На следующий день ко мне приезжает Оля. В деловом костюме и идеальным макияжем на холодном лице.
Не знаю… Зачем?!
Старшая сестра никогда не была мне близкой. Слишком разные. Моё замужество с неподходящим для семьи человеком увеличило эту разность до огромной, зияющей пропасти.
— Как ты? — спрашивает Оля, размещая на столе объемный бумажный пакет из дорогого супермаркета. — Выбрала тебе фрукты и ягоды. Специально заезжала в торговый центр. Там ни припарковаться, ни выехать. Все как с цепи сорвались с этим первым сентября. Неужели ничего нельзя делать заранее?! Я Кирюхе форму еще в мае швее заказала. С хорошими тканями-то сейчас беда, ждать два месяца. Рюкзак финский через байера тогда же выписала. Ведь это так просто, делать все заранее? Я…
— Может, у людей денег не было, Оль?! — перебиваю равнодушно. — Получили зарплату и поехали покупать.
— Не было денег на рюкзак? — морщится сестра. — Зачем тогда детей рожали?
Мутит от её снобизма.
Я настолько опустошена, что мне даже лицо держать не хочется. И быть гостеприимной тоже. Поэтому безучастно отворачиваюсь к стенке и прикрываю глаза.
Неужели непонятно, что я…
Просто. Хочу. Остаться. Одна.
Человек, который был бы мне нужен, всё равно не придёт.
И в этом я сама виновата. Я кругом, куда ни плюнь, виновата.
Вина словно бетонная плита давит на грудь, сжимая ребрами сердце.
— Могла бы и спасибо сказать, — шипит сестра за спиной, усаживаясь.
— Спасибо, — отвечаю ровно.
В палате тихо. Слышно только, как Оля поигрывает золотым браслетом на запястье.
Раздражает.
— Янка, — зовет она слабо.
— Что?
— Ты это… — держит паузу. — Эту ситуацию… не принимай близко к сердцу.
Резко разлепляю веки. Вдалеке, где-то внутри, за закрытой наглухо металлической дверью, чувствую отголоски эмоций. Они слабые. Словно смазанные, но есть…
Значит, не всё потеряно?
Слышу, как Оля поднимается со стула, оглушительно забирает сумку со стола и идет к двери.
— Оля, — окликаю громко.
— Что?
— Откуда ты знаешь… какова глубина моего сердца? И где для него близко? — спрашиваю со злостью.
Это максимально не похоже на мою сестру.
Удивительно.
Но она молча выходит из палаты и тихонько захлопывает дверь. В коридоре слышатся знакомые голоса, которые непременно хочется заткнуть.
Он не пришел. Не придет.
Я настолько плохая жена. Наверное, даже настолько плохой человек, что у Богдана нет ни капли сострадания…
Через несколько минут дверь снова отворяется. Я в буквальном смысле чувствую дуновение свежего ветерка.
— Привет, мать, — слышу веселый голос Веры и разворачиваюсь настолько резко, что голова кружится. — У тебя тут как в морге. Холодно, тихо. Осталось бирку на палец опустить. Кстати, знаю я одного симпатичного патологоанатома…
Сажусь на кровати и мрачно произношу:
— Вера, ну какой патологоанатом?
Она внимательно изучает мое лицо, белую хлопчатобумажную майку и сжатые в замок руки, а потом прыскает от смеха: — Говорил, что самый лучший. Мне вот интересно, кто это сказал? Его пациенты сплошь мертвяки, отзыв на сайте точно не напишут.
— Вера, блин, — машу рукой и натянуто улыбаюсь.
С ней всегда так.
Заболтает, что не заметишь, как уже смеешься.
— Это что за изобильные дары? — кивает на пакет.
— Оля принесла.
Вера смешно морщит лицо. Поправляет без того идеально сидящий черный, легкий комбинезон из шелка.
— Твоя сестра не меняется. За три минуты в коридоре всю свою жизнь мне рассказала и ни слова о тебе. Эгоизм в максимальной стадии, — говорит Вера и по-хозяйски открывает шкаф. — Ладно, отдашь продукты медсестрам. Тебя выписывают, собирайся.
— Выписывают? — пораженно округляю глаза.
— Да, — ее голос приглушается, потому что она пытается достать небольшой чемодан с полки наверху. Скидывает его на пол, раскрывает и начинает укладывать туда вещи из шкафа.
— Как у тебя это получилось?
— Поговорила с твоим отцом. И с лечащим врачом. Олег Александрович такой милашка. На свидание позвал.
— Я только помоюсь, — говорю быстро.
Ощущение, что в кровь впрыснули ускоритель и мне уже не хочется перемещаться по палате как черепаха.
Сегодня я увижу своих детей!
— Да, кстати, — вскидывает Вера идеально уложенные волосы. — Пойдем-ка.
Хватает за руку и тянет в санузел.
— Раздевайся, — указывает, когда мы заходим внутрь.
Неуверенно смотрю на неё и обнимаю себя за плечи.
— Раздевайся, говорю. Что я там не видела?! Мы с пятого класса в бассейн вместе ходили.
После недолгих раздумий снимаю майку и скидываю спортивные штаны.
— Давай-давай, — приговаривает, разместив руки на груди, и давит смешок. — У тебя же нет Светкиной жопы, че тебе стесняться.
— Вера, блин, — одергиваю её, стыдливо закатывая глаза.
Заторможенно избавляюсь от белья.
— Пздц, подруга, — шипит Вера, увидев расчесанные в кровь бедра и следы на груди. — Че ты там трешь, объясни мне?
— Не знаю, — опускаю голову, разглядывая этот ужас. — Все время желание помыться. Будто песка сверху присыпали.
Она обхватывает мои плечи и разворачивает к зеркалу, в которое я боялась посмотреть все эти дни.
Поднимаю глаза.
Боже. Это кто вообще?
На кого я похожа?!
По сравнению с сияющей красотой Веры я напоминаю унылый серый гриб. Тусклая кожа и такие же бесцветные волосы, по-быстрому забранные в шишку на макушке. Ямочки на ключицах стали еще отчетливее.
— Он… трогал тебя? — прямо спрашивает, глядя в глаза через отражение.
Вздрагиваю от неожиданности вопроса.
— Только через платье, — нервно отвечаю.
Подруга кивает и еще раз окидывает взглядом безобразные ссадины.
— Где сейчас это платье?
— В пакете. В чемодане, кажется.
— Посмотри на себя, — кивает на мое тело. — Нет никакого песка. Ты чистая, Яна.
Крепко-накрепко обнимает сзади и размещает подбородок на моем плече.
— Чистенькая моя девочка, — произносит так нежно, что тело начинает содрогаться в конвульсиях, из глаз выходят первые долгожданные слезы, а изо рта булькают нечленораздельные звуки.
Мне так нужно было, чтобы хоть кто-то это сказал!
Просто поддержал, а не смотрел, словно я хрустальная ваза.
Истерические рыдания длятся какое-то время, а позже превращаются в редкие всхлипы.
— Всё такая же, — продолжает Вера, когда я более-менее успокаиваюсь. — Чистая. Красивая. Завтра же запишемся в салон. Мы всё забудем, Ян. Всё переживём, моя хорошая. Так ведь?
Лихорадочно киваю, обдувая раскрасневшееся лицо. Я должна забыть. Пережить как-то кошмар той ночи.
— Пошли отсюда скорее, — подруга тянет меня за собой. Подхватывает вещи с пола.
В палате помогает одеться в чистую одежду, скидывает оставшиеся вещи из тумбочки в чемодан и выводит за руку в коридор.
На стойке у администратора подписываю все необходимые документы, и мы наконец-то выбираемся на улицу.
Господи, здесь хорошо!
Как следует затягиваюсь вкусным, свежим воздухом. Щурюсь от палящего солнца и поднимаю глаза к небу. Оно синее, практически чистое, с легкими невесомыми облаками и белой длинной полосой, по всей видимости, от самолета.
— Пойдем на парковку, — тянет Вера за руку. — Заедем еще в одно место.
— Куда?
— Стойте, — звучит взволнованный женский голос сзади.
Резко разворачиваюсь и вижу, что к нам бежит девушка лет двадцати пяти. У нее яркие красные волосы, черная одежда и большая цветастая сумка в стиле бохо.
— Вы ведь Яна Альбертовна Соболева? — спрашивает, разглядывая моё испуганное лицо.
Вера тут же ступает вперед, словно заслоняя и грубо узнаёт:
— В чем дело?
— Мне срочно нужно с вами поговорить, — отвечает девушка нервно.
— О чем? — спрашиваю непонимающе. — Я вас не знаю.
Девушка озирается и указывает на лавочку.
— Давайте присядем.
— Нам некогда, — осекает Вера.
— Пожалуйста, — улыбается та. — Меня зовут Каролина Никифорова. Я блогер и фем-активистка, плотно занимаюсь проблемами насилия и сексуализированных действий по отношению к женщинам.
— Фем-активистка, — Вера медленно произносит. — В смысле, феминистка, что ли?
— Да.
— Обожаю феминизм и все, что с ним связано, — произносит подруга, а я чуть улыбаюсь.
Вера такая Вера.
Прямая как палка. Все, что думает — тут же говорит.
— Как вы обо мне узнали? — немного переживаю.
— У меня есть связи в Следственном комитете, там выяснила, как вас зовут. А как адрес клиники нашла… не спрашивайте. Я обещала молчать. Мне очень нужна ваша помощь, Яна.
— Какая?
— Я провожу расследование о нападении на женщин, в частности, в такси. Знаю, что человека, который на вас напал, так и не нашли. Это правда?!
— Если у вас есть связи в СК, вы должны быть в курсе, — подозрительно произносит Вера, я же просто киваю. Когда папа до меня добрался, машины этого урода уже и след простыл.
— Яна, я молю вас о помощи. У меня небольшой кризисный центр для женщин, а также я записываю подкаст на одном из городских порталов. Он называется «Сама виновата». Многие обращаются именно с вашей проблемой. Расскажите, пожалуйста, как всё было? Быть может, ваша ситуация поможет кому-то избежать более страшной трагедии.
— Я… не знаю, — задумываюсь.
Еще раз всё это пройти?
— Яна, — продолжает уговаривать девушка. — Вы знаете, по какой причине женщина в наше время вызывает такси?!
— Чтобы доехать до места назначения, наверное, — пожимаю плечами.
Странный вопрос.
— Не только. Мы вызываем такси, чтобы довезти тяжелые сумки или когда не работает метро. Когда находимся не в состоянии самостоятельно передвигаться, и на дворе темное время суток. Когда не совсем трезвы после корпоратива или дня рождения подруги. Такое тоже бывает. А почему мы это делаем?! Чтобы получить комфорт и безопасность, — Каролина активно жестикулирует. — Безопасность, понимаете?!
Киваю.
— Вместо этого всё чаще происходят такие случаи, как с вами. Вы сильная девушка, справились с нападавшим, но все реагируют на стресс по-разному. Одна из моих подопечных не смогла даже пикнуть, просто молча терпела домогательства.
— Я в любом случае сейчас не готова разговаривать об этом, — возражаю.
— Конечно-конечно, — кивает девушка и ныряет в свою огромную смешную сумку. — Я оставлю вам визитку. Позвоните, пожалуйста, как только будете готовы.
— Хорошо.
Вера выхватывает визитку, и мы прощаемся с Каролиной.
Усаживаемся в Опель подруги, выезжаем с парковки.
После встречи как-то обе затихаем.
Наверное, каждая думает о своем…
— Куда мы едем? — спрашиваю озираясь.
— В одно место. Потерпи, — загадочно отвечает Вера.
Голову немного ведет после двухнедельного заточения. Возможно, из-за свежего воздуха. Или вообще оттого, насколько чудовищно за последний месяц моя жизнь трансформировалась.
Отмечая десятилетие свадьбы, я даже представить не могла, какой крутой поворот меня ждет впереди. А что будет дальше?!
Глаза снова жжет от непролитых слез.
— Как ты смогла его отпустить? — тихо спрашиваю, когда мы останавливаемся на светофоре.
Вера резко поворачивается и в ее глазах всего на секунду я вижу отражение себя. Боль и отчаяние.
— Кого?
Хитрит. Она прекрасно знает.
— Адриана.
— Он ведь сам улетел, — хрипло произносит. — Сложно не отпустить того, кто от тебя убегает.
— Он отправил тебе билет на самолёт, — напоминаю.
Вера опускает глаза и еще больше грустнеет.
— Прости, что бережу старые раны, Вер. Просто… мне надо осознать, как справиться со всем этим, — развожу руками.
— Ты про Богдана?
Отворачиваюсь к окну.
— Я пыталась с ним связаться, — признается Вера. — Но он не поднимает трубку. Тебе не звонил?!
— Нет. Телефон я, скорее всего, потеряла. Ничего не помню вообще. Даже как оказалась в клинике в ту ночь… Олег Александрович рекомендовал убрать все контакты с внешним миром. С детьми я разговаривала два раза, с телефона отца.
— Ясно. Возможно, Соболев решает что-то со своими заправками…
— Что именно? — настораживаюсь.
Вера неопределенно пожимает плечами.
— Я не знаю ничего конкретного, Ян. Мне кажется, тебе лучше спросить у отца.
Округляю глаза.
Нет, папа, конечно, в ту ночь сильно разозлился на Богдана, хотя фактически я не жаловалась. Видит Бог, не жаловалась. Просто, потому что не привыкла посвящать родных в нюансы своей семейной жизни.
— Любовь не зависит от времени, Ян.
— Что ты имеешь в виду?
— Когда он… — откашливается, — …Адриан… уехал, мне было больно даже дышать. Сейчас, спустя год и восемь месяцев… я дышу. Но через раз.
Прикрываю глаза от накатывающей тоски.
Я не хочу через раз…
Не хочу всю жизнь жить мыслями о Богдане. Страдать по нему и как Вера бояться произнести даже имя.
— Прости, пожалуйста, — глажу подругу по руке. — Я не думала… Боже, Вера, я ведь настолько занята собственной жизнью, что даже не замечала…
— Забей, — произносит она мягко и широко улыбается. — Я тебе всегда говорю, что в глобальном смысле жизнь другого не имеет для человека никакого практического интереса. Поэтому искренне не понимаю, почему ты пытаешься все время угодить своим родным?
— Я не знаю, Вер. У меня нет ответа на твой вопрос, но в последнее время я все чаще об этом задумываюсь.
За разговорами совершенно не замечаю, как мы сворачиваем с главной дороги и движемся в сторону выезда из города.
— Ого, куда ты меня везешь?!
— В свое любимое место. Круче всякого кабинета психолога.
Около пятнадцати минут движемся по скоростной трассе и на кольце уходим вправо. Местность сменяется, становится более открытой. Перемещаемся по извилистой дороге, пока машина не упирается в железный забор.
— Пошли, — подмигивает Вера.
Сбоку от забора небольшая щель, в которую мы с легкостью по очереди протискиваемся.
— Хорошо, что с нами нет Светки, — шутит подруга, а я хихикаю в ответ.
Пройдя по тропинке метров сто, попадаем к обрыву. Вокруг ни души. Только огромная, раскинувшаяся на несколько километров глубокая пропасть.
— Что это? — спрашиваю пораженно.
— Карьер.
— Зачем мы здесь?
— Прыгать будем, — прыскает от смеха.
Еще раз окидываю взглядом местность. Внизу чего только нет: какая-то заброшенная ржавая техника, свалка, кое-где растут низкие кустарники и трава.
— Будем избавляться от негатива, — сообщает Вера и скидывает обувь.
— Но как?
— Во-ооо-от та-а-а-к, — орет она, что есть сил.
Эхо от ее слов разносится по окрестности и оседает на глубину. А я ёжусь от страха.
— Попробуй, — говорит мне. — Не бойся, Шацкая.
— Я не смогу, — неуверенно мотаю головой.
— Давай.
— Нет.
— Ори, Яна, — закатывает глаза раздраженно.
— А-а, — пробую кричать, но ничего не получается. Голос срывается на хрип.
— Еще. Еще.
— А-а-а, — чуть громче, но все равно трусливо, будто больна ангиной.
— Отпусти себя, — берёт меня за руку. — Здесь никого нет. Видишь? Только мы, воздух, который примет всю твою боль и яма, в которую мы похороним все твои страхи.
— А-а-а-а, — ору громче, чем в прошлый раз.
Зажмуриваю глаза от ошеломляющего восторга.
Но эхо звучит такое же, как я сама. Трусливое и робкое.
Горло неожиданно расслабляется, а внутри просыпается дикий азарт. Предвкушение чего-то классного, неизведанного.
— А-а-а, — закрыв уши, рву голосовые связки.
Убираю руки и слушаю эхо.
Уже лучше. В этом что-то определенно есть.
— Пошли все к ч-е-е-е-рту, — кричу на разрыв.
— Молодец.
Злость поднимается откуда-то изнутри. Она словно была усыплена под действием транквилизаторов, но в данный момент ощущается такой живой и мощной.
Я зла.
Вдруг снова вспоминаю ужасную ночь. Страх, который сковал тело. И усатого урода, лапающего в темноте. Запах этот ментоловый тошнотворный.
— Пошел ты к че-е-е-ерту, уро-о-д! — горланю на всю окрестность.
— У-у-умничка, — с восторгом вопит Вера.
И мужа, который сбрасывал мои звонки, тоже вспоминаю. Долгое время в клинике я всячески его оправдывала. Винила себя.
Сейчас же чудовищность поступка самого близкого человека накрывает с головой.
— Богда-а-ан, пошел ты к че-е-ерту! — набираюсь смелости.
Господи, какой кайф!
Как здорово, что я осталась жива!
Я здорова! Красива! Я молода!
К черту всех!
Дальше мы с Верой горланим по очереди, иногда перекрикивая друг друга, и хохочем до коликов животе.
А уже через полчаса я сажусь в машину совершенно другим человеком.