте незаменимая вещь. Я и говорю, желтый, это хорошо для безопасности. А голубой тебе больше пойдет.

— И что? — спросил Никита.

— Сказала, что купит голубой.

Все засмеялись.

— Ты не сказал, что уезжаешь? — спросил Никита.

— Сказал, что уезжаю на пару дней выручать Макса. Просил не говорить об этом Варе.

— Варя, это кто? — перебила его баба Настя.

— Сестра Макса, они с Наташей подруги, — сказал Никита.

— Вот она и будет волноваться.

— Она привыкла, что он по всему свету болтается.

— Наташа спросила — куда, — продолжил Панкрат, — я сказал, что сам не знаю, Никита дорогу покажет.

— А что эта Наташа, красивая? — спросила баба Маша. — Ты мужчина видный, у тебя жена должна быть красавицей.

— Брюнетка, умница, красавица, — улыбнулся Панкрат. — С другими не общаюсь.

— А где работает, — продолжала выпытывать баба Настя.

— Точно не знаю, кажется в рекламном отделе какой-то фирмы.

— Она — начальник отдела, — сказал Никита. — Неплохо зарабатывает, свободный график. Ты за нее держись, она баба неплохая. Я ее сто лет знаю, могу только хорошее про нее сказать.

— Ладно… — смутился Панкрат. — Поживем, посмотрим. Спасибо за обед, — сказал он вставая. — У вас хорошо, но траншея сама не выкопается.

Уже в дверях, полностью одетый, он спросил:

— Дядь Вань, а ты вчера вечером ничего необычного не видел? Ну, кроме волков и грозы.

— Да я на волков внимания не обращаю, — сказал старик. — А гроза… видел такое раньше. Я однажды даже северное сияние видел. Давно, правда, это было. А так, что тут необычного. Про лешего бабка выдумала, ей что-то померещилось, вот она и рассказывает с каждым разом все страшнее, чтоб самой испугаться.

Стемнело. Панкрат посмотрел на часы, снял перчатку, ладонью вытер лицо.

— Шабаш! Я посчитал, прошли сто тридцать шагов. У меня шаг семьдесят сантиметров… — он на секунду задумался. — Ровно сто метров прошли. Завтра выйдем на открытое место, там быстрее пойдет.

Тропу на улице наполовину занесло снегом. Они подошли к дому, где жил больной дед. Сугроб у его стены доходил до самых окон. Дуга качелей исчезла под снегом, ель на углу казалась белым огромным конусом с редкими темными полосками.

— Что-то тут не то, — Никита остановился, показал на крыльцо. На нем лежал упавший навес, но сбоку от крыльца в сугробе явственно виднелись следы. Точнее, не следы, а полузанесенная снегом тропинка, как будто кто-то пробирался через сугробы, чтобы добраться до входной двери. Через сломанную калитку тропинка тянулась к улице, но чем дальше она была от дома, тем сложнее ее заметить — ветер на улице как будто специально постарался ее скрыть.

— Утром ничего такого не было, — сказал Никита. Он вспомнил, как однажды ходил с бабой Машей к деду, чтобы натаскать ему воды и укрепить тот самый навес, который покрытый снегом сейчас лежал на краю крыльца. Ему тогда очень не хотелось заглядывать в комнату, где лежал дед. Оттуда несло чем-то кислым, затхлым. Он боком встал в дверном проеме, сказал, что вода в сенях и что навес он укрепил укосиной. В ответ услышал хриплое «спасибо», кивнул и стремительно вышел на улицу.

— Не было, — подтвердил Панкрат.

Не сговариваясь, они свернули с улицы и направились к дому деда. Панкрат шел впереди, лопатой расчищая дорогу. Дошли до крыльца, подошли к двери, Панкрат погремел огромным висячим замком.

— Замок солидный, но петли держатся на честном слове, — сказал он, — Тут даже гвоздодер не нужен, дернул посильнее и входи в дом.

Он потоптался на крыльце, ногой сбросил вниз верхушку сугроба.

— Сегодня на крыльцо никто не поднимался, — заключил он. — Снег нетронутый. Кто-то подошел сбоку, посмотрел и ушел.

Он включил на телефоне фонарик, осмотрел окна. Все было цело.

— Некому тут ходить, — сказал Никита.

— Некому, — согласился Панкрат. — А главное — незачем. Дом пустой, ценностей и продуктов там точно нет. Дачники все увозят с собой.

Вопросов у них было много, ответа не было ни одного. В деревне живет кто-то еще, о ком не знают дядя Ваня с бабкой? Живет тайно и, чтоб его не заметили, не включает свет по ночам. Или он ложится спать, как только стемнеет? Хорошо, пусть так, но зачем он подходил к пустому дому, не пытаясь войти внутрь?

— Идем домой, — прервал мысли Никиты Панкрат. — Скоро совсем темно станет.

Он соскочил с крыльца, погрузился по колено в сугроб, осторожно вытащил ноги и, стараясь ступать осторожно, направился к калитке. Сделав три шага, он вдруг остановился и поднял руку.

— Видишь? — прошептал он.

Никита посмотрел на улицу и вздрогнул. У калитки на дорожке, которую они протоптали, стоял волк. Стоял неподвижно, молча. В темноте он казался огромным: мощные лапы, округлые бока, уши поднялись, слегка подрагивали.

— Он сытый, — так же шепотом сказал Панкрат. — Ему просто интересно, что происходит.

Он поднял лопату, крикнул «Кыш!». Волк не пошевелился, только повел головой в сторону, затем продолжил смотреть на Панкрата, который размахивал лопатой.

— Пошел вон! — кричал он. — Давай, голубчик, назад в лес.

Волк еще немного постоял, потом повернулся и вышел на дорогу.

— Он один, на двоих нападать не будет, — сказал Панкрат и опустил лопату.

Волк стоял на дороге и чего-то ждал. Панкрат подошел к калитке, снова взмахнул лопатой. Волк отскочил в сторону, освобождая им путь.

— Пошли, — сказал Панкрат и, выставив лопату, пошел вперед. Волк немного отступил, продолжая смотреть, как Никита, держа лопату наготове, присоединился к Панкрату и они, не спеша, постоянно оглядываясь, направились по улице. Волк затрусил вслед за ними.

— Других волков нет, — сказал Панкрат, когда они подошли к своему дому. — А этому что-то от нас надо.

Они поднялись на крыльцо, воткнули лопаты в снег. Волк остался стоять у калитки.

— Калитку надо завтра откопать, сейчас ее не закрыть, — сказал Панкрат и взялся за ручку двери. — Не подумали мы об этом.

В сенях они отряхнулись от снега, выглянули в окно. Волка у калитки не было.

— Ушел, — сказал Никита.

Подошел Панкрат.

— Тише, — сказал он, прислушался и приоткрыл дверь на улицу.

— Так я и думал, от него не отделаешься.

Никита тоже выглянул в щель приоткрытой двери. Волк сидел на крыльце к ним спиной, как будто собирался охранять дом от непрошенных гостей. На приоткрытую дверь он не обращал внимания, казалось, что он смотрит на калитку и чего-то ждет.

— Пугнем? — прошептал Никита. — Пальнем у него над головой.

Панкрат покачал головой.

— Патронов с картечью всего шесть, надо экономить. Да и других не так много. Хрен с ним, пусть сидит, потом решим, что будем делать.

В комнате тепло, в печи гудело пламя, на плите стояла кастрюля.

— Щи, — сказал Макс. — Квашеная капуста, тушенка, картошка, морковь, лук. Еще рис добавил для сытости.

— Лук и морковь обжарил? — спросил Панкрат, снимая с головы пуховый платок.

— Обижаешь, капитан! — Макс приподнял крышку, жестом пригласил его понюхать. — Все, как ты учил.

Панкрат взял ложку, зачерпнул густое варево.

— Отлично! — в другой руке он держал в руках платок, не зная, куда его пристроить. Никита снял ватник, руками стряхнул на пол растаявший снег, сел на стул, снял ботинки, постучал по полу, пошевелил пальцами в мокрых носках.

— Ну и видок у вас, — усмехнулся Макс.

— Нормально, — Панкрат повесил платок на спинку стула. — Дорогая одежда старит, как говорила Коко Шанель.

— На крыльце нас волк охраняет, — добавил он.

Макс поднял брови, вышел в сени, вернулся.

— Один на крыльце, три у калитки. Пугнуть? А то на улицу не выйдешь.

Он подошел к ружью. Панкрат остановил его.

— Утром калитку откопаем, закроем, все будет нормально.

Сели за стол, Макс наполнил тарелки. Ели молча.

— Сто метров прошли, — сказал Никита. — Дальше полегче будет. И нас старики пригласили на Новый год.

Макс никак не отреагировал. Он перестал есть, водил ложкой в тарелке, словно пытаясь найти что-то особенно вкусное.

— Я майонез в подполе видел, — добавил Никита. — Можно оливье сделать.

— Точно, — сказал Панкрат. — Оливье, винегрет, а картошку с сыром запечь. Макс, ты что молчишь?

Макс поднял на него глаза.

— Я с ними еще и Пасху буду встречать.

Несколько секунд за столом было молчание. Первым нарушил его Никита:

— Ты о чем? К Рождеству мы точно будем в Москве.

— Вы будете, в этом я не сомневаюсь, — равнодушным голосом сказал Макс. — Меня там никто не ждет. Вере передайте, что со мной все нормально, продуктов хватит до мая, мне тут нравится, спокойно поработаю, а весной вернусь в Москву. Когда подсохнет, попробую «лексус» из лощины вытащить.

За столом опять воцарилась молчание, все как будто старались переварить сказанное.

— Как ты его вытащишь? — спросил Панкрат. — У него к весне аккумулятор сядет.

— Заведу от «фольксвагена», провода у меня есть, — сказал Макс. — Посажу за руль дядю Ваню. У него мотоцикл был, сообразит, на какие педали нажимать. А в мае приезжайте, забирайте. Обещаю даже его помыть.

— Хрен с ним, с «лексусом», — сказал Панкрат. — Невелика потеря. Ты лучше скажи, что ты будешь делать, если электричество вырубится?

— Я об этом подумал, — усмехнулся Макс. — В сарае стоит канистра с керосином, есть керосиновая лампа. Ноутбук могу в машине заряжать, кабель есть, бензина много. А могу по старинке ручкой в тетрадках писать. В комоде пачка чистых школьных тетрадей лежит. Я, конечно, продукты подъем, но когда автолавка приедет, то там половину куплю, все шкафы забью.

Никита вздохнул.

— Ты это серьезно надумал? Один, с волками?

— Абсолютно серьезно. Это мое окончательное решение. Понимаешь, я до этого жил, как будто шарил по стене в темной комнате в поисках выключателя. И не факт, чтобы я его нашел. Я знаю, ты не любишь такие слова, но в Москве плохая энергетика. Все куда-то спешат, толкаются, как будто опоздают что-то урвать. Как будто в спешке что-то лучше получится. Ни в одном городе мира нет такого. Я поэтому из Москвы сбегаю. Тут я сам по себе. Хочу сплю, хочу картошку варю, хочу до колодца снег расчищу. Скучно станет — к дяде Ване схожу, у него много историй, его можно целый день слушать. А вы езжайте спокойно. Пусть Варя не беспокоится, мне тут хорошо.

— А если заболеешь? — продолжал спрашивать Никита.

— Вряд ли. Мироздание мне подало сигнал, вы приехали, я убедился, что сигнал был ложным. Но если что-то серьезное, ты значит так на моей судьбе написано. Если не сердце, то я может под машину бы попал, или упал бы где-нибудь в Яузу.

— Понимаю, — кивнул Никита. — Я сам как по темной комнате хожу, да еще не уверен, есть ли в этой комнате выключатель. Тоже бы остался, но буду тебе мешать, да мне и зарабатывать надо. Без работы я или от голоду умру, или сопьюсь. Не знаю даже, что быстрее.

— Вот еще, — сказал Макс. — Баба Маша тут раньше апреля не появится, сейчас, наверное, она в Москву к сыну переехала. Вы в больницу позвоните, узнайте адрес. Зайдите или напишите, скажите, что я остался за домом присматривать, пусть хоть об этом не беспокоится.

Панкрат все это слушал молча. Доел, взял тарелку, подошел к тазу под умывальником, плеснул на тарелку теплой водой из чайника, потер губкой, ополоснул холодной водой.

— Доживем до Нового года, а там посмотрим, — сказал он. — Философы хреновы, выключатели они ищут. Спать пошли, завтра на работу.

Глава 17. Будни

Прошло четыре дня. В воздухе то висела холодная влага, то кружились мокрые белые хлопья. Областная радиостанция с издевательской радостью сообщала о рекордных осадках и необычно высокой для конца декабря температуре. Прогноз погоды завершался советом, что любителям подледного лова лучше сидеть дома, а не рисковать жизнью на неокрепшем льду. Затем следовала реклама сети ресторанов, предлагавших широкий выбор рыбных блюд.

— Жареных окуней люблю, — говорил Никита. — Костлявые, черти, но вкусные.

— А я вспоминаю уху из окуней и щуки, — вздыхал Макс. — Панкрат, помнишь мы сварили на Ладоге?

Панкрат кивнул и начал менял цифры в блокноте телефона. Число двадцать после слова «тушенка» заменилось на семнадцать.

— С завтрашнего дня в щи будем класть полбанки тушенки, — сказал он. — Потерю калорий будем компенсировать рисом. На завтрак каша, на обед щи, на ужин жареная картошка с соленостями.

— Обо мне беспокоишься? — спрашивал Макс. — Я вообще могу без мяса обойтись. Если что, то старики помогут. А вам силы сейчас нужны.

К старикам они больше не заходили. На обед их не звали, про Новый год тоже не вспоминали. Один раз старик подошел к ним, попросил «черпать» снега поменьше, а то его лопата не выдержит такого энтузиазма. Никита попытался рассказать ему о волках, но старик махнул рукой, сказал, что они в лесу живут и нечего тут волкам удивляться.

Заканчивали работу они засветло, и волки их больше не провожали. Но один из них, крупный, с густой шерстью приходил к дому каждый вечер. Он сидел у закрытой калитки, иногда подвывал и скалил пасть, когда кто-нибудь к нему подходил. Один раз Макс собрал в газету остатки жареной картошки и направился на улицу. «Стой! — попытался остановить его Панкрат. — Прикормим, так он тут вообще поселится». Макс хмыкнул, сказал, что ему с ним жить всю зиму и им нужно подружиться. Вскоре он вернулся и сообщил, что волк картошку понюхал, отвернулся и стал разглядывать его «фольскваген». Утром, когда они вышли с лопатами на «работу», у калитки не было ни волка, ни картошки.

Аккумулятор из машины Макс принес домой и долго ругался, что современные машины нельзя завести «кривым стартером». Все вспомнили «жигули», которые иногда приходилось заводить ручкой, согласились, что техника нынче не та и, вообще, раньше женщины были красивее, а трава на газонах зеленее. «Поливать газоны надо, — сказал Панкрат. — А трава и раньше была не ахти, просто мы стараемся помнить только хорошее».

Траншею копали Панкрат с Никитой. Макс готовил обед и ужин, а когда «снегокопы» возвращались домой, то шел откапывать дорожки к сараю и туалету. Один раз он сказал, что чувствует себя нормально и может заменить Никиту. По дороге Панкрат пытался убедить его вернуться на работу, на что Макс сказал, что ему это не надо. Панкрат знал о накоплениях Макса — их, если не случится гиперинфляции, ему хватит лет на десять.

— Мне трудно без тебя, — сказал он.

И это было чистейшей правдой. Макс был гением переговоров. Он тщательно готовился, изучал все проблемы и возможности клиентов. И никогда не начинал разговор с благодарности, что они выбрали их банк — стандартного начала неумелых переговорщиков. И никакой бодрости, нахрапистости и запугивания, что договор надо подписывать сейчас, а завтра будет хуже для них. Он мягко, даже лениво, говорил, что времена нынче тяжелые и он удивляется таланту клиентов успешно вести бизнес в таких условиях. Потом просил рассказать об их планах, поделиться секретами, непрерывно их хваля. После этого он лениво начинал рассказывать об опциях, которых нет в других банках, показывал цифры, таблицы, ругал руководство страны, но гарантировал, что в течение месяца условия договора не изменятся, что у клиентов есть время не спеша подумать, еще раз посоветоваться с юристами и бухгалтерами, а недели через две (тут он доставал телефон, якобы изучить свое расписание) у него найдется полчаса, чтобы встретится с ними еще раз. «Раньше никак нельзя?» — вопрошали клиенты. Макс сокрушенно качал головой и очень умно не начинал жаловался на занятость из-за наплыва других желающих получить кредит. Он просто занят, разводил руками, но еще раз заверял, что через две недели ни одна цифра в договоре не изменится. После этого собирал листочки в красивую кожаную папку и вопросительно смотрел на клиентов. Результат? Через полчаса Макс приходил в кабинет к Панкрату, клал на стол подписанный договор, говорил, что сегодня он морально выдохся и ему необходимо остаток рабочего дня посидеть в кафе за чашкой кофе и стаканом апельсинового сока. А если что, телефон работает, и он через десять минут будет в своем офисе. Офис, который он делил с тремя сотрудниками, Макс не любил, говорил, что соседи перестали его интересовать как личности, а от постоянных пустых разговоров он тупеет.

Однажды у Панкрата в конце дня образовался свободный час, и он решил навестить Макса в кафе. Тот сидел у окна, на столе огромная чашка с остывшим «американо», стакан с апельсиновым соком и тарелка с недоеденным пирожным. Увидев Панкрата, Макс попросил официантку принести двойной «эспрессо» и бутылку воды без газа — вкус начальника он знал.

— Что пишем, о чем думаем? — спросил Панкрат, кивая на раскрытый планшет, на экране которого он заметил текст.

Он знал, что Макс редко прямо отвечал на вопросы, любил огорошивать собеседника встречным вопросом. Так и случилось.

— Что ты думаешь о будущем человечества? — спросил Макс.

Панкрат задумался. Тут бы со своим будущим разобраться.

— Сдохнем все когда-нибудь, — сказал он, размешивая в чашке сахар. — Я даже свое будущее, слава Богу, не представляю. У тебя другое мнение?

Макс улыбнулся.

— Конечно. Ты читал работы Циолковского?

— Он что-то писал о яхтах и банковском деле?

— Он много о чем писал, — сказал Макс. — Дай мне неделю отпуска, хочу съездить в Калугу. Мне надо кое-что прояснить.

Ожидаемо. С такими просьбами Макс обращался постоянно. Два месяца назад он попросил неделю, чтобы слетать в Лондон, побеседовать с тенью Оскара Уайльда о роли искусства в повседневной жизни.

— Понимаешь, — сказал Макс. — Циолковский правильно предсказал, что в будущем мы избавимся от физических тел, будем существовать в виде лучистой энергии и таким образом заполним всю вселенную.

— Ну-ну, — Панкрат сделал первый глоток, показал официантке большой палец. — Хороший тут кофе! А зачем тебе ехать в Калугу? Напечатай пару слов в планшете и через секунду получишь все, что тебе надо. Хоть обчитайся.

— Что надо, я прочитал, — сказал Макс. — Хочу посидеть за столом Циолковского. Представь — окраина провинциального города, где-то в мире бушуют страсти, а он сидит за столом в маленькой комнате, мечтает, а стол запоминает его мысли. Не все он записывал, много просто обдумывал.

Панкрат хмыкнул.

— Запоминает, говоришь? И ты можешь извлечь эту информацию? Ты говорил, у тебя сосед физик. Что он думает по этому поводу?

Макс промолчал, отпил кофе, откусил пирожное.

— Мне плевать, что думают об этом физики. У самого голова на плечах. Вот мы сидим, разговариваем, а звуковые волны меняют структуру этого стола.

Тут он постучал по столу.

— Пусть немного, но меняют. Значит, стол запоминает все, что мы сказали. Это, кстати, и Циолковский говорил. Его, правда, занесло, он утверждал, что любой атом — это огромный склад информации. С момента образования он помнит все, что происходит вокруг. Спросишь, как я могу узнать о мыслях Циолковского? Мысли тоже материальны — это движение электрических импульсов по нейронам. А это поля, которые тоже меняют структуру окружающих предметов. Так что я могу спросить у стола, о чем думал калужский мечтатель и получить ответ. Спросишь, как? Не скажу. Просто чувствую, что могу. Это еще вопрос веры. Могу и все. Мы же верим в бога, не умея доказать его существования. Кто верит, тот чувствует. Если ты думаешь, что я псих — не буду тебя разубеждать.

— Ладно, — Панкрат допил кофе, поднялся. — Мне пора. Напиши завтра заявление на отпуск без сохранения зарплаты. По семейным обстоятельствам. Циолковскому от меня привет передавай.

Макс работал не спеша, не прерываясь на разговоры и отдых. Раз — лопата вонзается в сугроб. Два — снег летит в сторону. И так десять раз. Небольшой перерыв, чтобы отдышаться, и снова: раз — лопата в сугроб, два — снег в сторону. Он и на яхте так работал. За ним ничего не надо было переделывать или улучшать. Сам Макс инициативу никогда не проявлял, но если Панкрат о чем-то просил, то говорил: «Сделаю», и делал. Хорошо делал. Если что-то не знал, то спрашивал, уточнял детали, но потом работал молча. Закончит, скажет «шабаш», возьмет планшет и идет в кокпит печатать или читать. Иногда просто сидел, смотрел на чаек и о чем-то думал. Спросишь, о чем? Он спросит, зачем это Панкрату надо, потом скажет, что может рассказать или промолчать. А это, впрочем, будет одно и то же.

В полдень они шли обедать. Панкрат брал ружье, которое дожидалось его у забора старика, снимал пакет, предохранявший стволы от падающего снега, вешал ружье на плечо и шел впереди, утаптывая выпавший снег. Шли они молча. Панкрат прикидывал, сколько им осталось до озера, а Макс… Макс просто шел, стараясь не наступать на следы Панкрата, чтобы лучше утоптать тропинку.

Дома их ждали очередные щи и сюрприз. Никита разлил, вернее, разложил щи по тарелкам, такие они были густые. Потом поставил на стол тарелку, накрытую полотенцем.

— Блины, — сказал он, но полотенце не поднял. — Шесть штук. Три немного подгорели.

— А остальные? — спросил Панкрат.

— Остальные сгорели полностью.

В щах плавали черные прямоугольники.

— Лук немного подгорел, — объяснил Никита.

Панкрат выловил подгоревший лук, разложил его по краю тарелки.

— Какие выводы, джентльмены? — спросил он.

— Меня навеки приговорить к рытью траншеи, а к кухне не подпускать, — предложил Никита.

Предложение было принято единогласно.

Макс стал кормить волка каждый вечер. Он подходил к калитке, здоровался и высыпал картошку на снег. Волк скалил зубы, смотрел на человека, но при нем не ел. Макс долго стоял и рассказывал волку, как прошел день.

— Сегодня снега мало выпало, — говорил он. — Дорожки за десять минут прочистил. Панкрат молодец, хорошо держится, Никита немного загрустил, но молчит. Винегрет на обед сделал, всем понравился, а то щи надоели. Надо мне блины освоить, без хлеба непривычно. И мяса не хватает. А тебе, серый, хватает мяса?

Волк смотрел на Макса, не отрывая взгляда.

— Вижу, что хватает. Принес бы нам зайца, мы бы суп с лапшой сварили. И тебя бы угостили. Ты ведь не ел вареную зайчатину? Я тоже не ел. В Москве бы нос воротил, а тут это деликатес. Копченой колбасы хочется. Тебе бы тоже понравилось. Есть колбаса, где мало перца, очень нежная, во рту тает, если тонкими кружочками нарезать. Ее надо на поджаренный в тостере хлеб положить. Ты бы и хлеб такой съел.

Волк опускал голову и начинал есть рассыпанную картошку.

— Вот, молодец. Вкусно ведь? Витаминов тут, правда, маловато, но ты привык, из сырого мяса все необходимое получаешь. А подруга у тебя есть? А то ты все один, да один.

Макс возвращался, в сенях долго стучал ботинками по полу, входил в комнату.

— Сегодня при мне все съел, — объявлял он. — Мы с ним подружились. Я его попросил нам зайца принести.

Глава 18. Незваные гости

Тридцать первое декабря, утро, за окном серость, кружатся мелкие снежинки, в комнате тепло, в печи гудит пламя.

— Все! — Панкрат воткнул иглу в подушечку. — Не хуже валенок получилось. Не знаю, как это называть, пусть будут унты.

Он надел туфли, сверху натянул унты, потопал по полу.

— Отлично держатся, до города дотянут. Завтра резинку сверху пришью, никакие сугробы не страшны. Расцветочка, конечно, еще та, но смотреть на нас некому. Надеюсь, что даже волки по озеру не ходят. А у тебя как?

Никита сосал палец, уколотый иголкой.

— Минут на десять работы, — сказал он. — У тебя красивые, вишневые. А у меня цвета облезлой лисы.

— Нормально, — сказал Панкрат. — Если мы на озере замерзнем до неузнаваемости, то Макс нас по цвету обуви опознает. Макс, ты запомнил, что у меня вишневые?

— Запомнил, — засмеялся Макс. — У тебя цвет королевский.

— А как же! Ватник я старый надену. В городе все равно выкину, в куртке буду ходить. Весной за машиной приеду, три ватника бабе Маше привезу. Или даже шубу.

— Ты тогда и бабе Насте шубу привези, — сказал Никита. — А то она от зависти помрет раньше времени.

— Могу и две привезти.

Панкрат задумался.

— План на сегодня такой, — он посмотрел на часы, — сейчас одиннадцать. Выходим через полчаса. До озера осталось триста метров, снег неглубокий, половину пройдем легко. Остальное на завтра. В четыре возвращаемся домой, и я начну чистить картошку. Это наш вклад. Есть еще идеи, что нам принести?

Никита с Максом пожали плечами.

— Ладно, все остальное у них есть, а картошки с сыром они не пробовали. Оливье мы вроде не обещали, тушенку надо экономить. Вот только…

Он сел за стол, забарабанил пальцами.

— О подарках мы не подумали. Давайте идеи. Впрочем…

Он посмотрел на часы.

— Подарю старику часы. Швейцарские, хрен знает сколько стоят. Я их терпеть не могу, сплошной выпендреж. В Москве куплю электронные, это удобнее. А что с бабкой делать? Давайте, думайте.

— У меня есть деньги, — сказал Макс, — давай тысяч десять подарим?

— Деньги — это пошло.

— Я Ирке на Новый год всегда французские духи дарил, — сказал Никита. — Я знал марку, она только ими пользовалась.

— Вспомнила Маша, как девушкой была. Бабке только французских духов не хватает, все остальное у нее есть.

Панкрат провел рукой по шее.

— В девяностые у меня золотая цепка было. Идиотом был, считал, что круто. Ладно, давай деньги подарим. Сделаем так: два пакета, в одном часы, в другом деньги. Пусть они выбирают вслепую. Но при условии, что они могут поменяться подарками. Вот так будет хорошо и романтично. В гости идем к десяти, празднуем до половины первого, потом домой отсыпаться. Никита, ты долго еще?

— Все, готово!

Никита засунул в унты руки, полюбовался, положил на стул.

— К десяти, говоришь? Ты уверен, что они будут нас ждать. Больше они нас не приглашали.

Панкрат сел на стул, снял унты.

— Это не фитнес-клуб, это они напоминают. В деревнях все четко: один раз позвали — приходи. Не придешь — в черный список. В другой раз не позовут. Макс, идешь с нами?

Макс кивнул.

— Работаем в темпе, без перекуров, как ударники коммунистического труда. Работают двое, третий отдыхает, меняемся по кругу.

Работа продвигалась быстро, снег был неглубокий, где-то полметра, высокие сугробы попадались редко. Вскоре они увидели белую пустыню озера, до берега оставалось не более двухсот метров. Снега стало еще меньше, кое-где виднелись верхушки камней, обточенных древним ледником. Панкрат достал телефон включил, чертыхнулся.

— Снег прекратился, дождя нет, но и сигнала нет. Никита, что по этому поводу говорит твоя физика?

— Физика говорит, что нам пора домой. Темнеет, скоро придут леший и волки.

— Ну да… А я по случаю праздника ружье забыл.

— Вот и я об этом.

Они подошли к дому стариков, остановились у калитки.

— Зайдем, предупредим, что мы в десять придем? — спросил Никита.

Панкрат покачал головой.

— Окна темные, спят они, сил для Нового года набираются. Придем к десяти, если легли спать — разбудим. Не разбудим — дома отпразднуем.

На небе высыпали звезды, луна освещала улицу, приукрасила снег узорами теней от голых деревьев. Подморозило, снег поскрипывал под ногами.

— Смотри, — Никита остановился, обернулся.

За ними по дорожке гуськом шли волки. Шли не спеша. Увидев, что люди остановились, они тоже встали.

— Припозднились мы, — сказал Панкрат. — Главное спокойствие, не бежать. Макс, впереди не твой ли дружок?

— Черт его знает, — Макс, шедший впереди, переместился ближе к волкам. — Серый, узнаешь меня?

Волки не шевелились.

— Идите вперед, — сказал Макс. — Дайте мне лопату, я пойду последним.

Одни прошли несколько домов, оглянулись. Волки шли за ними, держа дистанцию.

— По случаю праздника твой серый решил друзей привести, — сказал Никита. — Говорили тебе, что кормить никого не надо.

— Все нормально, на троих они не бросятся. И лопаты их смущают.

До колодца они дошли без приключений. Волки отстали, им показалось, что они остановились у дома, где жил больной старик.

— Вот такой у нас Новый год, — сказал Панкрат. — Будет, что вспомнить.

Он смахнул снег с крышки колодца, прищурил глаза, втянул ноздрями воздух.

— Это еще что такое!

Луна поднялась выше, ее свет слепил глаза, тени стали чернее, окружающие пустые избы и ветви спящих деревьев загораживали часть звезд. Вроде все было ожидаемым, понятным, но что-то настораживало, вызывало тревогу. Это что-то было чужим, чего сейчас не должно быть. И это что-то не было волками — они остались далеко, их уже не было видно.

— Ты о чем? — Никита подошел к Панкрату.

Панкрат покрутил рукой в воздухе.

— Ничего не чувствуешь?

Никита принюхался.

— Вроде как дымом пахнет. Может от одежды? Ветра-то нет.

Он понюхал рукав телогрейки, поднял лицо.

— Слушай, и правда дымом пахнет! Макс, ты чуешь?

Макс воткнул лопату в снег, похлопал рукавицами.

— Откуда тут дым? Разве что… Наша печка? Пожар?

Они бросились к дому. Добежали до калитки, остановились. Дом стоял целым, с освещенными окнами, у калитки, рядом с «фольксвагеном» они увидели два снегохода. Что это? Радоваться или…

— У нас незваные гости, а ружье в доме, — прошептал Панкрат. — Веселый будет у нас вечер. Стойте здесь.

Он осторожно открыл калитку, подошел к сугробу, доходившему почти до окна главной комнаты, разгребая снег руками, добрался до стены, заглянул в окно, прикрытое занавеской. Вернулся.

— Занавеска, мать ее, почти ничего не видно. Заметил только мужика. Незнакомого, мордастого, в свитере. За столом сидит.

— Может спасатели? — предположил Никита.

— Может и спасатели, но кто их сюда звал. Скорее всего любители ночных покатушек. Приехали, дом открыт, решили выпить и заодно тут Новый год встретить. Все лучше, чем в лесу с волками.

Никита посмотрел на снегоходы.

— Двухместный и трехместный. Их от двух до пяти. Скорее всего два мужика с бабами. В трехместный бухло с закуской загрузили. Что за люди? Видно же, что в доме живут, какого хрена им тут надо?

— Ладно, пошли, нас трое, по ходу разберемся.

Панкрат воткнул лопату в снег, направился к крыльцу.

Мордастый сидел за столом, на котором стояли бутылка коньяка, открытая банка красной икры, на тарелке огромный кусок сливочного масла, в хлебнице нарезанный белый хлеб. Когда Панкрат появился на пороге, мордастый сосредоточенно наливал коньяк в стакан. Ничего не отразилось на его лице, когда он увидел гостя. Повернул на секунду голову, поставил бутылку на стол, рукой со стаканом пригласил сесть на свободный стул, сделал глоток, поставил стакан и начал наполнять другой. Панкрат сел, взял предложенный стакан, тоже сделал глоток.

— Алексей Владимирович Костомоев, — сказал мордастый и протянул руку.

Пока Панкрат соображал, как ему представиться, скрипнула дверь в спальню, через мгновение чьи-то руки обвили его шею, начали душить. Он попытался вырваться, но руки все сильнее обхватывали шею, сдавили горло, стало трудно дышать. Мордастый спокойно наблюдал за происходящим, Панкрат даже успел заметить ухмылку на его лице. Вдруг душившие его руки ослабли, Панкрат почувствовал, что горячая щека прижалась к затылку.

— Робинзон ты хренов! — услышал он женский голос.

Повернулся, сначала увидел черный свитер, поднял голову, увидел улыбающийся рот, блестящие глаза, растрепанные волосы…

— Наташа!

— Она самая!

Да, это была Наташка. Уже две ночи она снилась ему. Они то сидели в кафе, и он никак не мог угадать, что именно она хочет заказать. Потом они сидели на диване в его комнате, он все пытался ее обнять, а она говорила, что не надо, что скоро придут его родители, и что они о ней подумают. «Какие родители!» — возмущался Панкрат. Но тут раздавался звонок в дверь, он бежал открывать и изумлялся — к нему и правда пришли родители, чтобы посмотреть, с кем теперь развлекается их сынок.

— Чудо какое-то. Никита, Макс, — крикнул он.

Но с этим криком он опоздал. Наташка уже целовала Никиту, при этом одновременно ругала Макса, за испорченный Новый год.

— Варя решила всех пригласить. Вас троих меня и Ирку. Никита, слышишь? Ирина тоже придет. Мы надеялись, что вы вернетесь к празднику, но какое там. Понимаю, что в деревне вам лучше, никаких баб, а самогонки, небось, полный погреб. Но я подумала, и решила, что это вопиющая несправедливость. Получается, что мы будем встречать Новый год в женской компании. А вот фиг вам! Спасибо, что на свете есть Леша, который решил не идти в клуб, а участвовать в спасательной операции. Я имею в виду спасать от скуки наш женский коллектив.

— Погоди, не тараторь, — Макс разделся, сел за стол. — Как там Варя?

Наташка подняла руки, закатила глаза.

— Он еще спрашивает! Она с ума сходит, ты бросил работу, умчался в ночь, полиция тебя искала. Где ты, с кем ты, жив ли вообще… Я ей ничего не сказала, как ты просил, — обратилась она к Панкрату, — но поняла, что с вами всеми что-то случилось.

— А как ты нас нашла? — спросил Никита, расстегивая ватник.

— Стой, стой! — Наташка вынула телефон. — Платок снова надень. Подождите, я тебя сфотографирую. Ирке покажу, она обхохочется. Я, может, и в блог фото поставлю. Планета должна знать своих героев. Как вас называть — полярники, бомжи? Ну чего уставились, садитесь, а то коньяк стынет.

— Все же, как ты про нас узнала, — спросил Панкрат, когда они сели за стол.

— Тоже мне бином Ньютона, как говорят классики. Ты сказал, что Никита знает, куда надо ехать. Я рассказала об этом Ирке, она сказала, что в России очень мало мест, где бывает Никита.

Она стала сгибать пальцы.

— Первое — московские кабаки. Второе — халупа в Ростокино. Третье — офис на Добрынинской. Это все мы сразу отмели. Четвертое — эта самая деревня. Более того, Ирка точно сказала в каком доме вы будете жить. А где, кстати, хозяйка?

— Баба Маша в больнице, — сказал Никита. — Макс ее отвез, вернулся за вещами и застрял.

— Понятно. Макс у нас герой. А вы, значит, лопухи. Не могли арендовать нормальный вездеход. Я так понимаю, что паркетник в овраге, это то на чем вы приехали?

— Нетрудно догадаться, — подтвердил Никита. — В тот вечер даже сам черт из этого оврага бы не выбрался.

— Потом снег, метель, пустой дом, за который не надо платить аренду, куча деревенской еды, никакого контроля, гуляй хоть до весны.

— Мы бы второго числа добрались до города, — сказал Никита. — А ты молодец, как тебе в голову пришло сюда на снегоходах доехать?

— Аналитический ум, смекалка, прогноз погоды и желание встретить Новый год с вами. Леша —душка, — она погладила мужчину по плечу, — я ему предложила спасти вас и заодно встретить Новый год в романтических условиях. Написала ему про синее озеро, сосновый лес, грибы, ягоды, избушку на курьих ножках. Дальше все просто: сели в машину, в шесть утра выехали из Москвы, арендовали неподалеку два снегохода, сейчас сидим, пьем коньяк, готовимся к празднику.

— А как вы по снегу проехали? — спросил Панкрат.

— Отлично проехали. Мы бы быстрее доехали, но я пару раз в сугробах застряла, покувыркалась, но, как видите, цела, здорова и красива. Ты лучше спроси, как мы снегоходы арендовали. Пока нашли контору, рабочий день закончился. Праздник, как-никак. Закрывает хозяин дверь, а тут я, такая красивая и решительная. Ну… в общем вы мне тысячу будете должны. Пробуем завести, а там бензина кот наплакал. И тут я… Никита, ты меня знаешь. Короче, через пятнадцать минут бензин из горлышек бензобаков переливался, а хозяин чуть ли не впереди бежал, дорогу показывал. Надолго он меня запомнит.

— Машину я у этой конторы оставил, — сказал Костомоев.

Тут Никита вспомнил его, это же «заполнение паузы», как его назвала Наташка. Они как-то Новый год вместе встречали. С трудом вспомнил, тогда мысли о другом были. Располнел он, лицо надутое, недовольное.

— Ну да, — сказала Наташка. — Я предупредила, что если на ней будет хоть одна царапина, то он оплатит ремонт и мои моральные страдания.

— И он тебе послал куда подальше? — поинтересовался Никита.

— Конечно, но и я его отправила по тому же адресу. Прибудем туда вместе. Кстати, — она посмотрела на часы. — Кстати о Новом годе. Где ваша елка?

— Елка будет у дяди Вани, — сказал Панкрат. — Он в конце улицы живет, мы к нему в десять вечера придем. Я обещал ему картошку с луком и сырам запечь.

Он посмотрел на часы.

— Через час нужно начать готовку.

— Подождите, — сказала Наташка и прошла в угол комнаты, где стояла огромная сумка. Принесла, чертыхнувшись, поставила ее на стол, стала выкладывать деликатесы. Красная икра, балык, сыр, завернутая в фольгу буженина, консервы с крабами…

— Фрукты не взяла, боялась, что по дороге замерзнут. Может обойдемся без картошки?

— Какой в деревне праздник без картошки? — сказал Никита. — Мы обещали, баба Настя сказала, что тогда варить не будет.

— А что она еще обещала к столу? — поинтересовалась Наташка.

— Не знаю, хлеба у них нет, блины, наверное, испечет. Ну, там солености всякие, сало.

— Отлично, — кивнула Наташка. — А что вы им подарите?

Панкрат рассказал про два пакета с часами и деньгами.

— Фу, — сказал Наташка. — Деньги — это хорошо, но это дарят на прощание. Деньги на Новый год — это моветон. Часы говоришь… Хорошая идея!

Она сняла свои часы на золотом браслете, положила на стол.

— Это будет подарок для бабки. А я себе электронные куплю, как у Ирки. Отличная вещь, машешь рукой, они калории показывает. Смотришь на них и худеешь с каждой минутой.

— Аналогично, — засмеялся Панкрат.

— А как у них насчет елки? — спросила Наташка.

— Елка будет, игрушки тоже, еще с советских времен.

Наташка захлопала в ладоши.

— Обожаю старые игрушки. Серебряные шарики с красной звездой, Дед Мороз в красном тулупе, Снегурочка в голубом наряде, золотой петух с красным гребешком, серебряный дирижабль с надписью «СССР». Такие у меня в детстве были. Леша, — она обратилась к попутчику. — Я же тебе обещала романтический Новый год. Ты такой никогда в жизни не забудешь. Сейчас бы сидел в своем клубе, к десяти бы напился, в двенадцать тридцать проблевался, в три приполз домой, а завтра бы лежал на диване, стонал, проклиная все праздники.

«Заполнение паузы» кивнул, встал, сказал, что его зовут Алексей Петрович, пожал всем руки, заранее извинился, чтобы может путать их имена, что плохой памятью он страдает с детства, но надеется на приятный вечер.

— Ух ты, — сказала Наташка. — Леша, ты такой вежливый, такой галантный, я тут сижу и за себя непрерывно краснею. Давай-ка лучше выпей, закуси и ложись отдыхать. Мы тут без тебя справимся.

Началась суматоха. Наташка полезла с фонарем в подпол, привела полную ревизию, притащила оттуда две морковки, соленые грузди и пять соленых огурцов. Один огурец сразу схрумкала, сказала, что в Москве таких не купишь, а грузди она приготовит по своему рецепту. Она быстро отмыла плесень, капнула подсолнечного масла, нашла где-то бутылку уксуса, разбавила его, налила, нарезала лук, кольца положила сверху, поставила тарелку на стол, отошла, полюбовалась, взяла вилку, съела один груздь, второй, сказал, что ее надо держать за руки и принялась чистить картошку.

— Это мужское занятие, — попытался остановить ее Панкрат.

— Мужик на кухне, как баба на корабле, — фыркнула Наташка. — Иди лучше умойся и прими душ. От тебя пахнет, как от слишком настоящего мужчины.

— Какой душ, — захлопал глазами Панкрат. — Ты забыла, куда приехала?

— Тогда топи баню, мы все пойдем мыться.

— Баня только у стариков, — сказал Панкрат. — У бабы Маши в бане склад ненужных вещей.

— Тогда идите все на улицу и разотритесь снегом, — приказала Наташка.

— Вот почему я никогда не женюсь, — сказал Макс. — Жили мы спокойно, пахли в свое удовольствие.

— А теперь будете пахнуть в мое удовольствие, — сказала Наташка. — Все, марш на улицу. Хотя бы рожи свои помойте.

— Мужики, — прошептал Макс, — шампунь и мыло брать?

— Брать, брать, — сказала Наташка. — Шептуны, блин! И запомните, у женщин уши, как у зайцев, нам ими любить надо.

— Совсем другое дело, — сказала Наташка, когда они вернулись в комнату. — Румяные, чистые, любо дорого посмотреть. А что у вас с волосами, они как у ежей иголки торчат. Вы что, их и правда шампунем терли?

— Приказы не обсуждаются, — сказал Панкрат.

— Боже, идем в сени, я видела таз, чайник теплый, я вам на головы полью. У вас хоть полотенца чистые есть?

— Полотенца… — протянул Никита, — мужики, а где у нас полотенца?

— Понятно, — сказала Наташка. — Оказалось, что вас надо не только физически, но и морально спасать. Что бы вы без меня делали.

Тут к столу подошел Костомоев.

— Слушайте… — он замялся. — Я все понимаю, Новый год, игрушки, какие-то старики. Но тут нам негде спать. Я насчитал всего три спальных места. А что, если нам отправиться в город прямо сейчас? Я там видел гостиницу, переночуем, а утром в Москву.

— Мы обещали встретить Новый год со стариками. Для них это радость на всю зиму будет.

Костомоев покрутил головой.

— Можно заехать, извиниться.

Наташка потянула его за свитер, заставила сесть за стол.

— Костомоев, угомонись. Налей-ка лучше нам всем по капелюшечке. Я, благодаря тебе, уже пьяная, но дополнительно согреться не помешает. Ты посмотри, мужчины еле на ногах стоят, мы их по дороге потеряем. Вспомни, какие по дороге вые… выдо… выболдины… выдолбины, проемины и сугробы. А овраг этот чертов? Мы там застрянем, замерзнем, а у меня большие планы на следующий год.

— Я могу спать на полу, — сказал Панкрат.

Никита сказал, что провести новогоднюю ночь на полу — это его давняя мечта. Макс пошел бриться, Панкрат с Никитой заняли за ним очередь. Наташка занялась картошкой, но вдруг бросила, подошла к Максу.

— Максик, дорогой, я тут в твоем ноутбуке поковырялась. Хотела убедиться, что это ты тут живешь. И знаешь… Кое-что прочитала, ты уж прости, это же по делу. Хорошо ты пишешь. Местами непонятно, но тоже хорошо.

Макс выключил бритву.

— Ну что вы с Варей за бабы такие! Носы бы вам обеим укоротить. Значит так, комментариев не будет. Считай, что все написано пером, продолжение поговорки знаешь.

— Прости, рада, что хоть не треснул по моей глупой башке.

В половину десятого все были готовы. Наташка осмотрела мужчин, сказала что ни в одного из них она бы не влюбилась, но если бы кто-нибудь из них спас ее жизнь, то она бы задумалась.

— Леша, — сказала она Костомоеву, — ты бы с ними пошел в разведку?

— В разведке — главное маскировка, — сказал он. — А в такой одежде их никогда за разведчиков не примут.

— Разумно говоришь, — сказал Наташка. — Ну что, дорогие мои мужчины, потопали?

Глава 19. Новогодняя ночь

Волк стоял у калитки и внимательно следил за подходящей компанией.

— Собака-бабака! — сказала Наташка, подошла к калитке, облокотилась на штакетник. — Ты откуда такая красивая? Заблудилась?

— Это волк, — Панкрат попытался подвинуть ее. — Он сюда каждый вечер приходит.

— Ручной? — Наташка захлопала в ладоши. — Волчок, серый бочок, здравствуй! Не узнала тебя.

Волк присел на задние лапы, не отрываясь смотрел на нее.

— Давай знакомиться. Меня зовут Наталья Николаевна Шафрановская. А тебя как?

Волк наклонил голову.

— Молчишь? Это невежливо. Хорошо, я могу и на твоем языке. У-уу-ууу…

Волк не сводил с нее глаз.

— Может ты голодный?

Она подняла крышку кастрюли, которую держал Никита, бросила волку кусок картошки. Волк не шелохнулся.

— Вот ты как! Тогда, до свидания, иди к своим дружкам.

Она сняла варежки, засунула в рот мизинцы и громко свистнула.

— Ого! — восхитился Панкрат.

Волк встал, повернулся, затрусил вдоль улицы.

— То-то же! — Наташка повернулась к мужчинам. — Идите за мой, я буду волков отгонять.

Никита тронул ее за плечо.

— Ну глупи, с волками шутки плохи. Никогда не знаешь…

Панкрат снял с плеча ружье.

— Наташа, Никита прав, я пойду первым.

Наташка посмотрела на ружье.

— Вы что, хотите тут охоту на волков устроить? Я сама наполовину волчица, я их понимаю. Волков я не боюсь, если они сюда прибегут, то будут меня облизывать и махать хвостами.

— Ну-ну, — сказал Панкрат.

И они пошли. Мороз усилился, снег под ногами скрипел громко, со звонким хрустом. Панкрат шел за Наташкой, любовался, не верил, что женщина, которая приходила ему во снах, идет рядом, легко, почти вприпрыжку, что-то говорит, размахивает руками в белых варежках. Ему нравилось в ней все: белая шапочка, короткая шубка из светлого меха, черные брюки, белые уги. Нравилась походка, ее веселость и смелость, граничащая с бесшабашностью. Нравилось, что она придумала, как их найти, не побоялась нестись ночью на снегоходе, как ловко и быстро запекла картошку. Нравилось даже, что она выпила и стала ближе, роднее, поглядывала на него, улыбалась.

До середины улицы они дошли без приключений, но перед домом, где жил больной старик, пришлось остановиться. У сломанной калитки, около огромного сугроба стояли три волка. Стояли неподвижно, смотрели на них, их глаза поблескивали в свете луны.

— Черт, — сказал Никита. — Панкрат, стрельни поверх голов.

Панкрат поднял ружье. Наташка рукой надавила на стволы.

— Я вам стрельну, стрелки ворошиловские. Тут надо по-другому.

Она подошла к волкам. Их разделяло не более пяти метров.

— Вот что, серые, — начала она твердым голосом. Ни капельки страха не было в ее речи. Так говорят учительницы расшалившимся школьникам. — Мы идем праздновать Новый год, чего и вам советую. Давайте-ка, голубчики, бегом в лес, поймайте там зайца и празднуйте сколько хотите. А я, ваша королева, идут пить коньяк, запивать шампанским и закусывать печеной картошкой. Вам это невкусно, так давайте-ка отсюда бегом, пока я не рассердилась.

Волки не шелохнулись.

— А ты, серый бочок, я тебя узнала. Чего задумался, покажи пример.

Она сняла варежки, свистнула. Волк, стоявший впереди, сделал шаг навстречу, повернулся и медленно побежал вдоль улицы к лесу. Другие последовали за ним.

— Вот и все. А вы стрелять, стрелять. Патроны берегите. Может, ночью мы на охоту пойдем. Или придется пьяного Деда Мороза отпугивать, Снегурку от него спасать.

Дошли до поворота, прошли пустой дом, остановились у калитки дома стариков.

— Смотри, волки вернулись, — сказал Никита.

Три тени мелькнули у поворота, устремились по улице.

— Медом там что ли намазано, — Панкрат повесил ружье на плечо. — Опа! — он посмотрел на дом стариков. — Почему окна темные?

Он потянул носом воздух.

— Дымом пахнет, а света нет. Они что, спать легли?

— Пусть спят! — Наташка решительно направилась к крыльцу. — Мы тихонько накроем стол, выпьем, а полдвенадцатого их разбудим.

Вошли в сени, открыли дверь в комнату, Никита пошарил по стене, нашел выключатель, щелкнул. На столе стояла водка и шампанское, рядом в миске плавали в рассоле огурцы и зонтики укропа, на другой тарелке краснели соленые помидоры, стопкой стояли неоткрытые банки шпрот, ветчины и какой-то рыбы в томатном соусе. Наташка подошла к столу, подняла полотенце с большой доски, стоявшей на краю стола.

— Пироги, с творогом, еще с картошкой и грибами — она потрогала пироги пальцем. — Холодные, давно пекли.

Она оглядела стол.

— А почему только четыре тарелки?

— Остальные разбились, — сказал Панкрат. — А купить тут негде.

— Черт, и живут, наверное, не жалуются. Чтобы вы без меня делали?

Она взяла сумку, которую держал Костомоев, достала стопку бумажных тарелок и коробку с пластиковыми вилками.

— Хозяюшка! — восхитился Макс. — Ты бы Варю мою жить научила.

— Еще умница и красавица, — сказала Наташка. — От вас правильных комплиментов не дождешься. Спасибо родителям за хорошие гены. А вы что молчите? Куда хозяева делись?

Никита осторожно заглянул в одну спальню, другую.

— Нет никого!

— Как это нет?

Это сказали почти все. Панкрат тоже заглянул в спальни, вышел на веранду.

— Странно.

Никита хлопнул себя по лбу.

— Творог, как я мог забыть. Они, наверное, корову доят! Я мигом.

Он выскочил на улицу, все облегченно вздохнули.

— Парного молока сейчас попьем, — сказал Никита. — Сметана и творог у них высший класс.

Вернулся Никита, держа в руках два грязных яйца.

— Я так понимаю… — начал Панкрат.

— Правильно понимаешь, — перебил его Никита. — Корова спит, куры спят. Петух на меня поворчал, свинья похрюкала.

Он положил яйца на кухонный стол. Все молчали минуты три. Тишину нарушила Наташка:

— Костомоев, ты у нас самый рассудительный, что думаешь?

Костомоев сел на стул, взял банку с шпротами, стал разглядывать этикетку.

— Российские, — наконец сказал он. — Молодцы, научились. А хозяева пошли к соседям провожать уходящий.

— Нет тут соседей, — сказал Никита, — пустая деревня. Только мы и они.

— Тогда за дровами пошли или за водой, куда еще в деревне ходят, — Костомоев оставил шпроты в покое, взял другую банку.

— Часть дров у них в сенях, — сказал Панкрат, — мимо их колодца мы проходили. Некуда тут больше ходить.

Костомоев достал из сумки бутылку коньяка, стал озираться в поисках стакана. Наташка стояла у наряженной елки, разглядывала игрушки, толкала их пальцем, игрушки начинали качаться, она их останавливала, толкала пальцем следующую.

— А куда еще тут можно пойти?

— По улице в нашу сторону или по траншее к озеру, — сказал Макс. — Можно еще в лес, но там им совсем делать нечего.

— По какой еще траншее? — Наташка сняла серебристый дирижабль, прижала его к щеке.

— Мы прокопали в снегу, чтобы второго января пойти по озеру в город.

— Чтобы весной я с водолазами вас на дне искала? — она повесила дирижабль на место.

— Я схожу к озеру, других вариантов нет, — сказал Панкрат. — Вдруг они пошли с телефоном сигнал ловить. Ночь ясная, тихая, все может быть.

Макс покачал головой.

— Нет у них телефона, но проверить можно. Я с тобой пойду. Наташ, через полчаса мы вернемся.

Ушли, оставшиеся сели за стол. Костомоев разлил коньяк.

— Ну, — сказал он, поднимая стакан, — за уходящий. Неплохой он был.

— Лучше некуда, — буркнул Никита.

— Год надежды, — сказала Наташка. — Следующий будет лучше.

Она выпила, вилкой зацепила квашеную капусту, зажмурилась от удовольствия.

— Блеск! Никогда такой не пробовала. Аж скулы свело, такой водку хорошо закусывать.

— Налить? — спросил Костомоев, показывая на бутылку.

Наташка покачала головой, встала, подошла к елке, потерла пальцами хвою, поднесла пальцы к носу.

— В Москве елки так не пахнут.

Костомоев налил себе еще, выпил.

— Я же говорил, что надо было уезжать. Нахрена нам такие приключения?

Ему никто не ответил.

— Я вообще не понимаю, зачем мы сюда приехали. Жили они нормально, жратвы выше крыши, — он показал на стол, — надоест — город недалеко. Рыбаки бы на озеро пришли, вообще не вижу проблем.

— Замолчи, — тихо сказала Наташка.

— А почему я должен молчать? Ты на мне уже пять лет ездишь. То месяцами не звонишь, а если что — Леша, Лешенька… А я и рад на задних лапах прискакать. Сколько раз я тебя замуж звал? А ты, как последняя сука, хвостом вертишь. Не время, не время… Ты в свой паспорт давно заглядывала? Не время ей.

— Сука, мой дорогой, сука, такой родилась, такой и помру, — сказала Наташка, подошла к Костомоеву, положила руку ему на плечо. — Давай я помогу тебе лечь и отдохнуть. Тут может что-то случилось.

Костомоев сбросил ее руку, стукнул кулаком по столу.

— Случилось то, что я как последний мудак сижу в какой-то глухомани, привез тебя к очередному хахалю, и что дальше? Спасибо, Лешенька, ты свободен? А Лешенька ручками всплеснет, слезки утрет и дальше ждет. А ты чего вылупился?

Он посмотрел на изумленного Никиту. Тот пытался совместить того дальнего Наташкиного «заполнения паузы» и сегодняшнего пьяного Костомоева. Две новогодние ночи, два разных человека. Тогдашняя занудность и сегодняшний пьяный бред. Кто из этих двух настоящий?

— Ты почему Ирину бросил? — Костомоев опять стукнул кулаком по столу. — Она святая, таких больше не делают. Тебе, сукиному сыну, надо ноги ей целовать, прощения вымаливать. А он сидит тут с осуждающим видом. Ты кто такой, чтобы осуждать? Ты стал нулем. Понял? Абсолютным нулем, лузером.

Он налил еще, трясущейся рукой поднес стакан ко рту, наклонил, расплескал коньяк, сделал глоток, поднялся, держась руками за стол.

— Да пошли вы все! Сижу тут как последний лох, идите вы все… суки…

Пошатываясь он пошел к двери, покачнулся, начал заваливаться. Никита успел его подхватить, закинул его руку себе за шею, повел к дивану.

— Уйди, — хрипел Костомоев, — Мне надо в Москву, ты понял? А вы тут живите, корову доите, яйца несите… Блин, развели меня как лоха, уйди, говорю…

Никита положил его на диван.

— Переверни на бок, блевать начнет — захлебнется, — сказала Наташка. — Проходили уже.

Никита повернул тяжелое вялое тело, выпрямился, потер руки. Наташка подошла к дивану, поправила подушку, принесла полотенце, положила около его рта.

— С этим товарищем покончено, Новый год он уже встретил. Долго еще ребят ждать?

— До озера километр, скоро вернутся. Но стариков там нет, это они так, на всякий случай.

Они сели за стол, Наташка начала раскладывать принесенные продукты, достала неначатую бутылку коньяка.

— Будешь? — она показала на бутылку.

Никита покачал головой, взял вилку, попробовал квашеную капусту.

— Боюсь, что нам сейчас лучше побыть трезвыми. Расскажи, как там Ирка.

— Работает, скучает. Обрадовалась, когда узнала, что ты придешь к Варе на Новый год. А ты как?

— Сама знаешь, как. Работаю, пиво пью.

Они замолчали, прислушались. Открылась дверь, вошли Макс с Панкратом.

— Холодно, — сказал Макс. — И пусто.

Он разделся, сел за стол, отломил кусок пирога с творогом, посмотрел на часы.

— До Нового года пятнадцать минут. Что будем делать?

Панкрат тоже сел за стол, достал соленый огурец из миски.

— Давайте рассуждать логически. Вариант первый: волки. Но мы не видели крови на дорожке, а живыми в лес они их не утащат. Вариант второй: они ушли в лес. Зачем? Допустим невероятное — их позвали лесные духи или другая чертовщина. Надо поискать следы. Вариант третий: они в каком-то пустом доме. Мы можем пройти по улице и поискать следы. Спросите, что им делать в пустом доме? Отвечаю: это так же непонятно, как и то, что они вообще вышли из дома. Тут главный вопрос: что или кто их выгнал на улицу. Поймем и сразу их найдем.

— Вариант четвертый, — сказал Макс. — Они дома. Или в бане, например. Мы про баню забыли!

— Нет их там, — сказал Никита. — Я был в бане, она холодная, пустая. И в сарае нет. Остаются подпол и чердак, но на чердаке их нет. Туда лестница с улицы ведет. Я однажды лазил, помогал старику доски оттуда спустить. Сейчас ступеньки все в снегу, сегодня никто туда не поднимался. А подпол — вот он.

Он подошел к дивану, ногой отодвинул половик, нагнулся, взялся за железное кольцо, поднял люк, включил фонарик на телефоне, заглянул.

— Пусто. Там еды на роту до весны.

— Тогда… — Панкрат задумался. — Берем ружье, ищем тут фонарик, а то у меня телефон скоро разрядится, и идем искать следы. Наташа остается дома.

— Ни-за-что, — отчеканила Наташка. — Тут какая-то чертовщина, я боюсь. Пойдем вместе.

Никита сходил в сени, вернулся, держа в руках фонарь «летучая мышь».

— На месте висел, — сказал он. — Я его еще в первый приезд заприметил. И керосин есть.

Он потряс фонарь, открыл, чиркнул зажигалкой.

— Отличная вещь, часами гореть может. Немцы придумали.

У поворота на главную улицу они остановились. Луна светила так ярко, что фонарь был не нужен. В лес тянулась тропа, протоптанная волками. Аккуратная, экономная. Никаких следов, что по ней что-то тащили. Следов человека тоже не было. Оставалось только проверить все дома в деревне. Первый дом — девственный снег. Второй — то же самое. У третьего, где жил больной дед, они остановились. С улицы, через калитку до самого крыльца шел след. На этот раз следы были и на крыльце. Лунный свет заливал половину крыльца, оставляя вторую половину, ту, что у двери, в тени. Им показалось, что на крыльце кто-то или что-то есть. Прямо около двери. Этого не было раньше, когда они веселые и пьяные шли к старикам. Да, тут на улице были волки, но это было понятно и совсем не страшно. Что они могли сделать четырем мужчинам и бесстрашной женщине? Но сейчас, когда старики исчезли, все казалось другим. Любая тень, звук, запах казались подозрительными, опасными, напрягали. Да, запах… Запах, которого не должно тут быть. Не дыма, нет. Если бы дым, то это, конечно, дым от печки стариков, в которой потрескивали дрова, когда они уходили из дома. Этот едва различимый запах чего-то кислого, едкого. Они стояли и смотрели на дом с темными окнами, с чем-то непонятным на крыльце, на обвалившийся навес, на след, который тянулся прямо от их ног к входной двери. Надо преодолеть страх, сделать несколько шагов, и все станет ясно. Свет от «летучей мыши» слишком слаб, чтобы все понять отсюда.

— Смотрите! — Наташка показала на трубу. — Звезды прыгают!

Над трубой звезды и правда вели себя странно. Чаще мерцали и прыжками перемещались с места на место.

— Теплый воздух, — сказал Панкрат. — Из печи идет теплый воздух. И пахнет сгоревшими дровами. В доме кто-то живет.

— Дед давно умер, — сказал Макс. — Баба Маша рассказала. Она его и похоронила, больше было некому.

— Тогда кто?

Наташка взяла Панкрата под руку, прижалась.

— Мне что-то страшно. Пойдемте в ваш дом. Ну их всех к черту.

— Оставить Костомоева одного? И старики — вдруг с ними что-то случилось.

Он поднял фонарь, пытаясь разглядеть, что темнеется на крыльце. Не видно. «Постой здесь», — сказал он Наташке и двинулся по следу. Шаг, второй, третий… Еще ближе… Темное пятно стало более четким, вдруг зашевелилось, блеснули глаза.

На крыльце сидел волк.

Панкрат поставил фонарь на снег, снял с плеча ружье. Волк поднялся, оскалил зубы, глухо зарычал. Панкрат отступил к калитке. Волк вышел на освещенную часть крыльца, стоял и смотрел на ружье. Панкрат, пятясь, сделал еще несколько шагов. Волк оставался неподвижным. Страж дома, хранитель тени умершего старика.

— Это наш приятель или другой? — спросил Никита. — Наташ, поговори с ним.

Наташка откашлялась, попыталась что-то сказать, но слова не шли наружу, застревали в горле, как будто кто-то сдавил ей шею.

— Не могу, — сказала она. — Во мне как будто шарик сдулся.

— Свистнуть тоже не можешь?

Она сняла варежки, засунула мизинцы в рот, дунула, но вышло жалкое, еле слышное шипение.

— Отойдем, освободим ему дорогу в лес, — сказал Панкрат и поднял ружье.

Звук выстрела показался оглушительным. Казалось, что вздрогнуло даже небо, подпрыгнула луна, качнулись темные силуэты домов, наклонился чернеющий лес. У всех заложило уши. Волк двумя прыжками оказался у калитки, мгновенно выскочил на улицу и побежал. Вот он стал меньше, провалился в сугроб, исчез, снова показался, но уже еле различимым пятном, потом точкой, и, наконец, исчез в лесной черноте.

— Ну что, пойдем? — спросил Панкрат, вешая ружье на плечо.

Он пошел первым, поднял фонарь, поднялся на крыльцо, остановился, показал на замок, который был не в щеколде, а висел на гвозде, вбитом в дверную раму. Толкнул дверь, та заскрипела, открылась. Темнота в сенях, Панкрат подошел к двери, ведущей в комнаты, прислушался. Тишина. Он приоткрыл дверь.

— Есть тут кто?

Послышался шорох, чье-то сиплое дыхание. Через секунду чей-то сдавленный голос произнес:

— Я те войду, сразу топором по башке.

— Кто ты? — шепотом спросил Панкрат.

— Кто надо, — просипело за дверью. — А ты кто?

— Панкрат я. А ты не дядя Ваня случайно?

— Панкрат? — голос стал громче. — А ну подыми фонарь?

Панкрат осветил свое лицо, в щели показался чей-то глаз.

— Тьфу ты! — голос стал нормальным, даже веселым. — Заходи. А кто это с тобой? Никак девка какая? Откуда она?

Все вошли в комнату. В печи тлели угли, на столе стояла бутылка водки, рядом на газете лежали блины и надкусанный соленый огурец. В углу, на широкой постели, покрытой цветастым покрывалом сидела баба Настя. Старик, с всклокоченной седой головой, продолжать стоять у двери.

— Я на снегоходе приехала, — сказала Наташка. — Спасть наших робинзонов.

— Вон как… — протянул старик. — Прям из самой Москвы?

— Сначала на машине, потом на снегоходе. А что вы тут сидите? Мы вас обыскались.

— Надо, вот и сидим, — буркнул старик. — Вам какое дело.

Наташка присела на кровать, обняла старушку за плечи.

— Все в порядке, мы продукты привезли, у вас на столе стоят. Давайте Новый год праздновать. А, правда, что вы тут сидите?

Старушка молчала, поглядывая на мужа.

— Вань, и правда, Новый год наступил уже. Пошли, что ли?

Старик молча прошел в угол, поставил топор на пол, подошел к столу, взял в руки бутылку.

— С Новым годом, значит?

Протянул бутылку Наташке. Она сделала глоток, передала бутылку старушке. Она тоже выпила, отдала Панкрату. Бутылка пошла по кругу.

— С новым счастьем, — сказала Наташка. — Вот только непонятно, почему вы здесь, а не дома.

Бутылка дошла до старика. Он посмотрел на нее, вздохнул, запрокинул, допил до конца.

— Поминали мы, — сказал он. — Брата моего поминали.

— Под Новый год мы поминаем, — сказала старушка. — Он аккурат вечером тридцать первого и скончался. Совестно нам, приходим, молимся, просим простить за грехи.

— Какие грехи, — Наташка снова обняла старушку за плечи.

— Поругался Иван с братом. Тот взял как-то мотоцикл, поехал в лес, да по пьяни утопил его в болоте. А деньги отдавать не хотел. Да и не было у него таких денег. С тех пор они как встретятся, расплюются и прочь идут. Заболел брат, лежит, я переживаю, надо бы покормить его. А Иван говорит, чтобы сдох он побыстрее. За ним Маша ухаживала. А как он помер, пришли мы на его могилку, Иван как завоет. Брат, как-никак, вместе росли. Вот и ходим под Новый год, прощения просим. Ключи-то у нас есть, дом к Ивану по наследству перешел. Летом дачникам сдаем. Сегодня пришли, припозднились, пироги я пекла, а тут волки. Ружья у нас не было. Решили вас ждать, когда к нам пойдете. Ждем, видим идут. Да не трое, а пятеро. Откуда пятеро, кто такие? Вас не признали, решили, что на снегоходах городские приехали. Они часто зимой наведываются. Сломают дверь в каком-нибудь доме, пить начинают, костры жечь. Если встретят, то могут ножом пырнуть. С пьяного что возьмешь? Решили мы, что вас убили, к нам идут. Вот и сидим. А тут волк на крыльцо пришел. Этого волка Маша всегда кормила. И тут, и дома. Мы хотели выйти, а он рычит. А потом вы. Уже четверо. Волка прогнали, стреляете, к нам идете. Мы решили, что конец нам пришел. А вон как хорошо вышло.

Наташка улыбнулась.

— Ну что, приключения закончились, начинается праздник?