Развитие профсоюзного движения России

1. Борьба российских профсоюзов в условиях реставрации наемного характера труда

Как отмечалось выше, в условиях непосредственно общественного производства объективно возможно действие тенденций, ведущих, при недостаточной активности созидательных общественных сил, к его отрицанию и соответственно — к реставрации наемного характера труда. Последнее и произошло в России на рубеже 80–90‑х годов XX века.

Многие отечественные авторы склонны подменять научно определенную характеристику существующей российской экономики как капиталистической менее определенным переводным термином «рыночная экономика». Иные отказывают ей даже в рыночном характере. Подобную позицию можно объяснить, наверное, несбывшимися упованиями на экономическое процветание страны после замены непосредственно общественного производства капиталистическим. И все же капиталистическая сущность нынешнего экономического строя несомненна: частнокапиталистическая собственность господствует, товарное производство существует в той его форме, когда и рабочая сила выступает товаром.

Капитализм предполагает отделение работников от собственности на средства производства, обусловливающее наемный характер труда. Если в начале приватизации бытовали иллюзии о приближении рабочих к собственности на средства производства в результате наделения их акциями, то очень быстро миф о «работнике–собственнике» при капитализме в России растаял. Те количества акций, которыми еще располагают рабочие, как и во всем мире, не дают им возможность жить на доход от частной собственности. Основным источником средств существования для рабочих является плата за наем их рабочей силы, что свидетельствует о реставрации наемного характера труда в российском производстве.

При таких условиях снова возникла объективная необходимость в профсоюзной организации наемных работников для борьбы за свои интересы. Такие профсоюзы возникали не с нуля, а в порядке трансформации существующих профсоюзов, в том числе в виде образования новых профсоюзов за счет сокращения членства в прежних организациях. Первоочередной задачей профсоюзов стала борьба за сохранение жизненного уровня трудящихся, что означало в изменившихся условиях обеспечение соответствия заработной платы стоимости рабочей силы.

Процессы первоначального накопления капитала осуществлялись за счет резкого понижения реального содержания зарплаты рабочих, для чего использовалась, прежде всего, инфляция.

Российские профсоюзы выступали за индексацию зарплаты, призывали государство обуздать рост цен. Однако, судя по ее результатам, борьба, в целом, носила неэффективный характер.

Рост потребительских цен в 90‑е годы многократно обгонял рост денежной зарплаты. Больше того, с отказом государства от бесплатного предоставления жилья для сохранения прежнего уровня жизни реальная зарплата работников должна была возрасти настолько, чтобы за 10–15 лет, которые прежде уходили на ожидание квартиры, можно было бы заработать на ее покупку. Раз этого не произошло, то падение реальной зарплаты в кризисные годы оказалось существенно выше, чем фиксировалось по соотношению номинальной зарплаты и индекса потребительских цен.

Одновременно увеличился в пользу управленцев, работников кредитно–финансовых организаций и т. д. разрыв в их заработках и заработках рабочих (не говоря уже о появлении в стране обладателей миллиардных и миллионных состояний). В отличие от социалистического периода неблагоприятные для работников стороны производительного труда в целом перестали компенсироваться повышенным уровнем зарплаты.

Массовый характер приобрели нарушения трудовых прав работников, когда миллионы рабочих были вынуждены трудиться без своевременной и полной оплаты своего труда. Подобные проявления принудительного труда стали дополнением к реставрации господства наемного труда.

В профсоюзном движении имелись организации, которые боролись активнее остальных, не ограничивались требованием индексации, а стремились к увеличению реальной заработной платы. Так, например, действовала профсоюзная организация Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга. Но такие организации составляли незначительное меньшинство и не определяли уровень профсоюзного движения в целом.

Борьба профсоюзов за сохранение жизненного уровня работников развертывалась на фоне падения общественного производства. Спад производства, сокращение государственного финансирования поставили многие промышленные предприятия в тяжелое финансовое положение. Профсоюзы выступали за сохранение предприятий, против их ликвидации в форме банкротства, «перепрофилирования» и т. д. Благодаря этому удалось спасти некоторые предприятия, в том числе и в наукоемких отраслях.

Действия профсоюзов не сумели предотвратить падения производства, следовательно, и объемов затрачиваемого труда. Так, отработанное время в промышленности России уменьшилось с 43,1 млрд. человеко–часов в 1989 г. до 22,0 в 1998 г. [183] Принципиально, что сокращение рабочего времени общества было не закономерным следствием НТП (часовая производительность в промышленности в 1998 г. составляла 92,1% от уровня 1989 г.) [184], а результатом глубокого спада общественного производства. В результате возникла массовая безработица, зачастую маскируемая формальным сохранением отношений найма рабочей силы. Масштабная безработица препятствовала развертыванию борьбы за рост реальной заработной платы.

В интересах капиталистов в условиях массовой безработицы широко применялись сверхурочные работы. Так, по усредненным данным, в 1999 г. более 40 часов в неделю работали: 10,8% квалифицированных рабочих промышленности; 19,4% операторов, аппаратчиков, машинистов; 16,2% неквалифицированных рабочих [185]. Работники зачастую трудились сверхурочно по собственной инициативе, в расчете на повышение заработка, что, в конечном счете, препятствовало общему росту зарплаты. Профсоюзы в большинстве своем шли на поводу у таких настроений, санкционируя сверхурочную работу.

Начавшийся с 1999 г. экономический рост в России создал предпосылки для улучшения социально–экономического положения работников, для роста уровня реального содержания заработной платы. Следует отметить, что благодаря профсоюзам эти предпосылки были частично реализованы.

С 2005 г. по 2008 г. средняя номинальная заработная плата в России увеличилась на 102,2%, а индекс потребительских цен — на 36,6% [186]. Несомненно, свой вклад в повышение реальной заработной платы внесли такие активно действующие профсоюзные организации, как Федеральный профсоюз авиадиспетчеров, Российский профсоюз докеров, профсоюзные организации ФГУП «Электромаш» (Нижний Новгород), ОАО

«Волга» (г. Балахна) и др.

Для общей оценки эффективности борьбы работников, организованных в профсоюзы, в период реставрации капитализма необходимо сопоставить уровень реальной заработной платы со стоимостью рабочей силы.

Так, заслуживает внимания расчет стоимости рабочей силы, осуществленный членами Российского профсоюза докеров, докерами–механизаторами В. Е. Градусовым и В. А. Ремизовым при научном руководстве профессора М. В. Попова.

В ходе расчета были просуммированы все затраты на воспроизводство работника и членов его семьи (включая троих детей) за время трудовой деятельности докера–механизатора (25 лет), исчисляя эти затраты в расчете на месяц [187]. Приведем полученные этими авторами данные (объединив ряд видов расходов в рубрику «прочие расходы» для сокращения размера таблицы).

Проделанные расчеты, на наш взгляд, отражают потребности, ставшие для современного российского работника общественно нормальными и потому — определяющие формирование стоимости рабочей силы.

Нуждается в корректировке предпосылка об одном работающем члене семьи, так как обычной является ситуация занятости обоих супругов. Полученную цифру нецелесообразно делить пополам с учетом того, что трудовой стаж супруги, имеющей троих детей, очевидно, будет на треть меньше. Тогда стоимость рабочей силы рабочего составит приблизительно 125 000 руб.

Таблица

Расчет стоимости рабочей силы докера–механизатора

ЗАО «Первый контейнерный терминал» (Санкт–Петербург) (в ценах по состоянию на 1 августа 2007 года)

Кроме того, для расчета стоимости рабочей силы необходимо учесть сумму тех налогов, которые в современном обществе используются для удовлетворения потребностей рабочего класса. Эти денежные средства непосредственно не поступают рабочему, но отражают часть общественного продукта, необходимого для жизни работников. Это увеличит стоимость рабочей силы приблизительно до 135 000 руб.

Уменьшив эту величину на 15 000 руб. (с учетом более низких цен на жилье в нестоличных городах), можно получить среднюю стоимость рабочей силы квалифицированных рабочих России в период перед кризисом 2009 г. — 120 000 руб.

Между тем средняя зарплата самих докеров находилась на уровне 30–40% от стоимости их рабочей силы. Средняя же зарплата российского работника не превышала 20% от указанной величины. И это после почти 10 лет экономического роста. Кризис 2008–2009 годов опять привел к снижению уровня реального содержания средней заработной платы в стране.

Таким образом, в экономике России сложился и воспроизводится многократный разрыв между доступным для наемных рабочих объемом жизненных средств и объемом, объективно необходимым для нормального развития работников.

Попытки повысить зарплату за счет интенсификации труда и использования сверхурочных работ, осуществляемые зачастую по инициативе самих рабочих, только углубляют этот разрыв. Подобная работа сопряжена с повышенным расходом жизненных сил, не компенсируемым ростом зарплаты, ведет к росту производственного травматизма, противоречит трудовой инициативе, творческому отношению к труду, требуемым для повышения его производительности.

Например, санкт–петербургские докеры, добившиеся относительно высокой заработной платы, не защищены от последствий чрезмерно интенсивного труда, когда норма среднесменной нагрузки при переноске груза на 1 м составляет 24 т, что в три раза превышает допустимую нагрузку. Заместитель председателя Портового комитета РПД Е. П. Тимофеев констатирует: «Сейчас идет тенденция омоложения профбольных, идут уже с сорока лет оформлять заболевание. И есть это, тут уже никуда не денешься, стаж есть, они захватили и ручной труд» [188]. Благодаря активности профсоюзной организации в проведении аттестации рабочих мест работники с профессиональными заболеваниями ежемесячно получают пенсии в размере до 10–30 тыс. руб., но утраченное здоровье уже не вернуть.

Разрыв между сложившимся уровнем заработной платы и стоимостью рабочей силы российских работников влечет за собой целый ряд негативных социально–экономических последствий.

Подавляющее большинство работников не располагают средствами, необходимыми для нормального воспитания троих детей в семье. Это — главная экономическая причина падения рождаемости до уровня, не обеспечивающего простого воспроизводства населения, а, значит, и — совокупного работника. Справедливо отмечается: «В современных российских условиях фактический уровень заработной платы не обеспечивает даже простого воспроизводства рабочей силы. В лучшем случае… семья может позволить себе воспитание только одного ребенка. Отсюда становится понятно, как связаны между собой вопросы об уровне оплаты труда и демографическом кризисе в стране» [189].

Заниженная зарплата рабочих привела к перераспределению трудовых ресурсов между отраслями. При одном и том же уровне зарплаты труд вне сферы материального производства обладает рядом весомых преимуществ перед трудом рабочих. Он, как правило, требует меньших усилий, осуществляется в более благоприятных условиях, дает шанс для должностного роста (особенно выпускникам вузов) и соответственно роста зарплаты и т. д. Как следствие, практически иссякает приток молодежи в состав рабочего класса.

Преобладающая часть молодых людей устремляется в вузы, что при существующем социальном разделении труда дает возможность избежать профессиональной занятости в качестве рабочих. Если на начало 1990/1991 учебного года количество студентов дневных отделений вузов составляло в России 1648 тыс. человек, то на начало 1999/2000 – 2352,8 тыс. [190] В 2005 г. российские вузы приняли на первый курс 1400 тыс. студентов, что было на 15 тыс. больше общего числа школьников, окончивших 11 классов [191]. Правда, процент молодежи, получившей среднее образование и право на поступление в вузы, сокращался.

Сам по себе рост образовательного уровня населения представляет собой исторически прогрессивную тенденцию, но в условиях расширенного воспроизводства общественного разделения труда резко сокращается приток молодежи в рабочий класс, производительный труд в стране все более становится уделом рабочих старшего поколения.

Доля рабочих в численности занятых в народном хозяйстве сократилась с более чем 60% в 80‑е гг. до 44,8% в 2000 г., одновременно упала и численность рабочего класса: с 46 млн. в середине 80‑х годов до 29 млн. Существенно поредели ряды рабочих в промышленности, где общая занятость уменьшилась с 1990 г. по 2000 г. на 8266 тыс. человек [192]. Соответственно, наряду с ослаблением притока молодежи в сферу материального производства снизилось и количество рабочих старших возрастных групп.

В перспективе, при сложившемся уровне общественной производительности труда подобная ситуация чревата невозможностью обеспечивать общественные потребности силами российского рабочего класса. Разумеется, при активном использовании достижений НТП для обновления основных фондов в народном хозяйстве острота проблемы, безусловно, снижалась бы. Однако, во–первых, процесс старения основных фондов в целом продолжается и в период нынешнего экономического оживления, а, во–вторых, рабочие, хотя и в меньшем количестве, необходимы для использования даже самой передовой техники.

В качестве решения проблемы нередко предлагается увеличение верхней границы трудоспособного возраста. При этом не учитывается низкая продолжительность жизни мужчин в России, образующих основную массу промышленных рабочих.

Привлечение же в крупных масштабах иностранной рабочей силы породит множество острых социально–экономических и политических проблем. Высококвалифицированные рабочие кадры даже при значительном увеличении наших зарплат в Россию не придут. Поэтому ставка на привлечение иностранной рабочей силы — это ставка на снижение квалификационного уровня рабочих. Она противоречит требованиям развития отечественного производства на основе НТП, грозит утратой еще имеющихся в стране наукоемких производств с использованием высоких технологий.

Можно встретить точку зрения, что основой экономического подъема России должно стать не возрождение сферы материального производства, а инвестиции в «экономику знаний». При таком подходе проблема сокращения численности рабочего класса, углубления разрыва в поколениях рабочих как будто бы утрачивает свою значимость, создается иллюзия возможности экономического и в целом социального процветания страны без решения острейших проблем воспроизводства рабочего класса.

В действительности же при стагнации материального производства оскудевают источники для прогресса сферы образования и науки, становятся невостребованными достижения науки и техники.

Предлагаемый подчас выход — в переориентации отечественной науки на запросы иностранных производителей, как это в значительных масштабах происходит в экономически развитых странах. Однако не следует забывать, что для этих стран «иностранные производители» — зачастую филиалы их же собственных транснациональных компаний, контролирующих тем самым все этапы научно–производственного цикла. Наивно рассчитывать, что отечественные наука и образование могут развиваться как сферы российского общества за счет иностранного производства, подконтрольного зарубежным транснациональным компаниям. В действительности, только обеспечив подъем отечественного производства и его эффективную структуру, можно создать надежные предпосылки для прогресса науки и образования. А подъем отечественного производства — это, прежде всего, прогресс в развитии российского рабочего как основной производительной силы российского общества.

Разрыв между уровнем зарплаты и стоимостью рабочей силы означает изменение пропорций в стоимости продукта в пользу прибыли. Формально это могло и не отразиться на величине прибыли, поскольку доходы, по сути относящиеся к прибыли, зачастую выплачиваются в форме зарплаты. Анализируя динамику зарплаты, исследователи отмечают, что «многие российские миллиардеры — как и остальные 6 млн. московских налогоплательщиков — получили большую часть своего дохода именно по этой статье. Это неудивительно — ведь налог на прибыль составляет 24%, что превышает сумму подоходного и единого социального налога для высоких доходов (в силу регрессивности ЕСН). Поэтому и крупным, и мелким предпринимателям выгоднее получать доход от своего бизнеса в форме зарплаты, а не дивидендов». [193] Следовательно, с одной стороны, доля зарплаты в общественном продукте искусственно завышается, а, с другой стороны, прибыль обеспечивается за счет превращения в нее части стоимости необходимого продукта. Если рабочие получают в виде зарплаты 20% от стоимости рабочей силы, значит, 80% этой стоимости превратились в прибыль.

Возможность получать прибыль не за счет НТП, а за счет понижения реальной заработной платы, подорвала заинтересованность российских предпринимателей в обновлении основных производственных фондов. С реставрацией капитализма в России объем капиталовложений в производство сократился еще значительнее, чем объем выпуска. При таких обстоятельствах условия труда в целом ухудшались. Если в 1990 г. число пострадавших от профессиональных заболеваний и отравлений составило 11525 человек, или 19,6 на 10 тысяч работающих, то в 1996 г. — 13273, или 23,3 на 10 тысяч работающих [194].

В результате занижения цены рабочей силы начавшийся с 1999 г. экономический рост не сопровождался активным обновлением основных производственных фондов. Тенденция к их старению продолжает преобладать, что подрывает конкурентоспособность российской экономики.

Замедление НТП в общественном производстве обусловило сокращение времени, высвобождаемого из сферы материального производства для непроизводственной деятельности, ухудшение материальной обеспеченности последней. Это привело к кризису финансируемых государством сфер образования, науки, здравоохранения, культуры и искусства. Показательно, что количество занятых в российской науке сократилось с 2804 тыс. в 1990 г. до 1201 тыс. в 2000 г., в образовании — с 6066 тыс. до 5871 тыс. [195] И хотя доля занятых в сфере услуг возросла с 44,7% в 1991 г. до 56,0% в 2000 г. [196], однако справедливо отмечается, что этот рост «в большей степени был связан с коллапсом спроса на труд в промышленности и строительстве, чем с абсолютным ростом в секторе услуг» [197].

Параллельно с уменьшением государственного финансирования непроизводственной сферы развертывалась коммерциализация ее услуг. В результате она в решающей степени ориентируется на платежеспособные потребности, а не на создание и реализацию предпосылок для свободного развития всех членов общества.

Раз комплекс отмеченных проблем обусловлен занижением цены рабочей силы, то доведение заработной платы до уровня стоимости рабочей силы — это не узкоклассовый интерес наемных рабочих, а коренное требование интересов общественного развития в современной России. Поэтому сохраняющаяся ориентация профсоюзов преимущественно на индексацию заработной платы, а не на рост ее реального содержания, все острее противоречит необходимости борьбы за соответствие зарплаты величине стоимости рабочей силы.

В России по–прежнему существуют объективные предпосылки для развития производительных сил, а, следовательно, и прогресса профсоюзного движения.

Сохраняется российское машиностроение, способное стать ключевой отраслью для переоснащения отечественного производства на передовой технической основе и роста производительности труда. Соответствующее использование масштабной валютной выручки от экспорта сырья позволило бы обеспечить импорт передовой техники и технологии для расширения масштабов отечественного станкостроения с перспективой его развития преимущественно на собственной основе. Следовательно, возможны приближение уровня зарплаты к величине стоимости рабочей силы, обогащение содержания производительного труда и улучшение его условий.

В стране имеются предпосылки для восстановления системы профессиональной подготовки и переподготовки рабочих. Пока значителен костяк квалифицированных рабочих кадров, способных передать свой опыт.

Реализации отмеченных предпосылок требует активизации борьбы профсоюзов, в противном случае будет преобладать тенденция к получению прибыли за счет занижения цены рабочей силы.

Вопреки необходимости приведения заработной платы в соответствие со стоимостью рабочей силы высказывается точка зрения, что российские работники слишком много зарабатывают относительно того, сколько производят. В подтверждение подобного тезиса приводится, казалось бы, весомый аргумент: «…опасно, когда зарплаты растут быстрее производительности. В прошлом году производительность выросла на 7,9%.., зарплаты увеличиваются вдвое быстрее: 16,2%‑в 2007 г. и

13,3%‑в 2006 г.» [198]

В общетеоретическом плане опережающий рост производительности труда обусловливается необходимостью расширенного общественного воспроизводства. При таком опережении увеличение объема потребления работниками жизненных средств сочетается с ростом масштабов накопления и фондов общественного потребления. В результате осуществляется расширенное воспроизводство производительных сил и производственных отношений. Поэтому отмеченное соотношение закономерно для производства в условиях НТП.

Рост производительности труда и развитие работников не разведены во времени. Отмеченный рост выступает реализацией возросшего творческого потенциала совокупного работника. В соответствии с этим по своей сути не разведены во времени повышение производительности труда и зарплаты. Хотя приобретаемое на зарплату не исчерпывает всех предпосылок для жизни работника, оно является их неотъемлемым элементом. В силу единства сторон личности человека его развитие включает и прогресс потребления. В этом смысле рост производительности труда, благодаря повышению инновационного потенциала работника, предполагает увеличение реальной зарплаты. Вот почему закономерность опережения было бы неправомерно трактовать как: «Сначала рост производительности труда, а потом — зарплаты». Безусловно, результат — в форме роста производительности труда — не может быть оторван от предпосылки — более полного удовлетворения потребностей работника благодаря повышению реальной зарплаты.

Стимулирующий эффект повышения заработной платы на рост производительности труда подтверждается опытом практики. Так, в ЗАО «Первый контейнерный терминал» коллективный договор «включает в себя механизм повышения уровня реального содержания заработной платы. Он построен на основе роста производительности труда работников. В результате зарплата докеров за прошедший год при росте производительности труда на 35% выросла более чем на 20%, что значительно перекрыло индекс инфляции. Реальная зарплата выросла у всех работников. Причем генеральный директор из соображений стимулирования высокопроизводительного труда предложил увеличить зарплату на величину, даже большую, чем та, которая получалась при расчете по Положению о повышении уровня реального содержания заработной платы работников! Естественно, что работники приложат дополнительные усилия, чтобы производительность труда увеличивалась и в дальнейшем» [199].

Общественный характер труда привносит специфику в динамику общественной и индивидуальной производительности. Первая, например, может изменяться за счет изменения структуры общественного производства при неизменном уровне индивидуальной производительности. Закономерность опережения, по своей сути, относится к макроуровню экономики. Отсюда возможность ситуации, когда в отдельных хозяйственных звеньях зарплата растет быстрее производительности при том, что в целом по народному хозяйству реализуется обратное соотношение.

Связь повышения производительности труда и роста зарплаты вполне согласуется с тем фактом, что зарплата в условиях товарного хозяйства выступает стоимостью рабочей силы, то есть определяется не реализацией рабочей силы, а стоимостью жизненных средств, необходимых для нормального воспроизводства работника и его семьи. Во–первых, повышение общественной производительности труда движимо и сопровождается ростом общественных потребностей, так что увеличение зарплаты соответствует возвышению потребностей, меняющему объем и структуру жизненно необходимых средств работника и его семьи. Такая ситуация проявляется и на уровне предприятия. Во–вторых, рост производительности может быть обусловлен повышением квалификации, что также повышает стоимость рабочей силы и требует компенсации в виде дополнительного заработка. В-третьих, форма цены рабочей силы способна выполнять стимулирующую функцию. Поэтому закономерность отмеченного опережения вовсе не требует буквального понимания увеличения зарплаты как «платы за более производительный труд».

Из сути закономерности не вытекает, насколько именно темп роста производительности превышает темп роста зарплаты.

Данное соотношение определяется различными факторами.

Присвоение собственником всего стоимостного эффекта от возросшей производительности — непосредственно увеличивает его прибыль, что порождает тенденцию к разрыву связи между динамикой производительности и зарплаты. Разумеется, подобная ситуация, выгодная предпринимателям в краткосрочном плане, в перспективе сулит серьезные издержки в виде трудовых конфликтов, утраты у работников мотивации в последующих инновациях и т. д. Однако непосредственная выгода, как показывает опыт, нередко перевешивает интересы собственников, однонаправленные с требованиями развития производительных сил. Поэтому в разрешении отмеченного противоречия не обойтись без активности работников как стороны, заинтересованной в приведении зарплаты в соответствие с новой стоимостью рабочей силы.

Для того, чтобы учесть российскую специфику проблемы, необходимо правильно определить точку отсчета в динамике производительности труда и зарплаты. Было бы необоснованным ограничиться сравнением темпов этих величин за последние 4–5 лет, как будто нынешняя динамика является продолжением долгосрочной устойчивой тенденции. В действительности, и производительность труда, и средняя зарплата пережили в первую половину 90‑х гг. спад, отражавший глубокий кризис российской экономики.

Как это принято в экономической теории, для обоснованной оценки текущего уровня экономических величин необходимо их сопоставление с предкризисным уровнем. Безусловно, и производительность труда, и зарплата находились под влиянием общего положения дел в народном хозяйстве, и потому анализ их динамики требует такого же подхода. Следовательно, в качестве исходной точки для исследования их динамики целесообразно выбрать 1991 г.

Как показывают расчеты, проделанные Н. А. Морозовой, уровень производительности труда 1991 г. был превышен в современной российской экономике в 2005 г. — на 4,7%. Между тем в 2005 г. реальная зарплата оставалась ниже предкризисной на 18,2% [200].

Согласно тем же расчетам, в 2006 г. производительность труда по сравнению с 1991 г. выросла на 11%, зарплата — на 0,9%.

Рост производительности в 2007 г. на 7.9% обеспечил превышение уровня 1991 г. на 19,8%, а рост зарплаты за тот же год на 16,2% –превышение исходного значения на 17,2%.

Таким образом, несмотря на более высокие темпы роста зарплаты в последние годы, в целом за период трансформации российской экономики в капиталистическую динамика производительности труда опережала рост зарплаты.

В приведенных расчетах при определении уровня реальной заработной платы не учитывалось, что в начале 90‑х гг. заработная плата не включала средств на покупку жилья. Следовательно, рост реальной зарплаты, на деле, начинался с более низкого уровня, чем фиксирует статистика. Данные расчеты не принимают во внимание укрытие части прибылипод рубрикой зарплаты, нараставший отрыв зарплаты управленцев, работников финансово–кредитной сферы и т. п. от оплаты труда рабочих. Следовательно, уровень реальной зарплаты рабочего класса на деле значительно ниже.

Правда, не бесспорны и приведенные данные по динамике производительности труда. Так, показатель почасовой выработки, используемый для измерения производительности, в действительности фиксирует не только ее динамику, но и изменение интенсивности труда. Хорошо известно, что рост результативности труда предполагает прогрессивные преобразования производительных сил, тогда как рост интенсивности обусловлен повышением трудовых затрат в единицу времени. Оба процесса могут и сопрягаться во времени, и протекать изолированно, когда, например, выработка возрастает в результате интенсификации труда даже при его падающей производительности. На наш взгляд, рост почасовой выработки в условиях низких темпов обновления основных фондов отражал и интенсификацию труда. Есть сомнения в полноте учета на предприятиях объемов сверхурочных работ. Но и при таких условиях имеющиеся оценки уровня производительности труда куда ближе к истине, чем величины реальной зарплаты.

Таким образом, до настоящего времени не восстановлено соотношение между уровнями производительности труда и зарплаты рабочего класса, имевшееся перед началом перехода к капитализму. К тому же существовавшее тогда соотношение этих величин едва ли было оптимальным (о недостаточно высоком уровне зарплаты советских рабочих было много написано и сказано в конце 80‑х годов). Поэтому российские профсоюзы не должны отказываться от борьбы за повышение реальной зарплаты под надуманным предлогом слишком быстрого ее роста.

Ученые Всероссийского центра уровня жизни, с 1993 г. осуществляющие мониторинг уровня жизни населения России, правомерно подчеркивают: «Отставание России от наиболее развитых стран по качеству и уровню жизни населения, а также их высокое межрегиональное неравенство внутри нашей страны, является одной из острых социально–экономических проблем» [201].

То, что занижение зарплаты препятствует социальноэкономическому прогрессу России и что для преодоления данного препятствия требуется активность профсоюзов, сознают и дальновидные представители отечественного капитала. Заслуживает внимания позиция вице–президента Российского союза промышленников и предпринимателей Игоря Юргенса: «В ближайшие 2–3 года необходимо, как минимум, вдвое повысить оплату труда в рыночном секторе экономики и в течение еще 5–7 лет обеспечить ее рост темпами, опережающими инфляцию… По «дешевизне» заработной платы нам уступают лишь Китай и страны третьего мира. А годовой доход российских работников в 3–4 раза ниже, чем в Европе. Все это, безусловно, не дает развиваться рынку труда, не стимулирует людей на «ударный труд»…Конечно, мне первый же критик скажет, что при наших профсоюзах, которые не так активно борются, как хотелось бы, мы никогда не выведем нашу рабочую силу на нужные стандарты. Значит, надо создавать такие профсоюзы, которые смогли бы «вытянуть этот воз» [202].

На ряде предприятий уже существует возможность доведения зарплаты до уровня стоимости рабочей силы. Например, собственники ОАО «Невинномысский «Азот» получили дивиденды за 2008 г. в размере 24 млрд. руб. Годовой фонд заработной платы предприятия составлял 950 млн. руб. [203] Следовательно, шестикратное повышение заработной платы работников — до уровня стоимости рабочей силы — было вполне возможным и даже совмещалось бы с преобладанием суммы дивидендов над величиной фонда заработной платы. Разумеется, не на всех предприятиях сложилась подобная ситуация. В большинстве случаев достижение отмеченного соответствия возможно в перспективе.

Не состоятельны доводы об опасности инфляции при реализации такой перспективы. Выше уже отмечалось, что инфляцию инициируют не работники, а монополии, обеспечивающие сверхприбыль за счет повышения цен на свои товары при стабильной денежной зарплате. Правомерен аргумент В. Н. Бобкова в пользу того, что «…повышение уровня жизни увеличит спрос на товары и услуги. И, значит, предприятия расширят выпуск продукции, что является противоядием от раскрутки инфляции» [204].

Приближение зарплаты к уровню стоимости рабочей силы будет способствовать росту численности населения страны. Предприниматели окажутся вынужденными обеспечивать рост прибыли за счет внедрения в производство новой техники и повышения квалификации работников, что отвечает требованиям конкурентоспособности современной экономики.

Вполне обоснованно в утвержденной в 2008 году Правительством РФ Концепции социально–экономического развития до 2020 года предусматривается многократное увеличение реальной заработной платы.

Прохождение российской экономикой фазы кризиса задержало достижение зарплатой соответствия стоимости рабочей силы, но не отменило его объективной необходимости и никак не может повлиять на суть концепции, то есть замысла развития.

Ситуация кризиса выявила настоятельную потребность национализации ключевых производственных объектов для их спасения от деградации. Например, член профкома Златоустовского металлургического завода, сталевар А. Негребецких заявляет: «Народ все чаще требует национализации завода. Ведь это уникальное, стратегическое предприятие, способное выпускать до тысячи наименований специальных сталей. Именно из наших высоколегированных сталей делали лучшие в мире советские ракеты, самолеты и подводные лодки. А что сейчас? Из 13 сталеплавильных печей в работе только 7. Ни о какой модернизации, ни о каком обновлении оборудования на заводе тем более и речи нет» [205]. Безусловно, национализация способствовала бы сохранению производства, рабочих мест, что облегчило бы повышение реальной заработной платы работников.

Можно положительно оценить действия руководства страны по поддержке крупнейших отечественных предприятий и сохранению занятости. В то же время это не отрицает необходимости борьбы работников за свои интересы. Так, А. И. Перова, штамповщица прессового производства ОАО «АвтоВАЗ», активист организации Межрегионального профсоюза работников автомобилестроения отмечает: «Путин вложил в кризисный период в предприятие огромное количество денег, но поставил условие — отсутствие сокращений. Но что сделал работодатель: он создал дочерние предприятия — ООО «Перспектива» и ООО «Реформинг», переводя туда большое количество работников, а затем увольняя их. Мы в составе профсоюза «Единство» проводили активную кампанию против этих действий, ходили по общежитиям, проводили производственные собрания, объясняли, что для работников — это крах, потеря рабочего места» [206].

Преодоление экономического кризиса снова выводит на первый план задачу борьбы за повышение зарплаты до стоимости рабочей силы.

Успех борьбы предполагает, прежде всего, ее целенаправленность.

Цель достижения уровнем зарплаты соответствия величине стоимости рабочей силы получила весомое научное обоснование в исследованиях специалистов Всероссийского центра уровня жизни, Фонда Рабочей Академии. Идет ее систематическая популяризация в рабочей печати, в том числе, в газетах «За рабочее дело», «Народная правда», «Правда труда», «Трудовая Россия». В эту работу включилась и центральная профсоюзная газета «Солидарность» [207].

Такая цель принята съездами межрегионального объединенного рабочего профсоюза «Защита», Федерального профсоюза авиадиспетчеров, Федерации профсоюзов России. Она одобрена Советом Российского профсоюза докеров. За ее реализацию выступают профсоюзные организации ОАО «Волга» (г. Балахна), «Электромаш» (Нижний Новгород) и т. д.

В осуществлении данной цели имеются определенные достижения. Так, Федеральному профсоюзу авиадиспетчеров удалось добиться уровня зарплаты своих членов в зависимости от квалификации, территориальных особенностей и т. д. в диапазоне 40 тыс. — 240 тыс. руб. в месяц [208]. Очевидно, что такая зарплата близка к соответствию стоимости рабочей силы. Этот уровень оплаты способствует добросовестному труду авиадиспетчеров, притоку новых кадров в Государственную корпорацию по организации воздушного движения.

Имеются успехи у организации Российского профсоюза докеров ЗАО «Первый контейнерный терминал». По результатам хозяйствования предприятия в 2009 году, кризисном для экономики страны, номинальная зарплата докеров возросла на 15%, что при инфляции в 9% обеспечило рост реальной зарплаты на 6%. Достигнутый уровень зарплаты докеров составляет приблизительно 35–40% от стоимости рабочей силы, что превышает среднее по России соотношение в 2 раза.

В целом же, борьба за приближение заработной платы к стоимости рабочей силы посредством повышения уровня реального содержания заработной платы пока не обрела в России массового характера. Следовательно, остается неразрешенным противоречие между необходимостью приведения заработной платы в соответствие со стоимостью рабочей силы и ориентацией профсоюзов преимущественно на индексацию зарплаты.

Только разрешая противоречие по линии роста реального содержания заработной платы, работники, объединенные в профсоюзы, обеспечат социально–экономический прогресс страны. О. А. Мазур правомерно отмечает: «Учитывая многократное отставание в России цены рабочей силы от ее стоимости и систематическое недовоспроизводство работника, профессиональным союзам предстоит провести огромную организационную работу по заключению прогрессивных коллективных договоров. Это неизбежно будет приводить к совершенствованию структуры и динамики развития российского капитала, стимулируемого повышающейся заработной платой к увеличению производительности труда, а значит, к технологической модернизации российской экономики» [209].

Успех борьбы за разрешение данного противоречия требует использования профсоюзами адекватных методов.

2. Организуемая профсоюзами забастовочная борьба как основной метод приближения заработной платы российских работников к стоимости их рабочей силы

Как обосновывалось в главе I, основным методом организуемой профсоюзами борьбы за интересы наемных работников выступает забастовочная борьба. Раз в России происходило становление капитализма, то осуществление интересов российских работников требовало забастовочной борьбы.

Особенности ее развертывания в нашей стране определялись тем, что большинство профсоюзных организаций возникли в советский период и потому в своих действиях не могли не испытывать влияния традиций, сформировавшихся в профсоюзах к концу 80‑х годов.

Забастовочная борьба предполагает выдвижение требований к работодателю, как правило, систематизированных с помощью проекта коллективного договора. Однако коллективные договора в 80‑е годы в большинстве своем имели формальный характер, содержали минимум положений, не предусматривали регулирование оплаты труда (эта компетенция принадлежала центральным хозяйственным органам). Подобная ситуация противоречила эффективной организации забастовочной борьбы.

Забастовка представляет собой форму коллективных действий, организованных самими работниками и в их интересах. Между тем к концу 80‑х годов профсоюзы оказались в существенной мере забюрократизированными, не приспособленными для самостоятельной борьбы работников за свои интересы. Пассивность в профсоюзной деятельности затрудняла освоение рабочими забастовочной борьбы, опыт которой, естественно, был давно утрачен с уходом дореволюционного поколения рабочего класса.

На деятельности профсоюзных организаций негативно сказалась «шоковая терапия» — резкое ухудшение положения рабочего класса в результате взвинчивания потребительских цен с начала 1992 г. Подобное обнищание вызвало растерянность и оторопь у миллионов тружеников. При бытовавшем тогда недоверии к профсоюзам большинство рабочих искало выход в самообеспечении за счет труда на садовых участках и огородах, что препятствовало организации коллективных действий.

Падение реальной зарплаты от скачка потребительских цен в определенной степени смягчалось тем, что снижение покупательной способности населения привело к исчезновению товарных дефицитов, нервировавших работников на рубеже 80–90‑х годов.

Отсутствие заказов в обстановке кризиса общественного производства обусловило сокращение времени работы миллионов рабочих. Это создавало видимость роста свободного времени, потребность в чем трудящиеся испытывали на протяжении десятилетий. Осознание того, что при материальной необеспеченности сокращение рабочего времени не дает прироста свободного, происходило постепенно.

Негативно сказалось на социально–экономической активности рабочего класса и возросшая доступность спиртного, цены на которое росли существенно медленнее, чем на предметы потребления, так что произошло его относительное удешевление.

Профсоюзы зачастую имели дело с работодателями из числа «красных директоров», то есть бывших руководителей государственных предприятий. Многие из этих людей, особенно поначалу, заботились о судьбе предприятий, старались не противопоставлять свои интересы интересам трудовых коллективов, стремились смягчить последствия падения общественного производства. При доверии директору со стороны работников, даже когда у работников имелись обоснованные претензии к администрации, для многих членов профсоюза была не очевидна целесообразность инициирования коллективного трудового спора, тем более, что забастовки могли ослабить позиции признанных коллективом руководителей в борьбе за сохранение предприятий от захвата сторонними лицами. При таких условиях профсоюзные органы были склонны «входить в положение» работодателя, решать возникавшие проблемы в порядке обращения к его доброй воле, что не гарантировало защиты от его действий, ухудшающих положение работников.

Сопредседатель Российского комитета рабочих, токарьрасточник ОАО «Завод «Красное Сормово» Д. В. Игошин справедливо отмечал: «Надо сказать, что у руководства нашего завода и у работников есть общая заинтересованность в сохранении и развитии предприятия. Если бы такой заинтересованности не было, завод не выстоял бы в эти трудные годы. Как рабочий не могу не отметить и то, что на «Красном Сормове» ни разу не задерживали выплату зарплаты. Поэтому никогда не соглашусь с теми, кто кричит и развешивает плакаты «Все начальники сволочи!». У нас на заседаниях Российского комитета рабочих подобные люди появлялись, но быстро поняли, что их здесь не поддержат.

Все это так. Но верно и другое. Зарплата у сормовичей — по нынешним временам не ахти какая. Часто не понять, почему одному платят больше, а другим меньше. А в последнее время на заводе сотни работников получили уведомление о предстоящем увольнении в связи с сокращением. Так что не все интересы у нас и у руководства общие, есть между ними и противоречия, и закрывать на это глаза нельзя» [210].

В обстановке падения производства, отсутствия заказов для многих работников забастовочная борьба казалась бесполезной. Подобное представление культивировалось и профсоюзными функционерами, оправдывающими собственное бездействие. Это развязывало работодателям руки в распродаже имущества предприятий, в использовании фонда заработной платы для личного обогащения, что вело к дезорганизации производства, к сокращению численности работающих и тем самым к дальнейшему подрыву потенциала коллективных действий.

Многие из новых собственников приобретали предприятия по случаю, для целей перепродажи, не собираясь обеспечивать его функционирование. Поэтому они игнорировали требования работников, в какой бы форме эти требования ни предъявлялись. Забастовка как средство обеспечить законные интересы работников угрозой сокращения прибыли утрачивала действенность в отношении тех, кто наживался не за счет развития производства, а путем его разрушения (раздела предприятий, превращения производственных помещений в складские и т. д.). При таких условиях работники обращались к акциям, рассчитанным на широкий общественный резонанс: перекрытию железных и шоссейных дорог, пикетам и митингам у правительственных зданий и т. д. Эти меры могли принести лишь временный эффект.

Следует учитывать, что забастовочное движение конца 80‑х годов поддерживалось оппозиционными политическими силами, которые после августа 1991 г. возглавили государство и утратили заинтересованность помогать организации забастовок. Эта помощь тогда не могла прийти со стороны партии рабочего класса, возрождение которой только начиналось.

Таким образом, в начале перехода к капитализму рабочий класс России оказался не в состоянии в широких масштабах использовать забастовочную борьбу для реализации своих интересов. Не удивительно, что его социально–экономическое положение существенно ухудшилось.

Капиталистическое воспроизводство, пусть и в сокращающихся масштабах, означало воспроизводство способности российского рабочего класса к коллективным действиям за осуществление своих интересов. Эта способность проявлялась благодаря возникновению боеспособных профсоюзных организаций. Одной из таких первоначально немногих организаций стала организация Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга.

Профсоюз возник в конце 80‑х годов, объединив докеров, прежде входивших в организацию, включавшую не только рабочих других профессий, но и работников аппарата управления. Такой шаг позволил докерам разработать собственный проект коллективного договора.

Данный проект последовательно и всесторонне выражал социально–экономические интересы докеров в области организации производства, охраны труда и здоровья, регулирования рабочего времени, оплаты труда, предоставления социальных гарантий, предусматривал весомые гарантии профсоюзной деятельности.

Проектом, например, предусматривалась обязанность работодателя обеспечивать занятость докеров на уровне, не ниже установленной численности (превышавшей на тот момент фактическую). Это ставило юридическое препятствие для манипулирования фондом оплаты труда путем сокращения занятости.

В качестве одного из приложений в проект включался классификатор тарифной сетки по оплате труда работников. Он определял действующую на предприятии минимальную тарифную ставку (более высокую, чем законодательно установленный минимальный размер оплаты труда) и коэффициенты, регулирующие соотношение должностных окладов всех работников, включая генерального директора (коэффициент директора превышал коэффициент докера–механизатора менее, чем в 1,2 раза). Следовательно, закладывалась основа для того, чтобы в соответствии с диалектикой интересов рабочего класса и всех трудящихся с ростом заработной платы докеров росла и заработная плата работников других должностей.

При определении уровня денежной заработной платы в условиях гиперинфляции профсоюз исходил из необходимости обеспечить доступность потребительской корзины, ставшей привычной для докеров к концу 80‑х годов. Так как денежное выражение этой корзины при превращении рабочей силы в товар становилось равнозначным стоимости рабочей силы, по сути, уже тогда профсоюз начинал ориентироваться на доведение зарплаты до стоимости рабочей силы.

Все это выгодно отличало проект коллективного договора, разработанный профсоюзной организацией докеров СанктПетербурга, от имевшихся в стране коллективных договоров. По критерию соответствия интересам наемных работников данный проект, скорее всего, лучший в России.

Профсоюз считал своим долгом ознакомить с проектом коллективного договора всех докеров. В этой профсоюзной организации стало традицией публиковать такие проекты тиражами, превышающими численность докеров. Тем самым можно было рассчитывать на коллективные действия в поддержку принятия коллективного договора.

В начале 90‑х годов на фоне преобладавшей деморализации рабочего класса, фактической дезорганизации большинства профсоюзов, сам факт разработки и обсуждения профсоюзной организацией такого проекта коллективного договора и выдвижения его для переговоров с работодателем убедительно свидетельствовал о боеспособности профсоюза. В условиях, когда работодатель был заинтересован в обеспечении грузопотока через санкт–петербургский морской порт, он подписал предложенный профсоюзом проект. Благодаря готовности к коллективным действиям в поддержку выгодного коллективного договора, докеры — механизаторы морского порта Санкт–Петербурга добились такого уровня жизни, который резко контрастировал с падающим уровнем жизни большинства российских работников.

Следует отметить, что санкт–петербургская организация Российского профсоюза докеров позаботилась о широком обнародовании своего коллективного договора. Это позволило желающим профсоюзным организациям опереться на передовой опыт при разработке своих проектов коллективных договоров. Опыт докеров нашел, например, отражение в коллективных договорах АМО «ЗИЛ» и ФГУП «завод «Электромаш» (Нижний Новгород). Только на этом пути можно предупредить попадание боеспособного рабочего профсоюза в изоляцию, чреватую ростом давления противоположной стороны трудовых отношений.

С середины 90‑х годов забастовочное движение в России постепенно расширялось: «В 1997 г. забастовки состоялись в 67 субъектах РФ, количество регионов, охваченных забастовками, увеличилось в 1,8 раза по сравнению с 1994 г. …Возросло участие в забастовочных действиях машиностроителей и металлургов. Если в 1995 г. бастовало 10,6 тыс. машиностроителей, то два года спустя — 107, 7 тыс., т. е. рост в 10 раз» [211].

В организации забастовок начинали активно участвовать рабочие. Так, председателем стачкома цеха № 125 «Машиностроительного завода» (Нижний Новгород) был токарь К. А. Сенков, стачком «Электромаша» возглавлял бригадир регулировщиков радиоаппаратуры В. М. Кудрявцев.

Забастовки, в основном, были направлены на погашение долгов работникам по зарплате и не были увязаны с фиксацией обязательств работодателя в коллективном договоре.

Начавшийся с 1999 г. экономический рост создал предпосылки для повышения заработной платы. Однако вместо обращения к коллективным действиям многие рабочие попытались улучшить свое положение «в индивидуальном порядке, посредством налаживания «хороших отношений с руководством», с непосредственным начальством прежде всего, и главным образом — путем переходов с одного предприятия на другое» [212].

Государство в интересах работодателей усложнило процедуру ведения коллективных трудовых споров, коллективы подразделений предприятий были лишены правана забастовку. От профсоюзов потребовалась способность организовывать коллективные действия всех работников предприятия, к чему большинство организаций оказались неготовыми. Это привело к спаду забастовок, осуществляемых в соответствии с законом.

Неразвитость забастовочной борьбы в России негативно отразилась на положении передовых профсоюзных организаций. Так, ужесточалась позиция работодателя в отношениях с профсоюзом докеров морского порта Санкт–Петербурга. В порту были проведены реорганизации, приведшие к созданию нескольких компаний, что использовалось для наступления на права работников.

Для перезаключения выгодного работникам коллективного договора профсоюз докеров практиковал приостановку работы на 1 минуту в поддержку своих требований на коллективных переговорах. Угроза забастовки демонстрировалась работодателю не на словах, а на деле, оставаясь при этом угрозой. До определенного момента ее хватало для принятия требований работников.

Ужесточение позиции работодателя привело к попыткам общего урезания прав и гарантий, предоставляемых докерам коллективным договором. Опыт одной из лучших в России профсоюзных организаций подтверждает общую закономерность профсоюзного движения в условиях капитализма: чтобы отстоять свои интересы, работники должны опираться на силу коллективных действий, включая забастовочную борьбу.

Ю. Л. Рысев, участвовавший в качестве докера–механизатора в разрешении коллективного трудового спора в ЗАО «ПерСтиКо» (Санкт–Петербург) (спор проходил в трех компаниях одновременно) отмечает: «Представленный работодателем проект Колдоговора не выдерживал никакой критики, он значительно ухудшал положение работников, а для того, чтобы заключить Коллективный договор, улучшающий положение работников по сравнению с ранее действующим, работникам пришлось проводить коллективные действия (выполнение норм на 100% и строгое соблюдение правил охраны труда), потом провести сначала предупредительную часовую забастовку, а затем объявить и бессрочную забастовку, правда, на первом этапе заключающуюся в приостановке работы на один час в сменах, работающих в восьмичасовом режиме и полтора часа в сменах, работающих в двенадцатичасовом режиме соответственно. Все эти действия проводились в строгом соответствии с Трудовым Кодексом России… Под угрозой принятого забастовочными комитетами решения о переходе ко второму этапу забастовки, а это приостановка работы в восьмичасовых сменах на три часа, и соответственно, в двенадцатичасовых сменах на четыре с половиной часа, работодатель сумел проявить здравый смысл и заключил Коллективный договор, как минимум, не ухудшающий положение работника» [213].

Благодаря тому, что докеры добились заключения такого договора, усиливается позиция других профсоюзных организаций в коллективных переговорах. Так, при проведении коллективных переговоров на одном из авиапредприятий администрация подписала профсоюзный вариант коллективного договора, узнав, что санкт–петербургские докеры добились заключения коллективного договора, который улучшил положение работников [214].

Для заключения выгодного работникам коллективного договора и обеспечения роста реальной заработной платы неоднократно организовывал забастовки профсоюз «Форд Мотор Компании» (г. Всеволожск).

Новым этапом борьбы за интересы работников стали инициированные профсоюзной организацией докеров ЗАО «Первый контейнерный терминал» переговоры с работодателем о принятии графика приведения заработной платы в соответствие со стоимостью рабочей. На этом фоне, при очевидной способности профсоюза организовать коллективные действия, например, в форме «работы по правилам», работодатель и пошел на повышение денежной заработной платы докерам на 15% в кризисном 2009 г. Рост реальной заработной платы приблизительно на 6% за год представляет шаг к решению поставленной профсоюзом задачи доведения зарплаты до стоимости рабочей силы.

Включили в профсоюзный проект коллективного договора нормы о приближении уровня зарплаты к стоимости рабочей силы профсоюзные организации ОАО «Сестрорецкий хлебозавод», ФГУП «Завод «Электромаш». Такое предложение решением профсоюзного собрания одного из производственных участков внесено в комиссию по коллективным переговорам ОАО «Водоканал» (Нижний Новгород). Эти факты в российском профсоюзном движении пока единичны, но, несомненно, что сила передового примера сыграет свою роль в решении столь насущной для России задачи.

Усложнение предусмотренных законодательством процедур организации забастовок по сравнению с началом 90‑х годов, лишение работников ряда профессий конституционного права на забастовку поставили российские профсоюзы перед необходимостью широкого использования коллективных действий, по своему эффекту эквивалентных забастовочным.

Такая линия поведения работников тем более объяснима, что в современных условиях они ориентируются и на международные стандарты регулирования трудовых отношений. Например, если в России забастовки авиадиспетчеров запрещены, то во многих западноевропейских странах авиадиспетчеры наделены таким правом. Его наличие, как показывает опыт, вполне согласуется с безопасностью государства, обеспечением жизни и здоровья людей. Возникает справедливое сомнение в обоснованности подобного рода запретов и ограничений права на забастовку в России.

Именно Федеральный профсоюз авиадиспетчеров, заботясь о реализации законных интересов работников, проявил максимум упорства в осуществлении коллективных действий, равнозначных по своим последствиям забастовочным.

В 2002 году авиадиспетчеры пошли на проведение коллективных голодовок, когда ухудшение самочувствия делало невозможным допуск к работе.

Воздавая должное мужеству авиадиспетчеров, необходимо отметить, что применение подобной формы коллективных действий обусловлено изъятием у авиадиспетчеров права на забастовку. Президент Федерального профсоюза авиадиспетчеров С. А. Ковалев, характеризуя голодовку, правомерно отмечает: «Акция, нигде не прописанная, не оговоренная, работодатель вроде как и не может воздействовать. Но прокуратура может. Прокуратура подает в суд. Омский суд признает голодовку незаконной и запрещает голодать в дальнейшем (на всю оставшуюся жизнь). Новосибирский областной суд повторяет такое же решение. Первая инстанция признает голодовку незаконной и запрещает. Областной суд отменяет ее решение и признает ее законной. А президиум областного суда говорит: нельзя голодать (на всю оставшуюся жизнь).

Таким образом, парадокс не только в законе, но и в применении отсутствующего закона. Это как раз следствие того, что законодатель поставил работников и профсоюзы в такие условия, что профсоюзы вынуждены искать дырку в законе» [215].

Благодаря таким коллективным действиям авиадиспетчерам удалось добиться от работодателя согласия на существенное повышение заработной платы, на увязку ее роста с увеличением выручки предприятия.

Впоследствии, при перезаключении коллективного договора, авиадиспетчеры для подкрепления своих требований по повышению заработной платы готовились провести перед началом смены спартакиаду работников, результат которой с точки зрения возможности допуска к работе было легко спрогнозировать.

Вот методы борьбы, позволившие Федеральному профсоюзу авиадиспетчеров обеспечить уровень зарплаты, близкий к соответствию стоимости рабочей силы.

В 2010 году Федеральный профсоюз авиадиспетчеров, добиваясь от работодателя заключения нового коллективного договора, в очередной раз был вынужден предпринять коллективные действия во всероссийском масштабе: в данном случае в форме ограничения приема пищи. Ввиду пристального внимания со стороны прокуратуры председатель первичной профсоюзной организации авиадиспетчеров Санкт–Петербурга Р. И. Фаязов специально разъяснял: «Наша акция — это не коллективный трудовой спор, не забастовка и не голодовка. Это акция протеста против нарушения генеральным директором г. Горбенко Трудового кодекса России, и в этой акции мы добровольно и свободно в рамках прав, предоставленных гражданам Конституцией и другими российскими законами, ограничиваем прием пищи. На данный момент уместна именно такая формулировка» [216].

Несомненно, данная форма коллективных действий могла перерасти в другую, тесно связанную с ней, чреватую невозможностью выполнения авиадиспетчерами своих должностных обязанностей. Работодатель, если бы его заботило создание условий для эффективного труда авиадиспетчеров, не мог не учитывать такую перспективу.

Имеются и другие варианты действий при отсутствии права на забастовку. Так, водитель «Астраханьэнерго», председатель профкома «Защиты» О. К. Чугунова отмечает: «Проблемы возникли у водителей–машинистов автовышек (так эта профессия называется в технической документации). Наша администрация перевела их на должности машинистов, в результате люди стали проигрывать в зарплате. Администрация получила решение суда, согласно которому нет такой профессии, как водитель–машинист. Нет, так нет. Мы предупредили, что будем выходить на работу в качестве машиниста и на своем месте ждать, когда придет водитель. Пусть нанимают дополнительно водителей, если такие «экономные» [217].

Отмеченный опыт свидетельствует не только о необходимости коллективных действий для повышения реальной заработной платы. Он обнаруживает нецелесообразность ограничения права на забастовку для развития нормального диалога между сторонами трудовых отношений. Заслуживает поддержки следующая позиция: «Незаконных забастовок, а, может быть, и вообще забастовок будет меньше, когда каждый из работодателей будет понимать, что право на забастовку у работников есть, и они этим правом воспользуются в любой момент, если работодатель не будет вести социальный диалог, договариваться с профсоюзом и подписывать на взаимоприемлемых условиях коллективный договор» [218].

Разумеется, государство, представляя интересы работодателей, по своей инициативе не реализует данное требование развития трудовых отношений. Следовательно, российским профсоюзам предстоит борьба за последовательное отражение в законодательстве и других нормативных актах конституционного права на забастовку.

Вопреки необходимости опоры на коллективные действия в форме забастовок и в других формах, с равнозначными результатами, большинство профсоюзных организаций в России попрежнему уклоняется от их организации. Это не удивительно, так как на данном поприще требуется напряженная работа: составление профсоюзного проекта коллективного договора, получение полномочий на ведение коллективных переговоров, осуществление предусмотренных законом процедур урегулирования коллективного трудового спора, выбор наиболее эффективных способов проведения забастовок и равнозначных им коллективных действий и т. д. Уклоняясь от такой сложной и ответственной работы, многие профсоюзы делают ставку на обращение в прокуратуру, суды, в органы управления, рассчитывая силой государственной власти заставить работодателей удовлетворить интересы работников.

Между тем современному государству куда ближе интересы работодателей, чем работников. Поэтому нужны особые обстоятельства, побуждающие государственные органы принимать решения в пользу работников и обеспечивать реализацию этих решений.

Когда в органы власти обращаются сильные профсоюзы, то есть способные использовать силу коллективных действий, тогда в целях предупреждения этих действий органы государственной власти начинают считаться с обращениями профсоюзов и побуждать работодателей идти навстречу требованиям работников.

Если же обращаются слабые профсоюзы, которые не в состоянии организовать эффективные коллективные действия, тогда чаще всего их иски либо отклоняются, либо решения по ним не исполняются. Вот, например, реакция директора предприятия на попытки слабого профсоюза защитить интересы работников с помощью органов власти «…Несмотря на протесты профсоюза, предписание трудовой инспекции, вмешательство прокуратуры, решение суда о недопустимости начисления рабочим за простой 2/3 тарифа (а не 2/3 среднего заработка, как этого требует закон), господин Хомянин продолжал платить 2/3 тарифа (те же 4900 руб.), издавал приказы о сокращенной рабочей неделе и сокращенном рабочем дне, об отмене льгот по оздоровлению работников и их детей, компенсации на питание в заводских столовых» [219].

Разумеется, нельзя порицать слабый профсоюз за то, что его обращения игнорируются. Это — его беда, а не вина. Упрека заслуживает нежелание вести кропотливую, не всегда сулящую быстрые успехи работу по подготовке коллективных действий, по превращению профсоюза из слабого в сильный.

Проявляет себя в российском профсоюзном движении и тенденция подменять (а не дополнять) организацию забастовочной борьбы мероприятиями, рассчитанными на широкий общественный резонанс.

Вмешательство государственных органов на стороне трудящихся в этих ситуациях, даже если оно происходит, зачастую не имеет правовых оснований. Так, например, премьерминистр В. В. Путин мог только просить О. Дерипаску подписать документы, необходимые для возобновления работы предприятия в Пикалёве (Ленинградская область). Хотя просьба премьер–министра была удовлетворена, очевидно, что проблемы, возникающие на всех предприятиях, не будут решаться посредством персональных обращений руководителей государства к частным собственникам.

Иногда члены российских профсоюзов в оправдание преимущественного использования митингов для реализации своих интересов ссылаются на опыт западных профсоюзов, организующих массовые шествия и митинги. Забывают при этом, что подобная активность на улицах осуществляется обычно в рабочее время и представляет собой форму широкомасштабной, выходящей за рамки отдельных предприятий забастовочной борьбы. Российские же митинги, проводимые в выходные дни, не означают реализации силы профсоюзов во взаимоотношениях с работодателем. Они могут быть целесообразны в качестве ступени подготовки к коллективным действиям более высокого порядка, но не должны подменять опору профсоюзов на силу забастовочной борьбы.

Заключение отраслевых, региональных и генеральных соглашений в подавляющем большинстве случаев также осуществляется без опоры профсоюзов на силу коллективных действий. Проходящие время от времени всероссийские акции профсоюзов, как правило, принимают форму манифестаций профсоюзных функционеров и активистов, что не влияет на работу предприятий и не представляет собой реализацию силы профсоюзов.

Не удивительно поэтому, что законодательно установленный минимальный размер оплаты труда в России находится на уровне 5% от стоимости рабочей силы.

При заключении трехсторонних соглашений позиция профсоюзов зачастую игнорируется, в том числе и представителями государства. Так, А. Н. Лапшин, ведущий специалист по экономическим вопросам Ивановского областного объединения организаций профсоюзов, отмечает: «Предприниматели или представители работодателей говорят: «Это мы можем, а это мы не можем». Власти же вообще ничего не говорят. Самое главное для них — выбросить из повестки дня то, что предлагают профсоюзы. Поскольку, если мы о чем–то договоримся с работодателями, то власть должна что–то делать, а делать ей ничего не хочется» [220].

Даже в тех случаях, когда отраслевые и территориальные соглашения включают нормы, более благоприятные для работников, чем предусмотренные коллективными договорами, эти нормы на предприятиях зачастую не исполняются.

То, что профсоюзное движение России пока недостаточно опирается на потенциал коллективных действий, используется работодателями для принятия мер, осложняющих развертывание забастовочной борьбы в перспективе. Отмена гарантий для профсоюзных активистов, не освобожденных от основной работы, резко усложнило организацию коллективных действий, так как теперь такие председатели профкомов и цехкомов, по сути, могут быть уволены в любой момент.

Разумеется, и в этом случае профсоюзная, рабочая солидарность помогает защитить профсоюзных лидеров. Так, заместитель председателя Федерации профсоюзов России О. Б. Бабич, характеризуя ситуацию в филиале «Аэронавигация Юга» с базовым центром в Ростове–на–Дону, сообщает: «Работники выдвинули требование взять за базу действующий единый коллективный договор, работодатель предлагал свой вариант. Видя, что работники не поддаются, 24 марта работодатель незаконно уволил Юрия Батагова, председателя территориальной организации диспетчеров. Диспетчеры Ростовского центра, узнав, что их председателя не допускают к коллективным переговорам, начали коллективные действия. Смена, которая закончила работу, сказала, что не уйдет с работы до тех пор, пока Юрия Батагова не допустят к переговорам» [221]. В конце концов, работодатель был вынужден восстановить на работе профсоюзного лидера.

В 2010 г. солидарность рабочих организаций России способствовала восстановлению на работе незаконно уволенного сопредседателя Российского комитета рабочих, члена профкома завода «Электромаш» В. М. Кудрявцева. И все же для развития российского профсоюзного движения требуется восстановление и упрочение норм защиты трудовых прав работников профессиональными союзами, что произойдет только при активизации профсоюзов.

То, что в России после начавшихся с 1999 г. десяти лет экономического роста средняя заработная плата составляет около 20% от стоимости рабочей силы, что даже этот уровень в периодах между индексациями зарплаты существенно понижается из–за быстрого роста потребительских цен — прямое следствие недостаточной силы основной массы профсоюзных организаций. При таких условиях передовые профсоюзы оказываются в определенной изоляции, давление на них со стороны работодателей усиливается, затрудняется достижение успехов в борьбе за права и интересы работников.

Вследствие того, что большинство первичных профсоюзных организаций в России пока не освоили забастовочную борьбу за принятие и реализацию выгодных работникам коллективных договоров, следует согласиться с такой оценкой: «Коллективно–договорное регулирование социально–трудовых отношений, дополняющее государственное регулирование, судя по конечному результату, недостаточно эффективно в современных условиях» [222].

Все это так. Но у рабочего класса как наиболее заинтересованного в процветании России, достижимого посредством формирования и реализации предпосылок свободного развития всех членов общества, нет иного выбора, кроме освоения в широких масштабах передового опыта коллективных действий за приближение заработной платы к стоимости рабочей силы.

Реализация этой главной задачи современного профсоюзного движения России предполагает развитие самих профсоюзов.

3. Кризис российских профсоюзов и тенденция к его преодолению

Реставрация в России капиталистических отношений сопровождалась действием ряда факторов, негативно влиявших на профсоюзную организованность работников.

Процессы приватизации приводили во многих случаях к раздроблению предприятий на ряд более мелких, что осложняло функционирование существующих профсоюзных организаций. Падение общественного производства обусловило перемещение значительной части занятых в сферу услуг, где доля мелких предприятий существенно выше, чем в промышленности. На вновь образуемых предприятиях работодатели, как правило, препятствовали созданию профсоюзов.

Сокращение членства в профсоюзах, обусловленное действием этих факторов, дополнялось выходом работников из профсоюзов в знак своеобразного протеста против пассивности профсоюзных организаций, по соображениям экономии средств, расходуемых на профсоюзные взносы и т. п.

Появление многомиллионной безработицы также ослабляло профсоюзы, так как безработные утрачивали связь с профсоюзными организациями.

В результате охват профсоюзной организованностью, в конце 80‑х годов близкий к всеобщему, резко снизился. Так, в 2010 г. Федерация независимых профсоюзов России — самое массовое профсоюзное объединение — насчитывала 25 млн. членов. Даже с учетом членства во всех профсоюзных объединениях охват профсоюзами не достигает 50% наемных работников, численность которых составляет около 64 млн. человек.

Сокращение профсоюзного членства привело к тому, что на многих предприятиях профсоюзные организации перестали охватывать большинство работников. В результате осложнилось представительство профсоюзами интересов работников в отношениях с работодателями, сократились финансовые ресурсы для деятельности организаций.

Реставрация капитализма означала монополизацию экономической власти частными собственниками предприятий. Это привело к сужению управленческих функций рабочих, к упразднению ряда форм участия в управлении (советов бригадиров, производственных совещаний и т. д.), к сокращению времени, уделяемого работниками участию в управлении. Тем самым утвердился приоритет закона разделения труда над объективной потребностью перемены и сочетания труда в современном производстве, что не могло негативным образом не сказаться на активности работников в профсоюзной жизни. Во многом этим объясняется следующая ситуация: «Эксперты Института социологии РАН обнаружили лишь 3% работников, реально принимавших участие в работе своего профсоюза за последние годы, и всего лишь 1% принимавших участие в митингах и забастовках, организованных ФНПР» [223].

В большинстве профсоюзных организаций, продолжавших свою деятельность после 1991 г., сохранялось членство представителей администрации предприятий. Если в период социализма подобных работников можно было рассматривать в качестве членов трудового коллектива, то после приватизации они по должности выступали представителями интересов частных собственников. Пребывание в профсоюзах тех, кто олицетворял противоположную наемным работникам сторону трудовых отношений, подрывало способность организовывать борьбу за права и интересы трудящихся.

Негативно влияло на боеспособность профсоюзов то обстоятельство, что работники профессии, основной для данного предприятия, находясь в одной организации с работниками остальных профессиональных групп, зачастую численно преобладающими, не имели организационных гарантий доминирования в профсоюзе. При таких условиях осложнялось принятие решений большинством голосов в интересах основной профессиональной группы, а, значит, и всех работников.

В сохранявшихся профсоюзных организациях воспроизводился принцип полного освобождения профсоюзных лидеров от производственной деятельности, образующий основу профсоюзного бюрократизма. Одновременно появились дополнительные факторы бюрократизации профсоюзов.

Падение управленческой активности работников ослабило контроль членов профсоюзов за деятельностью выборных профсоюзных органов и их освобожденных руководителей. Не стало на предприятиях партийных комитетов, способных организовать борьбу с профсоюзным бюрократизмом. Ослабление профсоюзных организаций усилило риски для профсоюзных лидеров, проявляющих активность в профсоюзной работе, и одновременно побуждало к переходу на позиции работодателя в расчете на дополнительное материальное вознаграждение, получение выгодной должности по завершении освобожденной профсоюзной деятельности.

Принадлежавшие советским профсоюзам многочисленные объекты (здравницы, дома культуры, спортивные сооружения и т. д.) приобрели организационно–правовые формы, соответствующие капиталистическому хозяйствованию, стали функционировать на принципах коммерческого расчета. Это неизбежно затрудняло контроль профсоюзных организаций за распределением доходов от использования данных объектов собственности. У руководящих профсоюзных органов появилась возможность независимо от поступления профсоюзных взносов финансировать тех профсоюзных работников, которые поддерживали линию руководства, хотя бы и вопреки интересам членов профсоюзов.

Хотя формально возможность не избирать профсоюзных руководителей, утративших доверие большинства, сохраняется, однако при пассивности членов первичных профсоюзных организаций, при покровительстве функционерам со стороны руководства более высокого ранга, освобождение профсоюзных органов от бюрократов стало почти неразрешимой проблемой.

В условиях политической переориентации профсоюзов, проходившей под лозунгом их «деполитизации», деятельность организаций, претендовавших на возрождение партии рабочего класса, встречала настороженное, а нередко и враждебное отношение со стороны профсоюзного руководства, многих работников. Самое крупное профсоюзное объединение страны попало под контроль партии, представляющей интересы работодателей. При таких условиях профсоюзное движение утрачивало стратегию борьбы за интересы трудящихся, ограничивалось выдвижением второстепенных, краткосрочных задач, что ослабляло позиции профсоюзов.

Утрата стратегии снижала значимость агитационной работы в профсоюзах. Не только по финансовым причинам тиражи центральных профсоюзных изданий сократились в десятки раз.

В ряде случаев работодатели шли и идут на замену профсоюзных организаций, традиционно входящих в объединения профсоюзов, на «корпоративные профсоюзы», с момента создания полностью подконтрольные работодателю, изолированные от других организаций и потому не способные противостоять диктату работодателя.

Оказывало свое влияние на функционирование самых массовых организаций работников и капиталистическое государство. Это влияние не исчерпывалось законодательным урезанием трудовых прав, игнорированием фактов их нарушения и т. д. «Государство, — обоснованно пишет А. С. Казеннов, — считаясь с весом и значением профсоюзного движения, решает вопрос влияния на него по–государственному, т. е. бюрократически: с одной стороны — приглашает управленческие кадры руководства профсоюзов на государственную службу, с другой — делится с профсоюзной бюрократией своими кадрами» [224].

Такое влияние подрывает силу профсоюзов.

Пассивность работников в профсоюзной жизни в сочетании с бюрократизацией профсоюзов, при давлении на профсоюзы со стороны работодателей и государства и привели к тому бессилию самой массовой организации трудящихся, которое обусловило резкое ухудшение социально–экономического положения рабочего класса. Профсоюзное движение в России переживает глубокий кризис.

Вот почему не вызывает удивления следующая оценка: «Все опросы фиксируют, что профсоюзы за постсоветскую историю занимают одно из последних мест в рейтингах общественного доверия» [225]. Необходимо, правда, добавить, что в число участников опросов, несомненно, входили и члены этих организаций, и потому недоверие к профсоюзам — свидетельство отстраненного отношения самих работников к тому, что должно составлять предмет их общей заботы.

Кризис российских профсоюзов не отменял тенденцию к возникновению профсоюзной организованности работников, соответствующей задаче эффективной борьбы за их интересы.

В ряде профсоюзных организаций и объединений (Российском профсоюзе докеров, межрегиональном объединении рабочих профсоюзов «Защита», Федерации профсоюзов авиадиспетчеров России, профсоюзе «Единство» «АвтоВАЗа» и т. д.), образованных на рубеже 80–90‑х годов, с момента их учреждения стала действовать норма о недопустимости включения в организацию тех, кто по должности представляет интересы работодателя. Это позволило освободить профсоюзы от дезорганизации изнутри силами подобных представителей, создало существенную предпосылку активной профсоюзной деятельности.

Учреждаемые профсоюзы, как правило, объединяли работников основной профессиональной группы данной отрасли (предприятия), что решало проблему доминирования этой группы в профсоюзе. Даже если члены такого профсоюза составляли меньшинство на предприятии, сила организации побуждала следовать за ней численно преобладающий профсоюз. Точно так же работодателю приходилось считаться не с численностью членов, а с силой профсоюза.

Так, профсоюзная организация Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга не имела большинства на предприятии. Но она выдвигала свой проект коллективного договора и коллективными действиями обеспечивала его принятие. Поскольку в соответствии с профсоюзным проектом коллективного договора рост заработной платы докеров автоматически сопровождался ростом заработной платы всех групп работников (включая генерального директора), то принятый коллективный договор со стороны представителей работников всегда подписывался не только председателем Портового комитета профсоюза докеров, но и председателем профкома профсоюза работников водного транспорта. В настоящее время, когда в порту действует несколько самостоятельных компаний, коллективные договора некоторых компаний по–прежнему подписываются представителями двух профсоюзов: и того, который организует коллективные действия, и того, который, не участвуя в них, получает часть выгоды, достигнутой благодаря действиям активного профсоюза.

Появился в российском профсоюзном движении опыт представительства профсоюзами интересов работников при ведении коллективных переговоров с работодателем в условиях, когда члены профсоюза не составляют большинства на предприятии. Для получения права на ведение переговоров профсоюз собирает соответствующие доверенности у работников, не входящих в него. Так делалось профкомами «Электромаша», ОАО «Сестрорецкий хлебозавод» и т. д.

Создание новых профсоюзов, зачастую в конфликте с уже существовавшими на предприятиях, означало приход в руководящие профсоюзные органы тех рабочих и служащих, которые, создавая профсоюз, работали на общественных началах и своей активностью заслужили доверие товарищей. Поэтому новые организации поначалу были свободны от груза бюрократизма, обусловленного практикой продолжительной освобожденной работы на профсоюзных должностях.

Следует отметить, что в ряде организаций с самого начала стала нормой работа на руководящих должностях профсоюза в порядке совмещения с производственной деятельностью. Например, профсоюзная организация «Защита труда» ВНИИЭФ (г. Саров) располагает средствами, достаточными для выплаты должностных окладов профсоюзным работникам. Однако в ней нет ни одного профсоюзного руководителя, прекратившего работать по специальности. Средства используются для обучения профсоюзного актива, издания рабочей печати и т. д., что способствует укреплению профсоюзной организации.

Показательна практика Федерального профсоюза авиадиспетчеров России. При численности профсоюза в 7 тысяч человек и разбросанности предприятий по огромной территории России в профсоюзе только один оплачиваемый выборный работник — президент ФПАД С. А. Ковалев. Управление профсоюзом осуществляется широким кругом профсоюзных активистов, продолжающих работать по специальности. О силе ФПАД говорит тот факт, что профсоюз, лишенный права на ведение забастовки, неоднократно организовывал эффективные коллективные действия, в результате которых был обеспечен существенный рост уровня реального содержания заработной платы авиадиспетчеров и других работников государственной корпорации по организации воздушного движения.

В настоящее время руководство профкомом предприятия в порядке совмещения с производственной работой — не редкость и в профсоюзах с длительной историей. Хотя такое совмещение обусловлено не принципиальными соображениями, а нехваткой средств для оплаты функционеров, оно приносит положительные результаты, отрицая основу профсоюзного бюрократизма.

Для того, чтобы обеспечивать сочетание активистами профсоюзной и производственной работы, реально действующие профсоюзы широко используют возможности, предоставляемые трудовым законодательством и коллективными договорами: освобождение работников от основной работы с сохранением заработной платы для участия в профсоюзных конференциях, на период ведения коллективных переговоров и т. д. Например, в организации Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга ряд докеров–механизаторов, не теряя в заработке, по нескольку месяцев работали в качестве членов комиссии по коллективным переговорам, получая опыт ответственной профсоюзной работы.

Заслуживает поддержки способ формирования исполнительных органов Федерации профсоюзов России. В Президиуме исполкома Федерации основу составляют профсоюзные активисты, возглавляющие крупные первичные профсоюзные организации в порядке совмещения с работой по специальности, что открывает перспективу применения принципа профсоюзного совместительства на общенациональном уровне.

В настоящее время, когда сочетание профсоюзной и производственной деятельности встречает различного рода препятствия, в том числе со стороны работодателей, в крупных профсоюзных организациях едва ли возможно обойтись без освобожденных профсоюзных работников. Существенной мерой, предупреждающей бюрократизм с их стороны, является установление заработной платы профсоюзного работника на уровне средней заработной платы рабочих основной профессии. Такая норма была принята, например, в профсоюзной организации докеров морского порта Санкт–Петербурга.

Профсоюзные организации, в которых решающая роль принадлежит самим рабочим, способны добиваться успеха, даже не охватывая большинства работников предприятия. Так,

В. А. Кузнецов, токарь Ленинградского металлического завода, рассказывая о деятельности цеховой организации рабочего профсоюза, состоявшей из трех человек, отмечает, что организации «многое удалось сделать, в том числе удалось восстановить незаконно уволенных работников» [226]. И. П. Казаков — активист профсоюза «Защита труда» РФЯЦ-ВНИИЭФ (г. Саров), не охватывающего большинства работников, сообщает: «Мы не позволяем увольнять членов нашего профсоюза» [227]. Характерен настрой профсоюзного активиста И. П. Казакова: «Если только стонать и охать, увы, ребята, всю жизнь можно плакать, но ничего не добиться. Надо отбросить свой страх, надо больше дела. Тогда добьемся своего» [228]. Разумеется, перспективой развития рабочего профсоюза является представительство интересов большинства работников.

Успешная деятельность профсоюза требует соответствующей финансовой базы. Показательно, что профсоюзные взносы санкт–петербургских докеров составляют 2% от заработка, в то время как в других организациях — 1%. При этом заработная плата докеров в 2–2,5 раза превышает среднюю по стране. Вот почему данная организация в периоды подготовки и проведения коллективных действий всегда находила средства для регулярного издания «Докера» (специального выпуска газеты «За рабочее дело»), могла направить своих представителей на профсоюзные семинары и т. д.

Для реально действующих профсоюзов присуща забота о развитии профсоюзного движения в целом, что, естественно, укрепляет позиции самих передовых организаций. Так, организация Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга финансировала издание и распространение методических материалов по организации забастовочной борьбы, широко распространяла в рабочем движении свой коллективный договор, выступила в феврале 1994 г. инициатором учреждения постоянно действующего семинара по рабочему движению — Российского комитета рабочих — и активно участвует в его работе.

Благодаря Российскому комитету рабочих, в который может направить своего представителя любая рабочая профсоюзная организация, профсоюзы России получили возможность один раз в полгода обмениваться передовым опытом, обсуждать задачи профсоюзного движения и вырабатывать рекомендации по их решению, согласовывать свои действия по реализации интересов трудящихся. Правом решающего голоса на данном семинаре обладают делегаты–рабочие, что необходимо для подготовки актива профсоюзников–рабочих и соответствует роли рабочих как основной силы организуемых профсоюзами коллективных действий. Профсоюзное движение имеет возможность ознакомления с материалами семинара, его постановлениями через газеты «За рабочее дело», «Народная правда», «Правда труда», «Трудовая Россия», сайт Фонда Рабочей Академии (rpw.ru).

Рабочие организации, активно участвовавшие в работе РКР — Союз рабочих Москвы, Объединение рабочих Нижнего Новгорода, Объединение рабочих промышленности, транспорта и связи Ленинграда — совместно с Петровской академией наук и искусств выступили учредителями Фонда Рабочей Академии (Фонда содействия обучения рабочих), который объединил сторонников развития профсоюзного движения, включая ученых.

С середины 90‑х годов на заседаниях РКР обсуждался ход продвижения проекта Трудового кодекса России, направленного на развитие трудовых прав работников. Он был разработан по собственной инициативе бывшим в то время председателем Портовой организации Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга, вице–президентом Фонда Рабочей Академии К. В. Федотовым совместно с президентом Фонда Рабочей Академии профессором М. В. Поповым. Это стало уникальным фактом не только для российского, но и мирового профсоюзного движения.

Профсоюзная организация докеров обеспечила издание проекта многотысячными тиражами, что дало возможность распространить его по всем региональным объединениям профсоюзов.

6 июня 2001 г. Съезд профсоюзов России принял данный проект Трудового кодекса. В Государственной Думе РФ за него проголосовали 189 депутатов. Нормы профсоюзного проекта, занявшего второе место в рейтинговом голосовании, существенно повлияли на содержание принятого Трудового кодекса в плане сохранения в нем трудовых прав работников, гарантий профсоюзной деятельности.

Борьба за продвижение и принятие проекта Трудового кодекса, разработанного специалистами Фонда Рабочей Академии, сплотила реально действующие профсоюзы и подготовила создание их усилиями Российской партии труда, учрежденной 12 января 2002 года. Профсоюзное движение поднималось до уровня участия посредством собственной партии в решении политических вопросов в интересах рабочего класса.

Сплочение профсоюзов в борьбе за продвижение своего проекта Трудового кодекса привело к созданию нового объединения профсоюзов — Федерации профсоюзов России, учрежденной 24 апреля 2004 г. и объединившей значительную часть боеспособных профсоюзных организаций России.

14 апреля 2007 года Президиум Центрального Совета Федерации профсоюзов России на совместном заседании с Российским комитетом рабочих выдвинул программу «Задачи коллективных действий», предусматривающую в качестве первоочередной задачи установление цены рабочей силы (зарплаты) российских работников на уровне ее стоимости.

После принятия этой программы съездами Межрегионального объединения рабочих профсоюзов «Защита труда» и Федерального профсоюза авиадиспетчеров России она была утверждена II съездом Федерации профсоюзов России, состоявшимся 15 мая 2008 года.

В Программе, наряду со многими другими задачами профсоюзного движения, предусматривается «увеличение свободного времени работников путем сокращения продолжительности рабочего дня до 6 часов и введения 30-часовой рабочей недели без понижения заработка, а также за счет роста времени оплачиваемых отпусков» [229]. Российское профсоюзное движение поддержало требование, выдвинутое норвежскими профсоюзами десятилетием раньше. Как показывает опыт, сокращение рабочего времени требует солидарных действий в международном масштабе.

Программа нашла поддержку не только в организациях, входящих в состав ФПР. Так, она была одобрена профкомом завода «Электромаш», рядом других профсоюзных организаций ФНПР. Складываются предпосылки для единства действий профсоюзных организаций, входящих в различные объединения.

Разумеется, и в самых лучших профсоюзных организациях и объединениях России действуют не только позитивные, но и негативные тенденции.

Не исключена подмена решающей роли рабочего профсоюзного актива деятельностью освобожденных профсоюзных работников, что чревато бюрократическим перерождением последних. Так, в Портовый комитет Российского профсоюза докеров морского порта Санкт–Петербурга от профсоюзных организаций компаний порта делегировались освобожденные профсоюзные работники, а не докеры–механизаторы. При доминировании в комитете докеров дело, скорее всего, не дошло бы до того, что на посту председателя комитета долго оставался человек, установивший себе зарплату выше докерской, мешавший организации коллективных действий за улучшение положение докеров, а после неизбрания на должность, постаравшийся через суд получить больше миллиона рублей с профсоюзной организации.

Определенная изоляция передовых профсоюзных организаций, связанная с существенным отставанием большинства других профсоюзов в реализации интересов работников, способна порождать тенденцию к самоизоляции, приводящей к ослаблению силы передового примера. А без этой силы замедляется развитие профсоюзного движения, что, в конечном счете, ухудшает положение самих активно действующих профсоюзов.

Многие реально действующие профсоюзные организации, созданные в противовес бездействующим, не сумев сразу набрать большинства работников на предприятии, постепенно снижали свою активность, теряли ориентиры в борьбе: не разрабатывали и не продвигали проект коллективного договора, улучшающий положение работников; не собирали доверенности от членов трудового коллектива, уполномочивающие представлять их при ведении коллективных переговоров; переносили упор с работы в подразделениях предприятия на встречи с представителями работодателя, проведение митингов, обращения в суды; увеличивали в профкоме число освобожденных профсоюзных работников и т. д. Все это ослабляло влияние профсоюза на предприятии, создавало условия для реализации работодателем мер по уничтожению организации, что и произошло, например, с профсоюзом «Защита» «Невинномысского «Азота».

Появление на политической арене партии, опирающейся на силу профсоюзов, не могло не встретить противодействия со стороны политических сил, представляющих интересы капитала. После учреждения Российской партии труда законодатели настолько высоко подняли планку для численности членов политической партии и количества ее региональных отделений, что партия труда не сумела ее преодолеть и прекратила свое существование.

Деятельность Федерации профсоюзов России, принявшей Программу коллективных действий, которая определяет стратегию профсоюзного движения, также не осталась не замеченной. В 2010 году было инициировано создание новых профсоюзных объединений за рамками ФНПР, способных поглотить Федерацию профсоюзов России и лишить ее роли центра объединения сильных профсоюзов на основе Программы коллективных действий.

Тенденция к превращению сильных профсоюзов в слабые, безусловно, существует. Чтобы ее побеждать, необходима сознательная активная борьба в соответствии с коренными интересами рабочего класса.

В России созданы организации, содействующие разрешению противоречий развития профсоюзов по линии прогресса. Так, учрежденная в ноябре 1991 г. Российская коммунистическая рабочая партия (ныне действующая на правах общественного объединения как РКРП-РПК) помогала созданию организаций профсоюза «Защита». Члены ЦК партии В. Г. Гамов, Л. В. Гамов многое сделали для постановки профсоюзной работы без бюрократизма, с опорой на инициативу рабочих.

РКРП инициировала создание во многих промышленных центрах России советов рабочих, объединяющих рабочихактивистов различных предприятий. Чем дальше, тем больше обнаруживалась роль таких советов как центров распространения опыта передовых профсоюзных организаций, информирования работников о насущных задачах профсоюзного движения. Так, А. П. Шумаков, будучи модельщиком «Ивтекмаша», ставший одним из учредителей Ивановского союза рабочих, отмечает: «Наш рабочий совет говорит в пикетах о заработной плате, о ее приближении к стоимости рабочей силы.

Мы выискиваем инициативных людей» [230].

Внесло свой вклад в развитие профсоюзного движения общественное объединение «Рабочая партия России», по своему формированию и задачам работы тесно связанное с РКРП. В оргбюро объединения входят рабочие, сочетающие труд высокой квалификации с активной профсоюзной работой в общероссийском масштабе. Таким был сопредседатель Российского комитета рабочих, токарь–расточник ОАО «Завод «Красное Сормово» Д. В. Игошин. Ведут активную работу в профсоюзном движении сопредседатели РКР — бригадир регулировщиков радиоаппаратуры завода «Электромаш» (Нижний Новгород) В. М. Кудрявцев и наладчик АМО «ЗИЛ» В. И. Шишкарев. Перейдя от совмещения профсоюзной деятельности с работой докером–механизатором на освобожденную профсоюзную работу, продолжает активно отстаивать интересы рабочего класса К. В. Федотов — также член оргбюро Рабочей партии России. То, что на съездах, оргбюро, пленумах ЦК решение принимается только тогда, когда в составе данного органа на момент принятия решения рабочие составляют большинство, способствует активности рабочих — членов данного объединения в профсоюзной жизни. Его члены, включая рабочих, изучают диалектику по «Науке логики» Гегеля.

Безусловно, борьба за развитие реально действующих профсоюзов вопреки тенденции к их ослаблению будет продолжена.

Таким образом, в профсоюзном движении России имеются организации, добившиеся значительных успехов в борьбе за интересы работников, строящие свою деятельность в соответствии с требованиями развития профсоюзов. И хотя они пока не доминируют, но благодаря их деятельности открывается перспектива преодоления кризиса российских профсоюзов.